Роковое пари

Глава 1. Бонни: риск, как болезнь...

Если вызов, что тебе бросили, связан с любимой игрой директора школы — жди беды.

И я жду, сидя в душном спортзале, зажатая с двух сторон братом и приятельницей.

Наш мистер Гарсия помешан на баскетболе.

Чтобы вы понимали: ни одну из домашних игр пропустить нельзя, а если вздумаешь улизнуть, а позже выяснится, что ни один из учителей-надсмотрщиков не поставил галочку напротив твоих имени и фамилии — тебя, без шуток, ожидает отчисление от учёбы на целую неделю.

Поэтому трибуны огромного спортзала сплошь забиты. Мы сидим так тесно, что трудно дышать. И Кора, находящаяся справа от меня, совершенно не умеет сидеть спокойно: высматривает кто с кем сел, во что одет и прочее в таком же духе.

Я нахожу пальцами игрушечное колечко, висящее на цепочке на шее и, сжав его в кулаке, прикрываю глаза.

Да, наш директор обожает баскетбол. Ну а мы с братом обожаем бросать друг другу вызовы.

— Бу-у-у...

Я вздрагиваю, когда по залу проносится волна неодобрения — это Стивен Гарсия, тот самый директор, идёт к переносной трибуне, чтобы произнести обязательную речь перед началом игры. Она всегда длинная и нудная, потому ребята взяли за привычку приветствовать её именно так.

— Ну всё-всё, довольно, — встав у микрофона, успокаивает школьников мистер Гарсия. — Шуточки у вас, конечно, в этом году, — удручённо качает он головой, мол, его это забавляет, а затем укладывает на трибуну ладони и делает такое серьёзное лицо, что даже мне, привыкшей быть тактичной до мозга костей, хочется хихикнуть. Остальные, конечно же, и не мыслят о том, чтобы себя сдержать — смеются.

Рядом усмехается брат:

— У нас есть ещё минут пять. Готова к представлению?

— Ты невыносим, Ро, — утыкаюсь я лбом в его плечо, ощущая, как повышается пульс.

Если станет известно, кто стоит за тем, что вот-вот произойдет — мне несдобровать.

Ронни самодовольно хмыкает и великодушно похлопывает меня ладонью по плечу, мол, поддерживает, а мистер Гарсия, наконец, добивается от учеников тишины:

— Итак, рад приветствовать вас, ученики старшей школы Санта-Моники, на домашней игре наших «Орлов» против «Пиратов» из старшей школы Беверли Хилз! Но, прежде чем начнёт игра, я хочу сказать пару слов о баскетболе. Итак, баскетбол привлекает своей зрелищностью, обилием разнообразных технико-тактических приемов, эмоциональностью, воздушностью, динамичностью, одновременно коллективизмом и индивидуализмом и к тому же является, по моему мнению, и многих специалистов, самым эффективным средством для всестороннего физического развития. — Ро рядом фыркает — он терпеть не может баскетбол и тех, кто в него играет. Сам он предпочитает бег. — Кстати, баскетбол, пожалуй, единственный из популярных видов спорта, дата и место возникновения которого доподлинно известны. Это искусственно изобретенная игра, сумевшая за считанные десятилетия завоевать сердца поклонников во всем мире, что само по себе представляется явлением беспрецедентным! Будучи преподавателем физкультуры, профессором колледжа в Спрингфилде, Джеймс Нэйсмит столкнулся с проблемой создания игры в зимний период для штата Массачусетс, периода между соревнованиями по бейсболу и футболу. Нэйсмит полагал, что в связи с погодой этого времени года, лучшим решением будет изобрести игру для закрытых помещений. Джеймс хотел создать подвижную игру для студентов Школы Христианских Рабочих, которая предполагала бы не только использование исключительно силы. Он нуждался в игре, которую можно было бы проводить в закрытом помещении в относительно малом пространстве. И вот, в декабре 1891 года, Джеймс Нэйсмит представил своему гимнастическому классу в Спрингфилде свое безымянное изобретение! Меньше чем за час, Джеймс Нэйсмит, сидя за столом в своем офисе, сформулировал тринадцать правил игры в баскетбол! Уму не постижимо, верно? Разумеется, с течением времени эти правила менялись, но неизменным оставалось самое главное: виртуозная игра, сильные духом и телом игроки и безграничная любовь болельщиков!

— О да, любовь по принуждению в нашем случае, — саркастично замечает Ро.

Я непроизвольно веду плечом, а Кора и, те, кто тоже слышат ремарку брата, тихонечко посмеиваются. Томи Браун, сидящий позади нас, хлопает Ро по плечу своей тяжёлой ручищей:

— Ты прав, бро.

Брат неприязненно морщится и склоняется вперёд, упираясь локтями в колени и тем самым скидывая с себя руку приятеля.

Я поджимаю губы и вновь сосредотачиваю внимание на директоре.

— ...вуем наших соперников и их талисмана пирата Пита!

Двери в правом дальнем углу распахиваются, и из-под проёма выскакивает ростовая кукла с пиратской повязкой на одном глазе и мягкой саблей в руке. Тот, кто находится внутри, подпрыгивает на месте через каждые два шага и неистово размахивает муляжной саблей, проводит ею у толстой шеи, мол, нам конец. Не мудрено, что ученики школы Санта-Моники приветствуют команду «Пиратов» пренебрежительными смешками и жидкими аплодисментами. И лишь их команда поддержки, на краю площадки, одобрительно и подбадривающе визжит и улюлюкает, размахивая блестящими помпонами в руках.

— А теперь черёд наших «Орлов» и талисмана!

Я цепляюсь пальцами свободной руки в предплечье брата и затаиваю дыхание. Нарушать правила, пакостить и делать что-либо на зло не в моём характере, но не принять вызов Ро я не могла.

И сейчас я ужасно боюсь реакции директора...

Но, буду честной, делать что-то запретное... приятно. При условии, что ты не попадёшься.

— Спокойно, Бо, а то спалишься, — усмехается возле уха Ронни.

Я заставляю себя выдохнуть и устремляю взгляд на вновь распахнувшиеся двери. Один из запасных баскетболистов подбегает к директору и что-то горячо шепчет ему на ухо.

— Пачка?! — громогласно переспрашивает тот в микрофон и тут же закрывает его ладонью. Народ на трибунах переглядывается и начинает роптать. Директор пытается сохранить лицо и шипит парню что-то о том, чтобы талисман и команда немедленно появилась в зале. Плечи Джастина Пирса опадают, и он понуро плетётся обратно, при этом с подозрением и затаённой злостью посматривая на трибуны.

Глава 2. Ронни: ладно, ты меня заинтриговала

Я возвращаюсь после утренней пробежки и сразу иду на кухню, зная, что Бо, как всегда, возится с завтраком для чёртовой старушенции. Впрочем, моя сестра любит готовить. Здесь они нашли друг друга. Как и во многом другом.

Целую сестру в белокурую макушку, подхватываю с тарелки ломтик поджаренного бекона и, закинув его в рот, предупреждаю:

— Я в душ, выезжаем через десять минут.

— Почему так рано? — хмурится она, раскладывая омлет из сковороды по тарелкам.

— Не успеешь собраться, поедешь на автобусе, — усмехаюсь я и иду на третий этаж.

— А как же завтрак? — летит мне в спину. — Ро?! Ты невыносим!

Знаю.

Я перепрыгиваю две ступеньки за раз, Агата терпеть не может, когда я так делаю, потому, конечно же, появляется в проходе в свою берлогу на втором этаже. Строгий взгляд, поджатые губы, скрещенные на груди руки — всё как обычно. Мне нравится её злить.

— Ронни, сколько раз я просила тебя...

— Там твоя личная кухарка поесть приготовила, — грубо перебиваю я её. — Спускайтесь, ваше высочество.

— Полагаю, тебе никогда это не надоест, — ворчит она мне в спину.

Что есть, то есть.

Душ я принимаю за считанные минуты, затем нахожу в бардаке своей комнаты чистые футболку и джинсы и, одевшись-обувшись, бахаю кулаком в дверь сестры — слышал, как она поднялась наверх:

— Выгоню тачку, жду тебя у дороги. Если успеешь.

