Sabbatum. Химеры

Вступление

- Опять кого-то притащила! – Бабушка злобно ворчит, кидая в мою сторону враждебные колкие взгляды. – Тащит и тащит, прям сердобольная! А бабке помочь не хочет.
- Сейчас помогу. - Я эту песню о том, какая «сердобольная», «юродивая, тащащая всякую живность в дом, а у этих тварей вши, блохи и зараза», «что я с сестрой бабушке не помогаем, лодырничаем, как барыни», каждый раз слышу, стоит мне принести на побывку какую-нибудь больную птицу или зверька. Сегодня нашла воробья с поломанным крылом и поврежденной лапой – беднягу сшибла машина на трассе.
- Может, Анька у нас станет ветеринаром, зря ты так на нее, - Варя заступается, сидя на кровати и занимаясь другой реинкарнацией: чинит свой халат, который потерял не только товарный вид, но и кучу пуговиц, став щербатым и бесполезным. Воробей дышит часто, мягко и пушисто. Люблю, когда природа беспомощна, она становится подобно эксклюзивной игрушке, только сломать легко и последствия будут более ощутимые, потому что это жизнь. Жизнь, которая дышит мягко и пушисто. 
- Ветеринаром она станет… Мне ждать некогда! – бабушка с грохотом ставит лейку в угол. Затем, кряхтя и шаркая по полу, идет к умывальнику и с шумом капель о железо начинает умываться. – Вон, слышали? - она говорит между перерывами на вдохе, стараясь, чтобы вода не затекала в рот. Слышно даже, как шершавые бабушкины руки трутся о ее морщинистое лицо. А вода льется, звенит, падая в железную раковину, на каждом погружении бабушки в воду в ладонях. – У Скворчихи все куры подохли! Представляете? Все куры разом!
- Наверное, лиса передушила, - я кошусь в сторону Вари, которая делает вид, что ее это не касается. 
- Угу, чупакабра. – Варька перекусывает зубами нитку от пришитой пуговицы. Нить лопается с неприятным щелчком. Именно в этот момент, я кидаю в нее своим тапком. Тот не долетает и с мягким шлепком падает у ног сестры. Варя выпучивает глаза, мол, «ты чего?». Я же, поджав губы и сощурив глаза, пытаюсь донести мимикой, чтобы помолчала в такие моменты. Бабушка тем временем, умывшись, даже не заметила маленькую баталию, развернувшуюся за ее спиной, и продолжила:
- Верно вам, девки, говорю, нечистая завелась в Вяземке. Ведь только подумайте, все куры передушены, все, и ни одной не пропало! Так лисы не делают. Они может и передушат пару, но и съедят некоторых, а тут все тушки целехонькие, будто их всех разом подкосило.
- Ой, бабушка, может болезнь какая, чего сразу нечистая? – Варя все-таки прислушивается ко мне, как к своей совести, и пытается успокоить бабушку.
- Я тебе говорю, дурная, у всех шеи переломлены! Какая это же болезнь? Сколько лет живу, ты думаешь, хворь от переломанного хребта не отличу? Нечистая тут! – и крестится на икону с благоговейным ужасом, не осознавая, что "нечистая" сидит сейчас на кровати и чешется в голове, пытаясь вытащить какие-то соринки из волос. Мы с сестрой грязные, оно всегда так бывает, когда приезжаем на лето к бабушке. Здесь принимать ванну дорого, да и не надо особо: в речке искупаешься и вот ты чистый. На ночь лишь ноги помыть или ополоснуться, так это дело тоже не требует электрических затрат – стоишь в тазике, сестра тебя поливает сверху из ковшика водой, которая нагрелась в бочке на солнце. Вяземка – обычная русская деревня: газ, вода проведены, на большие блага цивилизации денег нет, да и не надо, рядом проведена трасса и можно доехать до города. Обходимся, выживаем. Бабушка, например, топит баню, а зимой у нее есть нормальный душ. Это летом все жители Вяземки превращаются в дикарей, будто солнце, как наркотик, впрыскивается тебе в вены, и ты становишься очень близок к природе в своей простоте и неприхотливости. 
Бабушка продолжает бурчать, то поочередно крестясь, то убивая залетевших мух свернутой газетой.
