Развод: я заберу все!

Глава 1

— Нет, это не то, что я хотела, — я говорю стараясь, чтобы мой голос звучал мягко и вежливо. Ещё раз обвожу взглядом гостиную, и тяжелый бархат новых штор цвета перезрелой сливы, кажется, высасывает из комнаты весь воздух и свет.

Кристина, декоратор и хорошая подруга моей снохи, вскидывает идеально выщипанную бровь. Ей двадцать семь, и она смотрит на меня с тем снисходительным терпением, с каким смотрят на капризных, выживших из ума старух. Хотя мне всего сорок восемь. Я — мать четверых сыновей, жена успешного бизнесмена и хозяйка этого прекрасного места. И я точно знаю, какой текстиль я хотела для своего дома.

— Вера Владимировна, мы же все согласовали. Именно этот оттенок, эта фактура. Посмотрите, как роскошно он играет на свету.

Она проводит рукой по портьере, и ее тонкие пальцы с миндалевидными ногтями цвета нюд кажутся чужеродными на этой ткани.

Я помню наш разговор до мельчайших деталей. Я просила легкий, воздушный тюль и плотные шторы цвета утреннего тумана, чтобы они гармонировали с серебристой патиной на мебели. Лилия, жена моего старшего сына, так расхваливала эту Кристину, этого «гения текстильного дизайна». И я резонно подумала, почему бы не дать шанс начинающему декоратору. Помогу девочке, поддержу и заодно обновлю интерьер.

— Кристина, возможно, вы меня не так поняли, — я все еще пытаюсь сохранить хрупкий мир. — Я говорила о серых, дымчатых оттенках. Мы же смотрели образцы.

— Нет, мы остановились именно на этом, — она улыбается, но ее глаза, холодные, как два кусочка льда. В них проскальзывает что-то похожее на насмешку. — Может быть, вы просто забыли?

Это последняя капля.

Забыла? Я, которая помню дни рождения всех друзей моих четверых сыновей? Я, которая держу в голове расписание мужа, его сделки и имена его партнеров, просто чтобы вовремя спросить, как все прошло?

— С памятью у меня все в порядке, — мой голос звучит тверже, и в нем появляются нотки металла, которые моментально распознают мои близкие. Они называют это «командирским тоном». — Более того, у меня все записано.

Я достаю телефон, открываю заметки и протягиваю ей. Там, черным по белому, в отдельном файле под названием «Гостиная»: «Текстиль. Тюль — вуаль, цвет шампань. Портьеры — блэкаут, рогожка, цвет — утренний туман, арт. 7854».

Кристина лишь мельком смотрит на экран. Ей неинтересно. Она будто уже победила.

— Сергей все одобрил, — бросает она небрежно.

Сергей? Мой муж? Человек, который за двадцать девять лет нашей совместной жизни ни разу не высказал своего мнения о цвете обоев или форме диванных подушек? Он всегда говорил: «Вер, это твое царство. Делай, как считаешь нужным, у тебя безупречный вкус. Мне все нравится». Это была наша негласная договоренность, одна из сотен тех, что скрепляют наш брак.

— Сергей? — переспрашиваю я. — А причем тут Сергей? Он никогда не вмешивается в декор и полностью мне доверяет.

Кристина смотрит на меня в упор, и в ее взгляде плещется торжество.

— Да, именно, — медленно кивает она, смакуя каждое слово. — Он доверяет своей жене.

— Кристина, я вами все в порядке? Я и есть его жена.

— Нет. Он просто позволяет вам ещё немного тут пожить, пока оформит все официально. А весь этот декор я делаю под себя. Потому что скоро я стану хозяйкой в этом доме. — Она делает шаг ко мне, ее духи — что-то сладкое и приторное — бьют в нос. — Я рожу ему дочь, которую не родила ты и уже не сможешь!

Кровь отливает от моего лица, но внутри все закипает ледяной яростью.

— Я родила ему четырех сыновей. Ты серьезно думаешь, что Сергей променяет свою семью на тебя? — я презрительно фыркаю. — Уходи, — указываю я этой сумасшедшей на дверь.

Она смеется. Громко, заливисто.

— Я? Это ты вали отсюда! Сергей подарил этот дом мне! Я его хозяйка.

— Что за бред ты несёшь? — слова застревают в горле.

— А ты позвони ему и спроси, — издевательски усмехается Кристина.

— Зачем? Я доверяю своему мужу, — зеркалю ее издевку. — А вот охранника я сейчас позову.

Я тянусь к телефону, чтобы набрать номер охраны, и в этот самый момент экран вспыхивает входящим вызовом. «Сергей». Как нельзя кстати. Я принимаю звонок, не сводя глаз с торжествующего лица Кристины.

— Сергей, привет, милый, тут…

— Вера, — его голос, обычно теплый и родной, сейчас звучит как чужой, отстраненный, словно доносится через толщу льда. — Я сейчас заеду, нужно поговорить.

Он резко перебивает меня. Он никогда меня не перебивал. И по этому непривычно холодному тону, по этой убийственной вежливости я понимаю, что всё действительно изменилось. И уже ничего не будет как прежде.

Семейное древо Давыдовых

Чтобы вы, мои дорогие читатели, лучше представляли, кто будет так или иначе вовлечен в эту историю.

Глава 2

Сергей отключается. Телефон в моей руке кажется тяжёлым куском льда. Я медленно поднимаю глаза от погасшего экрана на Кристину. В ее взгляде — чистый, незамутненный триумф. Она не просто победила, она наслаждается каждой секундой моего молчаливого поражения. Улыбка трогает уголки ее губ, превращая маску ангелочка в расчетливую стерву.

Но внезапно что-то меняется, и вместо того чтобы остаться и упиваться своей победой, она резко разворачивается и почти бегом направляется к выходу из гостиной. Этот поспешный уход, это внезапное бегство зажигают во мне крошечную, отчаянную искру надежды.

А что, если она соврала?

Что, если вся эта история — наглая, продуманная ложь, чтобы рассорить нас с Сергеем? И теперь, когда он действительно едет сюда, она просто боится, что ее обман раскроется, и торопится сбежать до его приезда?

Эта мысль обволакивает меня защитным спасительным коконом. Мне сейчас больше всего хочется, чтобы это оказалось правдой. Чтобы мой муж сейчас вошел и, увидев мое лицо, спросил: «Вер, что случилось?» А я бы рассказала ему про эту сумасшедшую, и мы бы вместе посмеялись выставили ее из дома и нашей жизни.

Я срываюсь с места и спешу за ней.

— Кристина, стой!

Я нагоняю ее уже на широком крыльце, сбегая по ступеням, в тот самый момент, когда во двор въезжает черный внедорожник Сергея. И тут Кристина, бросив на машину быстрый взгляд, неожиданно резко садится на ступени, хватается за лодыжку и… начинает плакать. Тихо, всхлипывая, как от реальной боли.

Я застываю в полной прострации. Что это за спектакль?

— Что такое? — спрашиваю я, подходя ближе, но она только качает головой, пряча лицо в ладонях.

Но через несколько мгновений до меня всё доходит.

Сергей проезжает мимо въезда в гараж. Он не паркуется на своем обычном месте. Он подъезжает прямо к крыльцу.

Дверь распахивается, и он буквально вылетает из машины. Мин, и он оказывается рядом с Кристиной, присаживается перед ней на корточки. Его движения резкие, полные тревоги. Той самой тревоги, которую я так часто видела в его глазах, но которая всегда была адресована мне или нашим детям.

— Кристи, что случилось? — его голос — низкий, взволнованный. Он берет ее за плечи, заставляет посмотреть на него, напрочь игнорируя меня, стоящую в метре от них.

— Ничего, Сергей, правда… — всхлипывает она, и в этом всхлипе столько фальшивой беззащитности.

— Что — «ничего»? — он вглядывается в ее заплаканные глаза. — Что произошло?

Она поворачивается, бросает на меня короткий, полный яда взгляд и снова опускает голову.

— Вера… она догадалась, расстроилась и… не сдержалась, выгоняя меня из дома.

— Что?! — гаркает Сергей, и наконец поднимает на меня глаза.

Я вижу в них не стыд, не вину, не сожаление. Я вижу там гнев. Чистый, обжигающий гнев, направленный на меня. Он смотрит не как провинившийся муж, а как защитник своей новой избранницы, своей женщины.

В этот момент я все понимаю. Он приехал не для того, чтобы поговорить. Не для того, чтобы что-то объяснять или просить прощения. Он приехал, чтобы поставить меня перед фактом. И этот холодный, яростный взгляд говорит мне, что обсуждать уже нечего. Решение принято.

— Это неправда, — отрезаю я наглую ложь Кристины. Голос звучит твердо, но внутри все вибрирует от напряжения и обиды. Я смотрю мимо нее, прямо в глаза мужу. — Но я, Сергей, хочу услышать, что происходит, лично от тебя. Потому что, учитывая спектакль, который она здесь устроила, не вижу причин верить и всему остальному.

Мои слова должны вернуть его в реальность, заставить усомниться. Но вместо этого Кристина просто повышает ставки. Она захлебывается в рыданиях, прижимаясь к его плечу.

— Сережа, увези меня отсюда, пожалуйста... Она такая жестокая. Она... она пожелала смерти нашей малышке!

У меня отвисает челюсть.

Такой наглости и беспринципной лжи я не встречала за всю свою жизнь.

Да он не в себе, если поверит этому бреду!

Но он… верит.

Сергей заботливо помогает Кристине подняться. Он обнимает ее, несколько раз погладив по ее идеально окрашенным белокурым волосам.

— Ты точно в порядке? — уточняет он. В голосе сквозит неподдельная забота.

— Н-не знаю, — шепчет Кристина, припадая к нему. — На ноге точно будет ушиб.

— Иди в мою машину, — просит он мягко.

— Но я тут на своей...

