Развод. Упавшие небеса

Пролог

Все события и персонажи являются вымышленными.

Любые совпадения с реальными людьми, компаниями или ситуациями случайны.

***

Она уехала на три недели, а вернулась ­– в никуда.

Муж живёт с любовницей, сын отвернулся, дом продан, на работе сокращение.

В день, когда Регина узнала правду, небо рухнуло.

Властный супруг лишил её всего.

Но она поднялась из-под обломков и научилась летать без него.

***

Иногда предательство не кричит. Оно шепчет. Тихо, почти нежно – из чужого телефона.

Я лежу на диване, читаю книгу о стрессе и думаю, что живу в нём уже несколько лет.

Не в буре, не в отчаянии, а в тихом, липком напряжении, которое стало привычным, как утренняя чашка кофе.

Мне чудится присутствие другой женщины в нашей с Гордеем жизни. Запах чужих духов. Ночные сообщения, которые муж читает и улыбается. Его частые командировки, вечерние «мероприятия», где мне нет места, царапки на плечах и спине, как после схватки с дикой кошкой.

Телефон Владимира лежит на журнальном столике. Муж после работы поужинал, сейчас принимает душ, ночевать поедет к своей матери. Говорит, у неё опять поднялось давление

Экран вспыхивает. Я машинально тянусь просто посмотреть время.

Хотя, нет. Вру. Я всё же ХОЧУ узнать правду.

А там сообщение: «Жду тебя у нас дома. Голая и мокрая». Смотрю отправителя: Яна, PR-менеджер.

Замираю, не в силах отвести глаза от текста.

Читаю раз. Потом ещё.

Дома?

Он что, живёт на два дома?!

Я сижу, не дыша, с телефоном в руках. Слушаю, как выключается вода в дУше.

В груди будто кто-то открыл дверь в пустоту, и туда проваливается всё: голос, мысли, пульс.

Через минуту Гордей заходит в комнату. Высокий, статный, с подтянутой фигурой, классическими чертами лица и вечно сжатыми в тонкую линию губами. Сорок восемь лет, директор горнодобывающей компании «Уралдобыча», властный, жёсткий, представительный. Всю жизнь я чувствую себя недостойной этого мужчины.

Как будто стою на несколько ступеней ниже. Но тянусь, тянусь до его уровня изо всех сил. Постоянно расту в профессии – прохожу одно обучение за другим, повышаю квалификацию, расширяю компетенции. Но как будто не дотягиваюсь…

Сейчас он стоит передо мной чистый, холодный, чужой…

Смотрит на меня спокойно. Хищник, понимающий, что жертва уже обо всём догадалась.

– Тебе пришло сообщение, – мой голос ломается, как хрупкое стекло.

– И? – коротко, с приподнятой бровью.

– И я его прочитала.

– Какая неожиданность, – уголок рта едет вверх от кривой саркастичной улыбки. – Кто тебе позволил трогать мой телефон?

Губы дрожат.

Я чувствую, как по щекам катятся горячие слёзы, но остановить их не могу.

– Гордей, ты спишь со своей PR-девочкой. С Яной. Я ведь догадывалась... Но неужели нельзя было просто сказать, что разлюбил?

Муж в одно мгновение превращается в кусок льда. Когда он в таком состоянии, хочется упасть на четвереньки и ползти отсюда, потому что этот мужчина страшен в своём гневе.

Нет, он не машет кулаками и не орёт.

Горяев превращается в железного, расчётливого монстра. Он придумывает такие комбинации, что выигрывает войну без единого выстрела.

Конкуренты и враги его боятся и… уважают.

И я понимаю: муж накажет меня за то, что переступила запретную черту.

Он вытирает волосы, словно не слышит. А потом произносит низко, глухо, как приговор:

– Тебя не касается, с кем я сплю. И впредь не трогай мои личные вещи.

Сердце останавливается. Мир, как тонкое стекло, трескается и разлетается осколками в разные стороны.

Я поднимаюсь. Кричу. Слова срываются в хрип:

– Мне нужен развод! Я устала жить во лжи!

Он медленно поворачивается, скрещивает руки на груди. Взгляд ледяной, как металл.

– Будет тебе развод.

Пауза.

– Но не думаю, что ты ему обрадуешься.

И уходит.

Не к матери.

К той, что «голая и мокрая» ждёт его в чужой постели…

Воздух густеет. Книга падает с дивана на пол, и я впервые понимаю: мир, в котором я жила двадцать лет, закончился.

Небо, под которым я стояла, рухнуло.

И обломками придавило меня к земле…

Глава 1.

«Все трагедии начинаются с веры в то, что мы можем контролировать чувства»
Пауло Коэльо

Регина

Я не сплю всю ночь. Слышу, как поздно вернулся сын от друга.

А может от подруги. Парню семнадцать лет, выпускной класс, вымахал под метр восемьдесят и разговаривает басом. Закрылся от меня полгода назад, и не могу никак достучаться. Молчит, кидает больные взгляды, а я так и не могу понять, что плохого сделала, чем обидела...

Лежу до утра, уставившись в потолок. Гордея дома нет. Не вернулся…

Смешно. Даже не банально – грязно.

Встаю после будильника как старая развалина. А мне ведь всего тридцать восемь.

В зеркале я почти не узнаю себя. Глаза опухшие, кожа сероватая, губы сухие. Накладываю тон, тушь, румяна – слой за слоем, как броню.

Внутри пусто, но тело действует по привычке: кофе, яичница, бутерброды для сына.

Миша выходит из комнаты с рюкзаком, ещё сонный.

– Где папа? – спрашивает, садясь к столу.

– У бабушки ночует. У неё давление, – говорю, стараясь не дрогнуть голосом.

– Понятно, – пожимает плечами, жуя бутерброд.

Даже не удивлён.

Он привык, что отец исчезает.

Привык, что нас трое – но живём как будто по разным адресам.

Смотрю на сына и отмечаю, как он похож на Гордея. Те же глаза, та же уверенность.
И вдруг понимаю: он уже не мой.

Он – из его мира…

В груди что-то сжимается, хочется плакать. Подхожу и осторожно глажу Мишу по волосам.

Он недовольно отшатывается:

– Мам, ну хватит этих телячьих нежностей, я не маленький.

И всё. Разговор окончен.

Когда за ним хлопает дверь, я подхожу к окну и смотрю вслед.

Серое утро, дворник метёт снег, небо низкое, тяжёлое.

Хочется завыть. Но я не имею права. Психолог, мать, взрослая женщина.

Я умею держать лицо.

Только тело не слушается: руки дрожат, сердце сжимается, будто кто-то внутри скручивает его в узел.

Еду на работу в банк. Там привычно пахнет кофе и бумагой.

Коллеги переговариваются о чём-то лёгком – кино, отпуск, новый сериал. И только я стою у кулера и ловлю себя на том, что вода в стакане дрожит вместе с моими пальцами.

– Регина, – зовёт меня Ирина, второй психолог.– Смотри, ваш муж опять в светской хронике засветился!

Она поворачивает ко мне экран телефона.

На фото Гордей. Мой Гордей.

И рядом – она. Яна Лискова.

Я видела её пару раз на корпоративах «Уралдобычи»: яркая, эффектная, тридцатилетняя.
Тонкая талия, длинные ноги, идеальная укладка, будто только с обложки журнала.

Всегда чуть громче, чуть увереннее других женщин.

А теперь она стоит рядом с моим мужем, смеётся, касаясь его плеча.

Подпись: «Работаем даже в выходные».

Фото с её страницы.

У меня в груди что-то трещит. Но я делаю вид, что ничего не произошло.

– Симпатичная, – продолжает кидать в меня дротики коллега. – Девочка смелая, на всех фото с ним.

Я выдыхаю возвращая телефон.

– Угу, – издаю непонятное мычание.

– Гордей Ярославович умеет подбирать кадры, – с невинной улыбкой сообщает Ирина.

Я только киваю. Всё внутри звенит, как тонкая натянутая струна.

После работы заезжаю в торговый центр, чтобы закупиться продуктами перед командировкой. Отвлечься. Хотя бы полчаса не думать о том, что вчера произошло.

Подъезжаю к парковке и вижу знакомую машину. Чёрный внедорожник хищно лоснится под светом фонарей. Машина моего мужа.

На секунду кажется, что сердце останавливается.

Я притормаживаю, выключаю фары и вжимаю в плечи голову, надеясь, что меня не заметят.

Они идут к машине. Яна держит Горяева под руку и что-то оживлённо ему рассказывает. Рядом идёт Миша и несёт в руках бумажные пакеты.

Мой сын смеётся.

С ними.

Моя семья – там. Без меня.

Я не двигаюсь.

Сижу в машине, пока пальцы не белеют на руле.

И я понимаю: это не измена. Это – замена.

Смотрю через лобовое стекло, будто это какое-то кино из жанра арт-хаус.

Всё вокруг расплывается, звуки глушатся.

Не могу поверить своим глазам…

Они садятся в машину.

Я вижу, как Гордей открывает перед Яной дверь, потом хлопает по плечу сына.

Сижу в прострации за рулём, пока фары других машин не заливают меня светом.

Понимаю, что Миша всё знает. Что он не случайно не удивился утром. Что отец успел отравить и его.

Двойное предательство.

Муж и сын.

Моё небо падает снова – медленно, но безвозвратно.

Вечером они оба дома приезжают домой. Ужинать отказываются.

Миша проходит в свою комнату, а Гордей собирается в душ, идёт в спальню.

Даже не смотрит на меня.

– Нам нужно поговорить, – говорю тихо.

– Опять? – морщится. – Давай потом. После твоей командировки. Сейчас не время устраивать сцены.

– Я уеду на учёбу на три недели. Надо сейчас решить, что мы будем делать дальше, – настаиваю.

Он не отвечает. Идёт к шкафу, достаёт чистую футболку. Смотрит на меня, как на пустое место.

Я стою около двери, и у меня дрожат колени. Сердце бьётся где-то в горле.

Хочется ударить, закричать, заплакать. Но я просто шепчу:

– Гордей, неужели ты не понимаешь, что делаешь мне больно?..

Он усмехается:

– Не драматизируй.

И выходит из комнаты, оставляя за собой запах чужой жизни.

Ночью я не могу уснуть. Слышу, как за окном шуршит снег. Думаю: если бы можно было провалиться в эту белую тишину и не возвращаться.

В груди пустота.

Ни тепла, ни боли – только оглушающая тишина.

И одно знание: всё кончено.

Мир, где я была женой, матерью, женщиной, – треснул.

И я стою под падающими обломками, даже не пытаясь увернуться…

***

Друзья, добавляйте книгу в библиотеки и ставьте звёздочки. Буду безмерно благодарна за поддержку и комментарии.

Визуалы. Гордей Горяев

Гордей Ярославович Горяев, 48 лет.

Директор ОАО «Уралдобыча», предприятие занимается добычей полезных ископаемых. В состав входит несколько горно-обогатительных комбинатов.

Властный, жёсткий, суровый гордец. Иногда бывает язвительным и саркастичным.

Считает, что ему позволено больше, чем остальным, так как от него зависит благополучие многих людей.

И не только близких.

Холодный, расчетливый, не признающий компромиссов.

Визуалы. Регина и Михаил Горяевы

Регина Львовна Горяева, 38 лет, работает психологом в одном из банков города.

Арендует офис, по выходным и вечерами занимается частным консультированием, ведёт групповые занятия.

Рано осталась без матери. С десяти лет девочку воспитывал пьющий отец.

У Регина и Гордея есть сын Михаил, 17 лет.

1.1

Москва шумит. Гудит, светится, толкается плечами.

А я как будто стеклянная. Прохожу сквозь этот город, не оставляя следов.

Курс «Психоанализ и бизнес-консультирование». Три недели, потом ещё три месяца дистанционно.

Двадцать один день, чтобы научиться не падать. Чтобы забыться, раствориться в чужих лекциях и чужих лицах.

Дни похожи один на другой: аудитория, кофе из автомата, конспекты. Всё будто не со мной. Я слушаю, записываю, киваю, но внутри – звенящая пустота.

Иногда звоню Мише:

– Как дела?

– Норм.

– Что ел?

– Не помню.

Разговоры по шаблону, словно с чужим человеком. Он торопится, отмахивается.
Я чувствую, как он уходит – туда, к отцу, в его мир.

Когда я потеряла сына? Как получилось, что наша связь оборвалась?

Наверное, это моё желание угнаться за Горяевым. Больше знать, уметь, постоянно учиться, менять работы, заниматься частным консультированием, вести группы, карабкаясь наверх…

Я почти не бываю дома последние четыре года. Муж тоже всё время на работе, в разъездах.

И Миша остался один…

В Москве у меня достаточно времени для воспоминаний и анализа.

Вывод неутешительный: я сама во всём виновата…

По вечерам сижу у окна маленькой съёмной квартиры. Город дышит, светится, живёт – а я нет.

Я только существую.

Пишу Гордею сообщение:

«После возвращения хочу подать на развод».

Отправляю.

Ответа нет. Ни через час. Ни через день. Ни через три недели.

***

Аэропорт Екатеринбурга. Воздух густой, колючий, пахнет морозом и тоской.

В самолёте не сплю. В голове не знания, не формулы и теории, а только одно: скорее бы домой.

За три недели я похудела на пять килограммов. Кости проступают, скулы острые, глаза запали. В зеркале – не женщина, а тень.

Кофе литрами. Сон по три часа. Жизнь на автопилоте.

Таксист смотрит на меня в зеркало:

– Устали, девушка?

Киваю. Если бы он знал, насколько…

Выхожу из лифта и прислоняюсь лбом к двери квартиры. Наконец-то я дома…

Достаю ключ, пробую вставить в замок и… не получается.

Горяев сменил замки? Что за дичь…

Пробую снова – тщетно. В груди что-то щёлкает. Как будто сердце ломается зубцами о металл.

Нажимаю на звонок. Секунда, другая и дверь открывается.

Передо мной женщина лет пятидесяти. Домашний халат, крашеные рыжие волосы, крепкая фигура, уверенность в голосе.

Возмущённо:

– Что вам нужно?

Даже не поздоровалась.

Я моргаю. Слова застревают в горле. С трудом нахожусь что сказать:

– Я… я живу здесь. Это моя квартира. Кто вы?

Женщина ставит руки на бока, прищуривается.

– Это МОЯ квартира. Мы купили её две недели назад. А вы кто такая?

– Что?.. – шепчу. – Как купили?..

– Ах да, – усмехается. – Наверное, вы та самая сумасшедшая, о которой говорил риелтор. Милочка, идите к доктору. Или позвоните мужу. Он объяснит, что вы здесь больше не живёте.

1.2

Она закрывает дверь прямо передо мной.

Щелчок замка как контрольный выстрел в голову. Ощущение, что мои мозги вылетели и сзади размазались по стене.

Я остаюсь одна на лестничной площадке. Стою, держась за ручку, а потом просто сползаю вниз. Сажусь на чемодан. Ноги словно из желе.

Мир кружится. Звон в ушах, как от взрыва. Ничего не понимаю.

Гордей продал квартиру.

Продал… наш общий дом…

Руки дрожат, когда набираю его номер.

Долгие гудки. Наконец, хриплый, раздражённый голос:

– Да!

Почти кричу:

– Гордей, я приехала домой, а здесь чужие люди! Ты продал квартиру?! Где мои вещи?!

Он молчит.

Долго.

Слышу, как что-то клацает. Наверное, смотрит что-то в компьютере, считает, набирает текст или цифры.

Потом лениво, с издёвкой:

– Твои вещи в доме твоего отца-алкоголика. Теперь ты живёшь там.

Я перестаю дышать. А он продолжает ровно, почти весело:

– Свидетельство о разводе тебе привезёт мой водитель. И карточку я заблокировал. Так что теперь ты сама себя содержишь. Так и быть, алименты на сына требовать не стану. Всё равно с твоей зарплаты – копейки, народ только смешить.

