Андрей бежал по ночному лесу напролом, задыхаясь от ярости. Колючки хватали за капюшон и норовили впиться в шею. Крапива нещадно лезла в глаза, хлестала и царапала. Кожа адски чесалась.
«Про́клятые! Все вы про́клятые! – повторял он, перепрыгивая через кочки и мутные канавы. – Мяса хотите? Хавайте, твари! Жрите, хоть удавитесь! Только без меня. Я не виноват! Не виноват! С самого начала не хотел. Слышишь, боженька? Не хотел. Не я бойню затеял, не мне и выгребать. Ты всё видишь, всё знаешь. Я сопротивлялся, как мог. Всю душу вымотал. Пытался, боролся. С ними хрен поборешься! Черти конченые! Пободаться могу, а что толку? Рога не отрастил. Лбом стены прошибать бесполезно! Всё бесполезно. Демонов не победить в одиночку, без твоей поддержки. А ты меня бросил. Я один – их толпа. Один в поле не воин, но в лесу вполне себе партизан. Может, и ты в кустах прячешься, а, боженька? Сидишь в потёмках, партизанишь из укрытия, не высовываешься. Иначе, как допустил беспредел? Ты куда вообще смотрел? Видал героев хе́ровых? Припёрлись упырей мочить. Ах-ха! А сами кто? Демонюги! Делят территорию, народом прикрываются. Крестом прикрываются. Только кресты у них не на груди висят, а из земли торчат. Копают и хоронят. Копают и втыкают! Твари!»
Запнулся на миг и отдышался. Густой ельник маячил зубастой кучей впереди, акация растопырила иглы, лещина упёрла стрелы в спину, будто запрещая поворачивать назад.
«Даже не собирался», – хмыкнул Андрей, снял налипший репейник со штанов, стащил балаклаву и вытер пот.
Пальцы надулись багровыми пузырями. Судя по свербению под одеждой, дела с другими частями тела обстояли не лучше: «Грёбаная аллергия… Танюха говорит, что болезни от нервов, что баба Марфа поможет, вылечит, а я на тополиный пух грешу. При чём тут нервы? Я ж не псих. Медкомиссия подтвердила. Вынесла вердикт “пригоден” – и пока-пока, друзья-тунеядцы-алкоголики! Прощай, унылое прошлое! Да здравствует весёлое настоящее! Главное – не сдохнуть от веселья».
Дико хотелось курить. Суставы выкручивало третью неделю, с тех самых пор, как в совести лопнул гнойник – раскрылась незаживающая рана, мрачная пробрешина, смердящая бессонницей и тающим смыслом жизни.
Андрей цеплялся за остатки рассудка и за надежду найти хоть какое-то подобие тропы в темноте: «Отсвечивать нельзя. Заметят. Недалеко ушёл. Блин, по-любому заметят! Ветками намусорил. Ломился по зарослям, как дурак! Кабан тупорылый! Зачем? Зачем? Можно ж было по-тихому. Теперь поздняк. Выследят и прикончат. Хотя… Нет. Рубежное не пустит. Ладно. Попробую запутать следы. Заберусь на Белую гору, потом вниз метров двести, и включу фонарь».
Луна ещё не поднялась. Звёзды наводили оптические прицелы, шаря по кронам над головой. Цикады умолкли, и воцарилась надрывная тишина. Соловьи не выводили привычные трели.
Андрей поморщился от зуда и выпил воды из фляги: «Танька, конечно, девица с прибабахом, но честная. Хули ей врать? Баба Марфа от рассеянного склероза вылечила. Врачи забили болт, а травница вылечила. Выписку читал. И механику Мирону помогла. Значит, и мне поможет. Надо же во что-то верить, если с боженькой не сложилось. В силу магии, например, в силу природы. Танька заразила. Верит во всякое… Странно, что Рубежного нет на карте. Село-призрак. Оно и к лучшему. Древняя защита. Чертилы не сунутся. Мда…»
Внезапно прокатилась ударная волна. Деревья недовольно шевельнулись. Небо на юге озарилось алой россыпью.
Ухнула сова, пролетела совсем близко, едва касаясь мягким крылом.
«Во даёт! Не боится! Надо и мне успокоиться», – пошарил в кармане и достал мешочек с солью.
Ушастая охотница уселась на поваленной берёзе и уставилась желтыми глазками.
Андрей зачерпнул жменю и начертил белую полосу: «Сколько крупинок упало, столько воинов встало! Меня охраняйте, нежить прогоняйте!»
