Соня
Крепко сжимаю пальцами руль, пока въезжаю на подъездную дорожку Миллеровского особняка. Двор утопает в роскоши: идеальный газон, дорогие автомобили, высокий кованный забор. Дом, в котором с недавних пор хозяйничает моя мать — Зоя. Когда-то скромная и несчастная преданная мужем женщина, теперь — жена одного из самых влиятельных людей города.
Глашу двигатель, пару секунд просто сижу, глядя в лобовое стекло, и пытаюсь собрать себя по кусочкам. Бросаю на спящую в детской переноске Варю. Руки бьет мелкая дрожь, а сердце отбивает тревожный ритм. Я не плачу. Уже не могу. Все слёзы я оставила дома, в комнате, где ещё пахло им. Мужем, который, как и мой отец оказался предателем.
Выдыхаю, расправляю плечи и вылезаю из машины.
— Иди сюда моя маленькая, — осторожно беру на руки свою двухлетнюю дочь.
Я почти бегу по мощеной тропинке к дому, прижимая к груди свою малышку. В глазах жжёт, горло сдавливает от подступающего крика. Сердце колотится так, будто пытается вырваться наружу.
— Мам? — зову я, переступая порог.
Мама оборачивается от лестницы, на которой стоит с телефоном в руках. Её голубые глаза мгновенно сужаются.
— Что случилось?
Сглатываю.
Ещё вчера мы говорили по телефону, и я улыбалась, рассказывая, как Егор научился складывать трехзначные числа в уме, а Миша начал ходить на футбол. Тогда ещё всё было по-прежнему. Тогда я ещё не знала.
— Соня? — мама тревожно всматривается в мое лицо, в мои взъерошенные волосы, в дрожащие губы. — Господи, что случилось?
Я всхлипываю и шагаю вперёд. В следующее мгновение я уже чувствую, как материнские руки крепко обнимают меня, как ладонь гладит меня по спине, как пахнет домом — чем-то родным, тёплым, защищённым. Я больше не могу сдерживаться.
— Он мне изменил, мама, — выдыхаю я, зарываясь лицом в плечо матери.
Эти слова прожгли меня изнутри.
Мама замирает на мгновение, потом сильнее прижимает нас с дочкой к себе.
— Он мне изменил, — голос срывается, и в груди что-то болезненно сжалось. — У него… другая.
— Давай, отнеси Варюшу в спальню, и проходи в гостиную, — тихо говорит она. — Расскажешь всё.
Я отношу дочку в детскую, которую Макар Константинович когда-то любезно выделил для нашего большого семейства. Осторожно перекладываю ее в кроватку с бортиками и возвращаюсь к маме.
Сажусь на мягкий диван, обхватив себя руками. Мама рядом, внимательно и слишком спокойно смотрит. Она всегда такой была: железной, выстоявшей даже тогда, когда жизнь ее ломала. Но сейчас мне хочется видеть в ней не эту несгибаемую женщину, а просто маму.
— Ты уверена? — мягко спрашивает она.
Я горько усмехаюсь.
— Мам, я же все-таки прокурорская дочь! Разве я когда-нибудь, утверждала хоть что-нибудь, не имея никаких фатов?
Мама молчит.
— Я видела их. В ресторане. Он целовал её … А потом они ушли в номер. — я стискиваю зубы. — Я не смогла пойти за ними. Просто стояла там и смотрела, пока они…
Мама молчит. Не кидается фразами вроде «Все мужики изменяют» или «В измене всегда виноваты двое». Она просто внимательно смотрит, и от этого становилось ещё больнее. Потому что теперь это была не просто боль. Это была боль, которую кто-то видел. Боль, которую разделили.
— Как вообще узнала, что он в ресторане с другой? — наконец тихо спрашивает она.
Я всхлипываю и выпрямляюсь.
— Телефон, — хрипло отвечаю я. — Он оставил телефон на кухне, а я… Я даже не хотела! Честное слово, мама, я не хотела туда лезть! Но он вибрировал… И там…
Я не могу договорить. Мне снова не хватает воздуха. Она зажимаю рот ладонью, как будто это может хоть как-то сдержать рыдания. Но мать, кажется, всё понимает без слов. Она убирает выбившуюся прядь волос с моего лица и осторожно проводит ладонью по её спине.
— Мальчишки знают? — мягко спрашивает она.
Я мотаю головой.
— Нет… нет… Я… я просто сказала, что мне нужно уехать на пару дней. Они остались у свекрови. Как я им скажу, мама? Как? Что я скажу Егору и Мише? Что их папа… что он больше не с нами? Что он нас предал?
Я поднимаю взгляд на маму, которая всё так же молча сидит рядом. Её пальцы чуть сжимают мою ладонь, но вдруг в тишине раздаётся уверенный, тяжёлый шаг. Я вздрагиваю. По коридору, как всегда неторопливо, идёт Макар Константинович.
Я тут же выпрямляюсь, смахиваю ладонью остатки слёз, но знаю — он уже всё увидел. Этот человек всегда замечает больше, чем кажется. Властный, холодный, пронизывающий взглядом насквозь. Не смотря на свою расположенность ко мне, как маминой дочери, он до сих пор внушает в меня страх, хотя ни разу даже не повысил голос.
— Софья, — ровным голосом произносит он, останавливаясь в дверном проёме. — Рад тебя видеть.
Я киваю, но он продолжает изучать меня взглядом, и на его лице появляется лёгкое напряжение.
— Что случилось?
Мама молчит. Она не спешит отвечать, давая мне возможность заговорить самой. Миллер может быть холоден, как лёд, но я знаю — ему не чужда жалость.
— Всё в порядке, — выдыхаю я, но голос выдаёт меня дрожью.
Его глаза медленно прищуриваются.
— Ты пришла с ребёнком в слезах. Очевидно, что что-то не так. Неужели я должен вытягивать из тебя правду?
Я сглатываю. Его взгляд — как лезвие. Я чувствую, как мурашки пробегают по коже, и невольно отвожу глаза.
— Соня, говори, — тихо, но твёрдо произносит он.
