Развод. Вместе (не) навсегда

Глава 1

Алина

«Дорогой дедушка мароз» — выводит Настена неровным почерком на листке в линеечку.

Взгляд серьезный и сосредоточенный. Кончик языка в уголке губ тоже старательно работает

— Настен, не МАроз, а МОроз, — поправляю ее. – Зачеркни и напиши правильно.

Она послушно перечеркивает, выводит пузатую “о” и продолжает:

— По-да-ри мне па-пу и ма-му, — пыхтя озвучивает то, что пишет. Облизывает кончик карандаша.

Тяжело вздыхаю. Смотрю на ее смешные, неровно заплетенные косички, и сердце сжимается.

— Спа-си-бо, — дописывает она. — Ну, все Алина Николаевна, готово!

Смотрю на нее удивленно:

— И все? Точно больше ничего не хочешь?

Настена задумывается, грызя кончик карандаша, смотрит в окно, обклеенное белыми бумажными снежинками.

— Ну, можно куклу еще, — наконец, говорит она. — Похожую на настоящего малыша. Чтобы еще плакать умела.

— Записывай, — дергаю ее легонько за косичку.

Она смеется, снова возвращается к письму. Вздыхаю. Грустно. За окном тихо падает снег. Скоро Новый год, а настроение — выть на луну.

Если раньше я сваливала все на депрессуху, которая одолевает каждый раз в родном городке, то сейчас все гораздо хуже.

Сейчас я, можно сказать, брошенка. Муж меня предал, изменив прямо на нашей свадьбе, на глазах у всех родственников и гостей, половина из которых мои земляки. А теперь слухи о моей неудавшейся свадьбе и обо мне, несчастной неудачнице, расползаются, как тараканы, по всему городу.

Но и это еще не все…

Тест на беременность, который я сделала еще утром, словно прожигает карман моих брюк. Засовываю руку, мельком смотрю на него, будто надеясь, что две полоски на нем каким-то чудом рассосались.

Но нет. Они все еще там.

— Все! — объявляет Настена. — Хотя…

Она задумчиво склоняет светлую головку на бок:

— Алина Николаевна, давайте за вас тоже напишу? Чего хотите? — с озорством в глазах смотрит на меня девочка.

Выдавливаю невеселую улыбку. Да ничего я не хочу. Просто, чтобы все меня оставили в покое.

Бабуля не переставая плачет, мать пилит, денег в обрез. Прошлую работу в детском саду я бросила, сбежав с позором из Питера домой. А тут вариантов немного.

Устроилась в детскую школу-интернат, вот теперь пишем с ребятами письма Деду Морозу.

Традиция тут такая. Дети пишут письма. А спонсоры детдома стараются исполнить их желания в новогоднюю ночь.

— Алина Николаевна? — щелкает перед моими глазами девочка пальчиками. — Давайте мужа вам загадаем?

Кошусь на семилетнюю кроху удивлено. Спасибо, Настен, но муж у меня, к сожалению, есть. Лжец и предатель. Так что, я б лучше загадала, чтобы его не было.

— Не надо мужа, — вздыхаю. — Лучше попроси мне любви. Как в сказках.

Говорю, улыбаюсь. А у самой даже губы задрожали. Отворачиваюсь, чтобы никто из детей не заметил.

Вот дура! Ничему жизнь не учит. Все в сказки верю.

Поднимаюсь из-за парты, хлопаю в ладоши, привлекая внимание детей:

— Ну все, дописываем и кладем письма в этот мешок. Завтра на елке вручим Деду Морозу. Кто будет хорошо себя вести, найдет свой подарок под елкой в новогоднюю ночь.

Когда выхожу с работы, уже стемнело. Дни теперь очень короткие. Под ногами скрипит снег. Бр-р-р, дубак жуткий. Иду, нахохлившись в своем пуховике, как снегирь. Дел еще куча. Костюм Снегурки погладить и на маникюр опаздываю.

На маник пойти мама уговорила. Это ее способ, как она выражается, «вернуть меня к жизни». Привычная рутина помогает победить стресс.

Выхожу на проспект, иду вниз по улице. Один за другим — свадебные салоны. Откуда их столько в таком маленьком городе?! Из витрин, как издевка, на меня смотрят свадебные платья.

На маникюре сижу молча, чернее тучи. К счастью, мастер попалась не болтливая. Усердно пилит мне ногти.

— Ну и короче, прикинь, она эту любовницу прям в стол с шампанским толкнула! — слышу из другого конца зала.

Сразу напрягаюсь. Поворачиваю голову.

— Бабенка эта в мясо, а Алинка стоит и хохочет, как сумасшедшая! Представляешь, чего учудила! — продолжает чесать языком клиентка, пересказывая яркие моменты с моей же свадьбы. — Короче, бабу ту в скорую увезли, она кровью истекла. А «мульонер», ну, муж-то, бросил Алинку после такого. Теперь психушка по ней плачет. Говорят, кукуха у нее вылетела, да так и не...

Девушка прерывается, потому что мастер, поймав мой налитый кровью взгляд, шлепает ее по руке и кивает в мою сторону. Та оборачивается. Видит меня и притухает.

— Спасибо, мне сегодня без покрытия, — киваю своему мастеру, которая на секунду отвлеклась, доставая палитру лаков.

— Как без покрытия? — смотрит на меня опешив. — Без покрытия цена почти такая же. У нас же акция!

Да плевать мне на ваши акции! Кидаю ей купюры на стол, хватаю пуховик и выбегаю из салона.

Иду по морозу, вытирая слезы. Щеки жжет.

— Не реви, Алин, — подбадриваю сама себя, чувствуя, как ресницы обрастают инеем. — Потрещат и забудут.

Только вот я не забуду. Никогда не прощу этого предателя! «Мульонер»… бабник он и мерзавец! А я еще и беременна от него …

Меня он, походу, не особо-то вспоминает. Месяц прошел, а от него ни слуху, ни духу. Впрочем, я же везде его заблокировала. И всем запретила говорить, где я. Даже слышать о нем не хочу!

Но развестись-то как-то надо…

Поджимаю губы, обматываю шарф вокруг лица, остаются торчать одни щелки глаз и заиндевевшие брови. Сдерживаю слезы. Подумаю об этом завтра.

Завтра начинается с Новогодней елки.

Я с мигренью из-за того, что рыдала полночи, и накладной косой в костюме Снегурочки. Водим с детьми хоровод вокруг искусственной елки. Настена, в костюме снежинки, крепко держит меня за руку.

— Ну, а теперь, — останавливаю хоровод, — давайте все вместе, дружно позовем Деда Мороза!

Глава 2

День назад

Ярослав

— Рота, подъем! — гремит голос прямо в ухо.

От неожиданности дергаюсь, но тут же оседаю обратно на подушку. Башка раскалывается, напоминая о вчерашней вечеринке.

Щурюсь от яркого света, пробивающегося сквозь шторы. Кто, блять, орал? Зачем так громко? В черепушке до сих пор звенит, будто по ней ударили, словно в колокол.

— Съеби, — выдавливаю, переворачиваясь на другой бок.

Цепляю рукой чье-то тело. Бросаю быстрый взгляд. Девица со спутанными волосами. Собираюсь перевернуться на другой — там еще одна. Подвигаю одну из девок, отвоевывая себе пространство.

— Вставай, Яр, — громкий голос снова рядом.

Вот, блять. Я уже счастливо понадеялся, что это был вьетнамский флэшбек из армейского прошлого... Но нет, это голос Радмира. Теперь я отчетливо слышу брата.

Конечно. Кто еще мог сюда припереться без приглашения.

Снова пытаюсь приоткрыть глаза. Вижу, стоит, оглядывает мой пентхаус.

— Радмир, съебись, — бормочу, закрывая глаза. Меня тянет обратно в забытье.

Но не тут-то было. Что-то холодное и мокрое хлещет мне в лицо.

— Ты че творишь?! — срываюсь на крик, вскакиваю, ошалело моргаю.

Вода льется по шее, стекает на грудь. Девчонки тоже вскрикивают, суетливо прикрываясь одеялами.

— Чего творишь, блядь?! — ору, хватаясь за виски. В них как молотком долбит.

Радмир стоит абсолютно невозмутимый. В руках ведерко из-под шампанского. Со звоном кидает его на пол.

— Это я тебя хотел спросить, — рычит, явно не в духе.

Переводит взгляд на девочек:

— Так, вы — на выход. Быстро, — командует он.

Их как ветром сдувает. Вытираю лицо одеялом, ищу взглядом бутылку воды или что-то вроде этого. Во рту засуха, и словно кошки нассали.

Радмир прохаживается по квартире, распинывая носком туфли пустые бутылки.

— Ты в курсе, что пропустил сегодня встречу с «Протон Энергосистемы»? — спрашивает брат.

Блять. Она же в понедельник. А сегодня воскресенье. Или уже нет?

Все еще ищу, что могло бы спасти меня от адского обезвоживания. Но натыкаюсь только на полупустые бутылки шампанского. При виде них желудок недвусмысленно намекает, что не выдержит воспоминаний о вчерашнем.

Кряхтя спускаю ноги на пол. Дотягиваюсь до боксеров, валяющихся рядом. С трудом встаю.

Пол под ногами начинает качаться, будто я на палубе. В животе скручивается клубок змей.

Добираюсь до кухни, цепляясь за стены, чтобы не рухнуть. Открываю холодос, в надежде найти бутылку минералки. Но там только кетчуп и уже протухшая жратва из ресторана.

Тогда иду прямо к раковине, открываю кран и жадно хлебаю оттуда.

Слышу шаги брата за спиной. Пинает очередную пустую бутылку. Она со звоном катится по ламинату. Звук отдается прямо в мозг.

— Слушай, ты можешь потише? — раздраженно спрашиваю и морщусь, падая на ближайший барный стул, как мешок картохи.

— Это ты меня слушай, придурок. Меня доканали твои закидоны! Сначала роман с женой губернатора, потом эта скандальная свадьба. Теперь ты решил положить болт на обязательства перед партнерами? Ты в конец попутал? — гремит надо мной Радмир. — Ведешь себя как подросток!

При упоминании о свадьбе, начинаю жалеть, что трезвею. Алина… Стискиваю челюсти.

— Значит так, с этой минуты ты делаешь то, что я скажу. Еще одна осечка, Яр, и можешь катиться к черту! Хочешь херню творить — твое дело. Но меня в это не вмешивай. Я больше не собираюсь разгребать твое дерьмо! Понял?

Тру виски, тяжело дыша, даже не смотрю на него. Подходит ближе, нависая надо мной, как туча. Кошусь на его сжатый кулак. Потом исподлобья на Радмира.

— Я спрашиваю, ты меня понял? — цедит он сквозь зубы с яростной гримасой.

Нос мне сломать давно обещает. Но лучше не сегодня.

— Да понял я, не кипятись, — бурчу я. — Аспирина не найдется?

Правый боковой в челюсть прилетает неожиданно и пиздецки больно. Чуть не падаю со стула. Скула отзывается тупой болью, на мгновение затмевая даже мигрень.

Вскакиваю, держа кулаки на голове:

— Рад, ты охуел?! — ору, готовый дать сдачи.

— Вернись в реальность, Яр! Пока все не продолбали! — говорит он. — Начнешь с того, что сгоняешь в Кириши. У них елка завтра. Твоя очередь в этом году.

Медленно опускаю кулаки. Чего, блять? Нахуя мне в Кириши? Какая еще елка?

Радмир разворачивается и шагает к выходу. Иду за ним, по пути наступая на какую-то острую хрень.

Ептвоюналево!

Прыгаю на одной ноге за братом.

— Я не понял, что я забыл в сраных Киришах?

Радмир резко оборачивается так, что чуть в него не врезаюсь.

— Я же сказал, будешь Дедом Морозом на елке в интернате. Твоя очередь. И письма детей заберешь. В этом году все подарки — за твой счет, – тыкает мне пальцем в грудь.

Разворачивается и уходит, громко хлопая дверью.

Но я уже не обращаю внимания ни на раскалывающуюся башку, ни на ноющую скулу. Меня ждет пытка похуже.Возвращение в то место, где я провел худшие минуты своей жизни. Место, которое я ненавижу всем своим существом.

Визуал героев. Алина

АЛИНА ГРАДОВА, 27 лет

Наша девочка родом из небольшого городка, где почти все знакомы друг с другом, а счастье кажется чем-то простым и понятным. Конечно, если только жители этого городка не обсуждают скандал, который произошел на ее собственной свадьбе, и предстоящий развод с питерским бизнесменом Ярославом Градовым.

Да, счастье Алины длилось недолго. А тут еще сюрприз в виде двух полосок. И "пока что муж", который заявился в костюме Деда Мороза в интернат, куда Алина только что устроилась работать...

Ну а что же наш главный герой? Продолжение дальше >>>

Визуал героев. Ярослав

ЯРОСЛАВ ГРАДОВ, 33 года

Ярослав — успешный бизнесмен, правая рука своего старшего брата в крупной корпорации. Он уверен в себе, прямолинеен и немного грубоват. У него все под контролем, он знает, чего хочет, и почти всегда этого добивается.

Идеальный, казалось бы, мужчина. Но нет, репутация у нашего Ярослава -- оторви и выбрось! Чего только Алина в нем разглядела?

Изменил прямо на свадьбе! А теперь еще и приперся в костюме Деда Мороза на детский праздник.

Одно точно -- развод неизбежен. Только вот Ярослав еще не знает о двух полосках...

Глава 3

Ярослав

Как я мог вписаться в такой блудняк?! Дед Мороз на детском утреннике. Класс. Че ж клоуном-то сразу не нарядиться? Чего церемониться.

Башка еще тяжелая, хотя бахнул два аспирина. Пришлось экстренно приводить себя в чувство, чтоб к вечеру сесть за руль.

Шевелю челюстью. Скула ноет. Нельзя было без рукоприкладства обойтись?

Н-да, брателло разозлился не на шутку. Знает же, как я ненавижу этот забытый Богом городок! И все равно отправил.

Но испытывать его терпение сейчас не хочется. Не из-за угроз «ты сам по себе». Но… брат все-таки. Единственный.

“Через двести метров поверните налево, а потом — прямо три километра” — подсказывает навигатор приятным женским голоском.

— Спасибо, крошка, — отвечаю, глотая обжигающий американо из бумажного стаканчика. Купил на заправке пять минут назад. Горький. Дрянной.

Машина плавно катит по заснеженной пороге. Барабаню пальцами по рулю. Ладно, помирать, так с музыкой. Включаю радио.

“Где-то мы расстались, не помню, в каких городах. Словно это было в похмелье…”– тянет из динамиков Васильев.

Окей. Сделаем все по-быстрому. Завтра детишек поздравлю – и домой. Ноги моей там больше не будет. Как и не было последние пятнадцать лет.

Доезжаю до Киришей, когда уже темень непроглядная. Улицы плохо освещены. Но я все равно качу и разглядываю, пытаюсь высмотреть хоть что-то знакомое.

Ничего не узнаю. Город как город.

Может, этот интернат был не так уж плох? Восприятие — вещь такая. Я был никому ненужным озлобленным на весь мир подростком.

Хотя плевать. Эту главу своей жизни я все равно предпочел бы не перечитывать. Блин, надо было как-то отвертеться! Сказать, что заболел, умер, забрали инопланетяне — что угодно. Любой вариант лучше, чем ехать сюда, изображать клоуна!

Не дохуя ли у тебя таких глав накопилось, дружище? Свадьба гребанная – запишем туда же.

Алина. Сбежала, оставив меня как, опять же, клоуна, привязанного к кровати. Запястья до сих пор зудят от ее мести. Ну нормальная вообще? Еще и окна нараспашку открыла. На улице же минус был! Я мог себе что-нибудь отморозить. Или, там, воспаление схватить.

Жестоко она, конечно. А такая «ми-ми-ми» с виду. Так и верь этим женщинам. Лежал там как последний идиот.

