С любовью, Лиэрин

Глава 1

« Дорогой дневник.

Я просто в ужасе.

Я ненавижу эту школу.

Я ненавижу этот город.

Я мечтаю о солоноватом ветре с Роны, о запахе пряной горчицы и виноградной лозы. Мечтаю о томных взглядах изысканных француженок, которые отдыхают с журналом на веранде небольшой кофейни, откуда пахнет терпким кофе и круассанами с миндалём. Мечтаю о цветном витраже соборов, внутри которых воздух пульсирует отражениями: пурпурными, голубыми, янтарными; о запахе ладана — веры и памяти; где камни, лепнина и даже пыль, парящая в воздухе, несут в себе тень прошлого, культуру и наследие.

Но я довольствуюсь лишь серым, унылым Лондоном. Запахом влажной шерсти от пальто тех, кто только что вышел из новенькой папиной теслы, горечью дождя, который льёт с утра и до ночи. Застоявшимся воздухом в набитых автобусах и одиночеством улиц, где шум — это не память, не голос города, а просто гул.

Довольствуюсь насмешками, презрением и предубеждениями. И это всего лишь первый день. Меня сразу подметили, как только я вошла в класс. Свист, смешки - все это ударило по ушным перепонкам сильнее, чем самый громкий раскат грома в этом проклятом месте.

Я пожалела, что поступила в эту школу. Я думала, что все попадают сюда из-за своих выдающихся способностей, но в течение дня выяснилось, что большую роль здесь играют деньги.

Они могут вести себя как угодно. Толкать, унижать, издеваться. Их родители заносят в это место огромные деньги, чтобы их чада себе ни в чем не отказывали. И таких здесь большинство. Я не знаю их имён, не знаю их родителей, но я вижу по манерам, по одежде, по повадкам, что они — особенные, те, кого всю жизнь кормили с золотой ложки.

Они прицепились ко мне моментально. Заметили, что у меня дорогая, но уже поношенная одежда и решили, что я хотела влиться в их золотой круг. Но мне до этого нет дела, у меня просто нет другой одежды. Если они узнают, что большую часть я донашиваю за матерью, то мне конец. Они меня просто уничтожат. Они уже начали это делать, заметив мой шрам.

Я хочу уснуть и опять проснуться в Лионе. Снова пройтись по набережной за руку с матерью, когда отец отбежал купить нам цветы. Я хочу снова почувствовать запах лаванды, хочу касаться руками мокрых от лёгкого дождя перил, чувствуя приятный медный запах на пальцах.

Я хочу, чтобы было как раньше. Я хочу домой.

С любовью, Лиэрин.

1.09.2015»

----

Тонкая фигурка, промокшая от того, что попала под моросящий дождь, пока бежала от автобусной остановки до корпуса школы, прошмыгнула в щель тяжёлой входной двери заведения. Продрогшие руки аккуратно снимают капюшон с головы. Рыжие кудри промокли, неприятно прилипли к лицу, а большие глаза с интересом принялись изучать обстановку вокруг. Здесь, в стенах этой школы, идеально вылизанной, с высокими потолками, окнами в пол, сквозь которые иногда пробивались мягкие лучи утреннего солнца, заливая коридоры нежным медовым светом; светлой плиткой и молочно-белыми стенами, которые украшали портреты преподавателей в золотых рамках; она выглядела словно маленький, потерянный котенок, который зашёл туда, где его никто не ждал.

— Идиотка, свали с дороги, — грубоватая фраза, наигранно манерным тоном произнесенная, цепкими лапами вырывает девушку из ее размышлений. Парень, рявкнув это, грубо толкает ее в сторону и проходит мимо, моментально переключившись на кучку своих приятелей. Он даже не обернулся, просто продолжил смеяться, будто ничего не произошло.

Лиэрин опешила. Она прижала ближе к себе кожаную сумку и неловко перенесла вес тела с одной ноги на другую, глядя компании в спину. Она думала, что здесь будут воспитанные молодые люди, которые учатся в этой школе из-за выдающихся способностей в той или иной сфере, но, не успев переступить порог, ее сразу же встретило хамство и грубость. Она тихо вздыхает, предвкушая, насколько весёлый ждет ее учебный год.

***

Кабинет она нашла быстро. С подсказки одного из преподавателей, девушка стояла у нужной двери, сжимая в руках небольшой блокнот в голубом кожаном переплёте. Она не любила знакомиться с новыми людьми, потому что знала, что чаще всего они будут настроены к ней предвзято из-за шрама на лице - ведь встречают по обложке. К тому же, в нынешних реалиях она могла вполне быть высмеяна за ее старую одежду. Лиэрин просто надеялась, что сможет тихо зайти и незаметно сесть куда-нибудь подальше, а после аккуратно влиться в компанию тех, кто попал в эту школу также, как и она - за выдающиеся умения, а не за деньги.

