Лера
Снегопад усилился, и, выйдя из супермаркета, я не сразу нашла свою маленькую машинку, оставленную поблизости, ибо отдельные снежинки, медленно и красиво кружившиеся до того, как я вошла в магазин, слились сейчас в непрерывный хаотичный рой, создавая густую белую завесу.
«Доехать бы без происшествий», – внезапно подумалось мне.
Поставив на заднее сиденье продукты, я несмело нажала педаль тормоза, как учили в автошколе, перевела селектор в режим «D», плавно отпустила педаль и, пробурчав под нос: «Спасайся, кто может», начала движение.
Права я получила около полугода назад и то с третьей попытки.
Инструктор, помню, уговаривал меня оставить эту глупую затею, ибо я с его точки зрения совершенно не приспособлена для вождения.
Разве что рекомендовал управлять велосипедом и то подальше в степи, где нет людей.
Что поделать, если у меня замедленная реакция, и ещё я плохо ориентируюсь на дороге, когда начинаю паниковать из-за сложившейся экстремальной ситуации, примерно, как сегодня, когда сложно было не только водителям, но даже прохожим, которые, закрываясь от снега, пытались лавировать межу машинами и враз выросшими сугробами.
Я не успела выехать с территории парковки, как услышала тот страшный звук, который боятся все автомобилисты: тыдыщ.
«Опять что-то сделала не так», – разозлилась я то ли на себя, то ли на свою машину:
– Твою петрушку! Да что же за день такой проклятый?! – Посидев неподвижно несколько секунд, отстегнула ремень и только теперь оглянулась по сторонам.
Ко мне уже подходил какой-то увалень в капюшоне, натянутом чуть ли не до носа. Я слышала, как он, обойдя свою тачку, присвистнул: «Ничё се. – А потом костяшками пальцев постучал по лобовому стеклу: – Выйти не желаете, мадам?»
Терпеть не могу, когда ко мне обращаются мадам. Несёт от этого слова чем-то… издевательским.
– Мне и здесь хорошо, – я снова вцепилась в руль: не вытащит же он меня из машины силой.
– Отлично, тогда я вызываю гайцов.
Парень достал телефон и собрался уже звонить, но я крикнула, открыв дверь машины:
– Подождите.
Он опустил руку и выжидательно взглянул на меня.
Посидела так несколько секунд, пытаясь понять, что произошло и как с этим жить дальше, а потом вышла из салона.
– Н-да! – тихо процедила я, рассматривая облупившуюся краску и небольшую вмятину на правой стороне моего старенького золотистого Opel Corsa. Porsche неприятеля пострадал не меньше. А, пропадать, так с музыкой, то есть с гайцами, и приказным тоном крикнула: – Звоните в ГАИ. – А потом, снова обойдя машину, добавила: – Не судьба уступить дорогу? Вы же всё-таки джентльмен.
– С какой стати я должен уступать? Кх-кх, – возмутился увалень и прокашлялся: – Есть одни правила и для благородных джентльменов, и для безмозглых блондинок вроде вас: согласно ПДД, автомобиль, который выезжает с парковки, должен уступить дорогу автомобилю, который на неё заезжает.
– Хам.
Я выхватила главное: это я – безмозглая блондинка? Ну и гад.
Вообще-то, у меня два высших образования, и ещё я брюнетка, которая лишь недавно окрасила волосы в модный оттенок блонда «Золотой нормкор» в цвет машины, ибо люблю экспериментировать, меняя внешний облик.
С начала культурно-педагогической деятельности я побывала уже и рыжей, и пепельно-русой, и тёмно-каштановой, и ультрафиолетовой.
Воспитанники из Центра творчества, где я работала руководителем театральной студии, не запоминали, как я выглядела всего-то месяц назад, а прозанимались всего-то три месяца с небольшим.
Да, сейчас работаю руководителем театральной студии: по первому образованию я – артистка драматического театра и кино, ибо окончила университет культуры по направлению «Актёрское искусство», но на третьем курсе поняла, что актриса из меня так себе, и параллельно поступила в другой университет заочно. На всякий случай, чтобы было.
Уже через четыре года у меня на полке лежали два диплома, второй диплом подтверждал, что я – менеджер по таможенному оформлению. Красиво звучит? Ещё бы. Вот и меня привлекла красота в названии специальности. А так что хорошего?
Я, например, целый год после окончания вуза проверяла инвойсы – таможенные документы: есть ли ограничения на товар, не запрещен ли он к ввозу, просматривала техническую документацию на товар – и это была смертная ску-ука, мозги-то мои направлены на творчество, а если к этому добавить вредного начальника - динозавра, то за такую гремучую смесь я должна была получать вдвое больше, чем имела. В общем, не получилось у меня с циферками, а у моего шефа – со мной.
– Не узнаёшь, что ли? – Увалень откинул капюшон и засмеялся. – Хотя в такой пурге кого узнаешь? Да ещё сиплю и хриплю: простыл. Если бы не фраза: «Твою петрушку», которую любила произносить моя Петрова, когда раздражена, то бы и дальше сомневался: она не она, ибо сильно изменилась. Нет-нет, – парень замахал руками, – похорошела, правда. Ну что молчишь? Так и не поняла, кто перед тобой?
– Макс? Голубев? – спросила я с дрожью в голосе. – Макс! – вскрикнула уже уверенно и почувствовала, как покраснела, прямо-таки залилась краской до самых корней своих крашеных блондинистых волос. – Как же… как же долго мы не виделись. Лет десять, наверное?
– Почти. Восемь с небольшим. – Он потряс пятернёй, подтверждая свои слова.
– Ты возмужал! Такой прям стал…
– Какой?
