Реинкарнация с подвохом. Книга 1 Домой... на чужбину

Пролог

– Мой аграт. Привратники крепости откликнулись. Вышли на первый мост, – доложил десятник. – Идут сюда.

Его господин – владетельный аграт Багдо аэт Юди – едва заметно кивнул. Будучи человеком неразговорчивым, он и на жесты был скуповат. Но, его воинам достаточно и внутреннего чутья – привыкли. Десятник отступил на пяток шагов, дабы не мозолить глаза. И продолжил наблюдать за двумя фигурками, плетущимися в их сторону. Время от времени он косился на господина. Его хозяин непрост – с таким мух не половишь.

Аграт аэт Юди застыл на самом краю высокой скалы. И сверлил глазами цитадель Ордена Отражения. Море ожесточённо таранило гранитную стену под ним, словно и оно состояло на службе Ордена. Посылало в атаку шеренги бешеных волн, от которых титанический щит земли гудел и стонал. Из кожи вон лезло, дабы прогнать незваных гостей.

Здесь на юго-западном побережье Руфеса море отрезало от береговых скал изрядный кусок. А после и его раздёргало, источило, оставив сплошную россыпь мелких скал. Да четыре островка, что торчали в море подобно старым обшарпанным столам в полузатопленном доме. Три из них правящие Руфесом таны давным-давно приспособили под военные крепости с маяками. Лучшей базы для южного военного флота таната не сыскать.

Пять эскадр, что патрулируют южное побережье, прижились здесь, как птицы на соседних утесах, торчащих из воды кривыми зубами. Эти колонии двуногих и пернатых до смешного схожи меж собой: сплошная сумятица и несмолкающий гам.

Аграта же сейчас интересовал четвёртый остров: самый большой, торчащий в стороне от прочих. Настоящая глыба, на которой Внимающие отгородились от мира. Их цитадель Ордена Отражения неприступнейшая из крепостей. Надменная недосягаемость, запечатлённая в камне – поют о ней романтичные стихоплёты.

А для обороны нелепая крепостца, настоящая дрянь – злорадно подумалось аграту. У твердыни Внимающих всего одна башня: узкая долговязая стрела. Да и та в середине острова за круглой высокой стеной. У самой же стены нет ни единой башни. Взять её проще простого. И всё же за несколько тысяч лет так и не нашлось смельчаков это доказать.

Аграт прищурился, разглядывая далёкую белую стену, вся польза которой ограничивалась лишь высотой да красотой. В этом месте пролив достигал максимальной ширины. Так что три крыла моста перекинуты с одного гранитного утёса на другой: ломанное и с виду легковесное сооружение. Ну, да в ином и нужды нет: из этой крепости никогда не выходила тяжёлая латная конница. Не тащили из неё баллисты. К Внимающим люди приходят просителями, обременёнными своими бедами.

Как всякий руфесец, аграт знал: не каждому просителю, стоящему на этой скале, опускался под ноги деревянный мост. К титулам и званиям Внимающие относились абсолютно наплевательски, взяток не брали. Даже высокородным агратам отказывали направо и налево. Поговаривали, будто сам тан Руфеса не смел заявиться к ним запросто, без приглашения. А ведь его собственная жена здесь не посторонняя: таная Камилла одна из Внимающих.

Двенадцать лет назад тан Раутмар Девятнадцатый – молодой правитель Руфеса – попросил Орден о какой-то тайной услуге. Патронесса прислала к нему Внимающую. Однако назад девица вернулась не одна. Раутмар примчался к цитадели на крыльях любви и взял патронессу в осаду. Надменная старушка, бессовестно издёрганная пылким властителем, в конце концов, сдалась. И тан уволок пылко обожаемую красавицу в столицу.

Прошло двенадцать лет, но по сию пору слагаются баллады о всепоглощающей любви Раутмара к своей прекрасной танае. Хотя лица боготворимой повелителем супруги его поданные так и не увидали – Внимающие никогда не снимают свои маски. Поговаривают, даже во сне.

– Привратники на втором мосту, – предупредил десятник, видя, что господин погружён в тяжкие мысли.

Времени оставалось всё меньше. Ещё можно развернуться и уйти не опозоренным – мрачно напомнил себе Багдо аэт Юди. Уйти гордым и славным агратом, который всю жизнь сражался за свой Руфес. А нынче припёрся сюда с несусветной, безумной целью: захватить замок Ордена Отражения.

Даже не захватить, нет – для какой скверны ему эта крепость?! Его мучила другая жажда. Другая чёрная страсть, пожравшая и сердце, и рассудок. Толкнувшая на безумие надежда вернуть дочь. Вернуть любой, даже непосильной ценой. Даже неназываемой.

Жизнь? Что жизнь – он и честь швырнет под ноги всему миру! Искурочит, растопчет славу имени аэт Юди, оплаченную сотнями жизней предков. И не задумается, чем они такое заслужили. Все их труды и подвиги единым махом перечеркнула его девочка. В то утро, когда бросилась между ним и этой поганой нечистью...

Аграта так передёрнуло, что он чуть не сверзился со скалы, с трудом восстановив равновесие. Десятник метнулся к господину, но тот справился с оплошкой. Но преданный воин больше не оставлял его. Аграт не в себе. Он сейчас уязвимей дитяти – глаз да глаз за смертельно раненным хозяином! Да ещё и преступившим все мыслимые границы.