Рыжеволосая девушка делает глубокий вдох, выпрямляет плечи и кладет руку на дверную ручку. Лёгкая дверь поддается и она входит внутрь, чувствуя, как больше дюжины пар глаз моментально поворачиваются к ней. Сердце забилось где-то в горле и дыхание перехватило, но она продолжала идти вперед. В голове гудит: "они видят, они все видят". Новенькая, чужачка, жалкая, "НЕ наша".

Хочется исчезнуть. Это хуже, чем выступать на сцене. На сцене ее любят за голос, за музыку, за прекрасную игру. А здесь оценивают, липко цепляются взглядом за одежду, за спутанные непослушные волосы, осматривают черты лица и мысленно осуждают фигуру. Большинство из них - уверенные, знающие друг друга чуть ли не с рождения, гладкие, будто с картинки тех самых глянцевых журналов, которые ее мать так ругала за отсутствие души. Остальным же не было дела. Они сами старались выжить здесь, молясь не стать целью для насмешек. Одни рады тому, что пришла новая жертва, а другие - что пришло спасение, ведь от них наконец отстанут.

— Ты с какого приюта, чудо? Я-то думал, ты на входе дверью ошиблась. — знакомый голос вновь прорезается сквозь хаотичные мысли, подбадриваемый улюлюканьем. Голубые глаза Лиэрин Фролло слегка расширяются, и она невольно поворачивает голову на говорящего: парень, сидящий на парте в окружении своей свиты. Чёрные волнистые волосы в модной удлинённой стрижке, чуть спадающие на скулы; ухоженный костюм, сидящий так, будто шили под заказ; лёгкая насмешливая ухмылка, даже не направленная на неё, больше привычная часть его лица. Она задерживает на нем взгляд на мгновение и тут же отворачивается, придерживаясь своего прежнего маршрута к последней парте.

Глава 2

« Дорогой дневник.

У меня не было времени писать. Я взяла себе кучу дополнительных занятий на пианино, чтобы хоть как-то отвлечься. Приходила домой поздно, плакала и засыпала.

Совет от Теодора, мальчика, который передал записку, не помог мне. Они все равно издеваются, только еще более изощренно, потому что хотят реакции. Хотят довести. Может быть он на это и рассчитывал, когда давал мне совет... я не знаю. Не хочу знать.

Я все больше думаю, что мое поступление сюда было ошибкой. Я совершенно не вписываюсь в их круг, я просто посмешище, местная игрушка с клеймом на лице. Каждый раз, чувствуя на себе их взгляды, слыша шепот, я хочу раствориться. Я устала плакать, я устала страдать, я просто хочу спокойно учиться, поступить в университет и жить спокойную жизнь.

Я не понимаю, почему я заслужила все это. И, возможно, где-то в глубине души я хочу, чтобы меня приняли — и это самое страшное. Они не те, с кем стоит дружить. Но, может, хотя бы обыкновенный нейтралитет? Я не знаю, чем я могу быть им полезна, но, честно признаться, все чаще думаю о том, как угодить.

Неужели я готова пасть так низко?

Может, я и правда жалкая?

С любовью, Лиэрин.

09.09.2015»

----

— Лисичка, — мужчина сорока с лишним лет поставил на стол чашку кофе и чуть склонил голову, — я не думаю, что всё настолько плохо.

Он продолжал что-то делать на кухне – движения четкие, без лишней спешки, как будто порядок вещей не должен нарушаться даже из-за чужого плохого настроения. Рыжеволосая ковырялась в тарелке, но еда казалась безвкусной, а ком в горле не давал проглотить и куска. В груди снова начинало жечь так, что хотелось согнуться вдвое.

— Я наелась, спасибо. До вечера. — девушка технично проигнорировала фразу своего отца и отодвинула от себя тарелку, поднимаясь из-за стола.

Люсьен Фролло ничего не ответил, только чуть прищурился, провожая ее взглядом. Лиэрин схватила сумку и почти выбежала за дверь, лишь бы избежать лишних вопросов.

Мужчина прекрасно видел, что с дочерью что-то происходит. Ее смех и сияние, которыми он привык гордиться, исчезали, тускнели, как тяжелое лондонское небо. Но он не спросил, в чем дело. Не потому, что не хотел знать, а потому что боялся услышать ответ, на который не сможет повлиять.

***

Холодный сквозняк скользил по ногам, а коридоры казались слишком широкими, слишком людными, будто специально, чтобы она почувствовала – чужачка.

Пространство вокруг нее гудело голосами, смехом, хлопали двери, каблуки цокали по плитке. Все куда-то бежали и только она одна стояла, словно выброшенная за борт: кожаная сумка плотно прижата руками к животу, взгляд опущен в пол. Мир мчался мимо, словно река, не замечая маленький камушек на пути.

