Развод в 40. Счастье на десерт

ГЛАВА 1

Я всегда считала, что жизнь редко дарит нам сюрпризы. Особенно после сорока. Вселенная будто впадает в рутину, отмеряя дни одинаковыми порциями. Ты уже не ждешь чуда, ты ждешь расписания. Во сколько хлопнет входная дверь, возвещая о возвращении мужа с работы. Какой носок, на этот раз обязательно темно–синий в белую крапинку, бесследно сгинет в пучинах стирки. Во сколько позвонит дочь, чтобы посетовать на занудного преподавателя и попросить немного денег «сугубо ради учебы», и даже ее слова ты слышишь за секунду до того, как они срываются с ее губ.

Но иногда жизнь все же решает устроить фейерверк. Не тот, что освещает небо в праздник, а тот, что безжалостно спалит твой уютный мирок дотла. Например, как сегодня…

– Так, вишни есть, сахарная пудра для посыпки, тесто идеально подошло… – бубнила я себе под нос, завороженно наблюдая, как румяная корочка вишневого пирога золотится в духовке. Этот аромат, ваниль, корица, кисло–сладкий запах ягод, был моим талисманом, моим детством и моей юностью. Этому рецепту меня научила бабушка, вытирая с моих детских ладошек липкое тесто. Этот пирог я пекла в первую годовщину, когда Олег, облизывая пальцы, смотрел на меня влюбленными глазами и говорил, что я волшебница.

Теперь его глаза смотрели куда–то мимо. Муж в последнее время превратился в вечно озабоченную тень. Фразы «совещание», «крайний срок», «тонкости бизнеса, которые тебе все равно не понять» висели в воздухе густым, удушающим туманом. Я женщина доверчивая, но даже в моей груди поселилась тревожность, которая грызла меня. Поэтому и родилась эта наивная, дурацкая идея – принести ему в офис этот пирог, просто, как жест заботы и внимания.

***

Подъезд бизнес–центра был пустынен и безмолвен. Мраморный пол звонко отзывался на каждый мой шаг, предательски громкий в этой тишине. Лифт поднялся на нужный этаж с противным шипением. Коридоры погрузились в темноту, лишь из–под щели кабинета мужа сочилась узкая полоска желтого света. Тишина была такая гнетущая, что закладывало уши.

Дверь оказалась прикрыта. Я, прижимая к себе еще теплый, ароматный пирог, тихо толкнула ее плечом.

И мир раскололся.

Пирог в моих руках пах нежностью, домом, уютом и старой, проверенной любовью. А то, что происходило за огромным дубовым столом пахло похотью, дешевым парфюмом и предательством.

Молодая, очень молодая девчонка в обтягивающем платье сидела у него на коленях, запрокинув голову. Ее огненно–рыжие волосы растрепались. Юбка задралась гораздо выше, чем позволяет деловой этикет, а сам Олег, мой солидный, всегда такой собранный Олег, припал к ее обнаженной шее и груди, и его руки жадно скользили по ее спине.

Я застыла на пороге, превратившись в статую с пирогом. Я — Лена, в своем безупречном бежевом плаще, с идеально уложенной пучком на затылке, с макияжем, который не осмелился бы растечься даже сейчас. Я была вылизана до последней волосинки, как всегда, была застигнутая в самом грязном кошмаре своей опрятной жизни.

Ирония момента била по мозгам. Он говорил, что бизнес требует «пристального внимания». Ну да, внимание действительно было пристальным.

В горле пересохло. Где–то внутри, в самой глубине, со щелчком погасла последняя лампочка надежды.

– Добрый вечер, – мой голос прозвучал ровно и холодно. Голос, который я сама не узнала.

Олег дернулся, как на пружине, оттолкнув от себя девушку. Та испуганно пискнула, спрыгнула с его колен и начала лихорадочно поправлять одежду, пытаясь натянуть трясущимися пальцами платье. Вишни в пироге мелко подрагивали, в такт бешеному стуку моего сердца.

