Развод. Забирай его себе

Глава 1. Осколок зеркала

- Варвара, ты до Захара дозвонилась? - в очередной раз спрашивает меня свекровь, не давая закрыть дверь старенькой иномарки, когда я последней загружаюсь в нее.

Дети уже сидят каждый на своем месте - Павел справа от деда, как взрослый, а Лерик - за водителем, рядом со мной.

- Нет, не отвечает, и сам не перезванивает.

- Ну значит, занят, - заключает наставительно Зоя Дмитриевна, - работает Захарушка - денежки никому так просто не даются.

Я на это лишь улыбаюсь - как будто я когда-то утверждала обратное. Но свекровь не упускает случая "пнуть" меня, уколоть тем, что я не работаю. И ее сын вынужден тащить всю семью на себе. Хотя прекрасно знает, что это был не мой выбор, Захар сам настоял, чтобы после свадьбы я оставила работу в ресторане - я была певицей, и очень неплохой, - и занялась домом и семьей.

- Ладно, поехали уже, - торопит нас свекор. - По дороге еще позвоним. И лучше ему трубку-то взять, а то получится оказия как в том анекдоте про жену, вернувшуюся из командировки, - хохочет сам над своей шуткой, поймав мой взгляд в зеркале заднего вида.

Я шутку не оценила и свекровь, видимо, тоже, потому что осаживает мужа:

- Чего ты языком-то треплешь при детях?

Я, покраснев, стреляю глазами на сына - понял он, что имел в виду его дед-юморист, или нет? Глаза Пашки опущены, поэтому понять по взгляду невозможно, но в тринадцать лет, скорее всего, он выкупил черный юмор. Лера, конечно, в свои шесть ничего не поняла.

- А что? - не сдается Алексей Григорьевич. - Он же нас сегодня не ждет. Все как в анекдоте.

- Не язык, а помело, - ворчит, закатив глаза, его жена и наконец захлопывает дверцу.

"Гольф" срывается с места с прокруткой колес, и сын на переднем одобрительно воркует.

Я вновь набираю номер мужа, пока мы еще не выехали из деревни и не потеряли связь на долгое время. Свекор, в общем-то прав, ситуация складывается анекдотичная. Сразу после нового года - не первого числа, но второго - муж отвез меня с детьми к своим родителям и оставил до конца каникул.

- Варюш, ты же знаешь, для нас начало нового года - самая жаркая пора. Я буду торчать на работе с утра до ночи, даже выбраться никуда с вами вместе не сможем. Ну и чего вам зря в городе сидеть? Поезжайте к моим в деревню - там и лес, и каток на пруду - на коньках покатаетесь, и с горки, погуляете, свежим воздухом подышите. И банька по желанию, и родителям радость. Отец Пашку водить поучит, в деревне-то легко. И ты отдохнешь от готовки и ухода за мной и моими капризами. Ну, поедете?

И мы поехали. И действительно было все, как он говорил - и весело, и душевно, и я отдохнула, даже книг несколько прочитала, чего дома давно уже не делала. А возвращаемся раньше на день, потому что завтра обещают обильный снегопад, рекордный для нашей области за последние сколько-то лет, и из деревни будет не выбраться. А в понедельник школа, и опаздывать нам нельзя.

Вчера вечером мы решили, что поедем в город сегодня, и со вчера я не могу дозвониться до мужа.

Вот и сейчас не берет.

Нет, я не переживаю, и слова свекра меня не задевают - я знаю, что Захар не способен ни на какую гнусность.

Я полностью доверяю мужу и знаю, что, максимум, почему он может не отвечать - мог вчера после напряженной недели пойти в бар выпить с коллегами или друзьями, чтобы снять напряжение. А сегодня с утра отсыпаться и не слышать моих звонков. Ни о каких глупостях с его стороны даже не думаю.

Да и отец его, конечно, ляпнул не всерьез. Просто он любит пошутить, иногда не к месту…

На подъезде к дому я звоню мужу еще раз, и опять безрезультатно.

- Мам, а мы гулять пойдем? Вдруг друзья во дворе гуляют, - спрашивает дочь.

- Конечно. Только домой сначала поднимемся, а потом гуляйте хоть до вечера, - я понимаю - они соскучились по друзьям, хотя у бабушки с дедом совсем не скучали.

- С папой повидаемся? - радуется Лерик.

- Если он дома, то, конечно.

- Лерок, чур я первый ему рассказываю, как учился машину водить, - поворачивается к ней старший брат.

- Нет, я! - немедленно возражает, сведя густые белесые брови, и сразу пытается заручиться моей поддержкой: - Мам, скажи ему.

- Он же первый сказал, - дипломатично напоминаю я - в их споры я предпочитаю не вмешиваться, это редко заканчивается чем-то хорошим.

Для меня, в первую очередь.

Приехав к дому, мы загружаем свои сумки с вещами и коробки с соленьями и вареньями - без них от свекрови уехать решительно невозможно - в лифт, а поднимать их на наш пятый этаж я остаюсь одна. Остальные решают подниматься по лестнице. Пашка всегда так делает, сын просто помешан на модном ниндзя-спорте и лифтом не пользуется принципиально, а дочь во всем за ним повторяет, поэтому всегда увязывается, ну и деда привлекла.

Приехав на этаж, я выкатываю чемодан с сумкой наверху и вытягиваю пирамиду из ящиков в лифтовый холл и, оставив там, иду открывать дверь. Сын со свекром поднимутся и помогут затащить все в квартиру.

Отперев замок, делаю шаг внутрь и останавливаюсь, услышав негромкие стоны и влажные шлепки. Это… Это же не…

Глава 2. Утечка газа

- Мам?.. - вторит сестре Павел. - Ты чего встала - замок сломался?

Все трое выстроились дугой вокруг меня, ожидая, когда я открою дверь и впущу их в квартиру. Вполне логичное желание после почти двух часов в пути на не самой комфортабельной машине.

А я перевожу болезненно сухие глаза с одного лица на другое, лихорадочно пытаясь сообразить, что им ответить. Шокированный увиденным мозг ещё не успел осознать всё то, что я увидела за эти несколько секунд. Эти несколько секунд, которые разделили мою жизнь на до и после. Он отказывается генерировать хоть какие-то идеи, выдать мне убедительную причину, почему я не позволяю им войти в дом.

Я знаю одно - я не могу впустить их туда. Не могу допустить, чтобы мои дети увидели… это. Эту мерзость. Увидели своего отца таким, каким только что увидела его я.

"Может, сказать, что не могу найти ключи? Типа оставила сумку с ними в машине".

Но вовремя вспоминаю, что сумка висит у меня на плече, и я уже никак не смогу ее спрятать.

"Уронила их на пол в машине, когда сняла пуховик?"

Нет, тоже не годится - всех троих их за ними не отправить, максимум, Пашка сбегает, я ничего не выиграю от этого, лишь пятиминутную отсрочку. И если даже резкий хлопок дверью заставил любовников оторваться друг от друга и заметить хоть что-то происходящее вокруг них, вряд ли тренерша полезет в окно, чтобы избежать встречи с некстати вернувшейся семьей.

"Думай, Варя, думай!" подпинываю себя.

- Варвара, да впусти ты детей! Что за игры? - с недоумением глядит на меня Алексей Григорьевич, его взгляд мечется между дверью и мной.

- Мам?! - голос сына становится требовательным, и я неожиданно включаюсь.

- Там… газом пахнет. Я сейчас открою окно и вызову газовую службу, а вы пока спуститесь во двор, погуляйте. Я позову, когда будет можно.

- Какое гуляйте? Мам, я в туалет хочу. Полдороги терпел! - возмущенно спорит сын.

- Внизу сходишь, - возражаю категорично, внутренне радуясь, что в нашем доме есть такая опция. - Я же говорю: там сильный запах газа, туда нельзя входить, это вредно.

- А тебе, значит, можно? - бурчит недовольно, желая оставить последнее слово за ним.

Обычно я этого не позволяю, но сейчас готова проглотить его неуважение, лишь бы он сделал, как я прошу.

- А как пахнет газом? Я ничего не чувствую, - пищит Лера тонким голоском, на всякий случай сморщив маленький носик.

- Да, Варя, - поддакивает ей свекор, но я впиваюсь в него умоляющим взглядом, прося поддержать меня и не задавать вопросов.

- Ну идите же во двор! - срывающимся голосом почти кричу я, с трудом держа себя в руках.

Внутри меня творится что-то невообразимое. Это и разрывающая внутренности боль, и жалость к себе, и брезгливое презрение к мужу, который опустился до того, чтобы не только изменить мне, но и притащить свою любовницу в наш дом. В мой дом!!!

В дом, в котором все сделано моими руками. И осквернить мою кухню.

И вместо того, чтобы справляться с этой бурей эмоций, из-за которых я вот-вот взорвусь, разлетясь на мелкие кусочки, я вынуждена сохранять лицо перед детьми и отцом мужа, вынуждена покрывать его предательство, чтобы они не стали свидетелями той же гадости, творящейся сейчас на нашей кухне - на том самом острове, за которым дети завтракают каждое утро! - что только что лицезрела я.

Вряд ли я когда-нибудь смогу забыть то, что видела, эта мерзкая тошнотворная сцена наверняка еще долго будет преследовать меня в кошмарах, и я не хочу, чтобы что-то подобное испытывали Паша с Лерой. Это… недопустимо. Я сделаю все, что могу, чтобы они никогда не узнали, что здесь только что произошло.

Нет, я не стану терпеть измену, и скрывать от них, что их отец предал меня, но не хочу, чтобы они видели это собственными глазами.

Лучше я сама им расскажу. Как-нибудь…

Не знаю, понял ли меня свекор, понял ли причину, по которой мне очень нужно, чтобы они сейчас ушли - может, да, ведь он сам совсем недавно шутил на эту тему. Накаркал… Во всяком случае, он строго говорит внукам:

- Так, ребята, с газом шутки плохи, так что стройными рядами дружно двигаем во двор, - и он первый идет к лифтам.

Лерик радостно бежит за ним, сын тоже идет, но всем видом показывает, что он против.

- А сумки? - ворчит, увидев оставленные в холле вещи.

- Я заберу, - откликаюсь, молясь, чтобы они наконец убрались.

Когда слышу, что створки лифта закрылись, и он начал спуск, резко выдыхаю и медленно вдыхаю, как будто это может помочь мне, придав силы перед тем, как я войду в квартиру.

Перед глазами еще стоит эта омерзительная картинка, а в ушах звенят их похотливые стоны и шлепки, резонируя с убыстренными толчками сердца в груди.

В голове молоточком стучат вопросы без ответов: как это произошло со мной?.. Как я оказалась в этой точке? На пороге собственного дома, который я строила с любовью и заботой о своей семье. А муж, которой я отчаянно и беззаветно любила, растоптал все это, притащив в него какую-то девку… От этой мысли внутри снова поднимается волна тошнотворной горечи.

Глава 3. Неприятный сюрприз

На негнущихся ногах я захожу внутрь, чувствуя, как от адреналина, который в изобилии вбрасывается в кровь и смешивается с яростью и разочарованием, у меня шумит в ушах. Буквально физически ощущаю, как этот взрывной коктейль из эмоций замещает собой боль и чувство унижения, которое я испытала, когда увидела их на каменной столешнице.

Нет, они не увидят моей слабости.

Смело смотрю в сторону кухни, борясь с брезгливостью - теперь я готова это увидеть, меня больше не шокирует эта гнусная сцена. Но проверить себя на прочность мне не удается - муж и его любовница уже одеты. Их явно спугнул и оторвал от их важного занятия или стук двери, когда я выскочила из квартиры, защищая детей, или наш разговор с ними в подъезде.

Захар стоит, привалившись бедром к столу, ничуть не пристыженный, даже не смущенный. Его поза и выражение лица транслируют уверенность и невозмутимость.

Его тренер по конкуру - Жанна - стоит чуть поодаль, в блузке, застегнутой на все пуговицы, и даже помаду успела обновить. А лицо выражает такую надменность, будто она хозяйка здесь, а не я.

Увидев меня, муж сходу тут же начинает с претензий:

- Могла и предупредить, что собираетесь вернуться раньше, - голос его чуть звенит от плохо скрываемого раздражения.

А, может, он и не хочет его скрывать, случайно получается.

- Предупредить? - фыркаю я, вспомнив те десятки звонков, которые я сделала со вчерашнего вечера как раз, чтобы предупредить, но он уже тогда был занят… - Ты серьезно? Я должна звонить, чтобы что? Попросить тебя освободить дом к нашему приезду от всякого мусора?

На слове "мусор" Жанна подкидывается и собирается ядовито ответить мне, но Захар делает ей знак рукой, затыкая рот. Она подчиняется, но одаряет меня таким взглядом, что я должна бы воспламениться, но не сейчас. Сейчас я отвечаю ей не менее прожигающим взглядом.

Не на ту нарвалась, шмара.

- Чтобы не было неприятных сюрпризов, Варя, - он делает акцент, будто это оправдывает его предательство, - ни для кого из нас.

- Сюрпризов? - переспрашиваю я. - То есть это был твой нам сюрприз? Ты, наверное, долго готовился, любимый? Очень старался, ночь не спал. А я, дура, не поняла и не позволила нашим детям войти, чтобы по достоинству оценить твой сюрприз. Приготовленный с такой любовью… Может, мне их позвать? - иронизирую я, шагая обратно к двери.