Короткие гудки. Он нажал отбой.

Я сижу, прижав телефон к уху, и слышу его голос в голове снова и снова: «теперь ты живёшь там», «теперь ты живёшь там», «теперь ты живёшь там»…

Мир превращается в туман.

Хочется выть. Кричать. Разорвать что-то голыми руками. Но я не могу.

Я даже плакать не могу. Я – пустая. У меня вообще ни на что не осталось сил…

Дверь напротив приоткрывается. Выходит соседка Наташа, худая девчонка в пуховике, официантка из кафе на углу.

– Регина Львовна, вам плохо?

Я поднимаю голову. Говорить сил нет. Язык еле ворочается:

– Наташа… можешь вызвать такси? И… помочь мне дойти?

Протягиваю ей телефон с приложением.

– Конечно, – кивает. – А куда поедете?

Я называю адрес.

Он режет слух, как ржавым ножом. Двушка в старой пятиэтажке, прокуренная и пропитанная парами алкоголя.

Отец.

Место, откуда я поклялась не возвращаться.

– Через три минуты будет серый «Опель». Пойдёмте, я помогу, – девушка возвращает мне телефон, прячу его в карман.

Мы спускаемся медленно. Я держусь за перила, ноги подгибаются. Холодный воздух режет лицо.

Наташа смотрит на меня жалостливо.

– Мне жаль, – шепчет. – Я видела, как выносили коробки. С надписью «Регина» – в одну газель, остальные – в другую.

Опускает глаза.

– Вы… разводитесь с Гордеем Ярославовичем?

Я горько улыбаюсь:

– Похоже, уже развелись. Только я об этом узнала последней.

Наташа сжимает мою руку.

– Держитесь. Всё у вас наладится.

Я не отвечаю. Просто киваю. Не уверена, что смогу пережить предательство сына. Это оказалось намного больнее, чем новость об измене мужа…

Такси подъезжает. Водитель грузит мой чемодан в багажник. Я сажусь на заднее сиденье.
Стекло запотевает от моего дыхания.

Город плывёт за окном. Серые дома, вывески, витрины, люди.

Машина выезжает за город. Дорога к Верх-Исетскому району лежит через мост, потом – через промышленную зону. Я смотрю в окно, а внутри только одна мысль:

Я думала, что достигла дна.

Но оказывается, дно имеет подвал…

Такси останавливается у старого дома. Покосившиеся двери в подъезд без домофона. Облезлая краска, выбитое окно, запах сырости и дешёвого табака.

Это – мой новый адрес.

Я выхожу, делаю шаг, второй. Снег хрустит под каблуками. Зажав рот рукой, чтобы сдержать тошноту, подхожу к двери нашей квартиры.

Она моментально распахивается. Я ещё не успела даже нажать на звонок.

На пороге стоит отец.

Пьяный, с красными глазами и недопитой бутылкой в руке.

– О, – хрипло произносит он, – гляди-ка… Королева вернулась.

Он смеётся, глотает пойло из горлышка.

А у меня внутри – снова хруст.

Тихий, внутренний, как треск льда перед провалом.

Я понимаю: падаю дальше.

И конца этому падению не видно…

Глава 2.

Я всегда играла с огнём – просто надеялась, что обгорит кто-то другой

Яна

Всегда знала, что мне нужно больше.

Больше, чем просто PR-менеджер в какой-нибудь захудалой компании.

Больше, чем лайки под постами и встречи в коворкинге.

Мне нужен был масштаб.

И когда я увидела вакансию в «Уралдобыче» – сердце подпрыгнуло.

Крупнейшая горнодобывающая компания региона. Несколько горно-обогатительных комбинатов в составе.

Имя с весом, власть с запахом денег и стали.

И директор – Гордей Ярославович Горяев. Про него я слышала ещё на прошлом месте работы: «Жёсткий, принципиальный, может уволить за одно слово, но если поверит – вытащит из грязи в люди».

Я решила: рискну.

Интервью проходило в его кабинете. Высокие потолки, массивный стол, кресло, где он сидит, как на троне.

И взгляд.

Такой, что воздух густеет.

Под этим взглядом хотелось покаяться во всех своих грехах с младенческого возраста.

– Почему именно к нам? – спрашивает, не поднимая глаз от резюме.

Голос низкий, сипловатый, как у человека, который редко повышает тон, но если повысит – лучше бежать.

– Потому что вы лучшие, – отвечаю, чуть улыбаясь. – А я хочу и умею работать с лучшими.

Он поднимает глаза.

Долго смотрит.

Как будто видит меня насквозь.

– Самоуверенно, – откашливается и возвращается к резюме.

– Зато честно, – парирую. – Все остальные скажут, что им близки корпоративные ценности. А я скажу – мне интересно. И я давно хотела поработать именно с ВАМИ, Гордей Ярославович.

Губы мужчины едва заметно дрогнули, но улыбка получилась едва заметной. Скорее, намёк на неё.

Он кивает на ноутбук.

– Что вы умеете?

– Создавать имидж успешной компании. И разрушать репутацию конкурентов. В зависимости от поставленной задачи.

Тишина.

Он медленно подаётся вперёд.

– Разрушать, значит?

– Иногда и это нужно, чтобы вырваться вперёд.

– А вы дерзкая, Яна Лискова, – смотрит на меня изучающе и… горячо. Мне кажется, он сейчас вообще не о работе.

– Вы ведь любите дерзких, Гордей Ярославович? – отвечаю ему горячим взглядом и смотрю прямо в глаза.

С вызовом.

Без опущенных ресниц, без жеманства.

Он не отвечает. Только усмехается и закрывает резюме.

– Завтра приходите на работе. Испытательный срок – две недели. Если не справитесь – вылетите так же быстро, как вошли.

Я встаю, поправляю юбку, чувствую на себе его взгляд.

И знаю: он уже принял решение.

Только сам об этом ещё не догадывается.

2.1

***

Проходит месяц. Испытательный закончился, со мной подписали долгосрочный договор.

Я PR-менеджер Горяева. Его голос, его лицо, его тень.

Дни наполнены совещаниями, переговорами, пресс-конференциями.

Он всегда рядом – на расстоянии вытянутой руки. И в каждом его взгляде – то ли проверка, то ли обещание.

Гордей умеет быть разным.

В кабинете – стальной. На корпоративах – расслабленный, почти весёлый.
Но даже там, в шуме и смехе, все вокруг чувствуют: он главный.

Он не говорит громко. Ему достаточно посмотреть.

На одном из мероприятий я ловлю его взгляд через весь зал. Он разговаривает с замами, но смотрит на меня. Я подношу бокал к губам, медленно облизываю их.

Секунда – и он отворачивается. Но я вижу, как сжимается его челюсть.

Я чувствую победу. Едва заметную, но реальную.

Он ХОЧЕТ меня так же, как я мечтаю о нём. О его сильных руках на своём голом теле. О его хищном рычании и грубых ласках. О наших стонах и схватке в постели, потому что мы не привыкли уступать и ещё поборемся, кто там главный…

Позже, когда он подходит, я улыбаюсь:

– Всё под контролем, Гордей Ярославович. Пресса довольна.

– Вижу. Вы умеете гасить пожары.

– Иногда даже до того, как они начнутся.

– Вы опасны, Яна.

– Знаю.

Его рука случайно касается моей, когда он забирает планшет.

Случайно.

Но кожа загорается, будто ток прошёл.

А накрываю ладонью горящий след и говорю, глядя в расширенные зрачки Горяева:

– Я и ваш пожар могу потушить. Весьма профессионально. Только попросите…

2.2

***

Поздний вечер. Мы остаёмся в офисе вдвоём, готовимся к форуму инвесторов, еще раз обсуждаем стратегию, сверяем план.

Он молчит, а я печатаю текст, чувствую его взгляд с другой стороны стола.

– Почему вы всегда бросаете вызов? – спрашивает вдруг.

– Потому что вы не любите покорных, – указываю ему на очевидное.

Горяев усмехается.

– Откуда вы знаете, кого я люблю?

– Я не знаю. Но хочу узнать.

Тишина. Она накрывает нас куполом и кажется, что ни один звук не сможет преодолеть эту преграду.

Мы погружаемся в вязкую атмосферу желания, похоти, жажды обладания друг другом.

Я облизываю губы и не отвожу взгляд. Показываю Горяеву свою одержимость и непокорность, обещаю и рай, и ад, если он меня выберет.

Наблюдаю, как на его шее дёргается кадык, и директор ослабляет галстук, не выпуская меня из поля зрения.

Затем встаёт, подходит ко мне, кладёт руки на спинку моего стула.

Чувствую его дыхание. Знаю, что он смотрит сверху вниз. На мою короткую юбку, на чёрную кружевную резинку чулок, торчащую из-под подола наполовину.

– Яна, вы ведь знаете, что я женат, – скорее утверждает, чем спрашивает.

– Конечно, – тихо. – Но я не собираюсь разрушать вашу семью.

– И всё же играете с огнём, – вздыхает мужчина.

– Потому что иначе жить скучно, – пожимаю плечами и задираю голову, чтобы увидеть выражение его лица.

Он смотрит долго. Наши глаза словно приклеились друг к другу.

– Что вы делаете, госпожа Лискова? – криво улыбается, и сейчас он похож на сатира.

Я встаю, беру его за запястье и укладываю руку себе на грудь:

– Проверяю, есть ли у вас пульс, господин Горяев.

Он смеётся.

И этот смех как третий звонок в театре: с этого момента мы уже не начальник и подчинённая.

Мы – два человека, которые знают, что перешли границу.

***

Когда это случилось впервые, я не чувствовала вины. Только дрожь.
Смесь восторга и наслаждения.

Он был нежен, но внутри него чувствовался лёд.

Как будто даже в близости Горяев оставлял себе право быть недосягаемым.

– Ты сумасшедшая, – шепнул он после, глядя в потолок.

– Зато честная, – ответила гордо. – Я подхожу тебе по всем параметрам: нам всегда есть о чём поговорить, мы понимаем друг друга с полуслова и идеально совпадаем по темпераменту.

Он не ответил.

Просто поднялся, оделся, налил себе виски и молчал, глядя в окно.

А я лежала, смотрела на его спину и понимала – всё.

Назад дороги нет.

Горяев мой!

Я его получила!

Теперь я знаю его привычки. Как он держит стакан, как раздражённо стучит пальцами по столу, когда думает.

Знаю, что он может сутками работать, а потом внезапно исчезнуть на день – «в разъездах».

Я не спрашиваю. Понимаю: в его жизни есть другой мир.

Регина. Жена.

Видела её на благотворительных вечерах, днях рождения партнёров, куда нужно приходить с супругами.

Тихая, правильная, безупречная.

Такие женщины делают утром кофе для мужа в тишине и говорят «да» шёпотом.

А я – громкая. Непосредственная. И мне кажется, что Горяев чувствует себя рядом со мной моложе и более живым.

Иногда он может быть жесток. Один его взгляд способен стереть с лица улыбку.

Он редко хвалит.

Но когда говорит: «Молодец!», – у меня мурашки бегут по коже.

И пусть он женат.

Но я знаю – у нас всё по-настоящему. Не просто интрижка. Не просто тело.
Что-то другое.

То, чего он, может быть, сам ещё не понял.

Недавно Гордей сказал:

– У меня нет права на слабость. Ни на работе, ни дома.

Я спросила:

– А со мной?

Он посмотрел.

– Ты – не слабость. Ты ошибка. И всё равно остался.

После этого я долго плакала в ванной.

Но наутро вышла к нему в идеально выглаженной рубашке, с помадой цвета вина и улыбкой на губах.

Он посмотрел, задержал взгляд.

– И всё же, Яна, ты умеешь быть сильной.

– Я просто не умею проигрывать, – ответила я.

Он купил дом. Огромный. За городом.

Попросил меня нанять дизайнера и обставить на свой вкус.

Познакомил с сыном. Миша как-то странно на меня смотрел. Точнее, присматривался.

Потом мы с ним обсуждали, какой он хочет видеть свою комнату.

Нормальный парень: не заучка, не ботан, но серьёзный, равняется на отца, хочет пойти по его стезе.

Сегодня Горяев позвонил поздно:

– Приезжай. Я жду тебя дома.

Без приветствия, без объяснений.

Я бросила всё. Волосы, макияж, пальто наспех.

Открыла двери своим ключом.

Гордей стоит у окна, с бокалом, мрачный.

– Знаешь, всё меняется, – говорит как-то обречённо. – Иногда слишком быстро.

– Что случилось? – спрашиваю с тревогой.

– Регина хочется развода. И я дам его ей.

Подхожу, касаюсь его плеча.

– Значит, мы будем жить вместе?

Он не отвечает. Только поворачивается ко мне, и в его взгляде – не любовь.
Боль. И решимость.

– Не обольщайся, Яна. Война только начинается.

Я стою, не дышу.

И впервые понимаю: я вошла в игру, где выжить сможет только один....

***

Книга участвует в литмобе “Развод с властным мужем” - в нём есть книги 18+

https://litnet.com/shrt/fdxv

Глава 3.

«Иногда, чтобы выжить, нужно уйти даже из тех мест, где тебя когда-то любили».
Эрих Мария Ремарк

Регина

Больше нет той квартиры, в которой я жила. Волна воздуха бьёт в лицо тяжёлым, приторным запахом перегара и сырости. Плесень, табак, дешёвые духи – всё перемешано в едкий, тошнотворный коктейль.

Пол под ногами липкий. Не разуваясь, шагаю вперёд. Каблуки цокают глухо, словно по пустому ведру. Когда-то здесь пахло маминым кофе и свежими гренками. Сейчас – смрадом и безысходностью.

Прохожу в комнату, что раньше была моей. На кровати валяется женщина непонятного возраста. Тощие ноги, обнажённые до колен, вылезли из-под халата.

Мой любимый шёлковый халат – узнаю по принту с перьями павлина. Она натянула его на себя, как победный трофей.

Картонные коробки, в которых были упакованы вещи, распотрошены. Мои платья, бельё, обувь – всё свалено на пол, перемешано с чьими-то рваными лосинами и грязными мужскими носками.

Женщина приподнимает голову, мутно косится на меня. Волосы слиплись, губы обветрены.

– Кто такая? – сипло спрашивает.

– Регина, – отвечаю, стараясь не дышать полной грудью. – Дочь Льва Андреевича.

Она фыркает, отворачивается к стене и тянет одеяло выше, шепчет в подушку:

– Нашлась, наследница…

Сердце колотится, будто я ворвалась не в свой дом, а в притон. И, наверное, это и есть притон – только с моим прошлым адресом.

Я приседаю у коробок, начинаю рыться. Нужно найти документы, дипломы, свидетельства… Где-то здесь. Бумага шуршит, руки дрожат.

Слышно, как в кухне капает кран и звенит посуда. Отец что-то бурчит себе под нос, глухо ругается.

Вдруг хлопает входная дверь, и я вздрагиваю.

Голос отца приближается. Хриплый, пропитый:

– Натаха! Вставай! Гости пришли, твои подружки пожаловали!

К моему ужасу, в коридоре раздаётся женский смех – низкий, прокуренный, срывающийся на кашель.

В комнату заглядывает худая женщина лет пятидесяти с выжженной белой паклей волос и синяком под глазом. На ней грязный пуховик, из кармана торчит бутылка.

– Эй ты, шалава, – тянет она, – Натаха нам с Галкой первым позвонила. Мы себе шмотки выберем, а остатки заберёшь!

За ней вваливается вторая – круглая, как мяч, с поросячьими глазками. На ходу хватает мою коробку, вытряхивает на пол содержимое.

– Чёй-то? Сыромятова, не стой столбом, хватай! Натаха нам должна, – пищит толстушка. – Всё заберём!

Я поднимаюсь, стараясь говорить ровно:

– Это мои вещи. Я дочь Льва Андреевича.

