Рождественская история

Диваны и кресла

Скрипнула двойная входная дверь, и высокий мужчина медленно вошел в особняк. Центр города, до работы всего десять минут езды, но все равно он чувствовал себя усталым, пока проделывал этот путь. Пробки. Рациональнее было бы пройтись пешком.

Расстегнув темное драповое пальто, молодой человек замер, и сузил глаза. В воздухе витала мелкая, прозрачная пыль, которая мерцала в свете люстры холла. Все вокруг пахло этой пылью. А еще… чем-то сырым, старым, будто через весь дом проветривали чердачное помещение.

- А ты сегодня рано… - Слева, со стороны кухни показался еще один, весьма высокий мужчина. Он был чуть ниже, и заметно худее, однако, обладал не менее правильными, рельефными чертами лица. – Эбенизер…

- Подсудимый на заседание не явился. Объявим в розыск. На нем итак висела подписка о невыезде. – Пальто осталось в руках, и по спине рассыпались длинные, темные волосы. Молодой человек заметно усмехнулся и прикрыл глаза. – Не поскупился бы на прошлом заседании, проблем было бы меньше. Ну что ж… - Он поднял на брата взгляд, и слегка скривился. – Чем… так воняет?

- Ты это о чем? – Тот нервно засмеялся, но когда понял, что замять не выйдет – вздохнул. – Слушай… Пока ты был на работе, я чердак разгреб. Там много хлама, мебели старой. Из нашего загородного дома. Уже сыреть начала. Ну я подумал… чего его тут держать? – Взгляд взволновано скользнул в сторону. – В общем я… то, что не пропало, отдал детскому дому. А в чем дело? Пусть детки порадуются, там всегда проблемы с этим. В конце концов, Рождество скоро…

Эбенизер замер. Правильное, бледное лицо исказила гримаса внезапной злобы, а удивительные, фиалковые глаза превратились в точки. За одну секунду этот человек перестал быть красивым, копна длинных, каштановых волос упала на лоб, образовав темную, жуткую тень.

- Стефан, ты больной? – Мужчина широко раскрыл веки, стараясь сдержать нервный тик. – Мебель наших мертвых родителей, достояние нашей семьи. – Он даже не поднимал голос, но тембр, интонация… казались столь тяжелыми, столь жуткими, что его брат отступил на пару шагов.

- Ты бы про это достояние не вспомнил даже!! – Стефан сжал кулаки. – Сколько оно там валяется?! Лет десять уже, если не больше!!! Кому эти диваны сдались?! Лежат, гниют!!

- Массив дуба, ручная работа. – Эбенизер стал неадекватно улыбаться, осматривая помещение. Серый паркет, темные, практически черные, резные двери… столь же темные лестницы на второй этаж. Вишневый ковер на полу, который слегка лоснился при белом свете. Изумительный особняк в спальном районе, стоявший вплотную от точно таких же, изумительных особняков. Он покупался уже с мебелью, и старый комплект дубовой просто не вписался в интерьер. После чего… скоропостижно отправился на огромный чердак.

- Да хоть бы эти диваны с креслами из золота были сделаны, зачем они нам?! – Его брат поднял грустные, серые глаза, и тряхнул головой с короткими, угольно-черными волосами. – Тебе просто жаль их…

- Заткнись. – Эбенизер сжал кулаки, короткие ногти впились в кожу, но сейчас он этого не замечал. – Не ты зарабатывал на эту мебель, инфантильный кретин, и не тебе ею распоряжаться. Сидишь на моей шее, и будешь диктовать, кому мне отдавать мои кресла?!

- Бизнес записан на меня. – Стефан отступил еще на шаг, но медленно вздохнул и прикрыл глаза, понимая, что теряет позицию в споре. – Послушай… нам эта мебель правда без нужды была. А у деток теперь будет уютнее, удобнее. Я уверен, это было им нужно…

- Нет это ты меня послушай, недомерок. – Его брат широко раскрыл глаза, и двинулся вперед, едва себя контролируя. – Я с совершеннолетия шестнадцать лет пахал на благосостояние, и я его достиг. Бизнес, о котором ты сейчас случайно вякнул – мой. Он был, и остается моим, потому что ты – картонка. Ты пальцем не пошевелил на благо этого бизнеса. Все решения, документации, бухгалтерия… все – мое. Мое. Ты понял меня?! – Мужчина оскалился. – Записан на тебя… только потому, что госслужащий не имеет права заниматься бизнесом. Так бы все было бы моим официально.

