Развод в 40. Будешь женой на замену!

Глава 1

На экране — двадцать три новых уведомления.
Из них три — от Коли.

«Когда будешь дома?»

«Варя»

«Нам надо поговорить»

Я едва успеваю прочитать. Просто нет ни одной лишней секунды — ни вдоха, ни взгляда в сторону.

Телефон жужжит в ладони, сливаясь с гулом в голове. Я одновременно в созвоне, отмечаю комментарии в документе, веду рабочую переписку, заполняю электронную корзину покупок для дома и мельком ловлю в соседнем окне уведомление от чата родительского комитета: «Напоминаем внести оплату за экскурсию!»

Этот день, неделя, жизнь, выпивает из меня все соки. Но ведь все как-то справляются, значит, и я должна.

Открываю сообщение Коли. Пальцы дрожат. Пишу, стираю. Пишу заново.

«Прости, милый. Я постараюсь быть в семь».

И ставлю сердечко. Почему-то именно сердечко, как будто это способ вымолить прощение. Как будто оно может загладить то, что я не успеваю быть одновременно везде.

Мне плохо. Но я не могу остановиться. Кажется, если я выпаду хоть на день — всё обрушится. Но я стараюсь, искренне стараюсь. Ради любимого мужа и единственного сына.

Я нажимаю «отправить» и тут же возвращаюсь в звонок.

— Варвара Сергеевна, — Михаил наклоняется ко мне через перегородку. Его голос всё ещё немного охрипший после презентации, но довольный. Победный. — Ну, ты просто нечто! Этот проект — мы бы без тебя не вытянули. Правда. Я, конечно, тоже красавчик, но ты… незаменимая!

Он улыбается, машет в воздухе папкой и театрально падает обратно в кресло. Я отвечаю тем же — усталой, но искренней улыбкой.

— Спасибо, Миш. Мы все молодцы.

— Да, но ты особенно. Надо бы отметить. Сегодня. Я угощаю, — добавляет он, подбадривающе подмигивая.

Смеюсь. Киваю.

— В другой раз. Сегодня не получится, — отвечаю как всегда, хотя все понимают, что “другого раза” не будет. Свободные минуты сейчас — роскошь, и я предпочитаю тратить их исключительно на семью.

Но ведь и на работе я тоже по-своему служу своей семье, ведь это — компания моего мужа, он в совете директоров. Я не могу его подвести.

— Варвара Сергеевна? — в дверном проёме возникает Юля из отдела коммуникаций, двадцатипятилетняя девчушка, прямая спина, чуть съехавший крабик в волосах и — глаза оленёнка, просящего прощения уже за сам факт своего появления. — Можно?.. Очень надо… там правки, и я боюсь сама — запутаюсь…

Я машинально смотрю на часы. 18:24. Рабочий день закончился полчаса назад. Ещё уроки с сыном, стирка и заказ еды. А ещё хотелось бы… ну, не знаю… посидеть. Просто.

Но я как отказать, когда она так смотрит? Да и правда сейчас накосячит, а мне же потом отдувайся и переделывай. Как говорится: “хочешь сделать что-то хорошо — сделай сам”.

— Пять минут, — говорю строго.

Пять минут превращаются в пятнадцать. Потом ещё десять на ответы в рабочих чатах. Потом — корзина из онлайн-магазина, из которой то и дело вылетают позиции: то шампунь, то яблоки.

И только в лифте ловлю своё отражение. Секунду смотрю, будто на кого-то постороннего.

Усталая, в узковатом пальто (ого, это что, коварные печеньки в офисе, которые таскаю без конца?), с распущенными волосами с отросшими корнями. Я собиралась в салон в прошлом месяце, но тут ведь то одно, то другое. Мне бы ещё хотя бы пару часов в сутки!

Дома тепло. Пахнет чем-то тушёным, свежим хлебом и стиральным порошком — тот особый уютный запах, который бывает тогда, когда кто-то уже обо всём позаботился.

— Привет! — Таисия суетливо высовывается из кухни. На ней новый шёлковый халат, волосы уложены в объёмные локоны. Городская жизнь меняет её. В руках пакеты, те самые, из доставки. — Я уже почти всё разложила, тётя Варя!

— Золотце ты моё, — выдыхаю я, подходя ближе, целую её в висок. Она опускает глаза, отворачивается обратно к столу.

Тая, моя племянница, настоящее спасение, — Как хорошо, что ты у нас есть.

Появляется сынишка Марк, с крошками на щеках и загадочной конструкцией из лего, проходит мимо меня, показывает что-то Тае. Я опускаюсь к нему, целую в лоб, приглаживаю вихор.

— Мам, я с Таей уроки сделал! А ещё у меня в зубе дырка!

— Уроки — молодец. А дырку посмотрим.

И всё как всегда. Как будто сцена из жизни какой-то приличной семьи, где женщина устала, но всё равно умудряется держать всё под контролем.

— Варя, — голос мужа звучит ровно. Даже как-то глухо, ненатурально. Как будто он репетировал фразу весь день.

Он стоит в дверях, руки сложены на груди, взгляд куда-то мимо.

— Я просил сегодня не задерживаться, — сурово и как-то чересчур жёстко говорит Николай. Морозно, как он отчитывает подчинённых.

Я не вздыхаю, потому что уже поздно. Уже ничего не исправишь.

— Пришлось задержаться.

— Как всегда, — смотрит на меня как-то особенно колюче. Как будто он не имеет к этому отношения! Как будто не он сам просил меня быстрее выйти из декрета, сбросить Маркушу на нянь, хотя видел, как у меня сердце кровью обливается! Выкладываться по-максимуму, чтобы все отделы видели, какая у него талантливая жёнушка.

Глава 2

Я сижу на полу.

Холодный кафель кухни жжёт коленки, но я будто не чувствую тела. Только этот звон в ушах, искажающий голоса. Всё, что говорит Коля — глухо, как будто я нырнула в воду. Всё, что делает Тая — тоже где-то далеко. Как будто это не со мной.

Мозг судорожно пытается промотать назад — кадры, события, мелочи. Что я пропустила? Где проморгала?

Он ведь был против. Категорически.

Когда я сказала, что Тая останется с нами — на время, пока не решит вопросы с поступлением, пока не устроится — он заорал. Что это не гостиница. Что у него и так нервы на пределе. И им куда проще снова нанять домработницу, а не пускать в дом прихлебалку.

— Ты ей не мать, Варя. Хватит быть такой сердобольной, — бросал он мне.

Я тогда еле-еле уговорила его. Аргументами, логикой, усталой нежностью. Объяснила, что няня — это пусть и профессионал, но чужой человек. А Тая — семья. Да и мне, если честно, было легче, когда она рядом. Улыбчивая, быстрая, ловко и ненавязчиво вошедшая в наш ритм. Помогала с Марком, готовила, отвечала курьерам.

А я… я просто выдыхала. Хоть иногда.

— Тётя Варя? — спрашивает она сейчас.

Смотрю на неё. Моя племянница. Моя Тая. Родная кровь, которую я приютила, защищала, всем делилась. Как там говорят? Пригрела змею на груди?

Стоит, хлопает глазами испуганной кошки, но в животе — его ребёнок.

— Выйди, — говорю. — Просто… выйди отсюда.

Она поднимается. Почти неслышно. И уходит, потупив взгляд.
А мы остаёмся. Он и я. Муж и жена.
Пока ещё.

— Я не собираюсь бросать её, — говорит Коля.

Голос его звучит резко, решительно. Без паузы. Без попытки понять, что происходит со мной.

— Что?

— Ты слышала. Раз уж так, я с ней. Окончательно.

— Ты что, с ума сошёл?! Она тебе в дочери годится!

— Нет, — он смотрит в упор. — Это ты сошла. Я от тебя устал! Ты вечно меня позоришь! Не первая леди, а размазня! Не умеешь работать — хоть глаз бы радовала! Ходишь зачуханная. Я тебе бабок что ли не даю?

— Да в смысле?! Я всю жизнь только и пытаюсь, что соответствовать тебе, Коля! — кричу, так отчаянно, что этот крик душит меня, губы кривит подступающий плачь.

— И у тебя не вышло, — отрезает он грубо. — Давно пора было найти себе бабу нормальную!

— Это Тая тебе “баба нормальная”?! Да ты ошалел совсем! Секса тебе не хватало, так что, надо на девочку бедную бросаться?! Ладно она девка неразумная, а ты башкой своей думал, когда её обрюхатил?! Да ты ей всю жизнь ломаешь, придурок! И ей, и мне! Ненавижу тебя!

Меня уже колотит, ладони дрожат так, что колет подушечки пальцев. Николай хватает мои запястья резко, так крепко, что почти больно.

— Эта “бедная девочка”, — он ехидно ухмыляется, — сама ко мне полезла. И, знаешь! Она очень хороша и совсем не скромница, как ты думаешь! Из неё выйдет больше толку, чем из тебя, — в его глазах мерзкие масляные блики. Мне противно и тошно. Он только сильнее распаляет меня. — Что, не верится, что я могу понравиться такой хорошенькой студентке?

Я выворачиваюсь из его рук.

— Да ты просто похотливый козёл! Да, конечно, она сама! Все вы так говорите! Спровоцировала! Да нахрен ты ей сдался!

— Ну-ну, — рассмеялся он, глядя мне в лицо. — Да я с ней сам как заново родился! Не то, что с тобой. Так и быть, можешь на меня работать, а мы с Тасей здесь, как нормальная семья. А ты… будешь женой на замену!

— Я тебе не верю! Ты просто хочешь сделать мне больно! Я знаю Таю!

— О, ты думаешь, что знаешь её, знаешь меня! Нихрена ты не знаешь, Варя! Выйди уже из спящего режима или что там у тебя!

Я рычу. Смотрю на него и не верю, что мы с ним прожили вместе двадцать лет. Что это мой Колька, с которым мы ездили к моей матери в посёлок, когда я сама была беременна долгожданным сыночком Марком, ели варенье, строили планы на лучшую жизнь. Таиська тогда была от горшка два вершка. А в его глазах столько тепла! Сестра мне завидовала, говорила “отхватила себе городского, вон какой видный!” Ещё бы, видный!

Я смотрю на него, на этого гордого, самодовольного, мерзко ухмыляющегося мужчину, и внутри у меня будто трещит. Не один сосуд, не сердце — целая система координат.

Это же он. Он.

Мой Коля. Сильный, надёжный, всегда уверенный.

Он ведь добился всего сам. Без родительской подпитки, без блата. Работал, учился, поднимался. И я гордилась им. Восхищалась, если честно. И пыталась ему соответствовать.

Он казался непоколебимым. Человеком, за спиной которого я чувствовала себя спокойно. Даже когда всё валилось — он брал на себя, решал, держал.

Он тогда сам говорил:

— Мне не нужна баба-наседка, Варь. Мне нужна женщина, у которой глаза горят. С которой можно говорить не только про борщи.

Я смеялась, зная, что это камень в огород Снежанки, моей сестры.

— Ты другая, Варя, — говорил он, зачарованно глядя мне в глаза. — Ты необыкновенная! У тебя есть амбиции. Да мы с тобой горы свернём!

Глава 3

Она смотрит на меня как на врага.

— Тёть Варь, да вы что такое говорите?! Уехать?! Бросить всё?! — она обхватывает руками живот, всхлипывает. — Я никуда не поеду! Мы с Колей его хотели! Вы просто ревнуете! Завидуете! Что Коленька меня любит, а не вас!

