Развод в 40. Там, где раньше было "мы"

Глава 1. Белые брюки

Всех рады видеть в нашей новой истории)
Герои будут иногда сильно бесить, характеры у обоих сложные, но будет точно очень эмоционально!

Я стою перед зеркалом в прихожей и в который раз поправляю воротник блузки. Вроде всё сидит идеально, но почему-то кажется, что я снова не такая. Не такая, как они. Не та.

Белые брюки — это была ошибка. Но на мне сегодня всё кажется ошибкой: и волосы, и этот шелковый платок, завязанный по всем правилам делового шика. Я старательно отглаживаю ткань на бедре, ловлю взгляд своего отражения. Оно смотрит в ответ — безэмоционально. Как будто и не я вовсе.

— Мам, ты снова надушилась этими духами, — недовольно говорит Карина из своей комнаты, — от них голова болит.

— Ты же вон накрашенная как на Хеллоуин, — говорю я, не оборачиваясь.

— Это косплей! И вообще, ты обещала не придираться.

Обещала. Забыла. У меня сегодня важная встреча. Обсуждаем благотворительный ужин — с прессой, музыкой, кураторами выставки. Даже телевидение обещали. Мне нельзя выглядеть плохо. Мне нельзя снова молчать весь вечер, как мебель. Я должна быть как они. Или хотя бы притвориться.

— А ты обещала, что закончишь год без троек, Карина. Евгения Карловна сказала, что учитель физики тебя до тройки еле тянет, — появляюсь в дверном проеме.

Дочь сидит за планшетом, просматривая очередную серию аниме. Терпеть не могу ее это увлечение.

Она вся сгорблена как креветка, ноги оторваны от пола и прижаты к груди. Розовые волосы завязаны в нелепые хвосты, словно ей пять, а не пятнадцать.

Дочь делает вид, что не слышит меня, надевает наушники, параллельно доставая из розовой пачки чипсину.

— Я с кем разговариваю? — отнимаю один наушник от ее уха, заставляя дочь обратить внимание.

Ну почему она такая сложная?

— Отстань!

— Что значит отстань? Как ты разговариваешь с матерью?

Закипаю за секунду. Все психологи вокруг твердят, что нужно находить подход к ребенку.

А я не умею! Не получается у меня найти подход к подростку, который красит волосы в разные цвета и смотрит хрень.

Поэтому поступаю как не мудрая мать.

Выдергиваю планшет с зарядки, забирая его.

— Учи физику. Без мультиков своих обойдешься.

— Это не мультики! Это аниме! Я ненавижу тебя! — вопль на всю комнату. Игнорирую его, зная, что она будет и дальше сыпать проклятья.

Прячу планшет в комод и хватаю ключи, кладу в сумку блеск для губ, ускользая в коридор. Лифт, как назло, не спешит. В подъезде пахнет свежим лаком для пола. Сердце стучит громче, чем обычно. Всё бесит. Всё не так. Не сейчас.

Когда я выхожу во двор, лицо обдаёт ветром. Май ещё не решил — весна ли это или затянувшийся апрель. Я поёживаюсь, но не возвращаюсь за пальто. Не хочу возвращаться вообще.

У парковки, как специально, стоит эта… как её… Алена. Из соседней квартиры. В руках у неё поводок, а на нём — комок шерсти и позитива по имени Тоша. Порода, вроде, бишон. Или шпиц. Или смесь всех милых собак мира. Шерсть лоснится, как у плюшевой игрушки, и глаза — эти чернющие бусины — глядят с такой преданностью, будто я ему завещала весь мир.

И Тоша, конечно же, сразу меня узнаёт.

— Привет, Юля! — радостно говорит Алена, будто мы не игнорируем друг друга с осени. — Какой шикарный у тебя сегодня образ! Куда путь держишь?

Я улыбаюсь уголками губ, что в моей шкале — почти агрессия.

— На встречу по фонду. Благотворительность, искусство. Всё такое.

— Оу, ну это… полезное дело, — протягивает она, но я чувствую — сарказм там, где она прячет зубы. — Только вот…

Тоша в это время, обрадованный жизнью, делает кульбит прямо у моих ног. Мелкий, но мокрый. Его лапы мгновенно отпечатываются на моих белых брюках. Как уродливые кляксы на белом листе.

— Уберите собаку! — почти шиплю я. — Посмотрите, что она наделала!

— Господи, подумаешь, — Алена оттягивает поводок, но не спешит извиняться. — Такая важная — и из-за пары следов на штанах уже истерика?

