Реверс. Выжить рядом с тобой

Глава 1. О том, как иногда удивителен мир (сарказм). Начало.

Я знала, что однажды человечеству придёт конец.

Не верила, не желала этого, но знала.

Нет, я не готовилась во все оружие встречать новый мир, как какой-нибудь сумасшедший с бункером, заполненном консервами и прочими атрибутами апокалипсической реальности. Скорее я считала, что это произойдёт не в моём поколении, а где-нибудь в далёком-далёком будущем.

Ошиблась, да.

Всё человечество допустило ошибку. Наверное, потому что нашему миру давно была нужна перезагрузка. Большинство из нас напрочь забыли, что значит быть человеком, и пришло время расплаты. Урок, который мы все обязаны запомнить. Если выживем.

Итак, небольшой город, расположенный на юге Западной Сибири; конец мая, неделя до выпускных экзаменов; вполне себе обычное утро нового дня и я — Арина Орлова, одиннадцатиклассница, мечтающая скорее разделаться с учёбой, чтобы забыть школьные годы, как страшный сон.

Забавно, но я ещё не знала, что настоящие кошмары только ждали впереди.

— Чёрт! — отскочила я на шаг назад, наблюдая, как яичница, сорвавшись с лопатки, улетела на линолеум и растеклась там жёлтой жижей.

— Что такое? — тут же раздалось в динамике телефона, который я прижимала к уху одной рукой. Связь была ужасной, но мне как-то удавалось разбирать слова папы. — Ариш?

Я опёрлась бедром на кухонную столешницу и посмотрела на круглые часы, висевшие над входом в кухню: тонкая стрелка, с восседавшей на ней божьей коровкой, дёргано отсчитывала каждую секунду. До начала первого урока оставалось пятнадцать минут. Не густо.

— Оставила себя без завтрака, криворукая, — вздохнула я, решив оставшиеся пять минут потратить на уборку за собой. Подцепила лопаткой почившую яичницу и, отправляя её в мусорное ведро, поинтересовалась у папы: — Что с твоим возвращением? Без задержек в этот раз или как обычно?

— Знал, что мо... дочь тос...ет без меня. Хоть и люб...ит тв...рдить обр...тное, — пуще прежнего затрещало в трубке.

Я поморщилась, исправляя последствия своей криворукости губкой для посуды:

— Связь отвратительная. И я спросила о твоём возвращении лишь для того, чтобы понять успеваю ли закатить очередную вечеринку.

— Что? Вече...нку? Ну да, ну д... А со связ... и пр...да всё пл...хо. Нов...ти не смо...ишь? ...не тут мест...е расска...ли, что Моск... и ещё ...колько крупн... гор...ов пере...ли.

— Пап, вообще не понимаю, что ты там говоришь. Поболтаем, когда вернёшься, ладно? Мне в школу пора. Люблю тебя!

— И я те... люб... До скор...го! И, Ариш, бер...ги себ...

— Как зеницу ока! — с воодушевлением пообещала я и заблокировала телефон.

Посмотрела на жирное пятно на полу и, махнув на него рукой, отправилась за школьной сумкой. После школы обязательно вымою все полы, торжественно клянусь.

Я вышла из квартиры и обнаружила дверь тамбура раскрытой настежь. Дверь напротив тоже была приглашающе открытой. Сердце на секунду тревожно замерло, но на смену волнению тенью мелькнуло раздражение — я и так опаздывала в школу. Впрочем, она никуда не денется, а бабушка Вита небезразличный мне человек. До разрушающей сознание болезни женщина буквально заменила мне родную бабушку, поддерживая нас с папой в трудное время.

Я быстро закрыла дверь в нашу квартиру на замок и прошла в соседнюю. Подобное уже случалось, поэтому для начала нужно было убедиться, что бабушка Вита действительно куда-то ушла, а уже потом отправляться на её поиски.

В однокомнатной квартире стояла зловещая тишина, в воздухе угадывался аромат корицы. Булочки. Она испекла булочки. А что потом? Ушла гулять? Я проверила кухню — она была ближе, — на столе и правда стоял противень со свежеиспечёнными булочками. Деменция развивается постепенно, и пока бабушка Вита способна заботиться о себе, и даже печь вкусняшки, но она часто забывает закрыть за собой дверь или принять лекарства. Я с ужасом ждала, когда она забудет меня…

Отвернувшись от булочек, которые вызвали боль в сердце и резь в глазах, я направилась в зал, и выдохнула с облегчением. Бабушка Вита дремала в кресле. Тонкая скрученная фигурка под пледом с леопардовым принтом; лицо умиротворённое, расслабленное. Я улыбнулась с тоской и нежностью. И спустя ещё секунду отправилась в школу, прикрыв за собой дверь в квартиру, а дверь тамбура закрыв на замок.

Я жила в пяти домах от школы, и один из них был нежилой. И там всегда кто-нибудь да зависал. Будь то школьники, прогуливающие уроки и смолящие никотин. Или малолетние беспризорники, не дающие проходу приличным гражданам. Ну и конечно, взрослые, бывшие когда-то людьми, а теперь не имевшие определённого места жительства.

Папа не любил, когда я сокращала путь через это «сосредоточение зла», а я не любила просыпаться раньше, чтобы больше времени потратить на дорогу. И всегда, когда он уезжал в свои экспедиции, без возможности повлиять на мой режим сна, я шла в школу именно этой дорогой. А двор этого дома попросту пробегала, чтобы успокоить совесть.

Сегодня я опаздывала, поэтому ежедневный забег был мне на руку. И меня немало удивило, что он оказался бесполезным. Двор был мертвецки пуст. Если не считать бомжа, с рычанием рывшегося в мусоре, который бесформенной грудой лежал между тяжёлых, облезших баков. И это рычание казалось зловещим, в мёртвой-то тишине двора.

Я передёрнула плечами, списав впечатления на свою бурную фантазию, и прибавила скорость, уже через минуту выбежав к дороге перед школой.

Физкультура — не самый мой любимый школьный предмет, но именно она сегодня стаяла первой в расписании. И второй тоже. По дороге в раздевалку я заметила, что пост охраны вновь пустует. Должно быть, сложно в наше время найти обязательного охранника, который, ко всему прочему, терпел бы неблагодарных детей.

В раздевалке уже никого не было, да и оставленных вещей оказалось маловато для полного количества женской половины нашего класса. Впрочем, уже как пару дней наш класс посещает уроки не в полном своём составе, как и многие другие классы. Выходит, сегодня за знаниями явилось ещё меньше народа. Что к лучшему. Для меня. Потому что большинство из одноклассников я переношу с трудом. Что, кстати, взаимно.

Глава 2. А с кем вы предпочли бы застрять в одном помещении при зомбиапокалипсисе?

В окно снова кто-то ударился. Затем ещё и ещё.

Я подняла лицо...

Наша учительница по биологии, женщина в глубоком возрасте. Незнакомый мне мальчик, второй или третий класс. Вика из нашей с Киром параллели, редкая стерва, но всё же. И наконец Мерцев Сергей, наш одноклассник, лучший друг Щербакова...

— Твою мать! — схватился за волосы Кир, его лицо перекосило от искреннего ужаса. — Серёг... ну как так-то?.. Нет! Нет! Твою мать! Да что же это такое...

Щербаков порывисто вздохнул-всхлипнул, провёл ладонями по лицу, затем накрыл одной рукой рот, следом закусил указательный палец. И всё это не отрывая болезненного взгляда от искалеченного друга. Щербаков старался сдержать слёзы, но не преуспел.

Я стала свидетелем неприкрытого, затопляющего само нутро, горя.

Решительно поднялась и подошла к Кириллу, коснувшись ладонью его плеча:

— Пойдём. Нужно отойти от окон. Слышишь меня? Иначе, они привлекут ещё больше...

— Да... — часто закивал он, бросив на меня смешанный взгляд, полный слёз. — Да, ты права... Наверное.

Мы, не сговариваясь, прошли к матам, молча подхватили один из них и кинули его в угол, скрывающий нас от глаз... зомби? Как их называть? Заражённые? Голодные? Ходячие мертвецы? Боже! Неужели это правда произошло?!

