Резонанс

Пролог

Еще совсем недавно мир был таким, каким мы привыкли его видеть. Но на мгновенье повсюду вырубился свет. Планета на секунду потухла, а потом засветилась озаренная тысячей молний, ударивших одновременно по всей суше. Для большинства людей это было всего лишь неполадками электросетей в грозу. Они не увидели в этом предзнаменование конца. Но для нас это было началом… началом бесконечного кошмара.

Это был обычный день. Пиздец всегда случается в обычный день. Ничего, как говорится, не предвещало беды. Конец рабочего дня ознаменовали глухие пробки на дороге. Несмотря на начало осени на улице была адская жара. Плюс тридцать за окном автомобиля, все сорок внутри консервной банки под названием ВАЗ - 2108. Открытые настежь окна не спасали, лишь давали возможность вдыхать полной грудью свежие выхлопные газы соседних машин. В очередной раз прокляв выкидыш отечественного автопрома за отсутствие кондиционера, а местные власти за узкую дорогу, проект расширения которой мозолил глаза общественности уже десять лет, но так и не был реализован, я нагло вылезла в правый ряд и заехала во дворы. Коптиться в этом адском заторе уже не было никакого желания. Зачем стоять час в пробке и жечь бензин, когда с тем же успехом можно заехать во двор, встать в тенечке, открыть нараспашку окна и этот час вздремнуть? Что я и сделала. А когда проснулась, на улице было уже темно.

Я проматерилась, глянув на часы. Ведь на вечер у меня еще были планы. Катька наверняка прокляла меня всеми известными ей способами. Я глянула на телефон. Двенадцать пропущенных звонков и три сообщения. Даже открывать их было страшно. Я, дура, снова забыла включить звук на мобильнике после того, как ушла с работы. Встряхнув головой, пытаясь привести сознание в норму и вытряхнуть из головы остатки сна, я взяла с приборной панели пачку сигарет, достала одну и закурила. Нужно было спешить. Ощущение, что я опаздываю, вставало комом где-то внутри груди. Но когда-то давно я поклялась себе, что ни за что не сяду за руль сонной, пьяной, или не буду курить по дороге. Сразу после того, как однажды утром, проспав и опаздывая, я снесла дворовую мусорку и чуть не спалила сиденье вместе с собой упавшей сигаретой.

Я не спеша затянулась, ведь пять минут никого не устроят. С каждой затяжкой становилось все хуже. Поначалу я свалила это на подскочившее давление. Но ощущение продолжало накатывать все с новой силой. И теперь я чувствовала, что не просто опаздываю. Внутренний голос во всю глотку кричал: «беги!». Вот только беги не откуда, как иногда бывает у тех, кто по чудесной случайности избежал встречи с кирпичом на голову или не сел на разбившийся самолет, а наоборот. Я должна была как можно быстрее оказаться в другом месте. В каком именно, тогда я еще не знала.

Домой — это была первая мысль. Вдруг что-то случилось? Пожар, трубу прорвало… все бытовое и приземленное до невозможности. Я в панике схватила телефон, чтобы проверить сообщения. Вдруг я проспала что-то важное, кто-то из близких попал в больницу. Но все звонки и сообщения были от Катьки, где та сообщила, что обиделась и пошла на фитнес без меня. Чему я даже на секунду порадовалась. Никогда не понимала, зачем платить деньги за ту фигню, которой ты можешь сама заняться дома. Я быстро завела двигатель и выехала из двора, по дороге чуть не зацепив задним крылом еще одну многострадальную мусорку.

Стоило повернуть в сторону дома, меня словно током ударило. В висках запульсировало, а в глазах все поплыло. Не туда! Хватило секунды, чтобы это понять. Это был даже не голос. Ощущение… что я должна быть в другом месте, и как можно быстрее.

Я развернулась прямо через двойную сплошную. Благо, было уже поздно и машин на дороге было не много. А на остальное мне было уже наплевать. Я летела по дороге будто на пожар, несколько светофоров проскочила на красный. Ощущение, что я опаздываю, становилось только сильнее. Мне казалось, что я умру, если остановлюсь.