— Не смей уезжать без меня!

Я тихонечко посмеиваюсь, направляясь к лестнице. Настроение сегодня как никогда хорошее.

Припарковавшись у подъезда к дому 1919 по Бродвей, я глушу мотор и думаю о нашем с сестрой пари. Мне не нравится, что о нём знает столько народа, но... вызов уже принят, и ничего не поделать. Сдаваться — не в моём характере.

Итак, Мелисса Коллинз, дочь священника, до скрежета зубов правильная, совершенно нелюдимая и, наверняка, по самую макушку набожная.

Хороша задачка, ничего не скажешь.

Впрочем, тому, кто умён и хитёр, открыты все двери. А я именно такой.

— Так ты расскажешь мне, почему мы сегодня так рано?

Сестра шумно опускается на сидение рядом и недовольно смотрит на меня. Утренний пучок на голове превратился в прямые и блестящие локоны, тёплая пижама с единорогами сменилась на синее платье без единой складки, белоснежные джинсовка и кеды — без единого пятнышка.

Если хочешь быть всегда и ко всему готов — будь помешан на порядке, как моя сестра. Ну или вообще не парься о том, что на тебе надето, как я.

Я улыбаюсь и завожу мотор:

— Хочу сделать небольшой крюк.

Мы выезжаем на 17-ую, затем сворачиваем на Вашингтон, и я негромко интересуюсь у сестры:

— Как твои успехи?

— Даже не надейся, что я раскрою тебе свои планы, — усмехается она.

Я коротко смотрю на её профиль, услышав в её голосе дрожь. Нервничает? Почему?

— Боишься проиграть?

— Я когда-нибудь проигрывала?

Действительно.

— Но ты уверена на счёт Холда?

— Хочешь предложить кандидатуру полегче? — с вызовом смотрит она на меня.

Нет, если планирую выиграть — этот осёл ни за что не пригласит мою сестру на бал. Но... Холд тот ещё подлец.

— Хочу, чтобы ты была осторожна, поняла? Не заигрывайся. Не получается — бросай.

— Ро, я не отдам тебе победу так просто.

— Мне не надо просто, мне надо, чтобы ты в процессе не пострадала. Это понятно?

— Переживай за себя, — бросает она, отвернувшись. — Я взрослая девочка.

— Которая любит увлекаться.

— У меня всё под контролем, — цедит она сквозь зубы. — Пожалуйста, давай закончим этот разговор.

Ладно.

Я смотрю вдаль и вижу нужный ориентир — католическую церковь. Не обманул-таки меня Кросс, наш школьный и тщедушный сплетник, которого я вчера припёр к стенке.

— Постой, — настороженно произносит Бо. — Ты... ты выяснил в какой церкви ведёт службу отец Коллинз?

— И это тоже, — самодовольно усмехаюсь я.

У церкви я поворачиваю машину на 7-ую, а затем паркую её на углу Палисейдс, откуда хорошо видно автобусную остановку. Хочу посмотреть, как наш непорочный цветочек добирается до школы.

— И зачем мы здесь встали? — флегматично интересуется сестра.

— Здесь живёт малышка Коллинз, — выразительно веду я бровями.

— Ничего не хочу знать, — хмыкает Бо.

Через пару секунд она вынимает из бардачка между сидений влажные салфетки и принимается протирать ими переднюю панель машины. Я криво улыбаюсь и устремляю взгляд на дом Коллинз.

Так-то дом у священника не маленький. Два этажа, ухоженный газон, и комнат, судя по всему, до хрена. Видимо, его приход очень щедр, или как там у них это работает.

Отвлекаюсь на проезжающий мимо нас школьный автобус, смотрю, как он останавливается на остановке. Парочка ребят, что там стояли, заходят в салон. Девчонки Коллинз среди них нет. Неужели, катается на своей машине?

Ан нет.

Вижу, как в доме священника распахивается дверь, и с крыльца, как маленькая гончая, слетает наша прилежная девочка. Тёмные волосы в разлёт, длинный сарафан путается в ногах. Вот только она не успеет на автобус. Зато успеет Бонни.

— Бо, красная карта: едешь в школу на автобусе прямо сейчас.

Бонни округляет глаза, затем сужает их и, скомкав в кулаке салфетку, выходит из машины. Смотрит на меня осуждающе напоследок и информирует:

— Последняя в этом квартале, братик.

— Переживу, — широко улыбаюсь я ей и завожу двигатель, чтобы развернуть машину в другую сторону.

Выполняя манёвр на пустой дороге, я вижу, как Бо поднимается по степеням автобуса, как дверь за ней закрывается, как Коллинз на подходе машет руками, но автобус трогается с места. Девчонка пробегает оставшиеся метра четыре, сгибается пополам и смотрит вслед отдаляющемуся автобусу. Я усмехаюсь и подъезжаю к ней.

— Привет. Не успела на автобус?

Коллинз меряет меня подозрительным взглядом своих насыщенно-зелёных глаз, распрямляется и, тяжело дыша, поправляет на плече сумку:

Глава 3. Дилан: выходит, знаешь какого это?

— Кажется, я просил тебя одевать шлем.

Я веду шеей и, вытащив ключ из замка зажигания, оборачиваюсь на отца. Стоит с недовольной рожей, засунув руки в карманы щегольских брюк. Богатый мудак.

— Мимо проходил и решил заглянуть? — ровно спрашиваю я.

Не торопясь, слезаю с байка, снимаю солнцезащитные очки и кладу их во внутренний карман кожанки.

— Смешно, — презрительно дёргается уголок тонких губ. — Пошли.

Снова веду шеей и провожаю спину отца ненавистным взглядом. Затем иду следом.

Меня бесит смотреть, как школьники, которых на парковке, как пруд пруди, расступаются перед этим ублюдком, словно он король. Словно статус мэра города делает из этого ничтожества выдающуюся личность. Провожают его щенячьими взглядами, восторженно шепчутся вслед. Стадо тупых овец. Все, как один.

На меня они смотрят так же. Но кроме заискивания на их лицах читается страх.

И это самое приятное в чёртовой школьной жизни.

Чувствую на себе чей-то пристальный взгляд и смотрю в сторону школьного автобуса. Блондинка, что стоит в проходе, вздрагивает и быстро отводит глаза в сторону. Но недостаточно быстро. Я успеваю увидеть в её взгляде то, что мне не нравится.

Наконец, мы с моим родителем заходим в здание школы и направляемся прямиком к кабинету директора.

Ясно. Не обошлось без Флоу. Ещё одно ничтожество, мнящее себя кем-то выдающимся.

Разумеется, несравненного Аллана Холда встречают в приёмной прямо с порога.

— Мистер мэр! — заливается Гарсия. — Надеюсь, мы не отвлекли вас от важных дел. Очень рады вас видеть в нашей школе. Бао, дорогая, — оборачивается он на секретаря, — приготовь нам с мистером Холдом кофе в мой кабинет. Вы же не откажетесь от чашечки кофе, мистер мэр?

— Не нужно, — сухо отвечает отец. — Будьте добры перейти к делу.

— Но... — теряется Гарсия. — Хорошо, пройдёмте...

Директора прерывает открывшаяся дверь, и внутрь осторожно заглядывает та самая блондинка. Видит собравшихся, бледнеет и лепечет:

— Простите, я...

— Присядь пока, — бросает Гарсия и вновь обращается к мэру-мудаку, приглашающе ведёт рукой: — Прошу в мой кабинет, мистер Холд.

Но моему папаше плевать, где конкретно качать свои права.

— Итак, Гарсия, — холодно произносит он. — Вы проиграли последнюю игру. По какой причине?

Разумеется, речь идёт о баскетболе — мой отец помешан на нём не меньше, чем фрик-директор.

Я отхожу к стойке миссис Вонг и опираюсь на неё спиной, облокотившись на столешницу. Замечаю насмешливо, пока Гарсия мнётся с ответом:

— Над талисманом команды надругались. Парни не вынесли позора.

Отец бьёт меня презрительным взглядом, как плетью.

— Ты, очевидно, тоже? — холодно спрашивает он.

Но мне плевать на его колкость, потому что я замечаю, как девчонка-Лейн вздрагивает на моих словах, и теперь едва заметно, но дрожит, пытаясь стать ещё незаметнее, чем была.

