Рождественский Бал Губернатора

1. Джон

1. Джон

— Я рад, что ты наконец-то вернулся в Нью-Йорк и возьмешь управление под свой контроль. Тупой идиот, Хендриксон, загнал компанию ниже некуда! — Томас Андерсен, сенатор штата Нью-Джерси и довольно большой и уважаемый человек, расхаживал из угла в угол в просторном кабинете, который Джон оборудовал для себя и своей новой должности.

Андерсену из-за политической карьеры нельзя владеть бизнесом и получать прибыль, но он умело нашел всех возможных “инвесторов” и “акционеров. Зато, к своему сожалению, не мог управлять компанией лично, и никак не находил человека, которому можно доверять даже самые темные вопросы без риска для репутации.

Джон несколько лет подряд руководил Западным филиалом “Левентис Груп”. Заметив его успехи, Андерсен потребовал его перевода в Нью-Йорк. Джон и сам был не против. Лос-Анджелес ему осточертел, а в Нью-Йорке уже можно начать нормальную размеренную жизнь делового человека.

К тому же он научился сосуществовать вместе со своими родственникам. Отец даже, кажется, смягчился. Еще бы. Тот давно точит зуб на компанию Андерсена, а собственный, хоть и не любимый, сын во главе руля в его представлении нечто вроде Троянского коня. Легко зайдет внутрь и присвоит себе при первой возможности.

Таких целей, к счастью для Андерсена, у Джона не было. Впрочем, Андерсен также люто ненавидел его папашу, как и уважал. Оба пытались убедить всех вокруг в том, что они — лучшие друзья. На деле — заклятые враги, которые только и ждали удобного момента, чтобы укусить друг друга. Но кто способен обойти Дьявола, руководителя мафии и преступного синдиката такого масштаба, что всяких сенаторов он поедал не прожевывая? В реальности отцу могли оказать сопротивление лишь несколько старых нью-йоркских семей, которые сам Джон старался обходить стороной на всякий случай. Иначе гнев отца не заставит себя ждать. Вся размеренная жизнь Джона опять пойдет по одному месту. А он устал. Он просто хотел жить без криминала. Начать жить.

— Займи вначале должность генерального директора “Левентис Девелопмент”, а в следующем году устроим голосование на основное место президента “Левентис Груп”. Заодно у тебя будет время устроить охоту на ведьм и понять, почему деньги утекают из моих рук, — Томас, лысеющий седовласый крепкий мужчина в дорогом костюме “Бриони”, любимый политиками, взмахнул кулаком куда-то в небо.

— Ты же знаешь, как много в компании пиявок моего отца. И ты ничего не сможешь им сделать, — намекнул Джон о старой договоренности, когда Томас еще был простым клерком банка “Левентис”.

— Но зато сможешь ты. Джонни, тебе давно пора скинуть старого черта с трона, — намекнул Андерсен на переход власти, но тут же осекся, поймав строгий взгляд Джона.

— Я — пас. Только-только начал отмываться от криминальной грязи. Его место займет Чез, и ты прекрасно знаешь это, Том. Чез уже подготовил себе плацдарм и сеть борделей. И ты это покрываешь, рискуя своим честным именем.

Слово “честный” Джон выделил особо резко.

Андерсен покраснел и отвернулся. Конечно, оба дьявола мечтали поглотить друг друга и отчего-то решили, что Джон — прекрасный инструмент в их играх. Нифига.

— Ладно, это мы потом обсудим. Губернатор штата Нью-Йорк зовет к себе на вечеринку в его особняке в Саут-Гемптоне. “Губернаторский Рождественский Бал” называется. Отличное мероприятия, чтобы показать тебя местным снобам.

— О, нет, — Джон закатил глаза и откинулся на своем рабочем кресле. Лучше он проведет двадцать собраний директоров подряд, чем это. — Давай без меня.

— Ты не девственница, чтобы я тебя уговаривал. Решай сам. Но в приглашении ты есть. Учти это. Не посетишь мероприятие — наживешь себе неприязнь губернатора. А тебе нужно еще с ним договариваться. У нас больница в Бруклине уже лет семь заморожена!