Удивительно, как на такой скорости я умудрялась вообще вписываться в повороты. Но когда выехала из города, стало попроще. И я наконец смогла выжать из своей несчастной восьмерки все. Стоило разогнаться до ста двадцати, как стало немного полегче. Но ощущение не пропадало. Оно все так же сдавливало виски, грудь и продолжало нарастать. Вопросы, куда я так спешу, зачем и почему, уже перестали возникать в голове. На их месте остался лишь бесконечный оглушающий гул. Такой громкий, что ничего кроме него уже не было слышно. А потом по голове снова словно кирпичом ударили. По телу будто прошелся электрический разряд, заставивший воспалиться каждый нерв в теле. Я так резко вдарила по тормозам, что машину занесло, и она вылетела в кювет, только чудом не перевернувшись.

Я впервые поблагодарила нашу доблестную госавтоинспекцию за повышение штрафов за ремень безопасности, прививших мне привычку всегда пристегиваться на автомате. И сейчас эта привычка спасла мне жизнь. Удар был сильным. И если бы не ремень, полет через лобовое был бы мне обеспечен.

При ударе ремень так хорошо врезался мне в грудь, что дышать было сложно. Но эта боль была не сравнима с той, которая буйствовала у меня в голове. Гул становился все громче. Казалось, что еще чуть-чуть и она взорвется. Расколется на части, как упавший арбуз.

Я с трудом вылезла из машины. Мне все еще надо было бежать туда… вглубь заросшего пустыря посреди лесостепи. На километры вокруг не было ничего. Эти земли даже не засеивали. Трава по колено, редкие болотца, больше напоминающие лужи, где-то вдалеке лес. И сейчас мне срочно надо было туда. В это абсолютное ничего. Я даже не взяла фонарик, метнулась так, без света. Благо ночь была ясной. Полная луна светила не хуже прожектора.

Спотыкаясь о комки сухой земли, путаясь ногами в подсушенных жарой зарослях, я изо всех сил пробиралась вперед, уже даже толком не видя из-за головной боли. Но вскоре я смогла различить впереди силуэты. Они стояли неподвижно. Я словно сумасшедшая ворвалась к ним, оказавшись в центре круга, еле устояв на ногах, чтобы не грохнуться на задницу.

И внезапно гул стих. На его место пришел слабый шум ветра и стрекотание сверчков. Голова мгновенно прошла, а зрение вернулось в норму. Даже боль от травм, полученных в аварии исчезла, будто ее никогда и не было. Вместо адского беспокойства пришло умиротворение. Я больше не опаздывала. Я была там, где и должна быть. Вокруг стояли люди, их было шестеро. Девчонка лет шестнадцати с огромным родимым пятном на пол-лица, толстый очкарик, в заляпанном кетчупом свитере, парень в костюме, мужик в тюремных татухах… все абсолютно разные. Они стояли не двигаясь и будто находились в каком-то трансе.

Я с досадой посмотрела вдаль, туда, где была моя разбитая машина, и только сейчас увидела, что она там была не одна. Еще две машины находились рядом. Криво припаркованные, если это вообще можно назвать парковкой. Одна так вообще лежала перевернутой метрах в пятнадцати от моей. Не я одна неслась сюда как ошпаренная.

А потом я посмотрела вверх, в небо. Яркая, ослепляющая вспышка… невыносимая боль… и темнота.

Глава 1

Свет проникал сквозь тонкие веки. И хоть мои глаза были закрыты, он был ослепляющим. Будто огромным прожектором светили прямо в лицо. Я пыталась пошевелиться, открыть глаза, издать хоть какой-то звук. Но ничего не получалось. Тело отказывалось реагировать. Паника охватила меня, захватила разум полностью. В своем сознании я кричала и долбилась в стены тюрьмы под названием беспомощность. А потом я вспомнила про ужасы, о которых рассказывали в сети и в фильмах. Как люди приходят в себя на операционном столе и не могут пошевелиться, но при этом все чувствуют. И я заставила свое подсознание заткнуться, пытаясь оценить ситуацию. Боли я не чувствовала. Вообще ничего не чувствовала. И следом за этим в сознании нарисовался другой, еще более ужасный сценарий. Что если меня парализовало? Или если я в коме? Овощ, который больше никогда не встанет с кровати. Мне казалось, что время шло бесконечно долго. Мне хотелось кричать, рыдать. Мысли в голове носились и сменяли друг друга как бешеные. А потом я поняла, что слышу происходящее вокруг. Гул ламп, слабое жужжание каких-то приборов, их же писк. Это все было реально. А потом скрипнула дверь появились и голоса. Я снова попыталась пошевелиться, показать им, что я еще здесь, что жива. Но попытки снова не увенчались успехом, и мне осталось только слушать.