- Потом позовешь, позже, - моя ирония его не пробивает, муженек продолжает делать вид, что то, что я застала их тут сегодня - целиком и полностью мой косяк.

Типа я нарушила правила и поплатилась за это.

Какой зашкаливающий уровень цинизма…

- Мы - муж и жена, Варя, и оба должны уважать личное пространство друг друга, как и соблюдать границы.

- Границы? Ты, ты… - голос мой срывается, но не из-за эмоций, а потому что я в полной мере осознаю, что любые слова здесь прозвучат слабо и блекло.

И он смеет говорить о границах! После того, как сам переступил их все!

- Варя, давай, пожалуйста, без сцен. Это не нужно ни…

- А кто здесь устраивает сцены? - недоумеваю я, разводя руками. - Уж точно не я. Ваше представление, это страстное танго на барной стойке, мне ни за что не переплюнуть, даже пытаться не буду.

Усмехнувшись, смотрю в упор на мужа. На самом деле мне, конечно, не смешно, но и - на удивление - даже не горько. Больно? Наверное, но это тупая боль, терпимая. Я ее переживу.

По крайней мере, до того, как останусь одна, и моих слез - если они будут - никто не увидит.

Только почему же так дрожат пальцы? Мелко и неприятно. Я прячу их в карманах пуховика, который так и не сняла, но даже не чувствую жара. Видимо, я настолько заледенела изнутри, что все чувства атрофировались.

- У тебя тоже неплохо получается, - в тон мне отвечает Харитонов, так же гаденько усмехаясь. - Ты правильно сделала в начале, что ушла. Вот и не надо было возвращаться, и дальше бы делала вид, что ничего не знаешь, ничего не видела. И все у нас было бы хорошо.

- Хорошо?! - едва не давлюсь я этим словом. - Ты это, - киваю головой на кухонный остров, на котором они сношались, - называешь "хорошо"? Что вам было хорошо, я заметила. Но я "делать вид", что так же хорошо и мне, не собираюсь.

Произнося эти слова, я вижу краем глаза, что глаза любовницы загораются алчным блеском, она скрещивает руки на груди, явно наслаждаясь разворачивающейся перед ней драмой. Ловлю её взгляд и ощущаю, как волна злости пронзает меня до кончиков пальцев. Видимо, это то, чего она ждала.

- А что ты собираешься делать? - спрашивает муж, прищурившись, и в голосе его звучит угроза.

Он словно предупреждает меня хорошенько подумать прежде, чем ответить. Как будто я рискую чем-то важным.

Чем?! Чем еще я могу рисковать после того, как он поставил на кон все, что у нас было, и проиграл?.. Променял на… секс!

Я не отвечаю на его вопрос. Потому что сама еще не знаю, что буду делать. Мне нужно время, чтобы это решить. Все обдумать и поступить так, как будет лучше для детей. Для этого я должна остаться одна.

Пока мы оба молчим, мы испепеляем друг друга взглядами, и у Жанны лопается терпение. Разговор, видимо, идет не по тому сценарию, который устроил бы ее.

Глава 4. Испанский стыд

К счастью, это не он.

В дверях стоит Алексей Григорьевич. Он хмуро осматривает комнату и взгляд его тяжелеет, когда он переводит глаза на любовницу Захара. На мгновение его лицо искажает гримаса боли или стыда, но он тут же прячет её за маской жесткости, сжав губы в тонкую линию.

- Захар, - его голос низкий и суровый, - почему эта бль… блудница ещё здесь? Или ты выпроводишь ее сам, немедленно, или я помогу.

Еще до того, как он это сказал, я ощутила, что его появление придало мне сил. Он стал той самой опорой, которая была мне нужна. Увидев его, я не знала, поддержит ли он меня или встанет на сторону сына, но я снова внутренне собралась.

Нет, мне не стало легче, присутствие свекра не притупляет боль и не заглушают то незнакомое чувство, которое бурлит у меня внутри, но мне тепло от того, что не я одна чувствую себя обманутой и преданной. От благодарности за его поддержку у меня до боли щемит в груди.

Жанна открывает рот, желая возразить ему, но мрачный холод в глазах свекра заставляет ее заткнуться. Мудрое решение… Старший Харитонов слов на ветер не бросает и на полном серьезе может выволочь секс-конкурщицу из квартиры за крашеные патлы. Хотя выволакивать, конечно, нужно не ее, а моего похотливого муженька - его сыночка, - который оседлал первую попавшуюся кобылку… Ну или она его оседлала - не суть.

Так и не сказав ни слова, лошадница захлопывает свои надутые филлерами рыбьи губы - когда она, возмущенно глядя на Захара, не заступившегося за нее перед отцом, хватала ими воздух, сходство с рыбой было поразительным. Её недавняя самоуверенность и даже наглость тут же куда-то испаряются. Бросив на Захара еще один говорящий взгляд, но, так и не дождавшись от него никакой реакции, она все же двигает к выходу.

Я тоже не удостаиваю ее взглядом, когда она проплывает мимо.

- Ты не смеешь мне указывать, отец! - цедит муж, мрачно глядя на свекра, когда за Жанной закрывается дверь.

Я облегченно выдыхаю - видеть ее надменное лицо и представлять, как эти двое высмеивали меня в моем же доме… невыносимо.

Хотя смотреть на мужа мне еще противнее - Жанна была мне никем, ничего мне не должна и ничем не обязана. Ни уважать, ни считаться со мной, ни хранить мне верность. Да, она с первого дня их знакомства знала, что Захар женат, и очень скоро она познакомилась со мной, и для меня чужой мужик - табу. Но у всех у нас разные моральные устои и разный уровень беспринципности.

- Я уже взрослый мальчик и сам решаю…

Алексей Григорьевич не дает ему договорить, резко обрывая:

- Молчи. Сам ты будешь решать, когда твоя решалка будет в районе головы, а не в районе простаты.

И муж замолкает - к отцу он всегда относился с большим уважением.

Я не смотрю ни на одного из них, опустив глаза в пол - не хочу показать, как пылают мои щеки. Несмотря на то, что свекор встал на мою сторону в этом конфликте мужа и жены, мне стыдно, что он стал невольным свидетелем того, что тут произошло. Это и стыд за собственное унижение - никто не станет щеголять тем, что ему изменили, - и испанский стыд за мужа, что он так опозорился перед своим отцом.

Чтобы заполнить гнетущую паузу, тихо спрашиваю у него:

- Алексей Григорьевич, а дети - где они?

Он поворачивается ко мне:

- Во дворе. Павел уже взрослый, он присмотрит за Лерой, - отвечает суровым ворчливым голосом, но я понимаю, что это направлено не против меня, так он прячет свою боль и стыд за сына.

А ведь это он еще не видел того, что видела я, только услышал самый конец разговора...

И в этой части было про его еще одну внучку… Слышал ли он это или не успел?

Нет, я не могу спрашивать. Это… неправильно. И, в общем-то, не мое дело. Со своими внебрачными внуками они разберутся без меня.

Ничего больше не сказав и даже не взглянув на сына, Алексей Григорьевич выходит, оставляя меня один на один с Харитоновым, но мне не страшно. Все страшное уже случилось…

Захар смотрит на меня мрачным взглядом и как будто подбирает слова, но ничего сказать не успевает - его отец возвращается с коробками и чемоданом.

Вновь не обращая внимания на Захара, будто его тут и нет, обращается только ко мне:

- Варь, я поеду. Ты справишься тут?

- Да, конечно, - пытаюсь улыбнуться.

- Ты - сильная, - серьезно говорит он и вдруг осторожно, словно боясь напугать, обнимает меня на прощание, а я замираю от этой неожиданной близости, ведь за все эти годы, что мы - одна семья, мы едва ли обменивались рукопожатиями.

Свекор - человек закрытый, и моя жизнь должна была рухнуть у него на глазах, чтобы он дал волю эмоциям. Но от этого они и ценнее.

Тяжелый взгляд мужа я игнорирую, глазами провожая его отца за дверь. Он уходит, и мы с Захаром остаемся один на один в нашем противостоянии.

И я внезапно понимаю, что знаю, что буду делать. По крайней мере, сегодня.

Я точно не останусь в этом доме, в котором все еще пахнет сексом с чужой женщиной. Мне нет места в этом запахе. А моим детям - тем более.

- Мы сегодня с детьми ночуем у Лизы, - объявляю я Захару, даже не глядя на него, - а завтра снимаем другую квартиру.

Глава 5. Сладенькое для храбрости

Пока спускаюсь на лифте вниз, пишу сообщение подруге, спрашиваю, можем ли мы нагрянуть к ней с ночевой.

"Да, конечно", приходит немедленный ответ и сразу вопрос: "Что-то случилось?"

Ответив, что расскажу при встрече, выхожу на улицу и сразу чувствую, как кислород врывается в лёгкие прохладной, бодрящей свежестью. Ощущаю, как тяжесть, которая тисками сдавливает грудь изнутри, понемногу отступает. И делаю вдох еще глубже. И еще. Параллельно шарю глазами по детской площадке - Лерик, как всегда, оккупировала подвесную качель-гнездо, а Паша со скучающим выражением на лице качает сестренку.

- Дедушка уехал? - спрашиваю я, подходя.

- Да, просил нас не уходить со двора. Газовщики уже прибыли? Скоро можно будет домой? - сразу переходит сын к главному и мне приходится еще раз глубоко вдохнуть прежде, чем снова врать им в глаза.

Можно было бы не лгать, а уже сейчас сказать им правду об отце - все равно этого не скрыть, ведь я не собираюсь ни прощать мужа, ни мириться с изменой, ни оставаться жить с ним ради детей.

Знаю, что многие жены выбирают такой путь, но это точно не мой вариант.

Я расскажу им обязательно, но не сегодня. Сейчас я просто не в состоянии об этом говорить. Я сама еще в шоке, сама не осознала случившегося в полной мере и не смогу подобрать правильных слов, чтобы это не стало для них таким же ударом, как для меня. Не уверена, что, начав рассказывать, не сорвусь в рыдания и смогу ответить на все их вопросы, которые у них сто процентов возникнут. Я и себе еще не на все вопросы ответила. И не все еще задала.

У меня просто не было на это времени.

Все произошло слишком быстро и… сумбурно.

Мне нужна передышка.

Поэтому то, что их отец - подлец и подонок, дети узнают не сейчас.

- Ещё нет. Это же государственная служба, не частная. Тут другие скорости, Паш, - улыбаюсь я. - Но мы не будем их ждать. Даже если они приедут быстро, всё равно сегодня нам дома ночевать нельзя. Хорошо, если к утру все проветрится.

Я стараюсь выглядеть и звучать предельно спокойно и убедительно, несмотря на бурю, бушующую у меня внутри.

Захар изменил только мне, но его измена касается и наших детей. Напрямую.

Предав меня, он предал и нашу семью, уничтожил ее, а значит, предал и детей. Что бы мы, взрослые, ни решили, как бы ни поступили, детям тоже будет больно. Они ведь любят отца. Лерик - его любимая девочка, а Пашка… Пашка его боготворит. У них двоих много своих, чисто мужских занятий и увлечений. Несмотря на занятость, Захар всегда находит для него время и правильное слово, а теперь… Теперь не знаю, что будет. Но, глядя на своих деток, я отчаянно хочу обнять их обоих покрепче, прижать к себя и не отпускать ни на секунду. Но я сдерживаю себя - это будет выглядеть максимально странно.

- А где мы будем ночевать? - заинтересованно спрашивает Лера, предвкушая что-то необычное.

- Мы поедем к тёте Лизе, - улыбаюсь ей, чувствуя, как напряжение чуть отпускает.

Глаза дочери немедленно вспыхивают радостью, и она, соскочив с качели, начинает подпрыгивать от восторга.

- Ура! К тёте Лизе!

Пашка тут же встревает:

- А близнецы дома? Они же никуда не уехали?

- Не уехали, - уверяю его. - Но давайте сразу договоримся - дурдом в гостях не устраиваем и соседей снизу не доводим. Помним, что у Серебряковых не частный дом, как у бабушки с дедушкой, и прыгать-скакать-стоять на голове у них нельзя. Окей?

- Окей, - недружно выдыхают оба.

Когда мы спускаемся в паркинг к моей машине, Паша останавливается у соседнего столба:

- А папа? Он где будет ночевать? Тоже у тети Лизы?

Я выдавливаю спокойную улыбку, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно:

- Папа сегодня переночует на работе. У него там важные дела с утра, а ехать от тети Лизы до офиса очень далеко.

Ответ сына удовлетворяет, и он садится в кресло рядом со мной. Пристегивается, и мы едем.

Лиза открывает сразу, как будто ждала нас под дверью - я едва успеваю нажать на звонок. Моя лучшая подруга, доверенная всех моих тайн и тайных радостей. Мы дружим с тех самых времён, когда вместе начинали работать в ресторане. Она - за барной стойкой, я - на крохотной сцене с микрофоном и в дымном полумраке. Потом я вышла замуж и из ресторана ушла, а она пошла вверх по карьерной лестнице. Сейчас она уже менеджер. В другом ресторане.

Поздоровавшись с Павлом и Лерой и отправив их в комнату к своим пацанам, Лиза без лишних слов открывает мне свои объятия, будто знает, что именно это нужно мне прямо сейчас.

