Реджина. Заклинательница кабачков

Глава Первая. Последний шанс

“– Великий Аттикус! Я сделала всё, что могла, чтобы наставить эту девушку на путь истинный. И меньше всего я хотела прибегать к этой мере. Но сейчас Реджина должна умереть”.

Когда-то эти слова, брошенные мне собственной матерью, разбили моё сердце, а жизнь разделили на “до” и “после”. Должна умереть! Реджина, то есть я.

Признаться, я никогда не питала иллюзий относительно того, как ко мне относится матушка. Как к дереву, заслонившему прекрасный вид на клумбу с левкоями, как к пчеле, что вьётся возле блюдца с вареньем, мешая наслаждаться пикником, как к неудачно выбранному креслу, которое не вписалось в обстановку комнаты, а обошлось в круглую сумму.

Но обо всем по порядку.

И да, забегая вперёд, скажу: я надеюсь жить долго и счастливо вопреки всему".

***

“...Бом-бом-бом, бом-бом-бом, бом-бом-бом…” – доносился с улицы раскатистый бой часов, долетавший сквозь открытое окно с главной площади и означавший лишь одно: полдень.

Уже более получаса я сижу здесь и молчу в компании ровно столь же немногословного отпрыска благородного, но поиздержавшегося семейства Венифейров Люка, как вы уже поняли, Венифейра.

Люк высок, изящно сложен и щегольски одет. У него широкий лоб, голубые глаза и тонкие светлые волосы, гладко зачесанные назад, а также невероятное чувство собственной значимости, которое так и норовит выплеснуться через плотно сжатые узкие губы. Быть может, поэтому он напоминает мне белую личинку жука-короеда. Я недавно такую сняла с яблони нашем саду и забросила в соседский. Не убивать же бедолагу!

– Экхе-кхе, – нарушил он тишину покашливанием. Я, чтобы не показаться невежливой, культурно откашлялась в ответ. Люк непроизвольно подвинулся в сторону.

Молчание продолжилось.

Мы оба знали, что он находится здесь, в нашей лазурной гостиной, по велению своей матушки, которая условилась с моей. Обе оставили “молодежь пощебетать” и торжественно удалились.

Мы оба знали, что из этого уговора не выйдет ровным счетом ничего.

Мы оба просто тянули время, даже не пытаясь казаться заинтересованными друг в друге.

Он пялился в окно, драпированное тяжелыми голубыми портьерами. Я разглядывала подушечку большого пальца, в которую буквально час назад вогнала шип от колючего клубничника, что пыталась прополоть.

Сначала я уверенно принялась за дело магическим способом, затем, когда поняла, что терпения у меня совершенно не хватает на то, чтобы приподнимать каждую веточку, стелющуюся по земле и аккуратно вытаскивать сорняки, стараясь не задеть нежные листочки самого ягодного куста, плюнула на это дело, и сунулась в заросли голыми руками. Итогом этого поспешного решения стал мой вопль и позорное отступление.

Заноза саднила и мешала, так и хотелось взяться за нее со всем рвением и чем-то хорошенько поковырять, но приходилось изображать из себя приличную девицу и ждать, когда кончится эта пытка со сводничеством.

Я перевела взгляд на свои ботинки и тут же стыдливо прикрыла их юбкой, насколько это было возможно, и даже немного покраснела: край носка у правого был испачкан в земле. Я не ожидала сегодня гостей. Я их никогда не ожидаю, если что.

Но как говаривала мисс Кобрис, наша строгая гувернантка: настоящая аристократка должна быть безупречна всегда. У самой мисс Кобрис это получалось в полной мере.

Однажды я даже пробралась в её комнату посреди ночи, чтобы застукать в неидеальности, но нет. Она спала строго на спине, как гипсовое изваяние. Идеальные золотистые локоны лежали на подушке, словно дрессированные, грудь вздымалась ровно и с одним и тем же промежутком между вдохами и выдохами, сама же Кобрис не издавала совершенно ни единого звука: ни храпа, ни посвистывания носом, ни даже малюсенького бульканья и шлепанья губами.

“Мне нужно антисорняковое зелье…” – подумала я, переключившись на другие размышления, и тут же стала прикидывать в уме, какие ингредиенты нужно смешать, чтобы добиться цели, не повредив несчастный клубничник.

– Какие они милые, леди Венифейр, вы только взгляните, ну точно голубки! – раздался уж слишком натужно-милый голосок матери.

– Очаровательно, очаровательно! – подхватила мать Люка. – Я вижу, что вы поладили. Не правда ли, сынок?

– Ага, – уныло отозвался тот.

– Реджина? – вопросительно взглянула на меня моя матушка.

– Угу, – робким эхом отозвалась я, незаметно все же вынув шип прямо пальцами и внутренне торжествуя.

Затем наши родительницы бурно и приторно-фальшиво распрощались, и как только гости уехали, усевшись в свою просторную темно-вишневую карету, я рванула к себе в спальню готовить антисорняковое зелье, рецепт которого почти сложился в моей голове. Нужно лишь было пару-тройку раз испытать на практике и доработать по мере необходимости.

– Рееедж!

Не успела я достать запрятанные глубоко под собственную кровать реторту, фиалы и горелку, как раздался требовательный голос матери.

– Рееедж! – снова позвала она еще более настойчиво.

Я нехотя запнула под кровать свое сокровенное имущество, и снова отправилась вниз.

– Редж, дорогая, я жду тебя в лазурной гостиной!

Лицо матери, еще пару минут носившее на себе маску приторности и гостеприимства, изменилось совершенно противоположным образом. Красивые тонкие черты лица заострились, губы сжались в тонкую полосу, мастерски подведенные глаза сощурились.

Я встала перед ней, не зная куда деть свои руки, и застыла в ожидании неприятного разговора.

– Разве я не предупреждала тебя вчера после ужина, что утром нас посетит миссис Венифейр с сыном?

Я задумалась, припоминая. Что-то подобное звучало фоном, отпечатавшись в моей памяти, увы, примерно также, как и жужжание залетевшей в окно спальни мухи.

Глава Вторая. Примерка

– Привет землеройкам! – промчалась мимо легкой поступью Амалия, оставляя за собой шлейф душистой розовой воды и отзвук каблучков, летящих по мраморному крыльцу. Она вдруг остановилась на нижней ступеньке и сообщила. – Если что я на примерку к мадам Буф! Матушка говорила, что и тебе надобно.

Я отложила садовый набор, стянула с рук перчатки, кои не забыла надеть на этот раз, и, применив к собственной персоне нешуточное усилие воли, выдавила из себя.

– Я с тобой.

Примерка нарядов и подгон их по фигуре в ателье – было одной из самых страшных пыток для меня, хуже могла быть только покупка обуви.

В отличие от тонкой миниатюрной сестры, мне не перепало и капли материнского изящества, лицом и фигурой я пошла в отца. От него мне достался высокий рост, широкая кость, крупные ладони и, к самому великому сожалению, ступни. Подобно женщинам его рода, у меня были ярко-рыжие волосы, отдававшие почти в красный, россыпь веснушек, причём не только на носу и щеках, но даже на плечах и руках. Это все венчали простоватые черты лица в виде сишком крупного для девицы носа и чрезмерно широкого рта, который все окончательно портил. Спасибо дедушке, ведь судя по портретам, висевшим в холле на первом этаже нашего дома, этой “красотой” я была обязана именно ему.

Иной раз я глядела на себя в зеркало и думала, что мне удивительным образом удалось собрать все неудачные черты родственников по отцовской линии и соединить в себе. При этом редкий огненный дар, которым гордился его род, и который был причиной высокого его положения и всех обретенных за долгие годы богатств, к этому комплекту не приложился. Мне достался слабый природный талант к растениеводству, о котором в приличном обществе и говорить было неловко. И ранее счастливой обладательницей подобного была только троюродная тётка матери. Имени её матушка так и не смогла вспомнить, как ни напрягала память.

– Ну что такая кислая? – шлепнула Амалия меня по руке ладонью. – Повеселимся! Я попрошу мадам утянуть то небесно-голубое по фигуре так, чтобы моя талия на фоне пышной юбки смотрелась, как ножка от хрустальной рюмки. Может быть, попросить отделать его по лифу белоснежным кружевом, не той узкой лентой, а большим с рюшами и воланами? Или не успеет? Слышала вчера, как говорят, что на приёме может быть сама королева! А что, если она будет в сопровождении своего племянника, лорда Эйфланда? Ах, говорят, он так красив!

И Амалия продолжала мечтательно разглагольствовать, а я думала, что не могу даже толком злиться на сестру. Она с пелёнок была центром внимания всей семьи, предметом восхищения и гордости, и это для нее было столь же естественно, сколь дышать. С высоты своего пьедестала мои проблемы ей были вовсе не видны. Вряд ли муравей злится на бабочку за то, что она так прекрасна и высоко порхает. Он просто занимается своими делами.

– Редж, – щелкнула она пальчиками у меня перед носом, и на кончике указательного заплясал крошечный огонек, заставляя меня вытянуть шею, чтобы не сжечь кожу на носу. – Едем же скорее, пока там не собралась очередь. Ждать очереди – такое фи! Можно было пригласить мадам к нам, но она не сможет привезти с собой все образцы ткани и кружев, а я не хочу лишать себя выбора.

– Я просила так не делать, – раздраженно кивнула я на огонёк.

– О, прости, – шепнула она, и язычок пламени тут же исчез.

Мы уселись в двухместный легкий экипаж, что ожидал у ворот, и Амалия вновь пихнула меня в бок.

– Редж, Редж, я знаю, почему ты такая унылая. Переживаешь, что не найдешь себе жениха? Мама сказала, что ты сама виновата в своем положении и очень сильно меня подводишь. Ты же не будешь мешать мне выходить замуж за лорда Эйфланда, верно? Мы, конечно, можем заключить помолвку в этом году, а свадьбу сыграть много позже, после твоей.. Но с такими делами лучше не затягивать, мало ли что.

– Ты же еще даже не видела своего лорда-племянника королевы? – мне стало смешно от подобных рассуждений, от которых веяло совершенным детством и незрелостью.

Когда-то в далеком детстве я тоже выходила замуж за принца в своих фантазиях. Тогда я представляла, что на каждую девочку обязательно должен был найтись свой принц или даже настоящий король. Что ж, у Амалии шансов было точно больше.

– Достаточно, что он королевских кровей, богат и красив, – заявила сестра. – И как только увидит меня в голубом, с убранными наверх волосами, чтобы шею было видно как следует, будет очарован.

– Если будет на вечере, – добавила уточнение я. Но она пропустила замечание мимо ушей и мечтательно улыбалась. Я рада была затишью в разговоре, уж очень он тяготил.

– Редж! – снова нарушила молчание Амалия, видимо, какая-то любопытная мысль пришла ей в голову.

– А? – нехотя ответила я.

– Ты же не завидуешь мне? – спросила она с искренней надеждой в голосе.

– Нет, что ты, – ответила честно.

– Ну хорошо. Не расстраивайся. Может быть, тот богатый старик, который на всех приемах сидит в углу и пялится на танцующих, он, кажется, вдовец, обратит на тебя внимание?

– Всё возможно, – я не стала спорить.

– Ну ты уж постарайся, Редж, миленькая, – погладила она меня по плечу.

– Не переживай, – я вновь задумалась о том, какие же у родителей имеются планы на этот счет. Я мысленно произношу “родителей”, но имею в виду лишь мать, ибо отец на моей памяти ни разу не прекословил ей. – Если что, у нашей матушки есть запасной план.

– И какой же? – яркие синие глаза уставились на меня пытливо.

Вместо ответа я лишь пожала плечами. Наконец, Флип, кучер, служивший нашей семье в незапамятных времён, остановил возле нужного дома, и мы поспешили позвонить в колокольчик.

Нам повезло. У мадам Буф было пока еще немноголюдно. Чей-то служащий в бордовой ливрее забирал коробки с готовыми нарядами, и она поспешила встретить нас лично и проводить внутрь ателье.