—…завтра отключаем их.
— Что? Но почему? А как же родственники?
— Приказ начальства. Родственники тут уже ничего не решают. Дело забирают военные.
— Но как? Мы не можем их отключить. Они же все еще живы!
— Живы?! И это ты называешь жизнью? Я видел людей после удара молнии… в морге. Одного даже выжившего. Но они выглядели совершенно не так! Этих же будто заживо сварили! У них кожа пластами слезает. Что бы мы не делали, отмирание тканей продолжается. Они все поседели. У пациента с третьей кожа слезает вместе со слоем подкожной клетчатки, а когда парню с пятой меняли интубационную трубку, у него выпали передние зубы. Посмотри на их глаза, они же выцвели. Они белые. Не думаю, что кто-то из них сможет видеть. У них пульс десять — двадцать ударов в минуту, насыщение крови кислородом тридцать процентов. Что-бы мы не делали, это не помогает. Они держатся только на аппаратах. А это, знаешь ли, уже сродни некромантии.
— Но как же мозг? Активность же есть!
— Активность? В одном случае из трех? Их мозги то как у мертвецов, то вспыхивают фейерверком. Это, знаешь ли, тоже не норма. Я бы сказал, пациент скорее мертв, чем жив.
— Но…
— Никаких но! Я сказал, отключаем. Завтра в десять утра. Всех семерых.

Это был конец в моем понимании. Я не могла пошевелиться, не могла открыть глаза. Я могла только вспомнить свою жизнь, мысленно попрощаться с близкими и уснуть вечным сном. Что я и сделала. Ведь уснуть и никогда не проснуться лучше, чем в ужасе цепляться за жизнь в последние ее секунды, не имея возможности даже пошевелить пальцем.

Я пришла в себя, и первый вопрос, который хотелось кому-то задать: я что, живая? Но задать его было некому. А потом я открыла глаза. Мир вокруг вспыхнул настолько яркими и нереальными красками, что в этой куче цветов с трудом можно было различить очертания предметов. На секунду я даже подумала, что ослепла, как пророчил тот доктор. Но вскоре цветная какофония стала угасать и изображение вернулось в норму. Только тогда я попробовала пошевелиться.

Я не могла избавится от ощущения, что по всему моему телу кто-то толстым слоем вымазал сырую глину, которая в любой момент готова была отвалиться. Я посмотрела на свои руки, вспомнив тот же кошмарный рассказ доктора. Сняла еще влажные компрессы, лежавшие просто поверх, и тяжело вздохнула. Врач не обманул. С рук действительно слезала кожа. Побелевшая, местами съежившаяся, местами вздувшаяся, потрескавшаяся и больше напоминавшая старые драные тряпки, нежели кожный покров.

И вместо того, чтобы убиваться из-за своего уродства, я вспомнила старую дурацкую привычку и не смогла ей противиться. Всю свою жизнь я безжалостно избавлялась от всего лишнего на своем теле. Каждый прыщ был выдавлен, каждая болячка ободрана, а уж стоило обгореть на солнце, так радости от сдирания кожи не было предела. Ну кто не ловит от такой фигни кайф? И сейчас я с особым наслаждением и искренним любопытством подцепила пальцами кусок кожи и сорвала его. Тот просто отклеился как малярка. Каково же было мое удивление, когда под ним оказалась другая кожа. Светлая, мягкая, ровная, как у младенца. На ней не было ни единого пятнышка, волосика или родинки. От чего она казалась будто не настоящей. Я подцепила другой кусок кожи и… сняла его целиком словно перчатку. Мерзкую странную перчатку. И вместе с ней с руки слезли и старый шрам от падения в детстве на стекло, и недавний ожог от неудачно схваченной сковороды.

Я осмотрелась. Это явно была больничная палата. Реанимационные кровати. Куча всяческих приборов, мониторов и прочей непонятной мне лабуды. Но они все уже были выключены. Наверное потому, что мы должны были умирать в тишине и гордом одиночестве, после того как их от нас отсоединили. Вот только я, кажется, поломала планы врачей и внезапно очнулась. Помимо моей кровати в палате было еще шесть. С людьми, в бинтах и компрессах. Видимо, это было какое-то ожоговое отделение.

