Риверхилл

1. Старое время

Его город не сохранился ни на картах, ни в мировой истории. Риверхилл сгинул из памяти мира вместе с жизнями жителей, чьи даты рождения и смерти когда-то писались в книге Церкви-на-Холме. Когда-то там была записана и дата рождения Вестника Майло...

Майло не помнил, что это за дата. Знал лишь, что родился он на заре века. И знал лишь, что в то время стояла «самая дождливая осень», как говорила мама.

Он был ни первым ребёнком, ни последним. Два старших брата и одна сестра умерли ещё в детстве. Младший брат, родившийся годы спустя после Майло, утонул в Гринуотер. Он убегал от группы мальчишек, ранее побивших его деревянными мечами. Забежал далеко в воду, зацепился за торчащий на дне корень, и его утянуло под воду. Выплыть он так и не сумел. Прознав об этом, Майло лично нашёл всех малолетних хулиганов, участвовавших в погоне, и накричал на них — как они посмели допустить такое! Поднять бы на них самих руки... Но, разумеется, это уже не имело значения, и ни крики, ни кулаки бы это не исправили.

Позднее он решит для себя — ещё наступит то время, когда его слова будут иметь значение и будут менять течение жизни.

Поэтому, оставшись единственным наследником дела своего отца, он отдался сему занятию полностью.

Эллиот, отец Майло, был потомственным целителем и алхимиком, уважаемым человеком как в Риверхилле, так и за его пределами. К нему приезжали как из соседнего замка Эшстоун, так и из дальних городов и поместий со всей Англии. Однажды, как он рассказывал, когда Майло ещё не было на свете, его даже приглашали в Лондон — нездоровилось одной важной особе. Людское доверие и уважение построили над Эллиотом и его семьёй настолько прочный защитный купол, что его не задели ни надуманные слухи, ни волны гонений алхимиков, ни призывы на войну с Францией. На последнее он согласился добровольно, считая себя истинным сыном родной страны и гордым слугой короля.

Он покинул Риверхилл, оставив жену и здравие города на попечение Майло. Домой он с тех пор не возвращался.

К тому моменту, Майло активно принимал горожан наравне с отцом, а потом и без него. Их дом, находящийся в одном из средних «колец» городских улиц, выделялся двумя коваными вывесками, прибитыми к фасаду в один ряд. На верхней пестик условно толок травы в ступке — здесь Эллиот мог продать вам лекарства от всех болезней, на нижней змея обвивала горящую свечу — здесь же его сын Майло на месте лечил страждущих снадобьями и чудодейственной силой рук. И даже, когда отец оставил Риверхилл, Майло сохранил обе вывески, став полноправным наследником его призвания.

Градообразующим центром Риверхилла была Церковная площадь, обычно усеянная торговцами, путешественниками и разгильдяями. Называется она так не напрасно: словно отстраняясь от лавок и шумных людей, площадь сужалась перед самым входом в Церковь святого Варфоломея, которую в простонародье прозвали Церковью-на-Холме. Собственно, весь город находился на одном возвышении, которое и венчала церковь.

Из декады в декаду с момента основания количество домов росло и росло. Они строились до тех пор, пока очередное кольцо улиц вокруг церкви не достигло берегов Гринуотер, довольно узкой, но глубокой реки. Нашлись, однако, смельчаки, рискнувшие поставить себе дома и на другом берегу Гринуотер — для этого водрузили даже не один, а два деревянных моста, один из которых разрушился, а второй позднее переделали из камня. Риск состоял в том, что второй, менее заселённый берег был болотистым, и фундаменты домов, особенно близких к воде, то и дело размывало.

Предки Эллиота и Майло жили в Риверхилле со времён основания. И похоронены они были на втором кладбище, что располагалось как раз на болотистом берегу.

Но ни у кого их них не было этой загадочной силы, обитавшей в душе Майло с самого рождения.

Эллиот начал обучать его алхимии и целительству ещё при жизни младшего брата. Он знал наверняка — маленький Майло был особенным мальчиком, способным и умелым. Как можно больше знаний отец давал ему, как можно скорее обучал его формулам, идеям, правилам и трюкам. Он словно бы спешил, опасаясь чего-то. Боялся, что не успеет оставить после себя последователя.

