— Матвей? Что ты тут делаешь? Где Вадик? — выпаливаю в ужасе, а мир вокруг снова начинает вращаться с бешеной скоростью. Четвертый бокал шампанского явно был лишним. Вечеринка в честь закрытия семестра еще в самом разгаре. Мы закончили первый курс, празднуем.
— Он попросил тебя забрать. Ты пила, что ли? — Мот ловит мой взгляд. Рассматривает.
Он так пристально смотрит, а я понятия не имею, как сейчас выгляжу. Плохо, наверное, да?
Неуклюже поправляю платье. Простое, черное, но обтягивающее как перчатка. Еще и плечо так изящно открыто. Я его долго выбирала. Смотрится элегантно, но не в данной ситуации.
Стыдно. Щеки тут же обдает жаром, пока я с жадностью рассматриваю Шумакова. Красивый такой. Высокий. Взгляд просто сумасшедший, нужно быть каменным изваянием, чтобы в него не влюбиться.
Мот будто не замечает, как я пялюсь. Проходится пятерней по уложенной назад челке, едва заметно поворачивая голову в сторону, и бегло оценивает обстановку в комнате.
Я закрылась тут минут тридцать назад, чтобы прийти в себя. Правда, брату все равно позвонила. Попросила забрать. Хватит с меня. Отметила. Так, что, если глаза закрыть, кажется, что лечу. Если бы я только знала, что приедет не Вадя, а Шумаков…
— Зачем ты приехал? — переступаю с ноги на ногу, а потом решительно делаю шаг в сторону Мота. Он стоит не шелохнувшись, его мое приближение, в отличие от меня самой, не смущает.
А зря. Я, кажется, сейчас на любой дурной поступок готова.
— Вадик попросил, — повторяет для меня, словно я несмышленый ребенок.
Из-за неплотно закрытой двери слышатся визги. Шум какой-то несвойственный для нашей маленькой дачной вечеринки.
— Что там происходит? — поглядываю с опаской. Любой шум сейчас кажется устрашающим.
Вдруг кто-то зайдет и увидит нас здесь вдвоем. Это не преступление, конечно, но мой мозг почему-то воспринимает иначе.
— Твои друзья взяли РиРо в заложники, видимо, — кривит губы.
РиРо, или Карина Ростова — девушка Мота. Очень модная и популярная сейчас певица. Он привез ее с собой из Москвы. Они встречаются уже больше двух лет и планируют свадьбу этим летом. Когда я узнала от брата, что Шумаков решил жениться, на стрессе за неделю скинула пять килограммов.
— Она приехала с тобой?
Мой голос звучит не то чтобы осуждающе. Скорее, разочарованно.
Было бы здорово, примчись он за мной один. Но это всего лишь мои фантазии.
Делаю еще один шаг, а платье будто нарочно скользит по бедрам вверх. Есть у него такой дефект. Ткань дешевая, скользкая, поэтому при ходьбе подол прилично так задирается почти до самой задницы.
— Жаль, — облизываю губы. — Так жаль…
Боже, откуда эта глупая искренность? Неужели шампанское? Стыдно-то как…
Невольно пожимаю плечами. Меня снова обдает волной жара, потому что Шумаков не просто лучший друг моего брата. Нет! Он моя любовь, а его предстоящая свадьба — большое разочарование. Как и его девушка…
Красивая, веселая, энергичная, добрая и очень открытая Карина, в сложившейся ситуации — мой истинный антипод. Потому что, когда я ее вижу, губы от натужной улыбки трескаются. А еще я пишу ей гадкие комментарии с левого аккаунта. Наверное, за последние полгода я стала ее самым активным хейтером.
— Слушай, у меня мало времени.
Шумаков будто совсем не слышит то, что я ему говорю. Он по-прежнему сосредоточен, а еще, судя по тому, как смотрит на часы, кажется, спешит.
Я ему противна. Находиться со мной в одной комнате больше десяти минут для него в тягость. Это бьет по самолюбию. В последнее время я вообще многое принимаю на свой счет.
— Понимаю, — улыбаюсь и на цыпочках обхожу Мота стороной.
Пульс частит. Практически касаюсь дверной ручки, но в последний момент отдергиваю пальцы. Резко поворачиваюсь, с размаху влетая Шумакову в грудь. Меня захлестывает эмоциями. Они разные: от полнейшего очарования Мотом до жгучей ненависти к нему же.
Запрокидываю голову. Ловлю его взгляд. Секунды превращаются в минуты.
Мои туфли валяются где-то у диванчика, я сняла их сразу, как сюда пришла, и сейчас жалею. Приходится привстать на носочки, чтобы… Чтобы окончательно тронуться умом и решиться на то, на что без шампанского в желудке я никогда бы не осмелилась.
Касаюсь кончиками пальцев твердой мужской груди и чувствую, как Матвей вздрагивает. Его зрачки расширяются. Он не ожидал. Я и сама от себя не ожидала.
— Я, — приоткрываю губы. Нужно что-то говорить. Нужно, но не получается.
Меня потряхивает. Чувства, спрятанные все эти годы за толстой стеной, вот-вот прорвут эту плотину. У меня нет времени на разговоры, нет времени на объяснения.
Есть всего лишь минута на действия. И я их совершаю.
Цепляюсь за плечи Мота и прижимаюсь к его губам своими. Зажмуриваюсь и не чувствую ответа. Никакой реакции не чувствую. Он как скала, даже не пошевелился. Не отреагировал.
Меня начинает колотить сильнее, по открытому плечу и ногам бегут мурашки. Холод Мота отрезвляет, но я не готова отступать, только не сейчас. Не сегодня.
Я не успеваю сориентироваться, лишь почувствовать холод. Все внутренности леденеют от страха, а Шумаков в этот момент отлепляет меня от стены и прижимает к двери. Она открывается вовнутрь. Мы создаем сопротивление. Слышу, как дергается ручка, как Карина что-то говорит. Потом матерится, снова зовет Мота. Мота, пальцы которого продолжают трахать меня в это время!
Ему даже не пришлось ничего делать особо, когда его рука оказалась в моих трусах, они уже были насквозь мокрые.
Боже, как стыдно. Снова заливает краской и жаром, только вот последний не имеет никакого отношения к Карине. Кусаю губы, чтобы не проронить ни стона, а когда Мот накрывает их поцелуем, до конца теряю контроль, забывая обо всем.
Его пальцы входят в меня то тягуче медленно, то запредельно быстро. Этот контраст распаляет лишь сильней. Я мечусь в его руках, полностью теряя связь с Землей.
Сейчас есть только Матвей. Только он.
Представляю, как он будет делать со мной то же самое, но только своим членом, и, кажется, теку еще больше.
Озабоченная девственница!
Стоны так и вертятся на языке, я с трудом их подавляю, просто не представляя, как можно молчать в такой момент? Как?
Движения становятся все ритмичней, Мот задевает большим пальцем клитор, надавливает, делает пару круговых движений. Снова и снова, пока я не кончаю.
Ярко. Мощно. Это впервые происходит не от моих пальцев. Ощущения совершенно иные. Тело содрогается, а мозг впадает в эндорфиновую кому. Мои ноги подкашиваются, тело покрывается испариной и становится липким. Чувствую, что силы на исходе. Физически я выжата, а впереди меня ждут моральные муки …
Как я до такого докатилась? Это ведь та самая грань, которую нельзя переступать. Табу! Лезть в чужие отношения нельзя. Противозаконно просто. Но разве это меня сейчас волнует?
Дыхание снова сбивается, перед глазами искры.
Я жадно ловлю дыхание Матвея, а он обсасывает мою нижнюю губу. Толкается каменной эрекцией между моих ног. Пошло, но до жути сексуально.
Приподнимает меня над полом, втягивает губами мой сосок, лижет острие вершинки, издавая урчащий звук удовольствия. Ему все это тоже безумно нравится. Перебираю пальцами его темные волосы, глажу, целую в висок.
Матвей топит меня в наслаждении раз за разом.
Мы оба затаились. Трогаем друг друга молча. Целуемся, одурманенные моментом, пока Карина продолжает звать Матвея за стенкой. Нас разделяет дверь, которая даже не закрыта. Шумаков просто подпер ее мной, а я даже не возразила. Только крепче к нему прилипла.
— Шумаков, блин! Куда ты делся, зараза, — злобно бормочет Карина, видимо снова проходя мимо двери.
Мот медленно облизывает пальцы, которыми меня трахал, пока я завороженно за ним наблюдаю, и, кажется, именно в этот момент прихожу в себя. Вижу нас со стороны, и меня заливает стыд. Накрывает плотной, массивной волной, прибивая к берегу под названием разочарование.
Я в себе разочаровываюсь. Становлюсь себе безумно противной.
Как я вообще до такого додумалась? Как могла…
Распахиваю глаза и тут же упираюсь ладонями Моту в грудь. Он часто дышит и совершенно не хочет останавливаться. Он не согласен, поэтому тянет меня к себе. Фиксирует ладонью шею. Целует. Слизывает с губ тихие стоны и всю ту боль, что пронизывает мое тело острыми стрелами стыда.
В эту секунду меня снова обдает жаром, и я готова позволить ему все. Абсолютно все. Дрожу, но отвечаю. Сил сопротивляться нет. Только не ему. Ему я готова сдаться навечно. Простить все что угодно, пойти за ним на край света…
И пока я нахожусь в плену своих грез, Мот вдавливает меня в дверь и резко оттягивает резинку черных стрингов на бедре. Я только и слышу треск ткани. Шумаков рвет мои трусы.
Снова сталкиваемся глазами. В его чистая похоть. А вот в моих, в моих паника.
Я была так смела, но только не теперь. Теперь страшно. Неужели мой первый раз будет таким? Разве об этом я мечтала?
Матвей расстегивает ремень на своих джинсах. Упирается рукой в стену над моей головой. Делает все на автомате, расчетливо, отточено. Сколько раз они с Кариной вот так же горели в пылу страсти? Сколько раз он целовал ее, ласкал…
Глаза жжет от подступающих слез. Невыносимо больно об этом думать. Просто невыносимо…
Кусаю свои губы, а Мот замирает. Собственнически обхватывает ладонью мою щеку, намеренно ловит взгляд, в его зрачках тем временем начинает мелькать холод и прежнее, такое разочаровывающее, равнодушие.
Шумаков моргает пару раз, а потом качает головой с какой-то кровожадной улыбкой.
— Бред…
Отталкивается ладонью от стены и отстраняется. Я больше не чувствую его тепла. Смотрю на себя. Платье валяется на полу, трусы порваны и висят где-то в области коленей. Лифчика на мне не было с самого начала. Я растрепана и выгляжу как самая настоящая шлюха.
Прикрываю руками грудь, сглатывая ком едкой горечи. Он, словно кислота, прожигает гортань и отравляет организм.
Только сейчас обращаю внимание на то, что у Шумкова все это время вибрировал телефон. Мот, судя по всему, тоже лишь сейчас это понимает.
По коже ползут мурашки. Он целует ее, а сам без зазрения совести смотрит мне в глаза. Каким же беспринципным козлом нужно быть, чтобы проворачивать такое?
Хотя, судя по последним событиям ночи, мы явно друг друга стоим.
Отворачиваюсь.
Хватит на них пялиться. Я не мазохистка.