— Шесть, — поправил Джон. И недостроенную больницу и срок он помнил очень хорошо. — Ладно, я подумаю.

— Кстати, что делаешь на Рождество? Лиззи будет рада, если отметишь с нами.

— Все тебе неймется, Том? — проворчал Джон. — Перестань ей искать мужей. Займись своей жизнью.

— Любой отец мечтает о самом лучшем для дочери.

Сказано так фальшиво и наигранно, что Джона чуть не стошнило. Хорошо, что на столе осталась чашка с недопитым кофе. Черным.

Секретарша не привыкла, что ее босс не пьет черный кофе, как предыдущий генеральный директор. Иногда Джон любил капуччино, иногда латте, но чаще флэт-уайт с безлактозным молоком. Скажи он об этом секретарше — та в обморок упадет.

Кэрри вообще всего боится. Как видит его в коридоре, так тут же прячется за стойку. Странная, но исполнительная.

Поэтому он удивился, когда, спустя час после ухода Андерсена, к нему в кабинет вломилась Кэрри, поспешно закрыла за собой дверь и прижала ее собой, боясь впустить кого-то, по всей видимости, очень грозного.

— Кто там, Кэрри? ФБР? Спецназ? — повеселел Джон. Надо было видеть огромные испуганные глаза секретарши.

— Хуже! Мишель Роулэнд! — взвизгнула Кэрри. — Она с боем проникла в здание и теперь требует войти к вам. А вы настоятельно просили никого к вам не впускать.

“А ну открывай, идиотка! Джон — мой друг!”, — приглушенный крик за дверью сопровождался глухим ударом по дереву.

Джон хохотал как ненормальный.

Снова эта зеленоглазая фурия стремительно врывалась в его жизнь.

— Лучше впусти ее, а то разнесет башню “Левентис” до основания, — сквозь смех попросил Джон. — Спасибо тебе за работу, Кэрри. Ты лучшая. Давно так не веселился.

В этот момент Джон осознал, что надежнее секретаря он себе не найдет. И несмотря на странности, оставил Кэрри работать на него, хотя раньше предпочитал менять личную команду.

Кэрри на счет три резко отпрыгнула от двери в сторону. И в этот момент Мишель Роулэнд по инерции своих ударов влетела в кабинет Джона, едва не оказавшись у него на столе.

— И тебе привет, Мишель, — смеясь, поздоровался Джон, когда девушка все же затормозила перед ним на своих огромных каблуках. Как на них ходила — всегда оставалось для него загадкой.

2. Натали

2. Натали

— Натали, ты слушаешь нас?

Суровая интонация в сухом голосе бабушки насторожила Натали. На протяжении всего ужина она занималась тем, чтобы елозить вилкой по еде и тарелке. Аппетита нет вообще. Как и желания кого-либо слушать или разговаривать.

Дурацкая традиция. Каждое воскресенье все члены известной в высоких кругах семьи Лагранж обязаны собираться на совместный ужин в их историческом особняке в центре Манхэттена. Особняк построен еще в начале девятнадцатого века. Наверное, традиция встречаться по воскресеньям примерно из той же эпохи.

Бабушка Катарина — жена давно почившего дедушки Лагранж, которого Натали никогда не видела. Лагранж не по крови, зато по духу. Ревностно следила за традициями и выполняла долг главы дома, несмотря на двух зрелых сыновей, подаривших ей по паре внучек и внуков.

Да, семья у них небольшая. Зато распространяла свое влияние в двух крупнейших мегаполисах страны — Нью-Йорке и Чикаго благодаря крупной транснациональной корпорации “Лагранж Энтерпрайзес”. Каждый член семьи считал своим обязательством ревностно служить во благо их общему делу.

Натали — паршивая овца. Ненавидела семейные сборища, хотя и любила своих родных неистово. Предпочитала в одежде комфорт, а потому чаще носила джинсы и кроссовки, чем официальные наряды. И ни одного дня не проработала в “Лагранж Энтерпрайзес”. Самоустранилась и поступила на службу в ФБР, чем немало нервировала отца, бабушку и кузена, тоже жившего в Нью-Йорке, в отличие от его родителей, брата и сестры.

