Рыжий, циничный, неприличный

Глава 1

…негодуя, вместе вздыхали Афина и Гера (Гомер, «Илиада»)

– Паша, не спорь со мной!

– Почему?!

– Потому что со мной вредно спорить!

Такие слова на прокурора не могли произвести должного впечатления. Это же совершенно не убедительная аргументация. Но Павел Тихий рассмеялся.

– Эля, с тобой невозможно спорить.

– Поэтому не спорь, а ешь!

Перед Пашей поставили тарелку со сливочной пастой с курицей и грибами.

– Давай, Лиса Патрикеевна, ешь и слушай умную тетю Элю!

Павел хмыкнул и принялся за еду. Уж что-что, а готовила Эля вкусно. Да и вообще…

Павел уже год знаком с Элей – если словом «знаком» можно описать тот факт, что эта девушка – жена его брата. И не просто брата, а брата-близнеца, с которым Пашка все жизнь себя чувствовал одной из двух половинок единого целого. Кто не является близнецом – тому не понять, и не парьтесь.

Это хрен поймешь, если ты сам такого не испытал на своей шкуре. И словами это тоже хрен опишешь. Поэтому когда Петр, младший брат Павла – а в паре братьев Тихих каждый считал себя старшим, а своего брата младшим, что бы там ни значилось в свидетельстве о рождении, это аксиома! – так вот, когда младший брат соизволил вдруг жениться – то это стало чем-то сродни персональной катастрофы для Павла. Как Петька мог жениться?!

Да еще так удачно!

Нет, Павел не рассматривал брак брата с позиции мещанской точки зрения «удачный – не удачный». Он смотрел на это дело с другой стороны. Эля просто как нож в масло вошла в их семью. Ее обожала Марфа. Ее боготворила мама. И, самое удивительное – Элю опасался отец. Не боялся – отец в принципе не мог никого бояться, это тоже аксиома. Но – опасался. И это был единственный в своем роде и уникальный пример, когда Тихон Тихий на кого-то смотрел с явной опаской.

И вот эта молодая женщина сидела сейчас напротив Паши.

– Хлебушка, Пашенька?

– Эля! – неразборчиво рыкнул Павел. – Заведите уже с Петькой ребёнка, и на нем свои материнские инстинкты реализуй.

Эля лишь выгнула бровь. У нее был талант – одним звуком, жестом, поворотом головы ставить собеседника на место. У Элины Тихой вообще бездна талантов. Главнейший из которых – уживаться с Петькой.

– Когда уже твой ненаглядный домой явится?

– Сие непредсказуемо, – Эля забрала у Павла пустую тарелку. – Чай будешь?

– Буду.

Они пили чай, Эля рассказывала о своей работе, а Павел смотрел на Элины руки на столе. У них в семье у женщин совсем другие руки. Мамины – маленькие, аккуратные, но очень умелые руки хирурга, пусть уже и в, если так можно сказать, отставке. У сестры – такие же, как у мамы, только это руки успешного управляющего ресторана «госТинцы», которые, кстати, умеют виртуозно готовить – пальчики оближешь.

Эля тоже готовит вкусно – сливочная паста была очень и очень. Но на этом сходство рук заканчивалось. У Элины руки крупные, почти мужские, с длинными пальцами и сильно выраженными суставами. И все-таки красивые, собственной своеобразной красотой. У основания мизинца правой руки алел свежий то ли шрам, то ли ожог.

Ох, Эля, Эля…

– Лисичка, ты меня слушаешь?

Паша вынырнул из своих размышлений, вздохнул, отхлебнул чая.

– Я ведь обижусь когда-нибудь. Почему это я – лисичка?

Эля рассмеялась, встала и легко чмокнула его в макушку.

– Не обижайся. Что, никто больше не рискует называть грозного прокурора лисичкой? – Паша что-то невнятно буркнул. – Да потому что ты лис – рыжий и хитрый.

– Ну а Патрикеевна почему?

– Не знаю, – беспечно рассмеялась Эля – Потому что Патрикей созвучно с Павлом. Но я больше не буду называть тебе лисичкой. И Лисой Патрикеевной тоже не буду. Станешь ты у меня Лис Патрикей!

– И как с тобой Петька живет? – вздохнул Павел.

– Не жалуется.

– Потому что ему запрещено жаловаться!

Эля снова рассмеялась.

– Вот он придет – и спроси у него сам. А пока давай о наших делах.

– Скорбных?

– Ровно наоборот.

Эля встала и вышла из гостиной, а потом довольно быстро вернулась. На стол перед Павлом лег ключ.

– Адрес я тебе пришлю в телефон. Ну, Паш?

– Не нукай на меня.

– Пашка, ты же зеленый уже от работы.

– А говорила - рыжий.