Коленька! Давно это это мой муж, которого она всегда так вежливо и даже боязливо называла Николай Александрович стал для неё просто Коленька! Фу, дрянь какая!

Я отшатываюсь, как от пощёчины. Слова врезаются прямо в грудь. Она стоит передо мной — взъерошенная, взвинченная, чужая.

Говорит это мне.
Мне, которая спасала её, поддерживала, защищала от всего.
Мне, которая готова была отдать последнее, лишь бы у неё всё получилось.

Мир на секунду гудит, будто внутри треснуло стекло. Я не верю. Не понимаю. Не дышу.
Ребёнок… хотела… они хотели?
Я делаю шаг вперёд. Аккуратно, будто двигаюсь сквозь минное поле.

— Тая, послушай себя. Это… это бред. Он взрослый мужчина, он тебя старше вдвое! Он женат. Он воспользовался тем, что ты доверяла, что ты была у нас дома. И теперь он… — я сглатываю — …он втянул тебя в это. Но ты можешь выйти. Понимаешь?

— Ты просто не можешь вынести, что он меня любит! — кричит она. — Что он выбрал меня, а не тебя!

Ого, какая дерзкая стала! Я столько раз предлагала ей на “ты”, а она всё скромничала.

И тут же — захлёбывается рыданием, закрывая лицо руками.

— Это наш ребёнок. Наш!

— Да что он тебе наплёл?! Хотели они! Господи… — я бормочу, теряя остатки опоры. — Ты с ума сошла. Вы оба сошли! Ты что, хочешь сказать, что любишь его?! И давно у вас эта любовь?!

— Да! Я его люблю! И у нас будет семья! Хочешь ты этого или нет! — продолжает она упрямо, вызывающе.

И вдруг во мне что-то ломается.
Я всегда гордилась своей выдержкой, холодной головой.

Но я не мать Тереза, не безукоризненный бизнес-коуч, не идеал из рекламы. Я живая женщина, доведённая до грани.

— Дура ты малолетняя! — срываюсь. — Вся такая “взрослая”, да? А на деле ни черта не понимаешь, что делаешь!

Я задыхаюсь. Смотрю на неё, такую молоденькую, лицо в веснушках, на голове заколка с блёстками, а сама думаю:

Какое “мы хотели”?! Он тебя обманул, Тая! Обвёл вокруг пальца, как последнюю дурочку! Наиграется и бросит! Держит лицо, чтобы не показать, что глупая прихоть вышла из-под контроля. Да только что толку ей говорить, она ничерта не слышит!

Дверь с грохотом дёргается снаружи.

— Варя! Открой, чёрт тебя дери! — рявкает Николай. — Отвали от неё!!!

Он ломится, будто взбешённый зверь. Стук такой, что дверь дрожит.

Тая кидается к ней, дёргает защёлку, распахивает, буквально протискиваясь мимо меня плечом.

— Она орёт на меня! — всхлипывает Таисия. — Говорит, что… что разлучит нас, увезёт меня в Филиппово к матери!

Я стою, ошеломлённая, с вытянутыми руками, будто меня ударило током.

— Ты врёшь, — выдыхаю. — Я такого не говорила.

Но Коля уже влетает внутрь. Его лицо перекошено яростью. Он бросается ко мне и резко хватает за плечи, трясёт.

— Сука, как ты посмела! Да отвали ты от неё, слышишь?! — рычит он. — Хватит, Варя! Всё кончено!

— Ты что, совсем рехнулся?! — пытаюсь вывернуться, но он сжимает сильнее. — Голову ей заморочил, кабель ты грёбаный!

Я прикусываю губу до крови.

Он стоял за моей спиной. А теперь стоит против меня. И смотрит так, будто ничего больше не чувствует, кроме острой неприязни. Хамит так грязно, как никогда не смел говорить в мою сторону.

Что случилось с тем мужчиной, который вдохновлял меня быть лучше, поддерживал, обожал? Где он?

И Тая…

Я ведь и правда её любила.

Она такая тонкая, чуткая. Настоящее солнышко. Когда к нам переехала — я ждала трудностей. Возраст, сложный характер, недопонимание. Но она оказалась удивительно лёгкой.

Всё схватывала на лету. Ни разу не сказала «не хочу». Помогала. С Марком ладила сразу. Он был от неё в восторге. Они рисовали вместе, устраивали кулинарные шоу, смотрели телевизор в обнимку.

А когда я приходила поздно и валилась без сил, Тая приносила мне чай и говорила:

— Тётя Варя, ну вы же супергерой. Только, пожалуйста, не забывайте кушать.

Я… я как будто даже любила её больше, чем надо.

А она говорила, что хочет стать такой же, как я, а не как мамка в огороде. Что хочет учиться, работу интересную, ни от кого не зависеть.

И теперь я стою — и не знаю, кто она.

Предательница? Жертва?

Я хочу орать, бить, ломать. Но вместо этого чувствую, как сдавливает грудь. Как становится невыносимо больше делать каждый следующий вздох. Потому что, чёрт побери, мне страшно. Даже как будто не только за себя — за неё тоже.

У неё вся жизнь впереди. А она связалась с моим мужем.

Глава 4

Что?

Меня будто окатили ледяной водой.

Мир на мгновение замирает, выцветает.

Я чувствую, как тонкая испарина выступает на спине. Под мышками — липкий холод.

Сердце грохочет в ушах. Вдох — не вдыхает.

Как он узнал?

Кто ему сказал?

Я же…

— Ты… о чём вообще? — мой голос глухой, как будто звучит из чужого рта.

Он ухмыляется. Гадко. Едко. Торжествующе.

— Не прикидывайся. Я всё знаю про твою первую любовь.

Картинка резко встаёт перед глазами.

Я тогда спешила на совещание, опаздывала, в руках — папка с документами. И вдруг он — Илья. Из прошлого.

Тот самый мальчишка из восьмого “Б”. С белыми ресницами, смешным прищуром и вечными ссадинами на коленях.

Мы переглянулись, засмеялись в голос, как дети. Обед. Кофе. Школа. Воспоминания. Первый поцелуй под раскидистой яблоней.

И он сидит рядом со мной — разведён, свободен. Шутил, что “всё ещё жалеет, что не стащил меня к себе тогда”. Его семья переехала в город и наши пути разошлись.

Я смеялась. Смущалась.

Он наклонился — и коснулся губ. Легко. В уголке. Не вкрадчиво даже — по-доброму, пронзительно-ласково.

Но я тут же отстранилась. Резко. Сказала, что люблю своего мужа. Что между нами ничего не может быть. Что всё это мило, но ему нет места в моей жизни.

И ведь он исчез. Не писал, не звонил. Ушёл из моей жизни тихо, как и пришёл.

А я… я оставила это в памяти как момент, который не должен был случиться. Потому что момент ностальгии не стоит ни капли предательства.

Никто не знал. Да и это было давно.
Кроме подруги Светки.
Светка…

Пятничный вечер. Коля на парковке возится с машиной друга. У нас со Светкой болтовня по видеосвязи.

Вино. Смех. Развязанный язык.

“Ты только никому…” — сказала я, закусив губу.

Она кивнула. “Ты чего, Варя, я же могила!”

Могила, да. Только с моими секретами, выбитыми на надгробии.

— Я не знаю, кто и что тебе наплёл, но я тебя никогда не предавала! Никогда, Коля! И какие-то грязные слухи не повод изменять мне с моей же, чёрт возьми, племянницей! — голос мой срывается. Я почти кричу, но не от злости — от боли. От ужаса. От того, что он верит в это.

— Ты думаешь дело только в этом, Варь?! — он запрокинул голову и рассмеялся, пугающе, с какой-то злой обидой.

— Да что я сделала не так?! Ты издеваешься?! Ты хотел, чтобы я развивалась, а не была деревенской клушей?! Я отучилась, ушла с любимой работы в твою чёртову компанию, меня уважают! Красивое тело — на, пожалуйста, спортзал три раза в неделю, когда у меня было время! Модные шмотки, чтобы тебе было не стыдно меня друзьям показать. Я всё для тебя делала, всё!

— Да ты не жена, а тупо ломовая лошадь! За всё берёшься и нигде нихрена не получается! Я устал жрать эту сраную готовую еду из пластиковых коробочек, засыпать под пиликанье твоего грёбаного телефона, а наш сын, а?! Ты хотя бы знаешь, какой у него любимый мультик?! Не знаешь! А Тася знает!

— Конечно, Тася знает! Тася дома сидит, она всё делает так легко и весело, потому что её никто не заставляет! На неё не давит это проклятая взрослая жизнь! Только сессия!

— Вот именно! Она заботится не из чувства долга и для галочки, она искренняя! И ей на всё хватит сил, потому что она не такая, как ты. Не даёт всем подряд сидеть у себя на шее. Она хочет быть со мной! Я — её жизнь!

— Жизнь! Как же! Думаешь, она будет делать для тебя столько, сколько я? Ну-ну! О-о-о! Хочешь быть центром вселенной?! Прелестно! Султан чёртов! И как нам теперь жить по-твоему? Гаремом?! Шведской семьёй?!

— Я подам на развод. Женюсь на ней, а ты… хочешь, приходи ночевать на диван, чтобы сын тебя хоть изредка видел. Ты всё равно здесь как соседка по комнате. Жалко тебя, не выкидывать же как собачонку. Ты без меня — никто.

— Да пошёл ты! Выметайтесь сами отсюда! Я останусь здесь с сыном, а вы делайте что хотите, голубки полоумные!

Он снова рассмеялся.

— Сама-то веришь?! Да ты не вытянешь одна нихрена! И сама загнёшься и сына загубишь. Мы нужны тебе, я знаю, никуда ты не денешься! У тебя тупо нет времени и сил перекраивать свою жизнь. Сама-то как кайфовала, когда ела Тасины борщи, м? Когда она тебя обслуживала? Ты должна быть ей благодарна!

— О-о-о! Я ей так благодарна, благодарнее некуда! Ты что, серьёзно думаешь, что я соглашусь на такое унижение?! Буду жить с вами бок о бок?!

Я чувствую, как он упивается этим моментом, будто уверен в своей безоговорочной власти надо мной. Будто он хозяин, который заглядывает в клетку к хомячку, который носится в колесе из последних сил, но бежит лишь по кругу.

Мне не по себе. Не только от его наглого хищного взгляда, бесстыдного, давяще-прямого. Но и от того, что где-то в глубине души мне невыносимо страшно. А если он прав?

Глава 5

Он пытается выбить меня из колеи, искушать своими извращёнными идеями, но я ещё держусь, насколько могу. Барахтаюсь. Пытаюсь оттолкнуться ногами от дна, чтобы сделать глоток воздуха и не захлебнуться.

— Ты можешь лгать, кричать, обзывать, пугать меня. Можешь трахать кого хочешь и думать, что держишь меня за горло. Но ты ошибаешься. Я всё вытащу. Сама. Без вас.

Он усмехается.

— Это ты так думаешь. А через неделю приползёшь сама.

— Посмотрим, — говорю. И разворачиваюсь

Плечи горят от унижения, внутри всё дрожит, но я делаю шаг. Потом ещё.

Он не собирает вещи, не пытается взять свою любовницу и свалить куда-то в закат. Нет! Демонстративно идёт к ним в детскую.

