Рисунок мавки

Дед мой, Лев Михалыч, знатным рыбаком был. А потому каждое лето, на которое меня определяли в деревню было для меня гораздо лучше всяких там артеков и турций.

Рыбачить он любил, да и ремесло своё знал. Места знал рыбные, рыбку знал какую и чем подкормить, чем приманить. И я, хоть и был ребёнком городским, с огромным удовольствием рано, незадолго до зари поднимался вслед за стариком, чтоб не разбудить часом бабулю. Как сейчас помню, как мы, крадучись, выходили из дому, тихонько забрав со стола корзинку с завтраком, который умудрялась бабушка приготовить ещё до того, как проснётся Михалыч.

А как здорово было по утренней прохладе по предрассветным росам идти к намеченным дедушкой местам. Невидимые мне, городскому, птицы где-то куковали и тенькали, да только сообразить, какая и где - у меня не получалось.

- Ну, что, Совёнок, головой крутишь? - Усмехался он. - Вон смотри. Да не туда. Выше, третья ветка слева. Вишь какой довольный сидит — гнездо своё стережет. Он бы и дольше спал, да ты шумно идёшь, вон всех перебудил...

Сам мужчина ухитрялся идти так, что за ним через пару минут и понять нельзя было, где ходил. Партизаном был. Лесничим. Это теперь он всё больше на завалинке на солнечном месте посиживать любит, жмурясь на солнышко. А по молодости такой парень видный был. Бабуля смеялась, что не он невест искал, а девушки на выданье все из округи за ним гонялись, чтоб на глаза попасться...

Впрочем, это я не про то начал.

Так вот, тем летом решили они крышу перекрыть, и пустили квартирантов. Был у них мальчишка моих лет. Мишкой звали. И если я ребёнком тихим был, то этому надо было всё сразу: если за грибами — так до Ведьминой горы, а ежели по ягоды — так до самого Дальнего Яра... Неугомонный. Везде нос совал. Так что сдружились мы быстро, и потом ещё много лет дружили. Это потом, после армии, я женился, пока туда-сюда, и он переехал, да так концы и потерялись... А те каникулы в деревне я тогда запомнил.

***

Жара как раз началось. Взрослые ушли на столь нелюбимую мной картошку, а нас, как самых младших, но ответственных, оставили дома. Занимались мы делом важным: дед поручил нам ободрать лозу для корзин, да бредень в порядок привести — вечером, чтоб сходить за рыбкой да раками. Работали мы тихо и спокойно, когда показалось мне, что кто-то под окном промелькнул. А потом ещё раз, да и ещё разок затем — будто кто за ставнями хоронился, и тайком подглядывал. Пару раз я выскакивал, дом обходил, да только ни Трезор тревогу не поднимал, ни я никого не встречал.

Заметив, что я странно себя веду, и который раз бросаю работу, чтобы выскочить на улицу, Мишка не выдержал:

- Да что ты бегаешь всё время?

- Мне кажется, к нам жулики пришли!

- Лозу или Трезора воровать? - хмыкнул мой напарник.

- Да нет, вон под окнами кто-то бегает, а поймать не могу...

- Так Мавка пришла, — пожал плечами мой друг. - У тебя карандаши есть?

Я кивнул, не понимая, для чего жуликам мои принадлежности.

- Тащи, — распорядился мой дружок, — штуку покажу.

Я принёс нужное, отдал их другу, и мы, вооружившись тетрадкой, в которой рисовали, пошли на заднюю часть двора, что выходила на лес.

Мишка аккуратно всё сложил, и отошёл в сторону, кивнув мне, чтоб не отставал:

- Мавка, рисовать будешь? Карандаши новые сегодня. Глянь какие! - громко сказал мой друг, толканув меня в бок, чтоб я не зевал, и не пропустил ничего.

С минуту ничего не происходило, а затем тетрадка аккуратно раскрылась, и в ней моим жёлтым карандашом кто-то или что-то нарисовал солнышко. Затем тем же ветром тетрадь аккуратно закрыло.

Я как стоял, там и осел на траву.

- Это чего такое? Это ты?

- Вот чудной, — потешался Мишка, — я ж сказал: Мавка.

И друг мой рассказал, что когда-то, когда мой дед был ещё молодым, пришли в деревню фашисты. А у соседей напротив вдова жила с маленькой дочкой. Вот и повадились они к вдовушке нахаживать. Каждый раз что-то забирали, а её били. И вот однажды праздник у их там какой-то был, а женщине дать уже было нечего. Вот они мать да дочь в погребе закрыли, а дом, забавы ради, сожгли...

- Вот с тех пор девочка и ходит. - Мальчишка тяжело перевёл дух. - Зла не делает никому — только солнышки для мамы рисует. Мол, к кому на двор Мавка придёт, и солнышко нарисует, у того удача будет. Оно-то потом ничего не страшно с солнышками...

***

С того дня я следил, чтоб лист бумаги или тетрадка какая всегда в сенях или на дворе была, и так у меня скопилась целая бумажная папка этих солнышек.

Ну, а потом я вырос — сначала выпускные в школе, армия, семьей вот обзавёлся, Михалыч уже не дед, а я; и всё мне некогда было в края детства заехать после смерти стариков.

А в этом году купил машину, по пути захватил гостинцев: красок для новомодных альбомов для скетчей, отложил все дела, да и приехал сюда...

Заброшенный, заросший травой, двор ещё был узнаваем. Я прошёл и оставил на крылечке скетч буки, краски и карандаши, и, как в детстве, позвал:

- Мавка, приходи порисовать!