Развод. Вторая семья мужа

Глава 1.1

Звонок раздается в тот самый момент, когда я помешиваю утренний кофе, глядя в окно на осенний двор.Обычное октябрьское утро, серое небо, желтые листья на деревьях кружатся в медленном танце, падая на мокрый асфальт.

Кухня наполнена ароматом свежесваренного кофе.

А я улыбаюсь этому дню, потому что в моей жизни есть определенная размеренность, привычная гармония. Дети звонили вчера вечером - Рустам из Лондона, Айгуль из Берлина. Оба здоровы, оба счастливы своей жизнью.

Эйваз вернулся домой не слишком поздно, мы поужинали вместе, он даже рассказал пару анекдотов с работы. Все как обычно, все правильно.

Ничто не предвещало катастрофы. Телефон звонит настойчиво, прерывая мои размышления о том, что сегодня нужно купить к ужину. Я машинально снимаю трубку, не глядя на экран, продолжая помешивать кофе деревянной ложечкой.

— Алло, Эльмира? — голос Айше звучит как-то странно, напряженно, словно она принуждает себя к этому разговору.

— Да, привет, Айше. Что-то случилось? У тебя голос странный, — говорю я, автоматически убавляя огонь под туркой.

Длинная пауза. Слишком длинная. Я слышу, как Айше дышит в трубку, и это дыхание неровное, прерывистое.

— Слушай... — она делает паузу, и я слышу, как она глубоко вздыхает, словно собираясь с духом перед прыжком в пропасть. — Мне очень неудобно тебе это говорить, но... я не могу молчать. Это было бы неправильно.

Кофе в турке начинает закипать, но я уже не обращаю на это внимания. Что-то в голосе подруги заставляет меня насторожиться, словно инстинкт предчувствует беду раньше разума.

— Айше, что происходит? Ты меня пугаешь.

— Не хочу тебя пугать, но... — она снова замолкает, и я слышу, как она меняет положение, видимо, садится или, наоборот, встает. — Эльмира, я была сегодня утром в парке. Знаешь, там, где новая детская площадка, где мы с тобой думали будем своих внуков водить гулять…

Воспоминание всплывает само собой: мы стояли у этой площадки месяц назад, смотрели на играющих детей, и я мечтательно говорила о том, как когда-нибудь буду приводить сюда внуков. Айше тогда улыбалась и говорила, что у нас еще есть время.

— Да, знаю. И что? — спрашиваю я, чувствуя, как что-то холодное начинает расползаться по груди.

— Я решила там немного прогуляться. Хотела подышать свежим воздухом, понаблюдать за детьми. И видела там... — она снова замолкает, и я слышу, как она задерживает дыхание, а потом делает глубокий вдох, словно ныряльщик перед погружением. — Господи, как мне тебе это сказать...

Кофе начинает убегать, шипя на плите. Я резко выключаю огонь, но рука моя действует словно сама по себе, а все мое внимание сосредоточено на том, что сейчас скажет Айше.

— Айше, говори прямо! Что ты видела?

— Я видела Эйваза.

Эти слова падают в тишину кухни как камень в стоячую воду. Сердце у меня пропускает удар, а потом начинает биться так громко, что, кажется, его слышно в трубке. Эйваз должен быть на работе, он уехал туда два часа назад, целуя меня на прощание в щеку, как каждое утро вот уже двадцать пять лет.

— Эйваза? В парке? — голос мой становится тише, словно я боюсь спугнуть правду. — Может, у него перерыв или совещание отменили?

— Эльмира, он был не один, — перебивает меня Айше, и в ее голосе слышится боль, словно она сама страдает от того, что вынуждена мне это говорить. — Он был с женщиной. Молодой женщиной. Красивой. Темноволосой, стройной. Она была одета в бежевое пальто...

Глава 1.2

Чашка в моих руках становится непомерно тяжелой, словно наполнена не кофе, а расплавленным свинцом.

Я ставлю ее на подоконник, но руки предательски дрожат, и кофе расплескивается по белому подоконнику темными пятнами.

— Может, это коллега? Деловая встреча? — цепляюсь я за эти слова, как утопающий за соломинку. — Они же могли обсуждать какой-то проект...