- Ты не один над ним загибался, хватит врать. Вы с Марли…

- Марли мертв!!! – Рявкнул Эбенизер, и вздохнул, пытаясь себя успокоить. – Теперь мой. Но важно сейчас не это. Мебель наших родителей ты скинул каким-то выродкам, которые попортят все за день или за два. Чужие личинки будут обдирать обивку, прыгать, вдавят пружины…

- Ну и что? – Стефан поднял брови, когда увидел, что брат надевает пальто назад. Со злостным видом завязывает бордовый шарф, поправляет черные брюки. – Господи, нет… ты же не пойдешь туда?! Это же безумие!!! Это подарок! Подарки не просят вернуть, это немыслимо!!

- Немыслимо было тащить туда мою мебель, а затем удивляться. – Эбенизер щелкнул зубами, и резко вышел из особняка, хлопнув дверью. За ним, следом, на ходу накидывая серую куртку, выбежал Стефан, который попытался схватить брата за руку.

- Подумай хотя бы о том, что ты опозоришься на весь город!! – Закричал тот. – В газетах будут писать о том, как окружной прокурор пришел в приют диван назад требовать!!!

- Опозорюсь перед кем? – Он усмехнулся, едва заметно закатив глаза. – Перед пятилетними болванчиками, которые грызут пальцы и слюну пускают? Я переживу этот позор.

- Ты ненормальный… - Стефан все еще держал брата за предплечье, но тот его все время одергивал, и быстрым шагом шел вперед.

Смеркалось.

Пожертвования

«Добро – это не всегда справедливость. А справедливость – не всегда добро».

- Прошу, кто сколько может… - Девушка с грустью протягивала руки, но большинство людей лишь косились, и обходили стороной странную, неуклюжую особу.

Она неловко топталась в глубоком снеге, пока зимнее небо светлело над городом. Печальный взгляд скользнул по сумке, в которой за утро не появилось ни гроша. Уже декабрь, но люди еще не были готовы делать подарки, особенно чужим, незнакомым детям.

Она очевидно мерзла. Тонкие овечьи варежки, зашитые в нескольких местах, больше не согревали. Старый, трапецивидный розовый пуховик в мелкий цветок казался очень красивым, но все равно не грел. Его Ева постоянно осматривала с ног до головы, и напоминала себе, что нужна одежда скромнее. Люди должны видеть в ней нуждающуюся, и давать деньги детям. В конце концов, это её работа.

Светлые, с лиловым отливом волосы выбивались из-под белого платка и лезли в лицо. Девушка медленно вышла на улицу с огромными, ухоженными домами, где наверняка кто-то захочет поддержать под праздник приют. Для жителей таких особняков это была бы… сущая мелочь.

По спине полз неуютный холодок. Воспитательница подошла ближе, и неловко нажала на холодный звонок.

Секунда. Две. Три.

Никого. Никто не спешил открывать, и из-за входной двери не раздавалось никаких посторонних звуков. С одной стороны, ей было легче, не придется вновь унижаться. Просить, вымаливать. А с другой… снова пусто. Двоякий осадок тяготел, и, скрепя сердце, Ева медленно побрела к следующему дому. Может, повезет… и там окажется щедрый хозяин или хозяйка. Ноги заплетались в снегу. Мелкий лед искрил в воздухе, а некоторые балконы покрывали рисунки инея.

Еще один крупный, ухоженный дом. Обшитый темным деревом, блестящий от своего лоска. Где-то вдалеке слышалось трение лопаты о снег. Иногда раздавался рев заводящихся автомобилей.

Ева неловко нажала на звонок огромного особняка, и чуть отстранилась, изучая взглядом свои ботинки. Вчерашний день никак не шел из головы, когда один жадный хам завалился требовать назад мебель, которой у него наверняка заставлено все вокруг. О чем может мечтать окружной прокурор? Зарплаты у них завидные, так еще и, поговаривали, что Сорджескрудж был не самым честным на руку человеком. Вероятно, набирал взяток на сумму намного больше, чем его зарплата. И при желании мог позволить себе еще сотню таких диванов, за которыми притащился вчера. Невероятно скверный, пугающий своей мелочностью человек. Темная лошадка, с острыми, как у морского черта, зубами.

На этот в доме послышалось шевеление, отчего Ева поежилась, и негромко сказала: «прошу вас… я собираю пожертвования в фонд для местного детского дома».

Внезапно дверь открылась, столь широко и стремительно, что девушка едва устояла на ногах. Глаза округлились, она попыталась отстраниться, но тут же была схвачена за запястье железной, горячей хваткой.

