Реки, текущие вспять

Глава 1

Вместо пролога.

…Ищу тебя. Голодным зверем настороженно заглядываю за угол каждого нового дня, но снова и снова не нахожу тебя там. Ищу, сбивая кулаки в кровь о стены равнодушия и презрения, что окружают со всех сторон, грозя раздавить. Нет – хуже! Я боюсь, что постепенно и сам становлюсь таким же - безразличным циником, упивающимся своим одиночеством. И в тот момент, когда я готов уже поверить, что мне действительно плевать на весь мир - вдруг снова чувствую, что где-то есть ты. Наверное, так же слепой волчонок знает, что где-то есть солнце, хотя никогда его не видел. И тогда я почти начинаю надеяться. Почти. Потому что следом ледяной водой окатывает страх - страх, что нас разделяет слишком многое, непреодолимое. Быть может - расстояние, а быть может - и время... Кто знает. Но я всё глубже погружаюсь в эту холодную тьму.

Глава 1

Много-много лет назад. Где-то на границе с Великой Степью

Последний день её земной жизни начинался до смешного обыкновенно.

Проснуться с петухами, прошлёпать босыми ногами по дощатому полу и выскочить за дверь избы – раскинуть руки в стороны, засмеяться от радости, подставляя лицо первым рассветным лучам… Подоткнуть подол белой льняной юбки за пояс, чтоб не путался под ногами, сбежать с высокого порога и босиком промчаться по холодной росе, что сверкает под пятками брызгами света…

Изба слегка переступила с ноги на ногу, скрипнула брёвнами, но осталась на месте – стара больно, мхом да опятами поросла. Не угнаться ей за своей юной хозяйкой. Бабуля рассказывала - как были они обе молодыми, такие забеги устраивали! В деревне только пыль столбом стояла, да гуси с возмущённым гоготом разлетались в стороны. Но теперь совсем не долго осталось до дня, когда изба снесёт свое единственное яйцо, и как только вылупится из него маленькая избёнка, тут же рассыпется в прах. Этого момента ждать было и боязно, и грустно, и в то же время жутко интересно.

- Купава! Будешь носиться как мальчишка, парни-то тебя сватать и не будут! – понеслось ей вслед.

- А я, бабуль, замуж не собираюсь может! С тобой хочу вон остаться! И вообще - мне пятнадцать всего, успею ещё наженихаться, – расхохоталась девушка. Сверкнула задорными голубыми глазами, тряхнула копной золотистых волос, что упрямо не желала заплетать в косы, и побежала прочь со двора.

Бабка Ягиня, ссутулившись и кряхтя, выходила на порог. Куталась в тёплый пуховый платок, щурилась на солнце и тепло улыбалась, глядя во след внучке.

- Только смотри, к Шепчущей заводи не ходи! Сон мне нынче тревожный приснился… Да и шумно там ночью было. Видать, навки хороводы водили, снова в деревне мужиков недосчитаются…

- Мне-то что с того? Я навок не боюсь. Я, может, подружиться с ними хочу, - беззаботно отозвалась Купава, скрываясь из глаз.

Заводь и заводь – и чего бабка расшумелась? С детства знакомое место, ничего страшного. Ну подумаешь, ивы по берегам разрослись так, что света белого не видно - плещутся ветвями в тихой воде, роняют серебристую мелкую листву, что слёзы… Ну, раздастся временами плеск в глубине – пусть их, этих навок… Девки утопшие – что с них взять? Единственное развлечение – путников пугать, да деревенских парней сманивать. Стоит ли их бояться потомственной волхве в леший знает каком поколении? То-то и оно…

Зато в таком месте волшба творится легче – одно удовольствие!

Купава стала на берегу, вскинула руки и сотворила меж тонких пальцев радугу, что перекинулась сверкающей дугой из ладони в ладонь. Засмеялась от восторга – с каждым днём у неё получалось всё лучше! Правда, до заветной мечты – сотворения настоящего радужного моста в небо – ей как до Сварги пешком… Ну да ладно, всё в своё время. Просто очень уж хотелось когда-нибудь увидать валькирию – да чтоб настоящую, с крыльями!

Но пока нужно упорно тренироваться.

Купава нахмурилась – что бы такое наколдовать?

Радуга свилась в огненный клубок, выпустила тонкие ножки-прутики, отрастила головку с крохотными рожками, соскочила с ладони и принялась выписывать круги по берегу, забавно подпрыгивая.

Знатная вышла огневушка-поскакушка! Надо будет потом бабке похвалиться….

Чёрный сапог, окованный металлом, опустился на голову огневушке, и та рассыпалась снопом искр.

Купава отшатнулась и похолодела от страха. Дурное предчувствие сжало сердце.

Подняла очи и увидела высокого мужчину, что выходил из зарослей ивняка, отряхивая плечи от насыпавшейся листвы. Высокому темноволосому незнакомцу было лет тридцать, наверное, не меньше – почти старик по моим меркам, подумалось ей. Стрижен коротко и усы с бородой тщательно сбриты – такой причёски не носили мужчины в деревне, что стояла ниже по реке и регулярно поставляла бабке Ягине недужных да хворых для лечения. Длиннополая одежда из странной серой ткани – что-то вроде кафтана, плотно застёгнутого на все пуговицы, у самого подбородка стягивает шею стоячим плотным воротником. Ни золотого шитья, ни узоров, ни блеска драгоценных камней… Оружия никакого не было на нём, но он внушил Купаве такой страх, какой не смогла бы и орава вооружённых воинов.

Взгляд серых глаз пригвоздил к земле, от него Купаве захотелось спрятаться – куда угодно, хоть к навкам под воду…

Подошёл ближе.

- Это ты сейчас колдовала? – низкий голос спокоен и, пожалуй, даже дружелюбен, но Купава отчего-то перепугалась ещё больше и сделала шаг в сторону – туда, откуда быстрее было бежать домой.

Незнакомец ждал её ответа. Не дождался и нахмурился.

- Можешь не отвечать – я видел, что ты. Ты из деревни?

Купава присмотрелась и увидела, что в глубине его серых глаз будто клубится туман. Из какой неведомой бездны явился он, что так явственно ощущается её дыхание на его плечах? Эхо каких неведомых дорог следует за ним по пятам – преследует, гонит, не даёт покоя? Купава не знала и не хотела этого узнавать.

Глава 2

За свои семнадцать я сбегал три раза.

Первый был в шесть лет.

Нет, в Тверском детдоме было не так уж плохо. Шикарный ремонт, спонсорская помощь, дорогие игрушки и конфеты, которые привозили люди, которые думали, что этим и в самом деле помогают. И подарив, уезжали восвояси, такие гордые собой, со спокойной совестью… Они правда считали, что это именно то, что нужно детдомовским детям. Я много раз видел, как эти игрушки потом ломались и выбрасывались через день, а конфетами играли в футбол.

