
Виктор
Никогда бы не подумал, что окажусь в номере отеля с другой женщиной. То есть после того, как уже выбрал одну и надел ей кольцо на палец.
Глоток виски обжигает горло. Загоняю в угол мысли. Они зудят под черепом, не дают нормально дышать. Кручу в руке стакан. Лед тихо позвякивает о стекло.
Из приоткрытой двери ванной доносится шум воды. Оттуда, в полумрак комнаты, по полу скользит луч света, прямо к моим ногам. Будто указывает на меня: вот он, герой сегодняшнего вечера.
Окидываю взглядом номер: два кресла, огромная двуспальная кровать с белоснежным бельем. Вещи Лиды — плащ небрежно брошен через спинку кресла, на тумбочке флакон духов и крем.
Делаю еще глоток.
Телефон в кармане пиджака вибрирует. Звонит Вера.
– Да? – отвечаю чуть хрипло. Откашливаюсь в сторону. – Привет.
– Привет, дорогой! Ты где? – голос жены мелодичный и чуть уставший.
На заднем фоне топот, возня, кто-то кого-то явно догоняет с боевым кличем. Пацаны мои опять на ушах стоят.
– На встрече еще. Задержусь, – отвечаю.
Вроде звучит правдоподобно. Но сердце спотыкается, будто я пацан, который накурился за гаражами и теперь пытается вести себя как обычно, пока мать не вынюхала запах табачины.
– Ну во-о-от, снова? – разочарованно выдыхает она. – А я твое любимое жаркое в горшочках готовлю. Звоню, чтоб купил вина к ужину.
Жаркое у Верки отпад. По бабкиному рецепту. Представляю, как оно томится в духовке, заливая кухню пряным ароматом. В животе громко урчит.
– Прости, – отвечаю. – Постараюсь освободиться скорее. Вино куплю.
Тут же в трубке слышится грохот. Что-то упало. Вера кричит куда-то в сторону:
– Матвей, Тимофей! Я сейчас приду, и никому не будет весело! А ну разошлись быстро!
Буравлю взглядом туфли Лиды у двери номера. На тонкой шпильке. Сброшенные второпях. Они такие же, как их хозяйка, утонченные, женственные, интригующие.
Вера возвращается к разговору, говорит мягче:
– Прости, наши монстры опять не поделили мой планшет. Кажется, ему скоро придет трындец. Может, купим им уже личные телефоны? Сил уже нет их разнимать.
Отвожу взгляд от туфель:
– Давай обсудим позже, окей? – говорю жене, вставая с кресла.
Хожу по комнате. Галстук душит – срываю, ослабляю ворот.
– Ты хоть обедал? Все нормально? – спрашивает она.
– Угу, – проглатываю ком в горле. В ванной стихает шум воды. – Ну все, Вер, мне пора.
– Ну давай, – вздыхает она. – Красное только купи, сухое. Люблю тебя. Чмок!
– Хорошо, – отвечаю и сбрасываю звонок.
Выключаю звук, убираю телефон во внутренний карман пиджака.
Разговаривать с женой о наших детях перед тем, как трахнуть другую – кощунство.
Бля, ну и духота тут. Приоткрываю окно, скидываю пиджак и вешаю на вешалку, валяющуюся на полу.
Никогда не думал, что буду изменять жене. Не потому, что святой. Просто мне и так было нормально. Даже больше — хорошо. Я люблю ее. Она простая, смешная, настоящая. Меня в ней все устраивает. Реально устраивает.
Ходить налево, если подумать, дело нервное и утомительное. Все время паришься, чтобы тебя не спалили. А когда у тебя двое детей и совместно нажитое – ставки, ой, как высоки. Так что, рисковать ради перепихона – ну я хз. Я слишком стар для этого дерьма.
Но в каждом правиле есть исключение.
Расстегиваю манжеты, закатываю рукава. Прислушиваюсь к звукам из ванной. Чего она так долго? У меня не так много времени.
Говорят, все мужики изменяют. Вон, взять Игоряна, кореша, – под полтос уже мужику, а повелся на тренершу из фитнес-клуба. Я тогда подумал, что у него явно крышняк того, улетел. Жена у него красивая, еще молодая. А все равно накрыло мужика.
Получается, оно и меня вот так – «накрыло»?
Скрип двери. Лида выходит из ванной.
Оборачиваюсь. Пульс в висках подскакивает, как стрелка тахометра – дрожит на красной зоне.
Лида. Лидия. Всегда любил это имя. Даже дочь так хотел назвать, да пацаны родились.
Двигается мягко. Кошка. Подходит ближе.
Светлые волосы небрежно собраны. Сквозь тонкий шелк халата угадываются покатые бедра. И грудь, тройка, все еще почти идеальная.
Она улыбается. Едва касается губами моих губ.
– Ну, привет, – выдыхает мятной свежестью. Тихо. Ласково.
– Привет, – хриплю ответ.
Не могу отвести от нее взгляда. Улыбается. Губы пухлые, зовущие.
В голове на миг мелькает образ жены. Как утром сонная тянулась ко мне рукой. Как щебетала что-то на кухне, пока варила мне кофе. Или, когда сидела напротив за столом, обнимала чашку двумя руками и смотрела, как я уминаю завтрак.
Если она узнает, никогда не простит.
Лида с ленивой улыбкой толкает меня в грудь. Я не сопротивляюсь — падаю в кресло. Она не торопясь устраивается сверху. Халат распахивается, я невольно задерживаю взгляд.
Тонкие кружевные трусики, почти прозрачные. Полная, упругая грудь. Нежно-розовые соски — напряженные, будто ждут прикосновения. Беру ее в ладонь, сжимаю мягко. Лида тихо стонет, выгибаясь ближе.
Ее рука скользит вниз и находит мой член, туго упирающийся в ткань брюк, налитый, тяжелый, стянутый до боли. Она гладит его ладонью, медленно. Потом сжимает — точно слегка придушивает. В ее глазах вспыхивает азарт. Она прикусывает нижнюю губу и улыбается:
– Оу, и тебе привет, – шепчет.
Прижимается бедрами. Начинает двигаться — плавно, тягуче, но с безошибочной точностью, которая заводит до предела. Мучительно-сладко.
Закрываю глаза, откидываясь в кресле. И в этот момент перестаю быть собой.
Я – просто сбой системы. Ошибка, что случается даже у самых точных часов.
Ну, привет.
Вера
– Нет, девочки. Мой Витя никогда мне не изменял и не изменит. Я точно знаю, – говорю, сжимая ладонями стаканчик с облепиховым чаем.
Танька кривится, будто ее чай не с облепихой, а с полынью:
– И с чего такая уверенность? Да все они… кобели, говорю вам. Сколько волка ни корми – все в лес смотрит.
Оля тоже хмыкает, смотрит на меня как на дуру:
– Ага, мой, помню, тоже пел, что «не такой». А потом узнала, что он шпилит молоденькую секретаршу. На корпоративе ее при всех на коленях держал, как кошку. Добрые люди рассказали, что у них уже полгода «служебный роман».
Она делает глоток из стаканчика, пронзительно глядя в одну точку. Сухо добавляет:
— В общем, теперь он в однушке с алиментами, а я с детьми и ипотекой. Вот тебе и «не такой».
Прячу нос в шарф, чтобы согреться. А может, прячусь от негатива девчонок. Даже не знаю, что им ответить на такое. Жаль, что им так не повезло с мужьями.
Мы пересекаемся с ними только тут, на трибуне хоккейной школы. Обычно болтаем обо всем и ни о чем, пока наши дети шайбу гоняют.
Сегодня речь зашла об изменах. Оказалось, что они обе в разводе. Причина — измена мужа.
Такие дела.
Продолжать разговор не хочу. Им, конечно, по-женски сочувствую. Но мой Витя – не кобель. За юбками бегать? Изменять, врать, скрываться? Нет. Он у меня надежный, как бронепоезд.
Хотя… вот взять моих друзей, Водяновых. У Машки Игорь тоже надежным казался. Двадцать три года в браке. А потом как повело его на ту безмозглую Барби-тренершу, которая жопу себе наприседала.
Конечно, можно сослаться на то, что у них кризис был в отношениях. Но у нас-то с Витей все в порядке. Вроде…
Тьфу! Мысли паршивые полезли, и на душе стало кисло. Лучше за игрой детей послежу, чем фигню всякую думать.
На поле Тимофей красиво подрезает какого-то мелкого и с размаху забивает шайбу в ворота – прямо между щитков вратаря. Тренер мгновенно поднимает руку – гол!
– Молодец! – ору, сложив руки рупором. В груди теплеет от гордости. Сынок, красавчик мой!
Матч тренировочный, но Тима скользит мимо трибун с видом капитана сборной, не меньше. К нему подлетает брат, одобрительно хлопает по каске.
Они в команде уже четвертый год. Отдали их на хоккей, как только им по пять стукнуло. Сидеть на попе ровно – это вообще не про наших. Энергии в них, как в небольшой электростанции: то дерутся, то обнимаются, то шкаф вдвоем роняют. Хоть где-то пусть пар выпускают с пользой.
А когда еще и в школу пошли, так я вздохнула с облегчением. Слава педагогам с железными нервами и годовым запасом валерьянки!
После тренировки садимся в машину. Мальчишки горячо обсуждают тренировку, я выруливаю с парковки школы.
Включаю радио. Оттуда бодренько раздается голос Слепакова:
«Все мужчины изменяют своим женам.
Изменяют своим женам все мужчины,
Все мужчины изменяют, изменяют своим женам,
А я не такой, я не такой, я не такой…»
Да вы издеваетесь?!
Быстро выключаю. Кошусь в зеркало заднего вида на сыновей.
Конечно, если мальчишки с детства слышат эту ерунду, чего еще от них ожидать?
Пока едем, звонит Витя. Предупреждает, что задержится на работе. Опять.
Расстраиваюсь, конечно. Но что поделать. У него бизнес, серьезный пост в айти компании, которую они основали с друзьями много лет назад.
Приехав домой, сразу берусь готовить ужин. Ставлю томиться в духовку мясо, мою овощи на салат.
Режу огурец, а в голове застряла проклятая песня Слепакова. Крутится как заевшая пластинка. И разговор с девчонками всплывает на фоне.
Не знаю. Если так думать, то как вообще отношения строить? И главное – зачем? Ради детей?
А как же душа в душу? Доверие?
Витя уже третий раз за неделю ужин пропускает. Все у него “встречи”, “партнеры”. Я ему верю. Да, верю! Без доверия, какие же это отношения, какая же семья?…
– Ай! – нож соскальзывает и режет указательный палец. – Твою ж налево…
Прикладываю палец к губам, слизывая хлынувшую кровь. Бегу к аптечке, достаю ее из кухонного шкафчика, копаюсь в поисках пластыря. Порез неглубокий, но противный.
Из гостинной долетают крики:
– Тимка, верни! Это мой уровень! Моя очередь! Ма-а-а-а-ам!
– Так, я вам сейчас устрою уровень! – кричу им с кухни, заклеивая палец – Не умеете договариваться, заберу планшет!
Мальчишки снова притухают. Не успеваю взяться за нож, как слышу подъезжающую к дому машину.
Выглядываю в окно: черный внедорожник мужа.
Сердце радостно подскакивает. Успел все-таки!
Бегу встречать. Меня обгоняют Мотя с Тимой.
Витя заходит, бросает ключи на подставку для мелочи. Треплет пацанов по макушкам. Те наперебой делятся новостями.
– Привет, – целую его в щеку.
Пахнет виски. Слишком ярко пахнет.
– Ты пил, что ли? – спрашиваю удивленно, отстраняясь.
– Да, бахнули с клиентами по стаканчику. Смазать договоренности, так сказать, – бросает он, снимая пальто.
– Как же ты доехал? – хмурюсь.
– Услуга “трезвый водитель”, – отвечает и протягивает мне бутылку вина. – Красное, сухое.
Беру ее, рассматриваю этикетку.
Раньше муж никогда не пил, если за рулем. Он у меня вообще человек строгих правил и порядка. Финансовый директор как никак. Все под контролем, все по полочкам.
Но все-таки это мелочь.
– Ужин почти готов, — говорю с улыбкой. — Сейчас салат заправлю. А ты пока открой вино.
– Конечно, – кивает он и идет на кухню.
Кладет телефон на столешницу, снимает пиджак, бросает на спинку стула. Растегивает манжеты, закатывает рукава, а Мотя уже по-тихому тырит его айфон и бежит к брату.
Качаю головой. Но не останавливаю. Устала от их драк за сегодня. Пусть хоть на десять минут притихнут.
Быстро дошинковываю овощи. Исподтишка наблюдаю, как муж ищет штопор в ящике.
Высокий, большой, как медведь. Рубашка слегка натянута на плечах. Руки, как у настоящего мужика, большие, чуть загрубевшие, сильные. Аккуратная борода, взгляд из-под темных бровей спокойный, тяжелый. Движения без суеты.
Дорогие девочки!
Приветствую вас в своей новой истории! ❤️ По традиции начинаю знакомить вас с нашими героями.

ВЕРА ЯРОВА, 36 лет
Кому-то из вас она уже точно знакома:) Да, да, это та самая подруга Маши из “Развод в 43. Дети выбрали отца”, которая всегда ее поддерживала.
Вера — мама двоих сыновей и известный в Питере фотограф. Она снимает семейные истории и счастливые моменты. Свое же счастье считала проверенным годами.
Она простая, с теплым характером, из тех, кто всегда протянет руку и поддержит. А еще она из тех девчонок, кто любит без оглядки, без игр. Верит в любовь, семью и своего мужа Виктора: надежного, сильного мужчину, рядом с которым ей всегда было спокойно.
До этой случайной СМС от незнакомки
Продолжаем знакомство >>>

ТИМОФЕЙ И МАТВЕЙ ЯРОВЫ, 9 лет
Два главных генератора хаоса в доме Яровых — близнецы Тимофей и Матвей. Хоккеисты, непоседы и профессиональные разрушители тихих вечеров. Если в доме тишина — значит, они что-то натворили.
