— Тебе понравилось? — задаю вопрос дочери с теплой улыбкой.
— Да, было круто! — восторженно заявляет, а афро косички, заплетенные перед отпуском, в такт ее шагам подпрыгивают.
Радуясь ее эмоциям, киваю.
— Жалко, что у папы не получилось с нами в аквапарк…
— Ариш, ты же знаешь, у папы много работы, даже несмотря на то, что мы уехали в отпуск.
— Ну и что?! — хмурится дочка: — У тебя тоже много, но ты же нашла время, чтобы развлекаться со мной!
Ребенок восклицает даже с нотками злости, а я вроде бы должна найти слова, чтобы не выставить Марата плохим отцом, но сама злюсь на него.
Изначально уговор был, что хотя бы на одну неделю он забудет о своих переговорах и будет с семьей.
И Арина права, я ведь как-то оставила свое ателье, несмотря на то, что бывает ночами захожу в рабочие чаты. Однако, быстро пресекаю себя.
Я обещала дочери. Точнее, мы обещали.
Слишком сильно ее родители ушли в работу за последнее время и ребенок это чувствует.
— Почему так, мам? — продолжает дочь.
— Не всегда есть возможность отказаться от работы… К тому же, если бы ее не было, мы не жили бы в достатке, милая, — обнимаю ее за плечи, когда мы входим в популярный отель Дубаи.
— Ладно, если завтра мы сходим в парк аттракционов все вместе, я его прощу, — улыбается дочь.
Надеюсь, что все получится так, как она и мечтает.
Она очень ждала этого отпуска. Мы с семьей отдыхали все вместе пару лет назад. Я взращивала свою мечту, ставшую целью и пыталась раскрутить так, чтобы обо мне заговорили. Марат был занят своим бизнесом, его транспортная компания известна чуть ли не по всей России. Не мудрено, что это отнимает кучу его времени, а частые командировки уже неотъемлемая часть нашей жизни.
По молодости, когда Арины еще не было, я часто ездила с ним. Потому что не хотела расставаться. Даже сейчас просто думая о том времени, улыбка с нотками ностальгии прорывается наружу.
Я полюбила мужа за одну секунду. Точнее, скорее за один урок. Нам еще со школьной скамьи досталось прочувствовать полное значение первой любви. Безусловно, все случилось не сразу. В конце концов, подростковые эмоции сильно отличаются от юношеских, а юношеские от зрелых.
Почти все стадии мы прошли и, вероятно, еще проходим.
Мне не нужно было время для того, чтобы понимать, что это тот самый человек. Он просто вихрем ворвался в мою, пусть и размеренную, жизнь. Лощеный, золотой мальчик и я сирота.
Ни матери, ни отца, многочисленные детдома за спиной, а затем стипендия в университете, за которую я готова была рвать зубами.
Мы как будто были не сочетаемы, но Марат настойчиво и планомерно добивался моего расположения. И даже несмотря на то, что я отчаянно в него девочкой влюбилась, мы долгое время дружили. Однако, этот парень, даже будучи мальчиком всегда знал чего хочет, и получал желаемое.
Правда, это скорее можно соотнести к нам обоим. В моем случае, несомненно, все доставалось большей болью, но принимать его помощь было слишком трудно.
Затем признания, поцелуи, первая близость…и никто из нас даже и не думал, что мы можем существовать раздельно.
А потом, как в учебнике, знакомство с его родителями. Мы оба понимали, что встреча пройдет без объятий и искренних улыбок. Так и вышло, скажем, не без эксцессов и непринятия.
Наверное до сих пор, спустя двенадцать лет, они не могут взять в толк, почему наша семья до сих пор жива.
И к слову, ее не назовешь не крепкой.
Поднимаемся в лифте отеля, Арина тут же подключается к вай-фай в здании.
Эти современные дети, какой-то кошмар.
— Ариш, может, хотя бы до вечера потерпишь?
— Мам, мне надо отправить фотки девчонкам, я мигом, — канючит она, вылетая из лифта и пряча телефон за спиной.
Ох, уж это умоляющее умилительное лицо.
Усмехаюсь, отпуская дочь.
В конце концов, мы в отпуске, пусть развлекается. По возвращении снова тренировки семь дней в неделю, постоянные весы и желание, в итоге, взять первое место на районных соревнованиях по гимнастике.
Иду за ней, отвлекаясь на то, чтобы найти в пляжной сумке ключ-карту, но вечная проблема найти в этой бездонной материи хоть что-то.
Однако, уже ближе к нашему номеру, я замечаю, что дверь приоткрыта. Арина что ли взяла? Хмыкаю, но захожу внутрь, тут же оставляя сумку на небольшом комоде.
Номер люкс с тремя комнатами, что крайне удобно. Выполнен в пастельных тонах, что тоже радует глаз отсутствием колоритных арабских деталей.
Замечаю дочь, что застыла в глубине гостиной. Ошарашенный ребенок медленно двигается ко мне.
Я тут же начинаю поиск догадок, может быть она что-то забыла в аквапарке… Ее одиннадцатилетний возраст сейчас то еще счастье. Разгон от милого ребенка до маленькой фурии буквально секунда.
— Милая, — тихо зову ее, не понимая в чем дело.
Она как будто резко выныривает из своих мыслей и ускоряется ко мне.
— Там…мам.. — хмурюсь, присаживаясь напротив нее: — Там папа.
— Да, он же остался работать в номере, — улыбаюсь, все еще не разобравшись, в чем дело.
— Но он не работает…— отвечает, а я смахиваю это все на ее обиду.
— Ну а что он делает, Ариш…
— Он там с кем-то…целуется, — хочу уже подняться, но на словах дочери замираю.
Всматриваюсь в лицо ребенка, думая, что она все придумала. Да только зачем ей это. Хмурюсь, испытывая, откровенно, легкий шок.
Тем не менее, несмотря на то, что ноги будто обмякают, хотя это полный абсурд. Марат, он просто не смог бы так поступить.
Это ведь так низко и подло…
Качаю головой, но все же двигаюсь по направлению в спальню.
Раздвижные двери прикрыты, а из-за того, что гостиная большая, коридор, по сути, находится метрах в пятидесяти. Вряд ли он слышал, как мы вошли.
Щель достаточная, чтобы увидеть, поэтому я бесшумно приближаюсь. И пусть рассудок кричит о том, что это выдумка, сердце все равно врезается в грудную клетку не единожды в секунду.
— Дарина, — муж все же замечает меня, а потом переводит взгляд на дочь, что прячется за моей спиной.
Я вижу как расширяются его зрачки, и мне хочется вцепиться ногтями в его бесстыжие глаза и расцарапать их. Но я сдерживаю себя.
— Ариша…
Он скидывает девицу со своих колен, которая даже не удосужилась встать, восседая на бедрах моего мужа, как на троне.
Отмечаю, что она тут же начинает дуть свои пухлые губы, обижаясь. Поправляет свой кружевной бюстгальтер, отчетливо вижу торчащую грудь, и закрываю дочери глаза.
Только вот Арине не нравится, что я запрещаю ей смотреть. Она злится, я чувствую, как моего ребенка трясет от боли и гнева. Убирает грубым жестом мою руку со своего лица, а я даже не успеваю осознать, как эта маленькая хрупкая малышка бежит на эту девку.
Ариша хватает ее за длинные черные патлы, опрокидывая на пол, и я поражаюсь сколько силы в этом маленьком тельце.
Та тут же начинает верещать, машет руками в разные стороны, задевая длинными ногтями кожу моей дочери.
Я зверею как мама львица, которая голову готова оторвать за своего детеныша. Бросаюсь к ним в секунду.
— Доченька, — хватаю ее за подмышки, приподнимая в воздухе и отхожу подальше: — Что ты смотришь?! — рычу в сторону мужа: — Убери свою дрянь отсюда, ты видишь, что у ребенка истерика!
Марат отмирает, помогает девушке собрать ее вещи, а я крепко держу дочь в тисках своих рук, хоть она безостановочно брыкается с особой силой.
Глупая девица ноет, обращаясь к нему:
— Ты не говорил, что женат. И что у тебя бешеный ребенок…
— Я ненавижу тебя! — я не знаю, кому Арина адресовывает это.
То ли своему отцу, то ли этой незнакомке. А может сразу обоим.
Но сейчас мне очень больно.
И мое сердце должно болеть за меня, ведь это меня предал муж, но самый главный орган скручивается из-за того, что я вижу страдания своей дочери.
Еще десять минут назад она радовалась жизни, а сейчас ее собственный отец разрушил все одним действием.
— Ты больная малолетка, — эта курица решается открыть рот, поправляя свои волосы: — Вас не учили ребенка воспитывать? — и вот она уже обращается ко мне.
Я даже не хочу знать, где Марат нашел эту хабалку.
Выглядит как дешевка, не в его вкусе.
Что это? Месть?
Тогда за что? За двенадцать лет брака? За мою любовь?
Я стараюсь не терзать себя вопросами, которые лезут в голову с такой скоростью, что даже отмахнуться не получается.
Я в аду, горю и полыхаю.
— Пошла вон отсюда. Иначе я тебе еще сверху добавлю, — скалю свои зубы в недоброй улыбке.
— Тупая овца! — отвечает мне, не стесняясь в выражениях при ребенке.
— Следи за своим языком. — предупреждаю ее.
— Мам, пусти, я ударю ее! — ребенок снова рвется в бой, я уже не могу ее сдерживать.
Она настолько гибкая…
Первый раз в жизни жалею, что отдали ее на гимнастику.
— Дочь! — слегка повышаю голос: — Прошу… Успокойся…
Поражаюсь Марату…
Он потерян и никак не реагирует, а меня это приводит в дикий гнев.
— Ты долго будешь молчать?! Что ты стоишь как истукан?! — кричу на него: — Посмотри, что ты наделал…
— Мне жаль, — он пожимает плечами, берет за локоть эту девицу и выводит ее из комнаты.
Ошарашенно открываю рот, провожая парочку взглядом.
Слова мужа трогают ушки моей девочки, она трясется, а потом срывается в отчаянные рыдания, оставляя соленые разводы на моем сарафане. Я сглатываю тяжелый ком, инстинктивно поглаживая дочь по затылку.
Марат спустя минуту возвращается в комнату, опустив голову. Закусывает нижнюю губу, опирается спиной о дверной косяк и смотрит прямо мне в глаза.
— Я не прощу, — мотаю медленно головой: — Даже не надейся. Это развод. Без разговоров и обсуждений.
Он не говорит ни слова, и я не понимаю, какого черта нет хотя бы извинений…
Почему этот предатель не падает на колени и не кается.
— Мам, — жалобно скрипит Ариша: — Не надо развод! — она еще сильнее рыдает: — Я не хочу без папы…
Я молчу, потому что говорить о таком при ребенке не стоит.
Я не буду ее ломать сейчас еще больше, хоть и приняла уже решение.
Да! За секунду!
Мне хватило… Увидеть и принять решение.
Я не умею прощать предательство, я росла в детдоме, у нас предателей в унитаз макали головой и почки отбивали.
О каком прощении может идти речь…
И может, я уже далеко не та девочка со двора, но принципы у меня железные.
— Я не хотел, чтобы так вышло, — какие же банальные слова.
Как под копирку все говорят одно и то же. На одном заводе их что ли штопают.
— Это уже не имеет значения, — беру дочь за плечи, подталкивая к выходу из комнаты.
Когда мы оказываемся с ней в дверном проеме, я даже не смотрю на него, гордо выхожу, но Арина… Она срывается, летит в объятия мужа. Падает к нему в руки, а он сразу ловит.
— Папочка, почему? Папочка, я люблю тебя! Только не уходи…
И мое сердце вот теперь окончательно разрывается. Лопается как надувной шарик.
Бам!
И остались одни ошметки.
— Дарина, давай поговорим. Тет-а-тет. Как взрослые люди.
Меня смешит его уверенность в том, что все нормально.
Конечно, сейчас сядем за стол переговоров, нальем чашечку ароматного чая и поговорим…
Мы так поговорим с ним… В суде.
— Из взрослых здесь только я, — я бью по его достоинству: — А, ну и дочь наша и то умнее будет.
— Завязывай так разговаривать, — в ответ грубит пресекая.
— А ты когда детдомовку брал в жены, не знал, какие они языкастые? Марат, со мной шутки плохи. Прощать не стану. Ни один разговор не изменит моего решения. — я говорю это тихо, чтобы дочь не услышала.
Муж усмехается, закрывая дочь своим мощным телом и кидает мне:
— Посмотрим.
— Посмотрим…— не скрывая ехидства повторяю за ним: — Арина, собери свои вещи, мы улетаем домой.
Дочь вскидывает растерянный взгляд, и снова отчаяние портит ее красивое личико.
— Пожалуйста. Я сейчас подойду и помогу тебе.
Бросает взгляд на Марата, а он, поджав губы, отворачивается и играет желваками.
Поздно, милый, злиться.
