Развод. Ты всё испортил!

Глава 1.

- Ты всё испортила!

Приглушенный свет – отличный фильтр. Не видно ни опухших век, ни лопнувших сосудов в белках глаз.

Сажусь на край кроватки цвета слоновой кости с ажурным орнаментом на изголовье. Повторяю в уме привычный годами, нехитрый порядок действий.

Заплести в слабую косу длинные волосы дочки.

Погладить сына по худенькой спинке.

Книжка перед сном.

Пожелание добрых снов.

Нежный поцелуй...

- Не трогай меня, ты плохая!

Вика жмется к стене, обхватив хрупкими ручками колени. Смотрит на меня исподлобья, плотно сжав бледные губы так, что они превращаются в тонкую линию.

- Милая...

Слова дочери причиняют ни с чем не сравнимую боль. Машинально поворачиваю голову к кровати сына в поисках поддержки. Там тоже стена. Глухая, непробиваемая. Гера лежит спиной, до макушки накрывшись одеялом. Я знаю, что он не спит. Он просто не хочет меня видеть.

- Уходи. Я не хочу, чтобы ты меня целовала. – Она плотно сжимает веки, и застрявшие в ресницах слёзы стекают по щекам моей маленькой девочки. Быстро смахивает их ладонями и повторяет, всё так же не открывая глаз: – Ты плохая!

- Не говори так, Вик. Я же люблю тебя.

- Ты говорила плохие вещи. Ругала папу! Бабушка из-за тебя плакала!

Да, они не понимают всего, что услышали сегодня в ресторане. Слишком сложно для их детского ума. Но они видели, как сердит их любимый папи. Как плачет их любимая тати. Как растеряна их любимая тетя Нора...

Праздник испорчен.

И во всём винят меня – ведь это произошло из-за моих слов.

И наказание для меня выбрали самое жестокое. Мой ад. Потому что нет для матери ничего страшнее... Они отказались возвращаться со мной в одной машине. Отказались принять помощь, когда переодевались. А сейчас отказывают мне в праве сохранить свое женское достоинство.

- Мы обязательно поговорим обо всём утром. Спокойной ночи, мои золотые.

Встаю, снова смотрю на постель сына. Темно-синее одеяло с черепашками трясется, слышу, как Гера несколько раз шмыгает носом. Пытается удержать слезы, как настоящий мужчина. Но ему всего лишь семь лет. И у него рухнул мир.

Не так они должны были обо всем узнать.

Чертов микрофон!

Мне невыносимо оставлять детей в таком состоянии. Но они не готовы слышать меня. А я больше не готова оттягивать неизбежное.

Выхожу из детской, придерживая ручку, но успеваю заметить сквозь тонкую щель еще не захлопнувшейся двери, как Гера подскакивает с кровати и со словами «Вик, не плачь!» подбегает к постели сестры.

Как хорошо, что они есть друг у друга. Да, им страшно, но они вдвоем. От этой мысли мне становится немного легче.

«Пожалуйста, дай мне сил!» – обращаюсь к Богу, мысленно облачаясь в броню, и иду к лестнице. Они мне очень понадобятся сейчас. Потому что там, внизу, меня ждет еще один круг ада.

******************************

Дорогие мои! Очень рада видеть вас всех в продолжении истории Ксюши. Прошу вас поддержать историю звездочкой и добавить её в библиотеки, это очень поможет мне с продвижением книги.

После полуночи будут визуалы и большая глава!

Заранее спасибо и приятного прочтения!

Обращение к читателям.

Дорогие девочки!

Очень волнуюсь и очень рада приветствовать вас в своей новой книге.

Для тех, кто присоединился к нам впервые, скажу несколько пояснительных слов. “Развод. Ты всё испортил!” - это продолжение истории “Измена. Ты всё испортил!”

Она не оставила никого равнодушным.

И все эмоции читательниц мне были понятны, потому что я точно так же переживала за одних героев, злилась на других, недоумевала над поступками третьих... Были даже слёзы. Да, я плакала, когда прописывала боль героев. Потому что невозможно иначе, когда разрушается семья.

Почему двухтомник?

Потому что история Ксюши и Карена сложна, а как настоящая жизнь - эмоциональная, страстная, запутанная. И далекая от идеала.

В общем, сжать её в одну книгу - всё равно, что заклеить наспех большую рану. Нечестно. Бессмысленно.

Поэтому было принято решение не сжимать, а разделить.

Первая книга - о предательстве. О том роковом шаге, после которого рушится даже самое прочное. Кто еще не читал, добро пожаловать в бесплатную предысторию по ссылочке.

https://litnet.com/shrt/ldVW

Вторая книга - о разводе, о свободе и о том, как собрать себя заново.

А также о том, что нельзя играть человеческими судьбами, потому что нужно помнить, у каждого действия есть противодействие, и бумеранг может ударить так, что подняться потом будет сложно/невозможно.

Будет ярко, эмоционально, динамично. В общем, взахлёб и без купюр. И всё так же жизненно.

Готовьте чай, пледы и ваши нервные клетки - их ждет проверка на прочность.

Как и раньше, книга будет выходить регулярно и без долгих ожиданий.

С любовью…

Ах, да! Чуть не забыла.

Ставьте звездочки, добавляйте в библиотеку и подписывайтесь на автора, чтобы не пропустить обновления.

С любовью,

ваша Аника ‍❤️‍

Визуалы героев

Дорогие читательницы! Визуалы героев с пылу с жару, прошу любить и жаловать! Знакомимся/вспоминаем заново!

Ксения Викторовна Свердлова, 32 года

Добрая, умная, рассудительная. Муж и дети были для неё всем миром. Фактически, забыв о себе, она с готовностью приняла все традиции большой армянской семьи, и детей воспитывала в том же духе. Смогла практически восстать из дна, куда опустилась после измены любимого мужа. Вот такая она теперь, после событий первой книги.

Карен Георгиевич Григорян 36-37 лет

Юрист и совладелец юридической компании. Влюбился в свою жену в Армении, где они учились в одном университете, на разных факультетах и курсах. Завоевал её любовь. Обещал никогда не обидеть. Обещание не сдержал. Обидел так, что чуть не убил её морально. Седины в бороде всё больше - еще бы, жена от рук совсем отбилась, прощать не хочет…

Лариса Николаевна Григорян, мама Карена. Преподаватель русского языка и литературы. На пенсии. Мечтает выдать замуж младшую дочь. Русскую жену сына любит, как родную дочь. Новая мечта - чтобы сын и невестка помирились.

Георгий Каренович Григорян, папа Карена. Декан в университете. Еще не на пенсии, хотя возраст позволяет. Глава семьи. Выбор сына одобрил. Дочь хочет выдать за армянина. Чего хочет сама дочь, всерьез его не интересует. Зол на сына и на невестку, которая опозорила его перед всем миром.

Виктор Михайлович Свердлов, папа Ксении. Полковник в отставке. Служил в Армении, на российской военной базе. Дочерей растил там же. В перерывах между службой и воспитанием дочерей гулял от жены на все стороны. Больше не гуляет.

Виктория Владимировна Свердлова, мама Ксении. Не работала в жизни ни дня – посвятила себя дочерям и мужу.Мужу больше, чем дочерям. Гораздо больше. Всю жизнь ждала, когда он наконец нагуляется. Дождалась. Почему-то её дельные советы относительно брака младшая дочь Ксения воспринимает в штыки.

Маргарита Анатольевна Акопян. 23 года.

Выпускница юрфака,бывшая стажерка в компании Карена. Амбициозная. Всегда мечтала выбиться в люди. Выбилась. Но удержаться там сложнее. С некоторых пор её жизненное кредо звучит как «жена не стена, подвинем!»

Василий Андреевич Грабовский.

Близкий друг и партнер Карена. Генеральный директор их общей фирмы. Ловелас, циник, убежденный холостяк.

Нора Георгиевна Григорян. 32 года.

Младшая сестра Карена. Не замужем, хотя давно пора. Полновата. Пока родители мечтают выдать её замуж, она мечтает похудеть. Умна, скромна, начитана, великолепно готовит – завидная невест, но очередей что-то нет. Очень тяжело переживает разлад в семье старшего брата.

Глава 1 (продолжение)

- Хм, – летит в лицо язвительная ухмылка сидящего на кресле свекра, стоит мне показаться на верхней ступеньке.

На втором кресле, подпирая лоб ладонью, сидит Карен. Выпрямляется, заметив меня. Он не отводит глаз всё время, пока я спускаюсь вниз. Смеряет меня взглядом, полным презрения, с ног до головы. Остро и мучительно. Но я выдерживаю – с вызовом смотрю на него, стоит нам схлестнуться взглядами. Мне есть, что сказать.

Подхожу к дивану, на котором разместились мама, Нора и свекровь. Она плачет громко, навзрыд, спрятав лицо в плече дочери, пока моя мама поглаживает её по плечу.

Папы нет.

- Доооча! – жалобно тянет мама, когда я сравниваюсь с ними, подскакивает со своего места и бросается ко мне. – Ксюша, ну как же так?! Как ты так...