Ну, вы поняли, в кого характером. Явно не в папку.
А про него узнаем дальше >>>

ВИКТОР ЯРОВ, 45 лет
Сооснователь и финансовый директор корпорации “ИНФИТЭК”. Муж с железным характером и взглядом, от которого даже отчеты стягиваются в таблицы сами. Крепкий, собранный, надежный, как сейф в банке.
Всего добился сам — без связей, поблажек и “протекции”. Прошел путь от наемного работника в соучредители крупнейшей в стране компании. Не любит суеты и хаоса. Любит порядок и чтекость во всем. Даже рубашки в шкафу по цветам развешены — чтобы экономить время.
Привык просчитывать риски и никогда не лезет в авантюры. Казалось бы, его сложно удивить или сбить с курса. Но…
А “но” на следующей странице >>>

ЛИДИЯ, 39 лет
Наша темная лошадка. Расскажу про нее все, что пока могу.
Лидия из женщин, по которым всегда сложно сказать, сколько им лет (но мы с вами все знаем). Стильно одевается, красиво говорит. Женственная, мягкая, улыбается чуть устало – будто все давно поняла про жизнь и мужчин в том числе.
По ней видно, дамочка непростая. Кто же она Виктору? Случайность или ошибка? И что в ней такого, что у Виктора Ярова, мужчины, который всегда знал, что хочет, вдруг поплыли мозги?
Неужели, и правда, все мужчины изменяют?...
История сложная, местами очень эмоциональная. Так что ваша поддержка очень важна на всем пути! ❤️
Читаем дальше, девчат >>>
Вера
Стою как вкопанная. Будто по голове чем-то тяжелым огрели. Аж в ушах зазвенело.
Сказать, что реакция Вити… слегка необычная – ничего не сказать. Он же мой медведь, скала, мой бронепоезд. Обычно спокойный как танк. В любой ситуации. А это…
Мотька с Тимой явно со мной согласны. Смотрят на отца глазами по пять рублей.
– Я не разрешал брать мой телефон, – говорит он. Однако очень ровно и спокойно, как всегда. – Быстро руки мыть и за стол.
Мотя надувает губы:
– Ну па-а-а-а…
– Быстро!
Мальчишки нехотя отлипают от дивана, плетутся в ванную как два ленивых гуся, шаркая тапками. Переговариваются шепотом, что-то про “папа сегодня злой”.
А я так и стою с салатницей, про которую забыла уже.
Витя бросает на меня взгляд. Быстрый, прищуренный. Проверяет, что у меня там в голове.
Или мне кажется? Наверное, кажется. Наверное…
Ставлю салатницу на середину стола. Витя подходит, ставит рядом бутылку вина.
– Ну что, скоро там приготовится? – спрашивает как ни в чем не бывало. – Пахнет обалденно. Я голодный как волк. Сейчас тебя съем.
– Не надо меня есть, – отвечаю с улыбкой, будто выходя из оцепенения. – Кто же вам ужины тогда готовить будет?
Иду за прихватками, но в голове начинается месиво из мыслей. Что еще за Лидия? Почему ее трясет? И, самое главное, зачем эта припадочная мужу моему написывает?
Достаю мясо из духовки. Пахнет, и правда – отпад. Томилось два часа в сливочном масле. По-кремлевски. Ставлю блюдо на стол.
Витя весь оживляется, смотрит на мясо, как лев на антилопу. А я на него:
– А что еще за Лидия? – спрашиваю как бы спокойно, но сама слышу – голос предательски дрогнул.
Косым взглядом буравлю телефон, лежащий рядом с Витей. Решил теперь с ним не расставаться? Даже за стол взял?
Муж с досадой отрывает взгляд от мяса, переводит на меня. Смотрит хмуро, но отвечает опять спокойно:
– Главбух наш новый. Елену Васильевну на пенсию на той неделе проводили.
Вспоминаю Елену Васильевну, кругленькую женщину в очках с цепочкой и химзавивкой. Всегда деловую, в пиджачке, однако, любительницу крепко шуткануть под рюмашку. Пересекались пару раз на корпоративах. Очень мне понравилась.
– И отчего же Лидию так «потряхивает»? Почему она пишет лично ТЕБЕ, а не в общий рабочий чатик? – прищуриваюсь.
Витя тоже поднимает на меня прищуренный взгляд. Мы как два шпиона, пытающихся расколоть друг друга.
– У нас проверки. Она всего месяц работает. Нервишки сдают, вот и трясет, – отвечает он медленно, будто на детекторе лжи. – Пишет мне, потому что я, Вер, финдиректор.
Говорит мне, как глупенькой.
Звучит, и правда, очень логично. Внутри сразу что-то сдувается. Даже стыжу себя немного. Вот ревнивица, допрос голодному мужу устроила.
Да только вот Витя сразу после этого незаметно так телефон свой со стола стягивает и в карман. От меня не ускользает.
Возвращаются мальчишки. Галдят. Тимка первым залезает на стул, хватает хлеб. Мотя следом. Витя наливает нам двоим по бокалу вина.
Раскладываю мясо по тарелкам. На душе все равно неприятно. Как заноза под кожей.
Сажусь за стол, беру вилку. Муж вдруг кладет свою теплую тяжелую ладонь поверх моей руки:
– Верусь, ну ты чего? – смотрит на меня тем взглядом, от которого я никогда не могу устоять. – Не общайся ты больше с этой Таней. Ерунды тебе в голову нагрузила.
Вздыхаю. Может, и правда. Загналась, надумала себе.
Или нет?
Улыбаюсь любимому, нежно касаясь носом его мягкой бороды:
– Ешь, любимый, – шепчу. – Ты же такой голодный.
Мужчины мои едят с большим аппетитом. Мясо влетает в них, как дрова в топку печки. Готовила два часа, а пять минут – и тарелки пустые.
– Можно еще? – облизывается Тимка.
Накладываю всем добавки, улыбаюсь. Приятно смотреть на их довольные моськи.
Мальчишки о чем-то спорят. А Витя ест, погруженный в свои мысли. Будто не здесь. Устал? Из-за проверки? Или из-за Лидии?
Что там за Лидия. Больно интересно теперь на нее посмотреть.
После ужина обычная рутина. Посуду перемыла, уроки у мальчишек проверила, спать уложила. Захожу в нашу спальню.
Витя только что вышел из душа. Волосы еще мокрые, сбиты в беспорядке. Свежий запах геля для душа, чуть мятный. На нем только штаны, торс голый, сушит полотенцем волосы.
Когда захожу, бросает взгляд на меня. От которого в животе что-то переворачивается, мгновенно жарко становится.
Мой медведь откидывает полотенце в сторону, шлепает босыми ногами ко мне. Спокойно так. По-хозяйски. Взгляд прищуренный, хищный.
– Иди-ка сюда, – хрипит низко.
Тянет к себе. Одной рукой, легко. Будто я пушинка.
– Ты чего делаешь? – хихикаю нервно, но уже начинаю таять, как масло на горячей сковородке.
Наклоняется к моему уху и низко рычит:
– Собираюсь вытрахать из тебя всю эту херь.
--
Следующую главу выложу, когда наберем 300 звездочек. Вижу, как нас тут много, так что это будет быстро. Чтобы поставить звездочку переходите по ссылке и жмите на кнопку, как на инструкции: https://litnet.com/shrt/gquX ❤️

Спасибо за звездочки, девчат! Глава для крепких снов, так сказать 😁
Вера
Гляжу на мужа снизу вверх, а у самой в животе все свело от жара и желания. Ну где делают таких мужиков, скажите мне?
Витя втягивает горячим ртом мочку моего уха. Мягкая борода щекочет шею.
Мурашки по всей коже, будто ток пустили. Ноги становятся сразу ватными. Горячей лапищей находит мою грудь, сжимает через платье, грубовато, но приятно.
Захлебываюсь ощущениями. Не может мой Витя так же целовать какую-то другую. Не может, не верю!
– Вить… погоди… мне тоже в душ надо, – лепечу, теряя способность связно мыслить от его поцелуев, запаха, прикосновений.
– Не нужно, – рычит низко. Лезет рукой мне под юбку, и одним рывком срывает с меня трусики.
Я аж ахаю от неожиданности. Смотрю на мужа. От удивления открываю-закрываю рот. А трусики-то в чем провинились?
А у Вити глаза уже темные, как у зверя. Берет мою ладонь, сжимает ею свой стол прямо через мягкую ткань домашних брюк.
Тяжелый, горячий, твердый. Невольно облизываю пересохшие губы.
Муж властно направляет мою руку так, как ему хочется. Двигает ей, то поглаживая, то сжимая член.
Другой берет за подбородок, горячо целует губы. Медленно, смакуя. Тяжелым взглядом сканирует лицо, будто проверяя, готова ли я ему беспрекословно подчиняться.
Что происходит? Это его налоговая так распалила?
Не успеваю ничего понять, он отпускает мою руку, резко разворачивает к себе спиной, чуть толкая вперед. Упираюсь руками в край кровати, а Витя уже задирает мне юбку – без разговоров. Без сюсюканий. Грубо хватает за бедра. Сильные пальцы впиваются в кожу.
– Ноги шире, Верусь, – приказывает.
Вся дрожу, но слушаюсь. Попробуй тут ослушайся. Сердце гулко выстукивает ритм.
Он входит в меня одним толчком – грубо, нагло, по-хозяйски. Захлебываюсь стоном – от боли и кайфа одновременно.
— А-ах!
В руках слабость, чуть не падаю вперед, но муж крепко удерживает за талию.
Начинает двигается сильно, с напором. Каждый толчок выбивает воздух из легких. Бедра ритмично шлепают по ягодицам.
Не шутил он про «вытрахать из меня мысли». В голове не остается ни одной. Все внимание сосредотачивается только вокруг того, как его жилистый ствол дико двигается во мне. Грубо, мощно… обалденно.
Внезапно Витя с размаху шлепает меня по заднице. Звонко, сочно. Резко вдыхаю, снова поражаясь тому что происходит.
Но думать и анализировать я вообще не в силах. Волна оргазма накрывает из самых глубин. Ноги подкашиваются. Тело содрогается.
Муж наклоняется, целует меня в шею:
– Хорошая девочка, — хрипит в ухо.
Еще крепче сжимает мою талию, другой рукой фиксирует шею, лишая меня любой свободы движений. Трахает еще глубже, еще жестче.
И снова доводит меня до предела. Вся дрожу от экстаза, кончаю второй раз – сильно, долго, едва не плача от переполняющего чувства.
Витя вколачивается в меня последними дикими рывками и тоже замирает, пульсируя во мне.
Едва помню, как после он укладывает меня в кровать. Расплавленную, мокрую, натраханную до полусна. Притягивает к себе, обнимает своей большой тяжелой рукой. Гладит по волосам.
Лежу на его широкой груди, отдыхаю. Слушаю как мерно бьется его сердце. Тук-тук. Тук-тук.
Отхожу от марафона, который мне только что устроил мой законный супруг. Глажу его по коже. По темным завиткам его волос на груди. Теплый, родной. Мысли в голове бродят, как пьяные.
Говорю же. Все хорошо у нас. И в жизни, и в постели. Живем душа в душу.
И как на зло в голове снова начинает играть эта дурацкая песня Слепакова:
“Все мужчины изменяют своим женам…”
Да чтоб тебя, Семен! Напридумывал фигни, а людям жить с этим! Как теперь выключить это радио? Если даже член Ярова не справился, то я уж не знаю.
Тем более сегодня было просто… уа-а-а-ау.
А что это, собственно, было? Что за страсти-мордасти. И… он меня что, реально отшлепал?
Ягодицы все еще пылают, вместо ответа.
Странно как-то. Вроде все как всегда, даже лучше. Домой раньше пришел, секс обалденный.
Но что-то все же не так. И смска. От этой Лидии-хламидии ."Потряхивает ее". Совсем дурная что ли, не видит кому и что пишет? Вон, пусть Акелову написывает. Он не женат.
Снова начинаю загоняться.
Пытаюсь спрятаться от мыслей под подбородком у мужа, как маленькая. Но взгляд сам собой цепляется за его айфон на зарядке.
“Нет, Вер, ты до такого не опустишься”, – мысленно говорю себе, осуждая себя даже за идею.
Ну что я, ревниво-истеричная жена? Нет, я адекватная. Я доверяю.
Целую мужа в грудь:
– Я так люблю тебя Вить, – шепчу по-честному. Правда люблю. До дрожи, до глупостей всяких. – Поэтому если ты изменишь мне… я точно не прощу. Не смогу я, хоть ты тресни.
Жду притаившись ответа. Но его нет.
Поднимаю голову.
Муж он уже отрубился. Спит как младенец, посапывает.
Лежу, смотрю на его лицо. Хочется провести пальчиком, очертить все эти резкие, будто высеченные из камня черты. Но боюсь будить.
Снова кладу голову ему на грудь. Взгляд опять падает на его айфон.
Да ничего же такого. Просто одним глазком. Просто убедиться, что я дура ревнивая. Да?
Выжидаю еще пять минут для верности, прислушиваясь к мерному сопению мужа. А потом осторожно тянусь к его телефону.
Вера
Одумайся, Вер! Ну вы же всегда доверяли друг другу! У вас крепкая семья, любовь. А лазить в телефоне мужа, пока он спит – ну это просто днище! Надо себя уважать!
Но остановиться не могу.
Аккуратно высвобождаюсь из объятий мужа. Дотягиваюсь до его телефона.
Может, это и днище. Но пусть лучше я окажусь параноиком, чем с лапшой на ушах. Доверяй, но проверяй. Так ведь?
Тихонечко беру айфон с тумбочки, отсоединяю зарядку. Экран вспыхивает. Предлагает ввести код-пароль.