Раны, не совместимые с жизнью, звериная — нет, даже хуже! — агрессия, желание вцепиться в глотку... Всё! Всё говорило о том, что, да, это действительно произошло.

Я забилась в самый угол, обняла руками колени и уткнулась лбом в них же. Нащупала на правом запястье тонкую полоску браслета и начала его успокаивающе теребить. Кирилл, как я успела перед этим заметить, сел с другого края мата ко мне спиной, привалившись плечом к стене. Через минуту я поняла, что он плачет. Тихо. По-мужски.

Мне бы, наверное, тоже поплакать... Но слёз не было. Сейчас меня волновало три вопроса.

Что с папой? Как там бабушка Вита? И как быть дальше?

Второй вопрос стоял острее всего — женщине необходимо принять лекарство, о котором она может забыть. Но и это не самое главное — она вовсе может уйти из дома и погибнуть.

Через некоторое время лязг решёток с той стороны окна прекратился. Не сразу, нет, постепенно. Словно, каждый из них в разное время потерял интерес к данному занятию. Что я взяла на заметку.

Я подняла глаза к высокому потолку, бесцельно обшаривая взглядом мячи, которые, казалось, минуту назад скидывала, повиснув на шведской стенке, в ненавистного одноклассника, а затем спасла ему жизнь. Или не ему? Себе?

— Правительство что-нибудь сделает, — твёрдо заявил охрипшим голосом Кирилл, привлекая моё внимание к себе. — Устранят угрозу, и всё будет, как прежде.

— Твоё правительство спряталось по бункерам, в лучшем случае. На простой народ им наплевать.

— По-твоему всё? Мы все умрём? — привалившись спиной к стене, горько усмехнулся он. — Нет. Так не бывает.

— Добро пожаловать в новый мир, — тоже усмехнулась я, но саркастично.

— Думаешь, так везде?

— Почти уверена. Заражение происходит за несколько минут — вирус во всей свой красе. Вспомни, перемена не успела начаться, а в школе уже все были заражены. К концу дня в своём сознании останутся те, кому, как нам с тобой, тупо повезло.

Мы, не сговариваясь, посмотрели в сторону физрука. Я проглотила неприятный ком в горле и снова посмотрела на Кирилла. Физрук мог его заразить. Выходит, я всё же спасала себя?

— А если их можно вылечить? — вновь посмотрел на меня Кирилл.

— Считаешь, я зря спасла твою задницу? — огрызнулась я.

Он, что, хочет обвинить меня в том, что я поспешила? В том, что я не должна была убивать Игоря Борисовича? И я сама так остро на это отреагировала, потому что тоже в какой-то момент так думала? Впрочем, плевать. Сделанного не исправишь.

— Это больше не люди. А если не веришь, выйди и попробуй кого-нибудь схватить и связать, чтобы его потом, возможно, вылечили. Только вот, упс, не успеешь моргнуть, а уже сам будешь гонятся за кем-нибудь, чтобы отведать его плоти.

— Ты ненормальная, Орлова, — покачал головой Щербаков. — Но должен признать, что держишься хорошо. Для девчонки.

— Не завидуй, — отвернулась я от него.

— Что будем делать, Арин? — серьёзно спросил он и продолжил, не дожидаясь ответа: — Позвонить бы... Отцу. Если жив, может, сможет кого-нибудь за нами прислать.

Телефон. Мой в раздевалке. Щербакова, очевидно, тоже. И по всей видимости мы с одноклассником думали об одном, раз вновь, не сговариваясь, посмотрели в сторону физрука и произнесли одновременно:

— У него был телефон!

Правда, мне некому было звонить, но идея Кирилла не была лишена смысла. Насколько я знала, его отец местный депутат. Может, правда сможет прислать за нами машину?

— Реально будем обыскивать труп? — с сомнением глянул на меня Щербаков.

— А у тебя есть другие варианты? — бросила я и поднялась на ноги.

Кирилл тоже поднялся и направился вслед за мной.

Мы присели у мужчины с разных сторон и ощупали карманы его олимпийки — повезло Кириллу.

— Есть, — распрямился он, с жадностью вглядываясь в экран девайса. — Батарея почти села. Плохо.

— Звони скорей, да и всё, — посоветовала я, тоже поднимаясь во весь рост.

Кирилл, кривляясь, передразнил меня и начал набирать номер. Придурок. Затем приложил телефон к уху, посмотрев мне за спину. Туда, где располагалось окно. Его глаза расширились, и он выдохнул:

— А у твоей ненормальности есть основания...

Я обернулась, примерно представляя, что увижу.

Оставленных без водителей машин прибавилось. Как и количество обезумевших людей. Они носились по улице, кидались друг на друга и на тех, кто ещё был здоров. Вирус распространялся очень быстро. Безумно быстро.

— Ну что там? — развернувшись к Кириллу, спросила я.

— Занято! — чертыхнулся он, снова набирая номер, но поднести телефон к уху так и не успел. — Твою мать! Сел!

— Может, у него в тренерской есть зарядка? — предположила я.

Глава 3. Тук-тук, есть кто живой?

До болезни мамы я была общительным ребёнком. Я любила ходить в школу и проводить время со своими друзьями — да, тогда они у меня были. Но как только мне рассказали, что мама вскоре нас покинет, что у нас с ней намного меньше времени, чем мы обе на то рассчитывали, я отказывалась расставаться с ней даже на минуту. Школа превратилась в ненавистную необходимость; друзья — в жизнерадостных идиотов, не понимающих, что мне не до веселья. Болезнь забирала у меня самого дорого человека, а они бегали по школьным коридорам, счастливые и беззаботные, не представляя, что такое настоящее горе.

А затем мама умерла.

Друзей на тот момент я уже не имела, поэтому обошлась без их сочувствия, мне в принципе перестали нравиться люди — одиночество научило меня справляться со всем самостоятельно. И только папа с бабушкой Витой смогли до меня достучаться, сделать горе не таким всепоглощающим, вернуть к жизни хотя бы часть прежней меня.

И теперь я заперта здесь без понимания в порядке ли два важных для меня человека.

А поэтому остро вставал вопрос, как отсюда выбраться.

Одной мне, наверняка, не справиться, поэтому и важно объединиться с другими выжившими и попробовать выбраться из школы. Так гораздо больше шансов на то, что одному из нас это всё же удастся.

Жестоко? Да, но такова нынешняя реальность, я хорошо это понимала.

— Ты уловила, откуда шёл звук? — спросил Кирилл, выглядя при этом до скрипа зубов воодушевлённым.

Вот кто сильнее меня нуждался в людях. Всегда. Щербаков окружал себя поклонниками и наслаждался популярностью. Во многом, среди одноклассников, её ему обеспечивали издевательства надо мной.

Но сейчас не об этом, да.

Стук оборвался так же внезапно, как и возник. Мне показалось, что следом за ним раздались глухие удары, но как будто бы чуть дальше.

— Раздевалки? — посмотрела я на Кирилла.

— Да, похоже на то. Проверим?

Я кивнула:

— Идём.

Мы вышли из тренерской в полумрак спортзала и подошли к его дверям. Кирилл чертыхнулся, по неосторожности наступив в лужу крови. Наспех вытерев подошву кед прямо о пол, он занёс кулак и обрушил его — аж два раза! — о полотно двери.

— Эй! Есть там кто живой?

И тут же в дверь тамбура со стороны холла кто-то ударился, заставив нас испуганно отскочить на шаг назад. Донёсся хрип, а затем и новый удар о двери. Мы с Кириллом переглянулись, наверняка, думая об одном и том же — в тамбуре пусто. Очевидно, это заслуга дверей, открывающихся «на себя».

Пусть и не подтверждённая, но информация обнадёживала — мы могли относительно безопасно забрать свои вещи из раздевалок.

— О, Боги, Кирилл? Это ты?

— Кирюха! Офигеть, ты жив! Ты в спортзале! А физрук? Игорь Борисович, вы меня слышите? Что нам делать? Как выбраться отсюда?!