Где это видано: явиться к Внимающим с такой бесчестной целью?! Хотя... Какой отец от чистого сердца швырнёт камень в этого страдальца – в который уж раз признал десятник. Оно конечно: не всякий и решится на такое... Он бы, скажем, ни за что ни решился! Ну, да он и не аграт аэт Юди. А его дочурка не переняла на себя смерть собственного отца.

Эх, жаль, не было в то утро рядом с господином никого из дружины – со злобной досадой попенял судьбе десятник. Глядишь, иначе бы всё обернулось. А сопливая девчонка – какой от неё толк? Чего дельного могла сотворить юная агрия Ксейя, коли на её глазах порешили изуродовать родного батюшку?

Глава 1

В которой я убеждаюсь, что идиотка

Странная штука природа. Чего не коснись в ней – никакой симметрии. Никакой смысловой закруглённости и законченности образа. Возьмём, к примеру, ту же Франсуазу Саган: стерва, прожигательница жизни, скандальная репутация и всё в таком же духе. А тётка-то была умнейшая! Почему бы при таком уме не наделить человека сдержанностью в манерах и обтекаемым характером?

Идеал, так идеал, и не стоило мелочиться, создавая талант. И так с каждым гением, кого не возьми. Недаром мадам Франсуаза сокрушалась, что вся наша жизнь подтверждает: приходя в этот мир, мы плакали не напрасно.

Прямо накаркала стерва – недаром мне их Наполеон никогда не нравился. Думается, при моём-то везении я в младенчестве визжала сутки напролёт. Хотя, тут я не совсем справедлива. Ибо до шестидесяти двух мне бесконечно везло. Начиная с самого рождения. Покойный батюшка –

крестьянский сын из полуграмотной семьи – обладал грандиозным интеллектом. И нешуточной пробивной силой. Достиг немалых высот: четыре класса, два университета, должность.

Женился на бесконечно замечательной девушке с одним единственным недостатком: она родилась в недрах безнадёжно-непрошибаемой московской интеллигенции. Так называемого старого толка. Я была вполне нормальным ребёнком. В меру умная, в меру приличная. И бесконечно самостоятельная, к чему вынуждали карьеры родителей.

Всё бы ничего, если бы не одна досадная помеха. Мой здоровый, пролетарский организм матушка инфицировала некоторыми элитарными вирусами чистопородной интеллигенции. Большинство из них ещё так себе. А вот патологическая неспособность «отказывать» аномальна, неполноценна и… вообще противоестественна!

С этой бедой я боролась, не покладая рук, до шестидесяти двух лет. Отказывала, как могла. Как получалось: то стыдливо мямля лживые отмазки, то сбегая от просящего. Изредка, осатанев, даже пыталась изобразить решительное «нет». Так и перебивалась. А на шестьдесят третьем году расслабилась и тотчас попалась: глупо, обидно, безвозвратно.

И всё из-за свекрови. Хотя – положа руку на сердце – покойница не так уж и виновата. Всяк имеет право попросить. Но не всякий настолько туп, что соглашается исполнить просьбу вопреки реакции организма. А мой организм тогда протестовал изо всех сил. И прежде всего, в душе. Которая нынче досконально разложена по параграфам.

Есть, к примеру, что-то, чего ты не понимаешь. Есть неприемлемое для тебя в той или иной степени. Но существует также нечто, во что твой мозг даже не стремится окунаться. И здесь я с ним солидарна: к лешему всю эту йогу, рекламу и мистику. Особенно мистику. До последнего времени я твёрдо придерживалась этой политики. Аккурат до того дня, когда свекровь приготовилась отойти в лучший мир.

И, ступив на край могилы, поведала мне совершенно ненужную эпическую тайну своего рода – его женской половины. Впрочем, на первых порах я не подкачала: отнеслась к откровениям бедной женщины философски. Говоря проще: никак. Грандиозное мистическое чудо весьма запоздало. Явись оно в мою жизнь лет сорок назад, прыгала бы до потолка. И тотчас бросилась экспериментировать. Но эта дрянь заявилась с огромным опозданием. Когда нужна была, как домохозяйке трактор для рыхления цветов на подоконнике.

А ведь, как мне повезло! Я вышла замуж за настоящего джентльмена. Правда, английского, но это ничего, не страшно. Отбатрачив на ниве совместных англо-российских контор пять лет, мой джентльмен нахватался плебейской скверны. Обрусел назло породе, и мы сошлись – паз в паз – зажив неожиданно дружно.

Его матушка была напыщенной, чопорной жительницей британской глубинки. Той самой патриархально-уголовной английской деревни, где процветают все эти мисс Марпл. Надо отдать должное: едва свекровь попробовала меня на зуб, быстро убедилась, что сынишка попал в хорошие руки. После чего стала мне добрым другом. Бабулька умудрилась влиться в нашу интернациональную струю, что сократило между нами потенциально непреодолимую дистанцию.

Но счастье, как известно всякому русскому человеку, весьма легкомысленная леди. Всего сорок лет спустя моё неправдоподобное везение испортилось: у свекровки обнаружился свой природный бзик. И та не постеснялась порадовать им невестку.

До того момента, я искренно верила, будто моя миссис просто самоотверженная мать: родила аж целых восемь сыновей и вдогонку дочь. Но, оказалось, что героиня-то она идейная. И не просто так бесхитростно отдавала должное природе, восставая против абортов, как вмешательства в божий промысел. Нет, свекровь целеустремлённо шла к великой цели: заиметь дочь. Восемь раз судьба над ней поиздевалась, но на девятый устала. И выстраданная девочка Джоан увидела свет.