Это просто. Всю жизнь у Вити один и тот же пароль – мой день рождения. Быстренько ввожу четыре цифры.
Но экран дергается. Четыре черных кружочка вздрагивают и возвращаются на место. Будто качнули головой: «неа». Пароль неверный.
Хмурюсь. Чего это вдруг?
В груди что-то екает, но я приказываю себе не паниковать. Я могла и ошибиться.
Ввожу еще раз. Медленно и внимательно. По циферке. Чтоб наверняка.
И снова айфон, приятно вибрируя, нежно посылая меня нафиг. Смотрю на экран не моргая. Не могу поверить.
Он сменил пароль??
Но… Мотя же только вот перед ужином играл на его телефоне. Когда еще смс-ка эта дебильная пришла. Значит, тогда пароль подходил.
Вспоминаю, как Витя не расставался с мобильником весь ужин. Получается… после сразу поменял??
От возмущения у меня аж челюсть отвисает. Перевожу взгляд на мирно посапывающего мужа и прям еле сдерживаюсь, чтоб не треснуть мерзавца! Чтоб знал, гад, как жену свою за дуру держать!
Вот тебе и доверие!
Внутри закипает злость, смешивается с горькой обидой.
Только что у нас был идеальный секс. Такой, после которого чувствуешь себя женой года, богиней. А теперь… получите, распишитесь. Добро пожаловать с небес на землю.
Где-то слышала, что, когда благоверный меняет пароль – это первый признак того, что совесть у него не чиста. Иначе зачем ему это делать, если скрывать нечего?
Мне аж дурно становится. Кровь от лица отливает, и дышать тяжело. Внутри все пылает, будто кислоты хлебнула.
Так, успокоилась. Не надо раньше времени себя накручивать.
Делаю глубокий вдох. И тут приходит гениальнейшая мысль: а что, если попробовать разблокировать прямо Витиным лицом? Вот же он, тут рядом лежит.
Подползаю к мужу ближе. Тихонько подношу айфон к лицу. Молюсь, чтобы Витя не проснулся от свечения экрана. Иначе без понятия, как я буду это все ему объяснять.
И так, и сяк пробую. Ну давай, разблокируйся уже по-хорошему!
Витя вдруг чуть морщится, чмокает во сне губами, что-то бормочет:
– М-м-м… да… угу… – тяжело вздыхает, хмурит брови.
Пугаюсь, одергиваю руку, падаю на подушку рядом как мертвая. Прячу айфон под одеяло.
Замираю, прислушиваюсь. Не дай бог, проснулся.
Сердце колотится, как у воришки.
Витя медленно поворачивается на другой бок. Ко мне спиной. Снова бурчит что-то себе под нос и вдруг абсолютно невозмутимо… пукает.
Морщу нос. Ну класс. Спасибо, дорогой. Хорошо хоть под одеяло.
Но, слава богу, спит.
С надеждой снова быстро кидаю взгляд на экран телефона. Может все-таки получилось разблокировать?
Но результат все тот же. Айфон равнодушно просит ввести код-пароль.
С досады и злости пихаю мужа локтем в спину.
Не сильно. Так… чисто обозначить свое негодование.
Тот и бровью не ведет. Сон у него всегда крепкий. Вот сволочь любимая!
Вздыхаю. Приходиться признать, что план мой провалился. Тихонечко кладу айфон обратно, подключаю к зарядке.
Ложусь на подушку, смотрю в потолок. Сна, естественно, ни в одном глазу.
И что дальше? Чего ты добилась, Вер? Теперь только еще больше загоняться буду. Мысли всякие лезут. Не могу успокоиться. Сердце ноет.
Надо было сразу попросить показать эту гребанную переписку! Я что, не заметила, как он подорвался? Реакция его явно была странная.
Еле сдерживаюсь, чтобы не растолкать гада и не устроить допрос! Спит как миленький, а я тут мучаюсь.
Останавливает меня только одно. Если окажется, что переписка все-таки с бухгалтершей, что реально проверка, что пароль сменил, потому что… да не знаю… чтобы дети что-нибудь не нажали случайно. Он же финансовый директор, мало ли что. Короче, если всему есть адекватное объяснение, то выставлю себя ревнивой дурой. О каком доверии тогда можно говорить?
Да и ревнивая жена — это ужасно не сексуально. Отталкивающе, стыдно.
Приказываю себе успокоиться и спать.
Но не выходит. Мне нужен какой-то план. Лежу, моргаю в темноту, разрабатываю варианты.
Первый. Завтра прикинусь дурой, возьму его телефон, якобы погоду глянуть. И спрошу – с каких пор у него новый пароль?
Второй – по-тихому спрошу у Моти. Может, у папы давно новый пароль, и я одна не в курсе?
Еще можно наведаться к мужу на работу. Под благовидным предлогом, разумеется. Взглянуть на эту главбухшу. Я как фотограф людей сразу насквозь вижу. Если пахнет жареным – пойму.
А еще…
тут меня осеняет.
Я же завтра Кирсановых фоткаю! Партнера Вити с беременной женой. Вот и спрошу у Кирилла, что у них там за налоговая проверка и новая бухгалтерша.
Точно!
Удовлетворенно выдыхаю. Кладу руки под щеку, сворачиваюсь креветкой.
И все равно гадко. Холодно. Одиноко. Даже думать о том, что Витя способен вот так цинично мне лгать – рвет душу на части. Шмыгаю носом.
Нет, не буду паниковать. Не буду устраивать сцен. Я же не истеричка какая-то!
Лучше подожду. Понаблюдаю. Если врет – обязательно спалится.
И, если уж это правда…. Господи… даже представить себе не могу…
Снова накатывает злость и отчаяние. Тыкаю локтем Витю в ребро. Чисто, чтобы успокоиться. Я тут с ума схожу, а он дрыхнет!
– Ух-х-х, – ухает он, поворачивается.
Ой, кажется переборщила!
Витя открывает один глаз, а я, наоборот, закрываю оба. Замираю, как мышь, и изо всех сил делаю вид, что сплю.
Виктор
Будильник вырывает из глубокого сна. Наощупь нахожу мобильник, выключаю впопыхах, пока не разбудил Верку. Встаю сразу, чтоб не вырубиться.
Пиздец, спать хочется. Тру ладонями лицо, пытаясь прогнать остатки сна. Зеваю так, что челюсть хрустит. Потягиваюсь, разминая затекшие плечи.
Поворачиваю голову. Верка дрыхнет, замотавшись в одеяло, только нос торчит. Ангел мой, после грехопадения. Ух, вчера вымотал ее конкретно. И себя заодно.
Вопросы еще ее. Блин. Из колеи выбила. Изменял я ей? Даже не думал об этом!
До вчерашнего дня.
Сразу всплывает образ Лиды. Трясу головой, встаю. Резко размахиваю руками, разгоняя кровь в теле.
Да как такое вообще может быть? Впервые в жизни реально подумал об этом. Об измене. И хуяк! У Верки, блин, рентген, что ли? Не женщина, а ходячий детектор лжи?
Еще и Мотя, блять, спалил контору. Удружил сынок.
А Верка? Сразу зыркнула так, что аж яйца поджались.
Она у меня только с виду маленькая, хрупкая, но, если что — церемониться не будет. Вот так однажды проснусь, а достоинство мое уже у нее в шкатулке для украшений покоится.
Опускаюсь на пол, начинаю отжиматься. Механически. С каждым движением в тело возвращается энергия. Башка включается, а вместе с этим приходят и мысли.
Вообще не те, что надо. Запретные. Прилипчивые.
Лида. Ее красное платье. Оно выжглось на радужке глаза. Не развидеть теперь.
И те тридцать секунд, когда выходили вчера с пацанами из конференц-зала в “Астории”. Обычный день, встреча с инвесторами. Башка набита цифрами, задачами. Заебался ужасно. Домой хотел ехать. К семье. К Верке, детям.
И тут увидел ее.
Я редко пялюсь на других баб. Но на эту засмотрелся. Зацепила. Сам не понял, чем.
Блондинка, красная шелковая блузка с мягкой линией выреза, такого же цвета узкая юбка до колен. С вырезом сзади, как у училки. От такого у мужиков всегда привстает. Видать, школьные травмы из пубертата сказываются.
Еще высокие тонкие каблуки. Не понимаю, как бабы на таких ходят. Может, секрет какой есть? Или моторчик, как у Карлсона, который их над землей немного приподнимает?
Блондинка будто почувствовала, как я пялюсь. Обернулась.
– Витя? – вскинула брови. Глаза скользнули по мне, секунда растерянности, потом… улыбка. Знакомая до боли. – Это, правда, ты?
Тогда-то я ее и узнал. Лиду мою.
Только кивнул. Стоял как дурак.
Сколько лет прошло? Двадцать? Мать твою налево…
Изменилась. Конечно, изменилась. Тогда – хулиганка. Студентка с ветром в голове и глазами цвета утреннего моря. Свободная, как сквозняк в ее общаге. Чуть с ума меня не свела, чертовка.
А сейчас… элегантная. Собранная. Тонкая. Уверенная. И все равно дико манкая.
С пацанами пиздели как-то. Вот бывают женщины такие. И в двадцать, и в сорок. Есть в них что-то такое, что у мужиков животное включается. Как у пса на течную суку — носом ведешь. И хоть тресни — ничего с собой сделать не можешь.
Хороша, короче. Как и прежде.
Внутри кольнуло. Где-то глубоко, под ребрами. Старое, покрытое пылью и паутиной шевельнулось.
– Я, – прохрипел в ответ. Горло вдруг стало сухим, как у кочегара в жару.
Перекинулись парой фраз. Дежурные вопросы. Кто, где, как. Вроде бы, ничего особенного. Но внутри – щелк. Потянуло в воспоминания, как в болото.
Вроде, она другая. И я другой. А смотрит, и я снова тот пацан двадцатилетний, который обещал ей луну с неба достать, а она хохотала.
– Спешишь? – улыбается мягко. – Может, по кофе?
Не заметил, как пролетел час и две чашки кофе. Болтали так, будто не было этих лет. Будто расстались вчера. Будто она не вышла замуж за другого.
Потом пошел и виски.
– Ну ты-то как? Семья, дети? – смотрит с прищуром.
– Да… жена. Двое. Мальчишки. А у тебя?
– И у меня – сын. Муж умер. Инфаркт. Год назад. Я как-то… все еще привыкаю к этому статусу.
Непроизвольно коснулась, где раньше было обручальное кольцо.
– Живешь тут? — спросил, не сводя взгляда.
– Нет. В Питере на пару дней. Потом обратно в Москву. Или… куда-нибудь еще, – пожала плечами. – Свободная птица теперь, знаешь ли.
Обменялись телефонами Без задней мысли. По крайней мере, на ее лице было написано именно так.
У меня в груди гудело, жгло.
Списал все на виски.
Вернулся домой. Пришлось “трезвого водителя” вызывать. Обычно я свои решения не меняю: сел за руль, значит, не бухаю.
Вера, дети, ужин. Сердце не на месте. Будто кто-то взял и сдвинул в бок. Где ему не положено быть. Занозой тянет изнутри, сука, не отпускает.
Потом малой зачитывает сообщение на пол-дома. От нее.
“Меня до сих пор потряхивает, если честно…”
Пиздец. Самый тупой момент в моей жизни. Лучше бы, реально, инспекция налоговая на голову свалилась.
Спрашивается, чего так подорвался? Мы ж кофе только выпили. Ну, и виски чуток. Сказал бы: встретил бывшую. Что такого? Не убивал никого, не трахал в лифте.
Но я, хер знает, что это было. Тупанул. Или не захотел открывать эту коробку Пандоры. Спалился, короче, конкретно.
Пароль сменил. Открывать сообщение от Лиды не стал. Не смог. Не хотел.
Потом трахал жену, как обезумевший от похоти пес. Не секс, а литургия для неверующих. Чтобы бесов изгнать из головы.
Проснулся. Понял. Не помогло.
Заканчиваю зарядку. Бросаю взгляд на Веру. Родная моя. Смешная. Мать детей моих.
Наклоняюсь, целую в макушку. Втягиваю носом запах ее волос. Член со скоростью света набухает и каменеет.
Верка недовольно морщится, прячется под одеяло, как черепаха в свой панцирь.
Иду в душ. Прихватив мобильник. Включаю воду. Секунду стою, смотрю на экран.
Выдыхаю. Медленно. Ровно. Как перед выстрелом.
Открываю мессенджер. Переписку с Лидой.
Виктор
Лида прислала пять сообщений. Одно за другим. Пробегаю глазами:
“До сих пор не могу поверить, что это был ты!”
“Столько лет прошло, а я будто на машине времени прокатилась. Почувствовала себя той глупой девчонкой. Забавно.”
“Меня до сих пор потряхивает, если честно.”
“Не хочу навязываться, но если вдруг захочешь – давай увидимся еще раз? Пока я в Питере.”
В груди микро-взрыв. Будто сердце на секунду сжали в кулак и отпустили.
Удивлен. Приятно. Не думал, что напишет.
Отвечу позже. Откладываю телефон, шагаю под душ.
Вода горячая, приятная. Бьет по плечам, стекает по спине, расслабляет тело. Но внутри наоборот – все сгущается, тяжелеет.
Ощущается, как когда в тачке на скорости подлетаешь на горке — и внутри все органы в невесомости. Пол из-под ног уезжает, а кишки отлипают от стенок и зависают под ребрами. Раздражающе щекотно. Мерзко кайфово.
И надо бы остановиться, но ты еще больше разгоняешься, чтобы испытать это снова.
Закрываю глаза, в голове кадры. Я и она. Юные, дикие. Без тормозов, без мозгов. Я – только после универа. Она – девчонка из Владивостока, приехала в Питер театральный штурмовать.
Не поступила, осталась готовиться на следующий год. Подрабатывала баристой в киоске у станции метро. Там-то я ее и встретил.