Хм.

— О нет-нет, мистер мэр! — спешит оправдать меня Гарсия. — Дилан не смог принять участия в игре. Именно поэтому я вас и пригласил. Понимаете, он необходим «Орлам», он лучший среди них, без него игра не клеится, и дело вовсе не в испорченном костюме талисмана, — пусть это тоже важно, и я обязательно выясню, кто за этим стоит, — но правила, есть правила. Я просто не имею права выпускать мальчика на площадку, пока у него есть плохие оценки по одному из важных предметов. Я пытался объяснить Дилану...

— Что за предмет? — перебивает Гарсию мэр.

— Философия, сэр.

— Философия? — пренебрежительно бросает отец, вперив в меня насмешливый взгляд. — Ты разучился мыслить, сын?

Я не реагирую.

— Дело в том, что Дилан, — снова берёт слово Гарсия, — не понимает схему изложений своих мыслей. Мистер Флоу в отчаянии, он не имеет права ставить ему хорошие оценки за неправильно оформленную работу... И пока он не подтянет этот предмет, играть в баскетбол, увы, не сможет.

Высокомерный ублюдок, этот мистер Флоу. И дело тут не в схеме изложений.

— В чём проблема, Дилан? — цедит отец. Злится. Вывести его на эмоции — плёвое дело. — Не можешь написать сочинение сам, найди того, кто напишет его за тебя!

— О нет, мистер Холд...

— Хорошо, пусть найдёт того, — рычит мудак, окончательно теряя терпение, — кто сможет объяснить, помочь, раз с этим не справляется ваш грёбанный учитель!

В приёмной воцаряется тишина. Не каждый день они могут слышать, как ругается сам, мать его, мэр. Лично для меня это обычное дело.

И тут...

— Я могу... — выпрямляется на сидении Лейн. Мгновенно смущается оттого, что все взгляды устремляются на неё, и заканчивает едва слышно: — Помочь...

Какого, спрашивается, хрена?

Я веду шеей и бросаю ровно:

— Мне не нужна помощь.

Отец меряет меня раздражённым взглядом и приказывает блондинке:

— Продолжай.

— Я... Мне... Моя бабушка — писатель, — выдыхает та. — Она научила меня некоторым приёмам. Которые работают в том числе и с философией. Я могу научить им Дилана. Это не сложно, достаточно лишь...

— Прекрасно, — обрывает её отец. Вновь смотрит на Гарсию: — Решение проблемы найдено. А вы, Гарсия, найдите того, что испортил талисман. Ученики должны уважать своего директора, а не насмехаться над ним.

С этими словами мудак-мэр разворачивается и идёт на выход из приёмной, взглядом приказав мне идти за ним.

Ненавижу.

За дверьми этот урод нависает надо мной грозовой тучей и шипит:

— Заставишь девчонку работать за тебя, и чтобы на следующей игре вышел на площадку. Это понятно?

— Ты забыл, что мне плевать на твой баскетбол?

— А ты, очевидно, забыл, кто оплачивает твои развлечения? Не исправишь оценки — заберу байк. У меня всё. Матери — «привет».

— А больше никому не хочешь передать свой чёртов «привет»? — негромко спрашиваю я в его спину.

Мудак топорно останавливается, напрягает шею и плечи, но ничего не отвечает, а через мгновение стремительно направляется к выходу.

Глава 4. Мелисса: я не хожу на свидания

— Директор запретил публиковать фото испорченного талисмана, — говорит над моей головой мисс О'Хара. — Что ещё у тебя есть, Мелисса?

Не удивительно, — хмыкаю я про себя, а в слух перечисляю:

— Команда поддержки, злые баскетболисты, пунцовое лицо мистера Гарсии...

Мисс О'Хара хихикает, совсем как маленькая девочка, а затем вздыхает:

— Хорошо, скинь мне фото самой игры, попрошу Найджела изменить статью на то, что, несмотря на сильную команду соперников, наши ребята боролись изо всех сил.

— Но проиграли, — тихо добавляю я.

— Но проиграли, — соглашается учительница. — Будь на площадке Холд... Всё могло сложится иначе.

Да. Вот только у парня проблемы по философии. Хотя, казалось бы, с чем там можно не справиться?

Мисс О'Хара отходит к рабочему столу Найджела и пишет ему записку, а я продолжаю отсматривать фотографии, сделанные на прошлом соревновании по бегу. Клик мышки — и снова Лейн. Ещё один клик — опять он. Чёрт бы побрал приближающееся соревнования и Поли Винтер, решившую написать об этом статью.

А мне ведь снова придётся его фотографировать...

Не только его, конечно, но всё же.

— Ты... ты Мелисса, верно?

Я отрываю взгляд от монитора компьютера и смотрю на круглое личико блондинки, обрамлённое модным каре. Киваю настороженно.

— А я Кира. Кира Додсон, — широко улыбается она и легко огибает стол, чтобы встать рядом с моим стулом. — Что делаешь?

Я не знаю, как реагировать, а Додсон уже во все глаза вглядывается в монитор.

— О-о-о! — восторженно тянет она. — Прошлые соревнования. Правда, Лейн хорош? Уверена, он выиграет и в этот раз. Что думаешь?

Что он самонадеянно думает о себе так же. Впрочем, у него есть на то причины — он действительно хорош что на коротких, что на средних дистанциях.

— Наверное, — коротко отвечаю я, потому что Додсон продолжает терзать меня любопытным взглядом.

— Наверное? — звонко хохочет блондинка. — Да Лейн лучший среди бегунов! Говорю тебе, он точно победит и в этот раз.

Интересно, Лейн платит ей за рекламу? Хотя, постойте-ка...

— Это он попросил тебя подойти ко мне? — сужаю я глаза.

— Что?.. Нет. С чего бы? — недоумевает Кира. — Почему ты так решила, Мелисса?

— Просто... — немного теряюсь я. — Неважно.

— Вы общаетесь? — пытливо спрашивает она, облокачиваясь на стол, чтобы наши лица находились на одном уровне. — Он тебе нравится? Ну, как парень?

Ладно. Меня с самого начала насторожило то, что Додсон решила ко мне подойти. А теперь её компания и вовсе перестаёт мне нравиться.

Что. Вообще. Происходит?

Утром сам Лейн, сейчас его подружка.

Не спроста всё это. Я уверена.

— Мой папа запрещает мне думать о мальчиках, — безбожно наговариваю я на отца Коллинза, опуская глаза, словно смущена. — Потому что важно хорошо учиться и быть человеком с благочестивыми помыслами.

А вот из последнего он что-то такое говорил.

— Какая прелесть, — трепетно выдыхает Кира, вынуждая меня озадаченно глянуть на неё, и тут же исправляется: — В том смысле, что твой папа говорит правильные вещи...

То есть она ревнует? Но с чего? Неужели, видела нас с Лейном на парковке?

Ладно. Тогда всё это имеет хоть какой-то смысл. Разве что, кроме интереса ко мне самого Лейна.

— Знаешь, Мелисса, — выпрямляется блондинка, — мне кажется, что мы с тобой можем дружить. Как думаешь? Просто я заметила, не в обиду тебе, что ты постоянно ходишь одна. Тебе не одиноко? Ведь общаться с кем-то намного веселей. Не находишь?

Нахожу. При условии, что этот кто-то мне интересен. Таких можно пересчитать по пальцам, и все они не учатся в нашей школе. Как и в самой школе таковой.

— Ты невероятно мила, Кира, — потупив взгляд, без зазрений совести вру я. — Но всё моё время отнимает учёба, школьная газета и работа в канцелярии. Боюсь, тебе будет со мной скучно.

— Глупости! — отмахивается она, начиная действовать мне на нервы. — Ты очень интересная личность. Мы могли бы говорить о том, что советует тебе папа для того, чтобы оставаться человеком с благочестивыми помыслами. Это очень интересно и правильно!

Ага, а это уже издёвки. Могла бы и получше скрыть в своём голосе пренебрежение.

Жаль нельзя отшить её, как Лейна — Додсон та ещё сплетница, а то, что знают ученики, рискует дойти до сведения учителей, а там и до директора. А Гарсия — друг семьи.