Кричали, — совершенно точно из раздевалок, — Возчицкая и Раскуров, самая «сладкая» из парочек нашего класса. Если не ошибаюсь, они стали встречаться где-то в районе второй четверти выпускного года, и с тех пор почти не отлипали друг от друга.

Щербаков снова кинулся вперёд и снова наступил в лужу, но на этот раз даже внимания на это не обратил.

— Да, это я! Поверить не могу, вы тоже живы! А вот физрук… — Щербаков бросил на меня неопределённый взгляд и продолжил: — Он мёртв.

— О, Боже, нет! — жалостливо вскрикнула Инга и, похоже, ударилась в слёзы.

— Ого! — одновременно с ней удивился Раскуров. — Так и знал, что эта хрень заразная! Инга, детка, перестань реветь! Как ты спасся, Кирюх?

Снова короткий и странный взгляд в мою сторону.

— Орлова спасла. Мы тут с ней вдвоём.

— Орлова? Мощно!

— Так вы вместе? Не знаете, в тамбуре пусто?

— Судя по звукам, как будто бы да, но дверь не заперта.

Кирилл кивнул, словно Артём мог его видеть, и посмотрел на меня:

— Как поступим?

Я ещё раньше пришла к выводу, что сидеть здесь и ждать, что нас кто-то спасёт, не имеет смысла. Придётся спасаться самим. Страшно? Безумно. Но выбор у нас в любом случае небольшой.

— Наши вещи в раздевалках, — заметила я. — Вдруг связь ещё работает и получится позвонить родителям?

Я сомневалась в собственных словах, но хотела попробовать. Плюсом, без ключей от квартиры мне не попасть домой. А там… хранится папино охотничье ружьё и патроны к нему.

— Ты права, — снова кивнул Кирилл и крикнул «сладкой» парочке: — Мы выйдем из спортзала, постарайтесь сидеть тихо!

— Без проблем!

Щербаков схватился за железяку с намерением вытащить её из ручки, но я задержала его руку и прошептала:

— Нам нужно как можно осторожнее и быстрее переставить её на дверь тамбура. Справишься?

Кирилл пренебрежительно усмехнулся:

— Орлова, ты ошибаешься, если отныне считаешь себя здесь самой крутой.

Придурок.

— Там темно, как в бочке, — терпеливо пояснила я. — И боюсь, света отсюда едва ли хватит на метр видимости.

— Мне вполне достаточно.

Щербаков смотрел на меня уверенно, даже с некоторой насмешкой. Убрав руку с его предплечья, я отступила на шаг и пожала плечами:

— Жги, герой.

Кирилл усмехнулся, но в следующее мгновение с него спала всякая спесь. Его пальцы перехватили железяку покрепче, а сам он превратился в одно сплошное напряжение: спина и плечи, словно окаменели. Он резко выдохнул, дёрнул железяку в сторону без единого звука и широко распахнул дверь.

Она при этом противно скрипнула.

Одна секунда, две, три. Никто не спешил кинуться на нас из темноты. Я тихонечко выдохнула и поспешила к Кириллу — подержать для него дверь, ведь она была на пружине.

— Спасибо, — шепнул он и быстро направился вперёд.

Когда Кирилл исчез в кромешной тьме, я снова стала считать секунды, прислушиваясь к пространству. Из холла доносились пугающие звуки. Шаги. Они то ускорялись, то замедлялись. Словно те, кто находился с той стороны двери, тоже прислушивались к звукам, чтобы тут же кинуться проверить источник. А ещё они хрипло рычали, коротко и угрожающе, как хищники, почуявшие след добычи.

Глава 4. Все хотят есть, и живые, и мёртвые

План не выдавался особой гениальностью, был рискованным и мог вовсе не сработать. Но это всё, что у нас имелось.

И для начала нам следовало подготовиться.

Как говорил мой дедушка-военный, перед встречей с врагом, выяви свои слабости и защити их и только после бросайся в бой. Я в такие моменты с кислым выражением лица подхватывала перчатки с ведёрком и нехотя шла навстречу с врагом — к колючим кустам малины, в которых любила расти крапива.

Здесь нашей слабостью тоже была кожа, которую могли поцарапать. И это вам не крапива, которая пожжёт да перестанет.

В ход пошла вся оставленная одноклассниками одежда; кое-кто из парней пришёл в школу в толстовке, что было очень хорошо для нас. В остальном одежда была тонкой — летней. Её оказалось недостаточно. Поэтому мы отыскали в тренерской ножницы и скотч и приговорили обивку матов из кожзама к неминуемой расправе. Сделаем лоскуты и обмотаем ими шеи-руки-ноги, закрепляя это всё скотчем.

Я старалась не думать, что под не понадобившимися нам матами лежит тот, кого мне пришлось убить. И кого ещё придётся…

Поэтому, когда Кирилл и Артём снова направились в ту сторону за мячами, я решила помочь с экипировкой Инге. Она снова казалась неживой, отстранённой, и лишь тихие слёзы скатывались по её щекам.

— Я не хочу, Арина, — шепнула она, когда я принялась обматывать ей вторую руку. — Мой брат… Он придёт за мной сюда, а не в столовую.

Я невольно, под звуки скотча, обвела взглядом раздевалку, задержалась на своём собранном рюкзаке, а затем взглянула в окно, за которым уже воцарилась непроглядная ночь. Артём был прав: если бы её брат мог… Я подхватила ещё один кусок кожзама, приложила его к бедру Инги и спросила:

— Ты думала, что его могло так сильно задержать, кроме зомбиапокалипсиса?

Ингу удивил мой вопрос, в глазах появилась осмысленность, она быстро вытерла слёзы и задумалась. Через несколько секунд медленно кивнула:

— Ты знаешь, у него и правда очень древняя машина. Но он её любит, потому что сам на неё заработал, а теперь на его любви зарабатывает автосервис… Должно быть, машина сломалась по дороге!

Или нет. У школы очень много брошенных машин — одна из них вполне может оказаться древней машиной брата Возчицкой.

Инга вдруг схватила мои руки и отбросила от себя:

— Всё-всё, Орлова, не нужно. Я никуда отсюда не пойду!

Она улыбалась, срывая с себя защиту под мой ошарашенный взгляд. Вся работа насмарку! Я смотрела и не верила до тех пор, пока одноклассница не схватилась за правую руку.

— Нет, так дело не пойдёт, — заявила я и сама схватила её за руку, поднимая на ноги. — Пошли.

Поступала ли я жестоко, лишая Ингу последней надежды? Определённо. Но, как по мне, уж лучше лишиться надежды, чем жизни. А оставить её здесь, без еды и воды, и означало смерть. Медленную, жестокую.

Я открыла дверь в спортзал и втолкнула туда Возчицкую. Подталкивая в спину, направила её к окнам. Парни с мячами в обеих руках проводили нас вопросительными взглядами. Я их проигнорировала.

— Орлова… — обернувшись, начала Инга.

— Смотри, — предложила я, останавливаясь сбоку от неё. — Видишь здесь машину брата?

И снова мой вопрос вызвал у неё удивление. Она нахмурилась, но всё же посмотрела в зарешеченное окно. Я и сама устремила туда взгляд.

Казалось, на улице нет ни души, лишь брошенные хозяевами машины. И первая мысль: вот он, шанс! Но я понимала, что мысль обманчивая. Ненадёжная, как и весь наш план — существовала огромная неизвестность: откроют ли дверь в столовую. Поэтому я оставила мысль о шансе на завтра. Если оно у меня случится, конечно.

Инга тем временем вглядывалась в машины, на её лице, подобно распускающемуся цветку, расцветала надежда; улыбка становилась всё шире и шире. И вдруг резкий выдох, словно её ударили под дых. Надежда обернулась ускользнувшим сладким сном, а жестокая реальность обрушилась лавиной горя.

Возчицкая вцепилась в мою руку, её губы задрожали, в глазах без грамма надежды появились слёзы. В следующий миг она разрыдалась в голос и бросилась мне на шею. Ко мне. К той, кто целенаправленно вёл её к этой боли.

— Его-о-о… боль-ше-е… не-е-е-ет… — ревела Инга в ухо.

Утишать кого-либо мне ещё не приходилось, поэтому я неловко похлопывала девчонку по спине, удивляясь, что в её организме просто невероятные запасы воды.

