С разводом, дорогая! Снег между нами

Глава 1. С другой

Утро началось, как обычно, в привычной беготне.

Я умудрилась одновременно искать варежки, жарить тосты и разруливать спор детей, кто первым пойдёт чистить зубы. Кате я сунула под нос список занятий на неделю, чтобы она не забыла рисунок и форму для танцев. Младшему пришлось объяснять, что ботинки со вчерашнего дня сами себя не почистят. Он вздохнул, как маленький старичок.

Катя вдруг бросила взгляд на дверь спальни и буркнула:

– Папа опять злой был вечером.

Голос у нее был резким и обиженным.

Я ответила автоматически, как делала это десятки раз:

– Он просто устал. Конец года, давка везде.

Катя закатила глаза, но промолчала. Она в свои четырнадцать умела считать настроение быстрее погодного барометра.

Младший подтащил ко мне рюкзак и вцепился в рукав свитера:

– Мам, а папа кричит, потому что я плохой?

Я накрыла его ладонь своей и поджала губы, чтобы не выплеснуть лишнее:

– Нет, Серёж. Он перенапряжён. Ты тут ни при чём.

Он кивнул, привычно поверив. Я видела, что он хотел услышать именно это. И сама облегчённо выдохнула, хотя напряжение внутри так и осталось.

Когда дети, наконец, вывалились из квартиры, каждый по своим делам, я заметила у вешалки Егора новую спортивную сумку.

Её у нас раньше не было.

Рядом стоял аккуратно поставленный тюбик нового парфюма. Резкий, дорогой, зимний. И ещё – смартфон в кожаном чехле, блестящий, как будто только из коробки.

Я провела пальцем по чехлу. Холодно.

«Мужчинам под пятьдесят иногда нужно обновление. Им важно чувствовать себя сильными, – сказала я себе. – Главное – не давить».

Я знала Егора давно.

Он никогда не говорил лишнего. Но сегодня в воздухе висело напряжение, которое показалось мне чересчур натянутым. Его движение, когда он прошёл мимо кухни, было слишком чётким, слишком контролируемым. Он выглядел собранным и холодным, как мокрый снег на ступенях: внешне ровный, но стоит наступить – провалишься.

Он хлопнул дверью и ушёл, не сказав ничего. Я выдохнула, переводя взгляд на часы.

Часа в два позвонила свекровь.

– Аня, ты можешь поговорить с ним? Он мне вчера такое ответил... Я в шоке! Не понимаю, что с ним творится!

Я нахмурилась, но привычно смягчила:

– Он не хотел. У него стресс, нервы. Я поговорю с ним.

– Ты у нас всё можешь, – свекровь мгновенно оттаяла.

Я отключила звонок и прислонилась к стене.

Опять. Опять я вставала между всеми, раздавая объяснения, как справочные листовки. Ловила чужие эмоции и переводила в удобный формат. На секунду захотелось сказать: «А может, и не надо?»

Но эта мысль вспыхнула и тут же погасла. Так было проще всем.

Минут через двадцать в дверь позвонила Таня с пакетиком новогодних гирлянд, которые обещала занести. Я открыла, и она сразу прошла на кухню.

– Ань, – она поставила пакет на стол и опёрлась ладонями о спинку стула, – я сейчас шла мимо вашей парковки и видела Егора.

Я подняла глаза.

– И что?

– Он стоял возле своей машины и разговаривал по телефону так... – она крутанула пальцем у виска, – будто собирался кого-то уволить или... не знаю. Но лицо прям каменное. И он меня, между прочим, не заметил. Я ему помахала, но он даже не моргнул.

Я нахмурилась.

– Может, просто не услышал?

– Аня, – Таня уселась на табурет, – он даже не повернулся. Я сказала «Привет, Егор!» достаточно громко. Он смотрел в одну точку, сжимал телефон так, что суставы побелели.

Я вздохнула, оттирая крошки со стола.

– Тань, ну правда, в декабре все мужчины нервные. Работы выше крыши.

– Нервные – да, – согласилась она, – но не до такой степени. Он выглядел так, будто... будто всё в себе держит, и это внутри уже трещит.

Я почувствовала, как неприятно сжалось всё внутри, но всё равно привычно смягчила голос:

– Всё нормально. Я просто понимаю, что у него период тяжёлый.

Таня прищурилась, немного наклонив голову, как всегда делала, когда пыталась пробить мою стенку:

– Ты опять всё сглаживаешь.

– Я ничего не сглаживаю. Я просто понимаю причины, – ответила я чуть резче, чем хотела.

Она пару секунд молча смотрела на меня, потом вздохнула.

– Ладно. Мне еще самой дома все развешивать. Пойду.

И ушла.

Днём, когда дети уже вернулись со школы, Егор вернулся неожиданно рано. Сказал, что за документами.

Я вышла в прихожую и на секунду остановилась. Он выглядел... другим.

Прическа свежая, выбрит чисто, лицо будто после хорошего сна. Пальто сидело на нем, как всегда, идеально и наполняло прихожую прохладным зимним запахом.