А что делать мне?! Собирать сына и среди ночи бежать неизвестно куда?! Оставлять их и мыкаться по подружкам? Снять гостиницу? Остаться на диване, как побитой кошке?

В голове уже схема с двумя столбцами: плюсы и минусы. Завтра в 8:45 важный созвон. Вдруг понимаю, что не видела телефон последние полчаса. Мне становится неуютно. Вдруг пропустила что-то важное?

Нет. Я не могу сейчас просто взять и всё бросить. Да и это какой-то детский сад. Мне не двадцать. Я хочу утром сходить в свой душ с привычными баночками. Спокойно одеться. Поцеловать сына перед уходом. Почему я должна выметаться, подстраиваться? Это мой дом.

С другой стороны, если я останусь.

Это значит что?

Подчинилась, смирилась?

Даже на один день. На один час.

Захожу в рабочие чаты. Они пестрят, как и всегда. Десятки сообщений. Несколько раз упомянули меня в переписке. Сердце сжимается: только не сейчас, только не ещё и это.

Читаю бегло, цепляюсь за ключевые слова. Проблему… уже решили? Всё? Без меня?

Выдыхаю. Отпускает. Если бы все проблемы решались вот так — чужими руками, без крови, без разрыва на части. Без крика. Без слёз.

Я выныриваю из телефона — и тут же чувствую, как тошно мне здесь. В своём доме. В своём теле.

Мысленно вижу, как он там, с ней, в детской. Рядом с нашим сыном. Рядом с Тасей. Рядом — вместо меня.

А я? Я где? Мне уготован угол на коврике? Кусок тишины, пока «новая семья» сладко дышит за стенкой?

Меня трясёт. Я не могу лечь в эту постель. Я знаю, знаю, что они были там. Что он касался её, гладил, бессовестно брал, шептал — то, что шептал мне когда-то. Всё это — на моей подушке. Меня просто воротит.

Не могу дышать. Надеваю халат. Выхожу прямо в тапочках на общий балкон.

Дует. Холодно. Резкий ветер хлещет по лицу, гонит по асфальту пыль, пакеты, чужие забытые бумажки. Мне плевать. Я стою и смотрю в ночь.

Но внутри — будто что-то разорвало всё до костей.
Всё, что я берегла. Всё, чему верила. Всё, за что держалась.

Хватаю телефон. Набираю Свету. Пальцы дрожат. Не для того, чтобы просить помощи — чёрта с два. Мне надо выбросить из себя всё это.

Она берёт не сразу. И это злит ещё сильнее.

— Алё, Варь? — голос сонный. Как же, у неё-то всё спокойно!

— Ну что, довольна, подружка?! — говорю сразу. Без приветствия, без прелюдий. — Растрепала про Илью?! Спасибо, удружила!

— Варя, подожди, что случилось?..

— Не делай вид, что не понимаешь! Я никому, кроме тебя, не говорила!

— Я… я не… — начинает мяться.

Я просто зверею. Столько лет выдержки псу под хвост, но мне уже всё равно. Я не закатывала истерик уже лет десять, но, похоже, хороших слов никто не понимает.

— А может, и ты с ним спишь, Свет? М? Может, вы там втроём теперь?! Или сколько вас там в этом проклятом многограннике?!

— С кем?! Ты с ума сошла! Варя!

— Да! Сошла! Благодаря вам! С любимым мужем, с преданной подругой и милой, родной племянницей, б**дь! Спасибо, что помогли!

Скидываю. Сердце бьётся где-то в горле.

Я хочу закричать, но глотаю воздух. Пусть он режет горло. Пусть хоть что-то чувствуется — кроме предательства.

Света перезванивает. Брать не хочу. Будет оправдываться. Или извиняться?

Эмоции давно не застилали мне глаза такой плотной пеленой. Я привыкла мыслить рационально. Знаю кучу приёмов, чтобы уйти от влияния ненужных сантиментов. Только почему сейчас нихрена не работает?! Чё? Может, в пакет подышать?!

— Варь! У тебя белка что ли?! Ты не в себе! Что происходит, я ничего не поняла. Мне приехать?

Хочу прибить её. И обнять.

— Коля уходит от меня к Таисии. И, знаешь что?! Она беременна! Это просто грёбаный цирк! У них любовь! А я так…для мебели.

Начинаю рыдать, закрываю лицо ладонью. Дрожу. То ли от холода, то ли от пронзительной боли. Я больше не могу держать лицо. Мне больно, чертовски больно!

— Это какой-то бред. Я не верю. Варь, приезжай ко мне, м? Вали из этого дурдома. Он что, реально спал с твоей племянницей?! Вот тебе и Коля-Николай.

Глава 6

Прикладываю телефон к уху и тут же отдёргиваю.

— Варвара, мать твою! — голос врывается сразу, без прелюдий, с грохотом.

Ухмыляюсь. Знает.

— Что вы там устроили, поганцы?! Я тебе дочь доверила! Дочь, Варя! А вы чё творите?! Вы там совсем башкой тронулись в городе своём?! Втроём развратничаете?! Срам-то какой! Во что ты её втянула?! Господи боже! Говорила я, не надо было никуда ехать!

Я даже не успеваю вдохнуть. Не успеваю подумать. Только слушаю. В ухе трещит её горячий, натужный гнев.

— Да она к нам с пузом припрётся или с дитём одна, что я соседям скажу?! Это ж какое позорище! Это ж клеймо на всю жизнь! На весь посёлок, Варя! Как я всем в глаза глядеть-то буду?! Как ты вообще допустила такое?!

Она рыдает, орёт. А я чувствую, как злость во мне поднимается из груди, по шее, вспыхивает в щеках.

Ох уж мне это “что люди скажут”! И вообще, причём тут я?!

— Снеж, хочешь поорать — звони Коле и выноси мозг ему. У них же с Таисией, оказывается, такая невероятная любовь! Пусть он тебе и объясняет, чё да как. У меня самой вся жизнь летит к чертям собачьим из-за доченьки твоей ненаглядной, если ты не заметила!

— Чего?! А Таська-то тут причём! Да вы ей всю жизнь сломали, а я тебе ещё и посочувствовать должна?! А нахрен бы тебе не пойти, сестрица?! Если выбрала себе такого придурка и удержать не смогла, сама виновата!

Я резко разворачиваюсь спиной к ветру, чтоб не орать прямо на улицу.

— Этот придурок скоро будет твоим зятьком! — иронично смеюсь. — Я препятствовать не собираюсь. Пусть Таисия забирает своего Коленьку и делают, что хотят!

— На том спасибо, — буркнула Снежана, шмыгая носом.

Чувствую — выдохнула.

Ей же ведь лишь бы штамп в паспорте был. А там уже пусть хоть пьют, хоть бьют, хоть налево ходят, главное — женаты. Мне такое не надо, увольте.

— Довольна?! Вот и до свидания. Дальше разбирайтесь сами.

Сбрасываю звонок.

Смотрю в темноту — и впервые за вечер чувствую, как из глаз тихо капает. Не крик, не истерика. Просто горькие, тяжёлые слезы. Но я не даю им течь. Стираю рукой.

Такси подъезжает. Сажусь в машину, откидываюсь в кресло, будто ныряю в тишину.

Света встречает меня взъерошенная, в пижаме и с засохшим кремом на лице.

— Варя! — только и выдыхает, обнимает крепко. — Иди сюда.
Проводит на кухню. Хлопает по стулу.

— Винца?

Наливает щедро, протягивает. Садится напротив, кутается в плед.

— Свет, это просто какой-то сюр, — начинаю я, глядя в вино, — Снежана уже позвонила. Орала как блаженная, как будто я её Таю за руку в постель мужа водила. Ну вот что у неё в башке, а?

Светка покачала головой.

— Ну теперь пусть орёт Николаю, — хмуро отзывается Света.

— Вот и я ей так сказала. Пусть забирают его со всеми потрохами и катятся нахер.

— Реально отпустишь его? — уточняет подруга. — Всё-таки столько лет вместе. Ты же его любила…

— Ну а чего унижаться? Хочет играть в мачо с малолеткой — да бога ради. Мне есть чем заняться, кроме как за ним бегать.

— Тоже верно, — кивает Света. — Я одного не понимаю. Ей-то это зачем?! Какая, блин, любовь?! Это ж дурость! Или он на неё давит, или она мозгами тронулась!

— Кто знает, Свет. Может, дурость. Может, гормоны. Может, он на неё давил. Может — ну реально влюбилась. Мужик так-то видный. Квартира — машина, подарочки-рестораны. Я уже не знаю. Да и не важно.

Ухаживать Коля умел, когда хотел. Ещё как! Широкие жесты, упрямая решительность, внимание к деталям, красивые разговоры, галантные манеры. Какая-то особая деликатность и бережная забота, но вместе с тем непоколебимая твёрдость.

Этот жгучий взгляд: “Ты - моя!”

Я млела. Теряла голову. Обожала его. Он был для меня там самым пресловутым принцем на белом коне. И я хотела быть ему под стать, а не оставаться в роли “Герцог и горничная” из дамских романов.

— Я дам ему развод, это не обсуждается, — говорю. — Только вот… Марк.

Замолкаю. Ком в горле.

Света мягко кладёт ладонь на мою руку.

— Разберёшься, — мягко шепчет. — Ты справишься.

Ночь. Мне не спится.

Я лежу на диване в гостиной, свернувшись калачиком. Подушка мокрая с одного края — плакала. Дала себе ровно час. Не больше.

Потом — встала. Сделала чай. Благо в квартире лучшей подруги я ориентируюсь как у себя дома. Открыла ноутбук.

Пересмотрела десятки вариантов: однушки, двушки, студии, квартиры с мебелью, без, рядом со школой… голова кругом.

Пыталась рассчитать маршрут, распорядок, как втиснуть школу, работу, спортзал, кружки Марка. Как не развалиться посреди дороги.

Света провожает меня до метро. Давно я на нём не ездила. Всегда Коля отвозил. Внутри что-то горько укололо. Насколько же он встроен в мою жизнь и какой же хорошей она всё-таки была! Ну, правда!

Глава 7

— Тая?! Да ну, она в гостиной сериал смотрела, я помню.

— Или уши грела?! — щурится подруга.

— Это уже паранойя какая-то, Свет.

— А что?

— Да ну, я её знаю, зачем ей это? Она ко мне всегда хорошо относилась.

— Ага, так хорошо, что мужа увела! Как зачем?! Чтобы вас с Колькой поссорить. Чтобы он с ней остался. У неё может от любви кукушка поехала!

— Блин! У меня уже самой от всего этого кукушка едет.

Начинает виться мысль: а если она специально от него забеременела? Наговорила про меня гадостей? Что, если бы не это, он бы от меня не ушёл?

Я зажмуриваюсь. Если бы да кабы. Он изменял? Изменял — факт. Любит её? Ну, говорит, что любит. Всё тогда, нечего тут!

— Кстати, а чего Илья-то? — Света вырывает меня из мыслей.

— Да ничего. Пропал с радаров. Как я и просила, собственно.

Мне даже как-то обидно, что он отступил так легко. Не зацепила такая, как сейчас? Обидела своим жёстким отказом? Или всё-таки есть мужчины, для которых слово женщины выше, чем собственное эго? Он бы не стал уводить меня из семьи, я слишком хорошо его знаю. Знала.

— Эх-х-х. Может, зря ты с ним так, Варь. А ты сильно его любила? Ну, тогда.