– Это волосы у тебя рыжие, а лицо – зеленое! Паша, сочетание рыжего с зеленым только на апельсиновом дереве хорошо сморится. Тебе нужен отдых. Тебя твои чижики совсем доконали!

– Не чижики, а пыжики.

– Напомни, кстати, почему пыжики, – внезапно воодушевилась Эля. – Я запамятовала.

– Потому что ПэЖэ – пожизненное заключение.

– Так вот – затрахали тебя эти твои пыжики! – вынесла Элина безапелляционный вердикт.

– Эля! Как ты выражаешься! Ты же девочка!

– Что – Эля?! Эля еще и не так выражаться может. Паша, не будь таким душным. Этот дом принадлежал еще моим родителям. Домик, конечно, небольшой, но комфортабельный. Все, что нужно для жизни, есть – газ, электричество, водопровод, канализация. С веранды море видно. Пять минут неспешным шагом до него. Что тебе еще надо?

– Чтобы за меня не решали.

– А отпуск ты зачем взял? Чтобы в Москве торчать? Знаешь, как хорошо в Крыму в мае? Там все цветет, морской воздух, тишина, покой. А захочешь развлечений – так полчаса на такси – и ты в центре города с ресторанами и барами.

– А море еще холодное, – проворчал Паша, уже сдаваясь.

– Ты мужик крепкий и закаленный. А если что – съездишь еще раз, с нами, в августе, когда море как парное молоко! Если твоего брата в отпуск отпустят, конечно.

Павел рассмеялся и сдался. Спорить с «умной тетей Элей» действительно бесполезно. И он убрал ключ в карман пиджака.

– Ну вот и умница, вот и хороший мальчик, - мурлыкнула Эля. – Паш, там только что-то какие-то проблемы по электрике были в последний раз, коротит иногда. И с бачком унитазным что-то. Но это мелочи.

Глава 2

Начали в гладких купальнях они омываться (Гомер, «Одиссея»)

Элина: Лисенок, как дела, как добрался?

Павел: Ты же обещала меня так не называть

Элина: Я обещала не называть тебя лисичкой. Что, лисенок тебе тоже не нравится?

Павел: Мне как-то привычнее по имени.

Элина: Хорошо, Паша. Ну, так как: добрался, разместился – все в порядке?

Павел: Да, спасибо. Домик уютный, соседка по домику – вообще выше всяких похвал.

Элина: ))) Уже познакомился с Клео?

Павел: Да. Кажется, слегка обидел девушку, когда заржал над ее именем. Кстати, могла бы предупредить, что у твоей подруги настолько экзотическое имя.

Элина: Она привыкла к такой реакции.

Павел: Что, даже в вашей высококультурной среде ржут над бедной Клеопатрой? Кстати, так же вроде звали какую-то известную тетю? Из Древнего Рима, нет?

Элина: Пашка, ты вопиюще безграмотен. Клеопатра – царица Египта.

Павел: Верхнего и Нижнего?

Элина: Эллинистического! Паша, там в шкафу есть книжки, почитай хотя бы в отпуске.

Павел: Хорошо)

У Павла были совсем другие планы на отпуск, отличные от чтения, но спорить с Элей он не стал. Это в принципе занятие практически без перспективы на успех. К тому же, Эля сделала такой роскошный подарок Паше для прекрасного проведения отпуска, что он был более чем благодушен. И даже благодарен.

Павел проверил функционирование ванной и, убедившись, что работает она исправно, включил воду. Глядя, как вода наполняет ванну, Павел с удовольствием думал о предстоящих двух неделях. Времени не так уж и много, и терять его не надо. И стоит распорядиться им… рачительно. Курортный роман предполагает скоротечность, натиск, напор и страсть. Особенно, если девушка располагает. А девушка располагает.

Павел скинул одежду в угол и с удовольствием погрузился в теплую воду. Протянул руку и взял с бортика стоящую там бутылку. Пена для ванной с ароматом кокоса и ванили. А, пусть будет кокос и ваниль, в отпуске все можно! И даже вино в ванной пить. По-пижонски. Павел вылез из ванной, прошлепал нагишом на кухню, добыл из холодильника бутылку вина, от которого отказалась его соседка, налил себе бокал и вернулся в ванную.

Вода обрастала белой пеной, Павел лежал затылком на бортике ванной, периодически поднимая голову, чтобы сделать глоток вина, и строил планы на ближайшие две недели. Планы были вкуснее вкусного.

Ну и что, что Клеопатра. Вот Клеопатр у него еще точно не было. Вот то, что археолог – это, конечно, добавляло сложности. С другой стороны, дам-археологов у него тоже до сей поры не было. Непорядок. Надо срочно исправлять. Опять же, если девушка археолог, она, наверное, любит… углубляться. Когда глубоко. Чтобы добраться до нужного… как это она сказала – культурного слоя.