Надо было думать до того, как засовывал ей свои руки… Останавливая мысли, прикрываю глаза, стоя к нему спиной.
Я должна держаться.
Не буду биться в истерике, не буду плакать. Я, как и всегда, сожму зубы и пойду дальше.
— Ты, — оборачиваюсь на него с беспристрастной маской на лице: — Можешь дальше наслаждаться богатствами этой страны.
Он в ответ вздергивает бровь с усмешкой.
— По возвращении сам заберешь свои манатки.
Хочу отвернуться и пойти к Арише, но его рука, которой он хватает меня у локтя, останавливает. Медленно веду глазами от места соединения, чувствуя отвращение, и дохожу, наконец, до его лица.
— Не трогай. — цежу, но он глазами так и бросает мне вызов: — Марат, отпусти.
— Дарин, ты серьезно сейчас просто возьмешь и уедешь?
Аж дыхание спирает от того, как он смеет так спокойно спрашивать этот бред.
Будто ничего не случилось…
— Да. И надеюсь, что следующая наша встреча пройдёт уже в суде. — отвечаю с фальшивой улыбкой: — Вещи свои заберешь пока я на работе, а Арина в школе.
Он в ответ лишь равнодушно хмыкает.
— Как знаешь… — выдергиваю руку: — Можешь не забирать, я вызову мусоровоз.
— Дарина…— медленно проговаривая звуки чеканит: — Хватит вести себя так. Ты уже совсем не та девчонка в школе.
— А ты не тот принц с золотой горы.
Парирую в ответ и делаю шаг от него. Размеренно дышу, чтобы не показать как, на самом деле, внутри рвет сердце.
— Я не дам развод. — уверенно летит мне в спину: — Высеки себе эти слова в голове.
— Хочешь ты того или нет….— не поворачиваясь тихо отвечаю: — Я разведусь с тобой и высеку тебя из своего сердца, Марат.
Вхожу в отдельную комнату номера, где Арина медленно складывает вещи в свой маленький чемодан. Капли ее слез оставляют пятна на ткани, а я закрывая дверь, прислоняюсь к ней лицом.
В гостиной в этот момент раздается громкий удар и хруст, судя по всему, какой-то мебели.
Душа сжимается, и я снова короткими вдохами снабжаю легкие кислородом, отчаянно сдерживая желание разреветься. Одинокая слеза все же вытекает, но быстрым движением смахнув ее, с нервной улыбкой оборачиваюсь на дочь.
— Мам…— она все видит, а я пожимаю плечами и уже чувствую, как броня спадает, а лицо искажается от боли.
За первой слезой следует и вторая, и третья, и четвертая.
Подхожу к кровати, обессиленно падая, и уговариваю себя быть сильной.
— Мамочка, я люблю тебя…— Арина тут же подходит, маленькими ручками обвивая шею.
Зарываюсь ребенку в плечо, сдерживая всхлипы и тихо реву в ее яркие косички.
Боже, как жалко и унизительно я сейчас выгляжу перед собственной дочерью.
— Так, ладно…— вытираю лицо, отрываясь от нее: — Мы летим домой, и нам надо многое с тобой обсудить.
Говорю с ней как с взрослой, надеясь, что она поймет меня.
— Хорошо, мама…— тихо бубнит в ответ, то ли чувствуя мое состояние, то ли осознавая, что ничто не изменит сделанного.
Телефон остался в сумке в коридоре, и я категорически не хочу идти туда.
— Ариша, могу тебя попросить? — говорю, скрывая, как трясутся собственные руки: — Принеси мой телефон, он в пляжной сумке…
— Да, мамуль, сейчас. — она тут же выходит из комнаты.
Закрываю лицо ладонями, шумно выдыхая.
Соберись. Никто еще от предательства не умирал. Наверное.
Да и разве мне ли не знать, что значит не любовь.
Я успела это прочувствовать на собственной шкуре не один раз. Родители, которые отказались от меня. Семья, что приезжала ко мне в детдом и обещала удочерить в один прекрасный день просто-напросто исчезла.
Я не понаслышке знаю, что это.
А терпеть точно не буду.
Он даже не удосужился сказать прямо. Просто привел свою подстилку в наш семейный номер. Во время нашего семейного отпуска.
Хотя, кого я обманываю, если не удержался здесь, то что творится в его командировках и вечных задержках в офисе…
Боже.
— Мама? — дочь протягивает телефон, и я фальшиво бодрюсь.
Открываю приложение с авиабилетами, тут же просматривая свободные места на ближайший рейс.
— А папа теперь не будет жить с нами? — тихо звучит вопрос, в тот момент как она садится рядом со мной.
— Нет, Арина, — твердым голосом даю понять: — После этой ситуации, это невозможно, дочь. Он по-прежнему будет для тебя отцом, я ни в коем случае, не умаляю вашего общения и взаимоотношений. Он твой папа, Арина, и им останется. Но, как мужа и жены, с этого момента нас нет. — она кивает, а беззвучные слезы катятся по ее щечкам.
Дочка прислоняется головой к моему плечу, и я оставляю поцелуй на ее макушке. Возможно, звучу резко, однако, сейчас для нас двоих это суровая реальность.
Возвращаюсь к телефону, бронируя два соседних места на вечерний рейс, и нажимаю кнопку блокировки телефона.
Взгляд цепляется за отражение в зеркале напротив, и мучительно хочется также заблокировать свое сердце. Чтобы оно перестало болезненно сжиматься, выпуская струйки крови.
— Твой… — прикрываю глаза: — Ты ходила за телефоном, папа все еще там?
— Нет… — отрицательно качает головой: — Только стол сломан у дивана…
Арина поджимает губы, а я киваю, сама не знаю зачем.
— Давай, нам скоро выезжать, соберем вещи. — встаю с решительным настроем, а моя девочка молчаливо и вяло повторяет за мной.
Душа болит за то, что ее представление о счастливой и крепкой семье сегодня разбилось в щепки.
Но врать и прикрывать этот ужас для того, чтобы ребенок потом имел неверное представление, я не буду.
Складываем с ней вещи в течение часа, впрочем, даже достать еще не все успели.
Дорогие читатели!
Тянуть долго не будем, поэтому сразу покажем вам наших героев❤️
Наша красавица Исакова Дарина, 36 лет.
Стойкая и независимая женщина.

Звездочка Исакова Арина, 11 лет.
Очень любит обоих родителей, но не всегда чувствует их ответ.

Ну, и наконец, наш герой, Исаков Марат, 36 лет.
Несмотря на богатую семью, своим бизнесом занимался самостоятельно.
Холодный в эмоциях, и порой сложный для понимания.

— Что ты делаешь, Марат? Отпусти! — он перехватывает ручку чемодана, с силой затаскивая его внутрь.
Я даже не успеваю сориентироваться, как он его уже кидает со всей силы в центр коридора, отчего пластиковый материал тут же трескается.
Марат переступает через чемодан и идет дальше в комнату. Арина молча переводит взгляд в мою сторону, хлопает своими большими глазами, не понимая, что происходит с ее отцом.
В нашей семье не принято такое поведение. Но за последние часы мы и так уже нарушили все правила, что когда-то так трепетно с Маратом выстраивали.
— Малышка, посиди в комнате, послушай музыку, хорошо? Я буквально на пять минут, и мы сразу поедем.
— Вы будете ругаться? — она хлюпает носом, смотрит на меня с надеждой.
— Нет, что ты… Я просто хочу объяснить твоему папе, что с вещами нужно бережнее обращаться.
Имею в виду я, конечно, совсем другое… Но не уточняю.
Ариша еще с минуту мнется у двери, смотрит на меня так жалобно, что сердце снова начинает кровоточить, а потом вздохнув все же заходит в комнату и запирает за собой дверь.
Моя умная девочка.
Осматриваю себя в зеркало, трудно оставаться с эмоциями в ладах, когда всю трясет, но покажи я ему свою боль, то он тут же сможет найти место для удара.
А я так не хочу… Хочу, чтобы он знал, никакой его поступок не позволит мне упасть и сойти со своего пути.
Ничего страшного, переболит. Заживет. Но втоптать меня в грязь не получится.
Переступаю через чемодан, иду медленно вдоль стены, и останавливаюсь в нескольких метрах от мужа. Он не слышит, что я рядом, стоит спиной. Дышит тяжело, его спина ходит ходуном, а кулаки словно и не разжимались никогда.
— Ну и зачем ты это сделал? — как можно спокойнее говорю я, присаживаясь на корточки, и поднимаю чемодан в вертикальное положение.
— Что именно? — хрипит своим гортанным голосом: — Сломал чемодан или изменил тебе?
Я замираю, сглатывая ком горечи, прячу гримасу боли за длинным локонами, облизываю попутно пересохшие губы, и вскидываю, наконец, на него свой взгляд.
Марат тоже не уступает, смотрит прямо внутрь моих зрачков, пытаясь что-то там найти. Хочет узнать, что я чувствую…
А я не покажу. Не подам даже и знака.
— Мне не интересны причины твоей измены. Ты уже это сделал, какой смысл обсуждать. Не понимаю, почему не даешь уехать? Ариша хочет домой…
— Арина мечтала об этом отпуске больше года, не ври хотя бы сама себе.
Я сдерживаю себя, чтобы не огрызнуться.
— Не думаю, что в понятие семейного отдыха она вкладывала наличие другой женщины, — качаю головой: — Я обязательно свожу ее на море еще раз в ближайшее время. Только развод с тобой оформим. Надеюсь, ты не станешь устраивать борьбу за ребенка…
— Господи, Дарина! — его терпение лопается, он снова взрывается.
Ищет глазами какой-либо предмет, чтобы снова сломать его. И бедному чемодану опять прилетает. Теперь вещи безбожно разбросаны по всей комнате и коридору.
— Ты успокоился? — медленно проговариваю слова: — Теперь я могу забрать дочь и уехать обратно в Россию?
— Вот оно! — тычет в меня пальцем: — Вот она причина! Ты разве не понимаешь?! Ты! Это ты виновата в том, что я изменил тебе.
Я правда старалась держаться. До последнего…
Но когда твой любимый мужчина обвиняет тебя в том, что он изменяет.
Это явный перебор.
— То есть, это я привела в наш номер ту… И попросила ее запрыгнуть к тебе на колени? Такая логика, Марат?
— Ты знаешь о чем я, Дарина, — его ноздри раздуваются от злости, его всего трясет: — Я изменил потому что ты меня разлюбила.
Ладно.
Это смешно.
И я не скрываю этого.
Просто на ровном месте начинаю смеяться, горько так, но со вкусом. Мотаю головой, собирая вещи по комнате, кидаю их в сумку, где еще есть немного места.
Надо же… Какая интересная причина. Я его разлюбила. Странно, что я не была в курсе этого.
— Прекрати собирать вещи! — он выхватывает кофту из моих рук, — Посмотри на меня! Посмотри!
Берет своей рукой мое лицо, приподнимая его. Сейчас он как никогда близко, губы едва касаются моего лица, а горячее дыхание опаляет кожу.
— Тебя интересует только бизнес, твои тряпки эти, ателье твое. Я не нужен тебе стал… Ты забыла про меня.
— Звучишь как маленький обиженный мальчик, — дергаю головой в сторону, освобождаясь из его захвата: — Ты мог сказать мне об этом. Что тебя волнует и тревожит. Но ты выбрал самый простой способ, так что теперь не нужно на меня обижаться, Марат. Ты свой выбор сделал.
— Ты холодная су… — он хватает меня снова, только теперь уже за плечи.
Сжимает их со всей силы, я даже чувствую боль в костях.
— Договаривай!
— Я сделал это, чтобы показать тебе наглядно, как это бывает больно, когда твой любимый человек плюет на тебя.
Шок.
У меня просто шок.
— Лечись, Марат. Прошу тебя. Просто лечи свою голову.
— Мам, — я слышу за спиной жалобный голос Арины: — Вы помирились?
Она превратно расценивает руки своего отца на моем теле. Я вижу, как в ее глазах загорается огонь, она даже начинает улыбаться.
— Конечно, ангелок, твоя мама не сможет от меня уйти. Ведь мы семья и любим друг друга, — Марат прячет эмоции, предназначенные мне, и улыбается дочери.
— Я устрою тебе ад, Марат… — наклоняюсь ближе к его уху, шепчу так, чтобы услышал только он: — Ты с ума сходить начнешь. Я обещаю тебе.
— Правда? — надежда ребенка видна невооруженным глазом.
Сжимаю зубы, сбрасывая его руки с себя.
— Арина, мы опаздываем на рейс. — тот тон, который она воспринимает как строгий.
— Иди ко мне, доченька. — Марат присаживается на корточки и раскрывает объятия.
Дочь обращает свой взор на меня, в котором я читаю страх, что подойди она к нему, это обидит меня.
Господи, испытываю такой силы ярость, что готова и сама ударить этот чертов чемодан. Разве мы имеем право ставить своего ребенка в такое положение?!