— Хочешь я прямо сейчас прочту тебе одну из заповедей, что любит мне читать папа? — с энтузиазмом предлагаю я.

Додсон не удаётся скрыть ужаса на своём лице, но от ответа её спасает Лейн.

Не Ронни, слава Господу, а Бонни.

Девчонка осторожно входит в кабинет и, подозрительно поглядывая то на меня, то на Киру, спрашивает:

— Кира? Что ты тут делаешь? Здравствуй, Мелисса.

Додсон заметно пугается и начинает сбивчиво оправдываться:

— Мы тут с Мелиссой... обсуждали... обсуждали предстоящий забег твоего брата. Она показывала мне фото с предыдущих соревнований... Это так интересно!

— Ясно, — медленно кивает Бонни и берёт Додсон за руку. — Пойдём, я хотела с тобой поговорить. Извини нас, Мелисса.

Извинить, поблагодарить, расцеловать — я готова на всё в награду за то, что она избавила меня от общества своей подружки. Но... Должна признать, что меня вновь настораживает вся ситуация в целом. С учётом, что Бонни, двигаясь вдоль коридора, склонилась к Додсон и что-то горячо ей выговаривает.

Впрочем, нужно вернуться к работе и, наконец, отобрать единственное фото для статьи Поли, чтобы больше не вспоминать о чёртовом Лейне.

Вот только он сам и не думает прекращать напоминать мне о себе...

Начнём с того, что я нахожу в своём шкафчике романтическую записку. Слащавая цитата неизвестного мне автора и самоуверенная приписка от Лейна. Такая глупость. Но такая милая, что я против воли улыбаюсь.

Дальше, Томи Браун на уроке литературы, на которую мы ходим вместе, передаёт мне плитку шоколада от своего друга. Внутри обёртки я нахожу клочок бумаги с вопросом о свидании. Удручённо качаю головой — это же как нужно было постараться, чтобы оставить записку внутри запакованной шоколадки...

Глава 5. Бонни: другая сторона монеты

Совершенно не представляю, как охмурять парней.

Тем более, таких, как Дилан Холд.

Нет, понятно, что он легко со мной переспит — его предложение об отеле говорило именно об этом — но мне-то нужно совсем другое.

Поэтому я должна узнать его получше.

Проблема в том, что в школе к нему не подступиться — пробовала настоять на совместном выполнении его работы по философии, но он и слушать меня не захотел. Лишь окатил меня ледяным взглядом и был таков. Даже про балетную пачку не напомнил.

Я откидываюсь на спинку стула и смотрю в окно. Пресловутый доклад на тему «Философия древнего Китая» авторства Дилана Холда написан. Мистер Флоу не подкопается: всё по правилам, сухо и субъективно, словно писал сам Холд.

Я отправляю документ на печать и начинаю теребить колечко на цепочке.

Есть два места, где я могу якобы случайно встретить Холда. В одном из них так и вышло, но я вовремя спряталась, и Дилан меня не заметил. До сих пор не представляю по какой причине он мог там быть.

Второе — это спортзал, который находится в здании напротив нашего дома.

Дилан стал ходить в него относительно недавно. Я как раз наводила порядок на балконе в комнате-кабинете бабушки, когда услышала рёв мотоцикла, а затем и увидела самого Холда. С тех пор он появляется здесь каждые среду, пятницу и воскресенье.

Он и сейчас там.

Я решительно поднимаюсь на ноги и иду в комнату брата.

Первое, что мне хочется сделать, когда я открываю дверь и захожу внутрь — это прибраться. У Ронни аллергия на порядок, и тот же беспорядок происходит в его жизни и мыслях. Но ему повезло, что у него есть я. Пусть я уже и отчаялась доносить до него мысль, что не всем подряд в его жизни плевать на него.

Впрочем, сейчас я здесь не за этим.

Я прохожу к шкафу, нахожу на его полках чистый спортивный костюм и быстро ретируюсь из комнаты, чтобы не сорваться и не начать уборку.

Посмотрим, каков ты, Дилан Холд, вне школы.

Примерно через десять минут я осторожно захожу в спортзал. Помещение очень светлое и прохладное, а за высокой стойкой мне приветливо улыбается девушка-администратор. Иду к ней, по дороге пытаясь разглядеть за стеклянными стенами огромного спортзала Дилана Холда. Но его там нет.

Я хмурюсь и отвлекаюсь на девушку, которая рассказывает мне что-то о членстве в их фитнес-клубе.

— Скажите, пожалуйста, у вас один зал или несколько? — спрашиваю я, как только она заканчивает.

— Есть первый и второй этажи, — с готовностью поясняет та. — Вы можете заниматься там, где вам удобно — мы заботимся о вашей физической форме и хотим помочь вам достичь целей, предоставив все, что нужно.

— Спасибо, — облегчённо выдыхаю я, вновь разглядывая множество тренажёров.

Может быть, Холд занимается на втором этаже?

Итак, спорт — это совсем не моё. Да, я бегала вместе с братом какое-то время, но это не продлилось долго. Я быстро поняла, что не создана для физических нагрузок.

И вот сейчас я собираюсь тягать тяжести...

— Так вы готовы посетить первое бесплатное занятие?

Я вновь смотрю на девушку и выдыхаю:

— Готова.

После небольшой экскурсии, за время которой я страшно переживаю о том, как отреагирует Холд, если увидит меня, меня знакомят с персональным тренером.

Я растеряна, потому что так и не увидела Холда. Это странно, потому что его байк припаркован у здания. Но если он не в зале, то где ещё?..

И тут я вижу, как у зеркал, которые тянутся во всю стену, открывается дверь и из неё выходит молодой человек со спортивной сумкой на плече. Смотрю на подтянутую девушку-тренера и спрашиваю:

— А там что?

Тереза, как мне её представили, прослеживает за моим взглядом и, хмурясь, отмахивается:

— Одно из подсобных помещений. Ты готова переодеться и приступить к занятию?

Я решительно киваю:

— Готова.

— Жду тебя у беговой дорожки.

Я вновь киваю и направляюсь к раздевалкам, но у дверей останавливаюсь и, осмотревшись на предмет того, что до меня никому нет дела, кидаюсь к таинственной двери. Поворачиваю ручку и быстро проскальзываю внутрь. Замираю, как оказывается, вверху лестницы, чтобы успокоить пульс, который всегда повышается до предела, если я занята чем-то запретным, а затем начинаю осторожно спускаться. Завернув за угол в самом низу, я попадаю в небольшой коридорчик с одной единственной дверью.

Открываю и её.

В нос ударяет аромат свежего пота. Такой, какой бывает у Ро, после хорошей тренировки. А слух заполняют хлёсткие удары и характерные выдохи.

Когда глаза привыкают к свету, после полумрака коридора, я вижу, как Дилан Холд наносит тренировочной груше короткие и точные удары. Голыми руками.

Его майка насквозь мокрая, тёмные волосы липнут ко лбу, струйка пота скользит по виску и стекает по щеке к шее. Спина и плечи напряжены, под блестящей от пота кожей играют бугристые мышцы.

Чтобы вы понимали: в школе Холд всегда спокойный и холодный, словно айсберг. Он даже в баскетбол умудряется играть, не вспотев ни в одном месте. Я никогда не видела его настолько... разгорячённым. И мне нравится то, что я вижу...

Хотя не должно.

Я сглатываю сухость во рту, заставляю себя отвести глаза от Холда и, наконец, обращаю внимание на то, что попала в небольшое помещение с рингом для бокса. Это озадачивает. Так же у стен стоят разные приспособления для силовых тренировок и, собственно, ряд боксёрских груш, у одной из которых и замер Холд.

Стоп. Замер?..

Я отвожу взгляд от его вздымающихся плеч и спины и встречаю в отражении зеркала такой ледяной взгляд тёмных глаз, что по моей коже разбегаются зябкие мурашки. Сердце подскакивает к горлу, а мозг лихорадочно обдумывает ответ на сложный вопрос, который Холд обязательно задаст.

Проходит бесконечно долгая минута, когда это происходит.

Дилан медленно разворачивается ко мне лицом, скрещивает на груди руки и спрашивает ровно:

— Какого хрена, Лейн?