Крепче обнимаю себя за плечи и смотрю в затонированное окно. Жду, когда Шумаков с Кариной нацелуются и уже сядут в машину. Нервы в этот момент ни к черту. Меня одолевает злость, которую я никак не могу обуздать. Стараюсь изо всех сил сидеть смирно. Покорно ждать, когда кончится эта пытка, но с каждой секундой становится все труднее. Дышать, видеть, да просто жить труднее. За что он так со мной?
Это точно карма. Вселенская ответочка за то, что осмелилась лезть к чужому парню. Хотя, с другой стороны, он и сам был несильно против.
Почему? Почему он не оттолкнул? Это для него в порядке вещей? Он изменяет Карине?
Конечно изменяет! Вряд ли я такая особенная. Чушь же…
Слышу шорох. Это Карина шелестит своей черной ветровкой «Прада» и забирается в машину. Как только оказывается на сиденье, поворачивается ко мне.
Пассажирская дверь, которую я не закрыла, хлопает. Вздрагиваю, понимая, что это Шумаков ее закрыл. Пытаюсь рассмотреть его через тонировку, пока Карина с печальным видом интересуется, как я себя чувствую.
— Отвратительно, — выплевываю слова, которые звучат грубее, чем следует.
Карина поджимает губы, кивает и отворачивается.
— Прости, — тут же иду на попятную. — Голова просто раскалывается. Прости.
Шумаковская девушка кивает, как бы делая мне одолжение, чтобы принять извинения, и, как только Мот садится в машину, практически повисает на его правом плече.
Уверена, что вести машину, когда кто-то вот так к тебе прилип, неудобно, но Шумаков ее не отталкивает, даже недовольства не выражает.
Затравленно рассматриваю эту сладкую парочку. Мне чертовски больно.
Скидываю туфли и подтягиваю колени к груди. Карина всю дорогу что-то говорит Шумакову, а он улыбается. Вижу его улыбку в зеркало, когда мы проезжаем под фонарями, и кричать хочу.
Зачем я вообще к нему полезла? Страдала бы себе как раньше, тихо, за закрытой дверью, так, чтобы никто и знать не знал. А теперь что?
Я же ему в любви призналась. Дура. Наивная, тупоголовая дура!
— Вадя, мы подъезжаем.
Голос Мота врывается в сознание вихрем. Он звонит моему брату. Говорит с моим братом, а за окном уже виднеется наш двор.
Старая, как и еще десятки здесь, пятиэтажка. Обычный спальник прошлых лет, каких и по сей день сотни по стране.
— Боже, — Карина морщит нос, — никогда в таких местах не была, — бормочет, думая, что тихо, но я слышу. И если честно, еще паршивее от этого становится.
Такой яркий контраст. Она и я.
Ее отец — бизнесмен, Карина всегда жила в достатке. Мой — хирург от Бога, только после смерти мамы совсем сдал. Пьет, иногда запоями. На работе держится лишь за счет прошлых заслуг и благодаря дяде Лёше. Отцу Мота. Семь лет назад папа просто вытащил мать Матвея с того света. После того случая дядя Лёша, можно сказать, взял над нами шефство.
Несмотря на то, что Мот учился в той же школе, что и я, дружит с моим братом, он все равно остается человеком из другого мира. Увы, ему всегда будет ближе кто-то вроде Карины, а не меня.
— Приехали.
Мот притормаживает напротив моего подъезда. Брат уже ждет, стоит у лавки. Делает последнюю затяжку, выбрасывает сигарету в урну и направляется к нам.
— Надеюсь, мы тут ненадолго? — шепчет Карина.
Тебя сюда вообще никто не звал! Так и вертится на языке, если честно, но я прячу его за плотно сжатыми зубами. Только скандала сейчас не хватало.
Дергаю ручку на двери, но она не поддается до момента, пока не звучит щелчок. Тут же вылетаю на улицу. Мне срочно нужно домой. Срочно!
— Здорово, — брат жмет руку Моту, который тоже вышел на улицу. — Спасибо.
Шумаков кивает. Молча, на него это не похоже.
— Все нормально? — снова Вадя.
— В полнейшем.
Брату он не говорит, что я вусмерть пьяна. Не шутит. Не подкалывает.
— Буду должен.
— Херней не страдай. — Мот едва заметно улыбается, но, как по мне, выглядит все равно напряженным. Бросает на меня слегка задумчивый взгляд, бегло проходится им от макушки до пяток, а потом снова поворачивается к Ваде. Кивает, пожимает ему руку уже в знак прощания и садится в машину.
Наблюдаю за тем, как черный «Ягуар» уезжает в ночь, и только теперь, наверное, и выдыхаю.
— Как отметили? — брат закидывает руку мне на плечо, чуть согнув ее в локте.
— Терпимо. Спать хочу. Пошли уже домой.
— Погнали.
— Ты чего такой грязный? — Только в подъезде, под тусклым светом лампочки понимаю, что Вадина серая футболка в пятнах и воняет от него машинным маслом каким-то. — От тебя воняет. Жутко.
Матвей
— Мот, Матвей! Ты оглох, что ли? Солнце, — Карина машет рукой у меня перед лицом. — Матюш…
— М?
— Твоя мама сказала, что Алена уже накрыла. Мы завтракать идем или нет?
— Алена? — напрягаюсь. Мозгами понимаю, что не про Исаеву речь, но все равно реагирую, как полный болван. Младшая сестра Вади никогда не вызывала у меня интереса. Совершенно. Правда, судя по всему, до вчерашней ночи.
Понятия не имею, что это было. Азарт какой-то или просто башкой двинулся, хер поймешь теперь. Одно ясно, о том, что вчера произошло никто знать не должен. Очень надеюсь, что Аленка это понимает.
Она была пьяна, может, с парнем своим поссорилась? У нее же явно кто-то есть. Симпатичная девчонка, поэтому вряд ли одна.
Ссора, алкоголь, мое появление, лучше б его не было, кривой пазл, конечно, но складывается. Для нее я оправдание нашел, а для себя?
Нервы. Агрессия, которую подавляю уже больше года, это и сыграло решающую роль. Уверен, только вот в мозг иглами впивается Аленкино признание в любви. Мне.
Она же несерьезно, правда?
— Мы идем или что? Я ужасно хочу есть. Бег натощак выматывает, — Ри слезает с беговой дорожки и делает несколько жадных глотков воды из бутылки, наводит на себя камеру. — Я голодна настолько, что слопаю слона, — постит селфи в сторис.
Киваю. Снимаю футболку, вытираю пот после пробежки и закидываю эту мокрую тряпку на плечо.
— С тобой все в порядке? Матвей!
— В полном.
— Башка мутная, простыл, может.
Это не простуда, но чувствуя я себя все равно полным овощем. Произошедшее ночью из головы не выходит.
— Ты со вчерашнего вечера сам не свой. Что случилось? Я переживаю.
Кари, судя по всему, действительно ничего не поняла, ее зацикленность на себе сейчас играет на руку, правда, мне от этого не легче. Чувствую себя козлом. И перед ней, и перед Аленкой, и перед Вадей. Если Исаев узнает, черепно-мозговая мне обеспечена.
— Нужно врача вызвать. Мот, — Карина кладет ладонь мне на лоб, хмурится. — негорячий вроде. Хотя после бега…черт. Ну как ты умудрился? Нам в Москву завтра, ресторан смотреть, плюс примерка платья...
— Все хорошо будет, — сжимаю тонкие женские пальцы.
У Карины изящные руки. Тонкие кисти, лодыжки, талия. Она эффектная брюнетка. Шикарная, провокационная, но нежная. Не с самым легким характером, правда…
Мы познакомились с Ри на втором курсе. Она уже тогда была медийной РиРо. Я чисто случайно, отогнал от нее навязчивого фаната, который хотел порезать себе вены прямо у нее на глазах, в знак вечной любви.
Скрутил его, вызвал скорую, ментов, парня потом упекли в психушку. Оказалось, что он давно ее преследовал, а она молчала и никому не говорила. После того случая у РиРо появилась охрана, ну и после него же, я познакомился с ее отцом. Виталий Владимирович настоял на нашей встрече сам, хотел отблагодарить за помощь дочери.
Карина очень нервничала, постоянно говорила, что у нее очень сложный отец. Суровый. Жесткий. На ужине я этого не почувствовал, и очень зря…
Наш роман закрутился мгновенно. Диким сумасшествием, меня от нее таращило. Казалось, что с ума схожу. Никогда ничего подобного не чувствовал. Страсть, драйв, все это подстёгивало то, что мы были у всех на виду. Сплетни, догадки, респекты. Мы во всем этом варились, и я открывал для себя какую-то новую жизнь.
Популярность, людскую любовь и ненависть. Обожание и хейт. Все это ярко контрастировало с тем будущим, что готовил для меня отец. Его агропромышленный комплекс никогда меня не интересовал. Я не хотел и не хочу связывать свою жизнь со свиньями, но он упорно подталкивал и подталкивает к тому, что я его приемник, и когда-нибудь встану у руля.
Карина же показала мне новую жизнь. Перспективы. Мы неделями могли быть вместе двадцать четыре на семь перед ее гастролями. Снимались в совместных фотосетах, ходили на показы, вечеринки, кинопремьеры. Нас поставили на обложку глянца, как самую красивую пару года.
Параллельно моя аудитория в соцсетях росла. Появились рекламные контракты, уже отдельные от Кари съемки, участие в показах. Я понял, что это именно то, чего я хочу. Не агрокомплекс точно…
Мы объявили себя парой официально только через полгода, до этого держали интригу, но везде были вместе. Уверяли всех, что друзья, а ночами трахались как кролики. Подогревали интерес. Она объявила первой. В своих соцсетях. От потока внимания можно было двинуться в то время, и сейчас не меньше, просто привычней. Мы вместе два года. Свадьба запланирована на конец лета. Естественное событие, если люди любят друг друга и готовы прожить вместе до конца дней. Готовы ли?
Честно, разницы нет, промоушен уже запущен, после росписи РиРо объявит о выходе нового альбома и своей первой главной роли в сериале.
— Как все будет хорошо, если ты с температурой сляжешь?
— Не слягу.
— Боже, ну почему ты никогда не можешь сделать все по нормальному? Нам вообще не нужно было сюда ехать, я же говорила. Говорила! Этот город, на него смотришь, и уже себя болезненно чувствуешь, а мы тут почти неделю живем. Я устала, я хочу домой, Мот. Я здесь умираю, понимаешь? Все эти люди, они высасывают энергию. Мы вчера половину ночи потратили на то, чтобы помочь какой-то пьяной, быдловатой девке. И это на минутку, сестра твоего лучшего друга. Ты их на свадьбу тоже позвать хочешь? Чтобы они там цирк устроили, да?
Алёнка
Сейчас главное — дышать.
Не выдавать своих истинных эмоций, а они душат. Их так сложно подавить. Я ведь даже предположить не могла, что он придет. Что извиняться будет…
Лучше бы и дальше вел себя как мудак. Так всем легче было бы. Я уверена.
Передо мной ему стыдно, и перед ней тоже. Только все это его лишь сегодня нагнало, а мне за ночь все кости выкрутило. Я думала, умру. Кошмары снились. Стыдно ужасно, до сих пор.
Да, блин, еще как минимум годы стыдно будет!
Как тупая малолетка же себя повела. Можно начать оправдываться, сказать, что с его подачи. Он же не отшил. Только совесть это не успокоит уже нисколечко.