- Конечно, в деревне церквы-то нет! Как разрушили бесы окаянные, так деревня и потеряла божью защиту. Вот и завилось у нас.
Бесы - это она про советский период, когда при коллективизации церковь передали в сельхоз под амбар, снеся внутри там всё. СССР рухнул почти двадцать лет назад, но Вяземская церковь рухнула раньше, оставив скелетом буро-кирпичные своды на радость молодёжи, которая любит там лазить и тусовать. 
Пока бабушка бурчит про нечистую силу, я глажу воробьишку, который без сознания, но дышит – это я его не отпускаю, передаю свои силы ему, чтобы жил, и осторожно начинаю посылать токи в его хрупкие косточки в крыле, чтобы срослись. Затем принимаюсь за его лапку, чувствуя, что энергия уже свободно проходит по крылу – значит, залечилось. Бабушка шумно покидает комнату, сказав, чтобы мы прекращали и накрывали на стол – обедать пора.
Как только она исчезла, я завершаю свое дело, делая сильный посыл тока – так я это называю – в маленькое птичье тельце. И вот он встрепенулся и, удивленно озираясь, зачирикал. Варя зачарованно наблюдает за мной: она любит смотреть, как я лечу птиц и зверей. Открыв окно, выпускаю обалдевший от жизни пушистый комочек, который с радостным воробьиным воплем вылетел в небо. Затем иду к умывальнику и тщательно мою руки хозяйственным мылом с едким запахом щелочи. Что-что, а бабушка права - от зверей заразу получить проще простого!
- Счастливая ты. - Варя вздыхает, наблюдая за мной.
- Почему?
- Прям, как святая, всех лечишь, на тебе все быстро заживает. Мне кажется, ты даже можешь воскрешать из мертвых.
- Не говори глупостей! – я достаю хлеб и начинаю резать его. – Ты тоже сильная.
- Ага. Сильная. Слышала? Меня бабушка нечистой считает. Интересно, если узнают, что это я всех кур перебила, они меня сожгут, как ведьму, или в церковь поведут к священнику для изгнания бесов?
Варя сидит печальная. Я знаю, что она завидует мне, что сильно переживает за нашу необычность. А вы бы не стали переживать, когда у вас все цветы вянут, все звери дохнут, стоит погладить животное? У нас во дворе дети уже поняли, что Варя виновата в смерти их питомцев и за глаза обзывают ведьмой. Вчера она случайно убила кур у Скворчихи, толстой неприятной бабы на конце деревни. 
- Варь, не переживай. Ты же ненарочно их перебила. Случайно вышло.
Варя вздыхает и смотрит в сторону. Мне кажется, ей больно, она себя порой боится, ну еще неприятно, когда тебя дети обзывают и не пускают в дом.
Вчера с сестрой ходили в лес за ягодами, возвращались на закате задворками мимо дома Скворчихи, где гуляли куры. Ну и Варя решила мне показать кое-что: у нее иногда проскакивали искры между пальцев, недавно она научилась их самостоятельно вызывать. Вообще, Вяземка благотворно сказывается на ней: сестренка словно взяла свою силу под контроль, даже стала выдавать что-то новое – один раз она случайно заставила подняться всю мебель в воздух и повисеть пару секунд над полом. Правда, грохот был страшенный, когда мебель упала на место. Бабушка подумала, что мы уронили дубовый комод, заигравшись.
Так вот, вчера Варя хотела показать, как она с легкостью может зажечь соломинку взглядом, в итоге ее энергия метнулась в сторону мирно клюющих кур. Эффект был страшный: всем курам разом сломало шею. Этот единый хруст до сих пор в ушах стоит.
- Варюш!
Не откликается. 
- Вааарь! – тяну жалостливо я, пытаясь вызвать хоть какую-то реакцию у сестренки. Но она молчит. - Не переживай ты так, ну пожалуйста. Ты не плохая! Просто так по-дурацки получилось. Ну, родились мы такими уродцами. Что поделать? Смотри, мы, как появились в деревне, тебе лучше стало, можешь спокойно Бима гладить и играться с ним. Ведь ты же никогда не тронешь Бима! Я знаю, ты его любишь. А разве могут быть плохими те, которые могут любить? А? И кур ты не специально подавила! Ты же их не ненавидела! Лучше хватит молчать и грустить, помоги мне салат нарезать.
