Развод в 45. Я выбираю т(с)ебя

Глава 1

Я никогда не думала, что услышу это от него. Никогда.

Максим стоит передо мной, высокий, уверенный, сжимающий пальцы в кулак. Его губы сжаты в тонкую линию, в глазах — раздражение, нет, даже злость.

— Давай без истерик, Аня. Всё. Мне это надоело. Я ухожу.

Словно выстрел в упор. У меня перехватывает дыхание, но я стою. Просто стою и смотрю на него, как на чужого человека.

— Куда? — мой голос звучит хрипло, почти неузнаваемо.

Он усмехается. Горько. Презрительно. Так, словно я — надоевшая обуза, лишний груз.

— К другой. Она моложе. Она интереснее. С ней я чувствую себя… — он делает паузу, отводит взгляд, будто даёт мне время самой дорисовать картину, — живым.

Живым. А со мной? Со мной ты что, умер?

— Аня, пойми, мне надоело это всё. Обыденность, рутина, твои бесконечные разговоры о доме, работе, каких-то проблемах. Ты даже смеяться разучилась. Ты видела себя в зеркале? Когда ты в последний раз выглядела… женственно? — его голос звучит почти спокойно, но каждое слово — нож.

Я медленно сажусь на край дивана. В груди — пустота.

— То есть ты решил, что я уже не женщина? — спрашиваю я, не узнавая собственный голос.

Максим вздыхает, устало потирает виски.

— Я решил, что я не хочу больше так жить. Мне не двадцать, Аня, и не тридцать. Я не хочу проснуться через десять лет и понять, что окончательно закопал себя в этой серости. Я ухожу.

Он произносит это твёрдо, без сомнений. Как будто подписывает приговор.

— А Алина? — я хватаюсь за последнее, за что могу. — Она твоя дочь, Максим! Ты подумал, как это ударит по ней?

Его губы кривятся.

— Она взрослая девочка. Она поймёт. Или не поймёт — мне уже неважно.

Я закрываю глаза. О Боже. Неужели это тот же человек, с которым я делила жизнь двадцать лет?

— Когда ты соберёшь вещи? — спрашиваю глухо.

— Уже собрал. Я не хотел устраивать сцен. Я просто… хотел сказать тебе лично.

Он делает шаг назад, разворачивается к двери. В последний момент замирает, бросает через плечо:

— Не делай из этого трагедию, Аня. Всё проходит. Ты справишься.

Я слышу, как захлопывается дверь.

Только спустя минуту понимаю, что не дышу.

Я зажмуриваюсь и накрываю лицо руками. Не могу дышать, не могу думать, не могу поверить, что это реальность. А потом, как будто кто-то переключает плёнку в голове, я снова вижу Максима. Не этого чужого, холодного мужчину, а того, кого я полюбила.

Мы познакомились летом, на море. Мне было двадцать три, ему двадцать семь. Я тогда чувствовала себя принцессой, даже не принцессой — королевой. Высокие волны набегали на песок, а я, наивная, вошла в воду, даже не заметив, как стало глубже. Волна накрыла меня, унесла чуть дальше, и я испугалась, забила руками по воде.

И вдруг — сильные руки. Он вынырнул передо мной, ухватил за запястье, подтянул к себе, а потом поднял и понёс к берегу, как в старых фильмах. Я вцепилась в его плечи, сердце бешено стучало.

— Ты что, утонуть решила? — его голос был насмешливым, но глаза — тёмные, сосредоточенные, волевые.

Я помотала головой, едва отдышавшись.

— Просто не рассчитала…

— Да уж, — он поставил меня на песок, не спуская рук с моей талии. — Теперь будешь рассчитывать?

Я не смогла ответить. Тогда, в тот момент, он был для меня героем, спасителем. Самым сильным, самым надёжным. А потом начался роман — страстный, яркий. Прогулки по вечернему пляжу, смех, поцелуи под луной. Мне казалось, что так будет всегда.

Я верила в него. Верила в нас.

А теперь?

Теперь он ушёл.

Я брожу по квартире, как призрак. Просторные комнаты, дорогая мебель, всё это всегда казалось мне крепостью, нашей совместной жизнью, выстроенной по кирпичику. Но сейчас – просто стены, хранящие запах его одеколона и следы его присутствия.

На низком столике из тёмного дерева – ваза из муранского стекла. Мы привезли её из Венеции. Максим долго торговался с продавцом, смеялся, уверенный, что возьмёт своё. Я тогда восхищалась им – его силой, его умением брать от жизни всё. Подруги завидовали: «Тебе с ним повезло, он настоящий мужчина, надёжный».

Я провожу пальцами по обивке дивана – мягкая замша, кремового оттенка. Когда-то мы выбирали его вместе, спорили, какого цвета должны быть подушки. В итоге он настоял на своём, как всегда. И мне это нравилось. Я любила в нём эту уверенность, этот хищный напор.

В шкафу его рубашки висят, идеально выглаженные. Он никогда не позволял себе выглядеть неряшливо. Даже дома – дорогие футболки, спортивные костюмы от брендов, которые я не могла себе позволить без него.

На туалетном столике – золотая цепочка, мой подарок на первую годовщину. Тогда он рассмеялся и сказал: «Ты хочешь пометить меня, как свою собственность?» Я смеялась в ответ, а теперь стою и смотрю на неё, как на реликвию ушедшей жизни.

Глава 2

Я провожу руками по лицу, стараясь прийти в себя, стереть с него всё, что может её насторожить. Выхожу в коридор.

Алина стоит у двери, сбрасывает кроссовки, встряхивает длинные волосы. Усталая, красивая – вся в него. Тот же взгляд, тот же упрямый изгиб губ.

— Что ты так смотришь? — она морщит лоб. — Всё нормально?

Я приподнимаю уголки губ в каком-то подобии улыбки.

— Да. Просто задумалась.

Она закатывает глаза, проходит вглубь квартиры, бросая сумку на пуфик.

— Опять, — бормочет, и в этом одном слове – вся её раздражённая нежность, подростковая привычка не придавать значения тому, что происходит за пределами её мира.

Её мир ещё цел. Мой – уже нет.

— Ты ела? — спрашиваю, просто чтобы сказать хоть что-то.

— Перекусила по дороге, — Алина пожимает плечами, не глядя на меня. Достает из сумки телефон, листает что-то, явно погружённая в свою жизнь.

Я смотрю на неё – высокая, стройная, с легкой небрежностью в каждом движении. Совсем взрослая. Совсем чужая.

— Как в универе?

— Да нормально, — опять этот равнодушный тон.

Она идет на кухню, открывает холодильник, заглядывает внутрь. Я следую за ней, чувствуя, как между нами натянулась тонкая, почти незримая, но ощутимая преграда.

— А у тебя как день прошёл? — спрашивает она, но больше из вежливости, чем из настоящего интереса.

Я хочу сказать: «Твой отец заявил, что уходит от нас», но вместо этого отвечаю:

— Ничего особенного.

Она кивает, достает бутылку воды, делает глоток. Несколько секунд тишины.

- Не знаешь, когда папа будет дома?

Сердце снова заходится в острой тревоге.

- Нет, а что такое?

- Он обещал нас с ребятами на дачу завести.

Я сжимаю пальцы, пытаясь удержать выражение лица нейтральным.

— Он не говорил мне об этом, — отвечаю осторожно.

Алина бросает на меня быстрый взгляд.

— Ну ладно, я сама ему позвоню, — говорит она и снова смотрит в телефон.