– Мужественный, и волосы немного потемнели, – наконец подобрала я подходящие слова, заметив, что он тоже рассматривает меня очень внимательно и улыбается. Я пришла в себя от неожиданной встречи и заставила успокоиться, хотя сердце продолжало тарабанить настолько громко, что казалось, парень тоже слышит его стук. – Но всё такой же хам, хоть и обаятельный.
Макс от души засмеялся, по привычке закинув голову назад.
Он очень изменился: мало того, что возмужал, так ещё слегка раздобрел, хотя под курткой не было заметно пивного животика, как у других мужчин этого возраста.
К тому же Голубев отпустил очень аккуратную и модную сейчас бородку, знаю: такая обходится не очень дёшево.
Вот что ещё привлекло внимание: его черты лица стали жёстче, а взгляд пронзительнее.
– Всё-таки это ты! – Макс так и впился в мои глаза, продолжая улыбаться. – Красотка! Да, блондинкой тебе тоже ничё так, зачётно! Помнишь, настаивал покрасить волосы в блонд? – Я кивнула. – Не зря, оказывается. Как живёшь, Лерчик?
Давно я не слышала этого ласкового – Лерчик.
Кир обычно называет меня полным именем – Валерия, когда злится, а если нет, то просто – Лера.
Я очень боялась, что Макс сейчас заговорит о моём муже – своём заклятом враге, начнёт задавать вопросы, а я к этому не была готова, потому решила переключить внимание давнего приятеля:
– Всё нормально. Рада тебя видеть, конечно, но нашу проблему надо как-то решать.
Голубев поступил как настоящий джентльмен… и признал свою вину:
– Нет никакой проблемы: ты не виновата, это я сплоховал, потому что априори было правильнее уступить дорогу автомобилю, который выезжает с парковки. Места для манёвра, как правило, у него совсем не много, да и место для парковки автомобиля сразу освободится. Это куда удобнее для обоих водителей и по времени быстрее.
– Вот-вот, быстрее, – я взглядом указала на вмятину.
– Не беспокойся, раны наши машины получили незначительные, подумаешь, слегка шаркнулись, мой приятель всё сделает сегодня же в лучшем виде и бесплатно. Давай встретимся вечером в автосервисе по этому адресу. – Макс быстро набрал на телефоне адрес. – Куда отправить сообщение?
Я на автомате продиктовала свой номер телефона, но всё-таки настояла, чтобы мы дождались служителей дорожного правопорядка, ибо не люблю быть обязанной, да ещё Максу. Дружба дружбой, а служба службой.
Хотя какая там дружба, когда у нас с Максом когда-то была самая настоящая любоффь со всеми вытекающими.
Я стояла, переминаясь с ноги на ногу, и ощущала какую-то смутную тревогу, но чем она была вызвана, понять не могла.
Может, чувство вины не даёт покоя? Но нет, уже прошло столько лет, какое там чувство вины, всё давно забыто-перезабыто. Тогда что? Синдром недосказанности?
Я не могла ответить сейчас на этот вопрос – требовалось время.
Минут через сорок, когда протокольная часть была окончена, и нас наконец отпустили, назначив время, когда следует явиться в отделение, Голубев снова повторил своё предложение:
– Знаю, что торопишься, и всё-таки предлагаю встретиться.
Я кивнула:
– Ну да, вот завтра и встретимся в ГАИ. Там же надо что-то подписать, что-то забрать для страховой компании.
Макс хмуро усмехнулся и поднял руки, будто сдаваясь:
– Хорошо, тогда до завтра.
Я снова кивнула и подумала: «Ну всё, теперь ни одна Анна Каренина не уйдёт живой. Это же Голубев, сейчас вцепится, не отобьёшься».
Самое главное, я не понимала: хорошо это или плохо, что мы встретились спустя столько лет.
А снег идёт, а снег идёт, небеса будто прорвало, не иначе там какая-то огромная трещина образовалась, потому назад из Центра творчества я не рискнула ехать на своей машинке, ибо ещё одной аварии мне только не хватало, чтобы стать окончательно «счастливой».
Заскочив в троллейбус, я присела у окна, смотрела-смотрела в окно и как-то незаметно уснула: то ли авитаминоз начался раньше времени, потому появилась слабость, то ли сказалось, что полночи проревела, ибо Кир задёргал своими мелкими замечаниями: лук в салате порезала мелко, надо было кольцами или полукольцами, на шкафах слой пыли, гора белья лежит с прошлой субботы до сих пор не поглажена. Когда он только успевает всё подмечать, ведь работает в Следственном комитете чуть ли не сутками, появляется дома только поздно вечером: поужинал и бахнулся спать.
Так было всё последнее время: какие-то необоснованные требования, мелкие придирки. Но его требования я худо-бедно выполняю, а мои выполнять муж не желает: уже год прошу его пройти обследование в больнице, ибо пора задуматься о ребёнке – всё-таки нам под тридцатник, а Кир всё переносит и переносит сроки. Подозреваю, не хочет ребёнка.
А без детей что за семья?
Да и не хочу я ходить на родительские собрания в пятьдесят лет.
Вот и сестра мужа Алиска, а по совместительству моя подруга, не то что о детях не думает, ей даже замуж не хочется. «И так хорошо», – любит повторять она.
А, может, Кир меня за эти годы разлюбил, потому не мечтает связать себя родительскими путами? Или у него кто-то появился? Видела я, как на него посматривала Ленка Огурцова, его коллега, когда мы были в кафе на юбилее их начальника.
Провалившись в свои мысли, а потом – сон, я не заметила, как оказалась на конечной. И дальше бы спала, но меня растолкал водитель с кондуктором:
– Девушка, деву-ушка-аа, – я очнулась оттого, что меня кто-то сильно тряс за плечо.
