Реквием безмолвных птиц

Глава 1

Линъюнь почувствовал, как хватка на его левом плече ослабла, а непонятная кислота, больше напоминающая раскалённое масло, хлынула прямо на него. Жар тысячи игл пронзил тело до самого нутра. Боль была настолько сильной, что у мальчика подкосились колени, и противник, воспользовавшись слабостью наследника клана Сю, пнул его прямиком под рёбра. Резко и безжалостно. Позади Линъюня ничего не было — только внизу, всего в чжане[1] от земли простиралась река с быстротечным потоком, что и подхватил тело подростка. Мальчик не успел ничего сообразить. Горело внутри и снаружи: он ощущал, как плавится его лицо от неизвестной жёлтой жидкости, а внутренности — от забивающей лёгкие воды. Сил не было даже барахтаться. Их едва хватило, чтобы вскинуть руку, прежде чем мощное течение понесло его вниз. Прочь из владений и подземной тюрьмы клана Сю.

Только вот клана Сю больше не существовало. Отряды псов клана Чэн явились к ним на рассвете два дня назад. Убивали, резали, вспарывали животы, рубили надвое, а то и натрое, оставляя после себя бесконечные лужи крови. Линъюнь не понял, что произошло с лучшими учениками клана Сю, его собратьями по клану и племени, и почему им не удалось защитить людей или использовать гипноз против врагов, и почему его самого не пустили сражаться плечом к плечу со своими. Он чувствовал себя заложником чужой иллюзии, будто сам стал жертвой злых чар, что погрузили его разум в туман. Линъюнь не помнил и половины того, что произошло. Лишь тёплую материнскую ладонь, что сжимала его с такой силой, будто он был песком, просачивающимся сквозь пальцы. Сю Люин вела его в подземную темницу, построенную некогда для изменщиков клана. Как прозаично: тюрьма стала самым безопасным местом в клане, ведь никто, кроме правящей семьи Сю, не знал, как устроен лабиринт подземных ходов. Или всё-таки знал? Что-то в этой партии в вэйци[2] не складывалось. И чем больше Линъюнь боролся с течением и мыслями, тем безжалостнее они его поглощали. В один момент боль притупилась, а сам Линъюнь стал терять связь с реальностью. Его сознание тонуло, как и он сам.

Тем временем тело Линъюня несло вниз. Подземная река, внешне больше похожая на ручей, впадала в небольшой водопад на границе Инцзэ и Ваньбайлиня.

Тело ребёнка, едва дышащее и окоченевшее, долго и покорно плыло вдоль реки, пока его прибило к берегу. Именно в таком состоянии, чуть погодя, его обнаружил любопытный горностай, а за ним и юная бахши[3] в чёрном чапане, с отопыренными ушами и большим носом, а также луком и стрелами за спиной. В горностая она стрелять не стала — с него мяса не сыщешь, а для воротника он больно облезлый — но, увидев, на чём, точнее, на ком стоит животное, подбежала к реке посмотреть поближе. От увиденной картины лицо Пали скривилось, а поздний завтрак попросился наружу. Сдержав рвотный позыв, девочка побежала прочь без оглядки. Чач танге[4] в её косах звенели в такт испуганному сердцу. Их деревня находилась всего в паре ли[5] от водопада и принадлежала северному клану Сади. Вообще бахши, они же шаманы, в отличие от четырёх других кланов, вели ранее кочевой образ жизни. Ещё пятнадцать лет назад их семьи селились вдоль реки Фэньхэ в кибитках, но примерно когда родилась Паризат, они передвинулись от побережья в Ваньбайлинь, построили деревню, и с тех пор тесно соседствовали с восточным кланом Сю, но что касается другой части клана Сади и главы в том числе, те осёдло жили в Бэйчэне больше двадцати лет и не желали вступать в союзные отношения ни с одним из кланом. Казалось, во всём Цзянху Сади существовали как отдельный мир со своими законами и постулатами. Находясь под покровительством Тенгри и будучи в тесной связи с духами, большая часть клана, в том числе и деревня Пали, предпочитали так называемый тёмный путь совершенствования. С даосами из других кланов отношения не складывались, но иная вера, казалось, была лишь предлогом давней неприязни. Но как бы их ни боялись, все бежали к клану Сади за помощью, ведь те были самыми талантливыми целителями во всём Цзянху. Что до законов, то каждый клан писал свои, и другим следовать им было не обязательно. То, что происходило внутри клана — вот что ставили в приоритет все без исключения. Но, кажется, что-то пошатнулось, и клан Сю…

— Янгуэр-бовай[6]! ... Там человек! — закричала она так громко, едва забежав в пещеру, что казалось, непробиваемые скальные стены затряслись от эха. Люди, живущие в домах над пещерами, повылезали из своих убежищ, гадая, что взбудоражило девочку.

Из верхней пещеры вышел старик. Его лицо было резким, изрезанным глубокими морщинами, а густые брови нависали над глазами. Он шагнул вниз и плавно приземлился возле Пали, после чего аккуратно коснулся плеча внучки. Его длинные руки с костлявыми пальцами казались способными разорвать камень.

— Что случилось, Пали?

— Бовай, там человек у реки! Кажется, он ещё живой. — Пали взяла деда за рукав его чапана и вскинула взгляд на безмятежное лицо деда. Янгуэр-бовай был выше её почти вдвое — девочка в свои двенадцать ещё не преодолела скачок в росте, свойственный подросткам-бахши. Тот самый скачок, что случается после первых кровных обрядов призыва духа, формирующих поток “демонической” ци.

— Мирза-кария[7]! — крикнул старик. Из соседней пещеры вышел мужчина в пёстром подпоясанном чапане.

— Что случилось, Янгуэр-аксакал[8]?

— Пойдём, поможешь. Дутар свой возьми только.

Услышав последнее, Пали напряглась: все её внутренности будто сжали в один большой комок нервов. Неужели тот человек может быть опасен? Или они хотят песнопениями призвать его дух, покинувший тело?

— Бовай-бовай, — снова потянула она деда за рукав. — Я с тобой пойду. Зачем нам дядя Миэрчжа, у него же гости сейчас.

Старик нахмурил брови и махнул рукой.

— Подождёт! Веди меня, Паризат.

Она рванула с места, словно испуганный тушканчик, и мужчины едва поспевали за ней, хотя теперь она двигалась куда спокойнее. Они шли по тропинке малого леса, цепляя засохшие ветви терескена, а после свернули к востоку, где находился источник с низким водопадом. Старик Янгуэр сразу на фоне серых камней и прозрачных вод заприметил тушу, облачённое в зелёное одеяние. Подойдя ближе и перевернув бессознательно тело на бок, он понял, что пострадавший едва ли был сильно старше Пали, что нервно теребила монеты своего чач танге, прячась за разросшимся ясенем. Старейшина что-то пробурчал, что услышал только Миэрчжа.