Бля, как мы с ней трахались. У нее, у меня, в парках, в примерочных, в туалете кинотеатра “Дружба”. Где угодно, как угодно. По два раза за ночь и один утром, если успевали.
Любил ее. Пиздец, как любил. Реально думал – это ОНА. Кольцо купил. Но… не судьба.
Она исчезла. Просто испарилась. Через подругу передала, что уехала. Вроде, обратно домой.
Телефон отключен. Неделя боли. Месяц злости. Год похмелья.
Потом уже спустя года три случайно узнал от общих знакомых, что в Москве она. Замуж вышла. Мужик у нее серьезный, при бабле, и ребенок уже.
Помаялся снова, но отпустил. Время лечит, водка анестезирует. Потом Верку встретил, и все как-то по-тихоньку забылось.
Но теперь… зачем опять туда тянет? Сам не пойму. У меня все есть. Жену люблю. Вчерашний секс всем порно-сайтам на зависть. Химия есть, взаимопонимание тоже. Дети в радость, быт устроенный, жизнь спокойная, налаженная. Ну, что, блять, еще надо?!
Не-е, братуха, не ступай ты на эту скользкую дорожку. Да и палишься, как молокосос.
Жене я врать не привык. У нас как-то с самого начала с ней все в открытую, душевно.
Но мысли чертовы... о встрече с Лидой – будто искра, упавшая в сухую траву. В животе легкое покалывание. Член, который уже было успокоился, при мысли о ней, снова поднялся и окаменел.
Фак.
Передергиваю по–быстрому. Выхожу из душа, вытираюсь полотенцем. Снова беру айфон.
Смотрю в переписку. Внутри борьба.
Да ладно, чего я загнался. Она уезжает завтра. Поужинаем, попиздим.
Чисто гештальт закрыть.
***
Вера
Подпрыгиваю на кровати от хлопка двери ванной. Сразу подрываюсь. Где я? Что?
В комнате уже совсем светло. Мокрый след на подушке. Так дрыхла, что слюнка текла.
Почему будильник до сих пор не прозвенел?
Ищу его взглядом на тумбочке и понимаю, что забыла его внизу, на кухне. Этот “звэрь”, муж мой, на меня так набросился, что я вообще все забыла.
Кидаю взгляд на настенные часы. Капец! Проспала!
У меня же фотосессия в одиннадцать! А еще мальчишек нужно собрать и в школу закинуть. Полный звездец!
Вскакиваю с кровати. Ловлю отражение в зеркале. Кошмар. Подушка отпечаталась на щеке, на голове гнездо. Я упала с самосвала, тормозила головой.
Ума не приложу, как меня вырубило! Услышала же, как Витя в душ пошел, еще подумала: минутку полежу и встану.
Тут замечаю, что Витя с ухмылкой наблюдает за мной. Торс все еще влажный после душа, боксеры в обтяжку. Хорош, гад.
– Доброе утро, – улыбается как кот, объевшийся сметаны. Скользит по мне взглядом. В глазах хищный блеск.
Понимаю, что все еще стою в трусишках и ночной маечке.
– Доброе, – бурчу, ищу взглядом халат. – Ты почему меня не разбудил?!
Витя не спеша расчесывает волосы гребнем. Пялится на мои сиськи. Мышцы мощных плеч перекатываются под кожей.
– Ты так сладко спала, – отвечает спокойно, будто это аргумент.
– Ну класс! Теперь кто-то останется без завтрака, – наконец нахожу халат, натягиваю.
Шелк холодит кожу, бегут мурашки. Но Витя вдруг подходит, берет за талию и прижимает к своему горячему после душа телу:
– Переживу, – мурчит как кот, легко целует в губы.
Переживет он, а о детях подумал? Выворачиваюсь из его рук:
— Вить, у меня сегодня съемка!
Господи, поставила ли я камеру на зарядку? И карту, по-моему, не вынула. Я вообще все забыла после вчерашнего!
Шарю по комнате, ищу носки и тапки. А заодно — свои мозги. И ничего не могу найти.
— Верусь, — говорит мягко. — Выдыхай. Отвезу пацанов сам сегодня. Все успеешь.
Замираю. Смотрю на него.
— Правда?
— Угу, — подмигивает.
Расплываюсь в улыбке. Вот за это я его и люблю. За вот такие мелочи. За то, что он всегда моя опора и поддержка. Всегда спокойный как слон, что бы ни случилось.
Но тут же, сквозь улыбку, чувствую, как внутри будто иголкой кольнуло. Вспоминаю про Лидию-хламидию и новый пароль на айфоне.
Медленно, как ни в чем не бывало спрашиваю:
— Вить… а ты что, пароль на телефоне поменял?
Он замирает на секунду. Хмурится. Прямо чувствую, как между нами мгновенно вырастает стена.
Поднимает на меня тяжелый подозрительный взгляд:
— А ты что, в моем телефоне копалась?
Вера
Прямо офигеваю от Витиного вопроса! В смысле, в его телефоне “копалась”? У меня аж глаза расширяются от возмущения.
У нас никогда такого не было. Ни тайн, ни секретов. Я все его пароли знаю, он мои. Так было всегда! С первого месяца вместе! Потому что это – ДОВЕРИЕ!
Аж треснуть его за такое хочется.
Скрещиваю руки на груди:
– Ну да, вчера взяла твой айфон, – отвечаю спокойно. – Свой внизу забыла. Хотела погоду глянуть, будет дождь или нет…
Вите это явно не нравится. Шагает к шкафу, открывает. Будто время тянет, обдумывает, что сказать. Рассматривает ряд рубашек. От белого к голубому, темно-синему, черному.
— Да, я сменил пароль, — наконец, отвечает не глядя. — Я, блин, финансовый директор, Вер. Мало ли что пацаны там наклацают. Вообще, не дело это, что они без спроса телефоны наши берут.
Вытягивает из гардероба черную рубашку.
Хм. Обычно он ее надевает, когда с парнями идет в бар. Или в гости.
Внутри снова свербит червячок. Что-то не так. Я не могу это объяснить, но чую жопой!
Муж бросает на меня быстрый взгляд через плечо. Снимает рубашку с вешалки, натягивает на себя.
– Я выхожу через пятнадцать минут. Собирай пацанов, если хочешь, чтобы я их отвез, – говорит, застегивая пуговицы.
Пятнадцать минут? Он шутит?! Эти два товарища только носки пятнадцать минут надевают. Еще перекус собрать надо. Боже, хоть бы рюкзаки со вечера собрали…
Поведение мужа меня ужасно беспокоит. Но выяснять отношения сейчас некогда.
Недовольно иду мимо Вити к выходу из спальни. Но он вдруг ловит меня сзади, притягивает к себе:
– Эй. Ну ты чего? — рычит на ушко, борода мягко щекочет шею. — Вчера было супер, правда? Люблю тебя, рысенок.
– Да. И я тебя, – улыбаюсь, но в горле першит. – Пойду проверю, проснулись ли дети.
Витя отпускает и легонько хлопает меня по попе. Он часто так делает. Но сейчас это… напрягает. В груди тревога перекатывается как клубок ядовитых змей.
Замираю в дверях прежде, чем выйти. Оборачиваюсь:
– А какой новый пароль? – спрашиваю, бросая невинный взгляд на мужа.
Руки Вити, секунду назад застегивавшие манжеты, замирают.
– Жене-то ты доверяешь? – спрашиваю прищурившись, глядя прямо в глаза.
Он нехотя выдыхает:
– Два-пять-ноль-пять-восемь-пять. Только пацанам не говори.
– Конечно, – киваю с натянутой улыбкой.
Выхожу. Настроение падает, как температура зимой на термометре. Ну и что, что сказал. Я не идиотка! Я же видела, как он напрягся! Что-то скрывает.
Мальчишки, слава богу, уже проснулись.
– Так, в темпе вальса! Вас сегодня папа везет. Кто не успеет – пойдет сам до школы, пешком. Форму для физры не забудьте, постирала, на третьей полке лежит.
Сама бегом вниз, на кухню. Включаю чайник, заливаю овсянку-минутку, делаю бутеры с маслом и сыром. Слава богу, пара яиц сваренных со вчера остались. Вот и завтрак. Просто мать года!
Мотя и Тима спускаются сонные, в школьной форме. Волосы торчат, будто ими всю ночь вместо швабры полы мыли.
Выдаю ложки, приглаживаю вихор у Тимки. Складываю в рюкзаки яблоки, питьевые йогурты.
Витя спускается. Медленно, вальяжно. В черном итальянском костюме, до блеска начищенных ботинках. Бросает взгляд на часы. А надушился – аж с кухни слышу.
Это он для налоговой так приоделся?
– Тебя к ужину ждать? – спрашиваю.
– Не знаю пока. Приеду в офис, сориентируюсь и отпишусь в течение дня. Но сильно не рассчитывай.
Забирает мальчишек. Уезжают.
Стою на пороге дома, смотрю удаляющимся фарам внедорожника. В груди щемит. Что-то не так.
Никогда не ревновала мужа. А теперь вот… на ровном месте.
Или не на ровном?...
***
– Ага, отлично! Ален, подбородок чуть выше, – бегаю вокруг ребят в поисках лучшего ракурса.
Студию заливает мягкий свет, как я и хотела. Он скользит по белым стенам, подсвечивает длинные волнистые волосы Алены, делает их будто золотыми.
Обожаю это утреннее сияние. Ради него-то и поставила съемку так рано.
– Кир, ближе к Аленке, угу. Тоже положи руку ей на животик. Замерли, хорошо…
Щелк. Щелк. Смотрю на экран фотика. Офигенно выходит.
Алена нежная, как нимфа, в светлом кружевном платье и округлым животиком. Кирилл обнимает ее сзади, положив руки туда же. Ласково, бережно. Такие красивые, что аж дух захватывает.
Кирсановых я снимаю уже второй раз. Первый был еще до свадьбы. А теперь вот – ожидание малыша. Для меня такие съемки – не просто работа. Я сохраняю самые трепетные, искренние моменты семей.
Кадр за кадром, момент за моментом. Когда съемка подходит к концу, ребята переодеваются, а я собираю оборудование.
– Кир, – бросаю, как бы невзначай. – Слышала, у вас новый главбух? Лидия, кажется?
Кирилл надевает пиджак, как-то странно смотрит на меня, хмурится:
– Не в курсе. Честно говоря, не сильно слежу за перестановками в финотделе. Это Ярова епархия.
Меня его ответ сразу напрягает. Как это не в курсе? Главбух – не ассистентка же какая. Тем более, Витя сказал, что Елену Васильевну на той неделе всей компанией на пенсию провожали.
– А проверка налоговой? Как там все идет?
Кир снова поднимает бровь:
– Проверка? М-м-м… нет, прости, Вер. Я не в курсах. А что случилось?
– Да не, просто так, мельком слышала, – глупо улыбаюсь и спешу сменить тему. – Фотки в конце следующей недели скину…
Кирсанов уезжает из фотостудии на своей ярко-красной Феррари. Стоим с Аленкой на крыльце.
Качаю головой. Ну нафига ему такая машина? Ну ладно, когда был холостым — тогда понятно. На такую тачку дурочки и эскортницы, конечно, как мухи на варенье липнут. Но сейчас-то он женат, остепенился вроде… Или нет?
Слепаков в моей голове заводит свою проклятую шарманку:
“А все мужчины изменяют женам
И при этом говорят им, что они, мол, не такие
Что, мол, что они, мол, не такие
Ну, а сами все такие, все изменяют, все изменяют!”
Виктор
— Ты чего, поехал уже? — ловит меня в коридоре Акелов, партнер по бизнесу и просто дружище.
— Да, погнал. Надо пару личных вопросов порешать, — жму ему руку, делаю вид, что тороплюсь
— Ну бывай. Верке привет!
— Угу.
Шагаю быстрее к лифту. Не хотелось бы еще с кем-то встретиться.
Не помню, когда в последний так рано уезжал из офиса. Скорее уж, наоборот. Отчетность за первый квартал, так еще вечный головняк с новым федеральным проектом. «Умный город» в Питере внедряем. Что ни день — то геморрой.
Выхожу на парковку, втягиваю ноздрями воздух. Весна. Аж кровь будоражит.
Впрочем, дело не в погоде, верно.
Лидия ответила мне еще до обеда. Договорились встретиться в ресторане. В шесть.
Сажусь за руль. Минуту просто сижу. Руки на руле, взгляд в пустоту. Привожу мысли в порядок.
Кидаю взгляд в зеркало заднего вида, приглаживаю пятерней волосы. Завожу двигатель.
Врубаю музло погромче. Чисто заглушить мысли. Стучу пальцем по рулю в ритм из динамиков, несусь в сторону Петроградки.
На душе неспокойно. Весь день на измене. Будто родину продать собрался.
С фига меня так ебашит, не пойму. Ну бывшая и бывшая. Решил, что причина всему — незакрытый гештальт. Я ее любил, предложение делать собирался, а она исчезла, ничего не сказав.
Вот и еду. Хочу узнать, что тогда было.
Торможу у цветочного. Захожу, киваю продавщице с красным носом в зеленом жилете:
— Розы дайте.
— Какие?
— Лучшие. Красные.
— Вот эти берите. Сколько штук?
— Все.
Еду дальше. Поглядываю на букет на заднем сидении. Огромный, красный как пожар.
Кажись, перебор.
Итак. Еду на встречу с бывшей. Жене напиздел, что проверка. Снял вип-зал, чтобы, не дай бог, не пересечься с кем-то из знакомых. А то Питер — город маленький. Теперь еще этот здоровый букет.
Что я творю, твою мать?
Ладно, спокойно. Нельзя же с пустыми руками. Хоть и бывшая, но не чужая же.
Приезжаю, Лидии еще нет. Заказываю закусок всяких, напитки. Чтоб к ее приходу все красиво.
Сижу, любуюсь питерскими крышами. Пальцы отстукивают по столешнице — т-т-т-т, как метроном.
Наконец, заходит.
Встаю.
