По местным меркам это был старейший театр. Горожане гордились, что уже почти сто лет его заметали снега до окон первого этажа, даже до их середины. А театральное здание становилось всё нелепее. За минувшие годы оно прошло путь от деревянной холупки до уродливо-неуклюжей копии Парфенона. И теперь его украшали высокие колонны, поддерживающие треугольный фронтон. В крошечном городке, окружённом сопками, театр завёлся вдруг, но не случайно, так заводятся долгоносики в старой крупе. В 30-х годах прошлого века в городе много шептались об открытии театрального салона. И очень кстати труппа, плывущая из Владивостока на Сахалин, попала в шторм, её помотало по морю, но до острова артисты так и не добралась, осели здесь, среди спящих вулканов, как хлопья накипи на дне стакана, смиренно и обречённо.
Стоя перед парадным входом, я смотрела на баннер «Сезон закрыт» и понимала, что это единственный шанс устроиться в этом городе, поражающем моё воображение. При температуре + 10 тут щеголяли в летних платьях, утренние новости начинали с предупреждений о медведях, замеченных в городской черте, и просыпались вместе с жителями страны восходящего солнца.
В этом не очень гостеприимном краю был всего один театр, и я рассчитывала войти в его труппу. Пусть прыгать в массовках, но хотя бы заниматься тем, что я умела и любила. Я и так была сломлена переездом, и если бы мне пришлось работать продавцом или посудомойкой в забегаловке, я боялась снова скатиться в состояние, когда просыпаешься только для того, чтобы лечь спать. В тот период вся моя жизнь была зыбкой и неуютной, мир и люди в нём казались неприятными или неправильными. Внутренности обсеменили паразиты упущенных возможностей, потерянных связей и умершей юности. Я всегда мечтала о больших ролях, но они доставались другим. По протекции или через постель роли уплывали к более удачливым актрисам, когда казалось, что я вот-вот схвачу Соню Мармеладову за подол платья, испачканный сырыми улочками старого Петербурга или Джульетту Капулетти за тяжёлый шлейф, пожелтевший после пыльных улиц средневековой Вероны. Но каждый раз это были лишь отражения, которые в моих пальцах шли рябью, я пыталась схватить воду. По голове долбило ощущение собственного ничтожества. Кризис тридцатилетних?
В воздухе пахло морем и бензином, вечным противостоянием природы и человека. Мне назначили встречу на десять утра, но я пришла раньше, смартфон сообщал, что на календаре 10-е августа и 9:40 по Камчатскому времени. Я стала медленно подниматься по ступеням. На вахте скучала дородная женщина за шестьдесят. Увидев меня, она быстренько спрятала что-то в ящик, а я почувствовала едва уловимый запах…коньяка?
- Доброе утро! Мне на десять назначила Лора Филипповна. Я - Мария Берзиньш.
– О! Не русская?- вахтёрша округлила глаза, словно быть другой национальности запрещалось законом.
– Латышка по мужу – пошутила я.
Женщина прищурилась, словно силясь меня разглядеть. – Инженюшка, - сказала она, наконец, доставая из мягкого бордового чехла, висящего на шее, сложенные очки. – Есть тут у нас одна, пакостит всем новеньким, да молоденьким, - женщина расправила дужки и посадила очки на переносицу. – Ладно, пойдём, провожу тебя.
Мы поднялись на второй этаж, затем на третий. Лестница была широкая, скорее всего, мраморная, хотя я не разбираюсь в камне. Возможно, это была удачная подделка, ступени обтягивала истёртая ковровая дорожка. По дороге я старалась рассмотреть окружающую обстановку, но холлы на каждом этаже словно играли в прятки. То представали, как актёры на авансцене, высвеченные прожектором - солнечным светом, бьющем сквозь круглую стеклянную розетку в потолке. То снова прятались в тени. Наши шаги съедал ковёр, уши давила тишина. Мы прошли по сумрачному коридору и вошли в неприметную дверь за колонной. Перед нами открылся ещё один коридор, но значительно уже и без ковра на полу. Где-то в глубине играли на рояле. Я очень нервничала и к прослушиванию подготовилась, словно для вступительных в театральный, отрепетировала монолог, пару стихотворений и одну песню.
Помещение с роялем оказалось большим репетиционным залом, в театральных кругах его называют БРЗ. За чёрным поцарапанным инструментом сидела девушка моложе меня с распущенными волосами как у диснеевской русалочки. Мне показалось, что у неё взгляд затравленного зверька. Рядом с ней на стульях в круг расположились несколько человек разного возраста со стопками листов в руках, видимо, актёры. Одна из них, женщина лет пятидесяти с фигуркой шестнадцатилетней девушки и с ярко накрашенным лицом, поднялась нам навстречу. В зале было очень светло, благодаря роскошным окнам от пола до потолка. И при дневном освещении становилось заметно, что лицо женщины покрывает несколько слоёв пудры, а под ними она старается спрятать следы увядания. Так штукатурка прячет пятна на роскошной лепнине, проеденные сыростью и временем. Женщина расплылась в такой улыбке, словно знала меня всю жизнь.