– Лена… это… не то, что ты думаешь… – начал он, заплетаясь и заикаясь. Избитая, классическая реплика, которой, наверное, снабжают всех изменников на курсах для идиотов.

Я тихо усмехнулась. Звук вышел сухим, как опавший лист.

– Правда? А я думала, что это именно то. Хотя, знаешь, Олег, это так банально. Мог бы и придумать что–нибудь пооригинальней. Скажем, что это новый метод антистресс–коучинга.

Я медленно перевела взгляд на девушку. Она была до ужаса молода. Густые тени на веках, пухлые губы, испуганные глаза–блюдца. Я окинула ее с головы до ног, и мне стало не то, что больно, а мерзко и гадко.

– Она же немногим старше Саши, – сказала я тихо, обращаясь к мужу. – Что сразу ее подругу не раздел?

Девушка, краснея, попятилась к двери, словно я была призраком с того света. Я сделала шаг к столу, этому алтарю страсти, и с нежностью, с какой, наверное, кладут венок на могилу, поставила на него пирог.

– Кстати, подкрепиться вам всё же не помешает, – сказала я своим новым, ледяным голосом. – Учитывая, сколько калорий вы только что потратили.

Я развернулась и пошла прочь, чувствуя, как где–то глубоко внутри, в самой сердцевине моего существа, с оглушительным треском, похожим на ломающийся лед, что–то крошится и умирает. Иллюзия крепкой семьи, совместного будущего, прожитых лет. Осталась лишь пошлая, дешевая мелодрама с любовницей в главной роли.

Я – сорокалетняя женщина с пустыми руками и душой, насквозь пропахшей вишневым пирогом, который никто не стал есть, поймала мужа на измене. Финал прост до пошлости.

ГЛАВА 2

Дома было слишком тихо.

Эта тишина не была той уютной, наполненной ожиданием, когда я прислушиваюсь к шагам в подъезде и ставлю чайник, чтобы он как раз закипел к его приходу. Теперь это была гулкая, звенящая пустота, как в пустой консервной банке, которую пинают по асфальту, и этот стук отдается эхом в черепной коробке.

Я плюхнулась на диван, поджав под себя ноги, и уставилась на черный экран телевизора. Рука сама потянулась к пульту, чтобы включить новости, сериал, хоть рекламу, лишь бы заполнить эту давящую пустоту хоть каким–то шумом, но я опустила руку. Никакой звук не мог перебить то оглушительное эхо, что стояло внутри.

– Какая же банальщина, – прошептала я в тишину, и мой голос прозвучал хрипло и чуждо.

Мужчина средних лет уходит к молодой амбициозной сотруднице. Жена остается у разбитого корыта. Сюжет для дешевого романа. Скука смертная, но когда это случается не с героиней сериала, а с тобой, почему–то становится ни разу не скучно. Становится больно, унизительно и невыносимо горько.

Мой взгляд упал на обручальное кольцо. Я медленно, почти механически, стала его снимать. Оно зацепилось за сустав, будто не желая отпускать, но я дернула резче. Раздался тихий, но такой звонкий щелчок. Я положила его на стеклянную поверхность журнального столика и ткнула пальцем. Кольцо, легкое и холодное, покатилось, описав круг, и замерло рядом с вазой. Странно, какое оно невесомое на вид, а давило на палец все эти годы словно гиря.

Я не плакала. Слезы казались мне слишком щедрой данью этому фарсу. Они были бы подарком для Олега, подтверждением, что он ранил меня в самое сердце, но внутри была лишь пустота, сухая и безжизненная, словно я проглотила пепел собственной жизни и потеряла всякий вкус.

С кухни все еще тянуло сладковатым запахом вишни и сдобного теста. Я подошла, отломила кусок пирога, откусив, и чуть не рассмеялась горьким, истеричным смехом.