1.2

К вечеру дом наполнился привычными запахами.

На плите тихо булькала курица с имбирём, в зале пахло хвоей и мандаринами. Дети сидели перед телевизором, разжёвывая конфетки из новогодних школьных подарков, обсуждали, какой мультик смотреть. Их голоса звенели, как колокольчики.

Накануне Нового года мы всегда так жили: тепло, семейно, размеренно.

Я поставила на стол салат, проверила духовку и взглянула на часы.

Половина седьмого.

Странно. Обычно Егор к этому времени уже дома: или пишет, что задержится, или звонит, чтобы я не ждала с ужином. Сегодня же... тишина. Телефон лежал на краю стола экраном вверх, и от этого пустого экрана веяло чем-то неприятным, как будто он специально молчал, чтобы не давать мне точек опоры.

Я вытерла руки о полотенце и набрала ему короткое: «Ты когда придешь?».

Сообщение ушло быстро, а потом экран стал ровным и белым. Минут пять я стояла, глядя на него, будто могла взглядом заставить телефон завибрировать. Потом принудила себя заняться делом: переложила курицу в форму, накрыла фольгой, проверила, как дети убрали тетрадки со стола. Всё было вроде бы нормально, но внутри всё равно зудело что-то беспокойно.

Прошло ещё десять минут – ноль реакции.

Я то и дело смотрела на дверь в прихожей. Слышала в голове, как заскрипят его ключи, как он сбросит ботинки в прихожей, как скажет: «Я замёрз».

Но дверь молчала.

И я себе сказала: «Ладно. Бывает. Работа».

Часы перевалили за семь.

Я снова глянула в телефон – там по-прежнему было пусто. Хотя Егор всегда был пунктуальным, особенно в мелочах. Он не любил, когда я задерживалась в ответах, а сам обычно отвечал мгновенно. Особенно последние недели, когда в нём было напряжение, и оно выплёскивалось в коротких, резких сообщениях. А теперь – ничего.

Я включила воду, помыла руки, поправила волосы. Всё, что делала, казалось чуть замедленным, словно реальность вязла вокруг меня. Дети уже не смотрели мультики, а просто щёлкали каналы, ища что-то конкретное, и никак не могли найти.

И вот, когда я уже почти собралась звонить ему, в замке тихонько щёлкнул ключ.

Муж вошёл так будто не хотел, чтобы его услышали. Не хлопнул дверью, не снял пальто, не позвал детей, не сказал ни слова – просто скользнул внутрь. Воздух сразу стал холоднее.

От него пахло морозом и новым парфюмом, который я уже успела заметить утром. Запах был резкий, дорогой, но непривычный. Он вообще не пах домом. Он пах улицей. Свободой. Каким-то другим человеком.

– Ой, ну наконец-то... – выдохнула я облегчённо. – Сейчас ужин нагрею.

Он прошёл мимо так, будто меня там не стояло. Я услышала только тихий скрип его ботинок. Он не посмотрел на стол, не заглянул к детям, даже не кивнул. Просто прошёл в спальню, не раздеваясь.

Я на секунду застыла, глядя ему вслед. В его походке было что-то закрытое, слишком прямое. Так он ходил только когда был полностью уверен в своих действиях и не собирался обсуждать. Но обычно это касалось работы, а не дома.

Через секунду раздался глухой звук открывающегося шкафа.

Я шагнула к коридору, заглянула в дверной проём спальни. Муж стоял в пальто, наклонившись к нижней полке, и вытаскивал свой большой дорожный чемодан. Тот, что обычно мы брали в отпуск, – жёсткий, серый, с оставшейся наклейкой аэропорта на боку.

Чемодан глухо бухнулся на кровать. Егор открыл его молнию одним уверенным движением.

Я улыбнулась, чувствуя себя глупо и неуверенно:

– Ты куда собрался? Командировка?

Старалась говорить это ровным, спокойным тоном, таким, как учат на наших педагогических курсах по работе: мягким, регулятивным. Но голос всё равно дрогнул в конце. Не сильно, но я услышала.

Егор закрыл молнию чемодана. Поставил ладони на крышку, будто проверяя, ровно ли легла ткань. Медленно опустился на край кровати и выпрямил спину, уперев руки в широко расставленные колени...

И лишь затем посмотрел на меня прямо, в упор.

Его взгляд не был злым или растерянным. Не был виноватым. Он смотрел так, будто решил всё задолго до того, как вошёл в квартиру.

У меня в груди что-то сжалось. Тихо, но болезненно от нехорошего предчувствия.

– Егор..?

– Аня, – сказал муж спокойно и ровно. – Я ухожу.

Не сводя с меня тяжелого немигающего взгляда, он жестко добавил:

– Мы разводимся.

Слова ударили так, что я на секунду потеряла ориентацию в комнате. Услышала их словно издалека, как бывает в метро, когда поезд грохочет слишком громко, и звук доносится искажённым.

Но даже сквозь этот страшный гул в ушах я прекрасно расслышала последнюю фразу, которая раздавила меня окончательно:

– Новый год я встречу с другой.