– Вы, видимо, Мария? – голос у неё был, как у ведущей ночного эфира, казалось, словно рукой проводишь по бархату. Я кивнула.
- Я – Лора, пройдёмте ко мне, там и поговорим, - продолжая улыбаться, женщина распахнула дверь, приглашая. Я опять кивнула и подумала, что у неё должно быть уже сводит скулы и ноет челюсть, ведь невозможно без остановки так широко улыбаться. Вахтёрша, идущая следом за нами, вскоре незаметно отстала. А мы с Лорой спустились по какой-то скромной лесенке и оказались в подвале с тусклым освещением под самым потолком, пол был дощатый, грубо выкрашенный тёмной краской непонятного оттенка. Казалось, он пружинил под ногами. От наших шагов дребезжала старая мебель, придвинутая к стенам – то резной комод, годов пятидесятых, то столы, взгромождённые друг на друга.
- Как много разных переходов, заблудиться можно, - я нарушила молчание внезапно даже для себя самой, словно проткнула воздушный шарик.
Женщина вздрогнула и обернулась.
- Да, у нас много всего, - она по-прежнему улыбалась, но в плохом освещении её улыбка показалась мне странной.
После того, как в семь вечера позвонил Артём и предупредил, что задержится, мне стало себя так жалко, что я расплакалась. В последнее время я частенько лила слёзы. Но быстро успокоилась и решила выпить вина. Правда не смогла открыть бутылку, не нашла штопор. Пришлось просить помощи у соседей, точнее, у коротко стриженной соседки на вид чуть старше меня из квартиры напротив. Она была очень милой и легко согласилась помочь. Наверное, в качестве благодарности, стоило пригласить её выпить вина вместе, тем более, мне показалось, что женщина была бы не против. Но меньше всего мне хотелось развлекать разговорами незнакомого человека. Как и бабушка, я временами нуждалась в уединённом, срежисированном страдании.
Дома я налила вина в кофейную чашку (бокалы мы ещё не распаковали, видимо, они лежали в той же коробке, что и штопор) и просто начала есть купленную утром икру чайной ложкой. А что? Могу себе позволить! Откупоренную соседкой бутылку я заткнула сложенной салфеткой и поставила в холодильник.
Артём вернулся уже под утро грязный и промокший, с объекта в город их вёз служебный автобус по ужасным раскисшим дорогам, да так и застрял на половине пути, пришлось толкать. Дожидаясь Артёма, я уснула с ноутбуком на коленях, на котором всю ночь смотрела старые советские фильмы – «Служебный роман», «Любовь и голуби», «Гараж».
На следующий день, когда я собиралась в театр, Артём ещё спал. Я надела плащ, берет, повязала на шею шарф, а вместо кед обула осенние жёлто-мимозовые ботинки. Градусник на балконе показывал +8 и это в начале августа.
В театр я приехала ровно в девять. В просторной гримуборной на пятерых, куда меня проводила вчерашняя вахтёрша, никого не оказалось. Я заняла свободный столик в углу, переоделась в лосины, длинную футболку и балетки, завязала волосы в хвост и пошла в зрительный зал, по дороге пару раз свернув не туда. Зал был ярко освещён, актёры и актрисы разных возрастов сидели в бархатных креслах на первых двух рядах перед сценой, громко болтали и смеялись. Мне показалось, что меня они подчёркнуто не замечают. Занавес был задёрнут, как перед спектаклем. Оформление зала кричало о советских временах – дерево с красным, никакой лепнины и изящных орнаментов. Этот театр появился в стране Советов, и у него не было утончённого царского прошлого. Я села подальше от остальных и почему-то чувствовала себя неловко.
Лора появилась ровно в половину десятого. В элегантном брючном костюме и на каблуках, её волосы выглядели, как после салона. Грациозно и легко, словно юная спортсменка, а не женщина за пятьдесят, она вспорхнула на сцену.
- Доброе утро, мои дорогие!
Труппа радостно зашумела.
- Без лишних предисловий, я хочу представить нашу новую актрису Марию Берзиньш. Она приехала с другого конца страны, Маша, иди сюда, детка.
Меня невольно передёрнуло от слова «детка», что за фамильярное обращение, как в глупых голливудских блокбастерах? Однако я поднялась из кресла, которое тут же захлопнулось, точно Венерина мухоловка. Мне кажется, я видела такую через распахнутую дверь театральной библиотеки, пока искала зрительный зал. Растение стояло на зашторенном окне.
