– Эмма, Марта, ну, вы готовы?! – спрашиваю я у дочерей.
Девчонкам прямо-таки «повезло»: в последнюю неделю лета после купания в реке обе слегли с кишечной инфекцией... да такой сильной, что в один прекрасный – нет! – день нас увезли на скорой.
Сегодня тридцать первое августа, и нас наконец выписывают.
Вообще, должны были завтра, но я попросила врача подписать документы пораньше, потому что завтра – уже в школу.
Дочки за эту неделю потеряли по пять килограммов: три дня подряд вся вода и еда моментально выходили обратно, ни на час не задерживаясь в организме, приходилось подпитывать через капельницы раствором глюкозы, витаминами и чем-то еще...
Эмма, старшая, еще ничего, а вот Марта перенесла болезнь очень тяжело. Вот и сейчас она сидит на краю своей койки, тоненькая, как тростиночка, осунувшаяся, с синими кругами под глазами...
Эмма ее тормошит:
– Эй!
– Да, я готова, – наконец отзывается Марта и показывает на рюкзак, стоящий на постели рядом с ней. Внутрь она сложила свои вещи: телефон, резиновые тапки, нижнее белье, полотенце, зубную щетку...
То же самое ранее сделала и Эмма.
– Отлично! Тогда идем! – говорю я. – Такси уже ждет. Представляете, как папа и бабушка обрадуются?! Я ведь им говорила, что мы только завтра приедем...
– Ну да, конечно, обрадуются... отец первым делом спросит, собрали ли мы портфели к школе, а бабушка... – Эмма морщится.
У них с Агнессой Генриховной, моей свекровью, не самые теплые отношения.
А все потому, что Эмма, по ее мнению, для своих четырнадцати лет слишком уж самостоятельная и дерзкая.
Решила – и пошла на карате вместо танцев.
Решила – и отстригла свои роскошные длинные волосы до каре.
Решила – и не стала на последнем семейном ужине есть приготовленную бабушкой шарлотку... ну, не любит она яблоки, миллион раз сказано было!
Как и о том, что что она уже достаточно взрослая и имеет право на свое мнение и самостоятельность...
Агнесса Генриховна все отрицает. Говорит, я ее плохо воспитываю.
А перед этим я и Катарину, нашу старшую, «плохо воспитала».
В общем, по мнению свекрови, я бестолковая мать...
Ну да ладно, сейчас не до размышлений о семейных отношениях.
Мы с дочками прощаемся с медицинским персоналом, спускаемся на первый этаж и садимся в такси.
Пятнадцать минут на автомобиле – и вот нам уже открывают шлагбаум элитного поселка на окраине Волгограда.
– Спасибо, хорошего дня! – кричу я охраннику.
Через минуту мы останавливаемся у нашего дома.
– Ничего себе громадина! – невольно комментирует водитель, высовываясь из окна и во все глаза пялясь на наш фамильный особняк с двумя этажами, двумя входами, бассейном и парком на территории.
Особняк этот приобрел когда-то еще отец моего мужа, а теперь в нем живем мы с детьми и – у нее отдельный вход! – Агнессой Генриховной.
Мы прощаемся с таксистом, дети сразу мчатся в свои комнаты, я иду в сторону спальни, как вдруг, услышав голоса, мне навстречу буквально коршуном вылетает свекровь, вставая на дороге.
– Здравствуйте, Агнесса Генриховна, – говорю я. – А вы чего не у себя?!
– А вы чего здесь?! – отвечает она вопросом на вопрос, а глаза бегают из стороны в сторону... да что такое-то?!
– Нас выписали пораньше, чтобы мы успели в школу собраться...
– А почему не предупредила?!
– Сюрприз хотела сделать...
– Поздравляю! – фыркает свекровь. – У тебя получилось!
– Да что не так-то?! – не понимаю я, а потом вдруг слышу за дверью нашей с мужем супружеской спальни странный протяжный стон...
Опешив, пытаюсь прислушаться, но Агнесса Генриховна резко разворачивает меня и толкает в спину, прочь от спальни:
– Ну, чего застыла?! Иди в душ, раз уж пришла! Есть будешь?!
– Я... я... – растерянно мотаю головой. В этот момент стон повторяется, и я не выдерживаю: – Что это такое?!
– Где?! – свекровь не иначе как притворяется дурочкой.
– В спальне! Что за звуки?!
– Нет там никаких звуков, дурная! Мерещится после больнички, видимо!
– Ничего мне не мерещится! Впустите меня немедленно!
Я пытаюсь прорваться в спальню, но Агнесса Генриховна – даром, что семьдесят пять лет, сильная, как мустанг! – вцепляется в меня обеими руками и не дает пройти:
– Сначала в душ! Давай-давай!
– Прекратите! Отпустите меня! – шиплю я, вырываясь из ее цепких лап.
Кричать не хочу: вдруг дети услышат?! Им не надо видеть то, что происходит за дверьми нашей с Карлом спальни...
Наконец пальцы свекрови размыкаются, и я чуть не падаю на пол. С трудом удержавшись на ногах, я отталкиваю Агнессу Генриховну и распахиваю дверь спальни.
Моим глазам предстает ужасное зрелище.
В нашей комнате, на нашей кровати, мой муж, мужчина, которому я отдала двадцать пять лет своей жизни, которому родила четверых детей, развлекается с другой... их тела сплетены на белоснежных простынях, длинные золотые локоны разбросаны по подушке, и громкие женские стоны доказывают, что они вот-вот дойдут до финала...
Я замираю в ужасе.
Время как будто останавливается, и я не знаю, сколько секунд проходит, прежде чем Агнесса Генриховна, которую я оттолкнула и оставила позади, приходит в себя и со всей дури вцепляется мне сзади в волосы.
Я невольно кричу, а она тащит меня в сторону, приговаривая:
– Я кому сказала – сначала в душ?! Ты почему такая непослушная?! Неудивительно, что и детей таких же вырастила! Старших надо слушаться!
– Мама! – раздается в этот момент громогласный голос моего мужа.
Мы обе замираем и оборачиваемся.
Карл уже отделился от своей рыжеволосой девицы, и теперь она сидит в углу кровати, натянув до подбородка одеяло и глядя на меня затравленным зверьком.
Сам Карл неспеша слезает с постели и направляется к нам.
Говорит:
– Отпусти ее, мама.
Агнесса Генриховна нехотя отпускает, потом поправляет свое платье и говорит:
– Я же как лучше хотела... не пускала ее сюда... но она все равно ворвалась.
– Да, я понял, – обрывает Карл. – Мама, иди. Проследи за детьми.
– Ладно, ладно, – свекровь суетится, явно обиженная, но все-таки уходит.
Я, Карл и его любовница остаемся втроем.
– Рада, думаю, тебе лучше уйти, – говорит мой муж мягко своей любовнице.
Девица встает с постели с грацией дикой кошки, заворачивается в простыню, собирает с пола свои шмотки, включая черные кружевные трусики, и выскальзывает из спальни.
Я все еще стою ошалевшая.
Голова и шея болят от того, что свекровь дергала меня за волосы, но сейчас я думаю совсем не об этом.
Я думаю о том, что Карл изменил мне.
И что его мать знала об этом.
У нас с Агнессой Генриховной, конечно, никогда не было идеальных отношений, но... такого предательства я не ожидала! Я родила своему мужу четверых детей, своей свекрови – четверых внуков, и вот – моя награда?!
Карл тем временем напяливает светлые льняные штаны, подходит ко мне вплотную и, поймав мой взгляд, говорит:
– Не смотри на меня так. Рано или поздно это все равно бы произошло. Сама понимаешь: я – мужчина, такова моя природа. А ты – женщина, и ты свою природную функцию уже выполнила... и твое тело больше не выглядит достаточно хорошо, чтобы привлекать меня...
– Не пойми меня неправильно, – продолжает Карл, потому что я, шокированная всем, что увидела и испытала, а теперь и его словами, словно воды в рот набрала... ни слова не могу сказать. Зато у моего мужа прямо приступ красноречия: – Я очень люблю тебя, ты – моя вторая половина вот уже четверть века, ты родила мне четверых детей и всегда меня поддерживала... и я не собираюсь бросать тебя, разводиться с тобой. Я благодарен тебе. Но ты постоянно занята детьми, бытом. Посмотри на свою кожу, – он протягивает руку и пытается ущипнуть за подбородок, но я отшатываюсь назад в инстинктивной попытке защититься. – Она висит. Посмотри на свои ноги. Там целлюлит. На свои синие круги под глазами...
– Я неделю нормально не спала, бегая от Эммы к Марте и обратно, подставляя им тазики, водя в ванную, кормя с ложки... тебе не стыдно?! – наконец выпаливаю я.
– Стыдно, – муж кивает. – Очень стыдно. Не стоило делать этого, пока вы в больнице. Но мне тоже надо было как-то сбросить напряжение... я тоже за вас волновался!
– То есть, мы еще и виноваты?! – опешиваю я.
– Ну, не я же принял решение пойти купаться на непроверенный пляж, – Карл пожимает плечами. – Насколько я знаю, не только наши девочки поймали там кишечку.
– Возможно, проблема в том, что такие решения всегда приходится принимать мне?! А ты только контролируешь и потом, если что не так, обвиняешь меня?!
– Уймись, – просит он. – Я же сказал, что был не прав. Не надо было развлекаться во время вашей болезни...
– А в остальное время можно, значит?! – уточняю я.
Я чувствую, как мой мир, вся моя жизнь просто рушатся... прямо сейчас, неумолимо и безвозвратно.
Мой муж изменяет мне.
Он считает меня старой, отслужившей свое, выполнившей своей священный материнский долг... и больше не нужной.
Его мать с ним заодно, и я как будто бы все еще чувствую ее цепкие пальцы у себя в волосах.
Что делать?! Как быть?!
Как рассказать об этом детям, особенно младшим?!
И почему вообще я столько лет считала любовью то, что оказалось абьюзом и использованием?!
Потому что в его любовь я больше не верю!
Вот только Карл продолжает говорить со мной своим фирменным невозмутимым голосом. У него все под контролем.
– Сейчас ты пойдешь в душ, а потом мы с детьми и мамой сядем обедать, – говорит он, и его голос льется фальшивым бархатом в мои уши. – И ты просто забудешь об этом инциденте. Все, что тебе нужно знать, ты уже знаешь: я тебя не брошу. Скандалы, разборки нам ни к чему. Дети ни о чем узнать не должны. Тебе все ясно?!
– Нет, мне ничего не ясно, – шиплю я. – Ты правда считаешь, что я смогу просто забыть обо всем и жить как раньше?!
– Придется, – он кивает. – Выбора у тебя нет. Ты никогда в жизни не работала, у тебя нет своих денег и своего жилья, у тебя двое несовершеннолетних детей... ты ничего не умеешь, кроме как рожать, менять подгузники, вытирать сопли, делать детские домашки, варить супы и убирать дом. Ты – моя, и ты это знаешь. Ты никуда не уйдешь... тебе некуда идти, Люба. Ты поняла?!
Я молчу.
– Кивни, что поняла, – повторяет он. – И иди приведи себя в порядок.
Мне больно слушать Карла не только потому, что он предал меня.
Мне больно слушать его еще и потому, что во многом он прав.
Мне действительно некуда идти...
Наверное, надо начать с того, что мы познакомились, когда мне было двадцать, и я заканчивала колледж по профессии бухгалтер.
Меня отправили на практику в его пиццерию «Горячая корочка».
Точнее, тогда владельцем был ныне покойный отец Карла Леопольд Робертович, а сам мой будущий муж работал управляющим.
Карл тогда уже пять лет как закончил университет по специальности «технология и организация ресторанного сервиса», и они с отцом планировали расширяться...
В этой самой пиццерии я проходила дипломную практику, писала сам диплом и надеялась, что меня возьмут на работу... а взяли – замуж.
Наш с Карлом роман случился очень быстро.
Он, потомственный ресторатор, из очень обеспеченной семьи обрусевших немцев, взрослый – старше меня на семь лет, – видный джентльмен, покорил меня и манерами, и намерениями...
Для меня, девушки, которая всего четыре года назад приехала на учебу в город-миллионник из маленькой волгоградской деревни, отношения с ним казались сказкой наяву.
Карл сразу сказал, что хочет семью и много-много сыновей... я тогда почему-то не придала значения тому, что ему нужны именно сыновья, а зря.
Предложение делал красиво, с роскошным кольцом, на берегу Босфора.
Мы поженились – и уже через девять месяцев родилась Катарина, наш первенец.
Помню, Карл был расстроен, что это не мальчик, не сын.
Он ведь собирался строить ресторанную империю, ему был нужен наследник!
В итоге, второй раз я забеременела очень быстро – между Катариной и Альбертом всего два года разницы.
Рождение сына как будто бы задобрило Карла, но ненадолго.
И если поначалу фокус моего внимания был сосредоточен на только что вспыхнувших чувствах и страстном романе, а потом – на совсем маленьких детях, то когда Катарине исполнилось пять, а Альберту три, я начала замечать за Карлом странные замашки.
Они были и раньше, вот только я была слепа...
Карл был щедрым, Карл много зарабатывал, наш холодильник всегда ломился от еды, шкафы – от одежды, а детские комнаты – от книжек и игрушек, но... в остальном он проявлял свою заботу не через помощь и поддержку, а через контроль и придирки.
Что значит, у тебя грудь болит от кормления?! Корми, это важно для детского здоровья!
Почему на полке пыль?! Устала?! Глупости, бери тряпку и убирай, дети не должны дышать пылью!
Почему борщ оранжевый, а не красный?! Ты переварила свеклу, надо быть внимательней!
Катарина получила двойку?! Значит, ты недостаточно с ней занималась!
Альберт заболел?! Нечего было тащить его в этот открытый всем ветрам парк!