Мама всё так же молчит, но я чувствую её взгляд. Её молчаливую поддержку. Я не выдерживаю и шепчу:
— Мне Павел изменил, — мой голос предательски дрожит.
На лице Макара Константиновича ничего не отражается. Ни удивления, ни сочувствия. Только напряжённость в линии челюсти. Он медленно делает шаг вперёд.
— Он… у него другая.
В комнате наступает тишина. Я чувствую, как воздух становится гуще, как обостряются все мои чувства. Макар Константинович не спешит говорить. Он просто стоит, тяжело разглядывая меня, словно оценивая масштаб катастрофы.
Соня
— Девочки, я не против, что бы вы здесь плакали, но Зоя мне нужно напомнить, — говорит Миллер, обращаясь к маме, — что через час ко мне приедут важные люди.
Она понимающе кивает.
Я поднимаюсь с дивана, глубоко вдохнула.
— Я, наверное, поеду. Сейчас только Варю разбужу.
Макар смотрит на меня так, что в груди сжимается. Он не был тем, кто разбрасывается словами или эмоциями. Но сейчас, в его взгляде, мелькает что-то похожее на заботу.
— Ты остаёшься здесь, — он не предлагает, приказывает. — не надо тебе сегодня больше никуда ехать.
— Я с Макаром полностью согласна, Соня. Ни тебя одну, ни тем более с Варварой мы никуда не отпустим, — твердо сообщает мать.
Я удивлённо моргаю.
— Но…
— Ты остаёшься, — повторяет он. — Сегодня ты не поедешь никуда.
Эта его твёрдость, меня почему-то успокаивает больше, чем десятки ласковых слов.
— Ладно, — шепчу я. — Спасибо.
Макар молча кивает и направляется к выходу из дома.
Мама смотрит ему вслед, пока дверь не закрывается.
— Он прав, — тихо сказала она, подсаживаясь ближе.
— Я без вещей, — устало произношу, наблюдая через панорамное окно за тем, как мамин муж выходит из дома.
— Не страшно. Мы с тобой одного размера. Возьмешь что-нибудь из моего, — продолжает мама, вставая с дивана. — Пойду гляну как там моя булочка и вернусь.
Я устало киваю. Внутри мне хочется завывать, но эти эмоции немного приглушает страх перед Миллером.
— Варя спит? — спрашиваю я, когда мама возвращается.
— Да, — кивает. Мама. — Так крепко спит, даже не шевелится.
Мама молча наливает кипяток в чашку, а потом протягивает мне.
— Сонечка, может пойдемте на кухню? Я тебя обедом накормлю. Чаю выпьем. Глядишь и легче станет.
Непроизвольно, горько улыбаюсь.
— Спасибо мам, но что-то не хочется.
— Ну, это сейчас не хочется, а как увидишь какую я рыбу запекла, то сразу захочется — мягко говорит мама.
Я киваю, но сказать что-то в ответ не успеваю — в комнате раздаётся звук открывающейся входной двери. Я поднимаю голову и замираю. В гостиную один за другим входят мужчины в строгих тёмных костюмах. Их пятеро. Высокие, сдержанные, с напряжёнными лицами.
Мама тут же встает, бросив на меня быстрый взгляд, словно предупреждая, чтобы я не паниковала.
— Добрый день, господа, — произносит она ровным голосом, хотя я замечаю, как её пальцы сцепляются в замок.
Один из мужчин, самый высокий из них решительно шагает к нам. Остальные стоят на месте.
— Добрый день, Зоя Витальевна, рад вас видеть, — его голос был низкий и бескомпромиссный, жесткий.
Совершенно неожиданно он подходит к маме и обнимает ее.
Я ошеломленно хлопаю глазами. Надо же, прям как в фильме «крестный отец», только печатку никто не целует.
— Я тоже рада тебя видеть, Тимур, — улыбается мама.
Тимур? А это вообще кто?
Я осторожно встаю, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Варя в этот момент подает голос из детской, и я ловлю на себе несколько внимательных взглядов.
— Здравствуйте, — киваю мужчине и перевожу взгляд на маму. — Мам, Варвара, кажется, проснулась, я к ней пойду.
В этот момент я ловлю на себе взгляд Тимура. Холодный, пронзительный, цепкий. Такой, что невольно хочется поёжиться и отвести глаза. Но я держусь, стою перед ним, будто меня пригвоздили к полу.
— А это… — медленно произносит он, продолжая прожигать меня взглядом.
— Это моя дочь, София, — улыбается мама.
— София, — он произносит моё имя с такой интонацией, будто пробует его на вкус, примеряет к ситуации.
Я медленно киваю, словно подтверждая, что это действительно я. Но почему-то от этого мне не становится легче. Варя в детской начинает плакать громче, и это даёт мне повод сбежать.
— Мне нужно к дочери, — голос звучит ровно, но внутри всё дрожит от напряжения. — Извините.
— Конечно, — наконец говорит он и делает едва заметный жест рукой, отступая в сторону. Остальные мужчины стоят недвижимо, словно каменные изваяния. Я ощущаю на себе их взгляды, но не решаюсь обернуться. Просто выскальзываю из гостиной в коридор и спешу к Варюше.
Она сидит в кроватке, потирая кулачками глаза, и всхлипывает.
— Мам, — протягивает она мне ручки, и я мгновенно её подхватываю. Варя прижимается ко мне, тёплая, мягкая, моя. Мой единственный якорь в этом доме, в этой ситуации, в этом мире.
— Всё хорошо, моя сладкая, — шепчу я ей в волосы, поглаживая спинку. — Я здесь.
Она немного успокаивается, утыкается носом мне в шею, и я глубоко вдыхаю, стараясь собраться. Нужно держаться. Ради нее. Ради мальчишек. И ради себя.
Покачивая малышку на руках, я подхожу к окну.
Кто этот Тимур? Почему мама никогда мне о нем не рассказывала? И почему у меня такое чувство, что он и меня уже просканировал насквозь?
— Соня, — голос мамы заставляет меня обернуться. Она стоит в дверях, мягко, но настойчиво глядя на меня. — Моя ласточка проснулась, — воркует мама, пойдя к нам. — Бабушка по тебе так соскучилась…
Варя тут же начинает тянуть к ней свои ручки и перебирается к бабушке, крепко обнимая ее за шею.