- Где папа? – обращаюсь к ней спокойно. Мне важно знать, что он рядом. Он меня точно поймет. Он же с самого начала понял.

Но мне никто не отвечает.

- Вааай, – причитает свекровь, услышав мой голос. – Ай бала! За что ты так с нами?..

- Ксения, разве я тебя так воспитывала? – подхватывает меня за предплечья мама.

Моя жизнь превратилась из идеальной сказки в трагическую буффонаду.

- Какое воспитание! – басит свекор, упирается кулаками в подлокотники и встает на ноги. – Воспитание!

- Сват, ну что же вы... – задевают маму его слова.

- А что не так с моим воспитанием?! – отстраняюсь от мамы и не даю свекру пройти, преградив проход между креслом и низким журнальным столиком. – Что вас не устраивает в моем воспитании, Георгий Каренович? То, что я не согласна, чтобы об меня вытирали ноги? Или что я не позволю больше держать меня за круглую идиотку, которой можно врать в лицо?!

- Кто тебе врал, ахчи?! – рычит он в ответ. – Ты мою семью на весь мир опозорила! Врали ей! Врали!

- Ай бала, не говори так! – плачет свекровь. – Я тебя как родную дочь приняла! Карен, скажи что-нибудь!

- Да, Карен, успокой эту истеричку! – брезгливо взмахивает рукой свекор.

- Да, Карен, успокой меня. – не двигаюсь с места. И не свожу глаз со свекра, даже обращаясь к его сыну. – Наговори красивых клятв, чтобы я снова поверила. Пока ты развлекаешься со своей шлюхой. Говори, Карен. Всё равно папа тебя прикроет, если что, да?

- Вааай, – снова заходится в рыданиях свекровь. – Мои детиии, мои малышиии...

Он молчит.

- Что же ты молчишь? – поворачиваю голову к нему. Прав был классик о тех, кого могут обмануть дважды! Меня накрывает такая злость на себя, что я еле сдерживаюсь. Во всем, что сейчас, в этой комнате происходит, есть и моя вина. Ведь он же на самом деле меня смог убедить. Он точно знал, что говорить, чтобы я ему поверила. – А как же «мы справимся, джана»? Ты же нашими детьми клялся, Карен.

Он продолжает молчать, презрительно поджав губы.

- Ксения! – встряхивает мою руку мама. – Ну не рушить же семью из-за этого, дочка?

Какую семью, мама? – продолжаю смотреть на Карена, чтобы не пришлось повторять дважды – он всё увидит в моих глазах. – Нет больше никакой семьи.

Мама обреченно наклоняется к подлокотнику дивана и, опираясь дрожащей рукой, медленно садится.

Свекор выплевывает остервенело: «Тьфу!», обходит кресло с другой стороны и идет к дверям веранды.

Провожаю его взглядом и замечаю папу. Он там, снаружи. Говорит по телефону и смотрит на меня пристально. Неужели и он меня осуждает? Что не смогла, как мама, терпеть? Не согласилась смиряться с изменами мужа? Это был её выбор. Я не смогла так же. И теперь кругом виновата. Слёзы начинают душить, и я сглатываю тугой ком, застрявший в горле.

А потом папа едва заметно кивает мне. И я понимаю, что не одна. Что он на моей стороне.

Это придает силы.

- Уходи, Карен. – Слова даются легче, чем я могла представить.

- Я в своем доме. – Он не двигается с места. На лице непроницаемая маска. И только по дергающимся желвакам можно понять, что он взбешен.

- Тогда уйдем мы, – озвучиваю очевидное. Не знаю, куда. Своей квартиры у меня нет... Придется в первое время пожить у родителей, пока я не решу этот вопрос. Дальше оставаться под одной крышей с ним я точно не буду. Смотрю на маму, она всхлипывает и отводит глаза.

- Мы... – прищуривается муж, почесывает идеально выровненную щетину на подбородке. – Ты думаешь, после всего этого я тебе моих детей оставлю?

- Карен! – вскрикивает в ужасе Нора впервые за вечер, но её голос растворяется в моём, полном возмущения:

- Это мои дети!

- Ты хочешь со мной побороться? – с азартом басит Карен.

Неужели, всё это ему доставляет удовольствие?! Как он вообще может использовать детей, чтобы делать мне больно?!

- Карен! – снова кричит Нора. Она хочет встать с дивана, но свекровь буквально виснет на её руке, в тихой истерике качая головой. – Они дети. Им мать нужна!

- Нора, не вмешивайся! – раздраженно выплевывает он, не глядя на сестру. На меня смотрит. Не моргая. С презрительной ухмылкой на губах. Будто это я разбила нашу семью. – Отец им тоже нужен, но об этом она не захотела думать.

- Ты не посмеешь!

- Ты себя слышишь?! – раздается одновременно. Смотрю на Нору в каком-то отчаянном исступлении.
Нора! – гремит, перейдя на крик. Я начинаю переживать, что дети могут слышать этот ужас. Его же это, видимо, совершенно не беспокоит, потому что с каждым словом его голос звучит всё громче. – Я сказал, не вмешивайся! Мои. Дети. Будут. Там. Где. Я!

- Прекратите этот балаган! – вместе с порывом ветра врывается в гостиную раскатистый бас свекра. – Мало нам позора?! Надо и перед соседями... Лариса! Вставай! Карен, помоги матери! Нора! Моё пальто!

- Вика, поехали, – тут же обращается к маме папа.

Свекор влетает в гостиную и идет к прихожей. Следом заходит папа и закрывает дверь на веранду. Не знаю, о чем они говорили, но отцы не смотрят друг на друга, и это очень бросается в глаза.

- Но, Витюш, а дети?.. – робко пытается сопротивляться мама.

Глава 2.

Я привыкла думать о себе, как о сильной женщине. Моя сила, как мне казалось, заключалась не в способности поднимать пудовые гири, а в рассудительности, последовательности, выдержке.

Как же я ошибалась.

- Вика! Гера!

Кричу, разрывая глотку, перед красивым, двухэтажным домом, который долгие годы считала и своим.

- Вика!

Сколько?

Не знаю. Может, минут пять. Может – вечность...

Горло уже саднит.

Тело бьет мелкая дрожь.

Ручка входной двери наконец дергается. Бросаюсь к ней, но она распахивается раньше, чем я успеваю сделать шаг.

- Тшшш... Ксюш, пожалуйста, не кричи, люди же услышат. – ушатом ледяной воды меня окатывают тихие слова Норы.

- Я хочу видеть моих детей!

- Ксюша, умоляю, – чуть не плачет она, сложив ладони в мольбе, – пожалуйста.

- Гера! – не реагирую на её просьбу. – Выходите!

- Они не хотят выходить, Ксюш джан, – шепчет, сжавшись в себя так, что становится еще ниже.

- Нора, очнись уже! – хватаю ее за покатые плечи и начинаю трясти. – Очнись, мать твою! Я детей своих хочу!

- Ксюша, родная, я их просила, ты же мне веришь? – Она виснет за отворотах длинного вязаного кардигана, который я накинула на себя перед выходом. – Просила! Чтобы вышли к тебе. Они напуганы, Ксюш. Винят во всём тебя...

- А ты?..

Молчит. Стоит, притупив взгляд.

- Нора... – повторяю, – А ты?

- Я не знаю...

- Что?

Руки устало свисают вдоль тела.

- Не знаю, Ксюша! Не знаю! Я запуталась!

Запуталась...

Смотрю ей в глаза. Внимательно. Она отводит взгляд. Закрывает лицо ладонями. Через секунду убирает их, удерживая щеки.

- Разве это правильно, Ксюша? – спрашивает так тихо, что, кажется, еще немного, и совсем замолчит. Но нет, она договаривает, вдумчиво, осторожно, сделав перед этим небольшую паузу. – То, что сейчас происходит. Разве, так должно происходить в семье?

- Скажи мне сама, Нор, – губы искривляются в горькой ухмылке, – что правильно, а что – нет. Правильно, что я все эти годы меняла себя, чтобы стать для вас своей, но так и не стала? Хотя, в этом мне некого винить, кроме себя...

- Не говори так, Ксюш. – Она испуганно раскрывает ресницы. Будто то, что я озвучила, привело её в ужас.

- А в чем я не права, Нора?

- Ты своя!

- Нет, Нор... – качаю головой.

- Ты моя сестра, Ксюша!

- А правильно, что твой отец подмял всех под себя? Прикрывал твоего брата, зная, что тот вел себя, как ничтожество! Твоя мама боится рта открыть против... Разве, так должно происходить в семье?

- Мы с мамой защитить тебя пытались!

- Хм, – зажимаю изо всех сил глаза. – И как? Получилось?.. Бог с ним...

Нора в беспомощном отчаянии сжимает кулаки. Не получилось. Только хуже стало. Но что она могла сделать?

- Нора, тебя же так подавили, что ты стала тенью, а не человеком!

