Рысь и Горностай-2

Коллин де Шевалье

... Но если ты входишь в лес
Летним вечером, в час,
Когда холод идет от стоячих вод
И выдры, не чуя нас,
Пересвистываются через лес,
В подступающей полутьме
Вдруг зазвучит перезвон копыт,
И шелест юбок, и смех,
Будто кто-то спешит
Мимо пустынных мест,
Твердо держа в уме
Забытый путь через лес.
Но нет пути через лес.
("Дорога в лесу" Р.Д.Киплинг)

Настало лето, жаркое и в то же время щедрое на дожди. Ручьи стали шумными и полноводными, и как-то по-особенному обильно поросли их берега осокой и незабудками. Большие и маленькие голубоватые стрекозы проносились или висели над ручьем, трепеща прозрачными крылышками.

Тропа, по которой давно никто не ездил, тянулась через вековую чащу, хоть и начала понемногу зарастать. Да, так и должно было быть.
Родерик помнил, что поблизости от приграничных земель леса постепенно стали очень густыми и глухими, ибо много лет никто не пытался их вырубать и селиться здесь. Теперь уж и не поселятся, подумалось ему. Была на это надежда, но, видно, он и его предки, как и предки Рауля и Дианы, слишком много грешили и сильно прогневали Бога. Вражде не суждено было прекратиться. А значит, земли эти так и будут необжитыми, и со временем ничего не останется даже от руин старинных вилл и усадеб, что сейчас еще кое-где сохранились.

Он достиг Серебряного ручья, по которому проходила граница двух враждебных владений.
Вода так же весело журчала под конскими копытами, и так же шелестели листья прибрежных ив. Так же приятен и свеж был запах мокрой осоки.
Как год или неделю назад.

...Он часто бывал здесь. Сам не знал, зачем растравливал свою тоску. Но без этих поездок, к которым он так привык, было еще хуже.
О, как он надеялся в первые дни после расставания с нею, после своей женитьбы, что время залечит рану! Он делал для этого, казалось, все. Убеждал себя, что будет счастлив с Бриджит. Что жизнь его должна теперь быть посвящена заботам о больной сестре. Что Диану он должен вырвать из сердца и изгнать из мыслей.
Глупец, тогда он еще верил, что это получится.

И ведь было чем загрузить себя! В большом владении всегда много дел. Это и частые разъезды, и ремонт и возведение укреплений, и охрана замка и прилегающих земель, и сбор податей, и суды.
И есть ещё больная сестра, для которой он - единственный близкий человек.
И ещё - он был теперь женат.
И все равно мысли о Диане не отпускали.
Вот и теперь, как и неделю назад, или как в каждый свой приезд сюда, он уселся на обломок гигантского валуна и устремил взгляд на прозрачную, весело перекатывающуюся по камням воду.
Когда он в последний раз видел ее? В Париже. В день ее отъезда, когда пришел попрощаться.

О нет, он вовсе не желал причинить ей новую боль и не приближался к ней с того дня, когда его полные отчаяния и горечи слова чуть не погубили ее.
Но во дворце, если непременно хочешь что-то узнать, то узнаешь, поэтому для него не было тайной, что она здорова, окружена заботой и любовью и скоро покинет Париж со своим будущим мужем.
Затерявшись в шумной толпе на площади, Родерик видел их отъезд. И только сейчас понял, что Диана потеряна для него навсегда. О нет, не потому, что сам он женился на другой. И не потому, что Диана ушла к Гастону. И даже не потому, что Гастон - не тот мужчина, который даст кому-то приблизиться к своей женщине. Все дело было в том, что эти двое любили друг друга. Даже на расстоянии чувствовалась, трепетала в самом воздухе вокруг них та самая, особая магия, что возникает между любящими людьми.

Они проехали в окружении своей свиты, не заметив его, и это было хорошо. Он не желал жалости Дианы после того, как узнал ее в любви! Он просто стоял и ждал, когда же у него разорвется сердце. Но ему было всего 24 года, он был здоров и силен, и сердце не разорвалось.
Родерик пришел в себя, когда кто-то настойчиво принялся тянуть его за рукав. Это была немолодая женщина с добрым румяным лицом, видимо, жена какого-нибудь торговца.
- Вам нужна помощь, мессир? - спрашивала она участливо. - Где вы живете? Может быть, ваши слуги где-то рядом?
Он отстранился и молча пошел прочь.
Запоздало подумал, что надо было поблагодарить. Обернулся, но уже не увидел ее.
Тогда он нанял комнату в каком-то, теперь бы ни за что не вспомнил, в каком захудалом трактире на окраине. За деньги нашлось и вино, и он в одиночку напился так, как никогда в жизни себе не позволял.

На следующий день вернулся в гостевые покои дворца, где они с Бриджит остановились. Как оказалось, слуги по ее приказу искали его всю ночь. Извиняться он не стал. Только этого не хватало. Мужчина сам решает, куда ему ходить и когда возвращаться.
Она ничего не сказала и была, похоже, рада, когда он объявил, что они возвращаются домой. Выехать он решил на следующий день.
Здесь его больше ничто не удерживало.

Но и в Коллин де Шевалье он жадно слушал все, что удавалось узнать о делах в Шато де Линкс. То странствующие торговцы, то паломники приносили вести, то проезжал кто-то из знакомых сеньоров. Так Родерик услышал о готовящейся двойной свадьбе в семье своих... он даже не знал, как теперь их называть. Врагов? Но разве они ими были? Соседей? Ну, пусть так. Боль пронзила сердце, как острый шип.
Диане было так же больно, когда она узнала о его браке?
Странно, но он задал себе этот вопрос только теперь.

И тогда ему показалось, словно что-то оборвалось в нем, словно он второй раз и теперь уж навсегда потерял Диану и свое прошлое. Что ждет его в будущем, он не имел представления, а настоящее... оно выглядело как-то странно, будто и не с ним все происходило, а с кем-то другим, а он наблюдал и хотел помочь, но не знал, как. Тот Родерик де Коллин, отважный, красивый, гордый, любимый близкими и всегда уверенный в себе - куда он делся? Он - прежний - будто бы умер, а взамен появился новый Родерик, но он был слишком измученным и слабым, чтобы можно было понять, что из него получится в будущем. Те, кто мог бы помочь ему разобраться во всем, умерли. Хотя, быть может, они и пытались помочь...
В ночь перед венчанием с Бриджит ему приснились родители. Он всегда вспоминал отца немощным стариком, каким тот и был в их последнюю встречу, а мать - солидной, закутанной в парчу и шелка матроной. И совершенно не помнил, когда они были такими, как в его сне - молодыми, стройными и прекрасными, но все равно сразу узнал их. Он хотел броситься к ним, но не мог пошевелиться. А они стояли и смотрели так печально... А потом вдруг исчезли. Еще тогда подумалось, что лучше бы они взяли его с собой. Но Родерик тут же упрекнул себя. Он нужен Герсвинде, ведь больше у нее никого нет. Наверно, родители затем и приходили, чтобы напомнить об этом.

Исповедь

О рыцарь, что тебя томит?
О чем твои печали?
Завял на озере камыш,
И птицы замолчали.

О рыцарь, что тебя томит?
Ты изнемог от боли.
У белки житница полна,
И сжато поле.

Лицо увлажнено росой,
Измучено и бледно,
И на щеках румянец роз
Отцвел бесследно.
("La Belle Dame sans Merci", Д.Китс)

— Итак, сын мой, когда вы исповедались в последний раз?
— Незадолго до смерти моего прежнего капеллана, святой отец.
— Значит, несколько месяцев назад.
— Да. Но, видите ли, святой отец, я почти всегда, сколько себя помню, приносил исповедь именно ему. Исключением были случаи, когда я надолго покидал свой дом. И вот теперь я хотел бы спросить…
— Конечно, спрашивайте.
— Обязательно ли мне рассказывать о своих грехах только со дня последней исповеди? Или можно говорить о любых?
— Разумеется, можно о любых. Ведь Церковь приветствует и полное покаяние, то есть рассказ о всей жизни исповедующегося. Вы можете исповедаться в любых грехах, сын мой. В тех, о которых когда-то забыли или не решились рассказать, или если вдруг поняли нечто, ранее недоступное для вас…
— О, думаю, вот это как раз мой случай. Я понял для себя многое, о чем даже не задумывался прежде. И еще больше мне нужно понять.
— Тогда говорите, сын мой.
— Вы сможете помочь мне, отец Феликс?
— В том, что в моих силах — да. Однако помните, что каетесь в своих грехах вы Богу, а не мне! Господь может простить любой, даже тяжкий грех, если раскаяние искренне, а желание исправиться очень велико.
— Простить, но не оставить безнаказанным, — с грустью проговорил Родерик. — Но я и не желаю избежать наказания. Если я виновен перед Богом — а я знаю, что виновен — пусть он покарает меня.

Он вздохнул, будто собирался броситься в воду, и начал рассказывать.
— Сейчас я понимаю, святой отец, что жил бездумно. Вы знаете, что я родился в богатой семье, к тому же, был единственным наследником своего отца. То, что многие завоевывают своим мечом или добывают иными способами в течение многих лет, мне досталось просто по праву рождения. Да, именно поэтому я был беспечен. Ведь у меня было все, стоило лишь чего-то пожелать, и я в своей гордыне принимал это как должное! Наверно, тем я и разгневал Господа, что так мало заботился и о своей душе, и о других людях…
— Позвольте, — сказал капеллан, — не слишком ли вы суровы к себе? Я уже успел заметить, как вы заботитесь о своей сестре. Да и мне, незнакомому человеку, вы хотели помочь, чтобы я не споткнулся об острые камни. Это не говорит о черствости, скорее, наоборот.
— Это сейчас. Но я не всегда так делал. Наверно, единственное, что обо мне можно сказать хорошего, это что я всегда стремился стать отличным воином и с детства занимался под руководством лучших учителей, многому научился и от своего отца. И некоторых успехов в этом деле действительно достиг… Хотя и потерпел дважды поражение от моего соседа, барона Рауля.
— Этого человека вы считаете своим врагом?
— Нет. Я желал, чтобы мы стали друзьями. Желал мира, и чтобы прекратила литься кровь. Я верил, что вражда наших родов может пресечься. Но потом… Потом я захотел его убить. И убил бы, если бы взял верх. Но в нашем поединке победил он. И сохранил мне жизнь, за что в тот миг я ненавидел его еще больше! Вот в чем я раскаиваюсь, святой отец. Гордыня, гнев и зависть.
— Что же помешало вашему примирению с Раулем, сын мой?

И тогда Родерик начал рассказывать с того момента, как вернулся в замок после войны и увидел отца на смертном одре. Мать его уже покоилась в склепе, а о сестрах не было никаких известий. Он тщетно разыскивал их и слишком поздно узнал, что одна из них была захвачена Жоффруа…
— Жоффруа — это брат сира Рауля?
— Да, и я растерзал бы его, но Господь решил покарать злодея иначе, не моими руками! Он погиб, попав в засаду норманнов. И вот тогда приехал Рауль, которого долго не видели в этих краях. Он унаследовал замок и земли и, будучи очень образованным человеком, стал вводить новые методы управления, которые, чем больше я о них слышал, тем больше были мне по душе. Я решил, что найду способ примириться с ним, но вот вслед за Раулем прибыла его сестра. И набеги чуть было не возобновились, в чем было больше моей вины, нежели ее… Ах, какие они оба люди, святой отец! Сколько в них силы, душевной чистоты и вместе с тем отваги!

Он рассказал о своей внезапно вспыхнувшей любви к необыкновенной, самой прекрасной и гордой девушке, которую сначала собирался похитить, а потом сам же спас, вырвал из рук норманнов.
О своем обручении с нею и о том, как был тогда счастлив, хоть и безумно ревновал и не всегда мог понять ее. Ведь она не боялась браться за любые, и даже совсем не женские дела, судила обо всем сама, ее увлекало столь многое, в том числе и то, в чем ему самому только предстояло разобраться, чтобы быть достойным этой девушки!
Родерик горько засмеялся, но смех его очень быстро перешел в стон.
Ведь пришло время рассказать, как и в каком состоянии нашлась его сестра. И как он узнал страшную правду.
Его возлюбленная, его прекрасная невеста, его Диана была сестрой чудовища, истязавшего его сестру, быть может, отдававшего ее на поругание своим людям!

— Наверно, вам трудно понять, что я чувствовал тогда, отец мой! Ведь вы впервые увидели Герсвинду лишь сегодня. А я помню то время, когда она говорила, пела, смеялась и примеряла наряды и ожерелья, как любая красивая девушка ее лет! И вот я увидел ее совсем иной, безумной, пугающейся любого резкого звука, утратившей дар речи! И никто не может сказать, поправится ли она когда-нибудь! Вы понимаете, в ту самую первую ночь, когда я привез ее домой из обители, и она, утомившись в пути, заснула… Я поднялся на крепостную стену и метался там в таком отчаянии и ярости, будто и сам лишился рассудка! Я представлял себе, что случилось с нею... и со второй моей сестрой, которой было всего четырнадцать лет! Где, в каком овраге эти твари бросили ее бездыханное тело? Но отомстить Жоффруа было уже невозможно. Он уже горел в аду, но этого мне показалось мало. Черная ярость, заполнившая мое сердце, искала выхода, и я…

Ночь на краю света

Оказалось, что в Ренне люди живут так же по-разному, как и в Париже.
Бедняки ютятся на окраинах и в предместьях, в ветхих лачугах. Там все живут в одном помещении, нет никаких перегородок и отдельных комнат.
Люди побогаче — знатные воины и торговцы дорогим товаром — селятся в добротных бревенчатых домах, а у некоторых стены первого этажа сложены из неотесанного камня, тогда как верхний этаж представлял собой нечто вроде массивного бревенчатого сруба. На нижнем этаже подобного строения — общее помещение, как правило, большое, но с низким потолком и закопченными стенами. Здесь готовят пищу на огромных открытых очагах, здесь же и едят все обитатели дома, а отдельные покои есть только наверху, у хозяев.
И только в центральной части города, где располагался величественный Реннский собор, главные торговые ряды, особняки бретонских вельмож и дворцы герцога и архиепископа, можно было вести речь о настоящем богатстве и даже комфорте.
Правда, герцогский дворец был построен очень давно и перестраивался частями, причем работы то возобновлялись, то прекращались. Здесь можно было увидеть роскошные просторные покои, своим убранством не уступавшие тем, что в Парижском дворце или богатых замках Нейстрии, и в то же время в коридорах и переходах огромного дворца местами нестерпимо воняло собачьей мочой, а в некоторых его частях царило запустение, полы, стены и переходы так обветшали, что без особой надобности никто не рисковал туда ходить.

Дворец архиепископа был не намного меньше герцогского, но построен гораздо позднее, обветшать не успел, да и порядок здесь поддерживался очень строго.
Именно здесь царила почти королевская роскошь.
Более того, все говорило о хорошем вкусе и умении создать настоящий комфорт, ради которого нанимались за золото лучшие мастера из Италии и Византии.
В свечи здесь добавлялись аравийские благовония, а мебель была из ценного дуба, вся в искусной резьбе, с инкрустацией перламутром и серебром.
Но особенно уютно и роскошно было в левом крыле дворца. С недавних пор, когда архиепископ предложил свое гостеприимство франкам и даже выделил им лучшие покои, здесь можно было услышать негромкую музыку, каждое утро служанки расставляли свежие благоухающие цветы по широким глиняным вазам, а по вечерам наполняли водой большую лохань для купания.

Комната, служившая опочивальней, была не слишком велика, но и не мала, а как раз такая, чтобы дарить уют.
Пол ее был устлан мягкими коврами, простенки украшены большими, от пола до потолка, мозаичными картинами, изображавшими заморские растения и диковинных птиц. Да и сами окна, в которые были вставлены разноцветные стекла — роскошь, доступная не многим, могли считаться произведением искусства. Но сейчас, ночью, они были плотно закрыты ставнями с затейливой резьбой.
Такая же резьба украшала и сундуки для хранения одежды, расставленные вдоль стен.

Лето выдалось прохладное и дождливое, сырость проникала даже в каменные строения, и в спальном покое был растоплен большой очаг.
Его красновато-золотые отсветы падали на роскошное ложе, на котором лежала, закинув руки за голову, молодая женщина.
Ложе это могло бы называться королевским. Оно находилось на небольшом возвышении, к нему вели три обитые сукном ступени, и в дневное время оно было сплошь завалено тюфяками и подушками, набитыми овечьей шерстью и обтянутыми мягчайшими тканями, и укрыто великолепным покрывалом, сотканным из нежного пуха коз, с искусной цветной вышивкой по краям.
Сейчас, когда пришло время сна, все эти подушки и покрывало были своевольно сброшены на пол, а поверх лежал светлый шерстяной халат.
Женщине не спалось, хоть давно и наступила глубокая ночь, и во дворце царила тишина, нарушаемая лишь изредка доносившейся со стен перекличкой дозорных да отдаленным лаем собак.
Несколько раз она пыталась поменять положение, поворачивалась с боку на бок, но сон не шел.
Тогда она встала, откинула за спину массу пышных, крупно вьющихся на концах волос, которые почти достигали колен, и подошла к окну. Чуть приоткрыла ставень, впуская в комнату ночной холодный воздух.
Потом вспомнила о чем-то, подняла небрежно брошенный халат и накинула поверх рубашки.
Простужаться ей было нельзя.
Прошло то время, когда Диана беспечно носилась на лошади по лесам и полям, переправлялась вброд через широкие лесные ручьи, а когда становилось жарко, просто сбрасывала одежду и охлаждала разгоряченное нагое тело под ледяными струями водопада.
Теперь такое было невозможно.
Она уже не девчонка, а замужняя дама, пусть и очень молодая.
Здесь, в этих роскошных покоях, она жила вдвоем со своим мужем, а скоро их должно было стать трое.

Впрочем, сейчас она находилась здесь одна. Видимо, поэтому и не спала. Она уже привыкла засыпать в объятиях мужа, чувствовать щекой его плотную кожу и твердость стальных мышц, и без него ей было одиноко.
Диана стояла у окна, напряженно вглядывалась и вслушивалась в ночную темноту, будто хотела услышать среди обычных звуков спокойной городской ночи еще один, совсем иной. О, если бы сейчас раздался отдаленный перестук копыт, который становился бы с каждым мгновением все ближе! Тогда она быстро оденется и сбежит вниз, во двор, и среди маячащих в свете факелов всадников сразу узнает одного. А он соскочит с коня и подхватит ее в свои пьянящие объятия, и сюда, в опочивальню, она вернется уже у него на руках…
Но он задерживался, как это порой случалось. Лесные дороги здесь плохи, особенно после пролившихся недавно дождей. А других дорог, не лесных, в Бретани и впрямь мало.

Вот уже три месяца она живет здесь и успела привыкнуть к новой для нее стране и новым людям. Хотя некоторых из них она знала и раньше. Именно тех, кто правил этой исстрадавшейся за долгие годы войн и набегов землей. Герцог Урмаэлон при встрече приветствовал ее со сдержанной улыбкой и, похоже, не вспоминал, как в прошлом году требовал подвергнуть ее пыткам, поскольку подозревал в преднамеренном покушении на его наследника. Сам же Даниэл был, похоже, рад ей, хотя она и прибыла в его город Ренн как супруга могущественного франкского военачальника, а вовсе не в качестве наложницы принца.
Герцогине же Диана явно понравилась.
Первое впечатление — самое сильное и, как говорят, самое верное, и Диана перед въездом в город переоделась. Впервые оказавшись в Ренне, ей было необходимо предстать перед знатью в подобающем виде.
Уже наступил май, было почти по-летнему тепло, и она остановила выбор на синем платье тончайшего фризского сукна, украшенном по подолу затейливым орнаментом из самоцветов, а поверх платья накинула великолепный переливчатый малиновый плащ с золотой застежкой-фибулой на плече.
Ее волосы служанки заплели в три косы, одну из которых уложили на затылке в виде двойной восьмёрки, а две других, потоньше, закрепили вдоль щек затейливыми жгутами.
Сверху пришлось накинуть тончайшее шелковое покрывало, как подобает замужней женщине.

Оленья тропа

Много лет назад в этих местах не было ни селений, ни усадеб, ни пастбищ. Только равнодушно шумящий лес, по которому можно было идти много дней подряд и не встретить не то что деревушки или одинокой хижины, но даже временной стоянки смолокуров или бортников.
И спокойно прилетали к лесным заводям дикие лебеди, опускались на воду и плыли, горделиво рассекая речную гладь.
Приходили к водопою вепри, косули и прочая лесная живность. Особенно много было здесь прекрасных оленей с ветвистыми рогами.
Шли годы. Явились люди, вырубили и выкорчевали часть леса. Распахали землю, построили селения, усадьбы и обители.
И ушел вольный зверь в дальние чащобы, подальше от людей и собак.
Оленей теперь осталось не много, ведь именно они — главный предмет вожделения титулованных охотников.
Сохранилось только красивое название — Оленья тропа.