Варя поворачивается ко мне, и я вижу слезы в ее глазах, становится больно на душе за нее. Вот действительно невезение - родиться с такой особенностью, как у нее! Тут любой начнет считать себя плохим. Сестра подходит и вместо того, чтобы начать резать помидоры с огурцами, обнимает меня. В этот момент входит бабушка.
- А где же твой воробей? – удивляется она, глядя на пустой подоконник, где до этого возилась с птичкой.
- Сдох, - отрезаю я, и мы с Варькой продолжаем готовить стол к обеду.
Мы – сестры Шуваловы: Анна и Варвара Александровны, 93 года рождения. На дворе стоит июнь 2009 года. Сейчас нам пятнадцать, в ноябре будет шестнадцать, а через год мы узнаем, что мы Инициированные, и вовсе не уродцы, а самые настоящие ведьмы с биполярными дарами: у одной - смерть, у другой - регенерация. А затем поступим на Начало, где я безотчетно влюблюсь в своего учителя магии Виктора и мы с сестрой станем Химерами. 
Но это всё прошлое. Никому не нужное прошлое. Даже самим обладательницам. Единственное хорошее – это наша бабушка, которой мы были нужны, но через год она умрет от инфаркта, и вот тогда, станет действительно гадко. Воспоминания мрачные, неприятные, злые. Сжечь и позабыть. Да нельзя.
Сама искала их, сама рвалась найти прошлое, чтобы быть целой. И в этой гонке потеряла самое дорогое – проморгала человека, который меня любил. И, наверное, так никто и не полюбит больше. 
Не слышать мне больше шепот «Ты моя. Я не отдам тебя никому», не чувствовать вино с перцем в горячих поцелуях, не забываться, лежа в его объятиях по утрам. То была сказочная неделя отношений, которые не забуду никогда. У меня был другой дом, другая личность, даже душа, кажется, была другой. Мелани из Саббата осталась где-то там. Наверное, продолжает просыпаться каждое утро рядом с Рэйнольдом Оденкирком, печальным рыцарем суровой Инквизиции.
Я же Анна Шувалова, мне двадцать лет, снова Смертная. По судебному решению священного Сената, обязана провести три месяца в стане Химер, так как в прошлом году потеряла память, а Первый Светоч Саббата воспользовалась этим и пыталась меня, Инициированную, в прошлом Химеру, переделать в Инквизитора. Надо отдать должное, почти удалось. Почти… Знака на левой руке до сих пор нет. Я все еще не знаю, кто я – Химера или Инквизитор. Суждено мне охотиться на ведьм или убегать от охотников?
А всё произошло, потому что у меня сильный дар. Кто не захочет иметь на своей стороне того, кто умеет залечивать раны? Вот и развернулась такая авантюра вокруг меня. Инквизиторы решили схитрить, сыграв на моей потери памяти. А Химеры тем временем сначала думали, что я мертва, затем, не найдя тела, рыскали в поисках по миру во главе с Марго, Виктором и моей сестрой. Кто не знает: Марго - моя бывшая Темная, моя Главная ведьма, под началом которой была, когда существовала, как Химера. Виктор – моя первая любовь, за которого я собиралась выйти замуж. Теперь не знаю – хочу ли. Я стала странным существом: обретя память и свое реальное имя, оказалась в большем смятении, чем без всего до этого. Я не знаю, кто я, не знаю, чего хочу, и как жить дальше. Знаю одно – я хочу Рэйнольда Оденкирка, того, которого полюбила настолько сильно, что каждый вздох мой о нем, а каждый удар сердца в его честь. Но мне нельзя к нему подходить еще три месяца, иначе ему грозят проблемы с Сенатом, да и, боюсь, Химеры не допустят. Они вцепились своими цепкими руками мне прямо в горло: попробуй так, дозовись Рэя.

Шуваловы

Медленно открываю глаза, не желая просыпаться. Всё так и есть. Я снова дома. В своей комнате. Хотя это домом не назовешь. Я здесь жила лишь год. Зато комнату обставляла по своему вкусу, тому который был. Сейчас мне не нравится. 