Мир рушится, но она этого не видит. Для неё всё ещё по-прежнему: есть папа, который сдерживает обещания, который отвезёт её на дачу, который всегда был рядом.

Я хочу сказать ей правду прямо сейчас. Разбить её иллюзию, как разбита моя.

Но она слишком спокойно перелистывает что-то в ленте.

— Мам, с тобой точно всё нормально? — вдруг спрашивает Алина, нахмурившись.

Я резко выпрямляюсь, будто меня застали на месте преступления.

— Да, конечно, — мой голос звучит почти ровно. — Просто устала.

— Ага… — Она смотрит чуть дольше, чем обычно, словно пытаясь разгадать, что не так. Но потом, к счастью, отворачивается. — Ладно, я к себе.

Она выходит из кухни, и я слышу, как закрывается дверь её комнаты.

Я остаюсь одна.

Склоняюсь над столешницей, упираясь ладонями в холодный мрамор.

Максим обещал. Максим всегда держал слово.

Но не на этот раз.

Я стою, глядя в точку, пока в квартире не воцаряется тишина. Алина в своей комнате — наверное, уже лежит с телефоном, листает соцсети или болтает с друзьями. Для неё этот день ничем не отличается от сотен других.

А для меня — стал концом жизни, которую я знала.

Я беру стакан, наливаю воды, но даже не пью — просто держу его, чувствуя, как стекло холодит пальцы.

Максим обещал.

Обещал, что я всегда буду для него единственной.

Обещал, что семья — это навсегда.

Обещал, что его слово — закон.

Теперь его слово — приговор.

Я резко ставлю стакан на стол.

Пытаюсь взять себя в руки, но внутри всё равно скребётся паника. Алина собирается ему звонить. Узнает правду не от меня, а от него. От Максима, который, скорее всего, скажет это легко, без лишних драм: «Мы с мамой решили расстаться».

Как будто это было “мы”. Как будто я решала.

Я выхожу из кухни, направляюсь в сторону её комнаты. Нужно сказать первой. Не тянуть. Не дать Максиму возможность исказить правду.

Я же поднимаю руку, чтобы постучать, но вдруг слышу её голос.

— Пап, привет!

Сердце падает куда-то в пятки.

Она уже звонит ему.

Глава 3

Я застываю перед дверью, пальцы так и остаются поднятыми для несостоявшегося стука.

— Ты во сколько домой будешь? — спрашивает Алина. — Мы же завтра на дачу собирались.

Я слышу её голос, и он… обычный. Спокойный. Полный доверия.

Мне кажется, что проходит целая вечность, хотя на самом деле — всего несколько секунд.

— В смысле? — её голос меняется, становится настороженным. — Ты не сможешь?

Тишина. Потом:

— Ну, понятно… — в её интонации появляется напряжённость. — А когда тогда?

Ещё пауза. Длиннее.

— Что значит, «не знаю»? — в её голосе звучит недоумение. — Пап, ты же обещал.

Я сжимаю кулаки. Готовлюсь к тому, что будет дальше.

— Да нет, ты не волнуйся, я не обижаюсь, просто… просто странно, — голос Алины звучит тише. — Что-то случилось?

Я прикрываю глаза.

Вот он, этот момент.

Сейчас Максим скажет.

Разобьёт её мир так же, как разрушил мой.

В груди поднимается волна гнева. Я хочу ворваться внутрь, выхватить у неё телефон, сказать ему, чтобы он хотя бы сделал это по-человечески.

Но вместо этого слышу, как Алина выдыхает:

— Ладно… ну, потом поговорим… да, пока.

Щелчок.

Тишина.

Я делаю осторожный шаг назад. Если она сейчас выйдет, я не уверена, что смогу спрятать выражение лица.

Но дверь не открывается.

Я слышу только, как она садится на кровать.

Тишина.

А потом… лёгкий вздох.

Глухой, короткий. Почти неслышный.

Но я знаю этот вздох.

Я слышала его, когда в школе её подруга отвернулась от неё ради кого-то другого.
Слышала, когда она получила плохую оценку, хотя готовилась ночами.
Слышала, когда она первый раз по-настоящему разочаровалась.

И сейчас я слышу его снова.

Алина ещё не знает всей правды.

Но внутри неё уже поселилось предчувствие.

Я стою в коридоре, боясь пошевелиться.

Кажется, если сделать хоть один шаг, если даже просто выдохнуть слишком резко, всё рухнет окончательно.

За дверью тишина. Потом я слышу, как Алина снова делает этот едва уловимый, но такой знакомый вздох.

Я хочу открыть дверь. Хочу зайти, сказать ей… что? Что она права, что-то действительно случилось? Что её отец, её непоколебимая, надежная стена, вот-вот объявит, что уходит?

Но я не двигаюсь.

Потому что стоит мне сказать одно слово — и всё изменится.

Я хочу верить, что у меня ещё есть время.

Что есть ещё хотя бы несколько часов, пока Алина останется в своём мире, где папа просто устал, просто забыл, просто что-то не договаривал.

Что у меня есть ещё один вечер, прежде чем я увижу в её глазах боль, которая уже поселилась во мне.

Я делаю шаг назад. Ещё один.

Захожу в свою спальню и закрываю дверь.

Прислоняюсь лбом к прохладному дереву, сжимаю кулаки.

Максим не решился сказать.

Но это не значит, что он передумал.

Я не знаю, сколько времени просто стою у двери. Минуту? Десять? Больше?

Наконец заставляю себя отойти. Прохожу вглубь спальни, сажусь на кровать.

Телефон в руке тяжёлый, как камень. Максим не написал ни слова. Ни объяснений, ни попытки смягчить удар.

Конечно, зачем? Он всё сказал мне в лицо. Чётко. Жёстко. Без сомнений.

Я опускаю голову, стискиваю пальцы.

Когда-то он держал меня за эти самые руки.

«Аня, не бойся».

«Я всё решу».

«Я всегда буду рядом».

Я сжимаю зубы. Это было в другой жизни. В той, где мы ехали вдвоём в старой машине, где его рука лежала на моей ноге, где мы мечтали, строили планы, смеялись над тем, как глупо звучат наши фамилии вместе.

В той, где я была для него единственной.

Я поднимаю голову.

Максим решил, что всё кончено.

Что он скажет дочери, когда, наконец, решится?

Что он скажет всем тем, кто годами смотрел на нас, как на пример?

Что он скажет, когда поймёт, что поспешил?

Потому что он поймёт.

Я заставлю его понять.

Глава 4

Я не сплю.

В темноте часы на прикроватной тумбе светятся циферблатом, отмеряя секунды, минуты, часы. 02:13. 03:47. 04:22.

Я ложусь на спину, потом на бок, закрываю глаза, но мысли не отпускают. Они заполняют голову, как вода заполняет тонущий корабль.

Максим.

Беременность.

Его руки на моём животе, когда он прислушивался к движениям Алины.

— Ты чувствуешь? — шептал он, прижимая ладонь, тепло, крепко. — Она толкнулась. Господи, Ань, это же чудо!

Он был так счастлив. Бросался с работы, чтобы успеть на УЗИ. Покупал крошечные носочки, а потом задыхался от восторга, когда впервые взял её на руки.

— Посмотри, какие у неё пальчики. Такие крохотные, но уже цепляются за меня.

Был ли это тот же человек, который сегодня заявил мне, что я ему больше не нужна?

Я сажусь в кровати, держусь за голову.

Думай о другом.

Я заставляю себя вспомнить, как Максим работал.