— Эльмира... — Айше говорит совсем тихо, словно боится, что ее слова разобьют что-то хрупкое и важное. — Они обнимались. Не как коллеги. Он гладил ее по волосам, она смеялась, прижимаясь к его груди. А потом... потом к ним подбежал маленький мальчик. Года два, не больше. Очень красивый ребенок, темноволосый, с большими глазами.

Мир вокруг меня словно теряет четкость, как фотография, которую размывает вода.

Я зажмуриваю глаза крепко-крепко, до искр под веками, потираю пальцами переносицу, пытаясь прогнать это ощущение нереальности происходящего.

— И что? — шепчу я, хотя уже знаю, что сейчас услышу что-то, что изменит мою жизнь навсегда.

— Эльмира, этот мальчик кричал "папа!" и бросился к Эйвазу на руки. А Эйваз... — голос Айше дрожит, словно струна, готовая лопнуть. — Он поднял его, закружил, и у него было такое лицо... такое счастливое лицо. Он смеялся, целовал этого ребенка, говорил ему что-то нежное. Я видела, как его глаза светились...

Слова Айше обрушиваются на меня, как лавина. Каждое слово это удар. Каждая упомянутая деталь это трещина в том мире, который я считала своим.

Я чувствую, как во рту пересыхает, язык прилипает к небу.

Дыхание становится поверхностным, словно воздух в кухне закончился.

— Нет, — произношу я, и голос мой звучит чужим, хриплым. — Нет, это не может быть правдой. Ты ошиблась. Это не Эйваз.

— Эльмира, милая, я знаю Эйваза десять лет. Я не могла ошибиться. Он был в том же пальто, те же очк Слушай, я могу его издалека узнать его….

— Может, это его племянник? — продолжаю я цепляться за любые объяснения. — Или ребенок друзей? Дети часто называют знакомых дядю папой...

— Эльмира, — голос Айше становится мягким, но настойчивым. — Я наблюдала за ними полчаса. Они вели себя как семья. Настоящая семья. Женщина покупала кофе, и они все стояли в очереди вместе. Потом Эйваз катал мальчика на качелях, а женщина фотографировала их. На ослика посадили мальчика и засняли видео. Они сидели на скамейке все вместе, и она опиралась ему на плечо, а он обнимал ее за талию. Мальчик сидел у него на коленях и лепетал что-то, а Эйваз слушал его так внимательно, умилялся... как он умилялся когда-то от ваших детей.

Последние слова Айше попадают точно в цель. Да, Эйваз внимательно слушал Рустама и Айгуль, когда они были маленькими. Он же концентрацией, с же нежностью в глазах смотрел на них даже когда не было понятно их первые предложения.

— Сколько... сколько лет этому мальчику? — спрашиваю я, хотя боюсь услышать ответ.

— Года два, как я сказала. Может, чуть больше. Он неплохо говорит, но еще совсем маленький. И Эйваз так бы не заботился о сыне постороннего человека, Эльмира. У них даже жесты похожие...

Два года ребенку.

Значит три года назад...

Я пытаюсь вспомнить, что было примерно три года назад. Рустам заканчивал университет, Айгуль готовилась к поступлению.

А Эйваз... Эйваз говорил о новом проекте на работе, о необходимости часто задерживаться, о командировках...

— Эльмира, ты меня слышишь? — голос Айше полон беспокойства.

— Слышу, — отвечаю я механически, хотя на самом деле я слышу только шум в ушах, только биение собственного сердца.

— Мне так жаль, что я сказала тебе об этом. Мне так жаль, что я это увидела. Но я не могла молчать. Это было бы неправильно по отношению к тебе.

— Что... что я должна делать? — спрашиваю я, и понимаю, что впервые за много лет не знаю ответа на этот вопрос.

— Поговори с ним. Выясни правду. Может, есть какое-то объяснение, которое мы не можем понять. Вдруг… и вправду есть другое объяснение.

Но в голосе Айше я слышу то же, что чувствую сама: объяснения здесь быть не может. Или, точнее, объяснение может быть только одно.