— Попрощайся с папой, — говорю мягче: — Он наверняка в скором времени тоже освободится от своей работы… — не без язвы заканчиваю предложение.
Арина кивает и тут же бежит в объятия Исакова. Он прижимает ее к себе, глубоко вдыхая и на секунду прикрыв глаза, переводит взгляд на меня.
Я не знаю, как на него смотреть.
Кроме отвращения, боли и ненависти, я не испытываю ничего. Но его глаза, которые я когда-то полюбила, сейчас так ярко наполнены болью, что вероятно отзеркаливали бы мои.
Только это я позволю увидеть своей подушке или отражению в зеркале. Равнодушная маска сейчас единственный способ, чтобы держаться.
Он ведь даже не испытывает чувства вины, а только обвиняет меня.
Абсурд!
В чем? Только лишь в том же, в чем можно обвинить и его самого.
Он пропадал, расширял бизнес, увеличивая наши финансовые возможности. Я не стояла на месте, и тоже создавала себе имя в своей индустрии.
Он прекрасно знает, как это важно для меня.
В самом начале нашего пути знал, что я не из тех, что в фартуке ждут своих мужей с работы. Обслуживают, одной рукой снимая носки, а второй ставят на стол первое, второе и компот.
Я всю жизнь через падения шла к тому, чтобы, наконец, самостоятельно поднять свое дело. Мечтала заниматься тем, что мне поистине приносит удовольствие.
Какого черта сейчас вдруг проснулась ревность к работе? Почему он считает, что может так поступать?
Да, не спорю, я многое могу решить сама.
Мне не нужен для этого мужчина рядом.
Я всегда справлялась сама.
До шестнадцати лет обо мне никто не заботился, и было крайне сложно открыться Марату. Но он сделал действительно многое, обнажая мою душу, аккуратно и с любовью.
Сейчас, конечно, это ему удалось буквально за секунду, еще и так, что она теперь безжизненной массой валяется где-то рядом.
Тем не менее, я любила этого человека за его твердость. За то, что он вопреки всему, идет к своим целям. За воплощение мужественности, за нежность и страсть, за то, что я всегда знала, я за мужем, несмотря ни на что.
Он верил в меня, даже если я спотыкалась, поддерживал, не отмахивался купюрами, а всегда согревал объятиями и словами.
И он был согласен на это...
Сейчас же, он выставляет виновной меня…как будто совсем недавно не было наших сумасшедших ночей. Словно мы не признавались друг другу в любви сбитым шепотом. Не смеялись в выходные по утрам, когда Ариша пыталась стащить нас с кровати, а нам было так уютно и не хотелось обрывать то мгновение.
Нам было хорошо.
Нет, нам было невероятно хорошо.
Что случилось, почему он с такой уверенностью бросает мне эти слова…
Да, может быть до отпуска не так часто мы проживали те моменты из-за моей коллаборации с одним из дизайнеров… Однако, это же не повод бежать налево и засовывать свои конечности во все дыры.
— Дари… — слышу тихий голос Марата, который возвращает меня из глубин самоанализа.
Смотрю на него, не понимая, как…
Как можно было спустить двадцать лет в помойку.
— Нам обоим нужно время, чтобы утихли эмоции… — отпускает Арину, которая оставляет поцелуй на его щеке: — Но мы обсудим дальнейшие действия и все решим.
Последняя фраза звучит чересчур уверенно, а прищуренные глаза демонстрируют, что мужчина не сдастся.
Я знаю его и вижу невербальные знаки.
Если нужно будет, он начнет воевать.
С собой, со мной, с миром.
Ему плевать.
Такое уже было с его семьей, которая требовала отказаться от меня.
Поджимаю губы, вскидывая брови.
Арина тут же смотрит умоляющим взглядом.
Больше всего мне жаль ее, даже не себя…
— Хорошо. — сглатывая отвечаю.
Марат кивает, добавляя беззвучное спасибо.
А я, смотря в эти темные пронизывающие глаза, уже знаю, что как только сяду в зале ожидания, начну заполнять заявление на развод.
Суд в любом случае состоится, с одиннадцатилетним ребенком нас не разведут по щелчку.
Поэтому пусть уже начнется процесс.
— Идем, дочь. — посылаю в нее улыбку, наплевав на все эти разбросанные вещи и чемоданы: — Нам пора.
Он идет сзади, я чувствую.
Взгляд, шаги, аромат, даже, кажется, тепло его тела.
— Я прилечу за вами. — говорит он хрипло, когда мы выходим за порог номера.
Арина улыбается и кивает с блеском в глазах, я же не обращаю внимания.
— До встречи… — адресовывает, прожигая своим тяжелым взглядом.
Поворачиваюсь к нему едва заметно кивая.
Сама же прокручиваю в голове, что пентхаус в центре города, в котором мы жили семьей, я оставлю нам с дочкой.
Квартира Арины, так и так будет ее. Марат все таки не настолько прогнил, он любит своего ребенка.
Моя машина оформлена на него, но это подарок, а раз подарок, то я тоже заберу себе. Из недвижимости остается дом, который мы скорее использовали как дачу.
Вполне себе равный раздел имущества.
В тех хоромах почти триста квадратов площади, так что он может организовать себе целую оргию.
Разве ли это не то, чего ему так хотелось…
Дорогие читатели!
Если вам нравится наша новинка, поставьте, пожалуйста, лайк⭐️
Нам будет крайне приятно ❤️
— Мам, мне страшно, — Ариша кладет голову мне на плечо и крепко сжимает мою руку.
Под мышкой у нее любимая игрушка заяц, с которым она неразлучна с самого рождения. Ну и естественно это подарок отца…
У Арины аэрофобия. Я точно не помню, когда это началось. Просто в один из полетов на море у ребенка случился приступ удушья и паническая атака.
Сказать, что мы с Маратом чуть не поседели, ничего не сказать… Я думала прямо там на борту умру от страха и тревоги.
И естественно, с мужем было бы лететь намного спокойнее, потому что Арина всегда ложилась ко мне головой на колени, а ноги складывала на Марата. И так спала весь полет.
А сейчас с нами на соседнем месте сидит абсолютно посторонний человек, и разложиться, как обычно, не получится.
— Доча, — улыбаюсь ей, хотя сама переживаю, как пройдет полет, — Просто закрывай глазки и засыпай. Вот увидишь, как только ты проснешься, сразу будем дома.
Она кивает мне и пытается уснуть, но какие-то внутренние страхи не дают ей этого сделать.
— А папа точно вернется? — обеспокоенно спрашивает.
— Конечно.
Я не даю развернутых ответов ей, потому что я понятия не имею, что в голове у мужа. Просто надеюсь, что если не я, то хотя бы Арина имеет для него значение. И он не станет снова делать все назло мне, забыв о чувствах дочери.
— Как думаешь… — она замолкает на секунду, а я вся замираю, потому что чувствую, вопрос будет не из легких, — Эта женщина, что была с отцом, она кто?
Хм. А мне вот совершенно плевать кто она. Мне не интересны сомнительные личности, которые открывают свой рот в сторону моей семьи, а уж тем более в сторону моего ребенка. Порву на клочья и глазом не моргну.
— Ариш, я не знаю, — честно отвечаю ей, — И если ты хочешь от меня откровенности, то мне не интересно. Главное помни, я и папа, мы любим тебя очень сильно. А то, что между нами — это банальная взрослая жизнь. Не бери на свой счет, хорошо?
— Просто я последнее время не очень хорошо себя вела, и вы с папой спорили по поводу моего воспитания. И я подумала…
Я знаю, что она сейчас скажет. Потому что большинство детей так считают, когда между их родителями происходят разлады. Поэтому работаю на опережение, не даю ей сказать эту фразу, тут же перебиваю.
— Дочь, ты ни в чем не виновата. Ты никогда в жизни не стала бы предметом спора или разногласий между мной и папой. Ты самое лучшее, что случалось с нами. Просто запомни это раз и навсегда!
— Правда? — она так проникновенно заглядывает мне в глаза, что я хочу прокричать на весь мир, как ненавижу сейчас Марата за то, что наш ребенок проходит через это.
Киваю ей, улыбаюсь. Надеюсь она не замечает, какая вымученная улыбка у меня получается. Целую ее в лоб и прижимаю к себе.
— Ты хочешь попить молока с печеньем как дома? Тебе это поможет уснуть.
— Да.
Я встаю со своего места, протискиваясь между рядами, и иду в сторону стюардессы.
— Я прошу прощения, у меня там ребенок. Она сильно боится летать, не могли бы вы налить молока и подогреть его, если это возможно?
— У нас не положено до вылета, — стюардесса натягивает слишком широкую улыбку, и мне кажется, что ее губы сейчас лопнут.
Да уж. И это полет в бизнес-классе.
— Девушка, я понимаю, что вы работаете по регламенту, но дочери и правда нехорошо. Ну и тем более, я все понимаю. Но билет стоит баснословных денег, а вы жалеете молока? — вскидываю бровь.
Как же я ненавижу что-то выпрашивать.
Нас в детдоме воспитывали так, что просить помощь — это для слабаков.
Ты сам должен со всем справляться, сам должен уметь решать все свои вопросы. И хоть я уже давно не в детдоме, все равно на подкорке все сидит.
— Я прошу прощения, — другая стюардесса подслушивает наш разговор, тут же разворачивается ко мне уже с подогретым молоком в картонном стакане: — Моя коллега видимо вас не так поняла.
Я благодарю ее, забирая из рук напиток, обращаю внимание, что между девушками накаляется атмосфера, и быстро удаляюсь обратно на место.
— Держи моя хорошая, — вручаю ей стакан молока и достаю из детского рюкзака ванильное печенье: — Включи себе какой-нибудь фильм.
Арина раскладывает свой планшет, ищет нужный ей фильм в папке и уходит в свой детский мир.
А я даю себе время отдохнуть.
Стараюсь не думать о случившемся, хотя мысли так и лезут в голову. В какой-то момент сама не замечаю как, но засыпаю, обнимая дочь.
Родной город встречает сыростью и отсутствием солнца, мы ежимся от прохладного ветра, ожидая такси. И благо, оно появляется довольно быстро, несмотря на высокий спрос.
Таксист помогает уложить наши вещи в багаж. Арина еще полусонная, я усаживаю ее на заднее сиденье, и она тут же падает вдоль, засыпая.
Виновато поджимаю губы, поворачиваясь к водителю. Я понимаю, что это нарушение правил дорожного движения, но у нее такой стресс, я не хочу будить.
— Все в порядке, — мужчина без слов понимает меня, и я выдыхаю, тут же поблагодарив его.
Сама сажусь на переднее сиденье, мы отъезжаем от аэропорта. Вспоминаю, что так и не выключила авиарежим на телефоне. И как только я убираю значок самолета, сообщение одно за другим сыпятся со всех мессенджеров.
Мой взор тут же цепляется за сообщение от Марата, которое было отправлено пять минут назад.
«Вы долетели?»
Пишу ему ответ.
«Да»
«Как Ариша? Как прошел полет?»
Я правда не хочу ему ничего отвечать, но решаю не устраивать показательный бойкот. Это как-то по-детски что ли. Просто сухо отвечаю ему.
«Все хорошо. Ребенок спал»
«Я рад. Прилечу к вам завтра»
К вам? Серьезно?
Пытаюсь сдержать себя от колкого ответа, что его никто не ждет и пусть остается там. Но это неправда. Ариша его ждет. И он это прекрасно знает.
Оставляю сообщение непрочитанным. Он знает, что мы долетели и, что с нами все хорошо. А остальное неважно.
Я планирую начать бракоразводный процесс, как можно скорее. Возможно, уже завтра я буду решать, как ускорить его, хоть и знаю, что разведут нас только через суд. Но я хочу быстрее.
Подруга входит в квартиру с поджатыми губами. Арина тут же бросается к ней обниматься.
— Моя златовласка, — Леся смачно целует дочь: — Мы с тобой еще обязательно поболтаем, расскажешь мне все, идет?
— Хорошо. — кивает ей дочь, скромно улыбаясь.
— А пока нам с твоей мамой надо кое-что обсудить…
Многозначительно глядя на мою дочь, она снимает свое кашемировое пальто.
— Ариш, иди пока в свою комнату. — отправляю дочку, понимая, что сейчас начнется допрос с пристрастием.
Олеся, наша подруга еще со школы. Собственно, мы вместе дружили и были в одной компании. Я начала встречаться с Маратом, а она флиртовала со всеми его друзьями, даже некоторое время была в отношениях с одним из них.
Но Михалева крайне свободолюбивая натура, поэтому не спешит обременять себя узами брака. Эта рыжая чертовка наслаждается вниманием мужчин, в открытую флиртует, но не переступает черту. Только в том случае, если симпатия бьет ее собственную планку.
— Мам, а можно я тогда погуляю во дворе, если Варя выйдет? — Арина без слов понимает о чем будет наш разговор.
— Ладно, только не забудь телефон. — отпускаю дочь и фальшиво улыбаюсь.