- Почему ты это говоришь?

- Почему ты не работаешь, Нор? – знаю, что бью по больному, но иначе нельзя. – Я же помню, как ты мечтала после университета...

- Папа сказал... – прерывает меня она, но и сама не заканчивает фразу. Я знаю, что она имеет в виду.

- Папа сказал... – глубоко вдыхаю, повторив за ней. – Я не хочу стать такой же...

- Ты не станешь.

- Стану, Нор. Чуть не стала...

Чуть не стала...

Об этом я продолжаю думать даже после того, как ухожу ни с чем, оставив золовку на пороге их дома.

Даже когда завариваю себе горячий крепкий кофе, чтобы согреться и немного прийти в себя. Получается плохо – только тахикардию себе зарабатываю, запустив дозой кофеина и без того работающее на износ сердце.

Даже когда говорю с сестрой, которая писала и звонила мне со вчерашнего вечера. Конечно же, мама ей уже всё рассказала, и Лена изо всех сил пыталась донести до меня тупиковость моего решения.

Наверное, мне надо радоваться, что об измене мужа я узнала сейчас, а не через еще парочку десятилетий, когда моя воля была бы совершенно подавлена, маскируясь под женскую мудрость?

Из немого, нервного оцепенения меня вырывает дверной звонок. Короткий, неуверенный. На миг в груди зажигается надежда: это они, дети вернулись.

Или их привел Карен?

Но надежда быстро гаснет, уступая место логике – дети давно спят, о чем мне пришло сообщение на телефон от Норы. А у Карена есть свой ключ.

Со вторым звонком отрываюсь от невидимого постамента и открываю.

На пороге стоят Ира с Олей. За ними, заглядывая из-за спины, широко улыбаются Катя и Света. Вытянули руки в стороны, открывая взору пакеты, из которых торчат горлышки винных бутылок.

- Нас не ждали, а мы пришли! – нестройным хором выдают они.

- Ксюш, мы извиниться хотим, – робко переминается с ноги на ногу Оля. – Ты же обиделась на нас? Поэтому ушла из бара? Столько лет не виделись, а доставали тебя дурацкими вопросами.

Боже, о чем они думают?..

Это было всего лишь позавчера, а кажется, что прошла целая вечность...

Не знаю, что ответить. Эйфория первых встреч после долгого перерыва спала. Я понимаю, что передо мной стоят женщины, которые не имеют ни малейшего понятия, как изменилась я за десять лет, и что происходит в моей жизни... А рассказать не могу решиться. Зачем грузить людей своими проблемами?

А может, они тоже носят маски? Может, и с ними мне не стоит быть искренней?

Господи, неужели я никогда больше не смогут верить людям?..

- Оль, она с похмелья, что ли? – шепчет Ира, когда все нормы этикета бьют тревогу, я продолжаю молчать, а девочки все еще толпятся в проеме.

Голос её звучит приглушенно. Странно, что я вообще это расслышала.

- Говорила же, надо было заранее написать. – Это уже произносит Света. – Мыы-ы, это... Пойдем, наверное, да?

Она кивает самой себе – по одному кивочку на каждый слог. А я смотрю на пакет у нее в руке, с бутылками. Одна, две, три... Интересно, если всё это выпить, станет чуть меньше болеть?

Глава 3.

С утра приходит сообщение от Анатолия Вадимовича. Спрашивает, как я себя чувствую и готова ли с ним встретиться.

«Надо обсудить процесс».

«Да, куда подъехать?» – отвечаю сдержанно.

«Ко мне в офис, Ксюшенька. Через часок сможешь?» – почти сразу прилетает ответ от дядь Толика.

Смогу.

С некоторых пор мне не надо думать, с кем согласовывать свой день. Даже дети сняли с меня эту необходимость. Но будильник я всё же отключать не стала, теша себя глупой мыслью, вдруг им с утра понадобится моя помощь?

В груди болезненно щемит, но я тут же отгоняю от себя это состояние.

Смотрю на часы.

Вызываю такси.

Я понимаю, что мы будем обсуждать.

Раздел имущества.

К моменту моего окончания университета Карен и Вася как раз решили открыть собственную юридическую контору и оформили меня финансовым директором, потому что сами в этом ничего не понимали. Два года плечом к плечу с ними я помогала фирме встать на ноги, сосредоточившись на управлении кредитной нагрузкой, оптимизации налогов и подбадривании парней, которые то и дело срывались на нервы, когда случались перерывы в клиентах. А потом наступила долгожданная беременность. Сложная, многоплодная, с госпитализациями и рекомендациями лежать пластом и не нагружать себя.

Естественным образом мои акценты сместились с профессиональных на... Бытовые. Фирма постепенно обросла постоянными клиентами и отличной репутацией. Я очень гордилась мужем. И очень расслабилась.

Из декрета, я плавно ушла на удаленку.

Мои обязанности на работе постепенно свелись к минимуму – подписать уже заранее подготовленные документы и время от времени присутствовать в офисе. Оглядываясь назад, с горечью признаю: долгие годы все мои интересы были сосредоточены только на семье, на муже.

Он говорил – я слушала.

Он решал, я соглашалась.

Я не была безвольной, нет. Я искренне считала себя за мужем, за каменной стеной. Большой, крепкой. В моем мире так и было. И мне не надо было думать о том, как добывать деньги – муж отлично справлялся с этим сам. И щедро демонстрировал успехи в бизнесе дорогостоящими покупками и подарками.

Аудит, ставший началом конца, был простой ежегодной рутиной. Одним из немногочисленных оставшихся у меня обязанностей. В суете переезда я бы и забыла о нем, если бы не напоминание Юлии, которую я сама принимала на должность моей помощницы практически перед тем, как уйти в декрет. Наверное, поэтому Карен не успел прикрыть свою задницу и так глупо попался – он тоже о нем забыл.

- Хм, – ухмыляюсь вслух, задумавшись.

«Вы приехали. Оплата будет произведена по карте,» – звучит из динамиков такси, когда я добираюсь до «Сахара», рядом с которым с прошлой пятницы осталась стоять моя машина.

- Не хмурьтесь, девушка, – говорит вдруг таксист перед тем, как я открываю дверь автомобиля. – Смотрите, какая погода хорошая! А если улыбнётесь, она станет еще лучше.

Почему-то слушаюсь его. Заставляю себя, конечно, но растягиваю губы в улыбке.

И будто на самом деле, становится немного легче.

Иду к своей машине.

Отключаю сигнализацию.

Сажусь на водительское сиденье, регулирую посадку – не успела это сделать сразу после покупки. Все это занимает минуты три. Завожу двигатель, по привычке смотрю вперед, в переднее и боковые зеркала.

В лобовом окне мелькает знакомый силуэт – Карен неспешно заходит в бизнес-центр. О том, что у меня другой автомобиль, он не знает, поэтому я спокойно наблюдаю за ним из своего укрытия.

Опаздывает, как всегда.

Раньше думала, что он на встречах.

Теперь...

Теперь мне всё равно.

Пора жить свою жизнь. Я и так потеряла очень много времени...

Знаю точно, работать с ним я больше не буду.
Но и уходить ни с чем не собираюсь. Мне надо думать о себе, о детях. И о будущем. Эта фирма в равной степени моя, как и его.

- Ты права, Ксюшенька, – соглашается со мной дядь Толик, когда я высказываю ему свои мысли. – Возьмём всё, что тебе полагается, не волнуйся. И не таких по носу щелкали!

Я не хотела щелкать его по носу. Я хотела спокойно развестись. Он сам решил объявить войну. Шантажировать детьми... А я не могу позволить себе роскошь её проиграть.

- А что мне делать до заседания? Когда оно, кстати?

- Тебе придет уведомление на госуслугах, не пропустишь. А насчет, что делать. Даже не знаю, Ксюшенька. Если хочешь совет, начни уже сейчас думать о том, чем будешь заниматься после завершения бракоразводного процесса.

Не знаю...

Не могу сконцентрироваться.

Чувствую себя рыбой, выброшенной на берег. Я больше суток не видела детей. И даже регулярные сообщения и сделанные тайком фотографии от Норы не могут унять тоску по ним.

Ира права. Мне надо поехать за детьми в школу. Мы должны поговорить. Они обижены, потому что не понимают, что произошло. Сделали свои выводы. И в этом точно моя вина. Оттягивая развод, я хотела выиграть время, чтобы подготовить их, а на эмоциях сама всё испортила. И если после разговора они все равно решат остаться у бабушки и дедушки, я их сама туда отвезу. Но, хотя бы буду знать, что была услышана...

- Простите, Ксения Викторовна, но я не могу отпустить с вами ребят.

Нина Ивановна смотрит на меня и, сведя брови к переносице, теребит острыми пальцами дужки своих очков. В ее взгляде отчетливо читается сочувствие. В её словах – обреченность.
Не понимаю...

- У меня есть распоряжение от администрации.

- Нина Ивановна, какое распоряжение? Это незаконно! – стараюсь сохранять самообладание. – Я их мать, вы же меня знаете?!