И так всегда... каждый день, каждый час...
На себя он брал только финансовую ответственность за семью – остальное было на мне.
Когда Катарине было девять, а Альберту семь, родилась Эмма, а еще через четыре года – Марта.
И я только глубже, глубже тонула в этом круговороте обвинений мужа и собственного чувства вины за свою неправильность и бестолковость, а еще – за то, что из четверых детей мальчик получился всего один...
Но стоило ли оно того?!
Теперь я понимаю, что нет.
Но знаю, что не могу никуда уйти одним днем.
У меня нет жилья – только родительский деревенский домик, где они доживают скромно свои годы, – почти нет собственных денег – я работала тайком от мужа, когда чуть подросли старшие и еще не родились младшие, но прошло пятнадцать лет, инфляция пожрала мои сбережения.
И у меня двое несовершеннолетних детей, у которых здесь – вся их жизнь. Большой удобный дом, свои комнаты, школа, бассейн, музыкальная и художественная школы неподалеку...
Я не могу забрать их в деревню.
И не могу уехать одна.
И квартиру снять тоже не могу.
У меня один вариант: притвориться, что я все проглотила, и начать действовать тайком...
– Кивни, что поняла, – снова рычит Карл, я наконец киваю:
– Поняла, – и смиренно опускаю глаза в пол.
– Вот и умница, – он сразу смягчается. – Нам незачем друг с другом враждовать. Мы – семья.
Ну да, конечно.
Такая семья, что семейнее некуда.
Привел в дом любовницу, развлекался с ней, пока я была в больнице с детьми, ни меня, ни матери, ни дочерей не постыдился, а теперь – семья!
И ведь он с ней явно не первый раз был!
И Агнесса Генриховна в курсе!
Как она меня за волосы оттаскивала от спальни, где ее сыночек кувыркался с рыжеволосой бестией, а!
Надеялась, что я не узнаю!
Что продолжу терпеть!
Но я устала... слишком устала... и это – последняя капля.
Я, конечно, и сама виновата.
Слишком хотела семью и детей, слишком влюбчивой оказалась, слишком податливой, слишком удобной... столько лет терпела контроль мужа, издевательства свекрови, которая во всем его поддерживала...
А еще хотела, чтобы дети росли в полной семье, ни в чем не нуждались.
Чтобы у них были вкусная, полезная и разнообразная еда, хорошая одежда и обувь, книжки, игрушки, техника, развивашки, кружки, секции, одна из лучших школ в городе...
Сама я никогда не смогла бы им этого обеспечить.
Я родилась и прожила первые шестнадцать лет своей жизни в маленькой деревне на двадцать домов. Мне даже в школу приходилось ездить с отцом – он там работал, – в соседнее село.
Одежда у меня была штопанная-перештопанная, обувь зачастую тесная, потому что не было денег на новую, а уж о собственных книжках я могла только мечтать... все брала в библиотеке.
В общем, такие дела. У меня было непростое детство, потом ненадолго я ощутила себя Золушкой, встретившей своего принца, а потом... потом погрязла в воспитании детей, быте и обвинениях...
Я отправляюсь в ванную комнату.
Снимаю с себя все, забрасываю в корзину для грязного белья, забираюсь в душевую кабинку, включаю воду погорячее и там, согревшись, невольно начинаю плакать.
Чувствую себя такой глупой, такой беспомощной, такой маленькой.
Прихожу в себя, когда в дверь стучатся.
– Я скоро! – кричу.
– Давай уже побыстрее, обед остынет, только тебя ждем! – кричит Агнесса Генриховна, и я выключаю воду.
Выбираюсь на кафельный пол, красная, как рак, вытираюсь, одеваюсь и выхожу, готовая держать на лице маску безразличной покорности.
Шагаю в столовую и уже не подходе слышу голос, который не ожидала услышать. Потому что это не Карл, не его мать и не Эмма с Мартой... это Катарина, наша старшая.
Ей сейчас двадцать три, год назад она закончила университет на социолога. Карл пророчил ей блестящее будущее в бизнесе, надеялся, что она будет работать на него, но вместо этого дочка устроилась помощником районного депутата за мизерную зарплату, работает девочкой на побегушках, то в доме престарелых, то в детском доме, то в приюте для животных... говорит, хочет помогать слабым.
Я горжусь ею, а Карл считает, что она бездарно тратит свою жизнь.
Так или иначе, я безумно рада видеть ее.
Мы обнимаемся и садимся за стол.
Когда раздается еще один звонок в дверь, я удивляюсь. Неужели Карл и сына нашего позвал?!
Но нет, оказывается, это Григорий Федорович, бред-шеф моего мужа, и его сын Святослав, за которого Карл мечтает выдать нашу Катарину...
Ну вот, только этого мне еще сегодня не хватало!
– Добрейшего денечка! – мерзким лебезящим голосом здоровается со мной Григорий Федорович.
– Доброго, – киваю я, но навстречу ему не встаю, остаюсь сидеть за столом.
Они с моим мужем – одноклассники и близкие друзья с самого детства.
После школы жизнь развела их – Карл пошел учиться на ресторатора, Гриша выбрал профессию повара, – но, как можно понять, ненадолго.
Карл начинал свою карьеру в отцовской пиццерии «Горячая корочка», именно из нее выросла потом известная на весь юг сеть тратторий «Романи», которой он сейчас и руководит.
Гриша пришел работать туда же – сначала помощником, потом поваром, потом шефом.
Теперь он – бренд-шеф всей сети.
Именно он ответственен за концепцию сети, за постоянное и сезонное меню, за то, чтобы в плане кухни – технологии приготовления и подачи блюд, – все заведения сети работали одинаково и слаженно.
Сыну Гриши Святославу – двадцать восемь.
Он, как это нередко бывает у детей, с детства мечтал быть, как папа, и пошел по его стопам.
Сейчас он работает шеф-поваром в одной из волгоградских тратторий моего мужа... вероятно, лет через десять-пятнадцать он заменит своего отца.
И вот моя главная боль: вот уже лет пять – Катарина тогда еще школу не закончила! – Карл и Гриша мечтают поженить детей.
И я прекрасно понимаю, зачем им это нужно.
Обе семьи – богатые, обеспеченные, занятые в одном и том же бизнесе... да еще и друзья!
Вот только есть одна проблемка: Катарина не планирует выходить замуж за Святослава.
Он-то хочет, цветы ей посылает, в гости напрашивается, зовет на свидания...
Но моя дочка вот уже пять лет дает ему от ворот поворот.
Уж сколько раз мы говорили на эту тему с Карлом! Мол, зачем?! Твоя дочь против!
– Моей дочери надо думать о будущем! – каждый раз спорит муж.
В последнее время его попытки свести детей стали особенно яростными.
Он-то думал, что Катарина закончит университет и будет помогать ему в семейном бизнесе, а дочка выбрала свой путь, не слишком глянцевый, не слишком денежный, зато с душой... а раз так – пускай лучше замуж выходит и внуков рожает, чем ерундой маяться!
Вот и сегодня Святослав приперся с букетом цветов.
– Тебе, моя принцесса, – говорит он, протягивая роскошные розы Катарине.
Та цветы не берет, только вежливо качает головой:
– Спасибо, конечно, но я думала, это семейный обед, а не свидание. Отец! – обращается она к Карлу. – Почему ты не предупредил, что будут гости?! Я бы тогда не пришла. Чувствую себя уставшей и вымотанной после работы. Готова быть только рядом с семьей.
– Дочь! – укоризненно говорит Карл. – Как ты смеешь дядю Гришу обижать?! Разве он – не семья?! Да он тебя с рождения помнит!
– Ну... это его проблема, не моя.
– А сын его, Святослав?! Разве не прекрасная партия?! И разве не красивые цветы принес?!
– Пусть подарит их той, что оценит.
Я молчу... потому что мой голос сейчас даже не требуется. Моя прекрасная взрослая смелая дочь сама отлично справляется. Я лишь беру ее тайком за руку и сжимаю под столом ее ладонь в знак поддержки.
– Ты и оцени, – говорит Карл. – Пора бы уже. Мы с дядей Гришей все решили: весной свадьба будет. Поженим вас со Святославом, и дело с концом.
– Какая еще свадьба?! – не выдерживаю в этот момент я.
Карл моментально бросает на меня уничижительный взгляд: мол, замолчи, женщина, тебе слова не давали!
Но за столом слишком много женщин.
Эмма, которой четырнадцать, тоже высказывается, не сдержав эмоций:
– Пап, вы с дуба рухнули, что ли?! Что значит, вы все решили?! У нас не средние века, так-то, где династические браки были в порядке вещей. Мы вот сейчас в школе проходили, как...
– Молчи, дочь! – прерывает ее Карл. Очень старается быть мягким – в доме же гости! – но в голосе все равно проскальзывают яростные нотки.
Марта, которой десять и которая еще не вполне понимает, что такое династические браки, уточняет:
– Вы что, хотите выдать Катарину замуж без ее согласия?!
– Тьфу ты! – сплевывает Карл. – Какое еще, к черту, согласие?! Мы что, дети какие-то, что ли?! Пять лет уже с ними и так, и эдак, ну милые, ну хорошие, ну подумайте... И что?! Чем думает твоя сестра?! Ничем! Я уже начинаю сомневаться, что в ее красивой головушке есть мозг!
– Она помогает бездомным котикам... – несмело начинает Марта, но Карл ее перебивает:
– Бред! Никому не нужны бездомные коты! А вот деньги – нужны всем! Всем нужны наследство, бизнес, стабильность, уверенность в завтрашнем дне! Я о тебе беспокоюсь, дочь! – это он уже к самой Катарине обращается, которая сидит перед ним, сжавшись в комочек, как и младшие дочери. – Тебе двадцать три! Ты ведь не собираешься всю жизнь быть девочкой на побегушках?! Тебе надо замуж и детей рожать!
– Я не хочу идти замуж за мужчину, которого не люблю, – тихо, но твердо говорит Катарина, стискивая под столом мою ладонь.
– Полюбишь! Любовь – дело наживное!
– Кто бы говорил! – фыркаю я. – Уж не тебе говорить о любви, Карл, не тебе... Девочки, – обращаюсь я к дочерям. – Мы уходим отсюда.
Я встаю и иду в комнату старшей дочери – она сейчас пустует, – а Катарина, Эмма и Марта гуськом идут следом.
Нам вслед несутся крики Карла:
– А ну вернитесь! Немедленно! Не смейте портить нам обед!
У каждой девочки в доме есть своя комната, но я не решаюсь сейчас разделять их. Мы все вчетвером запираемся в комнате, где раньше жила Катарина.
Девочки явно шокированы. Все. Я тоже.
Мы, конечно, знали, что мой муж и их отец одержим идеей выдать свою старшую дочь за сына лучшего друга, но чтобы вот так... чтобы «мы все решили»...
Марта, самая маленькая, в таком ужасе, что первым делом приходится утешать именно ее.
Потом я оставляю ее с Эммой, а сама сажусь на пол рядом с Катариной.
– Ты как, милая? – спрашиваю я у старшей дочери.
– Не очень, – признается та.
– Ты ведь понимаешь, что он может сколько угодно угрожать и уверять, что все решил, но ЗАГС не распишет вас без твоего согласия?
– Я понимаю, но... – она всхлипывает. – Он может лишить меня всего...
Я нервно сглатываю, потому что понимаю, о чем она.
Катарина мало зарабатывает, и отец помогает ей финансово.
А еще он пообещал, что купит ей квартиру, только не уточнил, когда.
А еще он в принципе влиятельный в городе человек и может сделать так, что Катарину никуда не возьмут на работу...
Мол, чтобы выбора не осталось.
Чтобы уж точно замуж вышла, сидела дома, рожала детей и варила борщи.
Но я не могу допустить, чтобы у нее была моя судьба...
Я-то хоть замуж выходила по любви – по крайней мере, мне тогда так казалось, – а она что?! Должна быть с тем, кого терпеть не может?!
Нет. Нельзя.
Карл хоть и кричит нам истошно, разбрызгивая слюни, вслед – вернитесь, неблагодарные женщины! – но не идет за нами, не пытается сломать нашу дверь и затащить нас обратно за обеденный стол... и на том спасибо.
Судя по тому, как становится тихо за дверью нашей комнаты, они прекрасно справляются без нас и обедают вчетвером: Карл, его ненормальная мамаша, его ненормальный друг и сын его ненормального друга.
А мне потом убираться и посуду мыть...
Карл, кстати, вообще считает, что с точки зрения быта современные женщины совершенно бесполезны.
Мол, стиральная машинка постирает, посудомойка помоет посуду, пылесос помоет пол, мультиварка и пароварка приготовят что угодно...
А что всю эту волшебную технику нужно обслуживать, загружать, разгружать, подготавливать белье, посуду, ингредиенты... нет, об этом он не задумывается. Конечно, он ведь всегда на работе, всегда занят...
– Мам, я хочу в туалет, – говорит жалобным голосом Марта.
Я заглядываю в свой телефон: прошло уже почти два часа... два часа мы сидим в комнате, запертые, как в тюрьме, в собственном доме!
– Честно говоря, я тоже, – признаюсь дочке и глажу ее по волосам.
– И я! – присоединяется к нам Эмма.
– Значит, пора выходить! – решает Катарина. – Пойдем все вместе. Может, Григорий Федорович и Святик уже ушли?!
Забавно, что Святослава она называет не Славой, как большинство, а Святиком. Получается пренебрежительно и даже смешно.
Вообще, Святослав не самый ужасный парень... уж точно лучше своего отца или отца своей вынужденной невесты.
Он искренне симпатизирует Катарине, он симпатичный, и умный, и щедрый, и вежливый.
Вот только... ему совершенно плевать, что Катарина не отвечает взаимностью.