Майло всё схватывал на лету. Сначала он научился чтению и письму у отца Якова из Церкви-на-Холме, потом отправился в Оксфордский университет, где учился и его отец. Он мечтал быть, как он. Быть лучше, чем он. Быть законным последователем, чтобы им по-настоящему гордились. Он не смел подвести. И для этого юный Майло каждый день экспериментировал с зельями и настойками, читал взапой современные учения, пытался изучить свой «внутренний свет», на что он способен, кто ещё мог обладать им.

Но нет — этот свет жил только внутри него. И каких-либо упоминаний о схожем феномене среди иных, известных источникам людей, в библиотеке университета он так и не обнаружил.

Так или иначе, в родной город он вернулся полноправным представителем своей профессии.

Проходили годы. Старики сменялись младенцами. А сколько бы Майло ни старался, признавали его медленно.

Майло было далеко за тридцать, когда в их аптекарском доме остались лишь он да пожилая мать. Заботы свалились на него грудой камней: изготовление лекарств, ведение их учёта, забота о матери, которая едва справлялась с домашними хлопотами. Она постоянно сетовала: не хватает тебе женских рук, вот так и прервётся наш род. Но женщины Майло мало интересовали. Лишняя трата времени, а толку никакого. Ему не нужна любовь, это жертвование собой и многими ради одной неизвестной женщины, когда он приносит в жертву всего себя ради великого дела, гораздо более важного, чем мимолётные влечения.

Однажды, заработавшись допоздна, Майло заснул за рабочим столом, усыпанным бумагами с формулами и подсчётами средств. Проснулся он от громкого падения на пол. Сначала он не осознал, что произошло. И тогда сердце закололо, будто ужаленное изнутри, захлестнуло ядом. Ступенькой за ступенькой яд разливался быстрей, прожигая ночь. Майло ринулся в спальню матери — и его сердце отпустило.

2. Свет

В милях к северу от Риверхилла, в долине под открытым небом располагалось древнее капище кельтов. Кривые камни колоннами подпирали другие, себе подобные. Внутри сего полукруга располагались две толстые продольные глыбы, параллельно стоящие друг напротив друга. В далёкие времена неверные хоронили здесь покойных и проводили ритуалы. Один Бог свидетель, были ли это просто ритуалы по проводу душ в загробные миры, или же они несли в себе иные цели.

Элейн тянуло сюда. Риверхилл не окружали защитные стены, в отличие от более крупных городов, потому она с лёгкостью выбиралась по ночам за его пределы. У неё обычно было два пути — либо к Гринуотер, подальше от людей, либо на капище по той же причине. Здесь, как ей казалось, она прикасалась к прошлому, заглядывала в будущее. Здесь ей проще находить смысл во всех её муках, в кошмарных снах и играх беспокойного разума.

Скоро люди догадаются об её болезни. И тогда ей, тем более, покоя не видать.

Раньше от несправедливых нападок её спасал Хьюго. А что теперь, когда его не стало? Кто защитит её от насмешек, слухов и обвинений, от которых она сбежала из родного города?

Поведать ли об этом Майло? Какими бы ни были её мысли, все они вели к нему. Болезнь ли это иль божественный рок, первым, кому она объяснится, станет именно он.

Отныне он единственный целитель в Риверхилле.

Единственный, кто способен всех спасти...

Время шло незаметно, пока Элейн стояла так, босая, облачённая в чёрные балахоны, прильнув спиной к одному из вертикальных камней. Она гладила его шершавое ребро, готовая вцепиться в него всей хваткой, потеряй она ниточку с явью. Взгляд утопал в россыпи летних звёзд, ни одна тучка не смела их затмить. Среди них как круги на воде расходились размытые образы. Уловить бы их, подобрать бы ключ, дабы не растаяли туманом эти настойчивые картины.

И чёрные бабочки, рождающиеся из человеческой крови...

Ногти сжались, готовые впиться в древний камень, едва Элейн заслышала шелест травы. Она вздохнула раз — от страха. Вздохнула два — от радости облегчения.

— Доктор Майло?

— Он самый, — улыбнулся он, склонив голову.

Доктор Майло нередко говорил, что его «целительный свет» подобен пламени, горящему внутри души. Он и внешне был как пламя: густые рыжие кудри, живой взгляд голубых глаз, его жгучая, непокорная натура — не сравнить с холодной отстранённостью Хьюго, которой он её одаривал в последние месяцы жизни.

