– Лен, я не могу, у меня нет сейчас времени за ними все это разгребать. – в трубке слышу шуршание, какие-то странные звуки, которые коробят слух. – У меня важная встреча, так что давай сама!
Следом слышу только тишину в трубке. Убираю телефон от уха, смотрю на погасший экран. Максим положил трубку. Видимо, действительно очень занят, если даже не попрощался.
Сама!
Остается только вздохнуть. Понимаю, что Макс сейчас занят абсолютно другими делами. Когда он решил, а я его поддержала, – расширять нашу стоматологическую клинику, мы оба понимали, что времени и денег уйдет немерено.
Но мы пошли на эти изменения. Для нас. Для нашей семьи. Наших детей.
А я, как верная жена и друг, держу под контролем тыл.
Но бывает накатывает, как сегодня например, когда хочется, чтобы и муж в семейных делах участие принимал, не только клиникой занимался.
Встряхиваю головой, пытаясь прогнать унылые мысли. Мать подростков мальчиков-близнецов. Это вдвойне накладывает отпечаток. А еще малыш.
Убеждаю себя, что я просто устала. Нечего наседать на мужа, он не виноват в моей усталости.
Чашка утреннего кофе. Должна бодрить. Но пока слабо.
Засматриваюсь на двор, что начинает уже зеленеть от весенних лучей солнца.
– Скоро все обязательно наладится. – Даю себе обещание.
Побыть в тишине полезно. Мысли в голове больше не гудят, как оголенные провода. И можно все обдумать.
Но телефонный звонок, перебивает мой настрой. Только бы не плохие новости, начинаю молится про себя, я еще предыдущие не начала решать.
Но с экрана телефона на меня смотрит моя дочь. Моя умница и красавица. Ясные голубые глаза в обрамлении пышных ресниц.
– Привет! – пою радостно в трубку, но она меня перебивает.
– Мам, я вылетаю домой! – Серьезным голосом она ставит меня перед фактом. Я напрягаюсь. Это совсем на нее не похоже. – Сможешь меня забрать из аэропорта через три часа?
– Да, конечно. – Слышу на заднем плане, женский голос, который объявляет рейс. – Вась, а что случилось?
– Я…я…я прилечу, и мы обо всем поговорим. Все давай, до встречи! Я побежала!
Она отключается, а я все еще пытаюсь вслушаться в пустоту на том конце разговора.
Вот сейчас, самое время начать волноваться. Если от близнецов я знаю, ну или хотя бы примерно представляю, что ожидать. То от дочери, нет. Это впервые, когда она так срывается домой.
Обычно у нее все расписано. Встречи, праздники, даже приезд на пару дней, согласовывается заранее. А тут на тебе. У нее скоро свадьба. Может переживает по этому поводу?
После звонка моя тревожность подскакивает до максимума. Кофе ощущается, как вода. Выливаю его в раковину.
Три часа. Что же делать, время ожидания, я выверну себе все нервы. Сердце не спокойно стучит за ребрами. Сама не помню, как они проходят.
Через три часа, я уже стою и высматриваю нашу девочку в толпе пассажиров, что прилетели на том же рейсе. От волнения и нетерпения потеют ладошки. А в ушах отчетливо отбивает нарастающий ритм пульс.
А вот и она. Радуюсь, когда наконец, ее вижу. Только вот бледное лицо и красные глаза, как тревожный колокольчик внутри меня.
– Привет, дорогая моя! – Обнимаю за худенькие плечи. –Как полет?
– Все хорошо. – голос поникший, и мне это все больше не нравится.
Дальше она молча катит свой чемодан до машины. Смотрит себе под ноги, в то время, когда я не свожу с нее глаз.
Внутри, я похожа на мыльный пузырь. Тонкий, хрупкий, дунь – и я лопну. Так и сейчас, мое терпение на исходе.
Садимся в салон, и тут я не выдержав, поворачиваюсь к ней и прямо спрашиваю.
– Василиса, что произошло? Я не сдвинусь с места, пока ты мне все не расскажешь!
Она виновато опускает голову, обдумывая, как лучше мне преподнести всю информацию. Да так, чтобы я не слегла с инфарктом. Закусывает нижнюю губу, хмурясь.
– Я беременна. – Тяжело вздыхает, а потом вздергивает гордо подбородок, и уже с другой интонацией добавляет. – И свадьбы не будет!
– Ребенок? Это здорово! А со свадьбой, что не так? – оцепенение меня немного отпускает.
– Он мне изменяет. Со своей помощницей.
– А может…
– Нет, это точно! Я пришла ему сказать, что беремена, и что свадьба у нас получилась вовремя. А он…с ней… там, на столе…
Я не знаю, что и сказать. Нажимаю кнопку, чтобы завести двигатель. Тихо трогаюсь с парковки, и вывожу авто на центральную дорогу. Я не лезу со своими мыслями к ней. Потому что знаю, ей сейчас нужно время. Час, минута, сутки, или больше. Но оно ей нужно, чтобы принять и смочь со мной поделиться своей болью. Выплакать ее.
В голове рой мыслей, но даже не знаю, что дочке посоветовать, как ее оградить от страданий?
Она первая нарушает тишину:
– Я ведь его люблю. Правда. Не за деньги, а за то, как я себя с ним ощущаю. Думала, у нас будет такая же крепкая семья, как у вас с папой. Он заботливый, понимающий, щедрый, все делает для меня. Как папа для тебя, понимаешь? Мне были важны эти качества. А он, просто взял и распялил ее на столе…
– Васюш, – у меня предательски начинает щипать в носу, перед настоящим потопом, мне обидно за дочь. Я будто чувствую ту же боль, что и она. – Это очень сложно. И мы часто ошибаемся. Но…
– Это не предательство, это гораздо сильнее и глубже ранит. – Она отворачивается к окну. Замечаю как ее грудь сдавливают всхлипы. Она еле сдерживается, чтобы не расплакаться.
– Мам, у меня кружится голова, я ничего не ела со вчерашнего вечера. Давай заедем куда-нибудь.
Просто киваю, и на светофоре сворачиваю влево.
Маленький, но уютный ресторанчик, где готовят домашнюю еду. Мы как-то раз, заезжали сюда с Максимом. Иначе бы и не узнала про него, с дороги его не видно.
Вася берет себя в руки, голос почти не дрожит, только чуть покрасневшие глаза. Но больше ее ничего не выдает.
Сильная наша девочка, никогда не любила показывать всем, что чувствует на самом деле. Как бы больно ей ни было.
Вася тащит меня к их столику. А я как в тумане. Совершенно дезориентирована происходящим. Он же мне сказал утром, что у него важная встреча в офисе.
А сам сидит с какой-то девицей, обнимает ее за плечи. А она то и дело кладет ему голову на грудь.
– Пап, привет! – Голос дочери взвинчен, хоть она и старается взять себя в руки.
Брюнетка быстрее соображает и оборачивается, напрягаясь. Ну еще бы! Перед ней стоят две женщины, и одна из них уже на грани, чтоб броситься на нее и выдернуть пару прядей идеальных локонов.
Макс медленно ведет головой. И уже по лицу проходит вскользь мрачная тень.
– Василиса? – В голосе слышится удивление. – Лена?! – Следом с облегчением вздыхает.
Складывает все в своей голове.
– Ну и славно, что вы обе тут оказались. Больше не придется от вас скрывать.
– Пап! Кто это? – Дочка, забыв манеры, тыкает пальцем в девушку. Ее эмоции живые и искренние. Бурлят.
Для нее это больная тема, особенно после того, как она сама поймала своего жениха за изменой. А тут пример ее идеальной жизни рушился и без того в ее пошатнувшимся мире.
Макс даже не думает убирать руку с плеча брюнеточки. Так и лежит по-хозяйски показывая, что она ему не просто знакомая.
Между ними явно что-то есть. И вот насколько это глубоко, – под вопросом.
– Василиса, следи за своим языком. – Голос Макса звучит предостерегающе. Глаза наливаются кровью.
– Да а что следить-то, тут и так все понятно. Притащил в ресторан покормить чайку. А что не так? Девушка, а по какому тарифу работаете? – Василису несет.
Я стою как вкопаная. Ноги отказываются двигаться, хотя понимаю, что скандал намечается знатный. Дочь молчать не будет, у нее сейчас гормоны бушуют, да и стресс от предательсвта жениха.
Будто все сошли с ума.
У меня все слова забылись, молча стою и не понимаю, как я поступать должна. Вся жизнь на кусочки разваливается.
Девица эта, сидит и только сильнее прижимается к моему мужу. К моему!
– Максим, это уже слишком. – Тихий голос незнакомки, еле уловим для слуха. Шепчет ему: – Я не хочу это слушать в свой адрес. – И она обиженно поджимает пухлые губы.
– Эль, пожалуйста. – Он накрывает своей рукой ее руку. Его взгляд лаского проходится по ее фигуре, будто облизывая.
– Лена, давай не будем тут устраивать скандал, дома поговорим.
– Скандал? – Вася повышает голос, и на нас начинают оборачиваться гости заведения. – Да знаю я таких, как эта…
Щеки дочки идут красными пятнами. Ох, бедная девочка! Столько стресса, ей же нельзя. Да и мне самой не по себе. Такая сцена некрасивая, да еще у всех на виду.
От стыда мне становится нечем дышать. Лицо горит. Я беру нашу дочь за руку и вывожу на улицу. Она с большой неохотой следует за мной, не сопротивляясь.
Но быстро приходит в себя, начинает мне выговаривать:
– Мам, что ты молчала!? Надо было все сказать ему. Это ведь измена, понимаешь? – Она все никак не может прийти в себя. Дыхание сбивается после всех криков.
– Вась, криками и истериками не поможешь. А выставлять себя на посмешище, это последнее, что я бы хотела делать на глазах у этой девицы. Если она опустилась до связи с женатым, то я …
Дочь не дослушивает, перебивает. Выкрикивает злые слова:
– Боже, какие же все мужики одинаковые! – С этими словами она садится в машину и захлопывает дверь. – Хоть в двадцать, хоть в тридцать, да даже в сорок пять.
Она закрывает ладонями лицо и по щекам катятся слезы.
– Понимаешь, а я все стремилась найти точно такого же, как папа! Заботливого, нежного, влюбленного в свою жену на долгие годы! Нашла! Похожего один в один. Вот она идеальная семья. Красивая картинка, с отвратительной изнанкой.
Я веду машину, стараясь не обращать внимание на колющую боль под ребрами. Она волнами накатывает на меня, перехватывая дыхания.
Еще утром я была уверена в себе, и в своих близких. И единственные проблемы, это те, что учиняют мне близнецы-подростки. А сейчас, я будто сорвалась в пропасть и теперь лечу без каких-либо ориентиров.
Василиса все говорит и говорит, остановиться не может:
– Я ехала домой, потому что думала, что только в родных стенах, я смогу принять правильное решение. Восстановиться, отойти от вранья и мерзости! А тут не лучше! Предательство и ложь. Интересно, он теперь продолжит говорить, что у нас все по-прежнему? И как он при этом будет смотреть тебе в глаза?
– Вась, я не знаю. – Сжимаю руль крепче, пока ногти больно не вонзаются в кожу. – Но поверь, я сейчас просто на грани…
Наверно от истерики меня удерживает только ее присутствие. Она моя соломинка, за которую я хватаюсь из последних сил. Мне нужно быть ей опорой, ведь ей так тяжело сейчас. Я не могу показывать, что я просто рассыпаюсь на куски.
Дома тишина. Та самая, которая давит, звенит в ушах, не давая спрятаться от собственных мыслей. Василиса захлопнула за собой дверь, поднявшись в свою комнату. Расстроилась, что я молчу и не бросилась сразу же вещи ее отца собирать в чемодан и выставлять из дома.
Я слышу, как она хлопает дверцами шкафа, потом идет в ванную, щелкает замком на двери. Оставляет меня наедине с тишиной.
Я стою в прихожей, все еще в пальто, будто не знаю, что делать дальше. Снимать обувь? Зайти на кухню? Прислониться к стенке и сползти по ней вниз?
Выпить что-то успокоительное? Но я и так будто заморожена. Не чувствую себя живой. Словно душу вынули из меня. И осталась только оболочка тела. Которая не понимает, что делать.
Впервые за столько лет мне кажется, что я чужая в собственном доме. Будто меня уже вытеснили. Будто та жизнь, которой я так гордилась и радовалась, уже не моя.
Ключи в руках дрожат, когда поворачиваю их в пальцах. Чужой жест. Чужая я.
Даже не помню, как оказываюсь на кухне. Видимо, наливаю себе чай. Но осознаю это только тогда, когда замечаю перед собой кружку совершенно остывшего чая.
Вечером, в свой обычный час, с работы возвращается Максим, открывает дверь своим ключом. Только я теперь не уверена, что с работы.
На автомате ноги привычно выносят меня в коридор. Я всегда его с работы встречала. И сейчас сама не понимаю, как оказываюсь тут.
Запах его парфюма ударяет в нос. Тот самый, который я когда-то ему подарила. Тот, что ассоциировался с уверенностью, стабильностью, с ним. Теперь – с его предательством.
Он не смотрит на меня. Вешает пальто, будто ничего не произошло. Ведет себя, как ни в чем не бывало.
– Что на ужин? – наконец переводит на меня взгляд.
Я забываю, как дышать. Мне кажется, я ко всему была готова. Что начнет оправдываться или врать, что я надумала себе. Начнет просить прощения. Но ничего этого нет.
– Ужин?! – голос предательски срывается на высокие ноты. – Макс! Мы же видели все!
– Лен, – его голос звучит спокойно, немного устало. Будто он вернулся с работы, где трудился не покладая рук на благо семьи, домой, а тут нервы ему делают. – Ну что ты начинаешь? Может, поужинаем и потом поговорим?
Проходит на кухню, окидывает ее взглядом, замечая непривычные детали. Обычно его ужин всегда ждал уже. Дети ждали, когда папа вернется с работы, только вместе за стол садились всегда.