Люди там работали разные. И разочарованные в жизни, вечно уставшие женщины, которых возня с потерянными детьми самих заставила что-то потерять – они как будто утратили способность чувствовать. Словно был перейден какой-то болевой порог. И такие, которые на полном серьёзе думали, что «чужих детей не бывает». Одна в нашей группе особенно запомнилась – молодая, светловолосая... как же её звали? Уже не помню. Она любила повторять, что у нее десять детей – к двоим она возвращается домой по вечерам и еще восемь ждут её по утрам на работе. И наверное, правда верила в то, что говорит. Но это всё равно было не то. Потому что каждому нужен кто-то только для него. Который будет любить только его. А не меняться посменно или уходить, потому что нашёл зарплату повыше.

И однажды я захотел найти такого «своего». Мне почему-то всегда казалось, что он где-то есть. Но где – я не знал. Мне было жизненно необходимо это выяснить.

Я был слишком мал тогда и по большому счёту понятия не имел, что буду делать и куда пойду, когда выберусь. Просто в один прекрасный день решительно пошёл к воротам – к выходу со двора, в котором стояло опостылевшее двухэтажное здание красного кирпича.

Дойти было несложно, долго никто не останавливал. Я всегда держался особняком – другие дети почему-то меня сторонились. Тем легче было незамеченным улизнуть, пока остальные ковырялись в песочнице.

Уже у самого выхода меня остановила воспитательница - эту я особенно не любил за её визгливый голос. Схватила за плечо и принялась что-то орать в уши.

И тогда внутри что-то щёлкнуло. Словно распрямилась пружина, которая очень долго сжималась, причиняя мучительную боль. До этого я смотрел в землю и, насупившись, покорно выслушивал нотации. Но тут меня просто затрясло. Я поднял глаза и сказал, что больше тут не останусь, и чтобы она выпустила меня.

Её рука безвольно упала, взгляд стал стеклянным как у куклы.

«Конечно, Стасик. Как скажешь, Стасик».

Послушно побрела к воротам, волоча ноги, и отперла их своим ключом. Отошла в сторонку и вежливо пропустила меня. Так же аккуратно затворила ворота за моей спиной.

Я долго брёл куда глаза глядят. Не помню, как оказался на заброшенной стройке. Скрючился прямо под бетонной стеной, что щерилась пустыми глазницами чёрных окон. Сильная дрожь не отпускала – у меня перед глазами всё стоял безжизненный взгляд той женщины. То, что я сделал с ней… Это напугало до самого нутра.

Собственно, там меня и нашли ближе к вечеру. Но даже если бы и нет – не думаю, что в тот раз смог бы уйти далеко. В детдоме я был лет с двух, сколько себя помню, и очень слабо представлял – каков он, этот огромный и непонятный мир за его пределами. Вернули обратно, конечно же. И тут я заметил то, что должен был заметить уже давно – со мной никто из ребят никогда не пересекался взглядом. Все они избегали смотреть мне в глаза.

А воспитательница уволилась по собственному желанию в тот же день, еще до моего возвращения.

Я дал себе слово, что больше никогда и ни на кого так не посмотрю. Я тогда не знал, что лучше не давать себе обещаний, которые точно не сможешь сдержать.

Первый день её новой жизни начинался с бликов солнечного света, танцующих на водной поверхности высоко-высоко над головой.

Пятна свивались в пляшущий узор, слепили глаза и нестерпимо манили к себе. До боли сильно захотелось подняться и прикоснуться к ним, вырваться из тёмных глубин Шепчущей заводи и всей грудью вдохнуть прохладного рассветного воздуха.

Купава потянулась тонкими пальцами к свету и медленно двинулась наверх. Её тело было лёгким, невесомым, как поплавок всплывало, раздвигая зеленоватую толщу воды.

Но движение внезапно прекратилось и что-то потянуло её вниз. Купава опустила взгляд и увидела, что чьи-то пальцы схватили её за щиколотку и не пускают подниматься дальше. Она попыталась стряхнуть руку, но это не удалось – пальцы сжались сильнее и снова потянули за собой прочь от света.

Купаве стало страшно. А ещё она с подступающей паникой начала осознавать, что что-то не так. Она совершенно не чувствовала своего тела! Только странную лёгкость в нём.

Тонкая белая льняная рубаха не облепляла его, а свободно струилась до самых щиколоток. Куда-то пропал узорчатый пояс, что своими руками украшала бисером, да полностью выцвел ярко-красный обережный узор, коим вышивала подол, ворот и края рукавов, чтоб никакая лихоманка не проникла к телу через края одежды. На Купаве был теперь лишь белый цвет, одежда едва заметно светилась призрачным сиянием, как кувшинка в лунную ночь.

А ещё почему-то совершенно не было холодно – хотя вокруг колыхались тёмные водные глубины. Она вообще не чувствовала никакой температуры, и теперь ей трудно было сказать, где заканчивается собственное тело и начинается вода.

Прикосновения чужих пальцев к ноге она тоже не ощущала по-настоящему – кожа будто онемела. Да и заметила-то она его только по тому, что не смогла больше плыть, а стала погружаться в глубины тёмного омута.

Не хотелось есть, пить или спать.

А самое страшное – Купава вдруг поняла, что совершенно не дышит. Грудь её была неподвижна, она не вздымалась, не впускала в себя ни воздуха, которого здесь, понятное дело, не было, ни даже воды, как то делают рыбы.

Глава 3

Когда мне было тринадцать, к нам привезли нового «братика». Как только я увидел Антона, понял, что ничем хорошим это не закончится.

Он был на год младше, но в отличие от меня, видел в этой жизни кое-что кроме детдома. Собственно, в такое место он попал впервые. Жуткая история - отец напился, зарезал мать на глазах сына. Его самого посадили, а ребёнка отправили по известному адресу. Вот только Антон рассказывал свою историю опять и опять с каким-то напускным безразличием и даже как будто с гордостью, словно кичился этим, словно это как-то выделяло его среди остальных, делало особенным.

А ещё он не знал, что со мной лучше не встречаться взглядом. И он смотрел в упор - смотрел своими прищуренными, чуть косящими чёрными глазами. С нагловатой усмешкой, бросая вызов. Потому что очень быстро все поделились на тех, кто его боялся и кем он помыкал, и на тех, кто просто его боялся. А я упорно не желал относиться ни к тем, ни к другим.

Столкновение было неизбежно.

Тем вечером после отбоя в комнате парней было жарко. Я как мог оттягивал момент, когда пришлось бы обратиться к той, другой силе. Но уже чувствовал, с какой готовностью она откликнется на зов – словно уже притаилась где-то близко, почти у самой кожи, изготовилась к прыжку, как хищный зверь, которого слишком долго не пускали к добыче.