— Вам тоже здесь нравится? Я сам прихожу сюда в поисках покоя.

Его прикосновение ошпарило Элейн, как только он взял её за руку.

— Ох... Прошу прощения... — Майло отпустил её и отступил, спрятав обе свои руки за спину. — Забылся... Я привык так делать. Знаете, чтобы чувствовать людей... чтобы понимать, что у них внутри.

Элейн потёрла ладони и сама ступила ему навстречу.

— Понимаю. Отголоски профессии.

Майло кивнул, явно сдерживаясь от улыбки.

— Знаете, миссис Блейкторн...

— Элейн, — перебила она. — Я более не хочу быть Блейкторн. Во всяком случае, для Вас.

Он вновь поднял на неё глаза. Его лицо преобразилось, его как будто осенило.

— Так вот оно что... — прошептал он.

— О чём Вы?

Майло прошёл между колоннами капища к его центру меж жертвенных плит.

— Видите ли... Я умею читать людские страдания. Мой свет, — пылко зажестикулировал он, — мой свет знает, когда кому-то плохо, когда он сослужил бы на благо. Он ловит зовы боли, — его руки замерли и обратились в сторону Элейн. — Я услышал такой зов... Он шёл от Вас.

Она бы разрыдалась при нём, не постыдившись. Она бы бросилась ему на шею, позабыв про приличия. Здесь только они вдвоём, злые языки не узнают.

— Что же Вас тревожит, Элейн?

Она этого не сделает. Не сделает лишь потому, что она ещё сильная.

Элейн вышла в полукруг и села на жертвенный камень. Влажная трава холодила ноги, и поднявшийся как на грех ветерок так и норовил окунуть её в прохладу ночи.

Так и быть, она скажет. Здесь и сейчас. Майло пришёл не случайно.

— На мне лежит проклятие, — вздохнула она. — Я не знаю, как иначе это обозвать. Я не святая, я не пророк, чтобы глаголить волю Божию. Ко мне никогда не являлась Троица. Но... ко мне является другое...

— И что же это? — она не заметила, когда Майло подошёл так близко к ней, хоть руку протяни. Видать, того он и добивался.

Элейн подтянула ноги и поджала их под себя, спрятав ступни под балохонами.

— Ко мне приходят видения. Они... я не знаю, о чём они. Каждый раз по-разному. Они приходят ко мне, хочу я того или нет. Чаще всего они несут в себе тьму, в них нет ничего хорошего. Эти... страшные образы...

Они вещали о бедах. Боли. Смерти.

И о чёрных мотыльках.

— Мне кажется, на город грядёт беда. Чудовищная, тёмная стихия, пожинающая людей колосьями, — продолжала она. — Обычно всё, что я вижу, рано или поздно сбывается. И если же на город, в самом деле, нападёт эта сила... люди решит, что я тому виной. Люди не любят слышать правду в лицо.

— Это так, не любят, — задумчиво кивнул Майло, явно вспоминая о последнем инциденте, когда Элейн публично нагрубила братьям-дровосекам за небрежное отношение к женщинам, а те двое грубы со всеми подряд.

— Но они её получат со мной или без меня, — она опустилась на бок и вытянулась на камне. — Единственное, чего я боюсь, помимо вероятной беды... Убьют ли меня эти видения раньше, чем та беда, о которой они предупреждают?

— Как так? — Майло уселся рядом на землю.

Холод, ледяная вода, стекающая по волосам, должно быть, в знак скорби...

— Понимаете, иногда, — Элейн перевернулась на спину, — я вижу человека, и я чувствую всё, что чувствует он. Больно им, больно и мне. А то, что я стала видеть в последние месяцы... Это убийственная боль, с такой не должны жить.

А пока она была далеко, за ширмой холодного космоса, подмигивающего тысячью глаз. Элейн потянулась к нему, словно желая завернуться в эту ширму, и пусть её пленит небесный мороз, лишь бы уберегло её от лишних знаний, от тех, что не повлияют на её жизнь, и от тех, на которые она сама бы не повлияла. Присутствие Майло согревало и без прикосновений, этого ей хватит.