Нет бы сказал:
– Папа, дядя Карл! Катарина не любит меня и не хочет за меня замуж! Зачем мы настаиваем?! Давайте найдем для меня другую невесту!
Но нет, он вроде бы и не конфликтует открыто, и не давит, но... просто послушно продолжает ее добиваться.
В общем... мда, наверное, он все-таки ужасный парень...
Я отпираю дверь, и мы выходим из комнаты.
Держимся все вместе.
Добираемся до туалета, Марта и Эмма идут первыми, мы с Катариной стоим снаружи.
В этот момент рядом появляется Карл.
Видно, что он очень сердит.
– Ну что, – начинает, останавливаясь в метре от нас. – Довольны собой?! Все испортили! Катарина – марш в свою комнату!
Старшая дочь качает головой:
– Отец! Мне двадцать три, не надо говорить со мной, как с ребенком!
– А кто виноват, если ты ведешь себя как ребенок?! Я что, до скончания времен тебя обеспечивать должен?! Ты ведь не планируешь на нормальную работу выходить! Так выйди хотя бы замуж!
– Нет, отец... я выйду замуж, только когда встречу мужчину, которого буду любить. Может, мы уже поставим точку в этой истории?! Все это выглядит, как средние века, верно Эмма сказала... нелепо. Мы ведь современные взрослые люди.
– Больше – ни копейки денег, никакой помощи и поддержки... и квартиру ты тоже, разумеется, не получишь. Помню, я обещал, но...
– Альберту ты квартиру подарил.
– Да, потому что он – сын, наследник. А ты – дочь, и тебе квартиру пускай дарит муж...
– Оставь детей в покое, и давай поговорим один на один, – говорю я, вступая наконец в этот бессмысленный и беспощадный диалог.
– Поговорим?! – фыркает муж. – О чем?! Мы с тобой сегодня уже поговорили – и все выяснили.
– Поверь, тебе будет интересно, – обещаю я.
Он окидывает меня недоверчивым взглядом, но потом все-таки кивает:
– Окей, давай... жду тебя в нашей спальне.
– Приду через пять минут.
– Отлично.
Он уходит, и мы с Катриной остаемся возле ванной комнаты вдвоем.
– Что ты задумала?! – с подозрением спрашивает дочь.
– Ничего, – я пожимаю плечами. На самом деле, у меня есть идея, но ей об этом знать не нужно.
– Тогда о чем говорить будете?!
– О том, что не только он отец, но и я мать, и мы должны вместе решать твою судьбу.
– Мою судьбу должна решать я! – вспыхивает Катарина, и я беру ее за руку:
– Тшшш... конечно, милая, ты. Только ты. Но ему об этом не говори. С ним надо иначе, раз напрямую не выходит. Я попробую убедить его в том, что Святик – плохая кандидатура на роль твоего мужа, и мы должны найти кого получше... а потом... не знаю... сейчас главное – отвести от тебя беду.
– Спасибо, мам, – Катарина сжимает мою ладонь. – Только будь осторожна.
– Конечно. А ты проследи за девчонками. Помоги им собраться в школу, ладно? Завтра первое сентября...
– Непременно.
– Спасибо. Люблю тебя, дочь.
– И я люблю тебя, мамочка.
– Все обязательно будет хорошо... в конце концов. Обещаю.
Мы с ней расстаемся, и я иду в спальню.
Что самое нелепое – там до сих пор не поменяно постельное белье, и Карл, дожидаясь меня, сидит на мятой простыне, где кувыркался со своей любовницей, а на подушке наверняка остались и аромат ее парфюма, и запах пота, и длинные рыжие волосы...
Меня аж дрожь пробивает от отвращения.
Муж замечает это и фыркает:
– Не переживай, сейчас сменю постельное.
– Да уж, пожалуйста, – киваю я, стараясь держать себя в руках.
Он действительно встает и неспеша идет к платяному шкафу. Достает оттуда чистый комплект постельного, кладет его на прикроватную тумбу и начинает стаскивать грязное.
– О чем же ты хотела поговорить? – спрашивает между делом.
– О том, что у тебя есть причина не выдавать Катарину замуж за Святослава.
– Неужели, – фыркает Карл. – Люба, мы обсуждали это миллион раз. Обсуждали, что она имеет право выбора, что она должна сама строить свою жизнь, что это неуважительно, несовременно, неправильно и бла-бла-бла... ты говорила даже, что Святослав ей не пара, что она заслуживает кого-то получше... ты знаешь мое мнение на счет всего этого, ничего не изменилось.
– Кое-что изменилось, – говорю я. – Между нами. Ты изменил мне.
– А это-то здесь при чем?!
– При том, что твоя семья – это твоя репутация. А еще, если я подам на развод, придется делить бизнес и недвижимость. Да, ты думаешь, что я беззащитная беспомощная лань, которая без тебя не справится, но ты не прав. Поверь: у меня есть силы, чтобы порвать с тобой. И даже, может быть, рассказать всем твоим сотрудникам, партнерам и клиентам о том, как я поймала тебя с любовницей... Но я обещаю не делать всего этого и действительно остаться рядом, как твоя жена, если ты пообещаешь никогда не решать личную и профессиональную судьбу наших дочерей. Ни Катарины, ни Эммы, ни Марты.
Я смотрю ему прямо в глаза и вру.
Никогда так не делала.
Ни разу за двадцать пять лет наших отношений.
Но если он предал меня, если он изменяет, почему мне нельзя?!
Мы были семьей, командой, но теперь каждый играет сам за себя... впрочем, в моей команде все равно больше игроков: как минимум, три дочери... надеюсь, что и сын встанет на мою сторону.
Я обещаю, что не буду подавать на развод.
Обещаю, что никому ничего не расскажу о его измене, кстати, наверняка неоднократной.
Обещаю, что буду рядом, как его жена.
Но все эти обещания – ложь, чтобы защитить Катарину и дать себе время подготовиться к открытой борьбе.
Потому что пока у меня нет ничего.
Нет денег, нет работы.
Нет адвоката, который помог бы развестись с этим уродом и не остаться в минусе... ведь Карл – очень богатый и влиятельный человек.
Нет доказательств его измены.
Зато есть понимание, что он готов лишить нашу старшую дочь всего и отдать ее мужчине, которого та не любит.
Можно сказать, это ложь во спасение.
Карл смотрит на меня в упор, как будто надеется понять: вру я или нет?!
Потом даже прямо спрашивает:
– С чего мне тебе верить?!
– С того, что мои дети – моя самая главная ценность, и я готова ради них на все, – говорю я, и это – чистая правда.
Он тоже понимает это и кивает:
– Предположим, я соглашусь... но только если и ты согласишься на еще одно условие.
– Какое?
– Ты не будешь препятствовать приходу в наш дом Рады.
– Твоей любовницы?! – вспыхиваю я. – Ты совсем, что ли?!
– Ну... – усмехается он. – Видимо, ты все-таки не на все готова...
– У нас в доме дети! Ты хочешь, чтобы они видели, как их отц изменяет их матери?!
– Обещаю: они не увидят. А вот ты, если – точнее, когда, – увидишь, больше не будешь закатывать истерик. В конце концов, мы с Радой вместе уже полгода, и я не только наслаждаюсь ею в эстетическом плане, но и думаю: вдруг она родит мне сына?! Ты-то только одного смогла...
– О боже, – я прячу лицо в ладони.
– Ну, как скажешь...
– Я согласна, – перебиваю я его.
В конце концов, не все ли равно мне теперь?!
Он уже изменил. Я уже в курсе. Изменит он один раз, или пять, или десять, или двадцать, не имеет для меня значения.
Лишь бы простыни менял.
А может...
– Но я переберусь в другое место, – добавляю я. – В старую комнату Катарины, например.
– Что за глупости! – фыркает Карл. – Зачем это?!
– Я не хочу больше спать рядом с тобой.
– Но ты моя жена и должна спать со мной в одной постели!
– Тебе самому-то не противно? – спрашиваю я, поморщившись.
Смотрю на него и не понимаю: он всегда был таким или нет?! Неужели я двадцать пять лет жила с тираном?! Ну, ладно, первые лет семь я была слишком влюблена и слепа, но потом-то что?!
Все-таки, нет... он был строгим, контролирующим, грубоватым, властным, но только сейчас, когда все пошло под откос, как будто окончательно перестал прятать свой нрав, предстал передо мной во всей красе...
– Ладно, черт с тобой, – он наконец кивает. – Спи где пожелаешь... все равно с тобой уже каши не сваришь... то есть, детей не сделаешь... да и не развлечешься нормально...
Он снова позволяет себе унизить меня, но я проглатываю это и говорю:
– Вот и договорились.
Какая самоотверженность, какая жертвенность, вы только посмотрите!
Ради детей она готова на все!
И остаться замужем за человеком, который ей изменяет!
И никому об этом не рассказывать!
И даже терпеть в доме любовницу!
Взамен лишь просит не выдавать замуж нашу старшую дочь... точнее, она и за младших просит, но это я пропускаю мимо ушей...
А я что, дурак что ли, чтобы отказываться?!
Учитывая, что час назад мы с Гришей сами решили, что от этого брака нужно отказаться...
– Твоя дочь – она красивая, конечно, и умная, и характер у нее интересный, яркая девчонка, – сказал Гриша. – Но мы уже пять лет пытаемся свести ее со Святославом, а она – ни в какую. Упирается, словно мы ее на каторгу посылаем! Жена моя говорит, что уже не желает такую своенравную невестку. И я ее понимаю. Ты уж прости, друг. Не судьба нам, видимо, наших старших детей поженить. Но ты сам посмотри: у нас и другие растут. Моему Святозару двадцать, твоей Эмме – четырнадцать. Что, если мы через четыре года, когда она станет совершеннолетней, снова счастья попытаем?!
– Почему бы и нет, – согласился я, Святослав сказал, что он не в обиде, моя мать тоже одобрила такой план, добавив:
– Только надо тогда уже сейчас за Эмму взяться. А то она ведь тоже растет, как сорняк в поле, своенравная, хамоватая, делает что хочет... Может, в закрытую школу ее отправить?! Чтобы там научили уму-разуму...
– Отличная идея, – кивнул я. – Займусь на следующей неделе.
На том и порешили.
Пообедали, пообщались, обнялись, разошлись.
А потом я столкнулся в коридоре с женой и старшей дочерью, отчитал Катарину за непослушание, а жена попросила о разговоре.
И сказала, что готова на все, лишь бы я не трогал Катарину... ну, и Эмму, и Марту, разумеется...
Вот только что будет через четыре года – неясно.
Через четыре года этот разговор можно будет и заново поднять.
А пока лучший вариант – согласиться.
К тому же, это позволит мне свободно, не скрываясь, встречаться с Радой.
С Радой мы познакомились примерно полгода назад... может, чуть больше. Точной даты я не помню.
Я был в одной из своих тратторий, ужинал.
Управляющая представила ее мне как новую официантку.
Рада чудесно обслужила мой стол, а всего через неделю – и меня самого... в подсобке той самой траттории.
Вообще, я служебные романы не одобряю, но я ведь здесь самый главный, мне можно все.
В Раде мне больше всего понравилось восхитительное сочетание внешней скромности, порядочности, вежливости с тем огнем, что есть в ней, если уметь правильно разжечь... я сумел. И теперь она моя.
После жены, такой немолодой, местами высохшей, а местами заплывшей, скучной, неинтересной, Рада – настоящий кайф.
И сейчас я звоню ей, чтобы сообщить приятную новость:
– Детка, ты можешь вернуться и больше не бояться моей жены.
– Ого! – искренне восхищается она мне в трубку. – Как здорово, милый! Как это у тебя получилось?! Впрочем... нет, расскажешь при личной встрече, ладно?!
– Конечно. Приезжай... прямо сейчас, – говорю я, уже предвкушая.
– А что, можно?!
– Да, детка.
– Тогда скоро буду, – она хихикает в трубку, явно довольная, а потом сбрасывает.
Ну вот, только зря поменял простыни...
Мне сорок пять, и у меня нет высшего образования.
Только среднее специальное – я бухгалтер.
Закончила колледж и никогда не работала по профессии, потому что еще во время дипломной практики познакомилась с будущим мужем и вскоре стала замужней женщиной, а потом и мамой...
Конечно, карьера – это не единственное, что важно в жизни.
И конечно, мне есть чем гордиться: я выносила, родила и воспитала четверых замечательных детей.
Ни у кого из моих родственников, друзей и знакомых столько нет, максимум – двое.
А я аж четырежды мама.
И это была работа сложнее и важнее любой другой в разы!
Я терпела токсикоз и боль в пояснице во время беременностей, рожала, кормила грудью, а потом – с ложки, таскала на себе, не спала ночами, укачивала, успокаивала, лечила... и так – четыре раза!
Когда родилась самая младшая, Марта, остальным было четыре, одиннадцать и тринадцать, и я одновременно справлялась с младенцем, кризисом трех-четырех лет и двумя подростками!
Считала ли я себя героиней?!
Нет, никогда.
Все это было так естественно и прекрасно.
Я никогда и ни на что не променяла бы свое материнство и своих детей.
И все же... старшим уже за двадцать, Эмма в самом разгаре подросткового бунта, Марта тоже совсем скоро вырастет, и что потом?!
Что я буду делать, чем займусь, как буду жить?!
Я не останусь в доме мужа-изменника и его ненормальной мамаши.
Но где мне взять деньги, чтобы снять квартиру, нанять адвоката, начать новую жизнь?!
Ведь у меня, черт возьми, нет высшего образования!
Кому я нужна в свои сорок пять со средним специальным?!
Впрочем... бухгалтеры же всем и всегда нужны, верно?! Вечная, нестареющая профессия.
Вот только Карл не позволит мне полноценно работать.