Попытался для начала объяснить им по-простому, что не нужно ко мне лезть. Особенно когда я никого не трогаю и всё, чего хочу – это чтобы меня оставили в покое. Они не понимали. И в первую очередь Антон, который стоял в стороне и с упоением наблюдал, как я сбиваю кулаки об его шакалов.

В конце концов мне надоело – я подскочил к нему, схватил за ворот и подтащил к окну, откуда на нас пялилась полная луна. Её бледного жидкого света было достаточно. Посмотрел ему прямо в глаза, в которых была какая-то странная пустота, сквозь которую пробивалась мрачная радость.

Я понял, что он чувствует себя живым только в такие моменты. И твёрдо намерен пользоваться этим лекарством и дальше.

Меня взорвало изнутри и оглушило. Что именно я делал и что ему говорил – вышибло из памяти.

Когда пришёл в себя – стоял один посреди комнаты, тяжело дыша и опустив руки, налившиеся свинцом от усталости. Рядом не было никого. Все делали вид, что спят. Воспитатели порадовались бы этой мирной картине! Они не почувствовали бы ужас, сгустившийся в атмосфере затихшей комнаты - так, как почувствовал это я.

Ну и ладно. Ну и отлично. Это всё, чего я хотел – чтобы меня оставили в покое. Остальное не имеет значения.

Припадая на правую ногу, я подковылял к своей кровати, что стояла в углу возле окна, подальше от всех. Упал на неё, не раздеваясь, и мгновенно уснул. Был уверен, что больше ко мне не сунутся. По крайней мере, не сегодня.

В ту ночь мне впервые приснился Ангел.

Золотая звезда, что медленно погружается в чёрные водные пучины. Свет её не гаснет, просто удаляется от меня, а я беспомощно смотрю вслед и не знаю, как его удержать. Потому что даже лёгкое прикосновение этого света к моему лицу подарило такой покой и умиротворение, которого я не знал, наверное, никогда.

Я проснулся и до самого утра лежал, глядя в потолок. Левая половина лица пульсировала болью от наливающихся синяков, и уснуть снова никак не выходило. Вокруг меня и во мне было слишком много тьмы, но стоило закрыть глаза, и я снова видел его – видел этот манящий свет.

И тогда я дал себе новое обещание – что когда-нибудь отыщу его и больше не потеряю.

Это своё обещание я твёрдо намеревался сдержать, чего бы мне ни стоило.

Глубже и глубже погружались они в бездонную пропасть, наполненную тёмной водой и мучительным ожиданием чего-то неизвестного.

Дарина всё сильнее торопила, её гнали вперёд тревога и нетерпение – и вскоре они уже поравнялись с Гориславой, а там и обогнали её.

Наконец, далеко внизу показались отблески призрачно-белого сияния. Они манили к себе нестерпимо, и Купава поддалась этому влечению. Но чем ближе подплывала к источнику света, тем сильнее удивлялась. Ей почему-то казалось, что под водою она увидит таинственный город, полный огней – на худой конец, чудесный терем…. Ну вроде как в былинах про Садко, или в сказе о невидимом граде Китеже, что ушёл под воду на озере Светлояр, лишь бы не достаться степнякам-разорителям. Говорят, что лишь чистые и светлые душою могут увидеть его отражение в прозрачных водах озера, а в тихую погоду слышны голоса людей, поющих на дне свои тихие песни, наполненные светлой грустью…

Но Купава не слышала ни звука, и смутные тени впереди не сливались в очертания величественных стен или высоких теремов.

Больше всего танец света и тени, что она видела впереди, на этой невообразимой глубине, напоминал отражение солнечных бликов на водной поверхности.

Но как?!..

Не веря себе, Купава вслед за двумя другими навками нырнула в эти мерцающие отблески на дне омута…

…И вынырнула посреди огромного пруда. Небо распахнулось над её головой – призрачно-бесцветное, затянутое сплошной пеленой облаков… Чужое.

По берегам пруда чернели тонкие голые ветви деревьев, к самой воде тянули свои руки клубы плотного тумана, а в спокойной водной глади белое небо отражалось так пронзительно и полно, что на краю окоёма терялась граница меж ним и его отражением, и всё казалось погруженным в сплошную облачную пелену, спустившуюся на землю в попытках спрятать её от чьего-то ищущего взгляда.

- Горюх, ты слышишь хоть что-то? Слишком тихо. Неужели мы опоздали?.. – прошептала Дарина.

Обидчивая навка против обыкновения даже не обратила внимания на то, как её назвали. Гориславу била крупная дрожь. Она неотрывно смотрела на что-то вдали, скрытое в тумане.

- Я… Я поплыву вперёд, разведаю. А вы обе ждите здесь!

Глава 4

После того случая война из горячей превратилась в холодную. Целый год я терпел выходки Антона и его стаи, как мог старался не поддаваться на провокации и не применять силу. Но это было очень тяжело. Глухое раздражение постепенно перерастало в гнев и ненависть. Нужно было найти выход из ситуации, пока эти чувства не отравили меня изнутри. Был ещё важный момент, который заставлял держать себя в руках. К тому времени я отчётливо осознал, что во мне дремлет что-то страшное – и если этого монстра сорвёт с поводка, мало не покажется никому. И мне самому в том числе.

А потом вдруг приехала та женщина, и выход нашёлся.

Мы все знали, что чем становишься старше, тем меньше шансов, что тебя усыновят. Когда ты четырнадцатилетний подросток с кучей проблем и переходным возрастом – эти шансы не просто стремятся к нулю, а уходят куда-то в минус.

Но кажется, ей нужен был как раз такой, как я. Она была лет пятидесяти, темноволосая, полная, по-своему милая. Кроме меня у неё было ещё двое своих детей и шестеро приемных. Хотя на «смотринах» мы едва перекинулись парой фраз, и какой-то червячок сомнения всё же грыз, но вопрос «идти – не идти» даже не стоял. Дополнительным стимулом было – увидеть пропитанный ядом и ненавистью взгляд Антона в спину, когда я уходил. И я его увидел, конечно же.

Это называлось «Семейный детский дом». Волонтеры всегда расхваливали нам такие штуки. И я правда верю, что есть много людей, которые действительно берут детей в свою семью от души. И растят как родных, не важно сколько их – десять, или двадцать, или тридцать... Хотел бы я, чтобы мне так повезло. Но это был не мой случай.

Валентина с Гришей взяли нас не потому, что почувствовали какое-то там высшее призвание спасать обездоленных детей. Им просто нужны были деньги от государства, которые даются на таких как мы, и бесплатные рабочие руки, чтобы работать на участке. А он был немаленьким. Огород, сад, поле с картошкой и кукурузой…

Но я не жаловался – пожалуй, такая жизнь мне нравилась намного больше прежней. И я был вовсе не против поработать на земле, даже получал от этого удовольствие. Открытое небо над головой, простор и свежий ветер, запах свежвскопанной грядки, приятная усталость по вечерам… Мне кажется, я впервые стал дышать полной грудью. Правда, ощущение, что тебя просто используют, было мягко говоря противным. Решил воспринимать это как работу. Меня кормят и дают крышу над головой – я вкалываю на плантациях. Все довольны.