И удивлялась я этому не одна.

— Детка, ну сколько можно реветь? — вернувшись в спортзал, простонал Раскуров. — Тебе уже смело может завидовать Байкал — весь день ничего, кроме слёз. Нам собираться надо!

Инга напряглась, но плакать не перестала. Глотая слёзы, она отстранилась от меня, шумно шмыгнула носом и одарила Раскурова яростным взглядом.

— Пошёл ты, Артём! — выплюнула она и бросилась мимо него, специально задевая его плечо своим.

Ему, конечно же, такое, как слону дробинка, но он сделал вид, что это было больно. Насмешливый вид.

— Ауч! — Артём, потирая плечо, проводил Ингу взглядом, а затем посмотрел на меня: — Погнали, иначе я скоро совсем загнусь от голода.

Казалось бы, такая крепкая пара, каждую минутку перемены вместе, да и на уроках за одной партой, что зачастую мешало учителям вести уроки — постоянно заигрывали друг с другом и хихикали. Но, похоже, и самые крепкие любовные отношения не способны пройти проверку зомбиапокалипсисом.

Я не стала отвечать Раскурову, заглянула в тренерскую за блокнотом с ручкой и направилась обратно в раздевалку. Артём зачем-то меня дождался, чтобы отправиться следом.

Наше появление встретили озадаченный взгляд Щербакова, направленный на мои руки, и фырканье Инги, посвящённое Раскурову. Они оба экипировались; Инга, повернувшись к нам спиной, как раз передавала скотч Кириллу.

— Зачем это? — спросил у меня последний, ногтем выискивая край липкой ленты.

Я забеспокоилась, что оставшегося скотча на всех не хватит.

Присев на скамейку, я принялась рисовать план холла, попутно комментируя:

Глава 5. Герой по соседству

Из взрослых здесь была лишь Нина Васильевна, к ней прижималась её напуганная до смерти семилетняя дочь. Сама женщина выглядела ничуть не увереннее нас, школьников, и было не понятно, кто в этом месте за главного. Казалось, что кто-то незримый. Потому что все одиннадцать человек раз от раза посматривали за стойку раздачи.

Трое семиклассников, парочка учеников из девятого класса, одна десятиклассница, двое парней и девчонка, та самая Тая, из выпускного, параллельно нашему, класса — почти никого из них я не знала лично. Зато все они знали, нет, не меня, — Щербакова.

О, это были бурные приветствия. Что, впрочем, позволило мне отползти к стеночке, чтобы спокойно зализывать раны и присматриваться к народу.

Возчицкая со своей подружкой тоже ушли в сторонку и, усевшись под окном, тихо плакали в объятиях друг друга. Раскуров сразу же потребовал, чтобы его накормили. Щербаков вежливо улыбался всем тем, кто высказывал радость по поводу того, что он жив.

Никто не позволял себе говорить слишком громко — один сплошной шёпот.

Я оглядела окна. В столовой, в отличии от спортзала, они не были зарешечены, располагаясь с по обе стороны просторного помещения. У дальней глухой стены что-то лежало, укрытое бледно-зелёными столовскими скатертями.

Здесь явно существовали правила, и кто-то их установил. Интересно, кто?

Щербакова тем временем тоже повели есть, а моё внимание сосредоточилось на парне, сидевшем у половинчатой двери, ведущей за стойку раздачи. Он согнулся в три погибели над чем-то, что было зажато между его согнутых в коленях ног. В ушах виднелись наушники. А из-за колен как будто бы торчала… антенна?

У него там, что, радио?

В двери ударились в последний раз, и всё наконец стихло. Если не считать сигналки, которая всё никак не умолкала.

Я откинулась затылком на стену и прикрыла глаза. Язык распух, ладони до сих пор трещали от глухой боли, одно колено, ткань легинсов на котором порвалась, саднило, как и рассечённая кожа на подбородке. Мне хотелось рассмеяться. Ни одной царапины от встречи с бешенными зомби. С десятком! И столько ран от одного-единственного оголодавшего тупого борца. А может, мне хотелось расплакаться, потому что я тоже была голодной.

Спустя некоторое время послышались приближающиеся шаги, и я открыла глаза.

Щербаков, держа тарелку и стакан с компотом, присел сбоку. И тут же протянул тарелку мне. На ней лежали небольшая горка сосисок и пара кусочков белого хлеба. Следом в мою сторону двинулся компот. Не сам, конечно, — в стакане, зажатом в пальцах Кирилла.

Я сглотнула голодную слюну.

— Нормально ты так приложилась, — заметил Кирилл. — Запнулась на ровном месте?

Я перехватила тарелку со стаканом и для начала попробовала попить. Ничего, терпимо.

— Я не, ау, запиналась.

А вот говорить больнее. И звуки выходили довольно забавные. Я надеялась, что Кирилл их понимал, несмотря на то что откровенно над ними смеялся.

Отсмеявшись и прокашлявшись, спросил более серьёзным тоном:

— А что тогда?

Я закатила глаза, подхватила сосиску и кивнула в сторону Раскурова, растёкшегося по стулу и блаженно поглаживающего живот. Набил его, скотина, с целым-то языком.

— Тебя толкнул Тёма? — скрипнул зубами Щербаков.

Меня удивила такая реакция, и я, посмотрев на Кирилла, вопросительно подняла брови.

Он, быстро справившись со смущением, нахмурился:

— Раскуров ещё в спортзале перестал видеть края, и толкать кого-то на пол? Это явный перебор.

Я думала пошутить на счёт того, что случайно оказалась между ним и желанной сосиской, но быстро передумала и сказала совсем другое:

— Страх за собственную жизнь легко срывает маски и показывает истинную натуру человека.

Сказанные с шепелянием слова показались не такими пафосными, какими могли бы быть.

Кириллу тоже показалось это забавным, он хмыкнул, но, задумавшись, через пару секунд серьёзно кивнул. Я пожала плечами и приступила к еде.

Пока я через боль и слёзы пыталась жевать, Кирилл делился со мной тем, что успел узнать:

— Дочка повара здесь с раннего утра — должна была сегодня учиться со второго урока, — но оставить её дома было не с кем. Они обе прятались под стойкой, когда начался самый ад. А вот кухонная работница не удержалась, пошла смотреть, что происходит. Погибла. Один из старшеклассников стал загонять в столовую всех, кто более или менее походил на здравомыслящего человека, в какой-то момент им всё же пришлось закрыть и запереть двери. Здравомыслящими оказались далеко не все. — Кирилл посмотрел в сторону дальней стены и поджал губы. — Теперь они там. Шесть человек… — Кирилл снова посмотрел на меня: — Кому-то пришлось убить шесть человек, Орлова. Ты убила лишь одного, и выглядела сильно шокированной, а тут аж шестерых…

— Постой… Пришлось убить кому-то одному?

— Да. Его спасало то, что обращение в кровожадного монстра у каждого занимало разное время.

Хм. То есть минута и двадцать две секунды не у всех? Бывает меньше или больше? Ладно.

Я присмотрелась к народу, кажется, они готовились ко сну — хотя бы попробовать.

— И кто из них этот старшеклассник-герой?

— Я до сих пор в это не верю, хотя с другой стороны, он рано или поздно кого-нибудь прикончил бы, поэтому не слишком удивительно…

— Просто скажи имя, Кирилл, — закатила я глаза.

— Андрей. Сердюков Андрей — главный задира и хулиган нашего славного учебного заведения.

А к этому и мой сосед по дому — живёт через подъезд от моего.

Справившись с удивлением, я нахмурилась:

— И где он сам?

— Он, типа, заперт за стойкой раздачи.

Я нахмурилась ещё сильнее.

То есть весь этот народ, радующийся чему-то вроде выживания Щербакова, отвернулся от того, благодаря кому они сами живы? Идиоты.

— Какого…

— Он сам туда ушёл. Потому что его поцарапали.

Что?.. Поцарапали? И он всё ещё здесь, жив? Царапины не заразны?

Глава 6. Убивать, чтобы жить, — наша новая дерьмовая реальность.