— Очень, — едва слышно прошептала, чувствуя, как в груди начинает шевелиться давно забытая въедливая тоска.

В офисе — тусклый холодный свет, запах бумаги, кондиционер и тишина, наполненная клавишами.

Я опускаюсь в кресло, прикрываю глаза на мгновение. Хочется просто провалиться.

Голова гудит, пальцы мерзнут даже в помещении. Как будто всё тело сопротивляется новому дню.

Но я держусь.

Сижу прямо.

Сосредоточенно дышу.

Дома могу ныть. А здесь — нельзя. Я же профессионал! Соберись, Варька! Соберись! Коля не посмеет меня уволить. Или посмеет? Придётся стараться ещё усерднее, чтобы удержаться здесь.

Дома… дома больше нет.

Сейчас взвою-ю-ю!

Кофе из автомата — безвкусный, химозный что ли. Отпиваю пару глотков и морщусь. Насыпала больше сахара - ещё хуже.

Монитор светит прямо в лицо. Я пытаюсь сосредоточиться на таблице, но цифры плывут, как в бреду.

Глаза слипаются.

Шею ломит.

Хочется заснуть прямо на клавиатуре, но нескончаемый поток сообщений и писем не даёт расслабиться ни на мгновение.

И вдруг — аромат. Тёплый, насыщенный, бодрящий. Не этот машинный кофе, а настоящий — крепкий, с густой молочной пенкой и корицей.

Передо мной опускается стаканчик. Рядом — миндальное пирожное из кафе на первом этаже. Моё любимое. Я моргаю.

Следом появляется голова Миши. В его глазах беспокойство. Надо же, не боится гнева моего мужа. Или он уже знает? Я боюсь, что уже весь мир знает, как я унижена и раздавлена.

— Ты не заболела? — он опирается на край стола, всматривается. — Варя, ты как? У тебя вид… не очень.

Я пытаюсь выпрямиться, натянуть улыбку, но по глазам вижу — он не купился.

Я уже и не помню, когда болела. Ну, точнее, как. Болела я регулярно весной и осенью, но почти никогда не обращала на это внимания. Всё переносила на ногах. Сыпала лечебные порошки с громкими слоганами, обкладывалась салфетками и спреями. Ну а как? Мне просто некогда болеть. Когда у тебя работа, домашние дела, ребёнок.

Я брала больничные только тогда, когда заболевал Марк. Правда всё равно помогала коллегам из дома. Хотя, вру. Пару больничных брала, пришлось полежать в стационаре с обострениями. И да. Тоже с ноутбуком.

— Всё в порядке, — говорю. — Просто не выспалась.

— Угу, — скептически. — Что-то случилось, Варь? Мы же не чужие. Между прочим, по статистике, люди проводят на работе больше, чем в остальные часы бодрствования с близкими.

— Не знаю насчёт статистики, но мы — так уж точно.

— Если вдруг что — скажи, ладно? Я рядом. Просто... скажи.

Слова простые. А всё равно мягко легли на рану, смягчили, притупили резкость воспоминания

Я отвожу взгляд. Глупо, но щеки начинают теплеть. Сажусь ровнее. Грею ладони о стаканчик. Кофе пахнет так уютно, так по-домашнему, что хочется свернуться клубком и пить его под пледом.

Миша всё ещё рядом. Не уходит. Будто хочет сказать что-то ещё, но не решается.

Тут в кабинет заглянула Элеонора Сергеевна, строго глянула на Михаила, на меня, на пустой стол нашей Танечки, она в отпуске. И нырнула обратно за дверь. Чего хотела?

Мы переглядываемся. Смеёмся. Миша с улыбкой уходит к своему столу.

Я тяжело вздыхаю, пытаюсь уйти от темы.

Письмо. Ещё одно. Ещё. Все с пометкой “срочно”. Переслали две задачи по танькиным проектам. Мне же своих мало. Мне уже просто зла не хватает, сколько можно-то?!

— Это когда-нибудь вообще закончится!? — рычу я. — Они совсем очумели там?!

Глава 8

— Да ну, — отмахивается Миша и откидывается на на высокую спинку стула. — Скажешь тоже.

Пожимаю плечами, мол: “да уж, глупость какая-то”.

Михаила в нашу компанию переманили совсем недавно. Опыт у него какой-то был, но этого ведь недостаточно. Нужно хорошо всё узнать, зарекомендовать себя как следует, заслужить доверие.

Впрочем, задатки у него есть.

Он не суетится. Никогда. Когда всё вокруг взрывается задачами, нервными срывами и правками, он лишь спокойно наливает кофе и выдыхает, будто всё это с ним сотый раз. Заметит то, что я пропустила, скажет точные, выверенные до миллиметра, слова — и всё вдруг кажется проще.

Рядом с ним я позволяю себе выдохнуть. Чуть смежить веки. Чуть смягчиться.

— Мы будем отличной командой, — подмигиваю я ему.

Он улыбается.

Я не забуду ни его помощь, ни поддержку, если всё сложится.

Когда всё сложится.

Пётр Семёнович всегда шутил, что я — его зам. Оставлял меня за главную, когда уходил в отпуск, советовался, брал с собой на встречи с высшим руководством.

Я готова. Я знаю.

Между нами снова тишина, только сосредоточенное щёлканье мышки и пальцев по клавиатуре.

Вдруг Миша вздыхает и говорит:

— Похоже, Таня в понедельник всё равно не выйдет. Заболела по дороге из Тайланда.

— Как вовремя… — я всё равно не сдерживаюсь, позволяю яду вылиться вслух.

Прям бесит!

— Вечно всё у неё всё так! То в отпусках, то голова болит, то задница, то поехала в рабочее время на массаж, то машину помыть. И всё с рук сходит!

Не понимаю, как у неё совести хватает? Вешает всё на других. Я не могу так поступить, потому что никто другой просто не вытянет мои задачи. Да и вдруг что-то пойдёт не так? Это же просто безответственно!

— Возможно, всё проще, Варь, — говорит Миша мягко. — Она просто процессы выстроила так, что всё и без неё вертится.

— Ну конечно, — вспыхиваю, аж уши жжёт. Попахивает какими-то чудо коучами. Работать в лёгкости, ага!

Миша поднимает взгляд, а я — отвожу.

— В рабочее время — всё что угодно, лишь бы не работать… Я себе такого не позволяю и тебе не советую!

Говорю с вызовом, с обидой. Чаще всего я злюсь вовсе не на других, а на себя — на то, что разрешаю людям всё на себя благополучно скидывать.

— Ты, главное, обедать себе позволяй. Это законно, клянусь! Я читал внутренние нормативы: сорок пять минут! — смеётся он.

— Ну, тебя! — шутливо замахиваюсь рукой. Злиться на него невозможно.

Когда смолкает суетливый гомон офиса и всё вокруг наполняется вязкой тишиной, я позволяю себе выдохнуть.

Весь день я крутилась, словно белка в колесе — вопросы, задачки, совещания, всё нужно вовремя сдать, всё согласовать. И всё равно кажется, что всё висит на волоске, что я что‑нибудь да забуду. Всё нужно срочно и ещё вчера.

Неудивительно, что глаза слипаются, поясницу ломит, а концентрироваться всё труднее.

— Ну всё, — произношу вслух, выдавливая улыбку. — Рабочий день кончился — пора по-настоящему поработать.

Только сейчас я могу разгрести то, до чего не доходили руки весь день. Когда никто не отвлекает, не дёргает.

А, может, просто хочу остаться здесь подольше. Здесь нет моей боли и пустоты. Нет разрушенного до основания мира, предательства родных. А муж… он там, в головном офисе в другом районе.

Но я знаю — стоит выйти за порог и всё это обрушится на меня и начнёт нестерпимо душить. Слишком много нерешённых вопросов караулят за углом — ждут, когда я освобожусь, чтобы напасть.

Где мне теперь жить с сыном? И как? Как всё устроить? Коля дал понять, что перекроет мне финансовый кислород, если я буду брыкаться. Тем важнее для меня новая должность.

Брать отгулы, чтобы ездить по квартирам из объявлений? Сейчас, когда решается вся моя карьера? Нет, сейчас я не могу, это точно сыграет против меня. Отвалить круглую сумму риэлтору? Тоже не хочется.

Я заберу Марка в выходные. Интересно, как он там? Тянусь к телефону.

Ну вот и что?

Звонить мужу? Звонить Тае? Р-р-р!

Меня раздирает это дурацкое чувство. Что я должна пробираться через этих чёртовых предателей, глотать столовыми ложками свою боль, чтобы просто узнать, как там мой сын, услышать его.

Тут Миша заглядывает с вымытой чашкой.

— Варь… может, всё?

— Не, я ещё разгребу почту и доделаю договор.

Я почти не спала, но я нарочно готова вымотать себя. Чтобы перестать думать. Чтобы даже плакать не было сил.

Когда всё вокруг потихоньку погружается в полудрёму, я закрываю ноутбук с легкостью человека, сдавшего главнейшую работу дня. В коридоре всё смолкает, лишь старинные лампы освещают путь тусклым, спокойным светом.

Михаил выныривает из соседней переговорки и снимает наушники.

Глава 9

— Не, Миш, я спать, глаза уже закрываются, — даже зеваю, будто в подтверждение.

Я действительно на последнем издыхании. Эти сутки выдались чертовски длинными. Невыносимо, до звёздочек в глазах.

Михаил вздыхает и пожимает плечами.

— В другой раз, — обещаю я как обычно и кладу эту встречу на полочку, где уже хранится целый вал подобных желаний: сходить на мастер-класс по флористике, погладить альпаку, заменить шторы, разобрать тумбочку, отдать старые вещи Марка… можно продолжать бесконечно, главное — стикер “потом”. Когда-нибудь. Когда всё будет проще. Когда всё вдруг сойдется.

О, этот волшебный день “однажды”! Светка говорит, что верит в него как в единорогов и мне пора назвать его как есть — “никогда”. По-моему это слишком категорично. Сейчас просто… не время. Ну правда.

Я смотрю Мише в след и думаю: ведь мы с ним одной масти. Кто может понять меня лучше, чем он? Я так устала от упрёков. А что, если…

Нет! Останавливаю себя, закрываю лицо руками и даю себе выдохнуть.

Во мне говорит жажда мести. Я унижена, меня предали. Поэтому и начала видеть в Мишке не коллегу, а мужчину как по щелчку. Лишь бы заткнуть эту проклятую дырку, куда утекает вся моя жизнь.

Я всегда была противником служебных романов. Это редко хорошо заканчивается, даже лёгкая интрижка может испортить всё. Как говорится, не надо гадить там, где ешь.

Да и я вообще об интрижках не думала. У меня в голове всегда был только Коля, мой единственный. Всё просто потому, что всё, что нужно, я давно для себя выбрала — ещё тогда, когда он первый раз поймал мой смущённый, такой искренний взгляд из‑под полуопущённых ресниц.

Когда Коля брал за руку, всё вокруг замирало — город с его гудками и голосами смолкал, время замедлялось, позволяя нам смаковать эту секунду до конца. Когда улыбался, всё сметалось — серость будней, сомнение, обиды. Рядом с ним всё становилось проще, ярче, легче.

И всего этого больше нет. И не будет.

Когда я закрыла глаза той ночью, мир смазался, потемнел и провалился куда‑то вниз — я просто сдалась. Растеряла всё, что позволяло держаться на ногах. Эти два дня слились для меня в серый кокон из полуяви и воспоминания, что всё пошло наперекосяк.