К тому же, в школу я начал ходить совершенно обычную. Это было тяжело поначалу – даже очень. Но здорово. Хотя на детдомовских местные поселковые дети косились неслабо. Было за что – доходило до воровства. Некоторые мои новоявленные родичи слишком привыкли получать всё готовое и за так, пока были в детдоме. После пары воспитательных подзатыльников с моей стороны случаи прекратились.

Собственно, были и другие вещи, за которые я был благодарен этим людям… называть их мамой и папой у меня не получалось, хотя они поначалу пытались заставить. Благодарен, например, за то, что они очень быстро научили меня и остальных тем простым, в общем-то, вещам, которые домашние дети делают, совершенно не задумываясь. Но которые для детдомовца иногда – недостижимая роскошь.

Ходить в магазин. Разговаривать с незнакомыми людьми. Отвечать за испорченные вещи, а не получать тут же готовое на замену. Варить самому себе кашу. Шить. Забивать гвозди… В детдоме молоток не давали в руки – был случай, когда один мальчик замахнулся им на другого, это увидели взрослые и разразился жуткий скандал, после чего всякие уроки труда отменили.

В общем, жизнь потихоньку налаживалась…

Так прошёл целый год.

А потом я всё испортил.

Всё-таки глупый я был, когда думал, что уже знаю, чего от себя ожидать. Выяснилось, что та неведомая сила, что была во мне, тоже росла вместе со мной.

Странно получилось и даже смешно, если вдуматься. Мы копали картошку. Я свою часть не успел до ужина, и когда все ушли смотреть телевизор, остался, чтобы закончить. Вечерело. Помню, небо было очень красивое – яркое и какое-то… как не отсюда. Я на него загляделся – долго стоял, запрокинув голову и представляя, как было бы здорово полететь к вон тем офигительно прекрасным облакам, которые ветер так быстро уносит в незнакомые, загадочные края. Когда очнулся, из окна ощутимо потянуло жареной картошкой с омлетом. Есть захотелось зверски, и до меня тут только дошло, что я рискую остаться голодным, потому что так ничего и не сделал, а как говорится «в большой семье клювом не щёлкай».

Ох и злость меня взяла! В сердцах отшвырнул лопату… а она не захотела падать на грядку и зависла прямо передо мной, слегка покачиваясь.

Первое удивление быстро прошло. Оказалось, что лопата слушается каждого взмаха моей руки, стоило чуточку поднапрячься. На лежащих рядом дровах ничего не вышло – значит, это был не телекинез, а что-то другое.

Я с упоением продолжил эксперименты. Когда понял, как именно тянуться мысленно к окружающим предметам, чтобы они отзывались, – определил, что такой отклик получаю только от земли, камней и металлов. А вот деревянные предметы, ткани, растения оставались глухи. Пластик и тому подобная дребедень тем более. Но и того, что получалось, хватило, чтобы привести меня в нереальный восторг. Вот такие магические способности мне были более чем по душе!

Я так увлёкся тем, что выкладывал в воздухе смайлик из камней, что слишком поздно почувствовал чьё-то присутствие за спиной. Обернулся и увидел белое как мел лицо Валентины.

…Они были очень набожные, мои приёмные родители. Да еще любимым развлечением у них было смотреть фильмы про дьявола и одержимость – всякие там «Омены» и «Экзорцисты» стояли на полках на почётном месте. В общем, понятно, за кого они меня приняли.

Глава 5

Каково это – раз за разом встречать лицом к лицу свой самый страшный кошмар? Теперь я знал. Не понимаю только – отчего Вселенная постоянно сталкивает тебя с тем, что ранит больше всего? Ведь у каждого человека есть своё уязвимое место. И почему-то так случается, что именно туда в жизни полетит больше всего стрел.

В тот миг, когда измученный всем пережитым и едва стоящий на ногах от усталости, я встретил в том коридоре Антона – кое-что понял. Например, почему, несмотря на всё, что он творил, я до сих пор не отформатировал ему мозги. Почему оставил это мелкое чудовище скалить зубы и огрызаться на меня всякий раз, когда думает, что я не вижу.

Потому что он – моё зеркало. Я много, много раз оказывался на тонкой грани и готов был впустить в душу ненависть; обратить отчаяние в щит, а злость – в обоюдоострый кинжал. Правда, в моём случае последствия для окружающих были бы намного, намного серьёзней. Наверное, Антон был нужен мне как напоминание и предостережение. Он давным-давно снял все свои барьеры и заслоны – я же ещё держался за стены, которые воздвиг глубоко внутри и за которыми хранил самое драгоценное, то, что позволяло держаться на плаву. Например – воспоминания о моём Ангеле… И мечты когда-нибудь его найти. Я очень хотел в тот миг, когда это случится, быть достойным такой встречи.

Значит, я не могу никому позволить выбивать кирпичи из моих личных крепостных стен.

Наверное, Антон прочёл что-то на моём лице, потому что отвернулся и медленно ушёл в тень. Мы не сказали друг другу ни слова, но я был уверен, что война возобновиться. Ну что ж, я готов… Только не сегодня. Хорошо бы для начала хоть немного отдохнуть.

Возвращаться в старую спальню не хотелось – вряд ли моя кровать по-прежнему пустует, да и не в том я был состоянии, чтобы тратить последние силы на возможную «тёплую встречу» от заклятых друзей. Сомневаюсь, что они по мне так уж соскучились.

Поэтому я сделал самое простое – поднялся на второй этаж, нашёл бельевую, вскрыл замок и улёгся прямо на стопки запасного постельного белья. Странно, но знакомые запахи успокоили. Вдруг почувствовал себя дома. Неужели я и правда так сильно сросся с этим местом? Об этом стоило серьёзно поразмыслить, но забытьё накрыло непреклонно в ту же секунду…

…И мне снова приснился Ангел. Как же давно я не видел его во сне!

Но сегодня этот золотой свет не дарил успокоения – он источал тревогу, он мерцал, подобно звезде, запутавшейся в траве, бился как сердце, которое вынули из груди и сжали в ладони.

А вокруг подступали тени, и мрак тянул свои щупальца к Ангелу, чтобы погасить его нежное сияние.

И я рассвирепел. Ворвался в эту копошащуюся тенями тьму, как клинок вонзается в плоть врага. С яростью и упоением.