Сейчас на столе пусто.
– Не готовила что ли? Давай закажу, – хватается за телефон.
Я просто в осадок выпадаю от его поведения. Хватаю ртом воздух. Максим недовольно хмурится:
– Лен, ну потом поговорим. Куда нам торопиться?
– Поговорим? – голос звучит ровнее, чем я ожидала. – О чем? О том, что я случайно застала тебя за ужином с любовницей? Или о том, что ты не удосужился даже извиниться?
Он тяжело выдыхает. Проводит рукой по лицу, будто стирая напряжение. Только вот это напряжение во мне, а не в нем.
– Я не хотел, чтобы ты узнала вот так.
Я смеюсь. Звук сухой, ломкий, и тут же хочется замолчать.
– А как? Хотел подождать, пока я сама уйду? Или планировал продолжать эту игру дальше?
Он молчит. Глаза не поднимает.
– Лена… Я не думал, что тебя это так ранит… – в голосе искреннее сожаление.
А мне еще больше непонятно. Он, что, рассчитывал, что мне на его шашни с любовницей наплевать будет??
– Ранит! – слова вырываются будто кто-то чужой их за меня говорит.
Тишина. Опять. Я слышу, как капает вода на душе – тонкие, гулкие капли, почти ритмичные. Опять Вася кран не дозакрыла. Вот так же капает боль на мое сердце.
– Где Мир? – Вдруг вспоминает муж о младшем. Словно переживает, что я могла его забыть забрать из детсада.
– В комнате с Василисой. – Отвечаю дежурно.
– Всех детей разогнала, так поговорить хотела? – Слова Максима сочатся ехидством. Он зло смотрит на меня. – Вместо ужина, я так понимаю, у нас сегодня выяснение отношений? Ну что ж, раз ты так хочешь. Давай поговорим!
– Поговорим… – эхом откликаюсь. Но сказать мне нечего.
Молчим оба. Наконец он не выдерживает и первым начинает:
– Мы давно были далеки друг от друга, – говорит он, и я будто падаю. С высоты своих иллюзий и надежд. – Ты сама это знаешь.
Я подхожу ближе. Не знаю зачем. Может, чтобы рассмотреть, как выглядит человек, который вот так легко предает.
– И ты решил, что измена — это выход?
Он сжимает губы.
– Лен! – Произносит он укоризненно, будто я виновата. Я, а не он.
В груди ноет. Хочется кричать, швырять тарелки об пол и об стены, разбивать их с грохотом. Но я стою и держу себя в руках. Только сердце, кажется, уже не мое. Вместо него в груди расползается холод и пустота.
– Ты любишь ее? – спрашиваю почти шепотом.
Василиса Максимовна Коренева 26 лет. Закончила высшую школу экономики. Работает в крупной финансовой компании. Ее жених, один из совладельцев этой компании.
Умница, красавица, сдержена, чувства показывает только когда уверена в человеке.
Дорогие читатели, мы рады вас приветствовать в нашей новой истории!
И очень ждем ваших лайков и комментариев, в случае, если наша история вам нравится.
Это очень вдохновляет!
Если вы хотите следить за судьбой наших героев, добавьте книгу в библиотеку!
И
Подписывайтесь на авторов))
“Ты любишь ее?” – мой вопрос повисает в воздухе.
Он опускает взгляд. Молчит.
Я тоже молчу.
– Понятно, – голос чужой, как и я сама себе. Чужая, неизвестная женщина. Это просто не могу быть я.
Все. Это конец. Что-то внутри меня окончательно обрывается. Все наши годы и счастливые моменты полыхают огнем предательства. Пеплом уносятся ввысь. Щиплют глаза непрошенными слезами.
Не могу на него смотреть. Перевожу взгляд на новенький кухонный гарнитур. Максим сам предложил его обновить. Я помню так радовалась тогда, бросилась его целовать. Он у меня такой заботливый. В то время как подругам приходится все выпрашивать, мой Максим сам все видит и сам предлагает.
Это все так и было. Еще вчера.
А сегодня я знаю правду. И она заставляет кровоточить мое сердце.
Максим медлит. Тишина между нами становится практически осязаемой. Хватает меня за горло, давит на грудь. Бессильно опускаюсь на стул. Перевожу потерянный взгляд на мужа.
Он вдруг расправляет плечи, становится тем самым человеком, который построил наш бизнес – уверенным, расчетливым. Пытается договориться и выиграть в любой ситуации, этого у него не отнять.
– Ладно, давай сразу решим, как дальше жить. – Он словно на деловой встрече в переговорной себя ведет. Смотрит прямо, жестко чеканит слова, обозначая свою позицию: – Разводиться нам невыгодно.
Его слова обжигают чуть ли не сильнее, чем сама измена. Он все предусмотрел и рассчитал. И теперь предлагает мне играть по его правилам.
Только я не сразу понимаю. Внутри все содрогается от того, как спокойно он готов со мной все обсуждать.
– Что? – непонимающе произношу.
– Деньги у нас есть. Клиника – лучшая в городе, через месяц – открытие второй. Ты всегда получала, что хотела. Так давай останемся каждый при своем.
– Каждый при своем?! – голос срывается, сминая воздух в горле.
– Да. – Он чуть наклоняет голову, взгляд прямой, твердый. – Именно! Живем дальше, как и раньше. Ты не лезешь в мои дела, занимаешься домом и детьми. В отпуск на море раз в году летаем. Просто мне нужно личное пространство. Свобода, понимаешь?
Говорит это таким спокойным голосом, словно соль просит передать.
– Макс, ты изменил мне! – Пытаюсь ему напомнить очевидное. – Ты о чем говоришь?
– Лен, я тебе норм условия предлагаю. Ты остаешься при своем. Ничего не теряешь: живи спокойно, как привыкла. Сажай свои цветочки, езди по ресторанам с подружками. Только в мою жизнь не лезь.
Воздуха не хватает. Как будто меня окатили ледяной водой. Будто кожу колят одновременно сотни игл, вонзаются под кожу.
– Я развод хочу, – произношу не своим, чужим каким-то голосом. Меня мутит. Хочется встать и пойти склониться над унитазом, чтоб меня вырвало. Тошно от его невозмутимости, словно он давно все рассчитал. Просто никак не мог найти нужного момента, чтоб озвучить.
И вот я первая начала, а он и рад подхватить разговор. Хмурится. Вижу, – нервничать начинает:
– Лен, ты дура? О себе не думаешь, на меня плевать – ладно, могу понять. Но о детях подумай хотя бы!
– Я уже все решила, Макс. Я подаю на развод.
– Ну и кому ты хуже сделаешь? На поводу идешь у своих идиотских принципов. Успокойся для начала, а потом поговорим. Когда в адеквате будешь.
В глазах темнеет.
Это он? Тот самый человек, с кем я прошла почти тридцать лет жизни? Тот, кто клялся, что семья – самое ценное, что у него есть?
– Это... это ты серьёзно сейчас? – шепчу, потому что голос отказывается слушаться. В горле будто острые края обиды заострились, царапают его стенки.
– Конечно сереьзно! – начинает выходить он из себя, – Лен, это лучший вариант. Ты когда перестанешь из себя строить оскорбленную невинность, сама поймешь, что я прав. Какой развод? А клинику как делить? Дом? Пацанам что скажем? У них и так крышу рвет на ровном месте, – такой возраст. А тут еще мы им устроим. Мирке что скажешь? Во-о-от! – тянет он, видя на моем лице мелькнувшее сомнение, – ты сама все видишь прекрасно. Дети не пострадают. Все останется, как есть. А так – куда ты пойдешь? Тебе же некуда идти!
Никуда идти.
Нечем дышать.
И он прав. Не о деньгах, не о ресторанах, не о привычках.
О детях.
О Ване, который то рвется на улицу с кем попало, то закрывается в своей комнате, не пуская никого. О Паше, который срывается от любого слова, будто ходит по острым краям. О Мирославе, который еще слишком мал, чтобы понимать, но слишком чуток, чтобы не чувствовать, как рушится все вокруг.
Если я уйду, они потеряют дом. Потеряют привычное. Потеряют ощущение, что хоть что-то в их жизни стабильно.
А если останусь...
Максим видит, что я молчу, и делает шаг ближе. В голосе — уверенность, привычная, режущая.
– О чем я и говорю, – удовлетворенно произносит муж, будто мысли мои читает и признает за собой победу. – Подумай. Ты же у меня умница!
Подумать? О чем тут думать?
Я сейчас разобьюсь. Упаду и рассыплюсь. На сотни осколков. Во мне ни одной целой части нет.
Но нельзя. Нельзя. Обхватываю себя руками, будто это может мне помочь не развалиться на части.
– Да, – соглашаюсь с ним сдавленно.
Я – умница, это, наверное, и есть моя проблема.
Смотрю на него, долго, пристально. Пытаюсь разглядеть в нем что-то знакомое. Того мужчину, которого любила. Но не нахожу. Я будто совсем его не знаю.
Максим кивает. Улыбка едва заметная, но довольная.
В этот момент к нам на кухню вбегает Мирослав. Его звонкий голос ломает воцарившуюся тишину, сминая ее своей детской искренностью:
– О! А чего это вы тут так тихо сидите? Ужинаете без нас?
Я спохватываюсь, что ужина действительно нет. А кроме мужа у меня в доме еще трое сыновей и дочка. И хоть мне кусок в горло не полезет, но детей-то надо кормить.
– Сейчас готовить буду! – быстро откликаюсь, вставая и направляясь к холодильнику.
В то время, как Мирка переключается на отца:
– Мам? Я что-то не поняла, ты что его простила? - Вася заходит в кухню, и, подбоченившись строго на меня смотрит.
Отставляю чашку с кофе в сторону. Я так и не притронулась к нему. Засмотрелась, как Макс снова отчитывает близнецов, а Мира в это время гладит по головке и хвалит. Вчерашнего разговора будто и не было. А все, что мне привиделось и услышалось – это плод моей фантазии.
– Вась, мы пока ничего не решили. – Устало произношу, так как предчувствую, неприятного разговора не избежать.
– Да что тут решать. После измены дорога одна. – Она на эмоциях снова повышает голос. – Это развод! Как вообще такое можно еще и обсуждать?
И снова это слово. От которого даже сердце замирает, неприятно съежившись. Нервы снова напрягаются до своего предела. И все мое показное спокойствие дает большую трещину. Перед глазами все качается, как большой маятник.
– Василиса, не все так просто. У нас за плечами почти три десятка лет счастливого брака. И не так легко, взять и все разрушить. У нас есть вы. Братья твои сейчас в таком возрасте, что достаточно одного намека, чтобы они сорвались. И честно я просто боюсь представить, что они могут вытворить. И Мир. Он еще мал, но и для него это будет потрясение. Есть клиника, в которую мы все вложились. Весь процесс дележки затянется на бесконечное время. Жизнь превратится в сплошной скандал, который будет мусолить весь город. - Пока я все перечисляла, мысленно представила, как оно будет в реальности. Щеки от волнения начинают гореть, будто меня бросили в костер. - И прежде чем окончательно делать выбор, нужно все взвесить.
Я понимаю ее боль, что ее предали. Понимаю, что возможно своим спокойствием ее только больше ввожу в раздрай. Но сделать шаг за черту, где только неизвестность, часть меня готова. Готова на все, лишь бы больше не чувствовать, горечь от предательства. А глядя в некогда родные глаза, не ощущать опустошения в душе.
Это предательство! И все внутри меня кричит об этом вслух!
Она смотрит на меня не мигая. Словно пытается понять, я точно ее родственница или меня подменили? В силу возраста, ей непонятны мои метания.
– Все это можно пережить, мам, я буду с тобой. Помогу! – Она подходит ко мне и накрывает своими ладонями мои. Сжимает пальцы.
В эту минуту в ее кармане начинает звонить телефон. Она морщится. Тянется рукой в карман, и не глядя скидывает вызов.
Я чуть приподнимаю бровь в удивлении.
По ее лицу понятно, этого человека она вычеркнула из своего будущего.
– Ты мне лучше расскажи, что ты собираешься делать?
Она садится напротив меня, и выставив руки вперед, сцепляет пальцы в замок.
– Я точно не вернусь! Я так решила. Прощать его не собираюсь. - Последние слова звучат в укор мне.
– А ребенок?
– Буду рожать. Только Тим об этом не узнает. Я ведь ему так и не успела сказать, что беременна. С работы уволюсь, найду что-нибудь попроще. Если удастся, то буду работать удаленно.
– Вась, может, ты его хотя бы выслушаешь?
Я не жду от нее, что она его простить. Но и считаю нечестным, лишать человека правды. Она так категорична, и, мне кажется, не все может учесть. Неожиданная беременность, измена жениха, и приехав в родной дом, узнает, что и тут, все рушится. Бедная девочка, мне становится дико жаль, что все это свалились на нее, так неожиданно. А особенно в тот период, когда ей самой нужна поддержка и опора.
– Мам, я не такая, как ты. Чтобы терпеть ради комфорта других, к себе в ущерб. И слава богу, что я не успела выйти за него. Даже страшно представить, чтобы я тогда делала. Я ведь действительно думала, что он идеальный мужчина. Понимаешь? Папа для меня был именно таким. Но даже он не устоял перед молодостью и красотой другой. - Она дернула плечами, будто скинула невидимые руки. – Для меня это недопустимо.
– Ты считаешь, что я слишком мягкая? И мне все равно, что произошло в нашей семье? Думаешь, что я смирилась за одну ночь с его изменой? - По коже бегут мурашки, как это ужасно звучит. Мать и дочь, в одно время узнали, что им изменяют.
Она поднимает на меня глаза, и маленькая заминка в ее решительности, говорит мне, что именно так она и считает. Меня это обижает. Потому что сложно представить, что творится у меня в душе. Ее предал отец. Ее детские мечты столкнулись с отвратительной реальностью взрослой жизни. И она видит только один выход из этого. Развод.