— Сонечка, вам сейчас что-нибудь нужно?
— Варю только покормить.
— Поняла. Тогда, я пока разберусь с… гостями и разогрею ей супчик. У мня свеженький, с индейкой.
— Конечно, мам, — киваю и принимаю ребенка обратно.
— Мам, а кто такой этот Тимур? — тихо спрашиваю я, словно маятник покачиваясь из стороны в сторону.
— Разве ты не знаешь?
— Нет, — отрицательно мотаю головой.
— Это племянник Макара — Тимур Вебер. Сын ее сестры.
Этот ответ мне ничего не даёт, но спорить я не собираюсь. Просто выдыхаю, прижимая Варю крепче, и киваю.
Когда мы оказываемся на кухне, то сразу сажу дочку на высокий стул и даю ей горбушку домашнего хлеба. Ей нужно что-то пожевать, а мне — что-то делать руками, чтобы не думать ни о муже, ни о странном мужчине в гостиной. Но мысли всё равно упрямо возвращаются ко второму.
Вебер
Я вхожу в кабинет Макара Миллера. Здесь пахнет кожей, крепким алкоголем и властью. Властью, которая здесь не просто так. Мы её взяли. Захватили. Подчинили. Теперь она течёт в наших венах, в каждом решении, в каждом приказе.
Макар сидит за столом, пальцы сцеплены в замок, взгляд тяжёлый, цепкий. Он не привык повторять дважды, впрочем, как и я.
— Всё идёт по плану? — спрашивает он, едва заметно кивая в сторону телефона, который лежит перед ним.
— Всё под контролем, — бросаю я, усаживаясь в кресло напротив. — Партнёры держат слово, конкуренты не высовываются. Но если что — мы их заставим. Как обычно.
Миллер медленно кивает. Ему не нужно ничего объяснять. Он знает: если я сказал «заставим», значит, заставим.
— Что с грузом? — его голос спокоен, но я знаю, что за этим спокойствием притаилась безжалостность.
— Всё чисто. Контейнеры проверены, наши люди на месте. Если кто-то и думал сунуться, то передумал.
— Финансовые потоки? — уточняет он.
— Белый бизнес прикрывает всё, что нужно. Никаких утечек. А те, кто не понимает, что мы тут закон, скоро это осознают.
Он довольно улыбается, но затем снова становится серьёзным. Мы обсуждаем детали распределения зон влияния, безопасность, финансовые отчёты, влияние на чиновников. Каждый пункт отточен, каждая деталь выверена. Мафиозная империя под контролем, как идеальный механизм. Разговор идёт гладко, но в какой-то момент я ловлю себя на том, что не слышу половины его слов. Потому что в голову лезет она. Дочь супруги Миллера. Жаль, что я раньше ее не видел. Но это и не удивительно, потому как здесь я бываю крайне редко.
Я заметил её сразу, как вошел в дом. Точнее, я заметил в ее глазах не только страх, но и что-то ещё. Искра. Вызов. Что-то, что чертовски цепляет. Что-то, что заставляет кровь в венах закипать, а внизу живота напрягаться.
— Тимур, ты меня слушаешь? — голос Макара вытаскивает меня из мыслей.
Я усмехаюсь.
— Да. Я слушаю. Просто думаю, что нам нужно пересмотреть контроль над новыми поставками.
Макар прищуривается, но ничего не говорит. Он привык к моим отступлениям, потому что знает — я всегда возвращаюсь к делу.
Но сейчас я хочу вернуться не к этому. А к ней.
Я встаю, застёгиваю пиджак.
— Завтра встреча с мэром, не забудь, — напоминает Макар.
— Разумеется, — отвечаю, направляясь к двери.
— Тимур, — голос Макара заставляет меня остановиться. Он медленно поднимается из-за стола, подходит ближе. — Не хочешь пообедать с нами? С семьёй? Останься на ужин. Сядем за стол как семья, — произносит он, словно невзначай.
Я скептически смотрю на него.
— С каких пор мы устраиваем семейные посиделки?
Макар лишь пожимает плечами.
— Сегодня исключение. Ты редко здесь бываешь. Думаю, тебе стоит познакомиться поближе… со всеми родственниками.
Я понимаю, о чём он. Чувствую, как внутри что-то сжимается в предвкушении. Но не подаю виду.
— Ладно. Только ненадолго.
Он кивает и нажимает кнопку на столе. Через секунду в кабинет входит охранник.
— Пусть люди расходятся, — коротко бросаю ему.
Помощники молча кивают и выходят. Через пару минут я слышу, как оживает дом. Гул голосов, приглушённые шаги — мои люди покидают территорию. Они знают порядок: если я сказал «свободны», значит, действительно свободны. На сегодня.
Я скрещиваю руки на груди, прислоняясь к дверному косяку, и бросаю взгляд на Макара.
— Так, где обед?
Он усмехается, встаёт и жестом приглашает меня следовать за ним.
— Пойдём. Тебе понравится.
Мы выходим из кабинета, проходим по широкому коридору, устланному дорогим ковром. В гостиной, супруга Миллера накрывает обед. На белоснежной скатерти дорогой фарфор, серебро, графины с вином. Всё идеально.
В этот момент раздаётся звонок. Макар поднимает трубку, вслушивается в голос на том конце линии и морщится.
— Я отойду на минуту, — бросает он, направляясь к выходу.
Как только за ним закрывается дверь, Зоя, супруга Макара, поворачивается ко мне.
— Тимур, позови, пожалуйста, Софию с кухни, — просит она ровным голосом.
Я медлю буквально мгновение, а затем разворачиваюсь и направляюсь в сторону кухни.
— София, — зову ее я.
— Что? — резко выпрямляется она и вскидывает на меня вопросительны взгляд.
— Вас, там… — скольжу взглядом по ее фигуре, мысленно подчеркивая все достоинства этой молодой женщины.
— Что? — хлопает глазами.
— Зовут, — сглатываю.
— Мама?
Киваю.