Возле двери в палату располагалась раковина, а над ней зеркало. Решив, что мне необходимо выяснить, во что же превратилось мое лицо, я медленно встала и поплелась до зеркала. Идти быстрее было страшно. Казалось, что вся эта старая кожа вот вот сползет с меня и шлепнется на пол.

Но все переживания на эту тему мгновенно отшибло, стоило мне увидеть свое отражение. Я так и ахнула. Про седину врач тоже не шутил. И сейчас я в шоке разглядывала в отражении свои волосы. Ровно половина моей башки была белой. Даже не седой, не пепельной, а белой. А вот вторая половина была угольно черной. Это при том-то, что раньше я была темно-русой. Я лишь слабо усмехнулась, в душе порадовавшись, что хоть располовинило не как Стервеллу де Вилль вдоль, а поперек. Спереди волосы белые, сзади черные. Даже казалось, что они стали сантиметров на пятнадцать длиннее, и крайне неприятно цеплялись за бинты.

Я подошла к зеркалу ближе. Предстояло самое страшное. Я медленно убрала с лица маску из бинтов. Зрелище оказалось не лучше, чем на руках. И не выясни я ранее, что под этим кошмаром новая кожа, орала бы сейчас в ужасе как резанная. Но вместо этого я просто сняла с лица пласт отмерших тканей. Зрелище было странное. Лицо тоже стало похоже на задницу младенца. Ни единого пятнышка, прыщика, морщинки. Слезла даже любимая родинка над губой. Из зеркала на меня смотрел кто-то другой. Казалось, что изменилась не только кожа. Сами черты лица стали как-то острее, изящнее. Теперь я выглядела не на свои тридцать, а максимум лет на двадцать. Вот только было одно но. Отражение смотрело на меня жуткими, неестественно светлыми глазами. Вместо голубой радужка стала светло-серой. Настолько светлой, что практически сливалась с белком глаз, делая черный зрачок еще более заметным. Бледная ровная кожа, такая, будто никогда не видела солнечного света, и странные волосы. На фоне окружающего мира создавалось впечатление, будто я вылезла из черно-белого кино.

Я пялилась в зеркало, недоверчиво тыкая в щеку пальцем. Мне все еще не верилось, что то, что я вижу настоящее. Что теперь я выгляжу так, что это мое лицо. Но из этих размышлений резко и неожиданно меня выдернул женский крик. Девчонка, та самая, которую я видела на пустыре, с огромным родимым пятном на пол лица, тоже очнулась. Я не сразу узнала ее. Ведь вместо волнистых, похожих на одуванчик, рыжих волос на ее голове были теперь прямые и полностью белые. Она видимо сорвала с лица маску-компресс сразу, как очнулась. И теперь дрожащими руками прикасалась к облезающей вздувшейся коже на лице и истерически орала. Я и не догадывалась, что человек может так долго и громко орать одно сплошное нескончаемое «а-а-а». Я подлетела к ней, пытаясь успокоить.

— Не бойся! Не кричи! Все хорошо! Успокойся, на месте твое лицо. Наверное, даже лучше стало…

Но девчонка не успокаивалась и продолжала кричать. Она меня будто бы и не видела. Или не хотела видеть. Судя по всему, я была не достаточно убедительной. И тогда я уселась прямо перед ней, заставив посмотреть на себя и, выдав «смотри», стянула «перчатку» из отмершей кожи с другой руки.

Девчонка тут же заткнулась. На ней будто переключили режим. Она посмотрела на мою кожу, теперь валяющуюся на полу, затем на свои руки. Я только сейчас заметила, что такие же яркие темно-фиолетовые родимые пятна покрывали и ее руки. И с каким восторгом она сняла их вместе со старой кожей. Затем, не долго думая, оторвала слезающий слой и с физиономии, а потом бросилась к зеркалу, сжав в ладони старое лицо и так и не сказав не слова. Из той нелепой уродины, которой я ее запомнила при первой встрече, она превратилась в настоящую красавицу. Я и не подумала бы, что человек может настолько измениться. Хотя и что человек может полинять как змея, я тоже подумать не могла.

А потом очнулся жирный. Простите, не жирный, а полный. Но в этом очкарике было килограмм сто пятьдесят, не меньше. А я привыкла называть вещи своими именами. И вот его пробуждение было, пожалуй, самым эффектным.