Ну что ж, дня три им, наверное, хватит, чтобы обнюхаться и добраться до нужного культурного слоя. А там можно переходить к более… глубокому… и непосредственному общению.

Паша усмехнулся, задержал дыхание и с головой ушел в ароматную пену.

А когда вынырнул, отфыркиваясь, услышал, что хлопнула дверь. А вот и его грандиозные планы явились.

***

Клео быстрыми движениями скинула с ног опостылевшие за день ботинки, перекинула через плечо взятое с веревки на улице полотенце и, предвкушая сначала прохладный душ, чтобы смыть с себя пыль и трудовой пот, а потом теплую ванну – чтобы снять напряжение с натруженных рук и ног, потянула на себя дверь ванной.

Твою мать…

– Представляешь, шпингалет сломался.

Клео молча смотрела на человека, произнесшего эти слова. В облаке белоснежной пены, манерно покачивая пальцами бокал на тонкой ножке, в ванне возлежал ее сосед. Чертово рыжее недоразумение, занявшее ванну, о которой Клео так мечтала!

А он отсалютовал ей бокалом, сделал глоток и вежливым тоном поинтересовался:

– Как прошел день?

– В мечтах о ванне, – буркнула Клео.

Павел выгнул идеальную темно-рыжую бровь. Брови у него гораздо темнее волос – вдруг заметила Клео.

– О. Предлагаешь мне уступить тебе место?

Никакого достойного саркастического ответа у Клео не нашлось, и она ответила честно. И немного жалобно.

– Не предлагаю. Прошу. Если тебя не затруднит. Я так мечтала, как приму ванну, когда вернусь.

После паузы он кивнул.

– Хорошо. На двоих тут все равно места нет. Точнее, только для двоих место и есть, а вот на воду уже не остается, – Клео нахмурилась, а он, как ни в чем ни бывало, продолжил: – Вино тебе оставить?

– Нет.

– Как скажешь.

В один долгий глоток он опустошил бокал, опустил его на пол. И встал. Вот просто взял и встал.

Из ванны. Голый!

Нет, пена, от которой отчетливо пахло ванилью, прикрывало многое. В том числе и пах. Но надо же было до такого додуматься – вставать из ванны голым при посторонних!

Но Клео почему-то не могла сдвинуться с места.

– Ой, – Павел опустил взгляд, словно бы только что заметив, что не совсем одет. – Извини.

И медленно и вальяжно повернулся спиной. Это, конечно, в корне поменяло картину! Потому что обильная пена плотно прикрывала пах спереди. А вот сзади две аппетитные мужские ягодицы выглядывали из пены, как две идеальные слегка перламутровые от пены полусферы.

Здесь должен был прозвучать со стороны Клео какой-то убойный по язвительности, очень меткий комментарий. Но он где-то заблудился или потерялся.

– Подай мне полотенце, пожалуйста.

Клео некоторое время молча смотрела на протянутую в сторону и немного назад мужскую руку. А потом повернулась, сдернула с крючка полотенце, шлёпнула его об эту руку и резко вышла из ванной.

***

В ванной до сих пор пахло ванилью. К чести Павла Тихого он убрал за собой – и свои вещи, и бокал из-под вина, и даже саму ванну ополоснул от остатков пены.

Глава 3

Мчися, Ирида крылатая, вспять возврати их (Гомер, «Илиада»)

В Клео вселился бес хозяйственности и чистоплотности. Она перемыла полы во всем доме, перестелила белье – на своей постели, разумеется, отдраила плиту, раковину, ванну и унитаз. Ну а как же? Вдруг «брат» девушку приведет?!

Клео стянула с головы косынку, сердито сдула упавшую на лицо прядь. Так, может быть, еще окна помыть? Или шторы снять и постирать? Все, что угодно, лишь бы не думать о том, чем сейчас занят этот противный Павел Тихий!

Девушка посмотрела на окно. Ну какое окно, Клеопатра Николаевна? Уже темнеть начало! Иди уже вместо окна саму себя отмывай от трудового пота. И спать ложись.

Ванну Клео приняла с чувством, толком, расстановкой. В смысле, с ароматическим маслом мускатель, с последующим скрабированием и прочим умащиванием самой себя. Только голову проигнорировала – промывание такой копны волос, как у нее, – это целая эпопея, на которую у Клео уже не осталось сил. Но с шевелюрой Клео повезло не только в плане густоты, но и тем, что волосы долго не жирнились. И вполне переживут без помывки еще день, а то и два.

Клео аккуратно промокнула тело, завернулась в полотенце, нажала на ручку двери ванной.

И выйдя за эту дверь, обнаружила, что «брат» вернулся. Один.

Павел стоял, привалившись к противоположной стене, рядом с входной дверью. Светлая льняная рубашка в темных пятнышках от дождя, руки в карманах брюк, босые ноги. Вся поза такая небрежная и при этом такая… Клео знала уже, что ее версия про фитнес-тренера совершенно несостоятельная. Но сейчас она снова пришла девушке в голову. Какое-то неприлично совершенное владение собственным телом.

Клео повыше поддернула узел полотенца.

– Я твоя сестра?

Он молча покачал головой.

Значит, нашел даму с жилплощадью. Клео почувствовала, как впиваются в ладони короткие ногти.

– Она была блондинка, брюнетка?

Он снова покачал головой.

– Нашел рыженькую – под стать себе?

Еще одно отрицательное движение головой. Клео почувствовала, как кулаки само собой разжались.

– Неужели не нашел девушки под свой вкус? – Павел ради разнообразия выразил кивком согласие. – Да ты капризный, Павел Тихонович! Что с ними не так?

– Они не ты.

Тут разжались окончательно не только кулаки, но и узел на полотенце – Клео едва успела его поймать.

– Сними его.

Тихий хриплый голос острой бритвой полоснул по нервам. Пальцы и в самом деле едва не разжались. Что же ты делаешь, гад рыжий?!

То, что ты сама от него и хотела, Клео.

Ноги уже готовы были сделать первый шаг к нему, а потом, еще, еще, еще. Но вместо этого Клео вдруг услышала свой собственный голос.

– Ты первый.

Господи, что она творит?! Это точно она творит?!

Красивые мужские губы тронула легкая усмешка.

– Желание царицы Египта – закон.

Длинные мужские пальцы принялись неторопливо расстегивать мелкие пуговицы на льняной рубашке. Клео, словно завороженная, наблюдала, как в развале рубашке появляется рельефный мужской торс. И почему версия со стриптизером не приходила ей в голову?! В Павле Тихом определённо скрыта бездна талантов.

Последняя пуговка покинула петлю. Белые льняные полы разошлись. Наверное, поза такая или еще что… Что все это выпуклое великолепие напряглось пластинами и кубиками – ну просто как на картинке.

– Дальше.

Это что – тоже она сказала?!

У Павла уже гораздо ощутимее дернулся угол рта. А мужские пальцы легли на брючный ремень.

Нет-нет-нет, я пошутила!

Да-да-да, не останавливайся!

Пряжка ремня негромко, но отчетливо звякнула, когда ее расстегнули. Чуть громче вжикнула молния на ширинке. Свободному ходу собачки замка явно что-то мешало. То, что натягивало появившееся в развале молнии светло-серое белье.

Клео тяжело сглотнула, а потом заставила себя поднять глаза. Взгляд Павла притягивал ее так, словно он вытянул ремень из петель, накинул ей на шею и потянул к себе.

И она пошла.

Шаг, еще один, и еще.

Павел поднял руку – но полотенце упало до того, как он его коснулся. Мужская рука легла Клео на шею, притягивая ближе. А губ коснулись мужские губы.

Как он целовался, боги-боги… Павел Тихий умел целоваться. Или это просто Клео себя уже накрутила до невозможности во время его отсутствия. Или еще что… Но касания его губ были такие щемяще мягкие. Такие головокружительно нежные. Такие охрененно смелые. Он взял ее языком в рот, резко прижал к себе – и у Клео вместо ног образовался кисель.

От того, как гладко и быстро язык Павла скользил в ее рту, то и дело задевая ее язык, гладя, сплетаясь. От него пахнет немного то ли вином, то ли коньяком, а еще дождем и солью. И это вкусно. Очень вкусно.

От того, как он сильно прижимает ее к себе. Она ведь обнаженная, совсем, полотенце валяется где-то у ее ног. И одна ее грудь вжимается в его обнаженный торс, а другая – в полу его рубашки. Пуговица немного царапается. И это сладко. Очень сладко.

А еще ниже ей в живот упирается то, что мешало расстегиваться замку ширинки. То, что, судя по развитию событий, скоро окажется в ее теле. Она ведь этого в самом деле хочет. Или нет? Клео попробовала призвать разумную часть себя, пытаясь представить, как это выглядит со стороны – она, абсолютно голая, обнимается и целуется с в принципе одетым мужчиной. Правда, у него расстегнута рубашка и штаны. И…

Попытка вернуться в разум привела к ровно противоположному результату. Нарисованная картина показалась Клео безумно красивой. Только чуточку неполной. Да и вообще, если тема Клео интересна, то она быстро все схватывает и не тормозит. Поэтому Клео перехватила инициативу, втянула в свой рот горячий и гладкий мужской язык. И скользнула ладонью по животу вниз.

Ни хрена себе черенок лопаты!

На этой мысли все ее инициативы закончились, Клео подхватили под ягодицы, напоследок трахнули языком в рот – ну потому что поцелуем это уже назвать было нельзя – и понесли.