- Ты. – Раздался знакомый голос прямо над ухом. – Теперь еще ходишь по домам, подачки клянчить?

- Вы? – Воспитательница детского дома подняла ошарашенный взгляд на вчерашнего знакомого. Тот стоял в проеме в одном теплом, черном халате, и мокрые длинные волосы свисали по сторонам от правильного, бледного лица, искаженного едкой ухмылкой.

- Какая встреча. Теперь ты притащилась ко мне домой, а не я к тебе. – Мужчина тут же схватил гостью за запястье второй руки, явно не собираясь отпускать.

- Я обхожу все дома в этом районе. – Ева нервно сглотнула, глядя в глаза старому знакомому. Здесь, на чужой территории она чувствовала себя намного менее уверенно. Ладошки в варежках влажнели сами по себе, а тело напрягалось до боли в лопатках. Приходилось делать серьезное волевое усилие, чтобы не теряться, и, после вчерашнего, продолжать держать лицо. – Вот и к вам пришла. Мы собираем пожертвования для детского дома…

- То есть моей мебели вам мало? – Едко процедил Эбенизер, притянув гостью за руки к себе. – Теперь еще надо денег, да? Плоти, плоти, плоти…

- Не хотите – не жертвуйте!! – Она попыталась вырвать руки, с раздражением сжимая челюсти, но не получалось. От волнения подкашивались ноги. Вот с кем – с кем, а с ним после вчерашнего, девушка предпочла бы не видеться больше. Никогда. Злобный, насмехающийся взгляд пронизывал, прожигал её тело с ног до головы. Столь сильно, что хотелось провалиться сквозь порог, в подвал.

- Не хочу. – Молодой человек еще ближе притянул гостью, хотя та шарахалась, и нагнулся вплотную над её лицом. – Я плачу налоги, на которые содержат вашу шаражку. Денег от государства вам мало, я правильно понимаю?

- Хам. – Сквозь зубы процедила Ева, уставившись на мужчину. – Это не шаражка, это детский дом!! Жадный хам, никто от тебя ничто не требует, отпусти руки, иначе ударю!!!

- Тогда я сниму побои и заявлю на тебя в прокуратуру. – С иронией передразнил он.

- Пусти сейчас же… - Лицо становилось потерянным. Столь близко… девушка чувствовала, как пахнет его дыхание, хотя не хотела чувствовать. Как пахнет его шампунь, гель для душа, и даже зубная паста.

- Послушай. – С ухмылкой бросил мужчина, прикрыв глаза. – Мы оба знаем, зачем ты здесь, и куда пойдут деньги, которые ты тут выпрашиваешь. К тебе в карман. Очень удобно, дети не станут считать твой заработок, и не будут узнавать, сколько стоили их новогодние пряники, доллар, или десять центов. Что, захотела жить получше? Вид из окна приюта больше не радует взгляд?

Купить ангела

Дыхание учащалось. Пот скользил по холодному лбу, а взгляд нервно блуждал по темной, аскетичной комнате. Черный, лакированный стол отражал от себя бледные блики снежных туч, которые висели над городом белым одеялом. Белые шторы слегка качались от напора воздуха кондиционера, а бежевый ковер с коротким ворсом совсем не грел босые ноги.

Стефан в очередной раз выдохнул, и взял с полки домашней библиотеки случайный том Виктора Гюго. Читал ли его брат это? Навряд ли, но книги не выбрасывал, и никуда не сдавал. Хотя… можно было бы, чтобы пыль не собирали.

Он бродил по комнате-кабинету, и с каждой секундой нервничал все больше. Глаза влажнели, а страх иглами проходил по напряженному телу. Как завернуть просьбу о деньгах? Что соврать? Ведь, узнай прокурор о причине таких трат – собственноручно отправил бы своего младшего на каторгу, или продал бы в рабство.

Набравшись, наконец, смелости, молодой человек сделал глубокий вдох, и вышел в холл. Пусто и темно, как и всегда. Пахло… зимой. Сырым снегом, должно быть, тут недавно проветривали.

Из кабинета Эбенизера слышался тихий говор. Стефан, было, прильнул к двери, чтоб послушать, но тут же одернул себя. Встряхнулся, и решительно вошел в комнату. Без стука.

- Я не стану оплачивать тебе бензин. – С ироничной улыбкой говорил Эбенизер в трубку телефона, глядя с кожаного кресла на обильный снегопад маленьких снежинок. – Ты получаешь зарплату, и кататься по городу с моими документами – твоя работа. Если ты не включил в список расходов бензин – это твои трудности. В контракте, который ты подписывал, нет ни слова о том, что я должен обслуживать твой транспорт. – Мужчина прервал звонок, и блаженно выдохнул, прикрыв глаза. – Люди – идиоты.