— Спасибо, Айше, — говорю я тихо. — Спасибо, что сказала мне.

— Эльмира, если тебе нужно будет поговорить, если понадобится помощь...

— Знаю. Спасибо.

Я кладу трубку, и тишина кухни обрушивается на меня всей своей тяжестью.

Кофе остывает в кружке, осенний дождь начинает барабанить по стеклу, а я стою посреди кухни и понимаю, что моя жизнь только что разделилась на "до" и "после" этого телефонного звонка.

Глава 2

Телефон выскальзывает из моих рук и с глухим стуком падает на кафельный пол.

Двадцать пять лет брака.

Двадцать пять лет я была верной женой, матерью его детей, хранительницей семейного очага.

Познакомились мы в институте, я была совсем девчонкой, восемнадцать лет.

Влюбилась в него с первого взгляда.

Эйваз был старше на два года, серьезный, целеустремленный, казался мне таким взрослым и надежным.

Мы поженились сразу после моего выпуска. Наши дети Рустам и Айгуль родились один за другим.

Я отдала семье всю себя, всю свою молодость, все свои мечты о карьере. Но ни о чем не жалею.

Сейчас им двадцать четыре и двадцать три года, они выросли, получили образование, живут за границей своей жизнью. Приезжают временами навестить нас в отпуске, да и то не всегда.

Последние годы наш дом действительно стал тише. Эйваз все чаще задерживался на работе, ездил в командировки, стал более отстраненным.

Я списывала это на усталость, на кризис среднего возраста, на то, что дети выросли и нам нужно время, чтобы заново найти друг друга.

Когда он входит в кухню, я уже успела проиграть в голове всю эту сцену десятки раз.

Как раз встаю с корточек, поднимая телефон.

Мой муж выглядит как всегда безупречно. Одетый с иголочки, с сединой в темных волосах, которая, как я раньше думала, делала его еще более привлекательным. Но теперь я смотрела на него другими глазами.

— Ты когда мне хотел сказать о своей другой семье?

Слова срываются с моих губ раньше, чем я успеваю их обдумать.

Прямо, без предисловий, без попыток выяснить, правда ли это. Потому что по его лицу я уже понимаю – правда.

— Хорошо, что узнала об этом сама, — апатично бросает муж, проходя на кухню и щелкая кнопкой электрочайника.

Его спокойствие пугает меня больше, чем если бы он начал оправдываться, задавать вопросы или отрицать.

Он легким привычным движением снимает пиджак и вешает его на спинку стула.

Расстегивает пуговицы на манжете и закатывает рукава белоснежной рубашки. А потом проходит в ванную и моет руки. Это его привычный ритуал действий каждый вечер после работы.

По сценарию, я бы обрадовалась его появлению, начала бы разогревать еду и сервировать стол на нас двоих…

Но сейчас я даже сдвинуться с места не могу.

Я стою как вкопанная, затаив дыхание. И жду когда мой муж вернется из ванной и все мне разъяснит.

Я даже не могу понять, что я чувствую. Из меня словно все эмоции выкачали. Осталась только оглушающая пустота.

Эйваз проходит на Куню се так же уверенно, словно и не было моего вопроса и его признания.

Супруг достает свое кружку и чай с полки. Засыпает ложкой чай в заварник и заливает крутым кипятком, закрывает крышку.

Эйваз обычно такое делал, чтобы обсудить что-то важное. В последний раз такое было, когда мы обсуждали, правильно ли отпускать Айгюль работать заграницу…

Но ведь сейчас совсем другой вопрос стоит.

— Ты об этом говоришь так спокойно? — спрашиваю, поражаясь его отношению.

Голос мой дрожит, руки трясутся.

Я сжимаю кулаки, чтобы хоть как-то взять себя в руки.

— А зачем так эмоционально реагировать? — все так же спокойно проговаривая, Эйваз разливает чай в чашки и ставит на стол. Садиться на свое место и, как ни в чем не бывало, дует в чашку с горячим чаем. — Мы с тобой давно друг к другу остыли, — делает глоток чая, словно говорит не о нашем браке в двадцать пять лет, а о погоде за окном.

Меня прошибает от его признания.

Прижимаю руку к груди, сминая блузку в области сердца. Кажется, что оно сейчас выскочит и упадет к моим ногам, разбиваясь на миллионы осколков.

Эйваз даже не обращает внимание на мое состояние.

На его лице отражается флегматичность и даже наплевательское отношение.

— Остыли? — шепчу я. — Это все, что ты можешь сказать о двадцати пяти годах нашей совместной жизни?

Он пожимает плечами, все так же методично попивая чай.

— Эльмира, не делай из этого трагедию. Мы просто выросли из этих отношений. Случается.

Эйваз спокоен как всегда, даже флегматичен.

— Случается? — голос мой становится выше. — У тебя ребенок от другой женщины! Сколько ему лет? Два года или три? Значит, пока я думала, что у нас просто сложный период, ты уже давно жил двойной жизнью?

Эйваз ставит чашку на стол и впервые смотрит на меня прямо.

— Да, Дамиру два года. И да, у нас с Севиль серьезные отношения уже три года.

— Севиль... — повторяю я это имя, и оно режет мне слух. — Как ты мог? Как ты мог просыпаться рядом со мной, завтракать за одним столом, желать спокойной ночи и при этом...

— При этом что? — перебивает он меня. — Жить? Я имею право быть счастливым, Эльмира. Мы с тобой превратились в соседей. Когда ты в последний раз интересовалась мной как мужчиной? Когда мы в последний раз говорили не о бытовых проблемах? Ты уе давно списала меня со счетов как своего мужа.

Глава 3

Его слова бьют наотмашь.

Я пытаюсь вспомнить, и не понимаю, когда Эйваз начал так думать. Ведь я видела его занятость и усталость. Наверное, он и прав…

Но разве это оправдание?

— Если тебе было плохо со мной, надо было поговорить, — стараюсь говорить спокойно, но все же эмоции зашкаливают и я порой заикаюсь. — Надо было попытаться что-то изменить, а не заводить семью на стороне.

— Поговорить? — он усмехается. — О чем? О том, что мы стали чужими людьми? О том, что единственное, что нас связывает — это привычка и общие дети?

— Нас связывают двадцать пять лет! Общий дом, общие воспоминания, общая жизнь!

— Общие воспоминания, — повторяет он задумчиво. — Знаешь, Эльмира, иногда воспоминания становятся тяжелее, чем свобода.

Я опускаюсь на стул, ноги больше не держат. Кухня вокруг меня становится нереальной. Эта кухня, где я готовила тысячи завтраков, где мы вместе проводили уютные вечера, праздновали дни рождения детей, где строили планы на будущее.

— Ты любишь ее? — спрашиваю тихо.

— Да, — отвечает он без колебаний. — Люблю. И она любит меня. И Дамир... это особенное чувство, когда у тебя снова маленький ребенок.

— Снова, — смотрю на него во все глаза, пытаясь понять, а это и вправду мой муж. — А наши дети? Рустам и Айгуль? Они для тебя уже не существуют?

— Конечно, существуют. Они взрослые, у них своя жизнь. Но Дамир... — в его голосе впервые появляется теплота. — Он дает мне то, чего я уже не помнил. Радость от каждого дня, от каждого его слова, от каждой его улыбки.

— А я? — голос мой срывается. — Что я тебе давала все эти годы?

Он долго молчит, рассматривая чайные листочки на дне чашки.

— Ты была хорошей матерью нашим детям. Хорошей хозяйкой. Но мужчины... мужчины во мне ты не видишь уже давно.

— Это неправда, — шепчу от несправедливых обвинений. — Я всегда заботилась о тебе, всегда...

— Заботилась, — кивает он. — Как сиделка заботится о больном. Покормить, постирать, убрать. А когда ты в последний раз смотрела на меня так, как смотрела в двадцать лет, в нашу молодость?

Я хочу возразить, но слова застревают в горле.

В голове одновременно столько мыслей роятся и вместе с тем пустота.

— Но я ведь всю себя отдавала семье, — лепечу, не могу сдержать слез.

— Вот именно. Всю себя отдала и перестала быть собой. Ты стала функцией, а не женщиной. Мне не нужна была жертва, Эльмира. Мне нужна была жена.

— А она? Севиль? Она что, лучше меня?

— Она другая. Она живая. Она интересуется мной, моими мыслями, моими планами. Она смеется над моими шутками, а не делает вид, что слушает, думая о том, что приготовить на ужин.

Каждое его слово, как удар ножом. Но самое страшное, что в глубине души я понимаю: он не врет. И от этого еще тяжелее.

— Сколько ей лет? — спрашиваю.

— Она немногим старше наших детей, — констатирую я горько.

— Дело не в возрасте. Дело в том, что она видит во мне мужчину, а не банкомат и домашнего мальчика, которого готова сразу впрячь в бытовые дела.

— Что ты собираешься делать? — спрашиваю, хотя уже знаю ответ.

— Я хочу развестись, Эльмира, — смотрит решительно в глаза. — Дети выросли, они поймут. Мы можем разделить имущество цивилизованно.

— Цивилизованно? — я смеюсь сквозь слезы, и мне слышатся истеричные нотки. — Ты разрушаешь мою жизнь и говоришь о цивилизованности?

— Твоя жизнь не разрушена. Ты свободна. Ты можешь найти кого-то, кто будет ценить твою заботу.

— После двадцати пяти лет брака? С чего ты взял, что я вообще хочу кого-то искать?

— Не знаю. Это твой выбор, — отодвигает от себя кружку с чаем. — Но я не могу больше жить двойной жизнью. Это нечестно ни по отношению к тебе, ни по отношению к Севиль.

— Нечестно? — я хватаюсь за голову. — Столько лет лжи, столько лет обмана, и ты говоришь о честности?

— Я не хотел причинять тебе боль. Думал, что со временем ты сама поймешь, что между нами все кончено.

— Поняла бы? Как? По твоим намекам? По твоей отстраненности? Эйваз, я думала, что мы переживаем кризис! Я думала, что это временно, — подаюсь к нему вперед, все же надеясь, что в нем откликнется человеческое ко мне.

— Может быть, я и сам надеялся, что это временно. Но потом появилась Севиль, и я понял, что такое по-настоящему быть живым.

— А что мне теперь делать? — спрашиваю я, и в голосе моем звучит отчаяние.

— Жить. Найти себя. Ты так долго была только мамой и женой, что забыла, кто ты сама по себе.

— Это все, что ты можешь мне сказать?

— А что еще? Извинения? Да, мне жаль, что так получилось. Но я не жалею о том, что встретил Севиль. Я не жалею о том, что у меня есть сын. И я не буду жалеть о том, что наконец-то обрету свободу.

— Свободу... — повторяю я. — А дети? Как мы скажем детям?

— Скажем, что развелись по обоюдному согласию. Что просто выросли из этих отношений.

— Они узнают про твою... семью?

— Рано или поздно да. Но это никак не повляиет на мое отношение к ним. Я был и остаюсь их отцом.

— Ты собираешься жить с ней? Официально?

— Да. Хочу жениться на Севиль. Хочу, чтобы Дамир носил мою фамилию официально.

— Понятно, — шепчу я. — Значит, решено.

— Решено.

Он встает, ставит чашку в раковину и направляется к двери.

Каждый его шаг для меня как последние мгновения жизни.

— Эйваз, — шепотом окликаю его, но он слышит.

— Да?

— Была ли хоть одна минута за эти двадцать пять лет, когда ты был со мной счастлив?

Он стоит ко мне спиной, не оборачиваясь.

— Была. Много минут. Но они остались в прошлом.

И он уходит, оставляя меня одну на кухне, где еще в обед самой большой проблемой для меня был выбор, что приготовить на обед.

А теперь я осталась сидеть на руинах разрушенной жизни. Все во что я верила и на что я надеялась оказалось иллюзией.

Моей собственной иллюзией…

Телефон вибрирует в руках. Как я его зажала в пальцах при появлении Эйваза, так до сих пор и не выпустила. На испещренном паутиной трещин пробивается слабый свет. Имя дочери проступает сквозь стеклянную мозаику обломков.