Моя спальня оформлена в светлых тонах: белые стены, Икеевская простая мебель и черные вещи. Напротив кровати в стене сделан платяной шкаф, к которому не прикреплены еще дверцы, поэтому он показывает все свое нутро с моей старой одеждой. Черный. Один черный и темно-серый. Есть пару цветных вещей, но они, так сказать, на выход. А все потому, что в клане Теней правило: ведьмы и колдуны должны одеваться в тёмное. Моя Саббатовская одежда была лучше: там был белый, беж, легкие светлые ткани, разные цветные блузки с юбками. А Химерскую одежду - только на траур. Сейчас мне не нравится она. Чужеродная.
На стене фотографии, где я и Виктор – тоже останки той девушки, кем была когда-то. Будильник в виде божьей коровки – подарок Вари, плюшевый медового цвета медведь, с которым спала в обнимку, когда тосковала по Савову, корзинка с лаками для ногтей и коллекция духов – наверное, единственное, что осталось неизменным. Пошла вторая неделя после суда, началась третья. Мне остается только зачеркивать дни в календаре и молиться, чтобы не проявился Химерский знак. Ну почему я должна делать выбор? Наверное, оставаться смертной – это то, что нужно, тот самый нейтралитет. 
Ой, не думай об этом, Мелани, не думай…
Я встаю, лениво потягиваясь и зевая. Тру глаза, прогоняя окончательно сон. Выбирать, что надеть из той черноты в шкафу не хочется, а придется. Иду по пути наименьшего сопротивления: майка и джинсы. Наша с Варей квартира находится в Москве, специально подаренная нам Марго и присоединенная к главному офисному зданию клана Теней. У Химер все наоборот, в отличие от Инквизиторов. Если Саббат был центром и из его подземелий можно было попасть в любую точку мира, то у Химер все не так: кланы напоминают паучье гнездо. Все Сестры имеют свои отдельные квартиры, дома в разных точках мира, чьи двери прикреплены к порталу офисного здания их Клана. 
Клан Теней имеет небольшое здание в Москве с табличкой «Благотворительная организация по защите леса». Обычный человек, попавший туда, ничего не найдет для себя необычного: просто коридоры с кабинетами, Инициированный же обнаружит улей ведьм, где каждая дверь ведет в квартиру к Химере. Все эти порталы легальны. Наверное, это те единственные случаи, когда Сенат идет навстречу Химерам в создании проколов пространства.
После суда мы сразу приехали домой. Кевин остался жить с нами, Варя взяла его под свою опеку и поселила у нас, отдав одну из комнат, благо метраж квартиры позволял. Но все равно, наблюдая за его попытками привыкнуть к новой жизни, думаю, Кевину трудно: привыкший к большому замку, свободе перемещений, он сейчас будто заточен. Но держится, не подает вида, да еще сестра ведет себя рядом с ним, как помешанная. Кевин – Солнце по определению, Варя – истинная Луна, вертится вокруг него, ища его лучи любви, зажигаясь и светясь от этого. Странное явление для меня. Никогда не видела Варвару влюбленной. А если еще вспомнить тот факт, что Кевин Инквизитор, то мне сносит крышу окончательно. Вот уже третий день стоит им появиться в моем поле зрения, то я бесстыдно начинаю пялиться на них. Варя дерзит Кевину, порой помыкает им, показывает свой гонор, но Ганн изменился – от сладкого мальчишки ушла легкость и наивность. Он все так же улыбается, позволяет некоторые выпады со стороны Вари, но в нем словно проснулся зверь, та самая древняя мужская сила, которая делает женщину рядом с ним женщиной – беззащитной и бессильной. Глядя на Варю и Кевина, я сразу вспоминаю Рэя, его некоторые повадки и движения по отношению ко мне; да он мог просто рядом стоять, но излучать такую власть, что понимала – достаточно небольшого усилия с его стороны и он меня сокрушит, разрушит, уничтожит, но вместо этого чувствовала, что я в безопасности - мир рухнет, но меня убережет.
Я счастлива за них, честное слово. Особенно за Варю. Помню, как она переживала, что ни с одним парнем у нее не складывались отношения, в итоге, сестра пришла к выводу, что мужчина – это пережиток современного общества, что нужен только для постели и делать детей, всё остальное уже выучила и приручила женщина. Да здравствует матриархат!
- Ну что, готова?