Сейчас мне даже начинает казаться, что он специально сделал все, чтобы я не работала, чтобы у меня не было опыта, связей, друзей... чтобы я вся принадлежала только ему и нашей семье, чтобы мне некуда было бежать... у меня и подруг-то толком нет!
Но что, если я поищу работу в интернете?! Что, если буду работать прямо из дома?! Ноутбук у меня есть – и на том спасибо! – интернет тоже...
Карл ничего не узнает.
В тихой надежде, что так оно и будет, я запираюсь в комнате, где когда-то жила Катрина, включаю ноутбук и принимаюсь искать подходящие вакансии.
Оказывается, что их – просто море.
Вот только многое мне не подходит, точнее – я им не подхожу.
Где-то требуется высшее профильное образование, где-то – еще и опыт работы не менее года, трех или даже пяти лет... а у меня – всего полгода, да и те – с составе учебной практики, а не полноценной работы...
Очень много вакансий, где нужно ездить в офис, порой – не каждый день, но минимум раз-два в неделю... тоже не уверена, что получится.
Ну и наконец – мало кому нужны специалисты сорок плюс. Большинство руководителей хотят видеть на должности бухгалтера молодых девушек... и зря, ведь они-то как раз выйдут замуж и уйдут в декрет, а я это все уже давно прошла...
В общем, все оказывается непросто, но я все-таки выделяю для себя десять вакансий и отправляю резюме, которое сразу же и составляю.
Потом ложусь спать в надежде, что утром будет хотя бы одно приглашение на собеседование...
Первое сентября, шесть утра.
Будильники Эммы и Марты поставлены на семь, как и будильник Карла, а я, как обычно, встаю пораньше и готовлю завтрак на всю семью.
За окном яркое солнце.
Я смотрю на экран телефона: виджет погоды обещает, что днем будет плюс тридцать два... да, вот такое вот начало осени в Волгограде.
Ну, хорошо, что торжественная линейка в школе будет в десять утра, к этому времени столбик термометра поднимется в крайнем случае до двадцати пяти... а потом детей разведут по прохладным классам. Школа у нас хорошая, лучшая в районе, хоть и государственная, в каждом классе – кондиционер.
День, конечно, волнительный.
Эмма идет в восьмой класс, Марта – в четвертый.
Школу обе любят, но сегодня, после болезни и тревожного вчерашнего дня, вряд ли встанут легко и с радостью.
Все, что я могу, чтобы облегчить их жизни, – это приготовить вкусный завтрак и, конечно, перекусы с собой.
Я умываюсь, переодеваюсь и встаю у плиты.
Делаю омлет, кидаю в пароварку брокколи, достаю греческий йогурт, сыр и колбасу... С собой подготавливаю бананы, яблоки и пастилу без сахара.
Когда за спиной раздаются шаги, с удивлением оборачиваюсь: кто это так рано проснулся?!
И чуть лопатку из рук не роняю: передо мной – в моем халате! – стоит рыжеволосая любовница моего мужа.
– Прошу прощения, – хмыкает она. – Я только из душа. Щас быстренько что-нибудь перехвачу и побегу... не переживайте, ваши дети меня не увидят!
С ума сойти... какая наглость, какое бесстыдство!
У меня аж челюсть отвисает...
Я, честно, думала, что она будет приходить, когда меня нет дома, ну или хотя бы ночью, уходя до того, как все проснутся... но чтобы так!
Надеюсь, она хотя бы не пользовалась моими средствами: гелем для душа, шампунем и кондиционером.
Между тем, девица совершенно спокойно, с видом хозяйки, которая давно здесь живет и все знает, открывает холодильник и достает оттуда тарелку с виноградом. Потом садится на стул – на место Эммы! – и берет два кусочка сыра и кусочек колбасы, которые я только что нарезала...
– А ты не охренела?! – спрашиваю я у нее, стараясь не терять самообладание.
Да, мы с Карлом договорились, что она может приходить в наш дом и спать с ним, но что она может приходить в нашу кухню и жрать с нашего стола то, что я только что приготовила для своих детей... нет, это перебор.
– Простите, – она дует пухлые губки и притворяется виноватой. – Правда, я не назло. И я постараюсь не злоупотреблять вашей добротой, честно-честно. Просто вчера у меня был безумный день... и безумная ночь, сами понимаете... я дико голодна! Пойду так – в обморок грохнусь!
Она прожевывает сыр и колбасу и начинает закидывать в рот виноградины.
– Пошла вон! – повторяю я тихо, но уверенно.
– Все-все, ухожу... – девица поднимает руки ладонями наружу, словно капитулирует, и встает из-за стола, оставляя на сидении лужу от мокрых волос. – Ой, а запить можно чем-нибудь?!
– Конечно, детка! – раздается голос Карла, и мой муж входит в кухню, довольный, как будто только что выиграл миллион долларов. – Тебе кофе, чай, воду или, может быть, апельсиновый сок?!
Не впечатать бы ее ненароком красивой веснушчатой мордашкой в косяк двери... а то уж больно кулаки чешутся!
Между тем, Рада как ни в чем не бывало отвечает на заданный вопрос:
– Обожаю апельсиновый сок!
– Один момент, детка, – говорит Карл и идет к холодильнику.
Но я его опережаю:
– Я сама, – говорю совершенно спокойно, не вызывая подозрений, достаю сок – дорогой, между прочим, без сахара и консервантов, мой любимый! – открываю его, подношу к протянутой кружке и... выливаю его прямо на голову попутавшей берега любовнице.
Рыжеволосая девица визжит, Карл выдирает из моей руки коробку сока, так что остатки льются просто на пол, и орет:
– Да как ты смеешь?!
– А как ты смеешь?! – рявкаю я в ответ, понимая, что эмоции так и рвутся из меня, и сдержать их просто невозможно. – Ты и так унизил меня, как мог, привел в наш дом эту... эту... – задыхаюсь, не зная, как ее назвать, чтобы без нецензурщины, но ничего более или менее приличного на ум не приходит. – Мы договорились, что она будет приходить к тебе... не ко мне, понимаешь?! Я предполагала, что она будет бесшумно появляться в твоей спальне ночью и так же бесшумно под утро исчезать! До моего будильника! Так почему я вижу ее на нашей семейной кухне?! Почему я должна терпеть, пока она как ни в чем не бывало таскает сыр и колбасу с детских тарелок?! Почему я должна делиться с ней своим любимым соком?! В любой момент проснутся дети... если уже не проснулись! Что я скажу им, если они увидят эту девицу?!
– Ну, если они и проснулись, то только по твоей вине! Ты бы еще громче орала! – шипит Карл, берет под локоть облитую соком любовницу и быстро тащит ее обратно в мастер-спальню. – Разговор еще не закончен!
Ну конечно, не закончен!
Не удивлюсь, если он скажет, что наш договор больше не работает, потому что я не выполняю условия сделки... а он что, выполняет?!
Чтобы немного успокоиться, я беру тряпку, опускаюсь на колени и вытираю стул, залитый водой с волос Рады, и пол, залитый апельсиновым соком... Обидно. Придется теперь новый покупать.
Надеюсь, Эмма и Марта не слышали наших разборок. И не увидят, как любовница их отца с позором увиливает из дома с мокрой башкой...
Пока, по крайней мере, кажется, что в этом плане все нормально.
Дочери появляются на кухне только через пятнадцать минут, обе – сонные, невыспавшиеся... вряд ли они что-то слышали или видели.
Когда я спрашиваю, в чем дело, они признаются, что долго разговаривали, сначала с Катариной, а потом, когда она ушла, друг с другом.
– Может, расселить вас в разные комнаты? – спрашиваю я. Не угрожаю, а предлагаю. Может, так будет проще? У них у каждой своя комната, но Марта так часто приходила по ночам к Эмме, что в итоге они стали жить вместе.
– Нет, не надо, – просит Марта. – Мне с Эммой спокойней.
– Мне, честно говоря, тоже, – соглашается старшая.
– Ладно, – я киваю. – Но постарайтесь за эту неделю все-таки войти в привычную струю: впереди новый учебный год.
– Конечно, мам.
– Непременно!
– Ну, тогда идите завтракать, а потом – выдвигаемся! – говорю я.
– Пойдешь нас провожать? – спрашивает Марта, с надеждой заглядывая в глаза. Я, вообще-то, всегда провожаю, но в прошлом году не смогла, потому что моя мать попала в больницу с инфарктом... К счастью, все обошлось.
– Самой собой.
– А отец? – уточняет Марта осторожно, явно все еще обеспокоенная после вчерашнего скандала с попытками Карла выдать замуж Катарину.
– Думаю, ему не до того, – отвечаю я уклончиво.
Карл даже завтракать к нам не выходит.
Видимо, отмывает и выпроваживает свою рыжеволосую красотку, а потом сваливает сам.
Работа, дела. Он ведь у нас бизнесмен, большой, важный, занятой человек. Не до того ему, чтобы детей в школу первого сентября отводить...
Ну, тем лучше.
Без него нам с девчонками будет дышаться гораздо свободнее.
После завтрака мы с девчонками одеваемся, берем сумки и рюкзаки, вызываем такси и едем в школу.
Люблю первое сентября: все такие радостные.
Первоклашки – потому что открывают для себя ворота в удивительный мир знаний.
Ребята постарше – потому что за лето соскучились по друзьям-одноклассникам.
Учителя – потому что соскучились по работе.
Ну а наша директриса – потому что наконец-то можно снова всеми командовать, организовывать пикники, субботники, благотворительные вечера, сбор макулатуры и еще миллион мероприятий... она у нас очень деятельная, очень энергичная, и мне это нравится.
Эмма и Марта быстро находят на улице свои классы и, довольные, счастливые, обнимаются с другими девчонками, делятся новостями, забыв на время обо мне.
Потом Марта все-таки возвращается: поделиться новостями уже со мной.
Мужчина, вроде бы, примерно одного со мной возраста, подходит ближе. Видно, что он взволнован, даже как будто бы смущен.
– Здравствуйте, – говорит он. – Меня зовут Александр Иванович Солнцев, я – папа Коли Солнцева, он учится в одном классе с вашей Эммой.
– Вот оно что, – я киваю и немного расслабляюсь. – Здравствуйте. Приятно познакомиться.
– А уж мне-то как приятно! Я много о вас слышал! Вообще-то, я из родительского комитета. Дело в том, что кроме Коли, у меня еще двое детей, и я, как и вы, многодетный папа... И мне поручено организовать день... точнее даже, праздник многодетной семьи, который состоится в школе девятнадцатого сентября...
– Ага, – хмыкаю я, наконец догадываясь, зачем он ко мне подошел.
Третье воскресенье сентября – это день многодетной семьи, и в пятницу перед этим школа всегда организует праздник... не только для многодетных семей, конечно, прийти могут все.
Многодетные родители при этом выступают, делятся опытом. Еще устраиваются ярмарка и кулинарные состязания.
Много лет я была активным участником таких мероприятий. Но вот уже три года не хожу: с тех пор, как Альберту исполнилось восемнадцать, официально мы больше не считаемся многодетной семьей.
Об этом я и сообщаю своему новому знакомому.
Александр краснеет, явно смущенный моим отказом, но все же продолжает:
– Да-да, я знаю, что у вас больше нет статуса многодетной семьи... но я считаю, это несправедливо. Несмотря на то, что вашим старшим уже исполнилось по восемнадцать, вы – все еще мама, которая выносила, родила, воспитала четверых детей! И это огромный подвиг!
– Спасибо, – теперь очередь краснеть наступает уже у меня.
– Пока это мероприятие организовывала другая мама, вас не приглашали. Но я думаю, что должны были. И я – приглашаю. Буду благодарен, если вы согласитесь...
– Вряд ли, – честно говорю я. – У меня сейчас и без того дел много...
Да: найти работу, накопить денег, нанять адвоката, развестись... а еще следить за тем, чтобы младшие дети не наткнулись в нашем доме на любовницу своего безумного папаши, а старшую не выдали насильно замуж.
Планы – наполеоновские, так сказать.
И мне реально не до школьных мероприятий.
Но Александр, не знающий реалий моей жизни, настаивает:
– Может быть, если вы не слишком торопитесь, позавтракаем вместе и обсудим это более детально? Я расскажу вам, как вижу праздник и вашу роль в нем, а вы выслушаете меня, и если ваше мнение не изменится, я отстану от вас. А если изменится – организуем все вместе. Что скажете?!
– Ну... – тяну я растерянно. Мой собеседник хоть и мягкий, но весьма решительный, и это подкупает. – Можно, наверное.
Почему бы и не позавтракать в приятной компании?
В конце концов, утро было просто безумным, и дома я насладиться едой так и не успела...
– Отлично, – кивает довольный Александр. – Идемте, у меня на школьной парковке машина. Я довезу нас до чудесной кафешки, где подают вкуснейшие завтраки!
– Окей, – соглашаюсь я и иду за ним.
Только по дороге к парковке я замечаю, что мой новый знакомый не так-то прост: у Александра брендовые одежда и обувь, роскошные дорогие наручные часы, свежая модельная стрижка, подкачанное тело...
А уж автомобиль, к которому он нас подводит... Я не разбираюсь в автопроме – но именно такую машину показывал мне полгода назад Карл со словами «вот бы купить этого зверя!» Тогда «зверя» только презентовали... и у моего мужа на него не хватило денег. А у Александра, судя по всему, хватило.
– Прошу вас, Любовь Николаевна, – мой новый знакомый открывает передо мной дверцу и подает руку, помогая забраться на сидение.
– Благодарю.
Мы выезжаем с парковки, и Александр начинает извиняться:
– Надеюсь, ваш муж не будет против, что я вас так украл...
– Не будет, – говорю я, а про себя думаю: ему вообще по барабану, где я и с кем я... у него молодая любовница – а все остальное не имеет значения.