Не помню, что я ела, с кем говорила, что вообще делала. Знаю лишь, что всё это время я избегала вопросов, лиц и самой себя. В душе всё выгорело, осталась лишь легкость полного опустошения.

Когда я, наконец, выкарабкиваюсь из своего полукоматозного состояния, понимаю: пора набраться смелости и съездить на нашу квартиру.

Где в шкафах моя одежда. Где пахнет Марком. Где на полках стоят мои баночки с кремом.

Где бьётся в агонии мой брак.

Когда вставляю свой ключ в замочную скважину, пальцы дрожат, а металл кажется чужеродно холодным.

Всё вокруг замолкает на секунду — даже город с его звуками замирает — будто мир говорит: «Ну же, посмотри правде в глаза».

Дверь слегка поскрипывает, я ступаю вовнутрь и замираю на пороге. В коридоре всё так… по-прежнему. Чьи‑то туфли стоят на полу, легкие, с изящными каблуками — конечно, Таи. В доме тепло, всё говорит о том, что здесь всё ещё живут, всё ещё счастливы.

Не закрыв за собой до конца, я задержала руку на ручке и прислушалась. В гостиной звучал голос Таи:

— Я тоже скучаю. Нет, завтра не получится. Всё, чмоки, лю тебя, — она комкала концовку, будто пыталась скорее прожевать и проглотить.

— Коля? — с легкой дрожью произнесла Таисия. — Ты вернулся?

— Нет. Это я, — сурово оглашаю в тишине коридора и захлопываю дверь.

— Могла бы и предупредить, — заявила Таисия, лениво показываясь из спальни.

— Предупредить?! — у меня глаза вот-вот кровью нальются. Вот нахалка бесстыжая. — Хочу напомнить, что это мой дом. И я буду приходить сюда, когда захочу. А будешь права качать — мигом вылетишь в своё общежитие!

Она закатывает глаза.

— Я щас Коле позвоню!

— Да хоть обзвонись. Хоть Коле, хоть тому, по кому ты там скучаешь.

Она побледнела или мне кажется?

— Я вообще-то маме звонила, — Тая поджала губы и тут же шмыгнула обратно в комнату.

Я пожимаю плечами, это меня сейчас волнует меньше всего, в отличие от моего сына.

Снимаю обувь, иду мыть руки. Замечаю, что Тая уже что-то расставила по-своему. Но многим пользуется до сих пор. Моим гелем для душа, моей косметикой, моим мужем. Не позволяю смятению вырваться наружу.

Вхожу в комнату Марка, легонько приоткрываю дверь. Он сидит на полу с конструктором, сосредоточенно вставляя детали друг в друга.

— Солнышко моё… я так соскучилась, зайка! — произношу я мягко, почти на выдохе. — Как ты тут? Всё хорошо?

Тянусь к нему обниматься, он отвечает, но будто по инерции.

Он поднимает на меня глаза — спокойные, слегка рассеянные, такие по-детски простодушные.

— Да, мам. Папа мне подарил новый гоночный болид, я строю ему гараж, — говорит просто, будто ничего не происходит. Его мир ещё держится.

Глава 10

Марк смотрит и будто не понимает.

— Будем жить вместе — ты и я. У тебя будет огромная комната, мы её сделаем, как ты захочешь, заберём все твои игрушки! Мы же с тобой одна команда! — всё говорю дальше.

Марк, до этого тихий и будто сонный, неожиданно вскакивает.

— Нет!!! Я хочу остаться с папой! Тут! Это — моя комната! Я не хочу другую!

— Тихо-тихо, милый, иди ко мне, — я сейчас заплачу, а Марк хватает с пола свою машинку и уходит к постели.

— Ты всё врёшь! Я знаю, почему ты уезжаешь! Потому что у меня теперь другая мама — Тася. Она меня любит! А ты меня не любишь и папу тоже не любишь!

— Маркуша… — голос дрожит, всё тело напряжено до предела. — Ты… Ты что такого выдумал? Ты всё для меня, всё, что у меня есть.

Глаза сына всё равно полные упрямства и боли. Семь лет — вовсе не так мало, он всё чувствует.

— Врёшь! — говорит с вызовом, сдерживая дрожащие губы.

Не позволяю себе раскисать при нём. Резко выдыхаю, сдерживая всё — всё то, что сейчас рвется изнутри. Руки слегка дрожат, когда я пытаюсь притянуть его к себе, хоть на минуту, хоть на секунду…

— Родной мой… всё не так… всё совсем не так… — произношу почти одними губами. — Ты — всё для мамы… всё… всё, что я люблю…

Он вырывается, закрывает уши ладонями.

— Нет, ты врёшь! — срывается на крик и выбегает, с грохотом хлопая дверью.

На минуту я застываю на месте, всё тело парализует.

Чуть покачнувшись, выхожу из детской, закрываю за собой легонько — лишь щелчок, всё.

В коридоре всё вокруг начинает смазываться, я с трудом сдерживаю себя, сдерживаю эту лавину, что пытается вырваться изнутри. Когда остаюсь совсем одна, позволяю паре слёз всё‑таки покатиться по лицу. Резко вытираю, стиснув зубы — раскисать некогда.

Шаг за шагом, всё быстрее, всё резче, я иду по коридору и вламываюсь в спальню, порывисто закрываю за собой дверь. Вздёргивая девушку с кровати, я срываюсь на истерику:

— Как вы могли? Как вы смели настроить его против меня? Что вы ему внушили? Что?!

Тая вырывает руку, выправляется, всё с той же спокойной улыбкой говорит:

— Хватит орать! Мы ничего ему не внушали. Ты всё сделала сама, тётя Варя. Когда нужно было быть с ним, ты торчала на работе. Ребёнка не обманешь. Он всё видит и без нас.

Эти спокойные, точные, резкие, как лезвие, слова проникают вовнутрь глубже всяких обвинений.

Руки всё ещё дрожат, всё тело напряжено, а из горла вырывается лишь сдавленный всхлип. В эту секунду всё кажется вокруг таким… тонким. И всё, что я могу, — сдержаться и принять эту правду, насколько бы сильно и глубоко она ни ранила.

— А как же “новая мама Тася”, а?! Это тоже он сам сочинил?!

— Да отпусти ты меня! — дёргается Тая в сторону. — Это не ко мне вопросы, а к Коле. Я такого не говорила.

Она опускает глаза, накрывает ладонью живот и поглаживает.

— У меня скоро свой будет, по-настоящему. Наш с Коленькой малыш.

Я просто в ярости! Мой сын верит этой гнилой парочке, видит в Тае новую маму, а ей на него плевать! Я думала, она к нему привязалась как к родному, но стоило залететь и всё, он стал ей не нужен, получается?

— А Марк?! Если он тебе не нужен, отпустите его!

— Коля его не отдаст, — хмыкнула Таисия и о чём-то задумалась. — Ты не представляешь, как сильно он его любит.

Похоже я слышу в её голосе откровенную ревность.

— Я?! Я прекрасно представляю, Тая! Я — его мать!

— Вовремя ты об этом вспомнила, — безжалостно режет она и всё смотрит куда-то в одну точку, будто формирует какую-то мысль.

— Слушай, давай не психовать тут, а поговорим по-нормальному. Я воевать с тобой не хочу, честно, раз ты всё равно Коленьку отпустила — лениво говорит она с каким-то снисхождением.

Обидно и тошно, но я жду продолжения.

— Помоги ускорить развод, а я помогу тебе с Марком. Уговорю Колю не бодаться с тобой, м?

Я сжимаю губы.

— Я тоже думаю, что ему с тобой будет лучше. А я хочу выйти замуж, пока животик не видно. Ну, ты понимаешь, — отводит взгляд.

Вот хочется теперь назло ей тянуть! Чтобы всё Филиппово ей косточки перемыло и не поперхнулось. Внутри бьётся упрямство. Наступать себе на горло и идти на сговор с предательницей? Но ради сына…А сама я сына что ли не смогу забрать? Только с помощью этой проклятой пигалицы?!

— Я подумаю, — фыркаю, разворачиваясь. Беру из тумбочки свой любимый крабик для волос.

С силой сдавливаю зубцы «краба» пальцами — всё равно что концентрируя эту злость и смятение в точку. Руки дрожат, когда я пытаюсь собрать растрепавшуюся копну волос, смотать всё потуже, покорнее — так, будто пытаюсь взять свою жизнь под контроль.

Не получается с первого раза. Локон выскальзывает, рассыпая по плечам воспоминания, обиды, всё то, что я тщательно стараюсь загнать поглубже. Вдыхаю — выдыхаю — концентрируюсь. Со второго всё получается.

Глава 11

Телефон вибрирует так яростно, будто с него сейчас сорвется вся злость мира. Когда я вижу на экране «Коля», всё тело сжимается, легкие перехватывает. Я даже сначала не понимаю, кто это — совсем недавно переименовала контакт “Муж”.

Он редко звонил. Очень редко. Знал, что я скорее всего не могу поднять трубку. Меня всегда страшно бесило, когда он так делал. Вытаскиваю из уха наушник от ноутбука и выхожу в коридор.

Чуть смежив глаза, провела пальцем по зеленой трубке.

— Здравствуй, Варя, — голос у него звучал ровно, почти буднично, равнодушно. Эти полуноты спокойствия всегда выводят из себя похлеще крика, — я официально подал на развод, давай всё решим быстро.

Слышу в его голосе ноты Таисии. Настропалила любовничка?

Не поняла, выдох ли вырывается из легких, то ли нервный смех.

— Молча согласиться на все твои условия?

— Ладно тебе, Варя. Суд всё равно всё подтвердит, только дольше. Давай… разойдемся нормально и дело с концом.

— Нормально? — я почти смакую это слово, переворачивая на языке, будто дешёвый леденец. — Ты спишь с малолеткой, Коля. С моей племянницей.

— Любви все возрасты покорны, Варь, не начинай. Когда чувства иссякают… нужно дать людям идти дальше.

— А как же Марк, Коля? — голос всё дрожит, всё срывается, всё выдает эту смятенность, эту рану, что всё глубже с каждым звуком.

— Марк останется со мной. — В трубке всё так спокойно, что я теряю почву под ногами. — Ему нужно устойчивое будущее, внимание. Ты… Ты сама знаешь, что я смогу всё это дать.

— Сможешь дать? Со своей Тасей? — я почти срываюсь на истерику. — Ты думаешь, что я позволю воспитывать своего сына… этой… этой лицемерке? Рожайте с ней своего и воспитывайте! А Марка я вам не дам! Никогда! Ты слышишь?!

— Варь… — голос Коли твердеет. — Когда всё перейдет в правовое поле, ты проиграешь. Суд всё расставит на свои места.

— Суд?! Ты… Ты собрался с помощью суда у матери сына отнимать? — я почти задыхаюсь. В легких всё сжималось, всё переворачивалось. — Ты с ума сошел?!

— В таком тоне говорить бесполезно. Когда будешь готова к конструктиву — перезвонишь, — передразнивает он меня. — Или когда у тебя закончатся деньги. А они у тебя скоро закончатся, я обещаю. Ты пришла ко мне без гроша — без гроша и уйдёшь.

В трубке раздались короткие гудки. Не позволяю мобильнику выскользать из пальцев, с силой сдавливаю, будто пытаюсь смять эту правду, эту угрозу.