Лиэрин спряталась в музыкальной комнате после уроков. Из-за того, что она поступила в эту школу по творческому гранту как пианистка, ей позволялось пользоваться этой комнатой в любое время, но она должна была давать отчётные концерты в качестве подтверждения своего развития. Поэтому девушка сидела здесь часами. Она пела, много играла, иногда что-то писала в своём блокноте. Эта комната была для нее отдушиной, местом, где она никому не была нужна и это было самым лучшим чувством за последнее время. Чувством пустоты и одиночества, которые раньше были невыносимы.

И в этот раз она опустилась на табурет, откинув глянцевую крышку инструмента. Пальцы слегка дрожали, зависнув над клавишами из слоновой кости. Но тишину разрывает медленный, тихий звук: сначала одна нота, затем другая, а после снова первая. Робкая мелодия, словно дыхание на морозном воздухе, дрожала на кончиках пальцев. Каждый звук как погружение в холодную воду: медленный, неторопливый, боязливый. А затем пальцы срываются на резкий аккорд, второй, третий. Гулкий, грубый, пронзительный. Это было не музыкой, а криком, который она не могла выразить голосом. Белые и чёрные клавиши сливались в шторм, в удар сердца, которое рвётся наружу.

Музыка гнала прочь шепоты и взгляды, вырывала из девичьей груди то, что невозможно было сказать. Аккорды падали на пол и разбивались о стены, но снова возвращались к ней - уже мягкие, утешающие, как усталое объятие.

— Ты сбиваешься с ритма.

Она резко захлопнула крышку, чуть не ударив себе по пальцам. Дыхание сбивается, ком снова подступает к горлу, а щеки начинает колоть. Ее уголок, ее маленькое укрытие нашли, ворвались в него совершенно беспардонно, обнаружив ее за интимным - выражением собственных неприкрытых эмоций через музыку.

Она не узнает голоса, но не хочет смотреть на названного гостя. Лиэрин понимает, что это не Чарльз - тот самый человек, который старался унизить ее больше всех, тот самый, кто вёл за собой толпу. Но от этого не легче, ведь они все считали ее жалкой.

Девушка слышит тихий щелчок зажигалки и чувствует резкий запах табачного дыма вперемешку с чужим древесным парфюмом. Пальцы едва заметно дрогнули на коленях, а в груди заныла еще более сильная обида.

— Не кури здесь... — "потому что это моё убежище, мое укрытие, моя отдушина. Не кури здесь, не приходи сюда, не разговаривай со мной." Но всего остального она не сказала. Лишь тихо добавила, — ...пожалуйста.

Парень в ответ только хрипло усмехнулся и мягкой поступью подошёл к пианино, зацепившись пальцами за край крышки. Он откинул ее назад и осторожно коснулся клавиш. Взгляд Лиэрин был прикован к собственным рукам на коленях, но боковым зрением она заметила кольцо-печать на чужом пальце, такое же, что и у мальчика, который передал ей записку в первый день. Теодор.

— Хотя, я едва ли смыслю что-то в музыке. Просто услышал знакомую мелодию. Не мне тебя поучать, — он будто не услышал ее просьбы, одной рукой стряхивая пепел на пол, а второй продолжая хаотично нажимать на клавиши.

Она не понимала, для чего он здесь. Парень едва ли умел играть, к тому же, он был одним из дружков Грэнтэма. Каждая нота, отлетающая из-под его пальцев, била по вискам, как ржавый гвоздь. Плечи Лиэрин дернулись, будто кто-то ударил по спине невидимой рукой. Ее пальцы слегка дрожали, впиваясь ногтями в ладони, а в груди что-то неровно билось - слишком быстро, слишком громко, будто сердце пыталось вырваться наружу. Горло сжалось, слова застряли комом, тяжёлым и липким, а голова склонилась ниже, скрывая за густыми кудрявыми волосами бледное лицо.

Глава 3

« Дорогой дневник.

Я совсем забыла написать о тех, кто успел стать за столь короткий промежуток времени моими врагами. Не знаю, сумею ли написать о всех сразу... даже сейчас, когда я сижу у себя в комнате, меня душит только одна мысль о них. Душит то, что я вспоминаю их голоса, выражения их лиц, когда они бросают мне очередное оскорбление.

Но я хочу написать о них. Для самой себя, чтобы через много лет перечитывать этот бесстыдный дневник и думать о том, какой же я была глупой. Или, может, слабой. Я не знаю. Может, все сразу. А, может, я вообще никогда не перестану себя ненавидеть за эти записи.

Итак, Чарльз. Чарльз Грэнтэм, главный заводила этой шайки. С его позволения люди открывают свой рот, с его одобрения они выбирают себе жертву для издевок. Я ненавижу его, ненавижу Чарльза Грэнтэма так сильно, что иногда не хочу дышать, когда он рядом. Эта наигранная идеальность. Эти чёрные патлы, всегда отлично уложенные. Натянутая улыбка... холодный взгляд, в котором нет ничего, кроме высокомерия; он смотрит так, будто я какое-то насекомое, которое заползло в его идеально отполированный мир.