Отец кашляет, не глядя на меня. Он сильно постарел с нашей последней встречи, когда пять лет назад я привозила к нему Мишу. Хотела показать, как внук вырос, но папа тогда только мазнул по нему взглядом и кинулся ко мне:

– Регинка, дай сто рублей – трубы горят!

– Дочь, – протяжно, с издёвкой, тянет Наталья, поднимаясь с кровати.

Глаза мутные, голос срывается на визг:

– Какая ты, к чёрту, дочь! Бросила отца, сбежала, хахаля богатого нашла! А ему, больному, ни копейки! Поганой метлой таких дочерей гнать надо! Убирайся, курва, пока я сковородкой не отходила!

Слова летят в меня, как комья грязи.

Я будто снова маленькая, которую наказывают за то, что не слушалась. Только теперь вокруг – чужие, пьяные, злые.

Холод стекает по позвоночнику. В горле встаёт ком. Понимаю: я здесь чужая.

Отец молчит, опустив глаза. Значит, она теперь хозяйка. Они все – хозяйничают в моей памяти, в моём детстве, в моих коробках…

Руки дрожат, когда я ищу глазами нужную папку. Только бы успеть уйти, пока эти бабы не полезли с кулаками.

Найти документы, забрать и уехать. В отель, к подруге, куда угодно. Лишь бы не дышать этим воздухом.

Сквозь гул голосов доносится смех, звон бутылок, хлопок крышки. Запах перегара становится гуще. Я задыхаюсь.

Сглатываю, поднимаю коробку с пола, достаю папку с документами – вот она, коричневая, с заломленным углом. Сердце рвётся из груди, будто сейчас выскочит наружу.

Хочу уйти тихо. Но Наталья замечает – орёт:

– А ну стоять! Это теперь общее!

Не оборачиваюсь. Быстрым шагом иду по коридору, стараясь не смотреть на отца. Он сидит в кухне на табурете, глядит в пол.

Я даже не жду, что встанет, скажет хоть что-то...

3.1

На лестничной площадке пахнет кислой капустой и кошачьей мочой. Воздух ледяной, но впервые за всё время я делаю глубокий вдох.

Позади хлопает дверь. Голоса стихли.

Я стою, сжимая в руках свои документы, и понимаю: сюда я больше не вернусь. Здесь ничего моего не осталось – ни вещей, ни любви, ни даже памяти.

На улице уже темнеет, фонари дрожат тусклыми оранжевыми пятнами на снегу. Я прижимаю к груди папку с документами, будто это броня. Иду по двору, тащу за собой чемодан, стараясь не скользить на льду. Колени подкашиваются. Руки дрожат.

Где-то позади хлопает дверь подъезда – резкий звук режет тишину, и я инстинктивно вздрагиваю.

Кажется, что за мной вот-вот кто-то выскочит: с бутылкой, с криком, с проклятием, со сковородкой…

Но во дворе пусто. Только старые качели скрипят на ветру, и снег хрустит под каблуками.

Я достаю телефон, пытаюсь вызвать такси. Пальцы не слушаются – скользят по экрану.

«Регина, спокойно, – приказываю себе. – Дыши. Ты взрослая. Ты уже не та маленькая девочка, которую здесь обижали. Ты справишься».

Экран мигает, приложение зависает, и я смеюсь – тихо, нервно. Плакать уже не могу, но смех вырывается, как судорога.

Абсурд: я, взрослая, успешная женщина, стою посреди двора, трясусь, как кролик, и не могу вызвать машину.

Телефон, наконец, откликается. Приложение пишет, что машина прибудет через пять минут. Пять минут – смешной срок, но сейчас для меня это целая вечность…

Я оглядываюсь на дом. Окна моего детства: первый этаж, правая сторона.
Когда-то там горел тёплый свет, и мама пекла пироги. Теперь за грязными рваными занавесками пляшет синеватый отсвет телевизора, и, кажется, слышно, как кто-то хохочет.

Боже, какой кошмар...

Машина подкатывает к подъезду. Серебристая «Киа». Я открываю заднюю дверь, сажусь, называю адрес – отель «Виктория». Голос предательски дрожит, но водитель не задаёт вопросов. Только кивает и включает радио.

В салоне пахнет вишнёвым освежителем и бензином. Я прижимаюсь лбом к стеклу. Город проносится за окном, расплывается огнями – как акварель под дождём.

В голове всё ещё звон от крика Натальи:

«Бросила отца, сбежала…»

Отца. Который даже не посмотрел на меня.

Он просто… был. Сидел, молчал, не заступился…

И я – будто лишняя в собственной биографии.

В груди нарастает боль – не резкая, а вязкая, глухая, как от удара в солнечное сплетение. Хочется кричать, но я молчу. Только пальцы сжимают край папки до белизны костяшек.

Отель встречает стерильной чистотой и запахом кофе. Девушка на ресепшене приветливо улыбается:

– Добрый вечер!

– Можно мне одноместный номер на двое суток, – выдавливаю. – И пожалуйста, где потише.

Поднимаюсь в лифте, ключ-карта дёргается в руке.

Комната простая, в нейтральных тонах. Постель заправлена ровно, свет мягкий.

Кладу папку на стол, снимаю пальто, сажусь на кровать.

Тишина. Только сердце стучит – быстро, неровно.

И вдруг внутри всё обрывается. Сворачиваюсь, как ребёнок, и начинаю плакать – тихо, без звука, будто из меня выливают всю накопившуюся боль.

Плечи дрожат, слёзы текут по щекам, и я даже не вытираю их.

Всё закончилось. У меня нет дома, семьи, сына, отца…

Я осталась без корней. Без поддержки. Рядом ни одного близкого человека…

Но у меня есть надежда. Первое, что я должна сделать, это вернуть сына.

Не верю, что он вырос жестоким и подлым.

Наверняка есть объяснение его поступку, и я найду эту причину.

Только бы хватило сил его не испачкать чужой грязью.

***

Друзья, пока пишется прода, хочу познакомить вас с ещё одно книгой литмоба -

"Властный муж. Развод "по любви"

Я любила мужа. Всем сердцем любила. Но этого оказалось недостаточно, чтобы мы жили долго и счастливо.
Он предал. Растоптал. И… сказал, что меня не отпустит, потому что… любит?
Окей, милый, тогда у нас будет развод «по любви».

https://litnet.com/shrt/i_lC

Глава 4.

Настоящий дом – это не стены.

Это место, где тебе не больно дышать…

Горяев

Я давно ждал, когда Регина она догадается.

Не потому, что хотел. Потому что устал ждать, когда это случится.

Любая женщина со временем чувствует: её муж спит с другой. Регина – не исключение.

Год. Целый год я сплю с Яной. Удивительно, что ещё ни разу жену не назвал её именем, потому что с помощницей провожу времени значительно больше, чем с женой.

Нашу жизнь с Региной сложно назвать настоящим браком. Она постоянно где-то пропадает: работа, частное консультирование, учёба, занятия с группами...

Не так я представлял себе семейную жизнь.

Когда мы поженились, она училась в университете. Забеременела.

Сделал предложение. Скорее по инерции, чем по любви.

Так принято. Мужчина не бросает женщину с ребёнком.

Тогда мне казалось, что этого достаточно. Хотя мать выступала против. Когда представил ей Регину, Роза Павловна поджала губы и процедила:

– Милочка, вы совершенно не подходите Гордею. Где он, и где – вы? Вам до него расти и расти…

Похоже, эта фраза намертво засела в подкорке у жены, хотя я посоветовал не обращать внимания на вредную старуху.

Мама воспитывала меня одна, и совершенно очевидно, что в ней проснулась ревность, когда в моей жизни появилась другая женщина.

Регина взяла академический отпуск на год. Родила Мишу, кое-как отсидела дома положенное время и вернулась на учёбу.

Девочка с окраины Екатеринбурга, она так отчаянно карабкалась наверх, что я восхищался упорством и трудолюбием. Думал: окончит универ, получит диплом и станет домохозяйкой, займётся воспитанием Миши.

Но как бы не так!

Регина сразу устроилась на работу психологом в школу, потом перешла в МЧС. Параллельно продолжала учиться, повышать квалификацию. То ей нужна была специализация по педагогической психологии, то курсы по кризисной психологии.

Регина словно заведённая переходила от одного обучения к другому. Ей казалось, что она недостаточно хороший специалист. Что ей не хватает каких-то знаний, навыков, практики…

Однажды спросил:

– Регин, может, хватит учиться? Ты что, хочет в вузе преподавать?

– Нет, – последовал ответ.

– Тогда зачем все эти дипломы, сертификаты, свидетельства? У тебя их клиенты спрашивают на консультациях? Или работодателям недостаточно твоего высшего психологического образования?

Она растерялась, покраснела, а потом нахмурила брови и сверкнула глазами: – Гордей, я хочу стать равно тебе. Во всяком случае, хотя бы получить финансовую независимость. Ты ведь всё имущество оформляешь на свою маму, а она меня не очень жалует. Случись что с тобой, и мы с Мишей окажемся на улице. Ты же знаешь, что мой отец… В общем, нам некуда будет идти.

И вот тогда я понял: мы живём в разных измерениях.

Она мечтает о независимости, я – о покое. Она хочет свободы, я – чтобы рядом была женщина, которая встречает вечером с работы, понимает с полуслова, согревает своим теплом.

А получил вечный проект под названием «самореализация»…

4.1

И, да, она была права: я действительно всё оформлял на мать. Купил ей домик в Болгарии. Взял генеральную доверенность на оформление сделок от её лица.

Поэтому ни у меня, ни у Регины ничего нет. Никаких материальных активов.

Так делают многие – на всякий случай.

Чтобы не отобрали, если что…

Но не для того, чтобы унизить жену.

А она восприняла это как предательство. Будто я ей не доверяю, специально перекрываю доступ к деньгам.

И с тех пор в ней поселился страх.

Наверное, именно тогда мы и потеряли друг друга.

Точнее, я её потерял…

Иногда ловлю себя на мысли: если бы она однажды просто остановилась. Просто села напротив и сказала:

– Гордей, я чувствую, что с нами что-то не так. Давай поговорим…

Я бы, может, и не пошёл налево.

Я ведь хотел семьи. Настоящей. Чтобы в доме пахло не едой и доставки, а пирогами, которые испекла жена. Чтобы кошка крутилась под ногами. Чтобы сын смеялся и проказничал.

А вышла не семья, а партнёрство на выживание.

Все разговоры про развитие, самоценность, внутренние границы.

Чёрт бы побрал эти ваши границы!

Я устал от умных слов, от испуганных взглядов, от постоянных переписок в телефоне.

И даже стал подозревать Регину в измене. Уж слишком часто она мотается в Москву. А сейчас так вообще на три недели укатила, будто у неё нет ни мужа, ни ребёнка.

И я почти уверен: у Регины есть мужик на стороне. Злюсь, психую, мечтаю забрать её телефон и захреначить им в стену, но вместо этого держу лицо.

Маска отстранённости и холодного равнодушия с годами практически приросла к моей коже. Снимаю я её редко, с большим трудом и только рядом с Яной, потому что она каждую минуту выводит меня на эмоции, делает живым.

Но с женой всё словно. Иногда, когда смотрю на сына, вижу в нём ту Регину, какой она была когда-то: наивную, живую, влюблённую.

И где-то глубоко под рёбрами шевелится глухое сожаление: а вдруг наш брак можно было спасти?

Но я уже не тот.

И она – не та.

Между нами пролегла не измена, а время.

И это страшнее…

Ставлю бокал на стол. Голова гудит от бессонницы. В теле – странная тяжесть, будто камень внутри.

Давит, не отпускает.

Плечи болят, пальцы сводит.

Хочу просто уснуть.

Без лиц, без голосов, без мыслей.

Просто провалиться в тишину.

И всё равно перед сном вижу лицо жены.

Регину. Ту, прежнюю. С длинной косой, в синем пальто, с глазами, в которых – вера.

Вера в меня.

И в то, что я никогда не предам.

Жаль, что эта вера умерла раньше любви…

***

Друзья, представляю вам ещё одну книгу нашего литмоба «Развод с властным мужем» –

роман Ирмы Голд «Развод. Сбежавшая жена миллиардера» 16+

https://litnet.com/shrt/91w4

Я была счастливой женщиной! У меня был дом полная чаша, любящий и заботливый муж. Я строила планы, мечтала о будущем. Пока в один момент я не оказалась не в то время и не в том месте. После этого моя жизнь превратилась в кошмар.

Я сбежала, сжигая мосты, даже не подозревая, что прошлое всё это время шло за мной следом…

4.2

Яна. Она стала для меня и отдушиной, и тем карстовым процессом, размывающим горные породы, который увеличил пропасть между мной и женой.

Дни проходили один за другим, будто смазанные машинным маслом: работа, совещания, подписи, телефонные звонки.

Яна почти всегда была рядом: тонкая, собранная, внимательная.

И всё чаще я ловил себя на том, что слушаю не столько её отчёты, сколько вопросы относительной моей семейной жизни:

– Гордей Ярославович, вы никогда не задумывались, зачем вашей жене столько денег?

Она говорила это вроде бы невзначай. Между «утвердить» и «подписать».

Я молчал, делал вид, что не слышу, но внутри что-то холодно шевелилось.

– Вы ведь обеспечиваете её полностью, – продолжала PR-менеджер, листая бумаги. – На консультациях она зарабатывает копейки. Так зачем ей это нужно?

Лискова улыбалась ровно, без нажима. А я чувствовал, как слова впивались под кожу и ядовитыми змеями расползались под ней.

– Может, подушку безопасности себе готовит? – будто между прочим бросала она. – Ну, мало ли... вдруг кто-то есть.

Я смотрел на экран, но буквы плыли. В груди неприятно сжималось, как будто кто-то медленно закручивал винт между рёбрами.

– Она ведь в МЧС раньше работала. Коллектив мужской, – Яна сделала паузу, – вот и приучилась к вниманию. А потом в банке крутилась... Там, знаете, одиноких мужчин – как грязи.

– Хватит, – зло оборвал и даже ударил кулаком по столу

– Извините, просто сказала, что думаю, – мягко улыбнулась Яна. – Мне за вас обидно.

Так день за днём Яна бросала ядовитые семена ревности на благодатную почву недоверия моё сердце.

И они дали плоды: я поверил, что жена мне изменяет. Но опуститься до слежки, частного детектива или разговора на эту тему не мог…

Сын. Миша. Это больная тема.

Регина, когда-то он родился, сказала, что для мальчика очень важны отношения с отцом. И я это понял и принял.

Сам рос без отца, поэтому постарался дать Мише то, чего был лишён в детстве – своё внимание.

Распланировал жизнь сына шаг за шагом: детский сад, школа, университет, стажировка за границей, работа в моей компании.

Ваял из Миши свою копию: прививал ему собственные взгляды на мир и учил быть серьёзным, деловым, расчётливым. Принимать решения не импульсивно, не сердцем, а продуманно, холодной головой.

Взвешивать каждое своё слово и каждый свой шаг, не поддаваться эмоциям.

Не распыляться на глупые мечты, а ставить конкретные цели и двигаться к ним шаг за шагом.

Но Регина однажды заметила, что теряет сына, и начала «тянуть одеяло на себя»: начались задушевные беседы с подростком, обсуждение фильмов, книг, его отношений с друзьями…

Я почувствовал, что Миша от меня отдаляется. Мне это не нравилось. Считал, что сын принадлежит только мне: слишком много я в него вложил своего времени, сил и финансов.

Когда купил дом за городом, понял: пора вернуть контроль.

Позвал сына в кабинет, когда матери не было дома. Он сел напротив – высокий, хмурый, копия меня в семнадцать.

И я сказал:

– Миш, у мамы, кажется, появился другой мужчина.

Он смотрел не мигая. Потом растерянно спросил:

– Откуда ты знаешь?

– Извини, но я вижу. И чувствую.

Рассказал, что мама часто бывает в Москве, что прячет телефон, что врёт про консультации.