И эта неширокая тропа, ведущая через лес, до сих пор существует, вот только не олени ходят по ней, а люди. Кто пешком идёт, кто верхом или в повозке едет. По большей части, это крестьяне, мелкие торговцы-коробейники, паломники и просто нищие. Бывает, и знатный рыцарь с оруженосцами приедет, но это редкость. Что им тут делать? Охота здесь теперь не очень хороша, монастыря никакого со святыми реликвиями рядом нет, даже благочестивые отшельники давно не селились поблизости. Ничего интересного.
Но зато для человека, желающего, чтобы о нем позабыли, это место самое подходящее.
Здесь можно жить тихо и уединенно, даже не прилагая к тому усилий.
Так и поступила старая Ротруда, вдова кастеляна.
Похоронила мужа и перебралась сюда, от замка подальше.
Уже очень давно даровал им господин Ансберт этот клочок земли. Кому-то, может, и мало показалось бы, но у этих супругов ни детей, ни внуков не было. Теперь вот Ротруда и вовсе осталась одна. Много ли ей надо, чтобы дожить свой век? Есть дом и земельный надел, вполне способный прокормить ее. Чтобы обрабатывать землю и помогать ходить за скотом и птицей, у нее есть двое работников. Больше здесь и не нужно, тем более, что и сама она пока может по мере сил выполнять какую-то работу на огороде и по дому.
Главное в ее возрасте — покой.
Потому и поспешила Ротруда оставить замок, как только ее муж умер, а молодой барон женился. Зачем новой хозяйке служанка, которую жаловала старая?
Уж лучше самой уйти, размышляла Ротруда. Пусть эта новоявленная госпожа забудет о ней. Пусть никогда не узнает того, что ей знать не положено. Да и от кого бы она узнала?
Почти не осталось в замке старых слуг и воинов. Одни поумирали, как кастелян и повариха, которая была сестрой Ротруды, другие оставили службу, как и сама вдова.
Пожалуй, один только покойный отец Иероним появился в замке чуть раньше, чем Ротруда.
Даже Хродерав, и тот начал службу в Коллин де Шевалье позже, чем она с мужем. И потому не знал или забыл за давностью лет, что кастелян когда-то был воином, а одно время — даже оруженосцем старого барона.
Потом был тяжело ранен, прежнюю службу нести не смог, но для того, чтобы управлять хозяйством, вполне годился, тем более, что знал грамоту и счёт, а главное — был не болтлив.
Но прежде, чем заступить на должность кастеляна, успел он побывать с господином на нескольких войнах.
Знал о некоторых его делах, и не только сицилийских, но и более поздних…

Много теперь свободного времени у Ротруды, вот и вспоминает она прошедшие дни и порой дивится. Правда никто ничего не знал о старом бароне и Бриджит? Или, как и она, знали и помалкивали?
И страстных взглядов этой бледной поганки в сторону сира Родерика тоже люди не видели?
А ведь он не взял бы ее в жены, будь живы родители, продолжала размышлять Ротруда. Они ни за что не благословили бы такой брак. Да Родерик и сам не глядел в сторону Бриджит.
Ротруда была рада, когда он собрался жениться на красавице Диане. Это принесло бы долгожданный мир с соседями, да и Бриджит тогда убралась бы вон. Но вышло по-иному.
Как-то слишком уж везло этой… Спаслась, когда другие погибли. Да, она говорила, что вроде упала с обрыва в реку, а потом ей помогли монахини. Но почему именно ей? И потом ещё! Как-то очень уж вовремя нашлась бедняжка Герсвинда. Вовремя для Бриджит.
На следующее утро после того, как Коллин де Шевалье всколыхнуло известие о возвращении несчастной госпожи, старая Ротруда из женского любопытства приостановилась на минуту возле двери, за которой мессир Родерик говорил с Бриджит. И успела расслышать, как та упомянула о каком-то свидетеле, который все знает и готов подтвердить виновность барона Жоффруа, но не публично. Только для мессира Родерика.
При чем тут был Жоффруа, если на супругу и дочерей Ансберта напал передовой отряд норманнов?
Жоффруа отбил их потом? Но как он оказался в том же месте, почти в то же время и так далеко от своих владений? Да, совпадений много, а человек, получивший всю выгоду от них — один.
Ротруда думала об этом и до своего отъезда из Коллин де Шевалье, и уже здесь, в первое время.
Потом случилось ещё одно событие и стало немного не до тех, давно минувших дел. Предстояло разобраться с новыми!

Слегка скрипнула дверь.
На пороге появилась фигурка девушки, стройность которой не могло скрыть грубое платье из домотканого холста. Скорее, это было даже не платье, а длинная рубашка, подпоясанная сыромятным кожаным шнуром.
На голове — вимпл, полностью закрывавший волосы.
Это хорошо, что девочка ведёт себя тихо и не лезет никому на глаза! Для нее же так лучше.
Ротруда привыкла всю жизнь терпеть и всего остерегаться, а что еще делать простому человеку в жестоком мире, где и знатный может жизни лишиться за то, что что-то видел и знал?
— Что там, Ивонн? — спросила Ротруда.
— Принесла молока, как вы велели, тетушка, — скромно ответила девушка.
В руках у нее, и впрямь, был поднос с глиняным кувшином и несколькими ломтями ароматного свежевыпеченного хлеба.
— Да, верно, поставь на стол, девочка.
Ивонн выполнила это и скользнула за дверь.

Любимый. Любимая

Утром дождь закончился.
Город давно пробудился для своей обычной жизни.
Где-то далеко люди шли кто в храм, кто на торг, раздавались голоса, звяканье конской сбруи, ржание лошадей, крик осла, откуда-то с окраины ветер приносил лай собак, охранявших склады.
Если выйти за пределы дворца, все эти звуки были хорошо слышны, сливались в единый громкий гул, как это обычно и бывает в больших городах.

Сюда же шум почти не долетал даже в суматошные дни воскресных торгов.
Диана проснулась.
Дрова в очаге догорели, но все ещё багряно рдела куча углей. В спальне было тепло.
Одеяло давно соскользнуло вниз и слегка прикрывало только бедра лежащих.
Диана приподнялась на локте, вглядываясь в лицо мужа. Лёгким, как крылышко бабочки, движением погладила короткие пряди каштановых волос.
Сейчас, когда он спал, выражение его лица смягчилось, сгладились даже сухие морщинки у глаз.
Люди говорили, что он и выглядел в последнее время моложе, взгляд утратил прежнюю сумеречность и все чаще искрился улыбкой.
О, она знала это лучше всех! Ведь только в ее присутствии он так улыбался, только к ней мчался, как на крыльях, после всех своих поездок, когда не мог взять ее с собой.
Все было просто. Любовь и счастье - вот что для этого понадобилось.

Она помнила его и другим - раздраженным, почти грубым в день их первой встречи в Париже.
Изысканно-красивым и надменным, непонятным и немного опасным в те дни, когда начал добиваться ее.
Сильным и безжалостным, как наемник, в захваченной усадьбе Ромнульфа.
Коварным искусителем и нежным влюбленным - уже на следующий день, перед его отъездом в Бретань.
И ужасно дерзким! Он посмел разглядывать ее обнаженной, да еще и признаться в этом!
Да, он был дерзким.
И еще - именно таким, какой был ей нужен!
Эта мысль вызвала улыбку, но также и желание, горячей волной прихлынувшее к низу живота.
Пока еще, она знала, можно заниматься этим!

Она придвинулась ближе.
Видимо, игривые мысли передались и Гастону, ибо он улыбнулся во сне и поменял положение тела. Теперь он лежал на спине, полностью открытый ее взгляду... и ласкам, если бы она подарила их.
Но вчера он мчался по лесным дорогам несколько часов, чтобы скорее заключить ее в объятия! И потом любил ее до первых рассветных лучей.
Ему нужен был отдых. Она подождёт его и пока просто посмотрит.
Заново разглядит мужественное лицо с четкими, будто выгравированными, чертами.
Кожа его была гладкой, и открытые ее участки выглядели прокаленными солнцем, создавая волнующий контраст со светлой кожей в тех местах, которых не коснулись жаркие лучи. Ах, можно ли было не любоваться его атлетическим, очень сильным и ловким телом, которое могло бы показаться немного тяжеловесным из-за того, что он был широк в кости, если бы это тело не было так удивительно сложено! Подобные пропорции в сочетании с высоким ростом делали его похожим на античного героя, одного из тех, о ком часто пишут в книгах, но так редко удается увидеть подобное в жизни!

Прямые черные ресницы чуть дрогнули. Глаза приоткрылись, хотя и были еще сонными.
- Ты чуть не сожгла меня своим взглядом, красавица! Уж лучше ложись рядом!
Диана улыбнулась, словно дразнила, и быстро перекинула всю светящуюся массу волос на грудь.
- Ты думаешь, что вот так просто взяла и спряталась?
Она уже знала, что он умеет просыпаться мгновенно и хватать ее так же быстро, как волк хватает овечку. И все равно опять попалась на удочку!
Он резко выбросил вперед руку, схватил Диану и притянул к себе. Другой рукой властно отвел назад ее волосы.
Ее ладонь скользнула по его груди к плечу, затем спустилась вниз по мускулистой руке.
Гастон обнял ее, уложил на спину и еще много времени страстно ласкал, пока вновь не погрузился в ее трепещущую теплоту...

Давно нужно было вставать, но Диана задремала после ласк, и будить ее было жаль.
Он не видел ее три дня, и смотреть, впитывать глазами ее красоту хотелось еще долго.
Ее фигура пока не изменилась, срок был слишком мал, и Диана по-прежнему носила изысканные платья с широкими поясами из чеканных пластин или цветов, выкованных из драгоценных металлов. Такова была последняя мода, и Диана по-прежнему ловила на себе во дворце, в церкви и просто на улице заинтересованные взгляды молодых бретонцев. Но Гастон знал, что в ней зреет новая жизнь. Его сын.
И эта красавица любила его!
Он нежно провел рукой по разметавшимся светлым локонам. Диана не проснулась, лишь прижала щекой к подушке его ладонь. Что ж, пусть будет так, если ей нравится.
Вспомнилась вдруг девочка в монастырском балахоне, уже тогда высоченная и такая красивая!
И шелковистая мягкость ее косы под жесткими пальцами, и изящная ножка, которой она топнула, когда он притянул ее к себе в галерее парижского дворца.
И ее платья, каждое из которых он помнил, даже если видел один раз.
И жестокий бой, который они выиграли вместе.
И страдания, которые испытал из-за нее!
Он так любил, что никогда не смог бы принудить ее, как вначале собирался. И помнил, как уезжал от нее с такой тоской на сердце, которую не смогли развеять ни битвы, ни пиры, ни красивые и доступные женщины.
Тогда она любила другого, а он ждал. И помнил, что он - ее друг. А друзья часто становятся возлюбленными.
И, конечно же, он не упустил случая влюбить ее в себя, увести и забрать себе. Отныне и навсегда.
Она должна была стать его женщиной и стала.

- Мы, кажется, проспали завтрак, - сонно проговорила Диана.
- Да. Придется сразу же и пообедать.
- Ты позовешь моих женщин?
- Позову, любовь моя. Приводи себя в порядок.
Он поцеловал ее и поднялся.
- Я оденусь и пойду посмотрю, как там Ромул. Вчера я сильно гнал его и, кажется, он потерял подкову.
- Ален сильно соскучился по тебе, хоть мы с ним и занимались и предаваться унынию было некогда. Он теперь лучше читает, да и с мечом уже неплох.
- Я увижусь с ним сегодня. Но заниматься с оружием ему надо еще больше, начинать обучение в одиннадцать лет - это поздно.

Двойственность

Двое мальчиков-подростков, светловолосый и темный, склонились над книгами. Оба беззвучно шевелили губами, порой прикусывали кончики языков, вчитываясь в латинский текст.
- Готовы? - спросил отец Феликс. - Давайте попробуем читать. Итак, от Луки Святое Благовествование, седьмая глава. Ты первый, Бруно.
Мальчик принялся читать, старательно выговаривая слова:
- "The servus centurio, quem peculium, erat infirmus in puncto mortis. When audisset de Iesu, misit seniores Iudaeorum ad eum ut interrogarent eum ut veniret et salvaret servum. And cum venissent ad Iesum, rogaverunt eum multum, dicens: dignus est, ut hoc facere pro Quia diligit enim gentem nostram".
Капеллан одобрительно кивал.
- Дальше ты читай, Хидульф.
- "Et quando erat non longe a domum, misit centurio amicos ad Eum dicere ad Eum: non opus est, Domine! ego enim sum dignus, ut venire sub tectum meum. Ergo ego non recolo me dignus venire aut..."

Они находились в доме священника. Это было небольшое отдельно стоящее строение, поблизости от замковой часовни.

- Да, вы неплохо читаете, - сказал отец Феликс. - Кто вас обучал?
- Маленькая госпожа Римберта, - со вздохом ответил светлый. - Только ее теперь нет.
- Святой отец! - второй мальчик говорил тихо и взволнованно, будто давно хотел, но не решался сказать. - Ведь если человека никто не видел мертвым, то он, возможно, жив?
- Иногда так бывает.
- Значит, можно надеяться, что она не погибла? Она ведь всем делала только добро и, быть может...
Голос дрогнул.
Конечно, Феликс мог сказать ему, что надеяться на лучшее стоит всегда, что порой пропавшие возвращаются через много лет... да много чего ещё! Но он, видевший столько войн и набегов, знал и о том, сколько безымянных могил во Франкии, Бургундии, Лотарингии, Аквитании... Да везде, где люди никак не прекратят истреблять друг друга! А сколько убитых остаются без христианского погребения, просто в лесах и на дне рек!
Давать надежду на почти несбыточное, быть может, жестоко. Но и лишать надежды - не лучше, и никто не вправе это делать.
- Молитесь, дети мои, - сказал он сдержанно. - Если Богу угодно кого спасти, он спасет.

Занятие окончилось.
Ребята убежали по своим делам, капеллан же вышел наружу, чтобы вернуться в часовню.
- Вот и вы, святой отец, - раздался рядом тихий голос.
Госпожа Бриджит. Как обычно, в дорогом, но слишком темном платье. Такие одежды подчеркивали бледность ее тонких губ . Капеллан еще раньше отметил, что лицо ее было вполне правильным, с тонкими чертами, и могло бы считаться красивым, если бы эти невыразительные, уголками немного опущенные вниз губы не портили его.
- Я пришла поговорить с вами. Уделите мне время, святой отец.
Она не спрашивала, а утверждала. Что ж, она была в этом замке госпожой.
Феликс пропустил баронессу вперёд и вошёл в дом следом за нею.

Бриджит бегло осмотрелась и села на неудобный жесткий стул, спиной к окну, вынуждая собеседника занять место лицом к себе. Так он был бы хорошо освещен и, как она надеялась, испытывал бы некоторое неудобство от слишком яркого света, бьющего в глаза.
Но капеллан сделал вид, что не заметил ее приглашающего жеста и остался стоять между очагом и окном.
Вежливо ждал, о чем изволит заговорить супруга барона.

- Я слышала, вы начали заниматься с детьми из замка, отец Феликс? - спросила она.
- Среди них нашлись такие, кто уже обучен грамоте, мадам. Думаю, им надо продолжать учиться, потому и поговорил с мессиром Родериком об этом.
- Я не удивлена, что мой супруг согласился, - вздохнула Бриджит. - Он слишком добр!
- Причина его согласия ещё и в том, что таким образом он исполняет волю своей сестры, - мягко напомнил капеллан. - Ведь обучать их начала она!
- Да, девочка проводила много времени в обществе детей прислуги.
Голос прозвучал с каким-то брезгливым неодобрением.
- Это дети воинов, мадам, - все так же мягко поправил священник. - У одного из них отец погиб, теперь служит старший брат...
- Вот пусть и он сам служил бы! Это будущие рубаки, не понимаю, зачем им грамота.
- Вы видите что-то дурное в их желании учиться?
- По-моему, каждый должен заниматься своим делом, - ушла от прямого ответа Бриджит. - Стоит ли давать людям больше знаний, чем им нужно для служения своему сюзерену? Ах, святой отец, я всего лишь опасаюсь, что добротой моего мужа, мессира Родерика, будут пользоваться все, кому не лень! А я, как и полагается жене, в первую очередь думаю о его интересах. Вы в замке недавно, отец Феликс, и просто не знаете, как здесь все было раньше. Намного проще! Люди подчинялись своим господам беспрекословно, а сейчас стали разболтанными, наглыми...
- В чем же вы видите причину этого, госпожа баронесса?
- В том, что нарушились устоявшиеся порядки и традиции, отец мой! Я боролась с этим, но... Видите ли, с тех пор, как к нам вернулась несчастная сестра моего мужа, на меня легли новые заботы! Мне не от кого получить помощь, не могу же я разорваться, и тут же нашлись те, кто этим пользуется! Ах, да ещё прежний капеллан был совсем стар и не всегда мог остеречь сира Родерика от необдуманных поступков! Так, например, он не обратил должного внимания на его так внезапно начавшуюся дружбу с нашим соседом, чей род с давних пор враждовал с родом Коллин! И это привело только к плохому!
- Но мог ли капеллан вмешаться в подобное дело? - Феликс удивленно поднял брови.
- Я уверена, что да. Ведь речь шла о нашей святой вере! Здесь, в замке Коллин, всегда строго соблюдались церковные догматы. У мессира Ансберта никто и помыслить не мог о том, чтобы дать приют и пищу всяким ведьмам, дозволить им жить здесь, заниматься какими-то подозрительными делами... от которых на целое лье несет серой и адским огнем! Но у Рысей, наших соседей и злейших врагов, все и всегда было иначе!

Бриджит картинно поднесла руки к вискам. Она явно ожидала расспросов, но Феликс вежливо и молча ждал продолжения, не выказывая, впрочем, особой заинтересованности.
- Я говорю о бароне Роже и его сыне Рауле! - уточнила она после паузы. - Том самом, кто унаследовал Шато де Линкс после Жоффруа.
Последнее имя она произнесла с каким-то особым нажимом, словно Феликс, только лишь услышав его, должен был преисполниться ненависти ко всему, что лежало по ту сторону Серебряного Ручья.
- О бароне Рауле я худого не слышал, - проронил, наконец, капеллан.
- Охотно верю! Ведь вы здесь недавно. Тогда как те, кто живет здесь много времени, уже разобрались в этом человеке и поняли, что он ничем не лучше своего отца и старшего брата. То, что они делали с проклятиями и богохульством на языке, он делает с улыбкой на устах. Другие способы добиться цели, но сама цель - одна и та же!
- Какая же у него цель, мадам?
- Приобрести как можно больше влияния в этих местах, святой отец! Всячески унизить барона Родерика! Вы ведь слышали, что между ними зимой был поединок?
- Я слышал, что мессир Родерик проиграл тогда, но его противник не воспользовался своим правом лишить его жизни. Разве это говорит о злом намерении против рода Коллин? Будь это так, госпожа баронесса, владетелю земель Шато де Линкс было бы выгоднее нанести смертельный удар! Он ничем не рисковал, а получить мог много! Убить молодого барона Родерика, не имеющего ни наследника, ни даже родственников, которым по закону могли бы перейти все владения! Этим сир Рауль мог вызвать нешуточный разброд и шатание во враждебных ему владениях и извлечь немалые выгоды для своего семейства. Особенно если учитывать, что он пользуется доверием герцога... И недавно, насколько я знаю, выдал замуж сестру за очень влиятельного человека, что тоже упрочило его позиции в Нейстрии.
- О да! - глаза Бриджит недобро сверкнули. - Они хитры.
- Но Рауль сохранил мессиру Родерику жизнь, хотя выгоднее для него было бы поступить иначе. В чем же хитрость?
- Он хитер! - еще раз повторила Бриджит голосом, похожим на ржавый скрежет металла. Так она говорила, если кто-то не придавал должного значения ее словам. - Как и тот хищный зверь, имя которого носит его род, он готов долго таиться и выслеживать свою добычу, но затем... Стремительный бросок, и жертва уже в окровавленных когтях хищника! Да и как он победил, святой отец? Наш верный Хродерав присутствовал при поединке, он и сообщил, что там была и проклятая ведьма, которой Рауль давал помощь и приют, и которую вознес теперь столь высоко! Не удивлюсь, если она наворожила победу Раулю и заколдовала оружие моего супруга! Ах, святой отец, я не напрасно еще раньше упомянула о том, что в Шато де Линкс привечают ведьм. Сир Рауль взял в жены одну из них! Он хитер, хитрее Роже и Жоффруа, вместе взятых! Он желает загубить не тела, но души людей, и этим особенно страшен!
- Я до сих пор не понимаю, в чем это выражается, госпожа моя.
- Он читает языческих авторов и склонял к тому же моего супруга! Он еретик, прикрывающийся благочестием! Такой же жестокосердный человек, каким был его старший брат!
- Но ведь сказано у Алкуина: "Хоть источник нашей премудрости — писание, средства ее — у древних мудрецов". - кротко напомнил Феликс. - О том же и в посланиях апостольских: "Вноси в сокровищницу свою и новое и старое". К тому же, разве это не барон Рауль, обнаружив сестру вашего супруга, отправил ее на излечение в Святую Монику, даже не зная, кто эта женщина? И не он ли вносил щедрые вклады этой обители, мадам? И разве не он разыскивал ее, когда она вдруг исчезла из монастыря?
- Так он лишь замаливал грехи брата, отец мой, чтобы гнев и кара Божия не пали на него самого! - все тем же резким голосом сказала Бриджит.
Феликс вздохнул.
- Какой же помощи вы ждёте от меня, госпожа?
- Я прошу вас, святой отец, помочь моему супругу понять всю пагубность, весь вред любого общения с бароном Раулем! С ним нельзя идти на примирение, а Родерик... Он слишком легко всех прощает! О святой отец, я столько лет провела здесь, в Коллин де Шевалье! Все мои усилия были только во благо их рода, в который я теперь вошла и сама! Как же допустить, чтобы ложные друзья помешали Родерику идти по пути истинной веры? Чтобы они проникли сюда и изнутри развалили все, что создавалось благородным Ансбертом и иными?! О, святой отец, барон Ансберт безжалостно преследовал любую ересь на своих землях, гнал отсюда всяких мерзких чернокнижников, бросал в темницу ведьм! А капеллан Иероним, да пребудет душа его в раю, всегда способствовал этому!