— Я скажу, чтобы ее пригнали после обеда.

— Хорошо, милый, как скажешь.

Кристина, опираясь на руку моего мужа, на секунду поворачивает голову в мою сторону. И я вижу это. Сквозь маску невинной, заплаканной жертвы пробивается кривая, торжествующая ухмылка. Дьявольская сущность, просвечивающая через ангельский лик.

Она хромающей походкой направляется к его машине, а мой муж, мой Сергей, разворачивается ко мне. В его глазах больше нет гнева. Только холодная, ледяная сталь.

— Пошли, — грубо бросает он и, не дожидаясь меня, проходит мимо, в дом. В пока ещё наш дом.

Глава 3

Я иду за мужем. Его широкая, напряженная спина в дорогом костюме — это все, что я вижу. Он не оборачивается, не ждет, не придерживает дверь. Он просто идет по нашему дому, как будто прокладывает путь через вражескую территорию, а я, как побитая собака, плетусь следом.

В голове оглушительно тихо. Все мысли исчезли, остался только звенящий вакуум и один-единственный вопрос: как? Как этот жесткий, холодный человек передо мной может быть тем же самым Сергеем, который был со мной сегодня утром?

Тот же самый пиджак, который я помогла ему надеть. Тот же парфюм, нотки которого до сих пор витают в нашей спальне. Всего несколько часов назад его рука лежала на моей талии, а губы шептали мне на ухо, как хорошо начать день именно так. Он с аппетитом ел сырники, которые я приготовила, благодарил за завтрак, перечислял свои планы на день. Говорил, что было бы замечательно собрать всю семью через неделю, потому что «лето опять пролетит, оглянуться не успеешь». Мило улыбался. Целовал перед уходом.

А этот… будто спешит на встречу с нечистоплотным конкурентом, чтобы побыстрее разобраться и забыть. Сергей проходит мимо консоли в холле и с силой бросает на нее ключи. Металлический лязг эхом разносится по дому, разрезая тишину.

Я судорожно перебираю в голове последние месяцы, недели, дни. Знаки. Должны были быть знаки, которые я, такая всегда внимательная, пропустила. Неужели я настолько ослепла в своем уютном, налаженном мире?

В том-то и дело, что знаки были. Его частые задержки на работе, которые он списывал на новый проект. Но проект реально был! Бизнес перешёл на новый уровень. Его телефон, который он начал переключать на беззвучный режим, когда возвращался домой. Его лёгкая отстраненность по вечерам.

Но измена, которая приведет к разводу — это последнее, о чем я думала. Двадцать девять лет жизни с Сергеем научили меня многому. Но я была уверена: если настанет тот день, когда чувства одного из нас изменятся, мы сможем честно об этом поговорить. У нас был договор.

И вот этот миг настал. Только почему-то это не помешало Сергею исполнять свой супружеский долг… на два фронта.

Я останавливаюсь посреди холла, и воздух вышибает из легких. Сегодняшнее утро. Его руки, его поцелуи, его тело… Все это было ложью. Он был со мной, а мысленно, наверное, уже с ней.

Волна негодования поднимается изнутри, горячая, обжигающая. Она вытесняет шок и растерянность. Я расправляю плечи. Хватит. Я больше не жертва. Я его жена. Мне нужны ответы!

В кабинет я захожу в полной боевой готовности. Спина прямая, подбородок вздернут. Я закрываю за собой тяжелую дубовую дверь, и глухой щелчок замка отрезает нас от остального мира.

Муж садится за свой массивный стол из темного дерева, в огромное кожаное кресло. Он указывает мне на кресло напротив. Не на диванчик, где я любила сидеть, когда мы болтали о всяком. Теперь я — посетитель.

Присаживаюсь, не отводя от него взгляда. Воздух в кабинете густой и тяжелый, пахнет кожей, дорогим парфюмом и предательством. Но то, что говорит Сергей, едва я успеваю опустить руки на колени, выбивает из меня весь боевой дух.

— Вера, ты никогда не была дурой, и все понимаешь, — его голос ровный, почти безразличный, как будто он обсуждает квартальный отчет. — Думаю, лишний шум не нужен ни мне, ни тебе. Читай.

Он достает из ящика стола черную папку. Кладет ее на полированную столешницу и одним плавным, отработанным движением пододвигает ко мне. Этот тихий, скользящий звук слышится как скрежет металла.

— Я тебя не обижу, — продолжает он все тем же деловым тоном. — Ты была хорошей женой. И неплохой матерью детям. Давай разойдемся мирно, сохранив уважение друг к другу.

Я откровенно офигеваю. Мир вокруг сужается до этой папки на столе. Хорошей женой. Неплохой матерью. Двадцать девять лет моей жизни, четверо сыновей, бессонные ночи, его взлеты и падения, которые я проживала как свои, — все это оценено и упаковано в аккуратную стопку бумаг.

Я протягиваю руку, но не для того, чтобы открыть папку. Мои пальцы касаются гладкого пластика, и я одним резким, четким движением отодвигаю ее обратно к нему.

— Давыдов, чем она тебя шантажирует? — я не нахожу никакого другого объяснения этому абсурду. Я смотрю на него в упор, пытаясь разглядеть за этой ледяной маской моего мужа.

Он мученически вздыхает, откидываясь на спинку кресла.

— Вера, не начинай, пожалуйста. Между нами уже давно не было того, ради чего стоит сохранять отношения.

Воздух застревает в горле пластиковым пузырем.

— Это ради чего, Сергей? — я закипаю, чувствуя, как кровь резко прилила к лицу. — Любви, уважения, секса, поддержки твоих интересов в бизнесе и жизни? Чего конкретно не было в наших отношениях?

— Искренности. Искренности, Вера, — он медленно качает головой, и этот жест настолько фальшив, что меня снова прошибает волной ярости.

— Твоей, что ли?! — я с трудом сдерживаю дрожь в голосе, до боли сжимая колени пальцами под столом.

— Я не снимаю с себя вины. В любом разводе виноваты оба. Только поэтому я и предлагаю тебе решить все полюбовно.

Он подается вперед, опирается локтями о стол. Его взгляд становится жестким, в голосе появляются стальные нотки, которые никогда не звучали в мою сторону.

Глава 4

Его слова — это не просто предложение о разводе. Это приговор.

Сердце пропускает удар. Этот дом... он всегда называл его нашим «родовым гнездом». Место, где росли наши дети, где уже растут наши внуки. Но теперь он пытается вышвырнуть меня из этого гнезда. Как ненужного, забракованного птенца.

Есть только одна маленькая деталь — это не его гнездо. Оно — мое. Ему двадцать пять лет, и оно построено с нуля на моих глазах, на моих нервах, на моем энтузиазме. Я помню последний уложенный в стену кирпич, каждую доску, потому что контролировала строительную бригаду. Я сама красила стены в детских, когда мы только въехали. Я разбивала этот сад, когда здесь был голый пустырь. Сама грузила землю в тачки, выбирала каждый куст, каждое дерево. Дорога в поселке, детская площадка, летние праздники для соседей — это все я. Моя жизнь, мои силы, моя душа вложены в это место.

Сергей знает это. Но безапелляционно заявляет, что не оставит дом мне.

Горло перехватывает так, что становится трудно дышать. Я делаю медленный, глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. Не позволю ему увидеть мои слезы. Не сейчас. Я выпрямляю спину и смотрю ему прямо в глаза.

— У меня встречное предложение, — сухо произношу я, сама удивляясь, как ровно звучит мой голос. — Ты подробно рассказываешь мне про свою связь: кто, что, почему и как. Как мы с тобой и договаривались. Оставляешь мне дом, машину, компенсацию и дальше делай, что хочешь.

Сергей теряет маску ледяного спокойствия. Его челюсти сжимаются, он резко дергает плечом, словно ему жмет пиджак.

— Я не обязан перед тобой отчитываться! — огрызается он.

— Обязан, — настаиваю я, не повышая голоса, но вкладывая в это слово всю свою убежденность. — Мы прожили двадцать девять лет вместе. У меня есть право...

Он не дает мне закончить, перебивая с грубым нетерпением.

— У тебя есть право просто принять всё как есть и избавить меня от своих душных претензий!

«Душных»? Слово бьет наотмашь, выбивая воздух из легких. Моя забота, моя любовь, моя жизнь, посвященная ему — «душные»?

— Ты серьезно считаешь, что я не заслуживаю объяснения? — шепчу, ощущая, как рассыпается на осколки мое уважение к мужу.

— Я сделал все так, как посчитал нужным, — он поправляет на запястье дорогие часы, словно сверяясь с каким-то своим, внутренним графиком по моему уничтожению. — Не хватало ещё три месяца смотреть на твое унылое лицо. Считай, это мой тебе прощальный подарок. Я все отмерил и отрезал за раз. Не мучая ни тебя, ни себя.

Прощальный подарок. У меня темнеет в глазах.

— Так сегодняшний утренний секс — это благотворительность? — слова вылетают сами, пропитанные ядом и болью.

Муж криво усмехается, не глядя на меня, изучая узор на деревянной столешнице.

— Называй, как хочешь. Что лишний раз доказывает — секс без любви ничего не значит.

Каждая его фраза — пощёчина. Звонкая, унизительная. Мне становится физически плохо, к горлу подкатывает тошнота. На моих глазах родной человек превращается в чудовище. Как такое вообще возможно? Неужели чувства к новой женщине так пагубно влияют на психику? Ведь Сергей никогда не был таким мерзким и язвительным.

— И ещё раз, — он поднимает на меня тяжелый взгляд. — Дом — мой. Можешь не трястись за свою зелень. Знаю, что сад тебе важнее всех нас вместе взятых, — с пренебрежением бросает он и попадает в самое сердце. В мою отдушину, в мое любимое хобби. Да, я всегда любила заниматься растениями, но это никогда не было манией. А он… он никогда не понимал, но обожал принимать комплименты от гостей, гордо обводя рукой мои розы и гортензии.