— Хорошо, — убираю волосы за уши. Голос дрожит. Вот сейчас, в эту самую секунду.
Мрак полный. Набираю в легкие побольше воздуха. Главное — не паниковать сейчас, только как это сделать?
Мот тут, передо мной, в моей спальне. Воображение разыгрывается.
Что, если он сейчас подойдет еще ближе? Что, если его пальцы коснутся внутренней стороны моего бедра? Будет щекотно и приятно, я уверена. Нам обоим будет приятно, так, как вчера было.
Что в моей голове? Как я могу сейчас об этом думать?
Это же мистика какая-то. Так не бывает. Не может быть, но вчера было! А сейчас мы одни в квартире. Никто не увидит, не узнает. Никто-никто.
Боже, о чем я только думаю?!
Облизываю губы, не в качестве провокации, от нервов.
— А если она узнает? Твоя невеста… — Заглядываю Шумакову в глаза. Не понимаю, что он чувствует сейчас. Закрыт на миллионы замков, и взгляд такой же, пустой. Ни чувств, ни эмоций.
У него холодные голубые радужки с очень четким, завораживающим рисунком. Такие глаза — редкость. Смотришь, и тебя словно в морскую пучину затягивает.
— Если тебе станет легче, можешь сама ей все рассказать, — проговаривает, даже ни капли не смутившись.
Рассказать? Вот так прямо?
«Привет, Карина, я чуть не переспала с твоим парнем?» Как он себе это представляет вообще?
— Я не собиралась болтать.
Сглатываю горечь, скопившуюся на языке. Нет уж, пусть он лучше отсохнет — мой язык, если что, но рассказывать о произошедшем я никому не буду. В могилу с собой унесу. Точно-точно.
— Ты классная девчонка. — Мот заостряет уголки губ. Даже на улыбку почти похоже. — У тебя вчера, видимо, день хуе… Плохой был. Я понимаю. Самого сорвало, ну, ты уже поняла, наверное. Хорошо, что вовремя… Почти вовремя остановился.
Плохой день? Нет, плохое столетие как минимум. Все у меня нормально было, я просто решила, что если не сейчас, то уже никогда. Думала, с ума его сведу. Вот так, за секундочку.
Столько лет в него влюблена, никогда не выходило, а тут вышло бы…
Глупо. Безумно глупо, но надежда последней умирает. Я-то знаю.
— Да, ужасный. Очень плохой день, — бормочу и не могу глаза от него отвести. Смотрю словно под гипнозом. Это сильнее меня. Всегда так было.
Я же его всегда с открытым ртом слушала, что бы он ни говорил. Они с Вадей часто у нас зависали, я их подслушивала или прилипала посидеть рядышком. А сама тайком на Шумакова пялилась. Потом еще и в дневнике заметки по несколько страниц делала о том, как громко сердце рядом с ним билось. Дурочка.
— Все хорошо будет. — Мот аккуратно касается моей ладони, а меня током бьет. У него пальцы теплые и кожа такая мягкая, приятная на ощупь. — Извини.
— Ты меня тоже. И за РиРо не волнуйся, я никогда бы не рассказала. Все понимаю. Так вышло, просто вышло, и все.
Матвей снова кивает. Мы замолкаем, а мои пальцы все еще в его ладони. Тепло и приятно. По коже мурашки ползут от экстаза. Уровень эндорфина зашкаливает. Я краснею и опускаю взгляд.
Смотрю на свои ноги, футболка задралась так высоко, что между бедер виднеется треугольник трусов, тех самых, с котятами. Хочу оттянуть футболку, но своими движениями только привлекаю взгляд Матвея.
Краснею пуще прежнего, если честно. Каро явно во всяком кружеве ходит, а не в хэбэшках с кошками, будто ей лет пять.
Неловкая пауза затягивается. Я нервничаю все сильнее, скоро в глазах потемнеет от стыда. Да, вот так, мне было проще вешаться на чужого парня, чем предстать перед ним же в этом уродстве.
— Мило, — на полном серьезе выдает Шумаков.
Почему я так решила? Возможно, потому, что он не улыбнулся. Не постебался, и на том спасибо, как говорится.
Все-таки оттягиваю футболку вниз и прижимаю пятки к полу, становясь ниже Мота еще на пару сантиметров. Жар достигает такого предела, что на мне спокойно можно поджарить картошку.
— Я поеду, — Матвей выпускает мои пальцы, делает шаг назад, но не отворачивается.
— Хорошо. Передай своей маме большое спасибо за струны. Ира будет очень рада, у нее скоро выступление.
— Передам.
— Каро привет, — брякаю уже по привычке и тут же морщусь. Прикрываю глаза на пару секунд. Это позор. Очередной. — Я провожу, — спохватываюсь и оббегаю Матвея по кругу.
Сейчас неплохой момент признаться Моту в том, что Карина назначила мне завтра встречу, но я замолкаю и отворачиваюсь. Высматриваю Вадю в окно, чуть вытянув шею. Очень хочу, чтобы он вернулся поскорее.
Шумаков уже завис в телефоне, но я все равно ощущаю между нами неловкость. Мы больше не разговариваем, только проще от этого не становится. Кажется, наоборот, атмосфера лишь нагнетается.
Мот откидывается затылком на подголовник. Сидит так, что я вижу экран его телефона. Не целиком, но прекрасно различаю то, что у него переписка с Кариной открыта. Извиняется перед ней, что ли? Они точно поругались. Чувствую. Иначе Матвея бы тут не было.
Они там ссорятся – мирятся, а я как маньячка за этим наблюдаю.
Вадя хлопает ладонью по крыше машины. Вздрагиваю. Так внимательно его высматривала, что проглядела.
— Держи свою аптечку, — брат кидает мне в руки пакет и садится за руль.
— А чего ты так долго? — бурчу. Купить мазь и пластыри — две минуты, но Вадик вернулся не раньше чем через десять.
— Очередь.
— Ночью? Я не видела, чтобы кроме тебя оттуда кто-то еще выходил, — улыбаюсь. Нарочно его поддеваю.
Знаю я, что он там делал, флиртовал с фармацевтшей. Вадя тот еще бабник. Удивляет лишь то, что он со всеми своими бывшими и проходящими всегда в отличных отношениях остается. Никаких скандалов, слез, истерик. Дружба-жвачка, блин, по итогу. Всем бы так, если честно.
Я вон с Мотом один раз поцеловалась, и до сих пор сквозь землю готова провалиться. Какие из нас друзья теперь? Выдумка!
Открываю коробку с пластырем и заклеиваю пятку. Настрадалась сегодня сполна.
К дому приезжаем быстро. Мыслей так много, что дороги я не замечаю. Собираю все свои пожитки и приятно удивляюсь, когда Мот открывает мне дверь.
Выпрямляюсь, оказываясь с Шумаковым лицом к лицу. Как так вышло, что мы снова запредельно близко друг к другу? Расстояние сантиметров пятнадцать в нашей ситуации не расстояние!
— Спасибо, — бормочу, неуклюже переступая с ноги на ногу, и отвожу взгляд. Робость в этот момент зашкаливает, если честно.
Ничего сверхъестественного. Подумаешь, дверь открыл, а меня уже вот почти в рай отбросило.
— Всегда пожалуйста.
Матвей, в отличие от меня, взгляд не отводит. Чувствую, что лицо мое разглядывает, иначе почему щеки обжигает?
Ужас какой-то! Не может так больше продолжаться. Это пытка, честное слово.
— Мы в двадцать четыре пойдем. Тебе что-то взять? — Вадик немного повышает голос, но на крик не переходит. Я его и так прекрасно слышу.
— Сок. Апельсиновый.
Спешу к подъезду и роюсь в сумке в поисках ключа.
— Понял. Куртку мою забери. — Подбегает и набрасывает мне на плечи свою ветровку. — Мы быстро.
Мальчики уходят за пивом. Несмотря на то, что время около трех, в соседнем доме работает маленький круглосуточный магазинчик, в котором продают спиртное в любое время суток. Почему так происходит и кто их «крышует», догадаться нетрудно.
Не успеваю зайти домой, как в прихожую из комнат вываливается все наше немаленькое семейство. Отца среди них, естественно, нет.
— Ира, — разуваюсь, глядя на сестру с укором, — почему Нина еще не спит? Время видели вообще?
— Она без тебя не ложится. Ноет ходит. Что я сделаю?!
— Надо было ее у ба оставить, — нагнетает Макс, после слов которого наша и так расстроенная Нина начинает хныкать.
— Не реви, — обнимаю ее на автомате, параллельно стаскивая с себя Вадину ветровку. — Я сейчас умоюсь и приду к тебе.
— Почитаешь?
— Почитаю, конечно.
Глажу Нину по голове. Улыбаюсь.
Если честно, мне очень хочется завалиться на кровать и ничего не делать.
Я очень хочу быть обычной девятнадцатилетней девчонкой. Безрассудной, думающей только о себе. Юной и безответственной. Такой, какой мне и положено в моем возрасте.
И у меня был шанс. Я могла уехать учиться в другой город. Поступить в какой-нибудь колледж на бюджет, если не прокатит с вузом. Уехать и не париться о том, как там моя семья. Свалить ответственность на Вадю окончательно. Могла бы. Но кем я буду после этого?
Отцу уже как три года нет до нас дела. У него свое затяжное горе, но ему нет никаких оправданий. С каждым днем моя ненависть к нему только возрастает. Он взрослый мужик, который с легкостью переложил на нас с Вадей всю ответственность.
Ненавижу его. Так сильно ненавижу! Почему в память о маме он решил бухать, а не воспитывать общих с ней детей? Не найти отдушину в ее продолжении?
И если с мелкими он после маминой смерти хоть как-то еще общается, когда приходит в себя, от меня на расстоянии держится.
Я ведь так на нее похожа, что он просто не может не видеть этого сходства. Оно его убивает. Я его убиваю, родная дочь, своей похожестью на его умершую жену. На мою мамочку.
Разве его можно хоть за что-то уважать после всего этого? После всей той боли, что он нам причинил? После порушенного детства у меня и у малых? После того, как Вадику практически пришлось взять на себя роль отца?!
Солнце ослепляет, а мои очки спокойненько так лежат дома на полке. На улице второй день жара просто адская, щурюсь и выбегаю из автобуса на остановке недалеко от летней веранды, где мы договорились с Кариной о встрече.
Утром я была уверена, что она не придет, поэтому и сама не собиралась. Но ближе к обеду девушка Мота снова позвонила мне с того же номера. Уточнила, в силе ли наша встреча, извинилась за то, что пропала, и обещала все объяснить лично.
Поэтому вот я здесь, в самом сердце города.
Занимаю столик у перил и прошу лимонад манго — маракуйя. Бегло осматриваюсь, незаметно покручивая головой по сторонам. РиРо поблизости не видно. Может быть, у нее изменились планы и она не придет?
Эта мысль греет и разочаровывает одновременно. Мне безумно страшна тема предстоящего разговора, особенно когда я не понимаю, о чем он будет, но поэтому же и до ужаса интересно, что же эта певичка хочет со мной обсудить.
Шумакова? Меня и Вадю? Насколько я поняла по рассказам брата, да и по реакциям Карины в машине Мота в ту ночь, ни я, ни Вадя особого восторга у нее не вызываем. Скорее наоборот…
— Ваш лимонад.