Причём лишь для того, чтобы продолжить династию каких-то непонятных жриц какого-то дурацкого Ордена Отражения! Пресловутое жречество передавалось в роду свекрови из поколения в поколение, бес его знает, сколько веков. Особых усилий или затрат не требовало. Вообще-то, оно сводилось к одному единственному ритуалу, проводимому раз в десять лет.

В определённый день тётки собирались у громадного зеркала непонятной природы. К тому же вмонтированного в стол подозрительного происхождения. Они укладывались на него всей толпой: и молодые, и старые. Зеркало активировалось неизвестной силой немыслимо-космической природы. Затем какое-то время бесновалось огненным заревом, совершенно холодным на ощупь. А потом, как ни в чём не бывало, возвращалось в первобытное состояние ещё на десяток лет.

Всё незатейливо, всё прилично и необременительно. но, как оказалось впоследствии, небезопасно. Потому что с этого космического стола вставали не все: три тёплых трупа без видимых следов насилия оставались лежать, как лежали. Их сознание, души, информационная матрица – это как угодно – уносились в неизвестном направлении. Вроде, как в другую галактику, или в параллельный мир. Или ещё в какие-то дебри – поди разберись.

Доказательств переселению не имелось – всё держалось на простой вере. Ведь не одну же сотню лет! И с неизменным результатом: никаких сбоев. Зеркало это – кровопийцу – не разбить, в кислоте не растворить. И бомбёжки Второй мировой на нём не отразились. А ведь бомба тогда прилетела ему аккурат по центру – два года из руин выколупывали.

Глава 2

В которой я поняла, насколько «попала»

Как там жаловалась Зинаида Гиппиус? Душу мою ело чувство без названия? Поэтессе, несомненно, повезло больше: отделалась одной душой. Меня же «нечто без названия» скрупулёзно пережевало всю целиком. Затем сплавило в своё мерзкое брюхо и долго тщательно переваривало. Следуя законам пищеварения, на выходе я могла представлять собой только одну субстанцию. Шанс свихнуться был убедителен, как никогда. Но спас неубиваемый резон: если я мыслю, значит, не навоз.

Долго ли коротко, в себя приходила, переплывая от попытки к попытке. Каждая новая сопровождалась беспорядочным световым бликованием в полуслепых глазах. А так же звоном, треском и прочими шумовыми эффектами по всей поверхности мозга. В сопровождении –естественно – тошноты и рвоты. А так же всепоглощающей дрожи – морзянки, которую отрабатывали на мне невидимые курсанты-радисты.

Время от времени затылок посещал трудолюбивый дятел, а по лобным долям маршировал отряд пионеров-террористов. Судя по бортовой качке, меня иногда перетаскивали с места на место. То в холодильник запихнут, то в микроволновку, где припекало и кружило. Для чего? А кто её поймет – эту медицину, что по каждому вопросу имеет тридцать три мнения. От кружений снова тошнило – с моим вестибулярным несварением даже у зеркала не рекомендуется вертеться.

Я очень терпеливая. Всё когда-нибудь кончается – нужно только сгруппироваться и потерпеть. Вот и домучилась. Однажды открыла глаза и пять границ прямоугольного пёстрого пятна напротив съехались в одну. Хотя сам прямоугольник я пока опознать не могла: темно здесь, как в нашем гараже, когда все торгуются, кому менять лампочку.

И мысли перестали скакать через пятую на восемнадцатую, и соображалка включилась. Я же нормальная: лежу, боюсь. Вот-вот врачи констатируют мою вменяемость и запустят в палату рыдающую семью. И задаст она мне очень трудный вопрос: зачем, дескать, ты нашу миссис погубила? Что она тебе сделала? А ведь ничего, кроме хорошего... Господи, стыдно-то как! Горько и жалостливо.

Вдруг слышу: лязг, стук, шуршание. Затем появилось какое-то подозрительно плывущее ко мне пятно света. Глаза скосить и не пытаюсь: пускай сначала доплывёт до поля моего ущербного зрения. Оно и доплыло. Натурально с факелом.

Высокая, осанистая бабёнка в сером балахоне, стянутом на талии широким поясом, остановилось шагах в пяти от моей кровати. Скинула капюшон, тряхнула шикарными локонами. На лице маска без единого отверстия для глаз, закрывающая его до кончика носа. Под маской за узкими губами многозначительно скалятся ровные зубы.

– Привет, – шепчу. – Ты привидение? Или с маскарада?

Она стоит. Молчит.

– Если ты не глюк, – прошу вежливо, – кивни. Не нервируй. Мне и так хреново.

Она перекинула факел из одной руки в другую, обернулась в ту сторону, откуда явилась, и противным голосом покликала:

– Дженнифер, детка! Тут твоя невестка полоумная очнулась! Поговоришь с ней?! Или сразу задушим и в море?!

Я припухла. Агрессивный какой-то глюк, неуважительный.

Тем временем, где-то в потёмках повторился стук с шебаршением. Затем к старшему глюку присоединился такой же детёныш в балахоне и под маской. Эта мелочь разулыбалась пухлыми губками промеж ямочек и зазвенела бодрым голоском:

– Доброе утро, матреошка.

Эта «матреошка» с иноземным акцентом. Эта неподражаемая интонация. А это «Дженнифер, детка»… Миссис?