— Кристина справится с ним. А не справится — найдет того, кто справится, — добивает он.

— А Глеба ты тоже выставишь со мной? — спрашиваю я, цепляясь за последнюю соломинку. Наш младший сын, ему семнадцать и остался год в колледже.

— Не неси чушь. Это только наши с тобой дела. Дети ни при чем. К тому же Глебу год до совершеннолетия, пора выпускать его из-под юбки.

— И когда ты ему об этом скажешь?

— Я уже сказал. Он все понял и остаётся здесь, со мной.

У меня по спине бегут ледяные мурашки от неприятного, жуткого предчувствия.

— А остальным?

— Им тоже.

— Когда? — мой голос предательски проседает, а в руках появляется мелкая, неудержимая дрожь.

Сергей смотрит на меня с откровенной досадой, как на надоедливую помеху.

— Вер, только не нужно вот этой дешёвой драмы. Они все взрослые, разумные люди.

Он резко встаёт из-за стола, давая понять, что разговор окончен.

— Всё. У тебя время до завтрашнего утра, чтобы подписать бумаги. Не подпишешь — во второй раз я не буду таким щедрым.

Он бросает эти слова уже из дверного проема и выходит из кабинета, не прощаясь.

Я остаюсь одна в оглушительной тишине. Его шаги затихают в коридоре. Все знали. Все мои сыновья. Они знали, что их отец собирается вышвырнуть меня из дома, из их жизни, и молчали.

Как же так?

Глава 4.1

Двадцать девять лет жизни

и Кристина, которая перевесила

Глава 5

Несколько минут я сижу в прострации, не двигаясь. Кабинет погружен в тишину, но в ушах у меня до сих пор звенят его последние слова, брошенные из дверного проема. Мой расфокусированный взгляд упирается в большой портрет на стене за его креслом. Наш семейный портрет.

Заказ самого Сергея. «Символ крепости и единства семьи, надежного тыла и преемственности поколений», — так он сказал на праздновании своего сорок восьмого дня рождения, когда с гордостью представлял его гостям.

На холсте мы сидим рядом. Он — глава семьи, уверенный и сильный. Я — его верная спутница. Он бережно держит мою ладонь в обеих своих руках. Жест, который тогда казался мне верхом нежности, а сейчас — символом обладания. У наших ног сидят внуки — Белла и Ярик. А с двух сторон и позади нас стоят наши четверо сыновей со своими женщинами: Виктор с Лилей, матерью наших внуков, и Кирилл с Зоей, с которой он на тот момент встречался уже пять лет.

Я медленно поднимаюсь со стула. Ноги ватные, и я опираюсь рукой о полированную столешницу, чтобы не упасть. Подхожу к портрету вплотную, так близко, что вижу каждый мазок кисти, каждую тщательно прорисованную ресничку на лице своего нарисованного двойника. Спокойного, умиротворенного, абсолютно не знающего, что ждет его впереди.

Интересно, — проносится в голове холодная, отстраненная мысль, — Сергей теперь выкинет этот портрет? Или просто попросит художника нарисовать поверх меня Кристину?

Эта мысль оказывается последней каплей. Плотина, которую я так отчаянно выстраивала внутри себя последние полчаса, рушится.

Сначала это всего лишь одна слеза. Горячая, предательская, она срывается с ресниц и катится по щеке. Я быстро смахиваю ее тыльной стороной ладони, словно боясь, что стены этого кабинета увидят мою слабость. Но за ней следует вторая, потом третья. Дыхание сбивается, в горле встает обжигающий ком.

Я отворачиваюсь от портрета, от этой глянцевой лжи, и, шатаясь, бреду к выходу из кабинета. Мне нужен воздух, нужно укрытие. Я дохожу до небольшой ванной комнаты, примыкающей к кабинету, и закрываю за собой дверь. Опираюсь спиной о холодное дерево и медленно сползаю по нему на пол.

И здесь, на ледяном мраморном полу, меня накрывает.

Я плачу. Не так, как плачут над сентиментальным фильмом. Я рыдаю. Навзрыд, беззвучно, зажимая рот ладонями, чтобы никто не услышал. Тело сотрясается от судорожных, глубоких всхлипов, которые вырываются из самой глубины души. Так я плакала всего несколько раз в жизни.

Когда мне позвонили и сказали, что родителей больше нет. Автокатастрофа. Один миг — и мир раскололся надвое.

Когда мой младший брат, сильный, здоровый парень, сгорел за неделю от воспаления легких. Врач тогда сказал про чересчур сильный иммунитет, который сам себя и убил.

Когда после тяжелейших родов четвертого сына, Глеба, открылось кровотечение. И врачи, чтобы спасти мне жизнь, удалили матку. Я помню тупую боль не столько от швов, сколько от осознания, что моя мечта о дочери, о маленькой девочке с папиными глазами, похоронена навсегда.

И вот сейчас.

Тогда это была судьба, трагедия, злой рок. Сейчас — это его выбор. Сознательный, холодный выбор человека, который посчитал, что ему важнее новизна эмоций и та, кто сделает его род еще более многочисленным.

Рыдания постепенно стихают, переходя в редкие, икающие всхлипы. Я лежу на полу, обессиленная, пустая. Сколько я так пролежала? Минуту? Час? Я поднимаю голову и смотрю на свое отражение в зеркальной дверце душевой кабины. На меня смотрит посторонняя, опухшая, красноглазая женщина с размазанной по лицу косметикой.

И в этот момент что-то щелкает внутри.

Хватит.

Я медленно, опираясь на стену, поднимаюсь на ноги. Подхожу к раковине, включаю ледяную воду и долго умываюсь, смывая с себя слезы, боль и остатки прошлой жизни. Выпрямляюсь, смотрю на себя в зеркало.

Выплакалась. Выдохнула.

А теперь нужно делать то, что я делала всегда в тех самых критических случаях. Жить дальше. И жить хорошо. А для этого нужно разобраться со всей той дичью, на которую, по мнению Сергея, я должна безропотно согласиться.

Я смотрю на свое отражение, и в глубине зрачков загорается холодный, стальной огонек.

— Ну уж нет, дорогой, — шепчу я, обращаясь к его образу, стоящему за моей спиной. — Ты свой выбор сделал. И заберешь в свою новую жизнь только то, что я позволю тебе забрать.

Я делаю паузу, криво усмехнувшись своему отражению.

— Если… позволю.

Резко разворачиваюсь. Решимость, холодная и твердая, как сталь, наполняет меня изнутри. Я возвращаюсь в кабинет подхожу к столу, беру ту самую папку, которую оставил Сергей — не для того, чтобы читать, а как вещественное доказательство его предательства.

С папкой в руке я выхожу из кабинета. Иду по коридору, и стук моих каблуков по паркету звучит непривычно громко и четко. Шаг. Еще шаг. Я уже не жертва, лежащая на полу в ванной.

Параллельно я достаю телефон, нахожу в контактах номер подруги. Наталья. Она пережила развод два года назад. С той лишь разницей, что сама на него подала. Я помню, как она с упоением рассказывала, как ее «волшебник-адвокат» разделал мужа-абьюзера под орех.

Глава 6

Я сижу в кресле напротив адвоката, вцепившись в ручки своей сумки так, что побелели костяшки пальцев. По счастливой случайности — или не совсем — мне удалось попасть к нему почти сразу же. Заполучить в свою копилку успешный кейс по разводу семьи Давыдовых, наверное, выгодно. А Смирнов Стас Борисович*, судя по его виду, выгоды не упускает.

Он моложе меня лет на десять, но в нем чувствуется та спокойная, железобетонная уверенность, которая приходит с опытом и победами. Авторитетный, привлекательный мужчина в полном расцвете сил. Нат, успев за пять минут нашего разговора выдать мне всю подноготную, поделилась, что он совсем недавно женился во второй раз. Так что уже не «сапожник без сапог», как пошутила подруга, тут же потребовав моих подробностей.

Подробностей я не дала. Не видела смысла говорить, пока сама не прояснила ситуацию до конца. Нат все поняла и не настаивала.

И сейчас я сижу в кабинете Стаса Борисовича и пытаюсь сосредоточиться на интерьере, чтобы не сойти с ума от нервного напряжения. Постмодернистский дизайн, смелые, яркие цветовые пятна на стенах — все это должно отвлекать, но получается плохо. А Смирнов, откинувшись в кресле, внимательно, страница за страницей, изучает тот документ, ту подачку, что оставил для меня муж.

Время растягивается, как резина. Я терпеливо жду, разглядывая свои руки.

Наконец, Стас Борисович откладывает листы и поднимает на меня глаза. Взгляд у него прямой, изучающий.

— То, что хочет ваш муж при отсутствии брачного договора, мне понятно. А чего хотите вы, Вера Владимировна?

В горле снова встает тот самый горький ком. Хочется выкрикнуть, чтобы все это было дурным сном и сейчас самое время проснуться. Но увы... Я медленно выдыхаю, заставляя голос звучать ровно.

— Я хочу свой дом. Я не хочу квартиру.

— Ещё?

— Всё.

— А предложенная компенсация доли бизнеса вашего мужа вас полностью устраивает?

Я тушуюсь и опускаю взгляд.

— Простите, я не посмотрела, сколько он предложил.

Смирнов на мгновение удивленно вскидывает брови.

— Странно. Вам неважны деньги. У вас есть собственный источник дохода?

— Постоянного нет.

— Личные сбережения?

— Да, конечно.

— Накопленные вами до брака?

— Нет, во время.

— Может быть, подаренные вам или унаследованные?

— Нет.

— Наличными?

— Конечно, нет. Все они на банковском счету.

Он слегка наклоняется вперед, и его тон становится серьезнее.