Ну а мне изменил муж. Человек, которого я любила и люблю. Которому я доверила свою жизнь. Родила детей и всячески старалась помогать на протяжении всех лет.
И когда ее слова, так больно вонзаются в мое потрепанное сердце, я просто не могу скрыть своих чувств.
– Я не хочу, чтобы ты прогибалась под его желания. Не хочу, чтобы об тебя вытерли ноги. Вспомни, что ты не только мать и верная жена, ты еще и красивая женщина. Нужно поверить в себя, и действовать в своих интересах. – Ее деловой тон, так похож на тот, что обычно использует ее отец на переговорах. Она его дочь, и переняла все его лучшие качества.
– Я не прогибаюсь. И все лишь говорю тебе, что развод - это точка невозврата. И он коснется не только меня, но и вас. Твой отец заботлив, но сейчас, я совершенно не имею понятия, чего от него ожидать. Знаешь, когда у тебя появится ребенок, ты поймешь, что твои интересы, уходят на второй план. И все, что тебя будет волновать, - это комфорт твоего малыша.
– Ты сейчас прикрываешься нами? Перекладываешь ответственность на нас? А сама просто боишься!
– Нет! - Теряю терпение. – Просто я думаю в первую очередь не о себе! А учить меня, ты будешь тогда, когда у самой появятся дети.
Теперь уже мой телефон начинает звонить. Смотрю на экран, Максим. Вася тоже видит имя абонента “любимый муж”. Фыркает так громко и закатывает глаза. Бросаю на нее укоризненный взгляд и отвечаю.
– Алло.
– Ленок, я сегодня допоздна задержусь, так что останусь в городе. Сложные переговоры, так что не жди меня домой.
– Где папа? – Мирослав поднимает голову от тарелки, в глазах — ожидание и надежда. Он оглядывается, ждет, что Максим вот-вот войдет в кухню, снимая пиджак и привычно чмокая меня в висок или в щеку. Словно ничего не изменилось, словно наша жизнь все еще целая, не разбитая вдребезги.
Но Максима нет. И, похоже, сегодня не будет.
– У него важные переговоры, – говорю, стараясь, чтобы голос звучал ровно, как будто это правда. Как будто я сама в это верю. – Он останется в городе. Переговоры затянутся, ему слишком долго ехать до дома…
Слова падают в тишину, как камни в воду. Я почти слышу как они опускаются на дно моей души.
Мирослав продолжает смотреть на дверь, а потом медленно опускает взгляд в тарелку, ковыряя вилкой еду.
– Конечно, важные, – тихо, но ядовито шепчет Василиса.
Она сидит напротив, и каждое ее движение, каждое слово будто острие ножа, вонзается в меня.
Телефон, лежащий у нее рядом на столе, снова вибрирует. Василиса бросает на экран раздраженный взгляд, хватает трубку:
– Да! – рявкает так, что даже близнецы чуть не подпрыгивают на месте.
Слушает несколько секунд говорящего и сразу же перебивает его:
– Хватит! Я уже все сказала, номер мой забудь! У нас нет ничего общего!
Жмет на отбой трясущимися пальцами, резко сбрасывает звонок. Секунда – и блокирует номер.
– Опять Тим? – осторожно спрашиваю.
– Он думает, что может со мной говорить, – сухо отвечает она, не глядя на меня. Голос дрожит то ли от ярости, то ли от расстройства. – Я его номер заблочила, так он не унимается, звонит с других! И не надоест же! – Фыркает дочка
Смотрю на нее и думаю: как сильно она изменилась за последние дни. Стала жестче, резче, будто отбросила всю наивность и больше никому не верит. В ее глазах — усталость, обида, злость. Столько боли в этом взрослом, почти ледяном взгляде. У меня сердце сжимается от боли за нее.
А еще хочется ей напомнить, что зря она говорит, что ничего общего у них нет. У нее ребенок будет.
– Вась… – начинаю, но она резко поворачивается ко мне, ее глаза сверкают.
– Мам, не надо. Хватит мне читать лекции про то, как нужно выслушать человека. Ты ведь сама кого-то выслушала? – Ее голос режет, будто острым лезвием.
Ничего не понимающие близнецы переглядываются и усмехаются.
– Папа, наверное, тоже кого-то «выслушивает», – кидает Паша с ехидной ухмылкой.
– Ага, нашел компанию поинтереснее! Сколько можно практиковать эти семейные ужины, как будто нам по пять лет, – добавляет Ваня и громко чавкает, вызывающе глядя на меня. – Вот батя уже сбежал. Можно и мы будем в своей комнате ужинать?
Удары по сердцу. Один за другим. Словами, взглядами. Я едва удерживаюсь.
– Хватит! – Вилка падает на тарелку, издавая громкий, резкий звук. Он звучит, как выстрел. Все замолкают, замерев. Внутри меня все сжимается, как будто сердце зажали в стальные тиски. И не ослабляют давление, – Если у вас нет желания ужинать вместе, вы свободны. Делайте, что хотите! – на последних словах голос срывается на высокие ноты.
Еще минута, и меня истерика накроет по-настоящему. Наблюдаю, как старшие сыновья подхватывают свои тарелки и, пользуясь случаем, устремляются быстрей из кухни в свою комнату.
Мирослав же вздрагивает, его маленькое личико искажается от испуга, и я сразу чувствую, как ломаюсь. Сама. Перед ним.
– Я хотел, чтобы папа пришел… – Он почти шепчет, и от этого становится только больнее. – Мне нравятся семейные ужины
Мой маленький мальчик, который еще верит, что семья – это целый мир, где все друг друга любят, где все стабильно. Он еще верит. А я… Я не знаю, как разрушить эту веру, как объяснить, что папа сегодня не пришел, потому что, возможно, уже и не хочет. А может быть, уже и никогда не придет.
А я сама не знаю хочу ли я его возвращения в дом и как мне жить дальше.
– Папа скоро вернется, Мир, – отвечаю, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. Вру. И мне тошно от этого. – Ложись спать, папа придет, когда ты уснешь.
Василиса шумно отодвигает стул и встает.
– Я не хочу этого спектакля. Когда он вернется, пусть объясняет, где был.
И она уходит тоже, оставляя после себя только звенящую тишину. Я слышу, как через минуту закрывается ее дверь.
Бедная моя девочка. Она приехала домой залечивать свои раны. А тут у нас такое творится, что раны ее только еще больше бередит. И у меня сил нет жалеть ее. Я будто в лед сама превратилась, заледенела изнутри.
Иначе бы я просто взорвалась и разлетелась на осколки. А так – душу сковал мороз, и я пока еще цела внешне. В то время как внутри все парализовано.
Тишина накрывает, давит, будто на грудь положили камень. Я остаюсь одна с Мирославом. Смотрю на него, на его сжатые губы, на растерянный взгляд. Я понимаю, что я должна обнять его, прижать к себе и убедить, что все у нас хорошо в семье. Но я не могу. Все на что я сейчас способна – это повторять отточенные до автоматизма фразы:
– Мирка, быстрей доедай и иди чистить зубы. Пора спать уже. Как завтра в садик встанешь?
Сын бросает на меня недоуменный взгляд, но слушается и склоняется над тарелкой. Старательно запихивает в себя еду. У меня же кусок в горло не лезет. Я даже дышу и то с трудом. Гортань спазмом свело, не отпускает.
Повторяю про себя словно мантру. Я не имею права расклеиваться. Я должна держаться.
Мир осторожно двигается ближе, кладет свою маленькую ладошку на мою руку.
– Мам, ты не плачь, ладно?
Охх, я и не заметила, что из глаз льются слезы…
Мой мальчик сейчас такой серьёзный. Такой взрослый. А я... Я так устала быть сильной, но я должна!
– Все хорошо, малыш. Все будет хорошо, – шепчу, но даже сама не верю этим словам.
Потому что не будет.
Макс впервые не пришел домой. Впервые остался там, где считает нужным. Наверняка со своей… той, вчерашней
Я не выгнала его. Я дала время себе: подумать, принять решение не в горячке. Но, похоже, муж воспринял это как согласие? Как карт-бланш на свободу делать то, что ему вздумается, наплевав на семью, на меня и детей.
Я так и не смогла сомкнуть глаз. Все время мне слышались его шаги, и каждый раз я вздрагивала. Глупо надеяться перестать ждать человека по щелчку пальцев. Это привычка, которая вырабатывалась годами. И если Максу легко так с нами поступать. Переключится только на свои потребности и желания, то мне нет.
Я повторяю себе уже наверно тысячный раз, что теперь это так. Но никак не могу смириться.
Под утро, начинает болеть голова от напряжения, в котором я сама себя замуровала. Нервы звенят. Меня все раздражает. Потому что все было иначе. Не привычная утренняя суета, а сплошной комок из оголенных нервов.
Не дожидаюсь будильника, ждать его нет смысла. Встаю и иду в душ.
Контрастный душ, приводит меня более в рабочее состояние. Мозг немного расслабляется, и тиски, что сдавливающие виски, уменьшают немного хватку.
Из головы совершенно начисто стерлись все запланированные дела.
Главным вопросом теперь стоит, как объяснить детям, что отца и на завтраке не будет. Черт! Ну как же так? Он выбрал себе другую жизнь, совершенно не думая о последствиях своего решения. Он ни в чем себе не отказывает, а я должна придумывать ему оправдания. Выгораживать перед детьми. Чтобы он в их глазах, оставался все таким же идеальным родителем.
Вытираю ладонью запотевшее зеркало. И на меня тут же начинает смотреть незнакомая мне женщина.
Потухший и растерянный взгляд, с легкой синевой под нижними веками. Блеклые губы. Только вот не видно, что творится внутри. Там, где должно биться сердце.
Звонок телефона меня отвлекает. Поправив полотенце, выхожу из ванной.
СМС из банка. Хмурюсь. Снята крупная сумма денег. Наш общий счет, где хранятся основные наши сбережения. Макс ими распоряжается сейчас, потому что открытие второй клиники – дело затратное.
Обычно мы заранее все обговариваем, если предстоят крупные расходы. Но сейчас, я пытаюсь вспомнить, – возможно, я просто забыла. За чередой всех новостей, и потрясений, я удивляюсь, как вообще я остаюсь в своем уме. Еще раз читаю сообщение из банка, и решаю, уточнить у Макса. Когда он соизволит вернутся домой. Если вообще такое возможно.
Похоже, апах свободы от семьи и обязательств, вскружил ему голову и не только верхнюю.
А у меня продолжается обычное утро, что дивагется дальше все по нашему привычному укладу.
Готовлю завтрак. Близнецы еле сползают со второго этажа. Глаза красные, и я улавливаю тонкий запах алкоголя. Они загадочно переглядываются и хихикают. И меня это настораживает.
– Так, стоим. – Преграждаю им путь на кухню. Тяну ноздрями запах, что витает вокруг них.
– Ой, мам! Прекрати этот цирк. – Закатывает глаза Ваня, а Паша толкает его в спину, вынуждая меня убрать руки с дверного косяка.
– Я прекрасно чувствую запах. И догадываюсь, откуда он появился. Отец в прошлый раз, еле сдержался, чтобы вас не отвезти на промывание желудка. Но вам этот урок был не показательный?
– А что он сейчас сделает? А? Его все равно нет дома! – Паша вальяжно разваливается на стуле, и с нескрываемым презрением отодвигает тарелку с завтраком.
Мои щеки вспыхивают, потому что такую наглость от сыновей я вижу впервые. Они и до этого особо паиньками не были, но приличия соблюдали. А сейчас, будто все сговорились.
– У него была…
– …важная встреча. – Перебивая меня, хором отвечают они. – Маман, без претензий, мы его понимаем. – И ржут.
Внутри меня начинает подниматься злость. Такой сильной волны, от которой даже в пояснице отдает. Дыщу часто, словно пытаясь разорвать свои легкие на части.
Стою в дверях и смотрю на своих сыновей. Да, я согласна: переходный период, самый трудный. Нужно стараться не лезть в их жизнь, и стараться не настаивать, давать свободу. Но как же сейчас мне хочется нарушить все правила.
Наглость, которая с каждым днем становится все бесконтрольней.
Звук домофона, останавливает поток моих мыслей. И не самых радужных.
Тянусь к трубке.
– Курьер. Доставка цветов.
И в подтверждение его слов, на экране вижу шикарный букет бордовых роз.
Нажимаю на кнопку, а через пару минут, уже принимаю цветы.
– Спасибо.
Карточка в самом центре, с красиво выведенным именем Василиса.
Красивые цветы, их насыщенный сладковатый аромат, моментально разносится по первому этажу.
За спиной слышу тихие шаги.
– Как это предсказуемо. – Замечает Вася. – Отец так банально решил сгладить свое вчерашнее отсутствие.
Она подходит ближе, и когда наконец замечает карточку, то выдергивает букет из моих рук. Глаза моментально наливаются злостью. Карточку рвет на части, даже не читая. Цветы, покрутив в руках, затем несет и выкидывает в корзину.
– Ненавижу его! Предатель!
Это все очень походит на драматический монолог.
– Вань, ты слышал? – Паша замер, прислушиваясь к тишине.
– Нет. А что там?
– Будто что-то скребет. – потом задумавшись, замолкает, а потом добавляет. – А это рога нашей сестренки потолок царапают.
Вася краснеет вмиг, даже венка на лбу становится выпуклой.
– Придурки!
И начинается перепалка, где задача каждого в том, чтобы кричать громче всех. Я зажимаю руками уши, успевая лишь переводить взгляд с одного на другого. Так жестоко подшутить над сестрой. Совершенно не представляя, что она чувствует.
Вася швыряет в сторону братьев салфетки и уходит. А те, довольные собой, наконец, собираются и тоже встают из-за стола и уходят, только на занятия.
Мир спускается уже максимально готовый к детсаду. Видимо, слыша все что творилось внизу, решил не быть свидетелем.
– Мамуль, я готов.
– Отлично, дорогой! Дай мне пять минут и поедем. – Целую его в сладкую макушку и тороплюсь собраться самой.
Мир молчит почти всю дорогу, только перед тем, как попрощаться у дверей группы, он поворачивается ко мне и с серьезным видом задает вопрос.
– Мам, а папа сегодня приедет домой? Он же будет жить с нами?
Я отбрасываю телефон на кровать, словно он меня обжег. Ладонь и вправду горит, как от ожога. Грудь сжимает так, что становится трудно дышать.
"Мой шикарный мужчина, знает, как доставить мне удовольствие..."
Слова бегают перед глазами, отравляют мозг и душу. Они слипаются в мерзкую, липкую массу, от которой невозможно отмыться. А затем картинка – эта девушка с безупречным молодым телом, – куда уж мне после трех родов!
И с дорогим колье, сверкающем даже на фото так, что глаза слепит. Не могу на него смотреть!
Украшение, которое он купил за наши деньги.
Я провожу языком по пересохшим губам и резко встаю. Вода в душе продолжает течь, Макс никуда не спешит. Еще бы! У него теперь новая жизнь. В ней нет места экономии, семейным бюджетам, расчетам, хватит ли на новое оборудование для клиники и на найм персонала.
Я выхожу из спальни и направляюсь на кухню. Вода, мне нужно выпить воды. Горло пересохло так, будто я съела горсть песка.
Из мусорного пакета на меня грустно смотрит выброшенный Василисой букет. Он слегка примят, но выглядит почти нетронутым. Красивая упаковка, ровные лепестки... Я чуть не тянусь, чтобы вытащить цветы, но вовремя себя одергиваю.
"Он никогда не дарил мне таких букетов." Руки трясутся. Обида разрастается словно обжигающий камень. Давит на грудь.
Не то чтобы Макс мне вообще не дарил цветы, но вот так — без повода, просто потому что хочется порадовать... Нет, такого не было. В первые годы брака, когда он еще делал вид, что я для него что-то значу, мы не могли себе позволить лишние траты. Потом вроде появились первые деньги, но всегда были траты важней – развивашки для Васи, а потом и для близнецов, репетиторы, строительство дома, ремонт в клинике, обучение персонала…
Список почти бесконечный всех трат, что не позволяли купить букет цветов. Как-то так сложилось между нами, что подарки – пустая трата денег.
А теперь, когда в его жизни появилась другая, деньги вдруг нашлись.
Крупная сумма, списанная с общего счета. Это ведь деньги, выделенные на новую клинику. На ее оборудование, на ремонт, на зарплаты персоналу, на рекламу.
Макс теперь по-другому расставляет приоритеты.
Я снова иду наверх, шаги звучат гулко, сердце бьется где-то в горле. Дверь в ванную все еще закрыта, слышен шум воды. Останавливаюсь посреди спальни словно в прострации себя веду. Мне бы кричать и выкидывать его вещи, или разрыдаться. Но я будто одервенела внутри. Присаживаюсь на кровать, смотрю бездумно в одну точку.
Уже через пару минут вода отключается, и через мгновение выходит Максим, запах геля для душа смешивается с его любимым парфюмом. Волосы мокрые, на бедрах полотенце. Он даже не смотрит на меня, подходит к зеркалу, приглаживает волосы.
Каждое его движение болью в моем сердце отдается. Рождает подозрения. Если он ведет себя как обычно, словно его любовница и ночь, проведенная им не дома, ничего не значат, то может быть он обманывал меня годами. Пока я ничего не подозревала?
– Нам нужно поговорить, – мой голос звучит резко, с истеричными нотками.
– Только не сейчас, Лен, – он недовольно морщится и трет лицо, словно хочет стереть усталость. – Я, честно, за последние дни так вымотался. Давай завтра?
– Нет, – я делаю шаг вперед и беру с кровати телефон. – Сейчас!
Он поднимает брови.
– Что это за траты с общего счета? – выпаливаю я не дожидаясь его реакции.
Макс замирает на секунду, но потом усмехается.
– Лен, ты же знаешь, что я сейчас много вкладываю в клинику. Это нормально.
– Я знаю. Но эти деньги не на клинику.
Я бросаю ему телефон, он ловит. Разблокировывает, читает сообщение. Взгляд его темнеет, но он не выглядит ни виноватым, ни растерянным. Только раздраженным.
– Это не твое дело.
– Не мое?! – у меня перехватывает дыхание. – Это наши деньги, Макс! Деньги, которые мы копили! Деньги, которые должны были пойти на клинику! Мы же …
– Лен, успокойся, – он с легкостью бросает телефон на кровать и качает головой. – На все хватит. Купим оборудование подешевле, сэкономим на ремонте.
– Ты серьезно? – я даже смеюсь, но этот смех горький, как перегоревший кофе. – Мы решили, что это деньги на открытие новой клиники, но ты теперь вдруг решил, что можно тратить их направо и налево?
Макс смотрит прямо на меня. Жестко отвечает:
– Потому что я больше не хочу экономить. Ты не понимаешь? Я всю жизнь вкалывал, пока ты сидела дома с детьми. Я заработал это все! Я! Это я вывел клинику на новый уровень. Я, Лен. Не ты.
От этих слов меня бросает в жар.
– Мы работали вместе! – я сжимаю кулаки. – Я тоже вкладывалась в эту клинику, ты забыл?
– Да? А когда ты в последний раз вышла на работу? Лет пять назад? Или семь? Не помнишь?
– Потому что ты сам сказал, что мне лучше заняться домом! Ты просил, чтобы я больше времени уделяла детям, а теперь говоришь, что это ничего не значит?!
Макс тяжело вздыхает, как будто я – капризный ребенок, с которым невозможно договориться. Морщит лицо презрительно:
– Лен, не устраивай сцен. Я сказал: на все хватит. Ты даже не заметишь разницы.
– Не замечу?! Ты хочешь купить хуже оборудование, потому что любовнице надо купить украшений?? – я резко разворачиваюсь, потому что, если останусь в этой комнате еще на секунду, то просто зашвырну в него что-нибудь.
Или он реально не понимает, или нарочно делает из меня дуру.
Я выхожу, чувствуя, как внутри все кипит, а в голове звенит пустота. Ноги сами несут вниз, в кухню, и я машинально хватаю свой телефон.
Пальцы дрожат. Я открываю мессенджер, что горит огоньками непрочитанных сообщений.
"Ленка, привет! Ты вообще в курсе, что через неделю юбилей школы? Все уже сдали деньги, кроме тебя. Ты ни разу не была! Неужели не интересно, кто как устроился в жизни?"
Я моргаю, перечитываю. Много лет я игнорировала эти встречи. Всегда было некогда — дети, дом, клиника, бесконечные заботы. Разве что-то изменилось теперь?
Голова раскалывается. Я будто зажата между двух бетонных плит. Все мои слова рассыпаются в мелкую крошку о его нежелание меня услышать. Это как кричать в пустоту и ждать бесконечное количество времени, что мне ответят. Зажимаю голову руками, пока не начинаю чувствовать прикосновение своих ледяных пальцев в воспаленной коже.
Я не помню, чтобы я когда-нибудь была в таком положении, когда со всех сторон сплошным потоком на меня валятся проблемы.
Правильно, – начинает поучительным тоном ворчать внутренний голос, – раньше вас было двое, и проблемы вы решали вместе. А сейчас ты одна!
Вот так наверно себя чувствует загнанный в угол зверь.
В спину острым штырем упирается безысходность.
Глаза жжет, но все впустую. Слез нет. Становится противно, когда слова Макса вновь звучат в моей голове.
“Устал экономить”, “ пожить для себя”
А я?
Я устала думать обо всех и обо всем сразу. Как бы кого не обидеть. Не задеть. Не ущемить. Облюбить и обласкать. Найти нужные слова, чтобы поддержать. Следить, чтобы у всех все было лучше, чем просто хорошо. Всем и все! Но кроме себя.
В руках телефон, на нем открытое сообщение о встрече выпускников.
Сколько я откладывала свой поход?
Закусив губу, начинаю прикидывать в уме, сколько раз я отвечала отказом.
Всегда! Всегда находилось что-то важнее и значимей. Работа, конференции, Макс занят. Клиника отнимала слишком много времени. Дети и их подрастающие с каждым годом проблемы.
И так по круру. Мозг отказывается даже воспроизводить все проблемы, которые активизируются при мысли, что я могу тоже чего-то желать.
– К черту! В этот раз поеду! – и в эту секунду маленькая слезинка, как хрустальная горошина, скатывается по щеке и падает на стол.
Когда я возвращаюсь в спальню, Макс уже спит. Остановившись на пороге, только удивляюсь его спокойствию.
Он разрушил все, что у нас было, но на крепкий сон, это ничуть не повлияло. Совесть спокойна, и совершенно не грызет вина.
А ведь когда-то мы любили друг друга. И я была уверена, что это на всю жизнь. Дети, крепкая и дружная семья, семейный бизнес.
А сейчас только горечь от предательства и того, что еще нам предстоит впереди.
Даже если сердце до сих пор с трудом верит в предательство и все еще живет иллюзиями прошлого, то здравый рассудок, понимает, что это конец.
Я ухожу спать в гостевую комнату, потому что мне противно ложиться с ним в одну постель. Особенно после того, как он ночевал не дома.
Утром я проспала завтрак, потому что из-за головной боли, пришлось выпить таблетку. И на утро разлепить глаза стало проблемой. Близнецы не расстроились. Их мои утренние кулинарные шедевры давно перестали интересовать.
– Мам, кинь денег на карту. – Хриплый бас раздается из-за двери комнаты.
– Месяц еще не кончился. – Растираю виски пальцами, чтобы немного прийти в себя и проснуться.
– Ну-у-у, мы немного потратили больше чем надо. Мам, ты бросишь нас голодными?
Выдыхаю долго, надеясь, что они уйдут без моего ответа.
Но шорох за дверью говорит об обратном.
– Просите у отца.
– Он сказал, что скидывал в прошлом месяце.
– Хорошо. Скину, – сдаюсь я.
– А ты не забудешь? – они так смешно стараются смягчить свой голос, но получается жуть какая-то.
– Нет!
Слышу как они шуршат к лестнице, а следом хлопает входная дверь.
Даю себе еще пять минут и выхожу из спальни.
На кухне Макс недовольно хлопает дверцами шкафов в поисках завтрака или того, чем можно перекусить. А когда замечает мое присутствие, то раздраженно вздыхает.
– Лен, а где завтрак? – Вроде звучит как вопрос, но с таким укором. – Ты что-то совсем расслабилась. Тебе не кажется?
Такая наглость, что я даже теряю дар речи на мгновение. Будто все по-прежнему. И не было измены с его стороны.
– Нет, не кажется, дорогой. – Прохожу мимо него и демонстративно достаю чашку для кофе. – Расслабился тут только ты. А я живу в тех рамках, что ты установил. Поэтому для тебя, тут нет ни завтрака, ни обеда, а ужинать ты и так с нами перестал.
Он смотрит на меня, не моргая, будто я ему истину открыла. А по факту, ответила на его вопрос. Да, ответ не такой, к которому он привык, но что ж поделать. Мы не всегда получаем то, чего хотим.
– Все-таки дура ты. - Бросает он таким тоном, словно разочаровался во мне, и я, по его мнению, веду себя неумно сейчас, раз показываю свой характер.
– Соглашусь с тобой. – Отталкиваюсь от стола и подхожу к нему ближе. Пока наше дыхание не смешивается и воздух между нами на сгущается до максимума. – Дура! Потому что до сих пор не выгнала тебя.
– Мам, пап? – Мир так вовремя заходит на кухню, потому что до взрыва оставались секунды. Макс уже покраснел, а в глазах по белкам разбегается красная сеточка.
– Поехали, сынок, я тебя сам отвезу в сад. А то…– он так и не договаривает.
– Тебе нужен свежий воздух, а то давление поднялось. – Не удерживаюсь я от комментария.
Рука машинально сметает чашку в раковину, где та разлетается на мелкие осколки. Дорогой форфор, он не в чем не виноват. Но мне становится легче.
В горле ком из горечи и сожалений.
Руки сжимаю в кулаки, чтобы разогнать кровь в похолодевших пальцах. А в груди уже знакомая пустота. Она смешивается с холодом, каким покрываются все мои внутренности. Тонкая корка, только прочнее стали. Обрастаю ей, как панцерем, чтобы не было больше больно.
– Мам, что случилось? Я услышал звон…– Вася заглядывает осторожно в кухню. В раковине замечает осталки. Но решает промолчать.
– Чашка разбилась. На счастье наверно, так ведь говорят? – Отвечаю, как в бреду. Но знаю, она меня и так поймет. Умная девочка. А потом поворачиваюсь к ней лицом и уже улыбаясь спрашиваю. – Составишь мне компанию?
– Да. А куда?
– У меня встреча выпускников, хочу новый наряд купить.
Эльвира Королева 25 лет. Была администратором в стоматологической клинике, но достаточно быстро стала личной помощницей Максима. Любит внимание, но еще больше деньги.
Бесконечные дорогие бутики с платьями в пол и блестками, от которых в глазах начинает рябить. Зажимаю переносицу пальцами, и немного сдавливаю ее. Сложно сконцентрировать взгляд при таком многообразии кричащей роскоши.
– Мам, может это?
Стоит повернуть голову в сторону дочери, как натыкаюсь на вызывающе яркое платье, больше похожее на чешую. Оно переливается при каждом движении.
Морщусь, а она смеется. Отворачивается и возвращается на поиски нового кошмара для меня. Но я рада.
Рада, что смогла поднять ей настроение. Ведь с того момента, как она приехала домой, почти все время сидит в своей комнате. Я только слышу, как звонит ее телефон, ее раздраженный крик, и снова тишина.
Вся эта ситуация с ее женихом треплет ей нервы. Он не оставляет ее в покое, и с каждым днем, становится только настойчивее. Характер не сахар, и сдаваться так быстро, без боя, он вряд ли будет.
И их противостояние характеров, выматывает ее.
Но я буду рядом. И всегда помогу. Пусть я об этом не говорю, но Вася об этом знает.
Вот сейчас замечаю, как у дочери мрачнеет взгляд. Щеки розовеют, когда она снова отвечает на звонок. Напряженно молчит, слушает абонента, а потом все так же отключается.
Подхожу к ней и обнимаю за плечи со спины. Она вздрагивает, но быстро берет себя в руки.
– Нашла еще что нибудь?
– Да, вот это. – Она показывает мне свою находку.
И на этот раз я действительно восхищаюсь ее выбором.
Серый цвет. Больше похож на грозовое небо, струящийся шелк. Гладкий натуральный материал, так и стекает по рукам мягкими волнами. Свободные линии, скромный вырез. Декоративный узел, выгодно подчеркивает грудь. Спина открыта до середины лопаток.
Я в предвкушении беру платье и иду в примерочную.
А там мне хватает пары минут, чтобы понять окончательно. Беру!
На цену не смотрю. Так как и так понятно, что сумма за такой шедевр будет не маленькая.
Вася тоже времени зря не теряет. Выбирает для себя пару нарядов поскромнее моего конечно. Короткое платье глубокого синего цвета, с серебряными нитями. И пепельно-розовый костюм. Выбор странный, но ей в ее положении виднее.
Дальше туфли. Куда ж без них, когда собираешься на бал. И все равно, что он для тех, кому за сорок с хвостиком. Золушки в любом возрасте имеют право на сказку.
Тут разбег выбора – от шпильки до шпильки. Красная подошва или стразы, которые видно даже из космоса.
И тут я тоже не стала скупится, и выбирать практичность. К черту все! Я впервые после выпуска иду на встречу и хочу блистать.
Не для кого-то, а для себя в первую очередь.
Я расплачивалась картой и прекрасно знала, что СМС о покупках прилетят Максу. Да, суммы меньше, чем за колье для его … “девушки”.
Но удовольствие я получило огромное.
Хотя я рано радовалась. Когда я оплатила еще и покупки дочери, Макс не выдержал.
Телефон стал настойчиво вибрировать в кармане. И возможно, я бы не обратила внимание, но я – мать.
И мое подсознание не может игнорировать звонки. Детсад. Универ. Скорая или полиция. Мою бдительность не усыпить.
– Лена, какого хрена! – От его громкого голоса, даже витрина задрожала. Вася удивленно приподняла бровь, когда взглянула на меня. – Ты совсем там ополоумела! Ты в курсе, что туфли столько стоить не могут!
Подцепляю ногтем тонкий ремешок кроваво красных босоножек из новой коллекции, смотрю на ценник, и ехидно прищурилась.
– Ну вообще-то могут. И даже больше. Так что я сэкономила.
– Прекращай этот цирк. Веди себя как взрослая женщина, а не как обиженная малолетка. – Рычит в трубку мой все еще муж.
– Прости, я и забыла, что ты лучше осведомлен в этом вопросе. Сколько этой твоей, двадцать три? Двадцать пять? Это у тебя там вторая молодость проснулась. А я всего лишь собираюсь на важную для себя встречу.
Я слышу, как он сжимает плотнее челюсть, и его зубы скрипят. Как он громко дышит, буквально всасывая воздух, раздувая легкие.
Вася задумчиво покрутила эти самые босоножки, и на мое удивление пошла их примерять. Хороший выбор.
– Лен, ты ведешь себя неразумно. – Он делает над собой усилия, чтобы вновь не начать орать в трубку. Но меня это не трогает.
– Ты показал мне пример, как надо себя вести, так что, дорогой, пожинай плоды. – И отключаюсь.
Выдыхаю. Потому что меня вновь стало штормить. Мое мнимое спокойствие стало трещать по швам после его обвинений.
Я много трачу? А то, что он себе позволил влезть в наш бюджет, это норма! Это для поднятия настроение, и авторитета перед этой…
Фу…стало нестерпимо противно.
Отвлечься от своих мыслей я могу лишь когда слышу голос своей дочери. Вася на повышенных тонах с кем-то общается.
Кручу головой, и останавливаюсь, когда натыкаюсь на знакомую темную макушку.
Буквально секунда, и я понимаю, что это ее жених. Бывший.
– Тим, хватит! Это уже не смешно!
Подхожу ближе и замечаю, что она стоит в этих самых кроваво-красных босоножках, уперев руки в боки.
Но даже на таких каблуках, она ему еле доходит до плеч.
Тим высокий и крепкий мужчина. Красивый и статный. Среди посетителей ярко выделяется своей внешностью.
– Вась, нам надо поговорить. Ты ведь понимаешь, что долго бегать от меня не сможешь. – Спокойный голос, с максимумом терпеливости.
– Я от тебя не бегаю. Просто видеть не хочу. И тем более слушать твое вранье. Я все видела, и мне этого достаточно!
– Значит так, ты либо сама со мной пойдешь, либо я закину тебя на плечо и не отпущу, пока меня не выслушаешь. – Даже его ультиматум звучит слишком нежно на мой взгляд. - Выбирай!
На мое удивление она не торопится дать ему категоричный отказ. Я подхожу ближе.
– Василиса! – зову ее, привлекая внимание.
Просто хочу, чтобы она знала, что я рядом, и готова на все, и могу при случае защитить ее.
– Елена, здравствуйте!
Через минут пятнадцать Василиса присылает сообщение, чтобы я ее не ждала, и ехала домой одна.
Я вроде бы и рада за нее. Внушая себе, что, может быть, они поговорят с Тимом и выяснят все для себя. Вместе решат, как им теперь быть. Но, с другой стороны, я не представляю, как можно простить измену. Как потом жить с этим человеком, кто предал тебя, снова доверять ему. Как смотреть в глаза? Как такое можно простить?!
В голове словно вихрь закручивается из противоречивых мыслей и чувств. Кажется, что я в какой-то западне, из которой нет выхода.
Нет правильных решений. Любое решение только ухудшает и без того сложную ситуацию.
Я так накручиваю себя, что к вечеру у меня начинает невыносимо болеть голова.
Я еле сижу на месте, и не отправляюсь в постель, ожидая старших детей домой.
Вася возвращается поздно, в глазах читается растерянность, губы плотно сжаты. На вопросы отвечает отрывисто или вовсе не отвечала, только крутит в руках телефон, как будто надеется, что он вот-вот снова зазвонит или, напротив, сам заблокирует все звонки, которые она не хочет слышать.
Я пытаюсь выудить хоть что-то – что за разговор у них состоялся, что он хочет от нее, не причинил ли он ей новой боли? Но она только раздраженно отмахивается:
– Мам, я устала, все так сложно. Давай потом. Мне нужно время самой разобраться. Прости.
А потом и вовсе уходит в свою комнату и захлопывает дверь. И хоть я иду за ней по лестнице, но останавливаюсь на полпути и прислушиваюсь. Не поднимаюсь вверх и не спускаюсь вниз. Сначала в комнате царит тишина, словно дочка зашла, закрыла за собой дверь и теперь не знает, что дальше делать, сил больше ни на что нет.
Но вскоре слышу, как она начинает расхаживать туда-сюда, как открывает шкаф, передвигает вещи. Порядок что ли взялась наводить? И вдруг – глухой всхлип. Потом еще один. Плачет.
А у меня сердце разрывается. Милая моя сильная девочка, которая пытается меня поддержать, хотя сама приехала за поддержкой. Через ступеньку быстро поднимаюсь вверх до ее комнаты.
И замираю у двери, заношу уже руку. Хочу постучать, но, скрепя сердце, решаю, что не стоит мне сейчас входить.
Зайду – и все равно Вася только отмахнется или скажет, что она в порядке, ей нужно время, чтобы прийти в себя. Зачем ей мои вопросы или слова утешения.
Я и сама в такой же ситуации, как она. Правда, кажется, что у нее вся жизнь впереди. Подумаешь, нашелся предатель! Так еще будут сотни возможностей встретить достойного мужчину. А вот у меня…
Спускаюсь вниз на кухню, присаживаюсь на стул, обняв себя руками. C горечью думаю, что теперь мне доступны только такие объятья – когда я могу обхватить сама себя.
Я даже не знаю, сколько времени провожу в этой позе. Сидя на стуле и то слегка раскачиваясь, то замирая словно тень.
Близнецы снова не пришли вовремя. Я проверяю телефон, на котором нет ни одного сообщения, хотя я уже устала напоминать себе, что это нормально. Им девятнадцать, они считают себя взрослыми, независимыми. И это ниже их достоинства сообщать родителям о том, где они сейчас и во сколько придут
Но это не мешает мне волноваться. С горькой усмешкой поправляю течение своих мыслей. Близнецы не родителям не сообщают, а мне! Их папаше, похоже, наплевать, где его сыновья.
Его и самого нет дома.
Когда наконец хлопает дверь, я вижу двух парней с растрепанными волосами и одинаково дерзкими взглядами.
– Где были? – Голос у меня спокойный, но внутри все сжимается в предчувствие их ответов.
– В универе, – ухмыляется Ваня. – мам, сколько можно?
– Ну да. Восемь или девять часов назад пары закончились, – я скрещиваю руки на груди.
– Мам, ты как ФСБ, – недовольно морщится Паша, стягивая куртку. – Мы просто прогулялись.
– И снова без звонка? – вздыхаю.
Не знаю, как мне донести до них, что один звонок мне не сделает из них “маменькиных сынков”
– Мы не обязаны отчитываться, – Ваня пожимает плечами. – У нас своя жизнь. За отцом лучше следи!
Бросает он вскользь. И словно острой стрелой попадает в самое сердце.
Больно слышать.
Я столько лет вкладывала в них душу, пыталась дать им всё лучшее. А теперь они смотрят на меня так, будто я – случайный человек, случайная соседка, не более. Показывают мне свою независимость.
Вот если бы Макс был дома, они вряд ли бы себе такое позволяли. А теперь прикрываются тем, что его тоже дома нет. Наверняка поняли это по отсутствующей на парковке машине мужа.
Сзади выглядывает Мирка, его кудри взъерошены, глаза испуганные.
– Мам, все хорошо? – спрашивает сонным голосом. Похоже, мы его разбудили.
Я прикрываю глаза. Вот он мой малыш. Единственный, кто сейчас не пытается отгородиться.
– Все хорошо, солнышко.
Но Мирка мне не верит. Он поочередно смотрит на меня, на Ваню, на Пашу, на закрытую дверь Васиной комнаты, и я вижу, как в нем рождается детская, беспомощная тревога.
– Давайте не будем ругаться, – жалобно говорит он. – Давайте все помиримся?
Ваня фыркает:
– Ерунду не неси! Спать лучше иди. Тут взрослые люди разговаривают!
Смотрю, как в огромных глазах сына закипают обидные слезы. Ваня стал таким грубиняном. Как я это пропустила, – сама не понимаю. Он же не был таким раньше.
– Но... но мы же семья! – повторяет младший.
Но братья отворачиваются. Толкают друг друга локтями. Утыкаются в свои телефоны, не обращают внимания ни на меня, ни на младшего брата.
– Иди спать, малыш! – пытаюсь говорить ласково, но голос меня подводит. Дрожит.
Я б и сама с удовольствием разрыдалась. Когда моя семья успела превратиться в это, может быть это уже давно произошло, но я только сейчас стала замечать – я не знаю.
В спальню я иду поздно, когда дом уже затихает.
И, конечно, стоило мне только забраться в кровать и закрыть глаза, как слышу, что во дворе раздвигаются ворота. Максим приехал.
Глупо, но я не могу сдержаться и не высказать ему то, что близнецы отбились от рук, что мог бы приструнить их.
Я смотрю на себя в зеркало и вижу совершенно другую женщину.
Гладкие, струящиеся волнами волосы. Идеальный макияж, который мастер нанесла так искусно, что кажется, будто моя кожа светится изнутри. Подчеркнутые глаза – немного дерзости, немного загадки. Губы – насыщенного винного цвета.
Я сама себя не узнаю. Будто не было последних дней, вымотавших меня до предела. Не видно кругов под глазами и потухшего взгляда. Словно чудо какое-то произошло.
Долгое время я избегала яркой косметики, но сегодня все иначе. Сегодня я – королева.
Платье струится по телу, мягко обволакивает формы. Оно дорогое, элегантное, и будто специально сшито на меня, создано для того, чтобы поражать. Чтобы я сама в себя влюбилась. И, кажется, я действительно влюблена.
Не знаю, как так получается, но я решила, что мне нужен вечер встречи выпускников просто, чтобы вырваться из того ада, где я сейчас оказываюсь каждый день. Все словно сговорились, близнецы, как нарочно, мотают нервы так как никогда раньше.
– ВАУ, – Вася заглядывает в комнату, пораженно прислоняется к дверному косяку. Деланно хватается за сердце: – Мам! Ты просто бомба!
Я улыбаюсь и поправляю серьги. Я и сама любовалась своим отражением, но слова дочери все равно важны для того, чтоб вознести мое самомнение до небес.
– Должна же я произвести впечатление.
– Еще какое, – ухмыляется она. – При виде тебя, у половины твоих одноклассников случится нервный срыв. А у второй – инфаркт! Иди и затми там всех!
Я фыркаю и в последний раз смотрю на себя.
Да, я готова!
Вызываю такси и срываюсь из дома, где все равно меня никто не ждет, кроме Мирки.
Вечер сверкает огнями.
Школа сняла один из лучших ресторанов города – трехэтажный особняк с панорамными окнами, блеском хрустальных люстр и ковровыми дорожками, приглушенно поглощающими звук шагов. Уже у входа я замечаю знакомые лица. Кто-то выглядит почти так же, кто-то изменился до неузнаваемости, постарел или растолстел.
Люди с бокалами шампанского в руках, смех, воспоминания, разговоры. Я вдыхаю этот воздух прошлого и чувствую, как волнение наполняет грудь. Все-таки я не видела их так много лет. Но сейчас словно в прошлое переношусь. Беззаботную свою юность.
Поначалу я удерживаю улыбку на своем лице усилием воли, постоянно напоминая себе, что никто не должен видеть, насколько я разбита. Но постепенно ловлю себя на мысли, что я искренне улыбаюсь своим старым знакомым. С интересом слушаю их рассказы, как у кого сложилась жизнь…
Даже не думала, что на юбилей школы придет так много народа. Некоторые из других городов прилетели – надо же! А я всегда игнорировала эти встречи. Зато теперь такое ощущение, что все хотят со мной поговорить и поинтересоваться как дела.
Вдруг мой взгляд словно магнитом притягивается к группе людей, в центре которой я вижу высокого, широкоплечего мужчину, что стоит ко мне спиной. Вокруг него словно своя аура – сильного и уверенно в себе человека, знающего себе цену.
Сердце падает вниз, потом подкидывается одним ударом к горлу, рывком срывается в бешеный ритм.
Не может быть! Нет. Нет. Нет! Этого не может быть он!
Мир на секунду замирает, а потом мужчина, словно почувствовав мой взгляд, прожигающий его спину, медленно поворачивается.
Наши взгляды встречаются.
…И я снова шестнадцатилетняя девочка, которой он улыбался на школьном дворе. Я снова вижу его карие глаза, жесткую линию подбородка, уверенность, с которой он смотрит на меня.
Но теперь он другой. Мужчина. Богатый, статусный. Такой, каким я его никогда не видела. Смотрю, как на его лице расцветает улыбка узнавания. Он в несколько шагов преодолевает расстояние между нами.
– Привет! – его голос низкий, чуть хрипловатый.
Он смотрит на меня внимательно, изучающе, будто проверяет, правда ли это я.
Я делаю вдох, зачем-то поправляю свои волосы. Улыбаюсь.
– Иван, – произношу я, изо всех сил стараясь не выдать свое волнение: – как давно мы не виделись.
И дальше весь вечер Иван не отходит от меня, я смеюсь над его шутками, мы вместе вспоминаем старое. Я вижу, как он смотрит на меня – внимательно, пристально, с каким-то новым интересом. И я тону в этом взгляде. Словно тогда, много лет назад. Когда мы были такие юные и глупые, влюбленные. Или мне так казалось.
Он ведь тоже предал меня. Хмыкаю своим мыслям. Похоже, все мужчины одинаковые.
Но я сыграю сегодня роль счастливой и довольной женщины.
Так что я вру ему.
Рассказываю, что у нас с мужем четверо детей. Что наша старшая, Василиса, выходит вот-вот замуж, и они с мужем уже ждут ребенка.
Что близнецы учатся в престижном вузе, а младший сын, Мирослав, – мое сокровище, растет не по дням, а по часам. Добрый и ласковый мальчишка.
Что с мужем у нас общий бизнес, все стабильно, все прекрасно. Скоро открываем новую клинику.
Иван слушает. Верит.
И в какой-то момент мне даже кажется, что я сама начинаю верить в эту ложь.
Та картинка которая еще недавно и была моей жизнью. Да только она рассыпалась за последние дни в мелкие крошки, не собрать.
Только парню, что был моей первой юношеской любовью, знать об этом необязательно. Пусть в его глазах я буду счастливой женой и матерью.
Мы стоим друг напротив друга, и он, немного наклоняясь ко мне, спрашивает:
– Ты счастлива?
Я киваю, уверенно заявляя:
– Конечно!
Но он не спешит отводить взгляд.
– Правда?
– Да
И в этот момент в моей сумочке начинает вибрировать телефон.
Я вздрагиваю. Извиняюсь. Достаю мобильный и смотрю на экран.
И холодок пробегает по спине. Незнакомый номер, но интуиция кричит сиреной, что что-то случилось. Телефон не стихает, хоть я медлю, не нажимаю “Ответить”. Пялюсь в экран. Хмурю брови. Не хочу, чтобы Иван был свидетелем моего разговора.
Бросаю на него взгляд, стараюсь выглядеть спокойной:
Руки дрожат, и я совершенно перестаю понимать, где нахожусь. Ваня и Паша, натворили дел, и я сейчас должна быстро их разрулить. Только как? В висках начинает пульсировать кровь. В ушах в такт отбивает пульс.
Сжимаю и разжимаю кулаки, чтобы разогнать кровь в пальцах.
Надо звонить Максу! И плевать, что у него другие планы, это наши дети! А значит, и наши проблемы.
Набираю номер мужа. Пока жду, когда закончатся гудки, и я услышу его голос, сердце почти выпрыгивает из груди. Отделение полиции. Мои дети!
– Что?! – раздраженно рычит мне в трубку Макс.
– Наши дети в полиции! – Не обращаю внимание на его тон, на ту грубость, что так режет слух. – Макс, что делать? – срываюсь на крик, и в ужасе прикрываю рот ладонью.
Но вместо ответа, что я так от него жду, слышу только женское урчание. Шепот, нежный и ласковый, что эхом касается моего слуха.
Он с ней! И от этого, мне становится еще больнее, потому-что в эту минуту, мне нужна его помощь и поддержка. А ему некогда. Он словно отшвырнул меня в дальний угол своего прошлого. Вычеркнув меня и детей.
– И что ты от меня хочешь?
– Не знаю, адвокату надо звонить. Вытаскивать их, пока чего похуже с ними не случилось. – зажимаю переносицу и прикрываю глаза. – Я поеду в отделение, и ты приезжай, там встретимся.
– Я не могу! Я занят. И в конце концов, хватит за ними бегать. Сами накосячили, пусть теперь сами расхлебывают. – жестко осаждает мое стремление выручить наших детей.
– Макс, да как ты не понимаешь, это полиция! Хватит уже быть эгоистом, и вспомни о своих обязанностях родителя. Отца!
– Ты мне не указывай, что делать. Это ты их разбаловала! А сейчас хочешь меня в этом обвинить!
К щекам приливает кровь, она словно меня начинает сжигать изнутри. Я хватаю ртом воздух от обиды. Его слова, отчасти правда, но я не думала, что он настолько жесток, чтобы меня этим попрекать.
– Разбаловала? - с особой горечью в голосе повторяю это слово. - Я просто хотела, чтобы они не чувствовали себя брошенными. Тебя ведь постоянно не было рядом, когда они росли. Так что не надо, сейчас говорить, что это только моя вина! Макс!
– Я не буду сейчас с тобой это обсуждать. Я сказал, что сейчас занят. Я не буду все бросать, и мчаться через весь город. Пусть посидят и подумают, возможно, это пойдет им на пользу.
– Ты серьезно? - перехватываю себя одной рукой поперек талии. – Ты выбираешь эту, свою, а не детей? Тут даже не идет речь обо мне, это твои дети!
– Я уже все сказал!
Открываю рот, чтобы возразить. Но в ответ слышу лишь гудки.
В груди снова болит. Такое ощущение, что даже ребра трещат, вот-вот пойдут трещинами. Внутренности все скомкались в клубок, перевязанный нервами. Кожа покрылась мурашками, до неприятного покалывания.
Поверить не могу, он бросил своих детей. Отказался им помогать. Это каким надо быть отцом, чтобы так решить проучить своих детей? Что за жестокие приемы воспитания?
Ведь они не были такими. Это все плоды постоянной занятости. Когда проще кинуть денег на карту, но не присутствовать в жизни сыновей. Не слушать их рассказы и не помогать разобраться в их проблемах.
Им нужен был отец, а не безлимитная банковская карта.
Мысли в голове, как бильярдные шары. Я чувствую, как они с грохотом отлетают от борта, и снова катятся в хаотичном движении.
– Лен! Что случилось? – Иван подходит со спины и кладет руки мне на плечи. Тяжело и тепло. Мне не хочется их стряхнуть с себя, а только наоборот, впитать чуть больше простой заботы.
Я молчу, но он не сдается. Не отворачивается. Ждет. Его упертый характер, не позволит мне уйти в полном отчаянии.
Мне стыдно признаться в своем вранье. Ведь я так красиво расписывала ему свою счастливую жизнь. Идеальную семью, и детей, которыми горжусь. Свою полную чашу, по которой пошли трещины. Хотя уже нет, она разбита на мелкие осколки, что уже не соберешь и не склеишь.
– Лен, – он сжимает мои плечи и разворачивает к себе лицом, смотрит прямо в глаза, и на полном серьезе повторяет свой вопрос. В голосе слышится сталь. – Что случилось? Давай выкладывай, я помогу.
Где-то внутри, глубоко, отпускает туго затянутую пружину, и слезы, что так долго были под контролем, начинают скатываться по щекам.
Простые слова, но для меня это как удар молнией в самое сердце. Я их так долго оказывается ждала, что сейчас просто растерялась.
– Близнецов за драку забрали в полицию…
В его руках, я ощущаю себя маленькой девочкой. Как совсем давно, в юности, когда Иван, был для меня бетонной стеной, за которую не проникали ни страх, ни боль. Он оберегал меня. Был надежным и моим.
А потом…потом было предательство, и как все закономерно во вселенной.
Сейчас, когда мы встретились, все повторятся, со мной…
– Ты прости, - начинаю лепетать растерянно, – я не хочу тебя грузить своими проблемами. Сама все решу. – Вытираю мокрые от слез щеки, достаю телефон, чтобы вызвать такси.
– Подожди. – Тормозит меня своим стальным голосом. – Ты знаешь в каком они отделении?
Он на полном серьезе, собирается мне помочь?
– Зачем тебе это, Вань? Тут собрались все наши одноклассники, вечер только набирает обороты. Ты наверняка еще не со всеми пообщался. А с этим я сама разберусь…
Это для меня сказка закончилась. Пора мне в свое болото возвращаться. – Добавляю про себя.
Наивная, думала, что смогу отвлечься, но, видимо, спрятать голову, как страус, не получится. Пора решать проблемы. И, как по сигналу, плечи напрягаются, а вдоль позвоночника, острыми пиками вырастают шипы.
– Лен, что сама понятно. Только вот есть такие заведения, где нужно все решать по-другому. Так что, пошли.
Он по-свойски берет меня за талию.
Ощущения дежавю зашкаливает.
Выводит через весь зал на улицу. Взгляды прожигают наши спины, но Ваня на это не обращает внимания.
Мне же неудобно, и даже стыдно немного.Что теперь о нас подумают?
Дорога сливается в сплошную полосу, и я невольно цепляюсь взглядом за фонари вдоль трассы. Один за другим, ритмично, они проносятся мимо, создавая странное ощущение нереальности. Или это нервы?
Иван молчит.
Расслабленно рулит одной рукой, положив вторую на подлокотник кресла. Кажется, даже не смотрит на меня, ни слова не говорит о том, что я соврала ему. Взгляд сосредоточен на дороге. Но от него веет уверенностью, той самой, которая способна на время приглушить мой собственный страх.
– Ты дрожишь, – произносит он неожиданно.
Я вздрагиваю и обхватываю себя руками. Дрожу? Может быть. Только не от холода. Нервы совсем ни к черту. Хотела устроить себе разгрузку, отдохнуть от всего. Устроила. Только от проблем не сбежать. Нагонят снежной лавиной хоть где, достанут все равно.
– Успокойся, Лен. Это полиция, а не тюрьма строгого режима и, тем более, не морг. Разберемся.
– Ты ничего не понимаешь, – я качаю головой. – Это не просто «разберемся». Это… – Я вздыхаю, пытаясь подобрать слова, но в груди так давит, что и воздух застревает в легких. – Это уже не первая их выходка. И я боюсь, что однажды они зайдут слишком далеко.
– Слишком далеко – это если бы ты сейчас ехала в морг или на свидание в СИЗО, – хмыкает он. – А так… это обычный возрастной бунт. У парней бывает.
Я смотрю на него.
– Обычный? Что ты об этом знаешь? – ядовито интересуюсь.
Но он игнорирует мой тон. Спокойно отвечает, не отрывая взгляда от дороги.
– А ты что, правда не помнишь, какими были мы? – в голосе звучит легкая насмешка. – Ты забыла, как я за тебя одному козлу морду набил?
Я вспыхиваю и отворачиваюсь к окну.
– Это было давно.
– Да. Но что-то мне подсказывает, что у твоих сыновей может быть схожий мотив.
Он говорит это с такой уверенностью, что внутри у меня вдруг все обрывается.
– Ты думаешь, они кого-то защищали? С чего такая уверенность?
– Посмотрим, – уклончиво бросает он и добавляет: – Но если так, то мне они уже нравятся.
Я чуть не давлюсь воздухом.
– Нравятся? Иван! Их забрали в полицию!
– Ну и что? У всех бывает. Главное, не запороть момент. Если они дрались не из-за ерунды, значит, в них есть правильный стержень.
Я стискиваю зубы и отворачиваюсь, чтобы скрыть эмоции. Иван вдруг спрашивает чуть тише:
– Ваня и Паша, да?
На автомате киваю:
– Да.
– Понятно, – произносит он и замолкает.
А мне в лицо краска бросается. Румянец щиплет щеки, добирается до шеи и кончиков ушей. Иван наверняка подумал, что я в честь него сына назвала.
Злюсь про себя: понятно ему! Что тут понятного? Просто имя красивое, нравилось мне всегда.
***
В отделении пахнет дешевым кофе, сыростью и чем-то металлическим. Сержант на входе бросает на нас быстрый оценивающий взгляд. Иван уверенно направляется к стойке, а я следую за ним, с трудом сглатывая ком в горле.
– Нам нужны Иван и Павел, – говорит он тоном, который не терпит возражений.
– Кореневы, – подсказываю я.
– Вы кто?
– Законные представители.
Сержант кидает на него еще один взгляд, потом пожимает плечами:
– Они в кабинете сто восемь, у лейтенанта Стрельцова. Проходите.
Я едва поспеваю за Иваном, когда он уверенной походкой идет вперед, словно чувствует себя тут как дома.
В кабинете нас встречает уставший мужчина в форме, скользит по мне взглядом, а потом переводит его на Ивана.
– Вы отец?
– Можно и так сказать, – не моргнув отвечает он.
Я пораженно смотрю на него, но он не дрогнувшим тоном интересуется:
– Что они натворили?
Лейтенант тяжело вздыхает и откидывается на спинку стула.
– Подрались в Политехническом университете. Первокурсница, одногруппница их жаловалась на группу парней постарше, которые хватали ее за руки и не только и оскорбляли, не давали прохода. Ваши двое влезли, завязалась драка на территории учебного заведения.
Мои ноги слабеют. Но в то же время становится легче дышать. Нет, я их конечно не одобряю, но…
– Они… заступились?
– Именно. Но, – он смотрит на меня строго, – самосуд не приветствуется. Один парень оказался сыном местного чиновника, и если бы не записи с камер, у нас был бы другой разговор.
Я вцепляюсь пальцами в ручку сумки.
– Что теперь?
Лейтенант пожимает плечами:
– Им официально ничего не грозит. Но, – взгляд снова скользит по мне, становится строже, – я бы посоветовал с ними поговорить.
– Конечно, – быстро киваю я.
– Непременно поговорю! – рокочет Иван. Что-то странное мелькает в его лице, что я не успеваю распознать.
Лейтенант встает, провожая нас и показывая, что разговор окончен, мы выходим в коридор. Где через минуту появляются мои сыновья. Ваня и Паша.
Оба взъерошенные, в мятой одежде, но в глазах – ни капли раскаяния. Скорее, усталость и злость.
– Мам, – тянет Ваня, – мы б сами разобрались, зачем приехала?
Но его взгляд цепляется за Ивана, и что-то в нем меняется.
Паша тоже замирает, переводя взгляд с меня на моего бывшего одноклассника и обратно. Делает какие-то свои выводы.
– Ну вот, – усмехается он. – И мать себе кого-то нашла.
Я застываю.
– Что-о-о?
– Все логично, – хмыкает Ваня. – Отец в свободном плавании, и ты туда же.
Я открываю рот, но не знаю, что сказать.
Зато Иван неожиданно улыбается.
– Ну, раз вы такие взрослые, то разберетесь, – бросает он. – Но если хотите совет: в следующий раз решайте свои проблемы так, чтобы зря не тревожить мать.
Оба прищуриваются, а потом, неожиданно, уголки их губ дергаются вверх в ухмылках.
– Пошли, домой тебя отвезу, – Иван переключает свое внимание на меня. Отворачивается от несостоявшихся правонарушителей, – Они сами разберутся как-нибудь.
Хотела развлечься? Переключится от проблем? Примите, распишитесь. Сбежала со встречи выпускников, да прямо в отделение полиции. Ну и как в доброй сказке, принц помог.
Всю дорогу до дома, я боролась с чувством неловкости. Было дико неудобно, за слова сыновей. За равнодушие мужа. За испорченный вечер. За ложь! Которая так легко слетала с моих губ. Он теперь сам увидел, как выглядит моя счастливая жизнь.
Но Ваня делает вид, что его это ничуть не волнует.
– Ты как? – он неожиданно для меня, накрывает мои руки своей рукой. Хмурится, потому что пальцы ледяные.
Теплая кожа, будто ошпарила меня, как кипяток. Сглатываю ком в горле, что балансирует, поднимаясь от желудка вверх.
– Нормально. – а потом с секундной заминкой произношу уже тише. – Спасибо, тебе Вань.
– Пустяки. У пацанов кровь кипит. Сколько им?
– Девятнадцать.
– У-у-у, конечно, там на уме все, что угодно, но только не учеба и хорошее поведение. - Он глядит на меня мельком, и добавляет уже с особыми нежными нотками в голосе. – Ты их не слушай. Они любят тебя, а то, что брякнули на эмоциях, не принимай близко к сердцу.
Я молчу, отворачиваюсь к окну и всматриваюсь в темноту.
Да как же не принимать? Они мне прямым текстом сказали, что в курсе выходок их отца. Макс единственный в последнее время, кто хоть как то мог вразумить близнецов. Они слышали его, а иногда даже прислушивались. А сейчас, посленяя стена рухнула. Они сорвались и не видят границ.
Молчу. Иван тоже молчит.
Так мы и доезжаем до моего дома. В окнах не горит свет, значит Василиса уложила спать Мирку. Теплая волна нежности окутывает меня вперемешку с радостью. Хоть у кого-то вечер получился спокойный и семейный.
Авто останавливается, и Иван заглушив двигатель, выходит из машины. Обходит ее, и открывает мне дверь.
– Лен, я рад был тебя увидеть сегодня. Вспомнил юность.
От неловкости, мои щеки снова покрываются румянцем, и я спешу побыстрее с ним распрощаться.
На сегодня для меня достаточно. Я будто выжатый лимон, который потом еще пропустили через мясорубку. Непонятно до сих пор, на чем удерживаются мои нервные клетки, что остались после сегодняшнего апокалипсиса.
– Вань, пожалуйста! – в моем голосе мольба, – не вспоминай.
Он подает мне руку, чтобы помочь. И в тот момент, когда я принимаю ее и опираюсь, шпилька скользит по подножке. Я буквально падаю в его объятия. Среагировать не успеваю, зато у Вани отличная реакция. Он меня ловит.
Это как нырнуть в глубины океана с пустыми легкими. Как шагнуть в пропасть, и надеяться, что страховка сработает. Это мимолетно и совершенно безрассудно.
Один вдох, и я вернулась на тридцать лет назад. Его сердце бешено несется, ломая ребра, под рубашкой. Кожа под пальцами горит. Я чувствую каждую напрягшуюся мышцу на его прессе, и плечах. Теплое дыхание щекочет мою щеку.
– …а помнишь наш первый поцелуй? – его вопрос застает меня врасплох.
Он словно считал мои мысли и ощущения в это мгновение. Мое тело принимает его тепло, словно просыпается от длительной спячки. Короткими токами, проходит по всем нервным окончаниям. Я помню, как может быть с ним. Его уверенность, сила, энергия, все это заводит до предела.
Но я так же очень хорошо помню, как бывает после. Когда все рассыпается на мелкую крошку. Когда боль внутри, настолько сильная, что физически начинает ломать. Немой вдох, когда выплыла из под толщи воспоминаний.
– Нет. Это было очень давно. – Кладу ладони ему на грудь и отстраняюсь. – В другой жизни.
Хочу посмотреть ему в глаза, но из-за темноты в этом нет смысла. Все равно сожаления в них нет. Он сделал так, как посчитал нужным.
– Спасибо тебе еще раз, что выручил.
– Пообедай со мной, и будем в расчете. – Улыбка в голосе, но я ее оставляю без внимания.
Еще минута в молчании, а после мы расходимся.
Иван ждет, пока за мной закроется дверь. А после я слышу тихий рык двигателя, а следом шорох гравия на подъездной дорожке.
В доме тихо, и я не нарушая этой спокойной идиллии, сняв туфли, на цыпочках поднимаюсь на верх. По дороге в спальню, заглядываю в комнату своего младшего сыночка. Мирослав, а рядом с ним, на кровати с книгой в руках, спит и Василиса. Засмотрелась на спящих детей. В голове снова хороводом стали носится разные мысли.
Картинки из прошлого. Нашего прошлого.
Сердце сжалось от обиды и боли. Потому что пришло осознание, что все кончено. Действительно и по-настоящему.
Еле сдерживая всхлип, прикрываю за собой дверь, чтобы их не разбудить. В теле дикая усталость. Я еле передвигаю ноги, пока не дохожу до своей спальни.
Оседаю на кровать, рядом бросаю туфли. Осматриваюсь по сторонам, будто впервые тут нахожусь. Стены некогда родные, стали для меня чужими и холодными. Будто склеп. По коже ползут противные мурашки. Ощущение брошенности и ненужности, после всего, через что нам пришлось пройти, для нашего будущего.
Наверно я до последнего не понимала, насколько все серьезно. Думала, надеялась, только на что? Когда уже все вокруг понимают очевидное, а я все еще пытаюсь склеить розовые очки.
Наверно сегодня, было больнее всего. И эта боль меня взбодрила. За что мне держаться? За семью, которой нет? За видимость? За его принебрежения и унижения?
Я думала много о чем. И пыталась взвесить все мои будущие решения. И все сходилось к одному.
Я подам на развод. Я больше не буду входить в положения. Верить его словам. Я буду строить будущее для своей семьи, но уже без него.
Но для этого мне нужен адвокат. Потому что нам есть что делить, а уступать ему я не собираюсь. Слишком многим я пожертвовала ради нашей мечты. Отдавала все, что могла. По позвоночнику словно стальные нити ползут, оплетая меня изнутри. Мондраж в теле стал уходить, а на его месте появляется спокойствие. Будто это решение становится для меня таблеткой от всех болезней. Воспаленный мозг, наконец смог четко сформулировать план действий, не опираясь на эмоции, что раскачивали меня словно на качелях.
– Давно пора! – голос Аллы и суть бьет по нервам. Несмотря на поздний час звучит громко, резко и так уверенно, что мне даже переспрашивать не нужно.
Я на секунду застываю, не зная, как на это реагировать. Но все-таки произношу:
– Что значит "давно пора"? – спрашиваю с нажимом.
– Лен, ну ты же не слепая. Ты сама же все знала. И терпела все. Но, видимо, Макс совсем уже берега попутал, что ты решила все-таки разводиться!
– Ничего я не знала! – выдыхаю я в трубку. Словно весь воздух выбивает из легких. И вздохнуть я не могу. Спазмом сковало горло: – Ты… Ты хочешь сказать, что ты знала?
На том конце пауза. Такая тягучая, как мед, только не сладкая, а горькая.
– Я… догадывалась, – признается Алла наконец. – Видела пару раз его… с одной. Потом с другой. Не хотела лезть. Ты ведь всегда такая… правильная. Я думала, ты просто молчишь, чтобы не рушить семью. Тебе ведь есть, что терять! Ты от Макса полностью зависишь. Ну я и решила, что помалкиваешь. Зачем мне тогда лезть? Чужая семья потемки.
Я чувствую, как что-то внутри ломается с хрустом. То, что держало меня на плаву – глупая безоговорочная вера в то, что подруги на моей стороне – тоже трескается.
– Спасибо, Алла. Правда, очень мило. – В моем голосе больше льда, чем в морозильнике.
– Лен, не злись… Ну что бы ты сделала, если бы я тогда сказала? Устроила бы скандал, а потом простила его. Я тебя знаю, – заявляет подруга безапелляционно.
– Может быть, – говорю честно. – Но у меня, по крайней мере, был бы выбор. А теперь оказалось, что я просто дура, которая жила в сказке, пока все вокруг смотрели на меня с жалостью.
В разговоре снова виснет длинная пауза.
– Я не жалела тебя, – уже гораздо тише говорит Алла. Медленно произносит каждое слово, словно предварительно обдумывает и взвешивает его. – Я тебя уважала. За то, как ты держишься. За то, как ты борешься. Но, Лен, тебе пора выбираться. Ты не обязана бороться в одиночку. Смысла нет бороться за семью в одного. Так что я сейчас всецело на твоей стороне. Задай этому козлу перца! – Горячо восклицает она. – Чтоб ты ему поперек горла встала.
Я молчу. Потом, вздохнув, чуть смягчаю голос:
– Ладно. Прости, что срываюсь. Просто… я на пределе. У меня руки трясутся. Голова гудит. И я даже не знаю, с чего начать.
– Начать надо с хорошего адвоката. Я тебе дам номер. Он разводил одну мою подругу, там вообще цирк с конями был. Муж пытался отсудить даже ее собаку. Да что там собаку! Даже сантехнику переписал всю в заявлении, за унитаз с раковиной готов был биться, лишь бы с голой жопой жену оставить. Но адвокат вытащил ее в плюс. Его зовут Андрей Краснов.
На следующее утро я уже сижу напротив Краснова в его просторном кабинете. Он выслушивает меня внимательно, не перебивая. Лишь иногда кивает и записывает что-то в блокнот.
– Значит, у вас четверо детей, – уточняет он, глядя на меня поверх очков. – Один из них несовершеннолетний. Есть общая недвижимость, общий бизнес и вы не подписывали брачного договора?
Я качаю головой.
– Глупо, да?
– Нет. Это стандартная практика. Никто не думает, что брак может развалиться. А потом начинается бой за выживание.
Он откидывается на спинку кресла.
– Предупреждаю сразу: это будет непросто. Ближайшие месяцы будут для вас как американские горки. Документы, оценки, суды, жалобы.... Возможно, он начнет давить. Или еще хуже – угрожать. Предлагать деньги, чтобы вы отступились. Может быть, на его сторону встанут ваши дети.
Я поджимаю губы. Это не остается незамеченным от адвоката.
– Я просто должен вас предупредить. Иногда клиенты думают, что придя к адвокату, они решили все свои проблемы. Но это не так. Я лишь могу сделать так, чтобы ваши проблемы были решены с минимальными потерями для вас. Но избавить вас от проблем – не могу.
– Ясно, – коротко киваю я.
– Поэтому если мы с вами заключаем договор, то давайте сразу договоримся, что обо всех изменениях или договоренностях или о каких-то сложностях в вашем разводе вы сразу же ставите в известность меня. Это здорово помогает сэкономить время и деньги. И даже в чем-то – нервы.
– Да, конечно, – соглашаюсь я.
Юрист продолжает:
– Тогда предлагаю следующую тактику. Сначала вы приносите мне все документы, какие у вас только есть. На недвижимость, Учредительные документы фирмы, документы о расходах на открытие новой клиники, которое у вас было в ближайших планах. Документы по счетам. И если есть возможность, то и бухгалтерскую отчетность. В общем, все! Абсолютно все без исключений.
Киваю, мысленно прикидывая свои шансы быстро собрать документы. Мне интуитивно нравится адвокат тем, что не обещает золотых гор, а честно предупреждает о возможных трудностях. По мне так это свидетельство того, что его опыт в бракоразводных делах огромен. И словно прочитав мои мысли, он интересуется:
– Вы готовы к давлению, запугиванию и прочим грязным методам со стороны вашего мужа? К сожалению, это не редкость. Но увы, почти никто не готов заранее это признать. Все думают лучше о своих супругах, с которыми прожили долгую жизнь. А в итоге оказывается, что муж способен не только на измену, но и на финансовые и личные пакости
– Пусть попробует, – я сжимаю кулаки, вынужденная внутренне признать правдивость слов Краснова. Скорей всего, все так и будет. Макс вцепиться во все зубами.
– Вот это правильно. – Юрист слегка улыбается. – Мы можем подать на развод уже завтра. Раздел имущества и взыскание алиментов будем подавать другими исками, чтобы не затягивать развод.
Обозначает он нашу тактику на ближайшие месяцы.
– Мне важней всего Мирослав, – произношу я, заостряя его внимание на первостепенных для меня требованиях. – Мир должен остаться со мной. Я не думаю, что Максим захочет его забрать себе, только разве что для того, чтобы сделать мне больно.
Адвокат поднимает на меня удивленный взгляд, в котором сквозит уважение:
После встречи с адвокатом, на сердце становится немного легче. Умом понимаю, что это только начало. Самое простое, это обговорить план работы, а вот что будет после. Врата ада низвергнутся, и я на физическом уровне узнаю весь гнев своего мужа. Он никогда не бросал пустых обещаний на ветер. Держал свое слово, даже если для этого приходилось душить совесть.
Еще недавно мы были семьей, а сейчас мы по разные стороны. И от этого сжимает горло.
В носу уже не щиплет при мыслях, что все кончено. Сердце по привычке щемит в груди, но быстро проходит. Стоит только представить, что мне придется объясняться с детьми. Адвокат сказал такие слова, что я поневоле задумалась.
Иногда дети выбирают сторону отца.
Василиса сейчас сама на грани нервного срыва. В ее-то положении такой стресс противопоказан. Она разрывается между своей обидой на Тима, и своей любовью к нему. Мечется от плюса к минусу, совершенно не представляя, что делать. Пусть она напускает на себя маску невозмутимости, но я чувствую сердцем, как она растерянна.
Близнецы. Ваня и Паша. Мои мальчишки-сорванцы. Взрослые, но такие дети. Каждый раз на их грубые слова, я словно сжимаюсь в комочек. Чтобы было не так больно их слышать. Но я их люблю. Они мои.
И Мирослав. Мой Мир! Узнать в сорок, что беременна. Это шок. Это сюрприз природы. И я ни разу не пожалела, что не послушала тогда Макса, и не пошла на эту ужасную процедуру.
– Какой ребенок? Тебе сорок! Лен, подумай головой сейчас, как взрослая женщина. Взвесь свои силы и возможности. У меня сейчас слишком много работы, и я тебе помочь с ребенком не смогу…
– …как и до этого, трижды…- глухо добавляю я.
Он отмахивается от моих слов, словно это сейчас не имеет значение.
– Близнецы растут трудными подростками. Ты не вылазишь от завучей, постоянно выгораживая их. Вася учится, от нее помощи тоже не жди. – Он запускает пальцы в свои волосы и взъерошивает их. – Нанимать помощницу, сейчас не по карману, расходов в клинике много…
Он как заведенный ходил по комнате, выговаривая мне, всю серьезность ситуации. А мне уже было все равно. Внутри меня был наш малыш, а остальное было неважным.
Вспоминая тогда то непростое время, понимаю, мы отдалились друг от друга. Больше командировок. Поздних ужинов в городе. Возможно, это нас и разделило.
Прикусываю задумавшись губу, пока та, не начинает ныть.
Я все сделала правильно! Мой Мир пришел в нашу жизнь, и я ему за это благодарна.
Сажусь в авто и под монотонный рык двигателя, набираю сообщение моему заму. Хотя, я уже сто лет не появлялась в клинике, и многие новенькие понятия не имеют, кто я такая. Но по статусу мне положенно.
Прошу её собрать все необходимые документы и отправить мне с курьером. Посмотрим, что ей удастся найти. А уж потом, будем действовать по другому.
Подъезжая к дому, не надеюсь там увидеть знакомую машину. Ведь Макс у нас сейчас редкий гость. Но на парковке рядом с домой стоит до блеска начищенный черный седан. Медлю, не выхожу из салона. А только сильнее сжимаю руль. Так кстати, он приехал именно сегодня. Будто предчувствует, что я для него приготовила.
Делаю глубокий вдох. Будто собираюсь прыгнуть со скалы и погрузиться на дно на одном дыхании.
– Так, Лена, собирись! – Подбадриваю себя вслух.
Поправляю волосы и выхожу из машины. Несколько метров, толкаю входную дверь, и вхожу в дом. Макс как раз в это время выходит из кухни. Поднимает на меня глаза, и удивленно пялится. Словно я непрошенный гость.
– Ну привет. – Его тон меня цепляет, как ржавый крючок.
– Ты что тут делаешь?
– Я тут живу, если ты вдруг забыла.
– Я? Не обманывай себя, ты уже забыл, что такое дом, и семья. А то, что ты приезжает на пару часов, для того, чтобы отметиться, это не считается.
– Думай, что хочешь. – он разворачивается, чтобы уйти.
– Я подаю на развод! – выдаю ему на одном дыхании. Словно сейчас дикий зверь вырвится на свободы и тогда мне конец.
Он медленно останавливается, и осмотрев меня с ног до головы, расслабленно опускает плечи.
– Не глупи.
– Нет, правда! Я устала от твоего вранья. От твоей наглости, и того, что ты вдруг решил, что можешь запросто, вот так, каждый раз возвращаться после нее к нам.
– И? Думаешь развод решит твою проблему?
– Мою проблему?
– Ну да. Ты ведь не можешь принять этот факт и продолжать жить спокойно.
– Все! С меня хватит этого унижения! Собирай вещи и уходи!
Он все также расслабленно садится на подлокотник дивана и скрещивает руки на груди. Смотрит на меня, как на сумасшедшую, которая несет несусветную чушь.
– Нет. – От его спокойного голоса, меня начинает трясти от злости. Даже сейчас, он ведет себя словно ему все принадлежит. И дом. И я. И воздух, каким мы сейчас дышим.
– Макс, я устала спорить. Ты ведь понимаешь, что это честно.
– Нет! – Повторяет он, уже чуть раздраженно. – Это тебя не устраивает наша жизнь. Как по мне, так все идеально. От тебя требовалось только продолжать и дальше ничего не замечать. А так, сама собирай свои вещи и уматывай. Куда хочешь! Хоть на все четыре стороны. - он разводит руками в стороны, демонстрирует эти самые стороны свободы.
– Ты! Ты! – Я чувствую, что мне нечем дышать. Мне не хватает воздуха для того, чтобы сказать ему все, что я о нем думаю. В груди будто дыра, которая поглощает меня с каждой новой попыткой вздохнуть.
– А что я? Ты сама виновата. Уходи! Только одна. Дети останутся со мной. Мирка привык тут жить. Это его дом, он тут вырос. Тут друзья, и детсад – все тут рядом. Вася, взрослая девочка, сама скоро станет мамой. Меня ее жених уже обрадовал. Так что не думаю, что она тут надолго останется. А близнецы? – Он задумчиво постучал пальцем по подбородку, прикидывая для сыновей подходящие варианты дальнейших развитий событий. – Если похерят сессию, то пойдут в армию. Я их не буду отмазывать. Пора брать на себя ответственность за свои поступки.
Я сижу на кухне уже минут тридцать. Смотрю в одну точку, и не могу тронуться с места. Пальцы все еще дрожат. Тело потряхивает. Словно меня кто-то выжал, как тряпку.
Макс, собравшись, укатил в командировку. А его слова звучат в голове с новой силой, с каждым повтором сильнее разъедая меня изнутри, словно кислота.
Он считает, что все это, что мы нажили с годами – дом, квартиру, бизнес – все это его, а я должна просто уйти, раз меня не устраивают его измены. Даже дети и те, по его мнению, останутся с ним, потому что привыкли, и им будет удобней оставаться жить в нашем доме. Где я теперь – никто.
Он все это сказал с такой уверенностью, что я на мгновение действительно усомнилась в своей реальности. Как будто эти годы, что мы были счастливой семьей, – плод моего воображения. Как будто я не рожала, не выхаживала, не вела за руку, не помогала в бизнесе, вкладывая свои деньги и время.
Как будто все это было пустым, ничего не значащим звуком. И сейчас я должна просто встать, собрать вещи и исчезнуть.
Резкий звонок телефона заставляет меня подскочить на месте от неожиданности. Василиса.
– Мам, мне плохо… – ее голос тихий, едва различимый.
– Где ты? – сердце подскакивает к горлу в один миг, стучится чуть ли не в затылке.
– В кафе недалеко от дома зашла, кофе выпить.
– Будь там, никуда не уходи, я сейчас подъеду, в больницу поедем! – Командую я ей, сама в это время хватаю ключи от машины и выбегаю из дома. – Вась, что случилось?
С тревогой вслушиваюсь в слова моей девочки:
– Не знаю, мам. Как-то резко поплохело. Живот тянет… и голова кружится…слабость…
Я завожу машину, едва закрыв дверь. Быстро выруливаю со двора на дорогу. Тороплюсь. Все остальное – потом. Сейчас – только она. Моя девочка, моя взрослая дочь, которая все равно остается ребенком в минуты боли. Даже если она сама уже носит ребенка в своем животе.
В считанные минуты доезжаю до кафе, паркуюсь и заскакиваю внутрь кофейни.
Вася сидит на диване, неестественно бледная, прижимает руки к животу. На ее губах – болезненная гримаса, но моя сильная девочка все равно пытается мне извиняюще улыбаться:
– Я думала, пройдет. Просто устала, – шепчет она, избегая моего взгляда. Шепчет еле слышно: – Я ваш разговор с отцом случайно услышала, прости… Ну и голова закружилась, слабость такая навалилась, что я решила, что мне нужно кофе. Одна кружка не повредит ребенку же, да, мам?
Я подхватываю ее под руку. Потом с кофе будем разбираться. Сейчас поважней есть вопросы. Хмурюсь:
– Давай вставай! Поехали в больницу. Немедленно. Без всяких “может, обойдется", слышишь? Идти можешь сама?
Она кивает. Я хватаю ее сумку и мы выбираемся наружу. Всю дорогу я сжимаю губы, чтобы не завыть от паники. У нее может быть все, что угодно. Стресс. Гормоны. Срок ведь еще такой. А вдруг выкидыш случится от волнений?
Нет. Нельзя даже думать о таком! Все хорошо будет. Гоню машину к городу на предельной скорости. Проскакиваю на мигающие сигналы светофоров. Лишь изредка бросаю взгляд в зеркало заднего вида, чтоб посмотреть как там моя Василиночка.
На прием нас пускают почти сразу. Я остаюсь ждать в коридоре, уцепившись за край скамейки, будто это поможет мне не свалиться в пропасть отчаяния.
Сердце будто выстукивает барабанную дробь в груди. Пульс в ушах – оглушает. Я вытаскиваю карту, решаю найти в автомат с напитками – вдруг Васе станет лучше от сладкого чая. Да и сама бы я сейчас выпила кружечку.
Уверенно жму на кнопки, вставляю карту. И удивленно моргаю, увидев уведомление об ошибке оплаты. Я моргаю. Пробую снова.
Ошибка оплаты?
В груди поднимается волна злости, обиды и страха – всего вместе. Макс. Это его рук дело. Похоже, он заблокировал мне карту. Я уж не знаю зачем ему это, но факт – я в больнице, с дочерью, и не могу даже купить воды.
Я опускаюсь обратно на скамью, вжавшись в спинку, глядя в одну точку. Меня трясет. Настолько, что я даже не сразу понимаю, что начинает звонить Васин телефон – она оставила его в сумке. А сумку не взяла с собой на прием к врачу.
На меня начинают оглядываться другие посетители: шум звонка им мешает. И они злятся, что я не отвечаю на вызов. Приходится достать дочкин телефон, который тут же прекращает звонить. Зато на экране высвечивается пришедшее сообщение от Тима:
" Где ты? Я сейчас приеду".
Только убираю телефон дочери обратно в ее сумку, как он снова начинает трезвонить. Не долго думая, хватаю трубку и подношу к уху:
– Да! – рявкаю в нее. Нервы расшатаны не на шутку.
– Адрес говори! – в ответ слышу такой же рык. Наверно несостоявшийся мой зять перепутал меня с Васей.
Но мне сейчас не до разборок, и я отрывисто диктую адрес. Тим сразу же понимает, что голос не Васин. Нервно спрашивает:
– Кто это? Что с ней???
Я только открываю рот, чтобы ответить, но в этот момент двери открываются. Выходит врач, к которому зашла Василина, ищет меня глазами. И я, не задумываясь, жму на завершение звонка на телефоне.
– Вы мать Василины Кореневой? – спрашивает доктор, глядя на меня. – Она сказала, что мать ее привезла.
Судорожно киваю. Невры в тугие узлы затягиваются все туже с каждой секундой.
– Оформляем госпитализацию. Вроде ничего страшного, но симптомы очень неприятные. Сердцебиение у плода прослушивается. Но как бы не началась отслойка плаценты. В общем, в стационар. Она просила сумку ей отдать, а паспорт и Снилс нужно привезти.
– Да-да, конечно, – киваю я, чувствуя, как давление наконец немного опускается.
Я подхожу к Василисе, которую уже на каталку положили, чтобы везти из приемного отделения наверх. Беру ее за руку. Бледная холодная ладошка дочери еле сжимает мою в ответ.
– Все хорошо, доченька. Главное, ты в порядке, – стараюсь я ее успокоить, – мы с твоим отцом сами разберемся, не принимай близко к сердцу!
– Ага… – шепчет она. – Прости, что напугала.