Кольцо тьмы было слишком широко, а ночь слишком властна в этом месте – и я не мог подобраться к Ангелу поближе, чтобы помочь, защитить, сберечь его дивный свет. Я почти ничего не видел вокруг, но всей кожей ощущал, как подчиняются мне и отвечают на мой зов силы земли, что дремали под ногами. Гигантские комья земли, что я вырывал из-под корней деревьев, чьи силуэты маячили вокруг едва различимые, камни и неведомо откуда взявшаяся тут речная галька – они разлетались в стороны и, пропитанные моей силой и гневом, разили теней не хуже стали.

Вот только я ни на шаг не приблизился к Ангелу и не знал, хватит ли ему сил противостоять тьме в одиночку…

Потому что потом я проснулся.

Когда упал на пол.

Оказалось, во сне я и впрямь выпустил на свободу свою магию – и она знатно порезвилась в этой маленькой комнатке. Помяла старый железный шкаф, погнула плафоны люстры, искорёжила ножки кровати, с которой я и грохнулся, приземлившись, по счастью, на ворох постиранных простыней, который сам же и смахнул вниз, пока боролся с невидимым врагом.

Я понятия не имел, как буду утром всё это безобразие объяснять. Хотя… Можно ведь и потренироваться в исправлении последствий – наверняка на будущее пригодится!

Заснуть снова не вышло, как я ни пытался. Так и остался в неведении относительно исхода боя. Оставалось лишь верить, что Ангел справится и без меня. Пока – без меня.

Лесная тишина взорвалась шёпотом и бормотанием, скрипами и стонами. Тени меж деревьев сгустились и наполнились клубами мрака, который заползал на белые стволы берёз, карабкался по ним и очень скоро вычернил дотла.

Купава бросилась догонять единственное белое пятно в окружавшем её безумии чёрного – Дарину. Навкина спина мелькала впереди меж деревьев, и казалось, вот-вот она коснётся её – но стоило моргнуть, и та снова исчезала, будто и не было никогда.

Стоп. Надо остановиться и подумать. Ты же волхва, ты же чувствуешь – что-то не так, неправильно…

Купава встала как вкопанная и закрыла глаза, стараясь не замечать, что сейчас происходит вокруг. Сложила ладонь с ладонью и мысленным взором вызвала огонёк меж ними. Потом вскинула руки, и с них сорвались снопы золотых искр, разлетелись во все стороны, каплями живительного дневного света порвали тьму на лоскуты. Совсем не надолго, но и того хватило, чтобы увидеть – Дарина и впрямь была совсем рядом, вон же её тонкий силуэт за соседним деревом, и как не заметила…

Нужно было лишь шагнуть тем особым, скользящим шагом, которому учил её леший – что не приминает травы, не распугивает лесного зверья, но словно бы бросает землю тебе под ноги в два раза быстрее и проводит самой короткой тропой туда, куда хочешь попасть.

Купава успокоила дыхание, сосредоточилась и сделала шаг. Она слишком была потерянной всё это время из-за того, что стала навкой. Да так, что позабыла, что всегда была прежде всего волхвой.

Ещё миг – и она зачерпнула ладонью пустоту. Вернее, это место казалось пустым, но тонкие пальцы волхвы безошибочно ухватили Дарину за плечо и повернули к себе лицом.

Глава 6

Я ошибался, когда думал, что за время моего отсутствия всё осталось по-прежнему. Кое-какие изменения всё же были, и я не мог их не почувствовать сразу, как только стал вновь полноправным жильцом этого дома, что произошло после некоторых бюрократических проволочек с ноткой истерики со стороны взрослых. Ведь я так и не признался, чем же мне не угодила жизнь в новой семье, которую по всем местным телеканалам активно пиарили как образец добродетели. Просто сказал, что захотел вернуться, и всё.

Так вот – об изменениях. За прошедший год Антон установил чёткую иерархию в «стае».

Теперь в ней были «зайчата», «лисята», «волчата»… и «медведь», как он сам себя называл. Хотя я в мыслях окрестил его «медвежонком». Зачем выбиваться из ряда? Логичное же продолжение.

«Зайчатами» звались самые маленькие и самые слабые. Именно они давили на жалось спонсорам на всевозможных приютских открытых концертах и утренниках. При раздаче подарков смирно жались к стеночке. Вообще старались ни во что не вмешиваться и как можно меньше внимания на себя обращать.

Самые хитрые и гибкие становились «лисятами». Они обычно больше всего нравились воспитателям и другим взрослым, потому что всегда знали, что сказать, какое выражение лица состроить и когда вовремя поделиться с «волчатами» и «медвежонком».

«Волчат» же не любил никто – эти были самые злые, сильные и жестокие. Любимые прихвостни Антона, которые с готовностью выполняли все его поручения, пока он стоял в сторонке. Многие из них ещё помнили мои кулаки, поэтому до поры ко мне остерегались лезть.

Если появлялся новенький, очень быстро определялось его место в «стае». Например, Антон любил устраивать такую проверку – ночью связывали человеку ноги простынёй, а потом неожиданно будили. Дальше понятно – спросонья, не поняв, что происходит, новички начинали говорить всякую ерунду, что давало отличный повод на них «наехать». Вот тут-то и проверялся характер.

Почему я не заступался за них? Не знаю. Наверное, это означало бы взять на себя ответственность. Стать чем-то вроде местного бэтмена и вступить во вселенскую борьбу бобра с ослом в отдельно взятом коллективе. А я не хотел становиться кем-то особенным, каким-то авторитетом или вожаком для всех этих ребят. Я вообще хотел всегда лишь одного – чтобы меня оставили в покое.

Теперь я понимаю, что это было малодушие. А может быть, просто защитный механизм. Ведь у меня едва хватало воли не соскользнуть в бездну самому, и совершенно не оставалось сил ещё и на то, чтобы делиться ими с окружающими и бороться вместо них. Нет уж – хотят царства света и добра, пусть сами для этого хоть немного потрудятся! Так думал я тогда. В крепостных стенах моей души на каждом втором кирпиче было написано «безразличие».

Вместо этого я стал тренироваться. Выходил по ночам во двор и там за домом тайком упивался своей магией. Заставлял летать землю и камни, складывал узоры в воздухе из разной металлической дребедени, которую теперь носил с собой в карманах… Развлекался, в общем. Легкомысленно рассчитывая, что даже если застукают – на этот случай у меня всегда есть козырь в рукаве.

Правда, двух вещей я всё же на дух не переносил – если замечал, что кого-то бьют или пристают к девчонкам. Но и в таких ситуациях вмешиваться мне не было нужды, по большому счёту. Я просто спокойно подходил, и Антон приказывал своей своре отступить. Странно, но даже если его «волчата» пытались что-то тявкать на меня, он моментально их одёргивал. Сначала я ещё пытался ломать голову над причинами такого его поведения, но потом забил. Мало ли – может, на него так подействовал тот наш давний «ночной разговор»… Ага, я был тем ещё идиотом! Надо было задуматься чуть лучше. Может, тогда и не произошло бы того, что произошло…

А впрочем, я не жалею. Несмотря на то, чего мне стоило такое легкомыслие, – ведь случись всё иначе, наши пути с Ангелом никогда бы не пересеклись.