Передо мной унылая тарелка с молоком и хлопьями. Кевин, выбиравший себе каши, смузи, блинчики на завтрак в Саббате, аппетитно поглощает бутерброды из белого хлеба и колбасы и запивает чаем с молоком. На мгновение мне становится страшно, что Варя его испортит окончательно. 
- К чему? – уныло спрашиваю я и наблюдаю, как плавают хлопья в молоке. Боже, на это можно медитировать!
- Сегодня едем к маме. А завтра в Вяземку.
Я поднимаю глаза, чтобы посмотреть на Варю. Мы сейчас нереально похожи, потому что сестра тоже вся в черном и без макияжа и прически. Но отличия между нами есть: у сестры волосы не так вьются и глаза зеленей. Утро, часов девять. В Саббате уже вовсю кипит жизнь, а у нас лениво просыпаются к этому времени.
- А Кеша? – я кошусь в сторону Ганна. Это Варя в первый день во время нашего разговора обозвала Кевина Кешой, русифицировав его имя и невольно вызывая аналогии с попугаем из забавных мультиков. Поэтому, когда он был в нашем кругу, а мне надо было спросить что-то насчет Ганна, да так чтобы он не понял, что речь о нем, я переходила на русский и заменяла имя.
- Нет, он с нами не пойдет. А вот в Вяземку можно свозить. – Сестра тут же переключилась с английского на родной язык. 
- С ума сошла? Кеша и деревня. Парень и так не может свыкнуться, что у нас ванная с туалетом общая на всех, а ты хочешь его в совсем дикие условия привезти, где туалет на улице и крысы в доме.
- Ну, с туалетом промах. А вот крыс там нет. Марго послала туда парочку прислужниц, чтобы дом подготовили к приезду.
- Прислужниц? – Обалдеть! Это равносильно, что если бы ваш начальник послал бы людей, чтобы помыли полы в вашем доме. - Зачем она так старается?
- Радуется. – Варька хмыкает и с хрустом откусывает кусок овсяного печенья. Кевин ставит кружку с веселым утенком и трещинкой по краю, затем поворачивается ко мне и говорит на чистом русском без акцента:
- Не беспокойся за меня. Мне даже весело у вас. Забавно.
От неожиданности я чуть не захлебываюсь молоком, потому что сказано в тот момент, когда я делаю глоток с ложки своего завтрака.
- Ох ты, Господи! – Варя подлетает ко мне и начинает бить по спине, чтобы я быстрее откашлялась. 
- И давно ты говоришь на русском? – срываясь на кашель, хриплю.
- Заклинание завершилось позавчера, - он улыбается своей шаловливой мальчишеской улыбкой. И до меня доходит, что вчера прекрасно слышал весь наш разговор с Варей, где я просила быть осторожней с Кешей, не разбивать ему сердце – «либо люби, либо держи на расстоянии». 
- Заклинание всеязыция? 
Он кивает, продолжая улыбаться своей идеальной белоснежной улыбкой, Варя хихикает в стороне – понятно, она была в курсе. Смею предположить, она и навела чары на Ганна, так как заклинание сложное, а сестра талантливая ведьма, способней меня.
- Думаю, ты позабавилась… - я злая, как черт. Меня только что выставили дурой.
- Аня, не злись на нас. – Сестра лисой осторожно подходит ко мне и гладит по плечу, еле сдерживая рвущийся смех. – Мы не хотели тебя высмеять или подшутить. Просто это было так мило, как ты переживала за Кевина. 
- За Кешу, - поправляет Варю, смеющийся Ганн.
- А вот ни капли теперь не буду за вас переживать! Засранцы вы, оба! – Я вскакиваю с места, но прежде чем рвануть в комнату, смотрю на эту улыбающуюся сладкую парочку. После чего, ткнув пальцем в Кевина, произношу: - А вот теперь не жалко тебя! Так тебе и надо. Надеюсь, условия Вяземки отомстят за меня, Кеша.
Я демонстративно, с гордым и оскорбленным видом, ухожу в свою комнату, непременно хлопая дверью так, чтобы эти двое услышали.
Заклинание всеязыция! Ну, какая я дура. Конечно же, он обратился бы к нему! Это нормально, это предсказуемо. Только не для меня наивной. Сама же так английский выучила.