– Отлично, отлично... Как ваше первое сентября?
– Сумбурно, – отвечаю я без подробностей, но вполне честно.
– Наше тоже. С тех пор, как моя жена... с тех пор, как она... умерла... – Александр с трудом сглатывает, и я чувствую, как у меня в горле тоже появляется ком: он что, вдовец?! Боже, какой ужас! – В общем... стало сложнее справляться с детьми, – признается мужчина. – Коле четырнадцать, Лизе семь, Насте три. Конечно, у нас есть няня, но это не мать...
– Понимаю, – киваю я, чувствуя, как мой голос сразу охрип. – И соболезную вам. Не знала, что в вашей семье произошло такое горе.
– Да, Варя умерла год назад от пневмонии. Нелепо, если честно. Но, как говорится, мы все под богом ходим.
– Вы правы, – говорю я, вдруг понимая, что все мои проблемы – это такая ерунда в сравнении с этой трагедией. Мой новый знакомый потерял жену... не просто жену – явно любимую женщину. А его дети потеряли маму.
– Простите, Любовь Николаевна, – говорит Александр виноватым тоном. Видно, что ему очень неловко. – Вы не обязаны слушать о том, как мне сложно... это мое бремя, а не ваше, моя жизнь...
– Вы ни в чем не виноваты, – спешу я заверить его. – То, что у вас возникло желание поделиться своими мыслями и тревогами, совершенно нормально. Вы меня ничуть не напрягаете. И я рада помочь.
А заодно и отвлечься немного... Потому что история Александра – своего рода отрезвляющий душ.
Всего полчаса назад мне казалось, что моя жизнь – кромешная тьма без единого просвета. Теперь есть как минимум один просвет: мы все живы. Я, мои дети... да даже мой муж-изменник со своей ненормальной мамашей!
А значит, еще не все потеряно.
Не зря же говорят, что выбора нет, когда закрывается крышка гроба, а в любом другом случае всегда можно что-то придумать...
Как ни ужасно, семейная трагедия моего нового знакомого – как знак мне не опускать руки.
И я не опущу.
Сама выберусь – и ему помогу.
– Огромное спасибо, – говорит тем временем Александр. – Мне говорили, что вы чудесная, но я и подумать не мог, что настолько... Как же вашим детям и вашему мужу с вами повезло.
– Мой муж бы с вами поспорил, – фыркаю я.
– В смысле?! – не понимает мужчина.
– В смысле, что он считает меня старой, отжившей свое, выполнившей свою детородную функцию женщиной, от которой больше нет никакого толку, – я пожимаю плечами.
Да, не хотела ничем делиться, но он первый начал, а значит, и мне можно.
– Он так сказал?! – в ужасе переспрашивает мой новый знакомый.
– Ага, – подтверждаю я спокойно. – Вчера. Сразу после того, как слез со своей молоденькой любовницы.
– О боже! – Александр явно в шоке. – Вы прожили с ним столько лет и подарили ему четверых детей – а он изменяет и оскорбляет?!
– Как видите.
– Мне бы и в голову не пришло изменить Варе! Никогда! Ни сейчас, ни через десять, двадцать, тридцать лет! Ну, если бы она была жива, конечно... И это не только любовь, это банальное уважение, причем не только к самой женщине, но и к общим детям! Представить не могу, что вы сейчас чувствуете...
– Пустоту. Растерянность. Боль. Обиду. Злость. Ярость. Отчаяние. Все и сразу, – признаюсь я. – Простите, что я... Впрочем, нет, не за что меня прощать. Вы поделились своими тревогами, а я своими. Будем считать, что мы квиты.
– Да, квиты, – соглашается Александр. – И мы добрались, кстати.
– Прекрасно, – я киваю, довольная, что можно закончить этот обмен откровенностями.
Странно, конечно, вышло.
Обычно у меня не бывает такого с незнакомцами... серьезно: никогда не бывает! С Александром было впервые.
Мы как будто бы сразу друг друга почувствовали и поняли на каком-то глубинном уровне и открыли друг другу свою боль.
Не знаю, плохо это или хорошо, но мне немного полегчало.
Видимо, надо было с кем-то поделиться.
Мы выходим из автомобиля, поднимаемся по ступенькам и оказываемся в маленькой уютной кафешке, ароматно пахнущей мятой и гвоздикой.
Александр сказал, что здесь очень вкусные завтраки, и я ему верю.
– Правда вкусные! – говорит он это снова, пока мы устраиваемся за одним из столиков. – Советую взять вафли с лососем, авокадо и творожным сыром!
– Так и сделаю, – улыбаюсь я.
Потом подходит официант, и мы делаем заказ.
– Еще рекомендую свежевыжатый апельсиновый сок, – со знанием дела добавляет Александр, но от этого предложения я отказываюсь: слишком свежи мои воспоминания о том, как я выливала апельсиновый сок на голову Раде... надеюсь, со временем неприятная картинка, отпечатавшаяся в моем мозгу, исчезнет, и я снова смогу пить свой любимый сок.
Официант уходит, и я поворачиваюсь к Александру:
– Ну что же, давайте поговорим про ваш праздник. Расскажите мне, что вы планируете?
И он рассказывает.
Живо, с воодушевлением.
Сразу видно, искренне горит этим делом.
Рассказывает, что будет фотозона.
Будет хенд-мейд-ярмарка.
Будут угощения.
А еще – веселые семейные эстафеты в стиле «мама, папа, я – дружная семья».
– И по сколько человек будет в команде? – спрашиваю я.
– Минимум трое: два родителя и ребенок. При этом детей может быть и двое, и трое, и четверо... если найдутся такие большие семьи.
– Звучит здорово. Будете участвовать лично?
– Конечно! Я, Коля, Лиза... мамы у нас нет – вместо нее будет моя младшая сестра Кира.
– Ясно, – я улыбаюсь.
Александр кажется мне активным, деятельным, включенным в жизнь своих детей... мой муж таким никогда не был.
Я думаю: безумная идея!
И говорю то же самое:
– Безумная идея!
– В хорошем или плохом смысле?! – с улыбкой уточняет Александр.
– Даже не знаю! – смеюсь я. – Разве семейные эстафеты не предполагают, что в команде должны быть только члены одной семьи?!
– Думаю, это тот самый случай, когда просто необходимо идти навстречу! – заверяет меня мой новый знакомый. – А иначе это какая-то дискриминация будет для неполных семей! Кроме того, я ведь организатор, а значит, у меня должны быть свои привилегии!
– Ну нет! – возмущаюсь я. – Все должны быть равны!
– Я шучу! Конечно, должны! Думаю, мы просто напишем в правилах, что взрослых должно быть двое, а дальше все – по желанию и выбору участников. Мамы и папы, приемные родители, бабушки и дедушки, тети и дяди, крестные, друзья семьи... Ну что, согласны?!
– Мне нравится идея, – я киваю. – Но сначала мне нужно обсудить это со своими девочками, особенно с Эммой, старшей. Да и вам следует поговорить с Колей и Лизой. Вдруг они откажутся участвовать, если в команде будут чужие люди... в конце концов, на моем месте должна была бы быть их мама...
– Разумно, – соглашается Александр, задумываясь на мгновение и грустно поджимая губы. – Спасибо, что сказали. Я должен был и сам подумать об этом, но я был так воодушевлен идеей, что... забыл.
– Понимаю, – улыбаюсь я. – Ничего страшного. Спишемся с вами через несколько дней по этому вопросу?
– Да, конечно.
– Вот и договорились.
Диалог прерывается, потому что в этот момент нам обоим наконец приносят наши вафли с красной рыбой, и мы приступаем к трапезе.
Завтрак и правда оказывается очень вкусным: я ем с таким аппетитом, что, как говорится, аж за ушами трещит.
А может, дело просто в том, что я наконец немного расслабляюсь и чувствую вкус еды... не то что утром, дома, когда я просто на автомате закинула в себя что-то, чтобы не упасть в голодный обморок...
– Спасибо, что открыли для меня это место, – благодарю, когда мы заканчиваем, и нам приносят счет.
– Мне приятно, что вам понравилось!
– Да, очень.
Я достаю было карту, чтобы оплатить свою часть, но Александр качает головой:
– Обижаете. Я мужчина – и я плачу.
– Ну... у нас ведь не свидание, – смущаюсь я.
– Неважно. Мужчина должен оплачивать счет вне зависимости от того, что за прекрасная дама сидит напротив: жена, любимая девушка, дочь, мать, сестра, подруга или коллега по работе.
– Вау! – я не сдерживаю своего восхищения. – Когда раздавали мужественность, вы, видимо, первым стояли в очереди... так сказала бы моя дочь-подросток.
– Да, знаю этот мем... или как это правильно называется, – улыбается Александр и прикладывает свою золотую банковскую карту к терминалу, который принес официант.
– В любом случае, спасибо.
– Всегда пожалуйста. Буду рад подвезти вас домой.
– Можно, конечно, но... вам разве не надо на работу?
– У меня ненормированный график, а сегодня – вообще выходной, – признается Александр.
– О, ясно, – я киваю. – Тогда да, можно. Буду благодарна.
Александр везет меня домой, но я прошу его остановиться за углом перед шлагбаумом нашего элитного поселка.
Я почти уверена, что мой муж контролирует меня и таким способом: расспрашивает поселковую охрану о том, когда, на чем и с кем я приезжаю и уезжаю... раньше я как-то не задумывалась об этом – мне, в конце концов, нечего скрывать, – но теперь я везде чувствую его контроль...
Не хочу, чтобы он узнал про Александра.
Мы с новым знакомым обмениваемся номерами телефонов и прощаемся.
Дома я принимаю душ, а потом открываю ноутбук, чтобы проверить, есть ли приглашения на собеседования по результатам отправленных вчера резюме.
Увы: ни одного.
Ладно, еще не вечер. Возможно, не все работодатели еще посмотрели мои заявки.
Но я, конечно, все равно расстраиваюсь, а потом трачу еще два часа на поиск других вакансий. Отправляю еще семь резюме.
Потом заказываю продукты, в том числе свой любимый апельсиновый сок... надеюсь, что Рада больше не заявится на нашу кухню, и мне не придется снова поливать ее голову...
Убираюсь немного.
Готовлю.
Пытаюсь обмануть свой мозг, сказать ему, что все нормально, что все, как всегда, но тяжелые мысли не отпускают.
И чем ближе вечер – тем тревожнее.
Возвращаются из школы сначала Марта, потом Эмма, обедают, потом садятся за уроки.
Ну а я с ужасом жду Карла.
Знаю, что он вернется и наверняка захочет поговорить... а я совершенно не хочу с ним разговаривать!
Но, увы, так и происходит.
Пять дней спустя.
___
Восьмое сентября. Понедельник. День, когда мой муж увезет нашу среднюю дочь в Ставрополь... точнее, думает, что увезет.
Потому что я ему не позволю.
Внешне – подчинилась, покорилась, даже достала чемодан Эммы и начала собирать ее вещи...
Самой Эмме пока ничего не сказала.
Потому что если сказать, что отец отправляет ее в закрытую школу, а я никак не вступилась и не защитила, она испугается, а еще признает меня предательницей.
А если сказать, что я придумала план, как уберечь ее от этого, может случайно проговориться раньше времени.
Вот и молчу. Коплю силы на наш совместный с девочками побег, и на самом деле не только вещи Эммы собираю, но и Марты, и свои тоже.
Потому что нельзя, ну никак нельзя терпеть это...
Я честно думала, что надо подождать несколько месяцев, найти нормальную работу, подкопить денег, чтобы не лишать детей привычного им комфорта, привычного им уровня жизни, близости школы и кружков...
Но это скоропалительное и совершенно безумное решение Карла – отправить Эмму в закрытую школу в Ставрополе, чтобы сделать из нее послушную, читай, удобную дочь, – стало для меня настоящим водоразделом.
Не его измены.
Не то, что он притащил любовницу прямо в наш дом и на нашу кухню.
И даже не то, что он пытался выдать Катарину замуж... потому что без ее согласия и без ее подписи никто бы им в ЗАГСе штампы не поставил.
А именно это – то, на что мне никак не повлиять.
Ведь если Эмма останется в нашем доме, в понедельник ее отец просто выведет из гаража автомобиль, закинет туда дочкины вещи и саму дочку и поедет в Ставрополь, и плевать, что Эмма будет рыдать и вырываться, и плевать, что я буду сопротивляться... не поможет. Разве что Агнесса Генриховна мне волосы повыдирает. Уверена, я даже знать не буду ни адреса, ни названия этой школы. Даже забрать ее не смогу. И это страшно.
Сегодня шестое, суббота.
И вот уже четыре дня я работаю.
Мою полы в многоквартирном доме в центре города.
Ухожу из дома после Карла, прихожу до его возвращения, говорю, что ездила по делам... благо, дел всегда много, особенно в начале учебного года: докупить канцелярию, подшить школьную форму девчонкам, оформить справки, записаться к врачам... думаю, он ни о чем не догадывается.
Конечно, я была наивна, надеясь, что меня быстро возьмут по профессии.
А вот уборщицей взяли сразу... и мне не стыдно, любая работа хороша, особенно когда так нужны деньги.
Управляющая компания пошла мне навстречу – я честно рассказала им свою историю, – и после трех дней работы мне выплатили аванс за три недели: двадцать пять тысяч рублей.
Из них на пятнадцать я уже сняла квартиру, куда мы с детьми переберемся в ночь на понедельник.
Вчера и сегодня я уже отвезла туда часть наших вещей, чтобы потом не было слишком большого багажа.
Квартира, конечно, совсем не похожа на наш роскошный двухэтажный дом с бассейном.