Единственное утешение — в ФБР она добилась звания специального агента, высокое жалование и несколько разных наград от правительства.

Это чуть-чуть смягчало настрой семьи.

Но не сейчас, когда ее лицо промелькнуло едва ли не во всех сводках новостей.

— Тебе пора прекращать этот цирк с твоим подростковым бунтом и играми в федерального агента, — снова завел старую песню отец. — Тебе тридцать. У тебя ни семьи, ни нормальной карьеры. Мужчины от тебя шарахаются, стоит им заговорить с тобой.

— После такого унижения, ты с чистой совестью можешь уйти в отставку и заняться юридическими вопросами в “Лагранж Энтерпрайзес”, — поддержал Джейкоб, кузен. Если можно назвать это поддержкой.

— Ага. Буду расследовать уголовные дела. Пропажу степлеров, бумаги и заколок для волос у секретарш, — съязвила Натали. Себя она вообще не представляла среди офисной волокиты, на переговорах или… черт знает, чем они там всем семейством занимались.

— Ничего смешного, Натали Аделин Лагранж! — бабушка, похоже, пребывала в самой крайней стадии ярости. Второе имя Натали — Аделин, бабушка в последний раз вспоминала, когда в их семью нагрянули представители департамента опеки и попечительства. Лет восемнадцать назад.

Натали упрямо схлестнулась с серыми, точь-в-точь как у нее самой, глазами. Бабушка Катарина держала горделивую осанку, приобретенную в годы, когда танцевала в балетной труппе Большого театра в Москве. Заостренный подбородок и побелевшие от напряжения тонкие губы. Неизменный идеальный пучок из темных, посеребренных сединой, волос. Кожа, хоть и с морщинами, но мягкая и сияющая, ухоженная. Бабушка всегда следила за своим здоровьем, питанием и внешностью, что позволило пережить ее мужа практически на тридцать лет.

— Я гордилась, видит бог, гордилась каждым твоим успехом в Бюро! То, что произошло — ужасно! Тебя едва ли не обвиняют в убийстве ребенка и полощут имя Лагранж в каждой жалкой желтой газетенке! А что за спиной? Одиночка, без семьи, даже кошки нет! Родственников не поддерживаешь. У тебя даже репутации нет. Каково мне слышать, что моя любимая Натали — хладнокровная убийца, застрелившая троих, но не спасшая от пули ребенка?

Натали мысленно представила улыбку “Джоконды” и растянула уголки губ. Убийца? Что поделать. Это факт. Застрелила троих? Эх, бабуля, ты даже не представляешь, сколько их было на самом деле в других случаях. И нет, угрызений совести она не испытывала. Выполняла, как солдат, свой долг беспрекословно.

Но в чем-то бабушка права. Возможно, для молодой женщины из богатой семьи это слишком. Ей все равно на свою репутацию, но имя своей семьи подставлять не хотела.

— Я подумаю, — коротко отрезала Натали. Она вообще не отличалась многословием. Только если ее взбесить или заставить.

— Подумает она! — даже выдержка бабушки ей изменила. Плечи осунулись. Горящий взгляд потух. Она откинулась на стуле и тяжело вздохнула. Но тут же озорно улыбнулась, словно ей пришла на ум потрясающая идея. Это еще хуже, чем ее суровая интонация и “Аделин”. — Скоро состоится традиционный Рождественский Бал Губернатора. И ты на него пойдешь.

Натали зря в это время пила игристое вино.

Она захлебнулась и закашлялась. Пузырьки газа неприятно защекотали нос. Глаза заслезились.

— Что, прости? — переспросила Натали в надежде, что ослышалась. Разные семейные мероприятия — это одно. Прием у губернатора — совсем другое. Ее выставят как невесту с приданым — именно это бабушка и задумала. Видела по коварной улыбке и хитрому прищуру.

— Лорен, нужно подобрать Натали образ и шикарное платье. Все, кто туда придет, должны видеть гордую, несломленную и непокоренную Натали Лагранж, — скомандовала бабушка жене кузена, Лорен.

Только не Лорен.