Ирония судьбы продолжалась. Вишня, которую я собирала вручную на даче, которую перебирала, боясь пропустить ни одной испорченной ягоды, оказалась приторно–сладкой, почти прилипающей к небу, хотя я специально уменьшила количество сахара, чтобы не перебить ту самую, любимую мужем, приятную вишневую кислинку. Видимо, вселенная решила подколоть меня до конца: «Вот тебе, Елена, твоя сладкая жизнь. Кушай, не обляпайся».

– Он ведь все равно вернется, – я запустила пальцы в волосы, сжимая их в кулаки. – Что я ему скажу?

***

Олег вернулся глубоко за полночь. Я услышала, как ключ неуверенно, с несколькими ошибочными тычками, ищет замочную скважину, и даже по этому звуку поняла, что он пьян. Не валится с ног, а в том самом расслабленно–довольном состоянии, когда мир кажется устроенным исключительно для его удовольствий. Он ввалился в прихожую.

– Лена, давай без истерик, – брякнул он с порога, снимая ботинки и не попадая рукой на вешалку для пиджака. – Я устал. Ты и так все поняла, умная же.

Я сидела в кресле в гостиной, в полумраке, освещенная только тусклым светом из коридора. Сидела неподвижно, как школьная учительница, ждущая у себя в кабинете провинившегося двоечника после проваленной контрольной.

– Ну давай, – ответила я ровным, безжизненным голосом. – Удиви меня. Расскажи, что это была не измена, а корпоративный тимбилдинг или мозговой штурм в нестандартном формате. Я вся во внимание.

Олег фыркнул, наконец–то повесил пиджак, который тут же свалился на пол. Он даже не наклонился, чтобы поднять его.

– Лена, хватит. Ты взрослая, адекватная женщина. Ну случилось. Мы с тобой… – он замялся, ища слова, – мы стали разными людьми. Ты всегда такая… колючая, язвительная, вечно все знающая лучше всех. И знаешь, раньше у меня от этой твоей уверенности аж вставал, но с годами… – он тяжело вздохнул, и от этого вздоха, полного показного страдания, меня затрясло. – Блять, ты просто не представляешь, как это бесит! Мне надоело оправдываться. Хочется другого. Мягкости, глупости какой–то, нежности! Чтобы меня просто обняли и сказали «все будет хорошо», даже если я облажался! А не тыкали носом в мои же ошибки!

Я смотрела на него, на этого распаренного, оправдывающегося мужчину, и чувствовала, как по пальцам зачесалось желание влепить ему смачную, оглушающую пощечину, но рука не поднялась.

– И двадцатилетняя юбка, которая смотрит на тебя как на бога только потому, что считает тебя богатеньким Буратино, – идеальный кандидат на роль этого душевного одеяла, да? – сказала я.

Он нахмурился, его лицо исказила гримаса раздражения.

– Вот, вот видишь! Опять! Ты не понимаешь… Ты живешь в своем мире, где все по полочкам. Ты, словно робот! А я не хочу хоронить себя в сорок лет! Хочу чувствовать себя живым!

Я медленно поднялась с кресла и подошла к нему вплотную.

– А я, значит, хочу хоронить себя в сорок лет? – прошипела я, и мой голос наконец–то сорвался, зазвенев от ненависти. – Я, которая годами выносила твои бесконечные «рабочие ужины»? Которая сидела с твоей матерью в больнице, пока ты был в командировке? Которая рожала твою дочь одна, потому что ты «застрял на сделке»? Которая закладывала свои сережки, чтобы заплатить за твой первый франчайзинг, когда все банки тебе отказали? Я похоронила свою карьеру, свои амбиции, свои мечты на алтарь этого нашего «общего» дела! И все, что ты можешь сказать – «хочу чувствовать себя живым»?!

ГЛАВА 3

Развод оказался не трагедией, а каким–то бюрократическим фарсом, разыгранным по унылому, заезженному сценарию. Судья, женщина с усталым лицом цвета офисной бумаги, монотонно бубнила положенные по закону фразы. Адвокат Олега, дорогой и гладкий, как галька, украдкой зевал в ладонь, а я сидела напротив бывшего мужа и ловила себя на мысли, что двадцать лет совместной жизни, тысячи моментов, радостей и обид – все это в конечном итоге свелось к сухим строчкам протокола и штампам в паспорте.