Эта улыбка уже раздражает саму себя, но как иначе. Если она увидит, как я буду убиваться горем, то на кого я буду похожа?
На ту, которая готова забыть обо всем, только потому что ее предал мужчина.
Нет.
Моя дочь будет сильной девушкой и не позволит вытирать об себя ноги, даже если внутри все будет растерзано до основания.
Леся проходит в гостиную, тут же командует.
— Тащи бокалы, подруга. — достает из пакета две бутылки белого сухого, и со звоном ставит их на журнальный столик.
Наша квартира полностью проект сердобольного дизайнера. Эту девушку я в свое время нашла чисто случайно. Тогда она только начинала свою деятельность, но встретившись с ней я не прогадала. Крайне утонченная особа, с изумительным вкусом. От нее прямо веет воспитанием и благородством, а я редко встречала таких людей.
Поэтому, несмотря на отсутствие большого количества проектов за ее спиной, она тут же запала мне в душу.
Теперь яркие акценты у нас играют красками: стена в гостиной окрашена в насыщенно изумрудный цвет, а белая напольная плитка под мрамор разбавляет буйство красок вперемешку с мебелью и деталями под дерево. По сути, в каждой комнате свой цвет, как своего рода, личное пространство под запрос.
Только мой кабинет тоже зеленый, потому что это любимый цвет, у Ариши пыльно розовый, наша спальня оливкового, а у Марата в его рабочем пространстве глубокий синий.
Ставлю бокалы на столик, садясь с ногами на диван. Подруга бойко берет штопор и бутылку. До того момента, как бокалы не наполнены кисловатой жидкостью, она молчит.
— Я готова. — берет бокал, понимая его в воздух.
— Да нечего особо рассказывать…— вяло начинаю, повторяя ее движение: — Мы застали его в номере с какой-то стервой.
Добавляю слишком резко, чтобы скрыть, что это меня не задевает.
— Прямо в процессе?! — изумленно спрашивает и хмурит брови.
— Нет, скорее это была жаркая прелюдия. — тяну вспоминая тот эпизод.
— И что он сказал в своё оправдание? — продолжает допытываться, не давая никакой реакции.
— Что я его не люблю. — вскидываю брови и усмехаюсь.
Леся пригубливает вино, очевидно, анализируя мои слова.
— А ты любишь? — спрашивает, как по мне, несусветную чушь.
— Лесь! — возникаю, тут же вспыхивая: — Ну а как?! Мы вместе столько лет! Если бы не было любви, я бы оставалась с человеком, по-твоему?!
— Да, прости… — зажевывает губу: — Просто это так неожиданно. — снова делает глоток вина: — Я помню вас, вы же в рот друг другу заглядывали.
В недоумении пытается найти объяснение. Я тоже прошлой ночью пыталась. Но так и не нашла ни логики, ни каких-либо причин такого поступка.
— Да, наверное, наши чувства, они…
— Ой, не смеши моих коней! — восклицает: — Не поверю, чтобы они изжили себя. Ни у Марата, ни у тебя, Дарин.
— Я не знаю… — сокрушенно выдыхаю, наконец, являя свою уязвимость: — Я никогда бы не подумала…он ведь был моим героем, Лесь. От одного взгляда на него плавилась. Как тогда, так и сейчас. Так было…
— Потому-то я и не пойму. — мрачно выдает она: — Марат не кобель же. Одержим ведь тобой был….Вообще, как ваши отношения до были? — смотрит изучающе, а я пожимаю плечами.
— Ну как… как и всегда, просто работы много навалилось. Он новый регион взял, а у меня сама знаешь, скоро показ.
Подруга молчит, снова отпивая вино, и тут же наливает снова.
— А тебе не кажется, что вы отдалились? — несмело звучит, а я задумываюсь.
— Да не сказала бы…
— Дарин, давай начистоту… — складывает ноги по-турецки: — Вы оба с характером. Уверена, соберись бы мы на встречу одноклассников, они бы очешуели, увидев вас до сих пор вместе…— не понимаю к чему она ведет, но согласно киваю: — И Марат мужик ведь. Классный, но мужик. — снова осторожно подтверждаю: — А мужику, что надо?!
Она определенно хочет, чтобы я разгадала этого крокодила, но я не могу. Пью вино и судорожно ищу догадки.
— Что? — вопросительно смотрю на нее, а она глубоко вздыхает.
— Если он сказал, что изменил, потому что не любишь…значит, что не чувствовал этого от тебя. И прежде чем ты начнешь верещать, я объясню. Они ведь все кобели, любят глазами. Это восхищение, слова любви, какой он молодец, какой замечательный, практичный, умный. Ну просто, черт возьми, нереальное существо какое-то…
Смотрю на нее с отчетливым скепсисом.
— Ну и что?! Двадцать лет значит вместе, а тут вдруг, бедный несчастный, не любят его?! Абсурд, Лесь!
— Моя хорошая, ты у меня слишком самодостаточна, чтобы того, что было у вас в школе хватило на всю жизнь…
— Подожди, то есть ты хочешь сказать, что я реально виновата в измене своего мужа?! — ошарашенно смотрю на нее, с готовностью бросить этот бокал об стену.
— Ариш, я тебя заберу после пяти, хорошо? — подъезжаю к детскому спортивному центру, где дочь занимается гимнастикой.
Иногда походы туда сопровождаются слезами и криками, я давно предлагала ей закончить занятия, но она каждый раз сквозь свои слезы, нежелание идет туда. Я не смею ей запрещать.
Как только Арина родилась, мы сразу с Маратом выбрали определенную тактику в воспитании. Слушать ребенка и проявлять интерес к ее желаниям. Захочет бросить гимнастику и пойти играть на пианино — пожалуйста, запрещать не станем.
И каждый раз, когда она идет на занятия с прискорбным выражением лица, я предлагаю ей выбор. Не давлю на нее, не вынуждаю. И она, как самостоятельная личность, делает его. И почему-то всегда в пользу того, чтобы продолжить заниматься гимнастикой.
Характер у нее смешанный. Иногда проскальзывают мои черты, а иногда я смотрю на нее и думаю, что она вылитый Марат.
Например, когда ей что-то нужно, она не ведет себя как обычная девчонка. Не прибегает к папе на ручки, не садится к нему на колени и не выпрашивает. Она подготавливает целую аргументацию, почему ей эта вещь нужна и почему именно сейчас.
И это стопроцентная черта Марата. Он прагматик, все любит просчитывать, составлять план, заглядывать в будущее и наперед анализировать события.
И дочь такая же.
А я нет. Я другая. Я живу здесь и только сейчас. Потому что детдом научил меня одному правилу — будущего может и не быть, а если и будет, то не самое радужное. Не знаю почему, но нас было принято воспитывать под каким-то вечным гнетом, упреками, иногда даже битьем.
Я еще тогда себе сказала, что никогда в жизни не стану так обращаться со своими детьми. Но воспитатели и не были мне родителями.
Единственная проблема, которая осталась со мной, это некая отстраненность и холодность. По отношению к людям в целом. С дочкой я так не делаю, она мой ангелок, и самый важный человек.
Но вот с остальными… Это происходит непроизвольно. Если человек поступает иначе, в разрез с моими принципами, то я закрываюсь и гну свою линию. Не гибкая. Вовсе.
— Ты на работу? — дочь допивает яблочный сок из картонной коробочки, издавая трубочкой гудящие звуки.
— Нет, хочу съездить на нашу квартиру старую. Помнишь, мы там жили до того, как ты в школу пошла?
— Не-а, — дочь мотает головой, — Не помню, ма.
— Ну… Тогда для тебя все будет в новинку, — улыбаюсь ей.
— Что именно? — она супит свои бровки, совершенно не понимая, куда я веду. Не знаю, нужно ли ей говорить прямо сейчас. Или стоит сказать чуть позже.
— Ничего, котенок. Расскажу потом. Сюрприз будет!
Она как-то косо на меня смотрит, молчит, разминая пальцы на своих руках. Нервничает.
— Хороший? — говорит так тихо, что я еле разбираю слова.
— Просто папа уже сделал нам сюрприз, — вдруг говорит громче, — Мне не понравился.
И что отвечать на это? Почему не выдают пособия, как вести себя с детьми, которые видят измену одного из родителей?
Наверно… Потому что это не рядовая ситуация.
— Ты хочешь снова об этом поговорить? — аккуратно задаю ей вопрос. Если ей важно обсудить что-то, я дам ей эту возможность.
— Нет, ма, — отмахивается, — Просто вспомнилось. Ладно, я побежала, — целует меня в щеку и выпрыгивает из машины.
Бежит к крыльцу спортивного комплекса, по пути ее перехватывают девочнки, и она уже забывается от всех проблем пустой болтовней, оставляя меня с мыслями наедине.
Не знаю, как сказать дочери, что хочу переехать. Решение я приняла спонтанно, но сейчас мне нужно будет чаще бывать в городе, решать вопросы по бизнесу и по бракоразводному процессу, поэтому расположение нашей старой квартиры мне больше подходит.
Планирую сделать там косметический ремонт небольшой, мебель кое-где заменить и можно будет заезжать.
— Диана, добрый день! — набираю своего дизайнера, — Я буду на месте минут через пятнадцать. Надеюсь, вы опаздываете. Потому что я да.
Диана очень милый человек, с ней безумно приятно работать. Хоть у нее и не так много опыта и не супер богатое портфолио, но та энергетика, с которой она подходит к делу, впечатляет и завлекает.
— Ой, как хорошо, что вы опаздываете, Дарина! Я сына встречала, он приехал к нам в гости с другого города, и тоже не успеваю.
Слышала, что ее сын олимпийский призер в юношеском разряде по плаванию. Это достойно уважения. И ребенка и его родителей.
— Без проблем. Тогда не торопитесь, я вас подожду там.
Мы прощаемся, я включаю легкую музыку и спокойно доезжаю до старой квартиры, никуда не спеша.
Захожу внутрь, не решаясь сбросить туфли, потому что тут не убирались миллион лет. Включаю везде свет, прохожусь по комнатам и когда захожу на кухню, то застываю в проеме.
Мне становится немного не по себе.
Все тело парализует, потому что догадки одна за другой пронзают голову как стрелы.
Сейчас меня никто не видит, не нужно быть сильной. Поэтому я позволяю слезам тут же сорваться вниз по лицу.
Обхожу стол, где стоит пустая бутылка красного вина, два бокала, на одном из которых виднеется алая помада, и немытая посуда.
Дрожу всем телом и как мазохистка разглядываю этот натюрморт. Не замечаю, как на глазах образовывается пелена. Прикусываю губу, складываю тарелки в раковину, туда же бокалы.
Все же скоро приедет посторонний человек, не хочу, чтобы это кто-то видел.
Размеренно дышу, сжимая зубы, и чувствую, как капля соленой влаги оставляет след на моем лице.
Впервые в жизни жалею, что оказалась права. Он…
Прикрываю глаза, пытаясь уговорить себя собраться.
Открываю дверцу под раковиной, чтобы выбросить бутылку, и моя рука резко дергается, словно по ней током дернуло. На самом деле, это невыносимо сильная боль пронзила мое тело.
Я четко вижу на дне мусорного ведра использованный презерватив.
Больно. Это слишком, Марат.
Даже для меня.
Оседаю на пол, оставляя дверцу открытой. Чувствую, как надламывается внутри и накатывает истерика. Но не готова себе позволять реветь. С глухим воем сдерживаю слезы, глотая рыдания и чувствую себя, как никогда, слабой и уязвленной.
— Проходите, Диана. — натягиваю вежливую улыбку, а глаза до сих пор щиплет.
— Рада вас видеть.
Женщина добродушно улыбается. И хотела бы я отмотать назад до того, как обнаружила здесь следы его предательства.
— Это взаимно.
— Что ж, — осматривается: — Чего желаем здесь?
А я стою в ступоре, потому что в голове только чертово мусорное ведро застыло бельмом.
— Дарина? Все в порядке? — замечая, она участливо спрашивает.
— Да, да. Мне просто нужна минутка. Вы пока осмотритесь. — небрежно указываю на квартиру.
А сама скрываюсь в одной из комнат.
Соберись.
Сжимаю глаза со всей силы, и сминаю белую ткань, что скрывает кровать.
Выгляжу, полагаю как душевнобольная.
Но сейчас, вот сейчас, еще подышу и пойду.
Поднимаю глаза к потолку, пытаясь удержать предательские слезы. Шумно выдыхаю, помахав руками у глаз.
Выхожу из укрытия, и ищу женщину, которая уже делает пометки в своем планшете.
— Диана, мне очень неловко. Крайне не приемлемо такое поведение, но нам наверное, нужно отложить консультацию.
Она поджимает губы и слегка улыбается.
— Я понимаю. — звучит как-то слишком осознанно: — Ничего страшного. Как будете готовы, звоните, я выкрою денек.
Смотрю на нее, и даже от этого хочу реветь и злюсь на себя за слабость.
— Спасибо вам огромное, — выходит шепотом.