У меня было странное чувство, словно я новенькая в начальной школе и сейчас учительница будет представлять меня классу. И когда я поднялась на сцену, оно только усилилось. Лора обняла меня за плечи, руки у неё оказались ледяными, и меня передёрнуло снова.
- Как вы все знаете, Рита попала в больницу, конечно, мы все желаем ей скорейшего выздоровления, но благодаря этой трагической случайности, у нашей Маши появился шанс быстрее влиться в коллектив и в репертуар. А потому спешу представить вам ещё одну Джульетту Капулетти.
Секунду была тишина, а потом зал зааплодировал, я растерянно посмотрела на Лору.
- Джульетту должна была играть Рита, но поскольку вчера с ней приключилось несчастье и теперь она в больнице, я хочу поставить вас в дубль, - объяснила Лора и улыбнулась. Как и вчера, её губы словно поползли к ушам. Я зажмурилась.
***
Уже в гримёрке, где мне выделили бесхозную кружку с розовыми сердечками и угостили растворимым кофе, я узнала, что актриса Рита Суворовская двадцати пяти лет, вчера попала в аварию на такси. К счастью, осталась жива, но получила сотрясение мозга и перелом ноги. Оказалось, я её уже видела, это была та самая девушка за роялем, с волосами, как у диснеевской Русалочки и затравленным взглядом. Но за последнее я не могла ручаться, ведь всё здесь казалось мне странным. Так же выяснилось, что к репетициям спектакля уже приступили, но прошла всего пара читок пьесы, и именно премьерой «Ромео и Джульетты» планировали открывать сезон.
Меня поздравляли наперебой, но как-то пафосно и наигранно. А я не знала, куда себя деть и что чувствовать. С одной стороны я не доверяла происходящему, ведь всего один день в театре и уже главная роль. Мне было неловко, словно я чья-то протеже, хотя это было не так. К тому же я занимаю место человека, с которым случилось несчастье. Но с другой стороны, роль у Риты никто не отбирал, нас же поставили в дубль. Это распространенная практика, когда два актёра играют одну и ту же роль в разные дни. Бывает, что у одного спектакля сразу два состава актёров, а иногда только некоторые персонажи имеют замену или дублёра. Хотя это и не совсем верное слово. Если в кино дублёр – это каскадёр или кто-то похожий на основного исполнителя, только снимают его, например, издалека или со спины. То дублёр в театре – полноправный исполнитель роли. В любом случае, теперь я - Джульетта! Джульетта Капулетти! Да каждая молодая и даже не очень молодая актриса мечтает о такой роли. Сара Бернар, например, играла Джульетту в семьдесят! Хотя, конечно, то была совсем другая эпоха. Мне уже тридцать два, а у меня ещё никогда не было ролей такой величины. Но и не это важно. Важно, что шекспировская влюблённая была пределом моих мечтаний ещё несколько лет назад. И теперь мне хотелось топотать ногами и кричать от восторга, но я не могла потерять лицо. А поскольку внешнее – отражение внутреннего, все неприятные люди вокруг неожиданно показались мне прекрасными.
Дождь, наконец, перестал, и солнце казалось умытым, точно кто-то долго начищал его до блеска дождевой водой. Я решила дойти до съёмной квартиры пешком, знала, что дорога займёт минут тридцать, а ещё можно воспользоваться интерактивной картой в телефоне. Однако затея оказалась провальной, поскольку вращающиеся стрелочки всегда сбивали меня с толку и я заблудилась. Конечно, язык до Киева доведёт, но по пути мне никто не встречался. Мимо проезжали машины и автобусы, но вот пешеходов не было совсем. В итоге я решила уточнить дорогу в магазине с необычным названием «Пеликен». Может быть, опечатка в слове «пеликан»?
Застучали бамбуковые трубочки, задетые открываемой дверью. Здесь они были вместо привычного колокольчика. Ноздри заполнил аромат благовоний, такой сильный, что в носу противно засвербело. Мне пришлось пригибаться, потому что с потолка свисали ловцы снов всех размеров - от крошечных до огромных. Ещё вошедшего пугали большие деревянные маски, развешанные по стенам. Устрашающие, с раззявленными дырами ртов, с пустыми глазницами, украшенные мехом и перьями. На полках стояли чёрные во́роны и пузатые человечки из глины и дерева. В глубине магазинчика за высоким прилавком я увидела молодую женщину лет тридцати пяти. В ней сразу угадывалась кровь одного из коренных народов Камчатки – вытянутые глаза, подведённые стрелками, острые скулы, чёрные и прямые волосы. Женщина была красива и одета в народное платье из мягкой коричневой кожи, которое очень ей шло. На лбу сидел обруч с меховыми помпончиками, которые раскачивались и танцевали при малейшем движении головы.