Я шагаю в ее расставленные руки и прячу лицо у нее на плече, слыша, как Лера захлёбывается от восторга, рассказывая близнецам об утечке газа у нас в квартире. Из ее уст это звучит как страшилка.

Лиза отстраняется и заглядывает мне в лицо, я в ответ лишь качаю головой - ерунда.

- Проходи, - она кивает мне на кухню, и мы идем в помещение, знакомое мне до мелочей.

Сколько вечеров мы тут просидели, сколько чая выпили, сколько пирожных съели и кулинарных шедевров приготовили… Сколько слез выплакали, сколько историй о несчастной любви рассказали… И сегодня будет еще одна.

Глава 6. Такова селяви

- Ты застала его дома?! С какой-то шаболдой? Да ещё при детях? - вытаращившись, громким шепотом возмущается Лизка, а ее глаза вспыхивают гневом. - Харитонов, вообще, стыд потерял!

- Дети, слава богу, ничего не видели. Я вовремя закрыла дверь у них перед носом и, к счастью, быстро успела сообразить про утечку газа.

- Соврала, значит, - цокает недовольно подруга.

- Пришлось…

- А вот не надо было! Надо было впустить их и пусть бы Захар сам перед ними оправдывался!

- Да ты что, Лиз! Детям нельзя такое видеть. Там… - я в ужасе зажмуриваюсь - даже представить, что они бы увидели отца таким, каким увидела его я, страшно, и меня передергивает от омерзения. - Лерка бы, может, и не поняла, а Паша? Он же взрослый уже.

- Ну да, ты права. Это была бы травма для него. Но все равно я бы хотела посмотреть, как бы он выкрутился, - мстительно мечтает она.

- Да он бы выкрутился, не сомневаюсь, - невесело усмехаюсь я. - Он и со мной-то начал говорить с наездом, как будто не я его, а он меня за изменой застукал. Видела бы ты его, Лиз… - от горькой картины, вновь возникшей перед глазами, я зажмуриваюсь и отворачиваюсь от подруги.

Воспоминания причиняют физически ощутимую боль. Кружка с кофе в руке начинает дрожать, и я ставлю ее на стол - не хватало еще расплескать черную жидкость по белоснежной скатерти.

- Ну и мразь он! - тянет шокированно Лизка. - Даже слов не нахожу, чтобы выразить, какое же ничтожество твой муженек! Варьк, не убивайся ты так, - она встает со своего места и, пересев ко мне, порывисто обнимает, притягивая мою голову к себе и утешая. - Мало ли кобелин на белом свете, никаких слез не хватит рыдать по каждому.

- Я думала, Лиз… - глубоко вдыхаю, чтобы остановить рвущиеся наружу слезы, и несмотря на горькие слова, мне каким-то чудом удается не зарыдать. - Думала, что со мной это никогда не случится. Ведь Захар ни разу не давал мне повода даже ревновать его, а тут…

Внутри у меня все кровью обливается от боли и жалости к себе, но внешне я держусь. Не хочу быть слабой. Если дам сейчас волю слезам, придется как-то объяснять свой заплаканный вид детям. Они не станут сидеть безвылазно в детской и скоро прибегут, тоже требуя чая с пирожными. Удивительно, что до сих пор не объявились.

Мои-то голодные должны быть, с утра у бабушки ничего за сегодня не ели.

- Все мы так думаем, - включает Лиза внутреннего философа, которым ей пришлось стать - как и психологом, по совместительству, - когда работала в баре ресторана.

Клиенты часто делятся с барменами своими проблемами и неудачами, а те должны выслушивать и что-то отвечать. Вот и приходилось Лизке быть сразу всем. Меня, как певицу, эта участь штатной жилетки миновала, а подруга за годы овладела навыками заболтать и успокоить в совершенстве.

- Все верим, что нас это не коснется, и кого-то действительно не касается, но… Они - стремительно исчезающий вид. Как и верные мужья. Такова наша селяви, подруга. Не ты первая и, к сожалению, не последняя, чей муж оказался ходоком. Некоторые подонки еще вторую семью на стороне заводят! Эти уж совсем беспредельщики…

- Кстати, о второй семье, - вспоминаю я, о чем еще ей не рассказала, и сердце снова ухает куда-то вниз. - Жанна сказала, что у них с Захаром есть дочь. И что он давно хочет жить с ними, а не с нами…

Я не смотрю на Лизку, когда говорю это, так мне проще, но вижу краем глаза, как она, услышав про дочь, в ужасе закрывает рот рукой. И долго ничего не говорит.

Даже она, штатная болтунья, потеряла дар речи, и не знает, что на это сказать.

- Вот же урод моральный, - прорывает ее все же, и голос звучит так же убито, как мой. - Ты прости, Варь, но я бы, наверное, убила за такое. Хотя… мне бы вообще помалкивать, - добавляет горько после паузы и тоже прячет от меня глаза.

- Что? Борис тоже?.. - не веря, округляю я глаза и открываю от удивления рот.

- Нет. Нет… - пытается улыбнуться она. - В смысле, не знаю. Он же вахтами работает. Сама знаешь, что про вахтовиков говорят. И про любовниц в каждом вагончике или бытовке, и про детей в каждом городе…

- Но Боря же не такой? Ты же…

- Захар тоже был не такой, - фыркая, напоминает она, - до сегодняшнего дня.

- Но ты же не думаешь?.. - не отстаю я.

- Да нет, Варь, не думаю. Поводов нет, причин подозревать его тоже. Но, к сожалению, это совсем не значит, что он не верблюд. Я мало общаюсь с его коллегами или их женами, но он иногда рассказывает - эти развелись, эти. А этот ушел от жены и женился на коллеге или на северянке какой. И про детей тоже. Много историй…

- Но раз он сам рассказывает, это ли не доказательство, что сам он чист?

- Вот только этим и утешаюсь, - ее рот кривится в грустной улыбке. - Но иногда, когда он уезжает, места себе не нахожу.

- И тут я к тебе со своими проблемами… Прости, Лиз…

- Да брось, Варя! Ты-то тут причем? Это мои тараканы. И, вообще, речь сейчас не обо мне, а о тебе. Ты уже решила, что дальше делать будешь?

- Не знаю, Лиз, - качаю головой. - Дальше сегодняшнего дня еще не думала. Вот сейчас уложим детей спать, сама лягу и буду думать.

Глава 7. Оживший кошмар

- Как это страшно звучит - развод… - качает головой Лизка.

Ее глаза расширены - она действительно в ужасе. И за меня - ей, как и мне, трудно поверить, что это все реально, - и потому что невольно примеряет ситуацию на себя. И заранее боится, что сама может оказаться перед лицом своего страха.

- Страшно - это мириться с подлостью и продолжать жить с тем, кто каждый день врет, кто бегает от тебя к другой женщине. Говорит, что любит, спит с тобой, а потом… - я осекаюсь, не могу продолжать.

Слишком горько от этих слов, но они - моя жизнь теперь. Моя новая реальность. Мой оживший кошмар.

У меня никогда не было мыслей, что Захар может быть мне неверен. Не потому, что я наивная или живу на розовом облаке, уверенная, что все честны друг с другом и ни с кем ничего плохого не случается, просто я доверяла мужу. Доверяла и верила.

Верила его словам, верила взглядам, верила, что сегодня и сейчас мы вместе. Я привыкла доверять людям, доверять своему мужчине, мужу. А если нет доверия, то зачем все?..

Я не понимаю, как можно подозревать в измене. Как можно жить каждый день в страхе, что в один непрекрасный момент ты узнаешь, что у мужа другая, и мне жаль сейчас Лизку, что она сталкивается с этим страхом в своей голове.

Для меня это было полным шоком. Как будто случилось что-то невозможное - инопланетяне высадились на Землю.

Потому что не понимаю, почему, если ты разлюбил, просто не сказать: я больше тебя не люблю, давай разойдемся. Это все равно будет больно и горько, и обидно, и несправедливо, но честно!

Мой муж решил, что я честности не заслужила…

Или ему нравилось чувствовать себя султаном с двумя женами - одной официальной и одной для удовольствия. А, может, и не одной…

- Варь?.. - зовет меня Лиза. - Ты слышишь?

- Прости, задумалась, - виновато улыбаюсь.

- Я говорю, если тебе нужно время на принятие решения и чтобы прийти в себя, то можете жить у нас сколько захотите. Боря еще три недели пробудет в Ноябрьске, так что смело оставайтесь. Лишней комнаты, конечно, у нас нет. Но Пашка может спать на диване у пацанов, а Леруся с тобой в гостиной. Там у нас диван такой, что семерых можно положить.

- Да, я помню, - улыбаюсь своим воспоминаниям, как мы ночевали на этом диване не всемером, но вчетвером с Захаром, Пашкой и тогда еще совсем маленькой Леркой. - Но все же стеснять тебя долго не будем. Я завтра поищу нам квартиру. Снимем и мне будет спокойнее.

- А зачем квартиру, Варь? Домой не хочешь вернуться? Может, пусть Захарушка твой по квартирам мыкается, а не ты с двумя детьми? - не соглашается с моим решением Лиза.

- Не хочу. После того, что видела, просто не смогу заставить себя зайти на кухню и подойти к этому острову…

- Да уж, "остров любви" - тьфу, мерзость! - подруга брезгливо кривится, и я тоже вновь испытываю приступ тошноты.

Это и правда была мерзость, отвратительная и дикая. Как он мог сделать это?!

Как он мог?.. Привести свою потаскушку в наш дом?! Мой дом!

- Как я буду смотреть на этот стол? Как готовить за ним? Как детей за него завтракать посажу?! Это же их любимое место в кухне. Пашка и уроки иногда за ним делает. Я просто… не смогу.

Лиза опускает руку мне на плечо, крепко сжимая, а ее глаза вглядываются в мои, выражая понимание и поддержку.

- Это сложно, Варь, я понимаю. Но не стоит облегчать жизнь этому козлу. Уйти сейчас - самое простое. Уйти и освободить ему дорогу. Он завтра приведет в дом - твой дом, Варь! - свою наездницу с нагулышем, а ты будешь, как сиротка бездомная, мотаться в поисках нормального жилья. Думаешь, так много сдается хороших квартир? Пффф… - фыркает она. - Мы же снимает для наших шефов. Так приличную хату найти - та еще задачка. А чтобы там с детьми было комфортно… вообще миссия невыполнима. Подумай, Варь.

- Я подумаю, - обещаю, чтобы не спорить.

И Лиза это считывает, поэтому продолжает меня убеждать:

- У тебя дети. Думай о них. И о себе.

- О детях я и думаю, - срывается от переполняющих меня эмоций мой голос. - Как им всё объяснить? Как они это воспримут?

Лиза еще крепче сжимает мою руку.

- Об этом подумаешь завтра, скрыть все равно не получится. Но они справятся, не сомневайся. Пашка точно тебя поймет, а Лерик еще слишком мала. А Захар твой… ну, был и сплыл, - она передергивает голыми плечами. - Ты все правильно сказала, Варюш: ложь - хуже всего. Ты не заслуживаешь, чтобы тебе лгали в лицо. Пусть он катится колобком к своей дылде. Твоя жизнь теперь - только твоя. Живи, как сама решишь. Не позволяй ему или своей обиде на него или ненависти к ней диктовать тебе, что делать и где жить. У тебя такие же права на эту квартиру, как и у Харитонова. И даже больше. Ты же детей себе оставишь?

- Конечно, Лиза! Как я могу доверить их этому… взбесившемуся кобелю или этой Жанне, у которой нет ни воспитания, ни принципов, раз ей хватило наглости раздвигать перед ним ноги у меня дома! Я буду бороться за своих детей. Но не думаю, что Захар будет претендовать на них.

- Почему не думаешь?

- А зачем они ему с молодой женой?

Глава 8. Переломная ночь

Как ни стараюсь, уснуть не получается. Что, конечно, неудивительно после испытанного стресса.

Стоит мне только закрыть глаза, как я вижу мужа с запрокинутой головой, его лицо, перекошенное от страсти. Слышу голос его любовницы, стонущий и противный, бьющий по нервам. Влажные шлепки, гулкий звук, который, кажется, до сих пор звенит в ушах. Как же мерзко! У меня перехватывает дыхание, и, задыхаясь от гадливости, я немедленно распахиваю глаза, но лучше не становится.

Картинка становится даже как будто ярче, четче, острее. На белой поверхности матового потолка, как на экране проектора, передо мной снова и снова проигрывается - будто немое кино - та отвратительная сцена. Монотонно двигающийся Захар, эта его самодовольная полуулыбка, её болтающиеся длинные волосы…

Захар. Мой Захар. Тот, кто клялся, что будет любить меня всегда, кто называл меня своей любимой, своим всем. И теперь это "все" стало для него ничем, ненужной вещью, пустотой, которую он так легко заменил на… первую попавшуюся доступную шлюшку. И не просто изменил, а успел завести с ней ребенка, завести еще одну семью - другую жизнь, - пока я ничего не знала.

Как же я могла быть такой слепой? Или он так хорошо притворялся?..

Мои пальцы сжимают одеяло, которым я укрыта, ногти больно врезаются в ладони. Как он мог? Как он мог так поступить? С нами. Со мной. С нашими детьми.

Сердце начинает колотиться быстрее. Дети… Повернув голову, смотрю на Леру, мирно спящую рядом со мной и не подозревающую о том, что происходит в нашей семье.

