Реаниматолог Рода. Том 1

ГЛАВА 1. АСИСТОЛИЯ

Пи-и-и-и-и-и…

Ненавижу этот звук.
Монотонный писк кардиомонитора — саундтрек моего личного ада. Пока он ритмично отбивает удары, ты бог. Ты держишь смерть за горло. Но стоит ритму сорваться в эту бесконечную прямую линию… и ты снова просто уставший мужик в окровавленном халате.

— Адреналин! Куб, внутрисердечно! Живо!

Мой голос звучал глухо, будто из-под воды. Руки работали на автомате. Скальпель, расширитель, прямой массаж. Перчатки скользили по теплой, влажной плоти.
Сердце пациента под моими пальцами было дряблым мешком. Оно не хотело биться. Оно устало.
Как и я.

— Виктор Павлович, зрачки! — визгнула медсестра.

Я не смотрел на зрачки. Я знал, что там. Расширенные черные дыры. Тьма.
В груди вдруг стало тесно. Будто кто-то невидимый засунул руку мне под ребра и сжал мое сердце.
Резкая, вспарывающая боль.
В глазах потемнело. Ноги стали ватными. Я пошатнулся, наваливаясь на операционный стол.

Инфаркт? Серьезно? В сорок пять? Сапожник без сапог…

Последнее, что я почувствовал — запах озона, горелой плоти и дешевого кофе, который я пил пять часов назад.
А потом свет выключили.

— …слышь, Грыз, да он готов. Жмурик.

Голос был мерзким. Скрипучим, прокуренным. Он царапал слух, как наждачка.
Я попытался вдохнуть.
Ошибка.
Легкие обожгло огнем. Правый бок отозвался такой острой болью, что я едва не потерял сознание снова.
Сломаны ребра. Седьмое, восьмое. Возможно, пневмоторакс.
Мысль была четкой, холодной. Профессиональной. Мозг включился раньше тела.

— Сапоги снимай, дура, — продолжал скрипучий голос. — Кожа натуральная, аристократская. Загоним барыге на Рынке, неделю гулять будем.

Меня дернули за ногу. Рывок отдался вспышкой боли в позвоночнике.
Я разлепил глаза.
Где стерильный кафель операционной? Где бестеневые лампы?
Надо мной висело низкое, свинцовое небо. Дождь, мелкий и ледяной, сыпал в лицо, смешиваясь с грязью. Воняло помойкой, мокрой псиной и перегаром.

Я лежал в луже. Жижа затекала за шиворот.
Попытался пошевелить рукой. Пальцы дрожали. Я поднес ладонь к лицу.
Чужая.
Тонкая, грязная, с обкусанными ногтями. На запястье — синяки. Это рука подростка, а не хирурга с двадцатилетним стажем.

Какого хрена?

— Опа! — над моим лицом нависла рожа. Именно рожа, лицом это назвать было сложно. Гнилые зубы, шрам через всю щеку, бельмо на глазу. — Грыз, гляди! Клиент очухался!

Второй, тот самый Грыз, шагнул в поле зрения. Здоровяк в кожаной куртке с нашивками в виде черепов. В руке — кастет.
— Живучий, сучонок, — сплюнул он. Харчок упал в сантиметре от моего лица. — Ну ниче. Ща долечим.

Он замахнулся.
В любой другой ситуации я бы сгруппировался. Или ударил первым. В молодости, до меда, я неплохо боксировал.
Но это тело было тряпкой. Слабое, истощенное, избитое. Мышцы не слушались. Я был куском мяса на разделочной доске.

И тут мир моргнул.

Словно кто-то наложил на реальность фильтр дополненной реальности.
Серые тона трущоб расцвели неоновыми линиями.
Я посмотрел на Грыза. И увидел не грязную куртку, а схему.
Красные нити артерий. Синие вены. Желтые узлы нервов. Пульсирующий мешок сердца.
Я видел, как сокращаются его мышцы, готовясь к удару. Я видел застарелый перелом ключицы. Я видел черные пятна в легких — туберкулез или рак, плевать.

Диагностика… — прошелестело в голове. Не голос. Знание.

Взгляд скользнул выше. Шея. Сонная артерия.
Там, в развилке сосудов, пульсировала темная точка.
Тромб.
Жирный, рыхлый сгусток крови. Он держался на честном слове. Одно резкое движение, скачок давления — и он полетит прямо в мозг.
Ишемический инсульт. Мгновенная смерть или овощ.

Грыз зарычал, опуская руку с кастетом.
У меня была доля секунды.
Сил на удар не было. Маны (откуда я знаю это слово?) — тоже. Внутри было пусто, как в выгоревшем трансформаторе.
Но мне не нужна была сила. Мне нужна была точность.