— Спасибо, — благодарю официанта. Улыбаюсь.
Именно в этот момент стул напротив занимает фигура в белой широкой рубашке. На глазах солнцезащитные очки, на голове кепка.
— Мне то же самое, — просит Ростова, не глядя на официанта.
Смотрю, как шевелятся ее губы, и понимаю, насколько я жалкая, потому что думаю в этот момент о том, как Шумаков их целует. Ее надутые силиконом, или чем им там колют губехи.
Самой от себя противно, ей-богу, но остановить этот поток яда в голове невероятно сложно.
— Привет, — здороваюсь первая.
РиРо кивает, а когда официант отходит, расплывается в улыбке.
— Привет. Прости, что я так… Конспирация. Не хочу, чтобы кто-то сфоткал. Для всех я вернулась в Москву. — Смотрит на свои смарт-часы. — У меня немного времени, машина вот-вот приедет. Папа уже выслал за нами водителя.
— Понимаю, — киваю как умная.
— Я тебя не сильно напрягла, надеюсь? — снова улыбается.
— Да нет. У меня был свободный час.
— Отлично. Ты прости, я просто… Просто в таком раздрае, Алёнка. Мы с Мотом сильно поцапались. Сама виновата, накосячила. Мой длинный язык когда-нибудь заведет меня в могилу, — разводит руками.
Снова киваю. Карина улыбается, но ее глаз я не вижу, они спрятаны под линзами с поляризацией. Почему-то кажется, что взгляд у нее холодный и острый, несмотря на вот это показательное радушие.
— У тебя ко мне какой-то разговор, насколько я поняла?
— Да, — щелкает пальцами, упираясь локтями в стол, немного подаваясь ко мне. — Вы с братом давно знаете Матюшу. Дружите давно. Поэтому, наверное, теперь только вы можете хоть как-то на него повлиять.
— Теперь?
— Мы поссорились. Сильно, Алён. Я сказала лишнего, он тоже… Мне кажется, что наша свадьба под вопросом теперь.
Приоткрываю рот и тут же его захлопываю. Считаю про себя до десяти. Успокаиваюсь, чтобы не обрадоваться и не улыбнуться. А я ведь могу. Новость-то для меня совершенно неплохая.
Глупо, конечно, но где-то глубоко внутри все же таится надежда на взаимность Матвея ко мне.
— И чем я могу помочь? — Незаметно скребу ногтями свою коленку под столом, затаив дыхание.
— Я хочу ему сюрприз сделать. Понимаешь, наша свадьба — это большая показуха. Тебе и Вадику будет там неудобно. Я уверена. Вы классные ребята, но…
— Не вашего круга? — приподнимаю бровь.
— Да нет. Скорее, просто не формат тусовки. Я не хочу, чтобы кто-то вас обидел, потому что, поверь мне, таких найдется немало. Но Матвей, конечно, против, он хочет пригласить вас. Уже пригласил, насколько понимаю.
— Да нет вроде…
Жму плечами, потому что ни Мот, ни Вадя ничего подобного не говорили. Да даже не обсуждали.
— Значит, еще пригласит. Он встал в позу. Короче, я долго думала, и если для Мота это важно, то для меня тоже. Понимаешь?
— Если честно, то не очень.
— Матвей со мной не разговаривает. Упертый и вредный же. Слушать ничего не хочет теперь. Ночевать не приехал. Я знаю, что он в отеле эту ночь провел. Мне больно от этого. Нас с ним многое связывает. Я очень его люблю. Он классный и…
Карина продолжает с улыбкой на губах, воодушевленно нахваливать Шумакова и рассказывать о чувствах к нему. Признается в любви, а мне тошно. Так тошно от этого. Нужно было дома сидеть. Зачем я пришла? Глупая дура.
Надеялась, что они расстались. Думала, что Карина позвала меня отношения выяснять из-за того поцелуя, но нет. Она хочет с ним помириться и ничего не знает.
— Мот ходит загруженный уже второй день. Весь в себе. Понимаешь?
Что будет, если я расскажу? Момент подходящий. Вот ей и ответ на вопрос, почему он так переменился здесь.
— Мы уезжаем сегодня, хоть в этом пришли к согласию. И я подумала, что… Алёна, я очень хочу тебя попросить, чтобы ты с братом послезавтра приехала в Москву.
Удивительное рядом, честное слово.
Если Вадик попросил Шумакова меня забрать, то мне-то почему никто не сообщил?
— Это кто?
Слышу вопрос Руса, но ответить не могу, язык не ворочается. Я до сих пор в шоке.
Карина же сказала, что они с Шумаковым уезжают сегодня. Тогда какого черта он все еще здесь?
— Алён… — Рус касается моего запястья.
Вздрагиваю. Моргаю. Когда эта оторопь уже схлынет-то?
Облизываю сухие губы, смотрю на Руслана, а у самой взгляд бегает. Чувствую себя предательницей какой-то. Лгуньей.
— Это друг моего брата. Не обращай внимания. Он по жизни та еще истеричка, — понижаю голос. — Спасибо, что подвез.
— Я позвоню завтра?
Рус все еще питает какие-то надежды. Мне морально от этого плохо. Я не хочу причинять ему боль. Он хороший парень, искренний. А я вот вся какая-то неправильная.
В моем окружении девчонки рано выходят замуж. Едва встретят кого-то более-менее приличного, через годик уже ребенок и штамп в паспорте появляются.
Рус в этом плане идеальный кандидат, что уж тут…
Только разве мне все это нужно? Нет.
— Спасибо, — повторяюсь, уходя от ответа. — Увидимся на работе, — забираю букет и иду в сторону подъезда.
Шумаков все это время стоит в темноте. С места не сдвинулся. Рус его вряд ли видел. Только слышал.
Прохожу мимо Матвея и дрожу. Дурная такая реакция, но сопротивляться ей невозможно просто.
Мот так сильно дергает дверь, что магнитный замок открывается без ключа.
Настроение у него паршивое. И правда настоящей истеричкой выглядит. Они там с Кариной кусают друг друга, что ли, чтобы это бешенство передать?
Поднимаюсь по ступенькам. Нет, я бегу по ним. И тяжеленный букет с сумками вообще не мешают теперь. Уж очень хочется поскорее попасть домой. Так хотя бы Матвей не будет давить своим присутствием. Вадика в квартире нет, так что Шумаков свалит, деваться ему некуда.
Главное — потерпеть две минутки, и все.
— Давай сюда, — слышу недовольный голос позади.
Матвей тормозит меня при заходе на второй пролет. Вырывает из рук цветы и пакет.
Боже, что за агрессия? Что я ему сделала-то?
Может быть, Карина увидела сообщение о цветах? Глупо вышло. Не нужно было ему писать. Они могли из-за этого поссориться, а он к тому же ничего мне и не дарил. Такой дурой в его глазах выгляжу сейчас. Еще и прилипалой, которая воображает, что от нее все без ума.
Стыдно ужасно.
— Вадик не говорил, что ты меня заберешь, — бормочу, сдерживая слезы.
Сейчас самая правильная реакция — это агрессия, знаю, но мне почему-то плакать хочется. Все так ужасно складывается. Плохо. Очень плохо.
— Я решил проявить инициативу, — выдает в ответ, и я окончательно теряюсь.
Что это значит вообще?
— Я не понимаю, — останавливаюсь на ступеньках, а Мот успевает уйти вперед.
Когда соображает, что я отстала, замирает. Оглядывается, делает четыре шага вниз.
— Ты мне пишешь зачем? — звучит претензией. — Мы вроде все обсудили, — делает еще шаг, очень технично съезжая с темы заданного мной вопроса.
Между нами только букет этот огромный, и все. Мот спустился на ступень ниже, поэтому мы почти на одном уровне с ним. Чувствую, как шипы впиваются в кожу, через тонкую ткань платья на груди, и смотрю на Матвея.
— Я…
Бегаю взглядом по его лицу, осыпающейся штукатурке подъезда и грязным перилам.
Зачем? Зачем я ему написала?
Чтобы он приревновал или знал, что мне было приятно получить от него цветы. Только за этим. Правда, скрывается тут гораздо больше всего. Это крик отчаяния. Я перед ним дымовой шашкой размахиваю и умоляю обратить на себя внимание. Вот и все.
Ужасно. А в нашей реальности, где у него невеста есть и свадьба скоро, вообще просто непозволительно.
Дышу часто. Сердце сжимается. Снова шлюхой себя чувствую. Навязываюсь, рушу чужие отношения, а потом стою тут перед ним с глазами олененка из мультика, словно ничего не понимаю.
Все я понимаю.
Но вот он! Матвей сам, зачем приехал? Если не скандал с РиРо, то что тогда его сюда привело?
— Вы поссорились с Кариной из-за моего сообщения?
— Ты слишком много на себя берешь, — Шумаков ухмыляется.
Так гадко это выглядит, словно я что-то такое несуразное, что причиной скандала в чужих отношениях стать не могу.
И Мот это подтверждает. Вслух произносит эту болючую правду.
— Уж к кому-кому, но к тебе Ри ревновать точно не будет. Расслабься.
Кусаю губы и смотрю на тугие красные бутоны. Аромат роз витает сейчас повсюду. Делаю глубокий вдох, а потом поступаю, как и всегда, — говорю не думая:
Матвей
Все гораздо сложнее, чем ты думаешь…
Люблю ли я Каро? Вопрос на миллион. Когда-то точно любил. Горел ей. Теперь, походу, догораем. Последние полгода у нас разлад. Оба предпочитаем этого не замечать, правда. Просто живем, и все.
То, что было зимой, многое изменило в нас обоих.
Глушу мотор, и в машине становится темно.
Так происходящее воспринимается проще. Хотя не это ли уловка для разума?
Я просто не хочу видеть Алёнку, глазами с ней сталкиваться, потому что, когда это случается, чувствую себя мудаком. Я он и есть, бесспорно. Но ее взгляд, полный слез и надежд, лишь сильнее это подтверждает.
Никогда не рассматривал Вадину сестру как девчонку. А уж как красивую девушку — тем более. Она всегда была незаметной. Да и стремно это — западать на сестру друга. Не по-пацански, ага.
Шуршание одежды сбоку, тихий всхлип — все это давит посильнее любых психотропов.
Сам не понял, зачем к ней поехал. Подумаешь, фотка какого-то букета. Пыль. Но внутри отозвалось бурей, причины которой я пока озвучивать не готов даже самому себе.
Все изменилось. С той ночи на даче я перестал себя понимать. Что тогда, в моменте, когда готов был ее прямо там трахнуть, что в ду́ше с Риро. Заниматься сексом с одной, а представлять другую — тот еще аттракцион.
Либо любишь, либо нет…
Поворачиваю голову. Глаза уже привыкли к темноте, поэтому я прекрасно вижу Алёнкины очертания. Да и ночь сегодня, как назло, не такая уж темная.
Зачем она спросила?
— Отвези меня домой. Пожалуйста.
Тихий Алёнин голос отзывается мурашками по телу. Это что-то новенькое, если честно.
— Отвезу. Дай мне пять минут.
Тянусь к бардачку, где у отца сто процентов валяются сигареты.
Задеваю локтем Алёнкино колено. Она вздрагивает, сам тоже напрягаюсь. Чувствую себя тупорылым подростком, который впервые девочки коснулся. Тогда, чтобы член встал, тоже большего не требовалось.