Странная штука жизнь. Если хорошенько вдуматься – тем, что моя мечта в конце концов сбылась, я обязан своему самому заклятому врагу.

Потемневшее серое небо словно придвинулось ближе к неподвижной, замершей в тревожном ожидании глади Навьего пруда. С дальнего края окоёма тяжело набегали грозовые тучи, их то и дело прошивали багровые молнии – немые и пугающие ещё больше этой своей немотой.

А ту часть пруда, что накрывало тенью от туч, заливала сплошная чернота. Чёрные струи как щупальца расползались прямо в воде, и она начинала пузырится, бугриться и лениво ворочаться как живая.

И пред лицом этой тьмы – тонкий заслон, пугающе хрупкий. Их было всего несколько десятков – высоких и стройных, как молодые берёзки, девушек в длинных белых рубахах. Распущенные волосы – тёмные, рыжие, светлые – покрывали венки из полевых цветов. Лиц Купава не видела, когда подплывала к месту битвы самой последней – лишь напряжённые спины.

Только пятеро или шестеро навок держали за руки мужчин. По одежде Купава узнала тех, что пропадали в соседней деревне. Пальцы рук навки и её избранника были тесно переплетены, и связь эта рождала снопы зеленых и голубых искр, что улетали в сгущающуюся черноту и жгли её, жгли своим огнем. Тьма взвизгивала и огрызалась, но не собиралась замедлять продвижения. Всё-таки, защитников было слишком мало.

На самом переднем крае Молчан раскрывал огромную зубастую пасть, бил длинным хвостом по воде, угрожающе поводил усами и всем своим видом говорил не приближаться к той, что сидела на его спине.

Купава продвинулась ещё чуть вперёд и увидала, что на Владычице надет венок из резных листьев калины, тут и там пестревший алыми гроздьями ягод. Она срывала ягоды тонкими искусными пальцами, шептала над ними заклинания и швыряла во тьму. Там они взрывались красочным многоцветьем и ослепляли, заставляли пелену тумана ненадолго разбегаться клочьями, но те снова и снова с пугающим упорством смыкались в непроницаемую стену.

Глава 7

- Уходи отсюда. Убегай. Сегодня же ночью.

Тихий голос, робкий такой, прошелестел над ухом, и я вздрогнул.

Этот парень сидел справа от меня в столовой, но никогда раньше не вступал в беседу. Впрочем, как и все они.

- Чего?.. – не понял я.

- Тшшшш… - он едва шевелил губами и делал вид, что увлеченно ковыряется в тарелке с овсянкой. – Я говорю, убегай отсюда... Я слышал, ты уже два раза так делал. Надо в третий и насовсем.

Мыш – новенький. Попал к нам в прошлом месяце и определённо был «зайчиком». Лет тринадцать ему можно было дать навскидку, хотя выглядел он совсем мелким. Худой, нескладный, с выпяченными передними зубами и вечно полуоткрытым ртом из-за заложенного носа. Серый, какой-то мышиный цвет волос и способность становиться незаметным очень быстро прилепили к Мышу его кличку.

Я помолчал минуту.

- Ты что-то знаешь?

Но он уже вставал и шёл относить свою тарелку на стол для грязной посуды. Большинство ребят, в том числе стая Антона, уже давно поели, и выкрашенная в оптимистичный зелёненький цвет столовая стремительно пустела.

Я не стал догонять. Судя по всему, Мыш что-то подслушал. Первое время я частенько спасал его от стаи, и видимо, таким образом он решил меня отблагодарить.

Нет, никуда сбегать и прятаться я, конечно же, не собирался, но на всякий случай решил быть настороже. Горсть старых гвоздей уже давно прописалась в моём кармане.

По выходным сразу после завтрака, когда не было занятий, я шёл обычно в библиотеку. Так называлась комната с парочкой письменных столов и целым аж одним книжным шкафом. Но и этого было многовато, если честно – большинство книг так и стояло ни разу не раскрытыми, ровно в том девственном виде, в каком их подарили спонсоры.

А вот я к этому месту привязался и быстро освоил немногочисленные книжные сокровища, которые хранил этот шкаф. Потому что в то время, как никому в моей жизни до меня не было совершенно никакого дела, книги неожиданно стали и друзьями, и советчиками, и воспитателями. Отгородившись от всего вокруг, я с упоением погружался в мир драконов и магии, морских путешествий и космических битв…

Ещё мне нравились здесь часы, особенно их мерный, убаюкивающий стрёкот. Часы были тёмно-вишнёвые, здоровенные – напольные, с настоящими ходиками и красивыми фигурными стрелками. Они появились за то время, что меня не было в детдоме. Уж не знаю, кто из спонсоров их приволок и какого лешего их до сих пор не утащил к себе домой кто-то из администрации…

Часы меня успокаивали. Здесь я мог спокойно подумать.

Как раз сегодня почему-то никак не получалось сосредоточиться на книге – без конца перечитывал одну и ту же фразу и снова ловил себя на мысли, что не запомнил, о чём она.

Тогда я вздохнул и сдался. В конце концов, если кто захочет войти, я успею сделать вид, что ничего не происходит.

Вытащил из кармана покорёженные ржавые гвозди и заставил их взмыть в бесшумном полёте. Ощущая, как уплотняется и вибрирует воздух, как от него тянет теплом, наблюдая за тем, как по моей воле мёртвые куски металла оживают и свиваются в причудливом танце, я вновь поймал то будоражащее чувство свободы, какое знакомо, наверное, лишь облакам в небе.

Но я всё чаще и чаще задумывался о том, откуда у меня эта сила. А главное – для чего она.

В нашем книжном шкафу были разные книги – но я с маниакальным упорством выискивал в них прежде всего любые упоминания о магии и волшебстве.

Потому что я давно не верил в сказки. Но теперь твёрдо убеждён был в том, что есть люди с особым даром. Да и как было не верить…

А из всего прочитанного вынес одну непреложную истину.

Такой дар не дается просто так. За него необходимо расплачиваться.

Какой будет моя плата?

Серые вихри. Серые вихри в глазах – и печать неизбывного одиночества. Купава запомнила это лицо намного лучше лица матери, которую забрали к себе боги, когда ей было всего три года. И наверное, видела бы его в кошмарах… если бы всё ещё могла их видеть.

Он стоял на берегу и задумчиво и отрешённо смотрел в воду, скрестив руки на груди. Янтарное кольцо с ромашкой, что вплавлена была в камень, поблескивало на пальце в подступающих вечерних сумерках, будто ещё хранило в себе последние закатные лучи.