— Это не пара следов, это испорченная вещь! Я, между прочим, опаздываю.

— Ну да, у тебя же фонд. Искусство, великая миссия. И, конечно, белые брюки — центр этой миссии. А то, что муж твой давно находит утешение не дома — это же не пятно. Это, как там у вас… Креативная свобода?

Я застываю. Ветер сразу становится холоднее. Он как будто проходит сквозь меня, не замечая кожи. Только внутри всё звенит тягучим напряжением.

Словно она достала ржавый гвоздь и забила его мне прямо в грудь.

— Что ты сейчас сказала?

Алена смотрит спокойно. Улыбка у неё больше не играет, теперь в ней — только удовлетворение.

— Да ладно, — она хмыкает. — Все же уже знают. Понятно, почему он завёл себе другую. С такой как ты ужиться — это подвиг.

Мир вокруг будто сжимается в точку. Где-то за спиной хлопает дверь подъезда, кто-то выходит, и голос издалека: «Привет!» — но я его не слышу. В ушах звенит и пульсирует.

Я молчу. Потому что если сейчас скажу хоть слово, то или расплачусь, или ударю. А в белых брюках это как-то не солидно.

Я просто разворачиваюсь и ухожу. Не бегу, нет. Но каждая клетка внутри хочет убежать — от неё, от себя, от этих слов, которые теперь разрывают грудную клетку изнутри.

Иду, чувствуя, как липнет к ногам мокрая ткань. Как щемит в горле. Как тянет под рёбрами. Ни один фонд в мире не спасёт от таких пятен.

Глава 2. Мне сказали, что у тебя другая

Ноги не слушаются, и весь мой внешний вид для этого чёртового светского раута отходит на второй план. Дрожащей рукой нажимаю на брелок, открывая машину, и наконец прячусь внутри.

Ветра уже нет, но озноб по телу проходит, словно рябь. Смотрю в одну точку.

Её слова достигли цели. Все уже всё знают… С такой, как ты…

Прикрываю глаза. Качаю головой, потому что этого не может быть. Саша бы никогда…

Да, наша жизнь изменилась за последние годы, но это потому, что я в конце концов стала значимой. Перестала быть той домохозяйкой, которую богатый муж-бизнесмен таскает с собой, как чёртового шпица. Теперь и я в том кругу, в котором он. Нет больше косых взглядов, нет больше оценочных взглядов.

Это, конечно, громко сказано. Потому что в таком обществе тебя как раз закатывают в асфальт одним взглядом. Даже если, глядя на тебя, демонстрируют невероятное расположение и уважение.

Но нет. Фальши в этом мире достаточно. И порой с этим тяжело справляться, однако я всё равно продолжаю уверенно стоять там. Для них я — та, кто из никого вырос в леди. И да, часть считает, что это только благодаря Саше.

И да, он подарил нам с дочерьми ту жизнь, о которой мы и не могли мечтать.

Сердце в груди волнуется, когда я думаю о том, что у него кто-то может быть. Трепыхается, как вода в ванной, когда ты забираешься в неё. Ещё не скручивается в узел от тревоги, но уже чувствует себя неспокойно. Аритмия пока лишь фантомно отдаёт в пульс, но я уже придумываю картинку, как может выглядеть та женщина, что могла его заинтересовать.

Сама себя терзаю и изнуряю душу, и тут же злюсь, потому что это не может быть правдой. Это чушь.

Решительно открываю свой клатч, судорожно вытаскивая из него телефон и пытаюсь разблокировать айфон. Распознавание лица как назло не работает, от чего я только больше раздражаюсь и буквально рычу в голос.

Ввожу код и в конце концов ищу контакт мужа в недавних вызовах.

Но в какой-то момент останавливаюсь, когда вижу надпись «Любимый».

Так, мне надо успокоиться. Прежде чем говорить с ним, надо взять себя в руки.

И вообще, эта Алёна — та ещё провокаторша.

Она точно хотела меня задеть, так ведь?

Её неприязнь ко мне слишком ощутима уже примерно год. И кто его знает, что я ей сделала. Возможно, просто потому, что она не замужем. Ей патологически не хватает мужчины.

К тому же откуда ей знать все сплетни двора, если её практически никогда нет дома?

Бизнесвумен недоделанная.

Пока я рассуждаю, сидя в машине и полностью наплевав на то, что опаздываю на встречу, телефон сам взрывается громким сигналом.

Замечаю, что это Саша, и даже на секунду улыбаюсь. Он словно почувствовал.