Как жил ради нас.

Он не был богатым, когда мы только поженились. Мы снимали крохотную квартирку, спали на старом продавленном диване, экономили на еде, чтобы накопить на первый взнос за жильё.

А потом… Потом он начал подниматься.

Работал без выходных, поздно возвращался, был измотанным, но никогда не жаловался.

— Я не могу позволить, чтобы ты во всём себе отказывала, — говорил он мне. — Ты должна жить хорошо, понимаешь?

Он скупал для меня платья, украшения, свозил в Париж на нашу годовщину, купил эту квартиру — просторную, с огромными окнами, чтобы я могла встречать рассветы с чашкой кофе.

Максим всегда был добытчиком. Сильным. Надёжным. Тем, кому завидовали мои подруги.

«Тебе повезло», — говорили они.

«Да», — отвечала я, улыбаясь.

Но разве я тогда думала, что когда-нибудь он станет чужим?

04:53.

В груди снова поднимается боль. Я встаю, выхожу в коридор, опираюсь о дверной косяк.

Дом спит.

Алина, моя девочка, ничего не знает.

Максим где-то там. С этой.

Я закрываю глаза.

Я никогда не думала, что встречу рассвет вот так.

В одиночестве.

Утром я стою на кухне, так и не смогла заснуть. Делаю кофе. Дочь выходит на кухню, когда я уже поставила чайник. Взъерошенные волосы, заспанные глаза.

— Утро, — зевает Алина, прислоняясь к дверному косяку.

— Доброе, — отвечаю и тут же чувствую, как странно это прозвучало.

Она смотрит на меня внимательно, чуть щурится, словно пытается разглядеть то, что я скрываю.

— Ты не спала? — спрашивает она, проходя мимо меня к холодильнику.

— Конечно, спала. — Я слишком поспешно отвожу взгляд.

— Мам. — Она оборачивается, опираясь ладонями о столешницу.

Простое слово, но в нём уже спрятан вопрос.

Я делаю вид, что занята — насыпаю в чашку кофе, беру ложку. Но внутри всё сжимается.

— Вчера… — начинает она осторожно, будто боится спугнуть ответ. — Что-то случилось?

Я чувствую её взгляд на себе, но не могу поднять глаз.

— С чего ты взяла?

— Ну, вы с папой... — она запинается, словно подбирает слова. — Странные.

Я стискиваю зубы.

— Он что-нибудь сказал тебе? — голос звучит ровно, почти безжизненно.

— Нет, как и ты…— медленно тянет она. — Но у меня такое чувство…

Пауза.

— …что вы что-то от меня скрываете.

Я резко поднимаю взгляд. Наши глаза встречаются. По спине пробежал липкий холодок, будто меня взяли с поличным.

Её лицо — ещё такое юное, открытое, но в нём уже читается тревога.

— Мам, скажи честно, — тихо говорит Алина. — Он уходит?

Я не сразу нахожу голос.

— Алина…

Она уже всё понимает. Я вижу это по её глазам — слишком серьёзный, сосредоточенный взгляд, напряжённые плечи, чуть поджатые губы. Так она обычно выглядела перед сложными экзаменами. Или когда боялась услышать то, что не хотела знать.

— Я знала, — внезапно говорит она.

У меня внутри всё сжимается.

— Что ты знала?

Она отводит взгляд, словно собирается с духом, потом резко говорит:

— Что у него кто-то есть.

Воздух выходит из лёгких, как при сильном ударе.

— Почему ты… — голос предательски дрожит, — почему ты так думаешь?

Алина нервно сжимает руки в кулаки. Я замечаю, как побелели костяшки пальцев.

Глава 5

Я открываю рот, но понимаю, что не знаю, что ответить. Потому что когда-то я бы действительно не поверила.

— Значит, ты знала, — я произношу медленно, словно пробую эти слова на вкус. Горько.

Алина отводит взгляд.

— Догадывалась.

— Догадывалась? — Грудь сдавливает так сильно, что трудно дышать. — И молчала?

Она молчит, а внутри меня нарастает буря.

— То есть ты видела, как он врёт! Видела, как он прячется с этим телефоном, и даже тогда… даже тогда ты ничего мне не сказала?!

Алина прикусывает губу.

— Мам, я…

— Ты понимала, что происходит, но решила, что мне лучше оставаться в неведении?! Ты пожалела меня, да? Решила, что я такая жалкая, что даже не заслуживаю знать правду?!

— Нет! — она резко вскакивает, лицо покраснело, дыхание сбилось. — Да, я видела кое-что, но я не могла быть уверена! Я не знала, как сказать!

— Как сказать?! Да просто, Алина! Просто взять и сказать!

— Как ты сейчас? С криком?! — её глаза сверкают. — Как будто это моя вина?!

— А чья?! — слетают с губ слова, и я тут же жалею о них.

Алина делает шаг назад, словно я её ударила.

— Ты серьёзно?..

Я зажмуриваюсь, провожу руками по лицу, пытаясь справиться с этой болью, но она живёт во мне, раздирает на куски.

— Прости… — выдыхаю, но уже поздно.

— Ты думаешь, мне не больно?! — в её голосе надрыв, ей хочется плакать, но она упрямо держится. — Ты думаешь, я не хотела сказать?! Да я боялась! Боялась, что ты тоже мне не поверишь! Что скажешь, что я что-то не так поняла!

Я хватаюсь за спинку стула, чтобы не упасть.

— Я бы… Я бы поверила…

— Да? А когда? Когда уже стало поздно?

Тишина.

Она дрожит, тяжело дышит. В глазах столько боли, что мне хочется её обнять, сказать, что это не её вина. Что я просто… не знаю, как справиться со всем этим.

Но она делает шаг назад.

— Знаешь, мама… — её голос уже тише, но в нём такая усталость, которой не должно быть у девочки в её возрасте. — Я не хотела, чтобы всё так было.

Она разворачивается и уходит к себе, оставляя меня в кухне одну.

Я хватаюсь за стол, закрываю глаза, но слёзы всё равно находят путь.

Я стою посреди кухни, слушая, как за Алининой дверью воцаряется тишина.

Хочу пойти за ней. Постучать. Обнять. Сказать, что я всё понимаю, что я не сержусь, что мне просто слишком больно, чтобы сразу отреагировать правильно.

Но не двигаюсь.

Я устала.

Одинокая кружка с остатками холодного кофе, крошки на столе, шорох за дверью — наверное, Алина пытается себя чем-то занять, чтобы не плакать.

Я снова вижу перед собой её лицо. Этот взгляд. В нём столько обиды. Столько разочарования.

Я думала, что это я предана. Что это моя жизнь раскололась.

Но у Алины тоже мир рухнул.

Я опускаюсь на стул и закрываю лицо руками.

Не знаю, сколько так сижу. Может, пять минут, может, час.

В какой-то момент встаю и иду к её двери. Поднимаю руку, чтобы постучать…

Но так и застываю.

Она не хочет меня видеть. Ещё не готова.

Я медленно опускаю руку.

— Прости… — выдыхаю так тихо, что, наверное, даже сама себя не слышу.

А потом разворачиваюсь и иду в спальню.

Не знаю, как нам пережить этот день.

И все остальные, что придут за ним.

Глава 6

Я стояла посреди квартиры, слушая, как щёлкает дверной замок. Алина уехала на дачу с отцом. Теперь в доме было тихо. Слишком тихо.