Мадам велела помощнице принести два платья, что шились специально для Амалии – то самое голубое, на которое сестрица так рассчитывала, и еще одно желтое для дневных прогулок. И отправила их обеих в примерочную.

Глава Третья. Мечтательная ворона

Амалия тонко взвизгнула, я удивленно ухнула, Флип выкрикнул нечто непотребное и соскочил с козел, чуть заглянул к нам, и, убедившись, что мы целы, захлопнул дверцу.

Мы с сестрой отдернули занавеску от окошка, чтобы узнать, что произошло. Но это было сложно. Слишком близко к нашему стоял чужой экипаж и была видна лишь часть серебристого корпуса. Надо полагать, наши кареты не разъехались на узком участке мостовой.

Флип тем временем обменивался бранью с кучером встречной.

– Редж, Редж! Присмотрись, там королевский герб! – зашептала Амалия с придыханием, и я вытянула шею, изворачиваясь, чтобы углядеть рисунок, нанесенный на лакированную обшивку.

– Ты думаешь, что это копыта единорога? – я сидела сбоку и видела только нижнюю часть символа.

– Уверена!

Мы встревоженно переглянулись: не хватало еще,чтобы Флип расскандалился с королевским кучером. Но к голосам возниц добавилось еще двое мужских: один приятный с бархатными нотками, другой более низкий и менее богатый на переливы.

– Ничего не видно толком, – ворчала Амалия, я же пыталась вслушаться в суть разговора.

Низкий голос спросил у Флипа, не пострадал ли кто в нашем экипаже. Тот заверил, что молодые мисс Эванси, насколько он мог убедиться, в полном порядке.

– Дамы в экипаже! – воскликнул ”бархатный”. – Они, наверняка, напуганы!

Мы с Амалией поправили складки на юбках и замерли.

Дверь нашего экипажа отворилась примерно вполовину, и внутрь ворвался порыв свежего ветра, качнувший тяжелую занавеску, хотя погода с самого утра стояла погожая и совершенно безветренная. Но всё меняется.

– Дамы, – молодой мужчина, пригнувшись, просунул внутрь кареты голову, и подал руку. – Приношу свои глубочайшие извинения за этот ужасный инцидент. Полагаю, что на улице вам будет находиться несколько приятнее, пока мы разрешим эту ситуацию.

Судя по его не совсем естественной позе, чтобы выйти, нам также нужно было протиснуться между приоткрытой дверью и стеной здания, что было достаточно затруднительно.

Я сидела с краю и была вынуждена первой принять его руку. Неловкость ситуации превосходила все мыслимые и немыслимые грани. Уж лучше бы я осталась в карете, потому что сейчас весьма страшилась застрять в неудобном положении. Процарапав щекой белёную стену, я неуклюже выбралась на свет божий. Следом значительно легче выскочила Амалия.

Прищурившись от яркого солнечного света, я смогла разглядеть молодого мужчину, что так о нас беспокоился. Среднего роста, с прекрасно развитой мускулатурой, что совсем не скрывала, а подчеркивала великолепно сидевшая на нем одежда, он был элегантен и… прекрасен. Я не берусь утверждать, что являюсь знатоком мужской красоты, но этот человек являл собой какое-то дивное средоточие приятных черт: чуть вытянутый овал лица, голубые глаза, расположенные так, что взгляд казался располагающим и добрым, аристократические скулы, в меру полные и красиво очерченные губы. При этом он был блондином, но не таким бледным и полупрозрачным вроде Люка Венифейра. Золотые, чуть длиннее обычного, волосы этого “бога красоты” чудесно сочетались с загорелым оттенком кожи и приятным легким румянцем на щеках.

– Лорд Джулиан Эйфланд, маркиз Хэттвейский, – представился он, наклоняя голову и снимая шляпу. – Мой спутник…

– …лорд Харди, – представился тот сам, то ли не имея никаких титулов, то ли не желая их называть, и мы с Амалией с удивлением воззрились на него. Точно, мужчин же было двое! Но первый успешно захватил всё наше внимание.

Этот был постарше лорда Эйфланда, выше ростом, шире в плечах и в целом, грубее. Если первому, как мне кажется, было около двадцати пяти, то лорду Харди предположительно – более тридцати. Лицо его могло показаться на первый взгляд невыразительным, если бы не чуть заметная по разрезу глаз и широким скулам легкая примесь восточной хансийской крови. Это добавляло внешности некоторую экзотичность, а волосам – жгучую черноту. Одет он был в хороший серый костюм-тройку без претензии на щегольство.

Интересно, в эту секунду они также составляют мнение о нашей внешности? О, можно не сомневаться, что оно играет точно не в мою пользу. Надо полагать, мы с Амалией производили впечатление сказочной принцессы, вышедшей прогуляться в компании грубоватой горничной.

Харди скользнул по мне бесстрастным взглядом, и налетевший вдруг порыв ветра едва не сорвал с моей головы шляпку, но всё же выбил из спешно убранных заколкой волос несколько прядей.

– Прошу прощения, – неизвестно за что учтиво извинился он.

– Не стоит извинений, – ответила, стараясь убрать волосы назад более или менее аккуратно, тем более что извиняться было действительно не за что

Амалия незаметно пихнула меня в бок: как старшая, я должна была представить нас, но она не дождалась и взяла дело в свои руки, удерживая взгляд на лице Эйфланда.

– Моя старшая сестра Реджина, а я Амалия. Мы примеряли наряды у мадам Буф в салоне здесь неподалеку к предстоящему пятничному приему.

– О, так вы тоже там будете? – радостно воскликнул Джулиан. – Буду счастлив увидеть вас у Брейнов.

Эйфланд сказал это будто бы нам обеим, но смотрел только на сестру.

Рядом друг с другом выглядели они столь гармонично, что утренние мечты Амалии казались теперь делом лишь недолгого времени.

На заднем плане продолжали негромко препираться наш Флик и королевский кучер, которые не знали, как им растащить плотно притёршиеся кареты.

– Надо бы, господа, еще пару человек позвать, – сообщил, помявшись, Флик.

– Не надо, – Джулиан Эйфланд выразительно взглянул на своего приятеля.

Тот кивнул в ответ, и Эйфланд отвел нас на обочину подальше.

– Всем отойти от экипажей! – гаркнул Харди неожиданно громко. Прохожих, как ветром сдуло, возничие также опасливо встали в стороне вместе с лошадьми. Все мы с дружным любопытством уставились на мужчину. Тот повел ладонью, очевидно, совершая магическое движение.

Угадывать, какой у незнакомца дар – весьма занятное развлечение. Но как бы не кичились знатные обладатели редких способностей, главное было не столько в самом даре, сколько в умении им управлять. А это уже зависело от природных способностей, количества затраченных на собственное трудоемкое развитие часов, чуткости к обучению и ряда других условий.

Глава Четвертая. Синий муравей

– Вы, Реджина, вы, – звала пожилая леди, все еще сохранившая в себе привычку носить роскошные, пусть и старомодные наряды.

Сейчас графиня была одета в бледно-желтое платье с глухим воротником, поверх которого было наброшено тонкое шерстяное пальто ровно ему в тон. На уложенных седых волосах красовалась маленькая шляпка, а на шее и в ушах – белый жемчуг. Когда я была еще совсем мала, графиня уже слыла затворницей и не демонстрировала желания общаться с соседями, но сколько раз бы я ни видела ее фигуру в окнах дома или в саду, выглядела она всегда безупречно.

– Я могу быть вам чем-то полезна? – приблизилась к ограждению и постаралась изобразить на лице самое доброжелательное выражение.

– У меня давно назрело к вам несколько вопросов, дитя.

Дитя! Я была выше сухонькой старушки на две головы и шире в полтора раза! Не споря, кивнула головой, выказывая готовность слушать.

– Я часто наблюдаю из окон своей спальни, как вы проводите время, занимаясь садом и небольшим огородом на заднем дворе вашего особняка. Взращивание растений, ваш дар, не так ли?

– Да, – я прикрыла глаза утвердительно, размышляя с чего бы ей вдруг понадобилось со мной беседовать.

– А у вашей миловидной сестрицы? Огонь?

И снова я кивнула.

– Редкий дар. Что ж, на вашем месте я бы испытывала некоторую обиду на природу, – во взгляде графини читалось не сожаление и насмешка, а как будто некий хитрый вызов мне.

– На природу обижаться бессмысленно, – ответила я уклончиво, обходя эту провокацию.

– Вот и я о том же! – вдруг оживилась пожилая леди. – О природе. В последнее время мой садовник страшно сетует на муравьев. Не успевает избавляться.

Тут у меня кончики пальцев похолодели.

– Представляете? – продолжала графиня. – Он потратил на это дело все запасы яблочного уксуса и взялся уже за винный. Только вытравит одну колонию, как приходит следующая. А как у вас обстоят дела с муравьями?

– Да, нам они тоже весьма досаждают, – слегка покраснев, ответила я.

– Какое очаровательное лукавство, леди Реджина! А вот я уверена, что именно вы отправляете в мой сад своих неугодных друзей, дабы избавляться от них руками моего садовника! – заявила она мне прямо в лоб.

– Но каким же образом я могу это делать? – я решила до последнего не сознаваться. – Мы только выяснили, что мой дар относится лишь к растениям.

– Пройдемте, моя дорогая, всего на одну минуту, – она поманила меня к себе.

Влекомая чувством вины, смешанным с изрядной долей любопытства – попасть, наконец, в сад, который ранее лишь видела сквозь прутья забора, я отправилась к ней.

И вынуждена была обойти огромный забор по кругу, прежде чем дошла до задних ворот, ведущих в сад, прилегающий к графскому особняку.

– Пройдемте же! – старушка ждала меня у калитки и была весьма воодушевлена.

Я уже поняла, что она меня разоблачила и теперь лишь хочет предъявить некие доказательства.

Само по себе мое маленькое коварство было не так страшно, подумаешь, пару-тройку муравьиных дорожек да одного крота перенаправила на чужой участок. Но то, как именно я это сделала, могло доставить мне некоторые неприятности.

Она провела меня по светлому тротуару, из добротных, но местами потрескавшихся от времени каменных плит, меж высаженных вдоль него буковых деревьев.

От этих исполинов, дорожек и мраморных беседок, темного особняка, маячившего за садом, веяло стариной, величием и некоторым мрачным упадком. Все будто строилось и высаживалось на века, и вот они, эти века, прошли, и осталась атмосфера ушедшей эпохи. И сама старая графиня выглядела как часть этого устаревшего великого мира.

Женщина взяла меня под руку и подвела к одной из беседок. На столике, вырезанном из древесного массива стояла прозрачная склянка. Внутри склянки бегало несколько черных муравьишек и один ярко-синий.

– Каков красавец, а? – воскликнула она.

– Ага, – согласилась я, криво улыбаясь.

– Я не знаток, мисс Реджина. Но сдается мне, что у вас есть еще скрытые таланты. Вы готовите зелья?

Я уставилась на синего предателя, который спокойно ползал в банке, и пыталась оценить, чем мне грозит это разоблачение.

Да, я это сделала. Всего-то нужно было изловить одного муравьишку, брызнуть на него каплей полученного путем проб и ошибок отвара и сопроводить это дело нужными словами, а после забросить подопытного куда-подальше. Единственный вред, который получал первопроходец – синий окрас. И вот за ним дружной колонной потянулись его товарищи со всем своим семейством. Но как это признать, если зельеварение находится под строжайшим запретом?

– О, – спохватилась графиня, – поверьте, я не собираюсь на вас доносить. Мне просто очень важно это знать, для себя. Клянусь, я не выдам вашу тайну!

Я шумно выдохнула, поджала губы, и решилась:

– Да. Я сделала зелье. Впервые в жизни (неправда). Один раз (опять ложь).

– Где вы взяли рецепт? – графиня вцепилась мне в локоть и, кажется, готова была высверлить своим взглядом две круглые дымящиеся дыры на моем лице.