— Ой… Хорошо. Только, присмотрите пару минут за Варварой, пожалуйста. А я сбегаю, узнаю, что она хочет.
— За кем? — переспрашиваю, не сразу осознавая, о ком речь.
Я моргаю.
— За ней, — София кивает в сторону жующего хлеб ребенка. — Чтобы со стула не выбралась, — и не дожидаясь ответа, быстро выходит из кухни.
Я остаюсь стоять, переваривая сказанное. Присмотреть за ребёнком? Я?
Чёрт.
Перевожу взгляд на ребёнка. Ей около двух. Светлые кудри падают на пухлые щёчки, а огромные глаза внимательно изучают меня. В них нет страха, только любопытство. Маленький человек, который ещё не знает, что мир полон опасностей.
Надеюсь, она не будет орать.
Я остаюсь один на один с ребёнком. Она по-прежнему сидит, внимательно разглядывая меня. Я смотрю на неё в ответ, не зная, что делать. Чёрт, я привык иметь дело с людьми немного постаршее. С теми, кого можно сломать или подчинить. А что делать с малышкой, которая едва умеет говорить? И умеет ли?
— Эй, букашка, — пробую я, приподнимая уголок губ в ухмылке.
Она чуть наклоняет голову, словно оценивает меня. Она протягивает ручку.
— Дааай! — требует она.
— Что дать? — я усмехаюсь, но опускаю глаза вниз и замечаю, что из-под пиджака торчит портупея. Наверное, она заметила ее раньше.
— Нее… Это – фу! Ка-ка! Тебе такое нельзя.
— Зя! — кивает.
— Ешь свой хлеб и не отвлекайся.
Соня
Я сижу за столом, разрезая на мелкие кусочки овощи для Варвары, пока она вертеться словно егоза на все стороны. Щёки у нее уже в крошках, руки испачканы, а взгляд скачет по комнате, цепляясь за всё подряд, но не за еду. Детская вилочка в её пухлых пальчиках замирает на полпути ко рту, когда она замечает на краю стола что-то более интересное.
— Варя, кушай, — мягко напоминаю я, пододвигая тарелку ближе.
— Да-да, — рассеянно кивает она, но тут же засовывает в рот одновременно и кусок курицы, и половинку огурца, запихивая их с усердием, от которого мне самой становится не по себе.
— Варя… — я смеюсь, но смех тут же застывает в горле, когда ловлю на себе пристальный взгляд Тимура. Он сидит напротив, чуть подавшись вперёд, и смотрит прямо на меня. Не на Варвару, которая сейчас, кажется, пытается запихнуть в рот ещё и ложку, а именно на меня.
— Что? — тихо спрашиваю я, чувствуя, как лёгкое смущение предательски растекается по коже.
— Ничего, — Тимур медленно откидывается на спинку стула и делает глоток воды. — Просто смотрю.
Мне хочется отвести взгляд, но почему-то не получается. Я сглатываю, делая вид, что мне срочно нужно поправить ложку в руках дочери.
— Ты когда-нибудь думала открыть своё дело? — вдруг спрашивает он, так, словно это просто случайный вопрос за завтраком.
— В декрете? — хмыкаю.
— Так, а в чем проблема нанять няню? — он наклоняет голову, изучая мою реакцию.
— В том, что помимо этого ребенка у меня есть еще двое, — отвечаю я спокойно, поправляя на коленях сползающую Варвару.
— Еще двое? — вскидывает брови, бросая взгляд в сторону Миллера.
Мне неприятна его реакция. Такое чувство, что с тремя детьми я стала какой-то ненормальной. Клуша тупая, которая только и умеет раздвигать ноги и производить на этот свет детей. Очень, к слову, красивых детей.
Обижено поджимаю губы.
— А вас это удивляет?
— Прости если обижу, но ты не похожа на женщину, у которой трое детей. В хорошем смысле, — добавляет он чтобы хоть как-то исправить свое положение.
Я смотрю на маму, она тоже немного шокирована его словами.
— Именно поэтому надо, чтобы у Софии было своё дело, — исправляет ситуацию Миллер. — Чтобы не зависеть ни от кого. Чтобы быть свободной. И быть уверенной в том, что сможешь сама прокормить своих детей в случае чего.
Миллер говорит спокойно, рассудительно, но его слова эхом отдаются в моих мыслях, возвращая меня к мужу. Сволочь! Как можно было столько лет нашего брака променять на одну прошманду? А может она у него и не одна была, кто ж его знает. Пол жизни по командировкам прокатался. Да, деньги он действительно зарабатывал не плохие. Мы с детьми никогда ни в чем не нуждались. Но разве это отменяет предательство с его стороны?
— Я вообще-то согласна с Макаром, — поддакивает ему мама. — Сонечка, тебе надо подыскать няню и найти свое дело.
Свободной. Это слово отзывается во мне чем-то далёким, почти забытым. Тем, о чём я давно перестала мечтать, потому что когда у тебя появляется семья, то свобода становится чем-то недостижимым. Варвара чавкает, а затем радостно хлопает в ладоши. Я вздрагиваю, а Тимур смеётся, и этот звук почему-то звучит слишком тепло.
Варвара довольно причмокивает, сжимая в пухлых пальчиках огурец. Она грызёт его с усердием, но тут же замирает, сощурившись, словно обдумывая что-то важное. Потом, с полной серьёзностью, протягивает огурец через стол Миллеру.
— На! — говорит она требовательно, её огромные глаза смотрят на него с ожиданием.
Я напрягаюсь, не зная, как отреагирует серьёзный, всегда невозмутимый мужчина. В комнате повисает секунда тишины. Макар, который сидит рядом, усмехается, а я даже чувствую, как уголки моих губ тянутся вверх. Он смотрит на крошечную ладошку, в которой покоится наполовину надкусанный огурец, а потом — на Варвару. Его бровь чуть приподнимается, но он не отводит взгляда.
— Ты мне это? — уточняет он.
— Да! — кивает Варвара, нетерпеливо двигая рукой ближе.
Макар медлит, словно взвешивает ситуацию, а потом с видом человека, привыкшего принимать судьбоносные решения, осторожно берёт огурец двумя пальцами.