Но самое неприятное ждало меня в материалах дела. Оказалось, что бизнес, который мы с Олегом строили буквально с нуля, который я вытаскивала своими силами, пока он искал инвесторов, который был нашим общим детищем, на бумаге оказался исключительно его владением. «Волшебным образом» выяснилось, что все те доверенности и договоры, что я подписывала по его просьбе «для галочки», «для отчётности перед партнерами», на деле лишили меня всех прав. Формально я была не партнером и соучредителем, а всего лишь наемным работником с символической зарплатой. Олег, видимо, готовился к такому повороту давно и обстоятельно.

Нам с дочерью осталось только то, что он юридически не мог отобрать: бабушкина квартира, которую она оставила мне в наследство, и мои же, отложенные по крохам, небольшие накопления. Всё.

После заседания Олег даже не посмотрел в мою сторону. Он деловито встал, поправил галстук и направился к выходу. У двери его уже ждала та самая «женственность» – рыжая девица в ослепительно–красных шпильках и коротком пальто. Поймав мой взгляд, она улыбнулась мне сладкой, улыбкой победительницы школьной олимпиады по глупости.

Я осталась одна в пустом, пропахшем пылью и законностью коридоре суда и поймала себя на странном ощущении, будто я только что вышла из кинотеатра, где два часа показывали невыносимо скучный, предсказуемый фильм, а я–то наивно купила билет на эпическую драму.

Мне было дико, до физической тошноты обидно, но сильнее было другое чувство – жгучее, почти истеричное желание поскорее вычеркнуть этого мужчину из своей жизни. И в глубине души, как крошечный лучик в конце туннеля, теплилась мысль: «А может, оно и к лучшему?»

***

Вернувшись домой, я не могла усидеть на месте. Меня будто током било изнутри. Я металась по квартире, из угла в угол, как зверь в клетке. Я пыталась занять себя чем угодно, лишь бы не думать. С яростью выдраила до блеска все полки, которые и так сияли. Перебрала белье, с остервенением швырнув в мусорный пакет его забытые носки и старую футболку. Я собрала все вещи, что хоть как–то напоминали о нем: подаренные им книги, смешную кружку с надписью «Лучшей жене», совместные фото в рамках – все полетело в тот же пакет, который я с чувством глубокого удовлетворения вынесла на мусорку.

К вечеру физическая усталость начала брать верх над душевной бурей. Я почти успокоилась. Почти, и тогда я открыла холодильник.

На полке, в прозрачной пиале, на меня смотрели вишни. Те самые, оставшиеся от того злополучного пирога. Без тени сожаления, на одном дыхании, я схватила тарелку и отправила ее прямиком в ведро. Стекло звякнуло о пластик, ягоды рассыпались по пакету, как брызги крови.

И вдруг мне дико, до спазма в горле, захотелось заварных пирожных. Нежных, воздушных, с ванильным кремом. Тех, что я обожала в детстве и не пекла лет пятнадцать, потому что Олег не любил «эту молочную муть».

Я полезла в дальний шкафчик за мукой. Руки сами помнили все движения: сколько ложек масла, как растопить шоколад, как варить крем, чтобы не свернулся. Просеивая муку, взбивая яйца, я ловила себя на том, что губы сами собой растягиваются в улыбке. Это простое, почти медитативное занятие возвращало мне ощущение контроля и вкус к жизни.

Я так увлеклась, что не услышала, как хлопнула входная дверь.

– Мам? – донесся из прихожей голос дочери. – Это мы.

– Кто мы? – отозвалась я, не отрываясь от взбивания крема.

– Я и Кузя.

Саша появилась на пороге кухни. В ее руках, прижатый к груди, сидел… комочек. Маленькое, черное с белыми пятнышками создание с огромными испуганными глазами и взъерошенной, словно после электрического разряда, шерсткой. Он целиком помещался на ее ладони.