– У меня был обрывок записанного рецепта зелья изгнания, я предполагаю, что его, потому что на листе было написано “гнания”, кое-какие представления о действии трав из “Гербариуса”, его я с детства наизусть знаю, и сборник сказок про старых лесных ведьм. В сказках они читали заклинания, когда применяли зелья в своих зловредных целях.

– И эти заклинания сработали? – подняла бровь графиня.

– Нет, там совершенная чушь, но благодаря им мне стал понятен ритм, которым они пользовались. И я долго и мучительно подбирала слова, подстраиваясь под этот ритм.

– Обрывок, травник и сказки! Поразительно!

Женщина покачала головой, выказывая сильное удивление.

– Я вас никогда и ни за что не выдам, мисс Эванси. Но я хочу, чтобы вы знали, что далеко не каждый одаренный может сварить зелье. У меня было много больше вашего, но я так ничего и не смогла сделать со всем тем тайным знанием, что попало мне в руки волей случая. Я бы пригласила вас в дом, чтобы это продемонстрировать, но боюсь, что вас хватится семья, вы ведь должны были быть дома уже как полчаса?

Глава Пятая. Первое и последнее заседание маленького клуба

Пожилой лакей в старомодной ливрее закрыл за нами массивные двери. И я оказалась в полумраке огромного холла с высокими потолками. Хозяйка провела в гостиную, обставленную замысловатой и на первый взгляд не особенно удобной мебелью, бывшей на пике популярности лет эдак шестьдесят тому назад, и распорядилась принести чай.

Я опасливо присела на крошечную банкетку, державшуюся на тонких резных ножках: а ну как подломятся подо мной?

– Итак, – графиня села напротив, и я в очередной раз отдала должное ее прямой спине. – Пусть это будет первым заседанием нашего маленького тайного клуба, о котором знать не должен никто. Для начала мне хотелось бы выяснить, что вы знаете о зельеварении и том, почему оно находится под запретом.

Сложнее всего отвечать на очевидные вопросы. И я стала думать, с чего бы начать.

– Ну же, первое, что приходит в голову? – подначила она меня.

– Ну, потому что это атрибут низшей магии. Деревенские и лесные ведьмы использовали зелья для своих мерзких пакостей, бросали в котлы новорожденных младенцев и маленьких милых черных котят…

– Одну секундочку, дорогая мисс Реджина. Не могу не уточнить: много ли младенцев и котят пострадало во время вашего приготовления муравьиного зелья?

– Ни одного, к счастью, но это же не настоящее зелье, а так, пустяк.

– Я открою вам страшную тайну…

Пожилая горничная поставила на крошечный столик поднос с чашками и маленькими леденцами в вазочке и удалилась.

– Итак, страшная тайна, – графиня понизила голос и лукаво улыбнулась. – Большинство из того, что мы знаем о ведьмах – это ложь, сказки и профанация, призванные создать вокруг них ореол ужаса и мерзости.

– А на самом деле? – почти шепотом спросила я.

– А на самом деле… Это последние несколько сотен лет одаренные образовали своеобразную верхушку общества, так называемую знать. Мы женимся друг на друге, исключая мезальянсы, тем самым, вынуждая дары циркулировать только в системе аристократии. Но изначально дар проявлялся у людей независимо от положения в обществе. А когда круг сомкнулся, все, кто остались за его пределами, те разрозненные одаренные из простых людей, либо были в него включены путем вынужденных браков, либо заклеймены ведьмами и ведьмаками и истреблены. Это происходило повсеместно, во всем мире.Позднее оставшиеся из них уходили глубоко в леса и прятались там. Так появились лесные ведьмы. Что вы думаете по этому поводу?

– Звучит до отвращения несправедливо.

– На первый взгляд так. Но если предположить, что любой сын пастуха может бросить в королеву огненным шаром или ударить молнией в толпу на ярмарке, а то и свершить нечто еще более ужасное, начинает казаться, что рано или поздно мы бы все равно пришли к вопросу контроля и ограничения, так ведь?

Это было уже сложнее для моего понимания, но я на всякий случай кивнула.

– Так.

– Поэтому, когда я размышляю на эту тему, – продолжила она, – то думаю, что во всей этой чудовищной истории есть и кое-что хорошее. А именно то, что все свершилось еще задолго до нашего рождения. Кто ж знает, по какую сторону мы могли бы оказаться?

И она непринужденно рассмеялась.

Мне же стало как-то не по себе. Уж не беседую ли я с сумасшедшей?

– Это все обескураживает и пугает, но какое отношение это имеет к зельеварению? – уточнила я то, что продолжало меня волновать.

– Прямое. Варить зелья научились впервые именно те самые лесные ведьмы. Это было их способом выживания. Чем может дар чтения мыслей, к примеру, помочь одинокой женщине в лесу? Вряд ли попытка ментального воздействия отвадит медведя или другое неразумное существо от хилой лачуги или согреет в стужу. Одаренный по сути своей ограничен рамками своего дара, но если тебе подвластны зелья, то ты можешь практически все. Дай отвару свой магический импульс, прошептав нужные слова, и ты можешь исцелять, согревать, замораживать, усиливать, делать прочным, красивым, стойким к магии… Всё! Лесных ведьм истребили по одной, оставив о них лишь страшные сказки и картинки, на которых изображены уродливые колдуньи в огромных шляпах, мешающие большими ложками варево в котлах.

– Но откуда вы всё это знаете?

– Мой предок был сильнейшим менталистом, – гордо сказала графиня. – Он возглавлял отряды инквизиторской зачистки в Элландрии. И так вышло, что именно я обнаружила в комнате, что когда-то служила ему покоями, хитро спрятанный в каминной кладке тайник. Все найденные рецепты он был обязан предоставлять королевской службе безопасности. Правда, этот старый лис озаботился и тем, что педантично делал копии всего, что изымал, и прятал у себя. Идемте!

Она взяла меня за руку и потянула за собой.

То ли это с кухни повеяло готовящимся жарким, то ли для меня настолько очевидно запахло жареным, что я как-то замедлилась и несколько оробела.

– Возможно, семья уже озаботилась моими поисками, – пробормотала я, чувствуя, что на сегодня мне уже достаточно новых и удивительных знаний. Не помешало бы переварить для начала имеющиеся, прежде, чем получать новую порцию. Но графиня нахмурилась и топнула ногой.

– Не будьте дурочкой, Реджина! Не заставляйте меня думать что я ошиблась в вас и выдала свою тайну редкостной трусихе.

– Если что, наш кучер Флип видел, как вы меня окликнули! – сказала я, полагая, что это меня как-то обезопасит.

– Идемте уже! – поторопила графиня.

Я зашагала за ней из гостиной – в коридор, из коридора – по лестнице вниз, там мы вошли в еще один коридор и после нескольких поворотов прошли в кладовую, где она отперла ключом едва заметную замочную скважину в столь крошечной двери, что мне поначалу показалось, что это створка шкафа, и за ней сейчас обнаружатся копченые окорока в промасленной бумаге.

Но за той оказался еще ход, приведший нас в небольшую комнату. По периметру её стояли стеллажи и столы. На них, придавленные стёклами, были разложены пожелтевшие и частично истлевшие записи, рисунки, вырезки из книг. Часть полок на стеллажах была уставлена книгами, в том числе рукописными. В центре стоял огромный каменный стол с мензурками, ретортами, ступками для растирания веществ. В углу притулилась небольшая печь, а рядом с ней я углядела некую систему из небольшого котла, снабженного крышкой, из которой выходила трубка, переходившая в прозрачный сосуд.

Глава Шестая. Планы на ближайшее будущее

– А потом он запросто поднял экипаж и сдвинул его вперед, так, что освободил дорогу, после чего как ни в чем не бывало вернулся к нам. Даже испарины на лбу не выступило. И всё то время, пока его друг демонстрировал свои способности, лорд Джулиан был с нами так учтив и предупредителен! А как он хорош собой! – Амалия не могла есть спокойно, она держала остывающий кусок отбивной на вилке, но ее незакрывающегося от разговоров рта он все никак не мог достичь. – Никогда не видела столь чистых голубых глаз у кого бы то ни было!

– Лорд Харди? – откликнулся с противоположного конца стола отец. Казалось, все восторги младшей дочери по поводу племянника королевы, он пропустил мимо ушей и зацепился за Харди. – Один из самых молодых полковников при её величестве Вирсавии. Я бы хотел взглянуть на то, как он использует свой дар, говорят, это человек редкого самообладания и удивительной самодисциплины. Я полагал, он все еще пребывает в Хансо.

– Пф, – отозвалась матушка с некоторым презрением в голосе, – и находился бы там дальше, после того инцидента, что был в позапрошлом году, я думала, её величество не станет портить своё окружение кислой миной этого человека. А он уже вернулся, и как с гуся вода! Воистину, в таком случае нужно обладать великолепным самообладанием.

Что-то знакомое шевельнулось в моей памяти, когда они заговорили о неком инциденте, связанном с этой фамилией.

– Но почему вы осуждаете его, матушка? – вклинилась Амалия. – Он в этой истории был пострадавшей стороной.

– Мужчина, не сумевший навести порядок в собственном доме на время отъезда, позволивший наставлять себе рога, пока служит её Величеству, не вызывает у меня уважения. Тем более, развод бросает тень на обоих супругов, независимо от того, по чьей вине он произошёл.

Ах точно! Пару лет назад во всех гостиных только и разговоров было, что о скандале в семье Харди.

Харди, Харди, Харди!

Они только поженились, как его тут же отозвали наводить порядки в приграничных провинциях. А она оказалось слишком ветреной, и бежала с другим в Вильфландию. Ему пришлось испрашивать у королевы разрешение на развод. Причем, основная трудность заключалась в том, чтобы отыскать неверную супругу, дабы та поставила свою подпись на документе о расторжении брака.

– А я бы тоже от такого сбежала! Хоть он силён, но производит впечатление скучного зануды… – протянула Амалия.

– Дочь! Амалия! – одновременно воскликнули оба родителя.

– Молчу! – сестренка поднял руки вверх. – А что же ты, Редж, сегодня ни слова не произнесла? Со всем со своими кабачками говорить разучилась?

– Реджина, – поправила ее я.

– Что “Реджина”? – не поняла та.

– Меня так зовут. Не Редж, не Реджи, не Джинни. Реджина.

– Ты просто расстроена, что самый красивый мужчина в мире не мог оторвать от меня глаз, а на тебя даже и не взглянул ни разочку, – поддразнила меня Амалия. – И нет бы улучить момент и побеседовать с лордом-”рогоносцем”, ты же и того не сделала. Все свое внимание ты посвятила полудохлой вороне.

– Замолчи! – устало посмотрела я на неё, чувствуя, что начинаю злиться.

– Девочки, не ссорьтесь, – постучала ложечкой по бокалу мама. – Амалия сказала глупость. Ни одна из вас не свяжет жизнь с мужчиной после развода. Даже Реджина. Только через мой хладный труп.

Принимая во внимание матушкин дар замораживать различные мелочи одним прикосновением, теплотой, во всех значениях этого слова, она не славилась и сейчас.

– Но зато он наверняка замечательно богат. И у него редкий дар. Если вдруг, предположим, он сойдет с ума, и сделает предложение нашей Реджине, то что тогда? – не успокаивалась эта невыносимая девчонка, которая от своих мечтаний о замужестве как с цепи сорвалась.

Потрясающе! По мнению моей сестры человек должен быть сумасшедшим, чтобы сделать мне предложение. Конечно, вряд ли я способна произвести на мужчину вроде лорда-полковника хоть сколько-нибудь приятное впечатление, ведь известно было, что его первая супруга была весьма миловидна и имела популярность в обществе, но такое очевидное пренебрежение ранило.

– Амалия, ты сегодня разговорчива сверх меры, – мягко урезонил её отец. – Хватит колоть свою сестру, которая тебе ничего плохого не сделала, и будь уверена: для Реджины еще найдется достойная партия.