Боже! Как рассказать ей об этом ужасе?! И Паше - как?! Но и как промолчать?..

Это еще менее возможно. Тем более, когда у их отца есть еще один ребенок. Это не та информация, которую можно утаивать. Не та... Пашка мне этого просто не простит. Хотя бы ему я обязана рассказать.

Но как они воспримут это? Как я вообще смогу им это объяснить? Лера слишком мала, чтобы понять, но все равно она будет плакать и скучать по отцу.

А Пашка… Ему и объяснять особо не придется. У него есть друзья и в школе, и в футболе, у которых родители разведены, так что он уже знает, что это такое. И невозможно представить, как он отреагирует.

А если замкнется в себе, если станет бунтовать?.. Ему тринадцать лет, это сложный период, и ему нужен отец. Очень нужен. Но его не будет рядом.

Меня накрывает новая волна боли, она обжигает, заставляет сложиться пополам, сжаться в комок. Эта боль не только в голове, она во всем теле. Она гложет изнутри, отравляет кровь. Пытаясь убежать от нее, я сажусь, опираюсь локтями на колени и зарываюсь лицом в ладони. Мне хочется закричать, но я не могу. И не хочу.

Не хочу страдать!

Захар не заслуживает, чтобы я по нему убивалась. Он разрушил нашу семью, разрушил мое доверие, растоптал любовь, но я не позволю, чтобы он разрушил и меня.

Не знаю, сколько проходит времени, но я чувствую, что лежать или сидеть вот так без сна больше не могу. Воздух в комнате кажется густым, вязким, как трясина - его тяжело вдыхать. Я встаю, босиком иду на кухню, стараясь не издавать ни звука. Лерик спит крепко, ее даже пушкой не разбудишь - она и не пошевелилась, пока я тут волчком вертелась рядом, - а вот у Пашки сон чуткий, и дверь в детскую не заперта. Если он увидит, что я шатаюсь ночью по чужой квартире, то сразу поймет, что что-то не так, и рассказывать ему всё мне придется уже сейчас.

На кухне наливаю воду в стакан. Прохладная жидкость скользит по горлу, но даже это не приносит облегчения. Подойдя к окну, упираюсь ладонями в подоконник и смотрю на ночной двор, ярко освещенный фонарями, чей свет отражается от искрящегося снега. От этого светло почти как днем.

Я задумываюсь над словами Лизы, что несправедливо, что мы должны скитаться, как сиротки, а Захар будет жить в комфорте. Конечно, она права. Почему, правда, изгнанниками должны стать мы?

Это не я - преступница, а Харитонов, пусть он и валит из квартиры. Но тут же возражаю сама себе:

"А тебе останется стол, на котором эти двое?.."

Я стискиваю зубы и представляю, как, замахнувшись огромной кувалдой, опускаю ее на толстую мраморную столешницу, разнося ее в щепки, как Захар разнес мое доверие, мое сердце и мою жизнь.

- Не спишь? - раздаётся за спиной голос Лизы, и я вздрагиваю.

Оборачиваюсь - она стоит в дверях.

- Не спится, - отвечаю глухо.

- Мне тоже, - Лиза подходит ко мне и становится рядом. Тоже смотрит на ночную улицу, не на меня. - Твоя история покоя не даёт. Не укладывается в голове, что твой Захар… Я всегда думала, что вы идеальная пара. У вас образцовая семья. И тут такое…

- Никто не идеален, Лиз, - говорю тихо, и даже голос не дрожит.

Она молчит, но я чувствую, считываю ее напряжение и маету.

- Борису позвонила? - перевожу взгляд на нее, догадавшись, что именно гложет подругу.

Моя драма ее тоже, конечно, тревожит, но не так, чтобы не спать.

- Звонила, - вздыхает она покаянно.

- Лиз, не накручивай себя зря, - говорю я твёрдо. - И не выноси без причины мозг мужу. То, что у Захара давно есть любовница, не значит, что и у Бориса она есть.

Глава 9. Любимый

Утром на кухне шум, словно в улье. Три пацана и девочка, которая, несмотря на маленький возраст, не уступает им ни в чем - если не превосходит, - громко смеются, дразнят и перекрикивают друг друга, и спорят из-за всего. Из-за того, кто где сидит, из-за кружек с мультяшными героями - кому какая достанется, из-за ложек в форме лопат - все хотят совковую, но их только три, и кому-то должна достаться штыковая. Уступить, конечно же, приходится Паше - парни у себя дома, а Лерка не сдастся ни за что. Поэтому моему мальчику приходится включить взрослого и уступить сестре.

Лиза, энергичная и бодрая, несмотря на бессонную ночь, порхает между ними с тарелками с румяными панкейками, кесушками с вареньем, сгущенкой, медом и разными сиропами, а я разливаю напитки - кому сок, кому чай.

- Ну-ка, быстро все прекратили галдеть! - громко командует она, хлестко хлопнув себя полотенцем по бедру. - Когда я ем?..

- Я глух и нем… - нестройным хором заканчивают за нее все четверо, и Лера громче всех.

И действительно замолкают. Шкодливо переглядываются с набитыми ртами, но не произносят ни звука.

Я наблюдаю за ними, и впервые за эти сутки мне становится чуточку легче. Энергия детей, их смех, веселье - всё это на время отодвигает мою боль, отгоняет тяжелые мысли, пусть и ненадолго. Даже чувствуя себя сейчас на самом дне, не могу не улыбнуться, глядя на этот хаос.

- Мама, а можно мне ещё блинчик? - поднимая на меня ясные глаза, тянет Лера свою пустую тарелку.

- Ещё один, - разрешаю, в ответ протягивая ей блюдо с панкейками.

Я не считала, конечно, но, кажется, дочь съела уже штук шесть, для нее это очень много. Но разве она остановится, пока мальчишки еще едят?

- У вас что, бездонные желудки? - смеётся довольная Лиза.

Когда завтрак подходит к концу, дети почти хором спрашивают:

- Мам, а на улицу можно? С горы покататься.

- На бордах, - уточняет серьезный Тимоша, поправляя очки на глазах.

- А я на бублике! - звонко кричит Лера, и, получив согласие, они убегают одеваться.

Когда дверь за ними закрывается и в квартире становится тихо, мы с Лизой с облегчением выдыхаем.

- Наконец-то тишина, - закатывает она глаза. - Часа два точно не придут.

- А не надо с ними пойти?

- Зачем? Вон она гора, отсюда видно. Наблюдай сколько влезет, если переживаешь. Я пока посудомойку загружу.

- Помочь? - спрашиваю с готовностью, подруга только фыркает.

Налив себе еще чая с апельсином и корицей, я прислоняюсь бедром к подоконнику.

- Ты думала, как будешь решать финансовый вопрос? - спрашивает Лизка через минуту - молчать подруга никогда не умела. - Ну, если Захар решит перекрыть тебе доступ к средствам…

- Чего тут думать? Работу буду искать, - вздыхаю я. - Но не думаю, что он посмеет. Не станет мелочиться.

- Захар? - она задумывается, продолжая ставить кружки в верхний отсек посудомоечной машины. - Надеюсь, ты права. Но я бы, на всякий случай, подстраховалась.

- Я уже, - каюсь я. - Утром перевела деньги с карты, которую он пополняет на домашние расходы, на свою.

Признаваясь ей, еще сильнее чувствую себя воровкой, чем когда делала перевод. Прежде мне не приходилось брать ничего чужого, но я успокаиваю себя тем, что это не совсем чужое, и беру я не для каких-то дурацких целей, а нам с детьми на первое время.

Пока я не найду работу.

И я, действительно, думаю, что Захар не будет наказывать меня деньгами. Да и за что, собственно?!

Это не я ему изменила, чтобы меня карать, а он мне!

- Молодец! Нормально там было?

- Не очень, я уже большую часть потратила. Но там стоит автопополнение в случае, если баланс карты меньше десяти тысяч. Поэтому докинулось еще пятьдесят, их я тоже сняла.

- И еще пятьдесят пришло? - загораются ее глаза.

- Да. Но их я уже трогать не стала. Мне лишнего не надо. Подам на алименты и буду получать деньги официально.

- Эх, - досадует она. - А я бы обобрала подлюгу как липку.

- Не хочу наглеть. И давать лишний повод обвинить меня в… не знаю, растрате или даже воровстве - карта-то его. Из-за ста тысяч Харитонов бучу поднимать не станет, а вот если взять больше… - я не договариваю - в кармане шерстяного платья начинает вибрировать телефон.

Достаю его, и экран загорается фотографией мужа и подписью: "Любимый".

Меня передергивает.

Имя контакта нужно срочно поменять. А лучше, вообще, заблокировать. Потому что говорить с ним я не собираюсь. По крайней мере, пока. Не сегодня точно.

Решительно сбрасываю звонок, как будто этим действием вычеркиваю подлого изменника из своей жизни. Конечно, так от него не избавиться, но мне нравится эта иллюзия.

- Харитонов? - спрашивает Лиза, и в ее взгляде читается отчетливое "я же говорила"…

Киваю.

- Не возьмешь?

Глава 10. Двойная жизнь

Чуда не случилось. Это он. Мой подлый изменщик-муж.

Когда дверь открывается, мой телефон наконец-то перестает звонить.

- Варь, похоже, это к тебе, - чуть подбоченивается хозяйка квартиры, не спуская глаз с незваного гостя.

Но спрашивать, как он узнал, где я, не приходится - я сама сказала ему это.

Захар переступает порог, не дожидаясь ее приглашения - мудро, оно могло и не последовать.

В сером пальто, высокий - на фоне ее невысокого роста даже слишком, - типично надменный, возмутительно уверенный в себе, как будто он имеет право сюда врываться и как будто ничегошеньки не произошло.

Голова, как всегда, непокрыта, несмотря на январский мороз, черные волосы аккуратно зачесаны, орлиный нос, тяжелый взгляд, между бровей пролегла глубокая складка, и под глазами угадываются круги.

Неужто ночь не спал, бедняга? Но вряд ли потому, что переживал из-за вчерашнего, как я, места себе не находил, до утра сокрушаясь, как подло поступил со мной. Нет. Этот если и не спал, то по другой, более приятной причине…

Кобелина!

Войдя, он быстро находит меня и впивается пронзительным взглядом. И даже отсюда я чувствую запах его одеколона, который так любила и покупала ему сама… Он ударяет в нос, как напоминание о днях - совсем недавних, - когда я любила его, когда верила ему. Верила беззаветно…

У меня перехватывает дыхание. В одно мгновение все мои чувства смешиваются в кашу: злость, боль, отвращение, унижение. Каждое из них захлестывает меня по очереди, пока я стою, сжимая пальцы так, что ногти впиваются в ладони.

- Поговорим? - спрашивает прямо, не размениваясь на такие глупости, как "привет".

Если не мне, то хотя бы Лизе - он пришел в ее дом, но ее он вообще игнорирует.

И голос, которым он задает вопрос, хоть и негромкий, но твердый, как у человека, который уверен, что ему не откажут. И я с тайной радостью разбиваю эту его иллюзию.

- Нет, не поговорим, - отвечаю резко, чувствуя, как дрожит мой голос.

Но дрожит не от страха или от обиды, а от испытываемого презрения на грани ненависти.

- Варя… - начинает он тоном, не терпящим возражений, и делает шаг ко мне, но я резко бросаю ему в ноги свою кружку, которую держу в руках.

Кружка разбивается об пол, на его брендовые брюки - отпрыгнуть он не успел или не захотел - летят осколки толстого стекла и брызги остывшего чая.

- Оставайся на месте, - чеканю. - Ближе не подходи.

В кухне и коридоре повисает тишина. В глазах Харитонова недоумение, в Лизкиных тоже, но с отблеском восхищения.

- Ну, наверное, я вас оставлю… - пищит она и ретируется, а я остаюсь с Захаром один на один.

- Я могу говорить и отсюда, но ты меня выслушаешь. Ты сама вынудила меня прийти, - продолжает, не дождавшись ответа. - Я бы мог поговорить и по телефону, но ты не брала трубку.

- И ты решил заявиться сюда? - я в ответ презрительно усмехаюсь.

- Да. Варя, нам нужно обсудить… сложившуюся ситуацию.

Ни один мускул не дергается на его лице, тогда как меня просто взрывает изнутри.

- Ситуацию?! - прищуриваюсь я, глядя на него в сильнейшем офигевании. - Что ты называешь "ситуацией" - то, как ты изменял мне? Как врал неизвестно сколько времени? Как притащил свою любовницу в наш дом и разложил на моем, - выкрикиваю я это слово, - столе?!

- Со столом я перегнул, признаю, - роняет он без тени раскаивания.

И взгляд его, и выражение лица такое же невозмутимое и самодовольное. Он что-то признает? Чего мне лепит?..

- Со столом, значит?.. То есть за измену и вранье ты извиняться не намерен?

- А тебе нужны мои извинения? - бесстрастно приподнимает он одну бровь.

- Нет, не нужны.

Его глаза и мимика говорят "я так и думал". А я решаю все же спросить, хоть говорила себе, что ничего знать не хочу. Но теперь осознаю: моя боль не отпустит меня, пока я не выясню, как долго все же длилась их связь и его двойная жизнь.

Неизвестность и догадки хуже реальности вдвойне.

- Когда ты собирался рассказать мне, что завел вторую семью? Если собирался, конечно.