А она с секунду поразмыслив, вдруг говорит.
— Душевная боль, ее видно за милю. Не переживайте, я буду ждать связи.
Ошарашенно смотрю на девушку, часто моргая.
— Да, у меня сейчас в семье…— сложно говорить это постороннему человеку, но в себе держать еще сложнее: — Я с мужем развожусь и поэтому…
Она опускает глаза и глубоко вздыхает.
— Я была на этом пути, поэтому прекрасно вас понимаю. — отвечает она, делая напоследок несколько фото: — Я начну разрабатывать наброски, если они устроят вас, то продолжим в эту сторону. Если нет, то выслушаю ваши предпочтения и откорректирую.
Хмурюсь, я ведь знаю, что она замужем за крупным бизнесменом, двое детей.
— Вы в разводе? — не шибко воспитанно вылетает из меня.
А она, оборачивается и усмехается.
— Нет, я не смогла.
Кажется, нам можно обсудить даже больше, чем я думала. Провожаю ее взглядом, не решаясь сейчас интересоваться.
Уверена, это наша не последняя встреча.
— Вы замечательная женщина, сильная и независимая. Я такой не была. — говорит она напоследок: — Но не сочтите за грубость, один совет все же могу вам дать. Поговорите с мужем, просто поговорите. Этот урок я выучила на всю жизнь.
Она прощается, а я еще долго смотрю в одну точку, анализируя сказанное.
Спустя несколько часов мы уже заходим с Ариной домой. Она ведет себя тихо, не знаю, наверное чувствует.
Я пытаюсь прийти хоть к какому-то порядку внутри себя. Этот бесконечный хаос в мыслях порядком изводит. А это состояние негативно отразится и на ребенке, и на работе, и на самой себе.
— Ариш, голодна? — прохожу на кухню за водой.
— Мам, уже шесть. Нельзя.
Вздыхаю, переводя взгляд на часы, половина седьмого.
— Может, хотя бы яблоко? — без особой надежды предлагаю.
Она появляется передо мной, и взгляд такой немного с упреком, что вызывает вялую улыбку.
— Ладно, уговорила. — спустя секунду улыбается, а я достаю фрукт из холодильника.
Пока мою, слышу, как в коридоре звучит щелчок двери. Замираю, а сердце тут же пускается вскачь.
Явился, значит.
— Папа? — слышу, как Арина отходит и удивляется, тут же оборачиваясь на меня.
— Привет, моя звездочка. — слышу его низкий голос, и даже представляю, как он присел, глядя на нее и рассматривая с приподнятым уголком губ: — Как у вас дела? Как мама?
Не слышу ответ дочери. Так и не выключив кран с водой, сжимаю яблоко, облокотившись второй рукой на раковину.
Не нужно даже оборачиваться, чтобы почувствовать его присутствие спустя пару минут.
— Здравствуй, Дарина.
Глубоко вдохнув и поднимая подбородок, оборачиваюсь на него.
— Видеть не рада, Марат.
Он, прислонившись к косяку арки, скрестил руки на груди и задумчиво усмехается.
— Поговорим? — проходит ближе к островку посередине кухни.
— Я мнения не поменяла, Марат. — пытаюсь держать себя в руках, чтобы не накинуться на него помять это невозмутимое лицо.
Он молча кивает, опуская ладони на столешницу.
— Как и я.
— Мне вот интересно, ты…
— Что?! — перебивает и прищуривается.
— Тебе даже не стыдно?
— А тебе все еще плевать? — вздергивает в ответ бровь.
Смотрю на него, чувствуя, как волна обиды, гнева, разочарования и чего-то дикого, стремительно поднимается во мне.
Марат видит, чувствует, уверена.
Иначе бы в его глазах не было той бури, которую он демонстрирует мне.
— Поверить не могу! — цежу сквозь зубы: — Кто ты такой?! Мой Марат, он бы никогда...
— Твоим мужем был, им и останусь. — отрывается от столешницы: — Слышишь, не убежишь от меня. И поверь, я готов на многое….
— А это я уже поняла! — повышаю голос на него: — Ты ее сам притащил в отпуск?! Чтобы не скучать с холодной не любящей женой?! Поездку оплатил?! Чего ж номер то не снял?! Боже… — выдыхаю, выключая бесящий кран: — Не могу поверить, что ты до такого опустился, Марат! — восклицаю, разочарованно усмехаясь.
— Опустился…— повторяет он: — Дари…
Посылаю в него озлобленный взгляд.
— Ну хотя бы уже что-то. — вздергивает бровь и кривит рот.
— Да пошел ты, Марат! Собирай свои вещи, и вали на все четыре! — указываю рукой в сторону коридора.
Но он не двигается с места.
Напротив, приближается, прожигая тяжелым изучающим взглядом.
— Думаешь, я разлюбил тебя? — как-то тихо и зловеще звучит.
— Ты в своем уме?! Любимым не изменяют.
— В том то, Дарина, и дело. Когда чувствуют эту любовь.
— Да что ты заладил?! Как попугай! Я с тобой была, слышишь! С тобой, чертов ты… — прикрываю глаза, понимая, что выхожу из себя: — Всегда с тобой была и, ты знаешь…
— Мам, — Арина подбегает ко мне, утопая в объятиях: — Он навсегда ушел?
— Ариш, — целую в макушку, волосы дочери вкусно пахнут клубничным шампунем, успокаиваюсь, прижимая ее плотнее к себе: — У твоего папы тяжелой период. Он говорит не всегда правильные вещи, но не бери на свой счет, хорошо?
— Он теперь обидится на меня…, — она начинает плакать: — Я его прогнала. Он подумает, что я его больше не люблю. А я очень люблю, мамочка!
Ее завывания рвут душу, руки немеют, а кончики пальцев покалывает.
Обычно за ребенка ты готов порвать весь мир, уничтожить каждого, кто косо посмотрел на твое чадо, но что делать когда вредит родной человек. Тем более, когда он для нее центр ее маленькой вселенной.
Перевожу дыхание, собираясь с мыслями. А я ведь тоже хочу закричать, топнуть ногой, заплакать. Только не могу, ведь нас двое, и взрослая здесь я.
Я знаю, что есть модели в семье, когда мать или отец сдают позиции, а ребенок перенимает на себя модель поведения взрослого человека и начинает нести ответственность. Я все свое детство и подростковый период видела детей, которые только выглядели на свой возраст.
А по факту они были взрослыми людьми в маленьком тельце. С большим грузом ответственности за себя, с большой болью и разочарованием в мире.
Поверьте…
Когда от вас отказывается человек, который по идее должен тебя любить всю свою жизнь, это невозможно пережить. Боль то утихает со временем. Но не проходит.
И я не имею право отбирать у своей дочери детство. Свое я уже вернуть не смогу, поэтому я должна быть сильной ради нее.
Да! Именно должна.
Такое ненавистное всеми пресловутое слово, от которого хочется стиснуть зубы и сжать руки в кулаки.
Быть должным это лишать себя свободы. Но я не одна. Я не могу предать своего ребенка, как когда-то меня предала моя мать, оставив на пороге взрослой жизни еще крошечной малюткой.
— Ты же помнишь, я уже говорила тебе, Ариш… — приподнимаю обеими руками лицо дочери, в глазах грусть и тревога.
Она винит себя, это происходит неосознанно.
— Папа тебя не бросит. Он может уйти от меня, он может забыть про меня, но ты… Ты его звездочка. И он вернется к тебе всегда. Он очень хотел дочь, Ариш. Когда я только тобой забеременела, он пришел и сразу сказал, что ждет дочку Арину. И точка.
— Тогда как он может делать больно тебе зная, как ты важна для меня? — такой взрослый вопрос от маленького человека сбивает с толку: — Разве ему не важно то, что важно для меня?
— Ангелок, папа запутался. У него есть претензии ко мне, и мы с ним решим этот вопрос. Но к тебе нет никаких вопросов. Ты была, есть и будешь лучшим в наших с ним жизнях. Неважно вместе мы или порознь.
Я уже говорила ей эти слова ранее. Но маленькое сердечко переживает, поэтому если нужно повторять несколько раз, я буду это делать. И я поселю в ее голову мысль о том, что нет никакой вины на ней. И никогда не было.
Конечно, я считаю, что Марат не просто запутался. Он выжил из ума. Но разбираться с его головой я не собираюсь. Я не спасательный жилет, который должен вытянуть его, тонущего в этом дерьме.
И тут можно воскликнуть: “А как же так? Разве мы не должны помогать своим близким?”
Я готова была бы ему помочь, приди он ко мне и честно сказав все претензии. Но он решил устроить спектакль, который произвел на меня обратный эффект.
Я не почувствовала за собой вину, как он хотел. Зато стала презирать его.
Стараюсь уделить дочери по максимуму времени, мы играем с ней в приставку, одевая каких-то кукол в разные наряды.
Потом она просит пройти с ней пару уровней в новую игру про Гарри Поттера, которую отец подарил ей на окончание четверти.
Я не запрещаю ей сегодня долго сидеть за играми, потому что ей нужно отвлечься. И мы даже заказываем две жирные пиццы, объедаясь ими на отвал.
Ближе к полуночи она все же засыпает на диване, я ее бужу, аккуратно, чтобы она перебралась к себе на кровать.
Марат бы ее сейчас поднял на руки и уложил бы спать. Но я не мужчина, поэтому будить все же приходится.
Она в полудреме идет с закрытыми глазами, тут же падает на свою подушку и засыпает.
Я возвращаюсь на кухню, убираю пустые коробки из-под пиццы, наливаю себе бокал белого, устраиваюсь за столом и, наконец, даю себе время побыть в тишине.
На телефон падает смс с неизвестного номера, свайпаю уведомление, чтобы открыть сообщение.
“Добрый поздний вечер, Дарина! Это Ярослав. Леся рассказала про вашу историю, и я не смог дотерпеть до утра. Знаю, что непрофессионально писать ночью и каюсь, но я готов с вами встретиться и обсудить детали”
Я улыбаюсь впервые за долгое время. Его сообщение меня рассмешило.
Делаю глоток, чувствуя кислинку, и печатаю ответ.
“Не корите себя, Ярослав. Вы очень вовремя, я как никогда хочу скорее разорвать любые отношения с мужем. На неделе отпишусь вам по поводу точного времени”.
На носу важное мероприятие, я понимаю, что я обязана туда прийти с Маратом.
Наш бизнес завязан на тесном общении с людьми. И его и мои связи с людьми очень важны. Позволить просто прийти одной, сказав, что я развожусь с мужем…
Нет, это не поймут.
А еще я понимаю, что Марат действительно не даст так просто развод. В любом случае, у нас будет суд, но как же не хочется всех этих разбирательств, ведь это скажется на ребенке.
Я уверена, что муж спокойно не уйдет. И он сам об этом открыто заявляет.
Любит он… Идиота кусок.
Так любить нельзя, это болезнь.
А как правило, болезнь можно вылечить.
Вот пусть и лечится в объятиях своих…
Бессонная ночь дает о себе знать, а я так и не представляю, что делать.
Вчера пока крутила все наши моменты, как он ухаживал, как вместе сходили с ума, прогуливая учебу. Как признавался в любви, будто это само собой разумеющееся.
Даже сейчас видя эти картинки из прошлого, удивляюсь и как можно было быть таким уверенным.
Но в этом весь он. Порой может быть циничным в силу бизнеса и определенного круга общения, а порой настолько нежный, что даже в душе щемит.
И теперь я теряюсь в догадках, как реализовать свою мечту, учитывая то, насколько наше общение сейчас напряженно. Да и более того, я даже стоять рядом с ним не хочу.
А на вечере он будет со мной…
Конечно, может быть, у него найдутся дела поважнее…например осчастливить свою девицу фейерверком чувств.
Правда, в обязательности Исакову никто не ровня.
Этот человек, если сказал, значит сделает. Это же можно и отнести к нашему разводу.
Протираю лицо, в сотый раз снимая блокировку с телефона.
Через несколько часов нужно быть уже готовой, а я не могу собраться с духом, сидя перед зеркалом туалетного стола. Набираю до боли знакомый номер, слушая гудки, и прокашливаясь.
— Привет… — тяжелые интонации Марата тут же навевают желание спрятать всю тоску.
— Сегодня мой показ, я бы не хотела, но придется идти вмес…
— Я помню как это важно для тебя, Дарин. Заеду в семь.
Перебивает с тяжелым выдохом. Честно говоря, не ожидала, что он не будет манипулировать или снова срываться. Ведь наверняка считает, что я настраиваю Арину против него.
Была бы и рада появиться на вечере одна, но это окружение похуже коршунов, и все знают, кем является мой муж.
— Мы встретимся там. — со стеклянным взглядом смотрю в свое отражение, но не вижу его: — Сообщи, как будешь на месте. — Ты дождешься меня, если не хочешь, чтобы вместо твоих платьев обсуждали нашу личную жизнь.
Бросает он напоследок, наверняка стиснув зубы. Хочу ответить, но по тишине в трубке, понимаю, что он сбросил звонок.