Лесной родник

Бриджит всегда спала чутко. Особенно теперь, когда заполучила свою вожделенную добычу и должна была устеречь ее. Последнее оказалось куда как труднее!
Сквозь опущенные ресницы следила, как он откинул одеяло и встал.
Он был так же прекрасен, как и в ту ночь, когда она впервые пришла в эту комнату и пробралась на это ложе. Такой же гладкой и смуглой оставалась кожа, под которой перекатывались литые мускулы. Так же восхитительно тело, которое сейчас не было ничем прикрыто и манило броситься, удержать, ощутить его вновь - всего! Да, он был удивительно хорош. Лицо, пожалуй, стало еще прекраснее теперь, хотя боль утрат стёрла улыбку и оставила печальные складки в уголках губ. Они почти не были заметны, но Бриджит о них знала. Ей хотелось целовать его упрямые, чуть припухлые губы, которые только казались похожими на девичьи своим изящным рисунком, а на самом деле таили непримиримую твердость и могли сжиматься в одну суровую линию. Касаться их было наслаждением, но удавалось это так редко! Да, он не пренебрегал супружеским ложем, но почти не целовал ее. Если бывал пьян, мог это сделать, но и тогда его поцелуи не были нежными и ласкающими. Он будто бы хотел причинить ими боль, наказать, раздразнить и не пойти дальше. Быть может, мстил ей за то, что она - не та, другая. За свою ошибку, когда думал, что сможет разлюбить Диану.

С тех пор, как в замке появился капеллан Феликс, Родерика реже видели пьяным. Хотя иногда ужин в обществе знатных вассалов и воинов все же переходил в веселье с дикими плясками, когда вино лилось рекой, и продлиться все это могло до утра, когда сон валил самых стойких.
На следующий день после таких ужинов он долго спал, а потом мучился от похмелья.
Вчера ничего подобного не было, и вот сейчас он проснулся рано. И даже не глянул на нее, свою жену, будто минувшей ночью ничего меж ними не было.
Она знала, что мужчина не уходит вот так просто от женщины, которая любима им и желанна. И не торопится отвести от нее взгляд. О, она не забыла, как он смотрел на ту, как светились счастьем его глаза! В своей ожесточенной, безумной борьбе за него, когда в ход шли любые средства, она позабыла - или и не знала никогда - о том, что обманом и хитростью можно заполучить не все! Замок - да. Драгоценности женщин рода Коллин - да. Положение законной супруги - да. Но его сердце и этот его взгляд, которым он смотрел на любимую им женщину, не возьмешь силой, не захватишь обманом и не вымолишь жалостью.
Сердце он ей так и не отдал.

Да, сейчас она была нужна ему лишь для рождения законного наследника. О, если бы это случилось! Ей приходилось видеть, как мужчины бурно радуются рождению сыновей, как они бывают благодарны женам за это! Или своих жен они и без того любят, а ребенок лишь усиливает эту любовь? Вот об этом она ничего не знала, и спросить было не у кого. Родных и друзей у нее не было, да и как о таком рассказать? Как признаться, что терзаешься такой ревностью и любовью, когда проще убить, чем позволить жить... если это будет без нее, Бриджит?!
Новый капеллан? Он был последним, к кому она обратилась бы за советом в таком деле.
Этот человек был неизменно учтив и, казалось, погружен в заботы о своей часовне, книгах, всяких болящих и одиноких стариках, вот теперь ещё взялся обучать грамоте детей... Но своими спокойными, чуть прищуренными глазами он замечал гораздо больше, чем хотел показать! Это был ещё один недруг. А как ещё назвать того, кто помогает Родерику вырваться за пределы того мирка, который она строила для него, и в который могла входить только она?

Не ведая ничего о мыслях жены, Родерик бы занят своими собственными.
Раньше он никогда не думал столько, сколько теперь. Да и о чем ему было размышлять? Зачем, если жизнь и так сверх меры щедро одаривала его и казалось, так будет всегда?
Но сейчас, выезжая без сопровождения из замка, он вновь и вновь думал о том, как мало, оказывается, знал своих близких. Он почему-то думал, что его сестра, малышка Римберта, не интересуется чтением, а тут вдруг узнал, что она была начитанной, насколько возможно в их замке, где библиотека была составлена таким строгим приверженцем догматов, как капеллан Иероним. И даже обучала других!
Наверно, он не знал о своих сестрах очень многого. В отличие от Рауля, для которого Диана была его вторым "Я"...
Он знал, что должен гнать все мысли о ней и старался это делать, но память то жестоко подбрасывала воспоминания о ней, то мучила, заставляя думать о том, что в это самое время делает его прекрасная возлюбленная. Нет, теперь уже - не его!
Родерик скрипнул зубами и пришпорил коня.
Возможно, ему и впрямь удастся немного отвлечься от тягостных дум, наблюдая за девушкой, которую зовут Ивонн.
Немного не доезжая до того места, где видел ее в прошлый раз, он оставил коня и пошел пешком.
Среди черничных зарослей ее на этот раз не оказалось, но лёгкий ветерок принес издали обрывок песни. Она была суровой и мрачной, и оттого вдвойне странно казалось, что напевал ее такой чистый и юный, почти детский голосок.

Он пересек поляну, сделал ещё несколько шагов, стараясь ступать неслышно.
Песня стала отчётливее, теперь можно было разобрать все слова:

На землях монастырских безмолвие царит,
Там аббата проклятого тело лежит.
Что именем Бога прикрылся,
И грабил, и жег, разрушал,
Он честных людей клеветою своей
На смерть, на костер отправлял!
И к Богу взывая, в страшных муках сгорая,
Его проклинали...

Родерик замер, сильно озадаченный.
Нельзя сказать, чтобы он никогда прежде не слышал песен о несправедливых и жестоких делах. Крестьяне часто сочиняли и пели нечто подобное.
Но тут был не просто бесхитростный в своей простоте рассказ о жертвах несправедливости. В этой песне ясно указывалось, что зло творили именем Бога. Более того, это делал аббат!

- Ивонн! - донёсся обеспокоенный голос Ротруды. - Снова ты здесь! Зачем бродишь по лесу одна, дитя?
- Я не брожу, тетушка, - смиренно ответила та. - Я привязывала бычка, как вы велели, чтобы не заблудился!
- Хорошо. Ты, кажется, пела? Надеюсь, не ту ужасную песню про аббата? От нее просто мороз идёт по коже, милая, и ты растравляешь и свое сердце, и мое!

Ивонн

Дальнейшее вспоминалось, как кошмарный сон.
Ивонн помнила, как все тот же сосед предупредил ее, что к дому движется целая толпа с палками, вилами и даже почему-то с факелами и вязанками хвороста.
- Тебе надо бежать, пока не поздно! - убеждал он.
- Но как же мои родители? - растерялась Ивонн. - Они вернутся, будут искать меня...
- Отец твой мертв! Его сожгли, понимаешь? Да и мать вряд ли жива! Беги отсюда, или будет поздно! Деньги у родителей были? Доставай скорее! Ну, где они?

Девушка указала место и кинулась к воротам, чтобы заложить второй засов.
Шум толпы приближался, уже отчётливо были слышны слова проклятий.
- Выкуривайте ведьму из дома! - это был голос аббата. - Обложить тут все хворостом, вот так! Поджигайте!
- Что так, что эдак - все равно сгорит! - визгливо крикнул еще кто-то.
- Сгорит, сгорит! - вторили другие, подтаскивая новые вязанки.

Ивонн смутно помнила, как выбралась через запасной ход, как сосед тащил ее за руку по рыхлым сугробам, а сзади раздавались злобные голоса, которые вскоре заглушил гул бушующего пламени, а потом раздался грохот. Это обрушилась крыша.

Потом Ивонн куда-то везли.
Очнулась она в какой-то затерянной в лесу усадьбе. Над нею склонилось хмурое женское лицо в обрамлении сьехавшего в сторону чепца.
- Попей воды! - говорила женщина, поднося ей ковш.
Тут только Ивонн узнала ее. Это была жена того самого соседа, что предупредил об опасности.
Она рассказала, что Леодомар и впрямь казнён, а мать умерла, не вынесла горя.
И теперь все ищут Ивонн, чтобы тоже сжечь, ибо на пепелище не были обнаружены останки, а значит, она жива. Аббат всех своих подручных поднял на ноги. Поэтому домой ей возвращаться нельзя. Да и дома-то уже нет, одни головешки.
- Что же мне делать? - шептала Ивонн.
- Переночуй здесь, - разрешила хозяйка, - а насчёт остального поговорим завтра.

Утром выяснилось, что этот старый и неприветливый дом за почерневшим от времени частоколом принадлежал соседям Ивонн. Когда-то они получили его в наследство, но вскоре началась война и всяческое разорение, заниматься им было некогда, так и стоял заброшенный. Сейчас ещё ничего, а летом здесь все зарастает кустами бузины да сорной травой. Но им необходимо привести участок и дом в порядок поскорее, ибо пора женить сыновей, а всем места в старом доме не хватит.
- Ты можешь пока жить тут, - сказали хозяева. - Пока тебя ищут, лучше из леса не выходить! А то ведь сожгут, как и отца! Вся округа говорит об этом, и многие верят в твою причастность к шабашам, составлению колдовских заклинаний и прочей мерзости!
- Но разве вы не рискуете, оставляя меня здесь? - спросила Ивонн сквозь слезы.
- Тебе же некуда деваться! - уклончиво ответили ей. - Посидишь тут, а чтобы было не скучно и мысли всякие не лезли, приведешь тут пока все в порядок.

И она, отрабатывая эту ветхую крышу над головой и относительную безопасность, с утра до ночи скребла, чинила, оттирала, перетаскивала, даже взяла в руки пилу и молоток... Одним словом, выполняла все то, что обычно в крепких крестьянских хозяйствах делают трое дюжих работников.
- Ох, как тебя ищут! - твердила хозяйка при каждом посещении, одновременно прохаживаясь по дому и проверяя, все ли тут в порядке и как движется работа. - На дорогах посты расставили! Не выходи за ворота!
Каждый раз она оставляла Ивонн немного муки и какую-нибудь крупу, вздыхала жалостливо и сетовала на весеннюю бескормицу, когда припасы на исходе, каждая мера муки на счету!

С наступлением теплых дней стало ещё труднее, ибо приехал хозяин, сноровисто построил загон для скота, а вскоре пригнали и сам скот - несколько коров, которых нужно было пасти, кормить и доить.
Теперь хозяйка бывала здесь чаще. Нужно же было вывозить молоко, из которого она сбивала масло на продажу.
- Не перестали ли меня разыскивать? - всякий раз спрашивала Ивонн. - О, хоть бы скорее это прекратилось!
Тогда я смогу найти своих родственников, о которых говорил отец!
При упоминании об отце на глазах выступали слезы.
Но хозяйка была тверда.
- Для твоего же блага, Ивонн, я не могу отпустить тебя сейчас! Руперт совсем на старости лет обезумел, никак не прекращает поиски! Хочет подвергнуть тебя пыткам! Надо подождать ещё немного.

Ждать, снова ждать!
Ивонн была так измучена своим страхом, горем, усталостью, даже отсутствием возможности помолиться в храме об упокоении душ своих самых дорогих людей, что чувствовала и себя уже одной ногой в могиле!
Раз она нее выдержала, заснула в траве, когда пасла коров.
Разбудили ее вопли хозяина и злобный лай его пса.
Оказалось, он приехал, когда она спала, а в это время волк чуть не отбил одну телку.
Зверя удалось отогнать, но хозяин бушевал ещё долго.

- Я тебя зачем кормлю? - корил он. - Для чего пристанище тебе дал? Ты не бережешь добро, только спишь! Уйди, скройся с глаз моих!
- Я уйду с радостью, - ответила Ивонн. - Отдайте наши деньги, которые взяли на сохранение, и я смогу покинуть монастырские земли и добраться до своей родни. Думаю, аббат уже не так рьяно ищет меня, ведь прошло много времени!
Сосед прекратил кричать и задумался. Ее уход, найм работников за плату, а особенно возврат денег никак не входили в его планы.
Правильнее всего будет, решил он, не злить ее, а задобрить.
Будучи высокого мнения о себе, он в тот же вечер заговорил с девушкой о своих чувствах.
- Ну для чего тебе искать каких-то родственников, Ивонн? Они о тебе никогда не вспоминали и сейчас не помогут! А может, их в живых уже нет? Останься со мной! Со временем поиски прекратятся, и мы славно заживём! Жена моя уже стара и некрасива, а вот ты мне нравишься! Я потому и выручил тебя!
Он с вожделением протянул к ней руки.
Ивонн лишь чудом смогла вырваться и выбежать за частокол. Вслед ей неслась отборная брань вперемешку с угрозами спустить собаку.

Но ей было теперь все равно. В этот дом она не вернётся. Ей бы только найти замок Коллин де Шевалье! Мама говорила, что там живет в услужении ее брат, единственный оставшийся в живых из всей родни. К нему и надо идти!
Размышления Ивонн прервало лёгкое поскрипывание осей. По лесной тропе двигалась запряженная двумя мулами повозка. А правил ими Вульф, давний знакомый, с которым Ивонн когда-то ходила на учебу.
Что ей было терять? Ивонн окликнула парня и вышла из кустов.
- Это ты! - ахнул он и даже перекрестился. - А были разговоры, что ты вроде умерла!
- Нет, Вульф, я жива и собираюсь покинуть эти места! Ведь ты не выдашь меня преподобному Руперту?
- Кому?! - удивился Вульф. - Руперт же помер давно!
- Когда? - только и смогла спросить потрясенная Ивонн.
- Да после казни твоего отца, царствие ему небесное, никакой он не колдун был! Господь покарал Руперта, слышишь? Через несколько дней! Аббат тогда снова напал на кого-то, да видно, не по себе на сей раз решил дерево срубить! Сам с жизнью распростился!
- Так это ещё весной было?
- Ну конечно, ещё снег лежал! Да что это с тобой, Ивонн!
Ивонн в изнеможении опустилась прямо на землю.
Она силилась и не могла понять всю меру человеческой подлости. Ради ее крепких рук, готовых трудиться на благодетелей без платы, да горстки серебряных денье ей лгали столько времени!
Вульф напоил девушку молоком и рассказал, что ее никто толком и не искал. Сначала просто не успели, а потом уж и аббата не стало. Сам архиепископ, как говорили, потребовал строгого разбирательства всех дел Руперта, а потому те из его людей, которые выжили, сидели тише мыши и не посмели бы её преследовать.

Рассказ Ротруды

Ивонн склонилась над небольшой кадкой, которую она подняла на скамью. В воде отразилось милое девичье личико. Щеки по-детски округлы, чуть припухлые губы напоминают лепестки цветущего шиповника, на подбородке - милая ямочка. Но во всем остальном... Она никогда не считала себя красавицей, но и не горевала из-за этого. Ведь и не страшилище же она, в деревне некоторые парни даже засматривались на нее во время посиделок! Но теперь, впервые в жизни, она столь придирчиво оглядывала себя и была не очень-то довольна. Глаза у нее небольшие, про такие никто не скажет, что они похожи на лесные озера! Да и не поймешь, серые они или голубые. Ресницы коротковаты, но радовало, что они густые и цветом темнее волос, это делало глаза выразительнее и ярче. А вот волосы у нее действительно были хороши - светлые, густые и тяжелые. Сейчас они были распущены и обрамляли лицо... О, это лицо! Оно так сильно загорело! Еще немного, и станет цветом, как красный кирпич, из которого выкладывают башни богатых замков. И ничем теперь этот загар не смоешь.
Мало того, что она не красавица, у нее нет и нарядов.

Ивонн еще раз оглядела себя, стараясь повернуться перед кадкой так, чтобы увидеть отражение хотя бы по пояс.
На ней снова была та же одежда - то ли рубаха, то ли платье из домотканого холста. В сундуке лежало еще одно одеяние, почти такое же, а других вещей у нее не было.
Она приподняла подол и вытянула одну ножку. Ступня маленькая и нежная, еще не испорченная грубой крестьянской обувью. Раньше у нее были удобные мягкие сандалии из кожи. Родители баловали свою единственную дочку. Но потом ее платья, и обувь, и бусы из ярко раскрашенных глиняных шариков, и любимая накидка на заячьем меху - все сгорело вместе с домом. И она носит деревянные сабо, ужасно некрасивые! Но просить у тетушки Ротруды денег на обновки было стыдно, они ведь даже по крови не родня, ради памяти покойного мужа приютила ее добрая старуха.

Ах, разве может она понравиться сиру Родерику? Ивонн сокрушенно покачала головой.
Но тут же напомнила себе, что он ведь помог ей! Может быть, она ему все-таки нравится? Или просто пожалел сироту, за которую некому было вступиться, и только поэтому заставил тех дурных людей вернуть деньги?
О да, у нее же теперь есть деньги! Ивонн могла бы пойти на торг в большое селение, о котором ей рассказывала Ротруда, и купить что-нибудь там. Но сначала нужно как-то объяснить тетушке, откуда взялись деньги. Лучше всего, конечно, было бы сразу сказать правду. Но Ротруда уж очень осторожна, жизнь научила ее быть такой. Она даже до сих пор просит Ивонн не показываться людям на глаза без особой нужды, ибо не осознает, что преследования прекратились со смертью аббата Руперта.
Женщина может разволноваться, когда узнает о знакомстве Ивонн с Родериком, начнет просить, даже прикажет девушке не встречаться с ним, и тогда... Вдруг тогда Ивонн и впрямь не удастся больше увидеться с ним? А увидеть его так хотелось, пусть даже на минуту! И ради этой короткой встречи она пока ни о чем не расскажет. Ведь это не обман, она просто сейчас не станет говорить, но попозже обязательно сделает это!

Ивонн затянула поясок на стройной талии и, глядясь в воду, заплела косы.
И едва успела это сделать, как где-то совсем близко раздался удар грома. Дождь обрушился внезапно, сплошной стеной, как и бывает после череды жарких дней.
Ивонн поспешила затворить маленькое круглое окошко. Оно было только одно в ее каморке на чердаке, но нужно было проверить и другие окна.
Девушка сбежала по лестнице вниз.
Стукнула входная дверь, и на пороге появилась Ротруда. Она намокла до нитки. Ливень застал ее на полпути от соседки, с которой почтенная вдова иногда любила посудачить.
Ивонн всплеснула руками, принялась вынимать из сундука сухую одежду.