Андрея могли выгнать из столовой, чтобы не подвергать наши жизни опасности, и парочка человек, вместе с идиотом Раскуровым, даже заикались об этом, но были быстро поставлены на место остальными. Теми, кто сопереживал судьбе своего спасителя. Им тоже было страшно оставаться в одном помещении с тем, кто вскоре превратиться в монстра, но они невероятным образом подчинялись, а может, доверяли, что в некоторой степени не лишено смысла, Сердюкову и его решениям. А сам он попросту не хотел, обернувшись, бегать по школе или по улице и создавать новых чудовищ.

Парень из неблагополучной семьи, имевший сомнительные знакомства, заработавший себе железную репутацию разгильдяя и хулигана, тот, на чьём будущем все вокруг давно поставили крест, не желал, чтобы кто-либо пострадал из-за него.

Он был добрым.

Я знала это до того, как наступил конец света. И мне было нестерпимо горько от мысли, что парню придётся умереть.

Это случилось на рассвете.

Меня, едва ли спавшую этой ночью, растолкал Максим Буранов. Так звали чудика, девятиклассника из такой же неблагополучной семьи, как у Сердюкова. Как выяснилось, Максим жил в соседнем от моего доме, и его родители частенько выпивали в компании мамы Андрея, именно поэтому эти двое знали друг друга.

Лицо Максима было напуганным, в избегающих смотреть в мои глазах дрожали слёзы. Безмолвие столовой безжалостно разбивали хриплое рычание и копошение из-за стойки раздачи. Меня обдало холодом. Другие тоже просыпались, садились на своих местах и напугано-обречённо переглядывались между собой.

— Пора, — хрипло заметил Щербаков и накрыл мою дрожащую руку своей. — Я помогу тебе.

Он сидел в том же положении, в котором я видела его перед тем, как закрыть глаза в попытке уснуть. Не спал? Даже не попытался?

Мы посмотрели друг на друга, и мне вдруг стало нестерпимо неловко от поддержки, излучаемой карими глазами, поэтому я заставила себя кивнуть и поднялась. Кирилл поднялся следом.

Пока мы шли, все до одного взгляды были приклеены к нам. Казалось, я видела в них отголоски благодарности. Впрочем, вероятно, так и было. Никому из них, наверняка, не хотелось собственными руками убивать того, кто их спас.

Мне тоже этого не хотелось.

Андрей зарычал громче прежнего, когда мы прошли за стойку и остановились перед ним. Накануне нам пришлось перевязать его руки за спину и закрепить их к металлу стойки, чтобы он оставался на месте. Она гремела из-за его интенсивных попыток вырваться, пробуждая тех, кто не проснулся ранее.

Я подошла к раздаче и подхватила заранее подготовленный нож.

Его лезвие холодно звякнуло о металл.

Андрей продолжал метаться по полу, клацая зубами, и приходил всё в большую и большую ярость, грозя вырвать металлическую ножку с корнями. Или же переломать себе руки.

— Сейчас, погоди, — шепнул Кирилл и стал озираться по сторонам.

Через три секунды он бросился к одному из разделочных столов и подхватил лежавшее там вафельное полотенце, а ещё через десять — накрыл им голову Андрея. Кирилл обхватил затылок и подбородок парня, фиксируя его голову в одном положении, и глянул на меня:

— Давай, Арин.

Андрей яростно сопротивлялся, и Кириллу приходилось прилагать все силы, чтобы его сдерживать.

— Ему было важно, чтобы это сделала ты.

Я посмотрела в сторону Максима, стоявшего у открытой дверцы, и, порывисто выдохнув, кивнула. Перехватила нож покрепче, присела у Андрея с другого бока от Кирилла и, приставив лезвие к виску парня, с силой вогнала его в податливую плоть.

Тело Андрея мгновенно обмякло.

Щербаков, позволив ему завалиться на себя, поймал мой взгляд и шепнул:

— Мне жаль.

Я сглотнула горький ком, с усилием вынула нож и стащила с головы Андрея местами засаленное полотенце. Его лицо выглядело умиротворённым, словно он только-только крепко заснул.

Резко поднявшись, я уронила нож и поспешила укрыться в своём уголке у входных дверей в столовую. Всё внутри будто бы оледенело, не желая принимать новую действительность. Или же, наоборот, оно её давно приняло и холодом пыталось заглушить всякие чувства.

Чтобы выжить.

Приспособиться к новому дерьмовому миру.

Люди в этом плане очень способные.

Я наблюдала из своего угла, как народ начал стекаться к стойке раздачи, как Нина Васильевна, обливаясь слезами, причитала, каким хорошим был этот смелый мальчик, как несправедливо обошлась с ним жизнь. Я видела, как Щербаков и Самойлов, одиннадцатиклассник из нашей параллели, несли тело Сердюкова к дальней глухой стене столовой. Максим шёл рядом, вцепившись в край футболки погибшего, а в другой его руке была зажата совершенно чистая на вид скатерть.

Андрея положили отдельно от других тел и накрыли расправленной тканью.

Мне сильнее прежнего захотелось скорее выбраться отсюда.

Но я сидела на месте, обняв колени, и слушала, как перешёптывался между собой народ, изредка поглядывая в мою сторону. Громче всех высказался Раскуров:

— Кто бы мог подумать, что у нашей Орловой настолько крепкие яйца, а?

Ему ответила Тая, подружка Возчицкой, и та, с кем я сама неплохо общалась до смерти мамы:

— Не зря её за глаза называют чокнутой. Наверняка, ловит кайф оттого, что её обожаемые зомби стали явью — теперь-то можно без зазрений совести налево и направо кромсать ненавистных людишек.

Меня нисколько не задели оба этих замечания, а вот Щербаков почему-то разозлился. Направляясь в мою сторону, он, сжав зубы, резко развернулся к столу, за которым сидели эти двое, и холодно спросил:

— Продолжаете жить в старом мире, тупицы? Считаете себя самыми остроумными и смелыми, да? А если вам выйти за дверь? Готов поспорить, что вы тут же попрячете свои языки в одно место. Сделайте одолжение, заткнитесь уже сейчас и лучше подумайте, что можете вы, сами, без помощи, сделать, чтобы не подохнуть в ближайшие пару дней. — Кирилл отвернулся от стола и обвёл взглядом остальных: — До сих пор нам с вами везло, и наши руки чисты, но везение не будет бесконечным. Нам придётся убивать, чтобы жить. Если вы этого не понимаете, — после всего! — то я вам искренне сочувствую.

Глава 7. Незнание, наполненное надеждой, убивает не хуже, чем зомби.

На завтрак Нина Васильевна приготовила омлет. Все пятнадцать человек разместились за двумя сдвинутыми вместе столами и, перешёптываясь, ели. Кто с большим аппетитом, а кто нет.

Меня мучило ощущение, что я зря теряю время.

Максим, теперь со всеми, делился своими умозаключениями: его забрасывали логичными и не очень вопросами, и он, как мог, подробно на них отвечал. Некоторые игнорировал. На лицах за столом всё больше и больше проступало глухое отчаяние.

— Но разве это правда? — спросила десятиклассница. — За нами никто не придёт?

— Я согласен, — кивнул Раскуров и облокотился на стол. — Мы должны остаться здесь и дождаться помощи.

— Её не будет, — качнул головой Кирилл.

Десятиклассница перевела беспокойный взгляд с Артёма на Кирилла:

— Во вчерашнем сообщении говорилось, что нам помогут.

— И сразу после они заглушили связь, — кивнул Максим.

— Но зачем им писать, что они помогут, и не помогать?

— Затем, чтобы вирус распространялся чуть медленнее. Затем, чтобы они сами могли спастись.

— То есть на нас забили?

— Вы уверены?

— А как же наши родители?

— Да? Мы их больше не увидим?..

— У меня младшая сестра в саду...

Все смотрели на Максима, обычного девятиклассника, такого же школьника, как они сами, и ждали ответов. Он, не мигая, смотрел в свою пустую тарелку и молчал.

Кирилл поднялся, обрывая хор голосов, и резонно заметил:

— У Максима нет ответов на все вопросы. Он знает не больше вашего, а остальное лишь предполагает. Но вот что мы знаем наверняка, и вы сами это слышали. В Юрге есть безопасное место, и мы можем попробовать до него добраться.