Изо всех сил сцепляю пальцы в замок, чтобы дрожью не выдать моё состояние.

Успокойся, Ксения, это же чушь.

Чушь.

Это точно какая-то ошибка.

- Никакой ошибки. Поверьте, я и сама была неприятно удивлена. Но я не могу с этим ничего поделать, Ксения Викторовна. Ваши дети сказали психологу школы, что живут теперь с отцом. – Нина Ивановна подается вперед и, в доверительной интонации понизив голос, добавляет: – Попробуйте поговорить с мужем.

Глава 4.

«Гвардия в сборе!» – пыхтит попугай за секунду до того, как Карен вылетает из кабинета.

Насмешка судьбы...

- Что это было? – охрипло спрашивает Грабовский.

Оставляю его вопрос без ответа. Есть кое-что важнее.

- Ты знал, что он мне изменял с этой?..

Это не праздное любопытство. Я должна знать.

Он отрицательно качает головой:

- Не сразу. Пару недель назад.

- Но протокол аудита у тебя не вызвал вопросов. Ты знал, сколько Карен ей платил.

Молчит, не возражает.

Знал.

Вася выглядит настолько подавленным, будто сам стал жертвой предательства.

- Я уйду, Вась. Ты же понимаешь? Я не стану больше с ним работать.

Он молча кивает. Запускает пятерню в русые волосы, сбив укладку. Пальцы второй руки отстукивают щелбаны по поверхности стола. Нервно цыкает языком.

- Ксюш... Может...

- Нет.

- Не могу поверить, что Кар смог так феерично просрать семью. – произносит он удрученно и добавляет, сведя брови: – Я бы представил тебя в суде, но ты же понимаешь...

Я понимаю.

Конфликт интересов.

Бизнес.

Дружба.

- Меня есть кому представить.

Гробовое молчание. Ни привычного насмешливого изгиба губ, ни разряжающих обстановку фразочек. Только потухший обреченный взгляд.

- Бл*ть, неужели, это всё?

Киваю.

Всё.

- А как же фирма?

- А что фирма?

- Ты же тут всё как с самого начала устроила, так и едет.

- И дальше поедет. Юлия со всем справится, пока не найдете замену. Заявление пришлю на днях.

О том, что хочу продать свою долю после развода и раздела совместно нажитого имущества, я решаю умолчать.

Продолжать разговор тоже нет желания.

Адреналин, всё это время державший в тонусе тело и мысли, вероятно, схлынул, оставив после себя нарастающую головную боль.

Не прощаюсь.

Выхожу, прикрыв за собой очередную дверь.

В лифт захожу совершенно обессиленная. Видимо, сказался длительный стресс и то, что с утра не стала завтракать. И, кажется, не ужинала накануне... Когда я вообще ела в прошлый раз?..

Голова кружится, спазм сдавливает горло, не могу до конца вдохнуть.

Хватаюсь одной рукой за хромированный поручень, второй – жму кнопку первого этажа.

Двери задвигаются.

Воздух вокруг густеет, обволакивая не успевшими выветриться, приторно-сладкими ароматами чужого парфюма. Тошнит.

Чтобы немного отвлечься, слежу глазами за меняющимися в обратном порядке номерами этажей на монохромном дисплее.

Семь.
Шесть.
Пять.

Воздуха не хватает.

Четыре.
Три.
Два.

Жарко.

Один.

Двери раздвигаются. Сквозь какой-то туман успеваю заметить улыбчивое лицо Артёма. Делаю шаг, второй, третий.

А дальше темнота.

- С прошлого раза ты стала легче, – раздается рядом, когда я прихожу в себя в... Не знаю, где. Потолок этот мне точно не знаком. А вот голос я узнаю сразу.

- С прошлого раза? – шепчу слабо.

- Как нёс тебя на руках. – нависая надо мной, мягко улыбается Артём одними глазами. – Давай договоримся, в следующий раз – не так экстремально?

- Что случилось? – спрашиваю машинально, хотя уже и сама понимаю.

- Если верить вот этой милой девушке, – кивает куда-то вбок, – то давление скакануло.

Медленно поворачиваю голову и только тогда замечаю девушку в характерной врачебной униформе.

- У меня не бывает давления, – возражаю, заваливаясь на бок, чтобы попробовать присесть. Сразу понимаю, что это плохая идея, и возвращаюсь на место.

- Всё бывает впервые. – лениво реагирует на мою реплику медсестра. – Скажите спасибо, что головой не стукнулись. – Она начинает оборачивать вокруг моего плеча манжету тонометра. – Лежите ровно, еще раз померю.

Я замолкаю и послушно вытягиваю руку, позволяя ей делать свою работу. Значит, упала в обморок.
И не стукнулась головой.

Смотрю на Артёма.

Несложно догадаться, что это благодаря ему. Сколько раз он уже оказывался рядом в самые нервные моменты моей жизни?..

Он сосредоточено следит за стрелкой на круглом циферблате в руках девушки. Почувствовав на себе мой пристальный взгляд, отвлекается от этого дела и подбадривающе дважды машет мне кулаком.

- Стабилизировалось, – резюмирует скоро медсестра, не называя значения. – Ксения, ваши данные мы со слов молодого человека заполнили. Давайте проверим, дополним – и я вас отпущу.

Делаю, как она говорит. Со слов Артема они смогли записать только мое имя. Сообщаю всё, о чем меня спрашивают. Она шустро записывает, озвучивает мне рекомендации и выходит из...

- Что это за комната? – спрашиваю, когда мы с Артёмом остаемся наедине.

- Мой кабинет.

- У барменов есть кабинет? – уточняю неуверенно.

- А я разве говорил, что работаю барменом? – ухмыляется он, будто получая удовольствие от моего удивления. Затем достает из кармана джинсов и протягивает мне... – Звонил без умолку.

Мой телефон.

- Спасибо.

Беру у него из рук гаджет. Действительно, несколько пропущенных от Иры и много сообщений в «ДевЧате».

Решаю, что отвечу из дома.

- Вызови мне такси, пожалуйста, – прошу Артема, пытаясь сесть и выпрямиться. Но голова снова кружится, и я откидываюсь назад.

- Нет, – отвечает. – Не в таком состоянии. Хочешь, мужа твоего позову? Дай номер, наберу его.

- Не надо, Артём. Просто такси будет достаточно. Ты и так мне очень помог.

- Что за упрямая женщина! – бурчит он под нос, не задавая лишних вопросов.

И, конечно же, не вызывает такси. Раздает какие-то указания девушке-администратору, помогает мне подняться с дивана – на нем я всё это время и лежала, и мы вместе выходим с черного входа за кухней, перед которым стоит его машина.

Второй раз в жизни я сажусь на это пассажирское сиденье. Мозг тут же поправляет - третий. Но я этого не помню, если не считать единичный флешбек. В отличие от прошлого раза, не сопротивляюсь – послушно диктую ему домашний адрес. Артём внимательно вбивает его в навигатор, а я думаю, как же хорошо, что он оказался там, у лифта.

Глава 5.

Глава 5.

«То есть, ты теперь у нас безработная?» – спрашивает Оля, когда я рассказываю в чате о том, что Грабовский подписал моё заявление.

«Получается, да, девочки».

Ставлю на стол высокий стакан с соком, тарелку с овощами и омлетом. Сложные блюда я не готовлю – не для кого стараться, а мои вкусы довольно сдержанные. Но после случая с обмороком стараюсь не пропускать приемов пищи.

«А что Карен?» – приходит следом от Кати.

Звонил, пробовал отчитать.

«Ксюша, что за глупости ты творишь?! Неважно, что между нами происходит, я всё равно в ответе за тебя. Конечно же, я буду тебя и дальше содержать, какая другая работа, какое увольнение?»

Хочет и дальше быть в курсе моих действий? Не может никак осознать, что я больше не буду докладывать ему о каждом своем решении? И слово какое липкое - содержать... Бросила трубку, не дослушав его отчаянный монолог.

Сообщаю об этом подругам, на что получаю череду одобряющих смайлов и реакций под самим сообщением.

О том, что он заявился тем же вечером с требованием объясниться, почему я поменяла машину, я умалчиваю. Мне до сих пор непривычно делиться с кем-то не из родственников подробностями своей личной жизни. Раньше, не считая самого Карена, мне хватало Норы и свекрови. Мы жили вместе, разве могло быть по-другому? Даже с мамой и сестрой я не была настолько откровенна, как с ними.

А после того, как Лена пробовала уговорить меня простить Карена, я поняла, что пока не готова разговаривать с ней.

«Ксюш, может, на самом деле подумаем о том, что я предложила? – спрашивает Ира. – Третий день с головы не могу выбросить».

Я тянусь к соку, делаю глоток. Любимый персиковый напиток кажется безвкусным.

Удовольствия от еды я тоже не получаю. Ем, потому что надо.

«Я тоже думала об этом, если честно», – отвечаю Ире.