Всё тело дрожит, всё перевернуто с ног на голову. В висках бьет пульс, всё смазалось вокруг — стены, стол, чашка с полуостывшим чаем.

Не верю. Никогда не смогу с ним согласиться. Марка я не дам. Чего бы это мне ни стоило. Меня так не пугает перспектива остаться без средств, как это.

Не глядя, с маху сажусь за стол с ноутбуком, легонько двигаю мышку, экран моргает, выходя из режима ожидания.

В папке с письмами всё так буднично — отчёт, смета, согласование… и письмо с красными буквами — «Срочно». Раньше всё это вызывало легкое нервное покалывание, я всё старалась вовремя закрыть, всё сдать.

А сейчас всё кажется такой мишурой. Какие сметы, когда всё висит на волоске? Когда всё, что дорого, может уйти из рук просто потому, что я вовремя не увидела главного!

Не сдержалась.

Всё равно щёлкаю, всё равно читаю — старый проект нужно закрыть до конца недели, нужно дать смету, нужно согласовать детали с главными специалистами. Раньше всё это владело мной, всё это съедало всё время и силы. Сейчас кажется… смешно.

Всё такое лицемерно-маленькое на фоне главной битвы — битвы за сына.

Не могу… всё ещё пытаюсь верить, что всё образуется, что все поймут… что я смогу всё сохранить. И всё равно всё тело сжимает изнутри старый, смолистый страх: что я всё уже потеряла.

Всё давно сгнило… я всё профукала, променяла свою счастливую жизнь на вот это вот всё! Может, Коля в чём-то прав? Я слишком долго была для всех хорошей.

Хочется долбануть кулаком по клавиатуре.

Не помню такого с собой. Никогда. Никогда я не писала подобных писем. Руки дрожат, когда я набираю текст:

«Добрый день, Пётр Семёнович. Прошу дать мне отгул до конца недели по семейным обстоятельствам».

Говорю самой себе — всё правильно. Никогда такого не позволяю, всё всегда на границе, всё вовремя, всё сдержано… а сейчас всё сметено одним ударом. Чувство, будто всё вокруг стало сном — я наблюдаю со стороны, что со мной всё это на деле не связано.

— Миша… — произношу вслух, голос звучит глухо, издалека. — Я не выйду до конца недели. Мне… надо домой.

Даже не задаю вопрос справится ли он один. Если честно, мне сейчас всё равно, даже если всё развалится и здесь.

Михаил выключает у себя звук и тут же подходит.

— Без проблем. Ты можешь на меня полностью рассчитывать. Я тебя подменю везде, где нужно. Справимся! Я могу чем-то ещё помочь? Варя! Ты сама не своя!

Мотаю головой. Чувствую его рядом, его парфюм мягко касается меня.

Глава 12

— Иди домой и чтобы писала мне, как ты, слышишь? — строго, негромким бархатистым голосом требует Миша.

От этой интонации что-то внутри ёкает. Напоминает Колю, его заботливый менторский тон, когда он только устроил меня сюда.

За что муж снова прорывается сквозь плотную плёнку ненависти в моей голове?

Это привычка, просто долбаная привычка!

Я киваю и ухожу, пряча лицо от коллег, попадающихся на пути. Будто они уже готовы кричать, что жена директора — полная неудачница.

Сижу со Светкой на полу средь пакетов со своим барахлом — всё вокруг кажется перевернутым с ног на голову. В руках ноутбук с десятком вкладок на сайте с недвижимостью.

Мы с ней методично перещёлкиваем фотографии, звоним, записываем варианты… и всё ускользает из-под носа, будто весь город резко нуждается в жилье.

— «Сдали». — «Уже задаток внесли». — «Нет, с детьми не сдаём». — «Не для такого срока».

Когда всё кажется подходящим — вырисовывается какой-нибудь изъян. В одной всё красиво на картинке, а на деле — стены покрыты потеками влаги и плесенью.

В другой смотришь видео — всё старое, смесители расшатанные, рамы покосились, мебель на ладан дышит.

В третьей всё с виду отлично… до момента, когда владелец говорит: «Без ребенка, пожалуйста. Ремонт недавно сделали».

Когда всё суживается до одной-единственной двушки на границе с районом, я понимаю: других просто нет. Ремонт старый, стены выкрашены выцветшим персиком, паркет потёртый, с щелями, ванная как у бабушки, и всё равно я смогу дать Марку лишь эту крышу над головой. В ней всё говорит о старом, выслужившем свой век доме — легкие потеки на батареях, слегка покосившаяся рама на кухне, смесители с трудом поворачиваются… всё это вовсе не то, что я представляла для него.

Говорю самой себе: «Не идеал… но хоть что‑то». В душе всё сжимается — смогу ли я дать сыну уют и комфорт? Смогу ли превратить эту старую двушку в дом, где он будет счастлив? Согласится ли он променять хоромы отца на вот это жалкое подобие дома со мной? На моей личной карте только зарплата за прошлые несколько месяцев. Все счета — мужа. Я и подумать не могла, что он оставит меня ни с чем! А если меня уволят?

Эти вопросы терзают изнутри, пока я со Светкой считаю смету на покраску и легкий ремонт. Время играет против нас, и я понимаю: нужно смириться с тем, что имеется.

Главное — крыша… хоть такая… всё равно всё лучше, чем ничего.

Когда всё начинает вертеться с бешеной скоростью — коробки выносятся из комнат, книги с полок сметаются с такой легкостью, будто вовсе ничего не весят, — я почти теряюсь.

Светка с лицом сконцентрировано-мрачным расставляет всё по ящикам, сматывает посуду полотенцами, говорит коротко, по делу: «это — на кухню», «это — с собой». В коридоре выстроились башни из картонных коробок — всё то, что я когда‑то звала домом.

Мы со Светкой отмахиваемся от попыток Коли помочь. Не хочу. Раздражает сам факт его присутствия.

Когда Коля пытается с улыбкой съязвить: «Когда новоселье?» — я лишь выдавливаю из себя что-то о том, что его это не касается. А саму прожигает стыд от одной мысли, что мне придётся пожить в такой халупе. Уже представляю, как они с Таисией злорадствуют.

Хорошо, что хотя бы её здесь нет. Тая забрала Марка на прогулку, чтобы не крутились под ногами.

Грузчики снуют мимо, смолкают смежные звуки, всё концентрируется вокруг такой простой истины: я уезжаю. Всё, что кажется устойчивым, всё, что я принимала за аксиому, помещалось по коробкам и выносилось из старой жизни с каждым рейсом вниз по лестнице.

Мужчина закрывает заднюю дверцу, смолкает лязг замка — всё. Всё, что я собрала по коробкам, уезжает в другую жизнь.

Светка легонько касается моего плеча: «Поехали?»

Не смогу сдержать дрожь — всё кажется таким необратимым. Вдыхаю глубоко, выдыхаю с трудом.

Всё перевезено. Коробки возвышаются посреди комнат, стены с потёртыми обоями сморят на всё моё добро с легкой насмешкой.

Всё сметено, всё перевернуто, всё нужно собирать заново. В одиночестве. В старой съемной конуре, которую даже домом язык не поворачивается назвать после той квартиры, где мы жили с Николаем столько лет.

Я пытаюсь сдвинуть старый письменный стол в другой угол комнаты, и с резким звуком ломается ручка ящика. Ручка остаются у меня в руке — я смотрю на неё как-то тупо.

И всё — точка.

Эти смятые чувства, которые я весь день сдерживала, вырываются потоком слёз.

По крайней мере завтра — на работу. Эти стены я знаю наизусть, эту среду я понимаю. Там всё проще. Четверг кажется точкой отсчета — всё прояснится, всё станет на свои места.

Утром следующего дня я почти парю по коридорам офиса. Люди улыбаются, коллеги задерживают на мне взгляды, перешептываются, что повышения мне не миновать. Эти полунамёки наполняют легкостью, я позволяю себе ненадолго расслабиться — всё не так плохо, всё налаживается.

— Всё отлично, Варь, — говорит Миша с улыбкой, когда перехватывает меня у кулера. — Ты ничего не пропустила, я со всем разобрался.

— Спасибо, Миш, — улыбаюсь я ему.

Глава 13

За всё это время я не звонила матери и не писала. Судя по всему, Снежана ей не рассказала. Небось будет молчать, чтобы избежать осуждения и позора, пока её дочь с Колей не поженятся. Выходит мама и не в курсе до сих пор. Я не хотела её волновать, к тому же было отчего-то стыдно, что меня так гнусно предали. Да и привыкла решать все трудности сама, здесь.

— Мама… — я с трудом перевожу дух, нервно сжимаю трубку. — Ты сядь, пожалуйста. Мне нужно тебе кое-что сказать.

Я чувствую, как ей становится не по себе по одному лишь дыханию. Мне и самой нехорошо, к горлу подступает тошнота.

— Варя? — чувствую как накаляется недоумение.

— Все живы и меня не хотят посадить, — обозначаю сразу, предвосхищая первые иррациональные мысли матери, глядя на конверт. Не хватало только, чтобы у неё сердце прихватило. Она у меня женщина впечатлительная.

— Мы с Колей разводимся, — говорю прямо, без прелюдий.

Слышу тяжелый “ох”.

— Как так-то, доченька?! Столько лет рука об руку да и Маркуша же у вас! — задыхается она. Чувствую переживает за меня больше — чем за себя.

— Он мне изменил, мам. И сказал, что уходит.

— Вот паршивец-то какой! Да как можно?!

Всё. Завелась.

— Ну, гульнул разок, так что же теперь, из семьи уходить?!

Закатываю глаза. Как у них всё просто “гульнул разок, подумаешь”.

— Мам, там не разок. Он всё решил. А я бегать за ним не буду.

— Может, не рубить с плеча, а, дочь? Образуется ещё. Ты время потяни… дай одуматься мужику. На развод не соглашайся!

— Нет, мам. Это не обсуждается, — начинаю злиться.

Давайте теперь всё терпеть и прощать. Ага, десять раз. Да и это у них в Филиппово развод — страшное слово, как в средневековье. А у меня ещё вся жизнь впереди.

— Господи! — ахает мама на том конце провода. — Когда всё это произошло? А с кем, с кем, Варька?

Я зажмуриваюсь. Говорить или нет? С другой стороны, а что мне теперь за Таю переживать и врать маме? Не хочу.

— С Таисией… с нашей Таисией, — я произношу это почти одними губами.

Мама аж подавилась.

— Вот я тебе говорила, что плохо девку молодую рядом с мужем держать! Мужики… они же такие. У них инстинкты!

— Мам, какие, нахрен, инстинкты?! Они что, звери безмозглые?! И ей ведь даже двадцати ещё нет, она же ребёнок! Да я и подумать не могла!

— А что, я в её возрасте уже Снежанку родила! Надо Таське срочно мужа искать, пока слухи не пошли.

— Не надо, — отрезаю зло. — Пусть с Колей женятся. Они же любят друг друга, — в моём голосе пульсирует сарказм.

— Тебя Колька тоже любил. И где теперь эта любовь? Завтра он и её разлюбит. Пусть Снежа едет к вам, решите с ней вместе, как быть.

Мне хочется сказать и про беременность, но я не решаюсь. В самом деле, хотят устроить фарс с желанным ребёнком, рождённым в браке — пусть. Не опускаться же до подлой мести. Нужно не о них думать, а том, как построить новую жизнь.