А когда увидел Купаву, выражение лица его как-то незаметно и враз переменилось – будто облегчение показалось на нём, и в то же время стал он собранным, как зверь перед прыжком.

Купава отпрянула, но отчего-то не смогла себя заставить уйти на глубину. Он поймал её этим взглядом как удавкой.

Незнакомец присел на корточки у самого края низкого мшистого берега и заговорил – доверительно, задушевным тоном, словно они были старые друзья.

- Вон оно что… Я так и думал. А знаешь, я ведь нырнул за тобой тогда! Долго искал твоё тело на дне омута, в грязи и тине. Здесь же неглубоко совсем… Но так не нашёл. Что ж, моя догадка подтвердилась.

Купава моргнула и отогнала наваждение. Нужно убираться отсюда, и как можно скорее.

- Стой!

И снова его властный окрик не дал ей погрузиться в спасительные тёмные воды.

- Я тебя не трону! Не теперь, когда ты больше не человек. Хочу всего лишь поговорить. Плыви ближе!

Купава сделала робкое движение вперёд на полсажени и снова замерла, покачиваясь в воде. Волосы её мягкими волнами струились вокруг, обвивали плечи и руки. Кожа слабо осветилась золотым.

Девушка проглотила комок в горле и решилась на вопрос:

- Зачем… Зачем вообще всё это было? Зачем я нужна была тебе, что ты сделал такое…

В груди снова противно и больно заныло.

Сероглазый помолчал, будто подбирал слова.

- Ты – с самого начала была не нужна. Только твоя магия.

Глава 8

Странный звук разбудил меня на следующее утро. Я не сразу понял, что это. А когда понял, отчего-то больше не смог уснуть. Потому что он был слишком не отсюда, слишком неправдоподобным, его просто не могло оказаться здесь, посреди города, где теснятся друг на друге бетонные коробки домов, стирают с неба закаты и рассветы и оставляют тебе только серые дни.

Я неслышно встал и подошёл к окну. Никто из семерых ребят, что спали в этой большой вытянутой комнате, даже не пошевелился. Это хорошо. Я хотел, чтобы это утро было только моим. Хотел снова поймать звук.

Окно, закованное в белую деревянную раму, круглый год закрывалось на замок – все ручки вынуты. На всякий случай.

Но в замке-то было железо! Смехотворная задача для меня. Примерно на один щелчок пальцев.

Осторожно, по-прежнему стараясь не шуметь, я распахнул окно и вдохнул утро полной грудью.

И всё-таки поймал тот звук. И снова удивился.

Это была… кукушка? Кукушка в октябре?..

Её гулкий печальный голос эхом доносился откуда-то из плотной дымки тумана, что опустился на город за ночь. В этом колдовском тумане всё знакомое теряло свои очертания и можно было помечтать, что за окном – какой-нибудь неизведанный магический мир, который нетерпеливо ждёт очередного героя.

- Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось?.. - пробормотал я машинально ту ерунду, которую вычитал в какой-то детской книжке.

Один… Два… Три… Молчание.

- Интересно, это в каких единицах измерения?.. я вроде не конкретизировал. Три – чего? Часа, дня, года, века?..

Глупая птица молчала.

Нет, это я дурак – дожил, разговариваю с птицами!

Кто-то за спиной пошевелился и недовольно пробурчал – ага, я же напустил в комнату утреннего дубака… Окно пришлось закрыть, и туман, а вместе с ним и магия это странного утра, остались за порогом.

- Марь Никифоровна, ты чего смурная такая сегодня? – заспанным голосом спросила наша психологша у поварихи, наливая себе половником чай из большого бидона.

Повариха была тощая как щепка, обычно очень юморная тётка. Как ей удавалось оставаться такой комплекции на её-то работе – было для меня одной из самых больших загадок мироздания. Ну, после меня самого, разумеется.

Вот только сегодня Конфорка, как её называли за глаза, казалась несчастной и совершенно разбитой. Это было заметно и по здоровенным синякам под глазами, и по запаху пригорелого омлета, витавшему в столовой.

- Не спала всю ночь… - буркнула Конфорка и отвернулась.

Я уселся за стол и порадовался, что моя порция пригорела на вид меньше, чем у соседей.

Передо мной на голубую клеёнку со стуком приземлился стакан чая. Мыш поставил себе такой же и уселся рядом. Я тихо поблагодарил, подвинул стакан ближе, а сам начал вгрызаться в омлет - остывший он будет совершенно не вкусный. Помолчу, пожалуй. Есть что сказать – и так скажет.

Я не ошибся.

- Зря остался.

- А ты не нагнетай. Что конкретное – выкладывай. Нет – не парь мне мозги.

Мыш не ответил и остаток завтрака молчал, уткнувшись себе в тарелку. Он склонялся над ней так низко, будто хотел начать клевать из неё носом. Ну, как тот журавль из сказки.

В столовой было непривычно тихо. Прямо-таки мёртвая тишина. И я должен был понять, но не понял.

Хорошо, что сегодня воскресенье. Снова никаких занятий после завтрака.

В библиотеке как всегда спокойно и уютно. Я сел за стол, на котором сиротливо лежала забытая ещё со вчерашнего дня книга, и бросил беглый взгляд налево. Там напольные часы бодро отсчитывали время, шорох секундной стрелки почти физически, кожей ощутим был в тишине. Я попытался выбросить все тревожащие мысли из головы – но почему-то никак не мог отделаться от впечатления, что всё идёт совершенно не так, как должно быть. Вот просто совершенно всё неправильно. А в чём – не понять…

…Нет, не зря внутренний голос зудел всё утро.

Дверь в библиотеку отворилась, и в маленькой комнате сразу стало тесно.

Антон и его стая деловито, быстро и без шума обступили меня со всех сторон, я даже книгу отложить не успел.

Мыш бочком протиснулся, делая вид, что он тут случайно, и примостился на краешке соседнего стола, возле часов. Как будто надеялся спрятаться в их тени. Ну да, следовало догадаться! Ведь и впрямь – «волчата» давно его не трогали. Видимо, он решил, что только таким способом обезопасит своё существование здесь – примкнув к стае.

Чёрные, чуть косящие глаза Антона были спокойны и почти безразличны. Рядом со своими «волчатами» он казался маленьким и каким-то до смешного безобидным.

- Не буду долго трепаться. Сам всё знаешь. Ты мне мешаешь – просто костью поперёк горла встал. А кость или выплюнешь, или подавишься – два варианта всего.

Я медленно поднялся из-за стола. Как-то слишком медленно. Собственное тело отказывалось слушаться.

Попытался нащупать в кармане гвозди. Они не отзывались на мысленный приказ. Вернее, отклик был, но призыв получился слишком слабым, и они едва пошевелились, как старый-престарый пёс, который и рад бы послушаться команды хозяина, но всё, что может – это едва вилять хвостом.