Мог позвать на помощь, конечно. Но нет, спасибо. Чтоб выставить себя полным лохом перед всеми?

До телефона тоже не смог дотянуться. Так бы Радмира хоть набрал

Пришлось дожидаться горничной. Она охуела, конечно, найдя меня, окоченевшего от холода и привязанного к кровати в люксе для молодоженов.

Когда отвязала, сунул ей бабки, чтоб молчала до конца своих дней.

Ух, и мстительная же женушка у меня оказалась! Сначала думал найти ее и прибить падлюку!

Но потом решил, пусть живет. В конце концов, первый я начал.

Тем более, она предпочла уйти в закат. Блокнула везде и пропала. Катька, подруга ее, передала, чтобы я ее не искал.

“Через сто метров держитесь правее”, – советует крошка из навигатора.

– Вот и я говорю, – восклицаю ей, ставя пустой стаканчик в подстаканник. – Ну найду ее, и что? Я-то уже все сказал. Что был не прав. Что психанул. Что хочу быть с ней. Чего ей еще надо? Чтобы бегал за ней, как шавка? Хозяин – барин. Захотела уйти – ее выбор. Я что, сталкер какой-то?

“Через сто метров поверните направо”, – отвечает мне она. – “До окончания маршрута триста метров”.

– Согласен, – хмурюсь, включая поворотник. – Захочет развода – сама придет.

Паркуюсь у гостиницы, три звезды. Других в Киришах нет. Прошу дать мне самый лучший номер.

Поднимаюсь на лифте, прикладываю ключ, захожу.

Небольшая кровать с ярким стеганным одеялом. Тяжелые темные шторы, кресло с цветной обивкой, деревянная тумба с выдвижными ящиками. На ней — кинескопный телек.

Охренеть. Сто лет таких не видал. Прогресс до сюда так и не дошел?

Со вздохом ставлю сумку на пол. Нда-а. Это вам не “Мариотт”.

Пойду-ка лучше проедусь до интерната, пока меня тут депрессуха не одолела. И нужно узнать, во сколько завтра утренник.

Снова выхожу на улицу, прыгаю в тачку. Через минут пять подъезжаю к воротам интерната.

Они такие же, как я их помню.

Никто не открывает. Никаких признаков жизни. Паркуюсь, шагаю к калитке. Темно. Снег скрипит под ногами. Зыркаю по сторонам. Нахожу что-то вроде домофона. Жму на кнопку.

Через несколько секунд отвечает женский голос:

— Вы к кому?

— К вам. Деда Мороза заказывали?

Дамочка на другом конце явно тупит. Давай, моя хорошая, соображай, пока я себе что-нибудь не отморозил. Бубенцы уже звенят.

Наконец раздается щелчок, магнитный замок отпускает дверь.

Толкаю калитку, захожу во двор.

Внутри волной поднимается знакомое тягостное чувство. Его толком и не объяснишь. Тот, кто не провел детство в интернате, вряд ли поймет. Это что-то вроде ощущения замкнутого мира. Когда ты заперт сам в себе. И нет ничего твоего. Есть только пустота, которая никогда не отпускает. Даже, когда вырастаешь и покупаешь себе столько игрушек, сколько захочешь.

Шагаю по дорожке к двери. Подхожу ближе. В щелочку на меня уже смотрит чей-то нос и два глаза.

— Градов я, Ярослав. Спонсор ваш. Пустите, холодно же!

Дергаю дверь и вхожу без приглашений. Работница смотрит на меня растерянно:

— Заведующей уже нет, — говорит она, кутаясь в серую шаль.

— Тогда телефон ее дайте! — отвечаю раздраженно. – Зачем же морозить своих спонсоров?

Злюсь немного. Правда, женщина тут ни при чем.

— Это можно. Стойте здесь, сейчас схожу за мобильником, — говорит она, поправляя шаль на плечах, и шурует по коридору.

Озираюсь по сторонам. Вроде все теперь по-другому. Как-то поуютнее, чем в моих воспоминаниях.

Но все так же, до зубного скрежета.

Женщина возвращается с телефоном, в котором что-то тыкает.

— Так утренник во сколько? — спрашиваю, отогревая руки в карманах.

Глава 4

Ярослав

Натягиваю дед-морозовский халат из красного бархата с белой окантовкой. В плечах туговат. Фух, блин, но, вроде, влез.

От накладной бороды зудит рожа. Зато почти закрывает фингал под глазом, который теперь расплылся во всей красе. Спасибо, брательник за апгрейд ебальника. Натягиваю шапку.

— Варежки тоже наденьте. Вот мешок с подарками, — сует мне вчерашняя дамочка, Вера Николаевна. — А это посох. Вы главное не волнуйтесь.

Да я и не волнуюсь. Что я, на Бродвее, что ли.

Стою перед дверьми актового зала. В костюме уже спарился. По спине сбегает капелька пота. Хм, вот я не припомню, чтоб мелким верил в Деда Мороза.

Никогда не верил, получается?

Так, стишок. «Здравствуйте детишки, девчонки и мальчишки». Изи-пизи, бро!

— Дед Мороз! Дед Мороз! — верещат дети и топают ногами.

Чувствую себя немного долгожданной рок-звездой, которую ждут на сцену. Вон как фанаты верещат! Вера Николаевна кивает и распахивает передо мной двери.

Шаг вперед, улыбка сквозь колючую бороду. Взгляды мелких — на меня. В глазах у кого недоверие, у кого ожидание чуда. «Он настоящий?» — читаю в некоторых.

Усмехаюсь про себя. Сам же таким был. Съедал все подаренные конфеты за двадцать минут, а то старшие могли и отобрать, а потом ходил с животом до конца дня. Помню-помню. Были времена.

Шагаю широким шагом к елке, громогласно декларирую стишки, которые заучивал полночи. Обвожу взглядом хоровод ребятни.

О, Снегурка. Машинально сканирую хрупкую фигурку. Миленькая такая.

Стоп!

Возвращаю на нее взгляд. Алина?!

Все стишки, что выучил ночью, мгновенно вылетают из головы напрочь. Что она тут делает??

Алина в кокошнике, с волосами, заплетенными в косу, и костюме Снегурки, стоит во главе хоровода. Держит за руку маленькую девочку-“снежинку”.

При виде меня замирает как статуя. Улыбка медленно сползает с ее лица, глаза распахиваются. Тоже узнала.

Шагаю ближе:

— Ну, здравствуй, Снегурочка, — говорю, прищурившись.

Она моргает, будто надеется, что это галлюцинация:

— З-здравствуй, дедушка, — выдавливает.

Тут же берет себя в руки. Делает шаг вперед, улыбка снова появляется на ее лице, но теперь фальшивая.

— Дедушка устал с дороги, отдохнет пускай немного, — говорит она сладким голосом, обращаясь к детям. — Вы его повеселите и стихи ему прочтите!

Берет меня за руку, тащит к стулу у елки, обмотанному мишурой.

Сажусь, все еще гадая: это судьба или проклятье?

Радмир знал? Спецом меня сюда заслал?

Или совпадение?

Алина пытается вырвать руку, но я удерживаю. Дергаю на себя. Она падает назад прямиком ко мне на колени.

— Ты же тоже ведь устала, ночь подарки паковала. Посиди пока со мной, — выдаю я с хищной ухмылкой, сам поражаясь своему таланту рифмоплета.

Ну, Снегурка, ответишь у меня сейчас за свой “эротический сюрприз” на нашей свадьбе!

Алина зло зыркает. Ухмыляюсь сквозь бороду и цежу так, чтобы услышала только она:

— Сиди смирно. Ты же не хочешь испортить деткам праздник.

— Что ты здесь забыл вообще? — шипит как змея.

Пытается встать, но я крепко удерживаю ее за талию.

— Вы порадуйте меня, — башу громогласно, вспоминая речевку из сценария. — Год стихов не слышал я. К елке дружно поспешите и стихи мне расскажите!

Для верности стучу посохом о пол.

Детки вздрагивают. Алина локтем херачит мне под ребро и все-таки вырывается.

Ауч! Больно! Вот вредина.

Ей что, мало того, что она отморозила мои яй…

Алина поправляет кокошник, на лице снова улыбка. В нашу сторону робко делает шаг белокурая девочка лет семи в костюме снежинки. Смотрит на меня опасливо, теребит край платьица, обшитого мишурой.

— На руках снежинки тают, Новый год стучится в дом, — начинает тихонечко, почти не слышно. Глядит на меня огромными, как блюдца, глазами. — Все друг друга поздравляют. С этим добрым светлым днем…

Губки малышки дрожат. Испуганно смотрит на Алину.

— Пусть, — шепотом подсказывает она забытую строчку.

— Пусть исполнятся желания, воплотятся в жизнь мечты. В этот праздник непременно в чудеса поверишь ты, — заканчивает девчуля без всякого выражения.

Беру посох под мышку, хлопаю вспотевшими в варежках ладонями. Пиздец жара.

— Молодец какая! — хвалю ее, стараясь звучать как можно дружелюбнее. Вспоминаю, что у меня полные карманы конфет, которыми набила их Вера Николаевна, специально для этих целей. Зачерпываю горсть, протягиваю малышке.

Девочка все равно смотрит испуганно. Подходит на расстояние вытянутой руки со сложенными лодочкой ладошками. И только я кладу туда конфеты, юркает обратно к своим товарищам, от греха подальше.

Детишки продолжают декламировать стихи, а я сижу на своем мишурном троне, вспотевший, как черт в аду. Украдкой посматриваю на Алину.

Ну это ж надо! Если это совпадение, то у Бога есть чувство юмора. Расскажи, Снегурочка, где была?

А я тут, дедуль, в Киришах куковала.

Хотя чего ж удивляюсь, она отсюда. Отец Алины работал на местном нефтеперерабатывающем заводе, когда был жив. Тут и квартиру в свое время получил. Она мне рассказывала. Логично, что убежала сюда.

Но про интернат я ей не говорил. То есть, она знает, что я рос в интернате, но в каком — если и узнала, то точно не от меня. Родился я не здесь. Про Кириши ничего ей не рассказывал. Сам вспоминать об этом не желаю.

Короче, и правда, чудеса какие-то.

Или это второй шанс свыше?

Шанс? Да ну не! Для нее я предатель. Она больше не хочет меня видеть. Ясно дала понять еще в отеле.

Но… вот она стоит в двух шагах, делает вид, что меня нет. Светит своей лучезарной улыбкой всем, кроме меня, и у меня одно единственное желание — схватить, спрятать ее в мешок с подарками и уволочь к себе.

Хочу, чтобы была моей! Улыбалась только мне!

Поражаюсь внезапной ревности. Ведь я сам решил ее не искать. А теперь сижу и на говно исхожу. Ревную. К детям?

Глава 5

Алина

Хлопаю в ладоши. Стою в шаге от Яра, но даже взглянуть в его сторону боюсь. Стараюсь не забывать улыбаться, но внутри все дрожит. Все, о чем я пыталась не думать последний месяц, снова обрушивается на меня лавиной.

Что он здесь делает?? Только Катя знала, где я. Но она ни за что бы не рассказала. Родители? Нет, мама его убить готова. Она бы не стала.

И ладно бы домой ко мне приперся — он спокойно мог узнать, где живут мама с бабушкой. Но в интернат? На утренник в костюме Деда Мороза?! Что за черт!

Ничего не понимаю. Свалился как снег на голову! И снова ведет себя как последний мерзавец.

О Ярославе Градове всегда говорили, как о человеке, который плевал с высокой колокольни на все правила. Но это уже перебор! Это же детский утренник! Ничего святого в этом гаде!

Краем глаза вижу, как Яр-”Дед Мороз” протягивает очередную порцию конфет ребенку. Видно, что дети его немного побаиваются. И вообще, выглядит он комично. В жизни бы не представила его в таком амплуа.

Ловлю взгляд заведующей, Вилены Васильевны, которая грозно смотрит почему-то на меня. Да, идем не по сценарию. Но я-то тут при чем?? Все вопросы к этому фальшивому деду!

Когда ребята заканчивают читать стихи, бросаю строгий взгляд на Яра. Сейчас его реплика. Он молчит.

Вот оболтус. Сценарий вообще не читал?

Многозначительным взглядом киваю ему на елку, подсказывая.

Тогда он поднимается с места, снова приближается ко мне. Смотрит, как собака на кость. Все еще злится, что привязала его? Но зачем же утренник детям портить?

Внутри все сжимается. Вздрагиваю, когда он опять приобнимает меня за талию.

– Та-а-ак, ребята, подходите, елку вашу покажите, – говорит он, прижимая к себе.

Не знаю, радоваться, что он вспомнил слова, или начинать отбиваться. Пытаюсь незаметно убрать его руку со своей талии, но он вцепился намертво!

– Вот так елка, просто чудо. Не видал я лучше всюду, – чеканит он, упершись в меня взглядом. – Вся в игрушках и хлопушках и сияет мишурой. Только что-то с огоньками, не горит у вас она. Не порядок, щас исправим, огоньки гореть ЗАСТАВИМ.

Последнее слово говорит с нажимом, испепеляя меня взглядом. Как будто на что-то намекает своим “заставим”.

Совсем, что ли, рехнулся?

– Отпусти, – тихо цежу, не шевеля губами.

– Никогда, – выдыхает горяченным дыханием мне в ухо, касаясь искусственной бородой.

– Так, детишки, давайте все дружно, – приходит на помощь Вилена Васильевна. – Раз, два, три, елочка…

– ГОРИ! – кричат детки все хором.

Ярослав ослабляет хватку всего на мгновение. Вырываюсь.

– Ничего не получается! Огоньки не зажигаются! – говорю, пытаясь вернуть контроль над сбившемся дыханием. Быстро мчу от Деда Мороза подальше. Хватаю Настену за руку. – А давайте мы все похлопаем…

Начинаю неистово хлопать в ладоши, чувствуя на себе прожигающий взгляд Яра. Дети повторяют за мной. Настена косится на меня чуть прищурившись, будто что-то заподозрила.

– А теперь потопаем! – пол актового зала сотрясается от топота детских ножек. – А теперь еще раз все вместе громко: раз, два, три:

– Елочка ГОРИ! – верещат в восторге дети.

На этот раз елочка зажигается. Включается фонограмма “В лесу родилась елочка”. Мы все беремся за руки и начинаем водить хоровод, распевая песню. Я глаз не свожу с Ярослава.

Вот придурок! Зачем он сюда заявился? А это что… фингал у него, что ли? Из-за бороды сразу и не заметила. Не скрою, прям с наслаждением разглядываю его. Сейчас бы и сама зарядила.

И все же, мысль о том, что он приехал, меня странным образом согревает. Ждала ли я, что он будет бегать за мной и вымаливать прощение?

Нет.

Не знаю….

Черт, да, я хотела! Но только, чтобы еще раз сказать ему, какой он козлина!

Мысль о том, что после всего случившегося он просто забыл меня и живет припеваючи своей беззаботной жизнью, пока я умираю тут от стыда и позора, меня особенно грызла.

Нечестно это! Почему все ополчились на меня? Я и неудачница, мужика не удержала. И сумасшедшая, которая устроила расправу над любовницей на свадьбе. Конечно, все эти слухи вообще ничего общего с правдой не имеют. Но кого это волнует? Все радуются моему горю. А с него – как с гуся вода.

Утренник проходит скомкано, совсем не по сценарию. Но деткам, кажется, все равно. Когда Дед Мороз открывает свой мешок и начинает раздавать сладкие подарки, они с дикой радостью налетают на него.

Переходим к финальной фазе мероприятия. Я должна торжественно передать письма детей Деду Морозу.

Подхожу к нему, опасливо. Протягиваю пакет битком набитый письмами детей.

– В них мы дружно рассказали все о чем весь год мечтали, – бормочу я, передавая Яру.

– Письма ваши прочитаю и желания учту. Кто был добрым и послушным – осуществлю его мечту! – отвечает Яр, забирая пакет, снова делает шаг ко мне.

