Пятница подкрадывается незаметно и бьет под дых усталостью. Я паркую свою новенькую «бэху»: вишневую, блестящую, пахнущую кожей и успехом, в тихом дворе нашей сталинки. Моя прелесть. Моя награда самой себе за закрытый квартал и перевыполненный план. Андрей смеялся, говорил, что в сорок пять женщина должна хотеть шубу или бриллианты, а не «эту немецкую бестию». А я хотела именно ее. Ощущение, когда под капотом урчит мощь, которую ты контролируешь легким нажатием на педаль, — это почти как власть. То, чего мне так не хватает в обычной жизни.
На работе я просто Наталья Сергеевна. Строгий костюм, безупречная укладка, голос, не терпящий возражений. Подчиненные смотрят с уважением и толикой страха. Я ведь старший менеджер, можно сказать, что босс, в крупной страховой. Каждый день: цифры, договоры, чужие беды и мои решения. Я решаю, кому и сколько заплатить за разбитую машину, сгоревший дом или сломанную жизнь. Я просто функция. Четкая, отлаженная, безошибочная.
Но вот я выхожу из машины, защелкиваю сигнализацию, и Наталья Сергеевна остается там, за тонированным стеклом. Домой идет просто Наташа. Женщина, которая двадцать пять лет замужем за лучшим, как ей всегда казалось, мужчиной на свете. Женщина, которая до сих пор немного стесняется заговаривать с незнакомыми людьми и краснеет от комплиментов.
А ведь мне уже сорок пять лет. Удивительно, как только сохранила эту стыдливость.
Поднимаюсь на наш третий этаж, привычно вставляю ключ в замок. Дверь поддается неожиданно легко, потому что, видимо, не заперто изнутри.
Странно.
Андрей обычно закрывается на все щеколды, он у меня до сих пор живет с перестроечными страхами.
— Андрюш, я дома! — кричу в тишину прихожей.
Ответа нет. Только странный, едва уловимый аромат. Сладкий, приторный, удушающий. Я его знаю. Это новые духи моей младшей сестры, Насти. «Імператрица». Она поливается ими так, словно боится, что кто-то в радиусе километра ее не унюхает.
Наверное, заезжала днем, оставила что-нибудь для мамы. Часто так делает.
Ставлю на пол тяжелый пакет с продуктами. Купила все для его любимого рагу: молодую телятину, баклажаны, сладкий перец. Хотела порадовать. В последнее время Андрей какой-то отстраненный, задумчивый. Говорит, на работе завал, новый проект.
Я верю. Я всегда ему верю.
Хотя подозрения имеются.
Разуваюсь, прохожу в гостиную. Пусто. На диване сиротливо лежит его ноутбук. Иду на кухню. Тоже никого. Только на столе стоит початая бутылка вина и два бокала. Один — с едва заметным следом красной помады. Не моей. Я пользуюсь только гигиенической.
Холодок пробегает по спине. Глупости, Наташ, быть того не может, не придумывай. Наверное, Настя заскочила на минутку, выпили по бокалу, и она убежала. А Андрюшка просто в душе или прилег отдохнуть. Да, точно. Отдохнуть.
Направляюсь к спальне. Дверь прикрыта, но не до конца.
И оттуда, из-за этой двери, доносится звук. Сдавленный стон.
Потом еще один.
Я замираю, и сердце пропускает удар, а потом начинает колотиться где-то в горле, мешая дышать. Это не стон боли. Я слишком хорошо знаю этот звук.
Рука сама тянется к двери и толкает ее. Медленно, неохотно, словно я отодвигаю занавес в театре абсурда, где сейчас начнется самое страшное представление в моей жизни.
Мир сужается до размеров нашей двуспальной кровати. Той самой, которую мы вместе выбирали, споря о жесткости матраса. На ней, на моих шелковых простынях, лежит мой муж. Его спина, такая знакомая, с родинкой на левой лопатке, которую я люблю целовать.
А под ним копна рыжих волос, разметавшихся по моей подушке.
Такие волосы у нее, у моей сестры. Рыжие и непослушные.
Настя.
Она поворачивает голову на скрип двери, и наши глаза встречаются. В ее глазах лишь испуг, паника, и что-то еще: животное, наглое. Она не кричит. Просто смотрит на меня из-под моего мужа. А он, услышав скрип, замирает и медленно, как в замедленной съемке, оборачивается.
— Наташа.