Стоило ему сесть, как огромные шмотки кожи вместе с жиром поползли вниз, и плюхнулись на пол, разлетевшись по кафельному полу палаты, словно лед, сброшенный с крыши. Я аж запрыгнула на кровать, опасаясь быть забрызганной его телесными жидкостями, которые теперь растекались в стороны от его кровати. Сказать, что зрелище было мерзким — ничего не сказать. Да еще и отвратительная вонь быстро заполнила все помещение. Он был единственным не в больничной сорочке. Видимо врачи не нашли подходящего размера. Но сейчас на кровати сидел уже не жирдяй в очках, а вполне себе обаятельный, стройный, красивый парень с черно-белыми прямыми волосами до плеч, с эффектно блестящими рельефными мышцами, из-за того, что его тело было перемазано его же собственным жиром, который только что оказался на полу. Парень сидел и в недоумении разглядывая свои новые крепкие жилистые руки. А я тоже пялилась на него, не в силах принять такую метаморфозу.

— Что за херня тут творится? И что вы за дятлы?

Засмотревшись на невероятное зрелище в виде мгновенно худеющего толстяка, мы и не заметили, как очнулся еще один. Тот чел в татухах, которого я ласково прозвала уголовником. Уж больно рожа у него была бандитской. Как оказалось, предыдущая рожа вполне соответствовала повадкам. Он смачно харкнул себе в ладонь, выплюнув три зуба. А после посмотрел на меня. Я, ведомая непонятным чувством долга, подошла, осторожно перешагнув куски толстяка, и присела к уголовнику на кровать.

— Вы че за клоуны? Это че, типа розыгрыш, прикол какой-то? Страх потеряли что-ли? Я же вас всех урою за такие выходки.

— Не, чувак, это не прикол. В нас молния шарахнула. И ты, кстати, теперь тоже такой же… черно-белый. И кожа с тебя так же слезает. Видимо, еще и зубы обновились.

Парень сунул в рот пальцы, проверив, насколько крепко они держатся. Меня же смутил тот факт, что зубы его волнуют больше всего остального. Может потому, что те, которые он выплюнул, были золотыми. И хоть по моей оценке он был мне ровесником, передние зубы у него, видимо, были вставными. До этого дня. А теперь выросли новые — белые и идеально ровные.

Он даже не пошел к зеркалу. Просто содрал с лица огромный шмоток кожи и с отвращением бросил его на пол. А после снял слой и с рук вместе с татуировками. Выглядело это странно. А потом он поднял глаза на меня. В отличие от остальных, глаза ему достались абсолютно черные. Радужка сливалась со зрачком. И если раньше у него был взгляд убийцы, и он походил на какого-то бандита, то сейчас, вкупе с черными глазами и белыми, отросшими сантиметров на десять, волосами, он стал похожим на демона. От его взгляда меня аж мурашками пробрало. Не хотела бы я остаться с ним наедине. Или хотела? Тряхнув головой в попытке избавится от дурных мыслей, я посмотрела на остальные кровати. Логично было предположить, что раз уже четверо из нас очнулись, то и очередь остальных не за горами. И я не ошиблась. Всего через минуту в себя пришла еще одна девчонка. Она была на удивление спокойна. Очнулась и как ни в чем не бывало, села на кровати, посмотрела всех нас и выдала:

— Доброго всем дня.

Тоже мне добрый день. Очнулись после непонятной комы, сбросили кожу как какие-то рептилии, да еще и полиняли, будто нас всех в отбеливатель окунули.

Она встала, подошла к зеркалу. Ее кровать была как раз возле раковины. Совершенно спокойно провела все те же манипуляции, избавившись от лишнего, и села обратно на кровать. И пока все пытались переварить происходящее, она принялась спокойно обдирать свои ноги. Вообще, эта странная девица была больше всех похожа на человека. Волосы ей достались черные. А от разряда молнии остались только две светлые пряди, симметрично спадающие на обе стороны где-то посередине головы. И меня не отпускало ощущение, что она знает что-то такое, чего не знаем мы. Но выяснять сейчас было не время.

Крикунья, посмотрев на недавно очнувшуюся, тоже принялась отдирать омертвевшую кожу с ног, жирный предпринимал попытки встать, но при каждом его движении его катало как сыр в масле, так как похудел он пока только сверху. А его нижняя часть все еще была в плену лишних килограммов, которые тоже стремились оказаться на полу.