Светлые волосы убраны. Улыбается. Чуть. Полуулыбкой, совсем как раньше. Той самой, от которой млел всегда.
— Привет, — говорит.
— Привет.
Подхожу, помогаю снять пальто.
Сегодня в кремовом. Платье мягко обнимает тонкую фигурку.Те же туфли на тончайшей шпильке.
И пахнет. Как пахнут дорогие женщины.
Вручаю ей букет.
— Ого… — смотрит с удивлением. — Ты всегда умел ухаживать, Вить. Спасибо!
Нюхает розы. А я смотрю на ее губы. Пухлые, сочные, без помады.
В молодости всегда по губам определял: готова ли девушка к поцелуям. Если на губах нет помады — зеленый свет.
Вот и сейчас. Зеленый.
– Очень красивые, – говорит. – Мне такие давно не дарили.
Ловлю себя на том, что все еще пялюсь на ее губы. Резко отвожу взгляд. Помогаю поставить цветы в воду и устроиться за столом
В неловком молчании листаем меню. Тоже делаю вид, что изучаю, хотя что я там не видел.
Лида то и дело бросает на меня взгляды. То игриво, то с легким смущением.
— Ты… хорошо выглядишь, — делаю самый ебейший комплимент в своей жизни.
Вот так всегда. Чем больше мне нравится женщина, тем ниже падает мой ай-кью.
— Не ври, — кокетничает она. — Я пол ночи сегодня уснуть не могла. Но спасибо.
Приносят вино. Себе беру водку.
Сразу опрокидываю стопарик. Для храбрости. И чтоб хоть речевой аппарат смазать.
Сначала говорим ни о чем. Питер. Погода. Потом плавно переходим к более личным темам.
— Помню, ты актрисой хотела стать, — говорю.
— Хотела, — грустно кивает. — Да муж был против. Ревнивый был очень, консервативный. Считал, что женщина вообще работать не должна. А ты? Чем занимаешься?
Рассказываю про «Инфитэк», конечно, в красках. Как основали, как росли. Себя не похвалишь — никто не похвалит.
Слушает внимательно, не перебивает. А потом выдает:
— Я знала, что ты таким станешь, — и смотрит долгим взглядом.
— Каким?
— Большим. Бородатым. Сексуальным мужиком, — хихикает, на щеках румянец.
Самооценка резко вырастает. Как и хер в штанах.
Ебать. Флиртует?
Лида поднимает бокал:
— За тебя.
Наливаю себе стопку, чокаюсь с ней:
— За тебя.
Опрокидываю и даже не закусываю. Достаточно взгляда на ее ключицы.
Вечер продолжается, градус растет. И это я не про алкоголь. Пытаюсь не пялится, но глаза будто сами облизывают Лиду с головы до ног.
Браслет на запястье, тонкие пальцы, сжимающие ножку бокала. Бежевая бретелька лифчика чуть выглядывающая из-под платья. Ткань, мягко скользящая по соблазнительной груди. Розовое ушко, покрасневшее от вина. Светлая прядь, уходящая за него.
Пиздец, ты поплыл Яров. Соберись. Пришел понастольгировать. Закрыть гештальт
Да. Точно. Гештальт.
Подливаю ей вина. Себе обновляю стопку.
— Ну, может, расскажешь, — говорю не глядя. — Куда исчезла двадцать лет назад? Даже не попрощалась.
Сразу понимаю, что прозвучало вообще не так, как я хотел. Спалился сразу.
Она замирает, перестает смеяться. Изучаю ее искоса. Смотрит в бокал, кусает нижнюю губу:
— Знала, что рано или поздно спросишь… — говорит тихо. — Что ж. Наверное, я уже достаточно пьяная, чтобы признаться.
Виктор
Лида делает еще глоток вина, ставит бокал на стол. Пальцы чуть дрожат. Раскручивает его за ножку, нервно, неосознанно. Секунду молчит. Взгляд упирается в окно, будто выискивает нужные слова в глазницах окон домов.
Потом снова кусает нижнюю губу, резко поворачивается ко мне и выдыхает:
– Прости меня, Вить. Прости, что я так поступила.
На лице отчаяние. Настоящее. Глаза блестят. Кончик носа розовеет, как у ребенка, который долго терпел, но все-таки расплакался.
Ошарашенно выпрямляюсь, не ожидал.
– Да брось, Лид, – говорю. – Я не в обиде. Уже. Столько лет прошло. Просто узнать хотел – почему. Я так и не понял, что было не так.
Улыбка дрожит на ее губах, она вдруг берет мою руку. Обеими ладонями. Пальцы легкие и холодные, как ледышки. Сжимает, будто ищет опору.
– Да все было так, – говорит она тихо. – И я, клянусь, столько раз пожалела, что так поступила. Но тогда… я просто не могла иначе.
Крупная слеза вырывается из уголков ее глаз и скатывается по щеке. Она смотрит не отрываясь прямо в меня
– Незадолго до того, как я уехала, узнала… – она все-таки отводит взгляд, будто не выдерживая. – … узнала, что мама тяжело больна. Рак шейки матки. Нужны были срочно деньги на операцию и лечение. А у меня – даже на билет до Владика не было.
Лида дотягивается до салфетки, вытирает слезы, комкает ее в руке.
– Почему не сказала мне? – спрашиваю глухо.
– А что бы ты сделал? — поднимает мокрые от слез глаза. — У тебя же тогда ничего не было. Ни связей, ни денег. Я знала, ты бы рвался мне помочь, но не смог бы! А я не хотела, чтобы ты надрывался, долги собирал. Не хотела смотреть, как ты себя гробишь.
Бьет по самолюбию. Не верила в меня, получается? Настолько, что даже не сказала, что у нее горе?
Снова отводит глаза. Я тоже отворачиваюсь. Тошно.
– В то же время за мной начал ухаживать один человек, — продолжает она. — Мужчина. Гораздо старше. Я работала в ресторане официанткой, подменяла подружку. Он меня там и увидел. Потом сам нашел. Влюбился, как мальчишка. У него были деньги. Предложил помочь, и я…
Лида не продолжает. И не надо. Я все понял.
В груди сжимается, будто раскаленными обручами перетянуло. Стискиваю челюсти так, что скрипят зубы.
Я столько лет искал причины, думал, обида, предательство, пофигизм. А дело было тупо… в бабках?
Смотрю на нее и не знаю, что сказать. Злость и жалость переплавились в ядреную смесь. Во рту горечь.
Наливаю еще водки. Опрокидываю одним махом.
– Мне не хватило духу сказать тебе это в лицо. Я знала – ты будешь во мне разочарован. Я сама была в себе разочарована! Хотела остаться для тебя ТОЙ. Светлой. Не жалкой. Не той, что меняет любовь на деньги!
Из Лиды снова вырывается горький всхлип, слезы катятся по щекам. Мне так погано от ее слез, что сам не знаю, чего хочу больше – встать и уйти или прижать ее к себе.
Одной рукой придвигаю ее вместе со стулом. Притягиваю к себе. Она продолжает рыдать у меня на груди. Такая хрупкая и ранимая.
– Я была такой дурой, Вить. Но мне было двадцать, меня все это так напугало и сбило, — плачет она. — Мне так жаль…
Не отвечаю. Просто держу ее подрагивающие плечи.
Перед глазами та девчонка. Действительно, еще совсем юная. Полная надежд, планов, безрассудных идей и совсем не готовая к столкновению с жизнью.
На душе горько. Да. Жаль, что так вышло. Ведь все могло сложиться иначе.
Лида потихоньку успокаивается. Сидит, прижавшись к моей груди, комкая в руках мокрую от слез салфетку. Слышу, как стучит ее сердце.
– Прости меня, — шепчет она. — Знаю, это именно я все испортила. Просто не хотела, чтобы наша история превратилась в боль. Решила оставить ее светлой страницей для нас обоих, а не тяжелой ношей.
Поднимает голову, не глядя на меня, высвобождается из моих объятий. Смущаясь суетливо достает из сумочки зеркальце.
– Боже, чувствую себя такой жалкой, – на припухших от слез губах пытается появиться улыбка. – Разочарован, наверное, да? Скажи же что-нибудь…
Да что тут скажешь. Смотрю на нее и понимаю — она ведь до сих пор моя. Так и не стала чужой. Моя Лидка.
Но время ушло.
Сердце щемит от того, что ничего не открутить назад. Целая жизнь потеряна.
Жизнь, где она могла бы стать моей женой. У нас могли бы быть дети. Дом. И я бы никогда не запретил ей быть актрисой.
Кто знает, может быть, она снялась в каком-нибудь фильме и стала звездой. А я бы целовал ее ноги до конца своих дней.
– Мне жаль, – отвечаю, отводя взгляд. – Я… сильно любил тебя.
– Не говори мне этого, – качает она головой. – А то я снова расплачусь. Я знаю – то, что было у нас – бывает только один раз в жизни.
Дальше вечер не клеится. Я протрезвел сразу от этих душещипательных разговоров. Расплачиваюсь по счету, оставляю щедрые чаевые. Везу Лиду на такси к ее отелю.
На душе скребутся кошки. Как с похорон едем. Только вместо венка – букет роз, который лежит на сиденье рядом с Лидой, как почетный пассажир. А она прижалась ко мне, положив голову на плечо. Задумчиво смотрит на пролетающий мимо город.
Сейчас расстанемся. И теперь уже навсегда.
Жизнь – такая все-таки сука. Хочется злиться на Лиду. Как она могла совершить такую хуйню?!
Но не могу я… на ту худенькую юную девчонку, что по ветру ходила.
Нет. В груди не злость, а глухая, тупая боль.
Все думаю: ведь я тогда смог бы… Смог бы все изменить, помочь, если бы только знал, что происходит. Защитил, достал бы эти чертовы деньги.
Но она молчала. Испугалась.
Поворачиваю голову, смотрю на ее бледное, почти фарфоровое лицо. И будто уношусь назад, в юность. Когда у меня не было ничего, кроме нее.
Такси тормозит у отеля. Выхожу первым, протягиваю ей руку. Беру под локоть, помогаю нести букет.
Останавливаемся у входа. Она замедляет шаг, поворачивается ко мне. Глаза тихие, грустные. Сам не знаю, зачем спрашиваю:
Виктор
Предложение Лиды застает врасплох.
Подняться к ней в номер? Закрыть еще один гештальт? А потом ехать к жене, смотреть в глаза ей и нашим детям?
Бля-я-ять! За что такие искушения?
На секунду прижимаю Лиду к себе еще крепче, слышу запах ее кожи – нежный, чуть сладковатый, совсем такой же, как раньше.
Перед глазами диафильм с кадрами из нашей бурной юности. Лида чувственная, податливая, стонет и извивается подо мной.
Член встает колом и готов уже прожечь ткань брюк.Делаю медленный выдох. Отступаю на шаг.
– Нет, Лид, – голос хрипит, но я смотрю ей в глаза и говорю твердо, чтобы не осталось иллюзий. – Ты для меня навсегда останешься особенной. Но у меня жена.
На ее лице снова начинает дрожать улыбка, но в глазах разочарование.
– А ты… любишь ее? – тихо спрашивает.
– Да. Люблю. Прости.
Она медленно кивает. Прижимается щекой к моему плечу:
– Я рада за тебя, Вить. Ты это заслужил.
Стоим так еще минуту, обнявшись. Затем вручаю ей букет роз и открываю тяжелую дверь “Астории”:
– Ну, пока, – киваю сдержанно.
– Пока, – отвечает тихо, бережно прижимает к груди букет.
Цокает шпильками прочь по глянцевому полу лобби. Теплый свет ламп заливает ее стройную фигурку, а я держу дверь и смотрю вслед, будто уходящему вдаль поезду.
Вдруг Лида останавливается на секунду, оглядывается. В глазах мелькает что-то теплое, похожее на надежду или мольбу.
Поднимаю руку в прощальном жесте.
Она улыбается, глаза полные слез. Вытирает щеку ладонью и семенит к лифтам с букетом наперевес, больше не оглядываясь.
Замечаю на себе косой взгляд швейцара. Смотрит понимающе, но все же будто зашел на его территорию.
Киваю ему, отпускаю дверь. Она закрывается с глухим стуком. Как и эта глава моей жизни.
Стою у входа в отель под красной маркизой. Холод пробирается под пиджак, ежусь. Ночи в Питере еще прохладные.
Руки в карманах. В голове пусто и тяжело. На душе тоже гиря.
Знаю, что поступил правильно. Поступил по совести. Лидка всегда занимала особенное место в сердце. Но Вера – мой выбор. Моя жена. Мое настоящее. Я и так уже ей соврал.
Горько! Даже накатить снова охота. Или сигарету. Хоть курить давным-давно бросил.
Кидаю взгляд на ожидающее меня желтое такси. Надо вернуться к ресторану, вызвать «трезвого водителя» да ехать домой, к семье. Верка заждалась уже, и завтра дел – миллион.
Но все-таки отпускаю такси. Решаю пройтись. Пару кварталов. Проветрить башку. Не могу в таком состоянии вернуться к жене. В голове еще полный сумбур.
Иду мимо витрин, старых парадных с облупленной лепниной, мимо цветочной лавки, которая все еще открыта.
Останавливаюсь. Захожу.
– Вам помочь? – спрашивает сонно продавщица.
– Угу. Мне роз. Самых лучших.
***
Вера
– А она мне и говорит: “Елена Васильевна, главный бухгалтер!” Ты прикинь?! – вываливаю все в трубку Машке, подруге, захлебываясь словами. – Он мне, получается, все наврал! Пароль в телефоне сменил, намарафетился и к бабе своей побежал. А мне лапши на уши навешал – «проверка» у него!
Бедная Маша, наверное, уже оглохла. Но не могу остановиться. Эмоции прут из меня, как пар из кипящего чайника.
Переключаюсь на наушники, чтобы руки были свободны. Распахиваю дверцы шкафа, гляжу туда с решимостью камикадзе. Вдох. Выдох. Пошла!