Максим увёз её. Как будто ничего не изменилось. Как будто он по-прежнему часть этой семьи.
И ведь да — он отец. У него остаётся это право, этот статус, который я не могу отменить, иммунитет — вечный пропуск в её мир.
Он может смотреть на неё, держать за руку, обнимать, говорить ей, что любит. И она будет отвечать ему — с детской, искренней теплотой.

И она будет верить. Потому что он для неё — папа.
А для меня теперь — пустое место с голосом, который когда-то шептал мне на ухо "я тебя не предам".

И что самое обидное?
Я не могу этого у неё отнять. Не должна.

Я сжала пальцы, ощущая, как тревога сдавливает мне грудь. А вдруг Алина вернётся оттуда другой?

Мысли, как мухи, бьются о стекло, не находя выхода.

Они проведут вместе все выходные. Какой простор для того, чтобы запудрить ребёнку мозги! Как Макс подаст дочери правду? Он всегда был хорош в объяснениях, особенно когда речь шла о таких деликатных вещах. Как он скажет, что уходит от её матери? Как он настроит её? Скажет ли, что всё было не так, как она думала, или просто сделает вид, что так было нужно?

В какой роли я буду? Будет ли Алина винить меня? В её глазах я могу стать той, кто просто не умела его удержать. Она ведь не поймёт, что не в этом дело. Она не почувствует, как сильно я старалась все эти годы! Я ведь старалась быть хорошей женой, чёрт возьми!

Я сделала несколько шагов в сторону кухни, но остановилась. Мне не хотелось есть. Не хотелось пить. Не хотелось ничего. Только вернуть время назад.

Я провела рукой по спинке стула, за которым еще недавно сидела дочь. Казалось, что если я закрою глаза, то услышу, как Алина фыркает, недовольно жует бутерброд, бормочет что-то в ответ. А если постараться еще сильнее, можно даже услышать голос Максима, его тихий смех, увидеть, как он привычным жестом касается ее запястья, проходя мимо.

Сердце сжалось.

Я медленно опустилась на стул, сцепив пальцы на коленях. Глаза сами собой нашли телефон на столе. Экран был черным, пустым. Ни сообщений, ни звонков. Ни единого признака, что он думает обо мне, скучает, сомневается.

Он ведь мог передумать? Вернуться? Разве это невозможно? Разве все не было прекрасно совсем недавно?

Я зажмурилась, отгоняя липкую, душащую боль, и позволила себе утонуть в воспоминаниях.

Вот он держит меня за руку, ведет по лестнице этой самой квартиры, смеется, просит закрыть глаза. «Тебе понравится, обещаю». Я щурюсь, делаю вид, что недовольна, но в глубине души счастлива – он так старался, выбирал это место, чтобы нам было уютно, просторно.

Вот он кладет на мои колени крошечный комочек, завернутый в розовое одеяльце. «Посмотри, какая она крошка…» – его голос дрожит, и я улыбаюсь, гладя крохотную ладошку Алины. Тогда я думала, что его любовь – это нерушимая стена, за которой можно укрыться от всего на свете.

А вот поздний вечер, я сижу на кухне в ночной рубашке, пью чай, болтаю обо всем подряд. Максим говорит, что наша жизнь – самая лучшая. Что он не променяет ее ни на что. Что мы всегда будем вместе.

А потом…

Я открыла глаза, и передо мной вновь предстала пустая кухня. Холодная, безжизненная.

Память жестока – она вырывает самые счастливые моменты и заставляет снова и снова прокручивать их в голове, пока они не превращаются в мучение.

Телефон лежал неподалеку, и мне понадобилась всего секунда, чтобы взять его в руки. Пролистать список звонков. Заглянуть в сообщения.

Ничего.

Максим не пытался связаться. Он не скучал. Не сомневался.

Я положила телефон обратно и встала, обхватив себя за плечи. В груди рос комок, тугой, тяжелый.

Если он не вернется? Если для него все уже решено?

Мысль обрушилась, как волна, захлестнула с головой. Я не знала, что делать дальше.

Не знала, как жить без него.

Я вздрагиваю, когда слышу, как поворачивается ключ в замке.

Сначала мне кажется, что это Алина, что она передумала, вернулась за чем-то. Но шаги слишком тяжелые, уверенные. Я знаю эти шаги.

Максим.

Он заходит, как ни в чем не бывало, кидает ключи на полку у двери и оглядывается.

— Ты дома, — его голос ровный, почти усталый.

Я не отвечаю. Просто смотрю на него, пока в груди поднимается буря. Он пришел. Сам. Без звонка, без предупреждения.

Надежда — подлая дрянь. Она просачивается в сердце, даже когда знаешь, что не стоит.

— Зачем ты здесь? — голос звучит слишком тихо.

Максим вздыхает и делает шаг ко мне. Я вижу, как его взгляд скользит по квартире, задерживается на грязной кружке, на телефоне, который я только что бросила. Он выглядит так, будто его это раздражает.

— Алина забыла куртку… Но раз ты здесь. Нам нужно поговорить.

— О чем? — я сжимаю руки в кулаки, чтобы он не увидел, как они дрожат.

Глава 7

Я не могу дышать.

— Ты не следишь за собой. Не интересуешься ничем, кроме Алины. Ни разговоров, ни смеха, ни желания. Ты… черт, ты просто… серая. Пустая.

Сердце замирает.

— Пустая? — шепчу я.

— Да, — он смотрит прямо мне в глаза. — Женщина, в которую я влюбился, была другой. Она горела, она смеялась, она хотела жить. А теперь…

Он не договаривает, но мне и так все ясно.

Я слышу, как бешено стучит кровь в висках.

— И поэтому ты ушел к другой?

Он сжимает челюсть.

— Она хотя бы видит меня. Разговаривает со мной.

Мир рушится.

Я стою, пытаясь сохранить хоть какую-то гордость, но все внутри кричит. Я хочу разбить что-нибудь, ударить его, заставить почувствовать хоть малую часть той боли, что сейчас разрывает меня.

Но я лишь молча смотрю.

— Уходи, — говорю наконец.

Максим качает головой.

— Ты опять все переводишь в драму.

— Уходи.

— Аня…

— УХОДИ!

Он вздрагивает, смотрит на меня, но уже не так, как раньше. Теперь в его взгляде нет ни капли сожаления. Только холодная усталость.

А потом он разворачивается и выходит, оставляя дверь открытой.

Я остаюсь стоять посреди квартиры, сжимая себя за локти, будто так можно удержать все внутри, не дать боли разорвать меня на части.

А потом медленно опускаюсь на пол.

И позволяю себе наконец заплакать.

Я сижу на полу, прижав колени к груди, и смотрю в темноту.

Тишина звенит.

Максим ушел, а его слова остались. Они вонзаются в меня, раз за разом, будто острые осколки.

"Ты пустая."

"Ты не следишь за собой."

"Она хотя бы видит меня."

Я зажмуриваюсь, пытаясь вытолкнуть их из головы, но от этого только больнее. Он знал, куда бить. Знал, какие слова врежутся глубже всего.

Я поднимаюсь на ноги, чувствуя, как тело ломит от напряжения. Гляжу на свое отражение в зеркале.

Я вижу себя.

Вижу уставшие глаза с красными веками. Волосы, спутанные от того, что я постоянно их трогаю, нервно зачесываю назад. Старый домашний свитер с растянутыми рукавами.

Пустая.

Я слышу, как где-то внутри себя смеюсь. Горько, с надрывом.

Разве я пустая? Разве можно так просто стереть годы любви, общую жизнь, моменты, которые казались нерушимыми?