Этот мерзавец специально делает это. Он любит смотреть, как люди, неугодные и недостойные, ломаются рядом с ним. Любит, когда чужие глаза наполняются слезами, когда руки дрожат от бессилия. Он знает, что ему не ответят, потому что у него есть имя, власть и семья, которая уничтожит любого за своего единственного наследника.

Но на самом деле он трус, который прячется за фальшивыми друзьями и деньгами. Он обязан унижать других ради того, чтобы самоутвердиться, ради того, чтобы чувствовать, что он хоть что-то значит. Без своих титулов он - пустое место, глянцевый фантик с гнилью внутри.

Но этот факт не мешает мне ненавидеть его еще больше. И мне страшно. Страшно, что во мне так много злости.

̶Д̶у̶м̶а̶ю̶,̶ ̶ч̶т̶о̶ ̶е̶с̶л̶и̶ ̶б̶ы̶ ̶у̶ ̶м̶е̶н̶я̶ ̶б̶ы̶л̶ ̶п̶и̶с̶т̶о̶л̶е̶т̶,̶ ̶т̶о̶ ̶я̶ ̶б̶ы̶ ̶о̶б̶я̶з̶а̶т̶е̶л̶ь̶н̶о̶ ̶в̶ ̶н̶е̶г̶о̶ ̶в̶ы̶с̶т̶р̶е̶л̶и̶л̶а̶.̶ ̶(перечеркнуто практически до дыр в бумаге)

Достаточно.

Видимо, сегодня с ненавистью, Лиэрин.

10.09.2015»

----

Сегодня отца не было дома. Ранним утром он уехал в другой город, чтобы попасть в больницу к своей жене, матери Лиэрин.

Девушка старается об этом не думать, но каждый раз, когда в доме начинает пахнуть свежезаваренным кофе, она автоматически ищет взгляд матери. Рыжеволосая опускается за стол и роняет голову на ладони, тяжело вздыхая.

— Ох, мама... Ты всегда говорила, что сначала нужно попробовать понять, а потом судить, но как же я могу понять их... это немыслимо... — легкое покалывание у носа заставляет ее откинуть голову назад и приложить руку к губам, прикрыв глаза.

Она больше ничего не сказала. Не притронулась к еде, не выпила кофе. Просто взяла свою сумку и поплелась на автобусную остановку, стараясь занять свою голову мыслями, отличными от тех, что тревожили ее изо дня в день.

***

Это утро были удивительно чистым и безоблачным. Только что поднявшееся над горизонтом солнце разливало по серым улицам мягкий мед золотистого цвета. Воздух был прохладный, но не колючий, словно свежая простынь, только что занесенная домой после холодной ночи. Тонкая утренняя дымка еще держалась на крыше школы, а капли ночного дождя висели на ветках деревьев, похожие на хрустальные бусины. Поистине спокойное, размеренное утро для этого адского места. Даже шаги, казалось, звучали тише, чем обычно.

— Редкое зрелище, да?

Едкий запах сигаретного дыма возник из ниоткуда, словно чернильное пятно на чистом листе. Резкий, колючий, въедающийся в одежду и волосы, но знакомый аромат, по какой-то причине позволяющий Лиэрин чувствовать себя практически в безопасности, пусть она и пыталась скрыть это за наигранным недовольством. Вероятно, все из-за того, что за запахом жженого табака шёл тёплый, древесный, немного сладкий, аромат с кожаной нотой, рисующий в голове изображение кресла у потрескивающего камина в старом деревянном доме.

— Эй, уснула?

— А?

Она отшатнулась, когда Монтэгю тихо, совсем беззлобно посмеялся. Она привычно нахмурилась, прижимая сумку ближе к телу.

— Это все еще не настолько редкое зрелище, как ты без сигареты. — совсем безобидный укол как инстинктивное желание защититься.

— Может быть. Но утро из-за этого не стало менее приятным. Как добралась вчера до дома?

— Какая разница?

— Просто думаю, что на машине удобнее, чем в душном и тесном автобусе.

Рыжеволосая слегка поджала тонкие губы, задумавшись. Ее смущали эти слова, как и сам факт того, что он пытается завести разговор. Все это было странным, почти пластиковым. К каждому из этих людей у нее невольно сложилось предвзятое отношение — слишком много раз ее обожгли, чтобы достаточно доверять хоть кому-то из них.

— В таком случае, я рада, что тебе не приходится добираться домой на автобусе.

Лиэрин натягивает тонкую улыбку, а Теодор лишь едва заметно вскидывает брови, не ожидая именно такой реакции. Быстрое, цепкое, но заметное раздражение мелькнуло в глазах брюнета. Он, может, и понимал ее оборону, но гордость все равно царапало.