- Я это еще не решил, - следует сухой ответ.

И вновь ни капли сожаления или стыда. Лишь уверенность в том, что ничего "такого" в этом нет - подумаешь, изменил… Ну и еще непонимание, чего я прицепилась к нему из-за ерунды.

Ерунда…

- И твоя любовница была согласна с такой твоей позицией? Долго бы она продержалась на вторых ролях при ее-то амбициозности? Она, похоже, очень хотела, чтобы ты поторопился с разводом и…

- Ее никто не спрашивал, - отрезает он жестко.

Я сглатываю комок в горле - разговор дается тяжело, но я продолжаю спрашивать:

- То есть ты планировал и дальше продолжать эту лживую жизнь, когда ты спишь одновременно с двумя женщинами?.. Ты с ней хоть предохранялся? - ширю в ужасе глаза, когда до меня доходит, что, как муж и жена, мы давно уже не используем контрацепцию.

Глава 11. Ничего сверхъестественного

Хотела?..

То есть он еще и перекладывает на меня ответственность за свое решение уйти из семьи?!

Настолько низко упал?!

- Хотела? - повторяю, поражённая его наглостью. Слова будто застревают в горле. - Ты серьёзно, Захар? Это я заставила тебя предать меня, изменить с этой твоей… Жанной?

Он смотрит на меня невозмутимо, но в его взгляде мелькает нечто похожее на усталость. Он устал? Устал объясняться?..

- Варя, прекрати делать из этого драму, - морщится он раздраженно. - Мы оба взрослые люди.

- Драму?! - я вскидываю голову, чувствуя, как меня вновь накрывает волна гнева. - У тебя другая женщина. И еще один ребенок! Ты не просто изменил мне, Захар, ты врал мне! Врал много лет, - про годы я не знаю точно, просто вырывается, но Харитонов не исправляет меня - значит, правда… - Ты строил параллельную жизнь за моей спиной, возвращался домой, смотрел в глаза мне, нашим детям и… Это, по-твоему, просто драма?

- Да. Ничего сверхъестественного не случилось. Измена - не конец света.

Услышав это, я резко сдуваюсь - ну, о чем с ним говорить, если для него это не конец света?

Его мир не схлопнулся в одну секунду, не перестал вращаться вокруг своей оси - потому что ось вдруг сместилась… к Жанне.

Ему плевать на то, как будут чувствовать себя дети - мои дети, - когда узнают, что отец променял их на какую-то девочку и уходит жить к ней. Бросает их…

- Ты даже не понимаешь, что ты сделал… - горько констатирую я, тоже чувствуя, как накатывает усталость. - Не понимаешь, что разрушил всё, во что я верила, Захар, разрушил нашу семью…

- Ничего я не разрушал, - отрезает он нетерпеливо. - Я поступил так, как считал нужным, и не жалею об этом. И незачем раздувать из этого проблему.

- Проблему, значит… Ты настолько жалок, Харитонов, что даже не можешь признать свою вину.

Он смотрит на меня какое-то время, потом, вздохнув, изрекает:

- В общем, я сказал, что хотел. Квартиру я сегодня освобожу, клининг тоже к вечеру закончит. Так что завтра можете возвращаться.

- А откуда такая щедрость, Харитонов? - мне вдруг становится любопытно. - Что за широкие жесты для той, перед которой ты даже не считаешь нужным извиниться? В чем подвох?

- Никакого подвоха, Варя, - неприязненно гримасничает муж. - Не ищи черную кошку там, где ее нет. То, что я изменил, не значит, что я стал мерзавцем.

Я даже не пытаюсь ничего на это возразить - смысл? Если он сам не понимает, как подло и действительно мерзко он поступил со мной и своими детьми, никакие мои аргументы не помогут ему это понять. Поэтому я просто жду, когда он уйдет - он же уже все сказал.

Я тоже.

Как только дверь за ним захлопывается, меня охватывает дрожь. Сначала в руках, потом в ногах, а потом кажется, что вся я становлюсь тонкой стеклянной фигуркой, которая вот-вот расколется на мелкие осколки.

- Варя! - вбегает Лиза, и её взгляд моментально цепляется за моё лицо. - Ты в порядке?

Глупый вопрос для той, кому изменил муж, который еще и не видит в этом "ничего сверхъестественного", но, чтобы успокоить подругу, я пытаюсь кивнуть. Кивок не получается - не могу собрать себя, как будто Захар только что вытянул из меня всю силу.

- Нет, ты не в порядке, - констатирует она и, бросившись ко мне, обнимает.

- Нет, Лиз, правда, все нормально, - возражаю я и пытаюсь высвободиться, чтобы посмотреть в окно.

Мне нужно убедиться, что Харитонов уезжает. Он как раз выходит из подъезда, когда я смотрю вниз, провожаю его взглядом до машины. Расслабляюсь, уверенная, что сейчас он сядет в нее и уедет, но он даже не останавливается возле нее. Проходит мимо.

- Нет, нет, нет! - вскрикиваю я.

- Что? Что случилось? - Лиза тоже подбегает к окну.

Я молча смотрю, как Захар направляется прямо к горке, где катаются дети. Издалека я вижу, как к нему навстречу несётся Лера, её яркий шарфик развевается на ветру. Я не слышу ее отсюда, но живо представляю, как она кричит: "папочка!"

- О, нет! - голос мой срывается, я рвано вдыхаю. - Нет, нет!

Я оборачиваюсь и бросаюсь в коридор. Сунув ноги в сапоги и схватив пуховик, толкаю входную дверь, но Лиза ловит мою руку.

- Ты с ума сошла? Январь на дворе!

- Он может что-то сказать им, Лиза! Или ещё хуже… - я даже не могу сформулировать, что именно хуже.

- Они все равно узнают правду. Ты не сможешь от них это скрыть.

- Я и не собираюсь! Но я хочу сама им сказать. Подготовить их… Они же дети! - я близка к истерике.

- Шапку надень! И шарф повяжи! - командует она. - Быстро! - и запихивает мне в руки шапку с шарфом.

Я рывком натягиваю шапку и на бегу завязываю шарф. Сердце бьётся так, будто сейчас выскочит из груди.

На улице действительно морозно, но я не чувствую холода. В голове вихрь из вопросов: зачем он пошел к детям? Что он хочет им сказать?

Когда добегаю до горки, Захар уже с Лерой. Она повисла у него на руке, как маленький маятник, смотрит снизу вверх и что-то радостно щебечет.

Глава 12. Поссорились

- Мам, можно я дверь открою? - просит Лера, глядя на меня снизу вверх своими большущими глазюками.

- Можно, - протягиваю ей связку с брелоком.

- Вот этот? - показывает она длинный ключ-бабочку. - А какой стороной?

- Нет, черный. Стороной любой, - коротко отвечаю.

И с важным видом дочь сует английский ключ в замок и поворачивает его с явным усилием.

Как только захожу в квартиру, в нос сразу бьет еще достаточно сильный запах чистящих средств - Захар всё же сдержал слово: клининговая служба здесь явно побывала.

И поработала на славу - керамические полы блестят, деревянные сияют новизной. Но всё равно меня передёргивает от отвращения. Как я буду здесь жить?..

- Мам, это из-за газа так пахнет? - спрашивает Лера, морщась и потирая нос.

- Да, - поддакиваю, ухватившись за это очевидное объяснение.

Сама я про утечку уже забыла…

- Да уж, воняет отстойно, - соглашается с сестрой Паша. - Хорошо, что мы у тети Лизы отсиделись.

Они убегают по своим комнатам, в которых запах чувствуется тоже, но уже не такой сильный и едкий - значит, убирали во всех комнатах, это хорошо, - а я поворачиваюсь к месту преступления. И сразу перед глазами эта мерзкая картина, которую я застала здесь в прошлый раз.

Нет, не потерплю в своем доме это живое напоминание того ужаса, что встретил меня после возвращения с мирных каникул. Эту столешницу сколько ни протирай, сколько ни мой, сколько ни трави химсредствами, она останется запачканной их грязью, со следами подлого и наглого предательства.

Я должна избавиться от нее.

Не думая долго, достаю телефон и, найдя телефон фирмы, в которой мы заказывали этот остров, звоню и спрашиваю, сколько будет стоить новая столешница.

Девушка-менеджер быстро находит детали нашего заказа, производит подсчеты и называет мне цену. Сумма впечатляющая, у меня даже с угнанными у мужа столько нет, но я не колеблюсь ни секунды.

- Пришлите мне счёт, - прошу и, когда телефон вибрирует входящим сообщением, пересылаю счет Захару с коротким сообщением: "Оплати".

Он читает его сразу, но ответом себя не утруждает.

Я решаю подождать немного, прежде чем написать ему еще или позвонить, а пока иду в спальню, чтобы снять с постели и выкинуть постельное белье. Все, чего они - и он - могли касаться, вызывает у меня отвращение. Собираю простынь, пододеяльники и наволочки в мусорный пакет, завязываю его и выношу к порогу.

- Что это, мам? - удивляется Пашка, который уже обосновался в гостиной и включает любимую приставку.

- Белье. Газом пропахло, - отвечаю и иду обратно в спальню.

Расстилаю новый, из запечатанной упаковки, комплект, когда на телефон поступает звонок.

- Да? - отвечаю.

- Варвара Андреевна? Это снова Катерина. Благодарю вас за оплату. Давайте согласуем дату замены? В среду вас устроит?

- Так быстро? - удивляюсь я их оперативности.

Гарнитур целиком нам пришлось ждать больше двух месяцев.

- Вы же оплатили срочность, - удивляется менеджер на другом конце линии.

- Ммм, - мычу я, типа вспомнила.

Завершив звонок, замираю озадаченная - Харитонов оплатил счет без вопросов и даже доплатил за срочность?.. Что это с ним?

Неужели понял, как мерзко это выглядело, и признает свой косяк? Или дело в чем-то другом?..

Отмерев, возобновляю возню с бельем, а сама продолжаю размышлять, что муж неспроста такой покладистый. Что он задумал? Для чего заранее зарабатывает себе "бонусные баллы"?..

Хочет купить мою лояльность?..

Но… зачем?

И снова непрошено закрадываются мысли о детях. Что у него какие-то планы на них. Может, хочет сэкономить на алиментах?..

Одной мне платить ведь ничего не придется…

Этот червь сомнения скребет и царапает в груди.

Спросить об этом у Харитонова вчера не получилось - дети не отходили от него, что неудивительно, ведь они не виделись с самого нового года, и провожали до машины. А потом Лера махала ему вслед и даже пыталась за ним пробежаться.

Нужно будет сегодня же поговорить с ним. Прямо спросить, что он мутит и расставить все точки над "и".

Я хочу одного - развестись с ним, не хочу больше иметь с Харитоновым ничего общего. Кроме детей, конечно.

Но их я ему не отдам!

И вовсе не потому, что они - мой способ отжать у него побольше денег, а потому что не могу позволить ему забрать их у меня. Никто не позаботится о них лучше, чем я. Но самое главное - я не допущу, чтобы они жили с мачехой. Не нужна им такая жизнь!

- Ма-ам, - входит в мою спальню Пашка. - А папа почему не дома?

- Папа на работе, - отвечаю заученно, заранее отведя глаза и сосредоточенно ведя язычок, застегивая молнию на наволочке.

Откинув эту подушку, беру следующую, так же старательно не глядя на сына - лгать в глаза трудно. Хотя Харитонов действительно может быть сейчас в офисе, несмотря на последний новогодний выходной - у бизнесменов не бывает отпусков.

Глава 13. Непростой разговор

- Мам?.. - зовет сын тихо, но требовательно, пока я медлю.

Я вновь поднимаю на него глаза. Открываю рот, но тут же закрываю.

Что сказать?..

Нет, я не пытаюсь придумать какую-то удобоваримую ложь, не хочу врать сыну и скрывать от него то, что произошло - это неправильно и бессмысленно, - объяснить уход Захара и пропажу его вещей как-то иначе, кроме правды, нельзя.

Но мне трудно подобрать слова, чтобы не разрушить его мир, как рухнул мой, чтобы не травмировать его психику, не ранить его чувства. Все слова такие злые, такие разрушающие и безнадежные… Я просто не могу их произнести!

Но я должна.

Должна быть сильной. И честной.

- Где Лера? - спрашиваю, стараясь говорить спокойно.

- Смотрит мультики в своей комнате, - отвечает Паша. - Не переживай, она не придёт, даже если мы тут будем кричать.

Мой взрослый, сообразительный мальчик уже понимает, что разговор не будет простым. Если бы он знал, насколько…

- Паш, подойди… - рукой подзываю его и сажу рядом с собой на постель и, задержав дыхание, как перед прыжком в воду, заставляю себя сказать: - Твой папа больше не может жить с нами. Он…

- Он бросил нас? - резко спрашивает он, не дав мне договорить.

И я вижу, как его лицо мгновенно краснеет. Щеки и глаза горят - так бывает, когда он злится или чувствует себя несправедливо обиженным.

- Нет, Паш, - взяв его за руку, я смотрю ему прямо в глаза, чтобы он видел мою искренность. - Вас с сестрой он не бросил, не отказался от вас. Он вас любит. Просто… он разлюбил меня.

Боже, что я делаю? Я пытаюсь убедить его в нормальности того, что происходит между мной и Захаром, но что в этом нормального?! Этот подонок изменил мне, и поставил меня в положение, когда я же должна объяснять все детям.