Глава 6. Мелисса: священник и дурак 

Воскресенье — один из моих самых любимых дней недели.

Точнее, вторая его половина. В этот день я предоставлена самой себе, избавлена от разного рода забот и хлопот по дому, от учёбы и притворства.

Но прежде мне необходимо пережить воскресную мессу отца Коллинза и обязательный семейный обед.

И всё бы ничего, — я давно привыкла безропотно и послушно сидеть в ряду для причащающихся, в пол-уха слушать абзацы из библии, делать вид, что пою вместе со всеми, а затем пропускать мимо ушей саму проповедь, — но сегодня в церковь явился несносный Лейн.

Ещё и уселся в ряд для причащающихся недалеко от меня!

Господи, он хоть католик? Знает, что нужно будет делать, когда народ в ряду поднимется на ноги и отправится причащаться?!

Вот за что мне это всё, скажите на милость?

Ещё улыбается мне дерзко и нагло, паршивец!

Я вздыхаю, поднимаюсь с места и аккуратно продвигаюсь ближе к Лейну.

— Простите, мистер Бонли, не могли бы вы сдвинуться на одно место? — шёпотом прошу я местного завсегдатая.

— Конечно, дорогая, — соглашается старичок.

Я опускаюсь рядом с Лейном и шиплю ему на ухо:

— Зачем ты сюда явился, Лейн?

На невысокой сцене появляется отец Коллинз, и разговоры в зале церкви мгновенно смолкают, Лейн открывает рот, но я взглядом даю ему понять, чтобы он заткнулся.

Отец Коллинз приветствует свой приход тёплой улыбкой, встаёт за кафедру и открывает библию. Микрофон усиливает звук перелистываемых страниц.

— Бытие. Глава пятая, — разносится по залу мягкий голос священника. Этот голос странным образом всегда меня успокаивает. — Вот родословие Адама: когда Бог сотворил человека, по подобию Божию создал его, мужчину и женщину сотворил их, и благословил их, и нарек им имя: человек, в день сотворения их...

— Рада меня видеть, Коллинз? — шепчет мне на ухо Лейн.

Ага, безумно!

Я шикаю на него и вижу боковым зрением, как он широко улыбается. Дурак.

Моего мизинца на деревянной лавке касается мизинец Лейна, скользит подушечкой по нему и втискивается между ним и безымянным. От неожиданного и тёплого прикосновения по моей коже бегут мурашки. Поднимаю обе руки и кладу их на колени. Но мизинец предательски зудит, словно решил сохранить в себе ненужное и такое невинное касание.

— Ты католик, Лейн? — чуть позже спрашиваю я почти беззвучно.

— Ну... я верю в некую высшую силу, правда не уверен, что зовётся она — Богом.

Я закатываю глаза и удручённо качаю головой.

Лейны невозможно упрямые, оба. А страдать приходится мне.

Отец Коллинз замолкает и переходит ко второму абзацу. Лейн придвигается ближе ко мне. Наши плечи соприкасаются. Сердце на секунду замирает, я хочу отодвинуться, но, увы, некуда. Не прижиматься же мне к мистеру Бонли на манер Лейна? Боюсь, старичок этого не оценит, как не оценила и я. Щёки бы ещё не горели так сильно...

Третий абзац даётся мне особенно трудно.

— Прекрати! — шиплю я.

Безумно раздражает, что всё это время Лейн, не отрываясь, пялится на меня. И пугает. Потому что отец Коллинз может случайно это заметить.

— Пойдёшь со мной на свидание?

— Нет. И, пожалуйста, заткнись.

Кто-то позади на нас шикает, и жар у моих щёк становится просто невыносимым.

Ну почему он припёрся именно сюда?!

Священник произносит последнюю строчку из библии, поднимает голову от закрытой книги и обводит взглядом зал. Разумеется, он замечает и меня, вжавшуюся в спинку лавки, и Лейна рядом со мной. Мне невыносимо сильно хочется взвыть от отчаяния.

Люди вокруг поднимаются на ноги для предстоящего причастия, а отец Коллинз проходит к лесенкам со сцены. Останавливается вверху и раскидывает руки в стороны:

— Давайте примиримся друг с другом во имя Господа.

Мне приходится обхватить пальцами руку Лейна. И руку мистера Бонли, конечно.

По залу проходит тихий гул.

— Мира вам... — доносится со всех сторон.

Католики начинают движение, и я иду позади Лейна, безбожно костеря его про себя на чём свет стоит.

— Что происходит, Коллинз? — спрашивает он за плечо. — Служба закончилась?

— Она только началась, — ворчу я.

— Мелисса, дорогая, ты мне не поможешь? — отвлекает меня от долговязой фигуры Лейна мистер Бонли.

Я подхватываю с лавки молитвенник, который потерял старичок, и засовываю его тому в карман вельветового пиджака.

— Спасибо, дочка.

Смотрю в сторону Лейна и едва не чертыхаюсь вслух. Этот дурак уже умудрился пристроится в очередь к отцу Коллинзу!

Спешу следом за ним, обгоняя людей и прося у них прощения. Их укоризненные взгляды вполне заслужены. Клянусь, Лейн заплатит мне за каждый из них!

— Когда подойдёт твоя очередь, — шиплю я этому придурку, — сложи руки накрест на груди, сожми кулаки у плеч и, умоляю, молчи!

— Спасибо, — тихо благодарит он меня в ответ.

Искренне. Его плечи и спина расслабляются, и я понимаю, что он всерьёз волновался из-за того, что не знает, как выкрутится из переплёта, в который угадил по собственной глупости.

Человек перед ним отходит в сторону, и Лейн шагает к священнику. У меня замирает сердце. Отец Коллинз смотрит на то, как Лейн выполняет мои инструкции, бросает на меня лукавый взгляд, а затем благословляет Ронни и отпускает его с миром. Я выдыхаю. Но взгляд священника мне не понравился, если что.

Опять начнутся эти разговоры по душам...

— Он так сильно хотел получить благословение? — негромко спрашивает отец Коллинз, протягивая мне гостию*.

— Не успела предупредить его о том, чтобы он постоял в сторонке, — признаю я тихо и ворчливо.

Священник улыбается мне и вскоре тоже отпускает с миром.

Я нагоняю Лейна и тихо спрашиваю с издёвкой:

— Должно быть, уже жалеешь о том, что вздумал сюда прийти?

Лейн останавливается и всматривается в мои глаза. Отвечает весело и в тоже время серьёзно:

— Ни капли.

И этот его взгляд... Пронзительный, любопытный и испытывающий...

Глава 7. Ронни: хуже не придумаешь 

Всё и так было не просто, а теперь усложнилось вдвое. А то и втрое.

Я резко сворачиваю машину на Уилшир-бульвар и какого-то хрена еду туда, откуда и растут ноги всех моих проблем.

Бонни будет недовольна.

Словно я не в курсе, что она сама туда иногда наведывается.

Интересно, моя сестра знала, что великолепный офицер Коллинз старший брат невинного цветочка? Именно поэтому назвала её имя? Чтобы я точно проиграл?

Как низко, сестрёнка... Но ты же меня знаешь — я никогда не сдаюсь.

Я нащупываю в кармане куртки кастет и одеваю его на руку. Будет прекрасно, если мать приютила очередного любовничка. Это то, что мне сейчас нужно.

Въезжаю в трейлерный парк через покосившиеся ворота и предвкушающе улыбаюсь. А через пару минут останавливаю машину у места, которое мне два с лишним года приходилось звать домом. Но дом у меня был только один. Тот, в котором с нами жил отец. Пока не умер.

Выхожу из машины и направляюсь к хлипкой двери. Она, конечно же, не закрыта. Никому и в голову не придёт, что у конченной наркоманки есть то, чем можно поживиться.

В нос ударяет густой аромат винных паров, я морщусь и прохожу дальше. Под ногами гремит пустая бутылка. Темно, как в канаве. Грязная канава это и есть.

По памяти прохожу к узкому окошку в районе кухонного шкафа и одергиваю шторку. Осматриваюсь.

Я, похоже, пропустил отвязную вечеринку. Какая красота.

Подхожу к тому нарколыге, что лежит ближе ко мне, и пинаю его в бок:

— Подъём. Пора по домам.