Монтэгю выдохнул дым через нос, зажав меж губ сигарету. Тонкая дымка лениво потянулась вверх, а взгляд скользнул по ней – быстрый, холодный, оценивающий. В этом взгляде было что-то, что она не могла разгадать: привычная надменность или непрошеное любопытство. И то, и другое раздражало.

— Мне кажется, — он выдыхает сквозь дым, замолчав на секунду, будто подбирая слова, — что ты слишком видишь во мне врага.

— Может, тогда тебе стоит поменьше общаться с Чарльзом, — ответ прозвучал спокойно, почти неслышно, — иначе моментами ты слишком похож на врага.

Глава 4

« Дорогой дневник.

Мне не хочется писать. Мои предыдущие записи выглядят как отчет: сходила сюда, видела то, поговорила с тем. Но это не потому, что мне нечего писать. Напротив, слишком много, чтобы раскладывать это в предложения.

Я снова вспоминаю запах виноградной грозди, влажной от росы, запах тёплого утреннего хлеба из булочной за углом, звонкий, как колокольчик, смех мамы по утрам на кухне. Наш большой особняк на окраине города из белого камня, стены которого затянул красивый плющ.

Я бегаю босыми ногами по прохладной плитке на кухне, а она смеется, сидя за пианино. Она играла не так хорошо, как я теперь, но зато ее музыка была всегда яркой и живой, как и она сама...

Боюсь, что она уже давно забыла это. Не помнит меня той. Не помнит себя той. Запах больницы и лекарств заменил ей аромат лаванды и лёгкого солёного ветерка, белые стены заменили ей наши виноградники.

Я скучаю... Я редко звоню ей, потому что больно, но я очень скучаю. Я думаю, что если бы она была рядом, то было бы легче. Я могла бы рассказать про сегодняшний день, про все, что покоится в голове. Про слезы, про боль, про то, что иногда хочется... (обрывок фразы, следы размазанных чернил)

Она бы обязательно поддержала. Она всегда знала, что сказать. Всегда. Мне не хватает ее голоса, ее смеха, ее рук. Так не хватает дома, которого больше нет.

С любовью, Лиэрин.

17.09.2015

(в некоторых местах страницы видны подтеки от слез)»

----

Лиэрин стояла у своего шкафчика, что-то разглядывая в блокноте. В коридоре было очень шумно, голоса и смех глушили мысли, поэтому она раз за разом перечитывала одну и ту же строчку, недовольно поджав губы. Но Фролло совершенно точно почувствовала, когда подошёл Чарльз – будто воздух вокруг стал тяжелее.

Она инстинктивно напряглась, сжав зубы настолько сильно, что начало казаться, будто они вот-вот покрошатся. Грэнтэм наклоняется к ней ближе так, что она чувствует тепло его дыхания на щеке. От него пахло настолько густо и плотно, что воздух обращался в деготь, который наполнял собой лёгкие. Тяжёлый аромат смол и пряностей, от которого хотелось отвернуться. От которого через пару минут начинало тошнить. Как и от самого Чарльза.

— Знаешь, иногда твой шрам кажется даже милым, — его голос был почти ласковым, и из-за этого еще более мерзким, — Жаль, что никто никогда им по-настоящему не будет любоваться. Разве что твоя больная мамочка... если она, конечно, еще помнит, как ты выглядишь. Если она вообще помнит, что у нее есть дочь.

Резкий звук – он захлопнул ладонью дверцу ее шкафчика, будто поставил точку. Звук металла, который звоном разошёлся по ее голове, заглушил все звуки.

Лиэрин не успела подумать. Она разворачивается и толкает его обеими руками в грудь настолько сильно, насколько вообще могла. Чарльз пошатнулся, пытаясь удержаться на ногах, и плечом ударился о шкафчики. В коридоре стало очень тихо. Никто не знал, как реагировать. Послышались неловкие смешки, кто-то прочистил горло. И через минуту коридор вновь ожил, будто ничего не произошло.

Чарльз медленно выпрямился, поправляя пиджак. В его взгляде мелькнула искра: сначала ярость, что окрасила его бледное лицо лёгким пурпуром, а зачем что-то еще – странный, хищный интерес. По его губам скользнула кривая, мерзкая улыбка. Он сказал что-то, но Лиэрин не услышала. Слишком сильно сердце грохотало в ушах, горло сжалось так, что невозможно вдохнуть. Девушка резко развернулась на каблуках и почти бегом бросилась к лестнице, чувствуя прожигающие взгляды на своей спине.

Коридор школы наполнился шумом, но момент тишины все еще звенел где-то глубоко под кожей. Чарльз поправил рукав пиджака, будто ничего не произошло, но пальцы дрогнули: он сжимал их и разжимал, чтобы выгнать остатки злости из своего тела. В глазах все еще стоял резкий блеск, слишком яркий, чтобы не обращать внимания. Было ясно: задело. Теодор и Аластор, стоящие рядом, подошли к приятелю практически сразу после того, как девушка убежала. Монтэгю скользнул оценивающим взглядом по Грэнтэму и спрятал руки в карманы.

— Ты, кажется, переходишь грань, — сказал он негромко, почти спокойно, но поджатые губы и тяжёлый взгляд выдавали легкое раздражение.

— О, Теодор, правда? — Чарльз практически прошипел, слегка толкнув юношу в плечо. Приятельский жест, но в нем чувствовалась остаточная ярость, — не строй из себя святого, мудила. Или тебе напомнить наш разговор? А, может, доложить о нем птичке? Или ты все еще в игре?

— Хватит, Чарльз. Я не это имел в виду. — его глаза скользнули в сторону. Тео не любил, когда дружок вытаскивал это на свет.

Грэнтэм прищурил глаза, вцепившись режущим взглядом Теодору в лицо. Его челюсть была напряжена, мышцы лица ходили ходуном – Чарльз хотел сказать что-то еще, но, удивительно для себя, сдержался.

Аластар, стоявший чуть позади, лениво скрестил руки на груди. В его голосе не было ни удивления, ни осуждения, только хладнокровный интерес:

— Забавно. Каждый раз, когда ты думаешь, что победил, почему‑то выглядишь таким... разъяренным.

— Заткнись, Хоксворт, — бросил Чарльз.

— Просто наблюдение, — Аластар пожал плечами, но в глазах блеснуло что‑то почти насмешливое. Чарльз медленно выдохнул, пальцы сжались и разжались. Он провёл взглядом по коридору, где только что исчезла Лиэрин, и уголок его губ дёрнулся в кривой полуулыбке.

----

На лестнице было тихо. Голоса и смех из коридора звучали где‑то далеко, гулким эхом, будто из другого мира. Лиэрин сидела на ступеньке, обхватив колени руками. Сердце всё ещё колотилось так, что отдавалось в горле; пальцы дрожали. Она прикрыла глаза, стараясь выровнять дыхание и хоть как‑то вернуть себе тело. Именно в этот момент откуда-то сверху раздался хриплый, слегка испуганный девичий голос:

Глава 5

« Дорогой дневник.

Внезапно для себя обнаружила, что, оказывается, есть другой мир. Не только тот, что пытается постоянно ранить, уколоть, втоптать в грязь, сделать жизнь еще более блеклой, чем лондонские улицы осенью.

Есть мир, где тебя будут рады видеть. Где звучит смех, где тебя не считают странным, не выбирают, а просто дружат, потому что ты интересный. Потому что ты личность, а не глянцевая обложка с фамильной биографией внутри.

Марго просто чудо. Так вышло, что она познакомила меня со своими друзьями: совершено необычные люди разных возрастов, но такие интересные, искренние, все уникальные, как картины в музее.

С Марго все как-то... просто. С ней не нужно думать о том, как правильно сказать, как вести себя. Она смеется так, будто у нее нет ни одной тайны, будто ее жизнь совершенно безоблачна, и она заряжает этим других. Может, я впервые за долгое время почувствовала себя нормально, почувствовала себя *собой*.

Чарльз и его придурки стали задевать меня меньше. Да, до сих пор они отпускают сальные шутки, но... это все. Даже шуток стало меньше. Я надеюсь, что это не затишье перед бурей, а они просто потеряли интерес.

Но есть еще кое-что. Точнее, кое-кто.

Теодор Монтэгю. Он... не такой. Не шутит, не шепчет, не смотрит свысока... но просто смотрит. Внимательно, будто постоянно что-то пытается найти. Иногда заводит разговоры ни о чем, но быстро уходит, если его начинает что-то раздражать. И эти его поиски, рысканья почти сводят с ума. Будто пытается найти то, что я сама давно потеряла. Хотя, может, он просто так развлекается.

Его взгляд раздражает, потому что он слишком тихий. Потому что мне кажется, что я понимаю его меньше всех остальных. И, наверное, именно это пугает больше всего.

С любовью, Лиэрин.

02.10.2015. »

----

Почти пустая музыкальная комната с идеально начищененными полами, запахом лака по дереву и прибитой к асфальту дождём пыли от открытого окна. Дверь была приоткрыта, по ногам гулял сквозняк, немного освежая.

Тихое позвякивание струн разбавляло сонную атмосферу. Оно сливалось с нежным аккомпанементом пианино: лёгкий, почти невесомый звук, едва ощутимый в голове, скорее как подложка для мыслей, а не заглушка. Звук, казалось, почти растворялся в пасмурном свете улицы, падающим из высоких окон.

Лиэрин слегка согнула спину над инструментом, ее рыжие кудри почти касались клавиш, а пальцы двигались мягко, невесомо, как перышко на ветру, но довольно уверенно. Марго, напротив, играла громче, резче, иногда с нарочной фальшью, будто проверяя, насколько лёгкая мелодия может выдержать натиск. Их звуки сталкивались, но не мешали друг другу, сливаясь и создавая что-то новое.

В прохладном воздухе, перебивая запах лака, витал навязчивый аромат: терпкая смородина, сухая трава, легкая древесная горечь. Аромат, который въедался при объятиях в одежду и волосы, аромат, с которым Лиэрин была бок о бок практически весь последний месяц. Запах духов Марго был такой же, как и она сама: дерзкий, звонкий, хаотичный, но отчаянно живой и почти свободный, будто соловей, практически сломавший железные прутья клетки.

Но эту идиллию нарушил резкий запах табачного дыма, приглушенный сладким и древесным. Юношу у входа они заметили не сразу. Только когда он шумно закрыл дверь, Марго, сидящая на полу, подняла на него голову и игриво прищурила глаза, продолжая перебирать струнны пальцами.

- У нас, кажется, зрители.

- Не мешаю? - голос парня звучал тихо, без издевки, отчего казался еще более чужим.

Марго лишь фыркнула - неясно, была ли она недовольна или просто не знала, что сказать. Она закончила свою игру резким аккордом и накинула ремешок гитары на плечо, поднимаясь с пола. Девушка слегка толкнула Фролло в руку и подмигнула.

- Мне уж точно не мешаешь, мне бежать надо. У меня репетиция спектакля.

Лиэрин сидела молча. Не придумала, что сказать. В голове пронеслась шутливая мысль о том, что Марго предательница, раз бросает ее одну в такой ситуации. Рыжеволосая лишь кивнула в знак прощания и проводила ее взглядом, когда бунтарка скрылась за дверью, оставив после себя неловкую паузу.

Тишину нарушили тихие шаги Теодора, который подошел к окну и поднял взгляд к серому небу. Лиэрин слышит шелест его одежды, когда он опускает руки в карманы. Ей неловко, она не знает, что сказать, поэтому начинает просто тихо играть, зациклившись на одном моменте мелодии из-за бушующих в голове мыслей.

- Красиво играешь, - Монтэгю, наконец, нарушает неловкий момент, разбавленный зациклившейся мелодией.

- Спасибо, - она отвечает, не поднимая глаз. Пальцы все еще касаются клавиш, но звук становится тише, будто тает. Она вдруг остро почувствовала, как сильно слышно собственное дыхание.

Тео прислонился спиной к стене у окна. Он молчит, но Лиэрин чувствует на себе чужой внимательный взгляд, будто он отмечает каждую мелочь: длинные рыжие кудри, ткань ее серого платья, белый воротник, аккуратный браслет на запястье. Старые, практически "ретро" вещи, которые когда-то стоили хороших денег, но сейчас не имеют ценности для незнающих.

Он ничего не говорит про это. Просто смотрит: не как Чарльз, оценивающе и свысока, а будто собирает кусочки пазла, чтобы составить в голове полноценную картину.

- C'est Chopin, n'est‑ce pas? - вдруг спрашивает он с ужасным, почти смешным акцентом на французском.

Лиэрин моргнула, пальцы замерли. Он уже однажды писал ей криво на французском в записке, но услышать знакомый язык из чужих уст она не ожидала.

- Что? - она оборачивается, спрашивает почти растерянно.

- Шопен же? - Тео переводит, состроив такое выражение лица, будто выиграл нобелевскую.

Глава 6

« Дорогой дневник.

Не могу молчать. Вчера не писала об этом, только вскользь. Не могла уснуть ночью – хорошо, что сегодня выходной.

Ещё и эта Марго с ее подколами... я ведь обещала себе, что не буду обсасывать в дневнике события дня. Я хотела писать поэтичное, нежное. Хотела искусства, а не чертового нытья о парнях на бумаге.

Но сегодня не получается поэтично. Хочется грязно, так, чтобы было стыдно, когда отец найдёт эту записную книжку. Но не знаю, зайдёт ли так далеко...

Я все думаю о поездке. Не могу отпустить, будто в голове больше ничего и не крутится. Практически абсолютно молчаливая поездка. Эти предложения подвезти, идиотский взгляд, который скоро дыру мне в спине прожжет, и вечно странная тишина, от которой не по себе.

Я не понимаю. Честно. Н.е. п.о.н.и.м.а.ю.

Он был более разговорчив в первые дни. Пытался шутить, его движения были не такие скованные, даже когда он неумело пытался играть на пианино в один из моих первых дней здесь. Там было больше души, чем в этих вежливых открытиях дверей, чем в натянутых улыбках и вымученных разговорах ни о чем. Только единожды фасад треснул, когда он блеснул своими знаниями французского. Кривыми, жутко звучащими, но оттого и заставляющими улыбнуться – живыми.

Но все остальное... не знаю.

Может, стоит просто подождать. Или поговорить. Но я так не умею.

С любовью, Лиэрин

03.10.2015»

----

В доме было тихо. Редкое для Лондона солнце пробивалось сквозь занавески, ложилось нежными золотыми пятнами на пол и кровать в углу комнаты. Здесь витал запах свежих булочек и терпкой смородины.