– Это я, – захихикала пигалица и попыталась броситься мне на грудь.

Старшая так вцепилась в неё, что чуть локоть моей старушке не вывихнула.

– Иди, – подтолкнула малолетнюю свекровушку крепкой такой пятернёй. – Заниматься пора. И миссис Далтон мне покличь. Скажи: наш эксперимент, наконец-то, пришёл в себя. Нужно допросить. Пускай сама возится с этой русской идиоткой.

Высказавшись, грубиянка утопала прочь и факел утащила. Я плечиками мысленно пожала и в сон провалилась – перетрудилась для первого полноценного возвращения сознания.

Проснулась, а в палате у меня новая гостья. Эта сидела в кресле на том же самом месте в отдалении, что и предыдущая. По бокам пара уродливых металлических торшера, в которых чадят по несколько пудовых свечей. Судя по морщинистым губам, напоминающим растрескавшийся фарфор, постарше меня. Но манеры и у этой оставляли желать лучшего: ни «здрасьте», ни здоровьем не озаботилась. Сразу с места и в карьер:

– Олга, ты уже поняла, где находишься?

– В больнице?

А где ещё может пребывать человек в моём состоянии? Я же нормальная. Вроде…

Потому, как факелы, балахоны, зловещие маски, туманные подначки. Попахивает идиотским розыгрышем. А шевелить мозгами ни сил, ни настроения. Сами всё расскажут, если им надо. А им, судя по всему, надо.

– Дженнифер посвятила тебя в тайну Ордена Отражения, – взяла быка за рога посетительница. – И всё объяснила. Очередной перенос состоялся, чему ты оказалась свидетелем. Более того, благодаря тебе сестра Дженнифер успела совершить переход. То есть исполнила своё предназначение. Она получила вторую жизнь. Это хорошая новость.

Она умолкла. Я переварила сказанное. Связала вместе факел, каменные стены и малолетнюю свекровушку. Собралась с духом и осторожно осведомилась:

– Есть и плохая?

– Есть, – не замедлила с ответом, насколько я понимаю, миссис Далтон. – Ты идиотка.

– Ну, это уже понятно, – досадливо отмахнулась я. – Ты давай сразу о самом плохом. А то непонятно: уже рыдать или рано? Не хотелось бы повторяться.

– Расслабься, – небрежно махнула старческой ручкой эта зараза. – Во-первых, рыдать поздно. Ты ещё не заметила, как помолодело твоё тело? Нет? Понятно. Это тело юной агрии, в которую ты вторглась без приглашения.

– Юная кто?

– Агратами в этом мире называют баронов. А ты дочь барона Кстати, не пугайся: ты лысая, как яйцо. Мне понадобилось вскрыть тебе черепушку и как следует в ней покопаться. Так что с косами пришлось распрощаться, – старая грымза поиграла с паузой, ожидая моих рыданий, не дождалась и продолжила: – Во-вторых, в тебе полно сока одной местной травки. Что не позволяет тебе двигаться. Прости, но мы не знаем, чего от тебя ожидать. И не видим причин проверять это опытным путем. Потенциально ты представляешь собой изрядную опасность.

Глава 3

В которой я экипировалась

Итак, я сочла за благо начать собственную жизнь в новом мире. Коллеги по сомнительному счастью даже притвориться не смогли, что им жаль. Зато моё решение обосновали грамотно и политкорректно – не дуры же. Большинство моих орденоносных сестёр на Земле – в своё время – числились среди высокообразованных.

Как ни странно, моя депрессия с её ненасытным желудком слегка угомонилась: эту заразу придавило необходимостью выживать на стороне. Да и куда ей, положа руку на сердце, было деваться: это шло вразрез с гордостью. А гордостью я не уступлю, скажем... Да хотя бы той же Коко Шанель! Я – как и она – плевать хотела на то, что обо мне думают… всякие разные. Я тоже умею о них не думать. Вообще.

К тому же отчалить мне предстояло не «с сумой по миру» – с внушительным багажом. Девчонки ничего для меня не пожалели, только бы поскорей вытурить. Собери тому, кого выпинываешь под зад, котомку побольше – он и уйдёт гораздо дальше. А потом вряд ли захочет вернуться издалека, пылая жаждой мести.

Первым делом – как всякая нормальная женщина – я занялась походным гардеробом. Предчувствовала, что это занятие займёт минимум времени с нервами. И угадала: с местной модой не пошикуешь. Бюстгальтер, шорты-боксеры, тонкая льняная рубаха по фигуре. Льняные же колготы или что-то типа лосин на выбор. Стандартный в принципе набор.

Правда, с небольшими вариациями в виде панталон и корсетов для тех, кто родился ещё в позапрошлом веке. И таким образом периодически ностальгировал. В цитадели целых две белошвейки и пара настоящих портних, так что голым задом сверкать не приходилось. При этом все остальные дамы планеты обходились доисторическими панталонами до пят. Да и то в среде знатных или просто обеспеченных. Простонародье, как ему и полагалось, носило под нижними юбками те самые голые задницы.

Нахомячив бельишка, со всем остальным решила не горячиться. Покликала на помощь Дженнифер, с которой мы всё-таки определились по статусу: Джен и никаких гвоздей. Свекровушка сроду не была тряпичницей, но жутко расстроилась из-за нашего расставания. Поэтому засучила рукава и вторглась в святая святых портновской мастерской.