Сын сначала долго молчал, потом кивнул:

– Понял, пап. Я останусь с тобой.

И всё.

Больше о ней он не спрашивал.

И для меня наш разрыв с Региной стал практически решённым делом.

Но Яна…

4.3

Она словно чувствовала, когда нужно подлить масла в огонь.

В тот день, перед совещанием, подошла ко мне и, пряча взгляд, сказала:

– Гордея Ярославович, спросите у жены, кого она консультирует по пятницам.

– Зачем?

– Просто спросите.

Я весь день об этом думал. Регина и правда по пятницам возвращается поздно, хотя для всех это короткий день.

Вечером за ужином, когда мы остались одни, а Миша ушёл в свою комнату, задал ей вопрос:

– Почему ты по пятницам так поздно возвращаешься?

Она удивлённо улыбнулась. Дурочка подумала, что я про её работу:

– Надо же, интересуешься?

– Просто хочу знать, где ты пропадаешь.

Регина поправляет прядь волос, делает глоток воды. В голосе лёгкое оживление:

– У меня постоянный клиент. Бизнесмен из Москвы. Консультирую его онлайн, но только вечером в пятницу, очень занятой человек. У него зависимость, я помогаю ему справиться.

– Спасаешь?

– В некотором роде.

Откладываю приборы в сторону, отодвигаю тарелку, переплетаю руки на груди и откидываюсь на спинку стула:

– Как зовут и сколько ему лет?

Она поднимает глаза, холоднеет:

– Гордей, ты же понимаешь, я не имею права разглашать личные данные клиентов.

– Значит, не хочешь афишировать вашу связь?

Регина краснеет и начинает защищаться:

– Боже, о чём ты? Нас связывают лишь сугубо деловые отношения. Я здесь, он – в Москве.

– В которую ты регулярно летаешь, будто тебе там мёдом намазано.

– Перестань. Ты говоришь глупости.

Резко встаю из-за стола и ухожу к себе в кабинет. Внутри кипит негодование, ревность душит колючей проволокой, раздирая горло в клочья.

В кабинете темно, тихо.

Я сажусь в кресло, закрываю глаза. В груди что-то пульсирует, будто сердце бьётся в бетонную стену.
Челюсти сводит, пальцы подрагивают. Я чувствую злость. Не вспышку, а медленное горение.

Надо признать: Регина уже давно вышла из-под его контроля.

Раньше она спрашивала разрешения на каждый шаг. Теперь сама решает, где ей быть и когда возвращаться.

Она стала чужой в моём доме…

Через неделю жена заявляет, что едет в Москву на учёбу.

Три недели. Курс повышения квалификации. Оплачивала сама, поэтому взяла на работе отпуск на это время.

Я слушаю и понимаю – всё. Она просто нашла предлог. Поедет к нему, к своему «бизнесмену».

Улыбаюсь спокойно, почти мягко.

– Езжай, – говорю.

Она настораживается, будто ждёт вспышки, но я спокоен. Пусть думает, что всё под контролем.

А когда начинает требовать развод, внутри меня созревает план.

Хочет уйти? Пусть уходит.

Без квартиры, без денег, без гарантий.

Посмотрим, к кому побежит.

Любовник быстро объявится, ведь ей больше некуда идти…

***

Друзья, пока пишется прода – загляните в

эмоциональную новинку Аси Акатовой

«Развод. Кусай локти, козёл!»

(Книга для читателей старше 16 лет)

https://litnet.com/shrt/QANA

Бывшая мужа слала ему интимки и снова увела из семьи.

Пусть катится, козлина.

Я еще отомщу обоим и заживу счастливо - будут локти кусать!

Глава 5.

«Детей можно научить всему, кроме одного –

как не повторить боль своих родителей».
Анна Гавальда

Регина

Ночь в отеле провожу без сна.

И не потому, что не могу уснуть от тяжёлых мыслей. А от того, что с полуночи и до рассвета в соседнем номере какая-то парочка занимается любовью.

Мерный стук изголовья кровати о стену, женские стоны – громкие, уверенные, с нарастающим восторгом, потом короткие перерывы, приглушённый смех, звон бокалов, шёпот, снова стоны, ритм.

Они будто нарочно делают это демонстративно, с вызовом, чтобы весь этаж слышал, чтобы все знали, как им хорошо.

Интересно, Горяев так же проводил время в отеле с Яной?

Или предавались любовным утехам прямо на работе, между совещаниями, отчётами, пресс-релизами?

Совмещали, так сказать, приятное с полезным?..

Я зарываюсь лицом в подушку, закрываю уши одеялом, стараясь не слушать, но звуки пробиваются даже сквозь плотную ткань.

В голове роятся образы-обрывки: Яна, его рука на её бедре, смех, поцелуй, запах его парфюма, такой родной, такой ненавистный теперь…

Сердце сжимается и выбрасывает в кровь порцию горечи.

Переворачиваюсь на спину, потом на бок, снова на спину. Простыни спутаны, тело ломит от усталости, но сна всё нет.

К рассвету всё стихает, будто кто-то выключил звук, а я так и не сомкнула глаз.

Потолок кажется бесконечным, серым и равнодушным. За окном – ранний свет, блёклый, туманный. День серый, как и моё настроение.

Утром, разбитая, с красными глазами и ватной головой, я смотрю в электронном дневнике расписание уроков у Миши.

Пальцы дрожат, когда провожу по экрану, будто от холода.

Но это не холод. Я должна встретиться с ним.

Поговорить.

Или хотя бы просто увидеть.

Посмотреть в глаза.

Не верю, что воспитала предателя.

Должно быть какое-то объяснение. Не мог Миша просто так променять мать на любовницу отца.

Его либо заставили, либо…

Хотя… как можно заставить подростка отказаться от матери? Разве что внушить ему, что она не нужна. Что мешает. Что доставляет боль.

Тогда ребёнок решает уйти. Умереть внутри. Исчезнуть.

И Миша меня бросил.

Просто и страшно.

На работе отпрашиваюсь пораньше. Коллеги делают вид, что не замечают моих красных глаз: у нас не принято спрашивать, что случилось, если человек сам не делится проблемами.

Тем более, психолог.

Тем более, моей компетенции.

Руководство отпускает без вопросов. Я выхожу на улицу, вдыхаю ледяной воздух – он режет лёгкие, но хоть немного прочищает голову.

5.1

К школе приезжаю задолго до конца уроков. Становлюсь у калитки.

Снег под ногами хрустит, пальцы коченеют: тонкие перчатки совершенно не спасают.
Мороз щиплет за щёки, дыхание вырывается облаками. Кутаюсь в шарф, переступаю с ноги на ногу, стараясь согреться.

В Москву я улетала налегке, в сапожках «еврозима». Теперь это всё, что у меня осталось.
Надо бы утеплиться, купить хотя бы нормальные сапоги на натуральном овечьем меху, но на это нет ни сил, ни желания.

Из школы доносится звонок. Детские голоса сливаются в радостный гул. Толпа учеников высыпает на улицу, как горох из мешка.

Я вытягиваю шею, всматриваюсь в поток лиц – ищу одно-единственное.

Миша высокий. Его невозможно не заметить. Без шапки, с рюкзаком на плече, идёт, смеясь, рядом с Федей Петровым.

Мальчишки дружат с первого класса. Я знаю его маму, мы даже как-то пили вместе кофе после родительского собрания.

– Миша! – кричу, стараясь перекричать шум и смех. Машу рукой.

Он замечает.

И… отворачивается.

Будто не услышал.

Берёт Петрова за рукав и сворачивает в противоположную сторону.

– Миш! – зову громче, почти срываюсь на крик.

Федя оборачивается и говорит что-то, я различаю по губам:

– Миха, там твоя мать!

Миша зло смотрит в мою сторону. Этот взгляд обжигает. Будто я нарушила границы, переступила запретную черту. Вторглась в его новый мир, где мне нет места.

Он подходит. Высокий, хмурый. Руки в карманах, рюкзак сдвинут на одно плечо.

– Чего тебе? – голос грубый, отрывистый.

А я… я готова сквозь землю провалиться.

Щёки пылают, горло сжимает обида, слова тонут в комке боли.

– За что ты так со мной, сынок?.. Что я тебе сделала плохого? – шепчу, и голос ломается, хрипнет.

Он смотрит сверху вниз.

И я вижу во взгляде злость. И боль. И растерянность.

Он не знает, как со мной быть.

– Ты постоянно ездишь к чужому мужику в Москву, завела себе вторую семью, – выплёвывает слова с какой-то взрослой жестокостью. – И ещё спрашиваешь: «что я плохого сделала»? Мать, ты психолог, сама ответь. И оставь меня в покое. Уезжай туда, где тебе лучше. Без меня.

Стою, как вкопанная.

Что за бред? Откуда это всё?

Откуда в его голове такие фантазии?

– Миш… у меня никого нет.

– Ага! Отцу это расскажи. Всё, я на английский опаздываю.

Он разворачивается и уходит.

А я остаюсь.

Стою, как выброшенная из его жизни ненужная вещь.

Слёзы текут по щекам горячие, солёные, щиплют кожу. На морозе они быстро застывают колкими льдинками.

Моё сердце бежит за сыном, прыгает как мячик, а ноги не двигаются с места, будто примёрзли к земле.

Он уходит.

А я шепчу ему вслед:

– Сынок... Шапку надень… Простынешь…

Но ветер уносит мои слова. И остаётся только тишина. Холодная, звенящая, как лёд.
В которой не осталось ничего – ни любви, ни надежды.

Только пустота...

***

Друзья,

представляю вам ещё одну новинку нашего Литмоба!

Ольга Шо "Дочь от бывшего. Любовь не лечится"

https://litnet.com/shrt/ycY8

Дверь открылась, на пороге появилась пациентка с ребёнком.
- Скажите мне фамилию, имя ребёнка? Дату рождения.
- Егоров Артём Демьянович. Два года и один месяц, -
В этот момент я ощутила, как пол уходит у меня из-под ног. Хорошо, что я сидела.
Егоров... Демьянович…
Я подняла глаза сначала на мальчика, потом на женщину. Передо мной сидела Она. Та самая Катя. Первая любовь моего Демьяна.

5.2

Мороз на улице становится ещё сильнее. Воздух режет кожу, как стеклянная крошка. Изо рта вырывается пар, на лобовом стекле – тонкий иней, словно хрупкий узор из изморози и страха.

Еду в офис к Горяеву. Сердце бьётся неравномерно, будто мотор старой машины, которую не завели всю зиму.

Мне нужно выяснить, что он наговорил сыну.

Миша не стал бы обвинять меня без причины. Значит, кто-то приложил к этому руку. И этот «кто-то» сидит сейчас в своём кресле директора, играет в бога и решает, кого казнить, а кого помиловать.

Машина ныряет в поворот, и я вспоминаю тётю Оксану – младшую мамину сестру.

Красавица. Таких женщины всегда ненавидят, а мужчины, встретив на своём пути, теряют голову.

Оксана всегда выбирала только женатых. Говорила: «С ними как на пороховой бочке: все чувства обострены, один неверный шаг – и всё взлетит!»

Сначала один из-за неё ушёл из семьи.

Они поженились, прожили два года, и развелись. Мужчина всё это время метался между молодой женой и детьми, страдал от мук совести, начал пить, и Оксана его бросила.

А жена обратно не приняла. Что с ним случилось дальше, я не помню, но через полгода Оксана ходила на похороны и жаловалась моей маме, что мужик оказался слабым, не по себе срубил сук.

Следующая свадьба была на порядок богаче, а избранник на пятнадцать лет старше. Похоже, кое-кому ударил бес в ребро.

Оксана сияла, грезила о заграничных поездках, собственной машине и особняке, который муж должен отсудить у жены.

Я была уже постарше и понимала, что тётка творит недоброе.

В процессе раздела имущества бывшая жена сошла с ума и попала в психушку. Дети возненавидели отца, а старшая дочь подкараулила Оксанку у работы, плеснула ей в лицо зелёнки, обозвала жабой и прокляла.

Тётка неделю просидела дома отмываясь. А потом ещё месяц бегала по бабкам, «снимала проклятие». Отдала кучу денег, но покоя так и не обрела.

Второго мужа Оксанки посадили. Обвинили в финансовых махинациях и на четыре года отправили в колонию с полной конфискацией имущества.

Тётка быстренько оформила развод и даже вернула свою девичью фамилию, дабы стереть этого человека из памяти.

С третьим мужем они жили гражданским браком.

Он вообще не собирался разводиться, так и курсировала от одной женщины к другой.

Тётка то выгоняла его, то снова прощала. За пять лет этих отношений она превратилась в склочную бабу и начала выпивать. Вместе со своим временным сожителем.

Так и сгорела от своей «порочной любви» в буквальном смысле слова.

Кто-то из них заснул с сигаретой, квартира наполовину выгорела, жильцы отравились угарным газом.

А после похорон Оксаны и мама быстро ушла вслед за сестрой…

Вот почему для меня женатые – табу.

Я видела, как эта страсть пожирает женщину, обугливает изнутри, оставляя от души только пепел.

И всегда повторяю клиенткам: «Сначала разведитесь, проживи одиночество, поймите чего хотите от жизни. И только потом стройте что-то новое».

Но слушают не все. Глупость влюблённых всегда звучит одинаково: «У нас с ним всё по-настоящему. Не так, как было у него с женой…»

Всё всегда возвращается. Потому что встречаясь с женатым мужчиной, ты становишься источником боли для его жены.

Может, на физическом плане она и не знает про тебя, не видит, не слышит, но ЧУВСТВУЕТ.

А на тонком плане всё работает как бумеранг: ты принесла человеку страдания – тебе вернули эти страдания из любой другой точки.

Все системы стремятся к равновесию. Что посеешь, то и пожнешь так далее.

И этот закон не обойти.

Хоть как себя оправдывай морально и объясняй: «просто дружим», «не виноватая я, он сам захотел», «любовь превыше всего».

Это уже из отрасли квантовой психологии, но я уверена на сто процентов: на чужом несчастье своего счастья не построишь…

***

У ворот офиса меня пропускают без вопросов. Здесь я всё ещё своя, хотя уже чувствую себя чужой. Когда-то приезжала к мужу, мы вместе ходили обедать или ужинать. Оставляла парням охранникам пирожки или шоколадки к чаю.

Сегодня приехала как на допрос.

Внутри дребезжит противный страх: а вдруг увижу её? Эту Яну.

Но тут же злюсь на себя: а чего, собственно, бояться? Всё уже произошло. Всё решено.

Ну увижу я её – и что? Она выгрызла зубами, заняла моё место, но не мою жизнь.

Когда-нибудь эта дурочка поймёт, что значит быть рядом с Горяевым двадцать лет.

Не по выходным и праздникам, не на работе, а в буднях, разделяя быт, где ссоры, счета, болезни, ребёнок и свекровь, которая тебя ненавидит…

Хотя… Может Розе Павловне и нужна такая невестка, как Яна: молодая, амбициозная, смелая, которая не позволит собой понукать.

Не то, что я: Золушка из Верх-Исетского района…

5.3

Поднимаюсь по ступенькам. Мрамор блестит, как лёд. На ресепшене пахнет кофе и духами, глянцем и властью.

Охрана кивает – меня помнят. В зеркале лифта отражается бледное лицо, губы без цвета. Только глаза стали какие-то тёмные, злые, как февральский вечер.

Лифт поднимает на последний этаж. Металлические двери раздвигаются, и меня ослепляет свет из панорамных окон.

Небо низкое, свинцовое. Снег ложится на стекло тонкими росчерками, будто природа тоже пишет Гордею письмо, полное упрёков.

Людмила Александровна, секретарь, поднимается со своего места. Я знаю её: спокойная, аккуратная, всегда в строгих юбках и очках в тонкой оправе.

– Добрый день! – натянуто улыбаюсь. – Мне нужно поговорить с Гордеем Ярославовичем. Он у себя?