Да что за?..

Перед глазами всё поплыло.

Антон кивнул головой. Команда «фас» - пронеслось у меня в голове.

Но я всё равно не успеваю…

Жуткий грохот позади. Это падают на пол часы. С протяжным, почти человеческим стоном. Стекло разбивается, и осколки рассыпаются по полу. Мыш бросается торопливо их собирать.

«Волчата» Антона уже обходят по кругу. Мои движения слишком медленные, как во сне. Не могу сфокусировать взгляд. Не могу посмотреть на них так, как умею, по-особенному – так, чтобы они забыли, как говорить по-человечески и начали лаять и скулить, будто щенки…

Глава 9

Странный звук разбудил меня на следующее утро. Я не сразу понял, что это. А когда понял, отчего-то больше не смог уснуть. Потому что он был слишком не отсюда, слишком неправдоподобным, его просто не могло оказаться здесь, посреди города, где теснятся друг на друге бетонные коробки домов, стирают с неба закаты и рассветы и оставляют тебе только серые дни.

Я неслышно встал и подошёл к окну. Никто из семерых ребят, что спали в этой большой вытянутой комнате, даже не пошевелился. Это хорошо. Я хотел, чтобы это утро было только моим. Хотел снова поймать звук.

Окно, закованное в белую деревянную раму, круглый год закрывалось на замок – все ручки вынуты. На всякий случай.

Но в замке-то было железо! Смехотворная задача для меня. Примерно на один щелчок пальцев.

Осторожно, по-прежнему стараясь не шуметь, я распахнул окно и вдохнул утро полной грудью.

И всё-таки поймал тот звук. И снова удивился.

Это была… кукушка? Кукушка в октябре?..

Её гулкий печальный голос эхом доносился откуда-то из плотной дымки тумана, что опустился на город за ночь. В этом колдовском тумане всё знакомое теряло свои очертания и можно было помечтать, что за окном – какой-нибудь неизведанный магический мир, который нетерпеливо ждёт очередного героя.

- Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось?.. - пробормотал я машинально ту ерунду, которую вычитал в какой-то детской книжке.

Один… Два… Три… Молчание.

- Интересно, это в каких единицах измерения?.. я вроде не конкретизировал. Три – чего? Часа, дня, года, века?..

Глупая птица молчала.

Нет, это я дурак – дожил, разговариваю с птицами!

Кто-то за спиной пошевелился и недовольно пробурчал – ага, я же напустил в комнату утреннего дубака… Окно пришлось закрыть, и туман, а вместе с ним и магия это странного утра, остались за порогом.

- Марь Никифоровна, ты чего смурная такая сегодня? – заспанным голосом спросила наша психологша у поварихи, наливая себе половником чай из большого бидона.

Повариха была тощая как щепка, обычно очень юморная тётка. Как ей удавалось оставаться такой комплекции на её-то работе – было для меня одной из самых больших загадок мироздания. Ну, после меня самого, разумеется.

Вот только сегодня Конфорка, как её называли за глаза, казалась несчастной и совершенно разбитой. Это было заметно и по здоровенным синякам под глазами, и по запаху пригорелого омлета, витавшему в столовой.

- Не спала всю ночь… - буркнула Конфорка и отвернулась.

Я уселся за стол и порадовался, что моя порция пригорела на вид меньше, чем у соседей.

Передо мной на голубую клеёнку со стуком приземлился стакан чая. Мыш поставил себе такой же и уселся рядом. Я тихо поблагодарил, подвинул стакан ближе, а сам начал вгрызаться в омлет - остывший он будет совершенно не вкусный. Помолчу, пожалуй. Есть что сказать – и так скажет.

Я не ошибся.

- Зря остался.

- А ты не нагнетай. Что конкретное – выкладывай. Нет – не парь мне мозги.

Мыш не ответил и остаток завтрака молчал, уткнувшись себе в тарелку. Он склонялся над ней так низко, будто хотел начать клевать из неё носом. Ну, как тот журавль из сказки.

В столовой было непривычно тихо. Прямо-таки мёртвая тишина. И я должен был понять, но не понял.

Хорошо, что сегодня воскресенье. Снова никаких занятий после завтрака.

В библиотеке как всегда спокойно и уютно. Я сел за стол, на котором сиротливо лежала забытая ещё со вчерашнего дня книга, и бросил беглый взгляд налево. Там напольные часы бодро отсчитывали время, шорох секундной стрелки почти физически, кожей ощутим был в тишине. Я попытался выбросить все тревожащие мысли из головы – но почему-то никак не мог отделаться от впечатления, что всё идёт совершенно не так, как должно быть. Вот просто совершенно всё неправильно. А в чём – не понять…

…Нет, не зря внутренний голос зудел всё утро.

Дверь в библиотеку отворилась, и в маленькой комнате сразу стало тесно.

Антон и его стая деловито, быстро и без шума обступили меня со всех сторон, я даже книгу отложить не успел.

Мыш бочком протиснулся, делая вид, что он тут случайно, и примостился на краешке соседнего стола, возле часов. Как будто надеялся спрятаться в их тени. Ну да, следовало догадаться! Ведь и впрямь – «волчата» давно его не трогали. Видимо, он решил, что только таким способом обезопасит своё существование здесь – примкнув к стае.

Чёрные, чуть косящие глаза Антона были спокойны и почти безразличны. Рядом со своими «волчатами» он казался маленьким и каким-то до смешного безобидным.

- Не буду долго трепаться. Сам всё знаешь. Ты мне мешаешь – просто костью поперёк горла встал. А кость или выплюнешь, или подавишься – два варианта всего.

Я медленно поднялся из-за стола. Как-то слишком медленно. Собственное тело отказывалось слушаться.

Попытался нащупать в кармане гвозди. Они не отзывались на мысленный приказ. Вернее, отклик был, но призыв получился слишком слабым, и они едва пошевелились, как старый-престарый пёс, который и рад бы послушаться команды хозяина, но всё, что может – это едва вилять хвостом.

Да что за?..

Перед глазами всё поплыло.

Антон кивнул головой. Команда «фас» - пронеслось у меня в голове.

Но я всё равно не успеваю…

Жуткий грохот позади. Это падают на пол часы. С протяжным, почти человеческим стоном. Стекло разбивается, и осколки рассыпаются по полу. Мыш бросается торопливо их собирать.

«Волчата» Антона уже обходят по кругу. Мои движения слишком медленные, как во сне. Не могу сфокусировать взгляд. Не могу посмотреть на них так, как умею, по-особенному – так, чтобы они забыли, как говорить по-человечески и начали лаять и скулить, будто щенки…

Один из них замахивается чем-то – кажется, стулом. Отвлекаюсь на него и упускаю момент, когда ещё кто-то подкрадывается сзади. Спину обжигает острая боль. Тут же догоняет и удар по голове.