— Как, Господи? — вопросила Нина Васильевна, она крепко прижимала к боку дочь и снова выглядела бледной и ужасно напуганной. — Там же... Они же... Мы все попросту сгинем! Я вот что вам скажу: никто и никуда не пойдёт. Останемся здесь, наладим быт, — у меня никто не будет голодным! — и дождёмся помощи. Так-то.

— Нина Васильевна дело говорит! — откинувшись на спинку стула, широко улыбался Раскуров.

— Ты согласен, лишь потому что боишься рисковать своей задницей, — хмыкнула Возчицкая.

Улыбка Раскурова вмиг исчезла.

— Тебя не спрашивали, истеричка.

— Послушайте, — повысил голос Щербаков. — У школы куча брошенных машин, ключи, скорее всего, остались в замках зажигания. Кто из вас учился водить? Мы можем ехать, а не идти пешком, и это куда безопаснее, да и быстрее.

Первой несмело подняла руку десятиклассница:

— Я училась.

— Я тоже, — откликнулся второй девятиклассник. — В прошлом году, в деревне.

— И я, — кивнул Самойлов.

— Вот! — обрадовался Кирилл. — Нас четверо! Даже больше, чем нужно...

— Нет, нет и нет! — выкрикнула повар.

— Мам! — пискнула её дочь, очевидно, не способная дышать от силы объятий матери.

— Прости, милая, — чуть расслабилась женщина и обвела всех жалостливым взглядом. — Ну куда вам идти? Вы же ещё дети! Беззащитные, глупые дети!

— Да пусть катятся, — усмехнулся Раскуров. — Чем меньше нас станет, тем больше нам достанется еды.

— Нам в дорогу она тоже потребуется, — заметил Максим. — Поэтому ты ошибаешься в своих расчётах.

— А вот шиш вам, а не продукты. Самим мало.

— Они не твои, — заметил кто-то.

Спор продолжился, но мне было всё понятно. Я тоже поднялась и, шагнув к Кириллу, шепнула:

— Это бессмысленно, не видишь?

— Нет, — качнул он головой. — Оставаться здесь — самоубийство, они должны это понять.

— Замучишься доказывать.

— Ну всё ясно! — громогласно объявила Зайцева, и все взгляды устремились к ней. Она немного смутилась, но всё же продолжила: — Только не говорите, что я одна это заметила. Наш Кирюша так сильно благодарен за спасение, что готов рисковать нами, потворствуя безумству, как раз, спасшей его, чокнутой. Это ведь её идея, да, Кирилл? Она же лучше всех знает, что делать при зомбиапокалипсисах — столько фильмов посмотрела!

Последнее предложение она произнесла насмешливо, как шутку, которую многие оценят. Её и оценили — Раскуров, второй одиннадцатиклассник и двое семиклашек.

— Многие вещи в фильмах в жанре фантастики в последствии стали реальностью, — бесхитростно объяснил Максим. — Те же компьютеры, три-дэ-принтеры или искусственный интеллект. Сегодня стал явью зомби-вирус. Поэтому знания из фильмов или книг о поведении людей в подобных обстоятельствах будут полезны. Это не то, над чем стоит смеяться.

— Эх, устроить бы тебе тёмную, малец, — хохотнул Раскуров.

— Тём, — посмотрел на него Кирилл. — До тебя реально не доходит, что настал конец света?

— Прям уж и конец.

Кирилл, склонившись вперёд, опёрся ладонями на стол и вгляделся в лицо этого идиота, чтобы до него дошло каждое следующее слово:

— Почти все, с кем мы в прошлое утро бегали по спортзалу, с кем играли в вышибалу, с кем дружили с самого детства или над кем шутили — мертвы. Мертвы, слышишь? Их больше нет. Мой лучший друг, самый близкий мне человек стоял через окно от меня с безумными глазами, с перекошенным ртом и тряс решётку. Но знаешь, что я запомнил лучше всего? Его разодранную в клочья шею! Серёга обожал белые футболки, помнишь же? Она вся пропиталась его кровью. А может, и не только его. Так что да, Тёма, прям уж и конец.

Кирилл выпрямился и по очереди посмотрел на остальных:

— Мне жаль вас огорчать, но ваши родители, сёстры, братья и другие родственники, находятся в том же положении, что и вы: они должны позаботиться о себе сами. Потому что это не на день или два. Это происходит повсюду. Никто не придёт вас спасать, потому что они спасаются сами. Вот и всё.

Ненадолго повисло молчание, и я тоже невольно задумалась о словах Кирилла.

Я верила, нет — знала, что папа не пропадёт, но надежда застать его дома была сильнее этого знания. Я так же помнила о его сообщении, о том, что он меня найдёт во что бы то не встало, но мысль, что мы можем увидеться уже сегодня, не давала мне покоя. Она терзала сердце и разум.

Глава 8. Те, кто не сошёл с ума ранее, сходят теперь. И да, я видела такое в фильмах…

Мы двигались, пригнувшись, перебежками от угла к углу, от здания к зданию, избегая подъездов и подмечая места, в которых при необходимости можно было бы спрятаться. Будь то кусты, мусорные баки или летние горки на детских площадках. В один момент нам пришлось затаиться за энерго-будкой в одном из дворов, потому что по улице впереди бежали около десятка зомби.

Едва-едва успокоившееся сердце вновь забилось на максимальной скорости. Я посмотрела на крепко стиснутый нож в руке — с таким количеством зомби им не справиться, а затем обернулась к Кириллу. Он выглядел напуганным не меньше моего, но ободряюще кивнул и произнёс одними губами:

— Они нас не видят.

Сглотнув, я тоже кивнула и посмотрела вперёд.

Толпа скрылась за тридцать седьмым домом по улице Энтузиастов, и мы с Кириллом возобновили движение. До моего дома оставались две расположенные параллельно к нам дороги и один двор между ними. Недавно заново покрашенный бледно-зелёной краской, чистенький и свеженький трёхэтажный дом под номером восемнадцать купался в лучах солнца, будто наплевав на мрачность нового мира.

Я вспомнила, как обновляли старенькие пятиэтажки почти по всей улице Кирова, как рисовали на их торцах, обращённых к дороге, в рамках VI Международного фестиваля граффити «Неделя уличного искусства» портреты значимых для истории города и не только людей и персонажей.

Буквально двор назад на торце здания нас с Кириллом встречал Маяковский. Строчки из его стихотворения «Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка» украшают дома на вокзальной площади и встречают всех приезжих. И провожают, да.

«Я знаю — город будет, я знаю — саду цвесть, когда такие люди в стране в советской есть!»

И город действительно цвёл, медленно или быстро, в одних местах красочно и ярко, а в других не очень, чтобы в конце концов увянуть в безрадостных реалиях нынешнего дня.

На торце моего дома, кстати, красуется портрет Владимира Машкова, актёра, рождённого в Туле. Это странно, да. Но, говорят, детство и юность актёра было связанно с Новокузнецким театром кукол.

Все лишние мысли моментально растворились от странного хлопка. Будто дети игрались с бомбочками. Но кто в своём уме будет взрывать хлопушки, когда на улицах творится настоящий ад?

Кирилл мгновенно схватил меня за предплечье, останавливая.

Мы замерли посреди дороги: прямо перед нами зелёненький дом, а за ним переулок в мой двор. Но именно из этого переулка, после хлопка, стали доноситься множественные рычание и топот бегущих ног.

Нутро прошил лютый мороз.

Мы с Кириллом переглянулись и заозирались в поисках укрытия.

Одинокий мусорный бак на пути у зомби не спасёт, вернуться к энерго-будке не успеем — нас заметят, за тридцать седьмой дом недавно убежала такая же толпа заражённых, и, скорее всего, они бегут обратно, на звук…

— Обежим дом с другой стороны? — предложил Кирилл.

Я уже было кивнула, готовая сорваться с места, но случилось несколько вещей одновременно.