– А? Что случилось? – сразу не поняла я.
– Ничего, кроме того, что вы проспали до конечной и сделали с нами круг. А сейчас мы поедем в троллейбусный парк. Смена заканчивается.
Я взглянула на часы: десять вечера, сейчас со службы вернётся Кир, а меня нет дома.
– Твою петрушку! Почему сразу не разбудили? – предъявила я законные требования работникам общественного транспорта.
– Так мы вас пытались разбудить, но это было сложно: вы, не открывая глаз, повторяли: «Ну, Кир, дай поспать, мне сегодня ко второй паре», – смеясь, ответила кондукторша.
Только я пересела на другой троллейбус, направлявшийся к моей остановке, затренькал телефон. Я и не сомневалась: это Кир, ибо на него одного был установлен рингтон: «Такой один».
– Валерия, ты где?
Хотелось ответить: «В Караганде». Кстати это не игра слов, Караганда – мой родной город, мы переехали в Россию, когда мне было всего лет пять, потому свою родину я помню очень смутно и отрывисто. Да, отвечать на бестолковый вопрос: где, люблю именно так. Но не с Киром же перепираться.
– Понимаешь, тут такая история… В общем, еду я …
– Прости, отвлёк, – перебил муж, – думал, ты уже дома. Будь, пожалуйста, осторожней, не попади в аварию. – И отключился.
«Поздно! Раньше надо было говорить: «Будь осторожна», – буркнула я. – А то целое утро бухтел: «Не бери машину, поезжай общественным транспортом».
Я подумала, сколько сейчас последует воплей, когда Кир узнает, что попала в аварию, да ещё налетела на Голубева. И представила наш диалог:
– Я тебе говорил, чтобы не садилась в машину до самого лета?
– Говорил.
– Почему снова взяла её?
– Хотелось… не хотелось идти ножками до остановки, а потом трястись в общественном транспорте, да ещё надо было заехать в магазин и на рынок за продуктами.
– Не могла дождаться выходных? Вместе бы съездили и всё купили.
«Нет, ни о Максе, ни об аварии говорить нельзя, – решила я. – Муж ведь со свету сживёт, если узнает. Снова заведёт: «Я говорил, я говорил».
Пришлось звонить Алиске и просить её взять часть моей проблемы на себя. Раскрыв суть аварии, я перешла к главному:
– Лисёнок, выручи, пожалуйста, скажи брату, что моя машина у тебя. Ну будто тебе она нужна весь месяц. Думаю, столько времени потребуется, чтобы утрясти все дела со страховой и отремонтировать машину.
Алиса ответила, как истинная подруга:
– Без проблем, смело рассчитывай на меня.
У Краснокутской пока не было автомобиля, ибо она все деньги, заработанные праведным путём, тратила на погашение ипотеки, взяв повышенные обязательства вместо пятнадцати лет рассчитаться за семь, активно ей в этом помогали родители.
Время от времени Алиса брала в аренду то мою машину, то машину Кира, благо, у нас не было проблем с жильём, мы рассчитывались только за огромный кредит по случаю приобретения автомобилей, потому очень давно не путешествовали и жёстко экономили.
«Блин, ещё у кого-то надо занимать деньги, автомобиль сам себя не починит», – подумала я.
Когда вечером мы встретились с Киром, и я ему рассказала о просьбе его сестры, муж улыбнулся и спокойно вздохнул:
А утром мы с Голубевым встретились в ГАИ и зашли в кабинет дознавателя.
Парень, сидевший за массивным старым столом, спросил, мельком взглянув на меня:
– Вы Петрова Валерия Александровна, водитель Opel Corsa?
Я кивнула и бросила быстрый взгляд на Голубева. Тот улыбался. Я понимала почему. Макс радовался, услышав мою девичью фамилию. Ну да, так и есть: в замужестве решила фамилию отца оставить за собой, хотя у Кира она звучная и красивая: Краснокутский. Но в семье я одна, и папа всё сокрушался, что уйдёт он, и род прекратит своё существование. Я поклялась: род, пока я жива, своё существование не прекратит, потому осталась на своей фамилии.
– Присаживайтесь. А вы пока выйдете, позову, когда понадобитесь. – Просьба дознавателя была обращена к Голубеву. Парень, дождавшись, когда Макс покинул кабинет, продолжил, снова посмотрев на меня: – Здесь описаны в деталях подробности вашего ДТП. Если всё правильно, поставьте подпись.
Я взяла лист, внимательно прочла всё, что там было написано, вздохнула, соглашаясь – формально виновата, да – и поставила в углу подпись. Получив в ответ копию для страховой, отправилась на выход.
– Позовите, пожалуйста, следующего, – крикнул в след хозяин кабинета.
Я кивнула и открыла дверь, взглядом показав Голубеву: его очередь.
– Не уходи, пожалуйста, подожди меня на улице, – попросил Макс.
Подышав свежим морозным воздухом, подумала, теперь надо дождаться вердикта страховой и не волноваться: на небольшой ремонт дорогой тачки, как мне объяснил Голубев, должно хватить.
Макс вышел так же быстро, как и я.
– Говорил же, не надо связываться с органами. Отремонтировали бы наши машины вообще бесплатно без ненужного официоза.
Я задрала голову вверх: о боже, и здесь слышу коронную фразу мужа: «говорил же». Все мужики одинаковые, что ли?
– Откуда такая щедрость со стороны твоих друзей? – недоверчиво проговорила я. – Ты что, финансовый воротила, а это твои автомастерские?
– Дорогая Лерчик, чтобы ответить на этот интересный вопрос, предлагаю тебе зайти в кафе и поговорить за чашечкой кофе. Не против?