Убрал мешочек и – о, чудо! – с лёгкостью нашёл дорогу. Тропинка пряталась за стволом, помеченным птицей, вилась между еловых лап и уводила прямёхонько на Белую гору.
Лес стремительно затягивал раны. Сломленные ветви соединились и срослись – ни следов, ни запахов, ничего человеческого.
Зарево рассеялось, и тьма поглотила Андрея.
Клочья тумана проплывали над спящим Рубежным, перемежаясь с отблесками падающих звёзд.
Дома выпускали струйки дыма и вздрагивали.
Чешский хрусталь позванивал в недрах серванта.
Трещина на экране потёртого «Самсунга» вспыхивала и угасала: кто-то настойчиво пытался дозвониться с неизвестного номера.
Есения традиционно поставила телефон на беззвучный, кинула на диван и забыла.
Соловьи упоительно пели в кустах сирени.
Лунный свет сочился сквозь сетку вылинявшей бежевой тюли.
Фата раскачивалась на старинном трюмо.
Единственные фамильные драгоценности – нитка жемчуга и серёжки – торжественно мерцали в полумраке.
Стрелка настенных часов подобралась к четырём.
Деревянные полы поскрипывали – девушка топталась у зеркала, втыкая шпильки в тугой белокурый пучок волос.
– Сколько можно повторять? Не свисти в хате – беду накличешь! – заорала баба Марфа за окном.
– Я и не думала свистеть! – удивилась Есения.
– Да? А кто же тогда? – возмутилась Марфа Васильевна.
– Не знаю. Ничего не слышу, – невеста зажала уши руками, ощутив дикий приступ мигрени. Голову стянуло обручем. Все звуки слились в протяжный пронзительный писк и разом затихли.
В это же мгновение что-то тяжёлое рухнуло на крышу, потолочные балки прогнулись, и посыпалась побелка.
Ставни с треском захлопнулись – свеча на дубовом столе погасла.
Кукушка вылезла из дыры, дёрнулась и застряла, едва раскрыв клюв.
Время остановилось.
Есения выбежала на крыльцо босиком и в подвенечном платье:
– Бабушка, ты где? О, боже! Что случилось?
Обломки метеоритов безжалостно прошили черепицу, врезались в огород, раскурочили яблоню и повалили забор. У бани зияла воронка.
Баба Марфа стояла посреди двора в одной ночной сорочке, гремела тазами, остервенело выкручивала бельё и развешивала на серых верёвках:
– Что случилось? Соседка удавилась! Звёзды осыпаются – могильные огни загораются. Сколько звёзд упало – столько душ пропало. Ставни затворились – мертвецы пробудились. Крышку гроба не забивай, кто покойник – угадай.
Есения спустилась по ветхим ступеням, преодолевая тошноту, и приблизилась к знахарке. Их разделяла мокрая простыня.
– Ба, ты чего? Какой покойник? Я замуж выхожу. Где мои туфли?
– Машка туфли украла, постель твою замарала. Во грязища! Глянь! Отстирать не могу! – силуэт согнулся пополам, словно от внезапной боли.
Тошнота усиливалась.
Коричневая жижа стекала с полотна.
Девушка отпрянула:
– Так это же дерьмо!
– А я про что? – силуэт выпрямился и придвинулся ближе. – Нечего по говну слёзы лить! В людях не разбираешься. Учись, внучка, учись! Знаки дурные читай, солью порог посыпай.
Силуэт закашлялся.
Вонючая завеса оборвалась – баба Марфа, связанная тряпками по рукам и ногам, выплёвывала землю и пристально смотрела на Есению монетками вместо глаз. Смахнула червя со щеки и понизила голос:
– В лес поскорее иди, чёрного волка найди. Открой глаза, Сенюшка! Очнись, наконец!
Есения закричала и проснулась.
Мобильный подпрыгивал на облезлой тумбочке в обшарпанной комнате общежития номер семь города Зарянска: поднял тревогу на рассвете, на полчаса раньше садюги-будильника. Трещина поперёк экрана вспыхивала и гасла. Таблетка аспирина лежала там же, наизготове у графина. Голова раскалывалась который день по непонятным причинам. Ни гриппа, ни давления, ни месячных – явная бесовщина.
Свадебное платье в прозрачной упаковке, купленное на последние деньги в салоне «Дива», переливалось в лучах майского солнца на круглом столе. Туфли найти не удалось: то дорого, то ширпотреб. Все магазины райцентра обежала.
Девушка поправила волосы, будто извинялась за всклокоченный вид, потёрла лоб и тыкнула в кружок «Ответить»:
– Да, Леночка, привет! Мне кошмар приснился. Надо же… Как наяву. Спасибо, что разбудила. Что-то стряслось?
– Стряслось – не то слово! – Лена Кошкина, подруга детства, тараторила быстрее обычного, спотыкалась и запиналась. – Тряхануло основательно. Полсела перекосило от праведного гнева, остальные ползают, сплетни собирают. Чем ещё в Рубежном заниматься? Мирон… Твой жених. Он…
– Надеюсь, мой жених никуда не вляпался? Венчание через неделю! – насторожилась Есения. Тошнота вернулась с новой силой и подступила к горлу.
– В том-то и дело, что уже нет.
– Что нет?
– Уже не твой! – выдохнула Лена. – Изменяет тебе с Машкой соседкой. Больше года. Снимали квартиру у ЦУМа на площади, а вчера совсем обнаглели. Родя застукал козла на выпасе. Вечером. Валялись в траве, целовались, обжимались. Прямо под яблоней у забора!
– Да как же? Да, может, неправда?
Андрей блуждал по лесу впотьмах, пока луна не осветила вершины. Прикончил запасы во фляге и маялся от жажды. Дважды поднимался на гору, чтобы высмотреть огни Рубежного, мысленно рисовал точную карту местности, но каждый раз углублялся в дебри на спуске. Угодил в болото. Еле выбрался, но утопил фонарь. Мобильник промок и перестал включаться.
В пепельных сумерках обогнул тёмно-зелёное озеро, поросшее камышом, и набрёл на ручей с чистой водой.
«Значит, село рядом, – выдохнул парень. – Я спасён. Не догонят черти».
Припал к прохладному краешку, напился и умылся.
Вырыл яму, разделся, поменял симку, выпотрошил рюкзак, запихнул необходимое в рюкзак поменьше, надел футболку, куртку, джинсы и кроссовки, остальное закопал, прикрыл еловыми ветками и листвой.
Складную лопату швырнул в озеро, отряхнулся и закурил:
«Ладно, сейчас главное – вылечиться, а потом видно будет. Деньги – не проблема. Впишусь по соседству с Васильевной, а лучше у неё. Танюха говорит, что нет детей у бабули, погибли. Внучка в городе живёт. Нужна помощь по хозяйству. Да я хоть каждый день готов огород копать и поле пахать, лишь бы вылечила! Новый дом построю. Нет, сразу санаторий. Для любителей нетрадиционной медицины. Свежий воздух, рыбалка, варенья, соленья – красота! Полный пансион!»
Ободрённо перемахнул прозрачный поток, пересёк цветочный луг, протиснулся сквозь ракитовые кусты и оказался точнёхонько перед плетёным забором с тыквами. Дряхлая калитка, дорожка из белого песка, баня справа, амбар слева, выбеленная хатка под красной черепичной крышей в обрамлении пышной сирени, лавочка, пять ступеней, крыльцо с деревянными перилами – всё, как он представлял.
«Не обманула Танька, – обрадовался Андрей и осмотрел руки. – Что за хрень? Чудеса…»
Пузыри исчезли, багровые пятна превратились в розовые, суставы не ломило.
«Надо же! Неужели и правда магия сработала? Ага, конечно! Прямо с порога? По-любому, самовнушение. Эх, ладно, зря припёрся, что ли? Пойду познакомлюсь, пообщаюсь, испытаю народные методы на собственной шкуре. Вреда точно не будет, наоборот, сплошная польза!» – отворил калитку, бесшумно миновал двор и постучал.
Щёлкнул засов, дверь скрипнула и открылась.
– Заходи, сынок, – раздался голос из глубины, пропахшей свежими дровами и гарью. – Ты уж извини, встретить не могу – паралич. Растопи печь. Холодно. Завари иван-чай. Тебе для нервов полезно.
– Здравствуйте, Марфа Васильевна, – Андрей шагнул в тамбур, затем на кухню и в единственную большую комнату с коврами на стенах.
Два окна распахнули ставни в сад. Ошмётки яблони дымили у сломанного забора. Сгорбленный потолок уставился обугленной пробоиной на трюмо. Погасшая свеча обмякла на дубовом столе. Кукушка торчала из убежища, раскрыв клюв и свесив голову. Стрелка остановилась на четырёх.
– И тебе не хворать, – баба Марфа, дородная женщина, едва отмеченная сединой, лежала на кровати под клетчатым шерстяным одеялом, лицо осунулось и обвисло подобно воску на свече. – Намаялся, бедолашный, настрадался. Ничего! Всё наладится. Хворь уберём в два счёта. Врагам в обиду не дадим. Только Сенюшку мою не бросай.
– Что? Не понял, – Андрей разгрёб головешки кочергой, подкинул поленьев, поджёг газету и сунул в печь. – Готово.
– Всё ты понял. Танька Фролова, медсестра, выдала как на духу и про Сенюшку, и про дела колдовские. Прибегала за солью наговоренной. Нравишься ты ей. Разведёнка, еле сводит концы с концами. А ты – парень серьёзный, столичный, образованный, денег куры не клюют, вот и вцепилась – авось повезёт.
– Откуда вы знаете? – нахмурился Андрей. Не ожидал, что травница окажется ясновидящей. Значит, грехи его как на ладони. Значит, осудит и не поможет. Или проклянёт. – Где вода? В колодце?
– Да вон, в ведре. Оттуда и знаю, откуда потаённое людям приходит – от предков, от ветра, от Матушки-земли. Ленка в город поехала за внучкой, воротятся к полудню. До ближайшей остановки больше часа топать. Живём на отшибе. Ни врачей, ни школы, ни почты. Магазин продуктовый и кабак – всё, что от колхоза осталось. Молодёжь разбежалась – кто в райцентр, кто в Свободное на заработки. В Свободном птицеферма и пасека. Не стесняйся, Андрюша, бери, что найдёшь. Чашки в серванте. Мёд и сахар на кухне. Чем богаты, тем и рады.
Андрей уткнулся в холщовый мешок с душистыми листьями, мысли роились, как мошкара перед грозой: «Что ж я так вляпался? В смысле не бросать? Жениться что ли? На незнакомке? За лечение? Что за бред? Картошку копать согласен, но жениться… Это перебор. Осечка вышла с терапией. Ничего. Димке позвоню – намутит новый паспорт. Отпетляю за границу и нормально обследуюсь. Лишь бы не нарваться на демонов по дороге».
– Не надо за границу, – прочитала мысли баба Марфа. – Сделаю оберег для отвода глаз – сможешь под носом у демонов гулять, не заметят. Сможешь вернуться к прежней жизни. Об одном прошу – возьми внучку с собой. Под венец насильно никто не тащит. Просто помоги устроиться. Сними квартиру, подсоби с питанием на первых порах. Дальше сама справится. Увези сегодня же до полуночи! Иначе поздно будет. Идите на хутор Михайловский по козьей тропе, пообедайте у деда Савелия, потом десять километров по посадкам и на поезд. В Рубежном опасно. Древнее зло проснулось, людям голову морочит. Двоедушники по лесу рыщут. Дураки деревенские заклюют.
– А как же вы? – Андрей высыпал печенье на тарелку. – Кто о вас позаботится, если уедем?
Машка Биденко нервно постукивала гелевыми ногтями со стразами-сердечками по капоту. Мирон Чернов ожесточённо подпирал уазик домкратом и матерился. Неделя не задалась. Мало того, что Ленка закатила скандал, так ещё и колесо прокололи по дороге в райцентр. Машка мечтала убраться из Рубежного куда подальше, и желательно не одна, а с полезным мужиком. Мирон как раз являлся таковым – пусть и не столичным мажором, но вполне себе местечковым альфа-самцом с приличной зарплатой, и завидным женихом. Правда, не своим, а чужим. Обручился с ненавистной соседкой Есенией Величко, заучкой, занудой и старой девой. Машка же была слаба на передок, нигде не училась, но мозолила пятую точку в студенческих кафе Зарянска, не теряя надежды подцепить кавалера побогаче, делала аборты от кавалеров победнее, постила фоточки в инстаграм с открытым ртом, выражая готовность к похотливому непотребству, и носила юбки, едва прикрывающие тощий зад, ввергая в шоковое состояние лавочных сплетниц.
Солнце в зените нещадно палило. Сигареты закончились. Избыток стресса накануне ударил по нежной психике и заставил опустошить пачку. Запасы «Мальборо» в единственном магазине истощились, а «Примой» девица побрезговала. Хроническое отсутствие интернета раздражало. Вчерашние события вынуждали забить на родню и переехать в цивилизацию окончательно со всем модным скарбом в количестве шести чемоданов, набитых косметикой и шмотками. Нет, Биденко не боялась проклятий бабы Марфы и не верила в магию, но случай подвернулся удачный, грех было не воспользоваться.
– Хештег «Маст Хэв», – непонятно выругалась Машка. – Давно пора на гелик пересесть. Что мы, как лохи?
– Гелик отработать надо, – разозлился Мирон. – Трахайся лучше, возьму у шефа покататься.
– Вот с шефом и буду трахаться! – ничуть не смутилась Машка. – Гляньте на него! Нищеброд на побегушках! У шефа таксопарк, а у тебя что? Корыто? – демонстративно пнула авто. – На что ты вообще способен? Хавчик колхозникам развозить? Это предел? Бизнес мутить надо! Фуры гонять в Германию. Сделать стартап!
– Слышь, ты, королева! Рот закрой! В койку залезла, думаешь, права качать можно? До города доброшу и пока-пока! Меня невеста ждёт.
– Невеста? Серьёзно? – истерично заржала Биденко. – Ждёт она, как же! Полюбасу в курсе новостей. Подружки растрындели, сдали контору. Ты в пролёте! Ясно?
– Пацан имеет право на ошибку, – покраснел Мирон. – Извинюсь и норм. Сенечка простит.
– Простит? Ах-ха! Ну ты дебил! Включи мозги! Подумай головой, а не головкой! Сенька побрезгует. Да она скорее с жабами начнёт целоваться, чем простит измену.
– Завали хлебало!
– Сам завали! Профакал ты бабёнку, Мироша, про-фа-кал!
Мироша схватил монтировку и бросился на Машку.
Модница истошно завизжала и прытко кинулась наутёк по пыльным ухабинам, ломая каблуки зарянских леопардовых «Армани».
– А, чёрт с тобой! – разъярённый любовник смачно харкнул вдогонку и принялся вышвыривать чемоданы из багажника.
Машка круто развернулась, издала боевой клич, вооружилась туфлями и ринулась обратно, перебирая напедикюренными костлявыми ногами.
Мирон оторопел и даже испугался, слегка пригнулся, как вратарь, и приготовился защищать то ли мужское достоинство, то ли честь поруганного уазика.
Надрывный вой мотора прервал увлекательную баталию – маршрутка вылетела из-за поворота, подпрыгнула на кочке, подёргалась, захлебнулась и испустила дух неподалёку от парочки.
Водитель Семён выскочил из кабины, осмотрел железные внутренности и зарычал: «Всё, блин, приехали! Движок закипел. Выметайтесь!»
Пассажиры неохотно вышли из салона и столпились у бампера.
– Иваныч, как же так? – заскулил чахлый студент в жёлтой футболке. – В смысле выметайтесь? До конечной по самому пеклу тащиться? Я не пойду!
– Починить нельзя? – робко тявкнула девушка в белом сарафане.
– Иваныч, отвечай народу! – нахохлилась баба Клава, уперев руки в боки. – Деньги до конечной уплачены. Либо рублик верни, либо до конца довези.
Иваныч невольно попятился под напором. Народ загалдел.
– Ильинична, тьфу на тебя! – пискнула баба Надя. – До какого конца? Скажешь тоже! Накаркаешь!
– Это я накаркаю? – возмутилась баба Клава, цветастый халат надулся по швам. – Да когда такое было? Да побойся бога, Никитична! Что ты мелешь? Вместе в церковь ходим каждое воскресенье! Однако ж, ты права… – обвела притихших ротозеев свирепым прищуром. – Машина-то сломалась! Кто-то явно накликал беду, – вперила круглые белёсые глазки в Есению, которая возилась у походного рюкзака и клетчатой авоськи.
– Ведьмино отродье, – неуверенно поддакнула баба Надя.
Знойный воздух жирно лоснился. Заросли акации разили гнилью. Лиловые цветки бешеницы раскинули сети вдоль обочины.
– Ну и вонища! – Лена Кошкина закинула рюкзак подруги за спину. – Идём, мала́я, не слушай старых дур. Через лес короче будет.
– Стоять! Куда собрались? – взревела Ильинична.
– Людя́м нагадили и смываетесь? – прошипела Никитична.
– Подожди, Лен, – Есения запнулась. – Там… Они.
Машка нелепо застыла, раскрыв рот больше обычного.