– Да, это факт… Но он мог соврать по миллиону причин, Вер, – осторожно тянет Маша.
– Угу. Или по самой очевидной: Лидия – его любовница!
В наушниках – тяжелый вздох.
– Может быть… Но вам все равно надо сначала поговорить нормально. Взрослые люди все-таки.
– Поговорим, Маш! Еще как поговорим! – пыхчу, выволакивая чемодан из шкафа. – Только дуру из себя я делать не позволю!
Чемодан упирается – колесики за что-то зацепились. Дергаю, пинаю, кое-как достаю.
Смотрю на чемодан, тяжело дыша от натуги, и думаю: куда я вообще собралась? И почему это Я должна уходить? Я мать! У нас дети!
Это он — предатель, вот пусть собирает свои манатки и убирается!
Запихиваю свой чемодан на место. Хватаю Витин.
– Ты что там делаешь? – интересуется Маша, услышав грохот и мое тяжелое дыхание.
– Чемодан этому мерзавцу собираю! – отвечаю, еле сдерживая злость.
Пока что мне и самой в это не верится. Как и в то, что Витя, мой верный и надежный как скала мужчина, оказался обыкновенным блудливым псом!
Внутри все горит, будто кипятком ошпарили.
– Вера, ну-ка успокойся сейчас же! Не руби с плеча!
– Ага, конечно, не тебе меня успокаивать! Ты лучше всех знаешь, каково это! – выпаливаю с горечью.
Еще недавно это я успокаивала Машу, когда ее благоверный загулял.
Злобно оглядываю идеально развешенные рубашки мужа. Сейчас этот порядок бесит как никогда. Руки так и чешутся перевернуть все вверх дном!
Бешено срываю одежду с вешалок и бросаю в чемодан, как жертву в жерло вулкана.
– У меня тогда все было по-другому, не сравнивай! — увещевает подруга. — Мой прямо сказал: у него другая, а я – “груз прожитых лет”. А про Витю ты еще ничего наверняка не знаешь! Может, накрутила себя.
– Ага. Накрутила. Твой хотя бы не врал. Пришел и все сказал в лицо, как мужчина. А Витя дуру из меня делает, – бурчу, швыряя в чемодан майки, носки, трусы. – Прикрывается работой, а сам по бабам шастает. Проверка у него, как же! Аудит на наличие совести! Ну, устрою я ему проверку! Акт сверки с описью имущества! – рявкаю и яростно пинаю чемодан.
Сгоряча сшибаю еще рубашки. Они падают, путаются. Кидаю в чемодан как попало, на вешалках, без вешалок – да гори оно все синим пламенем!
– Верка… – снова вздыхает Маша. – Витя ведь тебя любит. Все знают.
– Любил бы – не изменял! Какая это любовь, если вранье и предательство? Может, правда, говорят, Машка? Все мужики изменяют. Ничего святого в них нет! Только членом и думают!
Вера
Поднимаю взгляд на Витю. Стоит, как жених на выданье, с охапкой бордовых роз. Удивленно поднимаю брови даже. Уж и не помню, когда он в последний раз просто так цветы дарил.
Смотрю на букет, и на душе становится еще тревожнее. Ну, ясно. Раз с цветами приперся, точно накосячил!
– А ты чего тут сидишь… такая красивая? – спрашивает игриво, но с осторожной улыбкой.
Взгляд пробегает по моему платью, потом по бутылке вина и бокалу.
Стоит как вкопанный. Будто боится, что покусаю.
А я покусаю! Я ему вообще сейчас глотку перегрызть готова! Бабник несчастный!
Поджимаю губы, смотрю на него с прищуром. Холодно. Сухо.
– Кто такая Лидия? – повторяю, как прокурор на допросе, глядя на него в упор.
Моргает. Замечаю, как нервно дергается его кадык. Улыбка на губах медленно гаснет.
И, к сожалению, мне этого уже достаточно, чтобы все понять без слов.
Но я держусь. Бог терпел и нам велел.
– И тебе здравствуй! – говорит он со вздохом, пытаясь удержать контроль.
Не ведусь. Молчу. Жду. Пусть выкручивается.
Отводит глаза. Делает шаг в комнату, расстегивает пуговицу пиджака, молча опускается на банкетку у стены. Букет свой дурацкий – кладет рядом.
Что, решил отложить вручение? Видать, чует: схлопотать им по роже — шанс велик как никогда.
Устало проводит рукой по щетине и наклоняется вперед, облокачиваясь локтями о колени и сцепив руки в замок. Поднимает на меня хмурый взгляд исподлобья, будто ждет приговора – и заранее с ним согласен.
– Вер, прости, я соврал. Лидия – не наш новый бухгалтер, а моя старая знакомая. Мы встретились вчера случайно. Не виделись двадцать лет, ну и просто решили поужинать.
Решил явиться с повинной? Даже чувствую некоторое облегчение.
Но оно длится лишь мгновение. В голове взрывается куча вопросов и предположений, одно другого хуже. Что это за «знакомая» такая, что мой муж сам на себя не похож?!
– Да? – вскидываю брови. – Просто ужин? Тогда зачем врал? Пароль на телефоне сменил, про проверку насочинял да еще и Елену Васильевну на пенсию раньше времени отправил? Что-то не сходится, Вить!
Понимаю, что звучу сейчас как истеричная стерва. Голос дрожит, взглядом мечу в него кинжалы.
Хочется, конечно, сохранять достоинство. Но что уж поделать, я женщина темпераментная, и вообще, в себе держать вредно!
Витя пробегает взглядом по полу у своих ног, морщит лоб, снова глядит на меня как грешник.
– Не знаю. Правда. Это было… иррационально. Тупо. Сам не понимаю, зачем соврал. На автомате вышло. Наверное, переживал, что не так поймешь.
– Да я вроде женщина не глупая, Вить. Так что ты уж как-нибудь объясни, что это за знакомая, и почему ее потряхивает от тебя!
Не отвожу взгляд от его лица ни на секунду. Соврет – убью на месте. Швырну ему чемодан, и пусть катится колбаской туда, откуда пришел!
– Рысенок, не горячись, – говорит ласково и тянется к букету, – правда, тебе не о чем переживать…
Он осекается, потому что я мечу в него такой смертоносный взгляд, что будь он боксерской перчаткой, Витю ждал бы немедленный нокаут.
Замирает, вздыхает, оставляет цветы в покое и снова сцепляет пальцы.
– Послушай, Вер, она – просто моя бывшая. У нас был роман, еще до встречи с тобой, – добавляет поспешно. – Но это было двадцать лет назад. Случайно встретились, решили поужинать. Хочешь, дам почитать переписку, если не веришь?
Последнее предлагает явно надеясь, что я откажусь. А я не откажусь! С радостью прочитаю!
– Она тебе нравится, – даже не спрашиваю, а констатирую я.
У самой холодок по спине. За все годы нашей совместной жизни Витя ни разу ни на кого не посмотрел. И от этого теперь еще страшнее.
Он морщится и качает головой, будто я сказала полную чушь:
– Да что за абсурд, Вер? Я бы не рассказал тебе обо всем, если бы не был уверен, что это точка. Финал. Все.
Угу. Только есть вопросик: финал чего??
– Ну, спасибо тебе, Витя, за откровенность! – отвечаю ядовито, опасно сжимая ножку бокала. – Вот прям низкий поклон.
Он закатывает глаза, нервно встает. Ноздри раздуваются, рукой проводит по затылку. Бесится.
– Да господи, чего ты там себе напридумывала? Ничего не было! Просто поужинали!
Я тоже вскакиваю:
– А как бы ты реагировал на моем месте? Если бы я меняла пароли на телефоне, когда мне написывает какой-то бывший, и я тайно хожу с ним на свиданки?!
Эмоционально всплескиваю руками, задеваю бокал. Он опрокидывается, и красное вино расползается кровавым пятном по скатерти.
Витя буравит меня взглядом, снова с головы до ног оглядывает. Глаза пылают, как у бешеного зверя.
– Я бы тебя убил, – рычит глухо.
От его тона мурашки по коже. А от взгляда даже сглатываю нервно.
Вот значит как. Ему можно бегать по бывшим, а меня бы убил. Отлично! Сдается мне, в наших отношениях процветают двойные стандарты. А заодно — ложь и вранье!
Усмехаюсь, откидываю назад волосы. Смотрю с вызовом.
Ровно в ту секунду, когда он уже готов броситься ко мне, я резко разворачиваюсь и шагаю к дивану. Одним движением выкатываю чемодан из укрытия. Твой выход, приятель! Ставлю его между нами.
Витя смотрит на него ошарашенно, как на неопознанный летающий объект.
– Что это? – спрашивает хмурясь.
– Твои вещи.
Моргает. Медленно поднимает глаза на меня. В них шок, злость и немного испуга.
Стоит. Молчит. С каменным лицом смотрит на меня. Я – на него. Два бойца в последнем раунде.
А у самой сердце заходится барабанной дробью, сейчас из груди выскочит. Если он уйдет – я умру, наверное. Но если лгать будет – еще хуже.
Нет, не отступлю. Пока не расскажет все как есть. Пока во всем не признается.
Вера
Витя нервно переводит взгляд с меня на чемодан и обратно.
— Верусь, ты чего? — рычит с нажимом.
— А ничего! — отвечаю резко. — Погулять решил? Так гуляй. Давай, забирай свои вещи и вали к своей Лидие!
В голове мелькает мысль: что я несу? Зачем прогоняю собственного мужа? Я же без него…
Мысль об этом простреливает молнией. Сердце болезненно сжимается, будто его засунули в мясорубку и пытаются провернуть. К горлу подкатывают удушающие слезы.
Отворачиваюсь, чтобы не заметил.
— Дурында, — мягко кидает.
Не успеваю ничего понять, подходит сзади, сгребает в свои медвежьи объятья.
— Никуда я не уйду. Ты ж мое все, Верка, — рычит мне в ухо.
Пытаюсь вырваться, но он вцепился мертвой хваткой.
— Ну все, все, успокойся, — продолжает увещевать меня, как заклинатель. — Мне ж, кроме тебя, Верусь, никто даром не нужен. Ну, прости, дурака.
— Бог простит! — выкрикиваю, шмыгаю носом.
Изо всех сил стараюсь сохранить свою злость, но она начинает затухать, как костер под летним ливнем.
— Не кричи, пацанов разбудишь, — продолжает сжимать меня в объятьях и чуть качает, как маленькую.
— Они у бабушки, — выдыхаю, выпуская слезы.
Разворачиваюсь, прячу лицо у него на груди. Цепляюсь за его слова, как за ниточку.
Правда? Ведь правда? Ему никто больше не нужен. Он любит. Не предаст.
Но вдруг слышу от его рубашки незнакомый запах. Тонкий сладковатый аромат чужих женских духов.
Медленно отстраняюсь. Поднимаю на него тяжелый взгляд.
— Чего? — хмурит брови.
— От тебя пахнет. Ее. Духами! — сквозь стиснутые челюсти бросаю ему в лицо.
Муж меняется в лице. Смотрит на меня как баран на новые ворота.
Еле удерживаюсь, чтобы не влепить ему пощечину! Мерзавец! Обжимался с ней, аж провонялся весь! А мне тут песни поет про белого бычка!
Вместо слов, из меня вырывается разъяренный рык. Отталкиваю его.
Витя смотрит на меня офигевши:
— Да какие духи. Чего ты сочиняешь?
— Ничего не было, да? — толкаю его снова. И снова. — Гад! Мерзавец! Не ври мне!
В душе все пылает. Слезы катятся по щекам. Забываю и о смоки-айс, и об обещании себе не плакать.
Витя пытается схватить мои руки, снова скрутить:
— Хватит, хватит! Послушай! — гремит на всю комнату. — Послушай же!
Замираю, отступив на шаг.
— Ну что? Что ты мне скажешь? Опять, что ничего не было? Лапши мне на уши не вешай!
— Не было! — выкрикивает и тоже замирает. Ноздри раздуваются, грудь ходуном. — Я любил ее… когда-то. Сильно любил. Предложение хотел сделать. Но мы расстались. Она испарилась, ничего не объяснив. Я…
Он осекается. Нервно трет подбородок.
— Я просто хотел узнать почему. И вот, — он достает телефон из внутреннего кармана пиджака, что-то там клацает, протягивает мне. — Вот. Смотри. Это наша переписка.
Бью его по руке, телефон чуть не вылетает.
— И что? Узнал? — спрашиваю, вся трясясь.
Мысль о том, что он любил кого-то, кроме меня, вызывает тошноту. Пусть и двадцать лет назад. Все равно прибить хочется!
— Узнал. И рассказал, что теперь женат. И что жену свою пиздец как люблю.
— А она? — спрашиваю, вытирая ладонью слезы. — Она тоже замужем?
— Ее муж умер недавно, — отвечает хмуро. Опускает руку с телефоном, кладет на стол.
Молчим.
Витя — руки в карманах. Я — в своем вечернем платье, от которого все уже ужасно чешется.
— Больше нечего рассказывать, — говорит.
Тянет руку к винной бутылке. Делает глоток прямо из горла. Смотрит, протягивает мне тоже.
Секунду раздумываю, потом делаю шаг навстречу. Беру, подношу к губам.
Я до Вити никого так не любила. Даже рядом никто не стоял. Всегда знала — он моя единственная любовь, тот самый.
Поэтому мысль о том, что у него кто-то был до меня, да еще и жениться хотел — бесит ужасно! Просто без ножа режет!
Но разве можно винить его в этом?
Делаю глоток вина, пытаюсь привести мысли и чувства в порядок. Витя искоса кидает взгляд на чемодан, потом на меня. Смотрит исподлобья.
— Вот так вот, выгнать готова? — спрашивает. — После стольких лет семейной жизни?
В голосе проскальзывает ирония. Пытается разрядить обстановку.