Она удивляется, но не спорит:

– Да, у себя. Совещание закончилось минут пятнадцать назад. Только поторопитесь, через полчаса он уезжает на комбинат.

Я киваю. Сердце от этого «поторопитесь» почему-то начинает колотиться быстрее.

Генеральный директор компании «Уралдобыча» сидит за огромным столом в кожаном кресле, спиной к окну.

На фоне серого неба выглядит как тёмная фигура на шахматной доске. Король, который не собирается проигрывать партию.

Но и я больше не пешка.

Не готова сдаться без боя.

Горяев поднимает голову. Взгляд холодный, отточенный, будто клинок из острой дамасской стали.

– Здравствуй, Гордей. Нам нужно поговорить, – говорю обманчиво ровно, хотя внутри дрожит каждая клетка.

Сажусь без приглашения. Кресло скрипит, как ледяной наст под ногами.

Гордей откидывается, сцепив руки в замок.

– Кажется, я всё сказал по телефону. Что-то непонятно?

Голос без эмоций, без тепла, без памяти о тех годах, когда он обнимал и целовал меня ночью…

Его ледяное спокойствие тонкими иглами прошивает моё тело и заставляет натянуться каждый нерв.

Я собираю дыхание, как осколки своего разбитого сердца:

– Мне непонятно, почему сын думает, что у меня есть в Москве мужчина. Откуда у него подобные фантазии?

Пауза.

Он встаёт, идёт к окну. В карманах сжимаются в кулаки – это единственный знак, что вопрос задел.

– Ты вспомнила о сыне? – произносит он. – Мне казалось, он тебе не нужен. Как и я. Разве не так?

Хочется вскочить, вцепиться в его горло зубами и причинить такую же боль, которую он принёс мне.

Но я просто смотрю на мужа и впервые понимаю: передо мной уже не тот мужчина, которого я любила.

Это другой.

Холодный, чужой, обросший бронёй и ложью.

И, пожалуй, сейчас в этом холоде даже февраль кажется теплее, чем Горяев…

***

Друзья, представляю вам новинку Литмоба!

Регина Янтарная «Вторая жена Карима»

https://litnet.com/shrt/gYX8

- Ты правда взял меня второй женой?

- Правда.

- Но я не собиралась замуж. И не буду второй женой! - ошеломлена я.

- Сядь! - холодно говорит он. - Ты уже моя жена, Лейла…

Меня выдали замуж второй женой за властного мужчину, владеющеющего крупным бизнесом. Но я не была готова к такому...

Глава 6.

«Любовь умирает не оттого, что кончилась,

а оттого, что её перестали беречь».
О. Генри

Горяев

Конечно, я знал, что Регина захочет поговорить со мной. Глядя в глаза.

Она не из тех, кто так просто сдаётся. Будет пытаться влезть в душу, вывернуть наизнанку, достучаться до сердца.

Но я не пущу. Всё это нужно было делать раньше, когда ещё чувствовал к ней тепло. А сейчас пытаться разжечь потухшие угли – пустая затея. О чём я ей, собственно, и говорю.

– Выяснять отношения уже поздно, как я понимаю, – её голос сух, но глаза блестят от влаги. – Нас развели?

– Да, – выдвигаю ящик стола, достаю свидетельство о разводе и небрежно бросаю перед ней. – Вот.

Регина берёт документ двумя пальцами, как грязную салфетку. Губы кривятся:

– Надо же, как быстро… Никогда не думала, что ты способен на такие страшные вещи.

Я смотрю прямо, холодно:

– Какие именно?

И тут она переходит черту:

– Оболгать меня, чтобы оправдать своё… недостойное поведение.

Понимаю, что хотела сказать другое слово, грубое, вульгарное, но спасовала.

Зря.

Это говорит о том, что боится. Не хочет обострять ситуацию.

Да мне всё равно…

Не верю, что при том количестве денег, которые переводил на карту, у неё была нужда во всех этих играх в самореализацию: учёбах, подработках, консультировании, поисках места с высокой зарплатой.

Я ведь полностью обеспечивал семью. Если бы она сидела дома, грела постель и носила тапки, до развода бы не дошло.

Возможно, и Янку я бы не заметил…

Мы переехали бы в новый дом, жили как нормальные люди.

Но раз моя жёнушка выбрала ДРУГОЕ, – пусть катится на все четыре стороны. Я устал жить с женщиной, которая постоянно решает чужие проблемы и не замечает свои.

– Регина, я не собираюсь копаться в этом дерьме. Уезжай в свою Москву, раз тебе там мёдом намазано. Миша взрослый. Будет тебя навещать, если захочет. А если нет – не обессудь, ты сама во всём виновата.

Вижу, как у неё дрожит подбородок, а на глаза набегают слёзы. Хочет казаться сильной, но не получается.

– Гордей, я пришла к тебе с единственной просьбой. Ты должен сказать Мише правду, что у меня никого нет, и никогда не было. Никого, кроме тебя…

Она достаёт салфетки, вытирает глаза. И в этот момент я чувствую, как что-то внутри сжимается. Будто сердце сворачивается в кулак и отказывается качать кровь.

Хочет притормозить меня, не дать размазать жену окончательно.

Встаю, прячу руки в карманы. Покачиваюсь с носка на пятку, буравя взглядом «посетительницу».

– Я тебе больше ничего не должен, – выдыхаю. – Восемнадцать лет содержал и оплачивал твои «хотелки». Считаю, этого достаточно. Миша не дурак, сам всё понял. Ты променяла его на работу. На своих чёртовых клиентов. На кого угодно.

Регина медленно поднимает голову. Глаза – чёрные озёра боли.
Но я не могу остановиться.

– Есть у тебя мужик или нет – неважно. Ты не справилась с ролью жены и матери. Поэтому свободна. Мне есть кем тебя заменить.

Она встаёт. Выпрямляется, вздёргивает подбородок, как всегда – с этим бесконечным достоинством.

– Гордей, ты себя слышишь? – голос дрожит, но в нём проскакивают железные нотки. – Жену ты заменишь, а мать – нет. Подумай хоть раз не о себе, а о сыне. Какую травму ты ему наносишь? Миша потом не сможет создать семью, построить отношения.

И тут внутри меня будто кто-то щёлкает выключателем.

Гнев вспыхивает мгновенно – горячий, вязкий, обжигающий.

Слова режут по живому.

Она смеет говорить, что я наношу вред сыну? Что я не думаю о нём?!

Меня трясёт. Сердце колотится, будто пытается пробить грудную клетку. Ладони сжимаются, ногти впиваются в кожу до боли. Перед глазами стелется красный туман ярости.

Она стоит передо мной, гордая, непоколебимая, и я ненавижу её за это.

За то, что она снова делает меня виноватым.

– Пошла вон отсюда, – цежу сквозь зубы. – Своей психологической ересью будешь клиентам мозги забивать. А мы с сыном счастливо без тебя проживём.

Регина как-то сразу съёживается. Плечи опускаются, спина теряет стержень.
Губы кривятся в горькой усмешке.

– Ладно, – тихо говорит. – Жаль, что ты меня не услышал. Прощай, Гордей. Если вам потребуется помощь – звони.

Забирает свидетельство и уходит. Не оглянувшись.

Дверь закрывается мягко, почти беззвучно.

А я всё стою, уставившись на пустой стул.

Будто последнее слово осталось за ней.

Стерва!

Воздух густеет, словно перед грозой. Хватаю ноутбук со стола и со всей силы швыряю на пол.

Треск пластика, звон стекла. Осколки разлетаются по кабинету, как мои нервные клетки.

Впервые она вывела меня из себя по-настоящему.

Сука!

И я понимаю: теперь пути назад нет…

***

Новинка Литмоба!

Кира Вербицкая «Властный муж. Развода не будет»

https://litnet.com/shrt/c5aw

– Лучше иди в спальню. Сделаю тебе ребенка, чтобы не было времени на истерики и глупую ревность! – прорычал мой властный муж, когда я в очередной раз застукала его за изменой.

Он думает, что так я и смирюсь со своей беспомощностью. Но пора меняться!

6.1

Февраль стучит в окна ледяной крупой. Дом будто промёрз изнутри, хотя отопление работает на полную мощность.

Яна суетится на кухне, расставляет тарелки, зажигает свечи – создаёт видимость уюта. Только пахнет не домом, не едой, а доставкой из ресторана или кафе. Пластик, подогретый соус, смесь непонятных запахов. Совсем не так, как пахло, когда готовила ужин Регина.

Миша сидит за столом, уткнувшись в тарелку с сомнительным салатом. Ковыряет вилкой обветренный и превратившийся в тряпочку лист, не притрагивается к мясу.

Я отрезаю кусочек и чувствую привкус кислоты, словно курица пролежала ночь в холодильнике. Кладу приборы и молча тянусь к стакану воды.

– Что, невкусно? – Яна натянуто улыбается.

– Нормально, – показываю, что не готов продолжать разговор.

На самом деле – мерзко.

Не из-за еды.

Из-за того, как всё выглядит: словно мы актёры, разыгрывающие сцену тёплого семейного ужина для постороннего взгляда.

В доме сухой воздух, пахнет моющим средством и парфюмом Яны – сладким, удушливым.

На улице минус двадцать, стёкла покрыты морозными узорами, но мне почему-то душно.

Миша тянет руку к стакану, задевает вилку – та с глухим звоном падает на пол.

Яна вскидывает брови:

– Осторожней, Миша!

Мне хочется плеснуть ей в лицо из стакана, чтобы остыла. Какое она вообще имеет право делать замечания моему сыну?!

И ведь уже не в первый раз. Как только стали жить вместе, сразу почувствовала себя тут главной, начала строить из себя ХОЗЯЙКУ. Коза молодая…

Вот вроде на работе умная, а в быту оказалась дура дурой...

Миша не отвечает.

Я смотрю на сына и понимаю: ему неуютно. Яна для него чужая. Сходить втроём в кино, в ресторан, где Яночка с ним заигрывала, пыталась разговаривать на молодёжном сленге – этот ещё куда ни шло, но увидеть её на месте матери…

Миша оказался не готов. Да и поведение Яны изменилось. Больше не надо притворяться, что они друзья. Решила показать, что стоит на ступеньку выше.

– Ладно. Готовить ты не умеешь – это я понял. Ничего, наймём домработницу, – произношу, отодвигая тарелку.

Яна оживляется:

– Я только за. Всё равно работы полно.

– Разберусь, – обрываю.

Сын сидит, опустив глаза, губы сжаты в тонкую линию.

– Миша, зайди потом ко мне в кабинет. Поговорим.

Яна что-то лепечет о новых шторах, о том, что хочет пригласить гостей, но я уже не слушаю.

Гости…

С ума сошла?

Ещё этого позора мне не хватало…

Кабинет пахнет кожей, кресло и диван новые, аромат ещё не выветрился. И этот запах – единственный, который не раздражает.

Сажусь за стол, включаю настольную лампу. Свет тёплый, режет полумрак. За окном морозный вечер, во дворе горят фонари.

Регина обязательно повесила бы на деревья гирлянды. Она всегда хотела свой дом за городом. Всегда...

Может, надо было купить раньше, но почему-то не считал это необходимостью. На работу далеко ездить, а для отдыха всегда есть курорты и отели.

Миша входит несмело, в руках держит телефон, будто щит.

– Садись, – киваю на стул напротив.

Он садится, скрестив руки на груди. В глазах – настороженность, будто на допросе.

– Как день прошёл? – спрашиваю ровно.

– Нормально.

– Что в школе?

– Ничего.

Щёлкаю пальцами по столу – раздражает это его «ничего».

– Говори конкретнее, Миш. Я же не враг тебе.

Сын ёрзает, качает ногой.

– Сегодня мама приходила в школу, – признаётся тихо, почти не глядя.

У меня в груди что-то обрывается...

6.2

– И? – голос звучит холоднее, чем я хотел. – О чём вы говорили?

Миша молчит. Потом вдруг резко поднимает взгляд, смотрит с вызовом:

– Да ни о чём!

В глазах блестит влага. Он пытается отвернуться, но я уже закипаю.

– Что ты себе позволяешь?! – рявкаю.

Бросаю через стол салфетку:

– На, утрись! Как баба, распустил нюни!

Он вскакивает, сжимает кулаки, но молчит. Я чувствую, как у меня дёргаются пальцы, и ненавижу себя за это. Нельзя показывать сыну слабость.

– Понятно, – выдыхаю, – мать хочет перетянуть тебя на свою сторону. Может, даже увезти в Москву. Но подумай, кому ты там нужен? И перспектив никаких.

Поднимаюсь, прохожу к окну, опираюсь о подоконник руками и оборачиваюсь.

– Я обеспечу твоё будущее, Миша. Здесь, рядом со мной.

Тишина. Только звук его дыхания и слабый скрип стула.

– Она сказала, что у неё никого нет… – бормочет сын, едва слышно.

Меня коробит при одной мысли, что сын переметнётся к матери:

– Мало ли что она сказала! Факты говорят об обратном.

– Пап, какие факты? – поднимает голову. Голос хриплый, понимаю, что я опять ломаю его через колено. Но как иначе сделать парня сильным?

– Миша, – говорю медленно, как несмышлёному ребёнку, – не надо копаться в грязном белье. Раз я сказал, значит, так оно и есть. Не забивай себе голову. И матери дай понять, что она сама виновата. Нечего теперь бегать за тобой.

Он сжимает губы, глотает слёзы. Поворачивается и уходит не глядя. Дверь тихо закрывается, щёлкает замок.

Я остаюсь один. Сажусь в кресло, локтями упираюсь в стол, складываю руки домиком, прижимаю пальцы к губам.

Молчу.

Из окна видно, как над городом стелется пар – дым из труб, белый и густой. Луна светит тускло, как будто сама замёрзла. Внутри то же самое.

А может, зря я затеял эту игру? Всё это – ложь, в которую уже сам не верю.

У меня есть Яна. А у Миши… у него, кроме меня, никого не осталось. Я сам отрезал его от матери, сделал сиротой при живых родителях.

Сердце глухо толкается в груди, будто просится наружу.

Снег за окном идёт всё гуще, крошечные хлопья ложатся на стекло. Закрываю глаза, и мне кажется, что снова слышу голос Регины:

«Подумай хоть раз не о себе, а о сыне…»

Сомнения. Они сожрут, если потеряю уверенность в себе…

Нет. Я всё делаю так, как будет лучше для Миши. И к чёрту эту психологическую хрень, которой наговорила жена.

У неё профдеформация. Она постоянно общается с психически нездоровыми людьми. О чём ещё она может думать, как не о переносе их проблем на своего сына.

Всё будет нормально…

Надо только убрать Регину из города, чтобы жить спокойно и знать, что она не бегает за Мишей…

***

Друзья, ещё один роман нашего Литмоба!

Ксения Хиж «Развод. С надеждой на счастье»

https://litnet.com/shrt/WjaE

Моя пропащая сестра бросает на меня свою дочь, а сама уезжает на свидание к зэку, да больше не возвращается.
Мой муж миллионер, и он против грязной сиротки. Но именно эта малышка открывает мне глаза на его шашни.
И именно с ней я ухожу в новую жизнь, с надеждой на счастье!

Глава 7.

«Мы не знаем, кто войдёт в нашу жизнь и повернёт её в другую сторону.

Главное – не держать двери закрытыми».
Рэй Брэдбери

Регина

Съезжаю из отеля рано утром. Пакую чемодан, собираю косметику в мешочек и стараюсь не думать, что у меня теперь нет дома. Впереди череда временных стоянок, и от этого так горько на душе.

Случилось то, чего больше всего боялась: я оказалась на улице. БОМЖ. Теперь меня можно так назвать. Точно и унизительно.

Такси довозит до съёмной квартиры, которую удалось вчера вечером быстро найти. Старый фонд, облупленный фасад, тусклые ступени подъезда. Пятиэтажка, лифта нет.