— Спасибо, Варвара, — говорит он с неожиданной серьёзностью. — Голодным я у тебя на старости лет, точно не останусь.
Варвара довольно улыбается, и я не выдерживаю — тихо смеюсь:
— Добрая девочка.
— Судя по тому, как она мне его вручила, отказаться было невозможно, — произносит Макар.
Варвара, довольная собой, принимается за хлеб, а я украдкой наблюдаю за Тимуром.
— А муж, разрешит уйти жене в большой бизнес? — внезапно спрашивает Вебер и прицельно смотрит на меня.
Меня передергивает от его вопроса, и я снова невольно вспоминаю Павла. В голову лезут картинки того, что он сейчас делает с другой женщиной.
— А кто его спрашивать будет, — небрежно бросает Макар Константинович.
— В современно мире это нормально, что женщина хочет себя реализовать, — добавляет мама, сглаживая неловкий момент.
— Ну если так, — усмехается Тимур.
— Мне кажется, — говорит мама, отпивая чай, — что детям надо чаще общаться с мужчинами. Сильными, заботливыми…
Я чуть не поперхнулась. Это её намёк? Я бросаю на неё взгляд, но она делает вид, что говорит совершенно невинно.
— Мам, Варе пока важнее уметь не разбрасывать крошки, чем разбираться в мужских качествах, — говорю я с лёгкой улыбкой.
— А тебе? — неожиданно спрашивает Тимур.
Я замираю, встречаясь с его взглядом. Он спрашивает это как-то слишком спокойно, будто невзначай, но в его глазах читается любопытство.
— Что «мне»? — переспрашиваю я, надеясь, что он сменит тему.
— Тебе важно, чтобы рядом были сильные мужчины? Надёжные? — его голос низкий, спокойный, но он будто изучает мою реакцию.
— Мне важно, чтобы рядом были люди, которые меня понимают, — фыркаю я, поправляя край салфетки на столе. — Чтобы я могла на них положиться.
Соня
Я прохожу мимо кухни, когда слышу её резкий голос. Она говорит громко, с такой злостью, что я невольно замираю в дверном проёме.
— Да, Соня у нас! — её голос звенит от раздражения. — И не вздумай приезжать, охрана тебя не пропустит!
Я чувствую, как внутри всё сжимается. Сердце пропускает удар. Павел. Это он.
— Когда будет готова, сама тебе позвонит, — продолжает мама, а потом резко добавляет: — Если вообще захочет!
Я осторожно выглядываю. Мама стоит спиной ко мне, сжимая телефон. Её плечи напряжены, словно она готова в любую секунду наброситься на человека по ту сторону связи. Я никогда не видела её такой.
— Нет, ты не понял, — она медленно, но отчётливо произносит каждое слово. — Твоё появление здесь — последнее, чего она сейчас хочет. Она с Варварой побудет несколько дней у нас.
Я вцепляюсь пальцами в косяк двери, пытаясь осознать, что вообще происходит. Павел искал меня? Хотел поговорить?
— Я понимаю, что вы взрослые люди и разберетесь сами… Разберетесь, когда она будет готова, а сейчас оставь нас в покое. И не звони мне больше!
Мама ещё что-то говорит, но я уже не слышу слов, только её раздражённый тон. Потом она сбрасывает звонок, и в кухне повисает напряжённая тишина.
Я делаю шаг назад, собираясь уйти, но половица предательски скрипит. Мама резко оборачивается, и наши взгляды встречаются. В её глазах мелькает растерянность, но почти сразу её сменяет твёрдое выражение.
— Ты подслушивала? — тихо спрашивает она.
— Павел звонил? — голос у меня чуть дрожит.
Мама вздыхает, проходит мимо меня в гостиную и садится в кресло. Она потирает виски.
— Давление, кажется, поднялось, — вздыхает. — Звонил, — наконец говорит она. — На тебя жаловался. Говорил, что заблокировала его номер.
— Конечно, заблокировала! — вспыхиваю я, и в груди что-то тяжело сжимается.
— Я тебя понимаю, как никто Софья, — говорит она, и в её голосе сквозит усталость. — Я сама прошла через предательство отца. Но тебе все равно придется с ним поговорить. У вас дети, в конце концов.
— А о детях он думал, когда любовницу себе заводил? — слезы, которые я старательно сдерживала целый день, наконец-то вырвались наружу.
— Ооо… об это они думают в самый последний момент, — вздыхает.
— Мам, как ты думаешь, он мне часто изменял в своих этих, бесконечных командировках?
Пожимает плечами:
— Да, кто ж его знает…
— Я не хочу его слышать, — говорю я, сквозь слёзы. —сейчас не хочу. И понимать его тоже!
Мама не отвечает, и я чувствую, как между нами растет тягучая тишина. Никаких больше слов не требуется, хотя они и повисли в воздухе, тяжёлые и невыносимые. Я знаю, что она переживает за меня, но мне нужна пауза. Только так я смогу хоть немного собраться.
— Если что-то нужно, ты знаешь, где меня найти, доченька, — говорит она, вставая. — пойду проверю как там Варя спит.
Я киваю, не зная, что сказать в ответ. Мама идет в детскую, оставляя меня одну в пустой гостиной.
Я смотрю в одну точку, пытаясь собраться, но мысли в голове скачут, как бешеные.
Что, если Паша просто перестал видеть во мне женщину? Кто я для него? Правильно, кухарка, нянька, полотёрка и иногда медсестра. О чем со мной можно говорить? О гипоаллергенных подгузника? Или о том, где купить хорошие кроссовки детям?
В моей голове всплывают воспоминания о том, как мы раньше были близки, как Павел держал меня в своих руках, как я чувствовала себя важной, желанной. Но где теперь эти чувства? Давно я не ощущала его внимания, его восхищения. Что если он потерял всякое желание ко мне?
Прикрываю глаза, пытаясь прогнать эти мысли.
Я же для него больше не женщина. Я — рутина, давно ставшая частью обыденности. И вдруг я понимаю, что боюсь услышать от него именно это. Поэтому сбежала сверкая пятками к маме под крыло. Потому что здесь меня никто не упрекнёт в этом.