Нашим детям!

Почему он не сделал этого сам? Почему не рассказал им вчера?

Нет, он лишь покатался с ними с горки, поиграл и побесился. Вновь просто побыл отцом, претендующим на звание "лучшего в мире". А мне опять разгребать за ним всю грязь…

Внутри всё сжимается от боли и несправедливости - так не должно быть!

- Разлюбил? Разве так можно?

- У взрослых можно. Так бывает иногда. Мне жаль, что это случилось со мной и папой…

- А ты тоже его не любишь?

Я снова замолкаю и смотрю на него глазами, полными стоячих в них слез и горечи - мой мальчик…

Он задает такие правильные вопросы, у меня просто нет шансов не рассказать ему все. Без прикрас.

Я хотела, я надеялась ограничиться лайтовой версией событий, но сын не дает мне такой возможности. Он хочет знать все.

Глотая жгучие горькие слезы, я качаю головой:

- Нет. Не люблю…

И в этот момент осознаю, что это правда. Моя любовь к Захару умерла. Погибла в ту самую секунду, когда я увидела его с другой. И ее нельзя реанимировать. Ни ради детей, ни ради денег, ни ради чего. Я уже никогда не буду с Захаром. Точка.

И не буду из-за него врать своему сыну.

- Он сам тебе сказал, что не любит? - спрашивает Пашута через силу, будто боится услышать ответ.

- Нет, - я опускаю глаза - ну зачем он спрашивает?.. Сглатываю: - Я видела.

- Видела? - Паша напрягается, его руки сжимаются в кулаки. - С кем?

- С его… любовницей, - отвечаю тихо, стараясь говорить максимально ровно, чтобы не ранить его ещё сильнее, хотя внутренне меня разрывает на части от боли.

За него и за себя.

Рассказывая ему, я снова переживаю тот день, а я хочу забыть!

- Где ты их видела? - его голос становится настойчивее.

Я отвожу взгляд.

- Мама?.. - он требует ответа, его глаза сверлят меня, как будто хотят вытащить из меня правду даже несмотря на мое молчание.

- У нас дома, - наконец говорю я, и мои слова тонут в тишине.

Его лицо краснеет ещё сильнее, губы плотно сжимаются, а в глазах мелькает что-то между яростью и стыдом.

Он надолго замолкает, и я думаю, что вопросов больше не будет, что он все узнал и моя пытка закончилась. Но я ошиблась.

- Значит, утечки газа не было, - вновь нарушает он тишину, и в его голосе звучит всё: разочарование, обида, злость.

Снова сглатываю колючий комок в горле, который не уменьшается, а только разрастается, мешая нормально дышать. Смотрю на него и закрадывается липкое сомнение: может, не стоило все это на него вываливать?..

Но разве у меня был выбор?

Как можно скрыть, что папа снами больше не живет?.. И как можно врать на вопрос почему?..

- Прости меня, - шепчу я.

- За что? - резко обрывает он. - Ты же не виновата. Это он…

Вновь в бессильной злобе сжимает кулаки.

Глава 14. Угадала

- Мамочка, а можно я буду спать с тобой? - осторожно спрашивает Лера, когда я вечером помогаю ей промыть от шампуня ее шикарную копну.

Рука с душем дергается от того, как кольнуло сердце от ее вопроса.

- Конечно, можно, зайчик, - сразу соглашаюсь, стараясь, чтобы голос не дрожал.

И как бы ни хотелось мне узнать, почему она захотела спать сегодня в моей постели, я не решаюсь спросить ее. Чтобы не сыпать соль на ее свежую ранку.

Когда Паша поговорил с ней, она пришла ко мне и молча, без слез и истерик, залезла на коленки. Обняла крепко за талию и заставила меня саму давиться слезами жалости и боли за нее. Но я тоже не позволила своим слезам пролиться - уж если моя маленькая девочка не плачет, мне и вовсе не пристало.

Так мы просидели довольно долго, просто обнимая друг друга. Паша, проходя мимо спальни, видел, что мы сидим, но не подошел. Я глазами и губами транслировала ему беззвучное "спасибо" за то, что он действительно сумел найти для сестры правильные слова.

Я не знала, что именно он сказал ей, как объяснил уход отца, но знала главное - он не обманул. Ни меня - в том, что у него это лучше получится, ни ее.

Лерик сама дает мне ответ на мой незаданный вопрос.

Когда я укрываю ее и ложусь рядом, она поднимает голову от подушки:

- Ну что, мамочка, тебе теперь не страшно засыпать? Ты же не одна…

Я нежно улыбаюсь ей - моя малышка заботилась не о себе, а обо мне. Или, скорее, обо мне тоже.

- Нет, зайчонок, не страшно, - целую ее в бархатистую щечку.

- И Паше не страшно?

- Паша же всегда спал один, - напоминаю.

- Да, но раньше дома был папа. С ним всем было нестрашно, - вздыхает уныло, но без печали.

При упоминании Захара сердце пропускает удар, но я беру себя в руки.

- Если хочешь, позови его к нам, - предлагаю.

- Ничего мне не страшно, - раздается из-за угла ворчливое - сын был недалеко и все слышал. - Я же не девчонка.

- А мы девчонки! Да, мама?

- Да, - улыбаюсь с трудом - в груди щемит от переизбытка нежности и какого-то другого необъяснимого чувства. - Спи.

Она послушно опускает голову на подушку и закрывает глаза, отбрасывая на щеки длинные тени от густых ресниц.

Я тянусь к выключателю ночного освещения, чтобы он не мешал ей засыпать, но в этот момент в спальню входит Павел с серьезным лицом и свернутым в рулон матрасом в руках.

Бросает его на пол со стороны Леры, взглядом запрещая мне что-то говорить.

И я не говорю.

Я таю от того, какой замечательный у меня сын.

С какой серьезностью мой тринадцатилетний мужчина берет на себя заботу о нас, слабых "девчонках", оберегая и защищая - поддерживая. Замещая отца, с легкостью отказавшегося от этих обязанностей.

И от нас.

Глядя на Пашку, на его притворно хмурое личико, я чувствую одновременно и гордость, и грусть. Гордость за сына, который не боится ответственности, не боится быть мужчиной. И грусть, потому что ему еще слишком рано взрослеть. Не сейчас, не так.

Я хочу сказать ему, что он вовсе не обязан, что я сама позабочусь о них обоих, я справлюсь, но понимаю, что эти слова обидят моего мальчика сильнее, чем даже предательство отца. И снова молчу.

- Спокойной ночи, Пашута, - шепчу, выключив наконец свет.

- Спокойной ночи, мам.

На душе тепло и тоскливо одновременно.

Сын лежит, отвернувшись от меня, и не двигается, но я слышу по неровному дыханию, что не спит - или переживает, гоняет свои мальчиковые мысли, или ждёт, пока засну я. И эта мысль заполняет грудь чем-то, что никак не может быть просто материнской любовью. Это нечто большее. Настолько большее, что, кажется, сердце не выдержит.

Я долго лежу, таращась в темноту и пытаясь понять, как это все случилось с нами, но потом все же засыпаю. И даже не помню, нашла ли я ответ на свой вопрос…

Развезя утром детей по школам и садикам, возвращаюсь домой. Открываю дверь, вхожу и застываю на месте, как в тот день, когда мы вернулись от родителей Захара. Потому что снова вижу его на том же месте, только без Жанны.

И одетым.

Встречаюсь с ним взглядом, и в груди моментально взрывается злость. Как он смеет врываться сюда, когда нас нет дома?!

- Привет, - роняет он флегматично.

- Ты не имеешь права здесь появляться! - говорю холодно, не давая эмоциям полностью взять верх. - Ты больше здесь не живёшь, Захар.

Он невозмутим, как всегда. Спокойно встает и, подойдя к чайнику, наливает кипятка в кружку с заранее приготовленным пакетиком. И садится обратно. Устремляет на меня прямой взгляд:

- Это всё ещё моя квартира, Варя.

- Если так, мы завтра же съедем отсюда, - бросаю в ответ с ледяной холодностью, хотя изнутри киплю и булькаю через край.

- Это не аргумент для меня, Варя. Есть куда - съезжай, - пожимает Харитонов плечами, будто ему всё равно.

Глава 15. Пример мужчины

У меня перехватывает дыхание, слова цепенеют где-то в горле. Но я беру себя в руки, хотя голос всё равно звучит натянуто, почти сорванно:

- С тобой? С тобой и твоей Жанной?!

- Со мной, - отрезает он, и его тон так спокоен, что становится страшно. - Остальное неважно.

Я смотрю на него в полнейшем офигении, пытаясь осознать, что он действительно это говорит.

- Неважно? - переспрашиваю, на этот раз не пытаясь скрыть презрение в голосе. - Ты действительно думаешь, что Паша захочет жить с тобой? С отцом, который бросил его мать, его маленькую сестренку, предал свою семью, врал всем подряд? Ты, правда, веришь, что он на это пойдет?

Захар делает шаг ко мне, а я невольно отступаю.

- Я знаю, что Паша меня поймет, - уверенно говорит он. - Ему нужно больше, чем ты можешь ему дать, Варя. Ему нужен отец.

- У него был отец! - вспыхиваю я. - Но этот отец взял и бросил его. Вместе с матерью. Вместе с сестрой!

- Я никого не бросал, - отрезает он недовольно. - Я сделал выбор, и я за него отвечаю.

- Выбор? - перебиваю я. - Ты отвечаешь за него? Что-то ты не очень отвечал до тех пор, пока я не застукала тебя голым на этом самом месте.

Он играет желваками.

- Ты можешь говорить, что хочешь, Варя. Я понимаю, что ты чувствуешь, и не стану реагировать на твои провокации. Я здесь не затем, чтобы спорить с тобой и соревноваться в остроумии. Я пришел договориться насчет наших детей. Что бы ни было между тобой и мной, я не собираюсь оставлять детей без своей поддержки.

- Что ты называешь "поддержкой", Захар - свою новую семью? - мой голос становится ледяным от звенящего в нем презрения. - Ту, в которую собираешься привести моего сына, чтобы он жил с тобой и с твоей любовницей, на которой пробы негде ставить?!

Он сжимает челюсти, но взгляд его остаётся жестким и неумолимым.

- Он мой сын так же, как и твой. Я имею право на него не меньше, чем ты. Если не больше.

- Как мило ты вспомнил о правах, Захар, - вырывается из меня нервный смешок. - Лучше бы ты помнил о своих обязанностях… Как у отца, у тебя их немало, и ты наплевал на них все. Право, говоришь, на сына имеешь? А ты спросил его? Спросил, хочет ли он этого?

Он молчит. Его лицо остаётся спокойным, но в глазах мелькает неясная тень.

- А я спросила.

- Разболтала уже, значит… - кривит Харитонов губы, будто я сделала что-то предосудительное, нарушила негласную договоренность, но я не обещала ему молчать. - Ну спросила. И что он сказал? - спрашивает без интереса, а я не тороплюсь отвечать.

Спрашиваю о другом.

- Ты только что сказал, что не оставишь детей без поддержки, но к себе взять хочешь только Пашу. Почему его, а не Леру? Она же всегда была твоей любимицей, твоей принцесской. Я спрашиваю не потому, что готова отдать тебе Леру - просто хочу понять.

Харитонов замолкает, опуская глаза, и на мгновение я вижу в нем не уверенного в себе мужчину, а растерянного. Но затем его взгляд, поднятый на меня, снова тяжелеет, а голос звучит спокойно, почти отстраненно:

- Я люблю Леру, но понимаю, что она еще маленькая, и ей нужна ее мать.

- Тем более, в новой семье у тебя уже есть девочка… Зачем еще одна? Да? - не удерживаюсь от язвительного укола.

Он игнорирует мои слова, лишь нетерпеливо дергает губой, продолжая о своем:

- А Пашке - напротив, нужен отец. Ему тринадцать, это сложный возраст, и ты просто не справишься с ним. Признай это, Варя.

Я судорожно вдыхаю, пытаясь взять себя в руки, но голос предательски дрожит:

- Нет!

Его взгляд становится жестче, холоднее.

- Что нет? С чем ты не согласна? - цедит раздраженно.

- С тем, что моему сыну будет лучше жить в одном доме с твоей подстилкой. И сестрой, о которой он даже не знает.

- Это не тебе решать, Варя, - холодно отрезает он, и его голос сочится презрением так же, как мой.

- И не тебе, к счастью, - парирую я, смело встречая его взгляд. - Я знаю законы. Паша уже в том возрасте, когда у него спросят, с кем он хочет остаться. И он вряд ли выберет тебя, - выговариваю отчетливо каждое слово.

- А это мы посмотрим, - оскаливается Харитонов, слишком уверенный в своей победе.

И у меня внутри поселяется сомнение, граничащее со страхом.

А что, если он подкупит Павлика?

Если пообещает ему что-то такое, что перевесит его неприязнь к новой пассии отца? Что если…

Но я не должна показывать мужу свой страх. Не должна выказать слабость и этим дать ему власть над собой.

- Варя, - говорит он тише, но от этого его голос звучит ещё твёрже. - Я не хочу доводить дело до решения в суде. Поэтому и предлагаю тебе договориться здесь и сейчас. Полюбовно и взаимовыгодно.

- И в чем выгода для меня? - спрашиваю, скрещивая руки на груди - я приготовилась слушать.

