Воздух в шахтерском секторе «Геенна», уровень 7, был не просто густым — он был живым. Живым отчаянием, потом, угольной пылью, въевшейся в легкие как абразив, и едким озоновым смрадом, висевшим после недавнего замыкания в силовой шине. Он обволакивал, давил, заставлял дышать ртом, мелкой дробной дрожью.
Аварийные лампы, вмурованные в потолок из грубого, покрытого ржавыми подтеками сплава, мигали нервным, прерывистым желтым светом. Каждый всплеск освещал прыгающие, искаженные тени на стенах — монстров из граффити, нацарапанных отчаянием и злобой: «Плату!», «Долой Векслера!», стилизованные черепа с кирками.
Грохот сорвавшегося с рельсов погрузочного дроида, застрявшего в куче угольного шлака, сливался в дисгармоничную симфонию с рёвом разъярённой толпы и настойчивым, угрожающим шипением разорванного паропровода где-то в темноте боковых тоннелей. Запах горелой изоляции, сладковато-тошнотворный, смешивался с кислым духом человеческого пота и металлической пылью, щекоча ноздри и оседая комом в горле.
Риккард Вейл стоял посреди этого ада, неподвижный, как анкер, брошенный в бушующее море. Его массивная фигура в поношенной, покрытой глубокими царапинами, сколами краски и темными пятнами непонятного происхождения броне Службы Безопасности Верденской Крепости казалась единственной незыблемой точкой в хаосе.
Холодные серые глаза, рассечённые шрамом — тонкой белесой линией, тянущейся от виска к углу рта, — бесстрастно сканировали бурлящую массу. Двадцать с лишним шахтеров, лица, искаженные яростью от месячной задержки жалких выплат и безнадегой, застывшей в глубоких морщинах, размахивались тем, что попало под руку: обрезками арматуры, тяжелыми монтировками и даже дрелью на аккумуляторе, жужжащей пустой угрозой сверла.
Они напирали на четверых бойцов СБ, прижавшихся спинами к груде искорёженного конвейера — их единственного укрытия. Броня СБ была крепка, но глаза под забралами шлемов выдавали напряжение. Их пальцы нервно сжимали приклады импакторов.
— Порядок, — проскрежетал Риккард про себя, его голос был низким, хриплым грохотом даже в тишине его шлема, а сейчас его заглушал какофонический гам сектора. Одно простое слово. Его единственный якорь в этом дерьмовом мире, который давно перестал иметь смысл за пределами выживания.
Порядок. Выживание. Оплата. Три кита, на которых держалась его личная, изолированная вселенная с тех пор, как настоящий мир предательски вывернулся и сжег дотла его отряд на проклятой Хельге-3. Эти три слова были броней прочнее сплава на его спине.
Вспышка. Яркая, ослепительная, словно маленькое солнце, прожигающая сетчатку даже сквозь память. Плазма, шипящая и булькающая, прожигающая броню «Призраков», как бумагу. Крики. Не боевые кличи, а вопли агонии и непонимания, разрывающие комлинк.
«Командир! Нас... нас бросили! Они своих же...!» Голос сержанта Энрико, верного пса, преданного империи до мозга костей, обрывающийся навеки в хрипе и щелчке разрывающейся связи.
Фантомная боль — ледяная, жгучая игла — пронзила левое плечо, место, где плоть и нервные окончания встречались с холодной прецизионностью титаново-миопластического протеза. Рука. Потеряна там же, на Хельге-3. В бессмысленной попытке прикрыть тех, кого потом сама Империя предала и стерла в пыль.
Боль была призраком, но напоминала: он выжил там, где не должен был. Цена была высока.
— Закрыть строй! Держать линию! — рявкнул Риккард в рацию, встроенную в воротник брони. Голос не повысился, но прорезал грохот, как нож — резкий, не терпящий возражений.
Бойцы инстинктивно сомкнулись плечом к плечу, их импакторы, настроенные на нелетальный заряд, дружно поднялись. Лидер шахтеров, здоровенный детина с перекошенным от ярости лицом и татуировкой ядовитого скорпиона на загорелой шее, размахивал здоровенной кувалдой, подбадривая толпу дикими воплями.
Идиот. Живое воплощение хаоса, угрожающего хрупкому порядку. Порядок требовал примеров. Быстрых. Жестоких. Неотвратимых.
Риккард шагнул вперед, навстречу рвущейся толпе, игнорируя летящий в него обломок трубы. Тот глухо стукнулся о его мощный наплечник, отскочил с лязгом. Риккард даже не дрогнул, не отвел взгляда от скорпиона.
Его левая рука — протез — плавно сместилась с пояса. Не дробовик. Не сейчас. Из предплечья с легким «ш-ш-ш-к» выдвинулся компактный импактор с толстым стволом.
Тык. Почти неслышный, как плевок, выстрел сжатого воздуха. Нелетальный, но оглушительно болезненный, он ударил лидера прямо в солнечное сплетение с хирургической точностью. Тот ахнул, выгнулся дугой, как подкошенный, кувалда с оглушительным грохотом упала на решетчатый, липкий от грязи пол.
Рёв толпы сменился внезапным, гнетущим замешательством, смешанным с животным страхом.
— Следующий! — прогремел Риккард, сделав еще шаг вперед. Его серые глаза, холодные, как ледники далекой Химеры, метнули острые осколки по передним рядам.
Напор дрогнул. Шахтеры отступили на шаг, нерешительно потоптались, опуская самодельное оружие. Порядок восстановлен. Жестко. Эффективно. Беспощадно. Как всегда. Как учили «Призраков».
Внутри все было пусто, кроме привычной, глубокой усталости, въевшейся в кости, и той вечно тлеющей боли — вины и горечи предательства. Выживание. Оплата. Деньги за подавление бунта поступят на счет.
Сегодня можно будет купить дешевого синт-виски в «Вороньем гнезде». Заглушить видения. Заткнуть дыру, где когда-то была совесть.
Он уже поворачивался, чтобы отдать приказ об аресте зачинщиков, когда в наушнике, прямо над ухом, резко, пронзительно завыла сирена другого, гораздо более грозного калибра.
Не местная тревога. Системная.
Голос оператора СБ Ларса прозвучал в его ухе, сдавленный, почти задыхающийся от напряжения:
— Шеф! Красный уровень! Объект неизвестного происхождения на сближении! Нулевой вектор, скорость критическая! Столкновение с сектором Альфа-внешний неизбежно через три минуты двадцать секунд! Системы опознания — ноль! Никакого ответа на запросы!