— Тогда вы должны знать, Вера Владимировна, что при конфликте интересов, который назревает с вашим мужем, на эти накопления может быть наложен арест до окончания суда. Так как эти деньги являются частью вашего совместно нажитого имущества.

— Вы думаете, что без суда не обойтись? — у меня начинает неприятно печь в груди.

— Вера Владимировна, я не знаю вас, я не знаю вашего мужа. Но я знаю его фирму, которая на слуху последние два года из-за резкого роста. При этом он предлагает вам смехотворную компенсацию.

Смирнов поворачивает папку ко мне и стучит по строчке кончиком дорогой перьевой ручки. Я смотрю на цифру. Нолей много, но я, даже не будучи финансистом, навскидку понимаю, что это — издевательство. Это не половина. И даже не пятая часть.

Смирнов смотрит на меня и сочувственно усмехается.

— К тому же ваш муж точно знает, что вы хотите дом. Логичнее было бы наоборот, увеличить сумму, чтобы она помогла вам смириться с потерей. Но нет. На что он рассчитывал, предлагая это подписать? Что вам от него ничего не нужно и вы уйдете, высоко подняв голову? Либо он наоборот хочет, чтобы вы негодовали и вступили с ним в схватку?

— Но зачем?

— Не знаю... Но выясню! — в его глазах загораются азартные огоньки. Он снова откидывается в кресло, но теперь это поза хищника, готового к прыжку. — Я берусь за ваш развод, Вера Владимировна. Для начала попробуем договориться полюбовно. Вы сказали, что муж дал вам срок до завтрашнего утра?

— Да.

— Отлично. Я подъеду к девяти. Если с его стороны за это время будут поступать предложения и, тем более, угрозы — обязательно фиксируйте их. Лишним не будет. А вот после нашего с ним разговора посмотрим, потребуется ли нам вообще какая-то стратегия. Или мы обойдемся и без нее.

*****

*Смирнов Стас Борисович — главный герой романа "Измена: 15 свиданий Алены Михайловны"

https://litnet.com/shrt/qKfT

и как раз на этот роман у меня сегодня скидка 25%

Глава 7

Из здания, в котором находится фирма Смирнова, я выхожу в более стабильном состоянии, чем была до. Как всё-таки много значит поддержка.

Простое осознание, что ты не одна, что есть кто-то сильный и компетентный на твоей стороне. И хорошо, когда можно эту поддержку себе позволить.

Первым делом я заезжаю в банк. По совету адвоката, снимаю со своего счета всю сумму накоплений. Пока вежливый сотрудник службы безопасности задает мне протокольные вопросы, а девушка-кассир повторно все пересчитывает, на мгновение мне становится дико от того, что я делаю. Я, Вера Давыдова, тайком от мужа обналичиваю деньги, которые, по-любому, тратила бы на семью. Но тут же вспоминается сегодняшнее утро, его поцелуи, его ложь, «ничего не предвещало», и понимаю — с Сергеем теперь ни в чем нельзя быть уверенной.

По дороге домой я методично, одного за другим, набираю сыновей. Нужно понять, могу ли я на них рассчитывать в назревающем противостоянии.

Виктор, старший, сбрасывает после первого же гудка и присылает короткое сообщение: «Мам, занят на объекте, перезвоню».

Кирилл, второй, отвечает холодно и по-деловому: «Мам, привет. У меня встреча, не могу говорить». И вешает трубку, не дожидаясь ответа.

Роман, как и ожидалось, вне зоны доступа. Он предупреждал о серии перелетов сегодня, так что его молчание — издержки, о которых я в курсе.

Глебу я не звоню. По времени он как раз должен заехать домой после своей летней практики перед вечерней тренировкой.

Остается Лиля. Жена Виктора. Девушка, которую я с радостью приняла в семью, как ту самую дочь, которой у меня не было. Заботилась и поддерживала её, как родную, помогла пройти первые трудности материнства и становления характеров деток. С ней я встречусь лично позже, когда по нашей общей договоренности заберу внучку Беллу из летнего языкового лагеря. Мне слабо верится, что при ее близкой дружбе с Кристиной она ничего не знала о планах подруги. Но, учитывая, сколько я для нее сделала, у меня в голове не укладывается, что она могла позволить Кристине так запросто влезть в наши с Сергеем отношения. Или Лиля тоже ничего не знала, и ее, как и меня, просто использовали?

В этих смятенных чувствах я заезжаю во двор дома. Автоматические ворота бесшумно закрываются за мной, отрезая от внешнего мира. И даже в своем взвинченном состоянии я отмечаю, какая же красота вокруг. Начало лета. Мои розы в полном цвету, воздух густой и сладкий от их аромата. Мой сад. Моя крепость.

У входа в дом стоит сияющий на солнце мотоцикл Глеба. Он здесь. Сердце начинает стучать быстрее. Я торопливо выхожу из машины и почти бегом захожу в дом, чтобы перехватить его до того, как он снова исчезнет, а потом займусь документами. Я точно помню, что хранила все договоры на строительство, все сметы и чеки в отдельной папке в отцовском секретере, который стоит в малой гостиной. А главное, документы о продаже родительской квартиры. Большая часть от той сделки ушло в этот сад, в эту землю. Смирнов сказал, что это может стать нашим главным козырем, если дело дойдет до суда. Прямое доказательство моего финансового вклада в «семейное гнездо».

Я иду по коридору и замечаю мелькнувшую тень наверху. Спина в спортивной майке на лестнице.

— Глеб! — окликаю я сына.

Он на миг замирает, а потом ускоряет шаг, намереваясь ускользнуть.

— Глеб! — мой голос становится громче, настойчивее. — Нужно поговорить.

Он не останавливается и делает еще один шаг вверх.

Терпение, которое я собирала по крупицам весь день, лопается.
— Стой, я сказала! — мой голос срывается на команду. Резкий, властный тон, который мои дети слышали только тогда, когда действительно где-то накосячили.

Глеб замирает на месте. Медленно, очень медленно он поворачивается, и я вижу в его глазах напряженное раздражение.

Обычная история — подросток во всей красе, который думает, что все вокруг только и пытаются лишить его прав и нарушить личные границы. Я стою у подножия лестницы, он — почти на самом верху, и это расстояние между нами кажется непреодолимой пропастью.

— Привет, мам. Давай не сейчас. Я устал. Мне нужно в душ, и я не хочу опоздать на тренировку.

— Не опоздаешь, я не займу много времени. Пошли в кабинет отца.

— Но если немного времени, говори здесь, — продолжает сопротивляться сын, будто я специально заманиваю его в ловушку.

— Это разговор не для лестничных пролетов, — отсекаю его претензии я и направляюсь прямиком в кабинет.

Сын идет за мной. Шаги его кроссовок по паркету звучит как легкий хорош листвы. Эх, у Глеба сейчас такой возраст, когда родителям нужно быть единым фронтом, выстраивать одну линию поведения. Но Глеб, как младший, всегда был любимчиком Сергея. Поэтому роль «злого полицейского» автоматически доставалась мне.

— Мам, ну что там такого серьезного, что не может подождать до вечера?

Он плюхается в отцовское кресло, заставляя дорогую кожу протестующе заскрипеть. Тело у парня уже совсем не подростковое, а рослое, мощное — молодой мужчина-пловец, которому это кресло впору так же, как и его отцу.

Глава 8

Я с предельной внимательностью всматриваюсь в дорогу, с силой удерживая кожаную оплетку руля, но мысли, как заевшая пластинка, раз за разом возвращаются к разговору с Глебом.

Его пустой, безразличный взгляд. Его брошенное с пренебрежением «десять из десяти» про любовницу отца. Его готовность продать меня за машину и два года беззаботной жизни…

Во рту горький привкус. Но, как ни странно, это не горечь обиды на сына. Это горечь разочарования в муже.

Я понимаю, что Сергей сыграл на слабостях Глеба, поймав его в самый нестабильный момент. Юношеский максимализм. Желание брать от жизни всё и сразу. И, конечно же, пьянящая жажда абсолютной свободы. Глеб далеко не дурак, он умеет и думать, и работать, когда захочет. Но сейчас бушующие гормоны затмевают разум.

Я уже проходила это. Трижды. С каждым из старших сыновей. Я видела, как терпение, последовательность и тихая, ненавязчивая материнская любовь превращали неуправляемых, колючих подростков в стабильных, осознанных молодых людей. С Виктором было проще. С Кириллом и Романом — гораздо сложнее, они и по темпераменту совсем другие. Но мы справились. Я справилась при поддержке Сергея.

Но Глеба он откровенно баловал. Всегда. А сейчас… сейчас он оказывает сыну медвежью услугу. Покупает его преданность, поощряет его эгоизм, учит его тому, что все в этом мире имеет свою цену, даже честь семьи.

Раздражение от этой мысли обжигает сильнее, чем обида на сына за его безразличие. Это мой ребенок. И родной отец его калечит. Прямо сейчас, на моих глазах, ради собственного удобства.

За очередным поворотом я выезжаю на финишную прямую к языковому лагерю внучки. И меня пронзает другая, еще более дикая мысль.

Неужели они все? Все четверо? Могли поверить в ту чушь, что я, узнав об измене, буду как ни в чем не бывало «держать лицо»? Изображать счастливую семью на юбилее, улыбаться гостям, зная, что у моего мужа уже есть другая? Это же абсурд. Это настолько не похоже на меня, на мои принципы, на все, чему я их учила.

Или то, что предложил им Сергей было слишком заманчиво? Не нужно было делать выбор, не нужно было задавать отцу неудобные вопросы, не нужно было смотреть в глаза матери. Проще было принять его ложь за чистую монету и продолжать жить своей жизнью.

Я паркуюсь у ворот лагеря. Глушу мотор. Несколько секунд сижу в тишине, собираясь и настраиваясь на позитив.

А едва выхожу из машины, ко мне выбегает Белла, моя семилетняя внучка, уже закончившая первый класс и считающая себя невероятно взрослой.