Пусть хоть всё Филиппово будет судачить, какая я неудачница, плохая жена, недоженщина. Плевать!

Думаю, а в глубине души сама себе не верю. Мне никогда не было плевать по-настоящему. Только теперь вместо сельчан — друзья Коли и мои коллеги. Николай думал, что я всё делаю ради себя, но реальность будто бы ещё хуже.

— А как же Маркуша? — взволнованно спрашивает мать.

— Я заберу его, а с Колей пусть видятся, когда захотят.

— Как-то это не по-божески, — причитает она.

— Не по-божески спать с моей племянницей, мама, — резко парирую я.

— Ох, доча… — я почти вижу, как она качает головой. — Бери дитё и приезжайте ко мне, сдался тебе этот город. Все беды от него.

— Я разберусь, мам. Спасибо.

Разговор, будто бы себя исчерпал. Кладу трубку.

И тут же ищу другой номер.

Светка помогла найти специалиста по бракоразводным процессам.

«Режим проживания несовершеннолетнего…» — я смакую эту юридическую конструкцию, выговариваю про себя, всё равно что пытаюсь смыть с языка горечь.

Не нужно быть специалистом, чтобы всё понимать. Суд учитывает всё — среду, финансовое положение, психологический фон. А я сейчас? В съёмной советской двушке с полуразобранными коробками, одна и с графиком работы 24/7. Какие тут преимущества?

В трубке звучит спокойный голос Антона Зайцева. Я обрисовываю ему ситуацию, хотя и так догадываюсь, что он скажет.

— Вообще Суд чаще всего на стороне матерей. Но исходят, конечно, в первую очередь, из интересов ребенка. В том числе — насколько вы можете обеспечить ему необходимые условия. В ходе процесса должны быть представлены справки с работы, характеристики, можно даже показания соседей. Всё, что играет в вашу пользу.

— А если сейчас ситуация… не очень в мою пользу? — нервно кусаю губы.

Глава 14

Я прихожу на работу первой. Как всегда.

Только сейчас это не из любви к порядку, не потому что я «такой человек». Сейчас — потому что в съёмной квартире мучительно пусто, а тут хоть как-то гудит воздух.

Включаю свет в кабинете, он мигает — как будто сам не уверен, нужно ли мне сегодня снова всё это.

Скидываю сумку на кресло, привычным движением кручу жалюзи, впуская утренний свет. Подоконник пыльный. Надо бы протереть.

Жужжание кофемашины. Мои утренние ритуалы.

Компьютер гудит, как будто тоже вымотан. Экран светится, как дорога в никуда. Я открываю почту и машинально листаю непрочитанное, пока в углу не всплывает сообщение от Кати:

“Привет, как ты? Давай вместе пообедаем сегодня. Всё равно давно не болтали.”

Я чуть улыбаюсь. С Катей из кадрового отдела мы знакомы давно. Она — та самая, кто всегда держит руку на пульсе, в том числе чужих жизней. Шутит, что ей положено. Она теперь призвана спасать нас от выгорания и вовремя замечать признаки снижения работоспособности и мотивации.

Пальцы набирают: “Давай, если смогу вырваться”. Она в ответ — гневный смайлик. Опять будет ругаться, что я пренебрегаю положенным отдыхом и приёмом пищи.

Ну а как при моём-то расписании? Открываю календарь и тяжело вздыхаю.

Начинаю втягиваться в день — хотя бы внешне — как в коридоре слышатся шаги. Топот на каблуках. Звонкий, уверенный. И знакомый.

Татьяна.
Та, про которую шутят, что она “живёт свою лучшую жизнь”. Не спешит, если это не личные дела, говорит со всеми так, будто ей все поголовно, даже клиенты, задолжали тыщу.

Я смотрю на часы: естественно, Танечка опоздала. Зато успела сделать укладку, макияж. Приболела, бедная? А на маникюр сходить не постеснялась. Вижу ведь — свежий.

Она входит совершенно непринуждённо.

— Приветик! — игриво кидает в воздух. — Варюш, а ты уже здесь? — тянет с притворным удивлением. — Ты у нас такая трудяшка…

— Ну кто-то же должен работать, — не поднимаю глаз, делая вид, что занята таблицей.

— Ой, ну да, конечно. Как всегда всё на тебе держится, — усмехается она, ставя брендовую сумочку на стол. — Я вот только сегодня по-настоящему ожила. Лечение, знаешь ли, выматывает.

— Маникюр тоже, наверное, много сил отнимает, — бросаю, не выдержав.

Таня прищуривается и смеётся:

— Да, если фильм включают неинтересный, — будто издевается. — Варь, ну мне важно быть быть ухоженной, что теперь? Я как ты не собираюсь сгорать на работе. Это так не по-женски.

— Ну да, а по-женски, это, видимо, нихрена не делать, только в зеркальце смотреть, — сухо парирую.

— Варь, ты в каком веке живёшь? Если я научилась делегировать, а ты — нет, ну, сочувствую. А ты с таким подходом скоро инфаркт схватишь. Просто я спокойно работаю, а не создаю видимость бурной деятельности.

Я резко закрываю папку на столе и смотрю прямо на неё.

— Я вижу. Как ты работаешь. Но, ничего, скоро, я думаю, всё изменится.

— Это ещё почему? — фыркнула Таня.

И вот тут у меня срывается. Я даже не собиралась, но слова будто вырываются сами:

— Потому что халява заканчивается, Таня. И когда меня повысят, тебя тут уже не будет.

У неё меняется лицо. Ещё секунда — и вспыхнет.

— Ах вот как, — говорит она, подходя ближе. — Ты так уверена, что тебя назначат вместо Петра Семёновича? Думаешь, если ты жена одного из директоров, то тебе всё можно? — ехидничает.

Ох, как я привыкла к этим заходам о том, кто мой муж.

— Нет. Я просто знаю, кто работает. И кто нет, — бросаю и отворачиваюсь обратно к своему столу. Сердце колотится, но я не отступаю.

Напряжение между нами как натянутая струна. В офисе жарко. Или это я вспотела от раздражения.

— Девочки, ну вы чего сразу? — раздаётся мужской голос за спиной.

Миша.

Он входит с кофейным стаканом, вздыхает.

— Я уже и забыл, что вас одних оставлять нельзя, девочки мои, — улыбается он, разряжая атмосферу.

Таня сразу же — хоп, и с места в атаку.

— Мишенька, как же я по тебе соскучилась! — и обнимает его так, что я едва не подавилась.

Он неловко улыбается, смотрит в мою сторону. Я делаю вид, что очень увлечена экраном. Хотя вижу, как Таня закидывает волосы за плечо, как смеётся в голос, даже когда он не шутит.

Мелочь. Пустяки. Я же не ревную. Просто… раздражает.

Ну ладно, ревную. Слегка. Совсем немного. Хорошо, много. Бесит!

Миша подходит ко мне, кладёт на край стола второй стакан:

— Твой. С корицей.

Что-то внутри снова теплеет. Я моментально перестаю злиться.

Коля вечно забывал про корицу. Да и кофе не помню, когда последний раз мне приносил. Конечно, он же тоже устал. Да, работал много, как и я, но мог делать это раз на раз из дома. Чертежи ушли в электронный формат и теперь хватало флешки и мощного компьютера, чтобы доделать с согласовать проект.

Глава 15

Моё сердце ёкает.

— Он... спит с Таней? — спрашиваю почти шёпотом.

— Что?! — она хохочет. — Ты серьёзно?

— А что, — пожимаю плечами, — ты бы видела, как она вокруг него вьётся. А он... ну, он.

— Варя, я про это ничего не знаю, честно. И не думаю. Но я не об этом.

Она наклоняется ближе.

— Ты знаешь, почему Петра Семёновича увольняют?

Я качаю головой и хмурюсь. Никто ничего толком не говорил. Будто бы всё произошло само собой и он просто устал.

— Ну?

— Из-за Миши вашего!

Я откидываюсь на спинку стула и широко распахиваю глаза. Ничего не понимаю!

— Ты уверена? — шепчу.

— Ну, я случайно услышала, как это сказала Галина наша, — Катя кивнула наверх. Начальница всея департамента. — Сказала, “если б не Михаил Лифанов, Семёныч бы ещё столько же проработал”.

— Но зачем это ему?! Он же у нас без году неделя, повышение он не получит, да и не рвётся…

— Да кто бы знал! А может, чтобы тебя повысили? Это же ему выгодно. Ты не замечала, что он к тебе клинья подбивает? “Своя” сверху — очень удобно, знаешь ли!

— Ну, — смущаюсь. И ведь и правда, вниманием он меня не обделяет. Но я думала, потому что он видит, что мне тяжело. — Не знаю. Может быть.

Мой взгляд становится пустым, а внутри жжёт разочарование. Благодаря Мише я держалась. Теперь же мне хочется презирать его. Раздражение поднимается по глотке. Отставляю миску с салатом.

— И что теперь? — говорю, но голос мой поник.

— Ох, Варя... я не знаю. Тишина. Приказа ещё нет. Но я не думаю, что кто-то сомневается, что это место за тобой.

— Спасибо, — улыбаюсь глухо.

— Только не обольщайся. В компании сейчас туго с деньгами, кризис. На прибавку лучше сильно не рассчитывать — нас предупредили, что денег нет, Будут резать бюджеты. Везде.

Я молчу. Внутри всё сжимается.

— Мне... очень нужно это место, — тихо говорю, но чувствую, что мои надежды начинают со скрипом прогибаться под ногами. — Мы с Колей разводимся. Он изменил мне. С Таисией.

— Твоей Таисией?! — Катя округляет глаза.

— Да, — выдыхаю. — И суд впереди. За Марка. Мне нужна стабильность. И деньги. Хоть какие-то.

Я рассказываю ей как есть. Здесь никого нет ближе, хоть мы теперь и живём на разных этажах.

— Варя... — она берёт меня за руку. — Ты держишься круто, честно. Я тебя уважаю. Если будет вариант с квартирой — нормальной, без ободранных стен — я скажу. И по работе, если что-то услышу — тоже дам знать. Главное, чтобы муж тебе не подгадил. Ты здесь хоть далеко от него, а всё-таки.

Мы прощаемся. Я возвращаюсь в отдел, как будто ноги ватные. Работаю молча, механически.

Рабочий день продолжается, люди смеются, обсуждают отчёты, кто-то делится смешными картинками в чате, а я просто сижу и не слышу ничего.

Только одно стучит в голове: Миша. Пётр Семёнович. Увольнение. Как он мог?!

Даже смотреть на него не хочу.

Вечером Таня наконец-то уходит, громко щебеча с кем-то по телефону.

Я выключаю свет, беру сумку. Сегодня засиживаться не хочу. Не с ним. Мне паршиво и даже радость от повышения начала горчить.

Миша осторожно подходит ко мне.

— Варя, ты сегодня сама не своя. Всё в порядке? Хочешь, печенюшек принесу?

Я поднимаю на него глаза.

— Я знаю, что Петра Семёновича увольняют из-за тебя, — отрезаю холодно, хлёстко. Тоном, которым я полощу на летучках нерадивых подчинённых и субподрядчиков.

Он замирает.

— Что?

— Как ты мог? Ты знал? Ты вообще понимаешь, что делаешь?

И я вижу, как меняется его лицо. Но сейчас мне плевать.