Соня
— Соня, — Павел одним движением разворачивает меня к себе. Злой, аж пар из ушей идет.
— Какой развод? Я тебе его не дам!
Мы стоим на тротуаре перед школой, наших старших детей. Варя спит в коляске.
— А кто тебя спрашивать будет? — смотрю ему в глаза.
— Ты о детях подумала? — муж пальцами сжимает мое плечо.
— А ты о них думал, когда на другую бабу лез?
Павел хмурится, его челюсть сжимается.
— Да потому что у нас с сексом проблемы! — голос его сорвался на шепот, но в нем все равно звучит злость. — Тебя вечно голова болит, то устала, то не в настроении! А когда у тебя вдруг появляется это самое желание, то у меня его уже нет!
— Ну, судя по количеству у нас детей, то было не так все и плохо, — цежу сквозь зубы.
— Соня…
Я вырываю плечо из его хватки, но Павел не отступает. Глаза сверкают яростью, губы сжаты в тонкую линию.
— Значит, это моя вина? Потому что я не прыгала к тебе в постель, как только ты пальцем пошевелил? Потому что у меня, видите ли, не всегда есть желание?!
Павел раздражённо проводит рукой по волосам, оглядывается, будто ищет поддержку в стенах квартиры, где ещё недавно мы были семьёй. Потом снова поворачивается ко мне.
— Соня, ты просто закрылась от меня с рождением Варвары! Мы стали чужими, ты понимаешь? Я прихожу домой — а ты вся в детях, в заботах, в телефоне, в книгах, в чём угодно, только не в нас!
— А ты что сделал, чтобы мы не стали чужими? — я скрещиваю руки на груди, смотрю ему в глаза. — Может, ты хоть раз спросил, как я себя чувствую? Может, помог мне, когда я падала с ног от усталости? Или просто обнял, без намёков на постель? Нет, конечно, легче обвинить меня!
Павел тяжело дышит. Он пытается удержать себя в руках, но я вижу, как он закипает.
— А мне что делать было? — он шагает ко мне, но тут же останавливается, словно боится сорваться. — Я мужик, Соня! Мне нужна близость, тепло, твоё внимание! Я не говорю, что всё только из-за этого, но ты сама отдалилась, а теперь делаешь вид, что это я во всём виноват!
Я чувствую, как внутри что-то сжимается. Годами копившаяся усталость, обида, разочарование — всё накрывает меня с головой.
— Так вот в чём дело... — я медленно киваю. — Ты оправдываешь свою измену тем, что я тебя не устраивала. Прекрасно. Прекрасно, Павел! А мне знаешь, что нужно было? Поддержка. Любовь. Чувство, что я не одна во всём этом. Но ты предпочёл не разбираться, а найти утешение в чужой постели.
Павел с силой выдыхает, морщит лоб.
— Соня, это не так... Я не хотел... Чёрт, я запутался!
— Да нет, всё ты прекрасно понимал, — я устало закрываю глаза. — Просто тебе так было удобнее. Думать, что это я виновата, что ты не мог по-другому. Только вот знаешь что? Я тебя не прощу.
— А дети? Им нужен отец, — глухо рычит он.
— А мне нужен был муж, которому я могу доверять, — рявкаю я. — Теперь уже поздно что-то менять. Развод, Павел. И точка. Собирай свои вещи и езжай к родителям.
— Что, решила взять пример со своей матери?
Вот, гад! Это он сейчас про моих родителей. Мама, когда узнала, что у отца беременная любовница, сразу сказала, что не простит его.
— Не самый плохой пример, между прочим. Я рада, что моя мать решилась на развод. Она хотя бы счастлива с Миллером, в отличие от нас.
Я вижу в его глазах осознание того, что он зря ляпнул о моих родителях.
— Ой, только давай, жертву из себя тут не строй, — машет рукой. — Не такая у тебя плохая жизнь со мной. Вон, купаешься как сыр в масле, пока я на вас рысачу и бабки зарабатываю.
—Вот какое у тебя оправдание? Типа, тебе можно все, потому что ты деньги на семью зарабатывал? Извини, но наши дети на свет не просились, — в тупой ярости вглядываюсь в его глаза.
— Так, давай, успокойся и возьми себя в руки. Ты все равно не сможешь без меня. Кто вас всех кормить будет?
Мудак. Вот не стоило ему сейчас это говорить.
— Ты думаешь, что я не прокормлю своих детей? — недобро щурюсь на еще пока мужа.
Он самодовольно усмехается.
— А что ты можешь?
Я сжимаю кулаки, но не потому, что хочу ударить его — хотя желание есть, а потому, что внутри меня что-то надломилось.
— Что я могу? — медленно повторяю его слова. — Я многое могу. Я могу поднять детей без тебя. Я могу больше не слушать твои оправдания. Я могу наконец-то жить так, как мне хочется, а не бегать за мужчиной, который видит во мне только няньку, кухарку и объект для удовлетворения своих потребностей.
Павел хмыкает и качает головой.
— Соня, ты несёшь чушь. Ты не представляешь, как тяжело жить одной с тремя детьми.
— А ты представляешь, как тяжело жить с мужем предателем? — усмехаюсь я. — Ты был в нашей семье только номинально. Да, приносил деньги, но когда я последний раз чувствовала твою заботу? Когда ты хотя бы раз встал ночью к Варе, чтобы я могла поспать? Когда поинтересовался, как прошёл мой день?
Он отворачивается, но я не даю ему шанса сбежать от разговора.
— Ты думаешь, без тебя я пропаду? Думаешь, я не смогу заработать? Смогу, Паш. Да, будет тяжело, но знаешь, что? Это будет легче, чем жить с мужчиной, у которого ко мне нет элементарного уважения.
— Соня, хватит! — он вздыхает, снова проводит рукой по волосам. — Ты сейчас злая, на эмоциях. Мы оба на эмоциях. Давай подумаем. Может, не стоит так резко...
Я качаю головой.
— Поздно, Паш. Думать надо было раньше.
Он смотрит на меня, как будто впервые видит по-настоящему. Его самоуверенность даёт трещину. Он пытается что-то сказать, но я не жду. Я просто разворачиваюсь и иду прочь, толкая перед собой коляску.
