Я никогда особенно не верила в судьбу — ни в её милость, ни в её жестокость. Но в тот промозглый февральский день она, кажется, решила обрушиться на меня со всей силой.
Хотя, если честно, я и сама виновата: кто в гололёд пойдёт на работу пешком, упрямо желая нашагать свои привычные десять тысяч шагов ради сохранения фигуры? Муж настойчиво предлагал меня подвезти, но я упёрлась рогом.
В тот день наш город превратился в каток. В смертоносную полосу препятствий — скользкую, как совесть моего мужа. Дул пронизывающий ветер, мороз нещадно кусал мне щеки, но я шла — потому что так правильно, так полезно. Я уже мысленно похвалила себя за то, что не испугалась гололёда… как вдруг под ногой предательски поехала тонкая корочка льда. Я нелепо взмахнула руками, пытаясь поймать равновесие — и не поймала.
Вместо этого мои ноги взлетели выше головы — и я со всего размаху шмякнулась на ледяной тротуар.
Удар был таким сильным, что в глазах замелькали звёздочки. Правая рука, на которую я приземлилась, неприятно хрустнула, бок обожгло, будто по мне прошлись раскалённым утюгом. Лёжа плашмя на дороге, я почему-то думала не о самой себе, а о работе — о том, что сегодня я, наверное, опоздаю, впервые за много-много лет. Что придётся, наверное, взять больничный…
Ну уж нет, не на ту напали! Вот сейчас я немного отдохну, встану и… Ой-ей-ей…. При попытке подняться меня пронзила такая сильная боль, что я снова беспомощно растянулась на снегу.
Мужчины проходили мимо, спеша по своим делам, и мне помогла подняться добрая женщина — она же вызвала мне такси и затащила внутрь. Травмпункт встретил меня бесконечной очередью и бесконечными же историями о зимних травмах.
Мне сделали снимок, намазали чем-то пахучим, замотали в гипс и велели беречься. Я и сама мечтала только об одном — дойти до кровати и упасть в тёплое одеяло. Как минимум весь оставшийся день я собиралась провести в покое и тишине, но, к сожалению, впереди меня ждал ещё один неприятный сюрприз…
Я дошла до дома — вернее, дотащилась. Лифт сломался, как на зло, именно сейчас. На пятом этаже я уже думала, что проще лечь и лежать на лестнице, чем сделать ещё хоть один шаг. Но я всё-таки доползла до своей квартиры, вставила ключ и толкнула дверь.
Внутри было тихо и тепло, даже жарко. А из гостиной доносились какие-то шорохи… Странно, ведь в это время Андрей должен был быть на работе, а больше с нами уже давно никто не живёт.
Я напрягла слух. Постояла так секунду. Потом резко толкнула дверь гостиной здоровым плечом.
И увидела, что на разобранном диванчике — том самом, который раскладывался только под гостей — раскинулась картина, настолько банальная, что я бы плюнула в сценариста, если бы увидела подобное в кино. Но, оказалось, что реальная жизнь так любит штампованные сюжеты…
Мой муж Андрей. И с ним женщина, лет на пятнадцать меня моложе. С выражением лица, которое мгновенно сменилось с лёгкого удовольствия на страх.
И всё это безобразие — на дорогом постельном белье цвета изысканной слоновой кости, которое я выбирала, гладила, берегла! И сейчас оно было безжалостно смято телами так, будто по нему прошлись танки измены.
Я ещё раз медленно оглядела всю композицию: смятое бельё, разобранный диванчик, голые пятки молодой сотрудницы банка, которая явно рассчитывала на премию. Та самая коллега мужа, чьё имя я слышала от него неоднократно, сейчас быстро натягивала на плечи свою строгую, офисную блузку.
А я смотрела блестящую от пота лысину моего копошащегося мужа и думала:
«Так вот почему он внезапно засобирался в Турцию на пересадку волос... Ради этой вот. Раньше ему эта лысина совершенно не мешала…»
Мой дорогой супруг всё ещё не до конца понимал, какая драма разразилась, потому что без очков был слеп, как крот. Он пыхтел и шарил рукой по подлокотнику.
— Где же они?.. Да подожди ты, сейчас…
И только когда он наконец надел дрожащими пальцами очки — он увидел меня. Женщину, с которой прожил в браке больше тридцати счастливых лет и вырастил двоих прекрасных детей и одну чудесную внучку.
Он застыл, замер. Открыл рот, но, кажется, даже перестал дышать. Лысина его багровела на глазах, стала практически пунцовой. На миг мне показалось, что беднягу хватит удар.
— Старый ты козёл, Ковалёв, — сказала я, медленно качая головой. — Ну… спасибо, что хоть не на нашей кровати! Постелил на диванчике…
Девица пискнула и натянула одеяло до подбородка. А Андрей, всё ещё пунцовый, вспотевший и совершенно жалкий, бормотал что-то оправдательное.
— Оставь объяснения. У меня сегодня был чертовски хреновый день, так что давай не будем делать вид, что я не заметила очевидное, — я резко оборвала поток его бессвязного бреда. — Меня интересует только одно — почему, Андрей? Почему именно дома? У всех нормальных людей — гостиницы, съемные квартиры, машины с тонировкой, в конце концов... Нет, надо было обязательно довести до того, что я, пробившись через гололёд, травмпункт и сломанный лифт, вернулась домой и увидела вот это!
— Ларочка… Дорогая… Я… — Андрей начал судорожно одеваться.
Я подняла свою замотанную руку, как жезл регулировщика дорожного движения:
— Ковалёв, я даже истерику устраивать не буду. Я слишком взрослая для этого. И слишком устала. Просто соберите всё, что вы тут понаразбрасывали, и освободите мне квартиру!
Я всегда думала, что самое страшное — это потерять что-то, что создавалось десятилетиями. Например, работу, карьеру… Но оказалось, что куда хуже — потерять то, что ты считала неизменным. Я знала, что наш долгий брак давно уже держится не на страсти, не на романтике… А, как я думала, на чём-то куда более прочном. На общих ценностях и интересах. На честности. На уважении, в конце концов!
Я ошиблась. И это «ошиблась» оказалось слишком слабым словом, чтобы описать то, что той зимой разнесло мою жизнь в пыль.
Мне было пятьдесят лет, и я уверенно и твёрдо стояла на ногах. Я руководила одним из крупнейших подразделений известного мясокомбината. Ответственная, упрямая, привыкшая принимать решения, к которым другие боялись даже подступиться. В коллективе меня побаивались и уважали. Дома — будто бы любили. А я… я, кажется, тогда ещё верила, что сила женщины проявляется не только в умении вырастить детей и построить карьере, но и в её умении сохранить семью. Глупость, как оказалось.