До начала рабочего дня было около двух часов, и возвращаться домой не имело смысла, ибо ехать далековато. Потому оставалось либо потратить время в кафе, либо в соседних супермаркетах.
Я выбрала кафе, благосклонно согласившись позавтракать, хотя Макс меня смущал, заставлял вспомнить то, что уже давно забылось. А он появился, и снова в голове роем взлетели всякие удручающие мысли.
Я не была уверена, что не виновата перед ним, но и он тоже поступил со мной не по-джентельменски.
И всё это было неприятно, однако понимала, что когда-нибудь узел разрубить придётся, или мы никогда не покончим с прошлым.
Голубев у свободного столика отодвинул стул, предлагая присесть, я кивнула и примостилась, оставив маленькую сумочку на коленях.
– Сразу говорю: каждый рассчитывается сам за себя.
Голубев заржал в голос, согласно махнул рукой: договорились, и вскоре спросил, разглядывая меню:
– Сок, чай? Хотя с уверенностью могу сказать, что выберешь другое. Вкусы не изменились?
– Нет, – засмеялась я. – Удивительно, что помнишь о моих вкусовых предпочтениях.
Голубев кивнул и широко улыбнулся, как раньше, когда был полностью удовлетворён происходящим:
– А я вообще помню всё. – И, обращаясь к подошедшему официанту, проговорил: – Чай и шоколадный маффин, пожалуйста, а девушка будет капучино и круассан с сыром. – И вопросительно взглянул на меня. – Правильно?
– Правильно.
Было приятно, что Макс помнил о таких мелочах.
Я скосила взгляд на руки Макса. Они были идеально ухоженными, без мозолей, ногти подстрижены, подпилены и на них, кажется, поблёскивал бесцветный лак, что говорило о том, вряд ли его деятельность связана с мазутом, бензином, железом, деревом или подобным. Точно какой-нибудь бизнесмен.
Он удовлетворённо потёр руки и принялся за любимые шоколадные маффины.
А вот муж даже не пытался выучить простое правило: на завтрак должна быть лёгкая пища, к примеру, каша, кофе с круассаном или чай с маффином, а не борщ с салом или котлеты с картошкой. Кир воспитывался в культурной среде, а элементарных правил почему-то не усвоил.
– Ты правда рада меня видеть или вчера сказала так, к слову? – с волнением в голосе спросил Голубев.
– Я не знаю, Макс. Столько лет прошло, всё так изменилось, и мы тоже изменились. Но мне приятно встретить старого друга.
– Да, настолько старого, что сразу не узнала, – засмеялся Макс, – мы правда изменились. Послушай… ты меня хоть иногда вспоминала? – сказал он уже серьёзно и, прищурившись, заглянул в глаза, будто хотел проникнуть в душу.
– Первое время, когда уехала из Энска, да часто, а потом нет.
– Не хотела? Привыкла к другой жизни?
– Не в этом дело, просто было не до того: учёба, работа…
– Муж, – добавил Макс.
Вообще, роман мой с Голубевым начался осенью лет десять назад и развивался стремительно. Я тогда училась в десятом классе, а Макс уже окончил колледж и пришёл в школу проститься с любимыми учителями, ибо уходил в армию.
Я так и запомнила его с лысой головой и огромными голубыми глазами.
***
Что в школе Макса любили – это было сразу понятно, ибо физичка – наша классная руководительница, к которой я обратилась с каким-то вопросом, забыла обо мне, как только Макс показался в фойе, тут же, подхватив выпускника под руку, завела в учительскую под дружный и восхищённый ор педагогов. Учителя держали его всю перемену, периодично оттуда доносился хохот.
Мы со школьной подругой Милой, ожидая классную, стояли под дверями и слушали, о чём разговаривали учителя.
– Я знаю Макса, он живёт недалеко от меня. Классный парень. Слышишь, что говорят наши тётки, – шепнула она мне.
Учителя вспоминали проделки Голубева, его шалости, ибо паинькой он, похоже, не был, хотя учился очень хорошо, особенно любил точные науки и информатику.
Однако отказался поступать в десятый класс и ушёл в технический колледж, сказав, что когда-нибудь обязательно окончит вуз, но сейчас надо учиться зарабатывать на кусок хлеба.
– Он живёт с матерью, – снова прокомментировала Мила. – Тётя Нина – женщина неплохая, но она выпивает, периодически срывается. Наверное, поэтому Макс так рвался получить профессию – надо обеспечивать себя и мать. И волосы, заметила, побрил налысо – так дешевле обходится. Мне он очень нравится, – добавила подруга шёпотом.
У меня от жалости к парню навернулись слёзы, я сразу представила его незавидную жизнь в однокомнатной квартире, где постоянно пьяная мать, её собутыльники. На душе стало так горько!
Подруга отошла в сторону, чтобы попить из кулера.
В это время внезапно открылась дверь учительской и больно ударила меня по щеке, не удержавшись, я ойкнула и шлёпнулась на пол. В тот же миг Макс подхватил меня и поставил на ноги.
– Больно? – сочувственно спросил он.
– Нет, щекотно, – буркнула я, потирая щёку. К нам уже шла Мила, неся мокрый носовой платочек:
– Вот, возьми.
– Прости, я неспециально. – Макс равнодушно взглянул на подругу и кивнул ей, как знакомой, а потом снова перевёл взгляд на меня.
Я приложила мокрый холодный платок к щеке и присела на длинный дерматиновый диван, стоявший в фойе, возле окна. Голубев присел рядом.
– Это звонок на последний урок? – спросил он, услышав противное дребезжание.
– Последний, – нехотя ответила я.
– Отлично, подожду тебя здесь, а после урока провожу до дома. – Через мгновение, подумав, решительно добавил: – Вот что, пойдём к учителю, отпрошу тебя, а то вдруг это сотрясение? И надо ещё приложить к щеке лёд, чтобы не было синяка. Что у вас сейчас?