Павел остаётся стоять на месте. Мне даже не нужно оборачиваться, чтобы знать, что он смотрит мне вслед.
Соня
Я стою перед дверью его кабинета, сжимая в руках папку с бизнес-планом. Ладони влажные, в животе противный холодок. Глубоко вдыхаю, стучу и, не дожидаясь ответа, вхожу.
Он сидит за массивным тёмным столом, перебирает какие-то бумаги. Строгий костюм, дорогие часы на запястье, стальной взгляд. Миллер всегда выглядел так, словно этот мир ему принадлежит.
— София, — мамин муж лениво поднимает голову, оглядывает меня с ног до головы. — Что-то случилось?
Я сглатываю.
— Макар Константинович, можно с вами поговорить?
Он делает приглашающий жест рукой, указывает на кресло напротив. Я сажусь, чувствуя, как подкашиваются ноги.
— У тебя несколько минут, ибо жду важный звонок, — он смотрит на меня. — Говори, что у тебя?
Я кладу папку перед ним.
— Это бизнес-план. Небольшая кондитерская в торговом центре. Я давно об этом думала… Ещё до Варвары хотела открыть своё дело, но всё как-то не складывалось. Теперь вот...
Миллер молча берёт папку, листает страницы. Я смотрю, как его взгляд скользит по цифрам, графикам, расчётам. Время тянется мучительно долго.
— Иии? — наконец спрашивает он.
Я сглатываю.
— Хочу у вас попросить деньги в долг.
В его глазах появляется интерес.
— В долг?
— Да, — киваю я. — Я не прошу подарка, просто займ. Я всё верну. С процентами.
Он откидывается на спинку кресла, сцепляет пальцы в замок.
— Я не решилась идти в банк, — начинаю оправдываться.
— Так. Спокойно. Не суетись.
Выдыхаю.
— Деньгами у нас заведует Вебер. Поэтому тебе к Тимуру.
— К Тимуру?
— Угу, — кивает. — Съезди к нему в офис. Оформи все как положено.
Я сглатываю.
— Вы предупредите его, что я приеду? — спрашиваю я, пытаясь справиться с дрожью в голосе.
Миллер смотрит на меня с лёгкой усмешкой, словно ему забавна моя неуверенность.
— Предупрежу, — лениво отвечает он.
Я киваю, чувствуя, как внутри всё сжимается.
— Спасибо, Макар Константинович.
— Не благодари раньше времени, Софья, — его голос холодный.
Я киваю, хватаю папку со стола и поднимаюсь.
— Всё? — бросает он напоследок.
— Да.
— Тогда езжай.
Я выхожу, закрываю за собой дверь, и только в коридоре понимаю, что руки трясутся.
Теперь — Вебер.
Смотрю на высокое зданием с зеркальными окнами и пытаюсь собраться с мыслями.
Тимур Вебер.
Сглатываю, крепче прижимаю папку к груди и захожу внутрь.
— Вам назначено? — спрашивает девушка на ресепшене, стреляя в меня глазами из-под густых ресниц.
— Да, — киваю. — Меня ждёт Тимур Владленович, — голос звучит ровно, хотя внутри всё сжимается.
Она молчит пару секунд, оценивает меня, потом откидывается на спинку кресла и что-то набирает на клавиатуре.
— Пятый этаж. Вас встретят.
Лифт поднимается слишком быстро. Или мне уже так кажется.
Двери открываются, и я вижу его… Высокого мужчину, с той же лёгкой щетиной, холодными серыми глазами и таким же цепким взглядом. Костюм сидит безупречно. Запах дорогого парфюма.
— София, — произносит он, легко скользя по мне взглядом.
Я киваю.
— Добрый день.
Он усмехается, слегка наклоняет голову.
— Привет. Иди за мной.
Я иду следом, стараясь не отставать.
Кабинет просторный, с панорамными окнами. Всё дорогое, безупречное, как и сам его владелец. Тимур проходит вдоль кабинета и занимает свое рабочее место за массивный черным, как смоль столом.
— Садись.
Я опускаюсь в кресло напротив.
— Макар мне звонил, говорил, что ты придёшь с просьбой, — говорит он спокойно. — Рассказывай.
Я кладу папку перед ним.
— Я хочу открыть кондитерскую, — говорю, стараясь не встречаться с ним глазами.
Протягиваю ему папку.
Он смотрит документы.
Проходит минута. Две.
— Сколько тебе нужно?
Я моргаю.
— Там внизу сумма.
Он отрывает взгляд от бумаг, смотрит прямо на меня.
— Ты понимаешь, что это очень много?
— Конечно.
Я сжимаю руки в замок, опускаю взгляд на свои колени и пытаюсь разобраться в ощущениях.
Макар — крокодил.
Медлительный, опасный, всегда скрытый в мутной воде. Ждёт, выжидает, и когда момент правильный — хватает, тащит на дно. Жестокий, хищный. Властный.
Но Тимур…
Тимур — тигр.
Быстрый. Точный. Опасный. Если нападёт, то без предупреждений. Не скрывается в тени, не затаивается в воде, а выходит на охоту открыто, чувствуя свою силу. С таким лучше не играть, лучше не пытаться его обмануть.
Как он перебирает страницы, как хмурится, когда находит что-то, требующее внимания. Как легко держит спину, небрежно откинувшись в кресле, будто ему нет дела до всего, что происходит.
Но это не так.
Он видит всё. Чувствует всё.
— Ты нервничаешь, — произносит он вдруг, не поднимая глаз от бумаг.
— Нет.
— Ложь.
Я глубоко вдыхаю.
— Я серьёзно настроена.
Тимур смотрит пристально, холодно, оценивающе.
— Посмотрим.
Он ещё пару секунд смотрит, потом закрывает папку.
— Сейчас я велю подготовить договор. Надо будет подождать минут сорок.
Я резко выдыхаю.
— Спасибо.
Он усмехается.
— Не спеши. Может, ты ещё передумаешь.
— Нет. Не передумаю.
— Тогда, может быть кофе? — предлагает он.
— Можно, — отвечаю я.