– Прошу сюда, – чопорно поджав губки, пригласила нас в гардеробную пожилая дама с развесистой бровью в половину лба. – Позволю себе рекомендовать вам…

– Обойдёмся, – впервые на моей памяти так по-хамски отшила кого-то Джен.

И выстроилась – руки в боки – перед первым же длиннющим рядом одежды. Сугубо домашних тряпок, благоговейно развешанных на плечиках. Верхняя домашняя одежда сестёр пестрила расцветками. И варьировалась в модельном ряду от легкомысленных сарафанчиков до полновесных шлейфо-волочильных туалетов.

– Интересно, кто это носит? – офонарев, пробормотала Джен, оттягивая подол длинного шерстяного коричневого платья.

Бархатный воротник-стойка и такой же пояс на явно зауженной талии. Юбка под ней шире втрое, что подразумевает какую-то распорную конструкцию. Рукав марки буф от локтя плотно облегает руку – если не ошибаюсь, такой в конце девятнадцатого века назывался «окороком».

– Наверняка, миссис Далтон, – сама же себе и ответила Джен. – Да прочие старушенции. Не соблазнишься?

– Предпочитаю кринолины, – фальшиво изобразила я светскую даму. – Они подметают гораздо большую площадь за то же время. А ты вечно брюзжала, что дорожки в саду запылились.

– В кринолине ты будешь выглядеть, как цирковой пудель в балетной пачке, – навела критику свекровушка.

– Может, займёшься делом?! – окрысилась я. – Не собираюсь тут заседать до следующей реинкарнации.

Джен хихикнула и переключилась на более современные модели. По-хозяйски пробежалась вдоль ряда и констатировала:

– Если поедешь путешествовать в этом, тебя примут за проститутку. Тебе нужен нормальный дорожный костюм. Вот этот, – выудила она кожаные полу-облегающие штаны и нормальную куртейку.

– Превосходно, – одобрила я.

– А то, – мявкнула свекровушка и похвалилась: – Посмотри какая выделка. Отменное качество кожи. И фасончик не подкачал. А ну, примерь.

Я облачилась в обновку. Миссис принялась гонять меня по гардеробной, понукая выделывать кренделя. Спасибо, не заставила прыгать с тумбы на тумбу – были тут такие приспособы для примерки. Результат вдохновлял: нигде не тянуло, не натирало, не комкалось. И никуда не залазило, чтобы там натирать.

Костюмчик просто клад. А главное, был богат карманами и не допускал сквозняков. Сапожки ему не уступали – я в них, как залезла, так решила не расставаться до самого отбытия. Перчатки Джен тоже выбрала в самую точку. Хотя до тонкости и легковесности земных им, без преувеличений, ещё лет двести.

– Ну что? – грозно вытаращилась она, провозглашая второй этап нашей эпопеи. – Займёмся главным?

– А оно точно нужно? – попыталась отмазаться я. – Это же здесь спец одежда. А на воле я, вроде как, стану простой баронессой.

– Дубина! – покачала головой свекровушка. – Это не просто какая-то замшелая традиция. Это твоя визитка. Статусная вещица. По ней каждый встречный опознает в тебе Внимающую. На что я убила почти полвека? – пафосно вопросила она, закатывая глазки. – Как была дикой славянкой, так и сдохнешь.

– Ладно, давай, – нехотя проскрипела я.

И двинула вслед за ней к другому прилавку. Для выхода в свет наш Орден когда-то на заре цивилизации – видать, ещё во времена шкур с каменными топорами – избрал единую униформу. И вот как упёрся в неё рогом, так и застрял, подобно толстой старой деве с незавидной «вывеской». Из тех, что цепляются за феминизм, изображая из себя насмерть идейных.

Потому, как этот их... наш орденский балахон – верх непрактичности и портновской узколобости. Обычный широкий однотонный халат: не приталенный, без карманов, с длиннющими рукавами, скрывающими кисти рук. К нему прилагался широкий капюшон – глубокий, как мешок из-под картошки. Такой, как надвинешь на себя по самую маковку, так края висят аж до пупа. Это, какую такую красоту требовалось скрывать так глубоко нашим далёким предшественницам?

Глава 4

В которой я отправляюсь домой… на чужбину

И снова согласна с Франсуазой Саган: восхищённые взгляды мужчин для моего здоровья гораздо важней, чем калории c лекарствами. Не то, чтобы я была слишком уж охочей до таких взглядов. Но, признаться, частенько провоцировала их по мелочам. Такая же зараза, как семечки: никак не удержаться. Главное, не увлекаться и не впадать в крайности.

С последним пунктом списка я поторопилась, и старшие меня поправили. Оставалось сделать четвёртый и самый важный шаг, о котором я понятия не имела. Кроме туманных намёков Шарли и патронессы в арсенале ничего не было.

И вот вечерком, следуя их приказу, я спустилась в замковый садик. Пришла, покрутила головой. Несколько раз измерила его шагами вдоль и поперёк. Наконец, созрела для бунта. Однако любопытство пересилило, и я рухнула на скамейку у прудика, в котором лениво помахивали затейливыми плавниками жирные рыбёхи. Сидела, болтала ногами, и вяло раздумывала о том, насколько мне хреново.

Набычившегося соседа, что примостился справа на самом краю скамейки, заметила не сразу. А заметив, не сразу признала в нём полноценного соседа. Среди всех галок, что привелось когда-то видеть на Земле, такого урода никогда не встречала.