- Ты спустись в подпол, - велела Ротруда, - принеси вина и разогрей мне немного, а то как бы я не расхворалась.
Ивонн быстро выполнила это, даже добавила немного смолотых в порошок пряных трав из крошечного мешочка. Пряности были очень дороги, а уж для крестьянского дома - и вовсе недоступная роскошь, но Ротруда после жизни в замке любила иногда побаловать себя ими и покупала по чуть-чуть.

Вдова выпила вино, которое Ивонн подала в простой оловянной чаше, и пришла в хорошее расположение духа. Она редко пила хмельные напитки, не имела привычки к ним, но уж если немного выпивала, становилась словоохотлива.
Вот и сегодня, устроившись на стуле у очага, принялась рассказывать о днях своей молодости.
Ивонн примостилась здесь же, на лавке, с шитьем.
Она всегда любила слушать истории о былых временах, а сегодня слушала вдвойне охотно. Ведь речь шла о замке Коллин де Шевалье, том самом, где живет сир Родерик.

- Ах, тетушка, как же вам повезло, что своими глазами видели все то, о чем мне рассказываете, жили в таком чудесном месте! - говорила Ивонн. - Я вот бывала только в деревушках, что близ монастыря, да еще на монастырской мельнице, куда мы ездили молоть зерно. А в большой деревне, что на краю леса, была часовня, туда мы ходили молиться и исповедаться.
- В Коллин де Шевалье своя часовня, - вспоминала Ротруда. - Очень красивая, с разноцветными стеклами-витражами в окнах. На Рождественскую службу, помню как сейчас, там зажигали сотни восковых свечей, это удивительная красота, но внутри часовни зимой холодно, изо рта валил пар. Ах, как величественна была прекрасная госпожа Розамунда в золотистом свете свечей, в накидке, подбитой лисьим мехом, в золотом венце с каменьями...
- Это была матушка мессира Родерика? - спросила Ивонн.
- Да, дитя мое. Сир Родерик красотой пошел в нее. Да и обе дочки...
- А супруга сира Родерика? - Ивонн постаралась, чтобы голос звучал не натянуто, но получилось плохо. Не выпей Ротруда вина, она заметила бы волнение девушки. - Его супруга тоже красива?
- Пожалуй, нет. Могла бы выглядеть миловидной, но выражение ее лица такое недоброе! Да еще и эти губы, узкие и почти белые, бескровные. Уголками они смотрят вниз, как у хищной рыбы.
- Вы в таких подробностях ее помните! - удивилась Ивонн.
- Когда столько лет видишь человека каждый день, еще не то запомнишь!
- Но тогда она, наверно, с хорошим приданым и знатная?
- Вот уж ничуть! - теперь в голосе Ротруды заметно сквозило презрение. - Своим приданым она обязана отцу сира Родерика, который был ее опекуном. А семья ее была самая обыкновенная, даже бедная. Нынешняя баронесса еще недавно была всего-то приживалкой в семействе де Коллин!
- Но как же... Как получилось, что его милость Родерик взял ее в жены? Если она не богата, не знатна, не блещет красотой... и вы еще раньше говорили, что он ее не любит?
- Не знаю, - в сердцах махнула рукой Ротруда. Было видно, что воспоминания обо всем этом до сих пор берут ее за живое. Да и выговориться хотелось, и тут еще это коварное вино...

Бретань

Левое крыло дворца, где жила франкская чета со своей свитой и слугами, имело несколько входов и выходов, в том числе и отдельный выход в великолепный сад, окаймлявший дворец с двух сторон. Этот сад почти не уступал в размерах и роскоши великолепным садам таких королевских резиденций, как Аахен при Карле Великом или Компьень при Карле Лысом. Обустройство и уход обходились, как и все в этом месте, баснословно дорого.
Если сам дворец построили относительно недавно, уже при нынешнем архиепископе и под его зорким наблюдением, то сад был в этом месте давно. Его было приказано сохранить при сносе старого дворца, который сильно обветшал за последние сто лет.
Сад был прекрасен, чем его преосвященство Герард по праву мог гордиться, ведь все здесь находилось под его особым попечением и наблюдением еще с тех пор, как старинную резиденцию архиепископов Реннских только начали перестраивать и приводить в порядок.
Из-за отсутствия должного ухода сад выглядел в то время заброшенным, но его преосвященство Герард решил, что это место должно стать более привлекательным, и превратил его в островок гармонии и красоты. Специально нанятые в Италии садовники разметили цветники, устроили дивные клумбы и высадили самые красивые и благоуханные цветы, какие только можно было найти.

Вот так и случилось, что великолепные покои Дианы выходили окнами на старинный сад, который был украшен изящными беседками, нежно журчащими фонтанами и даже прудами, через которые были перекинуты мостики с резными перилами. В зеркально-чистую воду запускали маленьких рыбок разных цветов - от светло-золотистых до красноватых, быстрыми зигзагами сновавших над каменистым дном. Слуги часто и аккуратно чистили здесь водоемы, вода была прозрачна, и на ее поверхности играли солнечные блики.

Близ одного из таких прудков, в тени раскидистого дерева Диана любила сидеть на скамье.
День выдался жарким, и она, пользуясь тем, что сад был в этот час безлюден, сбросила с головы легкое, расшитое тончайшим золотым узором покрывало. На ней было белое платье простого покроя, из очень легкой, струящейся, как лунный свет, ткани, перехваченное поясом в виде шнура из золотых и серебряных нитей. Это платье свободно облегало ее тело, подчеркивая совершенные линии фигуры, и было немного короче, чем ее одежды для выхода. Это позволяло видеть изящные ступни в сандалиях из золотистой кожи. Волосы она собрала в тяжелый жгут на затылке.

Диана наблюдала за мужем, обучавшим Алена владению мечом.
Уже сейчас, в одиннадцать лет, в мальчике проявлялось боевое неистовство, словно загадочная древняя земля Арморика, где он теперь жил, пробудила в нем дремавшие до сих пор силы. Но, конечно же, не только она! Характер мальчика и без того был достаточно противоречив. С одной стороны, в его жилах бурлила и толкала на необузданные поступки отважная кровь Монришаров, с другой же - Ален рос под опекой старой Клэр, что заставляло его, сколь возможно, сдерживать свои воинственные порывы. Ален мог быть терпелив, но только до поры, и когда мирные занятия слишком наскучивали ему, они тут же сменялись бродяжничеством и прочими рискованными авантюрами. Ни добрая Иоли, ни даже мессир Рауль не смогли укротить его необузданный нрав, и из мальчика мог с одним и тем же успехом получиться как разбойник, так и воин.
Гастон ясно видел это, и потому решил не отдавать воспитание племянника на откуп монахам-учителям и наставникам в воинском искусстве, а все чаще и дольше занимался с ним сам.

Сад архиепископа изначально планировался таким образом, что сказочное царство плодовых деревьев, цветочных шпалер и искрящихся брызгами фонтанов должно было плавно перейти в территорию, отведенную под лекарственные растения и овощные грядки.
Но к этому последнему этапу работ приступить не успели, только расчистили участок под будущий огород.
И участок этот был достаточно большим, чтобы заниматься с оружием. И не только!
Диана неизменно получала удовольствие, наблюдая, как общаются эти двое - взрослый и ребенок.

Недавно она задумалась о том, что старшему сыну Гастона сейчас исполнилось бы 20 лет. Эта мысль отозвалась болью в сердце, ведь скоро должен был появиться на свет их первенец, а что ждет его в этом суровом мире, где даже силой золота и оружия не всегда отвоюешь жизнь себе и близким!
И она со всей силой пробуждавшейся в ней мудрости женщины и матери еще раз осознала, что не только крепко любит Гастона - своего супруга и пылкого возлюбленного, но также глубоко уважает этого очень сильного человека.
Он почти ничего не рассказывал молодой жене о прежней семье, но она знала от Луизы, да и сама понимала, через какие муки он прошел, прежде чем снова увидеть свет Солнца ... и жить.
И жизнь, и семья его теперь были здесь.
Гастон, Диана, их будущий сын. Ну и, конечно же, Ален, заботу о котором они на себя взяли.
Было видно, что мальчик рад обретенной родне, и новая жизнь ему нравилась, но порой он словно уходил в себя, видимо, вспоминал и переосмысливал события, что произошли с ним за последние месяцы. Главным событием стал переезд в Ренн. Гастон и Диана были добры к нему, но всё-таки его дядя старше и строже, чем Рауль, а у Дианы нрав порывистый, а не кроткий, как у Иоланды. К этому тоже нужно было привыкать.
А ведь ещё были занятия с мечом и уроки верховой езды, толпы людей на улицах и во дворце, и масса новых лиц.

Видя своенравный характер мальчика, Гастон не пытался его ломать, но неукоснительно и четко направлял эту строптивую натуру в нужную сторону и не давал отклоняться. Мягкая сила - так назвал это однажды архиепископ Герард, и Диана была с ним согласна.
Сейчас эти двое устроили перерыв в занятиях и уселись отдохнуть на каменном бортике пруда.
До Дианы долетали их голоса.

- Запомни, Ален, в бою, как и в воинском состязании, нельзя только ломить силой, так ты умелого противника не победишь, а себя вымотаешь, - говорил Гастон. - Хотя я понимаю, что соблазн велик, когда силы и впрямь много!
- А у меня ее много? - спросил Ален.
- Для твоего возраста - да, но не надо растрачивать ее всю сразу, да ещё и без толку. Помни, что ты начал обучение все-таки поздно. Это не значит, что из тебя не получится хороший воин, но чтобы все наверстать, трудиться предстоит больше, чем другим. Потому и важно, чтобы сил хватило на все.
- Я хотел бы стать таким, как ты, дядя, - со вздохом признался мальчик. - У тебя есть и сила, и умение биться, как никто!
- Сила есть и у тебя, а боевые приемы освоишь, было бы желание. И помни, что приемы людьми придуманы для разных случаев. И для битвы с не очень умелым противником, который надеется только на силу - тоже. Но это если говорить о поединке один на один, ну или пусть даже против тебя двое. Если же ты один, а врагов много, иногда достаточно просто взять в руки что-нибудь потяжелее и свалить сразу всех!
Глаза мальчика восхищённо загорелись.
- А ты так делал?
- Иногда случалось.
- А что делать, если враг заведомо сильнее? Неужели отступать?
- Если хочешь выиграть самый главный бой, иногда приходится временно отступить. Или действовать хитростью.
- О, я знаю! - глаза Алена весело блеснули. - Это как я тогда с крысой, да?
- Правильно. Создать себе оружие можно из чего угодно, был бы ум. Используй все средства, чтобы побеждать.

Бренна. Корни ненависти

Для чего ей было жалеть кого-то из них?
Ее не жалели никогда, и не будут.
Одному она родила сыновей, и теперь он хочет обеспечить себе место в христианском раю, выдав ее замуж за своего вассала. Ещё и готов приплатить жениху за это.
Другому она спасла жизнь, и теперь он предлагает ей сделку, которая ничем не грозит ему самому в случае провала, но ее приведет в руки палачей.

После всего этого смешно было даже подумать о том, что ее пощадят те, кто ничем ей не обязан и имеет причины желать ее падения.
Архиепископ Герард - коварный и могущественный враг, к тому же, спит и видит себя с нимбом над головой! Да, его могут причислить к Лику святых, если покончит с язычеством в диких лесах Бретани.
И потому Бренна и ее дети для него - препятствие, а препятствия он привык сметать со своего пути.

Герцогиня Оргэм - эта пойдет на все, чтобы у ее сына не осталось соперников в борьбе за престол Бретани. И к ее честолюбию примешалась изрядная доля женской зависти к более красивой и молодой сопернице. Герцог много лет любил Бренну, а не свою законную супругу, и это Оргэм тоже припомнит.

Даниэл? Да, они были любовниками в последнее время, но не стоит обольщаться. Он - сын своих родителей, и никакая страсть не заставит его пренебречь своими интересами будущего правителя. Тем более, что скоро его женят, и он совсем не против. Первый долг принца - обзавестись наследниками, и понимание этого расположит к Даниэлу его будущих подданных. Невесты, которых ему показывают, все не только из могущественных родов, но красивы и юны. Понятно, чья это рука.

Гастон. О нем говорили, что лучше быть в числе его друзей, нежели врагов. Что ж, сама судьба сделала их врагами, ибо столь противоположные интересы не оставляли надежд на мирное сосуществование.
Хотя... Она никому не призналась бы, но сначала хотела соблазнить его. Кроме мужественной красоты, было в нем и нечто ещё, что влекло к нему, подстёгивало вызнать его мысли, испробовать, какой он...
Да, ненависть к этому христианину не мешала Бренне желать его, но она ещё раз убедилась, что мужчина его возраста никогда не посмотрит на свою ровесницу. А этот ещё и грезил о юной красавице с телом и даже именем богини.

Диана. Она, единственная из всех, не сделала Бренне ничего дурного. Но была так похожа на своего отца, и не только обликом, но и дерзким нравом, и даже голову вскидывала так же! В самый первый день было видно, что она не робкого десятка, стоило вспомнить, с каким высокомерием она разглядывала Бренну тогда, в зале! Девочка, которая должна была умереть, но выжила. И выросла без матери, отказавшейся от нее. Как тогда, так и теперь Бренна не испытывала ни раскаяния, ни теплых чувств к своей дочери от Роже. Но она и не ненавидела ее. И не причиняла бы ей зла, но теперь так вряд ли получится. Диана - супруга Гастона, и любой вред, причиненный ему, отразится и на ней.

Сейчас Бренна стояла перед выбором. Согласиться на то, что предложил Рудал, и жить в достатке на землях, которые он ей даст. Или сделать, как хотел Урмаэлон - выйти замуж и уехать.
И в том, и в другом случае герцог не отдал бы ей детей.
Прими она план Рудала, можно поставить условие, что он должен выкрасть детей и передать матери.
Вступи она в брак, сыновей забрать не сможет.
Поэтому Бренна все больше склонялась к первому варианту, хотя осознавала, что встанет на краю гибели, выбирая этот путь.
Она должна была ещё подумать. Вдруг найдется и третье решение?

- Любимый, ты возьмешь меня с собой в следующую поездку?
- Возьму, когда поеду в Верже. Там сейчас возводится крепостная стена. Думаю, тебе будет интересно посмотреть на это, и нам можно будет не слишком торопиться.

Диана понимала, о чем говорит ее муж. Инспектировать крепости он ее не взял бы, ведь это несколько дней или даже недель почти непрерывной скачки с короткими остановками. Крепости, которые нужно проверять, находятся далеко друг от друга, мрачны с виду, а жизнь в них слишком сурова, ночевать там порой хуже, чем под открытым небом. Отдельных покоев нет, комнаты для купания и прочих удобств нет, зато полно насекомых.
В общем зале устроены открытые очаги, на которых постоянно что-то готовится, повсюду копоть и дым. Здесь же люди едят и укладываются спать на полу, накрываясь одеялами из шкур, между ними устраиваются громадные охотничьи псы.
В такое место он ее не взял бы. Но строительство - совсем иное дело, там не будет большой спешки, а в летнее время можно ночевать и в шатре.
- Я никогда не видела, как строятся замки. И до сих пор почти не выезжала из Ренна!
- Да, я понимаю, тебе хотелось бы лучше узнать страну, в которую я тебя привез.

Они стояли на мостике через пруд. В кристально чистой, подсвеченной солнцем воде виднелись их отражения, скользили мелкие рыбешки, а где-то сверху, на дереве, звонко щебетала какая-то пташка.
Это спокойное и красивое место было и впрямь райским уголком.
- Но это будет недели через две, - продолжил Гастон, - теперь же должны решиться некоторые дела здесь, и это потребует моего присутствия.
- Это связано с браком принца?
- Да, любовь моя.
- Это хорошо. Уж скорее бы он женился! Тогда прекратится это паломничество в Ренн знатных невест. Я не хочу, чтобы ты смотрел на них!
- Так ты ревнуешь?
- Да. Я знаю, что вы с его преосвященством Герардом оцениваете, кроме всего прочего, внешность этих девиц!
- Только в интересах дела, любовь моя. Невеста должна быть достаточно красива, чтобы хоть на первое время отвлечь Даниэла от других женщин, через которых наши противники пытаются влиять на политику.
Но для меня существует только одна, прекраснейшая из всех, и ты знаешь об этом!

Гастон привлек ее к себе и принялся целовать нежные щеки, а она упрямо упиралась ладонями в его грудь и твердила:
- Некоторые из них глазеют на тебя больше, чем на принца, ради кого их сюда привезли!
- Вот как? - притворно удивился он. - Не замечал. Надо присмотреться!
- Вы лицемер, господин де Монришар! Сама не понимаю, как терплю ваши хитрые речи, ваши уловки...
- Нечто подобное ты, помнится, уже спрашивала!
Его рука быстро скользнула вниз, приподняла подол, и через секунду Диана ощутила ее уже на своем бедре.
- Вы дразните меня, супруг мой! И прямо здесь, где нас могут увидеть!
Но в ее голосе не было ни капли недовольства или смущения, зато была страсть, от которой отказывался служить разум, а все тело охватывала сладкая истома.
Из-за жары на нем не было верхней туники, лишь свободная льняная рубаха, и руки Дианы тотчас проникли под нее, шаловливо прошлись по жёстким завиткам волос на груди, поднялись к плечам...
- Так вы желаете меня соблазнить, красавица? - догадался он. - Прямо здесь?
- Да! Чтобы ты и смотреть не смог на других, когда они начнут крутить своими подолами вокруг тебя!
- Будь по-твоему! До вечера полно времени, и ты как раз успеешь!
- Что я успею? - проговорила она и на несколько мгновений задохнулась, отвечая на его поцелуй.
- Соблазнить меня, конечно! А вечером мы ужинаем у герцога...
Он подхватил ее на руки и быстро пошел к дому.

Родерик

Книги о лечении душевных заболеваний, любезно присланные по просьбе Родерика аббатисой Марией, были аккуратно сложены на столе. Молодой барон еще раз пролистал фолиант, лежавший ближе к нему, сокрушенно вздохнул и закрыл.

Родерик находился в библиотеке своего замка.
Она была устроена, как и любая замковая или монастырская библиотека - высокие, от пола до потолка, стеллажи вдоль стен, еще несколько таких же стеллажей пересекают помещение.
Близ входа - аналой, на нем - чернильница и подставка для перьев. Здесь когда-то читал и делал записи прежний капеллан, теперь за тем же занятием здесь можно было увидеть отца Феликса. Хотя и не часто, он посвящал большую часть времени насущным делам своей паствы, и не только внутри замка. Его можно было увидеть в окрестных деревнях, особенно там, где не было своих священников, посещал даже затерянные в лесу селения смолокуров и углежогов.

Родерик был непривычен читать и писать, стоя за аналоем, как предписывал устав священнослужителям. Он распорядился принести в библиотеку стол и стул и просиживал здесь часами, пытаясь вникнуть в сложные тексты трактатов. Некоторые из них были римских авторов, другие составлены франкскими монахами-врачевателями.

Согласно их трудам,можно было сделать краткий вывод о том, что безумцы делятся на две обширные категории: слабоумные - те, кто не в состоянии мыслить связно; помешанные - те, кто способен в припадке совершить нечто опасное для других или для себя.
Некоторые авторы утверждали, что душевные расстройства происходят из-за неких «телесных жидкостных испарений» проникающих в мозг.
Под влиянием этих испарений формируются страхи. И дальнейший тип сумасшествия зависит от природы этих страхов.
Так, «страх перед реальным миром» ввергает в меланхолию, и человек становится даже способен на самоубийство; «страх перед бесами» приводит к тому, что человеку начинают мерещиться эти бесы наяву – и он способен накинуться на них или сделать что-либо «под их воздействием».
У буйнопомешанных или страдающих падучей страх меняет «температуру желчи» исключительно в мозгу – отчего возникают припадки, конвульсии и видения.
Летаргия или «любовная мания» вызывается тем, что страх и вожделение нарушают контроль рассудка над воображением, фантазия начинает восприниматься как реальность.

Таким образом, продравшись сквозь дебри незнакомых ему слов и мудреных названий, Родерик понял, что сильные чувства - страх, страсть, вожделение, жажда власти - могут нарушить здравомыслие и вызвать у человека безумие. Но все это он, получив неплохое для своего времени образование, понимал и без книг.
А вот как лечить того, кто уже впал в безумие?

Ответы, которые он смог найти у ученых авторов, приводили в отчаяние. Некоторые из них предлагали постоянно держать больных в темноте. Некий римлянин Тит проповедовал лечение голодом.
Другие предлагали применение цепей и даже бича, утверждая, что таким воздействием можно вызвать прояснение рассудка.
И чем дальше Родерик читал все это, тем больше его охватывало сначала недоумение, а затем и злость.
Врачи, приравнивающие больных людей к диким животным, укрощаемым голодом и жаждой, должны сами считаться умалишенными и не браться за лечение других!

Еще раньше он обращался за советом к Феликсу, который разделял его мнение о подобных методах, но ничего утешительного сказать не мог.
- Святые сестры из обители Моники, которые сейчас заботятся о госпоже Герсвинде, делают все возможное, и делают правильно, - говорил капеллан. - Но, как это не прискорбно, возможности лечения подобных заболеваний ограничены, да и сама степень изученности проблемы... Вы же прочитали эти книги, и теперь сами можете сделать выводы!
- Да, я все понимаю, - грустно проговорил Родерик. - Но что же делать?
- То же, что вы и делаете, сын мой! Поверьте, это не мало. Вашей сестре необходим покой, внимание и забота. Всем этим вы ее окружили. Рядом находятся монахини, к которыми она уже привыкла. Спокойную, доброжелательную речь ваша сестра воспринимает хорошо. Конечно, нельзя допускать никаких резких и громких звуков, криков, брани в ее присутствии. Монахини говорят, что в обители она выполняла несложную спокойную работу, и это действовало благотворно. Пусть займется тем же и сейчас. А вы, мессир барон, как я заметил, читаете ей вслух...
- Да, святой отец. Когда мои сестры были маленькими, я уже тогда читал им. Обеим это так нравилось, что они могли слушать целыми часами.
- Очень хорошо. Чувство радости способствует исцелению. Продолжайте делать это. Может быть, вы вспомните, что еще ей нравилось прежде?
- Она с детства любила цветы и все время сажала их в саду, на специальных клумбах.
- Чудесно. Пусть вместе с монахинями займется этим снова.
- Но как вы думаете, святой отец, приведет ли все это хоть к чему-нибудь?
Голос Родерика звучал почти умоляюще.
- Это непредсказуемо, сын мой, - мягко ответил священник. - То, что вы делаете, хорошо и правильно, себя вам винить не в чем. Но вы сами, наверно, уже увидели, что даже люди, считающиеся лекарями и врачами, предлагают порой методы... гмм... несколько далекие от гуманных.
- Их методы здесь никто использовать не будет! - вскричал Родерик. - Мало того, что они жестоки, их действенность нужно поставить под большое сомнение!
- Да, это так. Видите ли, я прежде почти не изучал природу подобных заболеваний, ибо был войсковым священником, для которого важнее уметь извлекать застрявшие в телах наконечники, штопать раны и накладывать перевязки. Но то, что вы делаете, само по себе верно, и ваша сестра уже выглядит намного лучше, поверьте, со стороны это заметно. Продолжайте в том же духе, не отчаивайтесь и молитесь Всевышнему и Деве Марии. Ну и, конечно, не забывайте о себе. Думаю, для вашего здоровья будет лучше, если вы оставите хотя бы на время свои изыскания в библиотеке и съездите, например, на охоту.

Сейчас Родерик подумал, что и в самом деле давно никуда не выезжал.
На охоту сейчас не хотелось, но по обществу он соскучился.
Как-то так получилось, что у него давно не бывало гостей, и его тоже не приглашали.
Когда все это произошло - возвращение его сестры, разрыв помолвки с Дианой, женитьба на Бриджит, поездка в Париж и возвращение в еще большем отчаянии, чем он был перед отъездом туда - он не принимал приглашений и не звал никого к себе, и о нем, похоже, стали забывать. Или, быть может, просто не хотели беспокоить.

Страсть

Очень 18+

Левое крыло дворца архиепископа Реннского

Диана почувствовала легкое прикосновение мужских губ к своим векам, но не открыла глаза. Лишь томно вздохнула и приподнялась, нашла на ощупь его губы, слегка тронула их своими и отстранилась, но лишь для того, чтобы тут же вернуться и проделать то же самое, но уже несколько раз подряд. При этом ее розовые, как бутоны, соски чуть-чуть касалась завитков темных волос на его груди...
Это всегда приводило Гастона в неистовство, вот и на этот раз он с коротким рыком повалил ее снова на подушки.
Голубые глаза распахнулись. Диана видела над собою его побелевшее от страсти лицо. В такие моменты ей казалось, что уже не кровь, а огонь бежит по ее венам, воспламеняя изнутри, и чтобы не сгореть, она должна была отдаться своему возлюбленному, который даст ей неземное наслаждение, и они поднимутся вместе к самым облакам, где дивная прохлада и ласковые ливни успокоят разгоряченные тела...
Ему нравилось удерживать ее запястья над головой во время соития. В такие моменты она бывала полностью покорена его страстью, и он обладал ею, сколько хотел, и мог срывать поцелуи и сладкие стоны с ее губ, а потом, когда оба лежали почти без сил, зарывался лицом в мягкий шелк светлых локонов.
Так произошло и на этот раз.

Пока Гастон отдыхал, Диана чуть приподнялась на локте и разглядывала его. Ей нравилось это делать, ибо он был не только очень красив, но и всегда чувствовал ее взгляд и говорил что-нибудь необычное, очень страстное и волнующе-нежное, от чего у нее перехватывало дыхание.
Вот и на этот раз...
- Ты так жадно смотришь, красавица! Готов поспорить, ты полна решимости познать мои ласки ещё раз!
Блестящие, как слитки серебра, глаза глянули на нее с любовью и нежной насмешкой.
- Что же мне остаётся, когда ты так хорош! - в тон ему ответила Диана. - Говорят, в прежние века бретонцы верили в Маннанана Маклира, бога морей и рек. И вот недавно я узнала, что они считают тебя похожим на него!
- Сравнение с божеством, пусть даже и ложным, приятно каждому мужчине! - рассмеялся он. - Тем более, что этот мессир Маклир отличался, как гласит предание, редкой мужской силой, и взял в супруги саму Клиону, богиню любви.
- Тогда тебе будет ещё приятнее, если я скажу, что каждый раз ты разный! Я видела тебя и отважным, и жестоким, и надменным, и весёлым, и печальным, и интригующим, и благородным, и влюбленным! Видела в роскошных нарядах и в стальных латах, видела и вовсе без одежд. И каждый раз ты не похож ни на кого иного, каждый раз по-своему прекрасен, но я спрашиваю себя: кто же из них настоящий Гастон?

Он улыбнулся, польщенный такими словами из уст любимой женщины, и, совершенно нагой, улегся на спину, закинув могучие руки за голову.
- Ты хочешь знать это? Тогда взгляни на меня в эту секунду, любовь моя. Именно сейчас я настоящий.
- И самый лучший! - проговорила она, вновь целуя и лаская его тело, начиная от плеч и постепенно спускаясь ниже, к сильной груди, плоскому животу... и ещё ниже!

- Могла бы сжать его и посильнее, красавица! - поддразнил он.
И тут же добавил более серьезно:
- В каждом из тех образов, о которых ты упомянула, я любил и люблю только тебя, моя Диана! Ибо образов может быть сколько угодно, сердце же у Гастона только одно!

- Пора бы им встать с кровати и начинать собираться! - ворчала в это время Аделина, раскладывая на широком сундуке наряд своей госпожи на сегодняшний вечер.
Это было шелковое нежно-лиловое платье, вышитое по подолу золотыми лилиями. К платью полагалось одеть роскошное аметистовое ожерелье и такие же серьги, очень длинные, почти до самых ключиц.
Флоранс достала из другого сундука туфельки из той же ткани, что и платье, с бантами, которые крепились сверкающими золотыми пряжками.
- Вот, нужен ещё только пояс.
- Из пластин?
- Нет, лучше золотой шнур с кистями.

Флоранс подошла к лохани и попробовала пальцем воду. Она уже остывала, но это ничего, можно будет добавить немного горячей.
Хоть Аделина и принималась ворчать в таких случаях, когда нужно было собираться, а эти двое, как нарочно, запирались в спальне, но Флоранс это очень нравилось! Ее госпожа теперь по-настоящему счастлива, а если они и опоздают немного и этот прием начнется чуть позже, что с того? Их положение это допускает. Они же не мелкие сошки, которые всегда и всюду прибегают заранее!
К тому же, камеристка находила очень волнующими, прямо как в сказке, отношения госпожи и ее супруга, и любила эту суматоху - подготовку к различным празднествам, приемам и поездкам. Все вокруг суетятся, бегают, пьют успокаивающие настойки, откуда-то тащат благовония, ароматные масла, цветы, ленты, ларцы... а эти двое наслаждаются обществом друг друга, в последний момент начинают принимать ванну... и тогда порой можно увидеть через приотворившуюся дверь ничем не прикрытое красивое тело мессира барона...
А потом все равно все происходит вовремя, и люди восхищаются этой парой!

- Флоранс!
Вот, наконец-то мессир смог оторваться от молодой жены!
- Иди к своей госпоже, Флоранс. Через час она должна быть готова.

- Дитя мое! - увещевала Аделина, пока юная госпожа принимала ванну. - Не пора ли вам стать поосторожнее.. ну, в постели! Ребенок...
- Повитухи говорят, что мне сейчас нечего опасаться! К тому же, мы и так осторожны. Гастон никогда не сделает ничего во вред мне и ребенку, сама знаешь.
- Полчаса! - Флоранс подняла вверх указательный палец. - У нас осталось совсем мало времени, а ещё нужно причесать и уложить волосы, мадам!
- Хорошо. Подай мне халат, и пусть девушки идут причесывать...

Сразу четыре бретонские служанки, ловко орудуя гребнями, приводили в порядок густые вьющиеся волосы Дианы.
На этот раз их уложили на затылке в виде тройной восьмёрки и вплели ленты в тон платью. На гладкий лоб спускалась лёгкая челка. Подобную красоту жалко было скрывать головным убором, и потому Диана, как и все замужние молодые дамы, носила самое тонкое покрывало, как будто сотканное феями из предрассветного тумана. Осталось лишь закрепить покрывало изящным золотым обручем с зубчиками по краям, и она была готова к выходу.

Находка

Родерик осмотрел все стеллажи и полки, насколько хватало его роста, но нужная книга никак не находилась.
Видимо, она была где-то на самом верху. Пришлось придвинуть лесенку, которая тут же недовольно скрипнула под тяжестью.

Здесь явно слишком много времени не было уборки, ибо от пыли засвербило не только в носу, но и заслезились глаза. Завтра же он велит кастеляну прислать сюда служанок, чтобы навели порядок.

Вообще же этот кастелян, недавно нанятый Бриджит, ему не нравился.
Еще не старый и такой напыщенный, будто сам был хозяином замка, он при каждом удобном случае упоминал о том, в каких богатых и знатных домах служил прежде. Но Родерик уже заметил, что тот не выполняет свою основную функцию — делать жизнь господ комфортной и удобной, причем без напоминаний, как всегда было принято в замке.
Однако же, Бриджит превозносила нового кастеляна и презрительно морщила нос, когда при ней упоминали прежнего. Мол, он был из простолюдинов, которому просто повезло выучиться грамоте и счету, но утонченности и понимания, как надо служить в благородном доме, в нем не было ни на грош.
Видимо, ей были по душе только те порядки, которые завела сама, и те слуги, которых она наняла.

Сегодня Бриджит не вышла встретить мужа по возвращении в замок. Ее не оказалось дома, и Родерик поймал себя на мысли, что не удивлен и не обижен, а даже доволен этим.
Этих двоих, хоть они и спали в одной постели и делали то, что делают вместе мужчина и женщина, плотские отношения не сделали ближе друг к другу, как это порой случается, детей пока не предвиделось, а что еще могло их объединить?

Если первое время после женитьбы Родерик надеялся, что Бриджит станет ему хорошей помощницей с больной сестрой, то и тут получилась ошибка.
Сначала Бриджит и впрямь старалась проводить как можно больше времени с Герсвиндой, из чувства долга или чтобы заслужить его благодарность. Но время шло, благодаря лечению и заботе монахинь Святой Моники сестра барона уже не казалась такой безнадежной. Она узнавала и радовалась тем, кто заботился о ней, будь то монахини или приставленные к ней служанки, а прихода Родерика всегда ждала с нетерпением, но вот в присутствии Бриджит почему-то стала замыкаться. Даже звук голоса баронессы порой заставлял ее бледнеть и сжиматься в комок.

Видимо, Бриджит тоже заметила это, ибо стала реже появляться в покоях, выделенных больной.
Родерика все это заставляло задуматься.
Как они относились друг у другу прежде, до несчастья, постигшего их семью?

Герсвинда была добра и лишена хитрости, вряд ли она смогла бы скрыть, даже если бы и захотела, свою неприязнь к кому-либо.
Но вот Бриджит… Она умела затаиваться и чем дольше жила у них, тем меньше делилась своими мыслями и чувствами. И в то же время нельзя сказать, что она мало говорила. Она говорила о чем угодно — об урожае, ярмарке, поездках, церковных службах, воинских состязаниях, погоде, охотничьих угодьях, платьях, соседях. Но почти ничего — о себе самой…
А ведь могла быть у Бриджит какая-то неприязнь к его сестре, красивой, яркой девушке и богатой невесте. Чисто женская зависть, ревность, которая в чем-то проявлялась? И это сказывается сейчас?

Он снял с полки тяжелый фолиант, по виду отличавшийся от остальных.
Он был гораздо новее, и переплет, и застежки другие.
Сердце гулко ударилось о ребра, когда, еще не открыв книгу, понял, чья она была. Как раз сердце и напомнило.
Та самая книга, которую они с Дианой читали и разглядывали в той, навсегда ушедшей счастливой жизни. И которую он убрал сюда, подальше от капеллана Иеронима, зная наверняка, что тот по дряхлости на верхние полки не полезет.
Он забыл вернуть книгу тогда, зимой. А она, конечно, не напомнила.

Она, его умница Сирэн, переписала эту книгу сама, с трудом выпросив у хитрого аббата Святого Аниана.
Даже перечертила диковинные старинные карты и тщательно срисовала причудливые изображения, на одном из которых он сейчас видел Вселенную, как представляли ее в древности.
Огромная черепаха плавала в безбрежном океане, на спине держала трех слонов, а на их спинах покоилась Земля…
А вот и та самая карта, основанная на трудах Геродота, с обозначением земель, которыми правили воинственные девы-амазонки. Вот и женщина на лошади!

Господи, ведь это было недавно, еще и года не прошло, а как все изменилось с тех пор!
И он знал: по-прежнему не будет уже никогда. И ничто не заставит его забыть свою любовь.

Нежная и вместе с тем неунывающая, смелая Ивонн влекла его, как верный и добрый друг, как человек, которому нужна его помощь и защита, и который знает его с самой лучшей стороны и даже не догадывается о его недостойных мыслях и поступках в прошлом.
Но сердцем его она не завладела, теперь он понимал это со всей беспощадной ясностью.
Она нравилась ему, с нею было удивительно легко и весело, но стоило лишь взгляду упасть на эту книгу, и перед глазами опять встала Сирэн.
Он знал, что обречен на нее.

И тут как будто она почувствовала издали, что ему нужна помощь! В следующее мгновение взгляд его упал на ещё одну книгу, стоявшую на полке рядом с фолиантом Дианы. Эта книга оказалась как раз той, за которой он пришел! Житие Святой Маргариты.

Родерик спустился вниз с двумя книгами.
Решено, он покажет Герсвинде и книгу Дианы тоже, и расскажет ей об устройстве мира и далеких землях. Покажет изображение амазонки и расскажет об этих воинственных девах, живших в долине реки Танаис.
А потом они будут читать о деяниях святой.

Ох, ну и запылилась же книга, нельзя нести ее в таком состоянии сестре. Он решил позвать слугу, чтобы тот принес тряпку, и двинулся было к двери, но тут из фолианта что-то выпало на пол.
Родерик быстро поднял.
Это оказался большой лист пергамента, который кто-то вложил в книгу. И, видимо, сделали это давно, ибо книга была так же равномерно покрыта пылью, как и все остальные на верхних полках.

Лесная усадьба и ее окрестности

Вот уже несколько дней Ивонн не видела Родерика.
О да, он мог быть занят, у владельца огромного поместья всегда найдутся дела. К тому же, он должен уделять время больной сестре.
И всё-таки у Ивонн сжималось в тревоге сердце.
Она страдала и становилась с каждым часом все грустнее. Напрасно старалась Ротруда узнать, чем так огорчена девушка.
Ивонн через силу улыбалась, но ничего не рассказывала.
Ротруда не могла понять, в чем дело.
Тоскует о родителях? Но времени уже пролетело много, тоска должна была, наоборот, пройти.
Обижает кто-нибудь? Но у них никто не бывает, и Ивонн здесь ни с кем не общается. Конечно, ее знают двое работников, приходящих в усадьбу из деревни, а значит, знают и все местные, что в усадьбе Ротруды поселилась ее родственница.
Да, наверно, все дело в этом! Бедняжке не хватает всего того, что важно в ее возрасте - подружек, парней, веселья, прогулок под Луной, танцев. Ей надо где-то бывать, пусть всего лишь в деревенской церквушке или на торгу.
Ротруда даже сама на себя рассердилась. Столько времени девочка жила здесь, как в заточении, только работала.
Ведь даже она сама, Ротруда, часто навещала свою приятельницу, такую же пожилую вдову. А Ивонн все одна. Конечно, Ротруда просила ее никуда не ходить только из осторожности, чтобы с Ивонн не случилась какая-нибудь беда. Но ведь преследовавший ее семью аббат умер, Ивонн никто не обвиняет и не разыскивает. Она не рабыня и имела право уйти, куда пожелает. Так что с этой стороны опасности нет.
Надо бы только, рассуждала старуха, сообщить мессиру Родерику, что Ивонн - ее родственница и будет жить у нее. Она уж и не помнила, почему не захотела рассказать ему сразу. Наверно, это все ее привычка к осторожности, привитая с младенчества.

Ротруда очень удивилась бы, если бы узнала, из-за чего на самом деле страдает Ивонн.
Она была уже по-настоящему влюблена и думала о Родерике ежеминутно.
Мало того, что ее угораздило влюбиться не в свою ровню, так ещё он был женат на другой! И где-то в далеких краях жила та, любимая им женщина с глазами русалки.
Какое же тогда место в его душе занимала сама Ивонн?
Она была для Родерика просто забавной девочкой, восхищавшейся им - знатным красавцем, хозяином всех окрестных земель? Девочкой, чей наивный восторг был ему приятен и веселил? И он забудет ее и перестанет приезжать, как только ему надоест? А может быть, уже не хочет к ней ехать, и поэтому не появляется?
И если так, то что же теперь с нею будет? А с ним? Он так и останется со своей ужасной женой? Или утешится с кем-нибудь, а долгими зимними ночами будет лежать без сна, вспоминая ту, которую так любил?
Думать об этом было совершенно непереносимо.

Ивонн поднялась с поваленного ствола, на котором сидела, подхватила корзинку и направилась домой.
Сегодня она собрала некоторые лекарственные травы, зимой они очень пригодятся.

Дома, когда она связывала эти травы в маленькие пучки и развешивала сушиться в тени, старая Ротруда вновь принялась рассказывать о былом.
- К нам в замок Коллин приезжала вместе с госпожой Дианой одна ее подруга, врачевательница. Такая, что почти любые раны исцеляет. Все травы знала. А уж как настой от зубной боли готовила, сразу помогал!
Теперь она вышла замуж, и за кого бы ты думала? За мессира барона Рауля! Говорят, живут они в любви и согласии. Даа, все живут счастливо, только не наш господин Родерик! И за какие грехи ему досталась в жены эта..!
И вновь Ивонн заметила, что Ротруда с трудом сдерживает свое желание о чем-то рассказать.
А старуха и впрямь слишком давно носила в себе тайну, известную, кроме Бриджит, только ей.
- Да, кто-то красотой берет, кто-то умом, а эта - наглостью и хитростью. Совсем она Бога не боится. И как после того, что она сделала, ещё посмела прицепиться, как репей, к молодому господину!
- Но что же она сделала? - спросила Ивонн.
- С отцом его путалась! - в сердцах сказала старуха. - А потом под сына легла.
У Ивонн даже рот приоткрылся от удивления и страха.

А Ротруда так ясно, будто это было вчера, представила залитую солнечным светом летнюю поляну, на которой и увидела их однажды.
Она была тогда моложе, могла без устали ходить в дальний лес, где ягод больше.
Вот и в тот день она бродила по лесу и вышла на поляну, где предавались греховной страсти мессир Ансберт и его юная воспитанница.
К счастью, они не заметили ее.
Об увиденном Ротруда рассказала только мужу, а он велел ей забыть.
Конечно, он был прав. Рассказать об этом - значило не только нажить врага в лице своего господина, но и причинить ужасную боль его супруге. Да она могла и не поверить, и тогда на кастеляна и его жену обрушился бы гнев сразу двоих людей, от которых они зависели.
Впоследствии, наблюдая, какое влияние Бриджит получила на барона, Ротруда поняла, что и впредь говорить никому ничего не стоит.
Пожалуй, Бриджит вскоре стало тесно в тех рамках, которых она вынуждена была придерживаться, будучи в этом всего лишь воспитанницей, а по сути - просто приживалкой.
У нее была неуёмная жажда властвовать, но хозяйка в замке может быть только одна, и она была. И очень хотела удаления Бриджит. Догадывалась ли дама Розамунда, почему ее супруг так мягок и снисходителен к Бриджит, или просто не любила ее, Ротруда не знала наверняка.
Но однажды служанка услышала, как баронесса говорила Бриджит:
- Сир Ансберт выделяет тебе хорошее приданое. Думаю, не каждой сироте так повезет! Пора решить что-то с твоим будущим! После поездки на богомолье займемся этим, откладывать уже нельзя.

Почему нельзя, Ротруда тогда не знала, но потом догадалась.
Розамунда хотела, пока жива, обезопасить своих детей от этой женщины.
Бриджит не должна была занять в замке положение, на которое не имела права.
Баронесса тогда говорила жёстко, не терпящим возражений тоном. Это было само по себе удивительно, ибо случалось редко. Чем же Бриджит так разгневала ее? Уж не заметила ли Розамунда пылкие взгляды воспитанницы на своего красавца-сына?
А потом случилось то, что случилось.

Рассказывает Луиза. События в Лаоне

Луиза
Мне только что исполнилось восемнадцать, а жизнь в очередной раз круто изменилась.
Мессир Гуго, мой супруг, скончался от лихорадки. Как странно порой распоряжается людьми судьба! В этом году выдалось жаркое и в меру дождливое лето, но на несколько дней вдруг резко похолодало, и в первый же такой день мой супруг попал под ледяной дождь, слег и больше уж не поднялся. Он много лет провел в походах и битвах, был еще силен и крепок, а от какой-то лихорадки сгорел в три дня.
Все эти три дня он был в полубеспамятстве и почти ничего не говорил, но вот наконец пришел в сознание, исповедался нашему капеллану, велел позвать меня и ласково, как обычно говорил со мною, сказал, что нам пришло время проститься в этой земной юдоли.
Я разрыдалась.
— Ну-ну, не надо, — проговорил он, касаясь мой руки ослабевшими пальцами.
Потом он добавил:
— Я сильно любил тебя, Лу. А ты… ты хоть немного меня любила?
— О да, да! Я люблю тебя, Гуго, — сквозь слезы говорила я.
— Врешь ведь, — беззлобно улыбнулся он и чуть сжал мои пальцы. — А мне все равно приятно!
Через час я приняла его последний вздох.

Теперь мой супруг покоится в усыпальнице замка, рядом с первой супругой.
Я, кажется, не упоминала раньше, что сир Гуго до брака со мною уже был женат? Да, был, и первая супруга умерла, не родив ему сына и наследника. Но зато она родила дочь. Та старше меня, давно замужем, и вот у нее-то сын есть!
Как известно, капитулярии Каролингов не дозволяют женщине наследовать земли. Она может лишь управлять ими до совершеннолетия сыновей. У меня их нет. Поэтому все земельные угодья, замок и иные постройки и сооружения перейдут к единственному внуку моего супруга, я же получаю обратно свое приданое и вдовью долю, оговоренную отцом с Гуго еще перед нашим обручением.
Это громадная сумма. Известны случаи, когда и за меньшие деньги разные негодяи похищали богатых вдов и принуждали их к замужеству. И хорошо еще, если женщина вскоре после такой свадьбы не умирала от несварения желудка или в результате внезапного падения с лестницы.

Я оплакала моего дорогого Гуго, как подобает жене. Теперь он счастлив в вечности и, конечно, все знает и простил мне тот тяжкий грех. Ведь Гуго, хоть ему и недоставало широты взглядов, свойственной моему отцу, был добрым человеком и очень любил меня. Он не обижался, когда я подшучивала над частой сменой его управителей, уличенных в краже штуки полотна, или над попытками заставить сервов сорвать несколько вишенок, оставшихся после сбора урожая на самой макушке дерева, в сочетании с готовностью тратить баснословные суммы на мои наряды.
Мне было больно потерять его, и отчасти страшно. Ведь привычный для меня мир теперь разрушен, а новый только предстоит создать. Каким он у меня получится? Пока не было времени подумать!
По закону, да и по завещанию Гуго, я имела право остаться жить в его владениях до тех пор, пока снова не вступлю в брак. В этом случае для меня должны были сохраниться те же условия, в каких я и жила при супруге.
Но я так и не сумела сдружиться со своей падчерицей, которая годами старше меня. Мы редко виделись, что не способствует развитию взаимоотношений, да и отторгнуть мою вдовью долю, проще говоря, отдать гигантскую сумму в золотых и серебряных слитках и монете, ей и ее супругу не просто, да и не очень-то хочется это делать.
Но закон есть закон, да и возможности моего отца они хорошо знают, а потому — делать нечего — выплатили мне, что причиталось.
Вид у обоих при этом был весьма унылый, а их приближенные шептались по углам, что несправедливо отдавать подобные суммы девчонке, которая даже родить не смогла, а теперь еще и выскочит снова замуж за какого-нибудь шалопая и станет транжирить деньги покойного супруга, которые так пригодились бы его малолетнему внуку и любящей дочери!

Так что вы можете себе представить, какая атмосфера царила в замке после похорон Гуго и переезда туда его родственников. Не подумайте, что у них нет своего замка. Просто они прекрасно понимают, что так я уеду быстрее, а им только того и надо.
Впрочем, это не шло вразрез с моими планами. Меня ничто не удерживало в доме, ставшим теперь чужим, а деньги были уже получены.
У моей бабушки, не понаслышке знающей, что такое опасность, есть одно золотое правило: не оставайся слишком долго в обществе людей, которые знают, где лежат твои деньги.
Поэтому я стала собираться в путь.
Отцу я отправила письмо, но вот когда он его получит, Бог весть. Сначала послание будет отвезено в Париж, а уже оттуда, с различными герцогскими грамотами, при ближайшей оказии уедет в Бретань. Это может занять несколько месяцев.
За все время, что отец с Дианой уехали в Ренн, от них пришло лишь одно письмо, и то совсем недавно. Похоже, они совершенно счастливы. Я рада за них.
А вот что готовит судьба мне?
Ладно, не буду пока заглядывать слишком далеко вперед!
Сейчас я должна позаботиться о надежном сопровождении, ибо супруг моей падчерицы вряд ли будет ломать голову над этим. Да, он обязан выделить мне отряд охраны, но пока я ему не сказала об этом сама, вел себя так, словно это его не касается.
Потом начал ныть и жаловаться, якобы у него и так не хватает людей для несения службы, все они заняты, все в разъездах по каким-то отдаленным гарнизонам, и мне он даст лишь дюжину всадников, и даже это будет трудно сделать… Пришлось резко одернуть его и вновь воспользоваться именем моего отца, чтобы получить свое! Он через силу согласился выделить две дюжины воинов. А его супруга, присутствовавшая при разговоре, нагло заявила, что при таких деньгах я могла бы нанять недостающих охранников и сама.

Я и так уже понимала, что придется это сделать. Ведь добираться мне предстояло почти через всю Нейстрию, страдавшую от набегов язычников с севера, не в меньшей степени — от самоуправства и междоусобиц местных феодалов, и от многочисленных банд.
У меня есть личная охрана - это шестеро прекрасно обученных вавассоров, коих приставил ко мне когда-то отец, он же и выплачивал им жалованье все годы моего замужества. Их начальник Нивард вполне надежен, он и возглавит мой отряд.
Да, нанимать дополнительную охрану — дорогое удовольствие, и она не всегда бывает надежна. Но думаю, Нивард сумеет подыскать кого-нибудь. Да и можно воспользоваться помощью одного из приятелей моего Гуго, этот человек занимался вербовкой наемников и кого-нибудь посоветует.
Мои средства порядком истощатся в дороге, где я должна буду кормить воинов, фрейлин и челядь, покупать ячмень и овес для лошадей и платить пошлину каждому мелкопоместному сеньору, через чьи земли проеду. Ну, тут уж ничего не поделаешь.

Путь через лес

Нотарий Хельер по указанию канцлера проводил Мелловульфа до дворцовых ворот.
Было уже совсем темно, но во дворце веселье шло полным ходом.
Бастард еще раз заверил, что завтра же двинется в путь, и растворился в ночи.
Хельер и не сомневался, что прожженный авантюрист выторгует для себя те условия, какие захочет. На кон было поставлено слишком много, чтобы канцлер, представляя интересы короля, стал чрезмерно скупиться и терять время.
Нотарий пошел обратно, но вместо того, чтобы подняться в комнаты, выделенные в Лаонском дворце людям канцлера, свернул с лестницы в открытую галерею, расположенную этажом ниже. Здесь чадили только два или три факела, остальные погасли и, конечно, как всегда, никто не спешил их заменить. Но лунный свет падал на галерею, позволяя найти нужную дверь, к тому же, в этом полумраке его труднее будет узнать, если кто встретится.
Ничего подозрительного в поведении нотария не было, но осторожность была в его деле главным. Хельер прошел почти до конца галереи и быстро свернул в одну из комнат.
Она была невелика и обставлена скромно, видимо, здесь оруженосцы коротали время, свободное от несения службы. Но сейчас они, должно быть, где-нибудь веселятся, как и все в этом дворце.
Сейчас здесь находился только один человек, крепкий молодой парень с хитрыми глазами на круглой загорелой физиономии.
При звуке открывшейся двери он поднял голову и молча, выжидающе глянул на нотария.
— Сегодня всюду необычайно много нетопырей, сын мой, — проговорил вошедший, не здороваясь.
— В Лаонском дворце есть нетопыри? — спросил парень.
— Да, и днем тоже.
— Тогда — к делу.
Они были в комнате вдвоем, но Хельер, всегда очень осторожный, не довольствовался условленным паролем, а взял со стола масляную лампу и прошелся по комнате, заглянул во все углы, посмотрел даже под лежанками, и только удостоверившись, что посторонних нет, сказал:
— Завтра утром, Аманд, передашь герцогу, что бастард Мелловульф предложил свои услуги Простоватому и попытается выкрасть Луизу де Монришар. Он собирается передать девушку и ее деньги королю. Часть их плана мне известна…
— Почему только часть? — спросил Аманд.
— Мелло хитер и осторожен, вот почему. Он не открыл всех карт в разговоре с канцлером.
— Верно, — усмехнулся Аманд. — Иначе, сделав все самое трудное, он мог в одно прекрасное утро проснуться с перерезанным горлом… а дамочку сопроводил бы к замечательному жениху кто-нибудь другой!
— С перерезанным горлом не просыпаются, — нотарий любил во всем точность и не очень понимал шутки.
— С перерезанным горлом не получают денег, вот что самое неприятное!
Нотарий рассказал Аманду о том, что смог узнать. Обратно пошел другим путем, запутывая тех, кто мог бы заинтересоваться его ночными прогулками.

Утром, когда дворец уже бурлил, как водоворот, и отовсюду неслись голоса, смех, пение, конское ржание и лай собак, Аманд ненадолго ушел в город. Путь его лежал в квартал, где были дома торговцев средней руки.
Уверенно поднявшись в старую, увитую плющом башню, он распахнул окно. Через минуту оттуда вылетел, взмыл ввысь голубь. Он быстро набрал высоту, став размером с точку, и мигом исчез из виду.
Завтра Аманд придет сюда снова и на всякий случай отправит еще одну такую же птицу с точно таким же донесением…

Вот уже несколько дней Луиза находилась в пути.
Первый день прошел для нее хуже некуда.
Она и не предполагала, что будет так тяжело покинуть замок, который три года был ее домом, а ее все здесь называли госпожой.
Отстояв утром мессу в часовне замка, она ещё раз, и видимо, последний, помолилась в усыпальнице возле мраморного надгробия сира Гуго, и вышла, не оборачиваясь. Глаза ее были сухими, но сердце терзала боль.
Прощание с падчерицей и ее семейством было коротким, и все вздохнули с облегчением, когда речи, произносимые не от души, а по обязанности, закончились.
Гораздо более искренним вышло прощание со слугами и служанками.
Луиза и не предполагала, что эти люди так привязаны к ней, и когда они, сгрудившись во дворе, со слезами на глазах пожелали ей удачной дороги и счастливого будущего, она и сама ощутила соленый ком в горле и поспешила скорее раздать приготовленные заранее подарки.
Потом она прошла к дормезу. Шлейф траурного платья волочился по земле. Черным было и покрывало, а вот украшений на ней не было, как и подобает вдове.
За нею уселась дама-компаньонка и молодые фрейлины. Прислужницы должны были ехать следом за ними, в повозке.
— Жалко хороший дормез, — говорила в это время Батильда, новая хозяйка. — Нам бы он и самим пригодился!
— Но это же ее, — вздохнул ее супруг.
— Ну да, — желчно откликнулась она. — Ее отец покупал ей все, на что только тыкала пальцем эта избалованная девчонка! И мой отец все делал для нее, но не для меня!
— Теперь ее отец женился, — утешил муж, — на такой же девчонке, и будет осыпать дарами ее, а не дочку. А Луизу опять выдаст замуж, когда закончится траур.
— Что и обидно! Они столько содрали с нас, а пользоваться будет неизвестно кто! Ах, не будь мой батюшка так влюблен в нее, Монришару нипочем бы не подсунуть ему такой брачный договор!
— Одно радует, больше мы её не увидим.
Батильда махнула рукой и ушла. Супруг последовал за нею.

Дормез тем временем преодолел мост и выехал за пределы замка.
Теперь они должны были пересечь поле и ехать сначала по неширокой лесной дороге. Это не слишком удобно и отнимет много времени, особенно учитывая, что госпожу сопровождают воины и слуги, и на пол- лье растянулся обоз.
— Не поднять ли занавеси, госпожа? — осторожно спросила одна из фрейлин. — Вам не темно?
— Нет.
Луиза откинулась назад и закрыла глаза.
— Свет Солнца будет нестерпим для меня сейчас. И не говорите ничего. Я хочу тишины.

На следующий день вновь собрались тучи и пошел ливень.
На Луизу это произвело удручающее впечатление, ибо вновь напомнило о болезни и смерти мужа.
Стало холодно, девушкам пришлось набить раскаленными углями маленькие жаровни, чтобы обогреваться в пути.
На стоянке Луиза закуталась в кожаную накидку с капюшоном и вышла наружу. По голове и плечам забарабанили частые капли, но в непромокаемой одежде было вполне уютно, и Луиза приободрилась, лично проверила свой обоз и даже шутила, чтобы притихшие фрейлины немного встряхнулись.
Видя, что она ожила, начальник охраны Нивард вздохнул с облегчением.
Когда охраняешь такой груз, приходится забыть о сне и отдыхе. И будет вдвойне тяжело, если хозяйка от огорчения заболеет. Ведь хлопот и так слишком много!
Самое плохое — мало людей, на которых можно положиться.
Разумеется, сам Нивард и пятеро воинов из замка Монришар всецело преданны своим господам. Но остальные воины — это люди, прежде служившие сиру Гуго, ныне — вассалы Экберта. Разумеется, они были верны прежнему господину и не посмеют причинить вред его вдове, но вот что будет, если случится нападение, не разбегутся ли?
Часть отряда составляли воины-наемники, нанятые по рекомендации. Их Нивард решил взять, чтобы численный перевес людей Экберта не был слишком уж явным.
И все равно на душе было не очень спокойно.

Демоны

Прежде, до женитьбы, Родерик любил утром хотя бы еще немного поваляться в кровати.
Если было лето, открывал окно, впуская в комнату прохладный и чистый утренний воздух и чириканье птиц, зимой же подкладывал дров в очаг и просто лежал, ни о чем не думая.
Тогда вставать рано совсем не хотелось.
Иное дело - теперь.
Как все переменилось! Теперь он старался, проснувшись, сразу встать, одеться и уйти из спальни.
Наверно, люди удивились бы, если бы узнали, что в первый год брака молодой и пылкий мужчина может вот так торопиться покинуть жену.
И, тем не менее, это было так.
Ночами он выполнял супружеский долг, ведь Бриджит была его женой, и законный наследник ему был необходим. Но когда все заканчивалось, давно уже не делал попыток быть ласковым с нею и быстро засыпал. Иногда делал вид, что заснул, просто чтобы она не пыталась заговорить с ним.

Вспомнилась когда-то услышанная фраза, что спать можно почти с любой женщиной, но вот просыпаться хочется не с каждой!
Сейчас он понимал, что все так и есть.
Кто же и когда сказал эти слова? Вспомнился Париж и свой приезд туда. Не последний приезд с Бриджит, а другой, ещё в той жизни. Некрасивая, но усыпанная драгоценностями девица, чьи родные усердно добивались ее брака с Родериком, даже вели переговоры с его отцом. Вспомнил он и свой отказ, и тут же распространившиеся по дворцу сплетни и слухи. Свой отъезд на войну и ночь перед отъездом, когда веселился в обществе других шевалье. Когда все выпили, но ещё не слишком много, пошли разговоры о женщинах и браках с ними. Вот тогда и прозвучала та фраза. О да, конечно же, это сказал Монришар.
Человек, который долго был один, а теперь и спит, и просыпается с самой прекрасной женщиной...
Нет, стоп. Он решил не думать об этом.

Впереди ещё целый день, который будет заполнен делами.
Он почитает сестре книгу, посидит с нею, а потом отдаст необходимые указания воинам... и поговорит с Хродеравом. Он наметил разговор на этот день и был не намерен откладывать. Тем более, что, приглядевшись за последнее время к своим воинам получше, выделил среди них молодого и деятельного, отлично владеющего оружием Аудомара. Ко всему прочему, Хродерав относился к нему настороженно, видимо, чувствовал, что это и есть главный соперник.
Да, Аудомару он и предложит должность сенешаля, но сперва скажет Хродераву об отставке. Так будет честно.
А когда неприятный разговор будет окончен, Родерик поедет к Ивонн.
Нужно было, наконец, убедить ее рассказать Ротруде об их знакомстве. Иначе Ивонн так и не сможет пользоваться своими деньгами, да и Ротруде пора перестать бояться. Пусть узнает, что ее родственница теперь под защитой барона, а значит, никто на его землях не тронет их обеих.

Родерик быстро встал, подхватил свою одежду и вышел в маленькую смежную комнату, где уже была подготовлена вода для умывания.
На Бриджит глянул лишь вскользь.
Казалось, она спала.
Но стоило ему выйти, она открыла глаза. Взгляд вспыхнул и словно бы рассыпал вокруг мелкие жгучие искры. О, если бы этими искрами можно было поджечь, от некоторых людей давно остались бы лишь горстки пепла, и их она развеяла бы над речным омутом! Но такое было невозможно, и Бриджит использовала свою дьявольскую изобретательность. Скоро, очень скоро все будет так, как она желает.
И тогда Родерик будет только ее... или не будет совсем.
О да, у него не останется никого, кроме нее, Бриджит, и он будет вынужден понять... Она заставит его! Он поймет, в конце концов, что только с нею ему хорошо, а все остальные - это пустая трата времени и лишь глупая иллюзия счастья, ведущая к страданиям! Сначала ему будет больно, но ведь и лекарь причиняет боль, прижигая раны раскаленным железом. Это нужно, чтобы спасти...

Вот Родерик снова показался в комнате, причесанный и одетый, на ходу застегивал тяжёлый кожаный пояс.
Сквозь опущенные ресницы Бриджит следила, как он шел к выходу.
На нее и не взглянул. Мыслями был уже где-то в ином месте.
Родерик вышел и притворил за собою дверь. Поэтому Бриджит не слышала, но догадывалась, вернее, знала, что произойдет дальше.

- Господин, господин! - звали перепуганные служанки.
Они завидели его с другого конца коридора и бежали навстречу.
При виде их бледных, искаженных страхом лиц Родерик ускорил шаг. Сердце болезненно стукнуло и сжалось. Точно такие же лица он уже видел здесь. Это было, когда он вернулся с войны и узнал, что отец при смерти.