Тот что-то сонно ворчит, отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи.

Смотрю на разбросанные, как грязные вещи по полу, тела: матери среди них нет. Разумеется, она в своей спальне. С любовником. Хмыкаю и хватаю ворчуна за шиворот грязной футболки. Тащу его тушу, напугано хлопающую глазами, к выходу и выбрасываю его за дверь.

— Какого хрена? — кряхтит тот, распластавшись на вытоптанной ногами траве.

— Проваливай, — бросаю я ему и, развернувшись в комнату, повышаю голос: — Просыпаемся и валим отсюда ко всем чертям!

Одна из тёток поднимает голову, морщится от света и, перевернувшись на другой бок, пренебрежительно просит:

— Отстань, мальчик.

Мальчик? Отлично. Сейчас этот мальчик покажет тебе настоящее гостеприимство.

Подхожу к ней, хватаю за плечо с обвисшей кожей и дергаю вверх. Тётка лупит свои глазёнки и начинает верещать. Выкидываю её за дверь, как и предыдущего наркомана.

— Ты кто такой, пацан? — таращится тот на меня, уже поднявшись на ноги.

— Твоя мужественность, которую ты продолбал, — усмехаюсь я и иду за следующим гостем матери.

Ненавижу эти сборища. Прибил бы каждого.

Наконец, все просыпаются и понимают, что происходит. Начинается суматоха. Я морщусь от противного визга тёток, отталкиваю от себя слишком смелых мужиков и с боем выкидываю их по очереди за дверь. Кто-то настолько тупой, что додумываются прорываться обратно. Хватаю старую биту, с которой одно время сроднился, словно она продолжение моей руки, и демонстрирую её особо непонятливым. Тот, которого я выкинул первым, видимо, хорошенько оскорбился из-за моего замечания по поводу его мужественности и кидается на меня с кулаками. Я легко ловлю его руку, выворачиваю, заставив того взвизгнуть от боли, как девчонку, и отталкиваю его от себя, придав ускорения пинком под зад. Он снова валится на землю и, жалобно стеная, баюкает вывернутую руку.

На меня обрушивается сильный удар с той стороны, с которой я не жду. В ухо прилетает кулак. По касательной. Но я всё же теряю ориентацию в пространстве от неожиданности и глухой боли. Сжимаю посильней пальцы на бите и разворачиваюсь себе за спину.

На меня зло лупит свои маленькие глазёнки настоящий бык. Шея, как ствол хорошего дерева, ручищи, как две наковальни, а голова маленькая, как недоспевшее яблоко. Ранетка. Видимо, потому что мозгов там нет.

— Кто, мать твою, такой?! — ревёт бык.

— Именно — мою мать, — усмехаюсь я и сжимаю в кулаке кастет.

Отвлекаю его внимание на биту в левой руке и впечатываю свой кулак тому в челюсть. То, что нужно. Мужик впечатывается в тонкую стену. Та трещит. Он отталкивается от неё и с рёвом бросается на меня. Обхватываю биту обеими руками, прыгаю в сторону и с размаху бью ею по выдающемуся далеко вперёд брюху. Мужик болезненно выдыхает и сгибается пополам. Не теряя времени, я пинаю его в бедро, и он с грохотом падает на пол. Вновь звенят пустые бутылки.

— Чёртов сукин сын! — ревёт он, поднимаясь.

— Родителей не выбирают, — жму я плечом.

— Да я тебя!..

— Вряд ли получится, — бросаю я.

Разбегаюсь и врезаюсь плечом в рыхлое тело. Мы вываливаемся из дома, потому что мужик удачно стоял в проходе. Снова бью рукой с кастетом по наглой морде. Мужик скулит, как побитая собака. Подхватываю биту с земли и поднимаюсь на ноги.

Навёл я шуму, однако. Да и давненько я не собирал соседей поглазеть на представление. Соскучились, поди.

Ну что, офицер Коллинз, готовы приехать на вызов? Ах да, ты же уже давно не простой патрульный. Теперь такие вызовы не по твоей части. Если только я не решу кого-нибудь прикончить. Тогда мне точно будет заказан путь к твоей сестре.

Решил, что я её не достоин, да? Оберегаешь? Чёрта с два, у тебя получится. Знаешь же, что я упрямый. Сам же не раз и не два вытаскивал меня из передряг, должен помнить.

— Ну как? — склоняюсь я над мужиком. — Добавки, или свалишь отсюда по-хорошему?

Тот что-то мычит, я хмыкаю и осматриваюсь вокруг. Собутыльники матери отводят от меня затравленно-злые взгляды и начинают расходится кто-куда.

И тут...

— Ну ты как всегда, Ро, — хрипло насмехается мать.

Смотрю в её сторону и прирастаю к месту. Грудь сдавливает, словно её придавило мешком с цементом. По позвоночнику ползёт холодный и липкий пот. В голове пустеет.

Мать усмехается и выпускает изо рта сизую струйку дыма. Стряхивает пепел с сигареты в руке на землю.

Глава 8. Дилан: чёртов Львёнок! 

Я спускаюсь на первый этаж и, услышав шум на кухне, иду туда. Мать стоит у раковины, спиной ко мне, и моет посуду. На столе дымится тарелка с омлетом.

Бросаю кожанку на спинку стула и скрещиваю руки на груди:

— Зачем всё это? Иди спать.

Мать вздрагивает от звука моего голоса и неловко мне улыбается через плечо:

— Напугал. Не зарастать же нам в грязи, верно? Садись, поешь.

Отодвигаю стул, сажусь за стол и говорю ровно:

— Наведу порядок на следующих выходных. Иди отдыхай, мам.

Она отключает воду, тянется за полотенцем и подхватывает одну из мокрых тарелок на коврике. Я киваю, беру вилку и вонзаю её в омлет. Что-то случилось, и она хочет об этом поговорить. Это единственное, что может удерживать её на ногах, после двойной смены в больнице.

— Рассказывай, — предлагаю я, проглотив первый кусок омлета.

— Тебя не проведёшь, верно? — вновь неловко улыбается она.

Я не отвечаю, а мать, брякнув тарелкой о тарелку, обхватывает пальцами столешницу тумбы и опускает голову. Спина напряжена. Через мгновение она резко выдыхает и произносит глухо:

— Я виделась с твоим отцом.

Толкаю от себя тарелку и веду шеей:

— Когда?

Мать вздыхает, разворачивается ко мне лицом, но в глаза не смотрит:

— Вчера. Попросил пообедать с ним во время перерыва. В больничной столовой.

— Что он хотел? — сжимаю я зубы.

— Близится окончание его срока, — разглядывает она полотенце, которое теребит в руках. — Впереди новые выборы. У него сильные соперники. И все, как один, семьянины. Он... он считает, что люди будут голосовать в его пользу, если и у него будет семья.

— Ты здесь при чём? Пусть оформляет брак с одной из своих тупых куриц.

— Дилан, — бросает она на меня укоризненный взгляд и снова отводит глаза: — Ему нужны мы. Воссоединение, подтверждающее, что он хороший муж и отец.

— В это поверит лишь законченный идиот.

— Люди не знают его так, как знаем мы, — резонно замечает мать.

— Верно. И как он воспринял твой отказ? — Мать молчит, и я пристальнее вглядываюсь в её лицо: — Ты же ему отказала?

— Дилан... — дрожат её губы, она поднимает лицо к потолку и пытается сдержать слёзы. Через минуту у неё получается, она проходит к столу и садится на стул напротив меня. Порывается взять меня за руку, но быстро вспоминает, что я не терплю такого, и, сжав кулаки, смотрит мне в глаза: — Понимаешь, он намекнул, что в противном случае не станет оплачивать твою учёбу в Гарварде. А я со своей зарплатой... Дилан, я не могу допустить, чтобы ты лишился будущего, которого ты хочешь и заслуживаешь.

Даже во вред себе. Всё ясно.

Встаю из-за стола, подхватываю в руки кожанку и смотрю на мать:

— Позвони ему и скажи, что ты отказываешься.

— Но, Дилан...

— Сегодня же. Поняла?

Мать смотрит на меня ещё полминуты, затем сглатывает и кивает:

— Поняла.