Из-за угла зелёного дома показались первые обезумившие, увидели нас, рванули. Пискнула, а затем и открылась подъездная дверь напротив. В просвете появилась немолодая женщина, пышной фигурой напомнившая нашу Нину Васильевну.

— Сюда, детишки, скорее!

Выбирать не приходилось, и мы рванули к женщине.

Она посторонилась, мы друг за другом проскользнули за дверь, которая тут же закрылась. В тамбуре подъезда было тесно, в нос ударил запах хлорки, снаружи раздавались хрип и рычание.

— На волоске, — выдохнул Кирилл, восстанавливая дыхание.

Я кивнула и посмотрела на женщину. Она дрожала всем телом и, пусть неуверенно, но улыбалась:

— Они просто бегают толпой туда-сюда и кровожадно рычат, как стайка каркающих ворон с дерева на дерево. — Женщина замолкла, устремив взгляд в одну точку на стене, но уже скоро спохватилась и подтолкнула нас к лестнице: — Чего мы тут? Идёмте, у меня дома спокойно и тихо.

Она буквально затолкала нас к себе в квартиру на первом этаже и закрыла за собой старую советских времён дверь. На оба замка. Запах хлорки ощущался острее. Я коротко осмотрелась и поняла, что дом выглядит новым только снаружи, внутри же всё хлипкое и старое. Я глянула на Кирилла, и он пожал плечами.

— Батюшки! — развернувшись к нам, охнула женщина. — Видать, всё очень плохо, если деткам приходится бродить по улицам с ножами. Дай его мне, девочка, — потянулась она к моей руке, — здесь тебе ничего не угрожает.

Я отвела нож в сторону и качнула головой:

— Нет.

— Хотя бы спрячь! Иначе напорешься на него сама.

Она протиснулась мимо нас, задрав подбородок, но через пару шагов обернулась:

— Налить вам чаю, детки?

Из глубины квартиры донёсся странный звук, заставивший женщину едва заметно вздрогнуть, и я спросила вместо ответа:

— Вы здесь одна?

Её лицо помрачнело:

— У меня больной сын, инвалид. Не стойте столбом, марш мыть руки. Ты, девочка, иди в ванную, а ты, мальчик, — за мной на кухню.

Женщина приглашающе открыла дверь, у которой стояла, и я вновь посмотрела на Кирилла. Он кивнул. Меня что-то беспокоило во всей этой ситуации, но я не могла понять, что, и поэтому нехотя прошла в ванную.

— Давай-ка я возьму эту штуку.

На этот раз женщина, закрывая за мной дверь, потянулась к железяке Кирилла. Я не успела развернуться полностью в сторону прохода, как женщина с невероятной ловкостью вырвала из руки Кирилла железяку и захлопнула передо мной дверь, судя по звуку, защёлкнув её на шпингалет.

Я ударилась в полотно и закричала:

— Кирилл!

Ответом мне служили звуки борьбы: стук железа о стены и дверь, тяжёлое кряхтение и глухие стоны. Они отдалялись. Я осмотрелась в небольшом пространстве, чертыхнулась и, отойдя к раковине, с разбегу ударилась всем телом в дверь. Было больно, шпингалет едва ли поддался, но я попробовала вновь. Затем снова и снова, пока шпингалет с треском не вылетел из пазов.

Глава 9. Потеряв всё самое важное, найди новую цель. Не умирать же…

— После похорон мамы, я где-то около месяца вела себя совсем отвратительно, — шептала я, глотая остатки слёз. — Никого и ни во что не ставила, огрызалась с папой и искренне ненавидела мир вокруг. Мне всё время, каждую чёртову минуту было больно. Я умирала от несправедливости. Почему у меня её забрали? Так рано? С какой целью? И я злилась, хотела, чтобы и другим было больно, чтобы страдать приходилось не мне одной. Я даже не задумывалась, что папа из-за этого страдает вдвойне. Пока однажды бабушка Вита, после моего очередного глупого отказа есть приготовленный ею суп, не схватила своими тонкими, но цепкими пальцами мой подбородок и не заставила взглянуть в морщинистое лицо. «Ты потеряла мать, да, — жёстко заявила она, — одного из любимых людей. А твой отец потерял вас обеих: одну из-за болезни, а вторую из-за отвратного поведения, которое разрушает её изо дня в день. Не думаешь о себе, подумай о нём, Арина. Иначе он отправит тебя в деревню к строгому деду, и там ты уже не сможешь капризно воротить нос от приготовленной еды.» К деду меня всё же отправили, но именно этот момент заставил меня задуматься о ком-то ещё, кроме себя. Она была чудесной, бабушка Вита, умной, в меру строгой и бесконечно заботливой. Её булочки с корицей… Я не ответила ей тем же, не уберегла её в трудную минуту от самой себя.

Глаза снова защипало, и я с силой зажмурилась.

В тот раз, в первый день в деревне, я тоже плакала, сидя на крыльце. Будучи военным, мой дедушка не отличался ни мягкостью, ни гиперзаботой, но он вышел ко мне на крыльцо и впервые обнял за плечи. Одной рукой, неловким движением, но проявил сочувствие и тепло. Я спросила про цель смерти в этом мире, и он ответил так:

— У смерти нет цели, лишь причины. Цели должны быть у нас, ещё пока живых. Иначе не жизнь это вовсе, и можно смело тоже ложиться и помирать.

Я не знаю, какие конкретно цели помогли ему дожить до девяносто двух лет, но и он умер. Около года назад. У нас с папой оставалась лишь бабушка Вита. Теперь нет и её.

— Ты сделала всё, что было в твоих силах, Арин, — негромко заметил Кирилл. — И даже чуточку больше. Тебе не за что себя винить.

Есть. Я могла не отсиживаться весь день в спортзале, могла не оставаться в столовой на ночь. Я могла и вовсе не идти в школу, остаться с ней, полакомиться её булочками с корицей за чаем и отмыть это чёртово жирное пятно на полу собственной кухни.

Но кто машет кулаками, после драки, верно?

Я выпустила цепочку браслета из пальцев, отстранилась от Кирилла и, вытерев глаза и нос рукавом кофты не по размеру, посмотрела на окровавленное лицо парня. Кровь уже подсохла, кое-где потрескавшись, но в самой ранке казалась непростительно свежей.

Мне стало стыдно.

Перед Щербаковым, да.

Я в последний раз шмыгнула носом и стала подниматься:

— Тебе нужно умыться и обработать рану. Найду перекись.

Пока Кирилл был в ванной, я умыла лицо и помыла руки в раковине на кухне. Чуть погодя он крикнул, что помоется целиком, что было не лишено смысла и стоило сделать и мне самой. Я порылась в шкафу с одеждой, нашла удобные джинсы, свежую майку, толстовку по размеру и чистые носки. В шкафу у папы, который был больше моего и хранил вещи общего пользования, взяла пару полотенец и одну из его футболок. Кириллу будет великовата, — у папы очень широкие плечи, — но зато чистая и свежая.

Одно полотенце я, не глядя, закинула в ванную, а затем отправилась на ревизию продуктов.

Кирилл, раскрасневшийся и не способный скрыть довольства, вошёл в кухню, когда я достала из шкафа и поставила на стол последнюю банку с консервами. От него пахло папиным гелем для душа, а с влажных волос на плечи капала вода. Он стоял передо мной в одном полотенце…

Спохватившись, я подняла взгляд на его лицо и сказала:

— В папиной спальне на кровати лежит чистая футболка. Если хочешь, можешь ещё порыться в шкафу и найти какие-нибудь штаны, но я не уверена, что они подойдут тебе по размеру. В общем, решай сам. А я пойду и тоже быстренько приму душ.

Последнее, собственное предложение отчего-то смутило меня ещё сильнее, и я, опустив глаза в пол, быстро прошмыгнула мимо полуголого парня.

Как будто подобное к месту! Совсем уже сдурела!

На душ и правда ушло не больше десяти минут, я дольше натягивала одежду на влажное тело, собирая новые шишки в тесноте ванной.

Кирилла я нашла в своей комнате. Он с любопытством разглядывал оклеенную плакатами стену у узкой кровати, а в его руках находилась одна из моих любимых книг.