– Вроде красноносого старика-Бэрвиша? – тут уже я бросила вилку и нож на тарелку и взглянула отцу в светло-карие глаза.

– А хоть бы и его! – строго взглянула на меня матушка. – Если бы ты хоть немного приложила усилий, то сейчас бы имела перспективу быть помолвленной с молодым Венифейром. И пусть он не наследует большую часть состояния своей семьи, хотя бы не опорочил бы нас низкородным мезальянсом. Теперь уже внимание Бэрвиша сойдет за радость, не так ли?

– Спасибо, – я встала из-за стола. – Я сыта.

И под возмущенное фырканье матери ушла в свою комнату.

Там заперлась изнутри и вынула из-под пледа, застилающего кровать, стопку листов с записями графини. Затем сняла с полки пухлый, зачитанный до дыр “Гербариус” и, скрепя сердце оторвала у него обложку.

– Прости, дружок! – прошептала я ему нежно. Сколько безмятежных мгновений своего детства я провела за разглядыванием картинок со схематичным изображением частей растений, за заучиванием наизусть свойств тысячелистника, одуванчика, спикиреи, тимьяна, именуемого также чабрецом, эхинацеи, вортупленника, римейской лозеи и многих, многих других воплощений самой природы, дурманящих и исцеляющих, успокаивающих и приводящих в нервное возбуждение, согревающих и охлаждающих.

С детства это было моим лучшим способом, не выходя из своей комнаты, погрузиться в удивительный мир растений. И вот, таким жестоким образом сейчас я вырвала у своего друга самое нутро, чтобы вклеить туда новое содержимое.

Макнула кусок мягкой ветоши в чашку с остывшим чаем и аккуратно прошлась по срезу листов, чтобы их свежесть и белизна не бросались в глаза. Теперь “Гербариус” выглядел вполне правдоподобно. После полного высыхания можно будет решиться и открыть его.

Глава Седьмая. Прощание со столицей

Пока мастер-ювелир, он же владелец самой респектабельной лавки Брекхейма, пробегал глазами по краткой записке, что передал отец, я прохаживалась вдоль прилавков с выставленными в них драгоценностями.

Украшений было немного, одно-два на каждом прилавке. Из оформления – лишь темный бархат, устилавший полки. Кажущаяся простота была обманчива, я наклонилась, чтобы взгляд поравнялся с поверхностью: самое меньшее по два световых кристалла вмонтированы рядом с каждым изделием и ловко скрыты конструкцией полок, отчего выглядело так, будто свет не имеет источника. Каждый кристалл сам по себе стоит уже состояние. Добывать их трудно, разведать пещеру с подобными – дело редчайшего счастливого случая. К примеру, наш дом лишь на треть освещен с помощью кристаллов, а мы далеко не бедняки, королевский дворец – чуть менее, чем наполовину.

Я прикрыла глаза. В сумочке лежала увесистая пачка купюр: для того, чтобы избежать внесения аванса сразу, я заранее сочинила несколько историй.

– Вам приглянулось что-то из уже созданного, мисс Эванси?

Учтиво спросил мастер, разглаживая ладонью записку и откладывая в сторону.

– К сожалению, именно того, что мне хочется, здесь нет, – ответила я.

– Тогда вы можете рассказать о своих пожеланиях относительно будущих украшений и я подготовлю эскизы.

– Насчет предоплаты…

– Никакого беспокойства! – выставил он вперед ладони. – С дочери лорда Эванси я возьму оплату только после того, как заказ будет полностью одобрен и с восторгом и счастьем принят вами.

Внутренне выдохнула, радуясь, что не придется изворачиваться: все оказалось так легко. А вот к придумыванию новых украшений я была не готова, поскольку и не собиралась их забирать. Но с ходу выдала что-то про изумруды и золотую листву:

– … и чтобы оно все так перевивалось между собой, как лианы, и словно было легким и в то же время в движении, и воздух между переплетениями, воздух!

Ювелир глядел на меня, приподняв брови, как на экзальтированную богатую дурочку, но молча кивал и записывал.

– И еще, – я вынула из сумки мешочек с собственными драгоценностями и выложила на стол всё, за исключением фамильных серёг с янтарем. – Не думаю, что когда-нибудь захочу что-нибудь из этого носить. Может быть, вы можете их оценить и что-то из этого выкупить?

– Хм, – ювелир перебрал пальцами цепочку, задумчиво взвесил на ладони колье. – Мне необходимо время на оценку. Вы можете пока оставить это здесь, мои помощники подготовят опись и расписку, а к выходным я успею подготовить и эскизы новых украшений, дать оценку старым и, если вас устроит, произвести расчет.

К выходным! Я с досадой прикусила губу и еле скрыла разочарование: уж больно жаждала избежать пятничного приёма.

– Хотелось бы раньше! Завтра вечером, или на самый крайний случай послезавтра утром.

– Самый ближайший срок – суббота, к сожалению, – развел он руками. – Как вы поступите?

– Ну хорошо, оставляю, – я подвинула горку ценностей ближе к нему.

– Отлично. Прекрасный цитрин, его не желаете продать? – профессиональным взглядом оценил перстень на моей руке. – Можно создать для него новую оправу, более интересную, под стать камню.

– Нет, – взглянула я на кольцо, серебро которого уже порядком потемнело и местами было покрыто мелкими царапинками. – Спасибо.

Затем еще немного подождала, пока помощники мастера выдадут мне опись и расписку за сданные украшения, и счастливо отправилась домой.

Перед тем местом, где вчера наша карета столкнулась с королевской, Флик предусмотрительно чуть замедлил лошадей.

– Флик, – высунулась я из окна и позвала его.

– Да, мисс!

– Не мог бы ты сделать круг по улицам города? Так не хочется домой!

– С удовольствием, мисс, – отозвался он, мне показалось, даже с радостью в голосе.

Погода сегодня обещала быть солнечной и сухой. В уходящем лете была своя прелесть и красота: аллеи из клёнов, живые изгороди мелколистных вязов, стройные липы и молодые дубы в парках уже имели в своей листве желтые и красные оттенки. В клумбах богато цвели рудбекии, петунии, маленькие однолетние хризантемки, только зацветали игольчатые астры всех мыслимых цветов. Поскольку было еще достаточно рано, то где-то можно было увидеть за работой садовников в широкополых шляпах и грубых рукавицах, секаторами подрезающих разросшуюся крону или подравнивающих газоны.

И я, сдвинув шторку в сторону, подперев подбородок рукой просто глядела на столичные улицы и дома, стараясь запечатлеть в памяти каждую деталь, и вдыхала яркий аромат цветов и скошенной травы, что доносился со множества зеленых островков, коими славилась столица Элландрии.

– Флик, останови у сквера! Я немного прогуляюсь.

Мне нужно было попрощаться с Брекхеймом, а ведь я с ним даже и не познакомилась как следует.

– Не лучшая идея, мисс, – ворчливо отозвался кучер. – Вы без компании! А одни девушки не гуляют.

– Там никого нет, я ненадолго и в конце концов, мы никому об этом не скажем, верно, Флик?

Тот пробубнил что-то невразумительное и уж точно неодобрительное, но остановил.

Во имя произведения нужного впечатления на ювелира к выходу я сегодня готовилась и поэтому выглядела почти как настоящая леди. Сочетание кремового платья с легким светло-серым распашным пелиссом и шляпкой в тон было самым респектабельным в моем гардеробе, в этом я казалась себе немного изящнее, чем обычно, и в целом, удачный крой и дорогая вереньонская тафтея, делали мой вид более женственным и аристократичным.

Я шагнула по дорожке, ведущей внутрь сквера, размышляя о том, что, если бы в моей душе возникла хоть маленькая симпатия или романтическая мечта к кому-то из тех, с кем меня пытались свести за последние несколько лет, и эта симпатия вдруг оказалась взаимной, жизнь могла обернуться совсем иначе.

В центре сквера пестрым пятном высилась эффектная многоуровневая клумба.

Я стала перебирать в памяти лица юношей и не совсем юношей, с которыми могла бы связать жизнь… Большинство из них уже счастливо женились, многие даже обзавелись детьми. Наверное, нужно было использовать благоразумие и выбирать, не ожидая отклика в сердце, умом, того, кто просто будет добр и спокоен нравом.

Глава Восьмая. Путь истинный

Я не пожелала подходить близко. Встала в тени широкого платана с неохватным узловатым стволом, что стоял на перекрестье дорожек, одна из которых вела к нашему дому, другая – к дому графини.

Траурный экипаж тронулся. В последний путь хозяйку вышли провожать, судя по одежде, дворецкий, двое лакеев, три горничные и две кухарки. Все они стояли, сняв головные уборы, поникшие и растерянные.

Однако там был еще кто-то. Тот, кто абсолютно точно не относился к прислуге. Я чуть прищурилась. У ворот, сложив руки на груди и опершись на столбик, стоял мужчина в сюртуке из темного сукна, прекрасно сидевшего на талии. В глаза светлым пятном бросались белоснежные перчатки. Лица его разглядеть мне не удалось, все же было далековато. Вдруг он резко повернул голову в мою сторону, словно почувствовав на себе любопытный взгляд.

Я тут же подхватила юбку и торопливо направилась в сторону дома.

Сверху, из музыкальной гостиной, доносились звуки затейливой мелодии, наверное, Амалия занималась на фортепиано, предвкушая, как ее попросят музицировать на приёме. Матушка, как обычно в последние дни, скорее всего выбирала ткани для обновления обивок на мебели в спальнях и гостиных, отец обычно по средам заседал в совете лордов, а после еще проводил вечер в карточном клубе.

Звуки фортепиано смолкли.

– Редж, Редж! – Амалия свесилась с лестничного пролета второго этажа. – Куда ты ездила? Могла бы и меня взять с собой!

– По делам, – уклончиво ответила я, развязывая узел шнурка на пелиссе.

– По каким?

– К ювелиру.

– А нам платья доставили из салона… Я уже своё примерила. Выглядит божественно. Старуха-графиня померла, видела катафалк? Как… к ювелиру? Зачем? – взгляд её насторожился. – Что-то купила?

– Да, папа разрешил заказать любое украшение, что мне только захочется, в самой дорогой лавке, – не удержалась я от того, чтобы чуть ковырнуть её эго, но тут же пожалела об этом.

– Что? – весёлое лицо Амалии приняло обиженное выражение. – А почему тебе, а не мне? А как же я? А мне – самое дорогое?

Я молча поднялась по лестнице к своей комнате. У двери стоял квадратный сундук, выкрашенный белой краской, на крышке красовалась бумажка: “Мисс Реджине Эванси”.

– Откуда это? – обернулась я к сестре.

– Доставили утром от старой графини, сразу после того, как ты уехала. Ничего интересного, скабрезные книжонки, – неудивительно, что она уже полюбопытствовала. – Не знала, что ты с ней приятельствовала.

– Обсуждали как-то средства против садовых муравьёв, – пробормотала я.

– О! – брезгливо наморщила носик Амалия. – А что ты заказала себе? Колье? А я хочу диадему бриллиантовую. Скорей бы папа вернулся! Мама, мама!

Закричала она, завидев, что внизу в сопровождении декоратора неспешно пересекает холл леди Эванси собственной персоной, остановившись у тяжелых бархатных портьер и живо обсуждая их.

– Не сейчас, дорогая, я занята, – матушка ласково взглянула на Амалию.

– Мама! Это так возмутительно!

Сестра всё равно ринулась вниз по лестнице, я же открыла дверь в комнату и протащила внутрь тяжеленный сундук, но чуть задержалась в проеме, прислушиваясь.

– Реджина ездила одна! И папа ей разрешил выбрать всё, что только пожелает. И это когда она создает тебе столько хлопот и постоянно всё портит!

– Ах, Амалия, ты так взволнована. Куда она ездила?

– К ювелиру!