- В чем дело? - резко спросил он.
- Молодой госпоже стало плохо, мессир! - со страхом проговорила старшая из женщин.
В гневе барон мог не владеть собою, и все это знали.
Но Родерик уже мчался к покоям сестры.
Дверь была открыта, он вбежал туда, в два шага пересёк маленькую комнатку-переднюю, где размещались монахини, и распахнул следующую дверь.
Одна из святых сестер укладывала Герсвинду, вторая взбалтывала в кружке какой-то пахучий отвар.
Девушка была без чувств и мертвенно бледна, и тем явственнее выделялось на ее лбу темное пятно-кровоподтек.
- Что с нею? - воскликнул Родерик, бросаясь к кровати. - Как это случилось?
- Тише, мессир! - это был голос Феликса.
Оказывается, он тоже прибежал сюда, как только узнал.
- Тише! - умиротворяюще говорил капеллан, увлекая Родерика назад. - Я уже вижу, что физически госпожа не сильно пострадала. Это только ушиб. Сейчас святые сестры помогут ей, и можно будет поговорить с ними...
- Но если это просто ушиб, почему она потеряла сознание?
Родерик прислонился к стене. Феликс встал рядом.

Вскоре выяснилось, что сестру барона обнаружила утром вошедшая к ней, как обычно, монахиня.
Девушка лежала на полу. Ударилась она, по всей вероятности, о край сундука, когда падала.
Но это и впрямь был обычный синяк, из-за которого человек, даже больной, не испытает ужаса и потрясения.
Было похоже, что Герсвинду испугало что-то другое, из-за чего она и упала без чувств и ударилась.
По крайней мере, жизни ее сейчас ничто не грозило.

Демоны-2

Прошло 3 дня.
Все это время обитатели Коллин де Шевалье молились о выздоровлении молодой госпожи, которая все ещё была очень плоха и не приходила в сознание.
Родерик не отходил от сестры, не спал и почти не ел.
Феликс служил мессы, возносил молитвы о здравии Герсвинды, а затем спешил отнести мессиру Родерику какую-нибудь еду. Только капеллану удавалось уговорить его хоть немного поесть.
Все остальное время он пытался узнать хоть что-нибудь, что могло пролить свет на случившееся.
Но люди в этом замке не были расположены к откровенности и, стоило начать разговор, замыкались и вспоминали о важном и срочном деле, лишь бы поскорее уйти.
Поэтому Феликс был удивлен и обрадован, когда юный Хидульф, один из его учеников, проходя мимо, шепотом попросил о встрече за сараями, где размещались склады. Это было подходящее место, ибо праздно гуляющих оно не привлекало, а густой кустарник, образовывший живую изгородь, надежно скрывал от посторонних взглядов
Феликс отправился туда, как было условлено, но уже почти около складов встретил Хродерава. Сенешаль прошил его злобным взглядом.
Феликс думал, что этим он и ограничится, однако Хродерав, уже пройдя мимо, не удержался и бросил вслед негромко, но с угрозой:
- Скоро ты поймёшь, что сильно ошибался...
- Вы что-то сказали, сенешаль? - обернулся Феликс.
Но тот больше ничего не добавил и через минуту исчез за загоном для скота.
Хуже было то, что Хидульфу, видимо, злой старик тоже попался по пути, и мальчик, перепугавшись, на встречу не пришел.
Оставалось ждать, когда тот явится на урок, и тогда можно будет хоть на минуту остаться с ним наедине...
Но до следующего занятия оставалось еще два дня.
Феликс решил зайти в оружейную, вдруг мальчик там? Он часто помогал старшему брату чистить оружие. Заодно они проверяли, не нужно ли отнести к замковому оружейнику тот или иной меч или секиру для правки какого-нибудь изъяна.
Хидульф и впрямь был там. Его брат только что пошел к оружейнику, и мальчик остался на время один.

- Простите, что я не пришел на встречу с вами, святой отец! - сказал Хидульф. - Но поблизости оказался Хродерав, и я не стал рисковать. Может, он и не следил за мною, но тогда так показалось... Он злопамятный человек, а мы с братом от него зависим, пока он командует всеми воинами этого замка.
- Но сейчас, пока мы одни, ты можешь сказать мне то, что собирался. Клянусь, я никому ничего не расскажу, если это может повредить вам с братом.
- Дело в том, святой отец, - тихой скороговоркой ответил подросток, - что тогда, ночью... Ну, после которой молодая госпожа сильно заболела... Я тогда задержался в оружейной, работы было много, а на обратном пути увидел в коридоре человека в рогатом шлеме, какие носят норманны!
- Где именно? - быстро спросил Феликс.
Мальчик подробно объяснил. Выходило, что это был именно тот коридор и та дверь.
Но вот человек...
- Конечно же, ты его не узнал в этом шлеме? - спросил священник.
- Как раз узнал, - чуть слышно сказал Хидульф. - Его нельзя не узнать. Но если он поймет, что я его видел, точно убьет меня.
- Как же ты смог разглядеть его лицо, если на нем был шлем? Как ты узнал его?
- Узнал, потому что это был Нарцисс, - выдохнул Хидульф. - Он не заметил меня в этом полумраке, а может быть, шлем оказался непривычен для него и мешал осмотреться.
А это много значит, я занимаюсь оружием и точно знаю! Думаю, Нарцисс не ожидал такого и принялся снимать шлем на ходу, когда убегал по коридору. Я затаился в нише стены. Тогда я ещё не знал, что он там делал, но подумал, что точно ничего хорошего!
И ещё я удивился, почему вдруг карлик госпожи баронессы выбежал из той каморки, ведь ею так давно никто не пользовался! Только потом, когда на другое утро все узнали, что госпожа Герсвинда была найдена в своей опочивальне без чувств, я понял, что дело в проклятом карлике!

Послышались быстрые шаги. Это возвращался брат Хидульфа.
Феликс успел ещё раз пообещать, что ничего не скажет и не сделает во вред мальчику.
- Добрый день, святой отец! - сказал вошедший в оружейную крепкий светловолосый парень.
- Мир вам, - откликнулся капеллан. - Я зашёл лишь на минуту, напомнить Хидульфу о задании. Твой брат хорошо учится, и хотелось бы, чтобы он продолжал в том же духе.

Услышанное могло многие вещи расставить по местам. Конечно, мальчик не лгал.
А Нарцисс мог сделать нечто подобное только по приказанию своей госпожи. Всех остальных в замке он в грош не ставил, хотя у него хватало ума не показывать этого, когда не надо.
Это нужно было обдумать. Пока придется молчать, но и не спускать глаз с Бриджит и ее карлика.
Есть и ещё один ее человек - Хродерав. А значит, присматривать нужно и за ним. По крайней мере, до тех пор, пока за стариком не закроются ворота замка. Мессир Родерик упоминал, что отправит сенешаля в отставку, но тем опаснее может стать Хродерав, когда ему об этом скажут!
Размышляя обо всем этом, Феликс пришел на кухню, чтобы взять у повара что-нибудь для Родерика, который, конечно же, сам в трапезную не пойдет.

Хродерав в это время стоял там же, где до него - Нарцисс, и докладывал Бриджит о визите, который нанес в усадьбу вдовы Ротруды.
- Думаю, старуха еще отлежится, - говорил он. - И наперед ей будет наука, как привечать в своем доме всякий сброд! Что же касается девки, то она вздумала сопротивляться моим людям...
- Так она жива или умерла? - Бриджит подалась вперёд.
- Тогда еще дышала. Но сейчас, наверно, уже нет!
Далее из рассказа Хродерава Бриджит поняла, что он с несколькими преданными ему воинами явился в усадьбу вдовы и потребовал рассказать, что за чужачка поселилась в ее доме, и почему никто не сообщил мессиру барону о том, что она живёт на его земле. Что, если она бежала от своих хозяев? Или её разыскивают за преступление?
Старуха при этих расспросах сильно перепугались, даже говорить не могла, но молодая, та самая, что обидела Нарцисса, принялась нести всякую чушь. Например, сказала, что знакома с мессиром бароном, и это он дозволил ей здесь жить. И он якобы подтвердит ее слова, если спросить.
Это было не просто возмутительно, но и смешно! Кто стал бы беспокоить господина, чтобы задавать ему глупые вопросы?

Похищение

Луиза
Мы с отцом когда-то, до моего замужества, любили побродить в окрестностях нашего замка.
Места у нас красивые и, несмотря на близость такого большого города, как Тур, лишнего шума там нет, и даже охота на крупную дичь вполне хороша. Ах, отец всегда умел так устроиться. Всегда близко к тем, кто ему нужен и кому нужен он, но недоступен всем прочим!
Теперь, в моем чудесном сне, от которого так не хочется пробуждаться, мы шли рядом, как в былые времена, он держал мою руку в своей. Его ладонь такая большая и сильная, загрубевшая от привычки к рукояти меча и древку секиры. А моя рука маленькая и хрупкая даже сейчас, когда мне исполнилось восемнадцать лет. А там, в моем сне, я вижу себя такой, как была 10 лет назад. Вижу тот день, перед моим отъездом в монастырь. Мы вышли тогда погулять, и оба не знали, что готовит судьба каждому из нас. До сих пор она была сурова, лишив меня матери и братьев, а отца — жены и сыновей. Оставалось лишь уповать, что хуже уже не будет, просто не может быть. Так я думала тогда. А отец, конечно, понимал, что остаться вдвоем — все же лучше, чем одному! А ведь могло случиться и так.
Теперь я это понимаю. А тогда было просто ужасно грустно и не хотелось ехать в обитель Урсулы, но возможность не делать этого даже не обсуждалась. Отец все решил, а хорошая дочь должна слушаться.

Я шла по высокой, намокшей под дождем траве рядом с отцом, а он старался приноравливаться к шажкам моих, тогда ещё детских, ножек, и не шел так быстро, как привык, чтобы я не устала…
— Ну вот, пора ехать, Лу. Будь смелее!
Это сказал отец. Я молчала, только сильнее сжала его руку, по-детски надеясь на чудо, что он останется со мной наяву, или же мы оба останемся в моем сне, хотя бы ещё немного!

Просыпаться не хотелось.
Ведь там, наяву, как и во сне, идёт дождь и холодно, но тут, по крайней мере, со мной папа, а там я опять буду одна.
Но я знала, что надо просыпаться и вставать.
Отец, я думаю, не просто так приснился мне. Наверно, желал напомнить о моем долге. Да, он часто говорил, что мы должны заботиться о тех, кто зависит от нас, а не просто ждать от них покорности. Поэтому сейчас я встану и, пока мои девушки спят, проверю, накормлены ли лошади и мулы, и все ли готовы сниматься с лагеря. Дождь вроде немного утих и уже не так громко и часто стучал по крыше дормеза, в котором я спала. А может, это я просто привыкла к дождю и не замечаю? Да, сейчас я всё проверю, потом мы быстро позавтракаем тем, что сможет приготовить повар в этих условиях. Походную кухню пришлось налаживать под навесами, которые спешно сооружали слуги вчера вечером. Ну и после завтрака — в путь!
Кстати, странно, что до сих пор не начали готовить. Запах дыма от костров почти не ощущается, и совсем нет запаха стряпни. А ведь я предупреждала всех, что в путь двинемся с первыми лучами Солнца!
Странно и то, что моя обстоятельная Ингунда до сих пор не явилась будить! Может быть, ее наконец сморила усталость, ведь она не так уж молода.

Я улыбнулась во сне, принимая поцелуй отца перед долгой разлукой. Потом открыла глаза, села и огляделась.
Верно говорят, что если тридцать поколений предков были воинами — смотря по ситуации, захватчиками чужих земель или защитниками своих, то ты, если даже не захочешь, будешь чувствовать опасность в самом воздухе.
Что-то было не так. Но я знала, что не должна показать свою настороженность прежде времени. А потому спокойно шагнула к окну и принялась скатывать толстую ковровую занавесь, загораживавшую его. Открывать окно, как только я проснусь, было обязанностью одной из молодых фрейлин.
Я делала это медленно, чтобы иметь возможность оглядеться.
Утренний свет вместе с резким сырым воздухом проник в дормез, и я еле удержалась от крика.
Фрейлина лежала на полу, головой к выходу. И голова эта была пробита, из нее сочилась кровь, пропитывая белый ковер из пушистых овечьих шкур…
Рука скользнула к поясу, на котором я носила кинжал в изукрашенных каменьями ножнах. Я неплохо умела владеть им, но сейчас моего кинжала не оказалось на месте!

Дверца распахнулась. Я увидела высокий мужской силуэт, загородивший проход.
Он стоял спиной к свету, я не могла разглядеть лицо, но это было и не нужно. Голос я узнала сразу.
— Хотелось пожелать тебе доброго утра, племянница, — это сказал Мелло, мой дядя. — Но боюсь, что это прозвучит для тебя, как издёвка! Поэтому просто говорю: здравствуй.
— В чем дело? — резко спросила я. — Это ты убил мою фрейлину, дядя Мелловульф?
— Ну вот, всегда так! — протянул он притворно-огорченным тоном. — Как только где кого убьют, сразу думают на Мелло!
— А ты не задумывался о причинах, почему так думают, дядя Мелло? — усмехнулась я, стараясь сохранять спокойствие.
— О, ты даже шутишь и улыбаешься, красавица! Что ж, я рад. Всегда знал, что ты пошла характером в отца. Такие люди, как вы, способны шутить и по дороге на собственную казнь! Да, это хорошо. Будь ты слабой девочкой, я переживал бы, а так меня не будут терзать угрызения совести!
— Совести? — я проговорила это слово с насмешкой, и он понял это.
Шагнул ко мне. Теперь я чётко видела его лицо, которое могло бы считаться красивым, если бы не было таким злым.
— Да, — сказал он невозмутимо, — фрейлину убил я. Но ты не жалей о ней. Она была одной из тех, кто предал тебя.
— Так их было много?
— Четверо, дорогая Луиза. Сама понимаешь, без помощников из числа твоих людей я не сделал бы того, что замыслил. Хотя у меня есть и свои люди, я здесь не один. Говорю это, просто чтобы ты понимала: бежать не удастся!
— Где Ингунда и еще две фрейлины? — я повысила голос. — Что вы сделали с остальными людьми, негодяй?!
— К сожалению, твоя верная Ингунда тоже мертва. Ей просто не повезло, захотела выйти наружу в самый неподходящий момент, и пришлось…
— Что ты сделал с людьми, негодяй? — повторила я.
— Могла бы и догадаться. Я не стал бы нападать открыто и устраивать бой среди ночного леса. Эти шутки в духе Гастона, но не в моем! Но он — вельможа, ведущий свой род от римских патрициев, а я — только бастард, и всякие молодецкие забавы не для меня!
А потому я, как уже и сказал тебе, просто и незатейливо заранее договорился с некоторыми вашими людьми, в числе которых был и повар, и он согласился взять у моего человека и подсыпать во всю еду и питье один чудесный порошок…
— Будь ты проклят! Ты убил…
— Но не всех же! — цинично ухмыльнулся он. — Это сонное зелье, а не яд. Хотя лгать не стану, зелье мощное, а доза была двойная, для пущей надёжности, и выдержат ее не все.

Мысли Мелло о прошлом и будущем. И Коллин де Шевалье - сейчас

Итак, двое негодяев и сопровождавший их отряд двинулись в путь ускоренным походным маршем, увозя с собою похищенную юную даму.
Но если помыслы Шовсури были примитивны и сводились в тот момент лишь к удовлетворению местью и радости от полученного, хоть ещё и не полностью, вознаграждения, то Мелло рассматривал события несколько шире. Это не было удивительно, ибо, как говорится, больше знаешь - хуже спишь.
Бастард Монришаров знал много, ещё больше он сделал, а уж собирался сделать... От этих планов захватывало дух. Ещё недавно мысли, обуревавшие Мелло, показались бы опасными и пустыми фантазиями, в первую очередь - ему самому. Теперь же, воодушевленный своей победой, он мог торжествовать. А главное - он решил, что невозможного для него не существует.
Он мрачно усмехнулся, пропуская над головой низко растущую ветку дерева, и пришпорил сильнее.
Девчонка, наверно, была удивлена, что он решился на подобное. Еще бы! Не могла же она знать, что ее дядя уже не впервые предложил свою службу Простоватому. Этого в Нейстрии не знал никто.

В первый раз это случилось более года назад, когда началось нашествие принца Эйрика Кровавая Секира.
Каролинг с охотой оплатил его услугу полновесным золотом. Услуга была серьезной, и Мелло справился со своей работой хорошо. А заключалась она в том, чтобы оставить без подкрепления и отправить на верную гибель его брата Гастона. Опытный и удачливый полководец, служивший Робертину, должен был погибнуть, что вызвало бы поражение и панику в рядах ненавистного королю соперника. Ради того, чтобы ослабить герцога Парижского, Карл шел на все!
В тот раз, правда, его усилия не увенчались особым успехом.
Искушённый в военном деле Монришар все же успел вызвать подкрепление после предательства Мелловульфа и спас парижское войско от уничтожения.
Да, сам он был окружен, ранен и захвачен в плен. Уже одно то, что Эйрик казнил бы его, стало бы праздником как для Карла, так и для Мелло. Но тому празднику не суждено было состояться. Норвежец был вынужден согласиться на обмен пленными, и Гастон вернулся домой живым.
Самым противным для Мелловульфа было то, что его брат не только выжил, но и остался героем в глазах герцога и всей Нейстрии. Ещё бы, сохранил армию, не допустил поражения, рисковал собственной жизнью и был мужествен в плену, закованный в цепи!
Жажда жизни Гастона всегда удивляла, даже помимо воли восхищала Мелловульфа. Вернувшись, его вельможный братец быстро оправился от ран и принялся обхаживать первую красавицу, ровесницу собственной дочери, и был весь в любви.
Но к Мелло барон не смягчил свое сердце и презирал настолько, что поговорил с ним по возвращении лишь раз. Длился разговор ровно 5 минут, а чем он закончился, всем известно.
Больше братья не общались.
Утешало лишь то, что всё-таки он, Мелло, перехитрил их всех! В глазах общества он остался трусом, не выполнившим свой воинский долг, но о том, что действовал он умышленно, так и не узнали.
Изворотливость и хитрость бастарда весьма впечатлила Карла. Подобные люди были нужны королю, и новое появление Мелловульфа в Лаоне он воспринял благосклонно. Особенно когда узнал, с каким предложением тот явился.

Сейчас будущее виделось бастарду в весьма ярких и завлекательных красках.
В первый раз он хорошо послужил королю, ведь не его же вина, что пленного потом обменяли. Главное - Мелло проявил тогда свою ловкость и был замечен венценосцем.
Теперь у него был шанс закрепить успех. Он передаст племянницу будущему супругу, фавориту короля, а сам не только получит щедрую плату, но и станет доверенным лицом Простоватого. Ведь не каждому дано выполнять особые поручения, а он, Мелло, уже себя зарекомендовал.

Хотя, как верно заметила Луиза, он мог присвоить все ее добро себе, и такой соблазн у него и впрямь был. Но, поступи он так, остался бы изгоем, которому могли и отомстить. Можно было, конечно, с такими деньгами бежать хоть за море. Но в своем разговоре с королевским канцлером Мелловульф сказал правду. Деньги - не все, чего он жаждал.
Ему нужно было подняться высоко. Стать вровень с Гастоном. В Нейстрии это было уже невозможно, но во владениях короля - почему нет? Там часто добивались высокого положения и титулов такие ничтожества, что ему был бы грех не добиться. Такую цель он поставил, и теперь шел к ней.

Сейчас ему нужно было доставить Луизу в Лаон. Дело это было не простое. Ведь большая часть пути будет через земли Робертина, и чем скорее Мелло их минует, тем лучше.
А потом предстоит ехать через спорные земли, лежащие близ границ с Нормандией. Земли эти кишат разными бандами, от норманнов до сбившихся в шайки дезертиров и бездомных бродяг. Но отряд у него сильный, это люди, отправленные с ним по приказу короля. С обычными наемниками он не рискнул бы путешествовать, имея при себе такие деньги и ценности.
Когда они достигнут спорных земель, их встретит ещё один отряд, и тогда мало что сможет угрожать им в пути. Главное было - оставить за спиной владения герцога Роберта.