Рядом со мной покачивалась на корявых ножках помесь разозлённого дикобраза и обдёрганной метёлки в драных штанах. Ни о какой попытке опознать его цвет, речи не шло. Грязно-серо-буро-чёрно-говнистые оттенки напоминали обыкновенный комок грязи. Скверно уложенный хохолок нависал над длинным клювом века́ми немытой чёлкой.

Вот клюв – просто загляденье. Таким человека прирезать – нечего делать. Я даже отъехала на попе от греха подальше. С мыслью, что испортить этого типа ещё больше просто невозможно.

Поторопилась с выводами. Сосед повернул головку. Хмуро оглядел меня с ног до головы. И выжидательно уставился прямо в глаза своими разноцветными глазками: с зелёной радужкой и с жёлтой. Жуткое зрелище!

– Привет! – выпалила под давлением многозначительного взгляда.

– Тр-р-р! – качнулась чёлка.

И грязная растрёпанная задница опустилась на нашу беленькую чистенькую скамеечку.

– Ольга... Тьфу, Ксейя, – лишний раз прорепетировала я новое имя. – А ты кто?

– Керррк, – на полном серьёзе представилась пернатая живность.

– Это имя? – переспросила я и получила утвердительный кивок.

– Только не говори, будто у птиц бывают собственные имена. Давать вам имена могут только люди, – растеряно поправила я зазнайку.

– Тр-р-р, – презрительно пробурчал собеседник, отворачиваясь.

– Прости, – вдруг искренно застыдилась я. – Не хотела тебя обидеть. Не обращай внимания. Я здесь новенькая. Мозги на место ещё не встали. Кстати, – пошла на подлость женщина, – так, как твоё имя?

– Керррк, – терпеливо повторил носатый тоном задёрганной няньки.

Я же нормальная. Поэтому плела и плела невесть что, время от времени расставляя капканы. На все вопросы мой новый приятель строчил автоматной очередью. С поразительно попадающими в строчку интонациями. Но, звали его неизменно Керк, что, в конце концов, и пришлось принять к сведению.

– Так что, получается, мы с тобой больше не увидимся, – сожалела я. – Видишь ли, Керк, завтра я отбываю на свою баронскую родину.

И вот тут-то мой доселе вполне приличный собеседник подскочил, как ошпаренный. Он нервно промаршировал вплотную ко мне. И требовательно полез в глаза жёлто-зелёным поедучим взглядом.

– Тр-р-р! Тр-р-р? – настойчиво подталкивал он меня к какой-то мысли. – Тр-р-р! – досадовала птица на мою непроходимую тупость. – Тр-р-р! – ругалась, топоча когтистыми лапками.

Вопрос «должна ли я взять его с собой» был где-то двадцать восьмым, в списке наводящих вопросов. Довольная собой, я щурилась на солнце, проваливающееся за стену замка. А взмокший Керк, плюхнувшись на задницу, тихо ругался.

Такое знакомство почему-то здорово обрадовало. Классный спутник для этого долбанного путешествия. Наконец-то, хоть одно существо, которого от меня не воротит – не считая бывшей свекрови. С ним даже поговорить можно. Хотя и приходится потеть над наводящими вопросами в спортивном режиме.

Я мирно балагурила сама с собой, когда боковым зрением поймала какую-то тёмную молнию. Та шарахнула из-за соседнего деревца в кусты. Может, конечно, и не придала бы этому значения, кабы не Керк. Тот уже вступил в права должности моего охранника. Встрепенулся и вытянулся по стойке смирно. Нацелил свою носяру куда-то прямо напротив нашей скамейки.

Так вот: ничего, кроме травы, там не был. И даже не мерещилось. Но престарелую неопытную девушку легко обмануть: миг, и над травой выросла кошачья голова. Мой самый любимый типаж: длиннющие уши, громадные глаза. И даже слегка вытянутая мордочка не портила эту прелесть.

– Кис-кис-кис, – покровительственно покликала симпотягу.

Морда пренебрежительно фыркнула и нырнула обратно в траву. Готова поклясться: ни там, ни в обозримом пространстве ровным счётом ничего не ворохнулось. Но секунд через пять длинное гладкое тёмно-пятнистое тельце материализовалось по левую руку.

Кошачья головка на теле куницы… норки или горностая – эти для меня все на одно лицо. Небольшое тельце где-то в две мои ладошки длинной. Далеко не ценно-меховой хвост. И короткие лапки с офигительными коготками. Основательный зевок познакомил с зубками под стать когтям. И моя оценка «прелесть» обескураженно лопнула мыльным пузырём. В опасности этого хищника не усомнишься при всём старании.

Глава 5

В которой юность впервые себя показала во всей красе

Помнится, Марлен Дитрих утверждала: нужно обладать большой фантазией, чтобы страшиться смерти. Полагаю, это своё высказывание она посчитала изысканным. Мне же оно всегда напоминало тантамареску – такой щит фотографа, на котором знойный джигит вместо лица имел дырку. Воткни в эту дырку любую рожу, но ни джигит, ни его конь от этого не пострадают. А хозяин рожи не станет ни джигитом, ни обладателем коня.

Вполне возможно, у меня проблемы с фантазией – трудно судить. Но к смерти я всегда относилась серьёзно и вдумчиво. Не заигрывала с ней и не вступала в конфликты – побаивалась. А то, что чуть не попалась ей на глаза, толком и не удалившись от Цитадели – так моей вины тут ни на грош!