Но неожиданно между нами встает Настена. Она зло снизу вверх смотрит на Деда Мороза с глазами полными слез и заявляет:

– Ты – ненастоящий!

И начинает реветь как белуга.

--

Есть тут еще кто, как Настена, не верит в Деда Мороза? 😁 Для этого мы с моими коллегами авторами объединились в литмоб. Все истории новогодние, с обязательным ХЭ и настоящим чудом в конце!

ИСТОРИЯ №1 от Ирины Корепановой

https://litnet.com/shrt/ShP6

- Филипп, я тебе не изменяла. Даже в мыслях такого никогда не было. Я люблю тебя, и ты это знаешь.
- Любишь, говоришь?! Тогда иди на аборт. Приблудыш, мне не нужен!
Стоило заветным словам о беременности сорваться с губ, как мой любимый просто озверел, мало того, что он был не рад нашему малышу, так еще и обвинил в измене и выставил за дверь. Спустя годы я встала на ноги, и все было хорошо, пока в моей жизни вновь не появился он.

Глава 6

Ярослав

Смотрю с удивлением на мелкую. Чего разнылась? Что не так-то? Сколько ей, семь? Все еще в Деда Мороза верит? Ну дает!

— Конечно, настоящий! — тыкаю ее варежкой. Артиста каждый может обидеть.

— Не-е-е-ет. Дед Мороз добрый. А ты страшный! — заявляет кнопка.

Таких комплиментов от девчонок у меня еще не было. Поднимаю одну бровь, наклоняюсь к ней.

Она вздрагивает, ревет пуще прежнего, будто боится, что я ее сожру.

Да что за дела? Я ж ей и конфеты дал, и похвалил. Чего страшный-то сразу?

Снегурка, вон, вообще их воспитательница, к ней вопросов нет? Что за двойные стандарты? Или думают, что она на полставки и у Деда Мороза халтурит?

Алина подхватывает девочку на руки. С беспокойством смотрю на обеих. У Алинки у самой бараний вес. Куда ей еще “снежинок” таскать.

Отставляю посох. Подхожу к ним ближе. Мелкая обвила Алину, как обезьянка. Смотрит на меня, не моргает.

— Ты плохой, — говорит снова.

У Алинки появляется такое выражение, как у Шапокляк. Радуется, мол, что накладная борода не может спрятать моей сущности.

Остальные дети наблюдают за этой сценой с большим любопытством. Знакомое чувство еще со свадьбы — стоять, как на арене цирка.

— Хочешь, докажу тебе, что я Дед Мороз? — бросаю вызов мелкой.

— Ну, давай, — отвечает она, прищурившись.

— Я ведь волшебник? А значит, знаю даже то, что никто не знает. Верно?

Малая, затаив дыхание, ждет, что скажу дальше. Даже реветь перестала.

— Расскажу тебе секрет. Если окажется правдой, значит – я настоящий Дед Мороз. Идет? — предлагаю ей вкрадчиво.

— Какой секрет? — смотрит испытующе, но явно заинтересовавшись.

— Слезай со Снегурочки. А-то она сейчас растает. И иди сюда, на ушко шепну, — предлагаю ей сделку.

Девочка мгновение раздумывает, будто взвешивая все “за” и “против”, но детское любопытство берет свое.

Алина опускает девочку на пол. Маню ее варежкой, присаживаюсь на кортаны. Тихонечко подходит.

Шепчу ей сквозь колючую бороду на ухо, чтобы никто не услышал:

– Иди на третий этаж. В последней спальне по коридору в углу комнаты под кроватью есть вентиляционная решетка. За ней ты найдешь тайник. Ножичек отдашь Алине Николаевне, остальное – можешь забрать себе.

Малая изумленно смотрит на меня.

Какие шансы, что мой тайник все еще там? Пятнадцать лет прошло как. Ремонт тут за это время явно был. Ну, будем надеятся. На кону моя репутация Деда Мороза. Хоть эту часть спасу.

– Запомнила? – спрашиваю девочку, вставая.

Она кивает и медленно пятится назад к Алине.

– Только никому, – подмигиваю ей.

Остальные ребятишки смотрят на Снежинку с завистью. Только она отходит подальше, налетают на нее и начинают пытать, что я ей там на шептал. Стою довольный.

– Ну все, Деду Морозу уже пора лететь по своим делам. Давайте все дружно его поблагодарим! – включается Алина.

– Спа-си-бо! – кричат, детки.

– До свиданья, Дед Мороз! – говорит Алина с нажимом и отворачивается.

Ага, разбежалась. “Досвиданием” ей по жопе. Машу детям и иду из актового зала, мечтая только об одном: избавиться от этой дурацкой колючей бороды и шубы.

Забегаю в кабинет, где переодевался. Быстро снимаю костюм, срываю бороду. Фух-х-х! Тяжелая работа быть Дедом Морозом, однако. Ни вздохнуть, ни пер…

В дверь стучат, не успеваю ничего ответить, сразу входят в кабинет. Как раз, когда стягиваю с себя влажную от пота футболку. Вера Николаевна скользит по моему торсу и стыдливо опускает глаза, как девица.

Интересно, сколько ей? Под полтос? Не только, получается, детишек сегодня порадовал.

– Ой, Ярослав, извините. Думала, вы уже переоделись, – говорит она, поправляя очки на носу и стараясь теперь смотреть куда угодно, только не на меня.

– В этом вашем халате чуть тепловой удар не получил! – отвечаю недовольно, надевая джемпер прямо на голое тело. Блин, тоже колючий, сволочь.

– Из вас получился отличный Дед Мороз, спасибо вам, – теребит она концы пухового платка.

Детям не зашел, так хоть воспиталки заценили.

– Вы уж извините, Ярослав, за вчерашний не особо теплый прием, – поправляет прическу, не глядя на меня. – Обычно ведь Радмир Владимирович приезжает.

– Он что, тоже Дед Морозом наряжается? – уточняю удивленно. В жизни бы не поверил.

Вера Николаевна начинает складывать костюм Деда Мороза и убирает его в мешок:

– Да, у него хорошо получается. Поэтому мы немного расстроились, когда он сообщил, что в этом году не сможет приехать, – переводит взгляд на меня. – Как хорошо, что вы его подменили. Вот как бы мы без вас? У нас из мужчин тут только физрук. Так дети его знают.

– Рад помочь, – отвечаю, слабо веря, что прям совсем у них вариантов не было. Настолько, что мне пришлось переть сюда из Питера.

– А вы на чай останетесь? У детей чаепитие будет в столовой, а мы с воспитателями и учителями потом в учительской собираемся.

Я, конечно, хотел свалить поскорее. Но тут такая удача нарисовалась.

– Алина Николаевна тоже будет? – спрашиваю, поправляя взъерошенные волосы, глядя в зеркало. Ну и рожа у тебя, Шарапов. Точно не для свидания.

– Алина Николаевна? – удивленно моргает женщина. – Ярослав, скажу вам честно, не вашего это уровня девица. Про нее такие слухи ходят… – картинно закатывает глаза.

Кидаю в нее хмурый взгляд:

– Это какие еще?

Вера Николаевна сначала делает вид, что не хочет говорить, а потом выдает как на духу, будто мы две бабульки на лавочке.

– Говорят, ее муж прямо на свадьбе бросил, потому что она что-то такое сделала, что жених не смог стерпеть. Она тогда устроила такой скандал, что свадьбу пришлось чуть ли не с милицией разгонять!

Нихуя себе! Программа максимум: скандалы, интриги, расследования. Зло хватаю пакет с детскими письмами, сую в свою сумку и вешаю на плечо:

– Знаете, что самое интересное в сплетнях, Вера Николаевна? – говорю, испепеляя тетку взглядом. – Они говорят больше о том, кто их распространяет, чем о тех, про кого они.

Глава 7

Алина

Вилена Васильевна учащенно моргает, глядя на нависающего над ней Яра. Ее очки сползли уже на самый кончик острого носа.

— Жена? — повторяет она, бросая шокированный взгляд на меня.

— Жена, жена. Вы как, тоже участвуете в распространении этих нелепых сплетен про свадьбу?

Блин, Ярослав! Да нафига он ей рассказал? Мало мне, что ли, унижений?!

Решаю вмешаться, подаюсь вперед, но Яр продолжает свою тираду, дыша на бедную заведующую, как дракон:

— Видите ли, мы с братом решили разведать обстановку. Как тут наша школа-интернат драгоценная поживает. Как чувствуют себя дети, педагогический состав. Вот и попросили Алину Николаевну съездить, в полевые условия, так сказать. Очень любопытно, что она скажет!

Замираю в шоке. Градовы – спонсоры интерната? Так вот в чем дело. Значит, наша встреча — чистая случайность…

Горло начинаю жечь слезы. Я-то на секунду поверила, что он ради меня приехал. Идиотка.

Рот Вилены Васильевны открывается от удивления. Она снова бросает взгляд на меня, потом возвращает на Яра:

— Вы все неправильно поняли! — начинает тараторить она, краснея. — Я просто… просто хотела напомнить, что у нас высокие стандарты поведения.

— Высокие стандарты? — усмехается Яр. — Тогда начните с себя, Вилена Васильевна. И принесите извинения Алине Николаевне. Сейчас же!

Мне уже откровенно жаль заведующую. Женщина она, конечно, сложная. Но переживаю, как бы Яр не перегнул палку.

Хватаю его за плечо:

— Хватит, — тихо говорю ему.

— Я сам решу, когда хватит! — дергает плечом и рявкает уже на меня. Испуганно отшатываюсь.

Вот бешеный! Он никогда раньше не повышал на меня голос. Становится еще обиднее.

Яр возвращает испытующий взгляд на заведующую. Та заметно сглатывает, берет себя в руки и сквозь сжатые зубы говорит:

— Извините.

— Погромче, — командует Ярослав прищурившись. — Думаю, Алина Николаевна вас не расслышала.

— Прошу меня извинить. Видит бог, я действовала из лучших побуждений, — повторяет она с кривой улыбкой.

— Вот и отлично, — отступает Яр. — Еще раз услышу что-то подобное, будем решать вопрос уже не разговорами.

Вилена Васильевна вскидывает на него возмущенный взгляд. Но проглатывает слова.

— Вы свободны, — говорит Яр, будто она его подчиненная.

Заведующая, больше не глядя ни на кого из нас, быстро выбегает из гардеробной.

Капец. Зная ее, она мне этого точно не простит. Будет мстить до конца моих дней. Спасибо, Яр! Тоже мне, рыцарь в сияющих доспехах! Услужил, так услужил! Сам сейчас уедет, и след простынет. А мне тут еще работать. Я Вилене Васильевне еще про беременность не сказала. Она меня сожрет заживо.

Только дверь за заведующей закрывается, набрасываюсь на Ярослава:

— Зачем ты это сделал? Зачем надо было вываливать это все?!

— Что именно? Что я твой муж? — спрашивает, внимательно глядя мне в глаза. — Потому что это правда. Ты — моя женщина, и я в ответе за тебя. Не позволю кому-либо унижать тебя.

Ну да. Видимо, считает, что это право есть только у него.

Не говоря ни слова, разворачиваюсь, сдергиваю пуховик с вешалки, быстро натягиваю и иду к выходу. Но не успеваю сделать и шагу, как понимаю, что не могу сдвинуться с места.

— Куда это ты собралась? — рычит он надо мной, держа за капюшон.

Начинаю вырываться, лупя его руками, чтобы отпустил. Но Яр, зараза, шпала еще та. Держит меня за шкирятник, как котенка.

— Отпусти, мерзавец! Нам не о чем говорить! — шиплю на него со всей злости.

Он даже ухом не ведет. Стоит и держит, ждет, пока выдохнусь. Представляю, как нелепо я сейчас выгляжу. Беспомощно размахивая руками, как надувной зазывала у шиномонтажки.

Сдаюсь. Зло повисаю на пуховике. Гад!

— Ну как же не о чем. Давай, например, поговорим о твоем незабываемом “эротическом сюрпризе” в нашу первую брачную ночь?

На наглой роже ухмылка. Щурится глазом, под которым фингал. Как двинула бы ему еще и во второй! Для симметрии. Но, жаль, не допрыгну.

— Что, понравился, хочешь повторения? — спрашиваю с издевкой.

— Очень! — отвечает колюче. — Просто незабываемый!

Наконец, отпускает меня. Одергиваю пуховик, зло зыркаю на него:

– Что тебе от меня нужно?

Он долгое мгновение молча смотрит мне в глаза. Этим своим диким взглядом, как у волчары. А потом выдает:

– Ты.

--

Девчат, сегодня стартовала еще одна история из нашего новогоднего литмоба. Любовь-морковь, щепока новогодних чудес и ХЭ обязательно! ❤️

РАЗВОД. НОВЫЙ ГОД БЕЗ ПАПЫ

https://litnet.com/shrt/SEVy

АННОТАЦИЯ

– Мамочка, смотри, это же папина машина! Посигналь ему!
Взгляд ловит авто мужа, которое перестраивается и заезжает в незнакомый двор.
– Ой, мамочка, а что за тетя сидит рядом с папой?
Проследив за авто Вадима, никак не ожидала увидеть в салоне его первую жену. И тем более их целующимися.
Оказалось, Вадим давно изменял мне, и решал с кем именно из нас остаться. Я подала на развод, но нашла письмо дочери Деду Морозу, где она просит вернуть папу…

НАЧАЛО ЗДЕСЬ: https://litnet.com/shrt/SExy

Глава 8

Алина

Прыскаю со смеху. Хотя мне вообще сейчас не до смеха. Я, говорит, ему нужна? Опомнился, миленький! Через месяц. Бредит, что ли??

Ярослав на серьезных щах смотрит на меня.

Скрещиваю руки на груди, всем видом даю понять, что на меня его штучки больше не действуют.

– Слушай, я уже поняла, что наша встреча тут абсолютно случайна. Давай не будем отнимать друг у друга время, – бросаю ему и быстро поворачиваю к выходу. Но скорее, чтобы скрыть от него, как мне больно.

Почему-то в голове проносится воспоминание о нашей первой встрече. Вел он себя максимально самоуверенно. Я подумала: “Ну что за надутый индюк”! А он предложил поужинать. Конечно, я послала его куда подальше!

По Яру было видно, что отказывают ему редко. Этакий плохиш-сердцеед. Когда он ушел, я думала: “Не дай бог, влюбиться в такого”. А сердце уже предательски быстро стучало только от одной мысли о нем.

Дура.

Яр снова хватает меня за руку, останавливая.

– Да постой ты! Случайности не случайны, – отвечает. – Я здесь. Ты здесь. Давай поговорим.

Пытаюсь выхватить руку, но он вцепился стальной хваткой:

— Мы оба наломали дров. Давай так, ты тоже подготовила знатный свадебный «сюрприз», теперь мы квиты? – смотрит пристально.

У меня от этой наглости аж челюсть отвисает. Он что, серьезно? «Оба наломали дров»?!

Медленно поворачиваюсь к нему, гляжу прямо в глаза ненавистным взглядом:

— Квиты?! Ты трахнул свою любовницу прямо на нашей свадьбе, запудрил мне мозги и женился чисто ради своей выгоды. Месяц где-то пропадал, а теперь, случайно столкнувшись со мной, затираешь, что я тебе нужна? Квиты?! Ты вообще в себе, Яр?!

От злости перехватывает дыхание. Смотрю на него не моргая.

Лицо Яра невозмутимо. Бесит меня еще больше.

— Так-то это ты сбежала и заблокировала меня везде. Твоя подруга заявила, что ты не хочешь, чтобы я тебя искал.

Господи, о чем с ним вообще разговаривать?! Набираю полные легкие воздуха, пытаясь совладать с эмоциями:

— Яр, просто оставь меня в покое! Я и так, благодаря тебе, посмешище для всех!

Дергаюсь со всей силы, чтобы он отцепил от меня свою клешню! Просто хочу уйти и не видеть больше этого придурка!