— Не надо делать вид, — тихо говорю. — Ты же всё знал. И молчал. Или, может, сам это всё начал?

Он как будто не дышит. Я не знаю, что он скажет — но знаю одно: сейчас я ему не верю.

— Да, — выдыхает он. — Я правда виноват в какой-то степени. Но я его предупреждал, Варя.

Он смотрит в глаза — прямо, без увёрток.

— Я не знал, что его уволят. Я просто… начал анализировать таблицы. Что-то не сходилось. Большие расхождения. Сначала подумал, может, ошибка. Подошёл к нему — три раза! Он на меня даже не посмотрел. Иди, парень, у нас всё хорошо.

Он вздыхает.

— Тогда я заглянул к нашим в финансы… просто спросить. Просто понять. А они глаза округлили: «Это что у вас такое?!» Я ушёл. А они пошли проверять. А там — дыра на дыре, данные актуализируются наперекосяк.

Он пожимает плечами.

— Кто знал, что всё так запущено. Что всё так запущено им.

Я молчу. Только дышу. Всё медленнее.

Глава 16

Я отстраняюсь, резко, будто обожглась.

— Прости… я не могу. Мы не должны, — шепчу сумбурно, отводя глаза.

Он замирает на полшага. Мгновение — тишина.

— Понял, — тихо говорит он. Глаза его остаются тёплыми… но будто бы внутри что-то щёлкнуло. Сталь. Я вижу её буквально на секунду и она падает куда-то обратно на дно его глаз. — Ты права.

Он отворачивается и уходит.

А я остаюсь стоять с бешено колотящимся сердцем и какой-то липкой виной на губах. Не верю, что имею право целовать кого-то, кроме Коли. Но теперь же имею! Он меня предал. Моя любовь к нему полыхает в агонии. Но я же его люблю! Любила. Нужно оставить это в прошлом. Но я уж точно не из тех, кто тут же будет искать утешения в чужой постели.

Но Миша? Что это было? Случайный порыв? Минутная слабость? Или он всё это время…

Я слишком легкомысленно держалась. Поощряла. Он мог подумать…

А может, и правда — всё ради повышения? Слишком удобный момент, слишком много совпадений.

Я роюсь в сумке, достаю помаду. Крашу губы наощупь, в спешке, как будто стараюсь стереть его отпечаток, замазать это всё.

До дома добираюсь почти на автопилоте.

Телефон в кармане вибрирует — мама.

— Варюш, как ты? — её голос как будто осторожнее обычного.

— Нормально, мам. Всё… под контролем, — хотя я в этом уже не уверена.

— Ну слава богу. Отец передавал привет. Я ему ничего не сказала.

— Угу. Как он?

— Да как всегда, ничего нового. Крыльцо вот взялся доделать.

Небольшая пауза.

— Слушай… — продолжает мама, — а у вас там ничего не изменилось? Может… помирились всё-таки? Колька не приходил, не каялся?

Я закрываю глаза.

— Нет, мама. Да и уже поздно, я всё решила.

— Понятно.

Глухой разочарованный вздох в трубке.

— Да уж, не такой я тебе жизни желала.

Я молчу. Врагу не пожелаешь.

— А ещё… тут знаешь что!

— Что?

Она будто бы мнётся.

— В Филиппово сегодня Илья приехал.

Я почему-то напрягаюсь.

— Илья?..

— Ну, Илюшка Савельев, вы ещё вместе гуляли.

— Да-да. Так что он? Неужели решил вернуться в Филиппово?

— Не знаю. Баба Дуся сказала, что он какие-то вопросы с землёй решает. Говорят, продать хочет. И всё, с концами.

Я вспоминаю его улыбку. Нашу юность. Прошло двадцать лет, но мы болтали тогда в кафе, как будто этих лет не было. Думаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы он не уехал? Мне становится ещё больнее. Будто вся моя жизнь сворачивает не туда.

— Варь, так ты не против?

— Чего не против? — я так глубоко ушла в свои мысли, что не слушала, что говорила мама.

— Ну, гостинец тебе от меня через Илюшу передать.

— Передай, — отзываюсь тихо. А меня разрывает изнутри.

Мама что-то ещё говорит — о клубнике, о кошке соседки, о дожде, который обещали к выходным, — а я слышу всё это, будто сквозь вату. Где-то очень далеко.

Голова гудит.

Илюшка Савельев. Вспоминаю, как он обещал писать. Как передавала ему приветы в город. Нить между нами становилась всё тоньше и тихо незаметно оборвалась. Я с головой ушла в поступление. Думала тоже перееду в город и всё вернётся на круги своя. А потом случился Коля. Это было что-то совершенно другое, обольстительное, впечатляющее.

— Варя, ты чего молчишь?

— Ничего, — выдыхаю. — Просто устала.

— Ты береги себя, слышишь? — мама замолкает, потом добавляет, как бы нехотя:

— Знаешь… когда ты с ним была, ты вся светилась. Ты была такая нежная. Без этих твоих заморочек.

— Мам, ну мне было пятнадцать лет. Я просто выросла. Не сравнивай.

Я сжимаю пальцы в кулак. Да, с ним я была другой. Собой? А кто я теперь?

Я с трудом выдавливаю:

— Мам, мне пора. На завтра ещё куча задач.

Она вздыхает, говорит что-то ободряющее. Мы кладём трубки.

А я сижу в прихожей, в пальто, с телефоном в руках и внезапным, но абсолютно отчётливым чувством пустоты.

Будто вся моя жизнь — одна сплошная череда «почти», «потом» и «не сошлось».

И в этой пустоте вдруг, как спичка во тьме, вспыхивает мысль:
А если бы он не уехал?

А потом этот поцелуй Миши на губах. Жжёт.

Я закрываю голову руками и громко рычу.

— Так, всё!

Хватит думать о мужиках. Сейчас надо думать только о Марке. Остальное потом, когда он будет со мной. Если я вообще смогу кому-то доверять, после того, как поступил Николай.

Глава 17

Ожидаю увидеть Марка. Отпуск. Может, старые кадры с дачи. Но экран замирает. Моё дыхание сбивается.

На фото, очень старом фото, будто отсканированном, — девушка. Не я. Молодая, с длинными крашенными в блондинку волосами. Стоит у подъезда. Улыбается в камеру. На руках у неё ребёнок, совсем крохотный.

Листаю дальше. На следующей эта девушка рядом с молодым парнем. Стоят, обнимаются. Тесно, имтимно. Смотрю рыжую отметку даты, они сделаны с разницей примерно в год. Сначала они в обнимку. Потом ребёнок…

Я вглядываюсь в лицо парня и дыхание замирает. Это Коля. Молодой. Лет двадцать или около того. Смотрит на неё. Смотрит так, как когда-то смотрел на меня.

Я сижу, не в силах отвести взгляд. В горле поднимается тошнота.

Что это?.. Кто она? Почему?

Я только сейчас поняла, что так мало знаю о том, что было у Коли до меня. Какие-то смутные фразы. Больше про учёбу, про настоящее. Мать. Отец. Всё довольно обыкновенно. Всё тогда казалось несущественным, кроме нас.

Мы были молоды, влюблены по уши. Я была страшно ревнива, так что про бывших и думать не хотела. Да и какая разница? Он выбрал меня. Он сделал предложение! Мне тогда казалось, что это значит пресловутое “долго и счастливо” и ничто не будет сильнее этого.

Ну-ну.

Я листаю дальше. Скан. Документ. Свидетельство о рождении. Мальчик. Имя: Матвей. Фамилия другая. Мать — некая Светлана. Отец — не указан.

Мурашки по коже. Почему это у него? Зачем он хранил это? И причём тут он вообще?

Я смотрю на год рождения. Двадцать четыре года назад. Примерно за полтора года до нашего знакомства.

Это было до меня.

У него что, был сын, о котором он почему-то решил умолчать?! Двадцать лет?!

Всё нутро сжалось, будто кто-то медленно зашивает меня изнутри толстыми ржавыми нитками. Он… он мог сказать. Он должен был сказать!

Если это правда — он прятал целую жизнь. Целого человека. Маленького. Того, кто, возможно, ждал. Кто рос, может быть, даже спрашивал. А я в это время — варила ему супы, гладила рубашки. Ждала. Верила. И не знала, что всё это время у него уже была семья. Или… остатки семьи.

Будто кто-то вырвал из меня часть, на которой держалась моя вера в близость, в честность, в то, что мы были хотя бы чем-то настоящим. Это ведь не про то, что у него кто-то был. Если тем более до. Это откровение о том, что я почти не знаю того, кого считала своим мужем, кого любила.

Я сижу на краю дивана, будто не двигаясь. Флешка торчит в ноутбуке, как заноза. Экран гаснет — уходит в спящий режим, а я даже не шевелюсь.

Потом медленно закрываю крышку.
Нет. Сейчас не время.

Мне хватает загадок и разочарований.
Марк, детский сад, жильё, моя работа, это непонятное ощущение, что я в чужой жизни.

Если я полезу ещё и в это прямо сейчас — точно сойду с ума. Да и мне нет до этого дела.

Я вытаскиваю флешку и кладу её в коробку с прочими вещами. Куда подальше. Уговорив себя, что позже разберу. Когда смогу. Когда будет ресурс.
Если будет. А пока — нет.

Я встаю, решительно стряхивая оцепенение.

Достаточно. Надо о своей жизни думать, а не о чужих.

Ставлю чайник. К чаю толком ничего нет. Беру кусок хлеба, мажу майонезом, кладу сверху оставшуюся попку докторской колбасы. Раньше Коля вечно меня ругал: хватит есть всякую дрянь — фигуру испортишь.

А сейчас…Так хочется гадости какой-нибудь слопать, вот будто назло ему. Назло всем. А в холодильнике отчаянная пустота. Не потому что нет возможности, а потому что я обхожусь без этого. Утром пару яиц и бутерброд, по дороге — кофе. Обед в офисе, на ужин — стакан кефира и банан. Кстати, где кефир? А, про него я забыла.

Телефон глухо вибрирует. Сообщение от Снежаны.
«Слушай, у Таисии через неделю УЗИ в женской консультации. Сходишь с ней?»

Я таращусь в экран. Это шутка?

Следом:«Ну ты же понимаешь, ей сейчас очень страшно. Ты рядом, поддержи, пожалуйста.»

Я почти слышу её небрежно-снисходительный голос старшей сестры. Она не просит — требует, чтобы было по её хотению. И так всю жизнь. И мужика себе нашла мягкотелого, подмяла крепкими ручищами.

Пальцы печатают на автомате:
«А с чего это вдруг я должна? Пусть Коля с ней идёт. Или сама приезжай, если так волнуешься.»

Ответ прилетает сразу.

«Коля! Не мужское это дело по таким местам ходить. Он ничего не понимает в этих вещах. Ну будь человеком. Она тебе не чужая.»

Вот и всё. Прямо слышу, как у меня со свистом сносит башню.

Я кидаю телефон на диван и в голос говорю в пустую комнату:

— Нет, она мне чужая! На сто процентов!

И как поразительно, что едва я обосновалась в городе, как все вдруг решили, что я удобная. Снежана — с её бесконечными «подержи ребёнка», «займи денег», «дай погостить». Двоюродная тётя с собакой, которых надо встретить на вокзале. Троюродный племянник с просьбой пожить пару недель «между съёмами». Все как по расписанию. И никто — чтобы просто спросить, а ты как? А у тебя как дела, Варя?