Поднимаюсь на третий этаж, волоку чемодан за ручку, он гремит по ступенькам, будто жалуется на судьбу.

Дверь открывает хозяйка – приветливая женщина лет шестидесяти. Внутри чисто, даже уютно: ремонт вроде сделан, но трубы старые, шипят, будто ворчат, что снова кто-то пришёл.

Квартира крошечная. Кухня – три шага туда, два обратно. Шкафчик, плита, раковина, маленький столик и два табурета.
Сажусь, пробую представить, как здесь могла жить семья. Не получается. Это место для одиночества. И я начинаю его ощущать в полной мере.

Семейная карта заблокирована, но на зарплатной у меня кое-что осталось. Копила на очередные курсы повышения квалификации. Придётся вложить не в знания, а в крышу над головой.

Решаю: поживу тут, пока не найду нормальное жильё или не решу, стоит ли брать ипотеку. Если повезёт, банк даст кредит под льготный процент для сотрудников. Поговорю с начальством.

Сейчас главное – не думать о сыне. Эта боль – как свежий порез. Стоит коснуться, и снова кровоточит.

Вечером принимаю душ. Лейка течёт, вода разбрызгивается во все стороны, дырочки забиты ржавчиной. Придётся менять. Кажется, в этом доме даже вода против меня…

На следующий день после работы еду за новой лейкой. Строительный гипермаркет – огромный, пахнет железом, пластиком и кофе из автоматов.

Хожу между рядами с корзинкой, разглядываю смесители, полки с краской, мешки с цементом – всё это почему-то кажется символом новой жизни. Прочной, надёжной, без трещин.

Всё же придётся кардинально решать вопрос с жильём. А значит, впереди ремонт. Будут ли деньги нанять бригаду – неизвестно. Скорее всего, придётся его делать своими силами.

У отдела сантехники натыкаюсь на знакомое лицо. Руслан Егоров. Полковник МЧС, когда-то мой непосредственный начальник.

Вид у него, как и прежде, подтянутый, собранный. Седина на висках – не старость, а достоинство. Мускулы под форменной курткой, прямой взгляд серых глаз.

Мужчина, который оказывал мне знаки внимания, пытался ухаживать, когда работала в МЧС. И я оттуда сбежала, потому что была замужем и не хотела давать мужу ни малейшего повода заподозрить меня в неверности.

Егоров сдержанно улыбается, увидев меня.

– Регина? Какая встреча… Ты изменилась, похудела, – пытается сделать комплимент, но он довольно сомнительный.

Похудела я на фоне переживаний. Правда, Руслан этого не знает.

– К лучшему или к худшему? – стараюсь пошутить.

– К тому, что тебе идёт, – отвечает без тени флирта, просто честно.

Мы идём вдоль полок. Он спрашивает, как я, где теперь работаю. Я коротко рассказываю. Про отель – молчу. Про мужа – тоже.

Егоров берёт у меня из рук коробку с душевой лейкой и невзначай осматривает:

– Модель старая, сломается через месяц. Возьми вот эту, – протягивает другую, дороже вдвое.

– Спасибо, но мне первая подойдёт. Я не собираюсь жить в снятой квартире больше месяца, – автоматически отмахиваюсь.

Он смотрит внимательно, почти пристально, как привык смотреть на подчинённых, когда чувствует упрямство.

– Регина, разреши мне помочь. Просто по-человечески.

Я делаю паузу. Раньше бы отказала. Но в голове вспыхивает мысль: а почему, собственно, я должна всё делать одна?

Разведена. Мужу не нужна. Сын выбрал отца.

Что, теперь и помощь принимать – грех?

– Ладно, – говорю тихо. – Спасибо.

Он улыбается. Покупает всё сам: душевую стойку, фильтр, шланги, смеситель. На кассе спрашивает мой адрес, я диктую, чувствуя лёгкое смущение.

Через час после того, как я возвращаюсь домой, звонит в дверь. Без формы, в джинсах и тёмной рубашке. В руках пластиковый ящик с инструментами.

– Разрешите войти? – спрашивает, улыбаясь.

– Входите, – пропускаю его внутрь.

Квартира сразу кажется меньше. Пока он возится с трубами, я ставлю чайник.

Из кухни слышно, как стучат инструменты и как он тихо насвистывает что-то, будто всё это – самое естественное дело на свете.

Смотрю на его руки: уверенные, сильные, привычные к работе. Удивительно – мужчины, которые умеют чинить, вдруг кажутся самыми надёжными на земле.

Через полчаса всё готово. Из душа льётся ровная струя воды, как музыка. Руслан вытирает руки полотенцем, я наливаю ему чай.

– Спасибо, – говорю.

– Не за что. Зови, если будет нужна помощь.

Он садится напротив. В его взгляде сквозит спокойствие и интерес.

Я не выдерживаю, смущаюсь:

– Ну спрашивайте, товарищ полковник.

7.1

– Ты ушла от мужа, сняла квартиру и живёшь здесь одна.

Он, скорее, не спрашивает, а констатирует факт.

– Немножко не так. Муж завёл любовницу, я об этом узнала, и мы развелись. Вся недвижимость зарегистрирована на его мать, поэтому я осталась на улице.

– Ясно. Что думаешь делать дальше? – делает глоток чая и ставит чашку на стол.

В этой малюсенькой кухне мне не хватает воздуха. Становится жарко, душно, я оттягиваю ворот свитера, ругая себя за то, что не переоделась, пока ждала Егорова.

– Буду жить дальше, что мне ещё остаётся. С разводом жизнь не заканчивается, вам ли не знать…

Егоров разведён давно. Поговаривали, что жена ушла от него, когда он служил в горячей точке. Уволился из армии по ранению, потом перешёл на работу в МЧС.

– А ты всё такая же упрямая. Помню, как спорила со мной из-за каждой мелочи на службе.

– Потому что вы всегда командовали, – улыбаюсь.

– Командовать приходится тем, кто не слушается, – отвечает с лёгким блеском в глазах.

Взгляд этот – тёплый, прямой, чуть пристальный. И я вдруг понимаю: симпатия, что когда-то была между нами, не ушла.

Просто спала.

Я ведь тоже выделяла Егорова из всех мужчин. Видела его честность, надёжность, порядочность, серьёзность, простоту.

Он делает последний глоток чая, встаёт:

– Мне пора. Зайду через пару дней, проверю, не течёт ли. Можно?

– Можно, – говорю тихо.

И за этим разрешением кроется зелёный свет: Егоров понимаю, что я больше не буду от него бегать. Но знаю, что не станет торопить.

***

Проходит три дня. Ванна блестит чистотой, из душа струится ровная, покладистая вода – теперь я включаю его просто так, на минуту, лишь бы послушать. Звук капель по кафелю напоминает спокойное дыхание.

Вечером, когда темнеет, я сижу за маленьким столом на кухне. Чайник булькает, а за окном хрустит снег – февраль не сдаётся. На стене часы бьют семь, и почти сразу раздаётся звонок в дверь.

Егоров сегодня звонил и сказал, что зайдёт вечером.

Руслан стоит в проёме, без лишних слов снимает куртку. На нём тот же тёмный свитер, под которым угадываются широкие плечи. В руках – пакет с продуктами и ящик с инструментами,

– Принёс мелочёвку: фильтр, прокладки, – объясняет. – Кран на кухне тоже шипел, я в прошлый раз услышал.

– Я думала, показалось, – улыбаюсь, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– Мужики не ошибаются в таких звуках, – отвечает он, и в уголках его глаз появляются смешинки.

Он идёт в кухню, ставит на стол пакет:

– По дороге заехал в супермаркет. Решил, что как работник я заслужил ужин в тёплой компании.

– Конечно, я уже всё приготовила. Не нужно было…

– Регин, я мужчина, добытчик, защитник и надёжное плечо. Поэтому принимай подобные действия как норму.

Егоров проверяет кран, ловко раскручивает вентиль. Я наблюдаю.

Пахнет железом, влажным воздухом и чем-то мужским – терпким, как лес после дождя.

Сердце предательски бьётся чаще.

Не вздумай, Регина! Не вздумай влюбиться! Ещё не время!

Но тело не слушается.

Он проверяет воду, вытирает руки:

– Ну вот, хозяйка, всё готов.

Я улыбаюсь, накрываю на стол. Мы ужинаем, долго вспоминаем работу, он рассказывает, что там изменилось после того, как ушла.

И смотрит на меня так… пронзительно, дерзко и горячо, что я чувствую себя самой желанной женщиной на свете.

В какой-то момент накрывает мою руку своей.

Его ладонь тёплая, сильная. Мир будто замирает на секунду. Я не отдёргиваю пальцы.
Просто смотрю – в глаза, где мягкий блеск и тихое понимание.

– Руслан…

– Я здесь, – отвечает он.

Пауза. Тишина такая густая, что слышно, как тик-так бьётся в груди сердце. Я выдыхаю, чуть улыбаясь:

– Спасибо, но не сейчас. Я ещё не готова…

Он кивает и отнимает руку, берёт кружку, делает глоток. Всё снова становится спокойным, почти будничным – только воздух между нами натянут, как тонкая струна.

Егоров уходит около девяти. Перед дверью останавливается, поправляет воротник, говорит тихо:

– Если что-то понадобится – звони. В любое время.

Я киваю, и в этот момент понимаю: впервые за много месяцев не чувствую себя потерянной.

Смотрю, как за ним закрывается дверь, как исчезает звук шагов на лестнице. А потом облокачиваюсь на стену и долго стою так, чувствуя на ладони призрачное тепло его руки.

***

Новинка Литмоба!

Лика Ланц «Развод. Выживу вопреки»

– Сдохнешь, как бездомная собака, – сказал мой властный муж, когда я осмелилась подать на развод после пяти лет кошмарного брака.
Он вполне способен сломать мне жизнь. Но генеральская дочь просто так не сдаётся! Я выживу вопреки!

https://litnet.com/shrt/CReZ

Глава 8.

Когда мужчина перестаёт быть опорой – он становится стеной.
Холодной, непробиваемой и одинокой.

Горяев

Москва встречает меня привычным холодом – каменным, деловым, бездушным.
Совещания, встречи, переговоры с инвесторами – всё идёт по плану.

Стараюсь держать марку: говорить мало, слушать много. Предпочитаю конкретику, а не словесный мусор, которым пестрят столичные кабинеты.

Два дня в гостинице, два утра с кофе и короткими деловыми завтраками, пара новых контрактов – и всё, пора домой.

Я скучаю по сыну, хоть и не признаюсь себе в этом. По дому тоже скучаю. Даже по Янке – немного.

Вспоминаю Регину, и в груди ворочается что-то похожее на совесть. Не представляю, как она теперь без дома, без семьи…

Гоню эти мысли прочь. Ещё не хватало жалеть её…

На обратном пути из аэропорта ловлю себя на мысли, что устал от звуков, разговоров, суеты. Хочется просто тишины.

Но нужно на работу, необходимо проверить, как там идут без меня дела, подписать срочные бумаги.

Секретарь предупредительно заносит в кабинет чашку кофе с документами на подпись. Вызываю к себе Лискову.

Яна является минут через пять, улыбка натянутая, взгляд растерянный и виноватый. Похоже, что-то натворила.

– Привет! Как перелёт? Устал, наверное? – спрашивает быстро, будто проговаривает заученный текст.

– Нормально, – отвечаю сухо.

Она отводит глаза.

И в этом жесте – что-то неправильное. Как будто что-то скрывает. В голову лезут самые бредовые мысли.

– Ты беременна? – спрашиваю в лоб.

Яна вздрагивает, как от пощёчины.

– Что? Нет! С чего ты взял? – глаза округляются, рука нервно теребит подвеску на цепочке.

– Тогда что случилось? – голос становится ниже. – Только не вздумай врать, Яна. Я всё равно узнаю правду.

Она опускает взгляд, крутит кольцо на пальце.

– Ну… – мнётся. – Мы немного поссорились с Мишей.

Я замираю. Сын. Только одно это слово – и у меня внутри всё сжимается в холодный ком.

– Поссорились? – спрашиваю тихо, без эмоций.

– Он сам виноват, Гордей! – начинает тараторить Лискова. – Приезжаю с работы, а у него двое друзей в комнате: один на гитаре бренчит, другой какой-то безвкусный рэп читает. Голова трещит, я просто попросила вести себя потише. А Миша… вытолкал меня из комнаты и запер дверь на замок.
Я психанула. Ну да, начала колотить ногами. Кричала… Знаешь, обидно было, что меня вот так, как прислугу выставили…

Она оправдывается, будто всё это мелочь. Но я уже не слышу конца фразы. Меня накрывает.

Внутри медленно поднимается волна – ледяная, вязкая, беспощадная. Лицо каменеет, дыхание становится ровным, размеренным, как перед выстрелом.

Ощущаю, как кровь отливает от щёк. В груди сжимается что-то чёрное и безжалостное.

Мышцы спины натянуты, челюсти свело, в висках бьётся пульс.

Как она могла?! Как посмела тронуть моего сына?!

Орала, стучала в его дверь…

Слова Яны тонут в этом внутреннем гуле, как комары в смоле.

Яна видит во мне перемену и мгновенно съёживается. Втягивает голову в плечи, делает шаг назад.

Её зрачки расширяются, пальцы нервно сжимают подол юбки.

Она знает: если я молчу и смотрю словно сквозь человека, значит, в ярости.

– Ой… – выдыхает вдруг, глупо улыбаясь. – Мне же нужно насчёт интервью договориться… Региональный портал ждёт звонка. Я побегу, ладно? Потом, позже, дома поговорим…

И почти бегом покидает кабинет.

Дверь мягко захлопывается, оставляя за собой лишь лёгкий шлейф её пудровых духов.

8.1

Я долго сижу неподвижно, глядя на стол с документами.

Пальцы едва заметно дрожат. Во рту мгновенно становится сухо. В крови гуляет адреналин.

Что ж, надо сначала выяснить, что там произошло на самом деле, и только потом принимать решение, кого и как наказать…

Вечером, едва переступив порог дома, иду в комнату Миши. Яна в машине молчала всю дорогу, считывая моё угрюмое настроение и предчувствуя разбор полётов.

Сдержанно стучу и захожу к сыну. Он сидит за компьютером, готовит презентацию.

– Привет, – говорю спокойно, тихонько хлопаю Мишу по плечу. – Ну как вы тут без меня жили-были?

– Нормально жили, – бурчит сын, нахмурив брови и не отрывая взгляда от монитора.

– А вот Яна сказала, что у тебя были гости. Шумели, вели себя развязно.

– Пап, я что, не могу сюда пригласить друзей? – Миша, наконец, поворачивается ко мне. – Маме музыка и смех не мешали. Наоборот, она старалась быстренько блинчиков напечь, угостить чем-нибудь вкусненьким. А эта коза даже чаю парням не предложила…

– Миша, не кипятись. И не смей оскорблять Яну, – одергиваю парня.

Ещё не хватало, чтобы они тут устроили войну. Ведь всё же нормально было поначалу, какая чёрная кошка между ними пробежала…

– Да? А ей меня оскорблять можно? Это она колотила в дверь и орала, что я здесь никто и звать меня никак. Что ты приедешь и выкинешь меня на улицу к моей нищей мамаше и деду-алкоголику. И мне самое место в трущобах, а не в вашем элитном посёлке.

В комнате звенит тишина. Воздух становится вязким и наэлектризованным. Кажется, достань спичку – и она мгновенно вспыхнет.

А между нами с сыном поднимается стена непонимания, холода, отчуждения.

Но я не позволю ей разделить нас.

Чувствую, как внутри всё сжимается. От негодования ладони сами собой сворачиваются в кулаки.

– Она так сказала? – спрашиваю глухо.

– Родному сыну не веришь? – обиженно поджимает губы Миша.

Он откидывается на спинку кресла и переплетает на груди руки:

– И знаешь, папа, наверное, она права. Уж лучше я буду жить с мамой в какой-нибудь съёмной квартире, чем в вашем богатом доме терпеть эту наглую Яну, которая не даёт мне свободно вздохнуть.