О чем я только не думала эти дни... Мысли лихорадочно скакали от одной темы к другой, сконцентрироваться на чем-то одном получалось плохо.

Конечно же, я уже успела поискать вакансии на рекрутинговых сайтах. Отложила несколько интересных вариантов в избранных, но пока не откликалась. Вместо этого я составляла список совместно нажитого имущества – включая банковские счета и вклады, и передала их адвокату, чтобы тот отправил запрос на запрет регистрационных действий и на движение денежных средств. Это, по его словам, может уберечь меня от попытки Карена спрятать активы.

Возможно, я ошибаюсь, и он не так беспринципен, как мне сейчас кажется. Возможно – перестраховываюсь. Ведь сам он до сих пор, по словам дядь Толика, этих мер не предпринял. Я просто стараюсь следовать советам профессионала и действовать не на эмоциях – мной должны двигать только логика и здравый смысл.

Или у меня появилось слишком много свободного времени, и я заполняю его всем, чем угодно, лишь бы не думать о том, единственном, что по-настоящему имеет для меня ценность.

Мои дети не рядом.

Да, Карен отозвал запрет. И я попробовала на следующий же день снова встретиться с ними.
Ждала у турникета, сжимая в руках забытую в спешке на подушке зайку-пиглетт дочери, без которой та не засыпала. Гере взяла зачитанную нами до смятых страниц книгу про маленького лорда Фаунтлероя. «А я никогда не уйду от тебя, мам», – часто говорил мне сын, слушая, как герой любимой книги ушел жить к дедушке. Я же обнимала его, убеждая, что это просто книга, и что с нами такого никогда не случится...

Заметив меня, Вика счастливо подпрыгнула, неуклюже раскинула руки и оглянулась на брата. Сын стоял, хмуро поджав губы. Окинул сестру серьезным взглядом. Боже, до чего же они с Кареном похожи... Улыбка тут же сошла с лица моей девочки. Она растеряно посмотрела на него, на меня, и опустила глаза.

Ко мне они не подошли. Отступили к низким диванам вдоль стены, сели рядом. Гера выудил телефон из ранца.

«Уроки закончились, ты где?» – донесся до меня низкий голос сына. Да, это был еще детский, но бас.

Я знала, что Нора ждала их снаружи. Именно ей они звонили.

Я вышла.

Передала ей книгу и зайку.

И ушла до того, как на крыльце появились дети.

Я этого не заслужила.

Стараюсь не думать об этом.

Стараюсь не думать и о том, какую боль они сами причинили мне.

Стараюсь дать им время, как просит Нора. Она убеждает меня, что всё время говорит с детьми обо мне. Я чувствую, как им сейчас плохо, как они одиноки, даже находясь в кругу родственников.

Они маленькие.

Они запутались.

И им очень страшно.

А мне хочется умереть, но вместо этого я доедаю омлет и отправляю грязную посуду в посудомойку.

А еще я хожу.

Каждый вечер вышагиваю километры вдоль граничащего с поселком озера. Надеваю наушники, включаю на полную громкость «Дьявольскую трель» Вивальди и иду, иду, иду... Следя лишь за тем, чтобы случайно не повернуть к дому свекров. Почти бывших...

После скандала в офисе адвокат меня уверил, что отслеживает действия Карена, и с его стороны вовсе не было никаких попыток ограничить меня в правах на детей – это был блеф, как я и думала. Но посоветовал мне бороться за детей в правовом поле, ведь Карен сам дал нам в руки козыри своим опрометчивым шагом с лицеем. Но я не хочу, чтобы Вика и Гера вернулись ко мне только потому, что их заставили.

Что во мне говорит? Боль? Уязвленное достоинство?

Возможно...

Имею право...

А еще так я продолжу быть в их глазах врагом.

В пятницу приходит уведомление о назначении даты первого слушания. Еще две недели ожидания.

С одной стороны, чувствую облегчение – на горизонте замаячила хоть какая-то определенность. С другой, появляется задачка со звездочкой - чем наполнить эти долгие четырнадцать дней, чтобы не сойти с ума от...

Ненависти.

Снова и снова ловлю себя на этом чувстве. Мне оно не нравится. Разрушающее, оно цепкими щупальцами пробирается в душу, сердце, мысли – и я уже не могу думать ни о чем другом.

Глава 6

- Ты уверена, что это не совпадение? – спрашивает Ира, не отвлекаясь от изучения договора, потому что мы, кажется, определились с помещением!

Его нашла Ира – просторное, на первом этаже огороженного жилого комплекса практически в центре города. Цена в нашем бюджете. Даже ремонт довольно свежий, в спокойных тонах. Не потребует больших вложений на старте.

Идеально.

- Ир, я не верю в совпадения.

Мы сидим в её кабинете в том самом салоне, где встретились.

- Как знаешь. И что ты выберешь? – Подруга отстраняется от экрана ноутбука. – Суд или поездку?

- Еще не решила. – признаюсь, как есть. – И дело не в суде. Суд я и пропустить могу, дядь Толик меня представит. Просто... Без Геры я не поеду. А он может не захотеть. Ир, я так устала... Так хочу скорее со всем этим покончить.

- Не отчаивайся, Ксюш. Не дай Карену сломать тебя. И, если хочешь совета, не стоит давать семилетнему ребенку право принимать подобные решения.

Я понимаю, что она права. И я уже сама близка к тому, чтобы больше не оставлять сына в том доме. Потому что чем дольше он будет вдали от меня, тем сложнее мне будет впоследствии восстановить нашу с ним связь.

Слышно, как колокольчик над входной дверью салона звонко начинает переливаться и поет еще секунд десять - пятнадцать и замолкает ровно в тот момент, когда дверь кабинета открывается.

На пороге возникает Артём со свернутыми в трубочку листами в файлах. Документы? Кивает нам.

Перевожу взгляд на подругу.

- Проходи, – улыбается ему, – мы почти закончили с договором.

- Какое отношение он имеет к договору?

- Самое непосредственное, милая. – Ира бархатно улыбается, отодвигает ноутбук левее. Теперь она может видеть и меня, и занявшего соседний стул Артёма. – Это его помещение мы собираемся превратить в наш центр.

- Хм, – ухмыляюсь. – И мне забыли об этом сообщить.

Мне не нравится это. Если мы решаем работать вместе, то не должно быть никаких недоговоренностей. Кажется, Ира это понимает по моему взгляду, и улыбка сползает с её лица.

- Правда? Я была уверена, что сказала, – отвечает она, пытаясь спасти ситуацию, но снова промахивается.

- М-м, – отрицательно качаю головой. – Значит, не бармен. – обращаюсь уже к Артёму, хотя ответ и так понятен. – И коктейль не сам придумал?

Решаю не ставить Иру и дальше в неудобное положение – мы потом обсудим с ней это наедине.

Смотрю на Артёма – губы плотно прижаты, но он расслаблен, глаза прищурены, на лице легкая щетина и, уже ставшая привычной, едва уловимая улыбка. И крошечный шрам над бровью.

- Нет, коктейль – мой. – Он кладет документы на стол, откидывается на спинку и скрещивает руки.

- Какой коктейль? – пытается уловить суть реплик Ира, переводя взгляд с меня на мужчину и обратно. – У вас какие-то секреты от меня?

- Не больше, чем этот, – взглядом указываю на ноутбук.

- Долгая история, – улыбается Артём и добавляет, тоже кивнув в сторону ноутбука, – думаю, это не станет проблемой.

В своей странной манере говорить утвердительными предложениями.

- Не станет. – С чего бы этому становиться проблемой? Помещение нам всем понравилось, условия подходят. А то, что оно принадлежит знакомому – так это даже лучше. – А почему ты решил сдать его нам?

- Оно давно простаивает, – отвечает он. – Под бар – чем я, собственно, занимаюсь, место не подходящее. А под женский центр – вполне.

- Я поделилась с Артёмом нашей идеей, Ксюш, – говорит Ира, когда тот делает паузу.

Значит, они... Общаются? Вспоминаю заинтересованность Иры таинственным барменом тем вечером в баре... Может, у них начинают зарождаться отношения?.. Я только успеваю об этом подумать, как подруга произносит:

- Заходила на днях в «Сахар», мимо проезжала, – решает она почему-то уточнить перед тем, как приступить к делу. – Ну что, продолжим? Есть некоторые нюансы, Артём, надо обговорить их до подписания.

Он вынимает из файлов, которые принес с собой, документы о праве собственности, выписки из реестров, БТИ... Мы проговариваем и закрепляем в договоре размер и сроки оплаты, предстоящие изменения в ремонте, которые мы с девочками внесем до открытия...

Все это мы обсуждаем, согласовываем и, довольные итогом, подписываем договор аренды.

Впервые за долгие месяцы ловлю себя на том, что я расслаблена. И довольна собой.

Спустя почти час мы с Артёмом выходим из кабинета Иры. Я впереди, он за мной. Пропускает, прикрывает за собой дверь. Мне пора в школу за Викой. Ему – на работу.

- Тебя подвезти? – почему-то решает спросить Артём, дотронувшись до моего локтя.