- Добрый день! Я могу Вам помочь? – голос у женщины оказался мелодичный и звонкий, я сразу подумала о том, что она, наверное, хорошо поёт.
- Добрый день! Да, я хотела спросить дорогу, у меня открыта карта, но я запуталась.
Женщина вышла из-за прилавка и направилась ко мне, от неё сладко повеяло цветочными духами. Помпоны на обруче раскачивались и били её по щекам, я почти физически почувствовала мимолётное прикосновение меховых шариков. Нежное, словно котёнок трётся мордочкой. Я показала женщине карту. Несколько секунд она вглядывалась в экран протянутого ей смартфона, а потом быстро объяснила, как мне добраться до дома. Назвала даже номера автобусов.
Я поблагодарила, но вместо того, чтобы развернуться и выйти из магазина, спросила, что это за во́роны и пузатые человечки стоят на полках.
- Это кутхи и пеликены, - женщина качнула головой, от чего помпоны на её обруче снова пустились в пляс.
- По верованиям каряков и ительменов кутх – это воплощение духа во́рона, прародителя человечества, - было видно, что она получает огромное удовольствие, рассказывая эту легенду покупателям снова и снова.- Когда-то давно в мире было темно и холодно, потому что солнце и луну в волшебных мячах прятала женщина-дух. Тогда кутх превратился в хвоинку и упал в воду. Женщина-дух зачерпнула воды и выпила вместе с хвоинкой. А потом забеременела и родила во́рона. Он стал играть с её волшебными мячами, порвал их клювом и выпустил светила. А его самого опалило солнце, потому он чёрный.
Женщина сняла с полки одну из фигурок во́рона и протянула мне. Когда я начала рассматривать глиняную статуэтку, она продолжила.
- А вот пеликен – это талисман, в переводе с чукотского «раздутоживотый». Однажды очень несчастный человек нашёл его фигурку, и с тех пор ему стала улыбаться удача. Пеликен сам выбирает человека, надо только вглядеться в мордашки фигурок и к одной из них вас обязательно потянет. Значит, пеликен вас выбрал.
Я перевела глаза на полку, заполненную пеликенами – большими и маленькими, в меховых шапочках или в обручах с помпонами.
- Пеликену нужно тереть животик по часовой стрелке, - женщина улыбнулась своими густо накрашенными в тон к платью губами.
А я уткнулась взглядом в особенно пузатого человечка в мохнатой шапочке, с узкими глазками и с длинным шрамом вспоротого дерева вместо рта, он словно меня гипнотизировал.
- Почти в каждой семье есть свой пеликен, он действительно приносит удачу и передаётся из поколения в поколение, - женщина сняла пузача с полки.
- Кажется, он вас выбрал. Возьмите и никому больше не позволяйте его трогать.
- Спасибо! – я отдала ей во́рона, приняла новую фигурку и воткнулась в неё глазами, - Сколько он стоит?
- Это подарок
Я подняла голову, но женщины рядом не оказалось. Я обернулась, ожидая увидеть за спиной абсолютно пустой зал, с заколоченными окнами и с хрустящей на полу штукатуркой. Однако магазин никуда не делся, как и продавщица, она просто отошла к соседней витрине и уже раскладывала на одной из полок брелки с медвежьими когтями, невероятно дорогие, судя по ценникам.
- Меня Машей зовут, - сказала я.
Женщина посмотрела на меня, улыбнулась, но ничего не ответила.
Мне стало неловко и я поспешила уйти, а уже возле двери обратила внимание на высокий столик на тонкой ножке, на котором стопками лежали глянцевые листовки.
«Танцуй до упаду! Ительменский обрядовый праздник «Алхалалалай». 25 сентября, этнографическая деревня Пимчах, Елизовский район».
- Я буду участвовать, хочу побить свой прошлогодний рекорд - 12 часов без перерыва.
Я обернулась. Женщина в народном костюме вдруг коротко и звонко взвизгнула, её руки взлетели птицами, торс вился лентой в руках гимнастки. Она танцевала, танцевала ярко, самозабвенно, казалось, она слышит бой барабанов и двигается в точном ритме. А на каждый такт плечами ставит точку, словно в конце музыкальной фразы и дышит звонко, страстно, как в руках любовника. В какой-то момент я поняла, что у меня открыт рот и поспешила его захлопнуть. Женщина перестала танцевать так же резко, как и начала. Она заговорила с тихим придыханием, запыхавшись после пляски.
- Наши танцы – это имитация физической любви. Вы знали?
Я покачала головой, а потом вдруг сказала совершенно идиотскую фразу: А мне дали роль Джульетты.
***