- У тебя останется Лера, эта квартира, машина и карточка с тем же режимом автопополнения, что и сейчас. Если ты, конечно, не будешь бездумно тратить деньги.

Глава 16. Как мужик с мужиком

Захар

Сижу в машине напротив школы, сканирую взглядом каждого выходящего из ворот подростка. Вышли уже многие, одиночки и сбившиеся в группы, а Пашки все нет, и я нетерпеливо постукиваю пальцами по кожаной обивке руля.

И не только от нетерпения. Я раздражен и недоволен. Всем, что происходит. Тем, как по-идиотски все сложилось. Не этого я хотел. Не так себе все представлял.

Варя зачем-то перегибает. Да, она имеет право злиться, но нафига так всё раздувать? Кризисы бывают у всех, у каждой пары и семьи. Но они переживают их и живут дальше. Ну изменил муж и что? Не ей первой изменил, никто не делает из этого трагедию, а она ведет себя так, будто все - конец света.

Раздула проблему из ничего. И сама же все разрушила. Я бы никогда не ушел, если бы не… не спалился.

Сам тоже, конечно, был виноват. Идиот…

В досаде с силой втыкаюсь затылком в подголовник и слышу, как он возмущенно скрипит и, амортизируя, откидывает мою голову обратно.

Тупо, чертовски тупо получилось. Не стоило мне развлекаться с Жанкой дома. Да я и не собирался. В тот раз. Оставил ее сидеть в машине, но она поднялась и зашла типа в туалет, а вышла оттуда абсолютно голая, на высоченных каблах, с моим галстуком на шее, дразняще покачивая бедрами... Чёрт, как можно было не среагировать? Как можно было не захотеть и не взять ее прямо там?!

И надо же было Варе с детьми вернуться в тот самый момент!

И отцу еще…

Обхватываю руль руками и сжимаю все сильнее, срывая свою злость на ни в чем не повинной коже.

Батя мозг мне выел нравоучениями, что не тому он меня учил и не так воспитывал, чтобы я при живой жене привел в дом какую-то и дальше зарядил такие витиеватые ругательства в адрес Жанны, каких я и не слышал за свою не короткую уже жизнь. Но, уверен, все они являются синонимами простого и ёмкого определения "шлюха". Бросив ультиматум, что, если я посмею обидеть или ущемить интересы Варвары, то могу забыть, что у меня есть отец, он бросил трубку и с тех пор со мной не разговаривает.

Морализатор хренов…

Как будто я собирался ее ущемлять! Мысленно матерюсь в рифму, вглядываясь в новую волну школьников.

Но и среди них сына тоже нет.

Будучи не в силах больше сидеть и ждать, выхожу из машины и нарезаю круги вокруг нее - ну где он?!

От злости пинаю переднее колесо - теперь все пошло к черту. Я был уверен, что у меня все под контролем, а сейчас контроль от меня ускользает. И это бесит!

Наконец вижу Павла, он с двумя парнями и девчонкой. Окликаю его, когда выходят за ворота.

Он останавливается, резко оборачивается и видит меня. Лицо его тут же становится плоским и непроницаемым.

- Паша, - повторяю я, и он, попрощавшись с друзьями, подходит ко мне.

С явной неохотой. Сутулится немного под тяжестью рюкзака, на голове капюшон, шаг тяжёлый.

- Чего тебе? - кидает грубо вместо приветствия.

"Спокойно, Захар. Без эмоций. Пацана можно понять, просто надо направить его гнев в нужное русло".

- Садись в машину - поговорим, - прошу ровно.

Он останавливается и смотрит на меня с вызовом, хотя при нашей разнице в росте сделать это непросто. Но у него получается. Характер у сына есть.

- Мне надо на тренировку, - он и не думает соглашаться.

- На тренировку ты поедешь потом, - отрезаю. - Я отвезу тебя. Садись.

Пашка смотрит с нескрываемой злобой, но всё же подчиняется. Обойдя машину, открывает пассажирскую дверь. Садится и швыряет рюкзак себе под ноги, на меня не смотрит.

Я сажусь рядом, мотор не завожу - в процессе езды разговора глаза в глаза не получится.

- Паша, - начинаю без предисловий. - Ты уже знаешь от мамы, что мы с ней разводимся, поэтому ничего нового я тебе не скажу. Просто хочу объяснить свою точку зрения на… ситуацию.

Он фыркает, и его взгляд становится колючим, хоть он и смотрит по-прежнему в сторону.

- И почему же вы разводитесь? Характерами не сошлись? - язвит не совсем умело - в голосе слышится обида.

- Причина не одна, на самом деле, но это не так важно. Так бывает у взрослых людей. Это нормально.

- Нормально? - резко поворачивается ко мне. - Может, скажешь, что никто не виноват?

- Никто, - подтверждаю.

- Ты серьёзно? - осуждающе таращит на меня большие Варины глаза.

- Не начинай, - говорю твёрже, не позволяя ему взять инициативу в свои руки. - Это взрослые дела, ты всё равно не поймёшь.

- Ага, не пойму. Где уж мне, - бурчит он, упрямо поджимая губы и снова отводя взгляд.

- Пока не поймешь. Но ты поймешь меня позже. Когда вырастешь и тоже станешь женатым мужчиной, - продолжаю, стараясь держать голос ровным, но убедительным.

- Я тебя никогда не пойму, - отрезает он сразу.

Я на секунду вновь стискиваю руль, стараясь не вспылить.

- Паша, я не за этим тебя сюда позвал. Я хочу поговорить с тобой, как мужик с мужиком.

Глава 17. Нежелательный элемент

В том, что, если Пашка останется с Варей, он в конце концов отдалится от меня, я стану ему чужим и, как следствие, окончательно его потеряю, я не сомневаюсь. И даже не потому, что она станет настраивать сына против - она так не поступит не ради меня, а ради Пашки, - но он сам будет ближе к ней, займет ее сторону, станет защищать и оберегать. А я стану если не врагом, то нежелательным элементом.

Я должен этого избежать!

Мне нужно быть четким и конкретным, тотально убедительным, чтобы минимизировать последствия неверных поступков, сломить его назревающую неприязнь.

- Паша, - начинаю я, стараясь придать голосу спокойствие и уверенность. - Послушай меня. Я понимаю, что ты злишься, и ты имеешь на это право.

- О, спасибо за разрешение, - язвит он, не оборачиваясь.

Раньше я не потерпел бы такого неуважения к себе, не позволил так с собой говорить, но сейчас мне приходится это проглотить. И признать, что я заслужил.

- Ты думаешь, что я не достоин твоего внимания, потому что подвел вас с мамой. Но ты мой сын. И ничто не может этого изменить. Я хочу быть рядом с тобой. Всегда.

- Чтобы быть рядом со мной, нужно быть рядом и с моей мамой и Леркой. Мы идем в комплекте. Три по цене одного, - фыркает он.

Я снова замолкаю - мне нужна пауза, чтобы придумать, что сказать дальше. Слова даются с трудом, и во рту пересохло от напряжения.

- Паша, это невозможно, к сожалению. Вернуть все, как было, уже нельзя. Твоя мама не согласится на это.

- А ты бы хотел? - он наконец оборачивается, и я вижу в его взгляде надежду, которая рождает надежду и у меня - может, не все еще потеряно?..

- Не знаю, - признаюсь честно, надеясь честностью расположить его к себе. - Но это ничего не меняет для нас с тобой. Я хочу быть рядом, хочу помочь!

- А как ты мне поможешь? Советами, как предавать тех, кто тебе верит?

Эти слова бьют по мне сильнее, чем я готов признать.

- Я совершил ошибку, Паша. Но подумай сам - со мной тебе будет лучше. Я всегда пойму тебя, по-мужски, как мама и, тем более, Лера никогда не смогут тебя понять. - Я иду ва-банк: - И я обещаю, что со мной у тебя будет больше свободы, больше возможностей. Я куплю тебе новые крутые бутсы, как у Месси, ты же хотел…

- Ты подкупаешь меня, что ли? - снова кривится он, его буквально передергивает от моих предложений, и я затыкаюсь.

Я не знаю, что еще сказать, как убедить его. Я был абсолютно уверен, что это сработает - какой ребенок откажется от обещания свободы и подарков? Тем более, какой пацан?

Что я делаю не так?!

Я выложил перед Пашкой все свои козыри, но он плевать хотел на них.

Медленно вдыхаю и выдыхаю - окей, попробуем еще раз.

- Я не подкупаю тебя, Паша, я… - запинаюсь, подбирая слова - не думал, что это будет так сложно. - Обрисовываю тебе твои перспективы. Мама не сможет дать тебе того же, что и я. Ты должен это понимать, Паша.

- Я понимаю. Отлично понимаю, - криво улыбается он. - А где этот рай для меня - в твоей новой семье? С твоей Жанной, да?!

- Какое это имеет значение? - отбиваю я его презрение. - Важно, что я смогу дать тебе то, что тебе нужно. Тренировки без ограничения, форму какую захочешь, поездки на сборы и игры хоть по стране, хоть за границу - все это стоит очень больших денег, их у твоей мамы просто нет. А со мной у тебя будет все, что нужно, Пашка. Абсолютно всё.

Он смотрит на меня так, будто я предложил ему вонючую грязь с асфальта.

- Ты думаешь, я клюну на твои подачки? Ты настолько плохо меня знаешь?

- Это не подачки, Паша, это реальность. Если ты останешься с мамой, тебе, скорее всего, придется завязать с футболом, ты просто не сможешь себе его позволить, - не сдаюсь я. - Ты готов к этому?

- Я готов к чему угодно, только бы не иметь больше ничего общего с тобой, отец.

И "отец" он произносит с тем же выражением, с каким только что отверг "вонючую грязь". Я для него та же грязь, и это выводит меня из себя - он не может говорить так со мной! Он - мой сын!

- Павел, - начинаю угрожающе, собираясь сказать ему все, но затыкаюсь и опять вынужден контролировать дыхание, чтобы вернуть себе контроль над собой.

Нельзя срываться. Нельзя. Я могу сейчас включить отца-деспота, но чего в итоге добьюсь? Варя выиграет - сын останется с ней.

- Я все еще твой отец, Паша, ты должен уважать меня.

- За что тебя уважать? - обреченно спрашивает он, и в его голосе столько боли, что меня пронимает.

Мы замолкаем. В машине становится тихо.

- Пашка, я знаю, что разочаровал тебя. Знаю, что подвел. Но это жизнь - мужчины иногда делают то, что должны, а не то, что им хочется.

- Ты должен был быть маме хорошим мужем, а нам отцом, - перебивает он тихо, но его слова звучат, как выстрел. - Но ты предал ее и нас.

- Нет, я не предал. Я сделал выбор, - пытаюсь еще раз ему объяснить.

- Ты выбрал не нас, значит, предал! - резко открыв дверь, он выходит. - Я не оставлю маму и сестру. Я не буду жить с тобой. И не приезжай больше!

Глава 18. Поюзанный

Варвара

Я не представляла, что при замене оскверненной столешницы будет так шумно. Гулкий жужжащий звук дрели или какой-то пилы по камню, я точно не знаю, отдается вибрациями в голове и болезненной дробью в висках.

Выхожу к мастерам:

- Простите! - повышаю голос, чтобы привлечь их внимание.

- Да? - сразу прекращают они пилить, и лязгающее жужжание инструмента в руках идет на убыль.

Благословенная тишина!..

- Скажите, пожалуйста, сколько времени займет замена? - спрашиваю вежливо.

Они переглядываются.

- Минут сорок, наверное, - пожимает плечами один.

- За час точно закончим, - согласно кивнув, обещает второй.

"Еще час я не выдержу", думаю я.

- Я тогда выйду на улицу и приду через час. Если закончите раньше, наберите меня. Я буду недалеко.

Быстро одевшись, покидаю этот жужжащий улей и спешу на воздух. Оказавшись на улице, вдыхаю его полной грудью, и он будто разрывает легкие, но это приятная боль. Свежесть. А главное - тишина.

Подышав, накидываю на голову меховой капюшон и медленно иду по заснеженному тротуару вдоль дома, прислушиваясь к тихо похрустывающему под ногами свежему снегу.

Когда рабочие закончат, я буду избавлена от последнего символа измены Захара в своем доме. Самого его там уже нет, и вот-вот я избавлюсь и от их мраморного "ложа любви", источавшего зловонный запах их греха, и я смогу, наконец, заходить на кухню без содрогания и приступов тошноты.

Встряхивая головой, гоню от себя эти мысли, хочу отпустить их, расслабиться. Они достаточно отравляли мне жизнь.

Подойдя к краю тротуара, хочу перейти дорогу, чтобы попасть на аллею соседнего парка, как вдруг слышу гул двигателя. Мягкий, урчащий, совсем рядом. Подкрался как будто. Оборачиваюсь и вижу плавно подъезжающую машину, крадущуюся рядом с грацией хищника, подбирающегося к жертве. Замираю на бордюре.

"Порше Панамера". Золотая, блестящая, с фирменными фарами-глазками.

Пропускаю ее, чтобы потом спокойно переместиться в парк, но "Порше" останавливается рядом со мной.

Дверь открывается, и я, словно замороженная, смотрю, как из неё выходит Жанна.