– Физика, – за меня сказала Мила.
– Ну с Еленой-то Александровной я договорюсь легко. Как тебя звать? Кого отпрашивать?
– Я – Петрова Валерия.
– Лерчик, значит, а я – Максим Голубев, для друзей – Макс.
И уже через пять минут мы вышли с ним из школы.
***
Об этом случае я вспомнила, когда мы с Максом открыли дверь, ведущую из кафе на улицу, и перед нами, нелепо поскользнувшись, упала молоденькая девушка. Шедший за ней парень ловко подхватил её и оттащил с ледовой дорожки.
Макс посмотрел на меня и засмеялся, наверное, вспомнив наше знакомство, когда я почти так же растянулась возле двери учительской.
– Подвести тебя? – продолжал улыбаться он.
– Нет, мне всего-то нужно перейти дорогу, чтобы оказаться на работе.
– Тогда до завтра.
Вечером я снова ехала с работы в троллейбусе, только не в пустом, как в прошлый раз, а до предела набитом людьми.
И все в объемных зимних одеждах, с сумками, даже повернуться сложно, а тут ещё какой-то пьяный прижал меня так, что едва кости не затрещали.
Сделала ему замечание, но тот нагло заржал и продолжал напирать. Господи, за что мне это? Я в церковь иногда хожу, страждущим подаю.
Пришлось немного потоптаться по ноге мужчины своим сапогом на высокой шпильке. Взвыв от боли, ибо девушка я немелкая, хоть и худощавая, мужик снова окатил меня воздушными перегарными массами и выразил решительный протест произволу некоторых дамочек.
Слово за слово – и разразился нешуточный скандал, который плавно по цепной реакции перерос в домашний.
Началось с того, что я, взъерошенная, как беззащитный котёнок из-за лая собак, зашла домой и сразу взглядом упёрлась в носок, брошенный в спальне возле прикроватной тумбочки, второй нашла в гостиной возле телевизора, там же у дивана валялись хлебные крошки.
И если разбросанные по всей квартире носки я ещё могла простить, ибо Кир так забавлялся, куда-то прицельно их бросая, то крошки на настиле – никогда, ибо антисанитария и раздолье для всяких насекомых.
Краснокутский не меняется в своих привычках, сколько его помню. Конечно, познакомились мы с ним позже, чем с Голубевым, но тоже очень давно.
***
В то время я уже дождалась Макса из армии и собиралась за него замуж. Парень тогда много работал, хотел сам собрать деньги и на свадьбу, и на первый ипотечный взнос. Независимость для него – всё. Решили, что поженимся года через два - три, за это время Макс точно заработает на нашу мечту. Всё бы так, наверное, и было, если бы не Кир.
Я уже училась в одиннадцатом классе, когда в начале второго полугодия у нас появилась новая ученица.
– Алиса Краснокутская, – улыбнувшись, представилась она.
Это нонсенс, новая ученица в одиннадцатом классе. Учителя говорили, что случай исключительный, ибо на переправе коней, то есть школу в последний учебный год, менять не принято. Мила тут же прокомментировала:
– Это откуда к нам такую красивую тётеньку занесло?
Голубоглазая Алиса, высокая и стройная, с точёной фигурой, действительно, внешне была очень миленькой, даже чересчур. А с длинной и густой светло-русой косой как нельзя кстати вписывалась в образ тургеневской девушки, изумляла и волновала, ибо Краснокутская одна из всей школы носила такую причёску – по нашим временам явление редкое.
– Мы приехали с острова Сахалин. Отец там служил, а теперь его часть перебросили в Энск.
Я очень быстро сошлась с Алиской ещё и потому, что мы жили в одном доме.
Краснокутская была классной девчонкой: всегда выручала на уроках, не жадничала, давала списать, ибо с физикой и химией я не дружила совсем, а она отлично успевала по всем предметам и претендовала на медальку.
Однако перед экзаменами не на шутку разболелась и, наверное, потому на профильной математике срезалась, едва дотянув до необходимого балла для поступления в вуз, и золотую медаль потеряла.
Помню, она ужасно расстроилась, ибо отец заявил: «Пойдёшь на выпускной в своём обычном летнем платье, никакого праздничного, будет тебе наука».
– Твой отец – деспот? – напрямую спросила я. Судя по отдельным высказываниям подруги так и было.
– Не моё дело судить папу, – ответила уклончиво Алиса. – Он – военный, офицер, любит порядок и дисциплину. А я действительно виновата: надо было, как он и настаивал, сидеть дома и пить таблетки, а экзамен сдавать в резервный день, но я переоценила свои силы.
Партнёр по вальсу, с которым мы должны были танцевать в самом конце выпускного – это была фишка всего мероприятия – тоже переоценил свои возможности, отмечая очередной экзамен в ночном клубе и, немного не дойдя до дома, сломал ногу и теперь прыгал по квартире в гипсе.
Пришлось что-то быстро придумывать.
– Есть вариант, не волнуйся, будет тебе напарник, – заверила Алиса, – а то учила-учила с нами танец почти полгода, а сама осталась без пары. – Я и не волновалась, понимая, что решу эту проблему. Мне несложно было попросить любого пацана из танцевальной студии, которую посещала с шести лет: собиралась поступать в университет культуры. Но раз у подруги есть вариант, послушаем её. – Домой на практику приехал брат, он учится в соседней области на юриста и отлично танцует, занимается в студии современного танца, которая работает при их университете. Месяц назад, перед сессией, выезжал на какой-то студенческий конкурс, по-моему, получил диплом.
Я хохотнула:
– Ты предлагаешь танцевать с твоим братом?