Но если нельзя — почему он ушел?

Я цепляюсь за раковину, склонив голову, глубоко дышу.

Может, он прав. Может, я действительно растворилась в быте, в материнстве, в усталости. Когда в последний раз я что-то делала только для себя? Когда чувствовала себя живой?

Я вспоминаю, какой была раньше. Легкость, смех, азарт. Когда мы с Максимом спорили о книгах, смотрели ночами кино, планировали безумные поездки, любили друг друга так, что хотелось кричать от счастья.

Когда это исчезло?

Я кусаю губу, пока не чувствую привкус крови.

Неужели я стала для него тенью?

Я не замечаю, как по щекам текут слезы. Они падают на раковину, смешиваясь с каплями воды.

Я вытираю их рукавом и смотрю себе в глаза.

Я пустая?

Я хожу по квартире, словно призрак.

Кажется, воздух стал гуще, плотнее, будто весь дом пропитан его голосом, его словами. Они все еще вибрируют в пространстве, цепляются за стены, за мебель, за меня.

"Ты пустая."

Я снова сжимаю пальцы в кулак, чувствую, как ногти впиваются в ладони. Хоть какая-то физическая боль, отвлекающая от той, что внутри.

Я не хочу быть одна. Не могу.

Рука тянется к телефону сама по себе. Я даже не знаю, кому собираюсь звонить, просто хочу услышать чей-то голос, любой, только не свой собственный, который уже шепчет ядовитые мысли.

И в итоге нажимаю на номер мамы.

— Аня? — отвечает она сразу, голос напряженный, как будто уже заранее ждет чего-то неприятного или просто я её отвлекаю. — Что случилось?

Секунду я молчу, пытаюсь подобрать слова, но язык будто прилип к небу.

— Максим… — наконец выдыхаю я, и голос у меня сдавленный, осипший.

— И?

Она что-то делает, шуршит, слушая меня как бы между прочим. Я сглатываю.

— Он мне изменил! — выпалила на надрыве.

Не думала, что скажу когда-нибудь такое. Всегда казалось, что это может случиться с кем угодно, но только не со мной, не с нами.

Глава 8

Я сижу на краю кровати, уставившись в одну точку. В комнате полумрак, только слабый свет от уличного фонаря пробивается сквозь шторы. Я даже не помню, как сюда добралась. После разговора с мамой просто шла по квартире, как сомнамбула, пока ноги не привели меня сюда.

В голове – пустота. Даже не боль. Просто… ничего.

Но мамины слова все еще звучат, будто она стоит рядом и продолжает говорить, говорить, говорить.

"Ты сама виновата."
"Ты перестала стараться."
"Максим не дурак, ему нужна женщина, а не…"

Я зажмуриваюсь.

Максим и так оставил меня без воздуха, а мама… Мама добила.

Я притягиваю к себе ноги, обхватываю себя руками, но легче не становится. В груди – пустота. Холодная, липкая.

Я думала, что она меня поддержит. Хоть чуть-чуть. Хоть каплю. Но нет. Все, что она сделала, – это подкинула мне еще одну гирю, еще один камень на шею.

Я медленно опускаюсь на кровать, зарываюсь лицом в подушку. Здесь все еще остался слабый запах – мой, Алины… А вот запаха Максима больше нет.

Он ушел.

Он больше не мой.

А я… я просто лежу.

Не плачу.

Не злюсь.

Просто… ничего.

Слушаю тиканье часов.

Раз-два-три.

Максим не вернется.

Раз-два-три.

Мама не поймет.

Раз-два-три.

Я осталась одна.

Раз-два-три.

Наверное, так и должно быть.

Я лежу, уставившись в потолок.

Надо встать.

Надо что-то делать.

Но мое тело будто срослось с кроватью, и даже пошевелиться – усилие.

Вдох. Выдох.

Я больше не могу утопать в этой пустоте. Если так будет продолжаться, меня просто не останется.

Медленно, с каким-то странным, упрямым отчаянием, я сажусь. Провожу ладонями по лицу, зарываюсь пальцами в волосы. У меня есть подруги. Лена, Даша. Они ведь всегда поддерживали меня. Мы шутили, смеялись, делились секретами.

Они поймут.

Я беру телефон, прокручиваю контакты.

Вот Лена.

Вот Даша.

Просто набрать. Просто сказать: «Привет, мне плохо. Я не знаю, что делать».

Но пальцы застывают над экраном.

А если они скажут то же самое, что мама?

А если услышу: «Ну, Ань, ты ведь правда запустила себя…» или «Ты всегда во всем винишь Максима, но, может, проблема в тебе?»

Я моргаю, отгоняя непрошеные слезы.

Что если их голоса тоже окажутся холодными?

Я резко кладу телефон на колени, прижимаю к себе, словно он может дать мне ответ, как жить дальше.

Я не могу потерять их.

Не могу вынести еще одного удара.

В груди снова поднимается эта знакомая волна пустоты, но я изо всех сил цепляюсь за слабый проблеск разума.

Хорошо. Если я не могу позвонить – я хотя бы должна сделать что-то. Любое действие.

Я поднимаюсь, с силой сжимая телефон в руке.

Встать. Умыться. Дойти до кухни.

Просто начать двигаться.

Потому что, если я не двинусь сейчас – меня засосет в эту бездну окончательно.

Телефон вибрирует в ладони, и я вздрагиваю, словно меня застали за чем-то запретным.

Леонид.

Глава 9

Я уставилась на экран, не сразу осознавая, почему он звонит. А потом вспомнила.

Тренировка.

– Да… – отвечаю, и голос звучит хрипло, как будто я не разговаривала неделю.

– Аня, привет. Ты помнишь, что сегодня тренировка? – Голос Леонида бодрый, уверенный, и от этого становится еще тяжелее.

Я закрываю глаза. Я совершенно не в состоянии. Ни физически, ни морально.

– Лео, я… – слова будто застревают в горле. Я хочу сказать, что не смогу, что у меня нет сил, что сегодня просто не тот день.

Но я слышу, как он вздыхает, и прежде чем я успеваю продолжить, он произносит:

– Я не знаю, что случилось, но если ты думаешь, что тебе лучше будет остаться дома, ошибаешься. Тренировка поможет. Дашь своему мозгу передышку.

Я молчу.

Передышку.

Бог мой, как же мне нужна эта передышка.

Я вижу себя со стороны – потухшую, опустошенную. Сегодня с утра меня размазало, растоптало, прожевало и выплюнуло. Но что, если я попробую? Не для кого-то, а для себя.

– Ладно, – выдыхаю. – Я приду.

– Отлично, – в голосе Леонида слышится легкая улыбка. – Жду через час.

Он сбрасывает звонок, а я остаюсь сидеть с телефоном в руках.

Это ничего не изменит.

Но, может быть, поможет мне не сломаться окончательно.

Фитнес-клуб встречает меня привычным запахом пота, пластика и кондиционера. Я едва переступаю порог, как замечаю Лео – он стоит у зеркала, перекидывая бутылку с водой из руки в руку, и ловит мой взгляд в отражении.

– О! Живой человек! – Он ухмыляется, но в его глазах мелькает что-то более внимательное, чем обычно. – А то я уж подумал, что придется тащить тебя сюда за шкирку.

Я фыркаю, пытаясь изобразить что-то похожее на улыбку, но внутри пустота.

Лео делает пару шагов навстречу, и я понимаю, что он из тех людей, которые умеют заполнять собой пространство – но не нагло, а ненавязчиво. Он не нависает, не давит авторитетом, а просто… есть.