Прикрываю глаза, делая глубокий вдох. Нужно пережить лишь несколько часов, разве это для тебя сложно? Говорю сама себе, и потихоньку наношу крем для лица.
— Дарина Витальевна… — когда я уже накладываю тон, слышу стук в дверь.
— Да, входи. — отвечаю няне, которая сегодня останется дома на всякий случай.
Ульяна, молодая девушка, которая однажды хотела поработать у меня в ателье. Однако, несмотря на симпатию, без должного опыта я ее брать отказалась. Но многочисленная работа с детьми в прошлом, подкинула мысль, почему бы не предложить работу в этом направлении.
Так она стала няней Арины. Сейчас, безусловно, уже реже, но когда мы с Маратом заняты, а у Ари занятия в спортивной школе, и еще репетитор по-А
английскому, то Уля, как никогда кстати.
— Я думаю, может мы съездим куда-нибудь с Ариной, пока вы заняты? — спрашивает, а я уже знаю чего хочет моя дочь.
Если бы в нашем городе было двадцать парков аттракционов, то Арина бы составляла расписание в какой ей пойти сегодня.
— Да, конечно. Я переведу тебе деньги. — отвечаю с легкой улыбкой.
Ульяна в ответ тоже дарит улыбку, и я слышу тихий восторженный шепот за дверью. Это меня смешит, а наша работница выходя за дверь, обращает внимание на наряд, что лежит на кровати.
— Очень красиво… — шепчет.
— Спасибо. — мне и самой не наглядеться на эту изумрудную красоту.
Идея моя, кроме шитья.
Глубокий вырез на груди, фатиновые рукава фонариками на три четверти, плотная ткань, до талии. А ниже юбка до середины икры с парой слоев фатина сверху.
Смотрится невероятно.
Уже предвкушаю, как буду с волнением переживать за каждую модель, совершенно забыв, что и этот наряд достоин внимания.
Девчонки уходят, а я, наконец, принимаюсь за макияж. Уходит не меньше часа, чтобы уложить локоны и сделать неброский раскрас на лице.
Как правило, дизайнеры ходят к визажистам, но я все-таки не совсем стандартна для подобной ниши.
Смотрю на часы время семь. И уже начинаю злиться, почему Марат не заходит.
В ту же секунду бьет догадка, он наверняка подъехал и сидит в машине, ожидая, когда я вновь накинусь с обвинениями, а он как бы ничего и не делал.
Усмехаюсь с горьким осадком, сопоставляя эти мысли к недавним событиям.
Впрочем, недолго мне осталось быть Исаковой. Леся была права, Ярослав крайне компетентный адвокат, к тому же о внешности подруга тоже не соврала.
Правда, совсем далек от того, что даже в теории могло заинтересовать. Наша встреча проходила в сугубо деловой обстановке, несмотря на ланч в ресторане.
После того как я обрисовала всю ситуацию, мужчина очень уверенно заявил, что даже если та сторона будет отказываться, то максимум пара месяцев и я буду свободна.
Уж не стала вдаваться в подробности, выдвинула свои требования, согласилась с суммой оплаты за его работу и теперь мне остается ждать только вызова в суд.
— Ариша, я уехала. — кричу уже оказавшись в коридоре у входной двери.
— Вау! — дочь обводит взглядом платье, а я кружусь перед ней: — Ма, очень круто!
Не скрывает восторга и подходит оставить поцелуй на щеке.
— Долго не шалите на аттракционах, я буду где-то к полуночи, надеюсь.
Она кивает, все еще не спуская глаз с платья.
Тему Марата мы больше не поднимали, полагаю, потому что ей сложно. Не давлю, когда будет готова, тогда мы вновь проанализируем все чувства и эмоции.
Выхожу на улицу, накинув пальто на плечи и высматриваю нужный мерседес. Но утруждаться даже не стоит, потому что он тут же тормозит около меня.
Марат выходит и открывает дверь, когда я уже касаюсь ее ручки.
— Здороваться не будем? — вздергивает он бровь.
То, как он себя ведет, заставляет вспыхивать быстрее спички.
Наглый лжец и предатель!
— Уже здоровались. — бросаю, садясь в салон.
Он закрывает дверь и я вижу через окно, как он прикрывает глаза и выдыхает.
Я ощущаю себя загнанной в угол, желание одно — бросится на него, разодрать кожу на его лице, не оставить даже намека на жалкую ухмылку, но держусь.
Стискиваю тонкими пальцами бокал, пытаюсь успокоить дыхание, ловя точку на противоположной стене, но если честно, получается хреново.
Не замечаю, как стеклянная ножка бокала хрустит под моими пальцами, тут же ломаясь пополам и оставляя рану на моей руке. Такая боль меня не пугает, она ничто по сравнению с душевной. А вот от душевной внутри все рвется на части, словно канат натянули и он порвался прямо по середине, оставив неаккуратные концы веревки.
Это конец всему. Нас больше нет. Я не надеялась на большее, не собиралась его прощать, но он отец нашей дочери, и мне горько осознавать, что ее отец самый настоящий подлец.
Ничто не бывает больнее, чем разочарование. Для многих предательство — самая страшная боль, но меня в жизни часто предавали. У меня иммунитет на эту дрянь.
А вот разочаровываться в людях еще та мука, особенно, когда ты с этим человеком шел рука об руку двадцать лет.
С ним был первый поцелуй, первая прогулка, первый интим, первое “люблю”. Получается, что вот так просто можно перечеркнуть все это одним действием.
Марат переводит взгляд с моих глаз на руку, тут же меняясь в лице. Достает из нагрудного кармана сложенный белый платок, встает напротив меня и прикладывает его к израненной руке.
Жаль нет такого платка, чтобы приложить к моему сердцу.
Хочу выдернуть, потому что его касания пробивают током, но привлекать внимание нельзя.
Важный день.
Мы стоим непростительно близко друг к другу, я чувствую его дыхание и тот самый парфюм, которым он пользуется и который я так люблю.
— И тебе опять нечего сказать, Дарина? — он первый нарушает тишину, но не выпускает меня из плена своих глаз.
— Я ненавижу тебя. Этого достаточно?
Он качает головой, усмехаясь. Запрокидывая голову назад, стонет едва слышно.
— Непробиваемая, да? — цокает: — Хочешь сказать, что ничего сейчас не чувствуешь?
Чувствую.
Ощущение как перелом костей во всех местах сразу, если бы была кнопка телепорта, я бы всенепременно ей воспользовалась. Но увы, мы живем не в сказках.
Но он забыл, что помимо гордости во мне есть непоколебимая упертость, благодаря которой я и добилась многого в своей жизни. И эта упертость не даст мне сдвинуться со своего места. Он хочет моих эмоций, но увы, он их не получит.
— Чувствую, как низко ты пал. Смотри, — киваю на пол, он тут же опускает взгляд вниз: — Что это, Марат?
Он рыщет взглядом по полу в поисках чего-то. Недоуменно вскидывает на меня взгляд, хмуря черные брови.
— Это твое мужское достоинство, — выплевываю прямо в лицо, и я вижу, как его накрывает бешенство.
Решится ли он устроить перфоманс прямо здесь? Вряд ли. Тут не только важные для меня люди, но и его партнеры, спонсоры.
Ему это совсем не на руку.
— Ты переходишь границы, Дари. — его утробный рык сотрясает воздух.
— Я учусь у тебя, родной.— ехидство ядом выплескивается из меня, обрызгивая все вокруг.
— Исаковы, — знакомый голос Берестова Леонида раздается за моей спиной, натягиваю на лицо максимально фальшивую улыбку, аккуратно высвобождаю руку из захвата Марата, разворачиваясь в полоборота к мужчине: — Дарина, вы, как всегда великолепны, — он почтенно склоняет голову, тут же протягивая руку Марату: — Приветствую.
— Дарина, мы ждем ваш показ, — его милая жена тут же вступает со мной в светский смол-толк.
Мы перекидываемся парой фраз о сплетнях светской тусовки, которые мне совершенно до фени. Но если хочешь вариться в этих кругах, то нужно играть по их правилам.
Я никогда не участвую активно в диалогах на подобные темы, обычно просто вежливо улыбаюсь и киваю, проявляя ложный интерес. Этот блеф считывают за правду и он прекрасно работает.
Мужчины также бурно обсуждают свои дела по бизнесу, пока я не замечаю, как та… мадам, раскачивая бедрами, двигается в нашу сторону.
Мужчины в зале смотрят ей вслед, я совру, если скажу, что она некрасива или выглядит вульгарно.
Нет, она знает, кто она и где она.
— Ой, Кариночка! — жена Берестова Людмила ловит девушку за руку, тянет ее в наш мини круг.
Я замечаю сверкающий взгляд Марата, он смотрит не на нее, а на меня. В то время как эта девица уже глазами раздела моего мужа и сделала с ним все интимные штучки, на которые она только горазда.
— А вы не знакомы? — Людмила звонко смеется: — Это моя племянница. Дочка сестры. Хотя Марат должен ее знать, они виделись у нас как-то на даче. Помнишь, Дарина, ты не смогла тогда приехать, у вас дочка заболела.
— Помню, — как же предательски хрипит мой голос: — Конечно, помню.
Значит, у вас все было прямо там на даче? Или вы только начали свой путь грехопадения там?
— Я прошу прощения, мне нужно в уборную, — я не смотрю ни на кого, сбегая из шумного зала и прячась в туалетной комнате, где все-таки даю волю эмоциям, роняя слезы на изумрудное шикарное платье.
Те самые эмоции, которые так сильно хотел видеть Марат.
Ручку двери тут же настойчиво начинают дергать, я наспех промокаю лицо салфеткой, поправляю макияж.
Открываю, боясь увидеть его. Но нет, по ту сторону моя помощница Кристина.
— Приехал итальянец, Лучано Берто, он готов с вами поговорить о вашей коллекции. — Крис расплывается в счастливой улыбке, а я тут же радостно вскрикиваю.
Я мечтала поработать с Луччи как только открыла свое ателье.
— Бежим! — хватаю ее за руку, быстро направляясь в зал.
Боже! Сам Берто!
— Лучано! — подхожу к мужчине, что стоит в окружении то ли своей команды, то ли партнеров.
Он резко разворачивается и я вижу как медленно ползет его взгляд снизу вверх.
— Дарина Исакова. — протягиваю руку, пытаясь усмирить волнение в груди.
Лучано Берто, несмотря на возраст, статный мужчина с гордой осанкой. Совершенно не выглядит заносчивым, а седина, что уже взялась у висков, добавляет ему некого шарма.
— Bellissimo! — шепчет он, тут же аккуратно подхватывает пальцы и поднимает чуть выше руку.
Не понимаю действий, но он разглядывает платье, и я даже позволяю себе немного покружиться.
Оставляет едва ощутимое касание губами на костяшках пальцев.
— Давно хотел познакомиться с Вами. — озвучивает он, переходя на английский.
В этот момент я благодарю высшие силы за то, что в свое время не забросила это дело.
Мы начинаем беседу, где он тут же осыпает комплиментами как мою работу, так и меня. Это заставляет немного смущаться.
Я все таки не готова смешивать работу и симпатию. Даже ее.
В первую очередь, я хочу чтобы во мне видели не только симпатичную блондинку, а женщину, которая способна управлять командой. Которая является лидером и берет новые высоты.
Мужчина подхватывает меня под руку, страстно рассказывая о тканях, о том, каким он видит будущее в индустрии моды.
Это действительно увлекает, и вроде бы не высокая мода, я только двигаюсь к тому, чтобы выйти на этот уровень.
Но если Лучано будет доволен, то это два шага вперед.
Это мой прорыв.
И я не могу упустить шанс.
Увлекаюсь его восторгом и страстью с которой он рисует дизайны прямо в воздухе. А сама понимаю, что несколько платьев из коллекции аккурат должны прийтись ему по вкусу.
Мы обходим помещение, а когда двигаемся к тому столу, где я оставила компанию Берестовых и Исакова, каменею внутри.
Мужчина держит под руку, и тут же рассказывает о своем неудачном опыте работы с российским дизайнером. Это вызывает смех и восхищение человеком, который вытянул проваленный показ. Я пытаюсь дать понять, что со мной такой ситуации не будет. Он в этот момент резко останавливается.
— Вы обязаны провести со мной ланч. Завтра. — безапелляционно заявляет с улыбкой на лице.
Теряюсь немного от напора.
— Деловой? — с убеждением смотрю на него, а он щурит глаза и снова громко усмехается.
— O, unica donna!
— Дарина. — чувствую как сзади меня вырастает фигура человека, с которым у меня пока еще одна фамилия.
Итальянец тут же косит взгляд на Марата.
Я же нервно улыбаюсь, надеюсь, будущему партнеру.
— Что тебе надо?! Я работаю. — цежу сквозь зубы с этой ужасной улыбкой.
— Я вижу как ты работаешь. — выдает в ответ: — Исаков Марат. — протягивает руку итальянцу.