Она отворачивается к окну и обнимает себя руками. В глазах вновь собираются слёзы. Где-то глубоко внутри меня дергается совесть: я вполне способен подойти к ней и ободряюще сжать пальцами её плечо, успокоить, сказать, что сам обо всём позабочусь. Но это был бы уже не я.

Тот бессердечный монстр, которым я являюсь уже очень давно, способен лишь развернуться и уйти. Что я и делаю.

Через пару минут я вывожу из гаража свой байк, закрываю ворота и еду в школу.

Самонадеянный мудак. Считает, что я сам не заработаю на учёбу. Думает, что можно управлять матерью при помощи меня, своих денег. Словно мы могли забыть о том, какое он ничтожество. Мать тоже хороша. Она должна была сразу ему отказать. Бросить ему в лицо своё «нет», как плевок. Чтобы он им умылся и больше даже думать не смел, что без его «великодушных» предложений мы пойдём по миру.

Чёрта с два.

Пусть засунет свои деньги и предвыборную компанию себе же в задницу.

Позволить матери вернуться к нему это не тоже самое, что наступить себе на горло и играть в его грёбанный баскетбол.

Я заезжаю на школьную парковку и рулю байк к своему месту. Мысленно чертыхаюсь. Неугомонная Лейн. Вот какого чёрта? Сказал же доступным для понимания языком.

Девчонка, прижимая к груди какую-то папку, переминается с ноги на ногу у кустов, видит меня и замирает.

Я останавливаю байк недалеко от неё, глушу двигатель и снимаю очки. Оглядываю её с головы до ног. Медленно. Надолго задерживаясь на стройных ножках, которые вполне смогли бы крепко обхватывать мои бёдра. И добиваюсь того, чего хотел: блондинка мило краснеет, возмущённо засопев. Не позволяю ей открыть рта, быстро слезая с байка, и надвигаюсь на неё.

Значит, одного предупреждения тебе мало, глупый и смелый львёнок?

Оттесняю её к кустам, она запинается о бордюр и, падая, всплёскивает одной рукой. За неё я её и ловлю, чтобы дернуть на себя. Надёжно прижимаю девчонку за поясницу к своему телу одной рукой, а пальцами второй ныряю в копну шёлковых волос, чтобы обхватить затылок. Секунду смотрю на приоткрытые губы, в глаза, расширенные от испуга, и прижимаюсь губами к её ушку:

— Я могу быть ненасытным, Львёнок. Грубым, если захочешь. Или же неторопливым и нежным. Я могу быть с тобой, каким пожелаешь. Но только в постели. Одну... или две ночи, если и ты себя хорошо покажешь. — Я отстраняюсь и серьёзно спрашиваю: — Выходит, ты всё же согласна на отель?

О эта полная растерянность на красивом лице и загорающиеся язычки пламени в голубых глазах. Решаю остудить нарастающий пыл Львёнка и отрезаю холодно:

— Со мной только так, если ещё не дошло.

— Просто по-другому ты не пробовал, — вдруг выдыхает она, а растерянность на лице превращается в упрямство. — Но я здесь не за этим, чтобы ты знал.

Отпускаю её, делаю шаг назад и молчаливо предлагаю ей продолжать. Иногда её слова сбивают меня с толка.

Львёнок поправляет волосы, разглаживает несуществующие складки на платье, а затем протягивает мне папку:

— Твой доклад по философии.

Глава 9. Бонни: неприятные побочные явления

— Лейн, ты нужна «Дьяволицам».

Я отрываю взгляд от затылка Холда и озадачено смотрю на Руби Янг. Серьга над её правой бровью загадочно поблёскивает в тон её загадочной фразе.

— Прости? — хмурюсь я.

Янг отбрасывает с глаз розовую чёлку, оглядывается себе за спину и, обхватив соседнюю пустующую парту руками, двигает её ближе ко мне, громким скрежетом привлекая к нам всеобщее внимание. Внимание Холда в том числе.

Руби садится на стул и подаётся вперёд:

— Салли, будь она неладна, обожает сёрфинг. И на этих выходных ей обязательно понадобилось ехать на пляж. Запнулась на ровном месте! На песке, представляешь? По итогу перелом двух пальцев. Недотёпа, чтоб её...

Ругательство Руби тонет в последнем звонке. Скоро явится мистер Флоу.

— Мне очень жаль Салли, — вежливо отзываюсь я. — Но я всё ещё тебя не понимаю.

— Ты играешь на гитаре, — выразительно смотрит на меня Янг, выпрямляя спину.

— Да, на акустической гитаре, — уточняю я.

— Разница не большая, — отмахивается Янг. — Подумаешь, на одной струны чуть толще, чем на другой.

— Электрогитара и акустика... Это два разных инструмента, Руби, — не соглашаюсь я.

Акустика тоньше по звучанию, приятней. В ней сама душа.

— Лейн, у нас конкурс на носу, — снова подаётся ко мне Янг. Её карие глаза горят. — Второго такого шанса не будет. Пожалуйста, помоги.

— Ты хочешь, чтобы я заменила Салли на время конкурса?

— Да! Я слышала, что ты очень хороша. Лейн, умоляю, ты нужна нам! Там на кону запись альбома!

Не то, чтобы я настроена против рок-групп. Мой брат, например, обожает рокерское направление в музыке. Весь этот драйв, громкость и жёсткость. Да и мне самой некоторые песни очень даже по душе. Но играть в группе самой... На электрогитаре...

Я пробовала, конечно. В музыкальном магазине. С моей милой акустикой не сравнить.

— Не уверена, что у меня получится, Руби, — с сомнением смотрю я на девчонку.

Позади неё, через ряд от моего места, на своём сидении медленно разворачивается в нашу сторону Холд. Смотрит прямо мне в глаза. И от этого взгляда у меня горят щёки и повышается пульс.

— Попробуй, а потом говори, — произносит он негромко.

Теперь весь класс пялится на меня. Сам Холд, которого обожают в той же степени, в которой и боятся, заговорил с простой смертной. Скоро об этом узнает вся школа, и мне будут обеспечены ревнивые взгляды его поклонниц...

Впрочем, мне полезно к ним привыкнуть, если я хочу добиться главного — выиграть спор.

Янг справляется с ошеломлением от вмешательства Холда, и спешит им воспользоваться:

— У нас в запасе несколько репетиций, Лейн! Попробуешь и...

— Так-так-так, — обрывает Янг вошедший в класс учитель. Смотрит прямо на неё. Что не удивительно: парта в не ряда хорошо привлекает внимание. — Мисс Янг, я могу ошибаться, что, конечно же, совершенно не так, но сейчас вы находитесь не в своём классе. Поэтому будьте так любезны...

Руби отворачивается от учителя и обхватывает пальцами мою кисть:

— Ну так что, Бонни? Ты с нами?

— Мисс Янг! — повышает голос мистер Флоу. — Давно не были в кабинете директора?

Да, учитель философии безумно любит отправлять туда кого угодно.

Янг в курсе этого, потому закатывает глаза и встаёт с места.

— Так бы сразу, — самодовольно комментирует её шествие к выходу мистер Флоу, посторонившись. Но Янг, находясь у двери, вопреки его ожиданиям, неожиданно разворачивается к классу и кричит мне:

— Сразу после этого урока, Лейн, в музыкальном классе. Не опаздывай!

— Янг!

Та хохочет и скрывается за дверью, взметнув напоследок своими розовыми волосами.

Мистер Флоу, рассерженно пыхтя, меряет меня недовольным взглядом и идёт к своему рабочему столу.

— Ну что за поколение невоспитанных и совершенно наглых детей, — ворчит он по дороге. — Итак! — распрямляется учитель на манер палки. — Ваши доклады по философии древнего Китая.

Мистер Флоу начинает расхаживать по рядам, бросая на парты работы ребят с его оценкой. У парты Холда он задерживается дольше, чем у других. Я напрягаю слух. Пульс вновь повышается.