Она с разбегу врезается в меня, крепко обнимает на талию.

— Бабуль, сегодня было так классно! Даже интереснее, чем вчера! А завтра у нас будет мини-олимпиада! Нам дали костюмы. Нужно будет прийти сразу в них!

— Замечательно! — я обнимаю ее в ответ, зарываясь носом в пахнущие солнцем и травой волосы. — Я рада, что твой день удался.

— Да, жалко, что Ярик еще маленький, ему бы тут тоже понравилось.

Мы возвращаемся к машине, и Белла, забравшись на заднее сиденье в свое кресло, деловито пристегивается.

— Бабуль, а давай устроим сегодня у тебя ночевку в саду, с палаткой? Пожарим колбаски с грибочккми на костре и вообще! Уже тепло, я целую неделю заполняю дневник погоды, и ночью не холодно!

Сердце болезненно сжимается. Каждое слово внучки, как соль на рану. Дом. Сад. Костер. Все то, что я создавала годами, с любовью и заботой, сначала для своих детей, а теперь и для внуков. А новая подружка Сергея совсем не прочь присвоить результаты моего труда.

— Нет, милая, с ночевкой под открытым небом пока повременим.

— Ну бабулечка, ну пожалуйста! — упрашивает Белла.

— Это у вас семейная неделя, побудешь с родителями и братьями.

— Ой, ну я ж с ними и так всегда! Хочу к тебе! С мамой скучно, она с Русланчиком устает, не хочет с нами играть.

— Белл, ну ты же уже взрослая, можешь развлекать братьев.

— А я что делаю? — сверкает глазами моя маленькая хитрюшка. — Предлагаю развлечение! У тебя, бабулечка.

Я невольно улыбаюсь, качаю головой и вспоминаю, как мы с Витей и Сергеем забирали ее из роддома. Крошечный, сморщенный комочек. А сейчас — такая взрослая. Но да, совсем не принцесса. Настоящая пацанка. При всей своей миловидности, Белла никогда не позволяла ни мне, ни матери наряжать ее в платья. Никаких украшений и причесок. Сначала мне было чуточку обидно, самую малость. А потом я просто переключилась в режим самой лучшей бабушки, потому что точно знала, что может понравиться такому активному, любознательному ребенку.

Сергей внучку любил, как, впрочем, и внуков. Но того обожания, той слепой нежности, что была у меня с ними, у него не было. С сыновьями в их дошкольном возрасте он был гораздо ближе. Может, это и есть тот самый долг, который они сейчас вернули отцу за счастливое детство?

Я даже фыркаю от этой мысли. А я? Я, значит, должна была быть хорошей просто так. Мне ничего возвращать не надо?

Мы заезжаем на подземную парковку большого жилого комплекса. Поднимаемся в лифте. Я стою, держа внучку за руку, и возвращаюсь к ещё одному воспоминанию: как я с ее второй бабушкой, моей сватьей, скинулись и подарили эту квартиру Виктору с Лилей.

Глава 9

— Папа, папа, попроси бабулю взять нас сегодня с Яриком к себе! — кричит Белла, едва мы переступаем порог квартиры. — Папочка, ну пожалуйста!

Из детской тут же выбегает взбудораженный такой перспективой пятилетний Ярик. Маленький ураганчик. Он несется ко мне, тут же забирается на руки, обвивает шею пухлыми ручками и, прижимаясь щекой к моему плечу, горячо присоединяется к уговорам сестры.

—Привет, бабуля, люблю тебя! Можно-можно-можно!

Я обнимаю его, вдыхая сладкий, детский запах, и чувствую, как что-то внутри меня ломается еще раз.

— Так, чемпионы, стоп, — говорит Виктор, останавливая поток детских просьб. — Нам с бабушкой нужно поговорить. А вы идите пока поиграйте в приставку перед ужином.

Белла обалдевает от такого предложения. Ее глаза округляются. Приставка в это время — событие из разряда фантастики. Она бросает быстрый, оценивающий взгляд с отца на меня, понимая, что происходит что-то из ряда вон выходящее, но раз уж папа разрешил…

— Правда?! — уточняет она.

— Правда. Идите.

Я опускаю Ярика на пол, Белла хватает брата за руку, и они, счастливые, убегают в игровую. Через секунду оттуда доносятся спор о том, во что они будут играть.

А я жду. Жду, когда из кухни выйдет Лиля. У нас это традиция. Кто бы ни пришел, она всегда выходит встречать гостей, улыбается своей теплой, открытой улыбкой, предлагает зайти, поболтать, выпить чая.

Но она не выходит.

Я слышу, как на кухне тихо работает вытяжка. Чувствую запах едва уловимый аромат выпечки. Жизнь в этой квартире идет своим чередом. Но ее хозяйка прячется от меня.

И это молчаливое отсутствие говорит мне больше, чем могли бы сказать любые слова.

Виктор первым прерывает молчание. Он делает шаг в сторону, указывая на приоткрытую дверь своего кабинета.

— Мам, пройдем, поговорим.

Я смотрю ему прямо в глаза. Долго, не мигая. Пытаюсь увидеть и понять его эмоции.

— А у тебя есть, что мне сказать? — уточняю тихо, но твердо.

Он выдерживает мой взгляд. Секунду. Две. А потом его глаза опускаются, и он отводит их в сторону, уставившись на рисунок паркета. Этого достаточно.

— Ну хорошо, — киваю я. — Пойдем, поговорим.

Мы заходим в его кабинет. Меня накрывает волной дежавю. Все точь-в-точь как у отца, только в миниатюре. Тот же массивный письменный стол из темного дерева. Те же стеллажи с книгами, расставленными в строгом порядке. Та же атмосфера холодной, деловой респектабельности.

Но Виктор не садится за стол. Он проходит дальше, к небольшому кожаному дивану в зоне отдыха, и жестом приглашает меня сесть.

— Присядь, мам.

Он садится рядом, не напротив. Этот жест кажется продуманным, срежиссированным. Он словно пытается снизить градус официальности, превратив не слишком приятный разговор в неформальную беседу. Сделать вид, что ничего страшного не происходит. Что мы просто мама и сын, которые решили немного поболтать.

Виктор молчит.

Тишина в его идеальном кабинете густая, удушающая. Он не смотрит на меня, изучает рисунок на дорогом ковре, словно пытается найти там ответы. И я, как делала это всю его жизнь, помогаю ему начать трудный разговор.

— Ты ведь знал, — мой голос звучит тихо, без обвинения, просто констатация факта. — Ну, или точно догадывался, что отец лжет. Я бы в любом случае поговорила с вами. Рано или поздно. Но прошло три месяца, Вить. Три месяца. И ты почему-то ни разу не поинтересовался, как у нас дела с отцом.

Я делаю паузу, давая ему возможность ответить. Но он продолжает молчать.

— Я бы могла понять Кирилла, Ромку и даже Глеба. Но не тебя, Вить. Ты бы точно спросил. Чем он купил твое молчание?

— Мам, он сказал, что это твое решение, — наконец произносит он, не поднимая головы. — Сказал, что ты не хочешь пока обсуждать это с нами.

Из моей груди вырывается короткий смешок. Истеричный, лишенный всякого веселья. Звук настолько чужеродный в этой тишине, что Виктор вздрагивает и наконец смотрит на меня.

— Виктор, ты серьезно? — я смотрю на него в упор. — Он в открытую встречается с новой женщиной. Она беременна от него. А я, значит, решаю «не обсуждать это» и просто игнорирую? Вить, скажи, а зачем мне это?

— Мам, а что, было бы лучше, чтобы ты вот так вот мучилась все эти три месяца? — он идет в защиту. В защиту отца.

— Витя, ты умный молодой мужчина. Подумай и скажи-ка мне, а зачем твоему отцу нужны были эти три месяца? Три месяца, во время которых он продолжал жить со мной как ни в чем не бывало. Как с женой. Вообще ничего не изменилось, Витя! Он врал мне в глаза. А вы все это поддерживали. Так зачем?

Его взгляд снова упирается в пол. Я вижу, как его руки, лежащие на коленях, медленно сжимаются в тугие кулаки. Он нервничает. Ну ему хотя бы не все равно.

— Хочешь посмотреть, что он мне предложил при разделе?

Я достаю телефон, открываю галерею и нахожу то самое фото — увеличенный абзац с унизительной суммой компенсации. Протягиваю ему телефон.

Глава 10

Опять наступает гнетущее, вязкое молчание. Но в этот раз Виктор все-таки сам прерывает его.

— Мам, прости, — он трет лицо руками, словно пытаясь стереть с него усталость и вину. — Во всей этой суматохе: работа, семья… я поверил ему. Поверил, что ты не хочешь сейчас объясняться, и что вы реально расстанетесь друзьями. А то, что он продолжал тебя обманывать, я принял за подтверждение этого. Относительно Кристины… он сказал, что у них сто процентов будет брачный договор.

— То есть наследством ты все-таки поинтересовался? — срывается язвительный вопрос с моих губ.

— Нет! — обижается сын. — Отец сам об этом сказал.

«Потому и сказал, что знал, что ты его об этом спросишь», — проносится у меня в голове. Но я все еще не могу поверить, что мой старший, мой рассудительный Виктор так проникся историей «великой любви» отца, что не посчитал нужным выслушать вторую сторону.

Но я решаю пока не давить на него. Мне важнее узнать другое.

— Витя, а что насчет Кристины? Насколько я знаю, Лиля довольно активно с ней дружит. Она же появилась в ее жизни чуть меньше года назад? По-моему, Лиля рассказывала на дне рождения Ромы, что встретила школьную подругу. Восхищалась, как та преобразилась, стала крутым интерьерным дизайнером. Немного сожалела, что с детьми и семьей — какая уж тут карьера... Позови, пожалуйста, её. Хочу кое-что уточнить.

Я прошу, и вижу, как сын мгновенно напрягается.

— Мам, давай не сегодня. У нее был сложный день, Руслан приболел, я поэтому и вернулся пораньше. Она только что прилегла.

— Ничего страшного. Я не отниму у нее много времени. Раз уж приехала, выясню все сразу, — продолжаю настаивать я и решительно поднимаюсь с дивана.

Виктор вскакивает, инстинктивно преграждая мне путь. — Мам, давай в следующий раз.

Я смотрю на него снизу вверх. Мой сын — высокий, сильный мужчина. На мгновение в его глазах мелькает отцовская жесткость, угроза. Но под моим пристальным, немигающим взглядом она сменяется мольбой.

— Нет, Виктор. Если вам всем это было просто удобно и выгодно, то для меня сейчас это жизненно важно.

— Я поговорю с отцом насчет твоих отступных!

— Спасибо, сын. Но с Лилей я хочу поговорить не об этом.

— А о чем? — нервно уточняет он.

— О доме.

— А какое отношение Лиля имеет к дому?

— Никакого. Но она имеет прямое отношение к Кристине.

В нем борются два начала: сыновний долг и страх перед тем, что я могу узнать. Но в итоге он сдается. Тяжело вздохнув, Виктор кивает и выходит из кабинета.

Я остаюсь одна. Сердце колотится где-то в горле. И буквально через пару секунд мой телефон, лежащий на диване, тихо вибрирует. На экране высвечивается сообщение.

От Кристины.

Я беру телефон. Руки слегка дрожат. Вспомнив совет адвоката, я делаю глубокий вдох, провожу пальцем по экрану, активируя запись экрана. Собравшись с духом, я открываю мессенджер и жму на аудиосообщение.

Я готова к очередным угрозам, оскорблениям, к чему угодно.

Но из динамика раздается не ее голос, обращенный ко мне.

Это запись разговора. Разговора Кристины с кем-то другим.

— Так использовать такое пространство — это же дичь! — голос Кристины, лишенный той приторной мягкости, которой она всегда пользовалась при Сергее, звучит резко и пренебрежительно. — Кому нужны эти столетние деревья? Эти розы в саду — такая пошлость! Ощущение, что как они этот дом построили и сад заложили, так ничего ни разу и не меняли! Что это, если не прогрессирующий старческий маразм?

Я чувствую, как холодеют пальцы.

— Ну ничего, я вдохну жизнь в это место, — продолжает она. — А ей и квартиры хватит, пусть разведет там свои бабушкинские гераньки, розочки регулярно травит, кошками, наконец, обзаведется.

Кристина смеется. Короткий, злой смешок, будто ее шутка искрометна и свежа.

— А мы с тобой будем, наконец, отрываться так, как заслуживают жены богатых мужей: вырублю эти заросли, расширим зону бассейна, сделаем корт для падела, буду собирать у себя каждую неделю девичники. Пересажу «котика» на более здоровое питание: смузи, устрицы. А то на этих рыгаловских посиделках с шашлыками чувствую, как деградирую до быдла. А тебе, Лиль, наймем няньку на полный день. Ничего с твоим мелким не станет, уже семь месяцев, здоровый кабанчик. Я все оплачу, у меня, считай, безлимит. Будем с тобой по салонам тусить. Жить эту жизнь так, как заслуживаем! Это только старые дуры, как Верка, чего-то бегают, суетятся не по делу. А результат один — на хрен никому они не сдались! Мы — не такие! За нас, Лиль!

— За нас! — с восторженным энтузиазмом отвечает на записи Лиля.

Аудиосообщение заканчивается. Я медленно, очень медленно поднимаю глаза от погасшего экрана телефона и вижу их. Мой сын и его жена застыли в дверях кабинета, как восковые фигуры. На лице Лили — ужас и растерянность. На лице Виктора — смесь стыда и злости.

— Ну, собственно, я услышала все, что хотела, — мой голос звучит ровно, почти безразлично. — Твоя подруга очень вовремя прислала мне это аудио.

Глава 11.1

Телефон молчит. Упрямо, оглушительно молчит. Я жду, что Кирилл перезвонит. Секунду, минуту, пять. Но звонка все нет и нет.

Я смотрю на темный экран, и во мне не остается ни капли сомнения. Он не перезвонит. Не потому, что занят. А потому, что Зоя рядом, и он сделал свой выбор. И в том, что Кирилл беспрекословно подчинился воле отца, у меня сомнений нет.

Вся его жизнь была вечной гонкой. Погоней за отцовским одобрением, в которой он всегда был вторым. Тень старшего брата — идеального, блестящего Виктора — накрывала его с головой. Сколько бы Кирилл ни старался, как бы ни выкладывался, он никогда не был настолько хорош.

Отец хвалил его, но это была дежурная похвала, после которой он всегда, как бы невзначай, добавлял: «А вот Виктор в твои годы…»

Недосягаемая планка.

Сколько раз я пыталась достучаться до Сергея, просила его не превозносить достижения Виктора так явно, не сравнивать сыновей. Муж кивал, соглашался, но никогда не сдерживался.

И вот, когда из-за отношений с Лилей Сергей отстранился от Виктора, Кирилл наконец-то получил то, чего жаждал всю жизнь. Он занял трон наследника, который отец готовил для первенца. Представить, что мой второй сын добровольно откажется от этого трофея, от этого выстраданного признания, я просто не могу. Это его главный приз. А я… я оказалась ценой, которую он готов заплатить, чтобы этот приз удержать.

Я сглатываю слезы, которые щиплют нос.т Я всегда учила их быть поддержкой друг другу. Отцу, когда у него были трудные времена. Своим подругам, когда они входили в нашу семью. Я учила их быть опорой для всех. Но как-то неосознанно, по умолчанию, исключала из этого круга себя.

Само собой подразумевалось, что я — скала. Основа. Что если мне понадобится помощь, пятеро сильных, самодостаточных мужчин, которых я вырастила, точно обо мне позаботятся.

Но оказалось, что нет.

А как тогда было нужно? Как? Проговаривать каждый день, чем я жертвую ради них? Выставлять им счета за бессонные ночи и потраченные нервы? Формируя устойчивую, токсичную зависимость между собой и ими? Превратиться в мать-манипуляторшу, которая держит детей на коротком поводке чувства вины?

Бррр! Я вздрагиваю всем телом от отвращения к этой мысли.

Нет. Никогда.

И в этот момент до меня доходит простая, леденящая душу истина.

Они никогда не были на моей стороне.

Я подъезжаю к дому, сердце делает кульбит и замирает. У нашего забора, там, где обычно паркуются машины обслуживающего персонала, стоит грузовик. Старый, побитый жизнью, с открытым кузовом и прицепом).

У меня начинает неприятно сосать под ложечкой.

Ворота медленно, с привычным гудением, открываются. Я въезжаю во двор, но не еду к гаражу. Я останавливаюсь прямо у будки охраны, опускаю стекло. Антон, наш бессменный охранник, выходит мне навстречу.

— Антон, добрый вечер, — киваю я. — Что это за машина?

Он слегка смущается, отводит взгляд, переминается с ноги на ногу.

— Вера Владимировна… — начинает он, и по его виноватому тону я понимаю, что дело плохо. — Хозяин позвонил. Приказал впустить.

— Впустить и?.. — подталкиваю я его, чувствуя, как внутри все сжимается от дурного предчувствия.

Антон наконец смотрит на меня, и в его глазах я вижу сочувствие.

— …и дал разрешение на все действия, которые бригада посчитает нужными.

«Все действия, которые они посчитают нужными».

Эта фраза, сухая и деловая, обрушивается на меня, как ледяной водопад. Я молча поднимаю стекло, отрезая себя от виноватого взгляда Антона. Медленно, очень медленно, я еду по подъездной дорожке к дому.

Сергей не стал ждать. Он не стал ждать завтрашнего утра, моего ответа, подписи на бумагах. Он уже начал. Начал выкорчевывать меня из моего дома. Прямо сейчас.

И в подтверждение этого я слышу невыносимо мерзкий звук пилы...

Глава 11.2

Я выскакиваю из машины, даже не заглушив мотор. Дверца хлопает за мной, и я почти бегу по каменной дорожке за дом, туда, где находится задний двор и сад.

Но еще не успев завернуть за угол, я понимаю, что все безвозвратно, непоправимо изменилось. Отсюда уже должны были быть видны верхние, плакучие ветви нашей шикарной двадцатилетней ивы. Моей ивы. Но их нет. Небо над тем местом, где она должна была быть, — пустое, пронзительно-голубое.

И сердце, уже в который раз за этот бесконечный день, сжимается от острой, физической боли.

Я ускоряюсь, вылетаю из-за широкой террасы на задний двор и застываю как вкопанная.

Шок.

Огромное, поверженное дерево лежит вдоль всего бассейна, и его ещё живые, но уже обреченные ветви касаются воды. Несколько мужчин в рабочих комбинезонах деловито пилят его толстый ствол на части, чтобы погрузить на большую тачку.

Я хочу закричать, чтобы они остановились, чтобы убрались отсюда. Но из меня, вместе с этим деревом, которое я растила почти половину своей жизни, будто ушли все силы. Руки и ноги мелко дрожат, из глаз катятся горькие слезы обиды. В груди зарождается еще пока маленький, но неотвратимый ураган. Ураган чистой, концентрированной ненависти.

И тут меня кто-то мягко, но крепко подхватывает под руку. — Вер, что происходит?

С широко распахнутыми от непонимания глазами на меня смотрит Зоя.

— Сергей… дал добро на вырубку, — сиплым, срывающимся голосом сообщаю я, не в силах сдержать слезы.

— Что?!

Зоя на мгновение застывает, а в следующую секунду уже бежит к мужчинам, ее голос звенящей сталью заглушает жужжание пилы. — Немедленно прекратите! Какое распоряжение? Ничего подобного! Вот хозяйка, и она против! Это общая, совместная собственность! Что, не знаете законов? Ну так я повторю это все полицейским, которых сейчас вызову!

— Зоя, не вмешивайся! — прилетает из-за спины резкий окрик Кирилла. Он стоит на террасе, скрестив руки на груди.

И в этот самый момент мой внутренний ураган, до этого сдерживаемый шоком и болью, срывается с цепи и входит в полную, сокрушительную силу.

— Так займись этим сам! — вырывается у меня.

Его лицо каменеет, но он не сдвигается с места, а я решительно направляюсь к рабочим. Они прекратили работу после последних слов Зои про полицию. Жужжание пилы смолкло, и в наступившей тишине слышно только пение птиц и стук моего собственного сердца.

— Вы хозяйка? — спрашивает меня мужчина постарше, видимо, бригадир. Он вытирает потные руки о штаны.

— Да.

— У нас все официально, — он достает из потрепанной папки файл. — Договор на спил больного дерева. Вот заключение дендролога.

Мой взгляд падает на лист бумаги, который он мне протягивает. Да, договор. Да, на спил. И даже какая-то филькина грамота под названием «экспертиза».

— А вы слепой? — я поднимаю на него глаза. — Где вы здесь видите больное дерево?

Я обвожу рукой свежий спил. На нем нет ни единого следа гнили или болезни.

— У меня заказ, — он пожимает плечами, пряча бумаги обратно. — Я не обязан разбираться в деталях.

— Да неужели? — я чуть ли не рычу, делая шаг к нему. — Вот как заплатите компенсацию за преднамеренную порчу имущества, так сразу начнете разбираться. Я закажу развернутую экспертизу, но навскидку стоимость этого живого крупномера — около трех миллионов.

Бригадир меняется в лице.

— Мам, перестань, они же просто исполнители, — подходит к нам Кирилл, пытаясь взять меня под локоть. Но я отдергиваю руку.

— Просто? Теперь не просто. Они — сообщники твоего отца. В следующий раз будут внимательнее относиться к фейковым экспертизам.

Я поворачиваюсь к Зое, которая стоит рядом, готовая к действию. — Зоя, попроси Антона вызвать полицию. Нужно все зафиксировать.

— Мам, да не позорься! — взрывается Кирилл. — Разберитесь с отцом без лишнего шума!

«Не позорься». Не «мне жаль». Не «это ужасно». А «не позорься». Моя боль, мое уничтоженное прошлое, мое оскверненное настоящее — для него позор, который нужно прикрыть от взглядов чужих людей. Не любовницу отца, которую он с гордостью им демонстрировал. Меня и мой позор.

— Я бы разобралась, сын, если бы хоть один из вас сказал мне о том, что он проворачивает за моей спиной. И, Кирилл, не вздумай мне врать, что ты тоже думал, будто я, зная о его новой женщине, продолжаю общаться с ним как ни в чем не бывало.

— А ты хочешь сказать, что не знала? — он кривит губы в усмешке, пытаясь переложить вину на меня. — Тебе просто было удобно не замечать, чтобы ничего не менять.

— Ха! Судишь по себе? — зло усмехаюсь я.

— То есть ты хочешь общаться вот так? Я не буду это терпеть, — он демонстративно поворачивается к своей девушке. — Зоя, мы уезжаем!

— Кирилл, ты серьезно? — Зоя встает напротив него, уперев руки в бока. — Отец творит такую дичь, а ты обвиняешь маму? Вера, мы сейчас все зафиксируем. Я составлю письменное предупреждение для Сергея. Он не имеет права ничего делать с вашим совместным имуществом до его официально раздела.

Глава 12

Я поспешно захожу в дом, чтобы забрать документы, которые понадобятся для полиции. Воздух в холле кажется по-прежнему наэлектризованным. Я иду прямиком в свою мастерскую, где сразу после разговора с Глебом оставила папку с документами по дому, и в этот момент телефон в кармане вибрирует так резко, что я вздрагиваю.

На экране — «Муж».

Я на секунду замираю, потом делаю глубокий вдох, включаю запись и принимаю вызов.

— Что за цирк ты устроила? — холодный, плохо сдерживаемый ярость голос Сергея бьет, как удар тока. — Я недостаточно ясно выразился утром?

— Что я устроила? Что ты устроил?! — я презрительно шиплю в ответ. — Сергей, первое, что я сделаю, — это потребую твою судебно-психиатрическую экспертизу. Зачем ты приказал уничтожить дерево? Ты его сажал?!

— В своем доме я буду делать всё, что посчитаю нужным, — цедит он. — Захочу — и хоть завтра вообще все вырублю и залью бетоном. Не хочешь на это смотреть — собирай свои вещи и уезжай в квартиру. Прямо сейчас.

Я в бешенстве. В слепом, бессильном бешенстве, потому что он ведет себя как упрямый, агрессивный бык на арене. Моя рука сжимает телефон с такой силой, что кажется, пластик вот-вот пойдет трещинами.

— И ещё, — добавляет он, — не порть жизнь ни сыну, ни его девке. Быстро отправь ее домой!

Слово «девке» звучит так пренебрежительно, так по-хамски, что во мне что-то щелкает. Вся боль и унижение этого дня концентрируются в одной короткой, злой фразе.

— Девкой называй свою Кристину, а Зою не смей!

Я в крайней степени раздражения прерываю звонок, с силой бросаю телефон на мягкое кресло в мастерской. Он отскакивает и падает на ковер, но мне все равно.

Подхожу к рабочему столу, достаю из кармана маленький ключ, открываю нижний, самый надежный ящик. Достаю оттуда толстую картонную папку.

Я заглянула в нее. Проверила. По объему, по количеству файлов — все совпадало. Сейчас нужно отобрать то, что пойдет к адвокату, а что нужно убрать в более надежное место.

Достаю все бумаги и конверты и выкладываю их на стол. Откладываю первый, титульный лист, на котором моим же почерком написано: «Дом. Строительство. Документы».

И вижу под ним… чистый белый лист.

Сердце на мгновение останавливается. Я лихорадочно перебираю бумаги. Второй. Третий. Четвертый. Все пустые. Все до единого. Сергей их подменил. Он знал, где я их храню, и просто заменил содержимое.

— Давыдов, ты же и так на дне! — я всхлипываю от бессильной, жгучей досады. — Тебе уже некуда было падать ниже, но ты сумел!

Я с силой ударяю кулаком по столешнице.

Боль отрезвляет.

— Вера! — доносится голос Зои из коридора. — Полиция уже тут!

Мы выходим на задний двор. Я пытаюсь держаться, хотя внутри все горит адским пламенем.

Рядом с истерзанным телом моей ивы стоят двое полицейских. Молодой, серьезный сержант и его напарник. Зоя уже что-то быстро и четко им объясняет, указывая то на меня, то на бригадира, который стоит поодаль со своими рабочими, нервно переминаясь с ноги на ногу.

— Вера Владимировна Давыдова? — обращается ко мне сержант. — Ваши документы, пожалуйста. И документы на собственность.

Я протягиваю ему паспорт и папку с правоустанавливающими документами на дом и участок, которые Сергей, видимо, посчитал не представляющими для него угрозу, так как все и так оформлено на него.

Сержант внимательно все изучает.

— Итак, — говорит он, обращаясь к бригадиру, — ваши основания для проведения работ.

Бригадир снова достает свой договор и поддельную экспертизу. — Вот. Спил больного дерева. По заказу собственника, Сергея Игоревича Давыдова.

— Собственность совместная, — тут же вставляет Зоя. — Любые действия, влекущие за собой изменение или порчу имущества, должны производиться с согласия обоих супругов.

Сержант кивает и начинает что-то строчить в протоколе. Воздух наполняется скрипом ручки по бумаге. Он задает вопросы: кто звонил, во сколько приехали, кто давал указания. Бригадир отвечает неохотно, постоянно оглядываясь на ворота.

— То есть, заказ был только на это одно дерево? — уточняет полицейский, обводя ручкой ствол ивы.

Бригадир на секунду замолкает, бросает на меня быстрый, виноватый взгляд и, видимо, решает, что его собственная шкура дороже.

— Нет, — бурчит он себе под нос. — Хозяин сказал, что тут всё под топор пойдет. Весь сад. Сказал, начинать с самого большого, а завтра приедет экскаватор, будем корни корчевать.

Я чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Зоя ахает и хватает меня за руку.

Весь сад.

Не просто ива. Все. Мои розы, мои гортензии, яблони, которые мы сажали с мальчишками, когда они были маленькими. Все.

Холодная, звенящая пустота заполняет меня изнутри. Сержант протягивает мне протокол и ручку. — Ознакомьтесь и подпишите, если все верно.

Я беру ручку. Моя рука не дрожит. Я ставлю свою подпись — четкую, уверенную, окончательную. Это больше не противостояние — это объявление войны.

Глава 13

Слегка опешив от такого наезда, я на мгновение теряюсь, но слова Славки про уважение эхом звучат в голове. Я делаю глубокий вдох, заставляя себя говорить вежливо и спокойно.

— Простите, а как я могу к вам обращаться?

На том конце провода происходит какая-то заминка. Секундная, но ощутимая пауза, после которой мужчина односложно отвечает:

— Максим.

В моей голове моментально выстраивается логическая цепочка: Палыч — значит, Павлович. Я цепляюсь за эту догадку, как за спасательный круг.

— Максим Павлович, — уверенно произношу я, — мне действительно очень нужно. Срочно. Вопрос жизни и смерти... моего сада, — добавляю, и голос предательски хрипнет. — Я все оплачу.

В трубке снова повисает тишина. Тягучая, напряженная. Я задерживаю дыхание, вцепившись в телефон так, что пальцы начинают болеть. Этот вариант — моя единственная надежда. Найти кого-то еще, кто согласится работать в ночь, да еще и ехать за город... нереально.

— Какого черта вы назвали меня Максимом Павловичем? — неожиданно спрашивает лучший бригадир Славки, в его голосе уже нет того звенящего негодования, скорее — искреннее непонимание.

— А как? — озадаченно уточняю я. — Вы же Палыч... но я думаю, это для знакомых. А мы с вами пока...

— Не близки? — со смешком заканчивает он за меня.

— Да.

— Ничего, скоро будем, — в его тоне слышны ехидные нотки. — Я слишком многим обязан Славке, чтобы послать его в ночи. А Палыч — моя фамилия. Буду у вас через час.

И прежде чем я успеваю что-либо ответить, в трубке раздаются короткие гудки.

Я опускаю телефон, глядя на темный экран.

— Н-да, — выдыхаю, качая головой. — Характер у тебя, Палыч, не сахар. Но нам с тобой и не чай пить.

Главное, чтобы он помог мне все организовать, бригада была опытная и техника не подвела.

Надеюсь, Слава реально отправил ко мне лучшего, а не того, кто просто оказался свободен.

Я вхожу в дом, закрываю за собой дверь на террасу и направляюсь в свою мастерскую.

Зоя все ещё сидит за ноутбуком, и ее пальцы бегло порхают по клавиатуре. Стук клавиш — единственный звук в комнате.

— Я почти закончила, — говорит она, не отрываясь от экрана. — Отправлю претензию по электронке. Можно вызвать курьера, а могу и сама завезти её господину Давыдову на работу. — Она бросает взгляд на часы в углу монитора. — Сегодня он ее уже не получит, а вот завтра с утра...

— Сегодня и не надо, — перебиваю я ее.

Зоя отрывает пальцы от клавиатуры и поворачивается ко мне.

— Зой, у меня есть план, — я подхожу к столу и опираюсь на него обеими руками, — но мне опять потребуется твоя помощь.

— Что нужно делать? — она заинтересованно приподнимает бровь.

— Отвлечь Глеба. Точнее, забрать его из дома до завтрашнего утра. Мне нужно, чтобы здесь никого не осталось.

— Зачем? — Зоя с опаской округляет глаза. Она внимательно всматривается в мое лицо, и ее взгляд из заинтригованного становится тревожным. — Вера, ты вообще в порядке? Я знаю, что ты всегда держишь лицо, но может, к психологу? И... я тебя одну не оставлю!

В первое мгновение я не понимаю слов Зои. А когда их смысл доходит до меня, из легких вырывается короткий, нервный смешок.

— Зой, да ты что? Я, может, и порефлексировала бы в одиночестве о том, как мы докатились с Сергеем до такого, но он не оставил мне этой возможности. Раз он сказал, что привезет сюда Кристину уже завтра, — он это сделает. А дальше, если я не уеду, будет делать все, чтобы выжить меня отсюда. А значит, готов бить в мои болевые точки.

У меня на душе становится так гадко и больно, что приходится сделать вдох, чтобы продолжить.

— Увы, он знает их все. Раньше мне это казалось высшим проявлением близости. Муж знает слабости жены и прикрывает их собой от внешней угрозы. То же самое делает и жена. Но когда вот так все меняется... он внезапно превращается в самого опасного противника.

— Но ведь и ты знаешь его болевые точки? — проницательно спрашивает Зоя.

Я на секунду задумываюсь. До этого мгновения я вообще не думала об этом. Да потому что это подло. Низко. Но сейчас…

— Да, — подтверждаю я медленно. — Знаю. И чувствую, что мне надо о них хорошенько подумать. Но сейчас я собираюсь лишить Сергея нескольких рычагов влияния на меня. Так ты поможешь мне с Глебом?

— Конечно! — без раздумий соглашается Зоя. Она быстро отправляет готовую претензию по почте и тут же запускает ее на печать, вынимая из принтера еще теплые листы. — Попрошу его подвезти меня в город. Затащу в гейминг-центр, хозяева, которым я помогала с его приобретением, подключат его в какую-нибудь команду. Лето же! Каникулы! Кто устоит?

— Будешь звонить Кириллу?

— Да. Не уверена, что он приедет сюда за мной, но он тебе тут точно не нужен, верно? Так что перестрахуюсь. Глеба привезу к девяти утра, пойдет?

— Да, думаю, мы уложимся.

— Вера, — Зоя поднимается и подходит ко мне, ее взгляд серьезный и теплый. — Я, наверное, не имею права так говорить про твоего мужа и детей, но все они идиоты. Как можно не понимать, что ты была фундаментом их благополучия?..

Глава 14

— Вера Владимировна, — представляюсь я, намеренно используя полное имя и отчество, чтобы подчеркнуть сугубо деловой тон нашего общения. — У меня сложная работа. Во-первых, по объему. Во-вторых, по срокам. Но Слава сказал, что вы лучший, и я...

— Вера Владимировна, — неожиданно прерывает меня Максим, делает шаг, второй, третий и останавливается так близко, что еще сантиметров десять — и он вторгнется в мое личное пространство. Но даже на таком расстоянии я чувствую жар, идущий от его тела. — Давайте мы не будем терять время, — с легкой хрипотцой предлагает он. — Вы не будете оценивать работу на свой глаз, а просто покажете мне, что от меня требуется.

Я застываю, на мгновение потеряв дар речи от очередного напора. Мне приходится поднять голову, чтобы выдержать его прямой, пронзительный взгляд.

— Хорошо, — киваю я, заставляя себя не отводить глаза. В конце концов мне от него нужна просто качественно выполненная работа. А не следование всем правилам этикета. — Пойдемте.

Мы проходим через дом на террасу. Вечерний воздух окутывает нас прохладой. Взгляд Максима моментально фокусируется на изуродованном теле моей ивы, лежащей у бассейна. Он долго молчит, изучая картину разрушения.

— Красивое дерево, — наконец произносит он, не поворачиваясь ко мне. — Мешало загорать? Или проблемы с финансами, и вы не можете позволить себе чистильщика бассейна?

Он поворачивается, и в его голосе звучит откровенный, циничный укол.

Хм... Вообще-то это верх непрофессионализма — вот так разговаривать с потенциальным клиентом. Но он, видимо, чувствует, что я в безвыходном положении. Знает, что у меня нет выбора. Так что я снова заставляю себя проигнорировать его предположения.

— Мне нужно взять весь этот сад, — я обвожу рукой все пространство: от роз у террасы до дальних кленов у забора, — и перевезти на участок в сорока километрах отсюда. До завтрашнего утра, — добавляю я.

Я ожидаю, что Максим отпустит что-то едкое. Рассмеется мне в лицо. Но он, к моему удивлению, мгновенно переключается на предельно деловой тон. Насмешка исчезает из его глаз, сменяясь сосредоточенным, оценивающим взглядом.

— Размер участка? Количество крупномеров? Кустарники? Мелкие растения, цветы — все забираем?

Его вопросы сыплются один за другим, четкие и по делу. Я отвечаю.

— Вы сами занимаетесь садом? — уточняет он, рассматривая ухоженные клумбы.

— Да, — подтверждаю я.

— Отлично, — кивает он, словно ставя галочку в каком-то своем внутреннем списке. — И еще момент. Я и мои люди не попадем под какую-нибудь раздачу?

У меня внутри все закипает от его вопроса, но я держу лицо.

— Не беспокойтесь. Даже если возникнут какие-то претензии, они будут адресованы только мне.

— Вера Владимировна, я похож на идиота? — без вызова, очень спокойно спрашивает Максим. Но этот вопрос, произнесенный его низким, рокочущим голосом, действует на меня, как красная тряпка на быка. — Вы хотите, чтобы я ввязался в авантюру, подключил к ней своих людей, за которых несу ответственность, и не задавал лишних вопросов?

— Так задавайте! — с вызовом отвечаю я, чувствуя, как адреналин ударяет в кровь. — Сами же сказали — незачем терять время. — Я борюсь с чудовищным, инстинктивным желанием сложить руки на груди, чтобы защититься от мощного напора Максима. Мне это удается. Я собираюсь и добавляю: — Что вас интересует? — добавляю я.

— Вы решили сбежать и прихватить с собой сад?

— Почти. Сбегать я не буду. Но свой сад спасу.

— Вы разводитесь? — безошибочно определяет причину Максим.

— Да.

— Это сделал ваш муж? — он кивает в сторону бассейна, на мою мертвую иву.

— Да.

Я всматриваюсь в его глаза, пытаясь уловить хоть какую-то реакцию, но его лицо по-прежнему непроницаемо.

— У вас есть деньги? Мои люди получают расчет по факту выполненных работ.

— Да.

— Вы уверены, что в вашей ситуации стоит их тратить на это? — он снова поворачивает голову к саду.

— Стоит, Максим.

— Хорошо, — кивает он, словно приняв окончательное решение. — В каких вы отношениях с соседями и охраной поселка? Связывайтесь с ними. Предупреждайте, что сегодня ночью будет жарко. Надеюсь, вы позаботились о том, чтобы в разгар нашей работы сюда не нагрянул ваш муж с полицией? Ваш охранник в курсе того, что вы задумали? — Он смотрит на меня. — По глазам вижу, что нет. Так почему вы, Вера Владимировна, еще здесь? — он вновь улыбается. Той самой хищной, волчьей улыбкой, которая почему-то не пугает, а заставляет кровь бежать быстрее.

Я цепенею от такого неожиданного, энтузиазма. А Максим подходит ко мне, легко приобнимает за плечи, мягко разворачивает ко входу в дом и почти нежно подталкивает в спину. Но подталкивает так, что я вдруг верю — все получится!

И, как метеор, выполняю все, о чем он сказал.

Соседи, хоть и без особой радости, соглашаются потерпеть одну ночь, причем мне удается обойти щекотливую тему, сославшись на срочные работы в саду.

С охраной поселка тоже не возникает проблем. Они просят только номера машин, которые будут задействованы.