Развод в 45. Начну с нуля

1

Елена

– Она её называет унылой ослихой, – фыркает дочь. – Прикинь? Это так смешно!

– Не вижу ничего смешного, – слышу прохладный голос старшего сына.

– Да перестань, Гор! Я понимаю, что она наша мать, но иногда не мешает посмотреть на всё со стороны, непредвзятым взглядом, так сказать. Она же серая, никакая, старушка наша. О, эти печальные глаза. Я теперь так и вижу вислые уши, губы уголками вниз. Вечно одета чёрт знает как… Вроде бы всё дорогое, но идёт ей, как корове седло, хоть что ни надень.

– Это ты перестань, Мара. Я вообще не понимаю, как у тебя язык повернулся такое сказать! Это, видимо, всё влияние твоей драгоценной подруги, которая высмеивает твою собственную мать, а ты ей подхихикиваешь, юлишь и хвостом крутишь, как неразумный щенок!

– Да пошёл ты знаешь куда! – вспыхивает Марина. Она никогда не отличалась сдержанностью. Вся в отца – такая же вспыльчивая. – Надо уметь правде в глаза смотреть, а не закрывать глаза на недостатки!

– Вот и посмотри правдиво на собственные косяки, – советует ей Егор, – а маму трогать не смей! Идиотка, хоть и выросла вроде бы.

– А что мне смотреть? – огрызается дочь. – Я уж точно не стану такой, как она и не буду закрывать глаза на то, что мой муж гуляет налево-направо!

– Прекрати сейчас же! – уже рычит Егорка.

– А что, правда глаза колет? Лучше жить, прикрывшись ослиными ушами? – рубит Марина отчаянно. – Вас, мужиков, если не держать цепко в руках, так и норовите выскользнуть да по чужим девкам шляться!

А я стою под дверью и, кажется, впервые понимаю, что это такое, когда ноги не держат – ватными стали, тело не подчиняется. Хорошо хоть плечом к стене прижалась, а то бы упала.

Разговор между дочерью и сыном я подслушала случайно. Нет, я не хотела, всё вышло спонтанно. Я бы и ушла, если б они разговаривали о чём-то другом. Но речь шла именно обо мне…

Дома меня не было – ездила по магазинам, активно готовилась стать «ягодкой опять».

Много чего нужно было сделать: наряд подобрать, ресторан заказать, меню продумать и много-много всяких разных мелочей, изматывающих, лишающих сил.

Дом у нас большой. Как говорят, на козе не объедешь за сутки. Моя крепость, где росли наши дети. Гордость для мужа – он смог достичь определённого уровня благополучия.

Моё появление осталось незамеченным, а поэтому…

– Мам, что с тобой? – испуганный голос младшенького.

– Всё хорошо, Тим, – а ощущение, что губы онемели и слова мне приходится выговаривать тщательно.

– Нет, не хорошо, – кидается он ко мне и подставляет плечо. Я на миг прикрываю глаза, пытаясь справиться со слабостью и головокружением.

– Пойдём, – пытается сын отлепить от стены, а я боюсь, что если оторвусь, то упаду. – Я «скорую» вызову! – голос его даёт петуха.

Из комнаты Марины выбегает Егор.

– Мам! – подхватывает он с другой стороны.

– Что такое? Что случилось? – испуганно и тонко – это Марина.

Я сразу же вижу её маленькой девочкой с двумя косичками. Она всегда пищала, когда боялась или терялась. А случалось это с ней часто. Ох, и намучалась я с ней, пока удалось справиться с высоким уровнем тревожности…

– Что, добилась своего? – рычит старший, но я уже все звуки слышу, как под толщей воды: ускользаю куда-то далеко-далеко. Туда, где мне не больно. Туда, где я не слышу жестоких слов и не узнаю горькую правду.

2

Прихожу я в себя на диване.

– Мам, мам, мам, – кидается ко мне Егор. – Как же ты нас напугала!

– Перегрелась, наверное, – размыкаю я сухие губы, – солнце нынче радиоактивное, а я много ходила – и вот, – слабо понимаю руку.

– Всё хорошо, – откликается женщина-доктор, видимо, со «скорой», – но я бы посоветовала вам обследоваться.

– Да, мы завтра же… – провожает её старший сын, с тревогой поглядывая на меня через плечо.

– Мам, ты что-то слышала, да? – подскакивает ко мне Маринка.

– Нет, – качаю я головой. – Вернулась, бегала по магазинам, в коридоре стало плохо.

Не буду я её тревожить. И Егора тоже. А особенно – Тима. У него сейчас сложный подростковый период. Как я могу свой груз взваливать на плечи детей?

А с мужем… Ну, поговорю, конечно. Но для того, чтобы это сделать, мало слов обиженной Маринки. Она могла сгоряча ляпнуть, лишь бы Егора позлить.

Я просто буду очень внимательной. Никогда не считала, что надо решать все вопросы криками или кулаками, сгоряча или выплёскивая обиды. Особенно если нет особых на то причин.

Но всё же то, что я услышала, слишком больно меня ударило. И то, как высмеивала меня дочь. И то, что она сказала об отце, муже моём.

Мне всегда казалось, что мы хорошо живём. Всё есть. Дети, дом, в доме.

Замуж я выходила по любви. И – я была уверена – Антон тоже меня любил. Молодые были, весёлые, бедные. Но всё нипочём. Вместе со всем справлялись. Бабушки-дедушки особо не помогали. Так, иногда. Что его, что мои.

– Пойду в свою комнату, – поднимаюсь с дивана.

– Ты полежи ещё, мам, – испуганно давит ладонью дочь на моё плечо.

– Да там и отдохну. У себя. Вы не волнуйтесь, всё у меня хорошо.

Но дети идут за мной, как привязанные. Егор. Марина. Тим. Они уже взрослые. Разве что Тим ещё подросток. Может, он думает точно так же, как и дочь? Что я несовременная, унылая?.. Все остальные обидные слова вспоминать не хочу.

У дверей собственной комнаты я треплю младшего по непокорным вихрам.

– Идите, – машу рукой, давая понять, что не нуждаюсь в их опеке сейчас, хочу побыть одна.

Я улыбаюсь им до тех пор, пока не закрываю дверь. А потом без сил прислоняюсь к ней, переводя дыхание.

Медленно, будто старуха, подхожу к зеркалу. Оглядываю себя со всех сторон придирчиво, внимательно.

У меня всё ещё хорошая кожа. Но мелкие морщинки притаились в уголках губ и возле глаз. Причёска сейчас да, обычная. Волосы собраны в небрежный пучок. Живописно. Такую причёску сделать несложно, я этому училась… в интернете. Чтобы и красиво, и стильно, и быстро. И с претензией на некую воздушность.

Грудь тоже хороша Не большая, но и не маленькая. В бёдрах чуть раздалась. Вздыхаю тяжело. Надо, наверное, возобновить занятия в спортзале. Я как-то вечно не успевала следить за собой более тщательно.

У меня огромный дом на плечах. Сад. Две собаки. Ну, и троих детей никто не отменял. Егор и Марина, правда, уже выросли. Старший живёт отдельно, но нередко приезжает к нам. Вот, как сейчас. И я о всех забочусь. Это же естественно!

3

Есть, конечно, приходящая помощница, иначе я бы совсем свихнулась, но Антон терпеть не может посторонних людей, поэтому львиную долю всей работы я тяну на собственных плечах. Может, поэтому в глазах усталость? И, наверное, дочь права: я редко сейчас улыбаюсь. Нет лёгкости и безмятежности, я постоянно в хлопотах, в круговерти, что засасывает меня без остатка.

Подхожу к шкафу и веду ладонью по одежде. Наверное, надо и гардероб обновить. Я в последнее время выбирала что-то практичное, без изысков. Но я и не так часто бываю «на людях». Подруг растеряла почти. Мне некогда. Да и Антону не нравилось никогда, если я отлучалась не по домашним делам.

По профессии я медицинская сестра. Мечтала выучиться на врача, но замуж вышла, дети пошли. А когда родилась Маринка, то всыпала всем перцу: кричала день и ночь, очень беспокойная была и гиперактивной. Егорке пять лет – тоже ещё малыш. Именно в то время Антон принял решение, что лучше мне больше не выходить на работу, а стать домохозяйкой, заниматься детьми и домом.

Так я и заделалась клушей. Жила только семьёй, детьми, мужем, домашними делами. В то время у нас ещё не было дома. Да и Антон не зарабатывал столько, сколько сейчас. Но я по праву считала и считаю, что то, чего достиг он, – это и моя заслуга. Ведь я его надёжный тыл. Он сам об этом не раз говорил.

Нет, не может он. Не верю!..

Но если уж сомнения посеяны, то обязательно взойдут, заколосятся.

И как же это всё не вовремя – подслушанный разговор и буря в душе. Тут маленький «юбилей» на носу – мои сорок пять. Ресторан, гости, родные… Как-то всё в кучу.

Я распускаю волосы и снова смотрю на себя в зеркало. Нет, усталость из глаз никуда не ушла. А ещё там появились страх и слёзы.

На самом деле, мне не хочется думать о плохом. Я бы предпочла запихнуть все эти мысли, тревоги, обиды куда подальше. Если б могла, я бы вычеркнула последний час из собственной жизни. Забыла о подслушанном разговоре навсегда и не жалела бы ни разу.

Но с памятью у меня как раз всё в порядке. Да и умом меня природа не обделила. Характер достался мягкий – это правда. Всю сознательную жизнь я предпочитала не спорить, а делать. Сглаживать углы, а не заострять внимание на проблемах. Заботиться обо всех, а не ставить себя повыше.

Вот и сейчас, вместо того, чтобы хотя бы пристрожить дочь, я предпочла отмолчаться, переварить всю боль, что пришла вслед за её обидными и даже жестокими словами, молча, в себе.

Но, наверное, существует всё же в каждом человеке струна, которую, кажется, можно натягивать бесконечно в надежде, что она выдержит, будет служить вечно. А она берёт – и бац! – лопается с ужасным звуком. И уже ничего не изменить, не исправить, не починить. Только новую натягивать.

Кажется, и во мне что-то сегодня пошло трещинами. Ещё не лопнуло, но вот-вот, если появится повод.

Отлёживаться я не стала. Переоделась, умылась, снова собрала волосы и… отправилась на кухню. Дома дети. Муж скоро домой вернётся. Тревоги тревогами, а ужин ещё никто не отменял. И за меня его никто не приготовит.

_____________________

Дорогие мои читатели!

Книга писалась в рамках литмоба "Развод в 45. Месть предателю"

https://litnet.com/shrt/lGuh

4

– Мам, ну зачем ты встала? – крутится вокруг меня Марина.

Она всё понимает и чувствует свою вину. Догадывается, наверное, что я всё же слышала их с Егором разговор.

– Ужин надо готовить. Скоро папа домой вернётся, вы все голодные.

Как бы там ни было, ей даже в голову не пришло подумать об этом.

Я их разбаловала. Они привыкли. Вот и сейчас: она переживает, но ума не хватает предложить помощь. Ногти длинные, красивые, ухоженные. У меня тоже маникюр, но короткий, удобный, чтобы не мешал.

– Мам, – влетает Тимур и выхватывает у меня нож из рук. – Я сам картошку почищу. У меня щипает в глазах, но я сдерживаю слёзы.

Меньшенький у нас проблемный немного. Слишком горячая голова, вечно куда-нибудь влипнет. То подерётся, то набедокурит. Недавно вон у Михайловны со своей бандой абрикосы обнёс подчистую. А они ещё не поспели. И ведь не голодные, а так, из вредности.

Михайловна – женщина старой закалки, обзывает их шпаной и бандитами, а над садом своим трясётся. Вот мальчишки и устроили ей «месть», чуть до инфаркта не довели. Но её ещё попробуй и сломай – кремень. Полицию вызвала, заявление написала. Пришлось мне на поклон к ней ходить. Антон не захотел. Не к лицу ему, большому начальнику, с бабами воевать.

Картошку Тимур чистит криво, но старается. Марина только кривится. Ей двадцать, студентка престижного ВУЗа. Картинка вся из себя: волосы блестящей волной, одежда дорогая. Мы детям ни в чём не отказываем. И ведь учила я её всему, умеет она и еду приготовить, и убирать. Была поменьше, помогала мне. А потом выросла, назначила себе цену и теперь с пьедестала не сдвинешь. Хорошо, если жизнь по носу не щёлкнет…

Егор на кухню приходит последним. Ему двадцать пять. Он уже работает. Отпочковался полностью. Но пару раз в неделю приезжает в гости. У нас так принято – семейные ужины, посиделки за общим столом, душевные разговоры. И даже взрослые дети традиций не нарушают.

Марина тоже могла бы жить уже самостоятельно. Антон купил бы ей квартиру, если б очень сильно она хотела. Но ей нравится жить здесь. Под крылышком. А что: комната отдельная, её личные границы никто не нарушает. Готовить, стирать, убирать нет нужды. Удобно. А в самостоятельное плаванье отправляться – это ж всё самой придётся делать. Кажется, она просто ещё к этому не готова.

Пока готовлю, мысли в голове перекатываются шариками. И все они – о детях, о муже. Я так привыкла. Клуша, что уж… Курица-наседка, что вечно хлопает крылья, оберегая своих близких.

Но ослица ушастая… это уже перебор. Снова и снова думаю над словами Марины. Антон… Ну, с ним всегда было не гладко, а как по кочкам. Характер взрывной. По молодости к каждому бревну меня ревновал. Зато и любил как – ух…

С годами страсти немного улеглись, конечно. Но ему всегда нравилось, когда всё моё внимание – только ему. Ну, и детям, конечно. Детей Антон любит. На четвёртого меня уговаривал, но я как-то не поддалась, решила остановиться.

У меня, по сути, только Егорка был рассудительным, спокойным и почти беспроблемным. Так, немного уже в начале студенчества покуролесил. Гормоны, свобода, девочки. Он у меня красавец. Вот кто держаться за наш общий дом не стал. Сразу же после школы и выпорхнул из гнезда, предпочёл почти полную независимость.

А что Марина, что Тимур – слишком взрывные, чересчур впечатлительные. Приходилось крутиться, как белке в колесе. Тима ещё и болел без конца. Собрал, пока подрос, весь букет детских болезней. Куда пальцем ни ткни вслепую, можно не сомневаться – попадёшь точно. И ветрянка, и паротит, и корь… Нет, как ни уговаривал Антон, тут уж я проявила твёрдость. Но никогда, ни разу не жалела, что жизнь моя сложилась вот так.

5

Я растворялась в детях и муже, вела домашнее хозяйство с любовью. Без ложной скромности – всё держалось на моих плечах. И вот сейчас, готовя семейный ужин, размышляя над подслушанным разговором, вдруг подумала банальное: я всю себя отдавала без остатка, молодость в хлопотах да заботах. А где во всём этом я?

Нет, я не жалела о прожитых годах и, дай мне кто-то возможность что-то изменить в жизни, то я бы точно не отказалась ни от мужа, ни от детей. Но где-то там, на задворках моего личного «я» осталась мечта. Я хотела стать врачом. Да и работать в больнице мне нравилось. Но, согласившись на роль жены, матери и домохозяйки, я оторвалась от внешнего мира, растеряла друзей и оказалась в некоем вакууме, в ограниченном пространстве, зацикленном на семье.

Это неплохо, нет. Только мне скоро сорок пять. Дети почти выросли. Что Егор, что Марина – в любой момент свою семью могут создать. Да и Тима – ещё немного – и студент. И что тогда?.. Ждать внуков? Ходить по притихшему дому? Встречать мужа с работы?

А если всё то, что сказала Марина, правда? Про то, что Антон гуляет?

Нет, я всё ещё не хотела верить. Он всегда внимателен. Домой возвращается вовремя. Ни разу без причины не задерживался. А если и задерживался, то ненадолго. Но в командировки ездил. А я никогда, никогда не переполнялась подозрениями! Ни карманы не проверяла, ни в телефоне его не рылась. Поводов вроде бы как не было…

Но, может, как раз в этом и дело? В моём абсолютном доверии? Может, он как раз этим и пользуется? Тем, что я ослиха ушастая?..

– Мам, посиди немного, – мягко отстраняет меня Егор от стола. – Мясо я пожарю сам. Это вообще мужское дело – жарить мясо. А ты бы салатик нарезала, что ли, – кидает суровый взгляд в Маринкину сторону. Та только фыркает недовольно.

– У меня лапки! – выставляет она напоказ холёные белые руки с длинными ногтями. Пальцы тоненькие, красивые.

Маринка сидит на стуле, закинув ногу за ногу. Красиво смотрится, эффектно, как куколка фарфоровая. Прекрасна от макушки до кончиков ногтей на ногах. На ней слишком короткие шорты. Трусы больше. Но так сейчас модно, а уж за модой дочь следит.

– Я вообще хочу замуж выйти за какого-нибудь олигарха. Чтоб не заморачиваться всем этим, – крутит она пальчиком по воздуху. – Для всего этого прислуга существует вообще-то. Готовить, стирать, убирать. А в саду должен пахать садовник! А у машины должен быть водитель!

– А ты тогда на кой олигарху-то сдалась?

– Для любви, Гор, для любви!

Сын только глаза закатывает и головой качает.

Видимо, этот спор у них не первый. Для меня же – показательный. Принцессу вырастили. Носились слишком много с ней. Вот Маринка и уверовала в собственную уникальность.

– Не ссорьтесь, дети, – принимаюсь я за салат и ловлю насупленный взгляд Тимура. Ему тоже не нравится, что Марина в позу встала. Он уже домучил картофель, за морковь принялся и лук.

– Ладно, пойду я, – быстренько вскакивает дочь, как только Егор начинает жарить мясо. – А то запахи в волосы впитаются.

– Надрать бы ей задницу! – кровожадно заявляет Тим. – Совсем берега потеряла!

– Ну её, – поворачивается от плиты Егор. – Побежит отцу жаловаться, перепадёт тебе на орехи.

Это да. Маринка – девочка, Антон в ней души не чает и прощает очень многое. Можно сказать, любимица. Чем она без зазрения совести и пользуется. Что на братьев настучать, что выпросить что-то ей очень необходимое – это запросто.

Мы с сыновьями уже на стол накрывали, когда домой явился Антон. Я на часы посмотрела: вовремя. И не придерёшься же.

_________________

Дорогие мои читатели!

Не забывайте поддерживать книгу, добавлять в библиотеки и подписываться на автора. Только подписанные на автора видят новые книги и блоги. Всех обнимаю крепко-крепко! Спасибо!

6

– Ну, что? Вся семья в сборе? – вещает муж бодро.

Я украдкой его оглядываю. Антону сорок семь. Крепкий, слегка брутальный. Одет с иголочки. Я слежу, чтобы рубашки на каждый день чистые и выглаженные, костюмы не переводились. Как-то за ним больше, чем за собой. Мне-то что – я домохозяйка. В ресторанах бываю редко, мужа сопровождаю – ещё реже. А он всегда на виду, на людях, не последнее место под солнцем занимает. Статус, так сказать, обязывает.

Часы – дорогие. Машина – элитная. Парфюм – дорогущий. Барбешоп – самый престижный, туда очередь, как в космос, за несколько месяцев вперёд.

И опять все эти мысли, как наждачной бумагой обдирают внутренности. До сегодняшнего дня я ведь не задумывалась об этом. В подобном ключе. Всё лучшее – мужу и детям. Без сомнений, терзаний, оцениваний.

– Пап, мама в обморок сегодня упала, «скорую» вызывали, – докладывает с порога Егор.

Я вижу, как Антон хмурит брови.

– Как это тебя так угораздило-то, мать?

Я беспомощно развожу руками.

– Да всё хорошо. Перегрелась на солнце, наверное, – бормочу, вспоминая, когда последний раз Антон меня по имени называл. Всё мать да мать. Перемать, блин.

– Я созвонился с клиникой, – это снова Егор. – Записал тебя. Дай слово, что завтра сходишь, пройдёшь обследование.

Я киваю, лишь бы он не тревожился.

– Пап, проконтролируй, ок?

– Да-да, конечно, – сжимает Антон моё плечо. – Я обязательно напомню. Конечно же, надо обследоваться. Мало ли. Возраст уже такой… опасный.

Какой возраст?! – хочется крикнуть во весь голос. Может, меня ещё в бабки-пенсионерки запишут да на лавочку под белы рученьки выведут сплетни собирать?

Но я, как всегда, молчу, не конфликтую. Но то, что Антон меня не целует даже в щёку, замечаю. Когда он делал это последний раз?.. Даже не вспомню. Постель иногда посещает, да. В последнее время – реже. Но я тоже на возраст списывала. Всё же не молодые да резвые, как раньше. К тому же, в последнее время он жаловался, что устаёт, как собака, на износ прям работает, семью содержит.

Всё так и есть, конечно. Ведь я тут домохозяйка, на его шее.

Вихрем со спиралями поднимается волна всех этих подробностей – маленьких штришочков, которые никак не желают утихать, а всё множатся да множатся. Оказывается, не такая уж я слепая – всё помню, особенно если во мне разбудили этого подозрительного зверька внутри. И это уж точно не ослиха, что будет вздыхать, смотреть печальными глазами да тянуть непосильный воз.

Но даже ослихи в какой-то момент упираются копытами и отказываются идти дальше, если всё, перебор. Наверное, что-то такое и со мной в этот день случилось. Я всё ещё по инерции молчала, а уже сопротивлялась, взращивая бурю где-то очень глубоко в собственном сознании.

– Ну, что, за стол? – снова бодро улыбается Антон. Словно ничего не случилось. А мой обморок – так, досадное недоразумение. Можно вычеркнуть и забыть. Дежурные же фразы сказаны, забота проявлена. Что ещё нужно?

Оказывается, нужно. Я бы не отказалась, чтобы он по-настоящему растревожился. Как раньше бывало. И у постели моей в больнице он дежурил. Когда-то. И руки мои сжимал да целовал. И смотрел с мольбой. Лишь бы поправилась. Где всё это сейчас? Куда провалилось?

7

Муж моет руки, даже что-то довольно напевает, а у меня рана в груди. Навылет. Я бы, наверное, задала ему все эти вопросы, но при детях не хочу. Лучше уж будем и дальше играть в хорошую добропорядочную дружную семью.

Марина на ужин выходит в платье. Сменила шортики свои. Ещё бы: отец за столом. А отца она огорчать не желает. Вся такая пай-девочка со скромными глазками.

Ужин проходит, как всегда: умиротворённо. Но для меня он – с запахом взрывчатки, которую тронь – и бабахнет.

Как всегда, Антон берёт на себя роль «царя»: внимательно всех выслушивает, задаёт вопросы, раздаёт советы.

– Что там у тебя с работой? – дёргает он Егора. – Ты смотри в оба, сын. Взлететь высоко – хорошо, лишь бы падать не пришлось. Все времена одинаковые. Везде хотят только подсидеть, нагадить, оболгать. Ухо востро, ясно?

Сын кивает. Он этих снисходительных советов наслушался по горло. И, наверное, давно отцу поддакивает и делает своё. Я точно знаю: дела у него идут хорошо. Он с друзьями надумал своё дело, но отцу не нравится. Антон же привык по старинке, а они там какой-то крутой старт-ап крутят в интернете. А мужу все эти новомодные технологии не по душе. Он больше ворчит да советами пичкает там, где не разбирается.

– Чем занималась моя любимая девочка? – это он уже к дочери пристаёт.

У Марины каникулы. Чем там она занимается? С подругами тусит да во всяких соцсетях зависает.

– Книгу читала, – и голосок у неё такой ласково-журчащий.

– Вот! Учись, Тим!

Сейчас он за младшенького примется. Будет песочить вдоль и поперёк.

– Надо было тебя отдать куда-нибудь, профессию осваивать, а не заставлять тереть штаны в школе, – бурчит он сурово.

Я настояла, чтобы сын получил среднее образование, окончил школу, а потом уж определился, куда поступать. Но потому что Тимур весь на шарнирах, Антон бесконечно к нему придирается. Иногда справедливо, чаще – по нервам бьёт. А Тим очень не любит, когда его воспитывают.

Вот и сейчас я вижу, как нехорошо блеснули его глаза из-под длинных ресниц. И смолчал он, полагаю, только из-за меня. Потому что взгляд кинул. Он у нас чуткий мальчик, несмотря ни на что. Расстраивать не хочет. Предпочёл зубами скрипнуть и не вестись на провокации.

– А ты, мать, решила вопрос с рестораном? – это Антон уже до меня добрался.

Падала ты в обморок или не падала – отчитайся о проделанной работе. А то вдруг даром хлеб ем, не оправдываю высокого звания домохозяйки.

И снова эта «мать», будто у меня имени нет.

– Всё хорошо. Ресторан заказала, меню обсудила.

– Смотри мне. Чтобы всё по высшему разряду. Гости будут не абы кто. И ещё. Позвони старикам. И своей матери, и моим. Поговори с ними мягко. Мы потом дома ещё соберёмся, тихо, по-семейному. Незачем им там в ресторане светиться. Всё же это больше мероприятие, чем домашние посиделки.

И вот это тоже бьёт меня под дых. Антон словно стесняется родителей.

Да, они не птицы высокого полёта, но ведь родили, вырастили. И его – такого прекрасного – в том числе. У меня только мать осталась. Папа умер три года назад.

– Знаешь что, – осмеливаюсь я на маленький бунт, – поговори-ка ты со своими родителями сам. Мне они на моём празднике не мешают. Вообще. Я буду рада их видеть. Это ты по каким-то причинам не желаешь, чтобы они приехали. Как-то нехорошо, если им о том, что меня надо поздравлять отдельно, скажу я. А с мамой своей я поговорю сама.

С этими словами я встала и вышла из кухни. Пусть без меня дальше. Я всё равно почти ничего впихнуть в себя не смогла. И с посудой пусть сами разбираются, не маленькие. А нет – встану утром и уберу. А сейчас что-то ни на что сил нет больше.

Завтра будет новый день. И, может, другое настроение.

8

Утром позвонил Егор.

– Мам, ты помнишь, что тебе в клинику на обследование? Пожалуйста, не игнорируй!

– Я съезжу, сынок, – глотаю сухие слёзы. Мой заботливый.

Муж так и не напомнил. И спокойной ночи тоже не пожелал. Все эти мелочи сейчас – как колючки репейника: цепляются, жалят, покоя не дают.

– Я Муру сказал, он проследит, с тобой поедет. На Мару надежды нет, к сожалению. Так что, мам, без фокусов, ок?

– Хорошо, хорошо, Егор, съезжу обязательно!

Как тут не поедешь, если такой эскорт организовали мои мальчишки?

Не всё так плохо на самом деле. А Марина… видимо, подрасти нужно. Ещё бы Антон её не баловал безмерно, всё польза была.

– Мам, я посуду вчера помыл, – крутится рядом младший. А я завтрак готовлю.

– Спасибо, сынок, – так и хочется его по макушке погладить. Но он у нас уже почти взрослый, ершится, когда нежничаю.

Быстро дети выросли. Тимур уже и ростом меня выше. Вытянулся за последний год очень сильно.

– Да что там – фигня, – бросает пренебрежительно, – там и обезьяна могла справиться – в посудомойку загрузить. Но наша обезьяна особенная. Элитная.

Это он про сестру. Полыхает, как Горыныч. Но всё так и есть, к сожалению. Не оправдаешь. И ведь всему научена, и пока меньше была, помогала. Откуда в ней весь этот снобизм взялся?

У нас ведь как: мама воспитывает, папа балует. Мальчиков он в строгости держал, а на Маринке размяк. Дочь же. Единственная.

– Мы когда в клинику едем? – выхватывает Тим оладушек и жмурится довольно.

– Вот позавтракаем и поедем. Не хвата куски, сядь и поешь по-человечески, – наливаю ему чаю.

– А порулить дашь? – сверкает глазами из-под ресниц.

– Немного, – согласно киваю, потому что у него страсть к технике, но пока возрастом не вышел и до вожделенных прав ему ещё три года ждать. Хотя я не уверена, что он в шестнадцать не усядется на мотоцикл.

Вот так мы и отправляемся из дома вдвоём. Марина ещё спит. До полудня может сны досматривать – соня ужасная, а сейчас каникулы, можно никуда не спешить.

Антон уехал рано. Он не завтракает, пьёт кофе. Но с этим муж способен справиться и без меня, поэтому я не стала вскакивать ни свет ни заря. Позволила себе чуть дольше в постели поваляться. Имею право.

Клиника встретила нас тишиной и прохладой. На улице ещё утро, но уже адова жара, а здесь словно оазис.

– Ты домой поезжай, – пытаюсь уговорить Тима, – я такси вызову. Что зря тут торчать. Обследование – это небыстро.

– Нет, – упрямо машет головой. – Останусь столько, сколько надо. Мы с Егором договорились. А то знаю я тебя: спровадишь, а сама от половины процедур откажешься.

Вот что с ним, упрямым, делать? Только любить.

Да им, подросткам, и не скучно вовсе: уткнутся в телефоны и потеряны во времени и пространстве. И пока у меня берут анализы, делают кардиограмму и УЗИ, не сказала бы, что Тим страдает, хотя мне всегда казалось, что ему очень трудно усидеть на месте.

– Предварительно нет никаких причин беспокоиться о здоровье, – говорит доктор, разглядывая мои анализы и результаты обследований. – Видимо, у вас был какой-то стресс, – кидает он на меня внимательный взгляд.

– Да, переволновалась немного, – послушно соглашаюсь я, – к тому же, вчера много времени провела на жаре.

Он даёт мне рекомендации, назначает время, чтобы посетить его ещё раз, когда будут готовы все анализы, и я наконец-то покидаю этот оазис прохлады и спокойствия с лёгким сердцем.

– Что врач сказал-то, мам? – беспокоится Тим.

– Что мне нужно посетить салон красоты и заказать новое платье, – улыбаюсь я ему. – Это ещё скучнее, чем клиника, так что можешь возвращаться домой.

– Нет, – снова не соглашается сын. – Я с тобой. Стрижку заодно сделаю.

Видимо, он решил сегодня побыть моим рыцарем. И это так здорово, что я на время забываю о своих тревогах.

9

Салон красоты я посещаю регулярно. Постоянный клиент. Слежу за волосами, подкрашиваю немного – седина начала появляться. Делаю маски, маникюр, педикюр – в общем, всё, что доставляет женщине радость и возможность всегда выглядеть хорошо.

Да, я домохозяйка, но всегда находила и нахожу немного времени для себя. И не потому, что у меня статусный муж и я должна быть на высоте. Это возможность баловать себя, быть привлекательной и ухоженной.

Возможно, я редко задумывалась об одежде: покупала что-то приличное, достаточно дорогое на выход, а больше склонялась к удобным вещам для дома. Всё как-то этому подчинялось. Может, поэтому – просто ухоженные короткие ногти и неброский лак, причёска – максимально простая. Всё, чтобы удобно, не мешало, не бросалось в глаза.

Сегодня я решила поэкспериментировать. Создать улучшенную версию себя. А ещё – посетить ателье, почти дом моды, а не купить готовые платья. Адрес мне когда-то дала одна знакомая, мы пересекались на какой-то корпоративной вечеринке. Помнится, она тогда закатывала глаза и вещала, что там творят буквально чудеса.

Я покивала, визитку взяла, но так и не удосужилась сходить. Не считала нужным. Но вчерашний подслушанный разговор подтолкнул к «подвигам».

Модельером оказался мужчина. Невысокий, гибкий, где-то моего возраста. Он рассматривал меня пристально и с каким-то азартным блеском художника, что собирается сотворить шедевр, но пока не знает, как к нему подступиться.

Чувствовала я себя неловко, будто слон в посудной лавке или корова на льду. Нет во мне стопроцентной уверенности в собственной неотразимости, которой, например, мастерски владеет моя двадцатилетняя дочь.

Это немного злило. Я ощущала себя на взводе. Непривычно. Не в своей тарелке. Чиркни спичкой – и вспыхну. Мне вообще хотелось позорно развернуться и уйти отсюда. Я лихорадочно думала, что я вообще здесь делаю.

– Прелестно! – воскликнул этот Микеланджело. – У вас нестандартная фигура. Мало здесь, – показал он руками женские прелести вверху, – и прилично больше в бёдрах. Ну, и талия у вас отличная, я бы сказал. Но из-за этого, предполагаю, вам сложно подобрать одежду, потому что либо вверху всё болтается, либо филейная часть не пролазит. А поэтому купленные готовые платья сидят некрасиво. А джинсы и футболки всё время носить не вариант, – подмигивает он мне заговорщицки.

Я как-то над этим не задумывалась. Но, наверное, всё так и есть. И поэтому, как сказала дочь, всё на мне – как на корове седло. Вне зависимости, дорогое это платье или ещё какое.

– И вам изумительно подойдёт стиль бохо! – вёл дальше этот властитель мерок и ножниц. – Благо, он снова в моде и практически никого не способен испортить! Все эти летящие силуэты – м-м-м… – стрижёт он воздух пальцами.

Всё это… околдовывает, наверное. Я чувствую себя Золушкой, перед которой её крёстная фея машет волшебной палочкой.

Меня обмерили, облили сладким сиропом комплиментов. Я почувствовала себя уникальной. Как это работает – не понятно, но работает. А потом мы выбирали ткани, обсуждали детали…

Оттуда я вышла с горящими щеками и головокружением. И с уверенностью: у меня на юбилей будет красивое платье. Шикарное. Такое, что никто и никогда не посмеет сказать, что я одеваюсь, как динозавр или что мне не идёт!

– Всё, мам? – поднимает голову Мур. Кажется, он всё же утомился.

– Теперь всё, сжимаю я губы и сажусь за руль.

– Ты какая-то другая, мам, – разглядывает меня сын внимательно.

А я и есть другая. Просто… незаметная за всеми хлопотами да заботами. Невидимка. Добрый дух, что перелопачивает за день много-много дел, но никто этого не замечает. Все воспринимают это как само собой разумеющееся.

– Я всё та же, сынок, – всё же глажу его по голове. Удержаться сил нет. Но и Тим не хмурится, не уклоняется. – Просто тебе делать сейчас нечего, вот ты и пригляделся. А раньше тебе не до того было.

– Может быть, может быть, – бормочет он и снова утыкается в телефон. – И порулить дать не забудь, – рождается кривая очаровательная ухмылка в уголке его губ.

– Не забуду, – улыбаюсь ему в ответ.

У меня ещё одно очень важное дело есть, и я не знаю, как на него отважиться. Нужно позвонить маме и сказать, что приглашаю её не в ресторан.

«А ещё бы за мужем последить не мешало», – шепчет внутренний голос, но я пока от него отмахиваюсь.

Наверное, мне страшно. А ещё я всё же верю, что это неправда.

10

Мама, естественно, обиделась. Я бы тоже на её месте. Как-то это не по-человечески. Это всё же мой день рождения. Но у мужа на этот праздник – свой личный взгляд. С тех пор, как взлетел, он считает, что все мероприятия должны приносить пользу, а не просто душевно посидели в кругу близких, родных и друзей.

– Эх, дочка, дочка, – сетует расстроенно она, – всё меньше и меньше поводов для общения, а время неумолимо. Так иногда хочется по-простому, как раньше. Собраться, поговорить по душам. На внуков полюбоваться. А в результате что? Раньше вот жили беднее, но душевнее. Сейчас у тебя всё есть, а ты сама себе не хозяйка. Антон твой, прости уж за прямоту, зажрался. Разве так с родными поступают? Ну, ладно я – тёща. Но он ведь и своих родителей не уважает!

Да, пришлось маме всю «эпопею» рассказать. А то б ещё больше обид было.

– Мягкая ты чересчур, Лен, – вздыхает мама. – Прогибает тебя муж-то. Нельзя ж так стелиться. Захотел – уволил тебя. Ну, оно понятно: трое детей всё же, дом… Но он же совсем берега потерял. Командует, указывает, как вам всем жить. А ты ему не перечишь. Нет, это неплохо, когда в доме мир да лад. Мы вот с твоим отцом почти и не ругались. Не без того, естественно. Что за семья, когда споров нет? Но ты же помнишь: то я ему уступлю, то он мне. А когда и накричим друг на друга, чтобы потом найти общее решение. А у вас вот, смотрю, только один он всё и решает. А ты подчиняешься да молчишь. Может, и надо иногда кулаком-то по столу ударить? А, Лен?

Моя очередь вздыхать. Может, и надо, да. По молодости были у нас вспышки: и скандалили, и мирились бурно. Поживее жили, что ли. А позже я с детьми замоталась. Всё хозяйство на мне, дети, детский сад, школа, воспитание. А муж-добытчик. Ему работать надо. Комфортные условия. Я ещё и гордилась, что вот у нас всё хорошо. Я ему мозг не выношу, как некоторые… А потом привыкла, наверное. К неконфликтности. И кто знает, когда это всё за грань ушло, деформировалось, стало таким, как сейчас.

– Не знаю, мам, – отвечаю честно. – Я пока не готова кулаками стучать. Может, созрею. И всё равно жду тебя в гости. У нас дома не хуже, чем в ресторане будет, а даже лучше. Там скукота, чужие люди. К сожалению. Для Антона – это возможность развивать бизнес. Так что вроде бы как праздник, а вроде как и нет. Всего лишь повод. А я сделаю всё, как нам нравится. И свёкра со свекровью приглашу.

Мама наконец-то успокоилась, а я выдохнула. Тяжело дался разговор, все жилы вытянул. И снова звоночки. Раньше она как-то не вмешивалась, советы не раздавала. Помогали с отцом, как могли. А сейчас, когда папы не стало, видимо, тоскует. Надо детям сказать, чтобы почаще звонили. Можно и Тима к ней хоть на неделю отправить в гости.

И то, что она поучать меня кинулась, говорило лишь об одном: она всё замечала и раньше, лишь разговоров об этом не заводила.

Вечером мы снова за общим столом собрались. Егор, правда, не приехал.

Антон как часы. Можно время по нему проверять. Но днём не звонил. Обычно он хоть раз, но разговаривал со мной по телефону за день. Нередко просто так, без повода и причин. А сейчас – через день, а то и через два.

Оттого, что муж не заметил ни мою новую причёску, ни макияж, ни тщательно подобранную, пусть и домашнюю, одежду, в груди сжалось сердце.

Даже дочь заметила. Правда, тоже ничего не сказала, лишь удивлённо меня рассматривала и в какой-то момент вспыхнула, щёки румянец покрыл. Видимо, вспомнила вчерашний разговор. Стыдно ей. Как говорится, не всё потеряно ещё.

А Антон глянул стеклянными глазами и промолчал. Обычно он щедр на комплименты, а тут… провал, как в пропасть. И я лечу в неё, проваливаюсь.

Никогда, никогда я ни в чём его не подозревала. Да и поводов, кажется, не было. Доверяла, как себе. Но, кажется, лимит исчерпан.

«Завтра я что-нибудь придумаю», – решаю, когда пялюсь в потолок, мучаясь бессонницей.

11

Утром, когда Антон уже уехал, а дети ещё не проснулись, я сделала то, чего никогда себе не позволяла. Устроила внеплановую стирку, а заодно – проверку. Тщательно перебрала вещи Антона.

Не знаю, что я искала. Наверное, хоть какие-то зацепки, которые позволили бы мне либо утвердиться в собственных подозрениях, либо развеять их.

Я рассматривала рубашки. Остаётся же что-то, если он обнимает женщину? Следы помады или тонального крема. Я принюхивалась к ним, пытаясь распознать женский парфюм. Ничего такого… обличающего не нашла.

Затем я проинспектировала все карманы. Брюки, пиджаки. Ужас какой, до чего я докатилась… И снова никакого компромата.

Мне бы выдохнуть и успокоиться. Но мой внутренний нервный зверёк всё равно бесновался и не желал впадать в сон или летаргию.

Без сил я упала в кресло, прижимая к себе ворох несвежих рубах. Вот нашла бы хоть что-то, был бы повод поговорить. А так… не спросишь же, почему он смотрел на меня, словно сквозь стенку. Удивится, плечами пожмёт. Скажет: ты что фантазируешь, мать? Романов любовных перечитала?

А так ли мне нужна хоть какая-то зацепка, чтобы просто поговорить с мужем?.. Просто так нельзя, что ли?

Но я начала вспоминать, как давно мы с мужем разговаривали по душам, и ничего в голову не приходило. Так, общие темы. Что сделала, что не сделала. Какие-то тусклые разговоры о быте в основном.

Наверное, я сама виновата. Кручусь сутками, как белка в колесе, в вечных хлопотах, заботах. Вроде и дети уже почти выросли, а дел всё не уменьшается. Как-то быт потихоньку вытеснил душевное равновесие. Не будь этого подслушанного разговора, я бы, наверное, так и хлопотала дальше, ничего не замечая.

Мужа прижать, уличить мне пока не в чем, – вот что я подумала, поднимаясь из кресла и отправляясь в прачечную – заниматься стиркой. И так это «пока» в моих мыслях меня поразило, пронзило, что я даже остановилась на миг, прикрыв глаза.

То есть я даже в мыслях уже смирилась, что это «пока», и обязательно найдётся то, о чём говорила Марина. Ведь не могла же дочь на пустом месте кидаться обвинениями в сторону своего любимого отца, который в ней души не чает?

Как бы там ни было, стирку я затеяла, покормила собак и погуляла с ними. Им бы порезвиться всласть. Но отпустишь их вольно – все клумбы истопчут, а я в них столько сил вбабахала и денег… Запустила робот-пылесос и наготовила еды.

«Вот так моя жизнь и проходит», – снова подумалось, а поэтому, к полудню, когда Марина и Тим сползлись в кухню, чтобы позавтракать, я, разозлившись на саму себя, записалась к стилисту – тоже контакты без дела валялись.

– До вечера не ждите, – говорю я им. – У меня дела!

Сажусь в машину и отправляюсь в город. И знаю, что стилист – это всего лишь повод. На самом деле, я хочу проследить за мужем. Уж если я отравлена, должна получить либо смертельную дозу яда, либо найти противоядие и очиститься от сомнений, подозрений, что разъедают душу.

По дороге я звоню Антону. Слушаю гудки и напрягаюсь. Они как тикающий механизм в бомбе. Дотикает до конца – и взорвётся.

Антон отвечает мне за секунду до последнего «тик-така».

– Да! – рявкает он недовольно.

– Привет, Антон, – я сама прохладная вежливость.

– Говори быстрее, я занят!

Ах, так, да?

– Сегодня ужинаете без меня. У меня тут дела образовались, буду поздно, – кидаю я небрежно и сбрасываю звонок.

Секунда, две, три… пять. И Антон перезванивает. Я только улыбаюсь довольно и отвечать на звонок не собираюсь.

Надо знать Антона. Он же как носорог: прёт вперёд рогом, лишь бы было так, как сказал он. А тут я… взбрыкнула внезапно. Ну, а как ещё его взбодрить и шок-контент устроить?

Вон – и дела в сторону отложились. Звонит и звонит. Телефон я ставлю в беззвучный режим, а потом и вовсе отключаю. Мне даже интересно: воспользуется ли он возможностью домой опоздать?

Именно это я и хочу проверить. Устроить засаду и вести охоту практически «на живца».

12

Я словно невзначай проезжаю мимо офиса, где работает мой муж. Машина его стоит на месте, значит и Антон работает.

Время обеденного перерыва. Заканчивается уже, правда. Но я всё же решаю заглянуть в кафе напротив, где работники офиса поедают свои бизнес-ланчи. Муж мой тоже ходит туда – я знаю. Не такая уж я и оторванная от мира.

Раньше мы нередко встречались и в обед. Было время. Да и созванивались куда чаще. Но давно уже в голосе мужа я не слышала участия, заботы, теплоты. Сейчас я это осознаю очень хорошо.

Это как шоры сняли – и ослепило. Зато теперь многое всплывает, и я больше не хочу от этого отмахиваться, прятаться, успокаивать себя непонятными отговорками, что он много работает, устаёт, а мы все должны на цыпочках ходить вокруг его персоны.

К этому времени телефон трезвонить уже перестаёт. Но это передышка, как мне кажется. Ну, и ладно. Я решила не быть размазнёй. Хватит. А то Антон сейчас в уши мне много чего надует, я дам слабинку и сдамся. Буду и дальше ослиные уши натягивать на глаза и радоваться, что всё хорошо.

Кафе очень живописное. А главное его преимущество – большие окна. Здание буквально пронизано светом и всё, как на ладони.

Да, не особо приятно в свои почти сорок пять заглядывать по окнам. Но как-то мне нужно выяснить, понять, правда это или нет. Иначе тот зверёк, что сидит во мне, проест все внутренности.

Муж на обеде отсутствует. Нет его. Обычно он сидит за одним и тем же столиком, в этот раз он пустует. Точнее, занят не им.

Заработался, бедный? Некогда и на обед сходить? Насколько я помнила, обеды он предпочитал не пропускать. Всегда считал, что полноценное питание по режиму, – залог здоровья.

Странно всё это, конечно. Я снова кидаю взгляд на парковку. Автомобиль мужа так и стоит. Может, и правда что-то серьёзное у него? Изредка, когда совсем запара-запара, он заказывал обед прямо в офис. Возможно, сейчас именно такой случай. Не зря же он на меня рычал?

Но внутренний голос, противный такой, нашёптывает, что, может, муж мой и не в офисе. И не на обеде. А где-то поблизости и не один. Не обязательно для этого машину брать и куда-то удаляться.

Меня мутит от этих мыслей, но ничего с собой поделать я не могу. Зону слежения покидаю с неоднозначными чувствами, но встряхнувшись и запихнув подозрения куда подальше, еду на встречу со стилистом.

В конце концов, для себя я решила немного сбавить обороты и немного позаботиться о себе. Снять седло с коровы.

До дня рождения – две недели. Не так-то и много, но если время использовать рационально, много чего можно добиться при желании. А желание у меня есть.

И нет, я никому ничего не хочу доказывать (разве что совсем чуть-чуть). Тут важнее доказать самой себе, что я не полный ноль. Что я сама по себе что-то ещё значу, а не бессловесная прислуга «подай-принеси».

Естественно, я понимаю, что в сорок пять врачом мне уже не стать. Но, наверное, не так уж и сложно найти дело по душе или какое-нибудь хобби, чтобы реализовать собственные внутренние потребности.

Люди ищут и находят себя в любом возрасте. Никому это не мешает. Вон, подруга моя из прошлого. Мы вместе в больнице работали. Медсестринство – вообще не про неё. Там семья настояла, у них, видишь ли, династия. А Люся боялась крови. И в вену вечно попасть не могла. Её все пациенты боялись. Как только её смена, так и просили: кто угодно, только не она!

И Люся в какой-то момент сдалась. Плюнула. Бросила больницу, наотрез отказалась учиться, идти проторенной стезей врача. Вышла замуж, родила дочь и увлеклась… куклами. Делает теперь их, выставляет в соцсетях и даже зарабатывает на этом.

Я даже гордилась ею. Всегда думала: молодец. Перешагнула и пошла к другой мечте. К более реальной, к той, что доставляла ей удовольствие и радость.

Вот точно так же хотелось и мне. Найти себя. Вытащить из бесконечных серых однообразных будней. Стать кем-то. Сменить статус домохозяйки. Но для этого нужно было искать.

Поэтому я начала с чего попроще: с преображения. А там, глядишь, и подтянется мой грузовик с пряниками.

13

В общем, плюнув на неудавшуюся слежку, я отправляюсь к стилисту. Там, оказывается, курсы для жаждущих. А по желанию – индивидуальные консультации.

Поразмыслив, я останавливаюсь на курсах. Во-первых, пригляжусь вначале, во-вторых, с народом познакомлюсь. А то я растеряла всех подруг почти, а тут можно и единомышленниц найти. Какое-никакое, а общение.

Нет, я не собираюсь лезть кому-то в душу, но если вдруг представится возможность расширить круг знакомств, то почему бы мне этого не сделать.

Занятия вела прелестная девушка чуть за тридцать (на вид), а может, ей и больше, но как-то интересоваться было не с руки, а внешне она выглядела очень даже интересно.

Не липовое – вот что я для себя отметила. Всё у неё в порядке. Вся такая куколка, причём видно, что не искусственное, не слепая погоня за модой, а мера во всём. Особенно импонировало, что она не из тех, кто губы-сиськи накачивает. Да и в одежде она знала толк, и мне было очень интересно слушать о том, как скрывать недостатки и показывать достоинства.

С курсов я вышла в прекрасном настроении. Оказывается, это так здорово: заниматься чем-то другим, а не домом, стирками уборками, кухней. Мне даже будто дышать легче стало. В голове – куча идей, я полна ими.

На этой волне решаю возобновить абонемент в спортзал. Когда-то я ходила туда, занималась. А потом забросила – стало не хватать времени. Я как бы и так не фанатела, изредка посещала, и в какой-то момент решила, что это для меня не важно.

А сейчас захотелось. Оттого, что я не отмою всё до блеска и не приготовлю ужин, мир не рухнет. В конце концов, у нас большая семья. Дочь умеет, сын вполне способен помочь. Да и муж не переломится хоть что-то сделать на общее благо.

Да, он добытчик, деньги приносит. Но не слишком уж большая честь оберегать его, сдувать пылинки, отстранять его от всех проблем?

Ведь он раньше мне помогал. И с детьми много времени проводил. А сейчас мы будто приживалки при его деньгах. За столом всех поучать он мастак, советы ненужные раздавать способен. А по душам поговорить – нет.

Егор вырос, Марина – принцесса, которой он делает подарки и потакает всем её заскокам. Тиму достаётся больше всего. Может, потому, что он отличается от старших. И больше выводит Антона из себя. Но это не повод бесконечно давить ребёнка и относиться к нему пренебрежительно.

И это мой муж ещё детей хотел. Зачем ему? Если он давно перестал быть отцом, который не поучает, а любит, готов выслушать, помочь разобраться в той или иной ситуации.

Да и со мной – то же самое. Безликая «мать», бессловесная прислуга, что шуршит вокруг «барина». А тот ещё и подумает, облагодетельствовать или нет. Прийти в мою постель или перебьётся.

Я купила спортивную форму, удобные кроссовки, восстановила абонемент и решила не откладывать в долгий ящик на «когда-нибудь», хоть мысли такие бродили в голове.

Ну, уж нет. Я обещала опоздать. Можно было бы по-другому время провести: в кино сходить, например. Но фильмы я и дома могу посмотреть. А тут – приятное с полезным. Может, успею пару килограмм сбросить до дня рождения – и то хорошо.

С удовлетворением смотрю в телефон, любуясь огромным количеством пропущенных от мужа. Что, зацепило, дорогой? Не контролируешь процесс? А вот чтобы знал, как это, когда на тебя внимания не обращают.

И нет, я не отвечаю. Уж коль решила – надо идти до конца и посмотреть, что в результате получится.

Погляжу, как они все за пустым столом соберутся и что будут есть. И мне даже не стыдно. Вообще. В конце концов, я тоже человек, а не бесплатное приложение к роботу-пылесосу да поварёшке!

14

Возвращаюсь я как раз к концу ужина. Специально время подгадала.

– Что это ещё за фокусы? – встречает муж меня на пороге.

Видимо, увидел, что я приехала, не поленился выскочить. Так-то его домкратом из-за стола не поднимешь. У нас совместные ужины – это ритуал. Очень редко бывает, что каждый сам по себе что-то там ест. Так иногда случается, когда Антон в командировки уезжает. Нарушается всемирный порядок. Но от этого никто не страдает.

– А в чём дело? – спокойно смотрю мужу в глаза.

Он даже задыхается от моей «наглости».

– Что случилось, Лена? На звонки не отвечаешь, появляешься дома поздно. И ладно бы ужин приготовила – так нет же, все сидят голодные! Ну, ладно я. Но ведь и дети пострадали?

– От чего они пострадали? – пытаюсь я пройти внутрь дома, но Антон стоит горой намертво.

Видимо, не хочет скандалить при дочери и сыне, а тут вроде бы как можно. На нейтральной территории.

– В смысле? – пенится он. – Ты не догоняешь, да?

– Без смысла, – начинаю заводиться и я. – Я что вам всем – кухарка? Домработница? Рабыня на привязи? Нашей дочери двадцать. И я учила её простым и понятным вещам, но ты ведь возвёл её в статус принцессы, которая даже макароны сварить считает позорным и котлеты пожарить. Хотя – я уверена – справилась бы пусть не на «отлично», а на «хорошо» – вполне. Что ж она любимого папочку не порадовала?

– В кухне бардак, посуда не мыта, – делает вид Антон, что не слышит меня и гнёт свою линию, пытаясь заставить меня чувствовать себя виноватой.

– И об этом тебе надо не меня спрашивать. Я уезжала – приготовила завтрак и оставила кухню в идеальном состоянии. А уж почему те, кто поел, даже тарелки в посудомойку не загрузили, не ко мне вопросы и претензии. И перестань уже делать вид, что ты оглох и не слышишь, о чём я говорю!

– А что ты такая борзая стала, Лен? – разглядывает он меня пристально, ведёт глазами сверху вниз и обратно. – Причёску сменила, одежду… Румянец вон горит. Ты откуда такая яркая припорхала? Любовника, что ли, завела?

Прелестно. Просто прелестно! Лучшая защита – это нападение?

– А ты заметил, да? И имя моё наконец-то вспомнил. А то всё «мать» да «мать». Только я тебе не мать, Антон. У тебя имеется. Живая и здоровая. Но ты считаешь, что даже на день рождения жены ей здесь делать нечего, как и отцу твоему. Это вообще-то мой праздник, куда я могу пригласить всех, кого хочу! А не повод собрать «нужных» людей, чтобы вы там своими разговорами на важные темы тошнили.

– Что ты вообще понимаешь, дура! – совсем съезжает с катушек муж. – Я всё это не для себя делаю! Для вас! Для тебя и детей! А ты вечно палки в колёса и всегда не вовремя!

Ну, вот. До статуса «дуры» доросла. Хороший трамплин для разгона.

– А ты спросил, нужно ли нам это? Комфортно ли нам вечно пресмыкаться перед какими-то твоими партнёрами, нужными тебе людьми? Тебе, не нам!

– Ты с разговора не съезжай и голову мне не морочь! Мужика нашла, да? С жиру бесишься?

И тут меня на смех пробило. Таким ревнивым выглядел мой Антоша, что не было сил удержаться.

И смех мой окончательно его ломает. Он хватает меня за плечи и трясёт так яростно, что того гляди ещё и ударит.

– Нет никакого мужика, – отвечаю я ему, глядя в глаза. – Но, как прежде, не будет. Чтобы тебя ценили, нужно любить саму себя. Вижу, работает. И если ты думаешь, что я буду терпеть твою пренебрежительную «мать» и роль бессловесной служанки, ты ошибаешься!

15

Я толкаю Антона в грудь. От неожиданности он оступается, и, пока пытается удержать равновесие, я вхожу в дом. Надоело стоять на крыльце, как провинившейся собаке, которой хозяин морали читает. Хватит уже, наелась выше крыши всех Антоновских претензий.

Это я б должна ему вопросы о других женщинах задавать. И я бы так сделала, если б могла хоть где-то его подловить, хоть на чём-то. А так получится, как у него сейчас: только подозрения, сотрясение воздуха и не единого факта.

На кухне, как муж и говорил, бардак: куча грязных тарелок, со стола даже не убрали, плита тоже чистотой не блещет: судя по всему, что-то пытались готовить. Собак, естественно, тоже никто не покормил. Это я поняла, как только во двор въехала. Волновались и скулили.

Стоило мне из дома уйти на полдня, как всё: апокалипсис. В доме как после бомбёжки. Ну, не так всё печально, конечно. Но если б меня неделю не было, точно в дом бы не влезли.

– Дети, я дома! – кричу, чтобы посмотреть им в глаза.

– Ну, наконец-то! – выскакивает из своей комнаты дочь.

Тим появляется чуть позже, после того, как я в его комнату заглянула. Лежал в наушниках, музыку слушал.

Естественно, все сползаются в кухню. Антон – позади всех маячит.

– Дорогие мои муж и дети! – говорю громко и смотрю по очереди каждому в глаза. – А ну скажите-ка мне, будьте добры, какие свиньи живут в нашем доме? Что за хлев тут вместо кухни образовался внезапно.

– Я за собой посуду помыл, – тут же щетинится Тимур. – И утром, и в обед. А ужинать ещё и не выходил. Тебя, мам, ждал. А за Марой я не нанимался убирать. И за отцом – тоже. Пусть сами, что, рук, что ли, нет?

Марина хлопает ресницами, муж что-то забыл и ищет на потолке. Расслабились. Привыкли. Охамели окончательно.

– Значит так, – складываю я руки на груди и подпираю задницей подоконник, – с сегодняшнего дня мы устанавливаем график дежурств и неукоснительно ему следуем.

– О-о-о, – округляет рот Марина. – Мам, какая муха тебя покусала?

– Вы меня покусали, – кидаю на неё взгляд. – Я тут поразмыслила и поняла: безбожно всех избаловала. Кручусь, верчусь, пытаюсь всем угодить, а получается, что чем больше пашешь, тем крепче садятся на шею и свешивают ноги. Тут все не безрукие, инвалидов, к счастью, нет. Ну, а то что некоторые лапки отрастили, так это даже неплохо: лишняя пара лапок позволит работать в два раза больше. Убирать в собственной комнате. Мыть после себя посуду и убирать со стола. Готовить завтраки или обеды, а может, даже и ужины, а не сидеть голодными, кусочничать и ждать, пока прислуга придёт и всё уберёт, приготовит. Я тоже человек. У меня тоже есть свои дела, право на отдых, развлечения, на поездку в спортзал или в кино. Я так же могу полюбить себя, сходить в салон, сделать причёску, макияж, массаж и прочие прелести. Мне врач, между прочим, сказал больше отдыха и меньше стресса.

– Да, кстати, Леночка, ты у врача-то была? – ни к селу ни к городу брякнул муж, а потом только понял, что облажался.

– Конечно, была. И да, я обследовалась. Но тебе ведь некогда было ни побеспокоиться о моём здоровье, ни напомнить об обследовании, ни поинтересоваться, что же со мной на самом деле случилось. А я вроде бы как и привыкла к вашему тотальному равнодушию. Гребу сама потихоньку, не надеясь ни на кого. Егор и Тимур меня поддержали. А вы с Мариной как-то и не встревожились. А поэтому… у меня тоже есть вопросы.

Кажется, никто не ожидал, что я буду настолько строгой и говорливой. Но пусть привыкают. Хватит уже меня эксплуатировать и ни во что не ставить. Ослица ж если её перегрузить, способна упереться, встать – и ни с места. Попробуйте теперь и вы меня сдвиньте!

16

Дочь надула губы, метнулась в комнату, хлопнула дверью. Я засекла время. У меня настолько боевой дух взыграл, что я дала себе слово: выволоку её на кухню, даже если она ляжет и будет бастовать. Но Марина надела шорты и футболку и вышла на кухню с видом страдающей Марии Магдалены. Я решила на эти её жалостливые взгляды-вздохи внимания не обращать.

– Пойду собак покормлю и выгуляю их, – сказал Тим и посмотрел на Марину так, что стало ясно: будет выделываться, он придёт и поможет придать ей ускорения.

Естественно, Антон затихарился и засел где-то в засаде. Ну, ничего. Мы тебя из панциря выцарапаем, заставим тоже работать на благо родины и отечества. Пусть пока считает, что его пронесло.

– Правило первое, – инструктирую я нерадивую дочь, загружая посуду в посудомойку и стирая со стола крошки, – ужин, если он не званый, должен быть простым, но питательным. Гарнир, мясное или рыбное что-нибудь, салат, можно два на выбор, чай, кофе, плюшки. Тоже по желанию.

– Мне ещё и плюшки печь? – взвывает сиреной дочь.

– Может кабанчиком метнуться в город и купить, – парирую невозмутимо. – У тебя тоже, кстати, есть машина, и ты ничем не обременена. Погуляла с подружками, зарулила в магазин, купила что-нибудь к чаю.

– Я все эти углеводы не ем!

– Зато ест твой любимый папа и братья. Не будь эгоисткой, помни, что существуют в семье и другие члены, а не только ты, прекрасная.

– Я сварю гречку, – неуверенно облизывает она губы и двумя пальцами тянет на себя пакет с крупой.

– Отличный выбор! – протягиваю ей кастрюльку подходящего размера.

– Один к трём или к двум? – кидает она на меня осторожный взгляд.

– А это зависит от того, какую кашу ты хочешь сварить.

– Все любят хорошо сваренную. Значит больше, – бормочет она, отмеряя гречку и воду.

– Промыть крупу надо, – тихо вздыхаю я.

– Ну, фу, мам, – капризничает дочь, морщится брезгливо, но всё же делает, как надо. – У тебя там где-то замороженные голубцы были. Считается? – снова кидает она на меня осторожный взгляд.

– На этот раз – да, – даю ей поблажку, а сама тем временем замешиваю тесто на яблочную шарлотку. – Смотри, вот это быстро, вкусно, всем нравится. Простейший рецепт, минимум усилий, и есть с чем пить чай.

Яблоки мы с Мариной чистим вместе. К этому времени Тимур возвращается, жадно ведёт носом. Голодный. Но тоже хорош. Гречку сварить да полуфабрикаты разогреть и он способен.

– Антон! Анто-о-он! – зову я мужа.

Он, видимо, считает, что его пожрать позвали. Летит стрелой.

– Выкинь мусор, дорогой, – улыбаюсь ему медово. – Это тоже воистину мужская работа. Будете с Тимуром по очереди. Сегодня ты ему показываешь пример.

Вижу, муж хочет возразить. Но пример, когда он злится и возражает, особенно Тимуру, показывать не хочет. А то как же поучать будет? Тим такой, что вмиг припомнит все грешки.

Ужин получился на славу. Все ели, аж за ушами трещало. Марина, между прочим, тоже. Баснями сыт не будешь так-то. И пирог вышлел пышный, ароматный, таял во рту.

А потом я с превеликим удовольствием график «дежурств» составляла. Магнитиком его на холодильник прикрепила, полюбовалась и… сделала для себя копию. А то с моих хитрунов станется «потерять» и пальцами друг в друга тыкать.

Ночью Антон вспомнил, что он муж и пришёл в супружескую постель. Хотела его отшить, сказаться уставшей, построить из себя обиженку, а потом вспомнила, что такими манёврами недолго и толкнуть его в другие объятия.

Я всё ещё верила, что у нас всё не так плохо, как могло бы быть. А муж такой горячий был, что – ухх! Оказывается, хорошие скандалы да оплеухи направо-налево бодрят и придают ускорения.

– Эх, Ленка, какая ты у меня! – бормотал он, засыпая.

Да, я такая. И всегда такой была. Только позволила себя не ценить. Обесценить, точнее. Но больше этому не бывать. Всё наладится.

Я засыпала в радужных мечтах. Но «плыть» не собиралась от внимания да заботы. Иначе всё вернётся, как и было. А мне этого не хотелось. Мне понравилось быть красивой, независимой, сильной. Вести, а не быть ведомой.

17

Конечно же, всё гладко не получилось, как хотелось. Я на это особо и не надеялась. Например, на следующее утро собаки чуть не остались голодными.

– Я опаздываю! – метался, как раненый вепрь, Антон. – А всё почему? Поздно поужинал, поздно уснул!

Ах, я ещё и виновата, что ему супружеский долг пришлось исполнять. Бедный, несчастный перетрудился.

– Собак покормить – пять минут, – холодно заметила я ему. – Ужинали мы вместе, уснули тоже. Но я на ногах и готовлю завтрак-обед на всех. И не рассказываю, что занята, устала, не выспалась.

– Умеешь ты настроение с утра испортить! – пенился, выходя из себя, Антон, но всё же сделал то, о чём мы договаривались. И даже пылесос ногой ткнул. И взгляд в меня обвиняюще-злой не забыл воткнуть.

Но я не кукла вуду, а зрачки у него не иголки – так что я не впечатлилась, мог и не стараться.

Я вообще вошла в какой-то странный режим, когда внутри – штиль и всё время хочется улыбаться. Я все эти выбросы «адреналина» пропускала мимо, они об меня, как о стенку разбивались.

В таком прекрасном расположении духа я и уехала. И пока добиралась до города, вдруг подумалось: я словно из клетки выбралась. И ведь никто меня туда не загонял, что характерно! Я сама позволила быть себе рабой семьи. Вечно носилась со всеми, хотела, как лучше, а вышло, как всегда.

Ладно, пока дети были маленькими: болезни, садики, школа, кружки, бытовые проблемы – всё на мне, потому что муж работает, приносит в дом «мамонта». Но ведь дети выросли, а ничего не изменилось! Я всё глубже погружалась вот в это всё болото, что засасывало и тянуло меня на дно.

Может, и хорошо, что подслушала я этот разговор между старшими детьми. У меня хоть глаза открылись. А сейчас я дышу полной грудью, и мне хо-ро-шо!

У меня столько времени свободного, оказывается, если правильно себя вести. И это свободное время я могу потратить на себя. Сходить на примерку платья. Купить что-то для себя. Посетить курсы стилиста. И на спортзал время хватает. А то вечно я этим жертвовала.

А там, глядишь, и хобби какое-нибудь найду. Или на работу устроюсь. Тысячи возможностей, когда понимаешь: ты есть, ты существуешь, ты личность, а не бесплатное бесправное приложение при муже и детях.

Не заложница я быта и дома больше. Не бессловесная единица, не ослиха, что тянет безропотно на себе весь воз.

Моя эйфория длилась до вечера. Увы, когда я вернулась домой после спортзала, суровая действительность больно щёлкнула по носу.

После спортзала у меня болело всё, даже, казалось, глаза. Слишком уж я рьяно за это дело взялась. Надо бы притормозить и потихоньку, не рвать гармонь.

На крыльце гордо, как боевой петух, выхаживает Антон. И по его позе, движениям, я понимаю: что-то опять случилось, и меня снова ждут разговоры на повышенных тонах.

– Явилась! – зловеще произносит он и, наставив на меня указательный палец, расстреливает: – Вот что, дорогая жена! Не знаю, что там пришло в твою голову, но я все эти неудобства терпеть не намерен! Я возвращаюсь домой вовремя! Я пашу, как вол, несу в дом деньги, а за это хочу нормального к себе отношения. И не так-то уж и многого, заметь: чистоты, уюта, спокойствия, горячего ужина и ноль проблем в доме!

– А что не так? – устало спрашиваю, желая того же: покоя и отсутствия нервотрёпок.

– Да всё не так! – летит его голос вверх и даёт петуха. – В доме бардак, собаки воют от голода, ужина нет!

– И? – приподнимаю я бровь. – Мы вроде бы вчера обо всём договорились, распределили обязанности. Я свою часть договора выполнила честно. Может, тебе надо об этом поговорить с теми, кто его нарушил? А не прессовать в очередной раз на крыльце меня. Я устала и хочу в дом. Прочь с дороги! – пихаю мужа плечом.

– А никого дома нет! – злорадно говорит он мне в спину. – Твои дети удрали! И на договоры твои плевали с высокой колокольни!

18

– А твои, я так понимаю, примерно сидят дома и делают всё, что ты им сказал? – резко оборачиваюсь я, уже доведённая до крайней точки кипения. – Или теперь существуют только мои дети? Твои под микроскопом не угадываются? Или ещё в проекте, а, Антон?

Это как бомба с часовым механизмом. Она лежала где-то в пыли, мирно себе тикала, никого не трогала, но время пришло – и бабах!

– Ты что несёшь, женщина! – попятился муж.

– Это не я, это ты несёшь! Уже детей поделил на моих и своих. Что дальше? Может, у тебя формула есть, как родить хороших, послушных, идеальных во всём отпрысков? Так я тебя огорчу: нет её, этой формулы, не существует в природе! Детьми надо заниматься. И воспитывать, да. И если ты сейчас скажешь, что это Я их плохо воспитала, то я тебя покусаю! Потому что где в это время был ты? Что ж ты не воспитал СВОИХ детей так, чтобы они беспрекословно ходили по шнурку? Попробуй хоть раз для разнообразия не прятаться за мою спину, а повлиять на дочь или сына. А ещё лучше – хоть раз приготовить ужин. А то по крыльцу вышагивать да речи гневные толкать куда проще, правда? И собак голодом морить тоже легче. Между прочим, и детей, и собак хотел ты. Ты меня ещё на одного ребёнка уламывал. Зачем? И собаки тебе на кой ляд, если ты ни покормить, ни погулять? Перед своими высокопоставленными «друзьями» выпендриться? Мол, у них есть, а я ничем не хуже? И вообще мог бы прислугу нанять, чтобы убирали да жрать готовили. Ты ж вроде бы в состоянии?

– Зачем мне чужие люди в доме? – идёт Антон пятнами.

– Ну, конечно! – закатываю я глаза. – Проще на жену наезжать и требовать всё сразу. Я не безразмерная вообще-то.

– Ладно, ладно! – поднимает он руки вверх. – Я поговорю с детьми. Но давай поедим всё же, а? Или мне теперь задерживаться на работе и ходить в рестораны?

Вот оно, – ёкает внутри. – Задерживаться. И повод прекрасный есть.

– Ну, попробуй для разнообразия, раз твоя любимая принцесса не хочет тебя по вечерам кормить.

Я делаю инспекцию продуктов. С обеда ещё осталось достаточно. Готовить принципиально не стану. Пусть ест не с пылу с жару, как ему нравится. Пусть разогретым питается.

Я вижу, как Антон морщится, но вслух он ничего не произносит. У него пунктик: любит свежеприготовленное. Но ничего, не барин. Если голодный – съест всё, что на стол поставлю. А нет – пусть становится у плиты.

Он ведь не всегда таким был. Мы как только поженились, жили бедно, но зато весело и душевно. Антон прекрасно картошку жарил. Такую… с хрустящей корочкой. Да и другое худо-бедно мог приготовить. И кашку нашему первенцу варил мастерски, когда у меня молоко пропало.

– Мне всё это не нравится! Не нравится! – бросает он вилку почти в конце ужина, который прошёл в гробовом молчании.

– Что тебе не нравится? – поднимаю на него глаза.

– Всё! Где дети? Ты им позвонила?

– А ты? – холодно интересуюсь я и вижу, как растерянность мелькает в его глазах.

Он даже не подумал. В голову ему не пришло, козлу эдакому. Привык, что всё на мне. Что я разруливаю все вопросы, любые склоки. Отстранился, словно он тут хозяин, но такой… поверхностный. Всем советы ненужные раздать – это он мастак. А решить что-то – нет, не к нему.

– Явятся дети. Не заблудятся. Я пойду с собаками погуляю. А ты – убери со стола. Посуду в посудомойку загрузи. Раз уж твоидети тебя так подвели.

На выходе из кухни я слышу, как бьётся посуда. И нет, не случайно уронил. Смёл, видать, со стола всё на пол со злости. Молодец. Браво. Заставлю ещё и осколки собрать и пол вымыть. Если переломлю, конечно.

Я уже почти выгуляла собак, когда почти одновременно в дом пробираются дети. Марина на машине приехала, а Тим на своих двоих. Словно под кустами её ждал – и домой.

А там их разъярённый бизон ждёт. Даже здесь слышен рёв, которым он детей встретил.

– Всё, нагулялись, – вздыхаю я и глажу Дарка и Бьянку по умным мордам. – Надо идти, спасать детёнышей.

19

– Посажу! На хлеб и воду! Вы у меня попляшете! – бесится Антон.

Не удивительно. Он умеет только рычать, прессовать, угрожать. Поговорить нормально – не, не слышали, не понимаем, не обучены.

– Пап, ну, что ты начинаешь? – огрызается Марина. – Мне что теперь, сидеть тут привязанной? Меня подружки позвали кофе попить. У меня каникулы, между прочим! Я заслужила отдых! Я училась весь год, как проклятая, у меня хорошие оценки, я старалась! И теперь что – на цепь меня за это? Ты небось возле своих родителей на привязи не сидел!

– Я вообще-то мужчина! А ты девушка! И мы, кажется, договаривались, как будем жить дальше, раз уж ваша мать взбрыкнула и решила, что сильно много для неё одной домашних забот! И в чём-то я её понимаю! А вы? Ни поддержки, ни совести! Только потребительство!

Что-то в этот раз Маринкино обаяние не включается. Обнаглела совсем. Обычно она ужиком к Антону подкатит, в глазки позаглядывает, ковриком расстелится, а тот рад стараться ей угождать.

– И что я одна? Тимуру нифига не будет, да? Его тоже дома не было, шлялся где-то со своей бандой!

– А ты нашла козла отпущения? Сама хвостом вильнула и пусть все остальные отдуваются? – огрызнулся и сын.

Я так понимаю, он из дома намеренно свинтил. Но, как бы там ни было, получилось, что поддержал бунт сестры. Что поделать: пятнадцать Тиму, боженька ещё мозги ему не вправил, как следует.

– Долго вы ещё друг в друга пальцами, как в детстве, тыкать будете? – устало поинтересовалась я.

– Вот что, – вклинивается Антон. – Ты, мать, рисуй им прогулы в графике, а я введу штрафные санкции. Мне нервотрёпки на работе хватает. Я домой прихожу, хочу простых и понятных вещей: тишины, спокойствия, пожрать, поспать! А если я ещё каждый вечер и тут буду нервами выкладываться, то сдохну. И тогда вы все попляшете, оставшись без ничего, с голой задницей!

Опять я та самая пресловутая «мать». Но сейчас уже у меня нет сил раскручивать борьбу за собственную независимость и равноправие.

– Я в душ и спать. Делайте, что хотите. Можете вообще ничего не делать, но тогда и я пальцем не пошевелю, чтобы вам потакать.

Я решила качели не раскачивать. Всё равно сейчас младшее поколение упрётся и скандал затянется.

– Мам, – делает ко мне шаг Тим.

У него всё же совести побольше, чем у Марины. Я вижу это по его глазам. Сын чувствует себя виноватым. Но это не отменяет того, что он сделал. А поэтому я качаю головой и делаю шаг назад.

– Я не знаю, кому назло вы делаете – мне или отцу. А может, самим себе. Пора взрослеть. Я не снимаю с себя вины. Слишком опекала всех, приучила, что мама – подорожник. Приложите к любой ране – и всё заживёт. Но я всё же хотела, чтобы вы выросли не беспомощными и не безответственными, а сильными, умеющими решать самостоятельно любые проблемы. Чтобы умели заботиться не только о себе, но и о тех, кто рядом. Позволили маме хотя бы в сорок пять иметь возможность пообщаться с кем-то помимо семьи, сходить в спортзал, посидеть за чашечкой кофе не на кухне, а среди людей. Помнили не только о себе, но и о тех, кто нуждается в вашей заботе. О собаках, например. Это чтобы было понятнее. Нагляднее. У тебя, Марина, однажды будут свои дети. И если ты будешь их бросать дома, а сама мчаться к подружкам, потому что у тебя отпуск или каникулы, боюсь, им не выжить. Ты, Тимур, однажды женишься. И мне бы хотелось, чтобы это было и в горе, и в радости. Чтобы ты не ждал, когда тебе ужин приготовят, а мог сделать это самостоятельно. Жену порадовать или позаботиться о ней, если вдруг устала, провела бессонную ночь с малышом или заболела. Всё это кажется мелочами. Но из них складывается наша жизнь. Не парадная, не напоказ, а простая, семейная, где есть место любви и поддержке, взаимовыручке, наконец. А то, что я вижу… похоже на басню Крылова: «А вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь». Мне сейчас очень больно. И стыдно за вас. И за себя тоже стыдно, что не научила, не смогла, не авторитет. Что моё слово для вас ничего не значит. Что вам плевать на меня, на отца, на собак наших. Да и на себя плевать, ведь вы не способны даже убрать за собой, порядок навести.

Я махнула рукой и ушла. Вначале в ванную комнату, а затем в свою.

Не знаю, проняло ли их хоть немного. Но знала я другое: не сдамся. Иначе так и останусь ослихой, что тянет на себе всю семью и однажды сдохнет, когда сил не останется.

20

Слышу, как гремят осколки. Кто-то их собирает, по всей видимости. Но мне даже не интересно, кто. Уж точно не муж, который посуду побил. Я бы поставила на Тима, но, прислушавшись, различаю препирающиеся голоса. Младшие вдвоём там орудуют. И ругаются. Лишь бы не подрались, как в детстве. Но сейчас я спокойна: Тим уже вполне способен за себя постоять. Это за Марину стоит переживать, но внутри ничего не шевелится.

Раньше бы я побежала сглаживать углы. В этот раз не хочется этого делать. Я устала. Тело после тренировки болит. Морально выжата досуха. Вчера энергия так и пёрла, а сегодня после «провала» моей гениальной идеи руки опускаются.

И ладно бы детей безбожно баловали, не учили ничему. Всё не так, конечно. Не совсем уж я плохая мать. Не только над цыплятами крыльями махала да оберегала от всего. Неправда. Но в какой-то момент дочь почувствовала себя взрослой. А тут ещё и Антон потакал её капризам.

С Тимом не всё так плохо, хоть он и мальчишка, и подросток со сложным характером. Но всему нужны ежовые рукавицы. К сожалению.

«Наладится», – сказала я самой себе и легла в постель.

– Лен, ты спишь? – сопит на пороге и топчется, как слон, Антон.

Я не ответила. Делала вид, что всё, отъехала в царство Морфея. Но Антону по барабану, как всегда.

– Ну, я тут это. Ты прости, а? Сгоряча. Дети убрали. А тарелки эти новые купим. Всё равно время от времени менять надо. Я там тебе денег на карту кинул. Купишь, какие захочешь. У тебя со вкусом лучше. А мне вроде бы не по статусу в черепках колупаться. Да и что я в этом соображаю-то…

Я молчу. Хорошо, что легла лицом к стене, ему не видно.

– Ну, спи, спи, я мешать не буду, – сопит он ещё громче, а потом уходит, плотно закрыв за собой дверь.

Это тоже. Фишка. Раньше мы в одной постели спали. Всегда. А потом как-то получилось, что у мужа – кабинет, где он предпочитает по вечерам работать да там и ложится. А у меня – эта комната. Вроде бы как супружеская. Но теперь муж меня посещает, одаривает милостями. Иногда остаётся.

А я вроде бы уже и привыкла, что мы по разным углам. За день умаешься, рухнешь, уснёшь. Но всё это – в копилку моих тревог и подозрений падает сейчас. И лучше не думать пока об этом, а то не уснуть.

Думай не думай, а слёзы сами по себе – кап-кап в подушку. Я так и уснула – зарёванная и расстроенная.

А утром…

– Пылесос работает, собаки накормлены, – отчитывается Антон, как только я выползаю из комнаты.

Все мышцы болят так, что мне кажется, будто я скриплю, как несмазанная телега.

На кухне – относительный порядок. Бесчинство мужа убрано, полы вымыты. Ну, что ж… всё же не всё потеряно на самом деле.

– Я сварил тебе кофе, – заглядывает Антон преданно мне в глаза.

И снова мне хочется плакать. Когда он в последний раз кофе мне варил? А тут погляди-ка. Расстарался.

– Спасибо, дорогой, – целую его в щёку.

– Может, ты сегодня того… пропустишь свои важные дела? Я Егора приглашу на ужин. Посидим семейно, пообщаемся.

А, это, оказывается, не забота, а взятка.

– Тогда скажи об этом Марине, – хлопаю я ресницами, – ужин – это теперь к ней. А я – нет. Никак не могу пропустить. У меня сегодня примерка наряда к юбилею. Ну, и так, по мелочи дела. Посуду, например, надо купить, которую ты побил.

– Ах, да. Посуда, – мрачнеет он на миг. – Я там тебе деньги на карточку кинул для этих целей. Но ты всё же подумай, ладно?

Даже думать не хочу. Это принцип. Один раз согласишься – и всё заново, на те же грабли. А поэтому… я готовлю завтрак, обед, пишу в мессенджере дочери пламенный «привет» и уезжаю.

Попытка номер два, или кто кого. Но в спортзал сегодня решаю не ходить. Надо бы взять тайм-аут, а то завтра на четвереньках буду из комнаты выползать.

21

Худо-бедно, но мне удалось отвоевать личное пространство и некую собственную независимость.

Казалось, многое выровнялось у нас в семье. Не без качелей, когда то вверх, то вниз, но меня вполне удовлетворял результат наших совместных действий.

Марина всё лучше готовила ужины и даже вошла во вкус – готовила что-то экзотическое, отчаянно шерстя видео в интернете. Антон только крякал, но молчал. Ему по душе что попроще и посытнее. А все эти изыски с непонятными продуктами навевали на него тоску. Но и помимо экзотики было что пожевать, а поэтому он даже почти не ворчал.

Оставался лишь один нерешённый вопрос. И я бы его откинула, как пустой и неправдивый, но что-то всё равно не давало мне покоя.

Кто она, что называла меня ослицей? Кто эта женщина, к которой, по всей видимости, бегал мой муж? Всё оставалось тайной, покрытой мраком, потому что подловить его не получалось.

Слишком явно я пасти его не могла, а то, что удавалось, никак не вписывалось в измены. То ли слишком осторожный, то ли нет причин для тревог. Нигде Антон не появлялся под руку с другой женщиной. Домой возвращался неизменно вовремя. И мне бы плюнуть, махнуть рукой, но что-то не отпускало, не давало возможности забыть.

Я пошила себе новое платье к празднованию дня рождения. Совершенно не такое, какие я обычно носила и покупала.

– Ну, это ж совершенно другое дело! – воскликнул мой новый модельер. – Шикарно, я бы сказал, великолепно!

Я и правда в этом платье выглядела по-другому. А ещё мы поработали со стилистом, подобрали причёску и макияж. Да и посещение спортзала даром не прошло. За две недели лучшего результата достичь невозможно, но и то, что получилось, радовало безмерно.

Ушла какая-то невзрачная, пусть и ухоженная тётка. Я стала стильнее, ярче, с очень интересными акцентами.

Вот только муж мой воспринимал меня, как всегда. Вроде бы и заметил перемены, но никак толком на них не отреагировал. И это тоже напрягало и вело мысли туда, где они и так прочно поселились.

Отшумело моё сорокапятилетие ресторанное. Как я и предрекала, было чопорно и скучно. Смертельно обиделись родители Антона. Хорошо хоть я настояла, чтобы муж с ними сам поговорил. Но после этого разговора они и слушать ничего не захотели о домашних посиделках.

– Виданое ли дело! Дожились! Не можем приехать в день рождения и любимую невестку поздравить! – бесилась моя свекровь.

Ну, любимая – это слишком громко сказано, конечно. Но у нас хорошие отношения, мне жаловаться особо не на что. В своё время, когда мы только поженились, мама Антона считала, что слишком рано её сыночек решил повязать себя узами брака. А когда Егорка родился, так и вовсе стенала, будто у неё кто-то умер. Всё рано, очень рано!

Потом, правда, её отпустило. Помощи особо никакой, но и вреда тоже. Смогли как-то притереться и ужиться. На расстоянии. А сейчас нам и вовсе делить нечего. Они изредка приезжали в гости. По праздникам больше. И тут вот такой «облом». К счастью, винили в этот раз не меня, а сыночка, который видеть их в ресторанном варианте моего дня рождения не желал. Как, впрочем, и мою мать. Он бы и детей не взял, но тут уж я встала на дыбы и сказала, что тогда он будет в этом ресторане сам, без меня.

В общем, никакого удовольствия от праздника, сплошная нервотрёпка, приклеенная неискренняя улыбка, которую пришлось мне таскать на себе весь вечер и, как слабое утешение, куча комплиментов. Кажется, я сумела удивить если не всех, то многих.

Семейное торжество, правда, порадовало. Я даже исхитрилась свекровь со свёкром уговорить. Чуть ли не с бубном плясала. Вот этот день прошёл душевно. Я втайне от Антона ещё один ресторан заказала. Раз уж на то пошли такие расклады. Он, конечно, жаждал, чтобы я весь день торчала у плиты, но я переиначила по-своему. Он и слова мне не сказал, только крякнул.

А потом настал час Икс. Даже не знаю, зачем я столько времени его ждала.

22

– Я уезжаю в командировку на неделю, – заявил в тот день Антон.

Это обычное дело. Он, наверное, раз в месяц, раз в два месяца куда-то да ехал. Это так привычно, как и его стабильные возвращения домой по вечерам.

Но в этот раз я уши развешивать не стала и верить ему на слово – тоже. Как-то прошёл у меня период слепого доверия и ощущения, что у меня отличная семья, муж – семьянин, дети – золото, и всем бы так, как у нас.

А ведь верила! Нет, не совсем в розовых очках. Как у всех, у нас случались и проблемы, и ссоры, и дети вели себя то лучше, то хуже. Без этого никак.

Стерильная идеальность – это в книгах и фильмах, когда хоть к ранам прикладывай – сразу всё заживёт. А в жизни – то взлёты, то падения. Но вот в изменах мужа я подозревать стала только сейчас. И доверять как-то не спешила, хоть вроде бы вёл он себя вполне предсказуемо, ничем не выделялся, особых причин, казалось, не существовало.

Но я эти две недели прозрения держала ушки на макушке. И в этот раз, когда Антон заявил о поездке, не пустила на самотёк его отъезд.

Сумку он обычно складывал сам. Давно. Хотя поначалу этим занималась я. А потом как-то Антон сказал, что и с такой простой задачей он справится самостоятельно, ну, я и не возражала. Баба с возу, кобыле легче, как гласит народная мудрость.

В этот раз я незаметно сумку проинспектировала. Вроде бы стандартный набор: носки, трусы, рубашки, бритвенные принадлежности, всякие полезные в дороге мелочи. Вроде бы особо придраться не к чему, но я всё равно напрягалась.

Билеты. У него не было билетов на поезд. А поездка не в соседний город и не близкая. На машине он точно не поедет. Я проверила его телефон. Онлайн заказа тоже не делал. А это значит… он меня обманывает.

Существовала маленькая лазейка: билеты ему могла заказать его секретарь. Но в любом случае, они должны у него быть. А их нет.

Спрашивать напрямую – это дать ему понять, что я подозреваю. Затеять скандал. А вдруг я всё же ошибаюсь? Буду выглядеть истеричной дурой.

– Ну, я поехал? – выглядит Антон бодрячком, весь такой довольный, будто не в командировку едет, а на отдых. Впрочем, откуда ж мне знать наверняка, куда он отправится, как только покинет дом? – Не скучай, дорогая, – целует он меня в щёку и переступает порог.

Ну, нет. Я этого так не оставлю. Но ситуация такова, что мне за ним не проследить. Такси вызывать – слишком долго. Ехать на своей машине вслед за мужем – он сразу же меня вычислит. Не так-то уж велико движение за городом да ещё в вечернее время.

И тут мне повезло.

– Ну, зачем ты звонишь? – слышу я недовольный голос мужа. – Как и договорились, отель «Блиц». Жди, я скоро буду.

Вот оно. Сердце готово из груди выскочить. И мне бы выйти да спросить. Но я в таком ступоре, что ноги, кажется, к полу приросли. А потом я слышу, как отъезжает машина Антона.

Отель «Блиц», значит. Я знаю это место. Фантазии, конечно, у мужа – ноль. Там всегда останавливались его приезжие партнёры. У фирмы мужа там даже, насколько я помню, скидка есть. Льготы для особо почётных клиентов.

Сборы были недолгими. И я отправилась вслед. Не спеша. Да и куда было спешить, когда всё внутри дрожало.

23

Мысли мои метались птицами – беспокойными, хаотичными. Ну, вот я и узнала. Вряд ли он сбежал из дому, чтобы в отеле в преферанс с друзьями поиграть. Что со всеми этими знаниями делать, я никак придумать не могу.

Посмотрю ему в глаза бесстыжие – вот это бьётся настойчиво.

Ну, посмотрю. Дальше что? Погляжу на ту, с кем он мне изменяет? Закатаю истерику да протащу разлучницу за волосы по всему отелю?

Как-то пока всё вот это не вписывается в мои желания. Я не зла, а обескуражена скорее. И, хоть и точили меня мысли, что муж мне изменяет, я всё надеялась, что это не так. Даже радовалась, что ни разу подловить его не получилось. А сейчас еду и меня буквально трясёт.

Вся жизнь перед глазами. Как встречались. Какими влюблёнными были. Как строили вместе жизнь, детей рожали, на ноги становились. Как Антон смотрел на меня влюблёнными глазами и ночью к Егорке вставал и к Маринке. С Тимурчиком уже нет, не так. Но всё равно.

Когда подъехала к отелю, уже стемнело совсем. Дождь накрапывать начал.

Захотелось малодушно развернуться и уехать назад, домой. Спрятаться за надёжные стены родного дома. Но если я так поступлю, то всю жизнь буду мучиться и сомневаться. Это означает: голову в песок засунуть и сделать вид, что ничего не было. Быть той самой ослихой, что уши на глаза натянула и не замечает очевидного.

Эти мысли и усиливающийся дождь придали мне уверенности и решимости. До конца – так до конца!

Мужа я знаю, как облупленного. Всё же двадцать шесть лет вместе прожили. В отеле у него вип-апартаменты, и я прекрасно знаю, где они располагаются. Была здесь когда-то. Антон хвастался. Он вообще любитель покрасоваться, рассказать о собственной значимости, о своих успехах. А я постоянно его поддерживала, поддакивала, восхищалась. Мне нетрудно, ему приятно.

Мимо девушки на ресепшене я прошла с каменной мордой лица. Она даже не сразу всполошилась.

– Женщина, а вы куда? – растерянно крикнула она мне вслед.

– Куда надо, – прошептала чуть слышно, скрываясь в лифте.

В тот момент я даже не думала, что могла ошибиться, ворваться в номер к совсем незнакомым людям. Это было состояние, когда толком и не соображаешь, что творишь. Ни малейшего сомнения, только цель.

Я подошла к двери и громко постучала.

– А вот и наш у… – слышу я воркующий голос мужа, что открывает дверь, да так и застывает на полуслове. – Лена?.. А ты что здесь делаешь?

Он явно растерян. Волосы растрёпаны. Рубашка расстёгнута.

– Да вот смотрю, в какую ты командировку отправился, – тесню его внутрь и захожу в номер сама.

Естественно, муж сильнее, выше и смог бы остановить меня, но внезапность – наше всё. Он попятился.

Я окидываю долгим взглядом помещение. На огромной кровати сидит девушка. Нога за ногу, декольте, волосы живописно на один бок стекают.

От неожиданности я моргаю.

– Альбина?..

– Здрасьте, Елена Павловна, – в голосе её ни страха, ни дрожи, ни стеснения. Даже некий вызов.

Это я стою, словно меня кто кирпичом по макушке приложил. Открываю и закрываю рот. В ушах – шум и свист, сердце где-то в горле трепыхается.

Альбина Рогова – одноклассница Егорки. Ей двадцать пять, как и сыну. Ну, конечно же! Подруга Марины с недавних пор. Она у нас дома бывала не раз и не два.

Помнится, Егор перед отцом ходатайствовал, чтобы тот её на работу взял. Как говорится, пригрели змею на груди. Понятное дело, что я мужа поймать не могла. Ведь они вместе в офисе работают. Можно на людях и не светиться. А оторваться – вот так, по-простому, якобы в командировку съездить.

– Вот, значит, как, – произношу я севшим голосом и перевожу взгляд на мужа.

24

– Вот только не начинай, Лена! – злится Антон. Резкие ноты сквозят в его отповеди.

– То есть в твоём понимании, это в порядке вещей? Она же тебе в дочери годится!

– В двадцать пять она вполне себе женщина. Молодая, красивая, интересная.

– А я?.. А как же я? – звучит жалко, я это понимаю, но ничего с собой сделать не могу.

Эта молодая да ушлая называла меня ослихой. Глумилась надо мной. С дочерью меня обсуждала. И всем – нормально?

– А ты – моя жена. Мать моих детей. Но, увы, с годами любовь ушла. Ты стала неинтересной, пресной, привычной. Я не говорю, что это плохо. Просто… огня нет. Взрыва эмоций, что ли. А мне они нужны. Отдушина.

– Ощущение, что ты ещё ого-го, – не сдерживаю я сарказм. Меня трясёт.

– Я тебя когда-нибудь обижал, Лена? – понижает Антон голос, звучит он душевнее, проникновеннее. Эдакая беседа, как с душевнобольной.

А эта… красавица сидит, разглядывает ногти и на губах её змеится ухмылка.

– Ни тебя, ни детей наших никогда не обижал. Всё у вас есть, обо всём я забочусь. Ты вон сколько лет не работаешь? Хоть раз я тебя в чём-то упрекнул, ужал, недодал? Как сыр в масле – буквально!

Да я офигела от его слов, не иначе.

– Вот спасибо тебе, благодетель! – покланялась в пояс и рукой в воздухе промела. – А вот это всё – не обижаешь? Ведь это не первая твоя измена, я так понимаю. Для поднятия духа, эмоций и чего там ещё-то, прости господи. Можно подумать, тебя дома обидели, обездолили, недодали. Приходишь на всё готовенькое. И постелька тебе чистенькая, и носочки с трусиками, рубашки настираны-наглажены, в доме уют, чистота, обеды-ужины. И в постельке тебе никто не отказывал.

Я вижу, как морщится муж. Ну, да. Не то. Конкуренции не выдерживаю.

– Хватит! Я не собираюсь с тобой разводиться, Лена. Просто… надо принять новые реалии, раз уж так всё вышло.

Я вижу, как встрепенулась и забыла о ногтях Альбина. У неё даже рот округлился. Да и глаза тоже. Она, видимо, решила, что всё будет по-другому. Наивная.

– Да ты с ума сошёл, – мотаю я головой, пытаясь понять весь цинизм ситуации. – И ты думаешь, что после всего этого я молча глотну твои измены и буду жить дальше, словно ничего не произошло?

– А почему нет-то? В тепле, в добре. Да и куда ты денешься-то? – кидает Антон полный превосходства взгляд.

Вот это, наверное, было последней каплей. Высший пилотаж унижения. Он считает, что я без него – ничто?.. Думает, что пропаду? Уверен, что никуда не денусь и буду терпеть?..

– Какой же ты мерзавец! – я задыхаюсь от переполнивших меня эмоций. Ярость ослепляет меня, и я отвешиваю такую пощёчину мужу, что немеет рука.

А затем я выбегаю вон. Несусь, не разбирая дороги. Внутри клокочет так, что ещё немного – и взорвусь, распадусь на части.

Мне нужен воздух. На улице дождь. И я дышу, как загнанная лошадь. Не вижу ничего. Бреду куда-то, промокаю почти насквозь. Ещё немного, кажется, и лишусь чувств. В глазах всё троится от хлынувших слёз. Там держалась, а здесь… какая уже разница, когда меня никто не видит?

А потом – свет фар. Визг тормозов. Я шарахаюсь в сторону, оскальзываюсь и падаю в грязь, в лужу. И ещё даже не соображаю, что произошло. Но всё во мне сдулось. Я то ли в апатию впала, то ли в прострацию. У меня даже ничего не болит, кроме души. Эта боль заглушает всё остальное.

– Что ж вы творите, а?! – слышу над собой злой рычащий голос.

Мне не страшно. Мне всё равно. Лежу, не открывая глаз. Хочется сдохнуть прямо в этой грязной луже, потому что… всё остальное не имеет смысла. Домой возвращаться не хочется. Особенно после того, что сказал Антон. Но не так уж он и не прав. Идти мне некуда. Денег своих у меня нет. Разве что к маме приползти. Но в сорок пять жить с мамой…

– Вы живы? Эй, – не отстаёт от меня мужчина. Я чувствую, как его пальцы прикасаются к моей шее. – Вот же чёрт… – ругается он сквозь зубы.

Я вздыхаю. Надо открыть глаза. Он меня не сбил даже. Кажется.

– Всё хорошо, – произношу медленно и пытаюсь сесть.

– Не шевелитесь лучше. Поехали в больницу!

Он поднимает меня на руки. Какие сильные руки у этого мужчины. А я как безвольная кукла. Не хочется ни рукой, ни ногой шевелить.

– Вот так. Потерпите, – усаживает он меня в свою машину.

Боже мой, я грязная, весь салон ему изгваздаю…

– Пап, а тётя живая? – вдруг слышу тонкий детский голос.

– Всё хорошо, малыш, не волнуйся, ладно?

– Красивая тётя, – чувствую, как к щеке прикасается детская ладонь. – А давай мы заберем её с собой? Пусть она будет нашей мамой.

И я снова закрываю глаза. В ушах нарастает шум. В горле растёт ком. И в этот момент в голову приходит шальная мысль.

Сумочка с документами и телефоном остались в машине. Я сейчас никто. И этим никем мне и хочется остаться… пока.

Я притворюсь, что потеряла память. Начну с нуля. Не с чистого, а с белого листа, оставив позади весь этот кошмар. Хотя бы на время, пока не очухаюсь.