Но возможность вдоволь понаблюдать за этим забавным зрелищем не выдалась, потому что очнулся еще один.

— Твою мать! Сколько сейчас времени? У меня в десять совещание!

Парень вскочил с кровати так, будто не при смерти валялся невесть сколько, а просто проспал пару часов.

— Чувак, какое нахрен совещание? — ну раз уж я очнулась первой, то решила для себя, что и вводить всех в курс дела придется мне. Этого для начала нужно было вернуть в реальность.

— Как какого?! Нам в обед контракт с японцами подписывать на два миллиарда! А мне коммерческий еще расчеты не предоставил…

— Какие японцы? Ты глаза-то разуй. Ты же в больнице. В тебя молния шарахнула.

И хоть парень стоял ко мне боком, по всей его фигуре, по осанке, по опустившимся плечам и голове, можно было прочитать отчаяние и растерянность и посочувствовать. Но когда он повернулся ко мне лицом, меня просто пробрало на смех. Потому что его-то как раз располовинило, как Стервеллу: слева белый, справа черный. И ладно бы, если бы такая разница была только в волосах, но еще и глаза ему достались разные. Только наоборот: слева черный, справа белый. Прямо таки Ин-Янь. Вот только смешно мне было почему-то одной. Остальные посмотрели на меня как на дуру. Ну извините, хреново у меня с чувством юмора.

И пока бывший бизнесмен пытался свыкнуться со своей новой внешностью и тем, что определенно просрал сделку с японцами, все остальные, включая меня, уставились на последнюю кровать, в ожидании, пока ее обитатель проснется. Вот только тот совсем не подавал признаков жизни.

— Подох что-ли? — уголовник даже привстал на колени на кровати, чтобы повнимательнее на него посмотреть.

— Что сразу подох-то? Ты сам десять минут назад так же выглядел.
— Ну ты его это… потормоши что-ли.
— А почему я-то сразу? — Возмущенно выпалила я. Сама пыталась взять ответственность и всем все растолковывать. А инициатива, как говориться, трахает инициатора. Но это показалось мне несусветной наглостью.

— Не, я его трогать не буду. Вдруг он скопытился.

Деваться было некуда. Все уставились на меня выжидающе. За что боролась, на то и напоролась. Привыкла каждому на работе все разжевывать, да с каждым нянчиться. Любишь командовать, люби и за всех отдуваться. Дурная привычка, что сказать.

Я нехотя встала со своей кровати, подошла к парню и аккуратно коснулась его руки. И тут меня будто снова шарахнуло током. В глазах побелело, а удержаться на ногах стало сложно. Поэтому я попятилась назад и плюхнулась на свою кровать. Вскоре пелена в глазах сменилась картинкой, напоминающей видение:

Поле, ночь, а в самом центре мы. Стоим как идиоты. Мои новые знакомые по углам правильного шестиугольника, а в центре я, башкой по сторонам верчу. И вижу я это все четко сверху. Как будто зависла в воздухе прямо над нами. А когда в видении я подняла голову — вспышка и электрический разряд как запись молнии в замедленной съемке. Прошел через меня, а от меня по земле к остальным. К кому-то быстрее, к кому-то медленнее. Наверное на деле разница была в какие-то доли секунды, но в видении она была заметна довольно четко. Именно в том порядке, в котором мы очнулись. Но вот на пути к последнему молния будто обо что-то споткнулась, поползла не прямо, а в стороны, как кривой тройной перекресток. Однако, вскоре ее траектория выровнялась обратно и проломила себе путь напрямую к парню. Наверное, это и было причиной того, что он не приходит в себя.

Я ахнула, вцепилась в бортик кровати. Стоило видению закончиться, зрение начало возвращаться. Только опять через то цветное месиво, в котором сложно что-то разобрать. Я потерла глаза. Помогло. Да и парень зашевелился: поерзал по кровати, повернулся на бок, обняв подушку, а потом и вовсе потянулся, так сладко, будто впервые проспал до обеда.

— Что, выспался? — я не сдержалась, чтобы не съязвить.

— Угу… - парень согласно промычал и снова начал устраиваться на бок, так и не открыв глаз.