— Еще как готова, — отвечаю сдавленно, со стуком ставя бутылку на стол. Вытираю рукой губы, забив на помаду. — И это, считай, ты легко отделался.
Ухмыляется, но все еще настороженно. Смотрит на меня изучающе, прощупывает почву. Скользит взглядом по фигуре.
— Ты такая красивая, — говорит, глядя тем самым взглядом, от которого, знает, зараза, я всегда таю.
— Зубы мне не заговаривай, — огрызаюсь.
Но уже без былого запала.
Ревность все еще бушует, но теперь, по крайней мере, все понятно. Это его странное поведение. Он же врать вообще не умеет! А как говорят: не умеешь — не берись!
Простить его, что ли?
Пока раздумываю, Витя стягивает с своих широких плеч пиджак. Кидает в кресло. Начинает расстегивать рубашку.
Смотрю на него, приподняв одну бровь. Чего это он?
Отвожу взгляд. Снова нервно тянусь к бутылке. Прикладываюсь к горлышку и, не выдержав, пробегаюсь взглядом по мощному торсу мужа.
Хорош, подлец! Широкие плечи, четкий пресс. Не как у качков-нарциссов, а как у настоящего крепкого мужика. От пупка к ремню спускается дорожка темных волос.
Витя замечает, что я смотрю. Зрачки расширяются, как у хищника, взгляд становится цепким, тяжелым. Медленно снимает рубашку и швыряет ее на пол.
Фуф! Это вино, или в комнате стало жарковато?
– Иди ко мне, моя ревнивица, – басит с легкой хрипотцой, распахивает руки, приглашая в объятья.
Фыркаю. Вот еще!
Но сердце уже оттаяло.
Делает шаг ко мне. Медленно. Отбирает из рук бутылку, ставит на стол с тихим стуком и притягивает к себе.
Не сопротивляюсь. Прижимаюсь к его груди щекой, губами. И сразу мурашки по телу. От головы до пяток.
Виктор
– Лида? – выхожу из ступора. – Что ты здесь делаешь?!
Подбегает, чмокает меня в щеку.
– В аэропорт ехала. А тут ты! Вот это встреча, да? – выдыхает восторженно.
Вот это встреча. Да.
Стою как вкопанный, смотрю на сияющую Лидку.
Водитель ее такси высовывается в окно:
– Эй, дамочка! Вы куда?! — орет.
– Я сейчас! – машет ему рукой, снова смотрит на меня. – Ну, раз по твоей милости я опоздала на самолет, с тебя кофе. И не думай отвертеться!
– Да какое “сейчас”?! – вопит таксист ей в спину, покраснев от натуги. – Вы что, не видите, мы все движение перегородили! Чемодан свой забирайте и тогда чешите хоть на все четыре стороны!
Хамло, режет по ушам. Срабатывает инстинкт.
– Ты, блять! Хлеборезку свою закрыл! – рявкаю грозно. – Как с женщиной разговариваешь?
Водила сразу сникает. Лидка расползается в улыбке.
Ее это явно заводит. Всегда любила, когда была за мной как за стеной. Теперь смотрит, как на рыцаря в сияющих доспехах.
– Мужик, мне проблемы не нужны, – бурчит таксист. – А вот права – нужны. У меня жена, дети. Мне их кормить надо!
Тут он прав. Вопрос надо решать. Пробку уже собрали знатную. Сейчас гаишники приедут, остальные водители подключатся. Устроят тут бунт.
– Тебе надо ехать? – спрашиваю у Лидки.
Пожимает плечами:
– Уже нет. Говорю же, на самолет опоздала. Как раз ехала, думала, что делать. И тут – ты. Судьба!
Хлопает длинными ресницами. Даже не думает двигаться с места. Смотрит и улыбается.
Судьба. Да уж, вот это подарочек.
Что мне с ней делать?
Чертыхаюсь про себя, иду к такси. Вытаскиваю ее чемодан из багажника. Водила, с явным облегчением, тут же уезжает, взвизгнув шинами.
Загружаю поклажу в багажник своей тачки. Лидка подходит со спины, хватает за руку, прижимается к плечу:
– Спасибо тебе, Витюша. Ты – настоящий мужчина… – мурлычет сладко.
Внутри коротит на секунду.
Как женщины это делают? Что-то помяукают, а у тебя уже грудь колесом.
Только этого не хватало.
Отвожу взгляд. Молча закрываю багажник.
Минут через пять подъезжает патруль. Один гаишник молодой, второй – типичный старший сержант с широкой харей.
Сдержанно объясняю ситуацию, показываю права, техпаспорт.
Очкарик тоже пыхтит что-то с боку, сует свои бумажки.
Но Лида… Лида улыбается инспекторам, как в рекламе зубной пасты. Мгновенно действует на всех.
Младший уставился на нее так, что аж рот раскрыл. Даже начинаю ревновать немного. Чтоб ему чайка насрала!
Старший пытается держаться, че-то кряхтит с серьезной физиономией, но стоит Лидке глазками похлопать – тоже растекается как пацан.
Даже очкаридзе притих. Тоже пялится.
Быстренько оформляем аварию. Почти весело. Будто не на трассе стоим, а на пикнике. Одно радует – не на меня одного Лидка так действует. Ну, вообще, не изменилась, бестия!
Через пятнадцать минут нас отпускают с пожеланиями хорошего дня. Киваю, сажусь за руль. Лидка прыгает на сидение рядом, аккуратно закидывает ногу на ногу.
Взгляд сам собой падает на ее острые коленки.
Та самая красная юбка-карандаш. Плотная, четко по бедрам.
Член в штанах оживает.
Блять. На кой мне это, а?
Двигаюсь с места, еду пока просто прямо. Встречу всрал, уже позвонил извинился, перенес. Дела еще есть. Но нужно сначала с Лидкой разобраться.
– Так куда тебя отвезти? – хриплю, глядя строго на дорогу.
– Ох, я даже не завтракала сегодня, – вздыхает. – Покорми меня, Витюш. А вон, смотри, кафешка! – указывает пальцем. – Давай туда? Сто лет там не была.
Смотрю на угловое здание на перекрестке. Поворачиваю, паркуюсь. Выходим.
Лидка берет меня под руку, цокает рядом каблучками. Оглядываю здание, бывал тут раньше.
Вывеска, правда, другая. Тут было другое заведение.
Как только переступаю порог, понимаю: кафешка-то новая, модная, с пастельными стенами. Но планировка та же. Да, мы тут точно были. С Лидкой. И не просто были.
Мы трахались вон в том туалете. Как два озабоченных подростка.
Сердце ускоряется. Память подкидывает картинки.
Лидка в чулках и с задранной мини-юбкой на поясе. Ее пальцы с красным лаком цепляются за кафель, а я бешено жарю ее сзади, как племенной бычара.
Меня бросает в жар. В висках стучит пульс. Гляжу на Лидку охеревши.
Она идет чуть впереди, на лице абсолютная невинность. Бегает глазами по залу, выбирает столик.
Не помнит? Случайно ткнула пальцем именно в это место?
Да как такое забыть можно? Она кончала так громко, что рот пришлось ей заткнуть, чтоб нас не спалили.
Хотя, конечно, где мы только не трахались…
Внутри все гудит, как трансформаторная будка. Но вида не подаю. Иду за ней, стиснув челюсти.
Пусть лучше не помнит. Покормлю и поеду по делам.
Садимся за стол. Лидка заказывает ролл с креветками и фраппучино. Я себе – черный кофе.
Сидит, что-то щебечет беззаботно.
Я как на иголках. Держу себя в руках. Пытаюсь не пялиться. Но взгляд все равно то и дело срывается. То на запястье тонкое, То на ложбинку над горлом. То на губы, сжимающие трубочку.
Вот зараза. Да что я как пацан ведусь? У меня жена любимая. Верка моя.
Никогда ни на кого так не вело. Я ж как верный кобель, к одной миске приучен. И она меня более чем устраивает!
Так почему же, мать твою, сижу как дебил со стояком и трахаю глазами бабу, которая меня предала и вышла замуж за другого?
Опять незакрытый гештальт?
Тупо животное. Хуй требует реванша. Застолбить, пометить, вернуть свое. Вот и вся психология.
Лидка взахлеб что-то мне чешет. Про отпуск, про то, как потеряла паспорт в Марракеше. Киваю, не слушая. В ушах долбит сердце. Ебаная пытка.
И тут она встает.
– Я на минутку.
И смотрит на меня. Тем самым взглядом. Многозначительным.
Виктор
– Сидеть, блять! – тихо командую сам себе, как псу на привязи.
Отрываю взгляд от покачивающейся задницы Лиды в юбке-карандаше, отворачиваюсь в окно.
Весна, солнце, голуби, люди с кофе навынос.
Хер стоит колом, пульс ебашит под двести, и челюсть от напряга свело.
Вдох. Выдох. Три. Четыре.
Снова смотрю туда, где только что была Лида. Она уже скрылась в глубине кафе.
Не, нахуй. Не пойду. Не пацан я уже — по туалетам бегать.
Я взрослый мужик. Женат. У меня дети. Ответственность.
И Верка. Моя женщина.
Она, скорее всего, даже чемодан мой со вчера разобрать не успела. Выкатит и скажет: “Адьос!”.
Да и врать не хочу. Делать ей больно — тем более. Вера не из тех женщин, кто прощают измены. За это ее уважаю и ценю еще больше – за чувство собственного достоинства.
Да только как же, блять, тяжко. Лидка, ведьма жопастая, епта!
Глотаю остывший кофе. Машу официанту:
– Счет.
Тот кивает, уходит. Сижу как на мине, жду Лиду.
Минут через пять возвращается. Как ни в чем не бывало. Губы глянцем блестят. Улыбается.
Ведет себя, будто ничего не случилось. Будто вовсе не пыталась только что развести меня на старую игру.
Даже начинаю сомневаться, а была ли провокация? Может, я не так понял ее эти женские штучки?
Официант приносит счет. Кидаю несколько купюр на стол:
– Так куда тебя отвезти? – спрашиваю Лидку, вставая.
– У-у-у, какой ты скучный, – надувает губки. – Я думала, мы прогуляемся. Это ж наш район! Я тут лет сто не была!
– Не, Лид, извиняй, у меня еще рабочие дела, — пытаюсь отвертеться.
Подаю ей пальто, помогаю надеть.
– Вот скажи, Вить, какой толк быть большим начальником, если не можешь себе позволить немного спонтанности? — ворчит недовольно, просовывая тонкие ручки в рукава, и резко поворачивается. — И вообще, напоминаю, что именно по твоей милости я на самолет-то опоздала!
– Давай куплю билет, – предлагаю.
Но она еще больше хмурится. Недовольно поджимает губы. Глаза сразу становятся грустными как у коровы:
– Ты что, не знаешь, как от меня отделаться? – спрашивает обиженно. – Ладно, я все уже и так поняла. Навязываться не собираюсь.
Резко поворачивается и стучит каблучками к выходу.
Блять, теперь еще и обиделась? Что я такого сказал?
Догоняю, открываю перед ней дверь:
– Лид, да брось, чего ты как маленькая?
Она останавливается на крыльце кафе и оборачивается:
– Как маленькая, ты серьезно? Очнись, мы двадцать лет не виделись, Вить! Сама судьба столкнула нас снова! А ты как старый занудный дед: “дела, дела”.
Смотрит так, будто я только что родину врагам продал.
— Ну вот сам рассуди, какие были шансы, что мы столкнемся в холле “Астории”? — спрашивает, надевая перчатки. — А про съезд с ЗСД я вообще молчу – такое только в кино бывает! Завтра выходные, весь город стоит из-за репетиции парада. Ну какие у тебя дела?
Конечно, она права. Была б она корешем моим, мы б уже куралесили вовсю.
Да только она не кореш. А бывшая, при взгляде на которую, мне мозги клинит.
Но Лидка в этом не виновата, и обижать ее не хочется.
– Окей. Что ты предлагаешь? – спрашиваю, сдаваясь.
Знаю, я об этом пожалею.
– Ура! – радостно взвизгивает и хватает меня под руку. – Тут же где-то общага моя была, по-любому помнишь! Хочу поглядеть, что там сейчас!
Шагаем по залитой солнцем улице. Не особо тут все и поменялось. Только вывески другие.
– О! Давай зайдем! – тянет меня в винный магазин.
– Не, я за рулем, – бурчу.
– Да, господи, перестань ты уже! Выдохни, расслабься, – отмахивается.
Покупаю бутылку Просекко, которую она выбрала. Выходим. Идем к старой общаге.
Лида трещит без умолку: “А помнишь то”, “а помнишь се”. Вспоминает всякое и каждый раз смеется звонко, запрокидывая голову.
Вдруг ловлю ощущение, будто в молодость вернулся. На двадцать лет назад. И мы все те же. Я – пацан на взлете. Она – девчонка с глазами в два озера и большими мечтами на жизнь.
Невольно любуюсь Лидой. Пахнет духами, интригой, весной. Красивая. Совсем как раньше. Суровый северный ветер то и дело пытается швырнуть мне в лицо прядь ее светлых волос.
Подходим к нужному зданию. Вместо общаги, тут теперь какой-то хостел. Нам разрешают заглянуть внутрь.
– Все не то, – расстроенно сообщает Лида парню-администратору. – Тут раньше такая классная атмосфера была! Стены расписаны, цветы стояли.
Тот слушает, из вежливости кивает, но видно – ему откровенно похер. Тащу Лидку на выход. Она вроде поддается, но уходя, вдруг спрашивает у админа:
– Слушайте, а вы не знаете, где тут на крышу забраться можно?
Ебать. Остапа понесло. Вроде даже бутылку еще не открыли.
В молодости Лидка обожала крыши. Считала, что это лучшее место для встреч и свиданий. Видать, не в курсе, что прошли те времена, когда это было легально.
В Питере в сезон тут столько долбоебов, которые ищут “романтики”, что менты теперь бдят. Если за жопу поймают – охренеешь от размера штрафа. А то и в обезьяннике посидишь.