– Ладно, давай честно, – его голос звучит мягче, чем обычно. – Ты собиралась не прийти, да?

– Собиралась, – признаюсь.

– Но пришла, – он кивает, будто делает для себя важный вывод. – Уже плюс к карме.

Я скрещиваю руки на груди.

– Это тренажерный зал, а не храм.

– Ты так говоришь, потому что не видела, с каким выражением лица народ молится перед последним подходом, – усмехается он. – Так, слушай, если ты не в ресурсе, давай без фанатизма. Разомнемся, покачаемся, разгоним кровь. Без рекордов.

Он слишком внимательно следит за моей реакцией, и это раздражает.

– То есть ты предлагаешь мне не выкладываться?

Лео кривит губы в ленивой ухмылке.

– Я предлагаю не насиловать себя. Ты ж не думаешь, что я из тех, кто орёт на клиентов, чтобы они рыдали над штангой?

Я пожимаю плечами.

– Иногда у меня есть такое впечатление.

– Оскорбляешь, – он прикладывает руку к груди. – Я всего лишь помогаю тебе стать лучшей версией себя. Без слёз, крови и драм. Ну… почти.

Впервые за день я чувствую, как уголки губ дрогнули вверх. Почти улыбка.

Лео это замечает.

– Вот, уже лучше. Давай, займёмся чем-нибудь полезным. Иначе мне придётся начать зачитывать тебе мотивационные цитаты из соцсетей.

– О, ужас. – Я закатываю глаза и иду за ним.

Лео не давит, не спрашивает ничего лишнего. Но его присутствие заполняет пустоту внутри. Пусть всего на час.

Тренировка закончилась, и я чувствую себя… по-другому. Не лучше и не хуже, просто иначе. Как будто на время удалось вылезти из своей головы, загнать тревожные мысли в дальний угол. Теперь они, конечно, вернутся, но хотя бы ненадолго я могла просто двигаться, дышать, существовать без боли.

– Ну что, выжила? – Лео стоит рядом, протягивая мне бутылку с водой.

– Пока да, – беру ее и делаю глоток. – Но ты все равно садист.

– Я? – он округляет глаза, изображая невинность. – Это была лайтовая тренировка, берегу тебя.

Я только фыркаю, вытирая лоб полотенцем. Лео какое-то время молчит, потом вдруг говорит:

– Слушай, может, после зала…

Он запинается, поправляет манжет своей футболки, будто собирается с мыслями.

– …ты голодная?

– Не особо, – пожимаю плечами. – Вообще, мне пора домой.

Лео хмыкает и, кажется, мысленно ставит галочку в каком-то списке.

– Окей, но вообще-то белок после тренировки – святое дело. Я тут знаю одно место…

– Я, правда, не голодна, – повторяю я, убирая бутылку в сумку.

Он смотрит на меня чуть дольше, чем нужно. А потом резко хлопает в ладони:

Глава 10

На экране высвечивается имя Ника.

В памяти всплывает смутное воспоминание. Мы договаривались встретиться… когда? В голове пустота. Я полностью вылетела из реальности в своей тоске, и теперь даже не помню, что мы обсуждали.

Я провожу пальцем по экрану, набирая Нику. Она отвечает почти сразу:

— Ну наконец-то! — её голос бодрый, энергичный, как всегда. — Я уже думала, ты меня кинула. Мы же сегодня встречаемся, помнишь?

— Эм… — я виновато морщу лоб, на автомате крутя прядь волос на палец. — Прости, совсем из головы вылетело.

— Да уж, чувствую, у тебя там свой сериал, — фыркает Ника, но без осуждения. — Ладно, ничего страшного. Просто у меня на руках анализы, и я хотела с тобой это обсудить.

Я замираю.

— Анализы? Всё в порядке?

— Вот и хочу понять, — вздыхает она. — Короче, ты как? Будем встречаться или у тебя там новый виток драмы?

Я колеблюсь.

С одной стороны, я не хочу выходить в люди. Не хочу разговаривать, не хочу улыбаться и делать вид, что всё нормально.

Но с другой… если я откажусь, то останусь наедине с этими грызущими мыслями. А еще Ника. Она звучит легко, но я знаю её давно — если бы всё было совсем в порядке, она бы так не сказала.

Я делаю глубокий вдох. Ника все прекрасно слышит.

– Так. Говори где ты, я сейчас за тобой приеду.

Я выхожу из зала, и сразу замечаю её машину у тротуара. Ярко-красная, блестящая после мойки, она идеально подходит своей хозяйке.

Ника сидит за рулем, в огромных солнечных очках, с идеально уложенными волосами. Когда я приближаюсь, она опускает стекло и лучезарно улыбается:

— Ну что, красотка, нагуляла себе идеальный пресс?

Я закатываю глаза, но усмехаюсь.

— Скорее, надорвала себе спину.

— Ой, не ной, давай садись!

Я сажусь, и тут же салон наполняет запах её духов — свежий, с цитрусовыми нотами, совсем не приторный, а наоборот, бодрящий. Она всегда так пахнет, словно только что вышла из дорогого спа-салона, а не носилась по городу в поисках парковки.

Я смотрю на неё украдкой. Ника всегда выглядела потрясающе. Яркая, уверенная, с ухоженной кожей, соблазнительным изгибом губ, идеальным макияжем. Кажется, она вообще не знает, что такое усталость.

Я знаю, что у неё куча ухажеров. Даже не просто ухажеров — поклонников. Мужчины сами бросаются к её ногам, мечтают сводить её на ужин, осыпают комплиментами. А она играет с ними, но никого не подпускает слишком близко.

Максим всегда относился к ней… по-разному.

С одной стороны, он любил её компанейский характер. Говорил, что с ней всегда весело, что она умеет создавать настроение, умеет радоваться жизни.

Но с другой… он не раз говорил мне, что не хочет, чтобы я становилась на неё похожа.

«Ты слишком умная для этого, Ань. Слишком глубокая. Тебе не идет вот это легкомыслие.»

Я тогда просто смеялась, отмахивалась. А теперь ловлю себя на том, что его слова всплывают снова.

Неужели ему нравилось, что я серьёзная, только до поры до времени? Неужели он хотел, чтобы я оставалась той, кто думает, анализирует, а Ника — той, кто просто радуется жизни, но не более?

— Ты чего зависла? — Ника щелкает пальцами перед моим лицом. — Кофе берём по пути или ты предпочитаешь сразу в ресторан?

Я стряхиваю мысли.

— Давай по пути.

Она довольно кивает и трогается с места. А я смотрю в окно и думаю — а что бы сказал Максим, если бы видел нас сейчас?

Мы едем по городу, и Ника что-то весело рассказывает, размахивая руками так, что я периодически хватаюсь за ручку на двери. Она обожает говорить на ходу, обожает жить в движении — у неё всё всегда бурлит, кипит, переливается солнечным светом и смехом.

Я киваю, улыбаюсь в нужных местах, но мой мозг всё ещё забит Максимом. Её слова долетают до меня, но не остаются.

— …и представляешь, этот кретин решил, что я просто обязана пойти с ним на яхту на выходные! Серьёзно? Он что, думает, что меня можно вот так просто заманить бесплатной поездкой?

Я моргаю.

— А разве нельзя?

Ника картинно закатывает глаза.

— Ань, я себя хоть раз продавала за морепродукты?

— Ну… устрицы ты любишь.