— Я не позволю никому над тобой смеяться, – заявляет Яр. – Единственным говнюком в твоей жизни буду я. Никому не посмеет отнять у меня пальму первенства.

В тоне ирония. Снова оборачиваюсь на него. Ха-ха. Каков шутник и балагур!

— Смешно тебе, Яр? Все потешаешься? — говорю, чувствуя, что еще немного, и не смогу сдержать слез.

Изловчившись, выскальзываю из рукава пуховика, освобождая руку из его хватки. Не знаю, куда я на мороз собралась без куртки. Главное – подальше от него! Бросаюсь к выходу.

Но Яр оказывается проворнее. Одним прыжком догоняет и, вообще не напрягаясь, хватает меня за талию, дергает к себе. Я лечу прямо к нему в руки. Обнимает меня сзади и прижимает спиной к себе.

Раньше, когда он обнимал, у меня всегда было такое чувство, будто в мире все правильно. И я тонула в его руках, не желая, чтобы это заканчивалось.

Теперь эмоции разрывают изнутри. Мне стыдно за себя, за то, что я была такой наивной дурой. Что полюбила того, кому на мои чувства совершенно наплевать.

А теперь еще и беременна от него. Эта мысль ужасает еще больше.

Он никогда не узнает. Пусть просто исчезнет из моей жизни!

Яр сжимает так, что я не могу пошевелиться:

— То, что тебе в ту ночь сказал, в жизни никому не говорил, — вдруг произносит над моим ухом.

В голосе хрипотца, от которой против моей воли пробегают мурашки. Везде.

Стыдно признавать, сколько раз я вспоминала его слова. Что он сожалеет, что пошел с той девкой в номер. Что хоть изначально наша свадьба для него всего лишь удачный ход, но он понял, что для него это что-то большее.

Но ведь понятно, что он сказал это, чтобы спасти свою репутацию. Надеялся, что все еще сможет сохранить контроль. И, если бы хотел меня вернуть – разве пропадал бы месяц где-то?

Нет. Тогда не поверила. И сейчас веры ни на грош.

— И что мне, Яр, прыгать и хлопать в ладоши? Напомнить тебе, что перед этим ты мне изменил?! — отвечаю, едва владея своим голосом.

— А ты приковала меня к кровати и чуть не отморозила мои яйца! — отвечает мне, начиная злиться.

— Да ты только и думаешь о том, что у тебя в штанах! Отпусти, сказала! — выкрикиваю угрожающе. — Что ты прицепился ко мне? Просто забей, как ты умеешь лучше всего! И забудь меня.

— Я пытался! — выпаливает он и сжимает меня еще крепче. — Всеми доступными способами.

Ярослав чуть склоняет голову, его дыхание обжигает мою шею. Слова пронзают меня насквозь. Сердце предательски замирает, а потом начинает биться в бешеном ритме. Тепло его тела за спиной сводит с ума.

– Я пытался жить без тебя. Не получилось. Ты запала мне в душу, зайчонок, – его голос становится еще более низким. Губы почти касаются моей шеи.

В душу? Да у таких негодяев нет никакой души. Сломал меня, растоптал все. А теперь стоит тут, как герой мелодрамы.

– Твои слова ничего не исправят, – мой голос дрожит от сдерживаемых эмоций, и хоть каждый мой нерв вопит об обратном, я произношу. – Я больше. Тебя. Не люблю.

Последние слова срываются шепотом, таким тихим, что даже я сама едва их слышу. Они разливается в воздухе, как яд.

Секунда. И объятья Ярослава разжимаются. Не теряя времени, вырываюсь, хватаю куртку и бегу к выходу, не оглядываясь. Чтобы он не успел увидеть, как я ломаюсь.

Вырываюсь на улицу, даже не успев застегнуть пуховик. Мороз щиплет лицо. Слезы душат, горло сдавливает. Еще чуть-чуть, и я разревусь прямо здесь. Хочется, чтобы холод пробрал до самых костей, лишь бы не чувствовать эту адскую боль внутри. Вот бы, и правда, превратиться в Снегурочку. И больше ничего не чувствовать!

Перед крыльцом интерната стоит вишневая бэха. Стекло медленно опускается. Даня. Бывший.

Глава 9

Алина

Ну куда уж там. Остановиться? Нет! Точно уж не сейчас. Сейчас у меня есть только одно желание. Просто одно, глупое желание — сделать Ярославу больно. Отомстить!

Быстро сбегаю по ступенькам, демонстративно открываю дверцу Даниной бэхи, залезаю на переднее сиденье и хлопаю за собой.

– Детка, ну осторожнее, – говорит Даня недовольно. – Зачем так хлопать? Только купил.

– Поехали быстрее отсюда, – отвечаю ему холодно.

Вижу краем глаза, как Даня довольно улыбается. А Яр стоит на крыльце. Взгляд у него грозный, грудь тяжело вздымается. Облачка пара вылетают из его рта, как у огнедышащего дракона. Выглядит просто возмущенным.

У самой до сих пор еще звучат в ушах собственные слова: “Я больше тебя не люблю”. Не верю, что сказала ему. От этого внутри все саднит. Сжимаю зубы, чтобы не сорваться.

Машина трогается с места. В груди горит и пульсирует, словно вырвали сердце. Сжимаю кулаки на коленях так, что острые ногти врезаются в ладони. Хочется обернуться, взглянуть на Яра еще раз. Но я заставляю себя сидеть неподвижно.

Не обернусь. Не остановлюсь. Не прощу.

– Это что еще за черт? – лениво спрашивает Даня, роняя руку на руль и косясь в боковое зеркало, где, должно быть, еще отражается Яр.

– Из преисподней, – сухо отвечаю, глядя в окно.

– Он тебя обидел? Мне с ним разобраться? – начинает выпендриваться Даня, будто Яр его, рохлю, одним плевком не перешибет. Смешно!

— Дань, просто довези меня до дома.

Выруливаем на проспект, я чуть выдыхаю. Но сердце все еще не на месте.

— Может, суши полопаем? Угощаю, — подмигивает Даня. Пытается казаться щедрым и великодушным.

— Нет, — отрезаю и снова стискиваю зубы. — Дань, я тебе все уже сказала.

— Как жизнь несправедлива, а? — вздыхает он наигранно грустно, но с какой-то довольной усмешкой. — Ты ушла от меня, потому что у меня не было денег. Теперь деньги есть, а тебя нет.

Перевожу на него взгляд. Все еще думает, что деньги – причина, а не то, что он козлина? Как удобно!

— Я вообще-то замужем, — спокойно напоминаю ему, хотя внутри что-то дрогнуло.

Замужем. Как же! Но фактически пока же так?

— Да все знают, что он тебя бросил, — отвечает Даня, пожимая плечами.

Как же меня это все достало, Господи!

— Это я его бросила! — рявкаю я.

Даня хмыкает, скосив на меня взгляд:

— Нашла богача, который тебя не любил. А я вот тебя всегда любил. И в богатстве, и в бедности. И скучал, так-то.

Больше не отвечаю. Просто сижу и смотрю в окно, стискивая кулаки на коленях. С ним говорить — все равно что пинать мертвую лошадь. Толку — ноль!

— Слушай, ну че ты такая? Хватит ломаться. Давай поужинаем завтра? — не унимается он, когда сворачиваем на мою улицу. — Вспомним былое, как говорится. Я ж могу позволить себе сводить девушку в ресторан. Лучший в городе! Или, какой захочешь!

Капец. Лучший в Киришах? Вот это роскошь! Да я с ним и в Мишлен бы не пошла!

— Даня, не надо, — цежу зло. — останови у подъезда, спасибо.

— Ладно-ладно, принцесса, — говорит он, останавливая машину.

Только поворачивается ко мне, уж не знаю, что у него там в голове, сразу выпрыгиваю из машины.

— Подумай про ужин! Я все равно тебя дождусь! — успевает он крикнуть прежде, чем я нарочно громко хлопаю дверцей.

Едва успеваю переступить порог дома, как мама высовывается из кухни:

— Доча, это кто там в машине? Данечка тебя подвез? — в голосе столько теплоты и какой-то ностальгической радости, что меня передергивает.

— Ага. «Данечка», — бурчу, стягивая сапоги.

— Хороший парнишка такой. Ты к нему присмотрелась бы, дочь. Он ведь всегда так тебя любил.

Закатываю глаза и ничего не отвечаю. Просто молча ухожу в свою комнату, закрываю дверь и опускаюсь на кровать.

«Хороший парнишка. Этот «хороший парнишка” сидел у меня на шее и все наши сбережения промотал. Но мама не знает. Никто не знает. Кроме Кати.

Мысли о Дане быстро вытесняет Ярослав. Вспоминаю его взгляд на крыльце и вздрагиваю. В груди снова начинает нещадно гореть.

Уедет отсюда. Теперь точно уедет и забудет меня.

Хочется злиться и выть от горя одновременно. Прячу лицо в ладонях и глотаю слезы. Не могу простить его. Как можно простить такое? Но… почему же так страшно, что он просто возьмет и исчезнет?

Отнимаю ладони от лица. Встаю, достаю из шкатулки с украшениями тест. Две полоски. Я все еще не привыкла к ним. Две. Четкие и безжалостные.

Провожу пальцем по тесту. Должна ли я сказать ему? Наверное, он имеет право знать.

Ребенка я оставлю. Без вариантов. Не смогу сделать аборт. Да и где-то внутри горит огонек — этот малыш от мужчины, которого я очень сильно любила. Очень.

Вытираю, катящиеся по щекам слезы.

Нет. Ярославу и я-то не была особо нужна. А ребенок… Он сам еще дите великовозрастное. Яру не ведомо слово «ответственность». Привык думать только о себе.

Лучше сама. Как-нибудь.

***

Звонок на перемену. Первоклашки с радостным писком вскакивают из-за парт. Будто я их пытала тут!

— Так, несите свою «Злость» сюда, не забудьте подписать рисунок! В правом верхнем углу, — напоминаю малышам.

Рисунки один за другим плюхаются мне на стол. Собираю свои вещи, последний урок. Только направляюсь к выходу из класса, как в кабинет влетает Настена. В руках у нее металлическая коробка из-под печенья. Вся пыльная и немного заржавевшая.

— Алина Николаевна, Алина Николаевна-а-а! Представляете, тот Дед Мороз настоящий! — выпаливает, еле переводя дыхание. Глаза горят, щечки раскраснелись. Трясет в воздухе ящичком. В нем что-то громко стучит.

— Откуда у тебя это? — ничего не понимаю.

— Дед Мороз сказал мне секрет про тайник у нас тут, в интернате! Я проверила, когда все ушли. И нашла вот! — тараторит она восхищенно. — Можете помочь открыть? У меня не выходит.

Ставлю свою сумку на стул, садимся за парту. С интересом осматриваю коробку. Вот Яр жук, выкрутился же как-то! Откуда, интересно, он знал про тайник? Накануне спрятал? Зачем? Чертовщина какая-то!

Глава 10

18 лет назад

Рам

Удар в живот. Сгибаюсь пополам, но не падаю. Не дождутся, крысы помоешные.

— Держи его! — орет Колян Шилов, вижу его рожу как сквозь мутную пленку.

Двое других пацанов выкручивают мне руки за спину, валят в снег. Бьют без остановки: по бочине, по ребрам. Пуховик немного смягчает удары, но все равно больно.

Один из них встает на колени и херачит кулаком по моей роже.

— По лицу не ебашьте, придурки! — рычит Колян.

Сука, чтоб вы все сдохли, падлы!. Тьфу! Сплевываю кровавую харчу. Так, главное, не откинуться сейчас. Терплю. Сжимаю челюсти до скрипа.

— Ну че, Рам-Рамчик, маленький ты бедненький сопляк! Думал, если брательник за тебя раньше впрягался, можешь и теперь выебываться, а? — скалится Шилов и пинает ногой.

Дергаюсь от удара, но продолжаю молчать.

Мразь. Из-за девчонки какой-то решил меня отпиздить! Из-за Лерки, дуры этой. Он че, тупой совсем?! Не врубает, что она не нужна мне! Я чисто позлить его спизданул: что она сама за мной бегает, а Шило чисто так, для мебели.

Псих долбанный! Теперь «учат» меня уму-разуму. Вообще, правда это все: Лерка ходит за мной, все че-т хихикает с подружками, страхолюдинами.

Урод Шило и все его подзалупники. Трое на одного — не по-пацански.

— Запомни, говнюк, — зло шипит у меня над ухом Шило, — Лера — моя девчонка, понял, блять?! Еще раз увижу вас вместе… — и бьет еще раз по печени.

Кровь из разбитой губы продолжает хлестать, снег подо мной уже розовый. Да, блять, спасибо, что живой, нахуй! Обожаю эту гребанную жизнь!

— Все, валим, пацаны! — говорит один из них.

Колян харкает рядом с моим лицом. Слышу, как их шаги гремят по снегу.

Дышать больно. Поднимаюсь на локти, падаю в снег. Спасибо, блять, Лерка. Нахера нужны эти девки? Одни проблемы от них.

Ладно. Полежу пока. Хотя бы так — в снегу тихо, спокойно. Если не считать, что все тело болит.

— Эй, ты живой?

Вздрагиваю и открываю глаза. Возле меня кто-то стоит. Маленькая фигурка в синей шапке с бумбоном. Мелкая девчонка, лет девять-десять, в розовых варежках. Глаза у нее огромные и удивленные.

— Че тебе надо? — рычу я, с трудом сажусь.

— А ты чего тут лежишь? Замерзнешь ведь, — отвечает она, будто я просто прилег отдохнуть.

— Топай отсюда, Бумбон!

Опускаю голову и чувствую, как по губе стекает кровь.

Девчонка не уходит. Снимает рюкзак, зубами стягивает варежки и достает оттуда термос. Садится на кортаны, откручивает крышку, наливает чай, от которого сразу поднимается пар, и протягивает мне:

— На, выпей. С лимоном, вкусный. А то простудишься.

Смотрю на нее в упор. Что привязалось-то. Я че тут, как придурок, буду чаи ее гонять?! Она не видит в каком я виде? И че, прям не боится даже?

— Не надо мне, — говорю, отодвигая ее чай с рукой.

— Надо-надо, — спокойно отвечает она. — Вон у тебя руки уже ледяные.

Сует чашку от термоса мне в ладони. Хватаю, чтобы не облиться. Вот настырная!

Бумбон садится рядом в снег.

— Тебя побили плохие ребята? — спрашивает спокойно.

— Не твое дело, — огрызаюсь я, но она не обижается.

Чудо в перьях.

— За что дрались?

Молчу. Странно объяснять этой шкетке, что местный дебил приревновал меня к девке, которая мне вообще не сдалась. Не доросла еще.

— Наверное, за что-то хорошее, раз до крови, — говорит она.

Вскидываю на нее взгляд.

— Чего-о-о?

— Бутик будешь? — снова лезет в рюкзак. — Бабуля два положила. Я все равно все не съем.

Копается в портфеле, и вдруг перед моим лицом оказывается бутерброд с колбасой и сыром, криво завернутый в салфетку.

— На, ешь. С чайком — вкуснятина-а-а, отвечаю.

Все понятно. Она просто тупая.

В животе предательски урчит. Ужин еще не скоро, в интернате все по расписанию.

Беру бутер, вонзаюсь в него зубами. Запиваю сладким черным чаем. Не, так-то нормалек. А на морозе вообще кайф, хорошо пошел. Руки немного согрелись.

— Вкусно? — спрашивает, глядя на меня с улыбкой.

— Ну так себе, — бурчу с набитым ртом.

— Приходи завтра сюда в это же время. Я с музыкалки пойду и снова тебя покормлю, — говорит, будто я какой-то бездомный кот.

Встает, надевает рюкзак.

Собираюсь ответить что-то грубое. Но она выхватывает у меня из рук пустую крышку от термоса, быстро закручивает ее и шлепает прочь по тропинке.