– Да. Или ты против?
– Не против, но надо на него посмотреть. Да и сможет ли он выучить танец за три дня?
– Сможет, – с уверенностью ответила Алиса. – У него феноменальная память.
– Тогда веди.
Следующим утром подруга представила своего брата. Его оценивающий взгляд задержался на Миле, ибо она сразу бросается в глаза гренадерским ростом и широкой костью, а потом перешёл на меня.
– Давайте знакомиться, я – Кирилл, можно просто Кир. – И улыбнулся в тридцать два зуба.
– Мила. – Подруга оттолкнула меня, хрупкую, и протянула руку, заискивающе глядя на парня.
– Мила – это Людмила? – поинтересовался он, поправляя и так идеально лежащий чуб.
«Ну и франт», – успела подумать я.
– Нет, так и есть, Мила Юрьевна Александрова, – представилась полным именем подруга. – Ударение в фамилии на предпоследнем слоге. – Кир равнодушно кивнул и перевёл взгляд на меня.
Пожав плечами, я буркнула: «Лера» и, сняв с плеча шопер с туфлями для вальса, поставила на сиденье возле сцены. На Кира больше не смотрела, а приглядывалась к Милке. «Ооо, неужели она и в Краснокутского влюбилась?» – подумалось тогда.
Давно заметила, что Мила с вожделением посматривала на Макса, старалась ему во всём угодить, а тут уже Киру строит глазки. Парни и внешне чем-то похожи: оба смуглые, хоть и голубоглазые блондины – игра природы. Только Краснокутский немного ниже Голубева.
Вопрос со страховой решился положительно, и вскоре Макс получил добро на ремонт машины в одном из автосервисов. Моя машинка тоже ждала своего часа, оставаясь на крытой парковке недалеко от дома Алисы.
Нужны были деньги для ремонта, но их катастрофически не хватало, и я рассчитывала на заработную плату, которую ожидала в конце месяца.
Можно было бы у кого-нибудь занять, но, похоже, нельзя, кто же добровольно отдаст деньги перед новым годом, ибо в это время нешуточные растраты на подарки, корпоративы, праздники и прочее.
Голубев настойчиво предлагал всё сделать быстро и бесплатно в автосервисе друзей, но я категорически противилась этому, ибо понимала, несмотря на кажущуюся легкомысленность, где бывает бесплатный сыр и как дорого за него приходится платить.
Так что, вся надежда была на зарплату и премию в конце года за качественную работу. Иногда в голове роились мысли: не провести ли несколько новогодних корпоративов, они, как правило, начинались уже с пятнадцатого - восемнадцатого декабря. Это было бы вообще великолепно: я бы отремонтировала автомобиль ещё до праздника.
– Что ты всё пишешь? – поинтересовался Макс, когда подвозил меня из офиса страховой компании до работы.
– Объявление. – Я продолжала клацать по смартфону.
– Объявление? И о чём же ты объявляешь?
– Хочу перед праздниками немного подзаработать.
Макс хохотнул, не отрываясь от дороги:
– Новогодними утренниками?
– И этим тоже, – согласно махнула рукой.
– Не понимаю, ты дипломированная артистка, а занимаешься чёрт - те чем.
– Я занимаюсь важным делом, – взглянув на Голубева, ответила недовольно, – воспитываю, обучаю и развиваю молодое поколение.
– Шла бы в театр и работала там по специальности. Больше бы было пользы.
Для театра я актриса тоже никакая, как впрочем, и менеджер для таможенной службы: с точки зрения режиссёров, не выполняю задачи, какими их видят они, хотя в реальной жизни импровизирую замечательно, не подкопаешься, преподаватели на этюдах хвалили и ценили мои находки, а ещё им нравились шутки, которые были не постоянные тотальные, а скорее, лайтовые.
– В театре существует конкурсный отбор, а я посредственная актриса.
– И что?
– Не берут, пробовалась, да и нет там вакансий.
«Надо было выходить замуж не за Краснокутского, а за режиссёра по любви… к театру, – невесело усмехнулась своим мыслям.
Макс остановился прямо у дверей Центра творчества, и внимательно посмотрел на меня.
– Приехали.
Я молчала, отстёгивая ремень.
– Подожди. – Голубев положил на мою руку ладонь. – Кто тебе вбил в голову, что бездарна? Я же помню, как замечательно играла в школьном спектакле «Кентервильское приведение» Виржинию – дочь Отис. Ты – настоящий талант, истинный самородок. – Каждое слово Макса отзывалось во мне пронзительным теплом и новой надеждой, что в профессии небезнадёжна. – Стать актрисой – твоя мечта, так почему ты опустила руки и ничего не делаешь, чтобы мечта стала реальностью? Хочешь, сейчас же свяжусь с худруком драматического театра, он тоже мой давний приятель.
Я была поражена этим предложением и всем, что дальше видела и слышала, не могла ни пошевелиться, ни произнести и слова, ибо всё напоминало яркий, дивный, сказочный сон, сон, когда не хочется просыпаться и возвращаться в чёрствую реальность. Ничего не хотелось менять – разрушать эту прекрасную гармонию.
– Ни чё се! Как это тебе удалось приобрести такое ценное знакомство?
– Хм, – хмыкнул Макс. – Для тебя оно ценное, а мне от Серёжки никакого толку. Актёришка всего-то, что с него взять? – Как Макс назвал гения? Актёришкой? А для меня он непревзойдённый Сергей Александрович Сухаревский – талантливый, самобытный артист и режиссёр. – Минутку, напишу и расскажу, кого он потерял, не приняв в труппу. Может, позвонит, если свободен.
Минут через десять в Телеграм Макса посыпались кружочки с изображением Сухаревского, который радостно приветствовал Голубева, просил подъехать в театр или назначить немедленно встречу в каком-нибудь питейном учреждении.