— Итак, мистер Холд. Оказывается, вы вполне способный ученик, когда захотите. Вот только прошу вас, не обманывайтесь. Я в совершенстве умею читать между строк, и ваше завуалированное послание получил. Не буду придавать ему значения исключительно по просьбе директора, но в следующий раз подобный номер со мной не пройдёт. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Ему не требуется ответ Холда, словно тот вообще намеривался отвечать. Нет, он даже и не думал об этом. В этом весь Холд: холодный, сдержанный, безразличный. Таким его знают в школе. Таким он хочет казаться.

Уверена, никто, как и я в своё время, и мысли не допустит, что Дилан дерётся на ринге.

Жаль, что я так и не увидела, как он это делает...

Я чувствую на себе его взгляд, и понимаю, что он заметил, как я разглядываю его плечи, спину, руки. Смущаюсь, но глаз не отвожу. Дилан вопросительно поднимает бровь, постукивая пальцем по странице написанного мною доклада. Пожимаю плечами и прячу улыбку за волосами.

Кажется, Холд тоже улыбается.

Я не знала, что он умеет.

Впрочем, в течении последующего урока, ни взглядов ни, тем более, улыбок я от Холда больше не получаю. И он не подходит ко мне после отзвеневшего звонка, чтобы узнать, что за послание якобы он оставил мистеру Флоу, на что я в тайне рассчитывала.

Я с сожалением во взгляде провожаю его спину на выход из класса и собираю свои вещи.

«Дьяволицы» ожидают меня в музыкальном классе в полном составе. Даже Салли Паркинсон, с гипсом на правой руке. Все четверо, как одна, с розовыми волосами. Это что-то вроде их опознавательного знака, фишки.

Интересно, если у меня получится им помочь, мне тоже придётся красить волосы в розовый цвет? Очень не хотелось бы...

— Лейн, ты мой герой! — бросается ко мне Руби, обхватывая мои руки своими. — Спасибо, что пришла!

Глава 10. Мелисса: тайное и явное

Записки с цитатами в шкафчике стали чем-то вроде традиции, но сам Лейн перестал попадаться мне на глаза. Говоря так, я имею ввиду, что он больше не донимает меня своим беспрестанным обществом. И здесь одно из двух.

Он либо подогревает мой интерес, после того случая у церкви, либо не хочет рассказывать мне о своём таинственном прошлом.

Впрочем, я и не настаиваю. Мы все имеем право на тайны, мне ли не знать?

Я опускаю руки с фотоаппаратом и смотрю, как разминаются бегуны... Ладно. Смотрю, как разминается Лейн. К нему подходит тренер Лойс, сжимает пальцами его плечо, что-то напряжённо говорит. Светлые волосы треплет ветер, когда Ронни отворачивается и кивает. Тренер отходит, а Лейн замечает меня. Улыбается широко и скрещивает руки на груди, и смотрит так, словно доволен от того, что я пришла якобы полюбоваться на него.

Усмехаюсь и демонстрирую ему фотоаппарат.

Пусть не придумывает себе лишнего.

— Веская причина! — кричит он на всё поле. — И только!

Я смотрю на него через объектив камеры и фиксирую кадр, где Лейн, дурачась, отправляет мне воздушный поцелуй. Улыбаюсь и качаю головой. А затем начинаю щёлкать других участников тренировочного забега.

В конце концов, я здесь именно за этим.

В какой-то момент ребята становятся на стартовую линию и, после отмашки тренера, срываются с места. Я решаю подняться на трибуны, чтобы сделать общие кадры забега.

На верху-то меня и застаёт Кира Додсон.

— Вот ты где! — заявляет она так, словно сбилась с ног, пока меня искала.

Хотя я уверена, что видела её белокурую макушку в крытом проходе на стадион. По-моему, она не пропускает ни одной тренировки своего приятеля. А соответственно, должна была видеть, как сюда прошла я.

— Привет, Кира, — вежливо отзываюсь я и прячусь за фотоаппаратом, намекая Додсон о том, что жутко занята.

Впрочем, понимать намёки Додсон не умеет. Или не хочет.

— Мелисса, на этих выходных я устраиваю ночёвку у себя для самых близких подруг, — садится она рядом со мной и протягивает мне розовый конвертик: — Это твоё приглашение.

О, я стала близкой подругой? Когда только успела?

— Ты приглашаешь меня к себе на ночёвку? — уточняю я на всякий случай, скромно потупив взгляд.

— Именно так. Будем красить друг другу ногти, болтать о глупостях или мальчишках, пить газировку и объедаться пирожными. Но ты не переживай, мои родители будут дома, они проконтролируют, чтобы мы хорошо себя вели и легли спать вовремя. В приглашении так и написано, чтобы ты могла дать прочесть это своим родителям. Им не о чём беспокоится, они обязаны тебя отпустить.

Это они с удовольствием.

Но, чтобы я ночевала у Киры?

Сомнительное удовольствие. Тем удивительнее, что я задаю следующий вопрос:

— А Бонни тоже будет?

— Бонни? — немного удивляется Кира и спешит исправиться: — Бонни Лейн... Ра-разумеется, она там будет!

Судя по реакции Додсон, Бонни Лейн ещё только предстоит получить своё приглашение.

Впрочем...

— Почему ты меня приглашаешь, Кира?

Додсон отрывает взгляд от далёкой фигуры Лейна, который, конечно же, бежит одним из первых, и смотрит на меня с сочувствием:

— Я уже говорила тебе, что не представляю, как ты обходишься без подруг. Каждый человек должен иметь того, кому сможет раскрыть свою душу, поделиться сокровенным, научить, например тому, как стать благочестивой. Подруги делятся друг с другом тем, что знают. Так устроена жизнь. И я всего лишь хочу, чтобы и ты, Мелисса, могла испытать на себе все прелести дружбы.

Женской дружбы, ага. Которой, кажется, не существует.

Уж точно её не может быть между мной и Кирой Додсон. И дело далеко не во мне самой.

Но узнать то, что знают другие... То, что знает о своём брате Бонни Лейн... Это жутко соблазнительно, если быть откровенной.

Я отворачиваюсь от Додсон и снова берусь за фотоаппарат.

— Спасибо, Кира, я обязательно приду.

— Здорово, — хлопает та в ладоши и добавляет с придыханием: — Обещаю, Мелисса, ты не пожалеешь о своём решении.

Хотелось бы.

Додсон осторожно касается моего плеча на прощание: едва задевает его кончиками пальцев, словно боится испачкаться или обжечься, и уходит. Я хмыкаю и иду вниз, чтобы сделать пару снимков на финише.

Пока все заняты тем, что наблюдают за бегунами, я совсем не по-девичьи перебираюсь через ограждение и спрыгиваю на беговые дорожки. Вот только... Подол дурацкого длинного платья за что-то цепляется, и оно поднимается вверх, оголяя мои ноги чуть ли не до пупка. Кожу бедра жжёт царапина.

Костерю все длинные платья в своём гардеробе на чём свет стоит и спешно пытаюсь отцепить подол от шляпки гвоздя. Вот только поздно. Кто-то из бегунов мне пошло свистит. Скорее всего, это придурок-Лейн. И как только воздуха в лёгких хватает на бег и свист?!

Понимаю, что очень скоро ребята смогут разглядеть всё как следует, и остервенело дергаю платье на себя. Ткань с треском рвётся. Я, разумеется, падаю на задницу. Сердце колотится, как сумасшедшее. Спешно оправляю платье и прячу лицо в ладонях. Кажется, я ушибла многострадальное бедро...

Ненавижу длинные платья! Вот кто меня просил лезть через ограждение?!

Множественный топот ног всё ближе, и я решаю провести эту минуту позора на земле, не отнимая от лица рук. Издалека ребята не могли увидеть всё. Я слышу смешки, к которым была готова. А вот к тому, что Лейн остановится возле меня и, тяжело дыша, задаст свой вопрос, я не готовилась:

— Ты как... Кол-линз? В... поряд-ке?

Как же его первенство в забеге? Променял его на то, чтобы надо мной поиздеваться?

Я убираю руки, смотрю на взмокшего парня, а следом слышу от Эдисона:

— А ножки у монашки что надо!

Громче всех над оригинальностью шутки смеются девочки. Тут не то, что о дружбе речи нет, тут и с обычной женской солидарностью проблемы.

Так как я смотрю на Лейна в этот момент, то вижу, как он неприязненно морщится на реплику Эдисона, а затем протягивает мне руку: