Русалочка и хромой

О том, как хромой встретил немую

-Дьявольщина, принца Эрика успели предупредить! – крикнул кто-то из своры, ворвавшейся в королевские покои. Взбудораженные люди, забрызганные кровью, рычали, словно дикие псы, позабыв о своем благородном происхождении – а многие из заговорщиков носили звучные титулы и по праву гордились древностью своих родов.

К сегодняшней ночи они готовились давно, воображая, как расправятся с наследником королевского рода – слишком слаб он был, слишком юн, слишком красив для того, чтобы не вызывать искушение уничтожить, убить, растерзать. Принца Эрика любили женщины, но любили недолго: его высочество отличался непостоянством и не щадил чувства красавиц, все время находясь в отрешенном поиске чего-то нового, неизведанного в любви. Мужчины же, в большинстве своем, ненавидели Эрика,  безошибочно чувствуя в нем скрытую порочность, избыточно сладострастную для этого северного края – он унаследовал ее от матери, принцессы южных кровей.

И вот пришел тот час, когда власть в королевстве могла перемениться раз и навсегда, перейдя из рук последнего наследника старой династии к новому королю, лишенному таких опасных свойств, как мечтательность и любвеобильность.  Достойных в Далии было полно, но лучшим из лучших считался Леф Желтобородый, родившийся среди ледников дальней гористой провинции. Именно вокруг него решили объединиться недовольные, чтобы раз и навсегда покончить с жеманным и поэтическим двором принца Эрика, проводящим свое время в легкомысленных увеселениях. Ночи над столицей в ту пору были светлы, как день - из-за фейерверков и прочих огненных забав, грозящих истощить казну.

Особенно принц любил морские прогулки, и старые северные боги как-то явили свою волю, наслав на королевский корабль шторм, во время которого Эрик едва не погиб. Однако затем его нашли на берегу залива, живого и здорового.  Переменчивые боги отчего-то позволили некому чуду уберечь принца от холодных волн Северного моря, и, следовательно, полагаться на одну лишь их милость не стоило.  

Но высшие силы продолжали благоволить юному наследнику.

-Спасся! Кто-то тайно увел его из дворца! – кричали в досаде заговорщики, безо всякой надежды обыскивая спальню принца, обставленную с большой роскошью.

-Ну что ж, - рассудительно отвечали им те, чьи головы не были разгорячены сверх меры. – Сбежавший принц – не принц более, а всего лишь трус. Добрые далийцы нипочем не захотят, чтобы ими правил настолько малодушный король, и не допустят его помазания.

Надо сказать, к тому времени и сам Леф, и многие из его близких соратников уже утомились от резни и кровопролития, оттого желали, чтобы на этом в ночном переполохе была поставлена точка. Знаком предводитель показал, что уходит, не видя ничего славного в том, чтобы разносить в пух и прах спальню принца-беглеца. Да и то рассудить: Леф получил все, что желал, и мог теперь отереть  кровь со своего меча.

Кое-кто последовал за ним сразу, на ходу выкрикивая поздравления и распевая песни, которые принято петь у костров после славной битвы. Но те из заговорщиков, кто не мог рассчитывать на особую выгоду от переворота в силу своей малой родовитости, остались, чтобы прихватить хоть что-то из королевских ценностей.

Был среди них и Ленне Кривой, молодой еще человек, заметно прихрамывавший из-за старой глубокой раны, изуродовавшей его правую ногу. Он не отличался особой жадностью, вел себя тихо, и, поговаривали, что на стороне Лефа-заговорщика  Ленне выступил лишь потому, что когда-то поклялся в верности роду Желтых Бород. Боев на долю Ленне, несмотря на его сравнительно молодые годы, выпало немало, и последние пару лет он отошел от шумных дел, арендуя дом на окраине столицы у некой пожилой вдовы, звавшейся Рутко. Когда бывшие приятели упрекали быт Ленне в  бесславной скромности и тишине, он ссылался на слабость здоровья, пошатнувшегося из-за увечий и, усмехаясь, говорил, будто ни на что более не годен.

Кто-то напомнил Лефу Желтобородому, что Ленне всегда показывал себя человеком рассудительным и верным, после чего заговорщик наведался в скромное обиталище хромого. Он говорил о клятве верности и о том, что настоящие солдаты уходят из строя лишь в объятья смерти, а уж никак не под крылышко старых вдов, как бы хорошо те ни стряпали. Ленне не оставалось ничего другого, как со вздохом поклониться своему господину, приняв от того не слишком-то увесистый кошель с золотом – старым верным солдатам не принято платить излишне щедро.

Об этом-то и размышлял невеселый Ленне, опираясь на узорчатый комод – боль в ноге донимала все сильнее. Так как ему предстоит сыграть важную роль в этой короткой истории, остановимся чуть подробнее на его внешности, ведь сообщать о герое лишь то, что он был молод и хром – непростительное упущение.

Итак, Ленне не исполнилось и тридцати лет, точного возраста своего он не знал, потому как родился в большой и бедной семье, где мать не всегда могла вспомнить, как нарекли того или иного сына, тем более, что все они были до крайности похожи друг на друга: невысокие, белобрысые и веснушчатые. До того, как охрометь, Ленне славился ловкостью – чуть косолапая походка верно указывала на редкую устойчивость, и иногда его, ради шутки, на спор просили пройти по натянутой между столбами веревке, что он с успехом и проделывал, приговаривая, мол, лучше бы ему странствовать с бродячим цирком, раз уж ничем другим он не занимается, получив место в королевских войсках.

Многие считали Ленне простаком из-за его открытого, курносого лица, да и образования он толком не получил, в чем признавался прямо, едва завидев перо и бумагу, или хуже того - книгу. Однако природный ум часто подсказывал ему решения, удивлявшие своей верностью даже видавших виды людей. Глаза у хромого были грустными и внимательными – верный признак человека, знавшего много разочарований, смирившегося, но все еще неравнодушного.

Морская ведьма

Выйдя к хозяйственным постройкам, Ленне с трудом нашел конюха, спрятавшегося от страха на сеновале. Тот, дрожа и кланяясь, подал какую-то клячу, и хромой, усадив девочку себе за спину, покинул дворец, сотрясаемый ночным грабежом и разгулом.

-Пусть сегодня веселятся те, кому еще не надоело резать глотки, - проворчал он, не зная, что еще сказать. Девочка позади него тряслась как в лихорадке, но успокаивать испуганных детишек Ленне не умел.

Дом, где жил хромой последние пару лет, располагался на отшибе, неподалеку от песчаной косы, очертания которой менялись от шторма к шторму. От северного ветра его защищал небольшой холм, поросший соснами, но шум холодного, свинцово-серого моря был слышен и днем, и ночью, а в непогоду казалось, будто огромный молот бьет по наковальне – так яростно обрушивались волны на берег.

Часть дороги, которую той ночью выбрал Ленне для того, чтобы вернуться к очагу старой Рутко, пролегала вдоль самой кромки воды. Но погода стояла тихая, и хромой решил сократить путь, чтобы девочка не успела замерзнуть и, вдобавок ко всем своим несчастьям, еще и простудиться.

Плохое предчувствие охватило его, когда лошадь зафыркала и начала пятиться, не слушая окриков.

-Все разбойники нынче должны быть у дворца, - сказал Ленне вслух для того, чтобы успокоить немую, вцепившуюся в него, словно от этого зависела сейчас ее жизнь. – Здесь тихие места, не бойся.

Однако и сам он испытывал тревогу, а своим предчувствиям Ленне привык доверять.

Что-то большое заплескалось у самого берега, словно крупная рыба решила порезвиться при свете луны. Плеск становился все громче, нечто округлое и темное выныривало и погружалось в воду. Ленне всмотрелся в темную воду, нащупывая рукоять меча  - он не знал, с чем имеет дело, однако чуял беду.

-Эй, русалка! – раздался низкий хриплый голос над водой. – Русалка, ты слышишь меня?

Девочка застонала от страха, и Ленне, будучи человеком прямым, подал голос.

-Я не знаю, с кем ты говоришь, и что ты за существо, но проваливай к черту! – сказал он решительно.

-Русалка! Я говорю с русалкой, которая дала мне обещание… Которая поклялась мне… О, сколько клятв она мне дала!.. – хрипло шептало изо тьмы неведомое создание. – У нас сделка, и сделку эту не расторгнуть так просто…

Наконец Ленне увидел, с кем ему довелось беседовать  этой ночью – морское чудовище, состоящее, казалось,  из клубка черных гадких щупалец, большеротое, зубастое, выползло почти на самый берег. Вода омывала его жирные черные бока, а выпуклые рыбьи глаза светились, словно в каждый из них насыпали фосфора или иной какой дряни.

-Морская ведьма! – сплюнул Ленне. Он слышал рассказы о морской нечисти и как-то раз видел издали подобное существо, пожирающее утопленника, которого вынесло к прибрежным камням после шторма.

-Не вмешивайся в дела подводных жителей, человек! – предостерегающе зашипела ведьма, и лошадь едва не сбросила седоков, взвившись на месте от этого страшного звука, непохожего на человеческий голос.

-Не показывайся из-под воды, морское страшилище, и никому из людей не придет в голову соваться в твои дела, - не остался в долгу Ленне, которого, честно говоря, было не смутить ведьмами – ни земными, ни морскими. – Какого дьявола ты выползла из своей гнилой норы?

-Я пришла говорить с русалкой! – синюшная жирная рука, поднялась вверх, указывая на девочку. – У нас с ней был уговор, не так ли, милая?

-Русалка? – переспросил Ленне, оглядываясь на немую, лицо которой исказил ужас.

-Она попросила превратить ее в человека, - ведьма ощерила все свои острые зубы в улыбке. – Хотела заполучить себе человеческого принца.  Я сказала ей, чего это будет стоить. Она отдала мне свой голос, и получила прекрасные ноги на три дня, да и не только ноги, - тут она мерзко расхохоталась. - Если принц не воспользуется этим щедрым даром, то русалка будет принадлежать мне – такой был уговор. И что же, милая? Кому ты подарила сегодня свою девственность? Я все знаю, мое колдовство не обманешь…  Тебе не стать уж больше русалкой, но моей власти над тобой это не отменит!

Русалка, казалось, вот-вот собиралась лишиться чувств, и Ленне едва успел подхватить ее, безвольно сползающую набок.

-Чего тебе от нее нужно? – рявкнул он, повернув голову к ведьме.

-Договор нарушен! – отвечала та, сладко жмуря свои глаза-плошки. – Мы условились, что свою любовь она подарит принцу, а не какому-то проходимцу. Теперь она моя. На третью ночь ей предстоит вернуться в море – ко мне. Слышишь, милая? Я обглодаю твои сладкие косточки, людей я люблю…

-Провались ты в преисподнюю! – от души пожелал ведьме Ленне, окончательно выведенный из себя гадкими речами морской старухи. – Значит, сегодня девка тебе не положена? Вот и проваливай, пока все твои щупальца при тебе. Твоя сила – в море, а здесь, на суше, ты никому не указ!

-Мое колдовство имеет власть и в море, и на земле!  - ведьма хихикала, а щупальца ее извивались в волнах, стремясь выползти и на сушу. – Его не отменить. Нечего было раздвигать подаренные мной ноги перед каждым встречным!  Я думала, у этой милашки ума побольше.

-Кто ее спрашивал… - пробормотал Ленне, поддерживая бесчувственную девушку. – И все-таки отправляйся в море, ведьма. Сегодня тебе поживы не будет.

-Я подожду, - снова оскалилась она. – Пара ночей – небольшой срок. Я как раз успею проголодаться как следует.

-Чтоб тебе утробу камнями набить, мерзкая тварь, - сказал ей на прощание хромой, пришпорив лошадь.

Уговор

Вдова Рутко давно спала, и маленький домик у песчаной косы был тих и темен. Ленне положил русалку, все еще не пришедшую в себя, на кровать, а затем, прихрамывая все сильнее, спустился на кухню, растолкать служанку – глуповатую девицу, помогавшую вдове по хозяйству.

-Сходи за лекарем, - приказал он ей. – Да только не ходи по прибрежной дороге. И вообще держись подальше от воды, Келла.

-Что такое? – переполошилась служанка, частенько хаживавшая в город коротким путем.

-Видал сегодня у берега морскую ведьму, - коротко отвечал хромой. – Голодная и злая, как тысяча чертей.

-Боже всемилостивый! – охнула Келла, и безо всякой охоты отправилась искать фонарь.

Отогревшись, немая девушка пришла в себя. Когда Ленне вошел в спальню,  она уже сидела, забившись в самый уголок кровати.

-Не бойся, - сказал он ей. – Тебя здесь никто не обидит. Ты и вправду русалка?

Она нерешительно кивнула, затравленно глядя на Ленне.

-И ты хотела, чтобы принц полюбил тебя, оттого пошла к ведьме за ногами? – продолжил свои расспросы хромой. – Что за глупость ты вбила в свою голову? Неужто у вас, русалок, мозгов столько же, сколько у камбалы?

Девушка беззвучно заплакала.

-Ладно, что толку от этой воды, - проворчал Ленне, не любивший женских слез. – Скоро прибудет лекарь, а до того я попрошу свою домохозяйку подыскать тебе одежду. Ну же, хватит! Жива – и благодари за то бога. То, что сейчас кажется страшным горем, когда-нибудь забудется и ты еще посмеешься над тем, как хотела умереть.

Русалка все плакала и плакала, но так как раздражающих звуков при этом никаких не издавала, Ленне махнул рукой и пошел будить вдову Рутко. Немного погодя лекарь сказал, что опасности для жизни пациентки он не видит, однако девицей зваться ей более не приличествует.

-Ох, Ленне, что же ты будешь с ней делать? – зашептала вдова, приземистая румяная старушка. –  Как ни крути, а притащить в дом обесчещенную женщину – дурное дело. Спросят люди, кем она мне доводится,  и придется врать напропалую, но правда-то все равно выйдет наружу!

-Да, почтенная Рутко, вы совершенно правы, - отвечал Ленне, о чем-то размышляя. – Что ж, сделаем по уму.

И к обеду следующего дня спешно вызванный священник обвенчал Ленне с русалкой.

-Как тебя зовут? – спросил перед тем Ленне у немой. Та силилась что-то объяснить, однако ничего не вышло.  Написать свое имя ей тоже не удалось – грамоту она знала, по-видимому, еще хуже, чем сам хромой. Да и то верно – зачем морским жителям грамота? Книги все равно в воде размокнут, а волны сотрут даже те знаки, что высечены на камне.

-Буду звать тебя Бекко, - решил Ленне. – Не обессудь, красивых имен я не знаю. Так звали одну из моих теток - она была не так сварлива, как остальные.

Русалке не понравилось это имя, но спорить она не могла. Так их и записали в приходскую книгу – Ленне и Бекко Рауд-Кривые.

И вовремя же это было сделано  – еще солнце не начинало клониться книзу, как в дом постучались люди Желтобородого.

-Поговаривают, ты утащил к себе девку, что жила при Эрике! – сказал один из них.

-Да, я увез девушку, - не стал спорить Ленне. – Прошлой ночью все, кому не лень, растаскивали добро его высочества, вот и я взял то, что мне приглянулось.

-Девка – не табакерка, - сурово отвечали ему. – Вернул бы ты ее во дворец, и пусть господин Желтая Борода решит, что с ней делать.

-Я сам буду решать, что мне делать со своей женой, - отрезал Ленне, и незваные гости не нашлись, что ответить на это. В самом деле, силком отбирать законную супругу у добропорядочного горожанина было бы не самым славным делом.

-Шустро же ты управился, - только и сказал хромому на прощание главный из гостей, не скрывая при этом насмешки. – Гляди, не споткнись на бегу к супружескому ложу.

Брачная ночь

Вдова Рутко качала головой, поджимая губы: ей не нравилось то, как быстро Ленне женился.

-Ты славный молодой парень, Ленне, - причитала она вполголоса. – Зачем взвалил на себя эдакую обузу? Порченая девка без роду, без племени, да еще и увечная. На что тебе немая жена?

-А на что мне жена говорящая? – рассудительно отвечал хромой. – Меньше разговоров – в дому спокойнее. Вы, тетушка, давно говорили, что мне пора образумиться и жениться. Я не накопил богатств, с виду не красавец, не говоря уж про хромоту. Какую жену я мог себе пожелать? Кто бы отдал за меня девицу с приданым, и какая бы красотка из хорошей семьи пошла за такого, как я?

-Ох, наговариваешь на себя, Ленне! – сердилась вдова. – Ничего дурного в твоей внешности нет, а что прихрамываешь – так все равно ловчее многих!  И деньги к тебе придут, человек ты честный.

-Разве приходят деньги к честным людям? – рассмеялся Ленне. – Вы, тетушка, не иначе как заговариваетесь. А жена моя не так плоха. Разве что молода слишком, но этот недостаток быстро проходит.

Та, что теперь звалась Бекко, слушала их, тихонько подкравшись к приоткрытой двери, и лицо ее кривилось от сдерживаемых рыданий: не о такой свадьбе она мечтала, и не хромой Ленне являлся ей во снах, а обидные слова вдовы и вовсе били в самое сердце. О, посмел бы кто-то раньше отозваться так презрительно о морской принцессе, любимой дочери подводного короля… И этот почет, уважение она променяла на бедную жизнь с хромым простолюдином, навеки потеряв своего принца!.. Бекко закусила губу, и тут же шмыгнула носом: она не была глупа, и понимала, что Ленне спас ее от участи гораздо более худшей, чем скромная жизнь под кровом вдовьего дома. Бедная русалочка винила только саму себя в том, что жизнь ее оказалась растоптана и уничтожена. Но в глубине души она знала: иного выбора она сделать не смогла, любовь к Эрику вновь и вновь вела бы ее к котлу морской ведьмы.

Ближе к ночи, когда Ленне собирался лечь спать, тихий шорох заставил его обернуться. Русалка стояла на пороге его маленькой комнаты.

-Зачем ты пришла? – спросил хромой чуть более резко, чем требовалось. – Мне ничего от тебя не нужно.

Но Бекко, неотрывно глядя на него исподлобья, показала на дешевое медное колечко, украшавшее ее бледный тонкий пальчик.

-Да, ты мне жена, но я не собираюсь тебя ни к чему принуждать, так что отправляйся к себе, - почти прикрикнул на девчонку Ленне.

Русалка упрямо и отчаянно покачала головой, и в движении этом Ленне увидел страх.

-Вот оно что… Да ты, никак, боишься ведьмы, оттого пришла сюда? – понял он.

Не успел он договорить, как девушка бросилась к нему и обняла, прижавшись всем телом. Другой, возможно, презрительно хмыкнул бы и подумал, что за свою защиту русалка готова платить слишком щедро, позабыв обо всякой гордости. Но Ленне знал, что такое страх смерти, и не стал насмехаться над Бекко. В конце концов, она и впрямь теперь приходилась ему женой.  Что толку было откладывать первую брачную ночь? Русалка не полюбит его ни на следующий день, ни через  месяц, ни через год. И раз она сама пришла…

Он потихоньку отстранился, и коснулся подбородка Бекко, принуждая ее поднять склоненную голову.  Наконец-то он рассмотрел ее лицо как следует, и даже синяки и кровоподтеки не помешали ему угадать, как хороша собой русалка. Что там говорить – даже волосы выдавали в ней существо иной породы, нежели обычная человеческая: ярко-рыжие, мягче шелка, гуще любой конской гривы…

-Все-таки старая Рутко ошиблась – с женой мне повезло, - сказал он тихо, а затем прибавил. – Обещаю, что не обижу тебя.

И она несмело улыбнулась в ответ, но в улыбке этой любой заметил бы принужденность и тоску.