Жест кажется самым безобидным, но меня будто током бьет. Одергиваю резко руку. Вся расслабленность и удовлетворенность от удачных переговоров улетучивается. Я могу показаться мужчине сумасшедшей, озабоченной, но мне совершенно неважно. Имеет значение только то, что я вся – оголенный нерв. И мне еще предстоит заново привыкать ко многим, даже самым, казалось бы, естественным вещам: непринужденному общению, взглядам, касаниям, доверию... Я не ищу новых друзей. Формат общения арендатор-арендодатель – на данный момент мой предел.

Артём это замечает, сводит брови и убирает руку в карман куртки.

Я не хотела его обидеть. На самом деле, Артём – последний человек, кого бы следовало обижать. Он каким-то странным образом всегда оказывался рядом, когда мне нужна была помощь, и платить за это такой реакцией как минимум неправильно. Но я долго выбирала не себя, задвигала свои чувства, и я так больше не хочу.

- Я на машине. – отвечаю, стараясь придать голосу спокойствие. Я говорю ровно и тихо – не хочу привлечь к нам внимание посетительниц в салоне.

На удивление, он отвечает спокойным кивком – адекватная реакция зрелого мужчины. Это подкупает.

По пути в школу я постоянно мыслями возвращаюсь к нему и Ире. Артём, на первый взгляд, кажется хорошим человеком. Порядочным, уверенным в себе, добрым. Такой может прийти на помощь совершенно посторонней пьяной женщине, не бросить её у стойки. Встать между ней и её взбесившимся мужем. Не давать ей садиться за руль после бокала шампанского...

Глава 7.

Я прохожу в дом, но на этот раз не задерживаюсь в прихожей. Сразу бегу вверх по лестнице, в комнату свекров, повторяя в уме слова Норы: «Температура не сбивается, от питья отказывается, в бреду тебя зовет».

- Ксюша джан...

Свекровь с термометром в руках сидит на краю своей большой супружеской кровати. Между двумя пушистыми подушками виднеется детская рука. Сам ребенок по нос накрыт пуховым одеялом – другие она не признает.

- Господи, да что же это! – выкрикиваю в отчаянии и стягиваю на пол перину.

Касаюсь губами лба сына – горит. Никак не реагирует на мое прикосновение. Забираю у свекрови термометр, ставлю в сгиб локтя – единственного не накрытого места.

- Ему холодно было, руки ноги ледяные были, – рассказывает свекровь, но я не даю ей договорить.

- Ты должна была меня сразу позвать. Я его мама!

- Дочка, я даже не подумала, что так будет, – сбивчиво объясняет она вполголоса. – Всё же нормально было, пришел домой после школы, поел, стал уроки делать. Потом прилег на диван внизу. Думали, уснул. Нора услышала, как он стал тебя звать. Потрогала лоб, а у него жар... Не сбивается, Ксюша джан, даже компресс не помогает. Нора скорую вызвала и сразу за тобой побежала.

- Где Карен? Он знает?

Свекровь кивает:

- Да, я его в аптеку отправила, скоро должен уже вернуться. Сиропов же дома не нет, одни мои да папины таблетки. А мой парацетамол не помог...

Термометр издает сигнал. Почти 40 градусов. Начинаю раздевать сына, чтобы хоть как-то продержаться до приезда медиков. На прикроватном столике стоит таз с водой, мокрое полотенце наполовину свисает. Хватаю его, отжимаю и начинаю протирать руки, ноги, живот...

Они приезжают через минут десять. Быстро собирают анамнез, ставят Гере укол. Он недовольно морщится, но не просыпается. Только крепко цепляется за мою руку.

- Я всё привез, – слышу бас Карена. Через секунду он сам появляется в дверях.

Свекровь шикает, чтобы не шумел. Я не смотрю на него, но боковым зрением фиксирую всё, что происходит. Он заходит, замечает меня, проходит в комнату. Встает рядом. Нерешительно поднимает левую руку, опускает, потом снова поднимает и кладет мне на правое плечо. Думает, что при посторонних я буду смирно сидеть, привычно принимая правила его игры?

- Убери руку. – Даже не смотрю на него. Да, он отец моих детей и имеет право сейчас быть в этой комнате, но это не дает ему права трогать меня.

Мне неприятны любые касания. А его – тем более.

- Ксю... – начинает шелестеть свекровь, но столкнувшись с моим взглядом, отшатывается.

Не позволю больше никому мной манипулировать. Хватит. Я вижу, как ей больно оттого, что семья её сына разрушена. Она потеряла покой, и это считывается сразу по глубоким складкам на переносице, по темным кругам вокруг глаз, по отекшим векам, осунувшимся щекам... Но мне тоже было плохо. Я тоже умирала внутри, а с меня требовали смирения и принятия. Да, я не держу на нее больше обиды.

Возможно даже простила. Но я уже не смогу быть с ней самой собой. И у неё больше нет надо мной никакой власти.

Как и у её сына.

Карен сжимает руку в кулак, подносит ко рту, шумно в него выдыхает. А потом только убирает в карман.

Он зол.

Но мне всё равно, что он чувствует.

Скорая не уезжает сразу – ждет, пока подействует лекарство.

Всё это время в комнате царит гнетущая тишина.

Спустя полчаса, на термометре высвечиваются 38.2.

- Не сбивается! – тянет свекровь.

- Да всё сбивается. – отвечает фельдшер, что-то отмечая в своих бумагах. Затем косится на толстое полотенце, которое свекровь успела поднять с пола и переложить к краю постели. – На полтора градуса уже упало. Не накрывайте ребенка ничем толще простыни.

Карен спускается проводить врачей. Свекровь идет к бельевому шкафу, достает чистую простынь, накрывает ребенка и выходит из комнаты.

Я остаюсь с сыном. Продолжаю держать его руку в своей. Второй – поглаживаю лоб, на котором начинает проступать испарина. Потеет, слава Богу.

- Мам, – шепчет Гера, не открывая глаз.

- Я здесь, мой Геракл, – целую его пальцы, – я рядом.

- Мам, я домой хочу.

Я вижу, что он спит. Может, я ему снюсь. Может, почувствовал, что рядом. Одно я знаю точно – сына я здесь не оставлю. Хватит с меня терпения, понимания, ожидания. Он ребенок, я его мама. Я за него в ответе, и решать, где он будет жить, тоже буду я.

- Мы пойдем, сыночек. – шепчу в ответ. – Обязательно.

В этот момент в комнату возвращается свекровь с графином и стаканом в руке. Уверена, она слышала мои слова.

- В таком состоянии его нельзя никуда выводить, – начинает она, и я уже готовлюсь к дальнейшим отговорам. Но она неожиданно понимающе кивает: – Пусть спадет. Потом вернетесь домой. С Кареном я поговорю.

Наливает воду в стакан и протягивает мне.

- Выпей, дочка. Вода с мятой. Выпей, успокоишься немного.

Забираю напиток, делаю глоток и ставлю на прикроватную тумбу рядом с тазом.

- Ты меня не простишь никогда, Ксюша джан... Но я не вру, когда говорю, что ты мне как дочка.

Ухмыляюсь.

Она качает головой.

- Ты даже не смотришь на меня, ай бала. Раньше твои глаза светились, когда я входила в комнату. – Её губы дрожат, а пальцы нервно теребят крестик на шее. – Ты меня мамой перестала называть. Ты думаешь, я не заметила?

Она права, мамой я её тоже больше не могу называть. Не получая в детстве от родной матери много тепла, я была счастлива обрести в лице свекрови женщину, щедро дарящую любовь, ласку. И мамой её называла со всей нежностью, которая вложена в это слово.

Я продолжаю молчать.

Она продолжает шептать.

- Я всё замечаю, ай бала. Неужели ничего не будет, как раньше?

- Не будет.

- А как будет? – обреченно кивает она. – Тебя я уже потеряла. Ты и детей у меня заберешь? Я не выживу, если...

- Детей я не заберу. – говорю ей то, что на самом деле думаю. – Дети любят вас. И тебя, и дедушку. И вы любите их. Я не стану лишать их этого.

Глава 8.

- Проходи, пап.

Папа проходит к дивану, но не садится – ждет, пока я закрою дверь и присоединюсь к нему. Смотрю на этого сосредоточенно нахмуренного мужчину с совершенно седыми волосами, а перед глазами молодой, статный военный с горящим взглядом. Мама всегда говорила, что я больше похожа на него.

Всегда была такая же категоричная, такая же решительная.

Была.

И буду снова. А пока...

- Кофе будешь? – неуверенно топчусь на месте. – А где мама?

Он пришел без предупреждения. Я не скажу ему, что он чудом застал меня дома. Что я просто вернулась за куртками полегче, потому что не посмотрела с утра прогноза погоды и одела детей в теплые куртки, хотя весна и солнце уже вовсю вступили в свои права. Что после похода в музей, который организовал комитет по случаю начала весенних каникул, хотела прогуляться с ними до ближайшего кафе, чтобы поговорить о том, что подслушала накануне... И что пока дети были на мероприятии, я собиралась наведаться в помещение будущего центра, где уже вовсю идет ремонт.