– К ювелиру? – в голосе матери прозвучало неподдельное удивление. – Реджина? Я поговорю с…

На этом я поняла, что ничего нового о себе я не услышу и громко захлопнула дверь.

Итак. Открыть сундук было несложно, поскольку ключ от навесного замочка, что запирал его, болтался на тонкой цепочке здесь же. Надо полагать, Амалия им же и воспользовалась .

Я откинула выпуклую крышку и заглянула внутрь. Там действительно лежали книги.

– Эм, – протянула разочарованно, вчитываясь в названия: “Любовь под Мануэсской луной”, “Господин моего сердца”, “Три печали герцогини Перн”, “Генриетта”... Что ещё за любовная беллетристика?

Вспомнила, как сама накануне маскировала сборник зельеварения под “Гербариус” и

решила, что правнучка высокопоставленного инквизитора могла поступить подобным образом, передавая мне ценную информацию.

Так. Стала открывать книги одну за другой, ища следы маскировки, секретные шифры, вклеенные страницы, спрятанные записки, но к великой досаде ничего, кроме сентиментальных любовных историй не обнаружила.

Стопка книг лежала на полу, я заглянула в сундук, в надежде найти хоть сколько-нибудь вразумительное объяснение такому подарку. Однако какой большой и при этом на редкость невместительный сундук! Я посмотрела на книги, затем на сундук, затем снова на книги. А ведь они наполняли его доверху! Постучала рукой по дну и, торжествующе улыбнулась. Двойное дно!

Далее пришлось еще попыхтеть в поисках того, как это дно можно приподнять, пока просто не догадалась просунуть между стенкой и низом узкую линейку и подковырнуть. Ни тебе скрытых кнопок, ни таинственных механизмов.

В открывшемся тайнике лежали склянки, трубки и котелок с крышечкой. Это была маленькая копия перегонного куба, что старая леди показывала мне в своей лаборатории.

Руки так и зачесались, все это вынуть, собрать, опробовать, не знаю для чего и зачем, просто из интереса.

– Реджина, детка! – голос матери за дверью заставил меня подскочить на месте и судорожно вернуть всё содержимое обратно в сундук.

– Редж, у тебя все в порядке? Ты не была на обеде.

– Да, всё хорошо, – крикнула в ответ, ища глазами часы.

Великий Аттикус, я почти три часа пыталась отыскать в любовных романах тайное послание, прочла четверть “Генриетты”, все пикантные сцены из “Трех печалей герцогини” и даже отыскала тайник, при этом совершенно забыв про обед!

– Тогда почему ты не открываешь? – спросила она.

Я с оглушительным шоркающим звуком перетащила по полу сундук в угол и, демонстративно потягиваясь и зевая, открыла дверь:

Глава Девятая. Ненавижу пятницы

“Просто терпи. Молчи, кивай и улыбайся. Соглашайся со всем, обсуждай погоду. Лёгкий разговор, Реджина, лёгкий разговор”.

Так твердила я сама себе, уговаривая, как малое дитя, когда всё нутро протестовало против этой поездки. Утешение приносила свято лелеемая в сердце мысль, что завтра все рассеется как туман, и я начну новую жизнь. Какой она будет? Одинокой? Одиночества я не боюсь, ведь по сути своей всю жизнь одна, даром что в окружении семьи.

Опасной? Буду ли я испытывать голод и лишения? Мысли пчёлами роились в голове, меня бросало из одной крайности – в другую. То сердце вдруг сжималось от преждевременной тоски по саду и своей милой комнате, то наполнялось жаждой авантюризма и приключений.

Колеса кареты застучали о крупный булыжник, возвещая о том, что мы въехали на мост через Виньетку, получившую свое название за извилистое русло, которое петляло и замысловатым узором вилось через всю столицу. Узкая Виньетка вся состояла из спокойных, почти стоячих, заводей и бурных ключин.

Брекхейм зажег огни. Прием начинался поздним вечером, и матушка с полной серьезностью велела нам с Амалией спать днём заранее, чтобы в разгар танцев мы не зевали и не тёрли глаза. Я, невыспавшаяся накануне, исполнила это распоряжение беспрекословно и со всей требующейся отдачей.

Амалия блаженно улыбалась, матушка распекала отца за то, что он согласился подвезти в нашем экипаже двух своих сестёр, средняя из которых давно овдовела, а младшая так и не вышла замуж.

Жили они теперь в одном доме, сплетничали, распивали чаи, играли с соседками в подкидного “дурака” (хотя всем говорили, что в бридж) и распекали на два голоса своих горничных и кухарок. Хоть всё наследие Эванси перешло к моему отцу, старшему сыну в семье, сестёр он в средствах не стеснял, ежемесячно отчислял им оговоренную сумму на счёт и оплачивал расходы на содержание особняка в уютном районе Брекхейма. Но дамы предпочитали делать вид, что экономят на всём, терпят всяческие лишения и даже кучера и экипаж не могут себе позволить, из-за чего вынуждены пользоваться нашими.

Всякий раз, когда суетливые и шумные тётушки, посещали нас, матушка выразительно ловила мой взгляд, как бы говоря: смотри, что тебя ждёт.

Не могу сказать, что это было самое ужасное будущее из возможных.

– Тпррру! – остановил кучер возле увитого плющом забора, и мы принялись ждать.

– Какая чудовищная непунктуальность! – возмущалась мама.

– Вирджиния, будь добрее к моим сёстрам, я прошу тебя, – в тысячный раз попросил отец.

Наконец, дверца кареты распахнулась и в неё, пыхтя и обмахиваясь веерами, ввалились они, тётушки. Обе рыжие, невысокие, кругленькие, мягонькие и веснушчатые, были наряжены в облака из бело-розовых рюш.

– Можно было попросить кучера проехать в ворота, – возмутилась тётушка Пэтти.

– Мы запыхались идти, – вторила ей тётушка Мэтти.

В карете, вполне комфортной для четверых, вшестером стало тесно.

– Ничего, в тесноте да не в обиде, – приговаривала Пэтти, – сдвинь-ка, братец, свои длинные ноги, вечно ты, как цапля. Амалия, что ты расселась, аки королевишна, ну-ка, потеснись, не одна едешь. Вирджиния…

Матушка взглянула на неё так зло, что та тут же успокоилась:

– … прекрасно выглядишь, дорогая! И сидишь замечательно.

– Реджина, у нас к тебе важное дело, – заявила Мэтти. – Нам нужно, чтобы ты взглянула на наши гортензии. Они вянут!

– Совершенно вянут! – поддержала её Пэтти. – И топинамбур перестал меня радовать.

– Какой-то он не такой, лепестки скручиваются, стебли сохнут, клубни кто-то точит что ли, – согласилась Мэтти. – А садовник у нас – полный дурак.

– Совершенный дурак.

Я отлепилась от стенки, в которую была вжата, и ответила, едва сдерживая слёзы благодарности, которые тётушки вряд ли бы оценили верно:

– Я заеду завтра. Сразу после ювелира. Только… мне нужны будут мои садовые инструменты, перчатки и кое-что из средств. Придется взять с собой сундук.

– Пфф… У нас всё найдется, не волнуйся! – заверила Мэтти.

– Да у нас этих перчаток и лопаток! Гора! – воскликнула Пэтти.

– И всё же. Я предпочитаю со своим.

– Позвольте, не могли бы вы прекратить ёрзать и толкаться? – не выдержала матушка. – Из-за вас мы прибудем все измятые!

– А то мы не знаем, что мы для вас всегда обуза! – с готовностью вскинулась Пэтти.

– Мы бы и сами были рады иметь свой экипаж, но это так дорого! – жалобно заканючила Мэтти.

– Бессовестно дорого! – поддакнула Пэтти.

– Ваш брат трижды выделял вам средства на экипаж! – возмутилась матушка.

Амалия хохотнула, я тоже не сдержала улыбки, папа нахмурился.

– А мы сделали пристройку и обновили флигель. Не хватало еще такие деньжища тратить на карету!

– О! – матушка схватилась за голову, качнув пышным пером, прихваченным золотым обручем, украшающим голову. – У меня начинается мигрень!

– Так давай же руку, Вирджиния, я исцелю твою мигрень! – протянула выжидающе ладошку Мэтти.

– У тебя нет дара целительства, – мрачно бросила маман.

– Я недавно его в себе открыла! Правда же, Пэтти?

– Да, она исцелила нашу кошку Вирджинию, когда той прищемил хвост лакей! – пояснила та.

– Вы назвали кошку моим именем? Ооо! – взвыла матушка.

– Дамы, прошу, позвольте нам ехать в тишине, – призвал к порядку отец.

Задолго до того как показался особняк леди Брейн мы стали наблюдать экипажи, что занимали обочины у дороги, готовясь к долгому ожиданию своих хозяев.

Матушка, разглядывая гербы, вензеля, цвета карет, перечисляла всех, кто уже прибыл, а тётушки её поправляли, в основном, неправильно.

– Ну вот, прибудем в числе последних! – с досадой воскликнула она.

– Лорд Джулиан уже там, я уверена! – всплеснула руками Амалия, угодив одной из тётушек локтем в глаз. – А что если он повстречал девиц Уикли, они ведь хорошенькие, или, что еще хуже, Лору Келли. У Лоры золотистые волосы! Может быть, ему нравятся блондинки, к тому же она такая льстивая и приставучая, как репей! Он просто не сможет отказать ей в танце, хотя бы из жалости.

Глава Десятая. Всё ещё ненавижу пятницы

Поздно ретироваться, Реджина. Так встреться же со своим ужасом лицом к лицу!

– Мисс Эванси!

И я медленно оборачиваюсь на скрипучий голос, стараясь сдержать гримасу отвращения и обреченности. Лорд Бэрвиш – мне по плечо, глядит снизу вверх и улыбается рядом фарфоровых зубов, которые смотрятся на его маленькой челюсти чужеродным элементом. Рядом прыскает в кулак Амалия. Ей смешно!

– Мисс Эванси! – настойчиво повторяет паук с лицом старикашки, заглядывая мне в глаза. – Надеюсь, вы озаботились вписать мою фамилию в свою карточку для танцев? Первый и третий. Можно было бы и все три сплясать, да решил не рождать преждевременных слухов о нашей помолвке.

– Добрый вечер, лорд Бэрвиш, – отвечаю, собравшись с духом. – Как раз собиралась вписать!

– Пишите же скорее, – тычет пальцем он в мою бальную книжку, болтающуюся на запястье на серебряной цепочке. – Привыкайте к будущей фамилии уже сейчас. Ха-ха!

И он захихикал, полагая, что высказался весьма остроумно, а после стал пристально наблюдать за тем, как я, держа на весу маленькую книжечку, неловко делаю нужную запись.

– Ну кто ж так держит карандашик? Ну ничего, я воспитаю, как надо, всё воспитаю. А какие ручки ладненькие, такие ладошки крепенькие.

И он схватил мою руку, затянутую в тонкую гипюровую перчатку, что укрывала её выше локтя и прижался губами так сильно, что мне показалось, будто я чувствую давление фарфоровой челюсти через ткань.

– Мне нужно проводить сестру на другой конец зала, – убрала я руку и невольно вытерла её о юбку.

– Что ж! Мы расстаемся совсем ненадолго! – заверил он, и ноги тут же понесли меня куда-подальше. – Вы на редкость ладная девица, мисс Реджина!

Долетело уже в спину, и Амалия передразнила, выставляя передние зубы вперёд:

– Вы на редкофть ладная дефица, миф Редфына!

Никогда мне не хотелось ударить человека так сильно, как в этом момент собственную сестру:

– Ты… – зашипела я на неё, – ты хоть понимаешь, насколько мне сейчас не до шуток! Имеешь ли ты хоть каплю понимания, можешь ли поставить себя на место другого человека? Представь, что это было бы с тобой!

– Прости, дорогая сестрица, – заявила Амалия с полной уверенностью в своих словах. – Мне тебя, конечно, жаль, но со мной бы такого никогда не случилось! Мама говорит, что не будь ты такой эгоисткой…

Наши препирательства были прерваны грохотом распахнутых дверей и провозглашением церемониймейстера:

– Её величество Вирсавия, королева Инландская и Элландрийская!