Ее ржачная шапка с бумбоном подпрыгивает в такт шагам. Смотрю ей вслед.

Во чудила.

На следующий день в назначенное время иду за школу на то же место. Чисто поугарать. Интересно, придет Бумбон, как обещала, или нет.

Жду. Холодрыга. Куртку застегнуть не могу из-за выбитого пальца. Проходит минут пятнадцать.

Ай, да ну нафиг. Поворачиваюсь, чтобы свалить, но замечаю ее.

Бумбон. Идет счастливая, машет мне издалека. Прыскаю со смеху. Дура.

— Ты че, неугомонная? — ворчу я, когда она подходит.

Вместе синхронно садимся жопами в сугроб.

Девчонка деловито сует мне в руки термос:

— На, сам наливай, — копошится в портфеле, выуживает бутер. — Сегодня только с сыром. Колбаса закончилась.

А я опять, как назло, голодный. Хаваю, смотрю на девчонку. Может, она думает, что я бомжара? Ну не совсем же идиотка.

— А зовут тебя как? — спрашивает девчонка.

— Рам, — отвечаю.

— Странное у тебя имя какое-то, — хмурится она.

— Я «Рамштайн» люблю, поэтому и Рам, — отвечаю нехотя.

— Это что “Рам...” и как там дальше?

— Группа такая “Рам-штайн”.

— Про что они поют? На русском?

Перестаю жевать. Молчу. Про то, что тебе лучше не знать, Бумбон.

— Слышь, Бумбон, — спрашиваю прищурившись. — А ты че такая добрая?

Она пожимает плечами:

— Если все будут злыми, то что тогда будет?

--

Девочки, спасибо вам за звездочки! Прям звездопад мне устроили! Обнимаю каждую ❤️
А еще хочу познакомить вас с еще одной историей из нашего Новогоднего литмоба:

Глава 11

Сейчас

Ярослав

Залетаю в гостиницу, поднимаюсь на свой этаж, злой как черт. Хлопаю дверью, что звенят окна.

Все, нахуй! Хватит с меня! Сбрасываю с себя куртку, бросаю сумку на пол и пинаю ее. В груди такое бешенство, что сейчас взорвусь, если не скину его куда-то.

Провожу ладонями по лицу, пытаясь успокоиться. Но злость просто прет.

«Я больше тебя не люблю», — стучат в висках Алинины слова.

Взгляд падает на стул. Пинаю его с силой. Он грохочет по паркету и падает на бок.

— Врешь! — шиплю на него. — Любишь! Любишь!

Ладонь сжимается в кулак. Со всей силы ебашу в стену. Боль пронзает кисть. На стене остается кровавый след.

Блять! Сгибаюсь пополам

Ну че, полегчало?

Сползаю на пол. Закрываю глаза, замираю, вслушиваясь в пульсирующую боль. Она на время заглушает мысли. Но до конца не помогает.

Перед глазами зареванное лицо Алины. Как садится в тачку к тому ушлепку. Значит, хахаль у нее уже нарисовался? Не долго женушка горевала.

— Нахер мне все это надо! — бурчу и тут же вскакиваю с места.

Шагаю к сумке, рывком ее открываю. Достаю пакет с детскими письмами, швыряю в сторону. Пальцы дрожат. Распахиваю шкаф, чуть не вырывая дверцу, начинаю сгребать одежду, закидывая ее в сумку.

Не любит? И прекрасно. Плевать. Жил как-то до нее и дальше буду жить.

Как последний месяц в пьяном угаре?

Похуй!

Футболка падает на пол. Наклоняюсь за ней и вижу в зеркале свое лицо: взбешенное, злое. В глазах еще больше темнеет от ярости. Хватаю со стола стакан и замахиваюсь им, чтобы хуйнуть в стену. Жесть, как хочется что-нибудь разъебать.

Сдерживаюсь. С грохотом ставлю стакан на место.

Не хочет меня видеть? Не нужен? Ну и отлично. Пусть остается со своим киришским чмошником. Совет да любовь! Пусть остается в своем Мухосранске. Нарожает ему таких же сопливых спиногрызов. В сорок будет на своего обрыглого хрена смотреть и меня вспоминать. Еще пожалеет!

Проклятье…

Опускаюсь на кровать, снова тру лицо, пытаясь прогнать поганые мысли. Представляю, как Алина смотрит на кого-то другого так, как на меня смотрела, и к горлу подкатывает изжога.

Да почему? Что в ней такого? Почему я не могу просто уехать?

Наклоняюсь вперед, опираясь локтями на колени, зарываюсь пальцами в волосы.

Что со мной не так? Никогда и никому не позволял так себя разнести!

Всегда знал, я просто не создан для отношений и этого брачного говна. Нет, не так. Я просто тупо не умею быть с кем-то.

Звучит пафосно. Но это так. Стоит подпустить кого-то близко — просто насрут в душу и съебутся в закат. Вот и Алина ушла.

Ушла она, не любит она и не любила никогда. Это я тот, кто уходит! Это я тот, кто не любит!

Сжимаю волосы. Злость начинает накатывать второй волной, впрыскивается в вены.

Резко откидываюсь назад на кровати. Пытаюсь расслабить напряженные мышцы. Но не могу. Сердце в груди грохочет.

Не могу ее отпустить.

Ненавижу себя за это.

Ощущение, что проигрываю сам себе. Предаю себя.

Лежу с закрытыми глазами. Грудь все еще вздымается. Но ураган потихоньку затихает. Рука болит, капец. Надеюсь, не перелом.

Не уеду.

Без понятия, что тут делать.

Но я не уеду.

Поднимаюсь с кровати как пьяный. Надо пожрать. На сытый желудок лучше думается.

Натягиваю куртку. Выхожу из номера, спускаюсь вниз. Прыгаю в тачку на поиски харчевни.

Торможу у более-менее приличного рестика. Захожу, занимаю столик. Ем свой обедо-ужин, даже не замечая вкуса. Его заглушает до тошноты знакомый привкус одиночества.

Не любит. Хочу, чтоб любила. Как разлюбила, так и полюбит!

Доедаю. Кидаю купюру на стол. Хватаю куртку, выхожу. Уже стемнело. Хмуро шагаю к тачке.

Где там Алина? На вишневой бэхе рассекает? С полудурком этим? Блять, попадись он мне! Давно кулаки не чесал. С радостью пропиздонов пропишу.

Уже собираюсь сесть в машину, как вдруг слышу за спиной женский голос:

— Рам? Это ты, что ли?

Глава 12

Ярослав

Удивленно оборачиваюсь на голос.

Меня тысячу лет никто Рамом не называл. Был бы рад, если бы еще тысячу не слышать его. Кликуха эта с интернатовских времен Так меня может называть только тот, кто знал меня оттуда.

Передо мной стоит деваха в мехах, малиновых перчатках и с сигаретой. Светлые волосы небрежно выбиваются из-под ворота тяжелой белой шубы.

— Нет, не я, — бурчу, разглядывая ее и пытаясь понять, кто это.

— Капец ты изменился! — усмехается она своими темно-вишневыми губами, из которых вылетает то ли пар, то ли дым сигареты. — Ты ж дрищем был! Я тебя сразу и не узнала! Если б Люська не сказала, что ты в интернат приехал, я б и не подумала, что это ты.

Лерка вообще никогда особо не думала так-то. Шевелить извилинами — не в ее стиле, в принципе.

Удивленно вглядываюсь в лицо, которое кажется одновременно знакомым и чужим. Когда-то она была самой красивой девчонкой интерната, за которой бегали все, включая половину старшаков. У нее первой из девчонок выросли сиськи, и улыбаться она умела так, что пацаны теряли остатки мозгов.

Да, все еще красивая. Наверное. Только щеки осунулись, а взгляд цепкий, как у торговки на рынке. Она и тогда была гадюкой, но снаружи – ангелочком. Сейчас же весь ее говенный характер написан на ее усталом фейсе.

— А меня узнал хоть? Лера Климова, помнишь такую? — хлопает наращенными ресницами.

— Узнал, — отвечаю нехотя.

К сожалению.

Лера цокает шпильками по асфальту, подходит ближе.

— Вот так встреча! Говорят, ты теперь большой человек, а, Рам? Слышала, вы с братом интернату помогаете. Благородно так, — ее голос сладкий до приторности.

В моей голове будто пленка прокручивается — сколько я по морде получал из-за этой дуры. Сколько дерьма тогда случилось из-за нее.

Яркой вспышкой мелькает воспоминание о девочке в синей шапке. Сердце екает. Бумбон. Вот ей досталось тогда…

Давно не вспоминал о ней. Даже лица уже не помню толком. Все флэшбеки смазанные и серые.

Только вот эмоции – совсем не серые. Жгут как спирт на свежей ране.

Ненавижу то время моей жизни. Может, у кого-то детство и было самым счастливым. Но точно не у меня. Мое детство – расписание, как в армии, морды в синяках, и страх засыпать в комнате с уродами, которым ты задолжал просто за то, что дышишь.

Лерка была частью того времени. Ядовитой частью.

— Да, спасибо, рад встрече. Но мне уже пора, — выдаю, без всякого энтузиазма продолжать разговор, и снова поворачиваюсь к машине.

— Эй! Рам! — подбегает сзади и кладет руку мне на плечо. — Господи, да ты вообще не изменился. Все такая же колючка! – хихикает она.

Оборачиваюсь, скидываю ее руку.

— Чего тебе, Лер? — спрашиваю холодно.

Дым от ее сигареты бьет в нос. Морщусь. Лера замечает это и бросает хабарик в ближайший сугроб. Качает головой, делает вид, что обиделась:

— Просто поздороваться хотела. Может, предложить посидеть где-нибудь, поболтать, вспомнить, как было раньше.

— Как было раньше — мне неинтересно, — отвечаю искренне. Век бы не вспоминал и не видел тех рож.

— Ну, а мне вот интересно, — улыбается и строит глазки. — Слышала, ты женился? Я тоже вышла замуж. Угадай, за кого?

Да, блять, давай тут викторину еще устоим. Как ей непонятно, что мне до фонаря, за кем она там замужем.

Не дождавшись ответа, Лера отвечает сама:

— За Кольку Шилова, помнишь его?

Усмехаюсь. Ну конечно, за кого же еще. Если он все еще жив и не на зоне, это уже небольшое чудо.

— Сочувствую, — отвечаю сухо.

— Развелись с ним недавно, — пожимает плечами. — Мы с ним как кошка с собакой были. Зря я пошла за него. Козел он. Как был, так и остался.

А сама, стало быть, коза? Раз за подобного замуж пошла.

Нетерпеливо выдыхаю, смотрю на часы, чисто чтобы дать понять ей, что этот разговор интересен только ей одной.

— Да хватит смотреть на свои часы, деловая ты колбаса! — закрывает мне циферблат рукой в перчатке. — Приехал в город, никому не сказал. Совсем зазнался, Рам? Выбился в люди и забыл, где твои корни?

Снова скидываю ее руку.

Не знаю, где мои корни. Но точно не здесь.

Однако мысль о том, что я «выбился в люди», конечно, греет. Уже не тот лошара, которого пиздили за школой.

— Знаешь, — выдыхает Лера, — я тебя когда увидела, охренела. Вообще, я рада за тебя. Рада, что ты уехал. У меня так и не вышло.

В ее голосе звучит тоска, которая мне очень знакома и понятна. Убраться из этой дыры — было моим самым большим желанием в детстве. Вернее, оно было вторым. Сразу после того, в котором я мечтал, чтобы мать опомнилась и забрала нас с братом из ебаного интерната.

Хотя бы одно сбылось, и то хорошо.

Лерке сочувствую немного. По факту, она тоже брошенный ребенок. Да и девчонкам сложнее в жизни пробиться. В детстве она вела себя как мразь, конечно, но пятнадцать лет прошло, даже больше. Мы были детьми.

В голове снова мелькает зареванное лицо Бумбона, и внутри все вскипает. Накатывает отвращение.

Пошли они все нахер!

— А ведь ты мне всегда нравился, Рам, — глядя в глаза, мягко говорит Лера, тянется, чтобы положить руку мне на грудь. — Ты помнишь?

Глава 13

Ярослав

Резко отстраняюсь от Леры, она испуганно одергивает от меня руку в малиновой перчатке.

— Ничего я не помню, – отвечаю злобно. – И ностальгировать как-то не тянет. Меня зовут Ярослав. Рама давно больше нет.

Снова поворачиваюсь к тачке, берусь за ручку, открываю и сажусь за руль.

— Да погоди минуту! — бросается она ко мне и не дает закрыть дверь. — Не рычи.

Усмехается, отбрасывая выбившийся локон назад:

– Был диким волчонком, теперь одинокий волчара? Хватит отбиваться от стаи, – пытается шутить и сгладить обстановку. – У нас тут скоро вечеринка новогодняя с некоторыми ребятами из выпуска. Может, зайдешь? Все будут рады тебя видеть!

— Это вряд ли, — отвечаю, косясь на ее ногу, которая мешает мне закрыть дверь.

— Блин, Яр, да нельзя так! Что мы, прокаженные какие-то? Росли вместе, неужели тебе не интересно, как у кого сложилась судьба?

Поднимаю на нее взгляд. Походу, совсем дура. Мне нахер не упали их посиделки. Да, мне вообще не интересно.

Лера видимо-таки что-то уловила в моем взгляде — закатывает глаза и шумно выдыхает. Затем выуживает из сумочки мобильник и снимает одну перчатку:

— Диктуй свой номер, я пришлю тебе адрес. Вдруг передумаешь. Там и Витька Макаров будет, и Вовка Зеленков. Ты помнишь их? Вы ж вроде неплохо ладили. И кстати, Кольки не будет, не переживай.

Витька помню, норм чел был. Конечно, дружбой назвать это нельзя, но, по крайней мере, он не раз предупреждал меня об очередной подставе пацанов. В открытую, как я, конфликтовать со старшими ссал. Хотя бы не был предателем, и на том спасибо.

— Яр, блин, холодно! Диктуй номер, – дует свои вишневые губы Лерка.

Вот пиявка. Прям как в детстве. Вцепилась — не отделаешься.

Диктую ей номер. Чтоб отъебалась наконец. Потом заблокирую ее сразу.

Леркины пальцы с длинными ногтями клацают по экрану:

— Записала. Погоди ща, сделаю дозвон.

Смотрю на нее уже свирепым взглядом. Съебется она или нет?

Она ловит его и смеется. Наклоняется ближе:

— Вот теперь точно ты, узнаю. Сколько слез из-за тебя в детстве пролила, особенно, когда брат твой забрал тебя из интерната. Знал бы ты! — улыбается, подмигивает, но, наконец, отступает.

Ага. Так печалилась, что замуж за Шило вышла. Прям страдалица.

— Прощай, Лер, — говорю, глядя ей в глаза, и закрываю дверь.

Завожу двигатель и резко выруливаю с парковки. В зеркале заднего вида вижу, как Лерка смотрит мне вслед, доставая очередную сигу из сумочки.

Гоню прочь. Двигаю обратно к гостинице. Тьфу! Отвратное послевкусие от этой внезапной встречи. Принесла ж ее нелегкая!

Машина уже прогрелась, но меня все еще колотит. Сам не могу понять отчего. Мыслями постепенно улетаю и думаю уже не о Лерке. И не о сраном интернате. В голове другое.

Бумбон. С бутером в руках.

Вот ведь…

Интересно, что с ней стало? Лица ее не помню, но никогда не забуду эти глаза. Большие и добрые. Глаза человека, который смотрел на меня не как на отброса, а как на нормального пацана. Как на своего.

Имени тоже не помню. Да и не знал, кажется. Шапку ее дебильную с бумбоном — очень хорошо запомнил.

Усмехаюсь, вспоминая, как он подпрыгивал каждый раз, когда она шла.

Бумбон была слишком мелкая тогда, чтобы понимать, как мне херово. Но всегда появлялась, когда было поганее всего. Болтала без умолку, как радио, и бесила меня жутко своими вопросами.