Икона стиля. Любимица журналистов. Джейкоб гордился союзом с этой идеальной женщиной и всячески демонстрировал ее едва ли не на каждой встрече с партнерами и политиками.

Лорен обязательно напялит на нее что-то дико откровенное и сексуальное в тайной надежде, что Натали зацепит какого-нибудь банкира и остепенится.

Отец и кузен одобрительно закивали.

Против Лорен нет приема.

3. Джон

3. Джон

Мишель настолько красива, что у него что-то защемило в груди. Завтра у него день рождения. Тридцать семь. Наверное, он слишком стар для таких волнений. Тем более в его жизни их хватило с лихвой.

Остановись, Джон. Мишель горяча, безусловно, но не для тебя. Она младше на двенадцать лет и, что очень важно, верна другому мужчине.

Это он все понимал. Но дыхание перехватило, в глазах потемнело, стоило увидеть эту роскошную богиню в красном шелковом платье до пола и черном меховом манто. Натуральный мех уступал блеску ее густых угольно-черных волос до талии, завитых крупными локонами. Яркие глаза цвета редчайших изумрудов пронзили в самое сердце похлеще острого ножа.

Если верить сказкам священника его итальянской родни, изумруд слетел с короны Люцифера при свержении с небес, а в дальнейшем из этого изумруда создали чашу Грааля.

Вот сейчас Джон смотрел в эти зеленые ангело-дьявольские глаза и верил всем возможным преданиям. Мишель — Грааль для него. Невероятно желанная, но недостижимая.

Сколько раз он пытался ухаживать за ней? Так часто стремился добиться ее расположения, что это уже переросло в рутину. И крепкую дружбу.

Он уже почти успокоился и начал воспринимать ее как обычную женщину. Красивую, но обычную.

Сейчас вся его сдержанность проходила жестокую проверку на прочность. Не ожидал увидеть ее при полном параде. Не ожидал своей реакции на нее. Ее духи с нотками гардении сбивали все мысли в кучу. А сочные томные губы, покрытые красной, в тон платью, помадой призывали к грехопадению.

Хорошо, что декольте не глубокое, но вырез на подоле платья легко компенсировал эту напускную скромность. В глубине декольте на ложбинке покоился медальон с изумрудом в виде слезы. Он уже видел подобный в семейном хранилище. Интересно, откуда он у нее?

— Как я выгляжу? — покрутилась Мишель перед ним возле машины. Джон открыл ей дверь представительского “Мерседеса”, чтобы помочь аккуратно сесть и не испортить при этом наряд.

— Сногсшибательно, — честно ответил Джон. Мысленно ругал себя за то, что голос понизился, но ничего не мог с собой поделать.

— Алекс будет в бешенстве, — похихикала Мишель, садясь в машину. Похоже, она получала искреннее удовольствие, когда выводила из себя Алекса Конте, своего любимого мужчину.

Этот факт охладил пыл Джона. Мишель пребывала в максимальной боеготовности, чтобы завоевать внимание одного единственного человека. Джон — всего лишь жертва ее игры. Как и многие другие мужчины, которые по несчастливой случайности окажутся в загородном особняке губернатора.

Всю дорогу до Саутгемптона Джон сохранял хладнокровие, отвечал на шутки и вопросы Мишель, надеясь, что этот вечер быстро закончится. В любом случае то, что в качестве сопровождения с ним Мишель Роулэнд — довольно престижно и для завоевания доверия в обществе очень даже неплохо. При условии, что Алекс Конте не устроит ему бойню. А он обязательно устроит.

Подъехав к высоким чугунным воротам старинного особняка, Джон и Мишель переглянулись.

— Я так волнуюсь. И очень рада, что ты со мной. Переживаю, что Алекс прогонит меня навсегда, — Мишель как-то по-особенному наивно смутилась от своей прямолинейности. Ее невинность и непосредственность противоречили внешнему облику. Понятно, почему даже такой прожженный светский лев, как Алекс Конте, с ума сходил от Мишель Роулэнд.