Разговоры мгновенно смолкли, и лишь Амалия успела шепнуть на ухо то, что мне и так было известно:

– Смотри, сейчас будет что-то интересное.

Вирсавия, как и все представители правящей королевской династии, обладала мастерски отточенным даром иллюзии. Каждый официальный выход в свет, она сопровождала небольшим представлением, считая своим долгом развлечь и порадовать подданных.

Мы с Амалией вперили взгляд в зияющую пустоту дверей, ожидая там появление королевской персоны. Но Вирсавия не спешила выходить. Все присутствующие словно в один раз перестали дышать, предвкушая грядущее чудо.

Но вместо королевы в распахнутые двери важно прошагал маленький хохлатый упитанный свиристель. Пичужка обвела взглядом крошечных глазок пространство зала и легко вспорхнула на люстру. Я проследила за ней глазами, но там свиристелей оказалось уже двое. Вниз, под удивленные возгласы, слетело уже пятеро. Птицы стали кружить по залу, и с каждым мгновением их становилось все больше и больше, пока в зале не потемнело от заполонивших все свободное пространство маленьких тел.

Я инстинктивно пригнула голову, чтобы несколько птах не уселось мне на прическу, но они не коснулись ни единого завитка: ведь на самом деле были бесплотны. Всего лишь обман зрения!

Свиристели стали слетаться к центру, кружась в едином танце, пока под плотной завесой из них не стали угадываться очертания женской фигуры. Птицы на долю мгновения застыли без движения, превратившись в несколько десятков переливающихся хрустальных копий самих себя.

Весь этот хрусталь мелко задрожал, вынуждая в напряжении вглядываться в него, и резко взорвался миллионами сверкающих искр под дружный возглас восхищения гостей приема.

Из облака дыма, клубящегося и оседающего мелкими блестками после хрустального взрыва, возникла миниатюрная женщина в атласном платье цвета слоновой кости. Она стояла с эффектно поднятой рукой и склоненной головой.

Королева была красавицей: густые волосы цвета расплавленного золота, бархатная кожа оливкового оттенка, огромные глаза серны с длинными пушистыми ресницами. Образ довершала очаровательная родинка на щеке.

Я смотрела на Вирсавию с нескрываемым восхищением, потому что помимо красоты в ней была еще и незримая женская уверенность в собственном совершенстве, которая сквозила в каждом жесте.

Вирсавия выждала, пока рукоплескания смолкнут, одарила своих подданных лучезарной улыбкой и произнесла глубоким голосом, который казался несколько старше её самой:

– Ах, как приятно видеть ваши лица, мои дорогие подданные, в свете моего маленького фокуса! Надеюсь, никто из вас не боится птиц? Впрочем, бояться стоит не их, а скуки – а её при мне не будет. Сегодняшний вечер я посвящаю радости и красоте, ведь ничто так не сближает сердца, как танец. Музыка, играй!

Она плавно опустила руку и заняла место почетной гостьи приёма. Музыканты тут же усердно принялись исполнять её волю: заиграли флейты, затем к ним добавились скрипки и фортепиано.

“Фларрон” – уныло определила я название танца. Кавалеры потянулись к дамам, выстраивая первые пары, не успел молодой лорд Эйфланд преодолеть и половины залы, спеша к Амалии, как сияющий, будто начищенный пятак, лорд Бэрвиш уже стоял подле меня и протягивал руку.

– Поспешим, моя дорогая, – пыхтел он, – мы еще можем встать первыми и открыть вечер!

От этой великолепной перспективы меня просто затошнило, и я сделала вид, что зацепилась цепочкой от бальной книжки за зажим для портьеры и очень долго и старательно ее распутывала.

Глава Одиннадцатая. Три кавалера

– Вальтер Рейнхорн, – представился он, грассируя во всех “р” и отводя руку в сторону для поворота ровно настолько, насколько нужно. – Внучатый племянник леди Коупленд, вашей соседки. Увы, ныне усопшей.

– А… – я начала говорить и прервалась на то, чтобы сделать оборот вокруг себя.

– Откуда я знаю, что вы живёте по соседству? – верно предположил он мой вопрос. – Я вас видел в тот печальный день, как и вы меня, мисс Эванси.

– Простите, я плохо разглядела вас тогда и не узнала сразу.

На моё счастье затяжной фларрон подошёл к финальным нотам, в голове билась тревожная мысль: что этому человеку понадобилось от меня?

Рейнхорн поклонился мне в финале танца, я не совсем грациозно присела в ответ. Он взял меня под руку и повёл к банкеткам.

– Не думала, что у леди Коупленд есть родственники, мы никогда не замечали у неё гостей.

– Я единственный, живу по большей части в Вильфландии, если говорить точнее, в Тербене, но много путешествую. Полагаю, вы были дружны с моей дорогой тётушкой?

– Отнюдь, мы были едва знакомы, – если верить внутреннему голосу, которому я была склонна всегда следовать, не нужно было хвастать своим недавним посещением графини.

– Вот как? Удивительно. Со слов горничной она принимала вас не так давно в своей гостиной, что для пожилой затворницы было большой редкостью. А лакей и вовсе сообщил, что вместе с напарником по воле её сиятельства доставлял в ваш дом увесистый сундук. Наверное, в нём находилось что-то весьма занятное?

Рейнхорн из спасителя на глазах превращался в агрессора и загонял меня в угол своими странными вопросами. Музыканты готовились к следующей мелодии, по традиции за фларроном следовал более свободный ситтель, пришедший в столицу из Инландии.

Я сжала веер, чувствуя, как слова застревают в горле.

– Весьма, – ответила и сама удивилась, что голос звучит чужим.

– И что же в нём было? – холодные глаза остановились на моём лице, и в виске вспыхнула тонкая игла боли. Она росла, расползаясь дальше, вынуждая выдать всё, что только было на уме, лишь бы он отвёл взгляд.

– Книги, – выдохнула я, и в его зрачках мелькнула тень торжества.

– Мисс Эванси, как замечательно, что я вас нашёл! – резкий, но обнадёживающий голос прозвучал самой лучшей музыкой, что я только слышала. – Мне принадлежит второй танец, и с вашей стороны было бы бессердечно предпочесть другого кавалера без предупреждения!

Харди. Он стоял прямо перед нами, бесцеремонно вклинившись в разговор. И головная боль тут же отступила, будто её унесло свежим утренним ветром.

Я не помнила, чтобы записывала его имя в бальную книжку, но всё же улыбнулась и приняла его руку. Слишком уж кстати оказалось это внезапное заявление. Тем более, что в нашу сторону уже прытко ковылял Бэрвиш, намеревавшийся взять реванш за неудавшийся фларрон.

Нужно признать, что никогда еще я не чувствовала себя столь популярной на танцевальных вечерах.

– Полковник Седрик Харди, если я не ошибаюсь? – отступая в сторону, небрежно наклонил голову Рейнхорн и прищурился.

– Верно, – согласился тот, а я подумала, что старинное элландрийское имя “Седрик” вовсе не идет Харди.

– Вальтер Рейнхорн.

Оркестр грянул новую мелодию – весёлую, стремительную. Скрипки переливались, флейты щебетали, и весь зал пришёл в движение, выстраиваясь в пары для ситтеля.

Мы шагнули в общую фигуру, становясь одной из её частей.

– Предупреждаю сразу, – произнёс он тихо, наклоняясь ко мне, – танцую я плохо. Очень плохо.

– Это лучше, чем слишком хорошо, – заверила я, вспомнив мучения с “лучшим танцором фларрона во всей западной части материка”. Танец-допрос от Рейнхорна также оставил о себе не лучшие впечатления. Да, собственно, и я особенной грацией не могла гордиться, так, просто знала и выполняла необходимые движения. – Главное, не пытайтесь меня подбросить вверх, я вас умоляю!

Мы попытались синхронно сделать первые па. Тут же его каблук зацепился за подол моего платья, Харди смущённо дёрнул плечом, но мы быстро справились с ситуацией, и она прошла незаметно для остальных.

– Видите? – пробормотал он. – Я честно предупреждал.

– А по-моему, неплохо, – ответила я, стараясь шагать в такт.

В этой обоюдной неловкости я находила даже некоторую прелесть, уже хотя бы потому, что мы не были центром непрошеного внимания. Воздух вокруг будто оживал от его присутствия: лёгкий ветерок касался моих волос, помогал шагать ровнее, как будто сама стихия старалась сгладить нашу нескладность.

Мы разошлись по дугам, потом снова встретились, обменявшись коротким взглядом.

– Почему вы вмешались? – спросила я, пока фигура танца позволяла говорить.

Седрик резко посерьёзнел.

– Он мне не понравился. Я предположил, что вам может быть неприятен этот разговор.

И как я мог наблюдать, лорд Бэрвиш охромел не без ментального вмешательства.

– Спасибо, – прошептала я, глядя куда-то в сторону, лишь бы скрыть вспыхнувший румянец. – Значит, вы и это видели?

Мне так не хотелось, чтобы он был в числе свидетелей моего публичного унижения, но вряд ли это было возможно. Нужно отдать полковнику должное за то, что он хотя бы имел такт не высмеивать эту ситуацию.

– С чего вообще старик решил, что может волочиться за вами? Когда я родился, он был уже седым, – нахмурился Харди.

– С того, что моя мать, леди Эванси, дала ему очевидный повод так думать.

В глазах моего партнера отразилось искреннее недоумение.

– Надеюсь, вы не испортите себе жизнь, – произнёс он.

– Скорее – умру.

Тем временем центр зала безраздельно принадлежал Амалии и Джулиану. Они двигались так слаженно, будто музыка писалась только для них двоих. Каждое её лёгкое па находило мгновенный отклик в его уверенных шагах, реверансы и повороты складывались в узор изящества.

Сияющая Амалия и стройный Джулиан выглядели королём и королевой вечера.

Седрик проследил за моим взглядом и иронично заметил, в очередной раз слегка оттаптывая мне ногу:

Глава Двенадцатая. Идите в сад

Гостиная встретила тишиной и прохладой. Я облегчённо вздохнула – никого.

– Наконец-то, – устало опустилась на кресло у стены.

Седрик кивнул, обходя комнату по кругу.

Он распахнул дверь на балкон, и мы вышли в прохладу ночи. Там было свежо, ветер лёгко трепал шёлковые гардины, и я впервые за вечер ощутила настоящую свободу дыхания.

– В этих танцевальных залах, как будто нарочно выкачивают весь воздух, – поморщился он.

– Похоже, так думают не все.

– Вы сейчас имеете в виду Джулиана и свою сестру?

С сухим треском кленовый лист спланировал с дерева и закружился перед нами, как большая красно-желтая бабочка.

– Да, они выглядят счастливыми, – подтвердила я, размышляя, что сегодня впервые могу понять Амалию: моя неустроенная жизнь мешает ей сейчас как никогда.

– При всей симпатии к Джулиану, я бы рекомендовал вам предостеречь сестру от выстраивания скоропалительных планов на совместное с ним будущее, – туманно высказался Харди.

– Почему? – уточнила я.

– Лорд Эйфланд избалован покровительством королевы и всеобщей любовью, иногда он бывает слишком увлекающимся.

– Но тем не менее, вы с ним друзья?

– Однажды я помог ему выбраться из одной неприятной ситуации во время путешествия по Хансо. И с тех пор приглядываю за ним, скажем так, по особенной просьбе.

Мне хватило этого, чтобы домыслить и сделать предположения относительно того, почему Харди вернулся из-за границы и теперь вынужден разгуливать по тяготящим его приёмам, видимо, причиной послужила личная просьба её величества.

– Даже если и так, и лорд Эйфланд может обойтись с ней непозволительным образом, боюсь, вряд ли Амалия воспримет предупреждение из моих уст. Скорее, расценит это как попытку завистливой старой девы разрушить её счастье.