Да, пожалуй, она была единственным светлым пятном в моем мрачняке.

Куда ты делась, Бумбон?

Надеюсь, у нее все сложилось нормально. Может, уехала отсюда. Замуж вышла, и все дела. Прикольно было бы позырить, какой она стала.

Паркуюсь у гостиницы. Поднимаюсь в номер, скидываю куртку на стул.

Долго туплю, глядя на собранную сумку посередине комнаты и на весь беспорядок. Подхожу, поднимаю заваленный на бок стул. Сажусь и зарываюсь пальцами в волосы.

Часть меня все еще орет, чтобы я съебывал отсюда как можно скорее. Встреча с Лерой заставила меня желать этого еще отчаянней.

Но другая — что я не могу уехать отсюда без Алины. Только с ней.

Со вздохом встаю, начинаю раскладывать обратно шмотки в шкаф. Надеюсь, что порядок утихомирит мысли. Только вот они продолжают лупить по мозгам.

Прокручиваю сегодняшнюю стычку с Алиной. Как она заявила, что не любит меня больше.

Назло сказала? Назло села в тачку?

Или все действительно так, и я окончательно все просрал?..

На контрасте вспоминается, как смотрела на меня раньше. С доверием. С нежностью. Как ее руки касались моего лица. Как целовала меня, когда думала, что я уже сплю.

Когда она еще в меня верила. Когда любила.

Стискиваю зубы. Снова накатывает безнадега и невыносимое чувство одиночества. Чем дольше остаюсь в этих злоебучих Киришах, тем оно все больше разрастается в грудине и засасывает меня, как черная дыра.

Трясу головой, гоню мысли прочь. Взгляд падает на мешок с письмами детей.

Да, точно. Миссия Деда Мороза.

До Нового года всего неделя. У меня тут человек двести детей ждут подарки. Так-то, времени в обрез. Нужно браться за дело. Хоть отвлекусь малек.

Достаю ноут, ставлю мешок перед собой и вытаскиваю первое письмо. Пробегаю глазами, откладываю, вношу «желание» в табличку на компе. Беру следующее. Читаю. Второе. Третье.

Дети пишут кто о чем. Но подарки похожи. В топе: айфон, плейстейшн, модный рюкзак и кроссы адидас.

Устало тру глаза, беру очередное письмо. Написано неровным почерком, с кучей исправлений.

«Дорогой Дедушка Мороз! Я Настя, мне 9 лет. На Новый год подари мне, пожалуйста, маму и папу. Чтобы они всегда были со мной. А еще можно куклу. Похожую на настоящего младенца. Чтобы плакала, и чтобы менять пеленки можно было. Но это не обязательно. Спасибо»

Читаю его, и в груди что-то щелкнет. Будто кто-то ткнул в самую больную точку.

Глава 14

Алина

Сжимаю браслет в пальцах.

Помню, как в детстве ходила с мамой в магазин, специально покупать шнур и бусины для него. Я хотела бусины из вулканического камня, но был только «кошачий глаз», серые и холодные, как глаза Рама. Я выбрала их.

А потом сплела для него этот браслет «Шамбала», как учили в кружке рукоделия при школе. И вручила ему.

— Я что тебе, девчонка, цацки носить? — спросил он тогда хмуро и недовольно. Но браслет забрал.

Перевожу взгляд на другие «сокровища» в коробке. Беру фотографию женщины. Выцветшая и потрескавшаяся. На ней симпатичная женщина, но с очень грустными глазами.

— Вот это класс! — вздыхает Настя, вертя в руках складной ножичек.

Кошусь на нее с опаской.

— Котенок, это мне придется у тебя забрать, — говорю с сочувствием и протягиваю ладонь.

— Да, знаю, — покорно кладет ножичек. — Дед Мороз сказал, что я должна буду его отдать. Но остальное — мое!

Она берет из коробки значок «Рамштайн» и тут же прикалывает себе на свитерок.

Откуда Дед Мороз знал о тайнике Рама, да еще и о содержимом? Яр и Рам знакомы? Как тесен мир!

Или…

От следующей мысли я аж подскакиваю на стуле, сжимая в руках перочинный ножичек.

Да ну нет! Яр на может быть Рамом! Это вообще не возможно! Яр и Рам?!

Настена косится на меня, нахмурив бровки:

— Алина Николаевна, мне же можно будет оставить коробку себе? — спрашивает испуганно.

Похоже, решила, что я раздумываю отобрать ее «клад».

— Конечно, малыш, она твоя. Тебе же Дед Мороз подарил! — улыбаюсь, пытаясь успокоить хаотично носящиеся в голове мысли. — Бери свою коробку и идем. Нужно класс закрыть, и мне уже пора.

Настена с облегчением кивает, складывает все «сокровища» обратно в коробку и закрывает. Я перевожу взгляд на перочинный ножичек у меня в руках. На пластике выцарапана английская буква «R». Ловлю себя на мысли, что это как «Я» только наоборот.

Может ли Яр быть Рамом? Можно просто с ума сойти от этой мысли!

Столько лет прошло с нашего знакомства. Я и лица Рама толком не помню. Он вечно ходил с фингалами, был худой, как жердь, и со взглядом затравленного волчонка.

Он мне казался дико крутым парнем.

Кладу ножик в сумку, вешаю ее на плечо. Настюша топает к выходу из класса, я за ней, теребя в руках ключи и улыбаясь, как дура. Вспоминаю, как бутерами Рама кормила на морозе.

Кажется, даже была в него немного влюблена. Насколько это возможно в девять лет. Но абсолютно точно, мое маленькое сердечко всегда билось чаще при виде него. Я представляла, как мы вырастем, и Рам будет катать меня на мотике, и мы уедем далеко-далеко.

Нет, Рам не может быть Яром. Это было бы слишком невероятно. И жестоко.

Интересно, где Яр. По пути в Питер уже? Конечно, разобиделся, с глаз долой — из сердца вон. Рам бы никогда так не поступил. Он всегда дрался за свое. До крови.

Закрываю класс. Идем по длинному коридору школы с Настей:

— Алина Николаевна, интересно, а чья это коробка? — вдруг спрашивает она.

— Похоже, одного мальчика, который однажды тоже жил в нашем интернате, — отвечаю с улыбкой.

— Точно? Просто, если это кого-то из ребят, они меня накажут. Чужое брать нельзя, — на полном серьезе заявляет Настя.

Да уж, в интернате правила суровые. Я слышала, что, если кто-то из ребят будет пойман на воровстве у своих, то нормальной жизни в интернате тебе уже не будет.

— Не переживай. Этот мальчик уже вырос. Да и посмотри, какая коробка старая. Явно много лет в тайнике пролежала.

Настена с облегчением выдыхает и прижимает коробку к груди:

— Я так рада! — говорит она. — А Васька Карпов говорил, что я дура, и Дед Мороза не бывает. Сам он дурак!

Грустно вздыхаю. Смотрю на неровно заплетеные косички Настюши, и сердце сжимается. Еще немножко, и она сама поймет, что Деда Мороза нет. Но пусть еще хоть немножко поверит в сказку.

— Ой, — вдруг говорит Настена и берет меня за руку.

Поднимаю глаза, навстречу нам с огромным букетом роз идет Ярослав.

Замираем с Настеной. Яр подходит к нам. Кидает взгляд на меня, на Настю, на коробку в ее руках.

Настена, насупившись, разглядывает Яра.

Узнает?

— Привет, девчонки! — говорит Яр как ни в чем не бывало и протягивает мне букет.

А я разглядываю его лицо, словно первый раз увидела. Пытаюсь угадать в этом суровом мужчине черты того мальчишки из детства.

Хм. Если щетину убрать? И сделать Яра более лохматым? Фингал помогает восстановить картину. Все на том же месте, получается.

— Это тебе, Алин, — говорит Яр, все еще держа букет в протянутой руке. — Прости за вчерашнее.

Не говоря ни слова, отодвигаю от себя его руку с букетом:

— Спасибо, не надо, — холодно отвечаю и ругаю себя за то, что в груди потеплело. Не уехал. Приперся со своими дурацкими цветами. И пусть это ничего не исправит. Но душу греет.

Мы с Настей пытаемся его обойти, но он перегораживает дорогу:

— Ты все еще Снегурочка? — ухмыляется Яр. — Когда уже оттаешь?

Бросаю на него выразительный взгляд. Он что, совсем дурак? Палится перед ребенком.

Яр переводит глаза на Настену. Та сверлит его недобрым, но любопытным взглядом.

— Яр, — протягивает ей руку для знакомства.

Настя сначала смотрит на меня, словно спрашивая разрешения. А потом робко тянет ручку ему:

— Настя Коровкина, первый «Б», — бурчит она в ответ.

— Классный значок, — кивает он на ее свитерок, где все еще красуется значок «Рамштайн».

Потом выдергивает одну из красных роз из букета и протягивает ей.

Глаза девочки загораются. Она снова переводит взгляд на меня, я согласно киваю.

Настя осторожно принимает розу. Яр снова поворачивается ко мне:

— Вот видишь, девчонкам нравится, когда им дарят цветы, — нагло заявляет мне.

— Вот девчонкам и дари, — отрезаю я, и мы с Настей снова пытаемся его обойти.

Глава 15

Алина

А глаза у них действительно похожи… Мне ведь глаза Яра всегда казались такими знакомыми, родными. И я никак не могла объяснить себе, откуда это чувство, что мы с ним сто лет знакомы.

Получается, что все так и есть?..

В абсолютном шоке смотрю на Яра.

Он самодовольно улыбается. Видно, решил, что его бравада так на меня подействовала. Придурок.

— Тогда я напишу на тебя заявление в полицию. За преследование, — отвечаю я колко.

— На собственного мужа? — ухмыляется Яр. — Вот это, конечно, преступление! Дарить цветы своей жене.

— Алина Николаевна, — восклицает Настя. — Это ваш муж?!

На ее лице такой шок, словно Яр не мужчина, а терминатор.

— Настен, ты беги в свою секцию, — улыбаюсь. — Скоро обед, тебя уже, наверное, потеряли.

Настена мгновенно тускнеет. Кивает с недовольной моськой, разворачивается и понуро идет по коридору, шаркая туфлями. Смотрю ей вслед. Такая зайка. Как жалко, что с этим солнышком произошла такая несправедливость в жизни! Ее родители погибли, когда она была совсем малышкой, а единственная бабушка уже слишком старенькая, чтобы органы опеки разрешили ее удочерить. Вот и кукует в интернате.

Кожей ощущаю на себе пытливый взгляд Яра.

— Ну чего тебе от меня надо? — раздраженно спрашиваю его, когда Настена скрывается на лестнице.

— Ты здесь об этом хочешь поговорить? — с хитрожопой ухмылкой уточняет он.

Вздыхаю. Конечно, отделаться от него можно. Но очень уж хочется узнать про коробку. Откуда он знает про тайник? Знает ли он Рама? Или… он и есть Рам?

— Ладно, жди на крыльце. Отнесу ключи в учительскую и спущусь, — соглашаюсь я, тщательно маскируя свою заинтересованность.

Через несколько минут выхожу из интерната. Яр ждет снаружи, все еще одной рукой держит букет, а второй греет красное от мороза ухо. И если цветы мне жалко, то ушам его я желаю посинеть и отвалиться.

Бросаю на Яра злобный взгляд, застегиваю пуховик. Вместе шагаем к его внедорожнику, припаркованному рядом со входом в интернат.

— Так и что за чудила? — спрашивает он, едва я успеваю сесть на переднее сиденье и пристегнуться.

Под “чудилой” он явно подразумевает Даню, но я назло отвечаю:

— Не понимаю, о ком ты.

Яр смотрит на меня, почти скрепя зубами, заводит двигатель:

— Мудила на бэхе. С которым ты укатила, чтобы мне насолить.

— Не твое дело, — отвечаю холодно.

Яр стискивает руль, дергает рычаг переключения передач, и машина чуть резче, чем должна, двигается с места.

— Вот разведемся, и будет не мое. А пока — мое! — заявляет он. — Еще раз его рядом с тобой увижу, начищу его самодовольное ебало.

— Тогда точно в полицию пойдешь! — отвечаю злобно. — Ты у меня разрешения не спрашивал, прежде чем со своей Мариной в номер идти. И смею напомнить — прямо на НАШЕЙ свадьбе.

— Так это месть такая? — косится на меня Яр. — Тебе мало было — привязать меня к кровати и оставить замерзать насмерть?

— Насмерть? По-моему, ты слишком красноречив, для замерзшего насмерть.

— Я серьезно, — говорит Яр. — Никаких мужиков! Все, отомстила, уймись уже.

Хмыкаю возмущено:

— Я свободная женщина и могу общаться с кем захочу!

— Ты НЕ свободная женщина! — рявкает он. — Вопрос закрыт!

Отворачиваюсь к окну. Смысл с ним спорить вообще? Плевать с высокой колокольни на все, что он скажет.

Молчим. Шины шуршат по плохо расчищенной улице.

— Куда везти? — судя по голосу, немного успокоился.

Недовольно называю свой адрес. Кошусь, наблюдая, как Яр забивает его в навигатор.

Так, наши ссоры, как у кошки с собакой, можно оставить на потом. Хочу выведать, откуда он узнал про коробку. Как бы спросить?

А с другой стороны, чего церемониться? Спрошу, и все.

— Настя нашла в тайнике коробку. Сказала, что ты ей о ней нашептал, — говорю как бы невзначай. — Откуда ты о ней знал?

Яр улыбается:

— Как она отреагировала? Офигела?

Конечно, офигела. Для девочки это было реально как чудо. И вообще, если абстрагироваться от того, что Ярослав эгоистичный самовлюбленный предатель, это очень мило, что он спас веру ребенка в Деда Мороза.

Но я не собираюсь тешить его самолюбие рассказами о том, как Настюша была счастлива найти этот клад.

— Ты не ответил на вопрос.

— Любопытно тебе? — в глазах Яра появляется озорная искорка. — Скажу, если поужинаешь со мной.

— Пф-ф-ф, — фыркаю я. — Ни за что!

— Тогда я буду отправлять тебе по букету роз каждый день, пока не согласишься, — угрожает мне Яр.

— Дело твое, раз деньги некуда девать, — пожимаю плечами и снова отворачиваюсь в окно.

Вот ведь. И как у него теперь это выпытать? Не пойду я с ним ни на какие ужины!

Задумчиво кусаю ноготок, пытаясь придумать другой план. Может, для начала выяснить, был ли Яр воспитанником интерната? То, что он рос с братом Радмиром без родителей – я в курсе. Но я не думала, что тут, в Киришах! Да, точно. Так и поступлю. Наверняка эту информацию можно отыскать в архивах.

– О чем задумалась? – спрашивает Яр, вырывая из моих мыслей.

Мы как раз уже подъезжаем к моему дому.

— Не заезжай во двор, — говорю ему. — Я выйду здесь.

— Почему? Давай к подъезду подъеду, чего жопу морозить?

— О своей переживай. Если мама увидит твою машину, она из тебя снеговика слепит. Спит и видит, как морковку твою оторвать и скормить собакам.

Скорее всего, Яру она ничего и не сделает. А мне точно лишняя головная боль не нужна.

Яр усмехается и присвистывает:

– Так вот, в кого ты такая мстительная!

Но, к счастью, не спорит. Тормозит на въезде во двор. Дергаю ручку двери, заблокирована.

Перевожу вопросительный взгляд на Яра.

— Цветы, — кивает он на заднее сиденье. — Не выпущу, пока не заберешь.

Закатываю глаза и раздраженно выдыхаю. Тянусь за букетом. Капец тяжелый!

Глава 16

Алина

Смотрю не двигаясь на тест в маминой руке. Он же был в шкатулке с моими украшениями! Как она…

— Ты рылась в моих вещах? — мой голос дрожит.

В носу сразу защипало. От обиды и ощущения, что кто-то без спроса вторгся в мое личное пространство.