Широкая дорога продолжила пролегать куда-то вдаль, забирая к востоку, к столице Руфеса. А нас интересовал запад. Там, за горами, за долами на самом краю этой благословенной земли раскинулась моя тутошняя малая родина. Танагратия – сиречь, губерния – Одния. Между прочим, две трети западного побережья материка – даже не представляю, сколько туда можно напихать Голландий с Люксембургами.

Этот форпост великого таната Руфес первым встречал злобную западную «инфекцию», что лезла из-за Внутреннего моря. Тут уж не до шуток. Батюшку-то моего местного вон до чего довели! И мне мозг попортили. Да и войско своё вечно норовят высадить на пороге моего баронства.

А я такой человек... До чужого добра беспокойства не имею. Но свою собственность люблю, коплю и оберегаю. И не испытывайте судьбу: не бесите меня своими руками в моих карманах. С такой моей новой внешностью приданое понадобится убедительное. Я не намерена куковать в Цитадели Ордена старой прокисшей девой – у меня порода не та. Я – кровь из носу – заведу семью. И стану жить-поживать да добра наживать. Главное, пережить травмоопасное путешествие к счастью

Вскоре от дороги нам осталась узкая дёрганая тропка, вихляющая посередь мерзопакостного пейзажа. И рощи какие-то покоцанные, и холмики кем-то недоеденные. И пылюка такая, что впору натянуть маску до подбородка.

Эпона пёрла трактором. И не слишком заботилась о толщине буферного подкожного жира на моей заднице – мягкое сиденье под ней не спасало даже себя. А камни специально собирались компаниями и целенаправленно бросались именно под мои колёса. Уж не знаю, в каком месте к моему Крузаку прикрутили обещанные рессоры. Но их нежелание исполнять свои функции разозлило не на шутку.

В настоящий лес мы втянулись как-то неожиданно. И тут на помощь камням бросились всевозможные корни. Есть такая байка средневековья: дескать, у принцесс шеи были столь нежны, что видно было текущее по пищеводу вино. Всё может быть. Но задницы у них могли быть только чугунными! Я иззавидовалась, сверля взглядом этого гадёныша Куха. Вот у кого не предвидится мозолей под хвостом.

Сарг с Алесаром уговаривали продолжать путь, не мешкая. Своё терпение они растянули так, что впору на мандолину натягивать – затренькает, как миленькая. Но, я упёрлась. Мне требовался отдых – я не железная. Лес паршивый? Плевать. Места скверные, воровские? Трижды плевать. Я тоже честно терпела. Изо всех сил терпела и дотерпелась до стойкого желания сдохнуть, но только на твёрдой земле.

У меня под рукой целых два детектора нечисти: в мехах и в перьях. Оба демонстрировали непробиваемую флегму, что указывала на отсутствие опасности.

Наконец, опекуны сдались. И втащили недоверчивую Эпону на полянку в стороне от лесной тропы. По-моему, подружка перестраховывалась: здесь произрастала травка и не мозолили глаза медведи.

Кух тотчас умчался, задрав хвост. Керк тоже смылся по своим вироковым делам. И моя безопасность целиком легла на плечи двуногих. Я примостилась на стопке мягкой рухляди из Крузака – спать в нём не хотелось до тошноты. Сидела тихо, не жаловалась, не долбила вопросами. Вязала опекунам носки и размышляла о бытии баронесс.

Мужики сводили обров на водопой: ручей щебетал где-то в полусотне метров от поляны. Вернули транспорт на место и получили рекомендацию Внимающей ополоснуться самим. Им же хотелось – я видела. Но оставлять меня без присмотра не хотелось куда больше. Пообещать им «быть паинькой» ничего не стоило, хотя и заняло какое-то время. Наконец, шкурные интересы взяли верх над служебными, и ребята отправились принимать ванну.

Не успел затихнуть треск хвороста под их ногами, как Эпона прекратила чавкать. Подняла голову и уставилась куда-то мимо меня. Пара её двоюродных боевых сородичей раздражённо зашевелилась в кустах. Ну, так естественно: в лесу полно живности, не слишком приятной для столь цивилизованных созданий, как мы.

Однако на этой планете нет такого животного, которому я не смогла бы вправить мозги – неоднократно проверено. Так что я не ожидала слишком уж глобальных неприятностей. Хотя ноги в сапожках из-под мехового пледа вытянула. Легендарные засапожные ножи Ордена Отражения должны быть под рукой – Шарли строго-настрого не велела о них забывать. Зря, что ли, полгода училась их метать? Да ещё из разных положений.

Эпона предупреждающе всхрапнула. Развернулась и многозначительно переступила с ноги на ногу. Я, как сидела, так и продолжила вязать. Опустила голову, но, не спускала глаз и внутреннего зрения с опасного направления. Где-то читала: если противник тобой пренебрегает, это зачастую пугает не хуже бурлящей и брызгающей кипятком агрессии. Может, это сработает?

Их было пятеро, и каждый с оружием наголо. С виду полное ничтожество: одежда, манеры, немытые рожи. А тут я – вся такая безмятежная. Во-первых, мне внушили, будто Внимающие у аборигенов вызывают неизменное уважение и восхищение. Во-вторых, моя старая осторожная трусость уже научилась полагаться на новые двусмысленные способности мутанта.