Харди на это лишь пожал плечами.

В гостиной послышался шум, мы тревожно переглянулись. Не хотелось бы, чтобы наше убежище было замечено. Хлопнула дверь, в комнату шумно прошествовала компания молодых людей.

– …а когда он подпрыгнул, словно старый козёл, – весёлый голос принадлежал Люку Венифейру. – Мне даже стало жаль бедняжку Эванси! Вот к чему может привести высокое мнение девицы о себе!

Раздался взрыв хохота и несколько неприятных, но безусловно смешных острот в мой адрес.

Я вжалась в каменную колонну балкона, чувствуя, как уши полыхают. Похоже, я сделала комплимент личинке короеда, когда сравнила её с таким мерзким ничтожеством, как Венифейр!

Седрик, до этого расслабленный и немного усталый, мгновенно изменился в лице. Челюсть напряглась, взгляд потемнел, лоб прорезала жёсткая складка. И моё воображение живо нарисовало его в военной форме на поле боя, отдающим приказы.

Он сделал порывистый шаг к двери, намереваясь прервать этот разговор и защитить меня от дальнейших оскорблений, но я жестами и взглядом попыталась его остановить. Не хватало мне еще и здесь оскандалиться!

Харди посмотрел на меня с недоумением и еле слышно произнес:

– Я могу вышвырнуть их отсюда прямиком на улицу проветрить головы.

– Физическим или магическом способом? – уточнила я шёпотом.

– Любым.

– Но ты бы не отказался от денежек лорда Эванси, да? Она как старшая в роду должна получить львиную долю земель, – донёсся до нас голос одного из приятелей Люка.

– Да ни за какие сокровища! – продолжал Венифейр самоутверждаться за мой счет. – Вы её видели? Если на корову натянуть седло, породистой лошадью она не станет! Ладно бы к наследству прилагалась её миловидная сестрица, я ещё…

Харди недобро повёл шеей и снова дернулся к двери, я прикоснулась к его рукаву:

– Не надо, пожалуйста. Они не стоят этого. А мне очень скоро всё это будет уже неважно.

– Как скоро?

– Уже завтра.

Я поёжилась от разгулявшегося ветра и посмотрела вдаль, чувствуя, что тонкая ткань рукавов не спасает от холода и хочется вернуться в тепло гостиной. Но как?

Харди, возможно, размышлял о том же. Он галантно снял свой фрак и предложил мне.

Заметив, что я испытываю неловкость и стеснение, добавил:

– Пожалуйста. Не спорьте, мисс Эванси, ночная прохлада коварна.

Я после некоторых колебаний позволила набросить хранивший тепло фрак себе на плечи. И это тепло отозвалось во мне неведомым ранее ощущением внутреннего волнения. Никогда ранее мне не приходилось чувствовать на себе подобного жеста мужской заботы. В этот момент стало совершенно всё равно, что там ещё твердят за стеной в гостиной, кто смеётся и кого осуждает.

В это мгновение, в эту самую секундочку я была неуязвима и защищена от всего дурного, что могло случиться.

Вдруг в саду возникла суета, гости стали выходить на улицу, дверь в комнату отворилась и кто-то позвал:

– В сад! В сад! Её величество желает запускать фонарики!

Компания Люк шумно проследовала на выход, и мы с Харди поспешили выйти следом, удачно попав в поток людей.

Шагая по опустевшему залу, я обнаружила, что лорд Бэрвиш мирно посапывает в своем кресле, уронив голову на грудь и иногда взрываясь приступами храпа.

Сад сиял огнями, дорожки у фонтанов подсветили лампами, и лакеи выстроились в ряд, держа в руках десятки бумажных фонариков. Воздух был наполнен ароматом цветов и пряным дымком смолы.

– Где ты пропадаешь, Реджина? – мать встретила меня как раз у аллеи. Веер в её руках щёлкнул, словно плётка. – Лорд Бэрвиш искал тебя и высказал мне своё неудовольствие! Посмотри на Амалию: неужели ты не хочешь разделить с родной сестрой её триумф? А ещё о тебе справлялся тот лорд из Вильфландии, похоже, ты произвела на него впечатление. Он обещал навестить нас завтра.

Я кивнула, не желая спорить.

Королева выступила вперёд, и толпа смолкла. В её руках уже находился первый бумажный фонарик.

– Дорогая, – обратилась она к Амалии, – насколько я знаю, вы одарены редкой магией огня? Прошу, подойдите ко мне и зажгите этот фонарик.

Амалия скромно опустила голову и согласно присела в низком реверансе, а затем подошла к её величеству. Искра её дара вспыхнула на кончике пальца, и пламя мягко коснулось фитиля. Фонарик дрогнул и устремился к небу, и толпа захлопала.

Глава Тринадцатая. Реджина должна умереть

Можно сколько угодно думать, почему все пошло шиворот-навыворот, но полагаю, причина всё же одна – моя тотальная невезучесть.

Во-первых, сложно сохранить ясность разума, когда не сомкнула глаз ни на мгновение за остаток ночи и утро.

Противные губы Бэрвиша на моей перчатке. Хохот за спиной, во время несчастного фларрона. Змеиный взгляд жуткого Вальтера Как-Его-Там из Вильфландии. Презрительные слова Люка Венифейра про корову в седле. И тепло фрака Седрика Харди на моих плечах.

И сколько бы раз я ни закрывала глаза и ни трясла головой, чтобы хоть немного отдохнуть мыслями и поспать, ровно столько же раз этот фрак падал на мои плечи и заставлял вспоминать Харди и строить нелепые и несбыточные иллюзии в своей голове. Всё же разумная сторона говорила мне: принимать галантность и хорошее воспитание, сдобренные ноткой жалости к несчастной девице, за симпатию – глупо.

Но всё же в его глазах отражалась я, а не просто нелепая старшая дочь Эванси, и это подкупало.

Во-вторых, поднявшись с постели, я понимала как никогда, что в моем плане дыр больше, чем в решете. Мне уже девятнадцать лет, а я настолько не знаю мир и жизни за пределами родного дома и сада, что все мои умопостроения выглядят, как детский лепет.

В девятнадцать лет у моей матери уже была я, и, если верить рассказам тётушек, она ловко управлялась с прислугой и, что особенно важно, замечательно верховодила моим отцом. А я же благополучно пребывала в собственном уютном пузыре мира флоры и до сих пор не знаю, как, к примеру, снять комнату на постоялом дворе или нанять экипаж для долгой поездки.

Пока что я мыслила так. Доеду до ювелира с Флипом, там велю ему вытащить сундук возле лавки и возвращаться домой, а за мной вернуться после того, как отвезёт тётушек домой. Если будет возмущаться и ворчать: построжить. А как только уедет: забрать деньги в лавке и взять наёмный экипаж (видела, что в центре Брекхейма они встречаются достаточно часто). А дальше…

Я подошла к окну. Обычное утро, такое же, как сотни других. Но не для меня. Сегодня или никогда.

Подтащила сундук, тот самый, что доставили от графини к двери. Содержимое его скрытого дна осталось неизменным, сверху я положила свои личные вещи, псевдо-”Гербариус” и прикрыла для виду несколькими мешочками с садовым инвентарем и удобрениями.

Тётушкины гортензии требовали самого внимательного осмотра и тщательной помощи!

Выглянула в коридор, подозвала лакея и распорядилась напомнить Флипу, что меня сегодня надобно отвезти к ювелиру и заодно снести в карету этот сундук.

Сама надела удобное для дороги платье и взглянула в зеркало. Пусть всё получится! Выдохнула. Пора!

Деньги на заказанный ювелирный гарнитур лежали во внутреннем кармане платья и грели душу, я заглянула в ридикюль, чтобы удостовериться, что расписка за мои ценности лежит там. Но в сумочке не было ни расписки, ни прилагаемой к ней описи. Смутная тень тревоги омрачила решительный настрой. Наверное, сама забыла, как вынула их и положила в бумаги. Бегло осмотрела поверхность и ящики стола, прошлась по книгам… Нет.

– Реджина, ну ты и растяпа! – отругала саму себя и чуть не заплакала.

Бросилась было переворачивать вверх дном всё, что попадалось на глаза, но усилием воли успокоилась. И решила: я покину свой дом и Брекхейм во что бы то ни стало. Если владелец лавки не станет отдавать деньги без расписки, не буду скандалить, уеду так.

В дверь постучали, отчего я напугалась, как преступница, которую застукали на горячем, но это всего лишь лакеи пришли за сундуком.

Выждала десять минут и вышла следом, тут же столкнувшись нос к носу с тётушками. И это было в-третьих. Пэтти и Мэтти, ночевавшие в гостевой спальне, способны испортить что угодно.

– Реджина, ты собираешься ехать? Мы с тобой!

Одна взяла меня под левую руку, другая – под правую, и мы вместе стали спускаться вниз.

– Я ворочалась всё утро! – ворчала Пэтти. – У вас такие неудобные кровати!

– Очень неудачные перины, – говорила с ней в унисон Мэтти. – А еще что-то на крыше поскрипывало так тоненько-тоненько: фить-фить-фить…

– Я тоже это слышала, только оно по-другому скрипело: фить.. фить… фить… Медленнее, понимаете? – перебивала её Пэтти.

– Это флюгер, нужно распорядиться, чтобы смазали маслом, – мрачно пояснила я, злясь на них неимоверно. – Думаю, отец будет рад, если вы погостите у нас ещё, своим ранним отъездом вы расстроите его.

– Ты полагаешь, дорогая?

– Уверена.

– О, как мило. Я всегда знала, что брат нас всё-таки любит.

Мы дошли до самой нижней ступеньки, я бросила взгляд через холл на входную дверь и сердце упало в разверзшуюся пропасть. У самой двери стоял мой сундук с распахнутой крышкой. А рядом с ним, скрестив руки на груди и поджав губы стояла матушка, точно ожидая меня. У стены поодаль стояли Амалия, глядевшая исподлобья, и печальный отец.

– Куда-то собралась, Реджина? – тоном, способным заморозить озеро, спросила маман.

– Что-то не так? – до последнего надеясь выкрутиться, спросила я. – У меня встреча с ювелиром, нужно обсудить эскизы моих будущих украшений…

– И твои шерстяные чулки? – выудила она из сундука озвученную вещь и продемонстрировала. – Три пары сменного белья, башмаки, платье? Ты это собиралась обсуждать? Или может быть, продать? Амалия!

Сестра тут же подала ей бумаги, в которых я признала потерянные документы.

– Твоя сестра нашла у тебя в сумке вот это.

Я взглянула на сестру с недоумением: неужели она рылась в моих вещах? Та отвела взгляд.

– Что происходит? – заволновались тётушки, вытягивая шеи и пытаясь понять, что там. – В чём ты обвиняешь свою дочь, Вирджиния?

– Вас вообще здесь не должно было быть! – рявкнула мама, и тётушки испуганно умолкли. – Кто-то занимался тем, что втайне от всех продавал свои драгоценности! А теперь, объясни, что всё это значит.

Матушка стала подходить ко мне медленно, шаг за шагом, но я молчала, сжимая в руках ручки вязаного кошеля так сильно, что пальцы побелели.

Глава Четырнадцатая. Обстоятельства смерти

Повисла напряжённая пауза.

– Это шутка? – выдавила я из себя. – Мама?

– Вирджиния?! – хором выдохнули тётушки.

Я вгляделась в глаза матери, ожидая опровержения сказанного.

– Неверно выразилась. Реджина не должна умереть. Она уже умерла. Да, дорогая, сегодня ночью ты умерла. По дороге с приёма леди Брейн тебе стало плохо, на мосту через Виньетку Флип остановил экипаж. Ты… предположим, с тётушками, вышла освежиться и оступилась. Река там глубокая, а ограждения местами вовсе отсутствуют. Мы обязательно напишем жалобу в мэрию… И будем старательно искать тебя неделю-две, сколько там положено?