Он даже не знает о том, что я ушла из фирмы и решила начать с чистого листа не только личную жизнь, но и профессиональную.

- Ксения, не суетись, дочка. – отвечает он, всё еще ожидая меня на ногах. – Садись. Поговорим.

Я послушно иду к нему, и мы одновременно опускаемся на мягкий диван. Наверное, сесть напротив друг друга было бы правильнее, удобнее для разговора. Но вместо этого я скидываю тапки и, подобрав ноги, поворачиваюсь к нему корпусом, припав плечом к спинке дивана. Он сидит, вытянувшись, будто не с дочкой собирается беседовать, а принимает парад победы, не меньше.

Разглядываю едва уловимую сеточку морщин вокруг глаз, еще не полностью сошедший после отпуска загар на ровном лице, четкую линию скул – всё еще красив, всё еще привлекателен. Всё еще знает об этом.

- О чем ты хочешь поговорить, пап?

- Я не звоню, чтобы не тревожить тебя лишний раз, – начинает он. – Толик мне рассказывает вкратце о ходе дела.

- Хм, – ухмыляюсь машинально. – В принципе, ничего нового, да, пап?

На самом деле, отпустив вопрос этики, я не возражаю, чтобы мой адвокат рассказывал моему отцу детали развода, но эта, между слов выданная информация меркнет перед тем, что он произнес в начале.

- О чем ты, милая?

- Не звонить лишний раз, не приходить лишний раз, не обнять лишний раз... – впервые говорю ему что-то подобное. – Зачем? Я же дочь полковника, мне такие нежности не полагаются.

Даже так, в профиль, заметно, как папин взгляд тускнеет. Он чинно разворачивается ко мне и несмело тянется к моей ладони. Позволяю ему взять меня за руку.

- Ты же знаешь, дочь, мне сложно дается проявление чувств.

- Вот как. – Губами улыбаюсь, а в глазах невысказанная боль маленькой, обиженной на папу девочки. – А маме ты изменял тоже без чувств?

- Твоя мама очень... – папа сводит брови, а я уже знаю, что он скажет далее. Я столько раз слышала эти слова за прошедшие месяцы, что без труда могу их определить еще до того, как они будут озвучены.. Почему-то все об этом говорят с одинаковым, слегка загадочным прищуром, с одинаковым гортанным голосом с надтреснутой интонацией...

- Пап, пожалуйста, только не надо этих слов про мудрость. – Вижу, что попала в точку. – Я уверена, она бы предпочла этой мудрости свое непрожитое женское счастье. Знаешь, только пережив измену самой, я по-настоящему поняла, как же больно было моей маме.

- Только увидев, как тебе больно, дочка, я понял, через что по моей вине прошла Вика.

Я вижу, как сложно дается ему это признание. Но раз уж я начала говорить, выскажусь до конца.

- Не только она, папа. Ваши дочери тоже это проживали вместе с мамой. Даже острее, чем мама. Ты знаешь, как невыносимо ребенку мечтать, чтобы его родители развелись?

Он долго молчит. Отпускает мои пальцы. Болезненно закрывает глаза.

- Лена так хотела вырваться из этого, что сразу после школы замуж вышла чуть ли не за первого встречного! Повезло хоть, что нормальный парень попался.

- Прости меня, дочка.

Впервые в сознательной жизни вижу моего всегда собранного, всегда уверенного в себе и своих действиях отца таким растерянным, уязвимым...

- Я поддержу тебя во всём, дочка. Только скажи, что надо. С твоей мамой и сестрой я уже поговорил, объяснил им, чтобы не лезли с советами простить этого... Карена. – Он произносит имя зятя с презрением. – Не должен был я давать согласия на ваш брак, когда он опоздал на помолвку...

- Не вини себя, это был мой выбор, – поглаживаю пальцами правой руки безымянный палец левой, на котором долгие годы носила обручальное кольцо. - Ты бы не смог удержать меня, пап. Я же вся в отца. Такая же решительная...

- И категоричная, – заканчивает он фразу, которую мама часто повторяла.

Я не еду в центр. Вместо этого решаю поделиться с папой своими мыслями и планами на будущее. Ведь именно за этим он и пришел. Он слушает меня внимательно, задает вопросы, подбадривает, едва проскальзывают нотки волнения или неуверенности. И неожиданно вызывается помочь проекту своими связями.
Обещаю иметь в виду его предложение, с удивлением отметив для себя, что сегодняшний день сделал больше для нашего с ним сближения, чем вся жизнь до этого.
Провожаю папу, быстро беру то, за чем и возвращалась, и еду за детьми. Впереди меня ждет очень важный разговор, который я и так слишком долго откладывала.

***
- Ну, спрашивай. – Гера откидывается на спинку диванчика, пока официант забирает тарелки с остатками пиццы.

Я специально дождалась, пока они расправятся с пепперони, чтобы не портить им аппетит. И мой проницательный сын это понимает. – Ты же не просто так нас сюда привела?

- Я не могу просто так пригласить своих детей в кафе? – отшучиваюсь, откладывая чашку с американо на дне. Я его избегала месяц, чтобы не спровоцировать снова скачок давления. А сегодня не удержалась.

- В понедельник, мам? – Вика поднимает бровь, переплетая пальцы с братом. Они сидят напротив, плечом к плечу, как всегда – единым фронтом.

Глава 9. Карен

Не думал, что мне придется больше месяца проезжать мимо своего дома. Ради которого я упахивался на работе почти десять лет! И всё из-за одного долбанного промаха!

Отложить завтрашнее слушание по разводу не получилось, но, может, оно и к лучшему. Хоть жену увижу...

Останавливаюсь у родительского дома.

Выуживаю из подлокотника пульт от раздвижных ворот, но не спешу нажать. Снова возвращаться туда, где собственная мать смотрит на тебя, как на нашкодившего щенка, папа считает слабаком, а сестра даже на простые вопросы не отвечает – попахивает мазохизмом. Я так долго точно не смогу.

Когда сын и дочка появились ночью на пороге отцовского дома, я было поверил, что скоро этому безумству придет конец. Я же был уверен, что жена не сможет жить без наших детей. Но она снова меня удивила. Несколько недель жила себе спокойно, даже не звонила, не спрашивала, как они.

Когда дети по очереди захотели вернуться к матери, я мысленно возблагодарил Бога за новый шанс. И опять недооценил характер жены. Как только представлялась возможность остаться наедине, она молча уходила в кабинет, закрываясь изнутри, и не выходила оттуда часами.

В первый раз я прождал часа три, прежде чем вернуться к родителям.

Второй раз – час.

В третий – минут двадцать.

Я бы и дольше ждал, но не дурак, понимаю, когда мне не рады. И вообще, надо же хотя бы самому себя уважать, в конце концов, раз уж собственная жена так демонстративно игнорирует? И как я мог, прожив с ней столько лет, не замечать, как она упряма?

Вздрагиваю, когда ворота начинают раздвигаться. С недоумением смотрю на свои пальцы – неужели я нажал кнопку на автомате? Но затем вижу в окне второго этажа силуэт мамы.

«Заезжай, я открыла, – прилетает тут же от нее сообщение. – Ты пульт потерял, что ли?»

Какой, к черту, пульт?!

Покой я потерял, мам джан.

Мало мне этого дерьма в семье, заблокированных из-за иска жены о разделе имущества счетов, проблем с делом «ЛОГ-групп», так еще и Вася решил добить. Спустя полгода потребовал вернуть остаток его доли из переплаты Рите. Следующие дивиденды выплатят только к концу года, а ему, видите ли, надо непутевую младшую сестру отмазать от ментов. А то, что мы в таком случае можем лишиться возможности закрыть вовремя аренду офиса, его не волнует.

«Ложись спать, я вспомнил о важном деле!» – отправляю маме в ответ, сдаю назад и выруливаю в сторону выезда с поселка, стараясь на этот раз не смотреть на окна моего дома. Но снова замечаю тусклый свет в небольшом окне на первом этаже – моего кабинета, который Ксюша постепенно приватизировала, ссылаясь на удаленку.

И что она там делает каждый вечер? С работы же уволилась.

Новую нашла?

Или альбомы наши семейные пересматривает?

«Карен, домой!» – высвечивается на небольшом экране смарт-часов команда матери.

Что за херня? Я взрослый мужчина, я имею право приезжать и уезжать, когда посчитаю нужным, а со мной командами говорит собственная мать, которая до этого всегда защищала. Мир точно с оси сдвинулся, если Лариса Николаевна больше не на Норе, а на мне тренирует это тон. А Нора-то – кремень, столько лет терпит и даже не жалуется. А мне уже через месяц сдохнуть хочется.

Оставляю её сообщение без ответа.

Выезжаю на большую дорогу в сторону города.

Завтра слишком сложный день, чтобы тратить вечер накануне на споры.

Посижу где-нибудь спокойно, поем, придумаю, что делать с Васей, с Ксюшей, с гребаной Ритой, которая как с цепи сорвалась и завела пластинку о любви, о будущем, о семье.

Пришлось объяснить ей, что у меня уже есть семья, я не собираюсь отказываться ни от семьи, ни от своей жены. А из-за слёз после услышанного, пришлось заблокировать её номер. Терпеть не могу женские истерики. Поздно, наверное. Но так же лучше, чем никогда?..

Ей никто не давал права что-то от меня требовать. Какого хрена она вообще приперлась на папин праздник?!

Не думал, что она больная на всю голову. Такая тихая была, безропотная...

А с другой стороны, я ей никогда не врал и ничего не обещал. А то, что она поверила в мои какие-то чувства к ней, не моя проблема.

Пусть сама с головой своей разбирается.

Проезжаю мимо очереди машин на въезд в автомойку, где всегда сдавал мой Крузак на комплекс. Но тут же передумываю. Хорошее же место. И кафе при ней тоже. Хорошее.

Разворачиваюсь. Встаю в стороне от ряда автомобилей, набираю номер Вартана, который держит этот объект. Пара реплик, и меня уже ждут в боксе вне очереди.

Связи – тоже дело хорошее.

Пока несут мой бургер, слежу на небольшом мониторе над стойкой за тем, как моют мою машину.
Забыл я про нее совсем с этими проблемами. Раньше раз в три дня заезжал сюда по пути на работу. А сейчас и не припомню, когда был здесь в прошлый раз.

- Брат, какими судьбами? – протягивает руку Вартан.

- Дел много, – приветствую приятеля крепким рукопожатием.

- Раньше это не было поводом пропускать мойку, – шутит он, с грохотом сдвигает стул напротив и падает в него с высоты своих метр девяносто.

Раньше и дел таких не было. Не говорю ему об этом. Пусть думает, что клиентов много. Не за чем каждому встречному знать о том, что жена на развод подала. Мы-то с ней помиримся, а репутация может от этого пострадать. Хотя, после чертова юбилея она и так на ладан дышит. Такой позор перед всеми знакомыми...

- А ауди тоже не моешь из-за дел? Брат, это не дело. Разве тебе и твоей жене подходит ездить на грязных машинах?

О, у моей жены как раз машина сияет.Всю неделю, пока болел сын, дожди лили, а её новый японец стоял, как после мойки. Идеальный черт бы его подрал, как и сама Ксения Викторовна.

Мне приносят огромный бургер с горой картошки фри по соседству. Молчание затягивается. Вартан с некоторым опозданием понимает, что сегодня непринужденного разговора ждать не стоит, и, сославшись на срочный звонок, уходит.

Глава 10.

Я часто слышала от Карена фразу:

«На суде побеждает не тот, кто прав, а тот, кто лучше подготовился».

Зная отлично, как Карен готовится к своим делам, я не могу избавиться от чувства, что сегодня он просто так не будет отмалчиваться.

Пишу адвокату, чтобы хоть как-то успокоиться.

«Не волнуйся, Ксюшенька. Ты нашла документы, о которых я говорил?»

«Нет», – отвечаю коротко, выруливая со школьного двора.

«Плохо, что не нашла. Я отправил запрос, но ответа пока нет. Как я уже говорил, сегодня вас вряд ли разведут. Оно и к лучшему, как раз будет время вплотную заняться разделом имущества. Я пока не всё проверил, но запрет уже вступил в силу, он не сможет ничего спрятать, даже если захочет».

Я и сама понимаю, что сегодня по итогам слушания нам могут просто назначить срок для примирения. Но я так долго ждала, что хочется уже хоть какого-то сдвига.

Без четверти час подъезжаю к зданию из красного кирпича на улице З-ской, в котором сидит половина мировых судей города. Паркуюсь на свободное место, заглушаю двигатель. Пока жду дядь Толика, не выхожу из машины. Пытаюсь сосредоточиться на предстоящем заседании, воспроизводя в памяти все возможные ответы на вопросы судьи, как он советовал. Но получается плохо. Волнуюсь очень.

В реальность меня возвращает резкий неприятный шум.

Вскоре вижу машину Карена. Он с визгом заезжает на территорию, одним быстрым маневром паркуется. Вылетает из внедорожника, хлопнув дверью так, что тот зашатался.

«Не запорожец!» – крикнул бы он, сделай это кто-нибудь другой. Например, его родная сестра, которой нередко перепадало выслушивать эту фразу, когда она оказывалась с нами в одной машине.

Это же его любимый «Крузак»! Он с такой гордостью его покупал, трясся над ним, а теперь...
Что привело его в такое состояние?

Он же сам на себя не похож.

Утренняя тревога нарастает, учащая сердцебиение. Где-то на подкорке мелькает информация – записаться на ЭКГ, а что с такими волнениями можно себя довести до проблем со здоровьем, и не заметить этого. Давление, вот, уже дало о себе знать... Что дальше? Невроз?

Я настолько загоняю себя в рефлексию, что не сразу замечаю Анатолия Вадимовича, который постукивает костяшками пальцев по лобовому стеклу, чтобы привлечь мое внимание. Хватаю сумку и выхожу из машины.

- Ксюшенька, может, тебе кофе? – адвокат перекладывает портфель с правой руки в левую. – Стучу тебе, стучу, не реагируешь. Не выспалась?

- Я просто задумалась, – протягиваю правую руку для приветствия, но он по-отцовски тянет меня к себе и обнимает.

- Не волнуйся ты так, девочка, – наставляет меня, пока стоим с ним у проходной, перед турникетами. – Это просто развод. Ты могла и не приходить, доверенность же выписывала. И у нас судья с безупречной репутацией. О его неподкупности легенды ходят.

Один из охранников вносит данные паспорта в журнал посетителей. Второй – жмет кнопку. Загорается зеленая стрелочка, и мы с Анатолием Вадимовичем по очереди проходим. Поднимаемся на второй этаж. По указателям, распечатанным на простой белой бумаге и закрепленным клейкой лентой на стенах, идем к двери с табличкой «Зал судебного заседания», на котором написан номер нашего участка.

- Я боюсь, что Карен так просто не отступит, дядь Толик. Он не хочет никак понять, что всё кончено. –Тру кончики пальцев, чтобы унять волнение, немного согреться, потому что в коридоре оказывается очень холодно. – Верит еще во что-то. Всю прошедшую неделю пытался вести себя так, будто всё между нами хорошо, а сейчас буквально драконом влетел в здание суда.

- Он тебя видел?

- Нет, – качаю головой.

Вряд ли бы он при мне так себя повел. Показаться перед оппонентом в таком возбужденном состоянии – не в его правилах. Он пару лет назад даже загрузил в телефон приложение медитации, чтобы восстанавливать эмоциональный баланс перед заседаниями.

С нетерпением смотрю на часы. Уже почти 13:00, а Карена нет.

Но вот, он выходит из какого-то кабинета в дальнем углу коридора и уверенной походкой направляется к нам.

- Спокойно, – шепчет мне Анатолий Вадимович, заметив, как напрягаются мои плечи.

- Здравствуй, джана, – с хищной улыбкой басит Карен, сравнявшись с нами. Сколько раз я говорила ему не обращаться впредь так ко мне? Смотрит мне в глаза, а сам протягивает руку для приветствия моему адвокату: – Приветствую, Анатолий Вадимович. Не думал, что встретимся при таких обстоятельствах.

- Ты тоже меня удивил, Каренчик.

Тот морщится, но не отвечает на реплику Иванова. Карен терпеть не может, когда к нему обращаются уменьшительно-ласкательно. Дядь Толик этого не знает, но попадает в точку. Карен отходит в сторону.

Не садится на расставленные вдоль стены лавки – прислоняется спиной к стене и сосредоточенно смотрит в телефон.

С опозданием в полчаса нас приглашают войти.

Внутри зал оказывается просторной комнатой. Основную часть помещения занимают несколько рядов стульев, по передней линии которых расставлены ограждения. По дальней узкой стене стоит длинный стол судьи, над которым висит герб России. Рядом, справа – постамент с закрепленным на нем триколором, стол секретаря. Перед судейским столом – трибуна для ответа, по обе стороны от которой стоят еще два стола – истца и ответчика.

За годы брака я ни разу не бывала в залах суда – не довелось.

Я всегда была за мужем. Его тылом.

А сейчас мы оппоненты. Враги. По разные стороны баррикад.

Занимаю место истца. Адвокат садится рядом, раскрывает портфель и вынимает оттуда какие-то документы.

Карен представляет себя сам, конечно же. И от возбуждения, с которым он влетел в здание около часа назад, не осталось и следа. Спокоен, уравновешен, водит ровным, безразличным взглядом по залу, ни на чем-то конкретном не задерживаясь. Он бывал в этих местах тысячи раз. Здесь он, как рыба в воде, это его стихия.

Смотрю на Анатолия Вадимовича – та же безмятежность во взгляде, размеренность в движениях.