— Почему ты не сказала? — игнорирует мой вопрос мама. — Ты же не собираешься… взять грех на душу?!

В мамином голосе четко прослеживаются истеричные нотки. А глаза покрасневшие, явно уже успела пореветь. Из-за угла выглядывает бабушка, что-то бормочет себе под нос и крестится.

Раздраженно кидаю букет роз на тумбу с зеркалом. Конечно, я бы сказала им. Когда буду готова! А может, потому и не говорила. Сейчас все нервы вымотают. Мне и себе.

Начинаю стягивать сапоги.

— Аборт я делать не планирую, если ты об этом, — отвечаю. — А рыться в моих вещах не надо!

— Я не рылась! Я пыль вытирала, — нападает в ответ мама. — Ты когда последний раз убиралась в своей комнате?

Блин, серьезно?

— Пыль в моей шкатулке вытирала? Что ты мне сказки рассказываешь! — резко дергаю молнию пуховика, снимаю его, вешаю на вешалку. Шапку закидываю на полку.

Хватаю букет и, чеканя шаги, топаю в свою комнату.

— Ты как с матерью разговариваешь! — всплескивает руками мама у меня за спиной.

О нет, только не это. Я не готова к домашнему скандалу! Захожу в комнату и собираюсь закрыть дверь, но мама не дает:

— Ты о нас подумала? Что люди скажут? — начинает рыдать она.

Оборачиваюсь на нее вне себя от злости. Классная поддержка! Прям то, что нужно, чтобы я окончательно почувствовала себя неудачницей.

— Вот меньше всего меня сейчас волнует, что люди скажут! Плевать мне на твоих людей! — рявкаю я.

— Плевать ей! – заводится еще больше мама. – А тебе на всех плевать! А я не знаю, как соседям в глаза смотреть. Все и так шушукаются о твоей свадьбе. Теперь еще и это!

Смотрю на нее потрясенно. Не понимаю, как она может такое мне говорить? Она же как женщина должна меня понять! Через что я сейчас прохожу!

— И что ты предлагаешь? Аборт? — смотрю на нее прищурившись.

— С ума сошла? Какой еще аборт?! Не гневи бога! — всплескивает руками мама.

Бабушка за ее спиной снова крестится, берется за сердце. Закатываю глаза.

— Вышла замуж за подонка. Теперь кому ты нужна будешь с прицепом! — вытирает мама слезы рукавом. — Горе мне горе! Что бы сказал твой отец.

Этой фразой она меня просто убивает. Стою с пылающими щеками, словно мне пощечину влепили. А горло жжет от невысказанных слов.

Папа, если бы был жив, обязательно меня поддержал. Смахиваю с лица выкатившуюся одинокую слезу:

— Он бы сказал, что что бы ни случилось, он со мной. И что все будет хорошо! Оставь меня, я хочу побыть одна, — прошу ее, собираясь закрыть дверь.

— Нет, давай обсудим! Надо же что-то решать! — говорит она, блокируя дверь ногой. — Какой у тебя срок?

— Я не знаю! — восклицаю, сжимая ручку двери.

Внутри все кипит от злости и бессилия.

— Не знает она. А цветы от кого? – кивает она на букет. Удивляюсь такому внезапному переходу от темы, но с готовностью отвечаю:

— От Дани.

— Вот и хорошо, что от Дани, — подходит ко мне ближе и заглядывает в лицо. — Послушай, дочка. Данечка к тебе всегда был неравнодушен. Да, со своими плюсами и минусами. Но в твоем положении носом нельзя воротить. Пока срок маленький…

Вскидываю на нее взгляд:

— Что ты имеешь в виду? — шепчу одними губами.

— То и имею! — говорит мама, серьезно глядя мне в глаза.

— Ты что, хочешь подложить меня под другого, и чтоб я потом соврала, что это его ребенок?? — не верю своим ушам.

— Что ты такое говоришь! Нет, конечно! — вытаращив на меня глаза, отвечает мама. — Но я уверена, Даня порядочный молодой человек. Может, он сжалится и возьмет тебя даже с ребенком. А следом и ему родишь, чтобы закрепить брак.

От ее слов у меня перехватывает дыхание. «Сжалится»?! Просто поверить не могу, что она это на полном серьезе!

— Ты в своем уме, мам?! — восклицаю я, глотая слезы. Чувствую себя окончательно униженной и раздавленной.

— А как ты собираешься одна ребенка поднимать на свою-то зарплату воспиталки? Ты об этом подумала?

— Уходи, мама! Даже слышать этот бред не хочу! — уже кричу, внутри раздирает такая боль, что хочется прямо тут упасть и молить бога об амнезии.

— Не кричи на меня! — верещит в ответ мама с красным лицом.

Бабуля охает и плачет. Пытается нас разнять:

— Маша, не надо, — хватает маму за плечо. — Отступись.

Вытираю лицо ладонями, пытаясь унять сами по себе катящиеся по щекам слезы:

— Ты сама себя слышишь, мам? Ты предлагаешь мне жить с мужиком, который все годы, что мы с ним встречались, сидел у меня на шее, и который мне нахрен не нужен. И все это ради того, чтобы соседки не шушукались? Ты этого хочешь? Что другие скажут, тебя волнует. А ты хоть раз спросила, каково мне? Все эти недели на меня льется столько говна. А ведь я ничего плохого не сделала! Я вышла замуж по любви! Слышишь? По любви!

— Вот мы и видим, что это за любовь была! — смотрит на меня зло мама, будто я ее лично предала.

Я, конечно, знала, что мама будет очень переживать из-за всей этой ситуации со свадьбой. Но такое… Я не понимаю… Как она может такое говорить!

— Да, я ошиблась, — отвечаю я. — Человек, которого я любила, меня предал. И что? Теперь я должна повиснуть на первом встречном, чтобы он надо мной "сжалился"? Лишь бы тебе не было стыдно за меня? Лишь бы твои гребанные подруги не обсуждали тебя за спиной?! Нет, мам! Я себя не на помойке нашла!

Мама поджимает губы:

— Поздно думать о гордости, Алина! Я-то как раз о тебе и думаю! Я жизнь пожила, и после того, как твой отец умер, я сполна успела хлебнуть, что значит быть матерью-одиночкой и тащить всю семью на себе. И тебе этого не желаю!

Глава 17

18 лет назад

Рам

Сижу на бетонных ступенях за спортзалом, клацаю перочинным ножиком. Пружина вечно заедает, но мне нравится щелкать лезвием — успокаивает.

На улице уже темнеет, в интернате всех усадили за уроки. А я смылся. Влетит, наверное, но пофигу. В гробу я видал их домашку.

Да и время бутеров.

Слышу хруст снега, приближающиеся шаги. Бумбон идет румяная, за плечами здоровый портфель. Как она его таскает? Весит, наверное, как она сама. Пауэрлифтерша, получается.

— Привет, Рам! — выдыхает облачко пара и скидывает с плеч свою ношу. Портфель бухает на землю как мешок картохи.

— Ты там кирпичи таскаешь, что ли? — кошусь на нее.

— Сегодня шесть уроков было, еще и физра, — отвечает, присаживаясь рядом на ступеньки.

Улыбается, а глаза красные. Ревела.

— Че случилось? — сразу спрашиваю. Сколько ее помню, всегда сияет как лампочка. Даже когда рычу на нее. А тут хмурная.

— Ничего, — прячет глаза и выуживает из рюкзачины бутер, протягивает мне.

Беру, отцепляя от батона салфетку, кусаю, смотрю на Бумбон внимательнее.

— Ты ж ревела.

— Не ревела я! — огрызается, но тут же глаза снова на мокром месте.

Хм. Обидел кто?

— Бумбон, не ври, а? Не умеешь, не берись.

Она вздыхает, начинает нервно ковырять ботинком снег.

— Я тройку получила, — наконец, признается. — За контрошу по математике.

Чуть не давлюсь бутером. Тоже мне трагедия.

— Так и че реветь-то из-за тройки?

— Мама убьет меня.

Хмыкаю.

— За тройку?

— Ну, не только… — мямлит и смотрит в пол. — Мне еще училка замечание в дневник написала. За то, что я баловалась на уроке. Мама точно меня прибьет!

Не сдерживаюсь, ржу.

— Капец, Бумбон, — толкаю ее локтем, — так ты у нас сорви-голова?

Кидает в меня сердитый взгляд. Пытаюсь сделать серьезное лицо:

— Не ссы,, – говорю. – Фигня это все. Система образования устроена так, чтобы воспитывать рабов и подавлять индивидуальность. Так и скажи своей маме.

— Ты меня не понимаешь, – вздыхает. – У тебя же нет строгой мамы.

И тут же притихает как мышка. Глядит на меня круглыми глазами, а потом шмыгает:

— Ой, прости. Фигню ляпнула, – вытирает нос и поправляет шапку, сползшую на глаза.

Так ржачно говорит это, что я снова прыскаю со смеху. Даже пару крошек изо рта вылетает.

— Да забей, — говорю.

Достаю из кармана сникерс. У пацанов сегодня в карты выиграл. Собирался сожрать попозже. Но раз такое дело… Пиздец, как от сердца отрываю. Не глядя протягиваю ей:

— На. Не бзди. Исправишь тройбан. Все пучком будет, отвечаю.

Бумбон удивленно смотрит на батончик. Будто я ей волшебную палочку Гарри Поттера протягиваю.

Не успеваю ничего понять, она как набросится на меня. И давать тискать, как плюшевого медведя.

— Слыш, Бумба! Ты совсем офонарела?! — отбиваюсь от нее. — Уймись, или обратно сникерс заберу!

Она только задорно смеется. Да так, что мне самому так же хочется. Впервые за все время в интернате.

***

Сейчас

Ярослав

— Проконсультируйся у Марины, — бурчу себе под нос, передразнивая Алину. Жму на газ, будто могу раздавить злость педалью в пол.

Будет теперь вечно меня этой Мариной тыкать как в ссанину? Да я, конечно, все понимаю, но что я теперь – коврик дверной? Можно ноги об меня вытирать?

Цветы ей, сука, припер! Она хоть в курсе, что в этих сраных Киришах нормальных роз днем с огнем не сыщешь? Даже спасибо не сказала!

Жучка!

Мои гневные тирады прерывает звонок мобильника. Брат. Включаю на громкую.

— Здарова. Ты на кой черт меня сюда послал? Знал, что тут Алина? — сходу срываюсь на нем.

— Чего? Нет, не знал. Отправил тебя не поэтому.

Хм. Значит, все-таки совпадение. Офигеть, конечно! До сих пор в голове не укладывается.

— Тогда нахрена? Не понимаю. Ты им Деда Мороза не мог заказать?

— Мог, — отвечает брат. — Я хотел, чтобы ты поехал. Ты должен перестать прятаться от своего прошлого.

— Чего, блять? – восклицаю я. –Ты про интернат?

Рад теперь что, в мозгоправы заделался?

— Да, я про интернат, – отвечает он.

— При чем тут это? Если я не хочу вспоминать это дерьмо, это не значит, что я от чего-то прячусь.

— Да не пизди. Послушай себя, даже говорить об этом спокойно не можешь. Ведешь себя как пацан малолетний, который все еще пытается кому-то доказать, что его не сломали.

— Потому что, блять, не сломали! — рявкаю я. — И ебал я этот интернат!

— Так ты встретил Алину? – спрашивает Радмир, игнорируя мои психи.

— Прикинь, – усмехаюсь невесело, – она в интернат училкой устроилась. На утреннике и встретились.

Брат замолкает. Слышу тиканье поворотников на заднем плане. Походу, тоже из тачки звонит.

— Яр, скажу как есть, – снова начинает говорить, – ты фартовый сукин сын. Но хватит испытывать удачу. Включай мозги и хорош ебланить.

В ответ тяжело вздыхаю. Если он намекает на то, что я должен вернуть Алину, то это я и без него знаю. Но есть проблемка. Любовь как в сказках ей подавай. Только я ни одной не знаю.

— Еще кое-кого встретил, прикинь, – пытаюсь переключить разговор в другое русло, – Лерку Деревянкину, девку из интерната, помнишь? Столкнулись с ней случайно. Сказала, что за Шило замуж вышла. На встречу выпускников пригласила, – говорю, презрительно усмехаясь.

— Пойдешь? – на серьезных щах спрашивает Радмир.

— С дуба рухнул? На кой черт мне их встречи! – снова закипаю.

Рад раздраженно выдыхает:

— Пиздец, Яр. Может, тебе памперсы купить? Заодно и дерьмо за тобой убирать не придется.

— Пошел ты! – шиплю злобно.

— Так и что с Алиной? – снова игнорирует мой выпад.

— Ничего, – нервно сжимаю руль. – Как видит меня, сразу хуями кроет.

Глава 18

Ярослав

Захожу в бар-ресторан. Знакомые рожи. Сразу оборачиваются Кто-то протягивает руку, здоровается, кто-то шепчется, кто-то тупо пялится, как на экспонат, епт.

Лерка не в счет. Она явно пялится с расчетом. Выглядит как обычная провинциалка, которых полно в столице. Там такие обычно сидят за баром в юбках под пизду, в надежде подцепить какого-нибудь папика.

Лера сразу же садится рядом:

— Все-таки пришел? — тянет томно, рука в браслетах скользит по тонкой ножке бокала. — Ну, здравствуй, Рам.

Не Рам. Уже давно не Рам.

Смотрю на народ, они тоже изменились. Вон, Витька Макаров, обзавелся усами, пивным брюхом и женой, видимо, которая бубнит каждый раз, когда он поднимает рюмку.

Краем уха слушаю пустые разговоры. Сам не знаю, за что их всех так презираю. До тошноты. Зря только притащился.

В кармане тренькает мобильник. Достаю из внутреннего кармана пиджака, кидаю быстрый взгляд на экран. Смс от курьера, отчитывается, что цветы доставлены.

Как и обещал, отправлю Алине по букету каждый день. Сегодня психанул малек. Заказал сразу пять букетов. Она-то вообще никак не реагирует. Буду брать измором. Может, хоть выбешу. Всяко лучше, чем молчание ягнят.

Неужели так сложно? Я не жду прощения с ходу. Но блять, уже начинаю думать, что все это хуйня на постном масле. Ощущение, что застрял в этой гребанной дыре, и все неотвратимо катится к чертям.

— Ты-то как? — Лера толкает меня плечом. — Ну, расскажи о себе, крутыш.

Делаю глоток виски. Чего доебалась?

— Слышала, у тебя на свадьбе такой скандал был, — говорит Светка, Леркина подруга. — Похлеще Санта-Барбары.

— Слухи, — отрезаю коротко. Демонстративно кидаю взгляд на часы, встаю. — Рад был всех повидать, но мне пора.

Лерка подскакивает вместе со мной:

— Что, уже? Да ладно тебе, Рам, вечер только начинается!

Щеки у нее заметно порозовели. Явно уже набубенилась. Она хватает меня за руку и повисает на плече:

— Мы тебя не отпускаем, ха-ха! — заявляет она. — Правда, братва?

Но «братва», по-моему, только за то, чтоб я свалил. Состояние “не пришей пизде рукав”. Как уйду — им хоть будет кому кости перемыть.

— Рамчик, давай еще по одной, м? — горячо дышит мне в шею Лера.

Не успеваю ответить, кто-то резко дергает меня за плечо назад.

Отшатываюсь, Лерка тоже теряет равновесие на каблуках и плюхается жопой на стул.

Оборачиваюсь.

Шило.

Ну, здравствуй, гнида.

Почти не изменился. Только харя стала шире. На шее болтается золотая цепь толщиной в палец. Пузо, натянутое на ремень с массивной пряжкой. И кожанка с залоснившимися лацканами.

Что-то вроде этого видка я и представлял. Нихера не удивил. Местный царь горы, епта.