Старенькая, давно облупившаяся пятиэтажка, уставший советский ремонт, всюду ковры и пыль, площадь маленькая, мебель и техника на ладан дышут, все трубы и кабели наружу, лампочки без плафонов... ужас, да и только.
Детям не понравится.
Я и сама не в восторге, но утешаю себя тем, что это – лишь первый наш шаг к свободе... дальше будет лучше, надеюсь.
И лучше так, чем распрощаться с дочерью на весь учебный год. И у нее, и у меня будет по психологической травме. Кому это надо?! Никому. Я свою дочь предавать не буду.
Из плюсов этой квартиры – школа недалеко. Придется, правда, пешком двадцать минут идти, но иначе никак. Либо можно на автобусе, но это, опять же, деньги... А их у меня и так-то всего десять тысяч осталось, и я понятия не имею, как на них жить и питаться...
Но, как говорится, голь на выдумку хитра... как-нибудь справимся.
Мы собираемся на ужин. Я, Эмма и Марта, Карл и, конечно, Агнесса Генриховна. Она у нас в каждой бочке затычка. Даром, что своя территория есть, все равно постоянно на нашей ошивается, правила свои диктует...
Странно, что я столько лет и это тоже терпела: постоянное присутствие свекрови.
Сначала, вроде, неприлично было ее гнать.
Потом дети маленькие появились, она помогала.
А теперь, когда помощь не нужна, она просто привыкла рядом торчать, следить за всем, контролировать... прямо как ее ненаглядный сынок.
Вот и сейчас она только и успевает раздавать свои ценные указания:
– Опять, беспутая, шафрана пересыпала! Вечно у тебя так: то пересыпаешь, то недосыпаешь! Что такое золотая середина, тебе не понять! Эмма, ешь фрукты! И яблоки тоже ешь, они полезные! Что значит, не нравится?! Зато там знаешь, сколько железа?! Марта, выпрями спину! Ты ведь не горбун из Нотр Дама! Девочка должна быть изящной!
С одной стороны, хорошо, что Карл проговорился.
Сообщил бы он это завтра утром – и все, я ничего не смогла бы сделать.
С другой стороны... Эмма приходит в бешенство. Быстрым движением она отодвигает от себя тарелку, так что суп выливается за край и пачкает белоснежную скатерть, потом вскакивает и кричит:
– Вы что здесь, с ума все сошли?!
– Мы беспокоимся о том, чтобы ты получила хорошее образование и не отвлекалась на мишуру... на развлечения, прически и грубость, которую ты прикрываешь своей якобы самостоятельностью, – строго говорит Карл. – Ты должна знать свое место. А если ты его не знаешь – мы его тебе покажем.
– Я тебя ненавижу! – визжит Эмма и швыряет в него ложку, которую до этого крепко сжимала побелевшими от ярости пальцами. В самого Карла ложка не попадает, а жаль, отскакивает от стола и падает на пол. – И тебя ненавижу! – кричит она снова, уже глядя на меня.
У меня сердце сжимается от боли и от того, что прямо сейчас я ничего не могу ей сказать... не могу сказать: не бойся, милая, я тебя не отдам!
– Вот дрянь! – вмешивается в скандал Агнесса Генриховна. Мне так и хочется зарычать на нее: ты-то куда, старая карга?!
– А тебя больше всех ненавижу! – отвечает ей Эмма и сразу же получает от бабушки крепкую пощечину.
– Не трогайте ее! – я встаю между дочерью и свекровью, а Карл уже хватает Эмму за руку и, игнорируя ее вопли и попытки вырваться, тащит в комнату, чтобы там запереть:
– До завтра будешь сидеть здесь, ясно тебе?! И не ори больше, иначе получишь ремня! Нашлась здесь самостоятельная! Ты в чьем доме живешь?! В моем! Тебе кто еду, одежду, книги покупает, кто оплачивает кружки, репетиторов, врачей?! Я! Так какое право ты имеешь перечить мне?! Одна вон уже выросла, дура бесполезная, зато «все сама, все сама»! Ни копейки от меня больше не получит твоя старшая сестра, ясно?! Ты что ли так же хочешь?! Я не позволю! После года в закрытой школе как шелковая будешь и еще «спасибо» мне скажешь, что вразумил тебя!
Я стою за спиной Карла, закрыв лицо ладонями, и тихо плачу, слыша, как надрывает глотку моя дочь, и зная, что сейчас с мужем лучше не спорить...
Надо подождать несколько часов – а ночью мы сбежим!
Все будет хорошо, все будет хорошо...
Я повторяю это про себя, как мантру, пока мы с Карлом и Агнессой Генриховной возвращаемся за стол и продолжаем ужинать, как ни в чем не бывало. Меня трясет – но я отчаянно держусь на одной только силе воли.
Марта с нами, но не слышно даже, как она жует: малышке настолько страшно, что она не произносит ни звука.
Бедная моя девочка...
Бедные мои девочки!
Но ничего, это последний наш вечер здесь... уже ночью мы будем далеко.
Прежде чем мы расходимся по комнатам, Карл решает высказать мне свое почтение:
– Мы молодец сегодня, – говорит он, как будто снисходит до меня с высоты своего благородного полета. – Почти не спорила, почти не вмешивалась. Надеюсь, ты понимаешь, что все только во благо для Эммы. Она шальная, неуправляемая, ее надо воспитывать. Ты не смогла – значит, смогут в школе. Поверь: это прекрасное место. Мы ведь не хотим, чтобы Эмма выросла такой же беспутой, как Катарина, верно?!
– Верно, – говорю я тихо и покорно киваю.
– Вот и славно. Марту с пятого класса тоже отправим.
– Окей.
– И ко мне сегодня Рада придет... надеюсь, ты не против.
Я не против. Я только за. Пока он будет с любовницей, точно не заметит, как жена и дети сбегают из дома под покровом ночи...
Конечно, вслух я этого не говорю.
Лишь равнодушно пожимаю плечами: мол, делай, что хочешь, мне плевать.
– Доброй ночи, любимая, – говорит Карл, и его голос даже не звучит издевательски... то есть, он правда считает, что после всего, что произошло между нами, он может называть меня так.
– Доброй ночи, – отвечаю я и иду сначала в душ, а потом в комнату Катарины, но не спать, а собираться.
Уже после полуночи я несколько раз выхожу из комнаты, бесшумно скольжу по коридорам, забираю все, что надо, из гардеробной и ванной.
Примерно в три часа ночи, убедившись, что Карл занят своей любовницей, я иду в комнату Марты.
Дочка спит, и я, чтобы разбудить, осторожно глажу ее по плечам и спине.
Марта недовольно мычит, потом открывает один глаз и смотрит на меня вопросительно, не понимая, в чем дело:
– Ма-а-ам?! Разве уже утро?!
– Нет, милая, сейчас глубокая ночь. Вставай и собирайся, только очень-очень тихо.
– Куда?! – она хмурится.
– Мы с тобой и Эммой уезжаем из этого дома, от папы и бабушки, чтобы они никогда нас больше не обижали.
– Ого! – восклицает моя смелая малышка и садится в постели, моментально просыпаясь, а потом добавляет: – Мне нравится! А ты не знаешь, где мои красные кроссовки?! Второй день не могу их найти...
Я в ужасе бросаюсь к окну, потому что это единственное место, через которое она могла сбежать.
Так и есть: окно открыто!
Проклятый Карл довел нашу дочь до того, что та выпрыгнула из окна!
Первый этаж, высота небольшая, прямо под окном – мягкий газон.
Я свешиваюсь вниз: трава примята.
Давно ли она сбежала?! Полчаса назад?! Час?! Три?! Шесть?!
Куда она пошла, к кому?! К кому-то из подруг?! Так это еще из поселка надо сначала выбраться, а он – охраняемый! И Эмма прекрасно знает, что охрана не только не выпустит ее без сопровождения взрослых посреди ночи, но еще и отцу позвонит! Неужели моя дочь знает какой-то тайный выход?!
Так или иначе, надо как можно скорее с ней связаться.
И если Эмме удалось выбраться за территорию поселка, пусть не возвращается, лучше мы с Мартой ее по пути заберем!
Я, кстати, не подумала, как нам лучше и безопаснее вызвать такси: к шлагбауму – до него идти-то три дома, легко, – или к дому?!
Потому что если к дому, то охрана может позвонить Карлу, чтобы убедиться, что он действительно заказал такси...
Наверное, лучше к шлагбауму.
Но сначала – найти Эмму.
Я беру телефон и, с трудом сдерживая дрожь пальцев, печатаю ей сообщение:
«Милая, ты где?! Идея со школой – папы и бабушки, я молчала, чтобы не расстраивать тебя раньше времени, потому что готовила побег! Прямо сейчас я и Марта вместе со всеми вещами готовы выдвигаться. Если ты выбралась за территорию – мы заберем тебя по дороге. Только скажи, где ты!»
Я отправляю сообщение – и ненадолго замираю, соображая, что делать дальше.
Дождаться, пока она ответит?!
Или бежать с Мартой, а дальше действовать по ситуации?!
С одной стороны, Марте ничего не грозит, и мы можем остаться, но с другой... теперь уже скрыть чемоданы не удастся, утром Карл увидит их – и тогда... боюсь представить, что тогда будет!
Наверное, лучше все-таки выбраться за территорию поселка и подождать в такси где-нибудь на обочине трассы, пока не ответит Эмма.
Так я и поступаю.
Набрасываю кардиган, вытаскиваю во двор последний чемодан, осторожно увожу за собой Марту.
Мы быстро добираемся до выезда из поселка, на той стороне от шлагбаума тем временем как раз останавливается наше такси.
Охранник, увидев нас с дочкой, сильно удивляется.
– Любовь Николаевна, куда это вы ночью, пешком, да еще и с чемоданами?!
Он полон подозрений.
Я стараюсь ответить как можно более непринужденно:
– Доброй ночи, Вадим. Да мы на вокзал, едем с младшей к бабушке моей на недельку... в Ярцево, Смоленская область. Не поверишь: таксист, зараза, отказался заезжать на территорию, сказал, или так – или никак. А я не стала отменять, а то опоздаем... и так уже три водителя отказались нас везти.
– Надо на них пожаловаться! – возмущается Вадим.
– Да, сейчас сядем в автомобиль – и я напишу в поддержку! – киваю.
– А чего вас Карл Леопольдович-то не провожает?!
– У него рано утром какой-то важный созвон, и мы договорились, что он лучше выспится хорошенько... что я, не справлюсь, что ли?
– Уверен, что справитесь, – говорит Вадим. – Отличной вам поездки!
– Спасибо, а тебе отличной работы!
– Благодарю, Любовь Николаевна!
Ну, пронесло!
Мы с Мартой выскальзываем с территории и садимся в такси, а там уже, поздоровавшись с водителем, я прошу его:
– Давайте объедем поселок по кругу примерно на половину, а потом встанем на обочине? Надо кое-кого подождать.
– За ваши деньги – что угодно, – кивает мужчина, и мы трогаемся с места.
Пока едем, я постоянно мониторю социальные сети Эммы, но она везде оффлайн со вчерашнего вечера.
Мое сообщение, соответственно, тоже не читала.
Но теперь мы уже не в доме, где нас могли подслушать, и я могу ей позвонить.
Звоню. Она не берет трубку. Звоню опять.
Наконец на том конце провода раздается мрачный голос:
– Алло.
– Доченька, это мама, – у меня аж сердце подпрыгивает от радости и тревоги одновременно. – Ты не читала мое сообщение?
– Читала.
– А почему не ответила?
– Подумала, вдруг это отец, который обнаружил, что я свалила, и решил хитростью заманить меня обратно.
– Нет, милая, это я... это мы с Мартой. Отец не в курсе, он дома. Мы уже за территорией поселка, ждем неподалеку. Скажи, где ты, и мы тебя заберем.
– Я у подруги.
– У какой именно?
– Зоя зовут.
– Наверное, это папа... а значит – нам конец! – громким шепотом говорит Марта, до боли вцепляясь в мою ладонь.
Эмма, которая стоит на другом конце коридора, смотрит на меня с тем же выражением лица: мама, все пропало, прости, я подвела нас, я все испортила!
Но нет, на самом деле все испортила я.
Мне стоило прийти к ней до того, как пришло время убегать, мне стоило поговорить с ней, утешить, объяснить все...
Но я побоялась, ждала, пока свекровь уйдет в свою часть дома, а муж займется любовницей... дождалась, блин.
Что теперь делать?!
Надо соображать, и побыстрее!
А что, если... что, если сказать Виктору Борисовичу, отцу Зои, правду?! Ну... почти правду. Немного преувеличенную, чтобы уж наверняка.
Да, рискну.
Как только эта мысль появляется в моей голове, я обращаюсь к хозяину дома и сразу выпаливаю:
– Мой муж меня бьет. Не открывайте ему дверь, умоляю.
Эмма и Марта смотрят на меня с ужасом – мне кажется, они не понимают, вру я или их отец реально поднимает на меня руку, пока их нет рядом, – но я объясню им все позднее.
Пока главное – обеспечить себе и детям безопасность.
Вот только Виктор Борисович смотрит на меня с подозрением:
– Что значит, бьет?! У вас же четверо детей...
– Он был таким не всегда, – говорю я. – Прошу вас, просто...
– Нет, – мужчина качает головой. – Я позвонил Карлу Леопольдовичу – и он приехал, что я теперь ему скажу?! Что его дочери у меня нет?!
– Скажите, что я приезжала и уже забрала ее.
– Ну нет, это...
Звонок в дверь повторяется, мы все вздрагиваем, и вдруг из спальни выходит Вера Альбертовна – мама Зои. Она, судя по всему, спала.
– Что здесь происходит?! – спрашивает женщина сонно.