Он усмехнулся, когда я вошла, и весело заметил:

— Чёрт, да ты и правда фанат зомби! Не жутко было спать в такой компании?

Плакаты по фильмам и сериалам о зомби я распечатывала сама, на принтере.

Я пожала плечами и прошла к компьютерному столу, уложив на него «аптечку»:

— Эти не кусаются. Садись, я нашла заживляющую мазь и лейкопластырь.

Кирилл занял кресло, отложил на стол книгу и спросил:

— И как? Похоже их начало на наше?

Книга называлась «Эпоха мертвых. Начало», и Андрей Круз, её автор, писал, что зомби-вирус был создан специально, таким же человеком, как мы, но у которого была куча денег, чтобы отстроить свой собственный городок, защищённый от заразы, и править им.

— Местами. — Я повернула голову Кирилла так, чтобы было удобнее промыть рану перекисью, и хмыкнула: — У них разносчиками вируса были мартышки, с боем освобождённые ребятами из гринписа.

Кирилл улыбнулся, пока я выдавливала на марлевый тампон мазь, а затем снова спросил:

— Есть что-то в этом всём, — покрутил он поднятым пальцем, подразумевая фильмы, сериалы и книги, — чего бы ты, в отличии от героев, ни за что не хотела бы делать, чтобы выжить?

Я немного удивилась:

— Интересный вопрос.

— А то.

Я задумалась, и первым в голову пришло это:

— Мне не хотелось бы, чтобы голод довёл меня до убийства собак.

— Ох, и где такое было?

— «Ходячие мертвецы», сериал. Четвёртый или пятый сезон.

Глава 10. У всякого решения есть последствия, и все мы однажды в этом неприятно убеждаемся.

Оставлять дом, в которым прожил всю свою, пусть и недолгую, но жизнь, где был счастлив так же сильно, как и несчастен, куда всегда возвращался за безусловным чувством защищённости, не сложно, если не думать, что оставляешь его навсегда.

Вот я и старалась об этом не думать.

Этому очень помогало желание добраться до школы невредимыми.

Мы с Кириллом спешили обратно тем же путём, которым шли сюда, за исключением некоторых моментов. Так мы обошли восемнадцатый дом с другой стороны, чтобы лишний раз не напоминать себе о том, что произошло в одной из его квартир на первом этаже.

Заражённых встречали, что очень радовало, реже, чем в первый раз, поэтому под окнами домов просто шли, сохраняя силы на ожидавшие впереди перебежки — увесистые рюкзаки вынуждали нас пыхтеть от натуги. Поэтому и случилось то, что случилось.

Мы испуганно пригнулись, едва не повалив друг друга на землю, когда окно на первом этаже открылось и из него высунулась не меньше нас напуганного вида женщина. Она была молодой, от тридцати до тридцати пяти лет.

— Уже можно выходить на улицу? — горячим шепотом спросила она. — Мой муж… он застрял на работе…

Кирилл тут же отрицательно закачал головой и поднялся:

— Ни в коем случае! Сидите дома, сколько сможете!

Я шагнула к нему ближе и саркастично поинтересовалась:

— То есть её брать с собой в Юргу ты не хочешь? А как же желание спасти всех и вся?

Кирилл бросил на меня непонятливый взгляд и снова обратился к женщине:

— У вас маленький ребёнок, так? Слышу, как он плачет. Закройте все окна, задёрните шторы и ждите мужа. Как только он вернётся, отправляйтесь все вместе в Юргу, к военным. Они принимают всех выживших. И расскажите об этом всем, кого встретите по пути. Но, пожалуйста, будьте осторожны — заражённые повсюду.

Важное уточнение: если её муж вернётся.

— Это заразно? — всхлипнула женщина.

Кирилл кивнул:

— Даже маленькая царапинка.

Она тоже кивнула, устремила взгляд вдаль и, шепнув одними губами «спасибо», закрыла окно.

Мы с Кириллом отправились дальше, но не прошли и пары метров, как он обернулся и хмуро спросил:

— Что это было?

Я поморщилась, не желая поднимать эту тему, но всё же ответила:

— Просто пытаюсь понять принцип, по которому ты одним хочешь помочь, а другим нет.

— То есть ты в школу идёшь не за всеми из них?

Я пожала плечами:

— Мне там приятен только Максим.

— Из-за Сердюкова?

— В том числе.

Кирилл хмыкнул, но говорить что-либо не стал — мы приблизились к углу здания. За ним, по диагонали, проход между зданием Росприроднадзора и жилым домом, за которым находится наша школа. Мы почти у цели.

Перебежка была быстрой и безмолвной, а у угла мы снова остановились и выглянули из-за него.

Прямо у школы, под чёртовыми окнами столовой беспокойно блуждали четверо заражённых и попеременно вскидывали головы.

— Чем они там шумят? — тихо спросила я.

Кирилл не ответил, он во все глаза смотрел на одного из зомби. Я тоже пригляделась к нему и ахнула.

Тот самый девятиклассник, который прошлым летом в деревне учился водить машину.

— Это он сказал о младшей сестре в детском саду, — шепнула я. — Похоже, хотел её найти.

Кирилл вернулся за угол и, прикрыв глаза, беззвучно выругался. Посчитал виновным себя. Ну или меня. А может, и нас обоих сразу, с чем я даже готова согласиться — говорила ведь об этом перед нашим уходом.

— Зачем? — выдохнул Кирилл. — Куда они все смотрели? Как могли его отпустить?

— Нас же отпустили. Кирилл, ты же понимаешь, что не в ответе за тех, кто в школе?

— А кто за них в ответе? Ты? Или погибший Сердюков? Они меня слушали! Знали до всего случившегося! Я достучался бы до каждого из них!

Вон оно что. Заботиться о них его обязывает былая популярность — они же все были так рады его видеть! Собственное шоу всё же состоялось.

Я кивнула самой себе и вновь выглянула из-за угла. Нужно что-то делать, оставаться здесь опасно. Что же привлекает заражённых в окнах? Я присмотрелась к ним и увидела. Возчицкая махала мне одной рукой, а второй пыталась оттолкнуть от себя Раскурова. К ним присоединился Самойлов и тоже попытался убрать Артёма от окна. Очевидно, они спорили во весь голос — зомби следовали за ними от окна к окну.

В голову тут же пришла идея.

Я поймала взгляд Инги и, произнося слова медленно, одними губами, начала жестикулировать:

— Отведите их на другую сторону. Приманите шумом с той стороны столовой.

Инга поначалу ничего не понимала, но вскоре к ней присоединился сообразительный Максим. Он несколько секунд наблюдал за моими жестами и заговорил. Инга тут же закивала, и они оба исчезли из поля зрения.

— Что происходит? — шепнул Кирилл.

— Прошу ребят отвлечь заражённых, чтобы мы проскочили в окно.

— Ясно.

Кирилл отвёл взгляд от школы и посмотрел в сторону оставленных на дороге машин. Мне не понравилось напряжение в его глазах, но я оставила это на потом, потому что мой план начал работать. Зомби, один за другим, дёргано отправились за угол и дальше. До меня тоже доносились отголоски голосов ребят.

— Идём.

Я схватила Кирилла за руку и направила нас через дорогу по диагонали. У невысокого ограждения, через которое нам предстояло перешагнуть, Щербаков вдруг остановился, скинул с плеч рюкзак и шёпотом попросил:

— Закинь его пока, пожалуйста. Я сейчас.

— Кирилл!

Я чертыхнулась и обернулась к Инге, которая уже успела открыть окно и шипела:

— Что он делает? Давайте сюда, быстрее!

— Спустите стул, — попросила я её в ответ и, подхватив рюкзак, всё же перепрыгнула ограду.

— Стул! Нам нужен стул, скорее!

Из окна так же доносились другие голоса — ребята продолжали отвлекать на себя тех четверых.

Я подоспела к окну, как раз, когда из него вытаскивали стул. Поставив его на кромку асфальта, я протянула Инге рюкзак и посмотрела в сторону Кирилла. Этот придурок, вынырнув из солона машины, стоявшей наискось по дороге, схватился за дверцу и руль и, напрягшись, стал её выравнивать, продвигая ближе к нам.