Именно это и напрягает. Реакции.
Я на нее ведусь и уже который день из башки не могу выбросить. Вставляет просто от Алёнкиного присутствия. И это проблема. Глобальная. Примитивная интрижка — это одно, а заявка на чувства — совсем другое...
— Извини.
Все-таки достаю пачку. Зажимаю сигарету зубами, прикуриваю, включаю зажигание и открываю окно.
Салон обдает тусклым светом с приборки. Тут же цепляюсь за Алёнку глазами. Она подтянула колени к груди и скинула туфли, пристроив пятки на край сиденья. Это почему-то тоже отзывается, как-то до примитива уютно.
— Поделишься? — смотрит на мои пальцы, в которых зажата сигарета.
— Держи, — отдаю ей пачку, щелкаю зажигалкой.
Алёна подается чуть ближе, чтобы прикурить. Дотрагивается до моей руки, и я чувствую, как дрожат ее пальцы. Она нервничает, а у меня член колом.
Видимо, не все люди из обезьян превратились в человека. Я, похоже, яркий этому пример. Как примат себя веду. Стоит нам друг друга коснуться, и в башке только один инстинкт остается — к размножению.
Курим молча. Алёна несколько раз тяжело вздыхает, но больше не плачет. Хотя к женским слезам у меня давно иммунитет. РиРо импульсивная, истерики закатывает часто.
Мажу по Алёнке взглядом и в сотый раз себя спрашиваю: «Зачем я к ней приехал?»
К ней же. До Вади мне сегодня дела не было, плюс я знал, что он с Маринкой зависать будет.
Дружеский визит отпадает. Зато валяющиеся сзади цветы покоя не дают. Давно бы уже их вышвырнул, если бы это не выглядело так по-идиотски.
Выпускаю дым через нос, откидываюсь затылком на подголовник, прикрываю глаза и считаю до десяти, чтобы собрать мысли в кучу.
Прокручиваю в башке все, что Алёна мне говорила. Когда она успела влюбиться? Она четко это дала понять. Когда это произошло и почему я не заметил?
А разве мне было до этого дело?
Ночью на даче она просто попалась под руку, как бы мерзко это ни звучало, но я был зол на Каро. Мы поцапались, я психанул. Вадик позвонил, попросил забрать сестру.
Я когда в комнату зашел, сначала ее даже не узнал. Девчонка в розовых платьях с двумя хвостами на голове и шикарная телка, которая передо мной стояла, не могли быть одним и тем же человеком. Просто, блядь, не могли.
Когда понял, что сделал, включился автопилот. Сказать «прости» не получилось. Самому хреново было, хотелось, чтобы и вокруг всем так же было.
Я еще тогда прекрасно слышал, что она говорила, что в любви призналась, но решил проигнорировать, придумать оправдание для этих слов. Алкоголь, проблемы личные, что угодно, лишь бы не остаться с ее словами один на один.
Будь на ее месте другая, послал бы. Трахнул и отшил. Грубо, так, чтобы и близко ко мне больше желания подходить не было.
— Почему ты решила, что влюблена?
Смотрю перед собой и тяну уже чуть ли не фильтр.
Алена
— На полный день выйдешь в понедельник, а пока, будешь приходить стажироваться. Таня тебя все тут покажет, подготовит себе смену, так сказать.
— Спасибо, Амина Равилевна.
— Руслан за тебя поручился, а я этому мальчику доверяю.
— Спасибо, я не подведу, — улыбаюсь, крепко сжимая в ладонях телефон.
— Татьяна, — тетка Руса, та самая у которой магазин нижнего белья отвлекается на девочку, на замену которой я и пришла.
Честно говоря, после этой долгой ночи, в которой был просто какой-то передоз Шумакова, я совершенно не ждала звонка Руслана утром. Мы только вчера с ним обсуждали мою работу, я даже предположить не могла, что он так оперативно попросит за меня у своей тети.
А он попросил…
Честно, так стыдно в глаза ему было смотреть. Мы почти одновременно приехали на смену в кафе, столкнулись у входа. Помялись друг перед дружкой пару секунд, никак не могли атмосферу разрядить. Рус пропустил меня вперед, когда все открыл, и почти сразу огорошил, тем что поговорил с Аминой Равилевной на счет меня.
И вот я здесь, отработала смену, к счастью, сегодня она у меня всего до пяти вечера, и побежала на троллейбус.
— Конечно, я все покажу.
Таня улыбается хозяйке, пока та смотрит кассу.
— Сегодня тогда закрытие посмотришь, ну и в общих чертах расскажу, чем мы тут занимаемся.
— Хорошо. Спасибо.
— Ты в комнату персонала проходи, там можешь сумку оставить.
Быстро кладу свои вещи на диванчик в маленьком, но очень светлом помещении, где есть микроволновка, шкафчики, диванчик и столик. По сравнению с тем, что было в кафе, это просто рай какой-то.
Пока Таня отчитывается перед тетей Руслана, я брожу по залу, рассматриваю белье и прихожу в шок от ценников. Разве крошечное кружево может стоить таких денег?
— Алена.
Оборачиваюсь. Амина Равилевна как раз убрала в сумку деньги и теперь поправляет свое стильное каре.
— В субботу ты говорила не сможешь прийти?
— Да, у сестры концерт в другом городе, мне нужно ее сопроводить. Вы не подумайте, я не собираюсь в дальнейшем отпрашиваться, просто не знала, что вот так повезет с работой. Я еще две недели назад с братом договорилась, что поеду. Он дополнительную смену в сервисе взял…впредь, буду планировать все исключительно в свои выходные.
— Хорошо, — хозяйка подмазывает губы алой помадой, и вжикнув молнией на сумочке покидает магазин.
Если честно я еще не сложила о ней никакого мнения. На первый взгляд, кажется, очень даже адекватной, разве что строгой немного. Золото любит. Вот это сразу в глаза бросается. У нее четыре цепочки на шее, кольца почти на всех пальцах, в современных реалиях выглядит ненмого вычурно. Ногти недлинные, но острые. Тоже красные. Фигура для женщины ее возраста отличная, подтянутая, явно на спорте.
— Расслабься, Амина классная тетка, — Таня разглаживает свою черную юбку.
— У тебя рубашка бледно-розовая есть?
— Нет.
— Придется купить. У нас дресс. Туфли, юбка не ниже колена - бежевые, рубашка - пудровая. Декольте не светить, украшения минимальные. Ну на меня короче посмотри, — крутится вокруг своей оси. — Как-то так.
— Поняла. Куплю.
— Клиентки у нас разные. Ценники сама видишь, зарвавшиеся дамочке хватает. В конфликты не вступать, клиент всегда прав, даже если полную чушь несет. Амина к этому строго. Что еще? Мужиков своих сюда не таскать, хотя ты же с ее Русом мутишь, да? — хитренько прищуривается. — Ему-то можно, конечно…
— Мы просто дружим.
— Да? Ладно. Ассортимент у нас большой, Амина все заказы и поставки лично контролирует, поэтому будь внимательна. Приезжает она раз в неделю, чаще всего по средам. В магазине есть уборщица, вечером мыть приходит, но в течение дня поддержка чистоты на тебе. Так, в восемь у нас закрытие, я тебе покажу все. Поможешь мне развесить комплекты?
— Кончено.
Оставшиеся часы, я вешаю белье, протираю пыль и даже помогаю одной клиентке с выбором. Таня заглядывает в небольшой коридорчик, где расположено две примерочные, и вытягивает вверх большие пальцы.
Домой иду пешком, на улице еще светло и очень тепло. Неужели у меня будет нормальная работа? Без пьяных посетителей и возвращений домой за полночь?
Пока вышагиваю по набережной, звоню Русу, благодарю в тысячный раз за сегодня. Быстро пересказываю, как все прошло, делаю несколько искренних комплиментов о его тете. Рус тоже, похоже, радуется.
Мы болтаем минут пятнадцать, после чего я усаживаю на лавочку, и вскрываю рожек с мороженым. Сто лет не ела его в тишине, да еще и на набережной. Обычно рядом крутится Нина, да и близнецы где-то неподалеку. Все визжат и спорят. Слизываю малиновую шапку и смотрю вдаль на спокойную водную гладь реки. Ветра сегодня нет. На улице знойно, но после затяжных весенних дождей, приятно.
Болтаю в воздухе ногами и отматываю время вспять. Возвращаюсь в ночь, когда мы с Шумаковым сидели в огромном дядь Лешином хаммере и молчали. В воздухе искрилось…
Это конец.
Мне конец!
Вжимаюсь в стену и хочу с ней срастись, стать чертовой невидимкой. Хочу отмотать время и не приезжать сюда. Не заходить в эту дверь. В голове проносятся миллиарды мыслей, но ни одна не может спасти меня от происходящего.
Я кричу. Громко. Связки жжет от непрекращающегося визга. Еще немного, и охрипну. Снова получаю пощечину, а потом еще одну и еще. Мир вокруг смазывается. Слезы ложатся на глаза пеленой. Больно. Страшно. Впервые в жизни понимаю, что меня никто не спасет. Никто не поможет.
Никто. Если сама не выберусь. Но у меня так мало сил. Слишком больно.
Я пошевелиться толком не могу. Он навалился на меня всем телом. Слышу треск ниток. Этот человек. Нет! Насильник. Он рвет на мне платье. Жутко дорогое, за которое я не расплачусь ближайшие пару лет. Кажется, отрывает часть подола и с корнем выдирает крючки на корсете.
Всхлипываю, прошу о помощи, умоляю его остановиться. Но не помогает. Ни мольбы, ни крики. Ничего. Ему плевать.
Это просто не укладывается в голове. Шикарный отель. Красивые номера, потолки, приветливый персонал. Здесь вкусно пахнет. Играет расслабляющая музыка. Здесь концентрат богатых и знаменитых.
Как во всем этом можно нарваться на насильника? Я не понимаю. Не понимаю!
— Пожалуйста…
— Рот закрой, мясо, — он смеется, а меня оторопь берет. Гадкий, ужасный звук. Скрипучий такой.
Изо всех сил пытаюсь надавить ему на глазницы, но делаю только хуже.
Удар. Снова боль.
Отлетаю на метр, падаю на пол и начинаю медленно терять сознание. Голову словно иглами пронзает, каждое движение — мука просто. Встать точно не могу. Чувствую морозный холод кафеля, такого же глянцевого, как и все здесь.
Глотаю свою кровь, стекающую по гортани. Он разбил мне нос?
— Э, че за ху… — мужской голос. Знакомый, но через призму боли, кто это, понять не могу. Лишь чувствую облегчение.
Меня больше никто не трогает. Никто надо мной не издевается. Пытаюсь отползти к двери, но не могу. Слышу возню, звук ударов, мат и от бессилия сворачиваюсь в клубок. Выдохлась окончательно.
— Ты как? Эй! Как там тебя? Блядь, как же… Алёна, да? Ты как?
Стараюсь сфокусировать взгляд на парне, присевшем передо мной на корточки. Теперь понимаю, почему голос казался знакомым. Это Ярослав.
— Сходил, блядь, пописать. Вставай. Да не шарахайся. Не буду я тебя трогать, — сжимает меня крепко, не обращая внимания на брыкания, которые пытается воспроизвести мое сознание в качестве защиты. — Трындец, конечно.