Его голос звучит хрипло и чужеродно. Лицо растерянное, глупое. Как у нашкодившего школьника, пойманного с сигаретой за гаражами.
— Это не то, что ты думаешь, — лепечет он, нелепо пытаясь прикрыться одеялом.
А я стою и молчу. Воздуха нет. Совсем. Легкие сжимаются в крошечный комок.
Смотрю на них. На своего мужа и свою сестру. Единственную сестру. Настенька, Настена, мой рыжий бесенок, которую я таскала на руках, забирала из садика, которой отдавала лучшие куски торта и самые красивые платья.
О ней я заботилась всегда больше, чем о самой себе.
И в этот момент пакет с продуктами, который я все еще держу в руке, выскальзывает. Апельсины, яркие, оранжевые, жизнерадостные, с глухим стуком катятся по паркету. Один, второй, третий. Они катятся в разные стороны, как осколки моей разбитой жизни. Этот звук выводит меня из ступора.
— Не то, что я думаю? — мой голос звучит странно, высоко и тонко, будто не мой. — А что я, по-твоему, думаю, Андрей? Что вы тут, на нашей кровати, кроссворды разгадываете?
Настя, наконец, обретает дар речи.
— Наташ, прости, так получилось.
Ну ничего себе.
— Получилось? — делаю шаг в комнату. — У вас «получилось»? А как это «получилось», Настенька? Ты споткнулась, упала, и случайно оказалась под моим мужем? Он тебе подняться помогает? Интересный способ для этого выбрал.
Ярость, черная, обжигающая, поднимается из глубины души. Она выжигает боль, шок, обиду. Остается только она. Чистая, незамутненная ненависть. Я смотрю на них, двух голых, жалких предателей, и чувствую физическую тошноту.
— Вон, — шепчу я.
Они не двигаются. Просто смотрят на меня широко раскрытыми глазами.
— Вон! — кричу я уже во весь голос, и от этого крика дребезжит зеркало на шкафу. — Вон из моего дома! Оба! Чтобы через пять минут вас здесь не было!
Разворачиваюсь и выхожу из спальни. Руки трясутся так, что я не могу попасть ключами в замок. Все плывет перед глазами. Я не хочу слышать их оправдания, их бормотание, шелест одежды. Я просто хочу, чтобы они исчезли. Испарились.
«Вы теперь мне должны денег. Много».
Эта фраза, произнесенная ровным, безэмоциональным голосом, действует как нашатырь. Она прочищает мозги, заставляет вынырнуть из вязкого болота боли и обиды.
Я стою под проливным дождем, смотрю на этого незнакомого мужчину, на его дорогое пальто, на котором вода собирается крупными каплями и скатывается вниз, не впитываясь, и понимаю, что моя личная драма для всего остального мира — лишь досадное происшествие на дороге.
Я всего лишь помеха. Глупая проблема. Теперь должница.
Никогда с таким не сталкивалась, и вот жизнь решила подкинуть «подарочек».
— Я, да, конечно. Страховка, — бормочу, пытаясь унять дрожь в голосе. Получается не очень. — Я работаю в страховой. Все оформлю. Не беспокойтесь.
В его глазах проскальзывает что-то похожее на иронию.
— Какая удача. Сапожник с сапогами, — он кивает на мою разбитую машину. — Только, боюсь, ваша ОСАГО не покроет ремонт моего «Гелендвагена». У вас есть КАСКО?
Стыдливо молчу. Я собиралась оформить его в понедельник. В понедельник! Говорила себе: «Наташа, не тяни, всякое бывает».
Но было столько дел, отчетов, планерок. Я, начальник отдела урегулирования убытков, езжу на новой машине без полной страховки. Если бы кто-то из моих подчиненных узнал, меня бы на смех подняли. И были бы правы.
— Нет, — выдавливаю из себя одно только слово.
Зверев не меняется в лице. Кажется, этот человек вообще не способен на эмоции. Он просто констатирует факт, как врач сообщает диагноз.
— Плохо. Тогда разницу будете гасить из своего кармана. Вызовем ГИБДД, оформим протокол.
Мужчина достает из кармана дорогой смартфон и уже собирается набрать номер. А я представляю эту картину: мигалки, люди в форме, вопросы. «Почему не справились с управлением, гражданка Антонова? Были невнимательны? Отвлеклись? Может, выпили?» А я что им скажу? Что я только что застала мужа с родной сестрой, и весь мой мир рухнул, поэтому я не заметила красный свет?