Марго лежала животом на ковре в комнате Лиэрин, согнув ноги в коленях. Перед ней стояла кружка чая и лежали несколько листочков с текстом, но ей, кажется, на них плевать: она подперла подбородок руками, уставившись на Фролло, которая сидела в раритетном кресле, поджав под себя ноги.

— Мон-тэ-гю, да? — лукавая улыбка замерла на ее губах и она с прищуром смотрела куда-то сквозь рыжеволосую, — звучит странно. Как в Ромео и Джульетте.

— Там были Монтекки, — подметила Фроло, откладывая в сторону газету. Она еле сдерживалась, чтобы не закатить глаза от этих рассуждений.

— Да какая разница, одно и то же, — бунтарка фыркнула и слегка наклонила голову набок. В ее спутанных волосах блеснули маленькие бусины от косички, свисающей за ухо.

— Куда интереснее то, что у вас было вчера.

— Ничего. Просто подвез.

— "Ничего" – это когда плетешься домой пешком и ненавидишь этот мир. А "подвез" – это уже кое-что, — Марго протянула это с той самой интонацией, от которой Фролло захотелось кинуть в нее газету, — и что, вы всю дорогу молчали?

— Практически... я не знаю, о чем с ним говорить. Да и он, наверное, тоже, — Лиэрин опустила взгляд, неловко сминая пальцами подол лёгкого платья, — в любом случае, зря я вообще согласилась. Только лишний раз понервничала.

— Ой, не неси чушь. Говоришь так, будто он маньяк, а не просто пацан с крутой тачкой, — Ллойд махнула рукой, перевернувшись на спину.

— Марго... — девушка выдохнула, поднявшись с кресла и подойдя к окну. Тонкие пальцы легли на деревянный подоконник, а взгляд скользнул вниз, вцепившись в опавшую листву за окном. — Он странный. Ты же не общалась с ним, ты не знаешь, о чем говоришь. Сначала он кажется не таким, как... они. А потом, когда я вижу, как он болтает с Чарльзом – такой же.

— Мм... — протянула гитаристка, уставившись в потолок, — так ты опасаешься того, что он окажется таким же как они или боишься, что твоя паранойя разойдется с действительно и все-таки он – нормальный парень?

— Что? — Лиэрин невольно вскинула брови, обернувшись на подругу.

— Ну, ты всё время говоришь "он странный", "он не такой" и, мое любимое, "он другой"... — Марго театрально приложила руку к груди, улыбка скользнула краем губ. — Слишком сильно пытаешься себя в чем-то убедить. Но я не понимаю в чем именно. Потому что сама себе постоянно противоречишь. То хороший, то плохой, то ты уже едешь с ним в одной тачке.

— Я не противоречу, — резко отрезает рыжая, вновь отвернувшись обратно к окну и чувствуя, как жар заливает лицо. — И я не пытаюсь себя в чем-то убедить.

— Ясно, — девушка тихо, беззлобно посмеялась и приподнялась на локтях, — Ладно, не буду лезть. Но если он тебя еще раз подвезет – расскажешь первой. И иногда лучше сказать глупость, чем по-идиотски молчать. За слова тебя никто не ударит.

Между ними воцарилась тишина. Не колючая, не напрягающая, а тёплая и приятная. Лиэрин могла подумать, а Марго – найти способ перевести тему. Ллойд зашуршала чем-то за спиной у рыжеволосой, а после послышался шлепок о деревянный пол. Фролло обернулась и увидела на полу книгу со странной обложкой, которую гитаристка достала из сумки.

— Хватит дуться и давай почитаем. Я нашла редкостную мерзость, — ее губы расплылись в улыбке и Лиэрин невольно подхватила ее настроение, расслабившись. Марго раскрыла книгу и, театрально прочистив горло, начала читать вслух где-то с середины с преувеличенной интонацией, будто это дешевая радиопередача.

— «Его глаза сверкнули сапфировым огнём, а рука опустилась на ремень...» — протянула она с нарочитым драматизмом, закатывая глаза, — Господи, это даже хуже, чем я думала.

Лиэрин не удержалась и тихо рассмеялась, закрыв лицо руками.

Она устроилась на полу рядом, подтянув колени к груди. В комнате снова стало тепло и спокойно, только шелест страниц, ленивый свет через занавески и голос Марго.

На этот раз мысли о Теодоре не ушли, но перестали царапать.

***

В пабе было полутемно. Красный свет от неоновой вывески на улице рвался сквозь жалюзи, полосами ложась на мраморный пол. Теодор задержался в дверях, скользнул взглядом по залу – пусто. Ни Виктории, ни Аластара, ни других ребят из компании. Только Чарльз, развалившийся в углу на кожаном диване, с бокалом в руке и сигаретой в зубах.