— Эй! Просыпайся, соня! Весь дурдом проспишь!
— Какой дурдом? — парень сонно приоткрыл один глаз. И в следующее же мгновенье он подскочил на кровати как укушенный. — Где я?! Кто вы?! Как я тут оказался?! Где мой сосед?!
— Какой сосед? — почему-то именно этот вопрос мне показался нуждающимся в уточнении.
— Как какой… по комнате в общаге. Мы с ним к лабораторке готовились. А дальше ничего не помню. Что произошло?

Я тяжело вздохнула, понимая, что мне придется рассказывать эту историю уже в шестой раз.

— В тебя ударила молния. Ты в больнице. Но все хорошо.
— А почему вы все такие… монохромные? — парень непонимающе осмотрел всех присутствующих.
— Чувак, как бы тебе это сказать… Ты такой же.

Но долго распинаться на тему его новой внешности, объяснять ему, что он должен полинять, выбравшись из старой кожи, не удалось. А все потому, что внезапно раздался писк со стороны двери, та открылась. И в помещение вошла молодая девушка в белом халате, явно не ожидающая такого вот сюрприза. Только семеро очнувшихся полумертвых коматозников были не всем сюрпризом. Именно когда она вошла, толстяку приспичило наконец встать с кровати. Он подскочил, приземлился на пол, и все его отмершие части, включая кожу, жир и еще не весть что, плюхнулись на пол, громко хлюпнув, и разлетелись по палате.

Бедная девушка, увидевшая это, завизжала и в ужасе вылетела из помещения. Мы в общем-то тоже были сильно озадачены.

— Эй! Подожди! Ты куда? — опаздун на совещание бросился за ней, в попытке догнать и заставить объяснить происходящее. Вот только дверь уже притянулась обратно доводчиком и надежно заперлась на магнитный замок.

— Ну, мы хотя бы не одни. Врачи тут есть. Это радует. — Я оптимистично пожала плечами.

— Эй, жирный! Ты в другое время свою шкуру сбросить не мог? Вон девку напугал до полусмерти. — Уголовник накинулся на парня, считая его виновным в том, что снова остался без информации.

— Я не жирный! Я полный! — оппонент и не думал сдаваться. Пытаясь защитить свою честь и гордость, он повернулся передом к присутствующим.

— Да вообще-то уже нет. Чувак, но одно я тебе точно скажу — ты голый! — я была просто обязана ему об этом сообщить, потому что он об этом явно забыл. А все остальные, видимо, потеряли дар речи, уставившись на его внушительных размеров достоинство.

Парень посмотрел вниз, кротко матюкнулся, ринулся к своей кровати, но поскользнулся на жирных ошметках, разбросанных на полу. Не упал он только чудом. Умудрился схватиться за бортик кровати. А потом схватил подушку и прикрыл ей свои причиндалы.

Дверь снова запищала.
— Да что могло случиться такого, что ты...

В палату вошел мужчина в возрасте. Но увидев происходящее замер, так и не договорив фразу, и приоткрыл рот от удивления. Следом за ним зашла и приходившая ранее девушка.

— Лена! Как ты умудрилась не заметить, что у тебя коматозные очнулись? — мужчина с откровенным недоумением прикрикнул на подчиненную.
— Борис Евгенич, я на обед отходила, в неврологию… они там всегда в это время интернов смотрят. — девушка отвечала растерянно и, казалось, вот-вот расплачется.

— Лена! Ты дежурная медсестра в реанимации! Какой обед?! Какие интерны?!
— Ну… у нас же никого кроме этих больше нет. А этих вы сказали не реанимировать…
— Лена!..

От очередной претензии в адрес медсестры мужчину остановил внезапный вопрос.

— Объясните уже, какого хера тут происходит? — уголовник явно начинал злиться. Ему было не интересно слушать врачебные перепалки. Доктор на мгновенье замер.

— Простите. Вы все находитесь в отделении реанимации в Госпитале мед. университета. Ваше состояние последние дни было… — теперь растерялся уже врач, поэтому и оборвал фразу на середине, — меня зовут Борис Евгеньевич, я заведующий отделением и… и мне срочно нужно позвонить генералу Орлову… Леночка вам все объяснит! — С этими словами мужчина вылетел из палаты так, будто забыл дома утюг выключить. А Леночка так и осталась стоять посреди палаты, растерянно и даже испуганно хлопая глазами.