– Это он? – Голубев показал видеособщение Сергея Александровича.
– Он, он, – воскликнула я и, как ребёнок, захлопала в ладоши.
Макс усмехнулся и в ответ тоже отправил свои кружочки с требованием немедленно взять в труппу такую замечательную актрису, как я. И если Сухаревский этого не сделает, то он Максу не друг и даже не приятель.
– Хорошо, – сдался Сергей Александрович и, попросив мой номер телефона, сказал, что обязательно свяжется со мной в течение дня, как только освободится.
– Ну вот, считай дело сделано, – удовлетворённо потёр ладони Голубев.
– Макс, ты – волшебник? – недоумевала я. – Всё так просто? – Голубев хохотнул и кивнул. – А я полгода назад мозоли натирала, открывая двери театра и пробиваясь к Сухаревскому на прослушивание, но он даже не взглянул на меня, сказав, что им не подхожу.
– Не бери в голову, всё у тебя получится, я верю в это. – Голубев взглянул на меня и по тому, как я внезапно нахмурилась, приуныла, понял ход моих мыслей. – Послушай, Лерчик, ты мне ничем не обязана, я это сделал просто в память о нашем счастливом прошлом. Ведь было же оно счастливым?
***
Алиска, когда отец запретил ей надевать на выпускной вечер красивейшее коктейльное платье, которое она выписала по каталогу откуда-то из-за границы, приуныла, непрерывно думая о том, как уговорить отца изменить решение, и потому на последней репетиции бесконечно сбивалась с ритма.
Видя, что по-другому её настроение не выправить, я предложила такой вариант: если отец не пойдёт на праздник из принципиальных соображений, можно надеть в школу старое платье, там переодеться в другое, которое накануне праздника нужно передать мне, а перед уходом с банкета, как Золушке, снова облачиться в то, простоватое.
Всё равно придётся надевать танцевальные костюмы, которые я взяла под честное слово в своей студии.
– А как же мама? Она же приедет на торжественную часть, – вздохнула Краснокутская.
– А маму я возьму на себя, поговорю с ней, она поймёт. Не бойся, прорвёмся, сестрёнка, – поддержал идею Кир и почему-то подмигнул мне.
Вечером произошло всё точно так, как я описала: отец доставил жену и детей на машине, хотя до школы было не более остановки, и благополучно отбыл смотреть четверть финала по футболу.
А Алиска, забежав в кабинет изобразительного искусства, отданный нам под гримёрку, переоделась и накрасилась.
– Надо поярче, – прокомментировала я, – а то не будет видно лица со сцены. – И передала подруге свою косметичку, которую всегда носила с собой, ибо естественная красота – это прекрасно, но для того, чтобы быть совершенно неотразимой, этого недостаточно.
В актовый зал мы входили парами: девушка – молодой человек, но поскольку парней в обоих выпускных классах было вполовину меньше, мы с Алисой вошли вместе.
Я нашла взглядом сначала своих родителей, а потом и сидящего отдельно от них Макса, который был одет совсем по-пуритански, торжественно: в чёрные джинсы и белую рубашку с короткими рукавами и сливался своим обликом с моими одноклассниками - парнями. Казалось, это у него выпускной. Я улыбнулась и помахала им.
У родителей и Голубева отношения не складывались, они считали, что я для парня – сильно хороший подарок, ибо Макс хамоват, вспыльчив, высокомерен, манипулирует мной, как хочет, да ещё его мать выпивает, а яблоко от яблони, как известно, недалеко падает. Вдруг парень со временем забросит спорт и запьёт? Не столь уж редкий случай.
Но я так не считала, мне импонировало желание Голубева переломить судьбу: он всё свободное время либо сидел за ремонтом компьютеров, создавал какие-то программы, либо таскал меня на тренировки, ибо играл в городской футбольной команде.
После протокольной части, когда вручались медали, аттестаты, грамоты, говорились разные слова напутствия, завуч объявила концерт.
Пока одноклассники и родители с учителями пели песни, обменивались благодарностями и добрыми пожеланиями, мы с девочками переоделись в любезно предоставленные моим хореографом невесомые короткие платья серебристого цвета. Пацанам я тоже захватила серебристого цвета рубашки с отложными воротниками. Брюки, договорились, у них должны быть исключительно чёрные.
Танец, который мы должны были показывать, был прощальным вальсом, хотя это был не совсем вальс, ибо в него я вплела элементы румбы – моё изобретение. Поскольку каждый ритмический рисунок должен что-то демонстрировать, я решила, что вальсовые движения – это намёк на школьную жизнь с её строгими нравами, неким пуританством, а румба символизирует наше будущее: иной, чем школьный, темп жизни, борьбу, любовь, красоту и свободу.
Пар было пять, больше школьная сцена не выдерживала.
Мы с Киром застыли в середины сцены, остальные – по сторонам. Сначала, кружась, все выполняли типично вальсовые несложные движение, потом произошла перебивка мелодии, и зазвучал чёткий ритм румбы.
В одно из мгновений мы, девушки, оказались у ног парней, плавно скользя верх и вниз, а потом встали и красиво ушли, покачивая бёдрами и как бы дразня их. А потом снова полетели в объятия молодых людей.
Руки парней обрисовали контуры наших тел, не касаясь их, а потом мы с парнями будто переплелись телами, извиваясь и выгибаясь друг перед другом.
Представляю, как это смотрелось со стороны.
Через несколько минут перебивка – и вновь зазвучал старый добрый вальс, который на фоне предыдущих эротических элементов, казался детской забавой и пуританским танцем, но он уже символизировал воспоминание о светлом прошлом, школьной дружбе.