— Ты не обязана проходить через это унижение, — все же высказался Джон. — Ты тратишь время на него. А он каждый раз заставляет тебя пресмыкаться перед ним. Мне больно смотреть на то, как он ломает тебя. Ты гордая, яркая и великолепная. Это он должен прилагать усилия, чтобы завоевать тебя. Очнись, Мишель!

— Джонни, ты много не знаешь… — попыталась оправдаться она, но Джон ее перебил:

— Плевать, что ты не любишь меня. Будь со мной. Ты не проронишь ни единой слезинки больше, забудешь все свои беды как страшный сон. Никто, ни одна живая душа не посмеет даже плохо смотреть в твою сторону. Заслоню собой так, чтобы ты оставалась свободной, но моей.

Он наклонился к ней, проведя пальцами по изящной шее. Вдыхал ее аромат и понимал, что сегодня потеряет ее навсегда. Мишель приоткрыла губы и судорожно вздохнула. Зажмурилась.

— Не делай этого, Джон. Пожалуйста. Я тебя очень люблю, но мужчина в моей жизни может быть только один, — сказала она, мягко отстраняя от себя его руку. — Понимаю, что я обязательно об этом вспомню и разок пожалею, но я не могу… и даже дело не во мне. В тебе. Ты заслуживаешь счастья.

Джон поморщился и издал горький смешок, отвернувшись от Мишель.

Счастье. Как же. Прилетит и собьет с ног.

— Я давно проклят, Мишель. Еще при рождении. Но это не значит, что не могу подарить счастье тебе.

— Прости, — Мишель поцеловала его в щеку и кончиком пальца тут же стерла легкий след помады. — Давай закончим то, что начали. Обещай сохранять терпение и не лезть в драку.

— Скорее это мне придется тебя оттаскивать от какой-нибудь дамочки возле твоего возлюбленного, — Джон позволил себе рассмеяться. Из их тандема спокойствием отличался только он.

4. Натали

4. Натали

Ладони взмокли так сильно, что бокал вот-вот выскользнет из ее рук. По телу, напротив, пробежал озноб. Несмотря на теплый воздух внутри помпезного особняка губернатора, она чувствовала кожей каждое движение вокруг себя. Особенно, когда главную дверь открывали, чтобы впустить очередного гостя.

Еще бы!

Лорен подобрала, как и ожидала Натали, супер откровенное платье. Настолько, что из декольте грозилась выскочить грудь, а если неправильно шагнуть, вырез на подоле мог продемонстрировать нижнее белье. Впрочем, оно тоже едва заметно на теле. Надо было прийти голой! Зато она не думала бы о том, сверкает для публики что-то из ее потаенных местечек или нет.

Как назло дурацкое платье не позволяло вести ни с кем нормально беседы. Мужчины не могли оторвать взгляда от ее декольте, за что хотелось выплеснуть шампанское из бокала собеседникам в лица. Женщины нервно озирались по сторонам. Если сопровождали мужей, то старались как можно быстрее увести их от Натали. Одиночки только кивали ей и обходили стороной.

Спас ситуацию кузен по материнской линии. Алекс Конте. Самый лучший и понимающий человек на свете. Отдал бы ей свой смокинг — цены бы ему не было.

— Чего трясешься как обиженный котенок? — глубокий голос кузена подействовал на нее успокаивающе. Натали обернулась к нему. Под темными, почти черными глазами пролегли тени. Лоб напряжен. Явно не в ладах с собой. Алекс при любых обстоятельствах выглядел хорошо.

— Пытаюсь спрятаться от слюнявых котов, — нервно отшутилась Натали, обхватив себя за плечи. — А где Мишель?

— Понятия не имею, — Алекс взял бокал с шампанским с подноса у мимо проходящего официанта и выпил содержимое до дна. Вернул пустой бокал уже другому официанту.

— Выглядишь хреново. Вы расстались? — Натали что-то больно кольнуло внутри. Эти двое… как инь и ян, огонь и вода, король и королева. Их невозможно представить по отдельности друг от друга. Натали любила их двоих. Алекса, конечно, сильнее, ведь практически выросли вместе. А Мишель для нее настоящая подруга и поддержка. И им обоим Натали желала только счастья.