– На какой же помойке ты это откопала? – выдохнула я, вытирая руки о полотенце.

– Мам, он вовсе не с помойки! – возмутилась Саша, прижимая котенка к себе. – Он слонялся возле нашего универа. Один одинёшенький, такой тощенький и грязненький. Я спасла его от верной гибели под колесами какого–нибудь джипа, а он теперь будет скрашивать твои дни, пока меня нет и спасать от навязчивых мыслей о том, что папа поступил как последний…

– Саш, не надо, – мягко перебила я ее. – Он все–таки твой отец.

– Да, и это знание не отменяет факта, что он поступил подло и низко, – парировала дочь, ее глаза блестели от непролитых слез обиды за меня.

Она подошла ко мне, осторожно, чтобы не раздавить котенка, обняла одной рукой и нежно поцеловала в щеку. Ее холодный нос коснулся моей кожи, и от этого простого, детского жеста что–то теплое и живое растеклось по моей израненной душе.

И тут ее взгляд упал на противень.

– О–о–о! – ее лицо мгновенно просияло. – Это те самые, твои заварные? С шоколадом?

– Да, – улыбнулась я, гладя котенка по крошечной спинке. Он дрожал, как осиновый лист. – Давай бегом мой руки. И этого… Кузю тоже помой, а то он больше похож на маленького демона. Потом будем пить чай, а я тебе еще с собой заверну.

ГЛАВА 4

Спустя неделю я окончательно поняла, что Сашин Кузя – это не просто милый комочек шерсти, а полноценное существо с характером Наполеона и целым ворохом медицинских проблем. Наша жизнь превратилась в полевой госпиталь.

Сначала мы объявили войну блохам. Квартира напоминала зону карантина: повсюду валялись пропитанные специфическим химическим запахом полотенца, одноразовые пеленки и пузырьки с каплями, которые нужно было аккуратно капать на холку этому крошечному, яростно шипящему созданию. После каждой «процедуры» Кузя смотрел на меня взглядом, полным самого черного предательства, и забивался под диван.

Потом пришлось лечить глаза. Они у него загноились и стали похожи на узкие щелочки. Я по часам закапывала ему противовоспалительные капли, и он, бедный, сидел смирно, лишь тихо попискивая, будто спрашивая, за что ему все это.

И как финальный аккорд – начались проблемы с желудком. Видимо, нервы, смена корма или последствия уличной жизни. Котенок жалобно мяукал, отказывался от еды и засыпал у меня на коленях, совершенно обессиленный, доверчиво утыкаясь мокрым холодным носом в ладонь. И хоть я и ворчала, что это Сашино «спасение» сведет меня в могилу, забота о нем не оставляла времени на самосожжение. Нельзя было бесконечно прокручивать в голове фильм с участием Олега и его рыжей спутницы, когда перед тобой живое, страдающее существо, которое целиком и полностью зависит от тебя.

Вечером, после очередной стирки горы полотенец, я в изнеможении плюхнулась на диван с чашкой горячего чая и тут же зазвонил телефон.

– Привет, мам, как дела? – бодро, с легкой фальшью в голосе, начала Саша.

– Твоими заботами, доченька, – выдохнула я. – Дел у меня невпроворот. Твой Кузя – это целый кризисный менеджмент в одном лице. Вернее, в одном котенке.

– Мам, он же милый! – засмеялась она. И тут же голос ее стал осторожным, заискивающим. – Мам, тут еще одно такое дело…

– Что–то случилось? – я инстинктивно насторожилась, по тону дочери было ясно, что сейчас последует просьба, которую она сама считает немного безумной.

– Нет–нет, все хорошо! Просто… У моей одногруппницы Ани в субботу день рождения, но она жуткий аллергик, на все готовое из магазинов, на консерванты и красители. Мы хотим устроить ей маленький праздник, но не можем купить нормальный торт. Мам, а может, ты… испечешь? – последнюю фразу она выпалила почти, одним словом.