Ярослав подпирает мной стенку, успевая просунуть свое колено между моих ног и упереться ладонью мне в плечо.
— Что ты делаешь? — бормочу, когда понимаю, что он раздевается.
— Ты платье свое видела? — Расстегивает последние пуговицы, а потом надевает свою рубашку на меня. — Ты губу прикусила. — Давит пальцами мне на подбородок и медленно поворачивает голову из стороны в сторону. — Красотка, конечно. Давай, приходи уже в себя.
— Я нормально, — киваю, а когда Ярик отстраняется, понимаю, что пошатываюсь.
Оба смотрим на лежащее в углу тело, когда оно издает хриплый вздох.
— Ты его не убил?
— Кряхтит, значит, живой. Обдолбыш, блин. Поехали, домой тебя отвезу.
— Я слишком далеко живу.
— Это типа намек, что тебе нужно остаться здесь? Я, может, зря влез? У вас игра такая? Ты из элитных?
— Что значит элитных?
— Из элитных шлюх. Ну, судя по всему, нет.
Часто моргаю. Он серьезно сейчас? Я…
— Я двери перепутала, а он тут… Нюхал. Не успела убежать. Я не проститутка.
— Да понял уже. Так куда едем? Живешь где?
— В соседней области…
— Вау. И как ты тут оказалась?
— Случайно. Это неважно. Ты бы не мог отвезти меня на вокзал? Я заберу вещи из номера и лучше на лавочке там переночую.
— Вокзал, лавочка, а вечер становится все интересней. Валяй, собирай шмотки. Подожду тебя на улице.
— Ладно. Хорошо. Спасибо.
Аккуратно отлепляюсь от стены. Мышцы ноют, кости болят. В зеркало даже смотреть на себя не хочу. Как можно быстрее добираюсь до лифта и жму кнопку второго этажа.
В номере все же приходится столкнуться с реальностью. Смотрю на себя в зеркало и всхлипываю. Накрываю рот ладонью. На щеке красное пятно, огромное такое. Подбородок перепачкан в крови. Я и правда прикусила себе губу до мяса. Трясущимися руками открываю кран, аккуратно умываю лицо, завязываю волосы в пучок и оттираю дорожки крови с шеи и декольте.
Выныриваю из рубашки Ярика. На плече синяк. Три синяка. Корсет разорван, как и подол с правой стороны.
В ужасе смотрю на то, что осталось от платья. Двести тысяч. Откуда у меня такие деньги?
Всхлипываю и сползаю к полу. Забиваюсь в самый угол. Что мне теперь делать?
Матвей
— С тобой нельзя, — ставлю последнюю словесную преграду.
— Даже если хочется?
Алёнка облизывает губы. Они у нее пухлые, манящие, розовые. Аккуратно касаюсь нижней большим пальцем, в паре миллиметров от раны. Она уже не кровоточит, но выглядит воспаленной.
Перетряхивает. Злость, которую стараюсь держать под контролем, вот-вот из берегов выйдет. Так быть не должно. С ней такого не должно было случиться.
Как вообще можно с ней такое сотворить?
Убью эту суку. Уничтожу просто.
Зарываюсь пальцами Алёнке в волосы, обхватываю затылок. Смотрю в глаза. Голубые, чистые. Светлые.
Она вся такая. Неземная.
Будто из другого измерения. Тишина больше не угнетает. А шум, напротив, кажется инородным. Я не хочу возвращаться, не хочу уходить отсюда. Здесь мне лучше. Здесь я чувствую себя как дома. Чувствую себя собой, насколько это вообще возможно, если ты понятия не имеешь, кто ты.
— Даже если хочется, — улыбаюсь. С ней почему-то часто улыбаюсь.
Я хочу молчать с ней. Потому что только с ней это оказалось комфортным. Просто молчать, но на самом деле говорить без слов.
Эмоции переполняют. Несвойственные. Пугающие.
Страх — это лишь наше отношение к ситуации. Я всегда считал, что его можно перебороть. Заставить себя чувствовать что-то другое. Сместить ориентиры. Но сегодня казалось, что просто убью этого мудака.
Этой обдолбанной мрази вообще не должно было здесь быть.
Жадно касаюсь светлой Алёнкиной кожи на шее. Дрожу. Он ее трогал. Он причинил ей боль. Эта мысль, подобно рою пчел, жалит, оставляя после себя зудящую боль.
— Ты даже не понимаешь, на что подписываешься, — перехожу на шепот. Меня вставляет от Алёнкиного присутствия. Жадно ее трогаю. Запах вдыхаю. Не позволяю себе лишнего, не перехожу черту, но и остановить себя не могу.
Мне просто нужно убедиться, что она в порядке, вот и все. Просто знать, что с ней все хорошо.
Вру. Сам себе. Дело ведь не только в этом.
Она мне нравится. Как девушка. К ней тянет. У нее охуительная фигура.
Но я словно обманываюсь этим, потому что дело в другом. Не в шмотках и сиськах. Не в обхвате талии и бедер, блядь.
На нее смотришь и мудаком себя чувствуешь только потому, что думаешь, в какой позе ее трахнуть. Она будто выше этого, что ли…
— А если понимаю?
— Не думаю, — выдаю сквозь зубы. Она уже подо мной, вжата в долбаный диван. Не шевелится. Подчиняется. Смотрит прямо в глаза, и я вижу свое отражение в ее зрачках.
— Мне было страшно. До сих пор кажется, что он меня трогает и причиняет боль, Матвей.
Хватаю ртом воздух. Бомбит дико.
Мозг противится этой информации, я злюсь. Он причинил ей боль.
Ей!
— Спасибо, что зашел, — Алёна продолжает так же тихо, а потом касается пальцами моей щеки. Самыми кончиками пальцев.
Вздрагиваю. Не от неожиданности, а от собственной реакции. В голове разрывается снаряд, содержащий в себе не просто желание сделать эту девочку своей физически, он мозги выкручивает какой-то навязчивой мыслью о том, что мне будет мало просто ее трахнуть. Чертовски мало.
Я хочу ее видеть. Сегодня. Завтра. Всегда.
Зачем мне это, не знаю. Ответа пока нет.
— Ты такая смелая.
Отстраняюсь от нее, но только для того, чтобы мы могли соскользнуть со спинки дивана на сидушку.
Теперь конкретно так на нее наваливаюсь, полностью в горизонтальной плоскости. Переношу вес на руку, которой упираюсь в диван над Алёнкиной головой. Тяну воздух через нос и заваливаюсь рядом с ней на бок. Прижимаю ее к себе.
Сейчас обнимаю без подтекста. Просто потому, что хочу.
Я хочу, чтобы она чувствовала себя защищенной. Это, блядь, дикость какая-то. Не я это.
Все это не я. Несвойственно. Инородно. Непригодно для моей жизни.
И все же я ее обнимаю.
Алёна перекатывается на бок. Лежим лицом к лицу. Рассматриваем друг друга.
Моя ладонь лежит у нее на талии, а ее касается моей щеки. Вижу, как блестят голубые, словно ясное небо, глаза.
— Ты же не плачешь? — придвигаюсь плотней.
— Нет, — она облизывает губы, крутит головой и упирается лбом мне в грудь.
Глажу Алёнку по спине, вдыхая запах кудрявых светлых волос.
Мы лежим так минут десять. В полной тишине. Свет приглушен, за окном салюты бьют. От каждого хлопка Алёнка вздрагивает.
Когда снова на меня смотрит, едва сдерживает слезы. Губы дрожат.
— Прости, — бормочет. — Я, мне… Лучше одной побыть. Успокоиться.
Она права. И я соглашаюсь. Киваю как болванчик, но не отстраняюсь. Кажется, только крепче в нее вцепляюсь, а потом целую.
Алёна
Мы, кажется, такое натворили…
Это первая мысль, когда я прихожу в себя. Когда Шумаков больше не вдавливает меня в диван. Не обнимает. Не дотрагивается.
Мой разум медленно возвращается. Я начинаю соображать.
Божечки.
Это было прекрасно. Улыбаюсь кротко, так, чтобы Матвей, который натягивает штаны и параллельно звонит кому-то в другом конце комнаты, не заметил. Вскользь трогаю себя между ног. Не больно вроде. Я в порядке. Мне было хорошо.
Непривычно. Немного страшно. Даже стыдно, но хорошо.
На моем теле несколько засосов и маленьких синячков. Последние — от пальцев Матвея. Он вроде и не давил, но кожа у меня тонкая, поэтому неудивительно.
Облизываю губы. Нижнюю немного печет. Ранка не кровоточит больше, но дискомфорта все равно достаточно. Надеваю трусы, майку и джинсы.
Мы оба будто выключились сейчас. Даже взглядов избегаем. И это естественно. Вместе ведь переступили эту черту.
А я еще и подарочек Шумакову подкинула. Хорошо, что не убил, честное слово. Потому что, когда он понял, что я «девочка», такой взгляд у него был. Мурашки по коже.
Не знаю, почему скрыла. Нужно было сказать, так было бы правильно. Но в контексте наших отношений не до правильности, если честно.
— Алён. — Матвей сжимает в руке свою рубашку. На нем только брюки с расстегнутым ремнем.
Любуюсь его голым торсом. Замечаю пару царапинок на плече и поджимаю свои измученные этим вечером губы. Я не специально его, так вышло.
— У тебя. — Вытягиваю руку и прикасаюсь к горячей коже. Она у Мота загорелая слегка и всегда такая теплая. — Царапинки. Я не хотела.
Мот поворачивает голову, мельком смотрит на себя, морщит лоб и ничего не говорит. Никаких претензий.
— Я снял тебе номер в другом отеле. Так будет лучше.
— Откуп за секс типа? — хмыкаю. Бравадничаю, а внутри умираю. Слишком больно понимать, что он хочет поскорее от меня избавиться. Забыть все, что произошло, и никогда не вспоминать.
Он предупреждал. Все честно было. Но мне не легче от этого, правда. Возможно, даже сложнее. Мы прямо обо всем друг другу говорим, не тая. Поэтому даже помечтать нельзя, придумать какую-то красивую историю для себя, почему у нас не выходит.
Из разряда: он меня так сильно любит, но быть со мной не может.
Только вот проблема в том, что он не любит. Никогда не любил. И уже никогда не полюбит.
— В целях безопасности. — Мот смотрит на мои губы, строго так. — Столкновение в туалете не было случайным.
Рассматриваю его. Мрачный. Снова угрюмый. Не улыбается, а у него такая улыбка красивая. Даже ямочки есть.
— Ты серьезно?
— Я почти в этом уверен.
— Карина? — бормочу и впиваюсь в Матвея глазами. Серьезно? Его девушка на это способна?
— Я тебе говорил. Сразу. А ты…
Шумаков делает шаг. Рвет расстояние между нами. Огибает меня рукой. Надавливает ладонью мне между лопаток и тянет меня на себя.
Привстаю на носочки. На автомате трусь носом о его подбородок. Глупо до ужаса. Но мне так хочется. Я очень хочу нежности. Очень хочу его прикосновений и объятий. Еще немного. Совсем чуть-чуть. Нам же было хорошо вместе.
Матвей не сопротивляется. Молчит. Только обнимает крепче. Или же я выдумываю?
— Ничего не изменится, — трогает мои волосы, зарывается в них пальцами. Вдыхает.
Я киваю. Знала. Понимала. А сердце кровоточит.
— Ты такая, — выдыхает мне в губы, — просто такая, что у меня не хватает слов. Охуенная. Красивая, — водит пальцами по моей щеке.
Мот улыбается?
Вскидываю голову. Застываю даже. Он правда мне улыбается. Прикрыл глаза, вдыхает запах моих волос и улыбается.
Мурашками покрываюсь мгновенно. Так это приятно. До дрожи в коленях.
— Все нормально? Физически ты в порядке?
— Да. Со мной все хорошо.
Физически я почти в норме. А вот морально, ох, у меня душа вот-вот из груди вырвется. Я просто не верю, что это конец. Не хочу верить.
Слезы на глаза наворачиваются, но я стараюсь держаться. Плакать не время. Плакать буду дома. В подушку.
— Я отвезу тебя в другой отель сейчас. Ты пробудешь там до утра и никуда не выйдешь. Пообещай мне, ладно?
— Хорошо.
— Спасибо.
Беру его за руку. Могу себе позволить. После всего, что было, точно могу.
— Я тебя не понимаю, — все же решаюсь озвучить. — Ты же совсем ее не любишь.
Меня это гложет. Я не понимаю, почему он до сих пор с ней. Не понимаю!
Шумаков ловит мой взгляд. Становится серьезнее сразу, а меня словно водой ледяной окатывает.
— Есть вещи, которые обязывают делать так, как нужно, а не как тебе хочется. Соберись, пожалуйста. Я подожду тебя на улице.
Это Карина его так? Он ей что-то рассказал? Они поссорились? Она все знает?
Каждое предположение вводит меня в состояние ужаса. Содрогаюсь вся. Я не хотела ничего из того, что сейчас происходит.
Демоны подначивают, мол, конечно, так и не хотела? Спала и видела, чтобы они расстались. Если теперь добилась своего — радуйся. Но мне невесело, скорее, больно и грустно.
Я поступила плохо. Мот тоже виноват. Мы оба друг друга стоим, получается.
Будет враньем, если я скажу, что не желала их рассорить. Мечтала об этом в глубине души. Но даже в самой смелой фантазии не решилась на то, чтобы прыгнуть на член к чужому парню. А теперь вот…
Сделала. Еще и удовольствие получила.
Мне был нужен этот чертов первый раз именно с ним, только счастья я больше не испытываю. Скорее, скорбь. Скорблю по себе прежней. Доброй, хорошей, независтливой.
Появления Шумакова в моей жизни год за годом будили демонов моей души. Их становилось больше и больше. Когда я потеряла им счет, пошла на крайние меры. Матвей тогда очень не вовремя или же, наоборот, вовремя приехал забирать меня с той чертовой дачи.
— Ты в порядке? — смотрю на его щеку.
Шумаков дотрагивается до царапин кончиками пальцев. Ухмыляется на миг, а потом снова становится очень серьезным и задумчивым.
— В полном, — кивает.
— Между вами что-то произошло? Карина все знает? — спрашиваю шепотом.
— Нет.
Матвей смотрит на дорогу. Его пальцы, сжимающие руль, напрягаются. Шумаков хмурится, сводит брови немного, а я все это замечаю зачем-то.
Он продолжает молчать. Я — нервничать. Снова погружаемся в тишину.
Но я не могу долго молчать, слишком взвинчена, чтобы игнорировать ту каплю информации, которой он со мной поделился.
— И что теперь? — обнимаю свои плечи.
— Ничего. Все будет ровно так, как и было.
Помню, мы обговаривали это на берегу. Но смириться не могу. Сказать про сообщение с угрозами тоже. Кажется, что только хуже этим сделаю. Кому, правда, не знаю. Себе? Ему? Ей?
И так уже слишком много сделала. Запредельно.
Остаток пути едем молча. Матвей высаживает меня прямо у подъезда. Игнорирует все мои просьбы притормозить на соседней улице.
Мы приезжаем к моему дому, пока на улице еще светло. У соседнего подъезда на лавке сидят бабушки. Поглядывают на неприлично дорогую машину Шумакова. Стекла тонированные, кто внутри, не видно. Но мне все равно придется выйти отсюда и стать новостью номер один для обсуждений.
Тянусь к ручке двери. Набираю в легкие побольше воздуха, даже глаза на миг прикрываю. Мои силы на исходе уже.
— Пока, — бормочу, а Матвей в этот миг сжимает мое запястье. Скользит ниже, обхватывает пальцы. Поглаживает тыльную сторону ладони.
Поворачиваюсь. Смотрю на Шумакова. Он продолжает держать меня за руку в этот момент. Все это кажется каким-то сном. Очень реалистичным, но сном!
— Извини, — произносит ровно и достаточно громко. — Я мудак, — кривит губы в ядовитой усмешке. — Спонтанность — это мое, но не до такой степени. Я не должен был тебя трогать.
Опускаю взгляд на наши переплетенные пальцы. Кусаю губы, чтобы не расплакаться.
Я все понимаю. Все осознаю, но не легче от этого, вот совсем.
Почему наша реальность так паршива?
— Я была не против, — растерянно пожимаю плечами. — Мы оба виноваты. Глупо перекладывать ответственность на кого-то одного.
Мот подается чуть ближе. Касается кончиками пальцев моего подбородка.
— Ты какая-то нереальная просто.
— Свадьба состоится? — смотрю ему в глаза. Шумаков еле заметно кивает.
Мое глупое сердце взрывается в этот момент. Его уже не спасти. Оно мертво. Раз и навсегда.
Шумаков нервно постукивает пальцами по рулю. Смотрю на дорогу. Лобовое стекло тоже темное. Вся машина запечатана черной пленкой. Сейчас это нас спасает от любопытствующих взглядов старушек, что переместились на лавку к моему подъезду.
— Местные новости? — с усмешкой интересуется Шумаков.
— Ага. Я бы сказала, местные сплетни.
— Тогда давай не будем давать им пищу.
Матвей заводит двигатель, и машина рассекает двор. Мы выезжаем на дорогу, а потом сворачиваем к торговому центру. На парковку.
— Хочу тебя обнять, — Шумаков произносит это вслух, а мне сначала даже кажется, что это у меня галлюцинации. — Очень, — тянет ко мне руки.
Обвивает меня. Шумно тянет носом воздух. Наши лица очень близко, оказывается. Запретно. Очень запретно.
— Я не хочу, — качаю головой. — С меня, наверное, хватит. Я глупая. И, как оказалось, беспринципная, но у меня есть лимит на эмоции. На боль. Я многое заслужила за все это. И то, что произошло в туалете, и вообще.
Шумаков резко сдавливает мое тело. Встряхивает, вынуждает посмотреть ему в глаза.
Матвей
У Исы отменный хук справа. Удар с класса пятого поставлен. Он всегда был помешан на спорте.
Я в принципе знал, на что подписался. Вытираю нос, губы. Кровь по всей роже размазывается. В башке звенит, отталкиваюсь от асфальта. Поднимаюсь не с первого раза. Слышу только вой ментовских сирен вдалеке. И правда кто-то вызвал.
Нужно встать. Сесть в тачку. Свалить.
Этим и занимаюсь, доползаю до салона в полусогнутом состоянии. Ребра ноют.
Вытаскиваю очки, напяливаю на нос и морщусь от вспышки жгучей боли. Надеюсь, этот придурок не сломал мне переносицу.
Запускаю тачку с кнопки и, не пристегиваясь, выруливаю на хрен с этой парковки. На выезде равняемся с полицией. Смотрю четко перед собой и щелкаю поворотником.
По-хорошему, не помешает показаться врачу. Но я на таком эмоциональном подъеме сейчас, что мысль не просто кажется, она выглядит самой бредовой.
Болит все адски, но морально чувствую себя прямо-таки заебись.
Я настолько заврался сам себе, что загибаюсь ментально уже больше полугода. Злость от накопившихся эмоций вымещаю в зале. Но это не то все.
Получить от друга по роже, еще и за дело, лучше любого психолога, честное слово.
Знаю, что как мудак себя веду. Но пусть так, чем лицемерно пиздеть Исе.
Алёнка не заслуживает всего, что происходит, а сам я остановиться не могу. Не потому, что не уважаю ее. Нет, просто мозги набекрень. Слегка на ней подклинило. Не так, как на РиРо когда-то. Там я кайфовал от новизны ощущений. Физических. Новые люди вокруг, места, жизнь другая.
А здесь меня морально кроет. Я испытываю что-то настолько разрывающее, что порой страшно становится. Отзывается. Каждая мелочь отзывается, когда она рядом.
Съезжаю с дороги в какой-то пролесок за городом. До отцовской деревни, что он для себя несколько лет назад отстроил, еще километров десять.
Глушу мотор, откидываюсь на подголовник. Закрываю глаза. Улыбаюсь.
Вспоминаю ее прикосновения. Голос. Улыбку.
Чувствую, как трескается подсохшая на губах корка крови. Улыбаюсь?
Забавно даже.
Я всегда жил без цели. У меня всегда все было. Стремиться по факту не к чему. Я с горшка знал, кем буду. Вторым своим отцом. Займу его место. Буду богат, и все на этом.
Каро была глотком свежего воздуха. Не она сама, а среда, где она вращалась. Я ехал в Москву учиться, а в итоге узнал там другую жизнь и подсел на нее. Было весело. В новинку. А теперь тошнит. От всего этого тошнит, потому что я вновь не имею цели.
Не знаю, к чему стремиться. Чего хочу. Зачем вообще живу.
Пресно и скучно.
«Я трахнул твою сестру».
Именно так я начал разговор с Вадей. Позвонил ему еще утром. Хотел отрезать себе все пути к отступлению. Убрать возможность выбора там, где его просто не должно быть.
Иса завис. Сначала даже заржал. Реально решил, что шутка. Ебанутая, но шутка. Окатил меня трехэтажным, но не поверил. Осознал только тогда, когда тишина вместо моего ответа затянулась.
Еще ночью понял, что должен сказать. Просто потому, что повел себя как последняя скотина. Сестра друга — табу. Хорошая, милая девочка, мечтающая о любви и живущая в мире розовых иллюзий, ни при чем. Такой мудак, как я, с ней рядом отсвечивать не должен. Никогда.
Правда, чем больше общаемся с ней, тем больше тянет. Запретный плод сладок? Ну или что-то в этом роде.
Если бы я ее отшил грубо, беспринципно, она бы на пушечный выстрел ко мне не подошла больше, но я прогнулся под напором ее чувств и эмоций. Они меня подкупили. Заворожили. Вдохнули кислород, которого, как оказалось, последние годы было слишком мало.
Каро спала, когда я приперся. Пьяная, по центру кровати. Ее вырубило после пары бутылок проссеко. Я застал ее в номере уже в таком состоянии. Сказали, что она устроила скандал при гостях. Ударила официанта по лицу, потому что тот случайно задел ее локтем. Это для нее норма. Такое не раз уже случалось.
Пошатался по номеру, обдумал все, что произошло. Вырубиться не смог. Даже просто лечь рядом с Каро не вышло. Передергивало только от мысли об этом.
Курил на балконе почти до рассвета. Пачка. Почти, блядь, пачка застрявшего в легких дыма.
Ри проснулась около пяти утра. Выползла ко мне. Уселась на пол у моих ног и положила руки мне на колени. Выглядела сонной и расстроенной.
— Где ты был? Я тебя потеряла сегодня. Почти весь вечер была одна.