Она фыркает и щёлкает меня по руке.

— Люблю, но не до такой степени. Короче, я сказала ему, что у меня аллергия на идиотов.

Я улыбаюсь, но тут же вспоминаю, что Максим тоже смеялся над её ухажёрами. Не завидовал, нет — просто называл их «временными».

«Ника всегда останется Никой. Ей не нужен никто, кроме неё самой.»

И вот теперь она рядом со мной. Весёлая, беззаботная, смеющаяся, с идеальными волосами, с ярким маникюром, с жизнью, в которой нет места для страданий. А я…

Глава 11

Я вздыхаю.

— Может, не сегодня?

Ника внимательно смотрит на меня, потом вдруг усмехается и выходит из машины.

— Ладно. Давай лучше кофе возьмём. Хотя тебе, похоже, надо что-то покрепче.

Я закрываю глаза, делая глубокий вдох. А потом всё-таки выхожу следом.

Я всегда знала, что Нике не нравится Максим. Не так, чтобы она говорила это в открытую — нет, Ника не из тех, кто давит. Но в её шутках, в её поджатых губах, когда я рассказывала о нём, читалось больше, чем она говорила вслух.

Она считала, что он слишком меня контролирует. Что он слишком серьезный, слишком сдержанный, слишком смотрит на меня с высоты своего опыта. Что рядом с ним я не живу, а существую по правилам.

Но Ника не видела нас в те моменты, когда он накрывал мне одеялом ноги, пока я засыпала с книгой в руках. Когда ставил в холодильник мои любимые йогурты, даже если сам терпеть их не мог. Когда без слов понимал, что я устала, и просто брал на себя все дела.

Она не видела, как он мог быть нежным. Как его пальцы проводили по моему запястью, когда мы сидели рядом. Как он запоминал мои привычки, мои страхи, мои слабости — и, даже если не всегда понимал, никогда их не осуждал.

Да, он мог быть резким. Да, он не всегда умел выражать свои чувства так, как хотелось бы мне. Но он был рядом.

Ника не понимала, как это важно.

Возможно, потому что у неё самой никогда такого не было.

Мы взяли кофе, сели обратно в машину, больше не обсуждая моих отношений. Ника болтает, что-то рассказывает про парня в зале, про кучу сообщений после новой фотки. Я слушаю вполуха, машинально киваю, но внутри всё будто сжалось. Я знаю, что она ведёт разговор в сторону. Она это делает специально.

И когда она резко замолкает, ловлю себя на том, что задержала дыхание.

— Так, — Ника притормаживает на светофоре и поворачивается ко мне. В глазах её больше нет этой лёгкости, только что-то сосредоточенное, осторожное. — Теперь о деле.

Я стискиваю пальцы на ремне безопасности.

— Я посмотрела твои анализы.

Её голос слишком мягкий, и от этого внутри всё холодеет.

— И? — я стараюсь говорить спокойно, но голос меня выдаёт.

— Ничего катастрофического, — Ника делает паузу, будто подбирает слова. — Но есть проблемы.

Я чувствую, как внутри что-то обрушивается.

— То есть… — воздух застревает в лёгких. — Я… Я не могу?

Ника качает головой.

— Я бы так не сказала. Но будет сложно. Очень сложно.

Машина снова трогается с места, но я почти не замечаю.

Боже.

Я не могу иметь детей.

Нет, не так. Могу. Но… но сложно.

А я хотела. Хотела ещё детей. Хотела, чтобы у Алины был братик или сестра. Хотела снова пройти через это счастье — первые толчки, роды, первый крик младенца.

Но в последние годы ничего не получалось. Я утешала себя, говорила, что всему своё время. А Максим…

Максим тоже говорил, что не стоит зацикливаться. Но я помню, как он отводил взгляд, когда видел на улице молодую маму с коляской. Как замолкал, когда кто-то из знакомых сообщал, что ждёт ребёнка.

Может, он тоже знал. Просто не говорил.

— Я бы советовала заняться этим вплотную, — говорит Ника. — Исключить стресс, заняться гормональным балансом. Пообщаться с врачами.

Я усмехаюсь.

— Исключить стресс?

Я улыбаюсь, но в этой улыбке нет ничего, кроме горечи.

Как мне исключить стресс, когда мой брак рушится? Когда Максим ушёл, хлопнув дверью? Когда я даже не знаю, окончательно или нет?

— Ань… — Ника осторожно произносит моё имя, но я уже поворачиваюсь к окну, смотрю, как проплывают мимо улицы.

Ей меня жаль. Я слышу это в её голосе.

Но от жалости только хуже.

Максим не знал. Я боялась ему сказать.

А теперь что? Какое теперь имеет значение?

— Ань… — Ника снова зовёт меня, но я не реагирую. В голове всё ещё звучат её слова, размытые и гулкие, как эхо в пустой комнате.

Она осторожно касается моей руки:

— Слушай, я понимаю, что тебе сейчас не до этого, но мы ведь договаривались. Пойдём, просто посидим, поужинаем. Не хочешь говорить — не будем. Просто поедим нормально, как люди.

Я медленно моргаю, как будто перезапускаясь. Мы действительно собирались пойти в ресторан. Тогда я ещё думала, что это будет просто приятный вечер, возможность выговориться, расслабиться. А теперь… Теперь мне кажется, что любая еда застрянет в горле.

— Не знаю, Ника…

— Ань, давай так, — её голос становится чуть более настойчивым. — Если хочешь, уедешь через десять минут после того, как приедем. Но давай хотя бы доедем туда, а дальше разберёмся, ладно?

Глава 12

Ресторан был уютным, с приглушённым светом и лёгким гулом голосов.

Я старалась расслабиться, слушая весёлые болтовню Ники, но внутри всё равно что-то сжималось. Каждый раз, когда дверь открывалась и кто-то входил, я вздрагивала — будто боялась увидеть его. Максима. Абсурд, конечно. Он вряд ли бывал в таких местах.

Я сделала глоток вина, уже почти убедила себя, что смогу нормально провести вечер, как вдруг за спиной раздался знакомый голос:

— Аня?

Чёрт.

Я замерла, пальцы сжались на ножке бокала. Ника перестала жевать, подняла бровь и перевела взгляд мне за плечо.

Я не сразу смогла заставить себя обернуться.

— Привет, — голос предательски дрогнул.

Передо мной стоял Андрей Корнилов — давний друг Максима, его почти брат. Вечно сдержанный, вечно с лёгкой усмешкой, вечно в курсе всего, что происходит у Макса. Он выглядел, как обычно: дорогой пиджак, холодный взгляд, но сейчас в его глазах мелькнуло нечто… неприятное.

— Вот это встреча, — сказал он, оглядывая меня так, будто впервые видел.

— Да, неожиданно, — я заставила себя улыбнуться, хотя внутри уже начинался ураган.

— Ты… как?

Прямо. В лоб.

— Нормально, — ответила я.

Ника фыркнула.

— Это твоя версия? — уточнил он, качая головой.

Я крепче сжала бокал.

— Андрей, если у тебя есть что сказать — скажи.

— Ты думаешь, я ничего не знаю? — Он сделал шаг ближе, наклонился, понизил голос. — Макс сейчас не в лучшей форме.

Меня словно ударило.

— Да? — я заставила себя не отводить взгляд. — А почему?

— Аня, ну не надо… — он покачал головой.

Гнев резко вспыхнул внутри.

— Что не надо? Я должна чувствовать себя виноватой? Он сделал свой выбор.