Пальцы правой руки нащупали в грязи камень. Обычный щебень, острый, холодный.
Я не стал замахиваться. Я просто щелкнул пальцами.
Движение, отработанное годами практики. Так я сбивал ампулы.
Камень полетел.
Не в глаз. Не в висок.
Он ударил Грыза в шею. Чуть ниже уха.
Слабо. Обидно. Как комариный укус.

— Ты че, падла?! — взревел Грыз.
Лицо его налилось кровью. Давление скакнуло.
Есть.
Я увидел это. Тромб, потревоженный ударом и скачком давления, оторвался.
Черная точка рванула вверх по красной реке артерии.
Три. Два. Один.

Грыз замер.
Кастет выпал из разжавшихся пальцев и шлепнулся в грязь.
Здоровяк схватился за горло. Из его рта вырвался сиплый, булькающий звук. Глаза полезли из орбит, наливаясь кровью.
Его повело. Ноги подогнулись, и туша рухнула лицом вниз, прямо в ту же лужу, где лежал я.
Брызги грязной воды ударили мне в лицо.

В моей голове, на периферии зрения, вспыхнула и погасла надпись:
[Летальный исход. Причина: Обширный ишемический инсульт ствола головного мозга.]

Второй мародер, тощий и крысоподобный, застыл. Он смотрел то на дергающееся в конвульсиях тело подельника, то на меня.
— Ты… ты че сделал? — его голос дрогнул, сорвавшись на визг. — Ты ж пустой! У тебя ж Дар выгорел!

Я попытался усмехнуться. Губы треснули, во рту появился соленый вкус крови.
— У него… — я закашлялся, выплевывая розовую пену. — У него было слабое сердце.
Я перевел взгляд на Крысу. Сетка "Истинного Зрения" снова развернулась, сканируя его тщедушное тельце.
Печень. Увеличена в два раза. Цирроз. Желтые пятна жирового гепатоза.
— А у тебя печень ни к черту, — прохрипел я. — Бегать вредно. Откажет.

Крыса взвизгнул. Ужас в его глазах был первобытным. Он не понимал, что произошло, но инстинкт орал ему: "БЕГИ!".
И он побежал. Бросил своего дружка, бросил добычу, скользя по грязи, растворяясь в темноте переулка.

ГЛАВА 2. ОПЕРАЦИОННАЯ "НОЛЬ"

Запах дешевого спирта ударил в нос, перебивая вонь плесени.
Я плеснул мутную жидкость на лезвие трофейного ножа. Складной, сталь дрянная, заточка — одно название. Таким только колбасу резать или глотки в подворотне, а не проводить гастрэктомию.
Но других инструментов у меня не было.

— Пей, — я сунул бутыль в руки Кузьмичу.
Старик лежал на кухонном столе, сдвинув в сторону грязные тарелки. Его рубаха была задрана, обнажая впалый, желтушный живот, на котором пульсировал черный бугор.
— Барин... — его зубы стучали о горлышко. — Я ж не выдержу...
— Выдержишь. Ты старой закалки. Пей до дна. Это твой наркоз.

Кузьмич зажмурился и начал глотать. Кадык дергался, по седой щетине текла слюна.
Я смотрел на него через призму "Истинного Зрения".
Картина была паршивая.
Опухоль в желудке светилась ядовито-фиолетовым. Она не просто росла. Она жрала. Я видел тонкие магические нити, уходящие от нее к печени и позвоночнику. Это был не просто рак. Это был паразит. Биомагический конструкт, внедренный в тело, чтобы выкачивать жизненную силу.
Кто-то очень хотел, чтобы старый слуга рода Кордо сдох в муках. И этот "кто-то" явно владел запрещенными техниками.

— Хватит, — я забрал бутыль. Старик обмяк, глаза поплыли. Самогон ударил в голову, но болевой порог это снимет лишь отчасти.
— Дай мне ремень, — скомандовал я.
— Зачем?
— В зубы зажмешь. Орать будешь — соседей распугаешь. А у нас режим тишины.

Кузьмич дрожащими руками вытянул из брюк старый кожаный ремень. Зажал пряжку в зубах.
Я выдохнул.
Мои ребра горели огнем при каждом вдохе. Руки подрагивали — сказывалось истощение и низкий сахар в крови.
«Соберись, Витя. Ты делал резекцию в полевом госпитале под артобстрелом. Справишься и на кухне».