– Знаю, что через “Этажи” можно. Пятый этаж, платишь триста рублей – и вас пускают, – хмуро сообщает парень.
Лидка радостно хлопает в ладоши, глядя на меня сияющими, как у ребенка, глазами.
Не разделяю ее энтузиазма.
– Ой, ну не делай такое лицо, прошу-у-у! – ругается на меня, когда спускаемся вниз по старой вонючей лестнице. – Залезем на крышу, и обещаю – отпущу!
Игриво подмигивает.
Выходим во двор, шагаем через арку на проспект.
– Ты хоть помнишь, что это за место? – спрашивает Лида, сбавляя шаг.
А потом кружится на месте, мечтательно разглядывая старые, местами исписанные, стены подворотни.
– Помню, – отвечаю.
Здесь я ее впервые поцеловал.
Было лето. Я провожал ее домой. Мы попали под дождь. Вернее, под настоящий летний ливень. Промокли до нитки. Лидка шлепала босиком по теплым лужам, неся босоножки в руке. Ее платье облепило фигурку. Я не мог отвести взгляда.
Виктор
Идем по Лиговке к “Этажам”, пятиэтажному лофту, переделанному под пространство для молодежи. Кафешки, магазины, одним словом, туфта
Лида деловито держит меня под руку, трещит без умолку. Шутит, что-то там вспоминает из далекого прошлого. То и дело дергает меня за рукав и куда-то указывает. Вон в том доме дружбан наш жил, а вон там клуб раньше был, где мы любили тусоваться.
Вроде, и про меня все это – а как в другой жизни было. Забыл я давно уже, как бурную молодость свою отгулял.
Краем глаза слежу за Лидкой. Как она щебечет. Как хохочет заразительно. Легкая, как дуновение весны в форточку.
Совсем как раньше.
Только я, получается, поменялся.
Когда подходим к “Этажам”, будто в другое измерение попадаем. Полно студентов, хипстеров, каких-то школьников в дырявых джинсах и балахонах до колен.
Лидка в распахнутом красном пальто и на шпильках – цокает как кинодива, еще больше выделяется, привлекает внимание. Я – рядом как ее телохранитель, зыркаю по сторонам недоверчиво.
Даже не верится, что когда-то сам таким вот был. Молодым и патлатым. Косуху носил и берцы. Лидке на гитаре бренчал “Нирвану” и “Кино”, а она смотрела на меня, будто я Боб Дилан – не меньше.
Как завещал администратор хостела, поднимаемся на пятый этаж по грязной пыльной лестнице сквота. Платим по триста рублей, и нас пускают на крышу.
С алкоголем нельзя, но Лидка прячет бутылку под пальто. Пацан на входе хотел было нас досмотреть, но обоссался от одного моего взгляда. Нарушаем, короче.
С Лидкой иначе никогда и не было. Она обожает идти наперекор правилам.
Крыша оказывается открытой площадкой с деревянным настилом, пледами и пластиковыми стульями. Вид на центр Питера – шпили, дворы-колодцы, медные крыши – романтика.
– На, открывай, – Лидка протягивает мне бутылку игристого, а сама скидывает пальто и плюхается в кресло.
Дует тут прилично, с Невы тянет. Лида прижимает рукой волосы, смотрит на меня, щурясь на солнце, пока я с тихим “пуф” открываю пробку.
– Может, пойдем? Замерзнешь же, – спрашиваю, глядя как она ежится.
Но без особой надежды на успех. Она упрямая.
Фыркает:
– Да ты что! Посмотри, какая красота! – обводит взглядом крыши. – Ну скажи же?
– Угу, – киваю без особого энтузиазма.
Она вдруг вскакивает, расправляет руки как крылья и орет во весь голос:
– Ка-а-а-а-йф!
Я аж оборачиваюсь, хоть на крыше мы одни. Ну точно сейчас попрут. Скажут, ебанутые.
– Лид, ну давай потише, – пытаюсь утихомирить.
Уже успел забыть, какой она бывает безбашенной.
– Боже, Вить, ты вообще расслабляться умеешь? – смотрит на меня как на обломщика.
Расслабишься тут, когда она в своих шпильках у ограждения прыгает и орет как умалишенная.
– А давай в игру? – предлагает, забирая бутылку.
– Какую еще? – хмурюсь.
Еще чего не хватало.
– Правда или действие. Один вопрос. Один ответ. Без увиливаний. По очереди, – улыбается и стреляет глазками. – Ты первый. Спрашивай.
Молчу. Да нечего мне спрашивать. Все с ней и так понятно. Шальная на всю голову.
– Ладно, тогда отвечу на вопрос, который ты мне у отеля задал. Любила ли я своего мужа. Тебе все еще интересно?
Она делает глоток вина, протягивает бутылку.
Беру, пожимаю плечами. Делаю вид, что мне похер. Тоже делаю глоток из горлышка.
– Нет, – качает головой, делает шаг к перилам. – Не любила. Но боялась бедности и беспомощности. Считала своим долгом помочь маме, спасти ей жизнь.
Замирает на секунду, смотрит вниз.
— Думала, любовь – это роскошь, — добавляет с грустной улыбкой. — Но узнала, что жить без любви – это ад.
Оборачивается. Смотрит долго, пронзительно. Ветер играет ее волосами.
Поворачивается к краю крыши спиной, прислоняется к ограде.
Невольно оцениваю взглядом насколько оно прочное.
– Моя очередь, – говорит с вызовом. Сразу понятно, сейчас что-то будет. – Ты сказал, что любишь жену. Но поцеловал меня, там, у отеля. Почему?
Вопрос вопросов.
Делаю еще глоток игристого, чисто время потянуть.
– Не тебя целовал. А ту Лиду, которую любил. На которой жениться хотел когда-то. Можешь считать, минутка ностальгии была.
Улыбается краешком губ:
– То есть я уже, по-твоему, не “та Лида”? Так, получается? Или тебе так проще себя обманывать? – хмыкает, поблескивая глазами.
– Не та, – отвечаю жестко. – Ты стала другой, когда сделала тот выбор.
Лидка поджимает губы. Видно, что мои слова ее задели.
Она втягивает носом воздух, секунду смотрит куда-то на горизонт. Потом не глядя выхватывает у меня из рук бутылку и делает большой глоток. И закашливается от ударивших в нос пузырей.
Невольно лыблюсь. Актриса, блин.
– Знаешь, – говорит, вздергивая нос, – а ты тоже изменился! Вроде, ты. А, вроде, и нет. Витя, которого я знала, не был моралистом. С ним всегда было весело. Он был спонтанным, все время меня удивлял, что-то придумывал. А этот Витя, – она тыкает в меня пальчиком с аккуратным маникюром, – скучный, угрюмый, бородатый медведище!
В ее голосе нет обиды, скорее, добродушная ирония.
Снова пожимаю плечами, оглядываясь в поисках стула:
– Прости, что разочаровал, – говорю, садясь на стул.
Лидка театрально закатывает глаза:
– Господи, Вить! Как тебя, такого сухаря, жена терпит! – подходит и неожиданно плюхается мне на колени. – Ты не проведешь меня, бородач! Я тебя знаю как облупленного!
И треплет меня за бороду.
Вот ведь наглая, мерзавка! Злюсь, даже скинуть ее собираюсь, но она вцепляется в меня мертвой хваткой и хохочет, глядя на мою реакцию.
– У-у-у-у, какой суровый! – дразнит. – Ну ничего, я достучусь до тебя, мой железный дровосек. Ты хоть помнишь, какие стихи раньше писал? Еще пишешь?
Твою мать. Только не это!
Эту постыдную страницу своей биографии я давно похоронил с почестями. Слава богу, больше не тянуло на это бабское занятие. После расставания с Лидой во мне умер и поэт.
Виктор
Лида снова садится ко мне на колени, теперь уже осторожно. Руками обвивает мою шею.
– Долго собираешься меня упрекать? – тихонько шепчет.
Сам не знаю почему, но желание ее скинуть проходит.
Вдруг, глядя на нее, понимаю: я, и правда, давно забыл, каково это – мечтать, дышать, жить не по графику. Бухать шампанское на крыше.
Знал, что изменился. Но не думал, что тот патлатый пацан, что стишки сочинял, все еще сидит где-то во мне.
Прикольно.
Лидка снова прикладывается к горлышку. Влажные от вина губы блестят на солнце. На секунду зависаю на них взглядом, но не успеваю отвести – Лидка прижимается ими ко мне.
Быстрый, легкий поцелуй. Но который моментально взрывает все внутри, как граната.
– Не волнуйся. Я не тебя, – отвечает на мой опешивший взгляд. – Я тоже – того Витю.
И хитро улыбается.
Мне вдруг становится страшно. Нет, реально. Очень страшно. Потому что я на мгновение стал будто тем пацаном. А она – моя Лидка. Которой надышаться не мог.
Стопэ, блять. Я что, снова влюбляюсь?
Вдруг хочется прижать ее к себе крепко. Чтоб больше не ушла никуда. Чтоб теперь только моя была. Глупая. Неудержимая. Роковая. Моя, и точка.
На задворках сознания вспыхивает образ жены. Верка мне яйца оторвет. Как я ей это все объясню?
Впервые в жизни жалею, что я не шейх из Саудовской Аравии, чтоб иметь двух жен. Заебись бы было просто! Обеих бы любил. Холил и лелеял. А они бы отлично друг друга дополняли. Да и подружились бы наверняка – обе с придурью.
Лидка утыкается холодным носом мне в шею, чуть дрожит от северного ветра.
Прижимаю к себе, согревая.
То ли шампанское, то ли гормоны, черт знает, что происходит. Не хочется сейчас думать ни о чем. Только прижимать к себе эту девчонку, как прежде.
– Эй! Любезные! – вдруг гаркает кто-то за спиной. – Сюда со своим алкоголем нельзя!
Оборачиваемся. Откуда ни возьмись перед нами вырастает тощая фигура пацанчика. В черном капюшоне, с прыщами и пирсингом в брови.
– Ой, правда? – вскакивает Лидка. – Что же вы сразу не сказали!
Смеется и вся трясется от холода. Накидываю ей на плечи пальто.
– Мы уже уходим, – говорю пацанчику и веду Лиду к выходу, пока совсем не задубела.
Убегаем с крыши, будто за нами кто-то гонится. То и дело переглядываемся. В глазах Лидки столько нежности, ласки, что мне хочется смотреть в них не отрываясь. Приятно.
Лестница узкая, плохо освещенная. Иду впереди, Лидка цокает чуть сзади. И тут слышу за спиной:
– Ай! – ногу подворачивает на своих ходулях, чуть не падает. Еле успеваю словить.
Так и думал – безопасно для жизни в такой обуви ходить нельзя.
– Ай, черт! Больно как! Кажется, вывихнула, – опираясь на меня, трет лодыжку.
Осматриваю ее ногу. С виду все ок, наступать, вроде, может. Потянула, видать. Но кто знает.
– В травмпункт сейчас поедем, – говорю. – Пусть снимок сделают на всякий случай.
– Да нет, все нормально. Не надо в травмпункт. Просто подбрось до отеля.
Доезжаем на такси до моей тачки. Вызываю “трезвого водителя”, приезжает быстро. Отдаю ему ключи, забираемся с Лидой на заднее сидение.
Едем, греемся. Лидка трет ногу, а затем закидывает обе мне на колени. Хитро прищурившись, пьет из бутылки шампанское.
Ноги у нее всегда были отпад. Длинные, стройные, с изящными лодыжками и аккуратными пальчиками. Не удерживаюсь, кладу руку, чуть сжимаю ступню, слегка массирую.
– М-м-м-м, – тянет. Закрывает глаза и запрокидывает голову.
Слишком сексуально.
Даже водитель кидает подозрительный взгляд на нас в зеркало заднего вида.
– Продолжай, продолжай, – кивает мне, чертовка. – У тебя отлично выходит.
Смотрю на нее, а кровь в венах кипит, как воды Ниагарского. Свалилась на мою голову.
Паркуемся у “Астории”, помогаю Лидке выбраться. Несу в руках чемодан, она прыгает рядом на одной ножке.
Н-да. Так мы далеко не уйдем.
Уж не знаю, хитрость это ее, или, и правда, идти не может, но ничего не остается.
Подхватываю ее на руки. Лидка ахает, довольно улыбается.
К счастью, нас замечает швейцар, стоявший у входа отеля. Подбегает к нам, помогает с чемоданом, распахивает двери.
Вношу Лидку, как невесту. Та сияет.
– Вы снова к нам? – узнает ее девушка-администратор на ресепшене.
– На самолет опоздала, представляете? – вздыхает Лида.
– Ой, как жаль! Я слышала, что сейчас в городе жуткие пробки! – понимающе кивает девушка. – А знаете, я вам скидку сделаю как постоянному гостю!
– Как замечательно! – обворожительно улыбается Лида. – А можно мне тот же номер? Кажется, он приносит удачу.
И смотрит на меня. Так, что в груди екает.
Не-не. Я просто помогаю ей подняться до номера. Даже заходить не буду. Потом сразу обратно, и домой.
Поднимаемся на нужный этаж. Несу Лиду прямо до дверей со “счастливым номером” шестьдесят шесть. Служащий отеля катит за нами ее чемодан.
Переступаю через порог, аккуратно ставлю Лиду на ноги. Но только за нами закрывается дверь, сразу набрасываемся друг на друга.
Целую ее жадно, как с цепи сорвался. Прижимаю к себе. Мягкую, податливую. Хочется чувствовать ее всю. Ловлю ладонью затылок, сжимаю крепко. Сердце стучит, будто ебанулось.
Вернее, это я – ебанулся. Окончательно, Что я, мать твою, творю?! Я не шейх. И многоженство в России запрещено. И жена у меня ревнивая.
Но остановиться уже не могу.
– Только не уходи, – шепчет Лида, задыхаясь мне в губы. – Ты мне так нужен, Витя-я-я....