За его спиной стоят двое — на подхвате. Один лысый как яйцо, с тупым лицом, второй щуплый, но с хитрыми, как у хорька, глазами. Куда же Шило без своей свиты? Такие крысы, как он, один на один никогда не нападают.

— Ты че тут забыл, петушара? Ностальгия пробила, или уже забыл, как по углам шкерился? — щурится Шило, ухмыляясь и доставая из кармана кастет. —
Так мы напомним.

Пошла жара. В вены резко выбрасывается адреналин. Сжимаю кулаки так, что хрустят костяшки больших пальцев.

— Ну здарова, пацаны. Что, — киваю Шило на кастет, — без железки и нянек все так же сыкотно?

В его глазах вспыхивает знакомая злоба. Та самая, из-за которой я когда-то втискивался спиной в угол, пытаясь прикрыть голову руками.

— Ты чо, мудила, думаешь, костюмчик нацепил, так и яица отрасли? — все так же криво усмехаясь, надвигается на меня Шило. — Напомнить, как сопли жевал рожей в снег? Или, как в голос выл, когда тебя по двору катали?

Хочется въебать ему прямо сейчас. Да только их трое. Как и в детстве, вряд ли кто за меня впишется.

Держать язык за зубами я никогда не умел.

— Все так же по мне сохнешь? — оскаливаюсь. — Кстати, баба твоя, кажется, тоже.

Шило краснеет и кидается на меня:

— Ах ты гондон! — рявкает и замахивается.

Успеваю увернуться. Кастет со свистом пролетает мимо моего лица.

Лерка орет:

— Мальчики, не надо! — кидается она на Шило, пытаясь его остановить.

— Заткнись, шлюха! — орет на нее и отталкивает.

Тем временем, на меня набрасывается Лысый. Получает в харю и отлетает назад. Слышу, как хрустнул его нос и швы моего пиджака. Блять, жалко, хороший пиджак был.

Щуплый пытается зайти сбоку, но я успеваю ударить его локтем в живот. В меня снова летит кулак с кастетом от Шило. Уворачиваюсь, но все же цепляет меня по скуле.

В глазах мутнеет, но я ловлю Шило за воротник кожанки и отправляю в ближайший стол. Шум, крики, звон разбитого стекла. Лерка визжит. Кто-то зовет охрану.

Шило встает, срывает с себя куртку. Снова идет на меня и рычит:

— Ну все, хуесос. Ты попал. Живым отсюда не выйдешь.

Толпа отступает. Музыка глохнет. Я сдираю с себя пиджак и швыряю на пол.

Внутри херачит лютая ярость. Такая, что мне уже похуй, чем это все закончится. Но ни одна тварь не поставит меня на колени.
--

Дорогие читательницы! Поздравляю всех с наступающим Рождеством ❤️ Желаю всем тепла, добра и любви! И хочу познакомить вас с последней историей из нашей коллекции новогодних романов от автора Панна Мэра:

ИЗМЕНА В ПОДАРОК. НОВЫЙ ПАПА ДЛЯ МАЛЫШКИ

https://litnet.com/shrt/S9iR

Глава 19

Ярослав

Шило снова бросается на меня. Я на него. Замахиваюсь, чтобы отправить эту гниду в нокаут.

Но в последний момент меня с двух сторон кто-то хватает, блокируя действия.

Охранники подоспели.

— Успокоились оба! — громыхает один из них, едва удерживая меня, завелся я пиздец как, и готов крушить все к ебеням.

Шило тоже хватают, оттаскивают нас друг от друга.

— Не трогайте его! — бросается ко мне Лера, колотит охранников. — Это он! — тычет пальцем на Шило. — Это он полез! Все видели, Шило первый начал!

Шилов слышит это, кидает в Леру смертоносный взгляд. Багровый, как рак, отбивается и орет на мужиков, которые пытаются его скрутить:

— Руки, блять, свои убрали! Вы хоть знаете, кто я? Я вас, суки, всех тут закопаю!

— Завалил, блять, — рычит один из охранников, выволакивая его из бара.

Щуплого тащат следом, а Лысый идет сам, держась за нос, из которого хлещет кровь:

— Тебе пизда, — кидает он мне на прощание.

Стою, тяжело дыша, кулаки сжаты до боли, в висках бешено стучит.

Толпа расступается. Кто-то хихикает, кто-то снимает на телефон. Убедившись, что я больше не быкую, охранники меня отпускают.

Лерка подбегает, в руках тканевая салфетка, в которую завернут лед.

— Ну ты и дурак, Рам! Их же трое! — пихает ее мне в руки. — На, приложи.

Отворачиваюсь от нее, кручу головой по сторонам в поисках своего пиджака. Но Лерка настойчиво хватает меня за руку:

— Приложи, сказала! Не умничай! – в голосе истерические нотки. Кажется, она реально перепугалась.

Забираю у нее кулек льда, прикладываю к скуле. Ауч. Холод обжигает. Блять, сто пудов опять фингал будет. Хорошо, что под тем же глазом, а то ходил бы как панда.

Вижу свой пиджак на полу, поднимаю, стряхиваю с него пыль свободной рукой.

— Зачем же полез в драку? — жужжит Лерка над ухом, — Вот что ты хотел этим доказать?

Смотрю на нее исподлобья. Че она понимает, блять?

Смахивает слезу, смотрит с упреком:

— Давай, скажи что-нибудь обидное. Ты же мастер. Только знаешь что, Яр? Ты всегда был таким. Закрытым, колючим. Никого к себе не подпускал. А теперь еще и научился смотреть на всех сверху вниз.

— На хер иди, Лера, — отвечаю устало.

Натягиваю пиджак. Сверху пальто. Разворачиваюсь к выходу. Лерка что-то кричит вслед, но я не слушаю. Выхожу на улицу.

Руки все еще дрожат от выброса адреналина. В ушах шумит. Поднимаю воротник.

Сраные Кириши. Сраная Лерка. Сраный Шило. Как же все заебало!

Снег хрустит под ботинками. Прохожу мимо своей тачки, не останавливаюсь. Иду куда глаза глядят. Надо остыть.

Злюсь на всех и на себя. Особенно на себя. Вроде, взрослый мужик. У меня бизнес. Деньги. Жена.

Которая не хочет меня видеть, правда, но это пока опустим.

И все равно, блять, полез в драку с ебучим Шило. Нахуя, спрашивается?

Просто взыграло старое. Может, злость до сих пор сидит во мне, и просто хотелось уже, наконец, выплеснуть ее на кого-то. Чья кандидатура может пизже, чем Шило?

Хорошо хоть ментовкой все не закончилось.

В груди пульсирует злость. На себя. На этот город. На свою жизнь. На Алину за ее игнор. На все сразу.

Сам не замечаю, как ноги приносят к ларьку. Останавливаюсь. Девка в зеленой куртке вяло жует жвачку и лупырит на меня из окна:

— Чего желаете? — спрашивает она, разглядываю мою физиономию.

— Бутеры есть? — спрашиваю, сам не зная зачем.

— Только сэндвичи. С курицей и с колбасой копченой. Какой вам? — лениво щелкает жвачкой.

— Давай с колбасой, — бурчу. — И черный чай. Крепкий. С сахаром.

Расплачиваюсь, дожидаюсь заказа. Иду на ближайшую лавку. Чувствую себя идиотом. Жру бутерброд на морозе. Глотаю вместе с комом в горле.

Рвет изнутри. То злюсь, то охота кого-то убить, то просто взять и исчезнуть, потому что терпеть не могу это ощущение — одиночества и безысходности.

Пинаю носком ботинка валяющуюся на снегу жестяную банку. Вокруг потрескивающая тишина, как бывает только в морозную ночь.

Выбрасываю недоеденный «сэндвич» в помойку. Все равно — не то.

Достаю телефон. Пролистываю контакты. Алина.

Тянет позвонить. Вспоминаю ее «консультируйся у Марины». Снова глотаю злость. Палец зависает над кнопкой «вызов».

Если и ответит, то снова скажет, что не любит. Чтоб отвалил, оставил ее в покое. Не, сейчас я такое не готов выслушивать.

Блокирую телефон и снова убираю в карман.

Тоска ебучая. Скула ноет. Ощупываю ее — опухла. Но кости целы.

Сижу, слушаю, как тикает сердце. Холодина собачья, блять. Как с Бумбоном сидели раньше вот так, трепались на морозе?

Перед глазами снова ее дурацкая синяя шапка. Как смотрела на меня, как никто никогда не смотрел — будто я не обрубок, не проблема на двух ногах, не потерянный случай.

— Ты мне нравишься, — как-то сказала она.

— Ну и зря. Ты мне — нет, — буркнул я, как последний говнюк.

— А ты мне — да, — настойчиво повторила малявка. — Они все злющие, а ты нет. Ты только делаешь вид, что злой.

— Не-е-е-е, ты меня плохо знаешь. Я тоже злой, — заверил я ее. — И лучше быть злым, чем слабым.

На что она мне спокойно ответила:

— Это не одно и то же.

Воспоминание заставляет улыбнуться. Мелкая засранка.

Снова достаю телефон. Снова гипнотизирую номер Алины.

Да, Алина мне чем-то ее напоминает. Бумбона. Только они обе всегда смотрели на меня так, будто не видели в упор всего моего говна.

Обе в итоге от меня отвернулись.

Выдыхаю облачко пара. Сжимаю в руке мобильник.

Нет. Сейчас не буду звонить. Поздно уже.

Завтра приду к ней и поставлю вопрос ребром. Если больше не хочет меня видеть, пусть скажет в глаза. И я уеду. Ни разу больше не оглянусь, клянусь!

Хватит с меня.

Глава 20

Алина

Захожу в учительскую, и меня тут же окутывает ароматом роз. Кабинет уже превратился в розарий. На столах, на подоконниках, даже на полу — вазы с букетами.

Вилена Васильевна прищурившись смотрит на меня:

— Алина Николаевна, — откусывает конфету и запивает чайком, — сегодня еще один привезли. Еще немного, и можно открывать цветочный ларек.

Другие учителя хихикают над ее дурацкой шуткой.

— Да, простите, не могу забрать их домой, – улыбаюсь виновато. – У мамы аллергия.

На Ярослава.

Вешаю ключ от кабинета на место.

— Да мы не жалуемся. Если вы не против, мы б их и домой взяли, что ли. Каждая по букетику, — говорит Люся. — Может, мой муж хоть приревнует и сам дарить начнет.

Снова все хихикают.

— Я не против. Забирайте, если хотите.

– Садитесь с нами чай пить, Алина Николаевна! – приглашает Вилена Васильевна.

– Простите, но я спешу, – отвечаю поспешно. – Всем до завтра!

Выхожу из учительской. Иду по коридору к раздевалке, поправляя сумку на плече. Яр, конечно, всех уже впечатлил своими розами. Показушник. Нет, конечно, не спорю. Сердце даже у меня екает при виде этой цветочной лавины. Но какого черта? Думает, что можно завалить меня цветами, и я все прощу?

Эх. Может, мне бы и хотелось. Но не получится.

Не получится просто взять и забыть, как пошел развлекаться с другой на нашей свадьбе. И как решил, что я для него — всего лишь брак по расчету. Да еще и месяц даже не вспоминал обо мне. Встретились ведь случайно. Как ему после такого верить вообще?

Захожу в гардероб, надеваю пуховик и выхожу на улицу. Свежий воздух щиплет лицо. Но в носу еще стоит дурманящий запах роз.

Блин, может, сходить? На ужин с ним. Просто один раз. Как бы там ни было, не могу перестать думать об этом мерзавце. Всю душу мне уже наизнанку вывернул. Не понимаю его, злюсь, но сердце ноет каждый раз, когда смотрю на эти гребаные цветы.

Начинаю спускаться по ступенькам. И тут замечаю машину Дани. Сам он стоит, облокотившись на капот. Курит. Замечает меня и тут же гасит сигарету.

— Алина! Привет! — говорит он, подбегая и бросая окурок в снег. — Надо поговорить.

Господи, вот достал.

— Отстань, Дань, — говорю, нахохлившись как снегирь, и иду мимо.

Он перегораживает мне путь:

— Это важно. Мне нужно всего пять минут. Вопрос жизни и смерти!

Смотрю на него нахмурившись. Вид у него серьезный. Может, и впрямь что стряслось?

— Только идем в машину, холодно, — кивает в сторону тачки.

Стою раздумывая. Не хочу я никуда с ним садиться. Краем глаза замечаю любопытные взгляды коллег из окон интерната.

Черт с ним. Просто послушаю и все.

Идем к машине. Сажусь вперед, согревая дыханием руки. Жду, глядя на Даню. Чего он там еще удумал?

Даня достает с заднего сидения букет роз и протягивает мне:

— Это тебе, Алин, — улыбается так, будто ключи от квартиры мне вручает.

Смотрю на маленькие, обиженные розочки, которые на контрасте с теми, что ждут меня в учительской, выглядят тоскливо.

— Спасибо, — отвечаю, принимая букет в полиэтилене. — Ты за этим позвал? — спрашиваю нетерпеливо.

— Нет, нет, погоди, — машет он руками. — Дай минуту.

Даня делает глубокий вдох-выдох. Смотрит мне в глаза:

— Алина, я все обдумал. Я хочу быть с тобой. Не как раньше. Исправлюсь. Я очень тебя люблю, Алин. Я думаю, что у нас могло бы снова получиться…

— Даня… — прерываю его, чувствуя, как на меня накатывает раздражение.

— Нет, подожди! Дай сказать! — настаивает он.

И вдруг достает из кармана бархатную коробочку. Смотрю на нее не мигая.

Он открывает ее. Внутри кольцо с маленьким бриллиантом. В шоке пялюсь на кольцо, перевожу взгляд на Даню.

— Не прошло и дня, чтобы я не пожалел, что не сделал этого раньше, — говорит он, и я вижу как пульсирует нерв под его глазом. — Алина, выходи за меня, — произносит уверенно.

Молчу. Потому что не могу поверить своим ушам. Даня? Зовет замуж?

— Даня. Нет! — наконец отвечаю ему, немного приходя в себя. — Прости, но нет.

Может, жестковато получилось. Но не хочу давать ему ни тени надежды.

— Алин, не глупи, — улыбается он, будто я сморозила чушь. — Твоя мама мне все рассказала.

Он кладет руку поверх моей, кивает, будто он священник, а я перед ним только что исповедалась.

— Я приму твоего ребенка, — говорит он с великодушием, от которого меня сейчас стошнит. — Всем скажем, что мой. Будем жить как семья. Выходи за меня, ну.

Его слова меня буквально оглашают. Даже в ушах зазвенело, будто рядом со мной ударили в колокол.

Какого черта?? Мама? Она ему сказала? Как она могла сделать это за моей спиной?! Зная, что я категорически против!

Не успеваю ничего ответить. Слышу стук по стеклу со своей стороны. Поворачиваю голову, и глаза у меня окончательно лезут на лоб.

Ярослав.

Стоит, склонившись, заглядывает в окно. Взгляд мрачный. Под глазом свежий фингал. А костяшки, которыми стучал по стеклу, сбиты.

Снова не успеваю даже ничего сообразить. Открывает дверцу:

— Выходи, — командует тихо, но так, что спорить вообще не хочется.

Выскакиваю из машины. Яр смотрит на мои руки. Опускаю взгляд тоже: я все еще сжимаю дурацкий букет в полиэтилене.

Даня следом вылетает из машины. С важным видом идет к нам. Открывает рот, чтобы сказать что-то «крутое», но не успевает.

Яр кидается на него, хватает за грудки и чуть приподнимает:

— Ты охуел рядом с моей женой ошиваться? — рычит он. — Сейчас это кольцо тебе в жопу засуну!

Бросаю букет на снег и в панике подбегаю к ним:

— Яр, отпусти его! – шепчу испуганно.

Но он даже ухом не ведет.

Даня пытается вырваться из захвата, но в итоге беспомощно трепыхается.

— Ты ее потерял! — говорит задыхаясь Даня. – А у нас с Алиной все серьезно!