— Да черт знает, что у нас происходит. Я устал, Натали. Устал настолько, что если она еще хоть что-то вытворит, запру ее дома и не выпущу. Это просто на грани, — Алекс и правда растерян. Широкие плечи осунулись, характерный огонек в глазах потух. Безразличие.

— Я думаю, если ты запрешь ее с собой, она не будет возражать, — Натали улыбнулась, вспомнив как оба исчезли из поля зрения летом.

— Естественно с собой. Только она рада не будет, это я гарантирую, — возразил кузен.

Что-то красное мелькнуло за спиной Алекса. Натали благодаря высоким каблукам примерно одного с ним роста, поэтому он не загораживал ей обзор. Хотя тот еще верзила. Спасибо папе за то, что передал в наследство физиологию Лагранжей.

“Чем-то красным” оказалась Мишель Роулэнд собственной персоной.

Ой, что сейчас будет…

Натали ослепительно улыбнулась Алексу и, изменив всем своим принципам, резко его обняла, чтобы поподробнее разглядеть представшую картину и на пару секунд обезвредить кузена.

Был один плюс из всего происходящего — она смогла слегка согреться в ответных объятиях. Какой же приятный парфюм у Алекса. Она и забыла о своей навязчивой привязанности к нему. Вытряхивала его из своей головы изо всех сил, особенно после знакомства с Мишель. Но не ожидала, что какая-то струнка внутри нее дернется и всколыхнет давно забывшую симпатию. Далеко не родственную.

На этом плюсы закончились.

Натали в шоке уставилась на Мишель, нарушившую дресс-код и концепцию Рождественского Бала. Хозяйка вечера настаивала на черном цвете для гостей, объявив это Рождество в темных оттенках. Даже главная семиметровая ель в центре большого зала украшена черными шарами и белыми огоньками.

Зал набит людьми в черной одежде. На фоне них Мишель выделялась, как луна на ночном небе. Не заметить невозможно.

Помимо внезапного скандала, Мишель совершила еще одну фатальную ошибку. Она пришла с другим мужчиной. Он что-то шептал на ухо своей спутнице, а она звонко смеялась, запрокинув голову. Затем посмотрела на него влюбленными глазами. А он… он невероятной красоты. Слишком зрелый для Мишель. Он скучающе обвел взглядом толпу приглашенных гостей и остановился на ней.

Твою ж мать.

Нельзя так пронзительно смотреть на незнакомых людей.

Это неприлично.

Незнакомец указал подбородком на них с Алексом и что-то пробормотал. Мишель перестала смеяться, опасно сверкнув глазами. Прищурилась и сжала бокал в руке с такой силой, что побелели костяшки.

— Потанцуем? — резко отодвинувшись, спросила Натали у Алекса и, схватив его за руку, потянула за собой в зал к главной ели.

— Натали, а ты мягенькая. Надо же, — похотливо пошутил Алекс, пялясь на ее задницу. Что ж, она это ему припомнит. Но позже. Сейчас спишет все на разбитое сердце и дозу алкоголя. — Я думал ты как скала или кусок гранита.

— Обхохочешься, — она цыкнула языком и закатила глаза, молясь, чтобы он шел быстрее и Мишель не помчалась за ними выяснять отношения. Вокруг них противно перешептывались. Отлично! Принцесса Лагранж в опале вместе с рогоносным принцем Конте. Прекрасный сюжет для комедии. Таблоиды завтра взорвутся от пересказов местных сплетников.

Подойдя ближе к струнному оркестру, спрятанному в глубине просторного зала с мраморным блестящим полом, Натали развернулась и положила руки на плечи Алекса, стараясь не прижиматься к нему своим телом.

— Что происходит, Натали? — поинтересовался Алекс. Подвох чуял за версту.

— Танцуй и поговори со мной, — потребовала Натали, переминаясь с ноги на ноги. Все вокруг уставились на них, но постепенно прибавились танцующие пары, спрятав их от любопытных взглядов. Струнный оркестр воодушевился и заиграл более живую праздничную мелодию. Как под такое танцевать — Натали представления не имела.

— Ты красивая, — выпалил Алекс, глядя ей в глаза. — Если бы не Мишель, обязательно приударил бы за тобой.