– Это безумие! – у меня не могло уложиться в голове, что сейчас мы всей семьей обсуждаем мою лжесмерть на полном серьёзе. – И это глупость! Кто способоен в такое поверить? Даже если вы все будете твердить одно и то же, то зачем прислуге и Флипу лжесвидетельствовать?

– Мама, Реджина права! – возмущенно воскликнула Амалия.

Какое счастье, что сестра все-таки имела зачатки нежных чувств ко мне и решила противостоять этому сумасшествию.

– Это единственный выход, который будет благом для всех нас, – спокойно пояснила матушка Амалии. А затем обернулась ко мне. – С Флипом и прислугой я решу вопрос.

– Это невозможно! – продолжала возмущаться Амалия.

– И почему же? – воззрилась на неё маман.

– Я не согласна! – топнула ногой сестра. – Пусть Реджина лучше выйдет замуж за Бэрвиша! А то если она умрет, мне придется носить траур не меньше года!

– О, за это не переживай, в случае, если в помолвке задействованы члены королевской семьи, правитель может сократить срок траура до трёх месяцев.

– Три месяца носить чёрное?! – скривилась Амалия.

– Подождите, раз уж речь идёт о моей судьбе, могу ли я поинтересоваться, где мне придётся скрываться? Вы же не запрёте меня в подвале, прикованной цепью?

И тут же смолкла, потому что у матери было такое лицо, будто я подала ей неплохую идею.

– Ты уедешь в Ашборро. Сейчас же, – отрезала она.

– Ашборро? Там же ничего нет…

Ашборро! Я даже не сразу вспомнила об этом забытом людьми месте. Самое дальнее земельное владение Эванси, доставшееся прадеду за заслуги в подавлении Сентябрьского восстания. Оно не имело ценности. Люди там не селились из-за близости болот с одной стороны и непролазной чащи – с другой. Маленький клочок земли Ашборро не был привлекателен для жизни в сравнении с расположенными неподалеку ремесленным Векром и плодородными деревеньками Дункастерского графства. Дед какое-то время переехал в Ашборро с семьей и с азартом принялся приводить местный особняк и его территорию в порядок, но спустя время затосковал по светской жизни и вернулся в столицу. На этом мои сведения о месте будущей ссылки заканчивались.

– Ты хотела, чтобы тебя оставили в покое. Я выполняю твоё желание, Реджина. Ашборро, хоть и не столица, но там есть всё необходимое для жизни, крыша над головой, а также супружеская пара управляющих, которые помогут тебе обустроить быт. Чтобы ни у кого не возникло лишних вопросов, представишься их племянницей из Бларена. Письмо с необходимыми пояснениями я им отправлю.

– Минуточку, – тётушка Пэтти, молчавшая до этого момента, вдруг осмелела и вышла вперёд. – Мы никогда не вмешивались в ваши дела, но сейчас я не верю своим ушам. Вирджиния, Фицвильям? Вы намерены отправить ребёнка в непригодную для жизни дыру, в захолустье, в котором неведомо какие условия? С парой шерстяных чулок в сундуке? Как давно вам писали управляющие из Ашборро? В каком состоянии дом? Как вы сможете спать спокойно, зная, что девочка там находится, возможно, в ужасных условиях?

– Реджина уже не ребёнок, Патриция. Несмотря на то, что вы не вынимаете своих пронырливых носов из наших дел, считаю, что было бы неплохо все-таки помолчать. Иначе можно невзначай уменьшить свое годовое содержание на четверть, – охладила её пыл матушка, а я взглянула на расхрабрившуюся тётку с благодарностью хотя бы за попытку.

– Фицвильям? – выжидающе посмотрела Пэтти на отца, а вместе с ней я и тётушка Мэтти. – Ты её поддерживаешь?

– А то и на треть, – договорила матушка.

Отец почесал лоб, переступил с ноги на ногу и произнес впервые за всё утро:

– Я во всем согласен с Вирджинией. Это пойдет на благо обеим дочерям. Вам, сестрицы, не стоит вмешиваться в это дело. Иначе будет только хуже нам всем.

– Пф! – фыркнула Мэтти, а, может, Пэтти, сложно сказать, ведь все моё существо занимали в это мгновение очень трудные раздумья:

С одной стороны, то, о чем говорила матушка, развязывало мне руки: никакого давления, живи под видом племянницы простых людей – сама себе хозяйка, читай, занимайся увлечениями, дыши полной грудью. Это ли не жизнь моей мечты?

С другой, умереть – значит отказаться от своей части наследства, и никогда, никогда больше не вернуться сюда, в Брекхейм.

Мы все один за другим прошествовали в лазурную гостиную.

– У меня есть условие, – я решила, что не буду сейчас позволять эмоциям брать верх, а стану говорить с матерью на равных.

– Мы с отцом тебя слушаем, – милостиво кивнула та.

– Если я вынуждена провести свою жизнь в Ашборро, то пускай я буду полноправной хозяйкой этого места. Пусть папа незамедлительно напишет на меня дарственную вчерашним числом.

– Что ж, я не буду препятствовать. А теперь, – мама вынула из кармана крошечный флакончик вроде тех, в которых носят ароматические составы, – дабы избежать болтливости некоторых лиц, – она при этом совершенно очевидно покосилась на тётушек, – закрепим наш уговор.

С легким хлопком пробка флакона выскочила и по гостиной поплыл резкий аромат восточных благовоний, который, попадая в нос, щекотал ноздри, а матушка говорила:

– Да будет всё, что сегодня сказано в этом доме, замкнуто навеки за устами нашими, пусть ни словом, ни мыслью, ни поступком не выдаст, как намеренно, так и нечаянно, ни один из нас тайны.

– Вирджиния, это запрещено законом, я в этом не участвую! – взвизгнула Мэтти, отгоняя от себя навязчивый аромат.

Глава Пятнадцатая. Рациональное использование средств

Я покидала Брекхейм, чувствуя себя непривычно легко, словно огромный груз свалился с плеч. Городские улицы, пока еще пустынные и умытые ночной росой, казались на удивление светлыми и гостеприимными. Мой скромный экипаж споро катился по мостовой, оставляя далеко позади знакомые особняки, фонтаны и парки. Впереди была неизвестность, но она манила меня куда больше, чем привычная, но такая удушающая жизнь в столице.

Городские дома сменились более редкими постройками, а затем и вовсе пригородными фермами и полями. Чуть позднее обеда широкие ровные дороги уступили место узким, порой разбитым, сельским трактам.

Уверенность в правильности принятого решения начала понемногу таять. Экипаж, хоть и не новый, на хорошей дороге казался вполне сносным, но теперь каждый ухаб, каждая выбоина подбрасывали меня к потолку, при этом несчастная каретка вся тряслась и дребезжала. Я пыталась устроиться поудобнее, но это было невозможно.

Дорога становилась все хуже, и я начала понимать, что высидеть столько времени в постоянной тряске будет истинным испытанием.

А еще мечтала об остановке, потому что знала: в узелке с припасами ждёт свежеиспеченный хлеб, нарезанная тонкими ломтями ветчина, сыр, пара сахарных булок, сушёная вишня и бутыль с остывшим чаем.

Это тётушки подсуетились на кухне и впихнули мне в руки запас провизии, а я еще отнекивалась: деньги же есть, разберусь как-нибудь, да и вовсе не была голодна. Не до еды мне было в тех обстоятельствах!

Не прошло и двух часов дороги, как мысли только и стали крутиться вокруг заветного узелка. Налила было чаю в жестяную кружечку да на очередной яме чуть передние зубы себе не выбила этой же кружкой, еще и чай разлила на юбку.

Интересно, что там дома на обед сейчас?

В итоге голод победил аккуратность, приличия, опрятный внешний вид и перспективу обзавестись фарфоровыми зубами под стать несостоявшемуся жениху. Содержимое заветного узелка опустело на треть, а я немного успокоилась.

Тётушка Мэтти всегда говорила: “Тревожишься? Поешь. Самые спокойные животные – коровы, а они постоянно что-то жуют”.

Когда начало темнеть и кучер зажёг фонарь на экипаже, я вновь забеспокоилась. Незнакомый молчаливый возница, темнота за окном, в которой то и дело мерещились злые звериные глаза или темные силуэты разбойников, вынуждали испытывать напряжение.

На случай, если нападут лихие люди, я разделила свои деньги на четыре части: одну спрятала под дно сундука, другую – в самом сундуке меж вещей, третью положила в кошель, а четвертую – в нагрудный кармашек. О том, что после нападения деньги мне уже не понадобятся, я старалась не думать. А с другой стороны, ну какие разбойники, Реджина? Элландрия была вполне благополучна, мы ехали оживленным трактом, но разгулявшуюся фантазию уже было не унять.

У перекрёстка показались громоздкие очертания двухэтажного длинного строения. Его окна тускло светились тёплым желтоватым светом.

Возница направил лошадей туда, и я счастливо поняла: вот он, постоялый двор!

Когда карета остановилась, я выбралась из неё на полусогнутых ногах, а по телу будто бегал рой из крошечных противных мурашек и неприятно кололся.

От постоялого двора веяло дымом, перемешанным с ароматами свежего сена и морковно-луковой зажарки. Вывеска, вырезанная из дерева и едва различимая в сгущающейся мгле, покачивалась на ветру, издавая приглушенный скрип.

– Эй! – крикнул возница и на его голос из дверей вышел молодой работник в свободной рубахе и простых штанах. – Помоги девушке устроиться!

Парень почесал голову, поглядел на меня без особого интереса, а затем ухватился за сундук.

– Пойдемте, мисс.

– Одаренная или попроще? – мой вид привел в замешательство женщину за тяжеловесной дубовой стойкой в большом зале, заставленном столами. Львиную долю их занимали люди самого разного вида, но поскольку я стояла к залу спиной, то толком не успела никого разглядеть.

– Попроще, – ответила я. – Отучилась в пансионе в Брекхейме, еду домой.

– А дом где? – еще раз смерила меня глазами хозяйка, видимо, определяясь, какой тон держать: в моем случае она выбрала развязно-покровительственный.

– Недалеко от Векра.

– Неблизкий путь, – хмыкнула она. – Что ж родители тебя в Векре и не устроили в пансион? Ааа…

В глазах мелькнула догадка.

– Чаяли, что столичного жениха найдёшь, а ты вон как, ни с чем возвращаешься?

Меня вполне устраивало, что она сама же отвечает на свои вопросы, поэтому я просто грустно кивала и соглашалась со всем.

– Да и ладно! В Векре полно рукастых ребят, дались тебе эти столичные. Комнату берёшь? На ужин жаркое из утки с кашей, завтрак – глазунья и сливовый пирог.

Я дважды кивнула и, порывшись в кошеле, гордо выложила на стол бордовую купюру.

– Куда такие деньги светишь? – быстро накрыла своей ладонью банкноту хозяйка, озираясь. – Меньше нету? Тут люди разные захаживают!

А у меня меньше и не было.

– Всё, что есть, – испуганно сообщила я.

– Мне тебе все деньги на сдачу теперь выгрести прикажешь? – нахмурилась она. – Пять гербушек возьму в счёт неудобств, – женщина выложила несколько купюр и горку монет на стол. – Иди за стол, ужин вынесу. Тебя размещу на втором этаже в дальней комнате, налево от лестницы, вещи туда снесут, пока ешь. Утеря ключа, порча любого имущества – штраф.

– А как я могу нанять экипаж? – поинтересовалась я, сгребая сдачу в кошель и приглядывая себе свободный стол.

Хозяйка снова оживилась и заговорила так быстро, словно ей наскучило повторять этот текст:

– А! Можешь отдельно взять каретку: возницы обычно отдыхают в общей комнате, только имей в виду, что они цены задирают. А можешь у меня взять гербовый лист на пять поездок общим расстоянием не более пятнадцати лиг включительно. Кажется, что дороже, а на самом деле выгода. Тебе до Векра самое-то. Только проверенные экипажи, отдохнувшие кучеры!

– А сколько это стоит?