Пока Мелловульф строил свои корыстные планы, Луиза обдумывала пути спасения, а юный Гонтран мчался к ней на выручку, в Коллин де Шевалье тоже произошли некоторые события.
Родерик давно не испытывал такой радости, как в тот день, когда его сестра очнулась и заговорила с ним.
Радовались и монахини, и капеллан Феликс, и все население замка.
Герсвинду люди помнили как добрую, милостивую госпожу, и теперь, побыв под властью Бриджит, все охотнее вспоминали прежние времена.
Даже старый Хродерав был рад. Ведь речь шла о дочери его любимого господина Ансберта.
Он даже поставил большую восковую свечку в часовне и заказал за свои средства благодарственный молебен.
Но на душе у него все же было неспокойно.
Сир Родерик пока ничего не знал о произошедшем в усадьбе вдовы Ротруды, да и потом, когда Ивонн силой увезли оттуда.
Но он узнает, и хорошо, если окажется, что девка лгала насчёт своего знакомства с бароном. А если это правда? Теперь Хродерав понимал, что перегнул палку в стремлении доказать, что бдительно несёт службу. Не скажи ему дама Бриджит, что в той усадьбе творятся беззакония, он бы ведь не так себя вел с девчонкой. Значит, Бриджит намеренно подталкивала его к подобному поступку? Но зачем? Этого он понять не мог.

Мавританки

Когда ты едешь верхом, какая удаль и стать!
Ты настоящий герой, не смеют даже мечтать...
Как ты неистов и смел, и, словно зверь, похотлив,
И бьется сердце в груди,
Иль это гром жарких битв? *

За крепостными стенами Ренна, на пологом берегу реки Вилен, располагалось немалое количество селений и отдельно стоящих усадеб. Все это образовывало нечто вроде пригородов, или предместий.
Как водится, при нападении врага население предместий укрывалось за городскими стенами, туда же загоняли и скот. Сами же предместья уничтожалось противником, а чаще — самими защитниками города, чтобы не дать врагу скрытно подобраться к стенам или разобрать строения, которые можно использовать как материал для осадных сооружений.
Селения потом отстраивались заново, и люди жили там до очередного нашествия.
Так было здесь всегда.

Но теперь, говорят, все должно измениться.
Предместья Ренна скоро тоже обнесут каменной стеной и включат, таким образом, в черту города.
Работы по подвозу материалов для строительства уже велись полным ходом. Со всех сторон стекались и люди для выполнения работ.
Хоть и были, как всегда, недовольные ростом податей и непрекращающимся шумом стройки, и наплывом огромного количества людей, но многие уже понимали, что в прежнем состоянии городские укрепления оставлять нельзя. По городу до недавнего времени даже ходила шутка, что в случае, если норманны подойдут близко, то им катапульты и осадные башни даже не понадобятся. Настолько велики бреши и так много слабых мест в городских стенах, что их и пробивать не надо!
Теперь с этим скоро будет покончено. А кто будет верховным сюзереном — Урмаэлон или Роберт, обычному человеку не так уж и важно.
Важна безопасность, а она зависела сейчас от Монришара, которого сперва встретили настороженно, но сейчас с каждым днём всё больше уважали.

Пожалуй, ни о ком в Ренне и окрестностях столько не говорили, сколько о мессире Гастоне и его прекрасной молодой жене. Обсуждалось все: на каком коне мессир выехал на охоту, какие камни сверкают на рукояти его меча, какие доспехи носят его воины, сколько жертвует на строительство храма и помощь нищим и калекам его супруга, изящно ли накинут на светлую головку капюшон ее плаща, что покупают на базаре ее служанки… и многое, многое другое. Но главное — какой любовью зажигаются глаза мессира при одном лишь взгляде на молодую жену, как заботливо поправляет он ее накидку, и как доверчиво и нежно она берет его за руку…

Все эти пересуды доходили, конечно, и до известняковой башни в близлежащем городском предместье, где поселили бывших наложниц барона.
Конечно же, несмотря на протесты, Гастон давно дал им свободу. Ведь в ближайшее время эти девушки все равно не смогут уехать отсюда, вот и пусть пока перенимают привычки и обычаи христиан, учатся жить так, как живут местные женщины.
Гастон надеялся, что они привыкнут быть свободными, а со временем, как знать, может быть, примут христианство и найдут себе здесь хороших мужей. А не захотят — он поможет им вернуться в королевство Аль-Андалус, откуда они родом.
Но до этого, в любом случае, еще далеко, а пока им был выделен дом и содержание.
Дом охраняли сменяющие друг друга стражники, они же сопровождали женщин на рынок или в иные места. Убирала и готовила пищу специально нанятая прислуга, и у обеих бывших наложниц хватало времени… но для чего?
Барон не посещал их с тех пор, как вернулся из последней поездки в свою страну.
Еще бы, ведь с ним прибыла прекраснейшая дева Франкистана, его возлюбленная, наконец-то ставшая женой!
И одну ее он ласкал теперь, ее подхватывал в объятия, чтобы отнести на ложе… и только ей можно было проводить с ним ночи, засыпать и просыпаться в кольце его сильных загорелых рук!

От одних мыслей об этом можно было сойти с ума.
И любая франкская или бретонская женщина, наверно, уже сошла бы.
Но Захра была мавританкой, мусульманкой. Кроме того, была рождена в неволе и с молоком матери впитала понимание того, что она рабыня. А значит, таковой и оставалась, даже будучи формально освобожденной. Что такое печати на пергаменте, если на сердце и в мозгу — печать рабства?

Карим говорил, помнится, что теперь она вольнотпущенница. Это означает, что она не рабыня. Что еще? Да, господин не оставит ее без средств, даже когда она уедет.
Захра грустно улыбнулась, не прекращая своего занятия. Она вышивала.
На пяльцы была натянута тонкая канва, на которую ровно ложились яркие стежки. Она только сегодня начала вышивать эту картину, и пока был виден только ярко-алый, прямо-таки полыхающий мак, точно в середине.
Тем, кто верует в Аллаха, не дозволяется вышивать, рисовать и любыми иными способами изображать людей и животных. Остается вышивать цветы и грезить. Грезить о мужчине, который любит другую.
Захра укололась иглой, тихо вскрикнула и принялась сосать палец.
Что ж, впредь ей будет наука! Нельзя отвлекаться. Надо быть осторожнее с иглой… и с мужчинами! Еще там, дома, их мудрая наставница в искусстве страсти предупреждала: главная заповедь и основное правило — не влюбляться, не привязываться к своему хозяину, кем бы он не был! Иначе пропадешь. Истерзаешь себе сердце и погибнешь.

Захра так и поступала… пока ее не привезли в холодное полуварварское королевство, где подарили этому франкскому эмиру. И здесь она впервые нарушила правило. Она влюбилась в своего господина и повелителя.
И даже, о глупая, смела надеяться на счастье! Смела жадно слушать и даже специально выискивать истории и песни о королях и султанах, влюбившихся в простых девушек, даже рабынь… Там все либо заканчивалось хорошо, либо влюбленные умирали, не вынеся разлуки… но вместе!
И все-таки это были сказки, не больше! А действительность была совсем иной.
Его сердце не могло принадлежать ей.
Он наслаждался ею на ложе, а потом она должна была идти в свою комнату и ждать, когда господин позовет снова.

Бренна

Бренна вошла, чуть пригнув голову, чтобы не задеть притолоку.
Она была очень высокой, да ещё и носила венец с острым, похожим на клюв зубцом впереди.
Головного покрывала на ней не было, и обе вольноотпущенницы могли рассмотреть ее золотые тяжёлые волосы, туго заплетённые и скрученные по обе стороны головы наподобие бараньих рожек. Это была самая модная прическа у придворных красавиц, и те, кому недоставало густоты и длины собственных волос, даже использовали накладные косы, чтобы сделать нечто подобное.
На Бренне было платье тяжёлого шелка, цветом напоминавшее предрассветный туман. По подолу оно было искусно украшено вышитыми серебряной нитью цветами. Странным образом даже в этом неярком наряде она выделялась среди всех, и ещё — он очень подчеркивал прелесть ее светло-серых, как дымка тумана, глаз. Со стороны могло показаться, что эти глаза обведены широким шелковистым контуром. На самом же деле они были окаймлены очень густыми и настолько черными ресницами, что и создавалось такое впечатление.
Когда эта женщина заговорила, голос ее оказался низким и воркующим, он словно обволакивал чем-то мягким и тягучим, но был также и немного грустным.

Она сразу перешла к делу, по которому явилась.
Ей сказали, что в этом доме живёт женщина по имени Захра, отличная вышивальщица.
А поскольку она, Бренна, в ближайшее время должна вступить в брак и готовит себе приданое, ей необходима как раз такая мастерица.
Уже сидя в кресле, которое ей почтительно придвинули, Бренна разглядывала красивый шарф с вышитыми концами. Его только что вынула из ларца и принесла сюда бойкая Нашх, чтобы богатая заказчица могла убедиться в мастерстве Захры.

Теперь Нашх вспомнила, что и впрямь как-то встретилась с герцогской наложницей в рядах, где заморские купцы продавали редкий в этих краях товар, например, белила, румяна и драгоценные благовония.
Покупатели здесь толпами не ходили, ибо подобный товар был по карману не многим, но Нашх забредала иногда. Выделяемые им средства позволяли не бедствовать, а ароматные масла бывшая рабыня обожала.
В тот раз она приостановилась на ходу, ибо заметила знакомое лицо. Это был Тео, силач-оруженосец барона, и сопровождал он самоуверенную девицу с рыжеватыми толстыми косами, заплетёнными от висков. Девица была кокетливо наряжена, как и полагается камеристке из богатого дома. Нашх уже знала, что это личная служанка Дианы де Монришар и пришла, видимо, что-то купить по ее поручению.
Итак, Нашх из любопытства замедлила шаг, и вот тогда увидела госпожу Бренну. Та прошла с другой стороны, совсем близко, и даже пристально оглядела ее. И впрямь, на Нашх в тот день была красивая накидка, которую для нее расшила алыми и желтыми цветами Захра.

— Я прежде уже обратила внимание на твою работу, Захра, — говорила Бренна, вертя шарф в тонких пальцах. — Если ты возьмёшься расшить для меня рубашки, я буду рада и щедро заплачу за работу! Рубашки эти уже готовы, но вышивка — такое тонкое дело, до сих пор я тщетно ломала голову, кому можно доверить эту работу.

Захра, хоть и была, как обычно, в своем подавленном настроении, все же почувствовала радость. Впервые за долгие месяцы кто-то, кроме Нашх, сказал ей добрые слова. О нет, с нею не обращались грубо или непочтительно, но ведь никому не было до нее никакого дела! Перестав быть наложницей Гастона, она обрела не нужную ей свободу, но и сразу сделалась неинтересна всем.
И она, конечно же, согласилась выполнить работу для Бренны. Это должно было скрасить ее тоску.

— Какую же цену ты хочешь получить? — спросила бретонская красавица.
Тут Захра растерялась, ибо до сих пор плохо ориентировалась в здешних ценах и никогда раньше не вышивала на заказ.
Тогда гостья с едва заметной усмешкой пристально глянула на Нашх и попросила ее принести какой-нибудь прохладительный напиток.
Как только за девушкой закрылась дверь, Бренна вновь повернулась к Захре.
— Итак, твоя цена?
— Десять денье, госпожа, — потупившись, наугад ответила та.
— Что? — Бренна удивлённо подняла брови. — Это стоит вчетверо дороже! Другие воспользовались бы твоей неосведомлённостью, но я не такова. Завтра, Захра, я приеду снова и привезу рубашки. Тогда же обговорим и рисунок. Да, рисунок…
Все это время она продолжала вертеть и рассматривать все тот же шарф и наконец дала свою оценку.
— Прекрасная работа. Но ведь ты никогда не делала этого на заказ, да и вряд ли вышила эту вещицу для себя или подруги. Цвет не женский…
Шарф был, и впрямь, темно-синего цвета, с вышитыми золотыми контурами корабля*, а над ним — силуэт могучего, распахнувшего крылья в полете ворона…

Смуглые щеки Захры вспыхнули.
-… а значит, — продолжила Бренна, — ты хотела подарить его кому-то! Прекрасному и сильному шевалье, верно?
— Самому прекрасному на свете! — прошептала вольноотпущенница.
— О, что это? Ты плачешь?
Из глаз Захры, действительно, катились две слезинки.
Этот шарф она вышила для того, кого любила.
— Почему же ты не подарила его? — мягко спросила Бренна. — Это такая красивая вещь…
— Да разве я бы посмела?! — вырвалось у мавританки.
— Почему нет?
— Ему не нужны мои дары, госпожа! Он на такой недосягаемой высоте… я для него — ничто, и он любит другую!
— Все как в грустной балладе христиан! — сказала Бренна, качая золотистой головой. —
Их авторы умеют нагнать тоску, как никто!
На этот раз в ее голосе было заметно пренебрежение, и Захра рискнула спросить:
- А вы... разве вы не христианка, госпожа Бренна?
- Тише! - предупредила та. - Ренн - христианский город, и здесь нужно быть христианкой, желаешь этого или нет. Иначе - смерть или цепи рабства.
- Цепи - лучше, - чуть слышно прошептала Захра.
- Чем лучше? - спросила Бренна.
Она не хотела говорить резко, но в тот миг не сдержала себя. Голос прозвучал, как удар бича.
Мавританка испуганно попятилась.
- О нет, - опомнилась Бренна, - не страшись меня! Я не хотела пугать или обижать тебя, Захра. Просто некоторые вещи мне трудно понять. Мне ведомо, что ты исповедуешь веру Аллаха, и только потому я с тобою откровенна, как никогда не была с христианами. Им я не очень доверяю. Так вот, я родилась свободной, на свободной земле. Но христианским попам не понравилось, что мы храним верность старым богам, и они начали войну против нас. Травили вольных бретонцев, как лесных зверей! И вот тогда я была вынуждена, чтобы не погибнуть, для вида принять их, ненавистную мне, веру. И эта вера сделала меня несчастной! Ты ведь знаешь, просто не могла не слышать, кем я была в этой стране долгие годы? Меня полюбил сам герцог, повелитель Бретани. Он стал отцом моих детей и клялся мне в любви. А то, что у него есть законная, по их понятиям, супруга, и еще всегда были младшие женщины в доме... это не играло особой роли и не мешало нашему счастью! Я жила бы так и дальше, ибо полюбила его с годами. Но наше счастье, видимо, очень мешало его жене и всем этим христианским попам. Они разлучили нас. Внушили герцогу, что его тяжелые хвори - якобы кара за блуд, в котором он живет со мною! И вот на меня обрушилась такая беда, такое унижение! Теперь меня вынуждают идти замуж... А за кого? Ты думаешь, я знаю, за кого выйду? Мне велели выбирать из кучки полудиких грязных варваров, а если не выберу, это сделают за меня! Это после того, как я жила в любви и счастье с моим повелителем! И все эти мои заказы рубашек, платьев и вышивок - это как агония, как злая насмешка! Жертву хотят получше украсить прежде, чем тащить на заклание!

Встреча

Замки в приграничье норманны еще не успели воздвигнуть, это было долго, дорого, да и сокрушительные набеги со стороны Роберта Парижского не способствовали началу строительства.
Однако, укрепленных усадеб за последнее время стало больше, и каждую из них охраняли отряды суровых воинов-северян.
Люди Карла Каролинга ехали здесь, изначально заручившись согласием местных ярлов, подданных Роллона Нормандского, и заплатив за свой проезд. Впрочем, получение норманнами платы не гарантировало безопасности, ибо они все равно могли, ссылаясь на какое-то свое варварское право, найти причины напасть, а если не находили, то нападали без причины, просто ради грабежа и выкупов. Подобное не было редкостью на спорных землях или территориях, захваченных враждующими между собою выходцами из Дании или Норвегии, с которыми было трудно договориться.
Но здесь была граница с Нормандией, владыка которой правил твердой рукой и не дозволил бы никому из подданных нарушать договоренности, которых он достиг. К тому же, именно сейчас возобновились переговоры с Каролингом насчёт брака Роллона с франкской принцессой. А значит, нападать на людей, едущих к Простоватому, было никак нельзя.
Отряд без каких-либо опознавательных знаков и эмблем, но зато имеющий охранную грамоту с королевскими печатями, нужно было беспрепятственно пропускать на всем пути его следования по приграничной местности.
Читать из норманнов мало кто умел, но как выглядит королевская печать, знали все.
Из соображений наибольшей безопасности для себя Мелловульф, едва достигнув ничейных земель, распорядился не ехать по территории, подконтрольной людям Робертина, а слегка углубиться во владения, считавшиеся уже нормандскими.

Земли вдоль границы, остававшиеся спорными, то есть обширные территории, которые не могли завоевать одни и удержать — другие, были почти безлюдны. Как и в любом месте, где не прекращаются стычки и набеги, здесь можно было ехать целыми днями, нигде не встречая селений и монастырей. Лишь старые обгорелые развалины и заброшенные поля и виноградники указывали на то, что прежде здесь был плодородный и цветущий край.
Теперь в этих местах никто не жил, а встретить можно было только патрулирующие границу нормандские разъезды, да ещё шайки бандитов и отряды наемников. Последние враждовали не только с норманнами, но и между собой, и при случайных встречах резня была почти неминуема. Поэтому в лесу или среди развалин порой можно было увидеть незахороненные, обглоданные волками и выбеленные солнцем человеческие кости.

Лишь преодолев спорные земли, можно будет увидеть крепости за высокими стенами или частоколами, над которыми поднимались бревенчатые дозорные вышки.
Чем дальше, тем больше будет таких сооружений, затем появятся деревни, обработанные поля и сады, города и аббатства.
А потом, наконец, впереди покажется цель путешествия - столица Каролингов, богатый и древний город Лаон.

Говоря об этом во время коротких привалов, Мелло хищно усмехался. Видимо, представлял себе, как в Лаоне получит условленную плату, а главное - какие лица будут у его мачехи и брата при известии о новом браке Луизы.
Луизе же хотелось в такие минуты растерзать его.
Но победить его силой она не могла, а хитростью... Легко рассуждать, но что можно сделать, когда тебя везут в повозке под охраной? Стоило Луизе лишь повернуть голову, как на нее устремлялись взгляды охранников, окружавших повозку со всех сторон. Как будто она могла выскочить на полном ходу и убежать от всадников!
Чем дальше ее увозили, тем меньше оставалось надежды на спасение.

До земель, граничащих с Нормандией, они долетели, почти как на крыльях. Непогода была в помощь похитителям, ибо дороги и лесные тропы обезлюдели.
К тому же, благодаря Шовсури, который и впрямь отлично знал местность и умел обходить посты, они хитро уклонялись от встреч с людьми местных сеньоров. Когда же этих встреч было особенно трудно избежать, просто перемещались ночью, а день проводили, отсиживаясь среди развалин монастырей и усадеб. Таковых было немало, а лже-смолокур, казалось, знал их все.
Один раз им попался разрушенный монастырь, руины которого были обитаемы.
Здесь на беду себе заночевали несколько нищих бродяг, которые были вполне безобидны, но люди Мелло все равно без всякой жалости их вырезали. Они даже не озаботились оттащить трупы подальше, просто выкинули их в лес, всего в двух десятках шагов от места ночёвки.
- Ну а что нам оставалось? - равнодушно сказал Мелло, когда Луиза возмутилась этой жестокостью. - У нас такой груз, что вот просто так под кустом не спрячешь! Поэтому нам и был нужен этот х..в монастырь, чтобы заночевать и не быть обнаруженными. А свидетели тут ни к чему.
Вскоре он развеселился, сидя за ужином у костра, который развели за частично уцелевшей стеной, чтобы не было видно с дороги. Мелло даже хохотнул, обращаясь к племяннице:
- Ты же ведь не хочешь остаться без своего приданого, Луиза? Тогда доверься моему опыту и не спорь!
Луиза промолчала и отвернулась, чтобы не было соблазна вцепиться в его наглые глаза.

Так они и добрались до приграничных нормандских земель.
Здесь тоже нельзя было терять бдительность, но Мелловульф почувствовал себя теперь гораздо спокойнее. Здесь Робертин уже не имел права распоряжаться. Но все же это была приграничная область, и Мелло прекрасно знал, что границу нарушают люди и с одной, и с другой стороны, вторгаясь ради добычи или что-то выведывая, на чужую территорию, и порой не на одно лье.
Оставалось уповать на мечи королевских наемников и собственную хитрость.
Местные норманны ему никакого доверия не внушали.
И это было не удивительно.
Несколько раз по пути им встречались отряды северян, преимущественно конные. Норманны, осевшие здесь, должны были приучаться ездить верхом, ибо это прекрасно умели делать их враги - франки, а пешему против конного биться не сподручно.
Часто за такими отрядами следовали, стараясь не отстать, вереницы вьючных лошадей и мулов, нагруженных товарами какого-нибудь купца.
Также отряды северных воинов сопровождались размалеванными девицами, вульгарным хохотом отвечавшими на непристойные шутки мужчин.
Гнали норманны и закованных или просто связанных пленных.
Видимо, работорговцы держали путь к берегу Сены, до которого было отсюда близко, чтобы погрузить живой товар на драккары.