Развод. У него была другая жизнь

Глава 1

Я увидела их, когда мы с Катей были всего в нескольких шагах от школы. Мой мир раскололся в тот самый миг — с хрустом, с треском, подобно тонкому весеннему льду под тяжестью тела. Андрей — мой муж, человек, которому я отдала пятнадцать лет жизни, отец моего ребёнка, моя опора и моя крепость — стоял на противоположной стороне улицы у кафе с нелепо-яркой вывеской. Его фигура в деловом костюме была до боли знакомой, но всё остальное... всё остальное было чужим, невозможным, противоестественным.

Рядом с ним — молодая блондинка с идеальными чертами лица, словно сошедшая с рекламного плаката. Её округлившийся живот не скрывался даже свободным кроем бежевого пальто. Беременна. Месяц шестой, может, седьмой. Её рука — с длинными пальцами, на одном из которых сверкнуло золотое кольцо, — лежала на плече рыжеватого долговязого подростка. Его лицо, веснушчатое и угловатое, озарялось улыбкой, всегда, когда он смотрел на Андрея. На моего мужа.

А ещё час назад, стоя у окна своей спальни, я читала сообщение: «Задерживаюсь в Новосибирске до вечера. Рейс перенесли из-за тумана. Позвоню, как буду на месте». Ложь. Такая обыденная, такая будничная, словно чашка утреннего кофе. Сколько их было — этих непрошеных чашек?

— Мам, смотри, — голос Кати доносился как сквозь толщу воды, приглушённый, искажённый нереальностью происходящего. — Это же папа, да?

Я не могла вдохнуть. Воздух вокруг превратился в густое желе. Сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь в висках оглушительным грохотом. А перед глазами плясали чёрные точки.

Пятнадцать лет брака, тысячи общих завтраков, ужинов, разговоров, планов... всё рассыпалось у меня на глазах, осколки впивались в кожу, в сердце, в душу, оставляя кровоточащие раны.

— Мама? — в голосе дочери звучала паника. Я скосила взгляд — её лицо, бледное, с расширенными глазами, исказилось от испуга.

Я смотрела, как Андрей наклонился к этой женщине и легко поцеловал её в щёку — тем самым жестом, каким ещё несколько дней назад целовал меня перед отъездом в мнимую командировку. Я видела, как его рука на мгновение задержалась на её животе — чужом животе, в котором рос чужой ребёнок. Его ребёнок. Они рассмеялись — все трое — звонким смехом счастливых людей, довольных своей жизнью. Жизнью, в которой для нас не было места.

Липкий, удушающий ужас сковал меня — ноги будто приросли к асфальту, руки онемели, сжимая детскую ладонь с такой силой, что дочь тихо вскрикнула. Я ослабила хватку, но не могла пошевелиться, парализованная этим спектаклем семейного счастья на противоположной стороне улицы.

Прошло не больше нескольких секунд, но мне казалось — целая вечность. Я увидела, как Андрей наконец заметил нас. Его лицо... Я никогда не забуду этого выражения. Всегда уверенный, немного насмешливый, иногда покровительственный, иногда нежный — сейчас он выглядел как загнанный зверь. Улыбка стекла с его лица, глаза расширились в чистом, незамутнённом страхе. А кожа на лице побледнела до синевы, как будто из него разом выкачали всю кровь.

Он сказал что-то женщине, и та медленно, как в замедленной съёмке, обернулась, проследив за его взглядом. На мгновение наши глаза встретились — ледяная голубизна против моих карих — и в этой короткой, молниеносной вспышке взаимного узнавания заключалась вся жестокая правда. Она знала, кто я. Знала всё о моём существовании. И продолжала жить с моим мужем, ждать от него ребёнка.

Ненависть полыхнула во мне раскалённым добела металлом. Я почувствовала её вкус на языке — горький, жгучий, как хинин. Кровь застучала в висках с такой силой, что заглушила все звуки улицы. Глаза затуманились красной пеленой ярости. Я хотела кричать, хотела броситься через дорогу и вцепиться в её идеальное лицо, в его предательское горло, разорвать эту картину фальшивого счастья на куски...

— Мама! Что происходит? — настойчивый голос дочери ворвался в красную пелену, разрывая кокон ненависти, в который я начала погружаться. Её голос дрожал, в глазах стояли слёзы — и это отрезвило меня, как пощёчина. Что бы ни происходило, как бы ни рушился мой мир, я не имела права втягивать в этот кошмар ребёнка.

Я сделала глубокий вдох. Мои лёгкие горели огнём, но я заставила себя дышать ровно. И мир вокруг вернулся — с пронзительными гудками машин, детским смехом во дворе школы и шелестом молодой листвы на ветру.

— Ничего, родная, — мой голос звучал странно, будто принадлежал кому-то другому — механический, бесцветный, как у автоответчика. — Просто... папа вернулся раньше, чем планировал. Иди в школу, я... я поговорю с ним.

— Но мам...

— Иди, Катя, — твёрже сказала я, не отрывая глаз от застывшей на месте троицы. Женщина уже потянула подростка прочь, торопливо отступая, но Андрей стоял, словно вкопанный, с выражением обречённости на лице человека, загнанного в угол. — Всё в порядке. Мы поговорим вечером.

Как же горько звучала эта фраза. Всё в порядке. Ничто не было в порядке — и уже никогда не будет.

Катя неохотно сделала шаг к школьным воротам, оглядываясь, но я уже не смотрела на неё. Расправив плечи и до боли сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, я медленно двинулась через дорогу. Адреналин пульсировал в венах, сердце колотилось как сумасшедшее, но внешне я была спокойна, почти монументальна. Только внутри всё кипело от смеси боли, ярости и унижения, от которой, казалось, вот-вот расплавятся внутренности…

А ведь это утро началось так обыденно, так мирно. Проснувшись от солнечного луча, я ощутила необычную лёгкость. После месяцев кошмара с болезнью матери я впервые почувствовала надежду. Жизнь налаживалась. Мама шла на поправку, Катя радовала успехами в школе. Даже зеркало показывало, что ко мне возвращается прежний вид — исчезли тёмные круги под глазами, лицо начало обретать здоровый цвет.

Больше полгода моя жизнь напоминала замкнутый круг: больница-дом-аптека-больница. Мама перенесла инсульт. «Малыми шагами», — повторял невролог на каждом осмотре. И я верила — двигаться вперёд, а не назад.

Глава 2

Домой мы вернулись в молчании. Андрей шёл рядом — на расстоянии вытянутой руки, но в то же время словно за тысячи километров от меня. Два незнакомца, случайно оказавшиеся на одном отрезке пути. Слов не было — они застряли где-то глубоко внутри, превратившись в тяжёлый ком, царапающий горло изнутри.

Руки тряслись так сильно, что я с трудом попала ключом в замочную скважину. Дверь поддалась с тихим скрипом, впуская нас в квартиру, которую мы купили три года назад — просторную «трёшку» в новом доме. Тогда она казалась крепостью, началом новой счастливой главы нашей жизни, а теперь превратилась в декорацию — фальшивую, картонную, готовую рухнуть от малейшего дуновения ветра.

Мама дремала в своём кресле перед телевизором, где беззвучно двигались губы дикторов новостей. Я перевезла её к нам после инсульта, хотя её собственная однокомнатная квартира в старом районе так и осталась за ней — просто там она не могла справляться самостоятельно. Увидев нас, она приподняла голову:

— Вы чего так рано? А где Катюша?

— В школе, — мой голос прозвучал механически, будто из старого радиоприёмника. — Тебе нужно отдохнуть, — добавила я, касаясь её плеча. — Давай я помогу тебе лечь.

— Что-то случилось? — взгляд мамы скользнул по моему лицу, затем по напряжённой фигуре Андрея, застывшего в дверном проёме. В её глазах мелькнула тревога.

— Всё в порядке, — снова эта ложь. — Просто нам с Андреем нужно поговорить.

Уложив маму в комнате, я тихо прикрыла дверь и вернулась в гостиную. Андрей стоял у окна, напряжённый, с опущенными плечами. Солнечный свет безжалостно высвечивал каждую морщинку вокруг его глаз, каждую серебристую нить в его тёмных волосах — детали, которые раньше казались мне такими дорогими, знакомыми и родными.

— Вызвать такси для твоей мамы? — спросил он, не оборачиваясь. — Может, лучше ей побыть в своей квартире пару дней? Этот разговор...

— Нет, — я оборвала его резко. — Она никуда не поедет. Это наш общий дом, а она мой близкий человек. В отличие от тебя, она имеет полное право здесь находиться.

Он наконец повернулся ко мне. Его зрачки расширились, заполнив почти всю радужку, делая глаза почти чёрными. Таким я его не видела — загнанным, запутавшимся, со странной смесью вины и... облегчения? Да, именно облегчения, словно тяжкий груз наконец упал с его плеч.

— Оля, я...

— Полгода или больше? — слова вырвались из меня потоком чистого льда. — Я видела. Она уже на шестом месяце беременности, не меньше. И это не вчера началось, верно?

Он провёл рукой по лицу — жест усталости, который я тысячи раз наблюдала после его тяжёлых рабочих дней.

— Восемь месяцев, — подтвердил он тихо. — Алексею шестнадцать. Он сын Ирины от первого брака. А ребёнок... ему уже почти семь месяцев.

Ирина. Теперь у неё было имя. Не просто абстрактная «та женщина», а конкретный человек, с именем, с прошлым, с сыном от первого брака. Реальная, осязаемая. Внутри меня что-то оборвалось — последняя ниточка надежды, что всё это какое-то чудовищное недоразумение.

— Семь месяцев, — повторила я бесцветным голосом, вцепившись пальцами в спинку стула с такой силой, что побелели костяшки. — Значит, ты начал встречаться с ней... в августе? Когда мама только перенесла инсульт? Когда я ночевала в больнице, держа её за руку?

— Оля, пожалуйста...

— Не смей, — я выставила перед собой руку, словно щит. — Не смей просить меня о чём-то. Просто отвечай на вопросы. Я хочу знать всё. Каждую мелочь. Каждую ложь.

По моим щекам текли слёзы — горячие, обжигающие, но я не чувствовала их. Внутри меня бушевал ледяной шторм, заморозивший все прочие эмоции, кроме пронзительной, кристально чистой ярости.

Андрей тяжело опустился на диван — наш диван, купленный на первую премию, которую я получила в архитектурном бюро. Мы тогда целый месяц выбирали цвет, фактуру... Я отогнала непрошеные воспоминания.

— Да, всё началось тогда, — он говорил тихо, глядя в пол. — Мы с Ириной... мы столкнулись в кафе рядом с больницей. Я был там после посещения твоей мамы, а она — приезжала к подруге. Мы разговорились... всё вышло спонтанно.

Каждое слово вонзалось в меня, как раскалённая игла. Кафе у больницы. Я помнила его — маленькое, светлое, с запахом свежей выпечки. Я сама бывала там, когда выходила глотнуть воздуха после часов, проведённых в палате. Возможно, мы даже пересекались там с этой женщиной.

— Как банально, — я не узнавала свой голос — сухой, с металлическими нотками. — Случайная встреча, спонтанная связь. И восемь месяцев лжи?

— Я не собирался... — его голос прервался. — Это должно было остаться просто небольшим увлечением. Отдушиной. Но потом всё стало серьёзнее. Она забеременела.

Забеременела. Я обхватила себя руками, чувствуя, как новая волна боли накрывает с головой. Ребёнок. Ребёнок Андрея, которого выносила другая женщина. За время моей борьбы за жизнь мамы, моих бессонных ночей, бесед с Катей, которая тяжело переживала болезнь бабушки, он создал новую жизнь с другой.

— И ты решил остаться с ней, — это был не вопрос, а утверждение.

— Я не мог... Не мог просто уйти, когда она ждала ребёнка, — он наконец поднял глаза, и я увидела в них смесь вины и какого-то упрямства. — Но и здесь я тоже не мог... просто бросить всё. Вас. Тебя. Катю.

— Какая трогательная преданность, — сарказм в моих словах мог бы прожечь металл. — Ты не мог бросить ни одну из семей — так решил жить на две? Браво, Андрей. Просто браво.

— Ты отдалилась, — его слова упали, как камни в неподвижную воду. — После того, как заболела твоя мама, ты будто исчезла из нашей жизни. Всё время в больницах, в аптеках... Вечно усталая, измотанная. Я словно перестал для тебя существовать.

Я задохнулась от возмущения. От несправедливости. От цинизма его обвинений.

— Моя мама чуть не умерла, — процедила я сквозь зубы. — Она перенесла инсульт. А ты... ты жалуешься, что я уделяла ей внимание? Что я заботилась о женщине, которая вырастила меня? Это твоё оправдание?