Сын возвращается к экрану, надевает наушники и даёт понять, что разговор окончен.

Стою ещё пару минут, глядя на его спину. Гнев во мне уже не пылает – он стынет, превращается в лёд.

Становится ясно: сын в любой момент может отправиться к матери.

Мысленно он уже – там, на её стороне.

А это недопустимо.

Надо приструнить Яну.

И сделать так, чтобы Мише некуда было уйти…

***

Новинка Литмоба!

Алена Московская "Сохрани мне верность"

https://litnet.com/shrt/qKkY

— Леш, мы же семья...
— Какая семья, Тань!? Правде в глаза уже посмотри! — ошарашил меня муж, — ты хочешь все наладить, а я хочу другую!
Пауза и словесная пощечина.
– Да, Таня, ты мне как жена больше не нужна. Устал я, надоело! Этот дом и ты для меня чужие уже давно.

8.2

Прохожу на кухню – и меня сразу перекашивает от омерзения.

Серая масса из контейнеров, разложенных Янкой в глубокие тарелки, шелест крышек, писк микроволновки…

Ненавистное ощущение обесценивания и пренебрежения. Меня снова пытаются накормить чужой, несвежей, бездушной едой.

И ещё хуже – накормить ею моего сына.

Горло перегораживает кислый ком тошноты.

В один рывок сдёргиваю скатерть. Тарелки, контейнеры, приборы – весь этот аккуратно выложенный «натюрморт» летит на пол, разлетаясь на ошмётки по всей кухне.

Запахи еды смешиваются с моей яростью.

Янка отскакивает, как от удара током, прижимает руки к груди.

Глаза огромные, блестящие, перепуганные. Смотрит на меня так, будто перед ней не человек, а зверь, сорвавшийся с цепи.

И я вижу, что она меня… боится. Это осознание бальзамом ласкает сердце.

Сажусь на стул. Медленно. Нарочно.

Откидываюсь на спинку, вытягиваю ноги.

Холодным, ровным, убийственным тоном бросаю:

– Сядь.

Она опускается на самый краешек табурета, напряжённая, как натянутая струна.
Готовая в любой момент вскочить и бежать куда глаза глядят.

– Значит, моему сыну место в трущобах? – рычу негромко, но достаточно, чтобы она передёрнула плечами.

– Я так не говорила, – лепечет и тут же, как крыса, начинает лгать. – Я говорила, что… надо уважать друг друга… прислушиваться… подстраиваться… Раз мы живём теперь вместе…

– Да ну? – поднимаю бровь. – Вообще-то, есть свидетели. Мне друзьям Михаила позвонить?

Лискова краснеет, опускает трясущиеся руки между колен. На шее выступают багровые пятна, будто у неё аллергия на собственную ложь.

– Г… Гордей… Ярославович… У меня болела голова… День тяжёлый… Предменструальный синдром… мигрень… они смеялись… громко… Кажется, надо мной…

– Ещё и подслушивала? – вздёргиваю бровь.

– Нет-нет! Что вы…

Переход на «вы» – трусливая попытка спрятаться за вежливостью. Лёгкая, но запоздалая женская манипуляция. А жалобы на нелёгкую женскую долю, обусловленную гормональными качелями, тоже могли бы прокатить, если бы она остановилась.

Но Лисковой явно отказали мозги и инстинкт самосохранения.

Видимо, решила, что самоубийство – интересный опыт.

Продолжила нести чушь, глядя мне в глаза и утирая притворные слёзки:

– Просто Миша… Он совсем от рук отбился. Он же целыми днями предоставлен сам себе… Вот я и волнуюсь: а вдруг они там чем-то плохим занимались? Травку курили или употребляли алкоголь, запрещённые вещества?.. Вам бы отправить его после школы в военное училище. Там дисциплина, постоянный контроль, серьёзная физическая подготовка... Или за границу. Есть же какие-то закрытые учебные заведения?..

Внутри у меня происходит взрыв. Настоящий. Такой, который сносит крышу, стены, опоры – и оставляет от хладнокровия только подёрнутые дымом руины.

Но я делаю титаническое усилие. Сквозь зубы, будто рву себе язык, произношу:

– Может, мне его сразу – на зону отправить? Там тоже дисциплина, наблюдение двадцать четыре на семь. И тебе мешать не будет. Как считаешь?

Лицо Лисковой теряет краски, становится белым, как фарфор. Глаза превращаются в стёкла.

Кажется, она, наконец, поняла, что пересекла красную линию.

Медленно поднимается. Колени дрожат, как у новорождённого жеребёнка.

Два шага назад.

Поворот.

Тихое:

– Простите… Я наговорила лишнего… Мне лучше уйти… А на работе я могу остаться?..

– Нет! Утром у меня на моём столе должно лежать твоё заявление по собственному.

Слёзы стекают по её щекам Яны тонкими дорожками.

Но меня они не трогают. Ни на йоту.

Потому что единственное, что по-настоящему важно в моей жизни – мой сын.
И ради него я сотру в порошок любую, кто посмеет открыть рот.

Лискова уходит собирать вещи всхлипывая. А я сворачиваю скатерть, сжимая в ткани всю эту несвежую еду, приборы, тарелки, и выкидываю в контейнер во дворе.

Иду обратно спокойно, как неумолимо надвигающийся шторм.

И штиль внутри меня гораздо страшнее, чем волны, расходящиеся снаружи.

Отправляюсь в кабинет.

Не хочу больше видеть эту дрожащую тварь.

Достаю телефон, прокручиваю контакты, нахожу нужный номер.

Нажимаю вызов.

– Игорь Николаевич, добрый вечер! Горяев Гордей Ярославович беспокоит. Можете уделить мне пару минут?

Мы немного беседуем о биржах, о погоде, о ставке Центробанка, и я аккуратно перехожу к нужному вопросу:

– У вас работает моя бывшая супруга – Регина Львовна. Психолог. Мне очень нужно, чтобы вы сократили её ставку.

– Что, чем-то угодила бывшая? – слышится ухмылка в трубке.

– Хочу, чтобы она уехала из города.

Молчание. Потом ожидаемое согласие:

– Ясно. Хорошо, это можно устроить. Но вы будете мне должны, Гордей Ярославович, – слышу довольные нотки в голосе банкира.

Ещё бы! Держать за яйца владельца такой компании, как «Уралдобыча» – дорогого стоит.

– Конечно. Если что-то понадобится – я к вашим услугам.

Ну вот… Кажется, проблема с Региной решена.

На одном консультировании она далеко не уедет, а значит, ринется покорять столицу.

Во всяком случае, я надеюсь на это.

Но как выяснилось позже, я плохо знал Регину…

***

Дорогие,

хочу познакомить вас с ещё одной историей литмоба

Ария Гесс, Оливия Лоран «Преданная им» (18+)

https://litnet.com/shrt/ntrq

— Развод, — произношу единственное, на что хватает сил.
— Что ты сказала? — шипит мне в лицо Амир, хватая за скулы. — Забудь это слово. Никакого развода. Никогда этого не будет.
— Я уйду! Убегу. Не буду жить так! Я не смирюсь с любовницами!
— Правда? — щурится он, а потом одним движением перехватывает за талию и швыряет на кровать, придавливая своим телом. — Моя жена не хочет мириться с любовницами?
Амир находит пальцами застежку на моем платье и быстро, несмотря на мои сопротивления, тянет ее вниз, обнажая кожу. — …значит будешь делать всё то, что делают любовницы.

Глава 9.

Женщина становится по-настоящему опасной только после того,

как ей разбили сердце. В этот момент она перестаёт бояться

Регина

В этом году какая-то особенно лютая зима. Холод не просто с улицы – он будто поселился в моих костях, под кожей, рядом с сердцем.

Я постоянно мёрзну – то ли от мороза, то ли от одиночества, которое, как новый сосед, уже обустроилось у меня внутри и без спроса включает кухонный свет в три часа ночи.

Учусь жить без семьи. Одна.

Вставать по утрам и варить одну порцию кофе. Не готовить завтрак, потому что для себя одной – нет желания. Мне хватает простого бутерброда с сыром.

Каждый новый день похож на предыдущий, как две снежинки, вырезанные из бумаги по трафарету. Одинаковые, бесполезные, чужие.

Самое больное – телефон. Настоящий предатель.

Рука тянется набрать Мишу, услышать голос сына, спросить про учёбу, про настроение, про что угодно…

Но я одёргиваю себя, потому что он ясно дал понять: моё внимание его тяготит.

Я стала обузой для собственного ребёнка. Персоной нон грата…

От этой мысли внутри всё выворачивает. Хочется выть. И я вою.

Тихо, спрятавшись в ванной, включив воду, заткнув рот полотенцем.

Потому что звукоизоляция в старом доме отвратительная.

Мой рёв будет слышен на всех этажах, и соседи запросто могут позвонить в полицию. Подумают, что меня убивают…

Поэтому впадаю в истерику, лишь предприняв меры предосторожности и максимально избавив окружающих от дискомфорта…

Так обидно, что Горяев запросто выкинул меня из своей жизни. Словно я – не жена, не мать его ребёнка, не женщина, с которой он прошёл половину жизни, а надоевшая одноразовая салфетка.

Я ведь ничего плохого не сделала.

Ничего такого, что могло бы оправдать его измену.

Но Гордей такой, какой есть.
Строгий. Жёсткий.

И как оказалось, очень продуманный игрок: когда нужно оправдать свою вину, он выдувает из воздуха мифического любовника жены.

Пожалуйста, оправдание поступку готово: «Я изменил, потому что она изменяла первая».

Как удобно!

Так удобно, что даже спорить бессмысленно…

А я… я ведь даже из МЧС ушла, когда Егоров начал проявлять ко мне интерес.

Чтобы не давать ни малейшего повода.

Чтобы сохранить семью.

Но Горяев не оценил.

Парадокс: стоило мне стать свободной, как Егоров вновь появился в моей жизни,
внимательный, спокойный, решительный.

И теперь понятно, что больше не отступит, не упустит свой шанс.

Но мне сейчас не до любовей.

Хотя… иметь рядом надёжного мужчину – неплохо. Иногда хочется не держать весь мир на одной уставшей спине.

На работе коллеги почему-то прячут от меня глаза. Интуиция шепчет тревожным голосом: что-то произошло.

Прохожу в кабинет. Ирина поднимает на меня виноватый взгляд:

– Регина Львовна, вас просили зайти к директору.

– Что-то случилось? – меняю сапоги на удобные туфли на среднем каблуке.

– Я… я не знаю… – лепечет она и краснеет до корней волос.

Лжёт. Или боится сказать.

Ладно. Разберусь сама.

Беру в руки планшет, включаю и отправляюсь к руководителю.

Виктор Борисович, мужчина лет пятидесяти, относится ко мне вполне лояльно. Но я вижу, что сейчас он явно нервничает.

– Проходите, Регина Львовна, присаживайтесь.

Перед ним наполовину пустая бутылка минералки. Он наливает мне воду, ставит стакан – руки дрожат.

Да что происходит, чёрт возьми?!

– Регина Львовна, – наконец он начинает, – пришло распоряжение от генерального. Нужно сократить одну ставку психолога. Так как Ирина – мать-одиночка, уволить её мы не имеем права. Уйти придётся вам. Я очень сожалею…

Меня будто ударяют током. Солнечное сплетение складывается в комок. В висках стучит кровь.

Внутри поднимается негодование. Сдерживаю порыв вскочить и уйти, громко хлопнув дверью.

– Но почему? У банка, насколько мне известно, дела идут хорошо. Чем вызвана необходимость сокращения?

Приоров краснеет, наливает воду себе в стакан и опрокидывает одним махом внутрь:

– Не знаю. Не могу сказать. Меня просто поставили перед фактом. Вы знаете, что я хорошо к вам отношусь. Сказал, что такого профессионала, как вы, найти будет сложно.

Приоров краснеет. Смотрит в окно. Вздыхает.

– Я предложил перевести вас в филиал. Но наверху твердят только одно: Горяеву сократить. Выплатить всё, что положено, и отправить восвояси с хорошей характеристикой. Подумайте, кому вы могли перейти дорогу?

9.1

Вот значит как…

Мне даже думать не надо.

Я знаю, откуда ноги растут…

«Любимый муж» постарался.

Сволочь!

Хотя какой он теперь муж – просто человек, который решил, что я должна исчезнуть из его жизни полностью.

Сначала – из дома, теперь – с работы, потом – из города.

Что дальше? Гибель в тайге от упавшей ветки?..

В груди поднимается буря. Такая ярость, такая обида, такая боль – что на секунду я путаю, где нахожусь: в кабинете или в эпицентре торнадо.

Хочется закричать. Швырнуть стакан в стену. Выругаться так, чтобы стёкла дрожали.

Но я сдерживаюсь.

Ни он, ни Горяев не увидят меня слабой.

Отвечаю Приорову спокойно, насколько это возможно в моём состоянии:

– Хорошо, Виктор Борисович. Я вас услышала. Мне нужно отрабатывать две недели, или можно сегодня уйти?

У Виктора Борисовича аж плечи опадают от облегчения, что я не начала рушить мебель.

Мужчина рад, что не видит женских слёз и истерик.

– Я… я начислю вам премию, плюс вы получите расчёт и компенсацию за отпуск. Завтра можете на работу не приходить, займитесь поиском вакансий. Мне очень жаль…

Жаль.

Конечно!

Как же…

Ничего не говорю в ответ.

Язык не поворачивается рассыпаться в благодарностях за то, что выкидывают из компании.

Горько усмехаюсь прописной истине, которую твердила нам преподаватель в университете:

«Мы, женщины, живём в мире, которым правят мужчины. И чтобы выжить, нам нужно быть на голову умнее их…»

Милая моя, вы там немного не договорили…

Не просто умнее – иногда приходится быть жестче, холоднее, расчётливее, чем они способны себе представить.

И у меня, похоже, начинается новая глава.

Та, где рассудительная, спокойная Регина превращается в огнедышащего дракона.

Потому что брошенная женщина – самое опасное природное явление…

***

Рекомендую книгу из нашего литмоба. «После развода. А потом он вернулся» 16+

https://litnet.com/shrt/mWU8

Оказалось, что у мужа есть семья на стороне, а меня он отправил в утиль с щедрым откупом.
Я выжила, справилась, даже более того…
А потом он вернулся.

9.2

Дома долго хожу от окна к столу и обратно, будто пытаюсь протоптать дорожку к решимости.

Телефон в руках вибрирует от моих собственных пальцев – я дрожу, хотя видимых причин быть слабой уже нет.

После увольнения внутри поселилась странная злость. Эмоция, для меня почти не характерная. Не истеричная, не безысходная. Осмысленная.

И холодная.

Такая, что способна двигать горы.

Набираю Егорова. Он берёт трубку почти сразу, будто ждал звонка.

– Регина?

Сглатываю. Волнение в груди сбивает дыхание.

– Мне нужен адвокат. Очень хороший. Надёжный.

Пауза. Руслан Владимирович не уточняет, от кого я хочу защищаться – он слишком умён.

– Когда приехать?

– Сейчас, если можно.

Я отключаюсь и выдыхаю, будто открылась форточка в душной комнате. Пора перестать быть жертвой.

Девочка из Верх-Исецкого района не выстоит в схватке с одним из богатейших людей Екатеринбурга.

Егоров появляется через сорок минут. Как всегда, чисто и аккуратно одет, от него пахнет морозом и терпким одеколоном, ботинки начищены до блеска.

И он не один.

Рядом с ним мужчина лет сорока пяти, в тёмном пальто и деловом шарфе. Острый взгляд, лёгкая небритость, плотная папка в руках.

Сдержанная уверенность человека, который привык решать чужие проблемы.

– Регина Львовна, знакомьтесь. Бореев Александр Валентинович. Один из лучших по семейным и имущественным спорам.