- Это секретарь был? – Стефан слегка замялся, но тут же взял себя в руки.

- Да. Звонил, мол, пробки. Что бензин из-за меня пожег весь… - Улыбка становилась шире. – Пусть ездит на метро, раз так. Или ходит пешком, мне плевать. Это его работа, и он сознательно на нее пошел.

- Ты – кремень. – Младший брат нервно улыбнулся, и присел рядом на стул.

Кабинет прокурора разительно отличался. Панорамные окна начинались от пола, и заканчивались под потолком, открывая вид на улицу, замутненный снегом городской пейзаж, и верхушки церквей. Темный стол отражал от себя этот пейзаж, словно зеркало. Такой же, как у Стефана. Окружающий холод пробирал, будто это место не прогревалось, но хозяина вполне устраивала температура, не превышающая пятнадцать градусов Цельсия. Узкий, серый шкаф проходил вдоль правой стены, и его фактура напоминала фактуру бетона. Там пылились старые бумаги, отчеты… и висела пара пиджаков, которые никто больше не носил. Паркет под ногами, казалось, тоже не прогревался. Стены, выполненные под белый кирпич, еще больше нагоняли тоску, создавалось впечатление, что в кабинете царила полярная зима.

- Я – прагматик. – Эбенизер сузил глаза. – Рост цен на отопление в этом году превысил инфляцию. – Мужчина медленно выдохнул, покачал холодный кофе в белой чашке, затем сделал глоток. – А, с учетом того, сколько я плачу, чтобы прогреть дом… мрази. Стригут за коммунальные услуги, и считают, что народ не заметит. Ну что ж. Я не заплачу ни цента сверху.

- Вот почему тут такой холод… - Стефан понуро опустил голову. Выражение лица менялось, с уверенного, на грустное и отчужденное.

- Так что ты хотел?

- Слушай. – Молодой человек сжал кулаки и посерьезнел. – Я пришел… по-братски. Занять денег, на три месяца. Можешь изымать у меня «зарплату», можешь совсем не содержать меня. Мне нужна сумма в долг, и я отдам. С процентами, если нужно. Обещаю.

- В долг? – Эбенизер поднял брови. – За каким тебе потребовались деньги в долг? – Голос становился тише и злее.

- Я не буду врать. – Стефан отвел взгляд за оконное стекло, где продолжал сыпать тихий, мягкий снег. – После того случая в детском доме… мне бы хотелось все замять. От своего имени. Я бы хотел внести туда крупное пожертвование перед Рождеством, под свое имя, под свою ответственность. Я не хочу ничего у тебя красть, поэтому я верну все, что занял. Копить у меня нет времени, праздник настанет быстрее, чем я соберу всю сумму. Это… душевный порыв. Нужда. Я мало чего хорошего сделал в жизни, и оно мне… просто не обходимо.

- Что? – Эбенизер, казалось, вот-вот был готов открыть рот, но держался из последних сил. От невротичного напряжения у него начало дергаться нижнее веко, и периодически вздрагивал указательный палец на правой руке. – Это шутка такая? Ты… совсем рехнулся?

- Нет. Я совершенно серьезен. – Молодой человек сжал кулаки. – Я все тебе верну, с процентами. Не оставлю себе ни цента. Можем заверить этот займ нотариально.

В кабинете повисла странная, тяжелая тишина. Ветра не было, и даже порывы не встревали в долгое, омерзительное молчание. Вскоре послышался смех. Едкий, пробирающий, и намного более мерзкий, чем молчание.

- Вот как повернулось все. – Мужчина подпер рукой голову, и с улыбкой уставился на брата. – Дай угадаю. Вчера, когда ты проводил нашу гостью, решил, что ей надо дать денег, так? – Улыбка растягивалась все сильнее. – Потому что она их ходит… и клянчит. Хотел познакомиться с ней поближе, и не вышло. Так что деньги, получается, отличный вариант. Какая красота. – Глаза тяжело блеснули, ловя случайный свет. – Ты идиот. Тобой хотят воспользоваться. Решил купить внимание? Купить симпатию? Решил, что она даст тебе за это? – Снова смех. – Мой младший брат просто необъятный кретин. Двадцать шесть лет, да я в шестнадцать таким тупым не был. Рандомная шлюха, которую ты видел всего пару раз в жизни уже вертит тобой, как хочет. Скажи. Ты испытываешь хотя бы толику стыда за свою наивность? Или все еще не доходит?