Андрей прищурился:

— А ты сделала свой?

Я открыла рот, но не нашла, что сказать.

Рядом громко звякнула вилка.

— Так, — Ника откинулась на спинку стула, скрестила руки. — Корнилов, да? Может, хватит тут допрос устраивать?

Андрей перевёл на неё тяжёлый взгляд.

— Ты, как всегда, лезешь, куда не надо.

— А ты, как всегда, играешь в адвоката дьявола.

Я хотела что-то сказать, разрядить обстановку, но вдруг Андрей усмехнулся:

— Ладно. Не моё дело. — Он выпрямился, поправил пиджак. — Просто… не думай, что Макс всё это легко переносит.

И ушёл.

Я сидела, чувствуя, как кровь стучит в висках.

— Ублюдок, — проговорила Ника.

— Что?

— Он просто пришёл сюда и… внёс хаос, — она скривилась. — Идеальный друг.

Я медленно выдохнула, пытаясь собраться.

Ника задумчиво покрутила бокал с вином, прищурилась и ткнула в меня вилкой.

— Так, Ань, а ну-ка выкладывай.

— Что? — я сделала вид, что не понимаю.

— Что-что… — передразнила она. — Что это было? Что значит «Макс не в лучшей форме»? Почему Корнилов смотрел на тебя, как прокурор на обвиняемого? Вы что, разводитесь?

Слово «разводимся» прозвучало как удар.

Я опустила глаза в тарелку, но аппетит окончательно пропал.

— Аня, не молчи. — Ника наклонилась ближе, её голос стал мягче. — Скажи мне.

Я закрыла глаза, глубоко вдохнула.

— Да, — выдохнула я наконец. — Мы разводимся.

Ника замерла.

— Ты шутишь?

Я покачала головой.

— Но… но как? Почему?

— Долго объяснять, — я отпила вина, надеясь, что оно смоет ком в горле.

— У меня полно времени. — Ника подалась вперёд, её тёплая ладонь накрыла мою. — Аня, это из-за… его желания иметь детей?

Я вздрогнула.

— Он… он сказал, что я больше его не привлекаю и он нашёл другую, — призналась я, глядя в бокал.

— Что?! — Ника едва не расплескала своё вино. — Да чтоб он подавился!

Я слабо улыбнулась.

— Я знала, что тебе понравится.

— Да мне вообще всё это не нравится! Ты… ты серьёзно, Ань? Он так сказал?

— Да.

— А ты ему лицо не разбила?

Я фыркнула:

— Нет.

— И зря. — Ника нахмурилась, глядя на меня. — Так. Мы сейчас доедим, а потом поедем ко мне. Мне нужно больше подробностей.

— Ника…

Глава 13

Я нехотя взяла телефон и опустила взгляд на экран.

И замерла.

Снимок был студийный: мужчина в белой рубашке, с лёгкой улыбкой и уверенным взглядом. Высокий лоб, прямой нос, жёсткая линия челюсти. Волосы чуть темнее, но всё равно слишком знакомые. Даже тень усмешки на губах — я видела её сотни раз.

Глухо застучало в висках.

— Ты шутишь? — прошептала я.

Ника усмехнулась.

— Что? Неплохой вариант, да?

Я подняла на неё изумлённый взгляд.

— Ника… ты же ненавидишь Максима.

Она поморщилась.

— Причём тут Максим?

— Этот донор… Он же вылитый он!

— Ерунда, — фыркнула она, отбирая у меня телефон. — Это просто кандидат из центра. Мне его подобрали по параметрам.

— По параметрам?! — у меня пересохло в горле.

— Ну да. Высокий, без наследственных заболеваний, с хорошим IQ. Я же тебе говорила, что не собираюсь просто так выбирать.

— Ты меня за дуру держишь? — В груди вспыхнул злой, колючий ком. — Посмотри на него ещё раз!

— Ань, я выбирала по параметрам, а не по фото, — её голос стал резче. — Мне плевать, на кого он там похож.

Я резко отодвинула стул.

— Знаешь что? Теперь Максим почти свободен. Может, ты просто у него спермы попросишь?

Тишина за столом стала оглушающей.

Глаза Ники сузились.

— Охренела?

— А что? — Я зло усмехнулась, хотя в животе неприятно сжалось. — Всё равно же выходишь на такой типаж.

Ника шумно выдохнула, резко отодвигая телефон.

— Ты просто невыносима.

— А ты слепая.

— Да иди ты, Аня.

— Отлично.

Я схватила сумку, развернулась и, ни на кого не глядя, быстрым шагом направилась к выходу.

Где-то за спиной я услышала, как Ника что-то пробормотала, но уже не разобрала слов.

На улице было холодно, но злость внутри горела жарче мороза.

Я шла по улице, сжимая пальцы на ремешке сумки, и чувствовала, как внутри всё клокочет. Злость, обида, растерянность – всё смешалось в один тугой ком, который никак не удавалось проглотить.

Чёртова Ника.

Чёртов Максим.

Чёртов вечер.

Я дёрнула шарф, словно тот мешал дышать, и свернула в первый попавшийся переулок, подальше от ярких вывесок и праздной суеты.

Зачем я вообще пошла? Что мне было нужно? Поддержка? Тёплый, дружеский разговор? Ну да, прекрасно вышло.

А самое паршивое – я сама сорвалась.

Можно было просто сделать вид, что мне плевать. Улыбнуться, сказать «Ну круто, Ника, удачи тебе». Но нет. Я увидела это чёртово фото, узнала в нём знакомые черты – и у меня будто крышу снесло.

Резкий порыв ветра бросил мне в лицо холодный воздух, и я поёжилась. В голове мелькнула мысль: вернуться обратно, помириться. Но тут же я разозлилась ещё больше.

Нет. Пусть сама звонит, если захочет.

Я не собираюсь первой извиняться.

Я вернулась домой раздражённая, уставшая и разочарованная во всём — в себе, в Нике, в этом чёртовом вечере. Зачем я вообще вышла из дома?

Скинув туфли прямо у порога, я бросила сумку на пол и первым делом полезла в холодильник. Конечно, никакого «страдальческого набора» там не оказалось. Но я не сдавалась — откопала в шкафу плитку шоколада, потом заглянула в морозилку и наткнулась на начатую коробку мороженого. Отлично.

Я села на диван, зажав между колен миску с мороженым, взяла ложку и включила телевизор. Перед глазами замелькали кадры какого-то идиотского фильма: холодный и неприступный миллионер в дорогом костюме соблазнял милую официантку. Я закатила глаза, но не переключила.

Шоколад, мороженое, тупое кино — классический рецепт утопления в жалости к себе. Хотя толку от этого было мало.

Я снова услышала в голове голос Андрея. «Макс сейчас не в лучшей форме». Вот только мне ли об этом переживать? Он всегда справлялся, переживёт и это.

Я вспомнила, как Ника выложила передо мной фото донора. Мне до сих пор не верилось, что она этого не заметила — или сделала вид, что не заметила.

Но хуже всего было не это.

Я когда-то хотела второго ребёнка. Хотела его с Максимом. Семью. Настоящую, крепкую, как в книгах, где герои проходят через все трудности, но в итоге остаются вместе. А теперь… Теперь он почти чужой. Скоро будет чужим официально.

Я ковырнула ложкой мороженое и сунула его в рот. На экране официантка в слезах прощала миллионеру какую-то глупость.

— Ну и чёрт с тобой, — пробормотала я, глядя в телевизор.

Вот только сказать это самой себе так и не получилось.