– Я? – невольно переспросила я. Мысль о том, чтобы снова печь что–то для людей, особенно посторонних показалась странной и слегка пугающей.

– Да, ты! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! – Саша принялась упрашивать меня так, будто ей снова было пять лет, и она просила купить куклу. – Ну маааам, ты же лучшая в этом! Твои торты – это вообще нечто! Аня будет в восторге! Мы все будем! Я тебе все продукты куплю, все привезу, буду помощницей!

Я посмотрела на спящего Кузю, на свои руки, привыкшие за эти недели к лекарствам и стирке, и неожиданно для себя сказала:

– Хорошо. Ладно. Уговорила.

– Ура–а–а! Мамочка, ты лучшая на свете! Я знала! Я в тебе никогда не сомневалась! – ее радостный визг чуть не оглушил меня. – Я тебя обожаю!

Я отключила звонок и еще несколько секунд сидела с телефоном в руках, глядя в одну точку. За окном медленно спускались сумерки, окрашивая комнату в сиреневые тона.

«Торт…» – это слово прозвучало у меня в голове непривычно и даже странно. Не «пирог для мужа», не «печенье к чаю», а торт.

Я поставила недопитую чашку на стол и подошла к окну. В голове сами собой начали мелькать рецепты: какой бисквит сделать – классический на муке или безглютеновый на миндальной? Безе слишком капризное, а если влажность? Крем на сливочном масле, плотный и надежный, или что–то более легкое, на сливках, но нужно быть осторожной с загустителем… И вдруг я поймала себя на том, что мои пальцы сами по себе совершают в воздухе легкие движения, будто взбивая тесто или выдавливая крем из кондитерского мешка.

Я почувствовала легкое, почти забытое волнение. Ту самую искру азарта и творчества, которая заставляла меня когда–то ночами просиживать на кухне, выверяя градусы духовки, а утром с замиранием сердца наблюдать, как Олег и Саша уплетают еще теплый, пахнущий ванилью бисквит.

Я повернулась и посмотрела на Кузю. Он сладко спал, свернувшись калачиком на своей новой лежанке.

– Ну что, парень, – сказала я ему вслух. – Похоже, впереди нас с тобой ждет ответственная миссия.

ГЛАВА 5

Торт получился идеальным. Я сама не ожидала, бисквит лёгкий, крем нежный, ягодная прослойка чуть кислит, добавляя нужную искру. Когда Саша забрала его к подруге, я ещё сомневалась: «А вдруг не понравится? А вдруг не оценят?»

Но вечером мне позвонила сама именинница и восторженным голосом, сбиваясь на смех, она благодарила за «лучший торт в её жизни». Через день меня разбудил звонок от мамы Ани: «Елена, вы не представляете, какой это был праздник. Можно у вас заказать ещё? У нас юбилей у бабушки».

А ещё через неделю соседка по лестничной клетке остановила меня у лифта:

– Леночка, говорят, вы такие пироги печёте, что пальчики оближешь. Испечёте и нам? У нас годовщина свадьбы.

Я смущалась, отнекивалась, но руки уже сами тянулись к муке и мискам. Каждое тесто было как маленькое спасение. Взбивая белки, я чувствовала, как уходят застарелые обиды. Размешивая крем, будто возвращала себе собственную мягкость. А когда торт украшала свежими ягодами или заворачивала в шоколадные узоры, улыбалась сама себе.

Я и оглянуться не успела, как один торт для подружки дочери превратился в цепочку заказов. Я выпекала всё чаще, кухня стала напоминать маленькую кондитерскую, а холодильник – витрину.

В какой–то момент я поймала себя на том, что рассматриваю объявления об аренде. Маленькие помещения, бывшие цветочные лавки, киоски, пару крошечных кофеен, и сердце трепетало, как у девчонки перед первым свиданием.

Я сидела с калькулятором и блокнотом, перелистывала объявления об аренде и прикидывала: хватит ли средств на ремонт, на оборудование, на первые закупки продуктов. В голове крутились цифры, а сердце всё равно стучало радостно.

– Так, Лена, – сказала я себе строго, отложив ручку. – Это твой шанс. Используешь накопления, начнёшь всё сначала. Упустишь, будешь сидеть на диване и жалеть себя до конца дней.

Кузя потянулся и мяукнул, как будто соглашаясь.

***

Моя пекарня открылась тихо, без фанфар, разрезания ленточек и пафосных речей. Всего лишь вывеска «Домашние сладости от Лены», скромная витрина и запах свежей выпечки, который сам звал прохожих заглянуть внутрь.

Помещение, доставшееся мне за смешные деньги в переулке рядом с домом, было крошечным, но невероятно уютным. Два маленьких столика у окна, застеленные клетчатыми скатертями. Полки с баночками варенья, огромная стеклянная витрина, за которой в идеальном порядке выстраивались пирожные: заварные эклеры с глянцевой шоколадной глазурью, воздушные безе, нежные тарталетки с ягодами. Я сама выбирала каждую мелочь: занавески в мелкий синий цветочек, чтобы было похоже на бабушкину кухню, массивные деревянные стулья, которые предательски скрипели, но были надежны, как скала, и даже колокольчик на дверь.

В первый же день, еще до официального открытия, ко мне заглянули соседи – милая пожилая пара из дома напротив.

– Ой, а мы уже и не надеялись, что тут что–то нормальное откроется, а не очередной бар! – воскликнула женщина и купила два яблочных пирога с корицей. Они уходили, благодаря меня так проникновенно, будто я спасла их не от скучного ужина, а от верной голодной смерти.

Потом зашла элегантная дама в дорогом пальто, сказала, что шла мимо и не смогла устоять перед ароматом. Унесла целый торт «Прага», даже не поинтересовавшись ценой. Я смотрела ей вслед с замиранием сердца, мой торт уезжал в большой мир в фирменной коробке с логотипом.

А под вечер, когда я уже чувствовала приятную, вымотанную усталость на пороге появился мальчишка лет десяти. Он застенчиво переминался с ноги на ногу, сжимая в кармане какую–то мелочь.

– Тётенька, а у вас есть что–нибудь… ну… за двадцать рублей? – прошептал он, краснея до корней волос.

Сердце мое сжалось. Я посмотрела на витрину, на его стоптанные кеды, и без раздумий достала самый пухлый, самый красивый эклер.

– Конечно, солнышко. Вот, как раз сегодня акция – первый эклер для будущего постоянного клиента бесплатно! – я протянула ему лакомство, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

Мальчишка сначала не поверил, а потом одарил меня такой смущенной, и сияющей, что у меня в груди защемило.

Так и пошло. День за днем я вставала в пять утра, когда город еще спал. Включала свет на кухне, и начинался мой балет: месила тесто, взбивала кремы, варила карамель, ставила в печь противни. Усталость к вечеру была дикая, до боли в спине и дрожи в ногах, но она была какая–то особенная.

Кузя, между прочим, тоже официально «трудоустроился». Он облюбовал подоконник у входа и сидел там, как лондонский страж у Букингемского дворца, встречая клиентов своим важным кошачьим взглядом. Многие студенты и молодые мамы с детьми сначала заходили «на котика», а уж потом, как бы невзначай, покупали и по пирожному. Кузя стал нашей местной достопримечательностью.

И вот однажды, в один из таких уже привычных дней, когда я наводила лоск, полируя стеклянную витрину до блеска, дверной колокольчик звонко возвестил о новом посетителе.

Вошёл мужчина. Высокий в идеально сидящем строгом темно–синем костюме. В глаза сразу бросились его широкие плечи, крепкая фигура, тёмные волосы с лёгкой сединой на висках. Чёткие скулы, прямой нос и взгляд серых глаз, от которого хотелось спрятаться. Он выглядел так, будто несёт на себе полмира, и ещё чуть–чуть.