Глава 6

В которой я только и делаю, что влипаю

В очередную историю влетели, как по маслу. Не успев стряхнуть пот со лба. Раньше не соглашалась с Шарлоттой Бронте, которая считала, что тем, кто нанёс тебе беспричинный удар, нужно непременно ответить тем же. И посильней. На сей счёт у меня были более гуманные рецепты борьбы. Но землячка моего безвинно покинутого супруга права: тот, кто ударил первым, должен на всю жизнь закаяться поднимать руку на человека. А то ведь ему может и понравиться.

В единственную городскую гостиницу заселились уже минут через десять. Без преувеличений весь городок можно было прошить насквозь за полчаса. Даже усомнилась, что смогу в этой дыре приодеть своих пацанов. Но, быстро выбросила эти пустяки из головы..

В кадке с горячей водой отмокала с час – не меньше. Потом сушилась и залезала в чистый комплект дорожного костюма. Грязное барахло отправляла в чистку, заворачивалась в балахон, чесала языком с бегемотихой горничной… Короче, ещё час.

К позднему ужину мои мужчины явились джентльменами, хоть куда. Никаких излишеств, но Сарг меня не подвёл. Явно дорогие чёрные рубахи. Полувоенные куртки – с иголочки. Сапоги по местным меркам шедевральные. Плащи, висящие на спинках стульев, из превосходной южной шерсти. Не поскупился мой опекун, не стал мелочиться.

Как и не попытался сэкономить на еде – эти перекусы на пикниках меня лично достали. Поэтому в самый настоящий суп, напичканный свежей зеленью, я погрузилась, как в нирвану. Две миски вылакала единым махом и не треснула.

– А мы сомневались, – облегчённо выдохнул чистенький, подстриженный Вотум. – Подумали: какая ж это еда? Водичка с овощами, слитая с мяса. То ли дело жаркое. Или там, что посолидней.

Я поудобней уложила внутри раздувшийся желудок. И покосилась на распотрошённые блюда всё с тем же жареным мясом. Даже замутило слегка.

– Рада, что вы прислушались к моей просьбе? – отдуваясь, похвалила я опекунов. – Как ты? Радость моя, – промурлыкала в сторону обожравшегося лайсака.

Тот не лежал – раздутым мешком висел на плече Сарга, притягивая насторожённые взгляды посетителей. Керк ему под стать: лапки на плече Алесара разъехались под вздувшимся брюшком. Сидит бедолажка, икает, головкой трясёт. А разноцветные глазки шарят по столу и всё жрут, жрут, жрут.

Короче, хорошо мы устроились, по-семейному: чистые, сытые, в обновках. И придраться не к чему. Мужики о чём-то деловито жужжали. Я ждала, когда желудок пропустит через себя съеденное и снова позволит дышать.

Не мы это начали! Просто кое-кому скучно жилось в провинциальном городке со стопкой пожелтевших новостей. И этот кто-то – по местным понятиям – крут до изумления. Во всяком случае, этот амбал верил в свою репутацию.

Гардероб полувоенный – по местным законам любой, кто, не будучи солдатом, нацепит военное обмундирование, кандидат в кандальники. Циклопический меч болтался до самого пола. Фирменная бровь грозовой тучей висела над глазами, источавшими дивный аромат величавой угрозы. А в башке бездна самолюбования, замешанного на изрядном же страхе.

Притащился к нашему столу через силу, явно поспорив с каким-то недоброжелателем, взявшим его «на слабо». Назад дороги нет, потому как сверзится горемычный с какого-то здешнего пьедестала. И ведь все мои опекуны вмиг узнали дебила по повадкам! Так и не обращали бы внимания, избежав мордобоя с шумихой. Как я, например.

– Сарг, – попросила кротко и нежно. – Ты ведь умный человек. Бывалый. Зачем тебе шкура этого дурака?

Не внял. И когда гора фальшивого великолепия домаршировала до нашего стола, встретил её неласково. Тем более что промолчать агрессор не мог. А иначе, зачем и прогулялся?

– Сиятельная! Мои друзья почли бы за честь угостить Вас за нашим столом.

Развязно, однако, ничего оскорбительного не прозвучало. Подвёл формализм: Внимающей нельзя докучать вот так, запросто. Не принято это в местных кругах хоть и не преступно. Она просто проигнорирует невежу и всех делов.

Но, ведь какая плюха воинской чести опекуна – ему такое проигнорировать просто не по силам. Дескать, дали тебе полномочия, и это не пустая формальность. А тут лезет к тебе мелкота несущественная, пигмей, на голом месте плешь! Каково это славному воину претерпевать от мелкотравчатой шантрапы? Сарг и не стал.

– Пошёл вон, – процедил сквозь зубы, даже не взглянув на обормота чуть старше Ксейи.

Алесар не упустил своего: глянул остро, презрительно. Керк на его плече поддакнул. Кух, с трудом разлепив глазки, шикнул пренебрежительно. Один Вотум – умница – закрыл глаза на выходку идиота, дабы не портить ужин милой его сердцу Внимающей.

Бугай взъерепенился – тоже страдал непереносимостью адреналинового впрыска.

– Сиятельная! – щегольнул он высокомерием. – Неужели компания грубых вояк предпочтительней беседы с сыном владетельного аграта?

– Предпочту, – вежливо уведомила я.

– Что? – с лязгом взлетела бровь куртуазного вторженца.

– Предпочту компанию своих опекунов обществу любого аграта.

– Почему? – буркнул высокородный обалдуй.

– Потому, что я так хочу, – свернула Внимающая ненужные дебаты.