Лучано пожимает в ответ с подозрением глядя на этого подлеца.
— Не мешай мне. — делаю шаг ближе у итальянцу: — Развлекайся. — последнее прямо сочится сарказмом.
Чувствую, как он тяжело дышит, и посылает в меня то ли свирепый, то ли подозрительный взгляд.
— Лучано. Идемте, скоро начнется шоу. — указываю к закрытым дверям.
Там, в спокойной обстановке, я могу обсудить все детали и предпочтения по совместной работе.
Ведущий появляется в тот же момент, озвучивая, что гостям необходимо заканчивать с напитками, и пора наслаждаться живой музыкой, которая уже звучит для них.
Итальянец подхватывает мой порыв и совсем не интересуется тем, что это за самоуверенный индюк только что был здесь.
В тот момент когда подходим к дверям, где находится подиум для дефиле, пропуская вперед мужчину, я бросаю взгляд на помещение.
Сама не знаю зачем.
Но быстро нахожу этот ответ, потому как замечаю, что малолетняя брюнетка, личность которой уже известна, тянет моего еще мужа за руку.
А он идет за ней.
Впрочем, самое ошеломляющее, что они скрываются в служебном помещении для персонала.
Просто невозможно.
Прямо здесь.
Так и цепенею, вычурно делая вид, что ничего не происходит, а в груди будто чувствую буллинг из детства.
Унижение, демонстративное пренебрежение, одиночество и страх, что я это не переживу.
— Вы были на высоте, Дарина! — моя помощница Крис подходит ко мне, лучезарно улыбается. Хорошая девочка, старательная очень, отзывчивая, а самое главное не приставучая.
И я видела ее эскизы, они отличные. Она сомневается в себе, но я вижу талант, уверена у нее большое будущее.
— Я думаю мы можем перейти на ты, — улыбаюсь ей в ответ. Давно хотела это сделать.
— Ой, здорово… Дарина, вы, — она прикладывает руку ко лбу, волнуется сильно, — У тебя, то есть, тут телефон звонил несколько раз, но я не стала отвлекать во время показа. Тем более вы так активно беседовали с Лучано. Ты, то есть.
Смеюсь, аккуратно глажу ее по плечу. Эта девочка мне не просто так близка, я взяла ее на работу по просьбе директора детского дома, где выросла. Девочка похожа на меня, только есть небольшое но. Она более открытая и живая для своих двадцати лет, я в ее возрасте была воинственна и воспринимала мир как вражеское поле, где нужно сражаться.
Помню все обострилось, когда родилась Ариша. Теперь мне нужно было защищаться не только самой, но и защищать своего ребенка. Проблема была в том, что никакой угрозы не было. Так просто играл со мной мой мозг, я в каждом человеке видела подлость, не доверяла.
Были моменты, когда я переживала сильные потрясения, связанные с чем-то личным, но не делилась ни с кем. Даже с Маратом. Ему всегда приходилось вытаскивать из меня информацией клещами. Бесился жутко, но понимал.
И если честно… Иногда я плакала, заперевшись в ванной комнате. Плакала из-за того, что такая сложная, такая непробиваемая. Мы с Маратом обсудили мои проблемы, когда Арише было пять и какая-то женщина начала делать замечание моему ребенку на детской площадке, я почувствовала сильную агрессию. Мне захотелось ее ударить.
И я еле себя сдержала. Поделилась с мужем, расплакалась впервые при ком-то, упала на его грудь. Я помню, что Марат растерялся, не ожидал. Он увидел мои слезы, я прятала их очень глубоко.
Мы решили, что мне нужен психолог. Но он не помог. Вернее после пятого сеанса, когда женщина в очках решила капнуть куда-то слишком глубоко, я сбежала и больше в ее кабинете не появлялась.
Марат тогда снова принял мое решение, хотя был недоволен.
Видимо он устал… Не оправдываю его, он виноват. Виноват в том, что предал меня также, как когда-то предали меня мои родители.
Почему нельзя было честно прийти и сказать, что все! Не может больше. Не хочет. Хочет огня, хочет безбашенности. Хочет того, что я ему априори дать не смогу.
Смотрю на телефон, пропущенные от Марата. Я не видела его на показе, скрывать не буду, меня это задело. Задело даже больше, чем то, что он ушел с этой мадам в подсобку.
Я видела, как они вышли оттуда через пять минут, уверена, что ничего не было. Ирония в том, что я знаю сколько времени ему требуется для разрядки, и он точно не спринтер. За пять минут бы не смог.
Возможно… Они целовались. Черт. Я мазохистка, раз думаю об этом.
— Дарина, я бы хотел, чтобы вы поужинали со мной, — Лучано отвлекает меня от мыслей, я прячу телефон в сумочке, не решаясь набрать мужа, — Например, завтра.
Внутри я пищу от восторга. Так хочу показать ему свою новую коллекцию, которая пока представлена только на бумаге. Она сыровата, но мне как раз для этого и нужен глаз мастера.
— Да, Лучано. Конечно, — отвечаю ему, искренне улыбаясь.
Он дает мне несколько комментариев по поводу показа, как хорошие, так и конструктивную критику. И я безумно ему благодарна, потому что он как раз дает мне тот самый толчок для развития. Я начинаю понимать, куда двигаться дальше.
Прощаемся с ним, потому что светские львицы утягивают бедного итальянца в круг для селфи. Смеюсь тихонько над его страдальческим выражением лица, уверена, у него может быть вполне жаркая ночь в Москве.
А я вот хочу скрыться скорее в стенах дома. Слишком много различных эмоций для одного вечера. Тяжело, счастье перемешалось с болью, и я не могу до конца насладиться показом.
Все равно думаю о том, где он сейчас. С ней? Поехал на нашу старую квартиру?
Хватит, Дарина. Просто хватит.
Сжимаю руки, в гардеробе забираю верхнюю одежду и иду на выход. Хорошо, что в холле почти нет людей, все остались на фотосессию. А я это дело не люблю.
На крыльце вызываю такси, время ожидания десять минут из-за высокого спроса. Сейчас бы покурить, чтобы справиться со стрессом, но я бросила как только узнала, что беременна моей девочкой. И дала себе слово, что больше никогда не закурю.
А слово я обычно держу. Принципы… Штука серьезная.
— Почему ты трубку не берешь? — голос мужа появляется внезапно.
Марат подходит со спины, складывает руки в карманы брюк. Встает рядом и смотрит вдаль, также как и я.
— А ты почему не с ней? — вопросы срывается быстрее, чем я думаю. Прикусываю язык.
— Потому что я рядом с женщиной, которую люблю. Показ был великолепный.
Я чувствую, что влага собирается в уголках глаз. Он все-таки смотрел его.
— Так любишь, что унизил в очередной раз.
— Дари, — он тяжело вздыхает: — У тебя тоже любовь ко мне своеобразная. Холодная, отстраненная. Мы в целом с тобой нестандартная семья.
Я молчу. Сил нет уже ни на что.
— Отпусти меня, — прошу его.
Так спокойно, по-человечески. Вызываю его на разговор двух взрослых людей.
— Не хочу.
— Это эгоистично.
— А какой смысл отпускать, если любишь?
— Такой же смысл, как и изменять, когда любишь, — смотрю ему в глаза, найдя в себе силы повернуться в его сторону.
Он что-то хочет сказать, но мой телефон издает звук. Я думаю, что это уведомление о прибытии такси, достаю спешно. Но нет.
Это смс от Ярослава.
«Добрый вечер! Я договорился, Дарина. Вас могут развести раньше, чем через месяц. Это решаемый вопрос.»
Хмыкаю. Ну вот и все.
Поднимаю телефон, демонстрирую сообщение Марату.
— Ну вот и все, Марат. И жили они долго и счастливо не будет, — он читает смс, и я вижу, что его начинает накрывать.
После ланча с Лучано еду забрать Арину с тренировки.
Ночь выдалась откровенно скверная, потому что позволила себе расклеиться.
Не помню, когда в последний раз так отчаянно рыдала, кусая кулак, чтобы хоть как-то переключить свои эмоции.
Но наверное, этот выход был необходим. Осознавать холодным разумом, что это конец - просто. Куда сложнее испытывать эмоциональную потерю.
Марат был тем, кто дарил мне защиту. Такую необходимую брошенной язвительной девочке. И да, пусть я уже большая девочка, это не отменяет того факта, что без него стало пусто.
Он прав был вчера про своеобразность нашей жизни. И в этом даже есть особенность.
Он привилегированный человек общества и его жена, девчонка со двора. Никто ведь не верил в эту любовь.
Но мы же любили. Боже... Это была чистая, страстная и невероятно крепкая история любви.
Он вытаскивал из меня то, о чем я даже не подозревала, я же как могла, старалась дать ему все, и даже больше.
Тем не менее.
В какой-то момент прочная нить между нами начала растягиваться. Я закрылась, он перестал с этим бороться.
Мы оба пустили на самотек эти отношения. А затем он…феерично разрезал ту нить.
Трижды. Чтобы наверняка.
В отеле.
В квартире.
На показе.
Я уже даже не знаю, что испытываю. Не смогу разделить ненависть от горечи, презрение от брезгливости, тоску от боли. Все оно клубится внутри, и даже после вчерашнего не стало лучше.
Останавливаюсь у спортивного центра в ожидании дочери. Смотрю в зеркало, пытаясь поправить макияж, который сегодня наложен чуть ли не тремя слоями.
— Мам, — запрыгивает Арина в машину.
Посылаю в нее улыбку, чувствуя головокружение. Вчерашний выход эмоций наверняка дает в психосоматику. Организм сдается от напора такого количества чувств.
— Как тренировка? — беру бутылку воды, делая пару глотков.
— Сегодня классно было, — оживляет салон автомобиля дочь: — Скоро сборы, мам… Я смогу поехать?
Ох, как не вовремя.
Доработка коллекции, работа с Лучано, подвешенное состояние пока я получу свидетельство о расторжении брака...
— Нужно будет обдумать, звездочка. — пытаюсь объяснить: — Сейчас будет много встреч…
— И развод с папой, да? — склоняет голову к подголовнику переднего сидения.
Глубоко вздыхаю и поджимаю губы.
— Да, Ариша. Мы решили…Точнее нет. — прикрываю глаза поворачиваясь на нее: — Я решила развестись с твоим отцом. Скоро выяснится дата первого заседания. И я никаким образом не буду склонять тебя к чему-либо. Более того, я хочу, чтобы ты постаралась сохранить такие же теплые отношения с Маратом. — говорю медленно и уверенно.
— Я…
— Доченька, — тянусь рукой к ее щеке: — У меня не было ни отца, ни матери. И я бы очень не хотела, чтобы ты лишилась одного из родителей, несмотря на ситуацию. Папа для девочки крайне важный человек, пусть не все придают ему такое значение. Поверь. Твои отношения с отцом в будущем повлияют на многие аспекты твоей жизни.
Она с интересом и серьезностью слушает меня, а потом медленно кивает.
— Отвезёшь тогда меня к нему, мам? — спрашивает и я вижу как ее глаза наливаются слезами: — Я его выгнала тогда, наверно он…расстроился.
Сама стараюсь сдержать слезы. Потому что действительно, в отношении дочери, уверена, Марату сложно. Даже если он не демонстрирует.
— Позвонишь? — спрашиваю, признаться, ради того, чтобы не делать это самой.
Ариша кивает и достает из рюкзака свой телефон, а потом нервно сжимая край куртки, ждёт ответа после гудков.
— Пап, привет… Я… У меня все хорошо.
И все таки моя девочка не выдерживает и плачет.
— Пап, а можно к тебе приехать? Мама меня отвезет, она разрешила.
Как же тяжело. Пытаюсь держать лицо, сидя с напряженной осанкой.
— Нет, не плачу. — бубнит она в телефон и шмыгает носом: — Я тоже, прости меня, пожалуйста.
Часто моргаю, думала, что вчера выплакала все, но нет.
— Да, хорошо. Тогда мама сейчас меня привезет в офис.
— Да, едем.
Смахивает слезы и смотрит с улыбкой.
— Он не злится. — улыбаюсь ей в ответ.
— Он не может на тебя злиться, ты же его звездочка.
Завожу машину, понимая, что нам в центр. Разворачиваюсь и вбиваю в навигаторе адрес офиса Исакова. Хочу верить, что мне не придется подниматься и играть роль жены для его сотрудников.
Когда мы уже паркуемся перед главным входом, пространство разрывает звонок моего телефона.
— Да, Ярослав, — показываю Арине отстегиваться: — Добрый вечер.
— Здравствуйте, не отвлекаю? Я по поводу заседания. — спешно вылезаю из машины.
— Есть дата? — голос даже взлетает на октаву.
— Я выбил окно для Вас. В час дня, пятнадцатого. — говорит он с ощутимой улыбкой, а я застываю, с открытой дверью автомобиля со стороны дочери.
— Это же послезавтра…
— Именно. — с победой заявляет собеседник.