– Вера Альбертовна! – я сразу бросаюсь к ней и цепляюсь за нее, как за спасительную соломинку. – За дверью мой муж. Прошу вас, скажите, что я уже забрала Эмму, и мы уехали. Он не должен нас здесь увидеть.
– Почему? – она смотрит на меня удивленно, но реагирует более эмпатично, чем ее муж. Женская и мужская солидарность во всей красе.
– Она сказала, он ее бьет, – говорит Виктор Борисович все так же недоверчиво.
– Что за... это правда?! – ужасается Вера Альбертовна.
– Да, – киваю я, и тогда она, моментально сбросив сон, меняется в лице, командуя мне нам с девочками:
– В комнату! Все! Быстро! И свет там выключите!
Я тащу дочерей за собой, и мы прячемся в одной из комнат.
Сев на пол возле двери, я слышу, как Вера Альбертовна и Виктор Борисович открывают дверь и впускают Карла.
Потом с замиранием сердца слушаю их диалог.
– Где Эмма?! – с порога спрашивает Карл. По голосу ясно, что он в бешенстве, а еще очень запыхался. Оно и неудивительно: пришлось ведь слезать с любовницы и мчаться сюда.
– Здравствуйте, Карл Леопольдович, – отвечает ему Вера Альбертовна. – А вам жена еще не позвонила? Она забрала девочку минут пять-семь назад...
– Что?! – рычит Карл. – Я же говорил, что сам приеду!
– Мы подумали, что вы послали жену, – виновато объясняется Вера Альбертовна.
– Да-да, – вторит ей Виктор Борисович, и я с облегчением выдыхаю. До этого момента думала, что он нас сдаст.
– Твою мать! – рявкает Карл и, не прощаясь, выбегает из квартиры.
Дверь закрывается, и мы с девочками выходим в коридор.
Я начинаю благодарить наших спасителей.
Виктор Борисович при этом довольно быстро уходит в спальню, оставив «девчачьи дела девчонкам», а Вера Альбертовна – она позволяет называть себя просто Верой, – начинает расспрашивать, нужна ли нам какая-нибудь помощь.
– Нет, спасибо, – говорю я. – Вы и так сделали для нас очень много!
– Можете переночевать у нас.
– О... спасибо! Но я уже сняла квартиру, а внизу нас на платном ожидании дожидается такси.
– Немало там уже набежало, наверное.
– Да, немало... так что нам пора. Еще раз огромное спасибо, что не выдали нас!
– Может, вас проводить до машины? Вдруг он еще там?
– Да, если можно, я была бы благодарна!
В итоге, мы выходим из квартиры большой компанией: я, Эмма, Марта, Вера и Виктор Борисович, который ворчит, но все же соглашается помочь.
Озираемся на каждом шагу и боимся наткнуться на Карла.
В подъезде – никого.
Снаружи – никого, вроде бы.
Добираемся до машины.
Таксист смотрит на нас лениво и даже немного с ненавистью:
Мы добираемся до дома, в котором я сняла квартиру для нас с девочками.
– Мы что, теперь здесь жить будем?! – спрашивает Марта, выглядывая из окна машины.
На лице у нее – смесь изумления и отвращения.
Оно и неудивительно: ребенку десять лет, и всю свою жизнь она купалась в роскоши.
Семейный особняк в элитном поселке, лучшая одежда, лучшие игрушки, лучшая школа... В доме каждые пять-семь лет проводился косметический ремонт, обновлялась мебель, постоянно менялась бытовая и электронная техника, чтобы все было максимально современным и передовым.
Вокруг дома – аккуратный газон. Кроме того, в поселке были красивый ландшафтный парк о своими садовниками, большая детская игровая площадка, тренажеры, мини-стадион.
В общем, в старых советских домах с облупившимся фасадом и зарослями репейника во дворе Марта никогда не жила... никто из моих детей не жил.
Но если Эмма, которая постарше, понимает, что такой дом сейчас – предел моих возможностей, то Марте будет намного сложней.
И я понимаю ее, и мне очень стыдно.
Но лучше так, чем искать ее потом в какой-то закрытой школе Ставрополя...
Поэтому я отвечаю:
– Да, мы будем здесь жить, – и вытаскиваю из багажника сначала один чемодан, потом второй. – Вперед!
Квартира, которую я сняла, находится на пятом этаже.
Лифта, разумеется, нет, так что мы тащим наши чемоданы по лестницам, пыхтя и потея. Несчастные пластиковые колесики бьются о ступени, грозя отвалиться, и мне кажется, что мы разбудили всех наших соседей...
О такой трудности я как-то не подумала. Подумала бы – может, попросила бы таксиста помочь. Но он, увы, уже уехал. Так что, надеюсь, мы не надорвемся.
Я кажусь сама себе рассеянной и непутевой... Агнесса Генриховна бы сейчас точно так же меня назвала – и была бы права.
Не подумала, что надо было заранее зайти к Эмме.
Не подумала, что им теперь в школу ходить опасно.
Не подумала, что нам сложно будет затащить два внушительных чемодана на пятый этаж без лифта.
Но уж как есть.
Я тоже, хоть и родилась и выросла в деревне, вот уже четверть века живу – жила теперь, точнее! – в том самом двухэтажном особняке, в роскоши и комфорте, и совершенно позабыла о тяготах жизни, которой живет большинство людей.
Теперь вспомню.
Теперь научусь заново – и дочерей своих научу!
В квартире девочек, особенно Марту, ждет новая череда афтершоков.
– Фу, зачем здесь ковры?! – спрашивает она.
– Раньше стены и полы не были такими теплыми, как в современных домах, и ковры служили прослойкой и сохраняли тепло, – объясняю я терпеливо. – А еще они были предметом интерьера.
– А плита что, газовая?!
– Ага.
– И как ее включить?!
– Я научу вас, не переживай.
– А почему ванна такая грязная?!
– Она не грязная, просто старая, местами эмиль облезла, местами ржавчина появилась. Будь уверена: она чистая, я лично ее мыла. И вообще я здесь все мыла, можете спокойно ходить, садиться, ложиться и все трогать.
– Да уж... – Марта нервно сглатывает. – И все из-за папы.
– Мы здесь временно, обещаю. Я накоплю немного денег, и мы переедем в квартиру поприличнее.
– Скорей бы, – кивает Марта.
Эмма только молчит. Она, кажется, все еще не может отойти от шока, вызванного тем, что отец чуть было не перехватил ее прямо в доме подруги... она пришла туда в надежде на защиту, а получила нож в спину. Понятно, что это не вина Зои, ее подруги, но все равно неприятно.
– Отправляйтесь мыться и ложитесь спать, – командую я. – На сегодня приключения закончены. А завтра... завтра будем думать, что делать с школой. Потому что в вашу вам больше нельзя. И, кстати, будет звонить или писать отец – не берите трубку!
Девочки засыпают довольно быстро: вымотались все-таки.
Я долго сижу на кухне, пью чай и думаю, что делать дальше, но в голове пусто.
В итоге я решаю, что утро вечера мудренее, и тоже ложусь.
Когда звенит будильник, встаю, чувствуя, что совсем не выспалась, умываюсь, делаю незамысловатый завтрак – яичница, сосиски, свежие помидоры и огурцы, – и, поцеловав макушки сонных дочерей, иду на работу.
Рабочий день у меня короче стандартного: всего шесть часов, с девяти до трех.
Сегодня он особенно тревожный: я все время думаю, как там мои девочки?!
Карл, конечно, бесконечно звонит и строчит сообщения, еще с ночи, но я его игнорирую. Он там такие проклятия в мой адрес посылает, что читать страшно, честное слово.
Но среди потока звонков и сообщений от мужа проходит и другой звонок – от Александра, моего нового школьного знакомого.
– Ну какая же ты, детка... – шепчу я сладко и веду дрожащими от желания пальцами по обнаженной коже Рады, которая лежит передо мной в свете уличных фонарей, проникающем в окно, вся такая нежная, воздушная, как будто бы не настоящая, а из моих фантазий... и все-таки – она здесь, рядом, и она – моя. Видеть ее, слышать, касаться – это настоящий кайф.
– Какая?! – щурится, улыбаясь, она, и я отвечаю:
– Самая сладкая на свете.
– Ммм... – тянет Рада, а потом наклоняется ко мне и целует: – Продолжим?!
– О да, – киваю я с готовностью, но в этот момент вдруг раздается телефонный звонок.
Серьезно?! В три часа ночи?! Какого черта?! Кто это может быть?!
– Не отвечай, – просит Рада, дует пухлые губки и берет мое лицо в ладони, отворачивая от экрана.
– Прости, детка, – говорю я и все-таки беру телефон.
На экране написано: «Метелкин В. Б. (отец подруги Эммы)».
Мда... зачем он звонит мне посреди ночи?! Может, перепутал что-то?!
– Не отвечай, малыш, – снова просит Рада, но я все-таки нажимаю на кнопку вызова:
– Алло!
– Карл Леопольдович?! – раздается тревожный мужской голос на том конце провода.
– Да, это я.
– Доброй ночи! Я – Виктор Борисович, отец Зои, подруги вашей дочери Эммы.
– Ага, у меня записано, – отвечаю я раздраженно. – Можно уже к делу?! Вы позвонили, мягко говоря, в неподходящее время...
– Нет неподходящего времени, если ваша дочь посреди ночи не дома! – говорит он назидательно.
– О чем это вы?! – я напрягаюсь.
– Эмма минут пятнадцать назад заявилась к нам домой. Ничего толком не объясняет, только рыдает и прячется в комнате Зои.
– Эмма – у вас?! – я вскакиваю, наконец осознавая, зачем он позвонил и что вообще произошло.
Моя неразумная дочь, напуганная новостью о том, что утром мы отправимся в школу в Ставрополе, сбежала из дома!
Вот ведь дурная!
Не убирая трубку от уха, я выпрыгиваю из постели и шарю в темноте в поисках трусов. Как только они оказываются на мне, я выскакиваю из спальни и бегу в сторону комнаты, где несколько часов назад запер Эмму.
По пути кричу в трубку:
– Никуда ее не выпускайте! Скоро буду! Вышлите адрес сообщением!
– Окей, – говорит Виктор и отключается.
Я тем временем уже распахиваю дверь и, не обнаружив дочери в комнате, бегу к следующей двери, чтобы разбудить жену.
Вот только – сюрприз! – Любы на месте тоже не оказывается.
Как и Марты.
Как и целой кучи вещей жены и дочерей.
Какого хрена?!
Они что, все, что ли, сбежали?!
Только Эмма – к подруге, а Люба и Марта – куда-то еще?!
Твою мать!
В этот самый момент сзади подбегает Рада:
– Что случилось?!
– Они сбежали! Все! – рычу я от злости.
– Вызвать полицию?!
– Не, нафиг полицию! Я сам! Верну Эмму, а потом... потом... не знаю... разберусь по ходу дела!
– А мне что делать?!
– Наверное, сейчас лучше всего вернуться домой. Если вдруг придется все же вызывать полицию – тебе здесь лучше не светиться.
– Да, малыш, ты прав, – кивает Рада, а я уже мчусь обратно в спальню, чтобы одеться.
Еще через три минуты я уже в машине и мчусь по адресу, который выслал мне отец подруги дочери.
В доме, где моя дурная дочь нашла временное прибежище, мне почему-то долго не открывают.
Я стою и отчаянно названиваю в дверь, жму на звонок снова, и снова, и снова.
Наконец дверь открывается – и за ней обнаруживаются родители Зои Метелкиной, подруги Эммы.
– Где Эмма?! – спрашиваю я сразу, не тратя время на прелюдии.
– Здравствуйте, Карл Леопольдович, – отвечает мне миловидная женщина, такая спокойная и размеренная, как будто в ее доме не прячется моя сбежавшая дочь. – А вам жена еще не позвонила? Она забрала девочку минут пять-семь назад...
– Что?! – взрываюсь я. – Я же говорил, что сам приеду!
– Мы подумали, что вы послали жену, – женщина кажется мне блаженной, честное слово.
Муженек ей поддакивает, и я рычу:
– Твою мать! – а потом просто разворачиваюсь к ним спиной.
Зачем только приехал?!
И где теперь искать их всех?!
Я звоню Любе, но она, как и ожидалось, трубку не берет.
Звоню Эмме и Марте: то же самое!
Тогда пишу сообщение жене: «Немедленно возвращайтесь домой, все вместе!»
– Помочь?! – переспрашиваю я своего нового знакомого и как будто на мгновение задумываюсь, но потом уверенно отвечаю: – Увы, но нет. Мне правда жаль, что я подвожу вас, но я не думала, что все будет так серьезно...
– Мне тоже очень жаль, – растерянно говорит Александр, а потом вдруг кричит куда-то в сторону от меня: – Настя, осторожно, ты ведь сейчас обожжешься! Суп горячий! Настя, сейчас же отойди от плиты! Коля, отведи ее в детскую, пожалуйста! И Лизу тоже! – и снова в трубку: – Простите, Любовь Николаевна, бога ради... Просто вчера от нас ушла няня, и у нас дома настоящий бардак, и все на паузе, в том числе и работа... ужасно.
– А почему ушла, что произошло? – спрашиваю я, искренне заинтересовавшись.
– Мама у нее серьезно болеет, пришлось переезжать к ней в Волжский, чтобы заботиться...
– О, это очень грустно.
– Да уж...
И вдруг мне в голову приходит безумная, ненормальная, совершенно шальная идея.
Я спрашиваю у Александра:
– Теперь вы ищите новую няню, да?
– Конечно! – подтверждает он. – Но если честно, сложно, очень сложно... Мало кто готов взяться за троих детей сразу. И это при том, что я предлагаю проживание и полный пансион, да и зарплата приличная...
Да уж, однозначно больше тридцати пяти тысяч, которые я буду получать, работая уборщицей!