— Привет, — завожу наконец машину.

— Юль, — напряжённый голос Саши заставляет эту улыбку стереть с лица. — Что там опять с Кариной?!

Резко выкручиваю руль на выезд с парковки, а сама громко выдыхаю.

— Уже нажаловалась? — не скрывая своего недовольства, озвучиваю.

— Перестань донимать её, — приказывает он. — Ни единого дня без ваших скандалов.

— Саш, открой глаза и посмотри уже, как она выглядит, что делает и как разговаривает?! — гнев, поднимающийся из недр моего тела, набирает скорость и обороты.

Я буквально чувствую, что не сдержусь. И ни о каком контроле речи быть не может.

— Так оставь её в покое или, как мать, в конце концов поговори с ребёнком, — ерепенится он.

Чувствую эти металлические ноты в голосе.

Если откровенно, пререкания на этот счёт у нас чуть ли не через день.

— А я, по-твоему, не говорю?! — останавливаюсь на светофоре, а рука нервно отбивает пальцами по рулю.

Этот день точно добьёт меня. А я ещё даже не доехала до места.

— Ладно, — чеканит он в трубку. — Где ты вообще?

Наверное, слышит, что не дома.

— Я поехала на встречу фонда, — слышится безэмоциональное «угу», а я продолжаю: — Я нашу соседку встретила, когда выходила.

— Какую?

Даже представляю, как у него сейчас сведены брови.

— С собачкой, — фальшиво улыбаясь, отвечаю. — И она мне поведала некие новости…

— Я здесь причём? — лениво заявляет Озеров.

— Так о тебе новости, Саш, — усмехаюсь, а сама словно сижу с бомбой в руках, да только чека уже сорвана. — Говорят, весь дом в курсе, что у моего мужа есть другая…

Выдаю на выдохе и жду.

Нога автоматом жмёт на газ, и я отчаянно концентрируюсь на дороге. Но благодарю Всевышнего, что загорается красный светофор, и я снова вынуждена остановиться.

— Не ответишь? — повторяю сиплым голосом, когда пауза Озерова затягивается.

— Мне надо идти, у меня отчёты за месяц. Поговорим дома.

Он выдаёт это, словно робот, без единой доли эмоции, и отключает звонок. А я так и сижу, глядя стеклянным взглядом в лобовое, и рассыпаюсь изнутри в мелкую труху.

Будем благодарны за поддержку ❤

Поставьте, пожалуйста, “Мне нравится” и добавьте книгу в библиотеку, чтобы не потерять выход новых глав.

А также можно подписаться на авторов, так как мы подготовили для вас много всего интересного и многообразие новых историй.

Спасибо, что с нами!

Глава 3. Ты перестанешь быть дурой или нет?

Туфли сброшены где-то у двери, шелковая блузка помята, волосы спутаны. Макияж давно осыпался, но мне всё равно. Я устала. Просто… устала.

Руки пахнут сыром с плесенью — кусочек упал на шелк, пока я его нарезала, и я машинально потерла пятно пальцами. Не отстирается, кстати. Как и сегодняшние слова Алены. Они, похоже, тоже останутся.

В квартире пахнет пиццей. Я заказала детям пепперони и четыре сыра. Карина любит, когда в пицце есть колбаса и небольшая остринка, а Даше всё равно — ей главное, чтобы было что-то «круглое, с сыром». Гениальное определение еды в её десять лет.

Карина выходит из комнаты, не глядя на меня. Она делает вид, что не слышит, не видит, не знает, что я есть. Будто я невидимка. Подходит к коробке с пиццей, берёт два куска, хватает банку колы — обязательно "без сахара", с этим у неё пунктик, — и исчезает обратно.

Ни "спасибо", ни "привет", ни взгляда. Только тень, проходящая мимо. Дверь её комнаты захлопывается глухо, будто по мне.

— Мам, поиграем в куклы? — тихо тянет Даша, вцепившись в мой локоть.

Я едва не вздрагиваю. Забываю, что она здесь, рядом. Всё время рядом. Всё время ждущая. Её руки тёплые и жирные после пиццы. Она смотрит снизу вверх, с надеждой в глазах.

— Зайка, давай чуть позже, ладно? — говорю усталым голосом, поглаживая её по волосам. — У мамы голова болит.

Она не настаивает. Только чуть сникает, сжимая куклу в руках. Я знаю этот взгляд. Слишком взрослый для её лица. Слишком рано она научилась понимать, что мама «не сейчас».

Я сижу молча. Смотрю в темноту. Думаю, как бы отмотать день назад. Или год. Или десять.

Щёлкает замок. Я сразу напрягаюсь. Пришёл.

Шаги — тяжёлые, как будто он несёт не пакеты, а проблемы. По полу прокатывается невидимая волна напряжения. Он снимает куртку, вешает аккуратно, как всегда — педант до костей. Ни звука — только лёгкий грохот пакета, который он ставит на стол.

— Девочки опять ели пиццу? — Саша не поднимает на меня взгляда, достает из пакетов деликатесы, которые довольно часто приносит домой, будто этим можно всё сгладить.

Трюфельная паста, две упаковки хамона, оливки Каламата и бутылка Шираза. Прекрасный набор, чтобы сесть вечером и включить интересный фильм. Но не сегодня.

— Что значит "опять"?

Я хмурюсь, зная, что в мою сторону полетит претензия. У нас в последнее время вообще всё строится на претензиях и недопонимании.

— Детям нужна домашняя еда, Юль. Ты, как мать, должна это знать. Пиццу можно по выходным или раз в неделю… хотя бы. В остальном хотелось бы, чтобы наши дети питались супами, как минимум. Про себя я вообще молчу.

— Что? — недоумённо приподнимаю брови. Он говорит сдержанно, но за этим спокойствием — холодная злость. Пассивная агрессия, выверенная до миллиметра.

— Не заставляй меня повторять, — Саша выбрасывает пакет в мусорное ведро, наливает себе стакан воды из фильтра, всё так же не поднимая на меня взгляд.

Есть что скрывать? Стыдно?

— Ты правда считаешь, что обсуждение того, чем питаются наши дети, сейчас важнее, чем то, что я сегодня услышала с утра?

— Юль, а что такого ты услышала?

Его спокойствие вызывает во мне бурю. Как будто он дразнит меня — мягко, намеренно, спокойно. Обещала себе оставаться максимально хладнокровной, но на деле выходит иначе.

Я вскакиваю с дивана, босые ступни шлёпают по холодной мраморной плитке. Подлетаю к Саше за секунду, вставая вплотную.

Мои руки поднимаются сами, и вот я уже ладонями стучу по его груди — больше от отчаяния, чем от злости.

— Скажи мне! Скажи, что значили её слова?

Саша не приемлет, чтобы женщина себе позволяла то, что делаю сейчас я. Он тут же перехватывает мои руки, сжимает крепко, но без агрессии. Просто остановил. Контроль — это про него.

— А что они могли значить, Юль?

Я вижу, как он начинает закипать. Веки дрожат, ноздри раздуваются. Он злится. Я тоже. Мы как два чайника на одной плите — только ждём, кто зашипит первым.

— Ответь прямо, — рычу ему в лицо, — Кто та женщина? Как давно?

— Не кричи, пожалуйста. Дети могут услышать.

— Не прикрывайся детьми, Озеров, — я перехожу на более громкий тон, и он тут же морщится, будто я ему по уху ударила.

— Мамочка, — Даша заходит на кухню, держит в руках потрёпанную куклу, — У тебя прошла головка? Я выбрала тебе куклу…

Как же она сейчас не вовремя…

И всё же она — ребёнок. Моя девочка. Но в тот момент во мне больше ярости, чем разума. Я, к глубокому сожалению, не сдерживаю свой гнев, вымещая его на ней.

Корю себя внутри, но остановиться не могу. Как поезд, сорвавшийся с тормозов.

Разворачиваюсь к ней — такой маленькой, беззащитной, с глазами, полными заботы.

— Кто тебя учил встревать в разговор взрослых? Иди в комнату! Никаких кукол!

Она замирает. Хрупкие плечики подрагивают. В глазах — недоумение, страх и… обида.

Через секунду — слёзы. Даша разворачивается и убегает, хлопнув дверью в детскую так, что у меня внутри всё сжимается.

— Юля, — Саша идёт следом за дочерью, оборачиваясь на меня через плечо, — Ты перестанешь быть дурой или нет?

Глава 4. Значит, снова ничего

На глаза наворачиваются слёзы, но я держусь. Влага накапливается во внутренних уголках, а я буквально молю не стекать её по щекам.

Я не хочу быть слабой, но каждый раз, когда он говорит со мной так, я словно вновь там, где я домохозяйка.

Балласт богатого мужа, который периодически можно баловать.

Меня это ранит. Сильно. Но ещё больнее то, что он не считает нужным даже ответить мне. Будто наш брак — это ничто. Мы существуем в одной квартире ради девочек. Так, я вижу его. Потому что, кроме разговоров о том, как плохо я всё делаю, какая я никчёмная мать и во сколько нужно забрать с дополнительных секций дочерей — будто и нет ничего…

Поднимаю глаза к потолку, часто моргая.

Да, возможно, я излишне эмоциональна, но и это не реалити-шоу, это наша жизнь.

— Подбирай слова, когда говоришь с Дашей, ты ведь знаешь, какая она! — он возвращается из комнаты, глядит на меня исподлобья и ждёт, чтобы я тут же поклонилась.

Смотрю в родные черты лица.

Усталость от владения столь крупным бизнесом сказывается на нем. Некогда чёрные волосы сейчас на макушке взялись сединой. Светлые глаза, раньше полные обожания, сейчас смотрят с раздражением и недовольством. Рассечённая правая бровь, которую в молодости все воспринимали как попытку быть в тренде, так и не заросла. Немногие тогда знали, что это его шрам, а он и не отрицал.

Агрохолдинг, владельцем которого является Озеров чуть ли не единственный, кто сотрудничает с зарубежными фирмами. И безусловно, это большие деньги, ответственность и механизмы, которые мне не понять.

Так обычно он отвечает, когда я спрашиваю, как у него дела на работе.

— С дочерью я разберусь, — вина на мне есть и висит дополнительным грузом, но сначала я хочу получить ответ на свой вопрос: — Ты так и будешь делать вид, что я у тебя ничего не спрашивала?

Кажется, я успокоилась. А точнее, это будто подсознательная маскировка. Я говорю спокойно, даже тихо. Однако, стойкое ощущение, что внутри затаилась кошка, которая выжидает секунды до своего прыжка.

— А ты прекратишь вести себя как истеричная ревнивая жена? — вздёргивает он бровь.

Вскидываю выше подбородок, незаметно выдыхая.

— Что на ужин? — следом летит вопрос.

— Я тебе говорила, у меня была встреча фонда...

— Значит, снова ничего, — ухмыляется он.

Стискиваю зубы, а сама дышу словно паровоз.

— Я не владелец компании с миллионными акциями, Саша, но это тоже труд и тоже сложно. Найти спонсоров, организовать, договориться с площадками, флористами и прочими... — максимально стараюсь держать себя род контролем.

Он напрочь игнорирует то, что я ему пытаюсь донести. А в следующую секунду спрашивает то, что снова выводит меня из своего хрупкого равновесия:

— Окей, как скажешь, Юль. Только ужинать мы чем будем? — посылает в меня взгляд: — Пиццей?! — поддевает коробку с оставшимися кусками пеперони и швыряет ее обратно.

Пицца валится на пол, а во мне буквально с той же скоростью, как она долетает до пола ударяясь со звучным шлепком, поднимается новый вихрь злости.

— Это единственное, что тебя заботит?! Что ты будешь жрать?! Ты изменяешь мне… — будто констатируя этот факт, озвучиваю я: — Ты же даже не отрицаешь! — всплёскиваю руками, повышая голос: — За всё время, что ты дома, ты даже не попытался откреститься, оправдаться! Или как мужчина признать, чёрт возьми!

— Знаешь, милая, — цедит он сквозь зубы, останавливаясь около меня.

Глаза прищурены, а скулы напряжены так, что, глядишь, и челюсть раскрошится. Вскидываю подбородок в ожидании ответа.

— Я как мужчина, хочу, блядь, прийти домой после тяжёлого дня. Поесть домашнюю еду, отдохнуть и провести время с семьёй в спокойствии…— в каждом слове сквозит тихая ярость, которой он уничтожает своих конкурентов, я видела это неоднократно на тусовках этих сливок: — А не слушать оры сумасшедшей, которая и детей не в силах накормить.

Глава 5. Папа ушел из-за тебя

— Пап, — Карина обеспокоенно выглядывает из-за угла. Она внимательно смотрит то на меня, то на отца. В глазах немой страх. — Что случилось, пап?

— Ничего, Кариш.

Саша устало опускает голову, делает глубокий вдох, а после снова поднимает глаза к старшей дочери.

— Иди отдыхай, дочка. Я зайду перед сном и пожелаю доброй ночи, хорошо?

Отлично. И так всегда. Я — плохой полицейский, а он — самый хороший и добрый.

— Я слышала, как вы ругаетесь, — Карина не уходит, наоборот, делает шаг в нашу сторону. Саша разводит руки в стороны, и она тут же за два шага преодолевает расстояние, падая в его объятия.

Он по-отечески, нежно гладит её макушку, давая время, чтобы она успокоилась. Сам же сверлит меня взглядом, словно это только я виновата в том, что сейчас происходит.

Мне просто нужна от него правда. Разве я много прошу? Если бы ему нечего было скрывать, он бы спокойно сказал, что у него никого нет, что это всё выдумки.

Он бы дал любимой женщине понять, что она единственная и нет поводов для тревоги.

Однако… Он так не делает. Он вообще ничего не делает, только упрёки свои демонстрирует.

Какой ужин, если у меня сердце не на месте? Если я хочу сквозь землю провалиться?

Мне больно, обидно и страшно. А он не понимает.

— Пап, не ругайтесь, пожалуйста, — Карина всхлипывает. — Если это из-за меня, я обещаю, что подтяну физику. Просто училка ко мне придирается, пап. Она мне постоянно тычет тем, что у меня обеспеченная семья и что я глупая, что мне образование купят, а потом выдадут получше замуж. Ты же знаешь, что это не так. Я ей отвечаю в её же манере, а она… Она специально, пап!

— Тише, тише, котёнок, — он заключает лицо дочери в ладони и вытирает большими пальцами её слёзы. — Мы с мамой обязательно разберёмся. А сейчас иди к себе, хорошо?

Она напоследок ещё раз крепко жмётся к нему и убегает.

— Ты знала про это? — Саша складывает руки в карманы брюк, смотрит исподлобья. — Накричала на ребёнка сегодня, не разобравшись в ситуации.

— Опять я виновата? — хмыкаю. Как же удобно устроился… Боже. Ну за что? Я же так стараюсь! Разве этого недостаточно?!

— Карина не подарок, и ты это прекрасно знаешь. Я не удивлюсь, если она первая начала хамить учителю, поэтому и пошла перепалка. Я не говорю, что учитель прав, но всё же…

— Хватит гнать на дочь. Да, она не такая покладистая, как ты бы хотела, но она наша девочка, Юля. Я устал от того, что вместо тёплого и уютного дома я прихожу в вечные крики и ссоры. Она — ребёнок! А ты — взрослая! Будь умней… Или найди к ней подход.

— Озеров, ты мне скажи… — я уже чувствую, как влага подбирается к уголкам глаз, но сдерживаюсь из последних сил, — Раз я такая плохая, чего ты к своей любовнице не уходишь?

Саша ударяет ладонями по столешнице со всего размаха.

— Блядь, тут не с кем разговаривать!

Он двигается к прихожей, молниеносно надевает на себя верхнюю одежду.

Мне хочется вывалить на него все свои страхи, всю свою боль, в которой я так одинока.

Мужчина — это ведь поддержка и опора. Где она? Почему он не слышит то, что я ему говорю? Почему не развеивает мои страхи и сомнения?

— Куда ты? — кидаю ему в спину. — К ней, да, Саш? Нашёл повод?

Молчит. Не реагирует на мои слова. А я уже чувствую, как стекают солёные капли по щекам.

Хлопок двери. Не ответил.

— Ненавижу тебя! — мне даже не удаётся прийти в себя, Карина как ураган вылетает из комнаты и бежит в мою сторону. — Ты ужасная! Папа ушёл из-за тебя! Ненавижу!

— Успокойся, — я перехватываю её руку, которой, судя по всему, она только что собиралась ударить собственную мать.

— Как ты могла его выгнать?

— Его никто не выгонял, — устало пожимаю плечами. — Он сам ушёл.

Карина начинает сильно плакать, трёт лицо пальцами с потрескавшимся чёрным лаком, который выглядит неопрятно и уродливо на тонких красивых пальчиках.

— Если папа от тебя уйдёт, я пойду с ним! Поняла?!

Она добивает меня болезненными словами. Для матери услышать такое от собственного ребёнка — это приговор. И моя старшая забивает гвоздь в сердце.

Какая бы она ни была сложная и вредная, я её люблю. А мои претензии — это желание помочь. Поставить на путь истинный. Чтобы она не загубила свою жизнь. Не накачивала мозги всякой дрянью.

Но разве это кто-то ценит?

— И если у папы будет другая женщина, я буду любить её больше, чем тебя!

От этих слов я прячусь в ванной, оседая на пол с глухими рыданиями. За дверью — громкие слёзы Карины.

Жизнь за секунду превратилась в ад.