Ри тяжело вздохнула, перекинула волосы на одно плечо, подняла голову так, чтобы мы друг на друга смотрели.
— У меня были дела.
— Какие, Мот? Трахать очередную шлюху-официантку?
— Мы всегда можем разойтись.
Ри только нос поморщила. Словно я сморозил какую-то неебическую глупость.
— У нас свадьба, если ты не забыл.
— Вряд ли о ней можно забыть, — ухмыляюсь.
Я тогда кивнул. Типа все понял. Типа ей верю и ни в чем не обвиняю. Выяснять отношения с человеком, который вслух рассуждает об убийстве людей, изначально затея гиблая.
Каро всегда была папиной дочкой. Отец ей многое позволял. Она множество раз переходила границы дозволенного обычным людям. Купалась в этой безграничной свободе действий и, судя по всему, уже абсолютно не видит берегов.
Затягиваюсь. Выдыхаю густой дым и наблюдаю, как он медленно распространяется по салону тачки. Так и сижу где-то в пролеске, стремаясь заявиться к родителям домой с такой-то рожей. Если до реакции отца дела мне нет, то вот маму тревожить не хочется. Я, блин, изначально ехал сюда не только ради того, чтобы Алёнку привезти. Мне было необходимо увидеться с мамой. Поддержать.
А теперь?
Сука! Бью кулаками по рулю и чувствую, что задыхаюсь. Штормит не по-детски. Я в каком-то гребаном эмоциональном цунами. Меня вот-вот смоет.
Боковым зрением замечаю порванный браслет. Он валяется там, где сидела Алёнка. Подцепляю тонкую золотую цепочку пальцами. Фокусируюсь на подвеске в форме крохотного сердечка. Оно качается из стороны в сторону, сжимаю все это в кулак. Зажмуриваюсь. Мысли относительно Каро и родителей выключаются по щелчку. Такого раньше не бывало, если честно.
Растягиваю губы в какой-то глупой улыбке. В башке кинолента из кадров Алёнкиных эмоций. Живых. Неподдельных. Она была реально готова броситься отбивать меня от Вади, пока он вколачивал мою башку в асфальт.
Я втянул ее во все это дерьмо, прекрасно зная о последствиях. Долбаный дегенерат. Будто трахнуть некого больше было.
Поджигаю еще одну сигарету. Затягиваюсь.
Было. Но не в сексе фишка. Вообще же не в нем. Меня просто, блин, переклинило. Исаева. Только Исаева, и никто больше. Словно на ней свет клином сошелся. Хотелось просто с ней рядом ошиваться. Поблизости.
И так же сильно не хотелось, чтобы она приезжала на эту долбаную вечеринку. Я предупреждал. Я же…
Выдыхаю дым и бросаю тлеющую сигарету в приоткрытое окно. Ничего бы я не сделал. Остается с этим жить. Все, что с Алёнкой произошло, тоже моя вина. А на фоне всего этого блядского сумасшествия то, что я ее еще и поимел, вообще кажется каким-то запредельным зашкваром.
Упираюсь лбом в руль. Башка трещит. Вадик нормально меня так приложил. В правом ребре боль адская, сидеть в согнутом состоянии практически невозможно, но я специально не разгибаюсь. Терплю. Включаю режим мазохиста, чтобы медленно самоуничтожиться.
Перебираю тонкие звенья браслета подушечками пальцев и хаотично соображаю, что делать дальше. Из номера мы с Каро вышли вдвоем. Я отвез ее к родителям. Выкурил с ее отцом сигару, заверил его, что все у нас хорошо, свадьба состоится, а его дочь просто перебрала шампанского, поэтому ходит с такой кислой миной. Как только убедился, что он мне поверил, сразу свалил. Ри в тот момент уже засунули под капельницу, а меня попросили до завтра ее не беспокоить.
Отличный план. Мне все равно нужно было отвезти Алёнку и заехать к матери. Ей пришли анализы, и, кажется, она совсем не в норме.
Закусываю кулак. Выдыхаю через нос. Засовываю браслет в карман джинсов.
Мысль о том, что с мамой может что-то случиться, размазывает окончательно.
Завожу тачку, трогаюсь с места рывком и еду домой.
Родители как раз сидят в гостиной. О чем-то говорят. Улыбаются даже. Со стороны все выглядит более чем нормально. Никогда не подумаешь, что матери пришли не самые радужные результаты анализов.
Подглядываю за ними издалека. Не могу я здесь с такой рожей появиться. Обхожу дом и падаю на диван в беседке. Впервые за последний год сам пишу отцу. Нервно барабаню пальцами по коленной чашечке.
Отец отвечает не сразу, а когда слышу его голос в трубке, понимаю, что он, наверное, не меньше моего удивлен.
— Выйди в беседку. Я тут.
— Ты приехал? Когда?
— Выйди. Маме лучше меня не видеть…
Отец на мои слова реагирует молчанием и сбрасывает звонок. Минут через пятнадцать подтягивается. Этот его спортик с монограммами «Гуччи»... В глазах от него рябит. Уже по инерции закатываю глаза. Только мой батя может натянуть костюм за пару тысяч баксов с резиновыми калошами.
— Ну что, погнали наши городских? — хлопает меня по плечу и поднимается по ступенькам в беседку. — Тебя кто так разукрасил?
— Так, — отмахиваюсь.
— За дело хоть или прикурить попросили?
Морщусь. Сначала от его юморка, потом от того, как пощипывает губы.
— С Вадиком слегка… Не сошлись во мнениях.
— Исаев, полагаю, не так красив, как ты сейчас?
— Ага, — киваю.
— Мама будет в шоке. А ей нервничать сейчас нельзя.
— Да знаю я.
— Знаешь. Сам ей звонил с утра. Говорил, что едешь. А в итоге? Ноль ответственности за свои слова, Матвей.
— Как и всегда, — ухмыляюсь. — Забыл добавить ты.
Отец раздраженно взмахивает рукой. Без слов просит меня заткнуться.
— Чего не поделили?
Алена
— Алён, — шепчет Ира и забирается ко мне на кровать.
— Что?
Я лежу, распластавшись по матрасу, и пялюсь в потолок. Волосы разметались по подушке, словно гадюки Горгоны Медузы. Моя апатия длится уже третий день.
Я понятия не имела, что мне придется в прямом смысле привыкать к своей обычной жизни.
Сутки в Москве, после которых все вокруг, да и я сама, изменилось кардинально.
Я уезжала глупой, несмышленой мечтательницей, а приехала прожженной реалисткой, без капли сомнений, что вся та жизнь, которую я увидела, не для меня. Осознала, что люди злые, а все события, что произошли, меня сломили.
Но замыкает даже не на этом. Я просто очень разочаровалась в себе. Мне снятся его объятия и поцелуи, я просыпаюсь, обливаясь горячим потом, а между ног жутко печет. Я помню его запах, словно Матвей вот прямо сейчас лежит рядом со мной.
Я шлюха. Самая настоящая потаскушка. Так бабушки на лавочке у нашего дома обзывают всех девчонок, чья длина юбки не вписывается в их картину мира. Но моя проблема не в юбке, а в отсутствии принципов. Я знала, что у него есть девушка. Жена почти, и все равно…
Закрываю глаза. Не хочу видеть этот мир…
Ненависть к себе зашкаливает. Я давлюсь ей изо дня в день.
Хочу просто лежать и не шевелиться. Я растоптана. Убита. У меня вырвано сердце и истерзана душа.
Морально я точно изнасилована.
Пальцы уже привычно начинают подрагивать. Сначала от дикого ужаса, а потом от тотального облегчения, что это всего лишь воспоминания. Жуткие, коварные, терзающие сердце. На теле до сих пор отметины той страшной ночи. Мелкие синяки, ссадины. Даже словила себя на страхе заходить в туалет вне дома. Постоянно мерещится тот человек. Он же меня чуть…
Он же…
Я должна быть сильной. Тем более когда рядом младшая сестра. Тяну носом воздух, сглатываю.
— Что, Ир? — размазываю по щекам выступившие слезы и поворачиваю голову.
— У тебя все хорошо? Ты какая-то странная в последние дни.
— Отлично, — на автомате натягиваю рукава пижамной кофты так, чтобы скрывали кончики пальцев.
Если свои разбитые губы я смогла объяснить тем, что упала на лестнице и Вадик даже меня в больничку на рентген ноги возил, то вот кучу ссадин и синяков на ногах и руках вряд ли смогу оправдать хоть чем-то. Ириша начнет спрашивать. Ей осенью будет пятнадцать. Она неглупая.
— Точно? Я за тебя волнуюсь.
Ира укладывается рядом. Смотрим друг на друга. Я отворачиваюсь первой. Снова пялюсь в побеленный потолок.
— Точно. Думаю, приболела немного. Температура, может?! — жму плечами.
— Я могу сходить в аптеку, если нужно.
— Если нужно, отправим Макса, — улыбаюсь.
— Точно, — Ира тоже улыбается.
— Ну, рассказывай.
Считываю ее легкое волнение, а еще борьбу внутри себя. Словно она что-то очень хочет мне рассказать, но то ли боится, то ли стесняется.
— У меня, в общем… Там… Я…
Я молчу. Ира тоже замолкает. Лежим еще пару минут в тишине.
— Меня мальчик поцеловал, — шепчет.
— Тот, который тебе нравится?
— Ага. Но мне не понравилось. Совсем. От него пахло сигаретами, фу. И теперь он сам мне будто тоже не нравится…
Смешно, я точно не тот человек, который готов давать подростку советы по отношениям. Даже к Ваде ее отправить хочется, если честно. Он как-то больше во всем этом шарит.
— Я думаю сказать ему все прямо.
— Не боишься задеть его чувства? — посматриваю на нее искоса.
— Не, — Ира морщит лоб. — Он, когда целоваться лез, даже не спросил. Значит, о моих чувствах не думал. Ему будто все равно на личные границы, — сестра делает такие огромные глаза на этих словах. — Это же так важно. Мы живем в современном мире. Нужно спрашивать о таких вещах.
— А как же бабочки в животе? — улыбаюсь. — Порыв, и все дела.
— Он считает, что мне должен льстить вот такой его напор. Это же ужасно просто. Мне такие отношения не нужны.
— Значит, делай, как считаешь нужным, — киваю, будильник звенит как раз в этот момент.
Слышу возню Нины. Она что-то хнычет. Ежедневный ритуал прямо. Не любит ранние подъемы наша малышка.
— Да. Так и сделаю. Спасибо.
— Не за что. Пойду завтрак приготовлю. — Откидываю одеяло. — А ты Нинку подними пока.
— Хорошо. — Ира следом за мной всовывает ноги в тапки. — А правда, что Вадик с Матвеем подрался?
— Что? — застываю на месте. — С чего ты взяла?
— Макс наш сказал. Ему кто-то из его дурацких дружков рассказал. Но, я думаю, врут.
— Конечно врут, — показательно закатываю глаза и выхожу в прихожую.
Пока готовлю завтрак, единственный, о ком могу думать, Шумаков. Чтобы он провалился просто. Чтобы исчез. Так нечестно, несправедливо. Я не заслужила всех этих мучений и душевных терзаний. Но стоит вспомнить его побитое лицо, мурашки по коже. Вадик перегнул палку, а Матвей не сделал ничего, чтобы себя защитить. Они оба ненормальные.