Высокая, статная, в модном пальто цвета верблюжьей шерсти с широким поясом, затянутым на идеальной талии, руки в тонких кожаных перчатках. Голова непокрыта, длинные русые волосы - естественные или результат дорогостоящего ухода, не знаю, и которые я до сих пор вижу в кошмарах, - струятся по плечам. Лицо безупречно красивое, но холодное, надменное, как у Снежной королевы. Уверенная и наглая, она идет ко мне походкой от бедра.

У меня перехватывает дыхание.

И сразу поверх волной накатывает шок. Потом гнев - как она смеет являться сюда?

Позавчера Захар притащился, теперь ее подослал?! И тут же накатывает третья волна - острое отвращение.

Меня буквально потряхивает от дикого коктейля всех этих эмоций, бурлящих внутри.

- Что ты здесь делаешь? - резко спрашиваю, вкладывая в голос и в презрительное выражение лица все, что чувствую к ней сейчас.

- Подумала, что нам стоит познакомиться поближе. Мне кажется, мы могли бы подружиться, - усмехается она, складывая руки перед собой.

Познакомиться поближе?! Мое сердце от ярости колотится так, что, боюсь, оно вырвется наружу - наверняка затем, чтобы надавать смачных оплеух по ее нахально ухмыляющейся морде.

- Не стоит, - скалюсь в ответ. - Ты уже оставила свой след в моей жизни, Жанна. Очень яркий. Еще чуть - и будет перебор.

Она хмыкает, откидывая волосы назад.

- Знаешь, Варвара, я искренне тобой восхищаюсь. Ты молодец, что так долго продержалась рядом с Захаром, что сумела стать его привычкой, с которой он не хотел расставаться, несмотря на то что давно не любил тебя. А любил меня.

Ее слова о любви отзываются болью в груди, но я усмиряю ее, не позволяя себе зациклиться на этом.

- Но, к счастью, - продолжает она ядовито, - вы очень вовремя вернулись из деревни, и вуаля - Захар избавился от этой вредной привычки. Выздоровел.

Руки сжимаются в кулаки, и я чувствую, как ногти вонзаются в ладонь.

- Ты мою семью называешь вредной привычкой? - уточняю я, прищурившись. - Тебе о такой даже не мечтать.

Она делает ещё шаг, теперь оказываясь совсем близко. От её парфюма, приторно сладкого, тяжелого, меня натурально воротит.

- Почему ты не соглашаешься, чтобы Паша жил с нами? Завидуешь мне?

- О чём ты? - отшагиваю я от нее, восстанавливая приемлемое расстояние между нами.

- Не придуривайся, - она закатывает глаза, делая это так театрально, что мне хочется фыркнуть. - Все ты понимаешь. Надеешься таким образом потянуть время, чтобы отложить окончательное решение о разводе?

Я резко выдыхаю через нос, стараясь не показать, как меня выбивает из равновесия этот её тон и само ее присутствие рядом.

Глава 19. Муха не сидела

Когда я возвращаюсь, внутренне кипя от возмущения после этой отвратительной встречи с Жанной, рабочий в моей кухне-гостиной лишь один.

- Как раз хотел вам звонить. Мы закончили, - рапортует он.

- Отлично. А старую столешницу вы уже вынесли? - спрашиваю я, брезгливо оглядываясь - не хотелось бы, чтобы они оставили мне этот подарочек.

- Вы не оставили инструкций насчет нее, и мы выставили её на балкон. Не надо было? - спрашивает.

Я с досадой прикрываю глаза. Черт!

- А если я доплачу, вы можете ее забрать?

- Забрать? Вы же можете ее продать. Это натуральный камень, очень дорогая вещь. Хозяева обычно просят их оставить, мы и не подумали звонить вам, чтобы…

- Я поняла, - перебиваю его, медленно вдыхая. - Мне она не нужна. Вы ее заберете?

- Мой напарник уже уехал, - смущенно улыбается молодой парень в сером форменном комбинезоне. - Мне одному ее не поднять.

Я смотрю на массивный камень полтора на два с половиной метра и верю - не поднять. Я бы с удовольствием помогла ему вынести этот срам на помойку, но мне это не под силу.

Он смотрит на меня выжидательно, и я киваю:

- На балкон, значит. Ну ладно, пусть там… Спасибо, - мой голос звучит хрипло, словно не мой.

Рабочий уходит, я остаюсь одна.

Сажусь за обновленный стол впервые с тех пор, как… Давно, в общем. Провожу руками по слегка шершавой поверхности новой мраморной столешницы. Она почти не отличается от той рисунком и оттенком, и один-в-один размерами, но главное, что она - новая, и на ней ничья распутная задница не сидела. Но, несмотря на это, желанного чувства облегчения я не испытываю. Быть может потому, что старая столешница всё ещё здесь.

Пусть я не вижу ее, но я ее чувствую - она невидимо фонит, как радиоактивное вещество, и неизвестно сколько еще будет отравлять мой дом. Не могу перестать думать об этом - я настраивалась, что уже сегодня последние улики будут уничтожены, вынесены из дома, но все пошло не так.

Еще эта Жанна…

При воспоминании о ней во мне вновь поднимается негодование на грани ненависти. Придумала явиться ко мне с претензиями - вот дрянь! Что она о себе возомнила? Что может приходить вот так и нападать на меня? Она же получила все, что хотела - любимого мужчину себе и отца своей дочери. Что ей еще от нас нужно?!

А, может, это была вовсе не ее инициатива, может, ее Харитонов подослал?.. У самого не получилось со мной договориться, так он пустил в ход тяжелую артиллерию?..

В любом случае, попробует еще раз сюда сунуться, я буду не так сдержана и гостеприимна, а спущу ее с лестницы или запущу чем-нибудь тяжелым, чтобы отбило охоту сюда таскаться.

Кстати, классно было бы запустить в нее столешницей. Или скинуть сверху на ее золотую "Панамеру", которая наверняка куплена на деньги Захара, то есть мои и наших детей…

Да, идея - огонь, но жаль, ни скинуть, ни даже поднять каменную плиту я не могу. Если только по частям… Я подбираюсь от неожиданной мысли и, резко вскочив, срываюсь в коридор, к шкафу, где всё ещё хранятся инструменты Захара. Все эти мужские штучки, которыми он иногда сам чинил наш дом. Чтобы потом самому же его и разрушить.

Рука тянется к стоящей в углу кувалде. Тяжелая. Черная. Ручка прохладная, шершаво-металлическая. Берусь за нее и пытаюсь поднять, ощущая, как напрягаются мышцы, тянет спину - ой… Но гнев придает мне сил. Ну и еще так нелюбимые мной упражнения на руки и спину в спортзале, я всегда предпочитала работать на ноги: бег, танцы - то, что делало меня легче, гибче, быстрее. А теперь и сила в руках пригодилась.

На лоджии холодно, но я этого не чувствую. Я вижу лишь кусок камня, прислоненный к стене дома, его ровные острые края, его холодный, безразличный блеск. И я замахиваюсь…

Первый удар отдается в руках болью. Камень ломается не сразу, но это меня не останавливает. Я опускаю молот на мрамор и поднимаю его вновь. Удар за ударом. Каждый сопровождается воспоминанием.

Вот Захар врет мне, что задерживается на работе - удар.

Вот Жанна на одной из показательных выступлений конкуристов фальшиво улыбается мне в лицо, притворяясь другом - удар.

Вот я вижу их вместе - удар.

Камень поддается, и осколки начинают сыпаться и разлетаться во все стороны.

Каждая трещина в камне - как трещина, которую я закрываю в себе.

Удар. За все ночи, что муж провел с ней.

Удар. За их шепот за моей спиной.

Удар. За Пашку.

За Леру.

За меня.

Когда столешница превращается в груду кусков, обломков и каменной пыли, я ощущаю странное удовлетворение и чувствую, что впервые за долгое время снова могу дышать. Наконец-то!

Тяжелое дыхание вырывается из меня вместе с накопившимся напряжением.

Бросаю кувалду на ламинированный пол - теперь нужно избавиться от этого мусора. Распихав осколки по мусорным пакетам, я один за одним выношу их к лифтам, чтобы потом разом спустить вниз и оттащить на помойку.

Глава 20. Финишная прямая

Кожаные ботинки на каблуке отбивают размеренный ритм по мраморному полу коридора суда, гулко вторя биению моего сердца. Две женщины в строгих пальто проходят мимо нас, переговариваясь полушепотом, их взгляды скользят по мне, я стараюсь не встречаться с ними глазами.

Внутри все переворачивается от тревоги.

- Варя, ты слушаешь? - Лиза касается моей руки, и я вздрагиваю.

- Что? - поднимаю на нее глаза.

Признаваться, что нет, не слушаю, а полностью погрузилась в свои мысли стыдно, но не врать же.

Лиза смотрит на меня с легкой тревогой, и я знаю, что она сейчас опять начнет мне внушать: ты молодец, ты справишься, все будет хорошо, это простая формальность.

Но вместо этого она берет меня за плечи, легонько встряхивает и тихо говорит:

- Ты должна дышать. Прямо сейчас. Глубже, Варя, глубже.

Я послушно вдыхаю, но легкие будто отказываются наполняться. Проклятое чувство пустоты и тяжести одновременно - в груди, в животе - везде. Отдающееся тревожным звоном в висках.

- Лиза, я не могу, - слова слетают с губ раньше, чем я успеваю их остановить.

И все равно прикусываю себе язык в конце фразы - ведь обещала держать себя в руках и не паниковать.

- Ты можешь, - уверенно отвечает подруга. - Ты уже пришла. Ты всё сделала. Все правильно. Две трети пути уже пройдены, остался один маленький шажочек.

Лиза права - мы на финишной прямой. Пройдены даже не две трети, а почти весь путь.

- Паша тебя не подведет. Ты же видишь и знаешь, какой замечательный у тебя сын.

- Да, он так повзрослел, так возмужал. Он настоящий мужчина, хоть ему всего тринадцать.

- Вот видишь! Прекрати дергаться и накручивать себя зря, а то грохнешься в обморок и тебя нашатырем откачивать придется.

- Не придется, - обещаю я и, толкнув дверь, выхожу на крыльцо здания суда. Уже середина марта, и снег почти весь сошел, оставив лишь мелкие грязные островки между деревьями.

Смотрю на вереницу машин, припаркованных вдоль дороги - "Гольф" свекра уже тут.

Он тоже увидел меня, они с Пашей выходят и идут ко мне.

- Спасибо, Алексей Григорьевич, - говорю я.

Он лишь рукой машет.

- Я тут вас подожду. Не хочу там глаза мозолить.

Я киваю, и мы с Пашей идем к Лизе, оставшейся ждать нас на крыльце.

- Ну ты как, готов? - спрашиваю сына, пока мы идем по коридору обратно - перерыв в заседании заканчивается через пять минут.

- Готов, - коротко кивает сын и смотрит на меня: - Все будет хорошо, мам.

Я улыбаюсь ему и, наклонившись, целую в макушку. Сердце заходится - как же мне с ним повезло!

Мы приближаемся к месту, где коридор расширяется, где все ждут, когда двери зала заседаний откроются. И я снова вижу Захара. В этот раз он пришел один, без своей Жанны, которая притащилась с ним на заседание по разводу и разделу имущества. Видимо, жаждала лично проконтролировать, чтобы я не отжала у мужа - теперь уже бывшего - ничего личного.

Но тогда мы все быстро поделили, потому что обо всем договорились заранее - решили, что кому достается, и размер алиментов тоже определили. Харитонов пытался использовать деньги и семейные активы как инструмент давления только в самом начале, при первых наших обсуждениях данного вопроса, но потом - видимо, по совету адвоката - он от своих манипуляций отказался.

И продолжил окучивать Пашку, покупая его лояльность.

Баловал моих детей - обоих - подарками, брал к себе на выходные, познакомил со своей дочерью... Паша не показал, как он отнесся к тому, что у него есть еще одна сестра, а Лерик даже обрадовалась сестренке. В общем, многое случилось за эти два с половиной месяца, и вот теперь нам предстоит последнее заседание, на котором судья определит, с кем будет жить Паша. Меня и Захара уже выслушали, наше финансовое положение рассмотрели - то, что я уже устроилась на работу, лишило Харитонова одного из аргументов против меня.

По материальному положению мы почти сравнялись, слово за самим Пашей. И после перерыва судья собирается выслушать его мнение и принять окончательное решение.

Вот почему я места себе не нахожу.

Захар же, в строгом тёмном костюме и руками в карманах брюк, как всегда, сдержан и невозмутим, словно ничуть не волнуется, но я знаю его слишком хорошо, чтобы поверить в это. Я угадываю его волнение по мелким признакам - например, по тому, как напряжены его плечи, как чуть покраснели кончики ушей и слегка раздуваются ноздри при дыхании. Незаметно для всех, но очевидно для меня.

И ему есть из-за чего волноваться - несмотря на все его уловки, ему не удалось переманить сына на свою сторону. Паша предельно четко высказывает свою позицию: его семья - это мы с Леркой, а не Захар с Жанной и Миланой.

И, видя скрытую нервозность бывшего мужа, я чувствую себя немного увереннее.

Он смотрит на меня, будто собирается что-то сказать, но тут дверь зала заседаний открывается, и секретарь приглашает нас войти.

- Возвращаемся к рассмотрению дела, - объявляет она зычным голосом без эмоций. - Мы выслушали обе стороны. Теперь пришло время задать несколько вопросов ребёнку. Павел, подойди к суду.