Когда танец закончился, зал разразился овациями: выпускники и родители аплодировали нам от души, а учителя – скудно, с недоумением посматривали друг на друга: а детки-то выросли.
Покружившись, образно говоря, на триста шестьдесят градусов, я не нашла своего молодого человека.
Макса нигде не было, хотя я с братом и сестрой Краснокутскими обошла всю школу, мы даже выходили на улицу, но Макс будто растворился в воздухе.
Уже пора было ехать на неофициальную часть в арендованный до двух ночи ресторан, а Голубев так и не нашёлся, и на звонки не отвечал, хотя сигналы шли.
Я уже закончила занятие и собиралась уходить домой, когда пришло сообщение от Сухаревского – худрука театра. Дрожащими руками открыла Телеграм, а там – несколько кружочков с видео.
Содержание их было следующим: Сергей Александрович просил прощения, что не отнёсся ко мне с должным почтением, но у него есть оправдание, ибо не знал, что я знакома с таким замечательным человеком, как Максим Викторович Голубев.
Сухаревский сказал, что помнит меня, мой показ. Бесспорно, монолог Анны Карениной был исполнен искренне и талантливо, и я как актриса подхожу театру.
Есть только проблемка: вакансия появится в конце января: ведущая актриса уходит в декрет.
«А пока отдыхайте, набирайтесь сил, ставьте в известность ваше руководство об увольнении, потому что в следующем году вы получите роль в пьесе «Анна», созданную по мотивам романа «Анна Каренина». Но я ещё позвоню где-нибудь двадцатого - двадцать третьего января, и мы поговорим более предметно», – в заключение сказал мастер.
Я тоже отправила ему пару кружочков: один с благодарностью, а второй с вопросом: кого я буду играть в спектакле?
Он ответил почти сразу: княгиню Бетси, как раз совпадаю по возрасту.
Счастью моему не было предела. Подмывало немедленно позвонить Максу и от души поблагодарить его, но я выдержала паузу и набрала номер через пятнадцать минут, когда пришла в себя и продумала, что скажу Голубеву.
Он взял телефон сразу же, будто ждал звонка.
– Макс, дорогой, я искренне благодарна за участие в моей жизни, в профессиональной деятельности. Очень рада, что ты помог мне с театром... – Я забыла, что хотела ещё сказать, ибо все мысли, как только Голубев ответил, вылетели из головы. – Только я не знаю, что в ответ могу для тебя сделать.
Макс удрученно вздохнул:
– Лерчик, я ничего у тебя не прошу, не бери в голову, считай, что это мой новогодний подарок.
– И всё же, спасибо тебе огромное, – снова начала я дрожащим голосом и, расчувствовавшись, смахнула слезу. – Это чудо какое-то. Правда.
– Ты плачешь, что ли? Перестань, я не стою всех этих благодарностей, поверь, просто так сошлись звёзды, и мы встретились с тобой в чужом для меня и огромном городе – вот где чудо. А то, что знаю Серёгу, точно не чудо, ибо мы служили с ним в одной части. Помнишь, рассказывал, как он смешно изображал зама по тылу, который сильно картавил?
Я не помнила, но махнула головой, может, и рассказывал, Макс вообще, вернувшись из армии, много говорил, а я больше слушала, часто – в пол-уха.
– Так что ты надумала с машинкой? Будем ремонтировать у моих ребят?
– Нет, – снова заупрямилась я. – Пока нет денег.
– Отремонтируют в долг.
Подумав, я согласилась:
– Но только в долг.
– Договорились, – засмеялся Макс.
Я вернулась домой чрезвычайно довольной, ибо положительно решилось сразу два вопроса: буду играть в театре и наконец отремонтирую мой автомобиль.
В квартире меня ждал хмурый Кир. Я вошла и сразу почувствовала его плохое настроение.
– Что-то случилось?
– Убийство. Срочно вызвали на работу.
Муж скрылся в ванной и минут через десять вышел из неё гладко выбритым и пахнущим на всю спальню дорогим лосьоном.
Казалось, этот резкий запах заполнил всю квартиру, он мне никогда не нравился, муж знал об этом и всё равно продолжал периодически пользоваться лосьоном.
Кир быстро собирался, натягивая на себя джинсы и новый тёплый свитер.
– Ты идёшь на работу или на свидание?
Кир усмехнулся:
– Подозреваешь в чём-то? Не беспокойся, куда я от тебя денусь? – И тихо добавил: – С подводной лодки. Душ принял, чтобы прибавить бодрости, а то устал сегодня ужасно.
– Да что это за работа такая, которая занимает всё время?
– Послушай, я эту профессию выбрал много лет назад, ты знала, чем я буду заниматься, и что у меня ненормированный рабочий день тоже было известно, – нервно ответил муж.
– Но раньше тебя так часто не вызывали.
– Раньше был другой начальник, и преступлений в прошлые годы было меньше.
Я вышла в прихожую в след за ним и, невольно посмотрев в зеркало, залюбовалась Киром. Отметила, насколько он в последнее время изменился: стал ещё красивее, подтянутее, мужественнее. Когда выходила за него замуж, как-то не задумывалась, каким он станет через десять лет, вообще о будущем не задумывалась, ибо время для восемнадцатилетних и почти тридцатилетних идёт по-разному.
В пятнадцать я вообще решила, что проживу лет до тридцати – и хватит, ибо дальше старость, болезни и прочее. А сейчас хочется дотянуть хотя бы до семидесяти, и не просто дотянуть, а полноценно дожить и желательно с Кириллом. Я невольно улыбнулась.
– Ты чего? – Муж внимательно взглянул на меня, не понимая, чему радуюсь.
– Какой ты у меня красивый!
Кир, фыркнув, засмеялся: