Развод в 45. Справлюсь сама

Глава 1

Сегодняшний вечер должен был стать особенным.

Стол в большой гостиной я накрывала так тщательно, будто от этого зависела вся моя жизнь. Не торопясь, аккуратно.

Скатерти без складок, салфетки под прямым углом, фужеры ставила, держа за ножки, чтобы не оставить ни одного отпечатка.

Сервировка должна быть идеальной.

Безупречной, без единого изъяна.

Как и я сама, в строгом зеленом платье, купленным для особого случая, с красивой прической, сдержанным макияжем.

Всё должно получиться.

Я поправила зелень на блюде, третий раз за минуту провела рукой по скатерти.

Вот теперь всё готово.

– А что сегодня за повод? – раздался за спиной басовитый голос, и я вздрогнула.

Повернулась, и на секунду воздух выбило из легких.

Борис, мой любимый муж, стоял в арке гостиной, и что удивительно, всё еще в деловом костюме. В том самом, в котором утром уезжал на работу.

Темно-синий, идеально сидящий на его широченных плечах. Он даже галстук не снял. Запах парфюма витал в воздухе, словно он опрокинул на себя целый флакон. Сильный, резкий, с пряными нотками бергамота.

Этот запах у меня плотно ассоциировался с ним.

Я напряглась. Пока я планировала семейный ужин, муж куда-то собрался на ночь глядя?

Он даже не смотрел на меня, а всё больше поглядывал на часы. И уже привыкла, что мой муж очень много работает, а в последнее время он стал часто задерживаться допоздна, дома порой ночевал в кабинете.

Я же засыпала в одинокой постели.

Но собираться куда-то под вечер – это что-то новенькое.

– У тебя дела? – поинтересовалась я как бы между прочим.

Знала, что он не любит отчитываться.

– Да, встречаюсь с важным клиентом, а потом надо заехать в офис. Документы подписать, – поморщился он, отводя взгляд.

– А до утра не подождет? – напряженно спросила я.

– Дела не ждут, Том, не задавай глупых вопросов, — отмахнулся он и прошел к столу.

Небрежно подхватил с менажницы оливку и закинул ее в рот.

Мне ничего не оставалось, как засунуть куда подальше свои вопросы, как и навязчивые подозрения. Не позволю глупым страхам испортить этот вечер. Муж меня любит, у нас крепкая семья. Если он куда-то идет, это по работе.

Наконец он обратил внимание на меня, его оценивающий взгляд по изумрудному наряду, поднятым кверху темно-рыжим локонам, спустился к аккуратным туфлям.

– Ого! Для кого так постаралась, Том? – спросил он с еле заметной усмешкой. – Мы гостей ждем?

Он сказал между прочим. Как будто бы без подтекста. Но меня его замечание кольнуло.

Что за глупый вопрос? Для кого я должна стараться, если единственный, кого я люблю, мой муж, с которым я прожила больше двадцати лет?

Но для кого старается он? К тому сбегает поздним вечером?

Я глубоко вдохнула, сглатывая ком.

Настроение, такое радостное с утра, стремительно катилось к минусовой отметке.

– Нет, гостей не ждем, у нас сегодня особый повод.

– И какой?

– Узнаешь, – сказала я загадочно и шагнула к нему, чтобы поцеловать в щеку.

И тут… Он чуть отстранился. Почти незаметно.

Или мне показалось?

Но я не успела заострить на этом внимание.

Со стороны лестницы послышались шаги, я повернулась к ней и увидела, что дети уже спускаются.

Борис отошел от меня, бегло оглядел сервировку и сел первым во главе стола. В своей обычной позе, чуть откинувшись на спинку стула, положив руки на подлокотники.

Хозяин дома, без разрешения которого здесь ничего не происходило.

Дети спустились в гостиную и уселись за стол. Сын с отсутствующим видом ковырялся в тарелке, дочь, спортсменка, наша гордость, села с невероятно прямой спиной.

– Мама хочет нам что-то сказать, – проговорил Борис, давая мне знак, что можно начинать.

Набрав в грудь побольше воздуха, я разгладила невидимую морщинку на скатерти и оглядела родню.

– Семья, у меня новость. Надеюсь, вы меня поддержите. Я хочу открыть ресторан. Точнее, харчевню. Уютное местечко, где будет готовиться еда по старинным рецептам русской кухни.

Борис удивленно приподняв брови, младший сын отвлекся от телефона, а дочь застыла со столовыми приборами в руках.

– Харче… что? – усмехнулся наш пятнадцатилетний оболтус, и старшая сестра шикнула на него:

– Харчевню, балбес, так раньше называли рестораны.

Муж задумчиво поглядел на меня, не слушая перепалку детей.

– Ресторан? – переспросил он. – Ничего не понимаю. Ты решила открыть ресторан? Почему я узнаю об этом только сейчас?

Сперва я растерялась – уж слишком суровым был его тон, и да, я знала, что он любит всё держать под контролем. Но и у меня имелись свои резоны.

– Сперва я хотела всё изучить и подготовить.

С этими словами я подвинула к нему увесистую папку со сметами, маркетинговыми исследованиями и прочими документами, которые я собирала несколько долгих месяцев.

Впрочем, Борис на них даже не взглянул. В воздухе повисло нечто тяжелое, невысказанное.

Он отпил вина, поставил бокал на стол громким стуком. Аня беспокойно переглянулась с братом.

– И давно ты это решила, Тома?

– Вообще-то, я всю жизнь мечтала открыть ресторан и продолжить дело нашего рода – рода Котельниковых, – сказала я, имея в виду девичью фамилию. – И как раз недавно я получила генеалогическое древо. Наш род, как и говорила бабушка, держал харчевни еще при царе.

– При царе? – удивилась дочь, а сын сполз по стулу, глядя на меня с непонимающим видом.

– Так, – заключил Борис, потирая ладони, – гляжу, ты основательно подготовилась. И то есть ты решила открыть харчевню в честь вашего рода? Ты Балуева, или ты забыла?

– Я не забыла, – проговорила я терпеливо, задетая тем, что приходится защищаться. – Но эти рецепты – семейное наследие Котельниковых. Они передавались из поколения в поколение.

Родня переглянулась, и повисла неловкая пауза, во время которой я вцепилась в старую бабушкину тетрадку. Бесценную реликвию с ее уникальными рецептами, которых не было ни в одной современной поваренной книге.

Глава 2

– Доказать? – удивилась я, губы задрожали. – С чего бы? Просто это всегда была моя мечта. Помнишь, Борь, как я кормила весь рынок, когда ты продавал там рыбу? – улыбнулась я с ностальгией, вспоминая, как мы начинали в девяностые. – Меня же всегда хвалили. Да что там? Я с детства готовлю. Да и вы никогда не жаловались.

– И что с того? – вздохнул он, складывая руки на груди. – Одно дело – готовить, а другое – владеть рестораном. Или ты хочешь, чтобы я впрягся?

– Ничего такого я не хочу. Я способна сама справиться с рестораном, – произнесла я сухо, начиная понимать, что моя идея не нашла отклика.

– Тебе что, денег не хватает? – Борис спросил так сурово, что я даже сглотнула. Он развел руками в стороны, показывая на стены и колонны нашего дома-дворца. – Что тебе еще нужно, Тома? Дом – царские хоромы. Денег куры не клюют. Я зарабатываю достаточно, чтобы моя жена сидела дома и заботилась о детях. А тебе какая-то блажь в голову пришла!

– Мам… – вмешалась Ульяна, пытаясь немного смягчить отцовскую тираду. – Это и правда непростое дело. Ты уверена, что потянешь? Рестораны и кафе пачками закрываются, даже у профи, а ты… Ты же никогда ничего такого не делала…

– Да еще и в таком возрасте, ну, мам, – брякнул Максим, наверняка думая, что сказал что-то умное, но вот я похолодела.

– Это в каком таком возрасте, мне очень интересно спросить? – перевела я недовольство на сына, пока игнорируя и гнев мужа, и заботу дочки. – Ты что, думаешь, я старая и мне поздно начинать свое дело?

– Ну… – сын замялся, а вот Борис вмешался.

– Не старая ты, Тома, – сперва поддержал он меня, а потом огрел как обухом по голове: – Но и не молодая. В сорок пять к старости надо готовиться, к внукам.

– К внукам? – опешила я, приложив руку к груди. – Еще скажи, к земле привыкать и на кладбище уползать! Максиму четырнадцать, а Ульяна вечно в разъездах, на спортивных соревнованиях. Или я чего-то не знаю и ты меня обрадовать решила, дочка?

– Мам, ну нет, конечно, никаких внуков пока не предвидится. И дело не в возрасте вовсе, – снова выступила миротворцем, да только получалось плохо. – Просто Максим и папа… Они же тебе добра хотят. Что ты будешь делать, если ничего не получится? Дело прогорит? Это же риск, мам, ты же понимаешь?

– Что она будет делать? – хмыкнул муж, не спуская с меня сурового взгляда. – Ко мне прибежит. Скажет: “Боренька, прости, дуру грешную, я профукала кучу бабок фиг пойми на что, но у тебя же их много, так чего переживать?” – противно коверкал он мой голос.

– Вообще-то, – заявила я, едва сохраняя спокойствие, – я сама накопила деньги. Я всю жизнь подрабатывала, обслуживая как бухгалтер мелкие ИП. Я ни у кого не прошу денег. К тому же у меня лежит несколько миллионов с продажи бабушкиной квартиры, – напомнила я о деньгах, на которые никто никогда не претендовал.

И которые я планировала использовать на открытие своего бизнеса.

– То есть так? – кивнул Борис снисходительно. – Решила профукать свои деньги? И миллионы, которые можно пустить на недвижимость наших детей.

Максим глянул на меня обидчиво, будто я задела его интересы, хотя все мы прекрасно понимали, что отец может без проблем купить ему квартиру.

– Мам, – вмешалась дочь, жалобно на меня посмотрела, – ну зачем тебе ресторан? Мы тебя любим. Всё здорово, к чему лишние проблемы?

– К тому, – ответила я холодно, – что это моя мечта. Я отдала вам всю себя, но вы удивитесь, я тоже порой хочу сделать что-то для себя! – заявила я запальчиво, чувствуя на себе гневный взгляд мужа, и обидчивый – детей.

– Значит, так, – проговорил муж холодно, напрягая желваки, – мы с тобой обсудим этот вопрос позже. А пока извини, я поеду на встречу. Аппетит пропал!

Глава 3

Я замерла за опустевшим столом. В воздухе по-прежнему витал густой аромат запеченного мяса и зелени. Мой взгляд упал на центр стола, на котором красовалась аппетитная кулебяка по старинному бабушкиному рецепту. Никем не тронутая, еще теплая.

Когда-то за этот пирог шла настоящая битва: дети боролись за хрустящую корочку, Борис довольно облизывал пальцы. Сейчас же никого не интересовало, что стоит на столе.

И даже простое "спасибо" стало роскошью.

Я не обижалась и всё равно старалась каждый день.

Просто я любила готовить с самого детства. Бабушка научила. Почти всё детство я провела у нее в маленькой однокомнатной квартирке.

Жить у бабушки мне было удобнее – школа рядом, она не работала, могла водить и забирать. А мама после развода с отцом не то чтобы бросила меня, просто так договорились: я живу с бабушкой, а мама с новым мужем в комнате в коммуналке, где вскоре родился мой сводный брат.

Там мне не было места. А вот у бабушки нашлось. Она стала мне по-настоящему близким человеком и научила всему, что сама умела.

Передала свое главное сокровище. Старую потрепанную тетрадь с семейными рецептами, просила продолжить семейное дело.

На столе остывали с любовью приготовленные блюда. Никому не нужные. Не оцененные по достоинству. Всё это придется убрать мне. Да и вообще, всё, что мне оставалось, это убрать со стола, а потом до блеска вымыть посуду в кухне.

И раньше я бы сделала это с удовольствием.

Но сейчас… Сейчас, сидя в этой гулкой тишине, я не могла найти в себе сил даже подняться. Руки стали словно свинцовые гири, тянущие меня к полу.

Я знала, что должна встать. Сделать всё, что всегда делала.

Как идеальная хозяйка, жена и мать.

Но сегодня… Не находила в себе сил.

Сидела, будто вросла в этот стул, и думала: а кто я вообще в этом доме?

Кухарка? Уборщица? Нянька?

А где же в этом списке живая женщина, которую любят, уважают? О которой заботятся. Чьего мнения спрашивают, и чье мнение важно.

Почему любящие люди перестали меня ценить?

Почему они отказывают мне в простом желании делать по жизни что-то большее, чем обслуживание их интересов двадцать четыре на семь?

Или я захотела слишком многого?

Я тяжело поднялась. Взяла первую тарелку, чувствуя, что перед глазами стоит пелена. Я же готовила всю жизнь, для всех разное.

Ульяне овощи на пару – она гимнастикой с детства занималась, у нее диета. Максиму – котлетки из индейки. У него аллергия на куриный белок. Борису – чисто мужскую. Мясо. Кровавый стейк.

И они хвалили, уплетали за обе щеки, а теперь сомневаются во мне?

Дошла до кухни, в тишине тарелки громко звякнули о столешницу. И одиночество затопило душу. Дочь в разъездах, сын вечно запирается в комнате, а муж…

Из гаража донесся рев двигателя. Он всё-таки уехал.

А у меня задрожали руки.

Может быть, я подобрала неудачное время?

Я методично убирала со стола, складывая нетронутую еду в контейнеры. Руки привычно двигались, пока мысли возвращались к Борису. У него всегда был непростой характер, таким я его полюбила, таким он и остался.

Я до сих пор удивляюсь, что он вообще на мне женился тогда, когда я, дрожащими руками показывая тест, сообщила, что жду ребенка.

Хотя, может, остепенился он чуть раньше. После той истории с его бывшей. Знаю, что он ее очень любил, но она уехала за границу и бросила его и совсем крошечную Ульяну, когда девочке не было и года.

А я... я приняла ее как родную с первого дня, хотя ничего еще не понимала в детях. Приняла сразу, как впервые взяла на руки эту хрупкую малышку, когда ее крошечные пальчики вцепились в мой палец...

А своего ребенка я тогда потеряла. Может, из-за того, что не справилась с материнством, которое упало как снег на голову… Все заботы о малышке Борис перекинул на меня.

А может, от стресса, когда поняла, как непроста семейная жизнь…

Стеклянный контейнер со звоном встал на полку холодильника. Да, семейная жизнь никогда не была простой. Но именно поэтому я так дорожила тем, что мы создали.

А вот Борис…

Борис же всё чаще закрывался в кабинете. Сидел там целыми вечерами, иногда до глубокой ночи. Словно отгородился от меня этой дверью, проводя часы наедине с телефоном и ноутбуком, постоянно с кем-то на связи.

Всегда с кем-то, но не со мной.

Я замерла с тарелкой в руках, слепо глядя в одну точку. За окном мерцали огни элитного поселка, но кухня нашего особняка вдруг показалась мне тесной, как та однокомнатная квартирка, где мы начинали.

Тогда Борис, пахнущий рыбой, которую он сам возил и продавал на рынке в подержанной шестерке, привозил гостей в нашу крошечную кухню. Я ставила на стол салаты и жаркое, а он хвастался:

– У моей Томочки золотые руки!

Гости смеялись, просили добавки.

Сейчас мраморные столешницы блестели стерильным блеском. Но тепла я не чувствовала. Не слышала смеха. Я так и не прижилась в этом дворце, который Борис купил, чтобы кичиться перед друзьями.

Борис всего добился сам.

В лютый мороз раскладывал товар, отогревая дыханием замерзшие пальцы, убеждал покупателей, что его рыба самая свежая, сам ездил за новой партией рыбы, ночуя в машине, потому что денег на гостиницу не было.

Тогда многие знакомые посмеивались над ним, сами-то они приторговывали товаром вроде как поприличнее. Кроссовками “Абибас”, спортивными костюмами и кожаными куртками.

Да только мой Борис никого не слушал. Он лишь криво усмехался в ответ, и в его глазах загорался тот самый огонь, который я так любила:

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним, – говорил он им, а мне пояснял:

– Том, люди могут отказаться от многого, но не от еды. Продовольствие – это сила. Кто кормит народ, тот и на коне.

Он всё делал сам. Никому не доверял. И было за что. Его несколько раз кидали партнеры. Один сбежал с деньгами за границу, оставив его с долгами. Другой слился и не позвонил в полицию, когда в ответ на то, что Борис отказался платить “крыше”, пришли братки и чуть его не убили.

Глава 4

Горло свело от боли, перед глазами пелена вставала, а внутри клубилась ярость, которая не находила выхода.

Я схватила тарелку и с размаху швырнула ее содержимое в мусорное ведро. Куски запеченной индейки, пышный хлеб по бабушкиному рецепту. Всё полетело в черную дыру пластикового бачка.

В груди резко кольнуло. Бабушка бы не одобрила.

Я ясно представила ее морщинистое лицо, ее строгий взгляд:

“Еду не выбрасывают, Томочка, – говорила она. – Это грех. Это последний кусок для нищего. Это хлеб, который ты вымесила своими руками…”

Но я продолжала опустошать тарелки. Руки дрожали, но движения были резкими, почти яростными.

Всё вон! Это никому не нужно.

Мои заковыристые блюда никому не нужны. Никто не оценит.

Разве что… Тося. Вот она бы оценила. Наша овчарка, которая всегда виляла хвостом, выпрашивая еще кусочек.

Которая умерла три месяца назад, оставив в сердце незаживающую дыру. Взгляд сам потянулся к ее углу, который теперь пустовал.

Тосю принес маленьким щенком Борис, сказал, приблудилась у гаражей, он не смог ее бросить в мороз на улице. Помню, как она прижалась ко мне и дрожала, и этот маленький комочек потом вырос в огромную животину.

Три месяца. Всего три месяца, как ее нет.

Пятнадцать лет вместе она прожила с нами.

Я вдруг поняла, что плачу.

Вместе с этой собакой из жизни ушло что-то важное.

Телефон вдруг дрогнул на мраморной столешнице, нарушая гнетущую тишину.

Я протянула руку, медленно, будто каждое движение давалось мне через силу. Экран вспыхнул знакомым именем. Марина Жданова.

Губы сами собой растянулись в слабой, безжизненной, вымученной улыбке.

Хоть что-то хорошее в этом безрадостном дне…

Маринка. Моя Маринка, подруга дней моих суровых. Когда-то я, еще девчонкой, бегала с пирожками по рынку, а она колдовала с ножницами в низкопробной парикмахерской “Шанс”.

Теперь у нее своя парикмахерская в центре города, за спиной два развода, двое взрослых детей и даже маленькая внучка. А еще она крестная моих детей, как и я – ее. И единственный человек, который всегда чувствует, когда мне плохо.

– Как ты, Тома?! – задорно, как всегда, пропела она в трубку. – Жива? Чего не звонишь, не хвастаешься?

Пальцы дрожали так сильно, что я чуть не выронила телефон. Вцепилась в него ладонью, а другой оперлась на столешницу.

– Жива, – выдохнула я, и голос прозвучал хрипло. Будто я целую вечность не говорила ни слова. – Только хвастаться нечем.

– Они что... – растерялась Марина, ее голос потерял всю свою привычную бодрость.

– Ничего, Марин. – Я медленно сползла на стул. – Борис сказал... что это блажь. Ульяна не поняла, зачем я так рискую. А Максим... – Тут я до боли закусила губу. – Сын сказал, что я старая.

– Да они совсем охренели там, что ли?! – вспыхнула подруга. – Ты мне сейчас скажи, что это шутка такая! Тома! Ты слышишь?! Да как они вообще...

Резкая на язык, скорая на расправу – это про нее. Марина всегда говорила прямо и без обиняков. Вот и сейчас не стала миндальничать.

– Разве я старая, Марин?! – Пальцы сами собой впились в край стола. – Всё, что мне остается, ждать внуков?

Марина фыркнула в трубку.

– Да какие внуки? – Марина не сдержалась. – Я тебя сейчас прибью, Тома! Кто старая? Ты? Ты, которая выглядит лучше, чем в тридцать? Тем более ты похудела, фигурка что надо, недавно мы с тобой гардероб обновили. А прическу я какую тебе сделала, тебе так идет! На тебя все оглядываются, только ты не видишь, вся в Борюсике своем!

Я невольно кивнула, трогая рыжеватые пряди, которые и правда придавали мне живости. Мне казалось, и я правда похорошела, помолодела, гормоны помогли отсрочить ранний климакс, который нагрянул неожиданно, напоминая о том, что я уже не девочка.

– Да ты вообще огонь!

– Спасибо, конечно, Мариш… Но этот огонь во мне видишь только ты…

– Что, и даже дочка не поддержала?

Я промолчала, что само по себе было ответом.

– Ох, Ульянка... – продолжала кипятиться Марина. – Хоть и крестница мне, и люблю я ее, но могла бы и маму поддержать. Моя-то Ленка в семнадцать родила – вот я и стала бабкой невольно. А тебе еще рано! Ты сама еще можешь родить, моя дорогая!

Марина отчитывала мою родню, а я провела дрожащей ладонью по щеке. Кожа горела. От стыда, что позволила им так со мной обращаться, от боли из-за того, что самые близкие люди отвернулись, от унижения, что мои мечты назвали блажью.

– Они... – проговорила я шепотом, – дали мне понять, что им удобно, когда я обслуживаю их интересы. А мечта о своем ресторане? – Горькая усмешка искривила губы. – Я просто не имею на нее права.

– Сволочи, – зло выдохнула Марина. – Ну а ты-то что? Промолчала? Или показала им Кузькину мать?

– А что я могла сказать? Я... я просто не ожидала... Растерялась я, Марин. Ведь всё всегда для них. Каждый божий день. А они... – В горле встал ком, заставивший меня судорожно глотать воздух. – Они любят меня удобной. Но не понимают, что я могу хотеть что-то для себя…

– И ты меня ничуть не удивила! – Марина не унималась, ее голос звенел. – Кто сейчас кого ценит, а? Ты лямку одна тянешь, гладишь, лечишь, уроки проверяешь. Всё на тебе! Привыкли, что чисто, что вкусно, что всегда порядок!

– Но это и мой дом… – пыталась я возразить. – Я же просто заботилась обо всем, как и всегда…

– Но никто не ценит твоих усилий, Том! А ты поселилась на кухне! Что, у твоего Борьки денег на домработницу нет? Почему ты одна всё тянешь?

– Он не терпит чужих в доме, ты же знаешь... Никому не доверяет, – проговорила я устало, констатируя факт, который она и так знала.

– Пф! Пусть тогда бы Борюсик сам попробовал этот дворец отдраить! Пусть бы сам в магаз ездил, счета оплачивал, за Максимом бегал, чтобы он уроки делал! А ты у них что, обслуга бесплатная?! Они же у тебя и тарелку сами намыть не могут! Да это же позорище, Том! Настоящее позорище!

Глава 5

Я лежала неподвижно в одинокой постели, свернувшись калачиком. Лежала и вспоминала. Как нарушила свое правило. Пошла в кабинет мужа. Чтобы рыться в его личных вещах, чтобы найти свидетельства связи с другой женщиной.

Как я хотела не найти ничего! Как я хотела…

Но…

Боль ворочалась внутри, как живая, терзала внутренности, рвала их на части.

Я смахнула слезу, я сжала пальцами подушку, я стискивала зубы, грозя стереть их в мелкую крошку.

И снова вспоминала…

Как я зашла в кабинет мужа.

Там пахло кожей и дорогим табаком. Там пахло Борисом.

Ведь это место давно стало его убежищем.

Где он прятался от меня.

Всё было безупречно чисто.

Ни пылинки на полированных полках, ни помятой бумаги на столе.

Конечно. Ведь тут я тоже убиралась, специально приобретя для этой цели пипидастр.

Но мне никогда не приходило в голову рыться в его вещах.

Никогда раньше. Но сегодня я изменила себе.

Потому что меня заставили стать другой.

Перестать быть клушей, терпилой, всем удобной.

Меня вынудили действовать!

Я подошла к массивному дубовому столу, провела ладонью по прохладной поверхности. Пальцы сами собой потянулись к ящику.

Один. Второй. Третий.

Бланки. Документы. Визитки.

Ничего подозрительного не было.

Пока я не увидела планшет. Старый планшет сына, который, я уверена, давно был выброшен, с потертыми уголками, с треснутым экраном, но с горящим индикатором.

Он лежал, будто ждал меня.

Я взяла его дрожащими руками.

Экран вспыхнул.

Я автоматически нажала пароль.

День рождения сына.

Конечно же, любимого отпрыска Бориса. Его продолжение.

“Бронь подтверждена. Ресторан “Pino Nero”. Сегодня. 22:00. Столик на двоих. Панорамная терраса”.

Каждая буква впивалась в сознание, складываясь в чудовищную мозаику.

Сердце колотилось где-то в районе горла, мешая дышать.

На двоих. Не деловая встреча.

Терраса с видом на ночной город. Свечи. Вино.

Свидание.

Холодный пот стекал по спине. В горле пересохло.

Я не помню, как ноги сами понесли меня в комнату, где я взяла сумку, не помню, как кинула туда, телефон, ключи. Я не думала о том, что оставляю свет в кухне, что оставляю там брошенные немытые тарелки.

Уже знала, что я поеду туда.

Должна увидеть всё своими глазами.

К черту тарелки! Всё к черту!

Какие тарелки, господи боже, когда мой мир рушится…

Рука потянулась к дверной ручке...

– Мам?

Голос заставил вздрогнуть. Я медленно обернулась.

Ульяна.

В пижамных штанах. Босыми ногами на холодном полу. С растрепанными волосами и немым вопросом в глазах.

Она стояла, сгорбив плечи точно так же, как в десять лет, когда приносила дневник с единственной тройкой. Только сейчас она уже не маленькая. И в ее взгляде читалось не детское беспокойство. Я видела, что у дочки что-то случилось.

– Мам, мы можем поговорить? – спросила она странно тихо.

Материнское сердце екнуло и рванулось к ней.

Я не знала, что нужно Ульяне.

То ли она хочет извиниться.

То ли обсудить что-то важное для нее.

В любом случае я не была способна сейчас с ней разговаривать.

– Не сейчас, ладно? – прошептала я, видя, как ее глаза светятся удивлением. – Это же может подождать?

– Мам... ну... Хорошо. Давай поговорим попозже. У тебя всё в порядке? – несся мне в спину вопрос.

Но дверь захлопнулась за моей спиной.

Правда потом ее взгляд, полный странной боли... Он продолжал меня преследовать, пока я заводила машину, пока я выезжала со двора, пока вливалась в поток машин на трассе.

А потом я вбила адрес в навигатор и оставила старшую дочь позади. Точно так же, как она оставила меня позади за столом, не поверив в мою мечту.

Мы так и не поговорили…

Потому что я вернулась домой, убедившись воочию, что муж завел роман на стороне, что ради другой женщины мой муж разрушает два десятилетия брака.

Нашу семью, наш мир, нашу любовь…

Наверняка он давно изменяет мне – отсюда отчуждение, отсюда эта вечная занятость, эти ночи в кабинете.

Когда он меня обнимал? Когда целовал? Когда потерял интерес?

Но ведь он делал комплименты, он замечал, что я стала выглядеть лучше, и даже ворчал, что какие-то левые мужики будут делать мне комплименты. Он ревновал, а я тихо улыбалась, видя эти знаки внимания.

Воспринимая как свидетельство того, что я любима.

Что я желанна. Что всё между нами по-прежнему.

Ха! Как же, любима! Как удобная банкетка, на которую он обожал закидывать ноги после рабочего дня, иногда развалившись перед диваном в гостиной напротив плазмы с демонстрацией футбольного матча.

А я бегала вокруг, чипсы прятала, подносила собственноручно приготовленные рыбные снеки, более здоровые, полезные…

Тьфу, дура… Какая же я дура…

Застонала, перевернулась на другой бок, я горела, влажная сорочка прилипла к коже, волосы растрепанными прядями рассыпались по подушке. Короткие, не такие лощеные, шелковистые, как у той, у Бориной блондинки…

Я зажмурилась, я вонзила губы в нижнюю губу. До крови.

Но никакая боль не могла сравниться с той, что пронзала меня раз за разом, когда я вспоминала, как вошла в ресторан… Как прошла незамеченной к террасе… Как увидела их…

Увидела и застыла.

Любовница мужа была вовсе не молодой. Она была чуть моложе меня. Или одного возраста. Это была хорошо выглядящая ухоженная женщина.

Блондинка. Яркая, красивая, статная. С длинными, гладкими, струящимися, белокурыми волосами, точеными чертами лицами, элегантная, дорогая женщина с тем выражением лица, по которому сразу видно – она знает себе цену.

Она гладила Борину щеку, а он ловил ее пальцы и целовал, целовал…

Дрожь прокатилась по позвоночнику и обратно, потом угнездилась в сердце, которое билось внутри окровавленным куском мяса. Я чувствовала себя мумией, застывшей статуей, которую только тронь – и она рассыплется, растворится в небытие, и останется только труха, которую развеет порыв ветра.

Глава 6

Муж смотрел исподлобья, впиваясь в меня тяжелым взглядом.

Как будто главное – моя выходка. Мой бунт.

А не то, что он сам изменил мне с красивой блондинкой.

Он злился. Потому что я осмелилась выйти за рамки.

Перестала быть той удобной женой, которая убирается, готовит и не отсвечивает.

Ну конечно!

Барин ждал свою привычную утреннюю картину: идеально поджаренную яичницу, хрустящий тост, чашку крепкого кофе – всё это он поглощал бы, не отрываясь от телефона.

А я бы крутилась рядом, как всегда, надеясь хоть на взгляд, на ласковое слово, на что-то большее, чем обсуждение быта и детей.

Он ждал извинений. Оправданий.

За то, что я впервые в жизни не помыла за собой посуду.

Но нет. Не в этот раз. Не дождется!

И пусть мне на секунду стало стыдно за этот беспорядок.

Ведь кухня всегда была не просто моим убежищем, но и моим отражением.

И теперь казалось, что мой внутренний мир осквернили, испоганили.

И самое паршивое, что… так оно и было.

Борис не заметил, что я сама не своя, бледная, шатающаяся.

Он просто хотел, чтобы устоявшийся порядок работал.

Я сделала шаг вперед на ватных ногах, как по тонкому льду.

Глаза сами искали в его лице того, прежнего Бориса.

С которым с которым мы строили жизнь, растили детей,

шли через трудности.

Не романтика, каким он никогда не был, но партнера.

Но его не оказалось передо мной.

Вместо него перед мной сидел грубый, злой мужик.

Тот, что целовал чужие пальцы на панорамной террасе.

Тот, что говорил нежности не мне.

Тот, для кого я теперь просто кухарка.

– Ты не задумывался, почему я не убралась? – наконец сказала я. – Может, потому, что я расстроилась? Потому что вчера никто – ни ты, ни дети – даже не попытались меня поддержать.

Борис откинулся на спинку стула, лицо перекосилось, будто я подсунула ему уксус.

– Вот только не начинай, Тома, – буркнул он раздраженно. – Не сегодня.

Он устало провел рукой по лицу, и до меня донесся резкий запах алкоголя – так вот какова истинная причина его мучений.

– Голова трещит, жрать нечего, кругом бардак. – Он окинул кухню брезгливым взглядом, словно впервые увидел этот хаос. – А ты с претензиями с утра пораньше. Хоть бы прибралась сначала.

– Голова… – повторила я, не веря своим ушам.

Мой муж. После шашней с любовницей. Жалуется мне на похмелье.

– Да, Тома, голова. Голова! – Он сжал виски пальцами, словно пытаясь выдавить боль.

– Может, не стоило налегать на спиртное… на деловой встрече? – отстраненно спросила я, голос звучал как чужой.

Боря только фыркнул.

– Я пашу как проклятый, имею право расслабиться! А прошу-то всего ничего – порядок, ужин и чтоб меня никто не пилил. Это так много?

– Разве я пилю тебя, Борь? – пожала я плечами. – Нет. И никакого бунта я не устраивала. Просто… расстроилась.

– Расстроилась она… – брякнул он и поерзал на стуле. – Не понравилась наша реакция – и что? Будешь теперь мстить? Вообще перестанешь убирать и готовить?

Он недовольно покачал головой. А я смотрела на него и думала, когда он перестал видеть во мне человека? Любимую жену?

Или всегда был эгоистом, а я, ослепленная любовью, не замечала?

Растворилась в быте, детях, заботе...

И проснулась слишком поздно.

– Не перекручивай, Борь… Я что, не могу один раз не помыть посуду?

– Ну попросил же, Том, – скривился он, – не начинай. Хозяйка ты хорошая, не спорю, ну не убралась – с кем не бывает. Никто не умер. Но ресторан, Тома… – покачал он головой, как будто объяснял прописные истины. – Это бабский каприз. Уймись. Ты в бизнесе ничего не понимаешь.

– Да почему ты так думаешь-то, Борь?

– Почему, почему? По кочану! – пробасил он, глядя на меня красными воспаленными глазами. – Опыта у тебя нет! И вообще… Ну давай вот честно: никому не нужны твои пельмени в горшочках и бабкина кулебяка! Прежде чем лезть в сметы, надо было обратиться ко мне. Я б тебе сразу дал полный расклад. Вон дочь умнее тебя – сказала верно: сейчас все прогорают, даже опытные рестораторы. Точки закрывают, терпят убытки. Очнись, Том! Алё! Тебе есть чем заняться. Или ты дома засиделась и заскучала от безделья? Мужа накорми в первую очередь, – велел, кивнув на холодильник, будто бы этого жеста было достаточно, чтобы я кинулась, как собачка, исполнять приказ.

Весь этот разговор испытывал мою выдержку на прочность.

Я сжимала кулаки, чувствуя, как гнев пульсирует в висках, но заставляла себя молчать. Он растаптывал мою мечту, а я наблюдала. Ждала.

Ждала, когда он проговорится.

Когда наконец сорвется и признается, что у него другая.

Но вместе с тем боялась.

Потому что его признание поставит точку.

Не будет больше семьи.

Будет развод. Дележка детей. Раздел имущества.

А я не знала, кто я без мужа.

Кто я без семьи. Я не знала свои права.

Мне нужно было проконсультироваться с адвокатом, ведь я не обманывалась насчет Бориса – он не будет играть честно и сделает всё так, как ему удобно.

Если захочет – вышвырнет меня из дома с голым задом.

С него станется.

Вон какую выволочку устроил из-за немытых тарелок...

Что же будет, когда дойдет до чего-то серьезного?

И прежде чем лезть на рожон, мне нужно было понять, куда ветер дует.

Я взялась за кофе и яичницу, но не для того, чтобы его обслужить. Вовсе нет. Я сделала это для себя – чтобы поесть самой, занять руки, приготовить завтрак для детей, которых в это раннее время можно было не ждать на кухне.

И я сделала этого для того, чтобы не смотреть Борису в глаза.

А он продолжал меня отчитывать.

– В общем, не к лицу тебе вести себя как девчонка на эмоциях. Возраст не тот, Том. Давай уже приходи в себя.

У меня похолодело внутри. Девчонка. Возраст. Он просто брал и загонял меня в рамки, формируя, как мягкую глину, по своему запросу.

Глава 7

Когда я закончила убирать кухню и проводила Максима в школу, поднялась в комнату к дочери. Она почему-то не выходила.

И это было странно.

Постучала, дверь открылась с тихим скрипом.

Комната была погружена в темноту, а шторы задернуты так плотно, что сквозь них даже не пробивался дневной свет, а дочка... лежала, укрывшись одеялом с головой, как будто пыталась спрятаться от всего мира.

Я хотела было снова закрыть дверь, рука уже потянулась к ручке, но тут она пошевелилась и подала голос.

– Мам, я немного приболела... Не переживай… Я посплю…

– Может, тебе принести что-то? – забеспокоилась я, тревога сжала горло. – Чай с медом? Таблетку?

Но Ульяна лишь слабо покачала головой, даже не открывая глаз.

– Ничего не надо, мне просто нужно выспаться.

Дверь я закрыла и стояла какое-то время в коридоре, прислушиваясь к тишине за дверью. Ничего не понимала.

Вчера была здорова, сегодня заболела.

Странное подозрение просачивалось внутрь, но я не могла на нем сконцентрироваться. Не могла, и всё тут.

Слишком погрузилась в свои проблемы, в свои тревоги, в свою боль. Мои собственные эмоции и переживания вытеснили всё остальное.

Да и время поджимало. Мне надо было ехать в салон к Марине, потом снова домой, чтобы переодеться, а затем на эту проклятую выставку.

На улице было по-осеннему пасмурно, моросил мелкий дождь. Листья липли к асфальту. Было зябко, пальцы мерзли даже в перчатках, а внутренняя дрожь не отпускала, будто меня трясло изнутри.

Не знай я, что это нервное, подумала бы, что заболела.

Но меня сжигала лихорадка другого рода.

От которой, увы, не было никакого лекарства.

Марина подняла глаза от стойки, где она давала указания администратору, и сразу всё поняла.

– Тамар... Ты как? – спросила она, идя мне навстречу со страдальческим лицом.

От ее сочувствия сразу захотелось позорно разреветься, но этого я себе позволить не смогла.

– Всё нормально, – ответила я машинально, стягивая пальто и подавая ей зонтик, который она тут же поставила сушиться.

Пальто убрала в шкаф, а потом повела меня к креслу, отвлекая банальными разговорами о погоде. В салоне пахло лаком и кофе. За стенкой работал фен, играло радио, бурлил гомон разговоров.

– Садись, – сказала она наконец, накрывая меня защитной накидкой, – что будем делать?

Наши взгляды встретились в отражении зеркала, и тут я не выдержала. Губа задрожала, и я прошептала тихо, еле-еле слышно:

– У Бори другая…

Думала, что Марина не услышала, она стояла не шевелясь, и единственное, что выдавало ее реакцию, это широко распахнутые глаза.

А потом…

Я ожидала, что она начнет ругаться, проклинать его на все лады, поливать грязью и требовать от меня конкретики, но она развернула мое кресло и обняла меня. Просто взяла и обняла, шепча на ухо:

– Том, он дурак, ой дурак, еще пожалеет, а ты, моя девочка, справишься. Всё будет хорошо.

Она отстранилась, погладила меня по волосам, и я поняла, что мне стало легче. Что именно сюда я бессознательно тянулась, а прическа была лишь предлогом. Как бы я ни храбрилась, мне было до тошноты дурно, больно, гадко. Невыносимо тяжело нести этот груз одной. Надо было поделиться.

И я рассказала всё. Под медленные, медитативные касания Марининых рук. В салоне было шумно, нас никто не слышал, это давало ощущение уединения, и я доверила ей всё, что случилось за последние сутки.

– И что ты будешь делать? – спросила она, расчесывая мои волосы.

– Пойду на эту выставку, надо вести себя как ни в чем не бывало, – повторила я ту мантру, которая казалась мне правильной.

– Я бы так не смогла, – вздохнула Марина, – я в свое время высказала всё в лицо, вышвырнула вещи… Ну, ты знаешь. Но ты, Том, умная, правильно, что не порешь горячку. С Балуевым твоим надо держать ухо востро.

Она закончила укладку. Откинула прядь от моего лба. Поправила еще одну. Выглядела я идеально. А вот внутри закручивался смерч. Я не знала, как выдержу публичное мероприятие.

Стоять рядом с Борей, выглядеть семьей, вести себя как обычно...

Как? Как это возможно?

Мелькала позорная, слабая мысль сказаться больной.

Но я ее откинула – Борю лучше не злить.

Как он там сказал, что делают умные женщины?

Использую оружие, которое он мне собственноручно выдал.

На прощание Марина снова меня обняла, потом сунула в руку визитку.

– Вот, позвони адвокату завтра же, не тяни, Том, мы не знаем, что задумал Балуев. Не хочу тебя пугать, но такие люди что угодно сделают. Перепишут дом на маму, дарственные оформят, и всё такое. Не переживай. У него не получится оставить тебя с голым задом. И ресторан мы еще откроем! Всё будет! Ты, главное, держись! И не вздумай его прощать – он ведь нагуляется и вернется домой как ни в чем не бывало. Мужики – они такие.

По дороге домой я всё думала о последних словах подруги.

Нагуляется и вернется? А мне – прощать? Ни за что.

Этого предательства я не перенесу. Не смогу уже жить с мужем как прежде. Всегда перед глазами буду видеть его с ней, а воображение дополнит картинку.

Дома, не успела я раздеться, как в холл влетел сын, почему-то без ветровки, а белая его рубашка была залита чем-то темным.

– Что случилось, сынок? – полетела я к нему, позабыв обо всем. – Ты на улице промок?

– Норм всё, мам, – буркнул он, так похожий на отца, с тем же отстраненным выражением и с этим вечным желанием уйти к себе, что так ранило меня.

– Но почему ты мокрый?

– Меня колой облили, – дернул он плечом, а потом начал срывать с себя рубашку, а сняв, бросил на пол, подхватывая рюкзак.

– Максим, – позвала я его, голос приобрел твердость.

А когда он обернулся, указала глазами на скомканную ткань.

– Не хочешь в прачечную отнести?

– Мам, ну ее же теперь только выбросить… – пробормотал он и понесся наверх, оставляя меня растерянно моргать.

Глава 8

Пробираясь сквозь толпу, я направилась к фуршетной зоне. Длинные столы с белоснежными скатертями ломились от изысканных закусок – в основном рыбных блюд. Официантки в серебристых платьях разносили шампанское. Повсюду мелькали журналисты с микрофонами, раздавались щелчки фотоаппаратов, звучали громкие названия компаний и впечатляющие цифры оборотов.

Было тяжело, не скрою. Я тысячу раз пожалела, что решила всё же пойти на выставку. Всю жизнь я говорила искренне, не играла, никого не обманывала, и сейчас этот вынужденный спектакль выкручивал мне все жилы.

Боря показал мне мое место – даже сюда мы явились по отдельности, и мне приходилось лавировать среди толпы и выискивать его крупную фигуру.

Когда наконец обнаружила его, сердце застыло в груди камнем, кожа покрылась липким потом, а пальцы впились в ремешок сумочки.

Но я вдохнула глубже и высоко подняла подбородок.

– Пришла? – Борис мельком глянул на меня. – Пойдем, познакомлю тебя с партнером и его женой.

В животе резко свело. Хотелось развернуться и уйти, но ноги несли меня вперед. Борис шагал уверенно, не замечая, что тащит меня как на буксире.

Я заметила пару у фуршетного стола. Женщина с кем-то говорила, а мужчина, высокий, статный, с благородной сединой, с улыбкой смотрел на нас. Чисто выбритое лицо, дорогой темно-серый костюм, взгляд с с высокомерной ленцой – всё в нем выдавало обеспеченного человека, который привык, что весь мир ему подчиняется.

Я заметила, как Борис преобразился: спина выпрямилась, пальцы автоматически поправили лацканы. Партнерство явно значило для него многое.

– Олег, это моя супруга Тамара, – представил меня Борис, властно распластав на моей спине широкую ладонь.

Еще пару дней назад этот жест дал бы мне ощущение защиты. Сейчас же мне хотелось дернуться, будто к коже приложили оголенный провод. Но я лишь заставила себя улыбнуться.

– Добрый вечер.

– Борис, наконец-то познакомлюсь с твоей супругой! – Олег широко улыбнулся, внимательные глаза обежали мою фигуру, остановились на лице. – Очень приятно.

– И мне, – пробормотала я, сохраняя на лице вежливую улыбку. Губы натянулись, уголки рта уже сводило от напряжения. Руки сжимали сумку так, что на ладонях оставались красные следы.

– Как тебе выставка, Борис? Неплохо, а? – спросил Олег, самодовольно обводя зал взглядом хозяина. – Даже мэр заглянул. И пресса. Говорил же – пиар решает. Поверь моему опыту.

– Однозначно. Осталось расшириться на всю страну, – пробасил Борис, и было видно, как тешат его собственные грандиозные планы.

– Расширимся! Я гарантирую. Наш стенд самый центральный. Сам видел, как народ налетает. Пресса сделает свое дело. Пусть фотографируют, пишут статьи. Пусть видят, кто обеспечивает страну качественной рыбой.

– Самой качественной, – заявил Борис, надувая грудь, как будто в самом деле был королем.

Он всегда был кичливым, но поистине царских замашек я за ним не замечала. Правду говорят – деньги портят людей. Я помнила его смышленым парнем, который всегда горел своим делом, и он хотел не просто заработать деньги, а именно победить соперника.

Но Стерлигов был его партнером… Почему же в глазах Бориса горел огонь соперничества? Я поняла это лишь, когда взглянула на его спутницу.

– Познакомься, – повернулся ко мне Борис. – Это Ангелина, супруга Олега…

Меня будто ударило под дых.

Мир мгновенно сузился до ее фигуры, а в ушах зазвенело так, будто кто-то ударил в колокол, а моя голова была внутри.

Ангелина. Так вот она какая, любовница моего мужа. Замужняя женщина.

Сейчас я видела ее вживую. Не смутный силуэт рядом с моим мужем. А стоящую в полуметре от меня.

Идеальное лицо с точеным носиком, белоснежные волосы и кукольная улыбка, обнажающая безупречные зубы. Казалось, кто-то годами лепил живой манекен – и добился холодного совершенства, лишенного души.

Но что-то нашел в ней Борис, да и муж ее, который лоснился весь от довольства, что обладает такой шикарной женщиной, выставляя ее напоказ, как коллекционный автомобиль или выигранный на аукционе предмет искусства.

Она будто сошла с глянцевых страниц модного журнала – ослепительная, уверенная в себе. Шелковистое платье песочного цвета облегало ее фигуру, подчеркивая каждый изгиб. Волосы, убранные в элегантную прическу, открывали длинную шею, вдоль которой играли светом длинные изумрудные серьги явно баснословной стоимости.

Я узнала ее мгновенно, но всё еще цеплялась за последнюю соломинку и надеялась – может, я ошиблась? Может, это не она?

Я просто не могла поверить, что муж способен на такой цинизм – представлять мне свою любовницу.

– Приятно познакомиться. Ее голос звучал сладко, но в нем явственно читалась надменность. Красивые красные губы растянулись в вежливой улыбке, но голубые глаза оставались холодными, как две льдинки.

– Борис столько о вас рассказывал… Тамара, могу я сделать вам комплимент? – Не дожидаясь ответа, она окинула меня оценивающим взглядом. – Для женщины с двумя взрослыми детьми вы выглядите прекрасно.

Я замерла, пораженная этой завуалированной грубостью. Словно она удивлялась, что мать двоих детей может быть стройной женщиной, а не дойной коровой.

Какая наглая лицемерка – спит с моим мужем и еще смеет меня унижать!

– Спасибо, – ответила я, сжимая бокал, чтобы скрыть дрожь в руках. – А у вас, Ангелина, есть дети?

Она посмотрела на меня так злобно, будто я уличила ее в преступлении. Кольнула меня острым взглядом.

– Нет, – бросила она сквозь зубы.

– Пока нет, – вмешался Олег, обнимая Ангелину за талию. – Но я уже себя обеспечил продолжением рода. Первая жена подарила мне троих наследников. А Ангелиночка… – Он взглянул на жену и сладострастно причмокнул губами. – У меня для любви.

Он сказал это громко, почти вызывающе, потом нагнулся и поцеловал Ангелину в щеку. Та рассмеялась звонко, но смех ее звучал фальшиво. И она чуть заметно отстранилась от мужа, а рука приподнялась, будто бы она хотела стереть влагу с щеки, а потом одумалась и сжала пальцы.

Глава 9

Я никак не могла взять в толк, что говорит мне муж. Он будто на иностранном языке говорил. Отрывисто. Холодно. Что-то непонятное. Не о нас. Да и он ли это? Разве это тот Борис, с которым я прожила два десятка лет?

Я заморгала, потрясенно качая головой в немом отрицании. Нет. Нет. Это всё не может быть правдой.

– Помалкивать?! – просипела. – Что ты такое говоришь, Боря?

– Что-что…

Он тяжело выдохнул, как будто разговор утомил его физически. И вообще, он предпочел бы быть не здесь, не со мной.

– Том… Не кипишуй. Ты же не будешь устраивать бабский скандал?

– Бабский…

Опять это слово. Откуда этот шовинизм? Он меня что, в отдельную касту отправил, причем низшую?

– Буду, Боря, еще как буду! – проговорила сдавленно. – Ты серьезно думаешь, что я с этим смирюсь?! Никогда!

– Не надо бросаться словами, Тома, – поморщился он, окинул меня с ног до головы настороженным взглядом. – Если ты умная баба, просто сделаешь вид, что ничего не было.

– Ты в своем уме? – вытаращилась я на него.

– Очень даже в своем. Это ты спустись с небес на землю. Все обеспеченные люди так живут, – произнес он кичливо и лениво пожал плечами. – Всё просто. Я содержу семью, а вы должны быть мне благодарны. Дети должны слушаться беспрекословно. А ты, Том… Ну, занимайся тем, чем обычно, – небрежно бросил он. – И всё будет в порядке.

– О каком порядке ты говоришь?! Как я могу закрыть глаза на твою измену? Или их было… Ты… – бормотала я, пытаясь осознать масштаб катастрофы.

Борис насупился, поглядел на меня исподлобья.

– Не надо прививать мне ложное чувство вины, Тамара. Я пашу как вол, и порой мне надо расслабиться. Так, как я хочу. А тебя не должно волновать, с кем и как я провожу свободное время…

– Свободное время… – повторила я машинально.

В висках застучало. Губы задрожали.

Он говорил всё это вслух. Без стыда. Без оправданий.

Брал и добивал меня, не жалея. Расписывая тот жизненный уклад, на который я не давала согласия!

А вот он, напротив, считал его правильным.

Пошатываясь, я прошла в гостиную, где, даже не зажигая свет, тяжело села на диван и уставилась в одну точку. Всё в этом доме было идеально – ни пылинки, ни одного валяющегося предмета. Всё на своих местах.

И оказывается, Борис считал, что я расплачиваюсь этой уборкой, готовкой, уходом за детьми за те деньги, которые он приносит в дом. Бартер.

Взаимовыгодное сотрудничество.

А как же родство душ? А как же рука об руку до гроба?

Как же любовь? Как же верность, которую он обещал мне в загсе?

Нет… Теперь он говорит, что ничего мне не обещал.

Что глупо было ждать верности.

Развлечения он ищет на стороне. А я должна молчать!

Борис подошел и остановился рядом. Я слышала его дыхание, и тошнота подступала к горлу.

Сколько… Сколько раз он позволял себе связи на стороне? Сколько раз так расслаблялся?

Когда это началось? Был ли он всегда таким или изменился под влиянием денег? Я знала, что не получу ответов на эти вопросы. Если спрошу, он просто скажет мне снова, что я должна быть умнее, то есть покажет мое место – сидеть и не отсвечивать.

Молча принимать правила игры, установленные им.

Я до рези в глазах зажмурилась и сжала пальцы на коленях, как будто пыталась превратиться в ничто или вылететь из собственного тела, которое пульсировало болью.

Только знала – не получится.

Мне придется прожить это, пережить… и… выжить…

А еще чувствовала, что если и были связи в прошлом, то мимолетные, ничего не значащие, которые он так скрывал, что я ничего не замечала.

Изменился он недавно, и вряд ли дело не в Ангелине.

Интуиция орала, что дело именно в ней.

Она что-то большее…

– Том…

– Что, Борь? – выдохнула я слабым голосом и дыхание задержала – будто боялась дышать одним с ним воздухом, будто он отравил его гадкими миазмами своих измен.

– Скажи хоть что-то.

– Что сказать? Ты уже всё решил и дал мне расклад. Ты взял и переписал за нас нашу историю, как будто у меня нет права голоса. Что ж, я поняла это еще тогда, когда ты отказал мне в праве на мечту… И не надо закатывать глаза, – произнесла я сухо, увидев его реакцию. – Да, Борь, теперь я еще больше хочу свой ресторан, а еще, знаешь… Я хочу развод.

– Что? – Он уставился на меня так, словно не ждал никакого иного исхода, кроме терпеливого принятия его измены.

– Ты слышал. Я не смогу жить с тобой больше. После нее не смогу. Как ты… Как ты можешь, Борь? Она же замужем! – не выдержала я, хоть и обещала себе не спрашивать про Ангелину.

Но как?! Как можно сдержаться, когда тебя изнутри разрывает от желания докопаться до сути? От потребности понять, почему тебя взяли и променяли на другую…

В сущности, понять было несложно – она красавица, видная, яркая, но… Она замужем! Я нутром чуяла, что здесь есть что-то еще.

– Да, она замужем, и это не поменяется, – протянул Борис, тем самым заставляя меня от удивления расширить глаза. – А я тебе о чем толкую, Том? Зря ты волнуешься. Никто не собирается разбивать семьи. Это просто… просто…

– И что же это? – сощурилась я и увидела в нем смятение. Ведь дать приличное название двойному адюльтеру он явно не мог. – У вас с Олегом контракт, а ты спишь с его женой! Как ты мог, Боря? Как ты до этого дошел?

Если до этого он сохранял спокойствие, то сейчас почему-то напрягся, нервно провел ладонью по голове. Глаза метнулись в сторону. Заходил по гостиной широкими шагами. И до меня дошло, что не всё так спокойно в Датском королевстве.

Не всё у них гладко. И не всё под контролем.

И я поняла – он боится. Но чего?

– Боря, во что ты ввязался? – прошептала я, и руки задрожали, а внутри расползалось что-то темное.

От дурного предчувствия сжалось сердце.

Он шагнул ближе, и я едва не вскрикнула – так резко он схватил меня за руку и дернул вверх, чтобы стояла лицом к лицу. И если раньше я обожала это чувство своей хрупкости рядом с большим и сильным мужчиной, то сейчас его сила пугала.

Глава 10

Встав у окна, я вгляделась в темноту. Во дворе резко зажглись фонари. Взгляд выхватил фигуру Бориса Он открывал калитку, кого-то впуская.

Я прикрыла глаза. Под веками вспыхнули оранжевые пятна.

Внутри росло непонимание, перемешанное со злостью. Она вспенивалась, поднималась по пищеводу, обжигая горло как кислота.

Меня трясло оттого, что нас прервали. Именно тогда, когда я наконец собралась с духом. Когда была готова бороться. Но вместе со злостью во мне бился страх неизвестности.

Кто мог прийти к нам в такой поздний час?

В такое время приходят только с дурными новостями. Как тогда в нашу старую квартиру ввалилась свекровь и упала на колени. Завыла, сказав, что отец Бори умел в Мурманске от сердечного приступа. Умер, так и не увидев внука.

Сердце сжалось. Тревога накрыла. Я обняла себя, вцепилась в плечи, вдохнула. Глубоко. Еще. Но не помогло. Не получалось успокоиться.

А потом... просто пришлось...

Сначала я услышала звук мужских шагов. Борис возвращался от ворот. И кто-то шел рядом с ним.

Я метнулась в холл… и застыла.

Ничто не могло подготовить меня к тому, что я увидела.

Борис поддерживал Ангелину.

Любовница мужа. В нашем доме. Уже это само по себе было бы ужасом. Но я даже не успела испытать его, потому что оцепенела от ее вида.

Босая. Вся в крови. Она едва стояла на ногах и шаталась, вцепившись в моего мужа.

Порванное на груди платье. Окровавленный нос. Размазанная тушь. Взлохмаченные волосы.

Ее избили. И очень сильно.

Она смотрела на меня. А у меня в голове мелькали вопросы. Кто это сделал? И почему она здесь?

И тут же пришли ответы, настолько очевидные, что не надо было даже спрашивать: Борис предупреждал, что Олег опасный человек. Страшный. И он явно узнал об измене жены. И наказал ее.

А она сбежала. И не нашла ничего лучше, чем искать убежище у любовника.

Не успела я спросить ни о чем, как Борис позвал:

– Тамара…

И голос такой, будто ржавым гвоздем по стеклу провели.

– Ангелина останется здесь, – а это он сказал уже тверже.

Она вздернула голову, как испуганный зверек, которого загнали в угол. Посмотрела на Бориса. Потом на меня.

Надменность, которой она сочилась на выставке, исчезла.

Видимо, была стерта тяжелым кулаком. На ее место пришел дикий, инстинктивный страх за свою жизнь.

Все всё понимали.

Любовники проиграли. Их раскрыли.

Я смотрела на них с со странной отстраненностью. Будто всё происходило не со мной.

Вот мой муж, который только что объявил мне об измене. Вот его избитая любовница, которая не нашла ничего лучше, чем прибежать к любовнику, будто имела на это право. Будто это что-то само собой разумеющееся – и ей больше некуда пойти.

А может… правда некуда?

Но постойте – при чем тут я?

Я – жена. Законная.

И что, должна терпеть это? Подстилку мужа? Принимать в моем доме?

– С какой стати? – В горле стоял ком, но я проглотила его и заставила себя говорить спокойно.

– Что? – Борис моргнул, будто не понял.

Но он всё понял. Просто продолжал верить, что его власть в этом доме непреложна. А я буду беспрекословно слушаться.

– Ты не можешь позволить ей остаться, – произнесла я медленно сквозь бешеный стук сердца. – Она должна уйти. Сейчас же.

Борис сжал кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев. В нем разгоралась ярость, которая меня пугала.

Но я не двигалась с места и стояла на своем.

Она должна уйти!

– Ты не понимаешь… – прохрипел он.

– О, я прекрасно понимаю, – мой голос звенел. – Ты боишься Олега. Вы оба его боитесь. Но я-то при чем?

Ангелина застонала. Качнулась… и осела на пол как скошенная.

Я не успела даже вскрикнуть, как Борис уже подхватил ее.

Одним движением поднял на руки, словно тряпичную куклу, и понес в гостиную.

– Не смей… – выдохнула я, но он меня не услышал.

Он положил ее на диван – на мой диван, который я так долго выбирала. С любовью. Бежевый велюр мгновенно пропитался пятнами. Кровь растеклась по обивке. Потекла вниз – на ковер, на мой новый ковер…

Я стояла в дверях, вцепившись в косяк, не веря, что это происходит наяву.

Это был мой дом. Мое гнездо. Моя территория.

И он принес в него грязь. Кровь. Позор.

Я глядела на пятна как загипнотизированная, и где-то в глубине души привычно шевельнулась мысль – придется всё отмывать. Найти, чем чистить, найти средство, которое спасет обивку…

Годы услужения въелись под кожу.

А потом… во мне взметнулась ярость.

– Как ты смеешь?! – Я рванулась вперед как сжатая пружина. – Как она посмела сюда прийти?!

Мои пальцы сжались в кулак, и я ударила Бориса по плечу.

Он обернулся – и вдруг в его взгляде мелькнула ненависть.

– Это ты… – Борис выпрямился. Его лицо исказилось, брови сошлись на переносице, глаза налились яростью. – Это ты показала ему?!

– Что?.. – Я отпрянула, не понимая, о чем он.

– Не делай вид! – рявкнул он. – Ты показал фото Олегу! Я видел! Ты разговаривала с ним на выставке и решила слить нас!

– Борь, ты с ума сошел? – прохрипела я, пытаясь отступить. – Я не стала бы… Да когда бы я успела?!

– Врешь! – Он шагнул ко мне. – Ты решила отомстить?! Хотела, чтобы он всё узнал и начал действовать! Поздравляю, Тома, ты добилась! Ты довольна?! – Он пошел на меня, а я – назад, пока не уперлась спиной в стену. – Ты не представляешь, что ты натворила!

– Боря, остановись, – выдохнула я. – Ты пугаешь меня.

– Боишься?! – его голос стал хриплым, почти срывался. – И правильно! Надо было думать, когда открывала рот!

Он резко рванул меня за руку. Я вскрикнула – и в следующее мгновение полетелa по полу, как брошенная кегля.

Боль пронзила тело как разряд тока. Я не поняла, как ударилась, но почувствовала: рука ушла под неестественным углом, запястье хрустнуло.

Глава 11

– Папа… – заговорил Максим, в глазах читалась паника.

– Иди к себе в комнату! – рявкнул Борис, и его голос прокатился по гостиной, как раскат грома.

Сын вздрогнул всем телом, резко втянул голову в плечи, будто отец не крикнул, а ударил его. Но он отступил. Метнулся назад, к лестнице, не решаясь ослушаться.

Я лежала на полу, не в силах пошевелиться.

Каждая мышца в правой руке горела огнем, будто в ней не было живого места. Когда я перевела на нее взгляд, то похолодела – рука была неестественно выгнута, пальцы подрагивали, но не слушались.

Меня охватил жуткий стыд, от которого тело покрылось коркой озноба и стянуло кожу, до боли натягивая ее на кости.

Стыд даже не от того, что Борис ударил меня.

Нет. От этой ситуации я была просто в шоке.

А стыд оттого, что дети видят, как мать с вывернутой рукой лежит на полу, а отец никак не реагирует. Будто она посторонняя женщина, кто-то наподобие бомжихи, к которой не хочется прикасаться, дабы не подцепить заразу.

Я не хотела искать оправдания мужу. Не хотела придумывать причины его поведения, мол, он ошарашен, он не знает, как поступить, он растерялся. Я просто знала, что он не бросается мне помогать, потому что не хочет.

Он не чувствует даже вины. Ему всё равно.

И в этот момент последние чахлые ростки любви к нему погибли без надежды на возрождение.

– Меня тоже прогонишь, папа? – спросила Ульяна, не боясь смотреть отцу в глаза.

На бледных щеках ярко проступил румянец, глаза гневно сверкали, а губы были сурово поджаты.

Она рухнула на колени рядом со мной так резко, что колени ударились об пол с глухим стуком.

– Мам… – Ее голос дрожал, звучал тонко, по-детски беспомощно. – Мамочка, ты слышишь меня? Мама, ты можешь встать?

– Не трогай ее, это опасно, можно навредить, – коротко сказал Борис.

Он молча стоял поодаль.

Не бросился помочь, просить прощения, он ничего не сделал, а ведь никогда! Никогда не трогал меня и пальцем! Да, был строг, суров, а с недавних пор и жесток. Но ни за что в жизни я не могла бы предположить, что он поднимет на меня руку.

Такие поступки делят жизнь на до и после. Правда, в нашем случае жизнь поделилась пополам, когда он завел любовницу на стороне.

Ту самую, из-за которой он себя вел так неадекватно. Стал совсем не похожим на человека, которого я знала и любила столько лет.

– Сама разберусь, – дочь лишь огрызнулась. – Опыт работы с травами имеется!

Но ко мне она обратилась гораздо мягче:

– Мам, попробуй пошевелить рукой…

Она осторожно ощупала мое запястье, провела вдоль предплечья, замерла на локте.

Я вскрикнула. Облизала прокушенную губу.

Тело охватила мелкая дрожь. Виски пульсировали тупой болью, и с каждым ударом сердца мир перед глазами расплывался, как старая выцветшая фотография.

– Перелом, – прошептала она потерянно, – мама, у тебя сломана рука… серьезно сломана.

Я хотела ответить, но в этот момент услышала хриплый голос Ангелины:

– Боря… он… он найдет меня здесь…

Борис резко развернулся к любовнице. Лицо, еще секунду назад искаженное злостью, теперь выражало… тревогу.

– Никто тебя не тронет, – пробормотал он, поправляя окровавленные волосы на ее лбу, сел рядом и притянул ее к своему боку.

На наших глазах.

Ульяна замерла. Ее пальцы сжали мое плечо так сильно, что стало больно.

– Папа, – сказала она тихо, но он обернулся, – что ты делаешь?

– Ульяна, не лезь! – рявкнул Борис, но Ульяна не отступила.

Она медленно поднялась, выпрямив спину.

– Ты ударил маму, – констатировала она, – и привел какую-то женщину в дом…

Ангелина застонала, прижала ладонь к разбитому рту.

– Боря… – ее голос дрожал, – я не могу… скажи ей уже…

– Тихо, потом, – прошептал он, не глядя на нее, он смотрел на Ульяну.

– Папа… – она снова заговорила, голос дрожал. – Почему она здесь?

Борис не ответил. Его лицо напоминало маску.

– Ты же не мог… – голос Ульяны дрогнул. – Ты не мог ударить маму просто так. Значит… она… она вас застала и ты ее ударил? А кто… Кто избил эту женщину? И что вы должны мне сказать?!

Она обернулась к Ангелине, впервые по-настоящему разглядывая ее.

Борис резко поднял голову.

– Уля, хватит вопросов! Сейчас не время!

– Что значит, не время? Как я могу молчать? – перебила она, и теперь в ее голос впервые прорвалась боль. – Ты никогда… никогда не поднимал на нас руку. Ни на меня, ни на Макса. Никогда. А теперь… Как я могу не спрашивать? Ты что? Уходишь к ней? Кто она?

Она замолчала, не в силах договорить.

Ангелина закашлялась, прижала руку к груди.

– Мне… плохо… надо в больницу… Боря, помоги…

Борис бросился ощупывать ее, забыв обо всем.

– Мама, – растерянно прошептала Ульяна и вернулась ко мне. – Мам, больно? Ты потерпи, я зафиксирую, как смогу. А потом вызову скорую. Тебе надо в больницу.

Она побежала в комнату, а вернулась с каким-то перевязочным материалом.

Мягкая ткань скользнула по моей коже. Ульяна ловко обернула ее вокруг моей руки, затягивая ровно настолько, чтобы зафиксировать, но не причинить лишней боли. Ее пальцы дрожали почти незаметно, но я чувствовала эту мелкую вибрацию сквозь ткань.

Она упорно смотрела в сторону, будто на стене за моей спиной было что-то невероятно важное. Губы ее были плотно сжаты, нижняя слегка подрагивала.

А я... я не могла поднять глаза. Не могла смотреть ни на ее сведенные от напряжения брови, ни на свою скрюченную руку, которая теперь казалась чужим, бесполезным придатком. А потом я услышала:

– Боря, скажи ей, скажи сейчас, кто я…

Ульяна подняла голову. Она впилась взглядом в Ангелину. Их глаза встретились. Что-то происходило между ними. Я не понимала что, но меня это пугало.

– Я хотел, чтобы это произошло иначе, – начал Борис, вздохнул, потом резко выдохнул. – Ульяна, эта женщина – твоя настоящая мать.

Глава 12

Мы вчетвером вошли в приемное отделение частной клиники, двери которой всегда были гостеприимно распахнуты для обеспеченных клиентов. Здесь наша семья бывала десятки раз: проходили осмотры, сдавали анализы, получали нужное лечение.

Раньше эти светлые кресла, приятный глазу антураж, кадки с цветами по углам давали ощущение уюта, сейчас же я жалела, что мы не оказались в обычной муниципальной больнице с равнодушными врачами.

Где никто не смотрит с немым испугом в глазах.

Где бы нас никто не знал и не стал бы задавать неудобных вопросов.

Сейчас же администратор за стойкой побледнела при виде нашей компании, и ей даже изменила профессиональная улыбка, когда она увидела Бориса с окровавленной женщиной на рукой и меня, которую дочь поддерживала за плечи.

Наверняка мы казались людьми, пережившими катастрофу.

Вот только я знала – катастрофа еще только надвигается.

Бориса же ничего не смущало, он, как всегда, вел себя как хозяин.

— Палату! Срочно! Женщине нужна медицинская помощь! Лучших врачей! Быстро! – рявкнул он, и этого было достаточно, чтобы медицинский персонал засуетился и бросился исполнять приказ.

Я молча, с болью в сердце, наблюдала, как бережно он стиснул Ангелину в объятиях. И тогда я, наверное, впервые увидела в этом мужчине ту самую нежность, которой он меня никогда не одаривал, будто я недостойна ее.

Или… будто он просто был неспособен ее ко мне испытывать. Тоска на секунду охватила меня, а потом она сменилась болью в руке. И непроходящей тревогой о том, что будет дальше.

Но больше всего меня волновало то, как быть с дочерью, которая сейчас действовала как робот. Она помогала мне. Она шла рядом, поддерживала, она требовала помощь и нам.

Не так, как отец, а спокойно, по-деловому. И будто бы даже не обратила внимания на то, как он без единого взгляда в нашу сторону исчез за дверью отделения в сопровождении услужливой медсестры.

Но ее взгляд был холодным, а сама она казалась статуей без чувств и эмоций. И в эту минуту мне стало страшно. Хотелось достучаться до нее. Догнать Бориса, закричать на него, спросить его, что же он наделал! За что так жестоко поступил с дочерью. На этом фоне отступали даже собственные переживания, которые казались ничтожными по сравнению с тем, что сейчас испытывает Ульяна.

У меня разрушилась семейная жизнь, меня предали и унизили.

А вот у нее просто мир напополам раскололся, и не было никого, кроме меня, чтобы собрать его заново. Вот только я не знала, позволит ли она мне это.

Ее взгляд, который она упорно отводила, когда я пыталась всмотреться ей в лицо, говорил о том, что она меня избегает. Тогда как должна искать во мне поддержку.

Неужели она злится на меня? Конечно, злится. Ведь считает, что я ее предала.

Воздух между нами был густым от напряжения. Буквально потрескивал. И казалось, даже доктор, который пришел в кабинет, куда нас отправили, почувствовал себя неуютно.

Его глаза за стеклами очков перебегали с меня на Ульяну, и он вроде хотел спросить нас о чем-то, но, к счастью, вспомнил, что он профессионал, и начал осмотр.

– Сейчас посмотрим, – пробормотал он привычным мягким голосом.

Коснулся пальцами руки, и ее прострелило болью. Я прикусила губу, чтобы не вырвалось ни звука.

– Перелом со смещением, серьезный, – заключил врач. – Кто накладывал повязку?

– Я, – подала голос Ульяна. – Я тренер по спортивной гимнастике. У меня есть опыт.

– Хорошо, – кивнул доктор, – вы правильно сделали. А что…

Он посмотрел на меня. Вопрос повис в воздухе, и я уже понадеялась, что доктор его не задаст, но всё же слова прозвучали:

– Скажете, что случилось?

От волнения сжало горло. В голове вспышкой пронеслось то, что произошло в доме. В моем родном доме, где я никак не ожидала жестокости и агрессии. Где я чувствовала себя в безопасности, как нигде.

Я всё еще не могла поверить. И принять то, что сделал со мной муж.

– Так всё же: как это случилось? – повторил вопрос врач. Его взгляд был спокойным, профессиональным, но в то же время в его тоне сквозило сочувствие, которое прорывалось в мою израненную душу через броню.

Мы с Ульяной переглянулись. По ее взгляду я не поняла, чего она хочет: чтобы я скрыла факт агрессии Бориса или, наоборот, смело заявила о случившемся.

Что это было? Вспышка ярости? Или он всегда ненавидел меня и просто перестал притворяться?

Холодные пальцы врача снова коснулись запястья, возвращая меня в реальность, где не было простых ответов.

Я отвела взгляд, уставилась в стену.

– Упала, – произнесла твердо, переводя на него взгляд. – Я упала.

Он даже не моргнул. Спорить не стал. Просто кивнул и поднялся со стула.

– Я оставлю вас. Распоряжусь выделить вам палату. Потом вернусь. Если надумаете зафиксировать травмы, скажите. Вам это может пригодиться.

– Да, спасибо, – всё, что я могла сказать.

Хотелось, чтобы он поскорее ушел. Несмотря на боль в руке. Несмотря на то, что я знала о необходимости сделать медосвидетельствование на случай того, что заявлю на Борю в полицию. Несмотря на всё это я хотела только одного – остаться с дочерью наедине. И ничего кроме этой потребности сейчас не имело значения.

Доктор прикрыл дверь и вышел, и кабинет погрузился в тишину.

– Мама... – Ульяна перевела на меня взгляд и спросила хрипло: – Что происходит?

Веки сами захлопнулись, а в горле словно застрял раскаленный гвоздь. Глотать было больно, говорить невозможно.

Но я должна была.

– У твоего отца другая. Та самая. Она замужем. И ее муж, мы с ним познакомились на выставке, партнер папы, узнал об измене. И избил ее. Я не знаю подробностей. Она просто ворвалась к нам в дом в таком виде… А Борис... – Голос надломился. – Он почему-то подумал, что это я рассказала.

– Почему? – выдавила из себя Ульяна.

Она сидела напротив с широко распахнутыми глазами.

– В тот вечер, когда после ужина отец уехал, я поехала за ним… И я увидела его с Ангелиной на террасе ресторана. Они целовались. И я… сделала фото. Отец знал о том, что я его сделала. Я сама ему показала. И он решил, что я на выставке показала это фото Олегу.

Глава 13

Не успела я ничего спросить, как он бросил трубку. Как будто считал само собой разумеющимся, что я тут же побегу исполнять его требования. Как дрессированная собачка, которая привыкла выполнять команду “ко мне”.

Как это он это сказал!

“Поднимайся в хирургию”.

Будто даже не предполагал, что я могу не подчиниться.

Но нет!

Я не пойду. Не стану покорно выполнять его приказы. Это время прошло. Во мне поднялась буря, ярость, смешанные в ядерный коктейль. Потому что я поняла, что не хочу больше подчиняться. Не хочу делать то, что он хочет, вернее, требует.

Не хочу, и точка.

Голова кружилась, но я терпела. Терпела боль. Потому что должна была бежать. Сейчас же. Пока Борис не спустился за мной сам. Мне бы только добраться до выхода и вызвать такси, а там я доеду до любой другой больницы, где мне окажут помощь и снимут побои.

Я рванула к выходу из кабинета, но едва переступила порог, как сильная рука вцепилась мне в плечо.

– Куда собралась?

Грубый голос Бориса заставил заледенеть на месте. Я дернулась, но он жесткими пальцами впился мне в плечо, затаскивая обратно в палату. Дверь захлопнулась с глухим стуком.

– Пусти! – голос сорвался на хрип. Я отчаянно дернулась, но он всем телом перекрывал выход.

– Ты совсем охренела? – гаркнул мне в лицо. – Куда ты собралась с переломом?!

– Куда угодно! Подальше от тебя! – Я впилась в него злым взглядом, но он даже не моргнул.

– Решила поехать в другую больницу? – сощурился Борис, оценивая меня пытливым взглядом. – Врач сказал, ты заявила, что упала. Так и будет. Поняла?

Губы сами собой дрогнули в кривой усмешке.

– То есть ты пришел не извиняться. Не помочь. Не узнать, как я. Ты пришел заткнуть мне рот.

– Правильно, Тома. Говоришь умные вещи. Не стоит выносить сор из избы.

– Какой избы?! – тихо спросила я, не позволяя себе скатиться в истерику. – Ты привел любовницу в наш дом. Привез ее сюда. В клинику, где все знают нашу семью. Носишь на руках, как принцессу, а ко мне пришел только затем, чтобы я тебя прикрыла?

– Ты не заслужила другого отношения. Ты даже не представляешь, что ты натворила! Ты всё испортила! – прошипел он, прижимаясь ко мне вплотную. – Если бы ты не решила слить то фото, Олег бы ничего не узнал! Теперь с экофермой можно попрощаться! И не факт, что Олег не пойдет дальше! Ты нас всех подставила! Так что радуйся, что отделалась только рукой!

В глазах потемнело. Он не жалел. Он продолжал мне угрожать. Обвинять меня. И не видеть ничего зазорного в том, что натворил. Выдержка дала сбой.

– Как ты можешь... – слова застряли в горле. – Я ничего не делала. Хочешь верь, хочешь нет, но я ничего не сливала твоему партнеру. И в том, что сделка не состоится, ты можешь винить только себя. Ты закрутил роман с женщиной, которая замужем за человеком, с кем ты хотел вести бизнес. Так чего ты ждал? Чем ты думал? И ты вообще в курсе, что твоя Ангелина уже втерлась в доверие к Ульяне! За нашими спинами! Она наплела ей, что не бросала ее в детстве! Но кто тогда писал отказную?!

Борис отпустил меня, отступив на шаг. Помрачнел.

– Ульяна взрослая. Сама решит, с кем общаться. Она имеет право знать свою настоящую мать.

Я отшатнулась, не веря тому, что слышу.

– Ты… И ты позволишь?! Так легко простил ее за то, что она сделала… Видимо, очень любил ее. И любишь до сих пор… А как же мы, Боря? Эти годы для тебя ничего не значат?

Он холодно усмехнулся, смерив меня отсутствующим взглядом.

– Почему же? Совсем-то из меня монстра не делай. Если будешь вести себя нормально – ничего не изменится.

– Буду вести себя нормально? Ты еще смеешь ставить мне условия? – проговорила я тихо. – Нет, Боря. Мое мнение не изменилось. Я хочу развод! После всего, что ты сделал, другого выхода я не вижу.

Сначала он молчал, а потом хрипло рассмеялся.

– Развод? – он медленно шел на меня, заставляя меня отступать к стене. – Как ты вдруг заговорила, Тома. И что ты же будешь делать, а? Где жить?

Его ладонь шлепнулась на стену рядом с моей головой.

– Где угодно – лишь бы подальше от тебя!

– Гордая стала? Дура ты, Тома! Я тебя не гоню. Можем жить, как жили. А если уйдешь – будешь нищей. Поняла? Я тебе ничего не отдам. Останешься без денег и без детей. Поняла?

Я не отвечала. Просто смотрела в эти глаза – чужие, неживые, жестокие. Где-то там, за этой непроницаемой маской, должен был быть он. Тот, кого я любила.

Но его больше не существовало.

Борис резко развернулся, распахнул дверь и позвал врача:

– Здесь требуется помощь!

Врач с обеспокоенным лицом оказался в палате уже через несколько секунд.

Борис небрежно кивнул в мою сторону:

– Моя супруга останется в клинике. Можете ею заняться.

У меня в голове всё еще стояли угрозы мужа, когда он покинул палату, даже не попрощавшись, а доктор повел меня в другую, чтобы наконец заняться моей многострадальной рукой. Я ушла и думала, как же сильно моральная боль преобладает над физической, ведь я видела, как из руки торчит кость, но боль проходила по касательной, а вот сердце кровоточило, и казалось, кто-то с особенной жестокостью отрывает от него куски.

Наконец мы оказались в палате, где всё уже было готово для медицинских манипуляций. Меня положили на кушетку. Рядом крутились медсестры, врач надевал перчатки. Когда он подошел, я поймала его взгляд.

– Пожалуйста, мне надо вам кое-что сказать… – прошептала я, слова продирались сквозь болезненно сжатое, сухое горло. – Это очень важно. Я не упала. Он… на самом деле он толкнул меня. Я хочу… снять побои, как полагается…

Врач нахмурился, огляделся. Его взгляд за стеклами очков был полон сострадания, но также в нем сквозило и снисхождение.

– Я понимаю… – сказал он со вздохом. – Понимаю, ситуация неприятная. Но давайте отложим этот разговор. Сейчас первостепенно заняться вашей рукой.

– Но потом… потом нельзя будет сделать нужные фотографии… – Я попыталась поднять покалеченную конечность. – Мне нужно зафиксировать ее в таком виде.

Глава 14

Борис

Когда спихнул врачу Тому и вернулся в палату Ангелины, злость внутри уже не просто кипела. Она пульсировала в висках, гнала кровь, сосуды чуть не лопались.

Мы с Ангелиной так и не успели обсудить ситуацию. Пока суть да дело – оформление, размещение в палате, там меня и мысль накрыла, что благоверная может сбежать. Пришлось вниз бежать, чтобы перехватить ее и научить уму-разуму, приказать, чтобы сидела и рыпалась, свое место знала!

С одной бабой разобрался, теперь настал черед другой, из-за которой вся эта каша и заварилась!

Ангелина лежала на койке, переодетая в больничную ночнушку и халат, свернувшись калачиком, и утирала слезы. Глаза опухли, губы потрескались, на скулах багровели кровоподтеки, волосы так и оставались спутанной массой. Еще вчера это была лощеная, безупречная, дорогая баба, теперь же она превратилась в жалкий кисель.

Я захлопнул дверь так, что стены задрожали. Сейчас она у меня получит по первое число!

– Ну что, довольна? – наехал я на нее с порога. – Вот объясни мне, ну и на хрена было переться на эту террасу?! Я же сказал – всё должно быть шито-крыто. Нет, тебе надо было перед всей Москвой покрасоваться! Нежностей телячьих захотелось!

Я ведь в тот вечер на террасе не собирался устраивать спектакль. Но она подошла, заглянула в глаза так, как умела только она, и сказала, что мы уже почти победили и надо отпраздновать победу.

Меня охватила эйфория, и я дал слабину. Забыл, чем рисковал. Надо было не поддаваться!

Но в случае с бывшей я порой терял ориентиры. У нее надо мной была странная власть: ведь понимал, что надо держаться подальше, а как на ней руки Олега видел, в зверя превращался.

В собственника. Просто хотел забрать свое!

Ангелина так и села, уставилась на меня, ее остекленевшие глаза расширились от шока.

– Что?! Ты серьезно, Боря?! Ты решил всю вину на меня спихнуть?! – возмутилась она. – Это ты был неосторожен! Если твоя курица-жена смогла проследить за нами, значит, ты сам дал ей повод! И плохо ее контролировал! Я-то откуда знала, что она вообще додумается за нами поехать, сделать фотки и показать Олегу?!

– Курица?! – прошагал я до нее и навис, сверля взглядом. — Это нас теперь распотрошат, как тушек!

– Думаешь, я не знаю? – вскрикнула она, захлебываясь очередной порцией слез. – Ты это мне говоришь? Ты посмотри на меня! Мне надо будет делать пластическую операцию!

– Успокойся! В гробу она тебе не понадобится! Ты вообще соображаешь, что нам грозит?! – я перехватил ее за плечо, заставил повернуть голову ко мне. – Олег не остановится. Что он сказал насчет меня? Что? Говори!

Она всхлипнула громче, попыталась вывернуться.

– Он… ничего, Боря… Ничего! И это хуже всего! Он просто сказал, что всё знает, а потом… пришли его люди… Эти мордовороты! Он сидел в кресле, курил и смотрел… Он просто смотрел, как они меня бьют! По лицу. По ребрам. Я думала, они меня убьют, Боря…

– Но не убили же, – отрезал я холодно, отпуская я. – Но убьют точно, если узнают всё. И тебя, и меня. Поэтому напряги свои никчемные мозги и вспомни, что сказал твой муж. Что он собрался делать?

Она накрыла лицо ладонями, и я снова услышал плач.

– Посмотри на меня! – Она убрала руки, и я увидел ее перекошенное от слез, изуродованное лицо. – Я больше никогда… никогда не смогу вернуть себя. Я больше не буду красивой…

– Какая же ты дура, Лина! – рубанул я ладонью воздух. – Думаешь о своей морде, когда нас могут прикончить к чертовой матери! Надо что-то придумать…

– Что? Что придумать? Ты мужчина, ты должен меня защитить, – заныла она. – Я пришла к тебе за защитой, за помощью, а ты орешь на меня! Обвиняешь! В чем я виновата? В том, что люблю?

Любит она… Почему всем бабам нужно обязательно приплетать чувства? Мы классно кувыркались с ней в постели, и я думал, что она поумнее будет и понимает, что к чему. Просто я не люблю делиться. Что мое, то мое. Но это ни хрена не любовь.

– А я чем занимаюсь?! – рявкнул на нее. – Сижу тут у тебя как пес. А ты за спиной действуешь. Зачем к Ульянке полезла? Куда тебя понесло?

– Но она моя дочь, – промямлила она, – я всего лишь хотела познакомиться…

– Познакомиться она хотела. Все эти годы, значит, тебе насрать было, а тут…

– Не насрать! Мне не насрать было! – она завертела головой, но я только хмыкнул, зная, какую беззаботную жизнь на Лазурном берегу вела эта мать-кукушка. – Я просто..

– Молчала бы уже, – прикрикнул я на нее, и тут стерва в ней ожила.

– Ты как вообще со мной разговариваешь? Если привык воспитывать и строить свою клушу-жену, то знай – со мной этот номер не пройдет! Я себя уважаю!

– Смешно, – фыркнул я, смерив ее небрежным взглядом, ее бравада казалась жалкой. – Эта, как ты говоришь, клуша воспитала твою дочь и еще родила мне сына. Побольше уважения.

– Уважения? Ха! А где твое уважение, милый, а? – заерничала она, противно искажая голос. – Когда ты ее швырял по дому и руки ломал, где оно было?

– Мы это обсуждать не будем, ясно?! – пригрозил я, проводя ладонью по лицу, будто пытаясь стереть с него картину, как швырнул Тамару об пол. И дети… Которые видели всё… А им такое видеть не нужно…

Но она сама заслужила! Нечего было нарываться! Я сорвался, нервы, с кем не бывает? Нечего из этого раздувать трагедию. И уж точно не Ангелине комментировать наш брак с Томкой.

Я отвернулся. В палате повисло глухое молчание, нарушаемое только ее всхлипами и моим тяжелым дыханием. За стеной кто-то разговаривал, а у меня внутри было четкое ощущение, что для нас уже пошел обратный отсчет. Стоял посреди этой дорогой палаты и не понимал, как так всё полетело к черту. Короткая интрижка, которая просто разбавляла досуг, превратилась в грандиозную катастрофу.

Я ведь думал об Ангелине все эти годы. Ну конечно, вспоминал. Как иначе? Она же мать моей дочери. Думал, да… Только вот не с нежностью. Сначала это была ярость, кипящая, концентрированная, которая не покидала, пока работал, жил, строил свою империю.

Глава 15

– Ульяна… – позвала я дочь осипшим голосом.

Она замерла. Взгляд метнулся ко мне, но задержался лишь на секунду.

– Мама, как ты? – спросила она спокойно, слишком ровно. Как медсестра, случайно зашедшая ко мне в палату, а не родная дочь.

Сердце кольнуло. Но я понимала: это не равнодушие, а броня. Ей проще спрятаться за холодной заботой, чем выдать боль.

И я не могла требовать от нее иного.

Главное, что она здесь. И это уже хороший знак.

– Мам?

Она подняла глаза, и я застыла, ужасаясь от ее вида. Бледная, тени под глазами, скорбные складки у носа. А глаза… пустые-пустые. Она даже выглядела старше.

Сердце сжалось от того, как плохо моей девочке. И мне нестерпимо захотелось прижать ее к себе, погладить волосы, шепнуть слова утешения.

Руки сами потянулись к ней, но пальцы лишь судорожно сжали край простыни.

Ведь я знала – она не позволит.

– Я…

Как я? Рука ныла – тупо, назойливо. Стоило шевельнуться, и эта тянущая тяжесть отдавала в плечо и шею. Голова всё еще плыла, в висках гудело, будто под кожей протянулись провода. Но сильнее всего давило сердце. Я вырастила ее, а теперь она ведет себя как чужая. Будто я пустое место.

– Пить хочу…

– Сейчас…

Она молча взяла бутылку, с тихим плеском налила в кружку, наклонилась ко мне. Я попыталась подняться сама, но резкая вспышка боли перебила дыхание, в глазах потемнело. Губы скривились, я тяжело задышала. Даже кружку воды не могу поднять без помощи…

Я не привыкла быть такой… Всегда была сильная. Всегда бегала вокруг всех, заботилась. А теперь дочь заботилась обо мне – и каждый мой жест беспомощности напоминал ей, как отец ломал мне кости. Вот что жгло сильнее боли.

– Аккуратно, – тихо сказала она и подсунула ладонь мне под лопатки. И я поняла вдруг, что она пытается сохранить дистанцию, чтобы у нас даже взгляды не пересекались.

Она была рядом вроде, но вместе с тем так далеко. Как еж, свернулась в колючий клубок.

– Давай, мама, – Ульяна приподняла мою голову, поднеся ко рту кружку с прохладной водой.

Я сделала несколько мелких глотков, чувствуя, как жидкость обжигающе-холодной струйкой стекает в пустой желудок. Сжала зубы. Тошнота подкатила к горлу, но отступила.

Когда напилась, Ульяна поставила кружку на тумбу, помогла мне сесть удобнее. Я оперлась на подушки, неуклюже ловя равновесие левой рукой. Без правой руки тело потеряло баланс. Казалось чужим. Не моим будто.

Придется привыкать…

Дальше дочь помогла мне подняться и добраться до туалета, благо санузел находился в самой палате. Терпеть уже не было мочи. Я не испытывала стыда, нет, да и Ульяна не показывала неприязни.

Скорее, всё это напомнило мне те дни, когда я сама выхаживала ее после операции на колене. Тогда она не могла встать без посторонней помощи, а я держала ее под руки, носила еду, поддерживала словом, старалась вытянуть из отчаяния. Ведь та травма закрыла ей путь в большой спорт.

Мы пережили это вместе.

И сейчас она помогала. Но тогда ее травма сблизила нас. Моя же, наоборот, отдалила.

– Я тебе еды принесла, – сказала Ульяна, открывая холодильник. Достала три контейнера: в одном я увидела запеченное мясо, в другом – греческий салат с сыром фета, в третьем – картофельное пюре. И отдельно, в бумажном пакете, круглый бородинский хлеб, еще хрустящий. Тот самый, из пекарни, куда я всегда ходила.

– Ты сама всё приготовила? – спросила я, глядя, как она ставит контейнеры на стол.

– Ну да, – Ульяна пожала плечами, но немного покраснела. – В больнице, даже в этой, кормят отвратительно.

– Спасибо, – проговорила я, растроганная этой заботой.

Она кивнула, отвернулась, чтобы положить еду на тарелку. Делая вид, что это всё ерунда. Но на самом деле это была не просто еда. Это был хрупкий мостик через ту пропасть, что зияла между нами.

Пока Уля уходила разогреть еду, я оглядела палату. Светло-зеленые стены, зашторенное окно, раковина. Всё чисто, стерильно, без лишних вещей. Хорошая палата, одиночная. Я должна бы чувствовать себя здесь спокойно. Но спокойствия и в помине не было.

Каждый скрип двери заставлял вздрагивать. Каждый шаг в коридоре – задерживать дыхание. Я не могла расслабиться в ожидании прихода Бориса. Эта палата была не убежищем, а скорее, тюремной камерой. В больнице, где мой муж подкупил весь медперсонал.

Но хуже всего были мысли о детях. Ульяна сейчас рядом, а Максим? Мысль о нем сверлила мозг дрелью. Кто его успокоит? Кто объяснит? Он же видел... видел, как отец...

Я сжала кулаки. Нет, здесь нельзя оставаться. Даже если врачи будут против. Даже если придется сбежать.

Мне нужно к сыну.

Когда Ульяна вернулась, я сразу спросила:

– Как Макс? С ним всё в порядке?

Она поставила на тумбочку тарелку с мясом и салатом, пододвинула ко мне.

– Всё нормально, – бросила она. – Не переживай. Я бабушке позвонила, сказала, чтобы она приехала за ним присмотреть. Хотя за кем там смотреть? Он здоровый лось, сам разберется, не маленький. Ешь, мама, – сказала ровно, садясь на стул рядом.

Я взяла вилку, неловко перехватила ее левой рукой. Пальцы дрожали. Положила в рот кусочек мяса.

Волнение мешало наслаждаться вкусом пищи.

– Бабушка? И что ты ей сказала?

Ульяна посмотрела на меня с упреком. Без слов было ясно: она не дура, знает, как беречь бабушкино больное сердце.

– Конечно же, неправду. Я знаю, что бабушку нельзя волновать. Просто сказала, что ты в больнице, что упала…

– Упала… – я медленно кивнула, понимая, что эта ложь становится официальной версией. Горький привкус растекался во рту. – А отец? Ты виделась с ним?

Мы обе знали, о чем я на самом деле спрашиваю.

Если бы она пошла к нему, то встретила бы ее.

Ульяна резко втянула в себя воздух. В глазах полыхнула злость.

– Нет. И не собираюсь, – голос ее зазвенел. – После всего… я не могу.

Глава 16

Грубый голос выдернул меня из сонного забытья. Я вздрогнула и резко распахнула глаза. Сердце ухнуло вниз, а потом забилось где-то в горле.

Боря нависал надо мной с перекошенным лицом, заслоняя собой весь свет. Весь воздух словно выкачали из палаты. Я вжалась в подушки, не в силах пошевелиться. Пальцы сами сжали простыню.

Зачем он здесь? Это не к добру.

– Тамара, пошевеливайся, – повторил он раздраженно, будто я тут как на курорте разлеглась, а он устал ждать.

– Ты же хотел… чтобы я оставалась в больнице, – попыталась я возразить, усаживаясь с трудом.

Гипс тянул вниз, а рука тут же заныла.

– А теперь хочу, чтобы мы поехали домой. Ты же можешь идти? – уточнил спокойно, но под его немигающим взглядом я съежилась.

Значит, так? Сначала бросил меня, а теперь снова вспомил? Всё решил за меня и просто ставит перед фактом?

Как бы не так!

– Если я и поеду, то тогда, когда сама решу, – произнесла с нажимом, собрав волю в кулак. – Ульяна пошла как раз узнать, когда меня смогут выписать.

Я резко замолчала, сжав губы. Словно сама себя поймала на ошибке. Зачем я сказала про Ульяну? Зачем сказала, что она что-то узнает? Я не хотела говорить ему про снимки, которые смогут доказать его насилие.

И сколько вообще времени я проспала? Минут десять? Пятнадцать? Неужели Ульяна до сих пор не вернулась?

Борис лишь небрежно махнул рукой, губы дернулись в холодной усмешке.

– Врач на экстренной операции, Тамара. Ульяна его не дождалась. Я ей объяснил, что мы сами со всем прекрасно разберемся и доедем домой без ее помощи.

Меня будто ударили в солнечное сплетение.

– Ты… ты отправил ее домой? Говорил с ней? – вырвалось у меня, горло перехватило.

– А что такого? – пожал он плечами. – Да, отправил. У нее дела. Надо собираться на соревнования. А я сам могу позаботиться о тебе.

– Позаботиться, – процедила я сквозь зубы и с силой, через боль, подняла свою загипсованную руку. – Ты уже “позаботился”, – ядовито бросила.

– Хватит, Тома! – Его голос зазвенел металлом, терпение у Бори явно было на исходе. – Это всё можно обсудить и дома. Я позову медсестру, чтобы она помогла тебе собраться, а сам пойду к врачу. За выпиской, – рыкнул коротко со сжатой челюстью.

В моей голове что-то щелкнуло, мысль пронеслась четко и ясно. Я попыталась вспомнить, когда Борис вообще интересовался какими-либо медицинскими документами. Никогда. Для него это было скучной формальностью, которую он всегда перекладывал на меня. Почему же он так заботится об этой выписке? Я прищурилась, пытаясь поймать его взгляд, а внутри всё сжалось от неприятной догадки.

– За выпиской? – повторила я. – Или ты хочешь еще раз убедиться, что он поддержит твою версию? Ту самую, про “несчастный случай”? Про то, что я “упала”? – сказала ровно, но в голосе прорезался лед.

Борис громко, с явным раздражением вздохнул. Затем он качнулся на каблуках, принял расслабленную позу, засунув руки в карманы брюк, пытаясь выглядеть невозмутимым.

– Тамара, ты снова начинаешь? Ладно, давай-ка я расскажу тебе, как всё будет. Понятно и по пунктам.

Он сделал паузу, чтобы убедиться, что я его слушаю. Взглядом скользнул сверху вниз.

– Мы сейчас поедем домой. И продолжим жить точно так же, как жили раньше. И ты забудешь обо всем, что тут было. И особенно ты забудешь об Ангелине. Ты меня поняла?

Я неосознанно сильнее вцепилась в простыню. У меня волосы встали дыбом. В ушах зазвенело от нахлынувшей смеси шока и невероятного возмущения.

– Ты в своем уме, Боря? – выдохнула я, и голос мой дрогнул уже не от страха, а от неподдельной ярости. – О чем ты вообще говоришь? Как я могу это забыть? Как я могу просто взять и сделать вид, что ничего не произошло? Стерпеть твою измену? Проигнорировать то, что эта женщина пришла к нам в дом, не заботясь о твоей жене и детях…

Я не смогла договорить, Боря резко меня перебил:

– Тамара, ты меня не слушаешь. Я же сказал, меня всё полностью устраивает.

Он сделал шаг вперед, присел на край кровати. Его голос стал заискивающим, а во взгляде мелькнула было нежность, которая пугала больше, чем прежняя агрессия.

– Ты идеальная жена. И хозяйка. Прекрасная мать моих детей. Ангелина… это просто пустяк. Ничего не значащая ошибка. Глупость, о которой нужно забыть.

Он посмотрел на меня с укоризной, будто это не он изменил мне, а я развела скандал на пустом месте.

– Том, подумай, неужели ты действительно готова похерить двадцать с лишним лет брака, нашу семью, наш дом, всё, что мы строили, из-за какой-то мимолетной интрижки?

Я слушала его и не верила. Это же надо так нагло всё вывернуть, так обесценить мои чувства. Сделать вид, что это я виновата, а не он. В висках застучало, по телу разлилась ярость. Жгучая, липкая, такая, что я еле сдерживалась, чтобы не сорваться.

– Это ты всё похерил, Боря! – Я впилась в него ледяным ненавидящим взглядом. – Это ты всё испортил! Унизил меня! Дети всё видели! Ты носился со своей любовницей по больнице, как с писаной торбой, пока я умирала от боли, а теперь хочешь, чтобы я просто заткнулась и сделала вид, что всё в порядке? Этому не бывать! Ни за что!

Борис не моргнул. Не отвел взгляда. Его лицо застыло, все наигранные эмоции с него разом слетели, осталась только холодная, каменная уверенность.

– Уверена? – спросил он пугающим шепотом. – Не надо спорить со мной, Тамара. Я тебе предлагаю выход. Альтернатива тебе не понравится. Выбор на самом деле прост. Либо всё будет так, как я сказал. – Он сделал паузу, давая словам проникнуть в в мой мозг и угнездиться там. – Либо ты пойдешь по миру. Без гроша. Без детей.

От его шепота по коже пробежали мурашки, и стало холодно. Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не издать ни звука.

После этого наступила тяжелая, давящая тишина. Она была такой громкой и звенящей, что у меня заложило уши, а в палате будто совсем не осталось воздуха.