Мы проходим на кухню. Там пахнет мятным чаем, который я заварила себе. Предлагаю мужчинам кофе, они согласно кивают.

Сажусь напротив них, тянусь за кружкой, но пальцы всё ещё подрагивают. Адвокат внимательно наблюдает. Сейчас он больше похож на опытного следователя.

– Рассказывайте всё по порядку, – спокойно предлагает.

Я начинаю. О том, как Горяев выкинул меня из дома. О Мише, которого он забрал к себе.
О Яне. О том, как меня уволили.

Немного обиженно обвиняю бывшего мужа в том, что он давит, манипулирует, отбирает у меня последние точки опоры…

И о том, что я хочу вернуть.

Во-первых, сына. Если получится. Во-вторых, заставить Горяева купить нам с Мишей жильё.

Когда заканчиваю, атмосфера на кухне тяжёлая, воздух плотный, как перед грозой.

Егоров молчит. А Бореев постукивает ручкой по блокноту, в котором делал пометки, и медленно кивает.

– Думаю, квартиру вам купят. И довольно быстро. Ещё и денег положат на счёт.

Я удивлённо моргаю.

– Не знаю… Гордей… Он вышвырнул меня из семьи, лишил работ, дал понять, что я не заслуживаю ни копейки и вообще была нахлебницей, хотя всю жизнь работала…

– Но вы были законной супругой, – спокойно напоминает он. – И имущество, и ребёнок, и компенсации – всё это подлежит дележу или регулировке. И нам это на руку.

Адвокат переворачивает лист в блокноте и рисует схему, отмечает на ней кружочки стрелками.

9.3

– Первое. Миша. Он несовершеннолетний. Суд почти никогда не лишает мать возможности участвовать в жизни ребёнка, если она не асоциальна, не опасна и не лишена родительских прав.

– Я не опасна, – горько усмехаюсь. – Разве что для нервной системы Горяева.

– Тем лучше, – кивает Бореев. – Мы потребуем расширенное общение, а при необходимости – определение места жительства ребёнка с вами.

Сердце вздрагивает.

Я представляю, что Миша… дома. Живёт со мной. Как раньше…

– Второе. Жильё. Вы можете требовать обеспечения себя и ребёнка отдельным жилым пространством.

Я медленно осознаю. Жильё – это не подарок. Это обязанность.

– Но он никогда добровольно…

– Именно, – перебивает адвокат. – И мы на это рассчитываем.

Он рисует ещё один круг.

– И третье – ваше главное оружие. Имущество. «Уралдобыча» – богатая компания. Очень. Давайте говорить прямо: соучредители ни за что не захотят скандала, где держатель основной доли уставного капитала отдаёт пятьдесят процентов жене.
Это подорвёт авторитет Горяева. И вероятнее всего, его снимут с должности генерального директора.

Я с трудом нахожу голос. Во рту становится сухо как в пустыне. Делаю глоток остывшего чая, чтобы смочить слизистую и спросить:

– Он… потеряет пост?

– Почти наверняка, – кивает адвокат. – Если дело дойдёт до суда.

Я представляю лицо Гордея. Как он узнаёт о моих действиях.

Как осознаёт, что его власть, его статус, его бронзовый пьедестал – трещат по швам.

Что я, та самая тихая, удобная, преданная жена, которую можно было выбросить,
могу перевернуть его карьеру одним заявлением в суд.

В груди рождается странное чувство.

Не злорадство. Не месть.

Справедливость.

– Он такого не ожидает, – тихо говорит Егоров, глядя на меня с поддержкой. – Удар будет сильный.

Бореев складывает руки.

– И именно поэтому, как умный человек, он пойдёт на мировое соглашение.
Предоставит жильё. Даст вам свободу. Разрешит общение с ребёнком.
При необходимости – выплатит материальную компенсацию, лишь бы избежать суда.

Я смотрю на этих двух мужчин, и мне становится так тепло на душе. Слёзы наворачиваются на глаза, от понимания того, что я не одна.

У меня есть защита.

Надёжное плечо рядом…

И даже не одно…

Впервые за всё время после развода я не одна.

– Что от меня требуется? – спрашиваю, выпрямившись на стуле.

Адвокат улыбается едва заметно:

– Помощь в сборе документов. Некоторые выписки, подтверждения доходов, брачные бумаги. Я вышлю вам список. Работаем чётко и грамотно. И главное: ни одного самостоятельного разговора с бывшим мужем. Только через меня.

Выдыхаю, как будто, наконец, выбралась из холодной воды, в которой отчаянно тонула всё это время.

– Спасибо. Буду рада, если вы мне поможете, – произношу твёрдо.

Бореев протягивает руку. Его ладонь тёплая, уверенная, крепкая. Противоположность тому холоду, в котором я прожила последние недели.

Когда мужчины собираются уходить, я провожаю их до двери. Егоров задерживается на секунду, кладёт руку мне на плечо.

– Регина, ты всё правильно делаешь. Гордею давно пора столкнуться с настоящей реальностью, а не с выдуманным миром, в котором он царь и бог.

– Думаешь, его это заденет? Он сломается? – спрашиваю.

– Думаю, что он привык ломать всех вокруг, – тихо отвечает Руслан. – Пора кому-то показать ему обратную сторону силы.

Дверь закрывается. А я остаюсь стоять в прихожей, прислонившись к стене.

Кажется, я больше не та сломанная женщина, которая плачет в ванной, чтобы соседи не услышали.

Глава 10.

Мужчина редко осознаёт, что всё рушится…

пока ему в руки не падает тест с двумя полосками.

Горяев

Бессонная ночь заканчивается неожиданно приятным утром: до меня доносится запах яичницы.

Неужели Янка вернулась?

Быстро вскакиваю, надеваю футболку и домашние брюки, шлёпаю босыми ногами на кухню и… замираю в дверном проёме.

У плиты стоит сын.

Серьёзный, вдохновлённый, сосредоточенный, как будто собирается не завтрак приготовить, а открыть ресторан «Миша Michelin».

– Пап, тебе яичницу с помидорами и сыром или обычную? – оборачивается.

Глаза блестят, будто он это делает каждый день.

У меня автоматом лезут на лоб брови.

– Эээ… обычную, – выбираю самый безопасный вариант, потому что подозреваю: у Миши это первый блин, и он может оказаться комом.

И я реально удивлён. Думал, он на кухне максимум может нажать кнопку на кофемашине или чайник включить.

– А сколько яиц? – улыбается, весь такой довольный, деловой. Он определённо рад, что Яна уехала, и мы теперь будем жить вдвоём.

– Три. И не перемешивай, – сажусь за стол и жду обещанное блюдо.

– Принято! – рапортует так бодро, что его бы в армию. Или на программу «МастерШеф. Дети. Экспериментальный сезон».

Он разбивает яйца в сковороду. Масло шипит так громко, будто возмущается.

Миша включает кофемашину, раскладывает хлеб на тарелке, мелькает по кухне, как маленький молекулярный шеф. Глаза горят.

И в этот момент я чувствую что-то непривычное.

Горло сжимает спазм.

Сын счастлив – и это, чёрт возьми, и радостно, и больно одновременно.

А потом…

Запах становится… подозрительным.

– Миша…

– Угу?

– Снимай скорее!

Сын хватает сковородку, поднимает над стеклокерамической плитой, и я вижу чёрный дымок, струящийся вверх.

Кажется, мои яйца подгорели…

Ещё бы! Этот повар включил температуру на максимум. А перед этим себе поджарил порцию. Немудрено, что мой завтрак возмутился.

– Пап, давай я эту выкину и снова сделаю? – с виноватым видом смотрит на меня.

– Нормально всё, Миш. Она не сильно подгорела, – успокаиваю ребёнка и поднимаю тарелку, чтобы получить свою порцию.

Мы завтракаем молча.

Сын наблюдает за моей реакцией, но я невозмутимо поглощаю яйца с дымком.

Ни один мускул на лице не дёргается, только рука постоянно хватается за стакан с водой, чтобы запить очередной кусочек и помочь ему проскользнуть в желудок.

– Пап, в интернете полно пошаговых рецептов. С фото и видео. Я научусь… – вдохновенно обещает наследник.

Терпение лопается – но не из-за него.

Из-за того, что он ТАК хочет быть рядом. Доказать: нам здесь не нужна Яна, Миша может взять готовку на себя.

Я треплю сына по макушке и выдаю готовое решение.

– Сегодня придёт домработница, я звонил в агентство, обещали прислать. Она будет готовить еду и следить за порядком.

– Круто, пап! – восхищённо потирает руки и уминает за обе щеки свой завтрак. – И спасибо, что попросил Яну уехать. Нам вдвоём будет гораздо лучше, правда?

– Конечно, сын, – соглашаюсь, потому что Миша смотрит с такой надеждой, аж плакать хочется.

И если я ночью ещё сомневался в своём решении. Считал, что переборщил с Лисковой, был слишком резок, то сейчас убедился: всё сделал правильно.

Яна – не про дом. Не про детей.

Она – про страсть, драйв, работу.

Любовница – да. Соратница – возможно.

Но жена?..

Нет.

Хотя… уволить её было бы большой глупостью. Таких работников днём с огнём не найти.

Заявление я не подпишу. Пусть остаётся…

***

В офис сегодня опаздываю на час. Пока завезли Мишу, пока в агентство заскочили, отдал ключи для домработницы, в пробке простояли минут десять.

Хорошо, что с утра не было назначено никакой встречи или совещания.

Поднимаюсь к себе, захожу в кабинет и вижу папку с бумагами на подпись.

Верхний лист – заявление с просьбой уволить по собственному желанию от Яны Николаевны Лисковой.

Причём написано от руки и таким нервным, размашистым почерком, будто девочка хотела продырявить бумагу.

Усмехаюсь уголком рта, комкаю заявление и бросаю в урну.

Куда ты денешься, Яна Николаевна?

Под ним лежит конверт, подписанный той же рукой: «Генеральному директору ООО «Уралдобыча», Горяеву Гордею Ярославовичу от PR-менеджера Лисковой Яны Николаевны.

Письмо, значит, решила написать…

Прощальное…

Ладно, посмотрим, много там у тебя накипело?

Беру канцелярский нож, вскрываю конверт, но никакого письма нет.

С виду, там пусто.

Трясу пакет, сдавливаю края, чтобы конверт полностью открылся.

Переворачиваю, и на стол выпадает… тонкая палочка с двумя красными полосками.

Твою же мать!

Она что, беременна?!

Меня накрывает волной холодного шока.

Я даже дышать забываю.

Внутри всё рушится.

Как будто мир взял и провалился под ноги.

Кажется, Лиса Яна меня переиграла…

И впервые за долгое время не знаю, что делать…

Глава 10.1

Прошу секретаря пригласить ко мне Лискову. Срочно.

Жду пять минут. Десять. Пятнадцать. Но дверь так и остаётся закрытой.

Не выдерживаю: жёсткая тревога хрустит по рёбрам, как мороз по льду. Вырываюсь из кабинета и выхожу в приёмную.

– Таня, в чём дело? Вы звонили PR-менеджеру?

Девчонка краснеет, нижняя губа начинает дрожать, будто я сейчас съем её живьём:

– Да, Гордей Ярославович… звонила.

– И что вам ответили? – прошиваю ледяным тоном.

– Н-ничего… Яна Николаевна положила трубку. Я думала, что она… ну… приняла к сведению…

– И почему её нет до сих пор?

– Не знаю… мне сходить за ней? – лепечет эта овца.

– Оставайтесь на месте. Сам спущусь.

Гнев поднимается медленно, вязко, как густая смола. Взрыв ещё впереди, но уже потрескивает под кожей.

С холодной, тяжёлой решимостью отправляюсь в кабинет Лисковой – двумя этажами ниже.

В коридоре меня пытается остановить финансовый директор:

– Гордей Ярославович, буквально пару слов…

Отмахиваюсь, как от назойливой мухи:

– Не сейчас.

Ставицкий прижимается к стене, освобождая путь.

Увидел моё лицо – и мозги сразу включились. Правильно. Сегодня лучше не попадаться мне под руку.

Рывком открываю дверь.

Лискова вздрагивает, будто от выстрела. Сидит, склонившись над монитором. На мгновение задерживает сердитый взгляд на мне… и возвращается к работе, будто я – не генеральный директор, а забытая тряпка у порога.

– Яна Николаевна, я вас вызывал. Почему не явились? – стою перед столом, сунув руки в карманы. Смотрю сверху вниз. Пигалица меняет позу: откидывается на спинку кресла, обхватывает руками коленку.

– Гордей Ярославович, я у вас больше не работаю. Заявление подала с утра. Как вы и просили. Сейчас закончу дела – и уеду домой.

Я морщусь, будто кислоты хлебнул:

– Во-первых, ты обязана отработать две недели. Во-вторых, я не подписал твоё заявление, – сверлю её взглядом, ощущая, как гнев расходится по сосудам горячей волной.

Янка приподнимает бровь, скрещивает руки на груди, будто ставит между нами баррикаду и ядовито цедит:

– А что ж не подписали? Решили, что я ценный кадр? Или совесть проснулась? Не смогли будущую мать-одиночку выгнать на улицу?

Она бросает эту фразу так, будто швыряет кирпич мне в лицо.

Внутри начинает клубиться ярость.

Лёд – моя вечная броня – плавится. И мне не нравится это чувство: неконтролируемое, грязное, опасное…

– Почему ты не сказала о беременности раньше?

Я действительно хочу это знать. Мне нужно объяснение. Простое. Человеческое. Без яда.

Но вместо этого Лискова взрывается – истерично, нервно, резко:

– Да потому что!!! У меня гормональные качели! Я не выношу запаха еды, у меня болит голова, я стала раздражительной, меня всё бесит! И когда твой сын устроил дома рок-фестиваль, я сорвалась и наговорила ему всякого… Ты же ВСЕГДА будешь выбирать его. Только его! Ни меня, ни жену, ни нашего ребёнка – а Мишу! Своего любимого сыночка!

Говорит и указательным пальцем почти тычет мне в грудь.

– Он твой наследник! Ты в нём хочешь воплотить свои нереализованные мечты. И поэтому не замечаешь, как плохо МНЕ!

Она тяжело выдыхается и заканчивает свой спич уже тише:

– Всё, Горяев, я решила: ребёнка воспитаю одна. Тебе он всё равно не нужен…

Произносит твёрдо, как приговор.

В груди что-то царапает, сердце горит огнём. Рефлекторно сую руку под пиджак и растираю болезненное место.

Лискова замечает, но ей плевать.

Мне скоро стукнет пятьдесят. Я должен быть хладнокровным и рациональным.

Но эта новость… эта мысль… ребёнок…

Само собой, я не брошу его. Не имею права.

Ребёнку нужна семья.

Но как соединить всё это: Мишу, Яну, малыша, который появится на свет?

Как объяснить сыну, что у него будет брат или сестра? Что отец снова женится?

Чёрт…

Да Миша меня возненавидит!

Стою и молчу, потому что больно даже дышать.

Грудь сжимает тисками, в голове туман, в ногах слабость, по спине холодный пот.

Приступ сердечный, что ли?..

Лискова истолковывает это затишье по-своему:

– Ты даже не пытаешься увидеть, как мне тяжело, – бросает Яна, поднимаясь из-за стола.

….! Яна! Да мне бы сейчас не грохнуться мордой об стол и в морг не уехать…

Но язык не слушается.

Оказывается, страх сдохнуть парализует почище стрихнина.

– Так что не переживайте, Гордей Ярославович. С вашими семейными приоритетами я знакома. И очень давно сделала выводы.

Она делает шаг мимо меня. Открывает шкаф, берёт сумку, пальто и выходит из кабинета.

А я стою и боюсь сделать шаг...

Достать телефон из кармана…

Кажется, одно движение, и жизнь оборвётся…

Давай, Горяев, бери себя в руки и действуй!

Трусом ты никогда не был!

Верни себе нормальную жизнь!