Он берет телефон и даёт распоряжение приготовить договор и кофе.
Я сжимаю руки на подлокотниках кресла, чувствуя, как странно дрожит внутри.
Тигр.
Он не давит на меня, не пытается унизит. Не смотрит сверху вниз, не даёт понять, что я здесь по его милости.
Он просто оценивает.
Как хищник, который видит потенциальную добычу, но ещё не решил, стоит ли охотиться.
И это… это восхищает.
— Ты серьёзно настроена, — повторяет он, чуть склонив голову набок.
— Да, — мой голос звучит твёрже, чем я ожидала.
Соня
Выхожу из зала суда, сердце всё ещё лупится о ребра. Папка с документами туго прижата к груди. В воздухе ощущается холод, но мне не холодно. Ступая по коридору, я словно теряю ощущение реальности. Вроде бы всё прошло, но внутри ещё что-то ёкает.
— София! — раздаётся знакомый голос. Я оборачиваюсь и вижу Павла, который быстро идёт мне навстречу.
— Ну как, довольна? — спрашивает бывший муж, и в его голосе звучит что-то злорадное. Его шаги ускоряются, он почти догоняет меня.
Я сжимаю челюсти и пытаюсь не показать, как сильно меня ранит этот вопрос. Я не отвечает сразу. Ступаю дальше, не ускоряя шаг, но и не замедляя.
— Все получилось, как ты хотела? — продолжает он, уже рядом. — Всё по твоему плану?
Я поворачиваюсь к нему, на глаза набегают слёзы, но я держусь. Злость закипает где-то в горле, но я не даю себе сломаться.
— Да. Все как я хотела, — отвечаю я тихо, но твёрдо, пытаясь скрыть уязвимость.
Павел улыбается, но в его улыбке нет радости.
— В крутую бабу решила поиграть? — он кладёт руку на мое плечо, но я сдерживаю порыв оттолкнуть его.
— Мы продаём дом, — говорит он, словно это неважная деталь, — деньги поделим пополам. Так и быть, я тебя не обижу.
Я смотрю на него, и вдруг меня охватывает волна раздражения и обиды. Всё, что было до этого, теперь кажется пустым, фальшивым. Она знаю, что у Павла своеобразное отношение к женскому полу. Мне раньше это даже нравилось. Когда он ставил мужиков выше женщин. Я путала это с мужественностью. А теперь такое пренебрежение почти ломает меня.
— Мы поделим все честно, — отвечаю я, сдерживая дыхание, и делаю шаг назад.
— Конечно, — отвечает он с улыбкой. — Но, если ты вдруг не вывезешь одна весь тот пиздец, который ебанется на твою белокурою головку, знаешь где меня найти, — и с этими словами он отходит, оставляя меня стоять в пустом коридоре.
Стискивая зубы, перевожу взгляд на папку.
Сволочь!
Он знает, как извратить каждое мое чувство, как заставить сомневаться в себе.
Выдыхаю и в этот момент мой телефон вибрирует. Вздыхая, я вытаскиваю его из сумки, надеясь, что это кто-то из моих знакомых. Возможно, адвокат или даже моя мать.
Но, нет. Это звонит риелтор.
— Алло? — мой голос звучит немного сдавленно, но я быстро себя одергиваю.
— Добрый день, София, — раздается в трубке. Женский голос звучит уверенно и вежливо. — Меня зовут Виктория, я из агентства «Ваш дом». Вы оставляли заявку на просмотр квартиры.
— Все верно.
— На днях освободилась трешка в центре. Очень хорошее место — рядом с метро, с качественным ремонтом. Просторная, с видом на парк. Можем посмотреть ее сегодня, если у вас есть время.
— А какой срок аренды?
— Мы предлагаем варианты на год и больше, но если вам нужно на несколько месяцев, это тоже возможно. Условия обсуждаемы.
— Хорошо, — я почти не задумываюсь, когда даю согласие. — Я могу подъехать на протяжении часа. Подходит?
— Конечно. Адрес сейчас скину в сообщении.
— Спасибо, — сбрасываю вызов.
В голове ещё вертятся слова Павла. «Если ты не вывезешь, знаешь, где меня найти». Его циничность не перестаёт удивлять её. Он ведь всё это время думал, что я буду полностью зависеть от него. Что мне не хватит смелости, послать его к черту и самой стать на ноги.
Но теперь я знаю, что могу это сделать. Могу и хочу.
Я не могу избавиться от ощущения, что вот этот момент — переходный, решающий. Всё, что случилось, теперь не имеет значения. Павел больше не будет диктатором в нашей с детьми жизни. Теперь я сама буду решать, что делать дальше.
Прибываю на место, почти не заметив, как пролетело время. Риелтор ждет меня на входе, её лицо спокойное, уверенное. Она здоровается и сразу ведёт меня к двери квартиры. Мельком оглядываю окружающее пространство — деловая атмосфера, ухоженные фасады, люди спешат по своим делам, и всё это не имеет никакого отношения к тому, что я оставила за спиной.
Заходим в подъезд, и я сразу ощущаю перемену. Здесь тепло, свежо, будто воздух специально очищен. Заходим в квартиру, и я замолкаю на пороге. Просторная, светлая, с высокими потолками. На стенах — свежий ремонт, всё выглядит ново и аккуратно. Вижу огромные окна, за которыми виднеется зелёный парк, и как бы ни было непривычно, это ощущение уюта вдруг захватывает меня.
— Вот здесь, — Виктория показывает на гостиную. — Просторная, очень много света. Потолки высокие, с балконом.
Я обхожу помещение, оцениваю. И как будто внутри что-то щелкает — это место может стать моим. Да и детям здесь наверняка понравится! Три отдельных спальни и смежная с кухней гостиная.
— Она идеальна, — говорю я, не скрывая улыбки.
Виктория делает паузу, внимательно смотрит на меня, и, кажется, понимает всё без слов. Я не знаю, почему, но мне в этот момент становится легче. Мы договариваемся о деталях аренды, и я почти не замечаю, как время пролетает. Кажется, я даже не хочу уходить. Но надо. Еще детей от мамы надо забрать.