Вот это Леся. И нашла ведь энтузиаста своего дела.
Беру под руку дочь, двигаясь ко входу в бизнес-центр. Однако, я замечаю в крутящейся входной группе ее отца.
— Спасибо, Ярослав. Я буду.
Отключаю звонок, не сводя глаз с мужчины. Арина тут же срывается и бежит к нему, а он ловит ее на руки.
— Спасибо. — шепчет, прижимая к себе дочь.
Киваю, стараясь не дать слабину.
— Заседание…
— Я осведомлен, Дарина. — пресекает попытку: — Скажу лишь то, что должен был озвучить давно.
Вопросительно вздергиваю брови.
— В твоих глазах я дно, окей. — усмехается: — Однако, и ты смотришь не туда. Провалы с моей стороны были, но не настолько фатальные, чтобы допустить самую главную ошибку.
Он смотрит прямо и будто даже устало. Чувствую вновь подкатывающую слабость.
— С тренировки Арину я заберу, утром в школу ей к восьми пятнадцати. — и уже шепотом добавляю: — Увидимся послезавтра, Марат.
Он ничего не отвечает, а я спешно прячусь в машине. Устраиваю себе личную пытку и наблюдаю за ними в зеркало заднего вида. А Марат, как когда-то не теряет меня из своего поля зрения, разговаривает с дочерью и не уводит своего тяжелого взгляда.
— Привет, — он отвлекает меня от важной встречи. Звонит уже в пятый раз за последние десять минут, я скидываю постоянно, но не выдерживаю.
Настойчивый. Не умеет принимать отказы.
Понимаю, что тревога окутывает, когда его голос звучит встревоженно и немного испуганно. Марат собранный человек, но сейчас его эмоции явно не под контролем.
И меня это пугает. Сейчас вопрос не о нас, дело серьезное.
— Я в травме с Ариной.
Звучит как приговор. Да, я чертова тревожная мать, для которой здоровье ребенка — это сверхзабота. И пускай я стараюсь давать ей свободу, все равно украдкой наблюдаю за своей девочкой. Потому что я знаю, каким жестоким бывает мир, и как бывает больно.
Просто хочу, чтобы она по минимум столкнулась с тем, с чем столкнулась в ее возрасте я.
— Что случилось? — на эмоциях откидываю карандаш в сторону, которым еще секунду назад рисовала очертания нового платья для показа Лучано.
Сейчас уже ничто не важно кроме ребенка.
— Кажется, перелом. Но мы пока на рентгене.
— Как это могло произойти? — я психую, злюсь на него. В глубине души понимаю, что его вины в этом нет. Но виню все равно, потому что это случилось именно тогда, когда она осталась с ним, под его ответственность.
Черт возьми, он лажает на постоянной основе.
— У нашей дочери были проблемы с общением. Дари, обсудим при встрече, приезжай. Я тебе скину геоточку.
Бросаю трубку, злюсь так сильно, что хочу приехать и ударить его.
Глупо? Понимаю.
Но хочу хоть как-то выпустить эмоции наружу.
До здания травмпункта долетаю со скоростью света. Забегаю внутрь, пугая персонал клиники своими бешеными глазами. Девушка администратор тут же показывает, куда мне идти, не смея вставить лишнее слово.
Стучу каблуками по кафелю, отбивая четкий ритм. За поворотом вижу Марата, не осознавая, что творю, налетаю на него, с яростью вцепляясь в его руку.
— Какого черта?
Он пытается меня успокоить, прижимает к себе, гладит сильными горячими ладонями вдоль позвоночника, чем еще больше раздражает. Знаю, что раньше бы это сработало, но не сейчас. Сейчас я готова винить его во всех бедах.
— Карина Истомина толкнула ее. Арина приземлилась мимо тренировочного мата. Тренерский состав уже разбирается в инциденте, — чеканит как робот.
Истомина. Внучка владельца спортивного комплекса. Бездарность. Девочка, которая не имеет таланта, как моя дочь. Наша дочь.
И тоже Карина… Может у нас проблемы с именем Карина? Почему эти девки лезут в нашу семью, словно там медом намазано.
— Где Ари?
— Ей накладывают гипс.
Прикрываю глаза, понимая, что моей крошке сейчас очень больно. И дело не в физической боли. Она безумно хотела участвовать в областных соревнованиях. Увы. Не судьба.
— Перелом?
— Оскольчатый.
Это безумие.
Я хочу еще задать тысячу вопросов, но вижу любимое заплаканное лицо, к щекам которого прилипли белокурые пряди.
Ее вывозят прямо на каталке, она выглядит так потеряно, что я узнаю в ее милом родном личике себя ту маленькую, которую когда-то толкнули во дворе пацаны. Я упала и сломала руку, перелом был открытый. Пролежала в больнице несколько недель. Никто не приходил… Потому что никого у меня не было.
А у моей девочки есть. Есть я. Есть отец.
— Мама, — она держится из последних сил, но когда я делаю шаг в ее сторону, разрывается в надрывных рыданиях, — Мамочка.
Падаю на колени, прижимая к себе. Глажу по спине, целуя макушку. Хочу сделать все, что угодно. Лишь бы забрать всю боль ребенка.
Утешая собственного ребенка, открыто заявляю сама себе, что утешаю и себя тоже. Взрослую и того внутреннего ребенка, что до сих пор живет внутри меня, неся всю боль и обиды сквозь года.
— Ангелок, все будет хорошо. Ты еще будешь блистать на соревнованиях.
— Не буду, — она проявляет свой характер, выкрикивает сквозь зубы, — Будет эта тупая Истомина. Ее взяли вместо меня, мама…
Она держится. И снова заходится в рыданиях.
Я впервые за последнее время откидываю все свои обиды на мужа в сторону, оборачиваюсь к нему. Молю его о помощи одними глазами.
Он собирается с духом, вижу, что сам еле держится. Будь его воля, набил бы уже морды всем в спортивном центре, но не может. Ни статус, ни положение не позволяют.
— Котенок, — он подходит ближе, — Скажи нам, что сделать, чтобы тебе стало легче? Может, как раньше? В парк? Сладкая вата, покормим кроликов…
— Не хочу, — она капризничает и имеет на это полное право.
— Скажи, что хочешь! — с надрывом прошу ее.
Готова на все ради нее. Ради меня никто не мог, а я могу ради нее.
— Хочу… — она хлюпает носом. Ведет своими заплаканными глазами от меня к Марату и обратно, — Хочу, чтобы вы помирились и все стало как прежде.
Застываю на месте. Чувствую спиной, что Марат тоже напрягается.
Ладно. Видимо я не на все готова ради своего ребенка, как я ошибочно полагала еще минуту назад.
Слова дочери все еще отдаются эхом в голове. Все бумаги уже подписаны, и я поскорее хочу увести свою девочку домой.
— Ты можешь ехать. — бросаю рядом сидящему Марату.
— Я отвезу вас. — озвучивает он устало потирая лицо: — Дарин, ты слышала Арину и с того момента сидишь, как в рот воды набрала.
Глубоко вдыхаю, оборачиваясь на него.
— Да, это будет сложный разговор с ребенком. — качаю головой: — Но, Марат, даже это не изменит моего решения.
Он опускает голову, сжимая губы.
— Ты ведь можешь выслушать?
— Я не хочу. Пойми ты уже, не хочу. — вскидываю брови в удивлении: — Ты уничтожил все. Вообще все. — чувствую как начинаю заводиться: — Невозможно даже придумать хотя бы одну причину для сохранения этой семьи.
— То есть не любишь меня, так? — посылает взгляд, всматриваясь в мое лицо.
А я прямо чувствую, как организм снова подводит. Судорожно открываю бутылку воды, и делаю глоток.
— Господи…ну хватит уже! Одно и тоже! — заплетаю волосы в хвост, потому что становится жутко душно: — Я не знаю, что я чувствую к тебе. — устало отвечаю правдой: — Кроме разочарования и омерзения, Марат, будто не осталось ничего.
Слышу, как он усмехается и кивает.
— Правду знать ты не хочешь… Ведь даже не пыталась, проще было сразу записать меня в кобеля. Двадцать лет любил одну…а тут, прямо шлюха в мужском обличье… — злая улыбка растягивается на его лице: — К черту! — встает, бросая в меня нечитаемый взгляд: — Если тебе мерзко рядом со мной, — чеканит сквозь зубы, а я снова стараюсь сделать глубокий вздох: — Получишь свой желанный развод, Дари.
Осознаю, что его задевают мои слова. И он, как эгоистичный подросток с юношеским максимализмом замечает только это. Но ни разу не встает на мое место, чтобы понять.
Смотрю в его спину испытывая дикую слабость. На эмоции уже просто нет ресурса. Кажется, что за последний месяц я превратилась в старушку.
Это не норма.
Ухудшение самочувствия мне сейчас совсем не на руку. Берто ждёт эскизов, Арине требуется помощь и поддержка, а процедуру смены фамилии я должна пройти стойко.
Психосоматика, конечно, может резко ударить, но не настолько же, что утром я не в силах разлепить глаза, а встать со стула не получается. До аптеки что ли дойти пока тут, может там витамины какие посоветуют.
Поднимаюсь с сидения и только хочу двинуться на поиски этого беса, чтобы сменил меня, как кто-то гремит нашей фамилией.
— Исаковы где? — оборачиваюсь, но в этот момент чувствую, как в глазах темнеет.
Ощущение, что резко чем-то накрывает и я вижу только темноту. Отдаленно слышатся какие-то звуки. А телу вдруг так хорошо, оно полностью расслаблено. Только мозг в какой-то суматохе все еще работает.
Не знаю, что происходит дальше, но очевидно кто-то льет на меня воду. Капли выдергивают из полузабытья и я вяло открываю глаза. Напротив размазано вижу персонал больницы. Кто-то водит ватой перед носом с этим отвратным запахом нашатырного спирта.
Наконец, более менее зрение восстанавливается. Оглядываюсь вокруг, понимая, что я валяюсь на полу.
— Вы в порядке? — хмурый голос пожилого врача заставляет медленно кивать.
— Давайте-ка на койку, отвезите в палату. — распоряжается он.
— Не нужно. Я в норме.
Это ведь травмпункт, какая палата…
— Без пререканий. — тут же строго реагирует врач: — Жалобы есть на самочувствие?
— Головокружение, слабость... — пока меня заставляют лечь, озвучиваю растерянно: — Моя дочь…
— Не переживайте, еще с доктором.
Киваю, главное, чтобы, когда она освободится, я уже ждала ее там. Это важно.
— С давлением как? — продолжает он, пока меня завозят в палату.
— Да в порядке.
Ненавижу все эти процедуры еще с детства.
— Давайте-ка измерим, и кровь на всякий случай возьмем. Беременность не исключаем?
Черт!
От ужаса раскрываю глаза.
Смотрю на врача, а тот заметно хмурится.
— У меня спираль… Я должна была ее менять, срок уже…
— Ясно. — недовольно бурчит он: — Медсестра сейчас подойдет.
Качает головой и выходит.
Черт, черт, черт! И как я могла забыть?!
Перед отпуском ведь еще звонила Марина, мой врач, чтобы по прилету явилась к ней.
Прикрываю глаза, стараясь, усмирить откуда-то взявшийся страх. В голове всплывает, что последняя близость с Маратом была в отпуске. За несколько дней до его фееричного сюрприза нам с Аришей.
Вряд ли.
Даже если окислилась спираль, не на сто процентов же она потеряла свою функцию?
В палату входит медсестра, которая быстренько проводит манипуляции, забирая кровь, и измеряет давление.
Пониженное.
Учитывая обморок, наверное, это не удивительно.
Вспоминаю, как одиннадцать лет назад упивалась зеленым чаем, чтобы держать давление в балансе. Тогда только он и спасал.
Господи! Неужели…
— Извините, а через сколько может быть результат? — указываю подбородком на кровь.
— Завтра, послезавтра…— отвечает дама в медицинском халате.
— А можно как-то сейчас…— слезно прошу: — Нужен один показатель, ХГЧ. — она вскидывает брови и усмехается: — Я заплачу сколько скажете.
— Сейчас узнаю в процедурном, — озвучивает, а я остаюсь лежать на койке и отчаянно молюсь, чтобы это просто была моя паранойя.
Сколько проходит не знаю, смотрю в потолок, убеждая себя, что это невозможно.
После Ариши я не хотела детей, ушла в работу, а Марат…он хотел сына.
Он, в целом, был готов на большую дружную семью. Только теперь от его, пусть и маленькой семьи, по его же воле остались одни ошметки.
Слышу, как дверь в палату открывается и я вижу все ту же женщину. Смотрю на нее с замершим сердцем и не дышу.
— Вот и объяснение обморокам, — усмехается она: — Поздравляю, уж шесть недель как. Носить со спиралью будешь, иначе беда.
Прикрываю глаза, пытаясь принять реальность своего положения, а пульс теперь уже стучит в висках, разгоняя стынущую в венах кровь.