Позорище, а не бизнес-леди.
— Не надо, — говорю неожиданно твердо, почти взяв себя в руки. — Зачем нам ГИБДД? Я не оспариваю свою вину. Я все оплачу.
По крайней мере денег у меня достаточно. Хорошо, что уделяла время не только изменщику-мужу, но и работе.
Он опускает телефон и снова смотрит на меня. Взгляд у него тяжелый, пронзительный. Кажется, мужчина сканирует меня, оценивает платежеспособность, надежность, степень адекватности.
— Хорошо, — после паузы произносит Зверев. — Это упрощает дело. Номера телефонов у нас есть. Завтра мой юрист с вами свяжется. А сейчас нужно убрать это с дороги.
«Это» — моя вишневая красавица, моя мечта, превратившаяся в груду металла. Я смотрю на нее, и новая волна отчаяния подкатывает к горлу. Все рушится. Все, что я строила, все, чем гордилась, — семья, дом, карьера, даже эта чертова машина — все летит в тартарары в один вечер.
Но по крайней мере я осталась жива. Уже за одно это надо благодарить Бога.
В кармане снова вибрирует телефон. Я достаю его мокрыми, непослушными пальцами. На экране высвечивается «Муж». Сбрасываю вызов. Через секунду — «Настенька». Сбрасываю опять. Они звонят по очереди, словно сговорившись. Как слаженно у них все получается. Наверное, и сейчас сидят рядом, обсуждают, как будут вымаливать прощение. Или как будут делить имущество.
Обломятся, твари.
— У вас проблемы? — спрашивает Зверев, заметив, как яростно я жму на кнопку сброса.
— У меня нет проблем, — лгу я, глядя ему прямо в глаза. — У меня временные трудности.
Он криво усмехается.
— Судя по всему, эти «трудности» обойдутся мне в круглую сумму. Вызывайте эвакуатор.
Киваю. Эвакуатор. Конечно. Я открываю список контактов, листаю его, но буквы пляшут перед глазами. Я не могу сосредоточиться. Я вижу только два имени: «Муж» и «Настенька». Раньше эти имена вызывали тепло. Теперь — только жгучую ненависть.
Не выдержав, я нажимаю кнопку выключения. Экран гаснет, и вместе с ним обрывается последняя ниточка, связывающая меня с моей прошлой жизнью. Все. Тишина. Они до меня больше не дозвонятся.
— Забыли номер? — в голосе мужчины слышится откровенная насмешка. Он не ждет моего ответа. Снова достает свой телефон, что-то быстро набирает. — Медведь? Зверев говорит. Перекресток Ленина и Советской. Авария. Нужно забрать BMW X1, вишневая. Да, прямо сейчас.
Он отдает распоряжения так, словно командует парадом. Четко, властно, не допуская возражений. Я стою рядом и чувствую себя нелепой, жалкой и совершенно беспомощной. Наталья Сергеевна, гроза отдела, превратилась в мокрую курицу, не способную даже вызвать эвакуатор.
За меня решает все незнакомец. Однако, почему-то впервые в жизни меня не расстраивает.
Мы молчим. Дождь все льет. Мимо проезжают машины, водители с любопытством вытягивают шеи, разглядывая нас. Я отворачиваюсь, прячу лицо. Мне стыдно. Стыдно за разбитую машину, за свой растерянный вид, за всю эту ситуацию, за свою жизнь.
— Вам нужно выпить кофе. Или коньяку, — неожиданно говорит Дмитрий. — Вы бледная как смерть.
— Спасибо, я не пью, — отвечаю механически.
Хотя мысль о коньяке кажется спасительной.
Целая бутылка. Нет, две.
— Зря. Иногда помогает, — пожимает он плечами.
Его спокойствие бесит. Его деловитость раздражает. Ему все равно, что у меня случилось. Для него я просто досадное недоразумение, женщина за рулем, которая создала ему финансовые проблемы. Он не видит моего горя, не чувствует моей боли. И, как ни странно, именно это и помогает держаться. Рядом с ним нельзя раскисать. Нельзя плакать и бить кулаками в грудь. Нужно соответствовать. Быть функцией. Как на работе.
Проблема: разбитая машина. Решение: эвакуатор. Проблема: ущерб. Решение: деньги. Проблема: разрушенная жизнь. Решение... А вот тут решения пока нет.
И вряд ли появится в ближайшее время. Надо осознать произошедшее, разобраться, понять, что именно я чувствую.