Я закрыл глаза на секунду, погружаясь в транс.
Мана.
Ее было ничтожно мало. Капля на дне пересохшего колодца. Я не мог тратить ее на "обезбол" или регенерацию. Вся энергия уйдет на Гемостаз. Если я перережу крупный сосуд, и у меня не хватит сил его запаять — Кузьмич истечет кровью за минуту.

— Приступаем.

Я приставил кончик ножа к эпигастрию. Кожа была сухой, пергаментной.
Нажим.
Кузьмич замычал, выгнувшись дугой. Стол скрипнул.
Кровь брызнула темной струйкой, но я тут же послал микро-импульс маны.
Коагуляция.
Сосуды сжались, запеклись. Кровотечение остановилось.
Я вел разрез вниз, вскрывая брюшную полость. Запахло железом и гнилью.

Вот она.
Опухоль выглядела как клубок черных червей, впившихся в стенку желудка. При контакте с воздухом она запульсировала быстрее, словно почувствовала угрозу.
— Тш-ш-ш, тварь, — прошептал я. — Сейчас мы тебя выселим.

Я погрузил руки внутрь. Без перчаток. Прямо в горячие, склизкие внутренности.
Ощущение было омерзительным, но знакомым. Тепло живого тела.
Я схватил опухоль пальцами, стараясь нащупать границы здоровой ткани. Паразит дернулся. Я почувствовал холод, исходящий от него. Он пытался выпить ману из моих рук.
— Жрать захотел? — усмехнулся я, чувствуя, как пот заливает глаза. — Подавишься.

Нож пошел в ход. Я резал быстро, грубо, отделяя черную массу от желудка.
Кузьмич хрипел, прокусывая ремень. Его тело билось в конвульсиях, мне приходилось наваливаться на него локтем, рискуя сломать свои же ребра окончательно.
«Еще немного... Осторожно, селезеночная артерия рядом. Не задень...»

Опухоль сопротивлялась. Магические нити-метастазы цеплялись за плоть, как крючки.
Мне пришлось жечь ману.
Я направил поток энергии прямо в кончики пальцев, превращая их в подобие электрокоагулятора.
Вспышка боли в висках. Резерв просел до нуля. В глазах потемнело.
«Держись! Не падать!»

Рывок.
Влажный чмок.
Я выдрал черный ком из живота старика и швырнул его в миску.
Тварь в миске зашипела, дернулась и начала распадаться, превращаясь в черную жижу. Без подпитки от носителя она дохла.

— Все... почти все, — просипел я.
Теперь самое сложное. Шить.
Иголка с шелковой нитью (вытащил из старого парадного камзола) мелькала в моих пальцах.
Стежок. Еще стежок.
Я шил желудок, потом мышцы пресса, потом кожу. Грубый, непрерывный шов. Шрам останется жуткий, но кого это волнует?
Главное — герметичность.

Кузьмич затих.
Я испугался. Резко перевел взгляд на его грудь.
Дышит. Поверхностно, часто, но дышит. Болевой шок вырубил его. Это даже к лучшему.

Я отбросил иглу и сполз по ножке стола на пол.
Меня трясло. Зубы выбивали дробь. Это был "откат". Магическое истощение наложилось на физическое.
Я посмотрел на свои руки. Они были по локоть в крови — моей и чужой.
В миске чернела лужа слизи.
Я подтянул миску к себе, разглядывая останки опухоли "Истинным Зрением".
Даже в мертвом состоянии структура сохраняла следы Матрицы.
Это был не хаос клеток. Это была сложная руническая вязь, вплетенная в ДНК.
Печать.
Я видел такие похожие символы в учебниках истории, которые всплывали в памяти Виктора-младшего.
Печать Гильдии Целителей. Но искаженная, инвертированная.

— Так вот как вы работаете, твари, — прошептал я, вытирая кровавые руки о штаны. — Вы не лечите. Вы подсаживаете болезни, чтобы потом продавать лекарства. А Кузьмич... Кузьмич просто попал под раздачу как свидетель. Или как подопытный.

Я понял одну вещь.
Если Гильдия узнает, что я удалил их закладку кухонным ножом — меня убьют. Не коллекторы. Профессионалы.
Но это будет потом.
Сейчас мне нужно поесть. Иначе я сдохну раньше, чем Волков вернется за долгом.

Я встал, держась за стену. Голова кружилась так, что кухня казалась каруселью.
Пошарил по полкам.
Пусто. Банка с засохшей гречкой и половина луковицы.
В животе заурчало так громко, что показалось — это рык зверя.
Мое тело требовало калорий. Магия жрет ресурсы организма. Если я не закину в топку углеводы, организм начнет переваривать собственные мышцы. А их у меня и так нет.