– А вам нужна няня какого-то определенного возраста, с профильным образованием, педагогическим, например? – спрашиваю снова, загораясь надеждой.
Александр отвечает, явно все еще ничего не подозревая:
– Да нет, не обязательно. Главное, чтобы был опыт.
– Ясно, – говорю я, а потом все-таки решаюсь: – Четверо воспитанных детей – достаточный опыт?
– Любовь Николаевна, вы что, себя предлагаете?! – наконец догадывается Александр.
– Ну да, – отвечаю, а сама краснею, как помидор, от стыда и понимания, что он, скорей всего, откажет... хорошо хоть, он меня сейчас не видит, а то мне и так сквозь землю провалиться хочется...
Но риск – дело благородное.
Особенно когда речь идет о том, чтобы обеспечить своих детей.
– Любовь Николаевна, но как же... как же ваш переезд?! И ваши дети?! И ваша семья?!
Я тяжело выдыхаю и, собравшись с силами, отвечаю честно и быстро:
– Я не из-за переезда собираюсь дочкам школу менять, а из-за того, что мой муж решил Эмму отправить на перевоспитание в закрытую школу в другой город. Мы с девочками сбежали и живем сейчас в квартире, где разве что тараканов нет... и на том спасибо. Заплата моя – тридцать пять тысяч. Жить не на что. Адвоката, чтобы развестись, нанять не на что. Я в отчаянии.
– О боже... – шепчет Александр, а я, резко сообразив, что зря все это сказала, начинаю извиняться:
– Простите, бога ради, простите, не надо было...
– Ну что вы! – перебивает он. – Надо было! Работа ваша, если пожелаете! Я давно вами восхищаюсь, Любовь Николаевна, я вам это еще на первой встрече сказал, так что кому, как не вам, я смогу доверить своих детей?! И вообще... у меня большой особняк в закрытом частном поселке, и вы с девочками могли бы перебраться ко мне. Я с удовольствием выделю вам две комнаты. Многодетный папа – многодетной маме. Поверьте, Любовь Николаевна, я буду просто счастлив помочь! А уж как мои дети будут счастливы, что появятся новые друзья! Друг другу-то они уже надоели...
– Вы ведь... вы ведь это все не всерьез, да?! – переспрашиваю я.
Потому что то, что он говорит, это какой-то сюрреализм.
Какая-то фантастическая сказка, которая не может быть реальностью!
Он предлагает мне работу!
Более того – он предлагает мне, Эмме и Марте поселиться у него!
– Я буду счастлива работать у вас! – говорю я.
– Отлично!
– Но жить... простите, Александр Иванович, это слишком щедро... я не могу согласиться.
– Ну и зря! Мой водитель возил бы ваших дочерей в школу вместе с Колей и Лизой!
– Но...
– О, точно, простите, – он поправляет сам себя. – Вы же сказали, что собираетесь их переводить, потому что ваш супруг хочет отправить дочку в закрытую школу... Но по-моему, это безумие. Смена школы – это такой стресс для детей!
– У меня нет выбора, – я качаю головой.
– Выбор всегда есть, – говорит Александр уверенно, и я искренне завидую его боевому настрою. – Первый шаг – это нанять телохранителя. Я могу с этим помочь. Второй шаг – это официально изменить список лиц, которые могут забирать детей из школы. Нужно будет поговорить со школьной администрацией, предупредить охрану, учителей, и подписать бумаги. Ну и третий шаг – это лишить его родительских прав... ну, или ввести ограничения. На последний шаг потребуется время, конечно, но я вам помогу. Не знаю, я говорил или нет, что работаю адвокатом?!
– Вы... что?! – я офигеваю.
Потому что это кажется уже сном.
– Про детектива – это ты отлично придумал, – соглашается мать. – Но это ведь время нужно: найти его, договориться обо всем, договор оформить... И где все это время будут твои дети – непонятно! Может, твоя бессовестная жена за это время их из страны вывезет... Потом ищи-свищи!
Я прекрасно понимаю ее беспокойство, но у меня есть решение.
– Не переживай, мам, – говорю я. – У Гриши у старшего сына лучший друг – частный детектив. Они для меня все организуют быстро и на высшем уровне... прямо сейчас!
Времени пять утра, но дело не терпит.
Я звоню Святославу – сыну своего лучшего друга, прекрасному молодому мужчине, за которого хотел выдать старшую дочь... не сложилось, к сожалению. Но ничего: зато теперь он поможет мне найти и вернуть домой младших дочерей... и ненормальную жену, само собой.
Слава, как и все нормальные люди, спит в такое время, отвечает не сразу, а когда все-таки берет трубку, его голос звучит сонно и растерянно, даже напуганно, потому что в такое время по хорошим поводам обычно не звонят:
– Карл Леопольдович?! Что-то с папой?!
– Здравствуй, Слава! Нет, с ним все в порядке! Я по другому делу, важному, срочному... Ты уж прости меня, что так рано, но ждать не могу.
– Слушаю вас.
– Люба, жена моя, украла дочерей и куда-то сбежала. Вернуть их надо, и поскорее. Может, твой лучший друг подсобит мне?! Я хорошо заплачу.
– Пашка-то?! Да, конечно... ужас какой... сейчас дам его номер и напишу ему сообщение, чтобы трубку взял.
– Спасибо, сынок!
Еще через три минуты я уже звоню Паше, представляюсь, рассказываю, что произошло, прошу помощи, обещаю хорошие деньги.
– С деньгами потом разберемся, – сразу говорит Паша. Сразу видно: хороший парень! Для него помочь важнее, чем заработать, когда дело идет практически о семье... – Думаю, по горячим следам быстро найдем.
– Отлично, спасибо. Что от меня требуется? – спрашиваю я.
– Полные имена и новые фотографии жены и детей, во что они могли быть одеты во время побега, какие вещи с собой были: сумки, рюкзаки, чемоданы. Номера их телефонов. И еще – когда это случилось, что вы видели и слышали...
– Я ничего не видел и не слышал, увы, – говорю я. – Но поселковая охрана сообщила мне марку, цвет и номер авто, на котором свинтили Люба и Марта... это было такси, как я понял. Как они выглядели, тоже у охраны расспрошу, сейчас к ним вернусь тогда...
– Окей. Если есть данные машины – точно быстро найдем.
– Обнадеживает!
– Давайте тогда встретимся у шлагбаума вашего поселка, как раз и с охраной вместе поговорим, и камеры посмотрим, а потом – на поиски. Вы – за рулем, я – рядом. В принципе, мне кажется, вы и сами бы могли справиться, дело-то несложное, но у меня есть удостоверение частного детектива и лицензия, по ним свидетели обычно охотнее делятся информацией...
– Спасибо! – благодарю. Мне, честно, льстит, что он считает, что я и сам мог бы разобраться. Наверное, да, мог бы, но время идет на часы, мне нужен профессионал. – Тогда жду тебя у выезда из поселка через... через сколько?!
– Через час. В шесть.
– Договорились.
Мы встречаемся с ним в шесть, а уже в шесть двадцать едем в город.
Я веду автомобиль, а Паша сидит рядом с телефоном и что-то быстро делает.
Когда я бросаю на него заинтересованный взгляд исподлобья, он быстро объясняет:
– Во-первых, пишу в сервис такси. Они, конечно, вряд ли предоставят нам маршрут без официального полицейского или судебного запроса, но попытка не пытка. Во-вторых, пишу в детективные чаты, где общаюсь с коллегами, другими такими же частными детективами. Мы постоянно друг другу помогаем, потому что у каждого свои возможности, связи, доступы... Сейчас мне, например, нужны записи с городских камер видеонаблюдения. Кое-что можно через специальные сервисы найти, но далеко не все. Наша главная задача сейчас – выяснить маршрут такси и то, была ли его конечная точка конечной точкой всей поездки вашей жены, или они с детьми потом пересели в другую машину... опытные беглецы делают так, чтобы запутать следы.
– Да, но моя жена – не опытный беглец.
– Надеюсь, надеюсь, – кивает Паша. – Параллельно я пытаюсь найти геолокацию телефонов, но из-за перебоев с мобильным интернетом круг поиска слишком широкий... Надо бы сократить.
– Как все сложно, – качаю я головой.
Да уж, я бы точно не смог продвигаться так быстро.
В восемь утра мы заезжаем позавтракать в ресторан быстрого питания, берем бургеры, картошку фри и чай. Пакетированный. Ненавижу такой, но что поделать: сейчас не до роскошеств.
В сервисе такси нас, как и ожидалось, посылают к чертовой матери и советуют обратиться в полицию.
Но зато в один из детективных чатов выкладывают несколько видео с камер, где засветилось такси, вызванное Любой.
Паша делает скрины, приближает, и мы действительно видим мою жену и дочерей за запотевшими стеклами.
– Но есть проблема, – говорит Паша. – Между последним появлением с ними и первым без них – примерно три квартала. А все потому, что район старый, камер мало, во дворах – вообще ни одной. Не отследишь до подъезда. Так что наша зона поиска сузилась, конечно, но... это все еще примерно два десятка домов. Геолокация тоже сбоит, не сориентируешься.
Мы обходим три квартала по кругу, наверное, раз пять, а то и все семь.
У меня аж ноги отваливаться начинают: я привык к беговым дорожкам тренажерного зала и к нашему поселковому парку, а не к этому выщербленному асфальту! Как здесь люди вообще живут, как ноги не ломают, возвращаясь в темноте с работы и учебы?!
Мы расспрашиваем гопарей, сидящих на кортах возле местной разливайки.
Потом бабулек, которые, как голубки, воркуют друг с другом на скамеечках и одновременно вяжут из дешевой пряжи.
Потом молодых мамочек, которые выгуливают свою малышню в колясках и старенькой деревянной песочнице, где песок, думается мне, лежит вперемешку с собачьими какашками.
Потом и собачников, которые тянут за собой своих питомцев, по большей части – жирненьких беспородных псов.
Заходим даже в маленький круглосуточный продуктовый, чтобы поговорить с продавцами.
И никто ничего не знает!
Оно и понятно: все эти люди спали в три часа ночи!
А кто не спал – спят сейчас!
– Значит, пойдем их будить, – уверенно говорит Паша, когда первичный опрос ничего не дает.
– Что, в квартиры будем ломиться?! – офигеваю я.
– Ну да. У меня удостоверение и лицензия, – напоминает он.
И мы действительно начинаем обход по квартирам: благо, в большинство подъездов здесь можно попасть без ключей и кодов.
На часах одиннадцать, открывают нам, конечно, не везде, но все-таки открывают.
В большинстве случаев разговоры оказываются совершенно бесполезными.
Иногда нам говорят что-то типа «видел, но не уверен, что это оно...»
И так проходит еще полтора часа.
Мы решаем обойти еще один подъезд – в нем девять квартир, по три на этаже, – и отправиться на обед.
Тут-то нам и везет.
Одну из дверей открывает бабулька-одуванчик, которая на наши вопросы сразу начинает трещать, как заведенная:
– Ну конечно, милочки, видела, как не видеть-то! У меня квартира на первом этаже, и окно всю ночь открыто было, потому что жарища-то какая, жарища! И не спалось поэтому. Все мучилась-маялась, с боку на бок переворачивалась! Встала водички себе налить, и вдруг глядь – мне в окно фарами! Чуть не ослепла! А у нас здесь не больно-то по ночам разъезжают, милочки... Я и выглянула в окно. Вдруг бандиты какие?! Смотрю: баба с чемоданами и девочки две! Одна постарше, годиков пятнадцать. Другая помладше, годиков десять. Красивые все такие... нездешние явно! Я очень удивилась. Они во-о-он в тот подъезд пошли!
Бабулька показывает нам на ободранную пятиэтажку прямо напротив.
А мы показываем ей с телефона фотографии Любы, Эммы и Марты, и она кивает:
– Да-да, это они!
– Прекрасно, – я аж ладони в нетерпении потираю.
– А потом, – продолжает бабулька. – На пятом этаже свет зажегся. Два окна рядом, единственные на весь дом! – она показывает, какие именно окна.
– Спасибо, бабушка, спасибо, вы нам очень помогли! – благодарит Паша, а я на радостях вручаю бабульке пятитысячную купюру.
– Ой, милочки, вам спасибо, и храни вас господь! – причитает она.
Бабулька, конечно, не в курсе, в честь чего весь сыр-бор.
Паша ей сказал, что мы с ним – отец и сын. И что ищем мы мою сестру, его тетю, которая со своими детьми сбежала от мужа-тирана. Мы ее, мол, спасти хотим.
Звучит, конечно, иронично и даже наполовину правдиво, если только не думать, что муж-тиран – это я.
Ну, то есть, Люба-то именно так и считает.
Но это неправда: я своей семье, своей жене и своим дочерям только всего самого лучшего желаю!
Мы прощаемся с бабулькой и сразу уверенно направляемся в нужный нам дом и подъезд.
Получается теперь, что мы и этаж знаем, и даже квартиру: боковая слева.
– Как действовать будем? – здесь уже Паша задает мне вопрос, а не я ему. – Постоим под дверью, послушаем, чтобы убедиться, что это они?! Вы ведь голоса жены и детей узнаете?!
– Само собой! – я аж возмущаюсь.
– Или сразу позвоним?!
– Думаю, постоим немного, – решаю я. – Вдруг что-то полезное узнаем по их планам?!
– Логично, – кивает Паша.
Мы поднимаемся на пятый этаж.
Нужная нам квартира – тринадцатая.
Символичное число, несчастливое, зря Люба здесь поселилась!
Да и вообще: мне даже в подъезде брезгливо находиться, до того он стремный, боюсь представить, какая там квартира!
Небось с тараканами и клопами!
А то и с мышами!
Бррр!
Мы встаем у двери и замираем, прислушиваясь.
Внутри тишина.