Это заклинание сложное, но значительно облегчающее жизнь. Варя тогда талантливо сплела его, наложив чары на меня. Задача состоит в том, чтобы правильно сплести энергетическую вязь заклинания и вложить в голову. Если сделаешь правильно, - вуаля! - через две недели ты его выучиваешь с легкостью, главное только, слушать его все две недели. Сначала ты ничего не понимаешь, потом понимаешь отдельные слова, затем ловишь смысл текста и можешь составить простые предложения, к концу второй недели ты уже в совершенстве знаешь и можешь ораторствовать с трибуны на новом языке, рассуждая на любые философские темы бытия. А если вот неправильно сплести, это чревато проблемами с памятью, может вообще привести к дислексии или дисграфии. Поэтому я тогда не взялась его делать. А Варя будучи смелее меня и, как я уже сказала, талантливее, отлично справилась, притом дважды – со мной и с собой.
Я опускаюсь на кровать, и на меня снова накатывает тоска, стоит остаться в одиночестве. Это боль постоянная, просто наедине с собой только ее и чувствуешь. Словно из незакрытого крана капает: ты привыкаешь к звуку, но все равно мешает. Моя дробь состоит из одного имени – Рэй.
Где-то там он… Стоит закрыть глаза, так и вижу его лицо, пускай уже размытое памятью, но глаза! Эти глаза мне снятся каждую ночь. Бесконечная гроза с разными оттенками. Но самая мучительная та, в которой тьма и пустота – последний взгляд, когда меня Виктор практически оттаскивал от Оденкирка к машине на ступенях Вашингтонского суда.
И снова чувствую, как комок встает в горле, а на глаза наворачиваются слезы, превращая мир в сплошные бесформенные пятна. На тумбочке загорается дисплей моего старого телефона и затем идет звук.
Беру и вижу смс от Виктора. Открываю, начинает загружаться фотография: на красивой белой широкой кровати стоят картонные пакеты Шанель и рядом коробочка с логотипом Тиффани и Ко. Подпись: «Они ждут тебя, как и я».
Пишу в ответ: «Спасибо». И закрываю. Противно. Савов в своем духе. Он знает, что мне это не нужно, это больше подходит для Вари. Другая девушка визжала бы от счастья и обзывала меня дурой. Наверное, такая и есть. Виктор все время меня задаривал, словно пытался привязать этим барахлом, когда всегда ждала от него чуть больше любви и нежности. А на это он был скуп. Может я предвзято отношусь? На мгновение решила сделать себе больно, представив , что это смс от Рэя… Но больно не было. Почему-то не смогла - воображение подвело: скорее всего, Рэй потащил бы меня в магазин, как с тем креслом – непонятная блажь Оденкирка. Даже стало смешно. Один ухаживает, покупая дорогие шмотки, другой – кресло. И я выбираю второго, пускай и чокнутого.
Три месяца…
Стук в дверь вырывает из анабиоза. 
- Анька, ты готова? – Варя заглядывает в комнату. – Ты чего?
Я утираю слезы, хлюпая носом, и пытаюсь изобразить беспечность.
- Да так…
- Ты так обиделась, что расплакалась?
- Нет. - Я смеюсь. – Шутка была хорошая. На такое долго не обижаются.
- А что? – Варя подходит и смотрит на меня сверху вниз своим серьезным выражением опекуна.
- Да так…
- У тебя заело «да так»? – Она молча смотрит на меня, закусывая губу. Видно, что еле сдерживается, чтобы не спросить. Варя уже с макияжем и одетая. По мне, чересчур вычурно. Специально нарядилась, чтобы позлить мать. На руках, как обычно, куча колец. Это наша особенность: я обожаю лаки для ногтей, Варя - кольца. – Ты краситься будешь? Или так пойдешь?
По ее тону понимаю, что вид у меня не очень. 
- Я не хочу пускать ей пыль в глаза. Ты знаешь сама. Я вообще не понимаю, зачем мы к ней едем.
Варя жмет плечами. Хотя причина наша поездки кроется больше в ней, чем во мне – она бесится, злится, это ее способ отомстить. А мне - все равно. Не скажу, что люблю маму, но и не ненавижу.

Рязань. Три часа езды от Москвы. Плюс два часа стояния в пробках. И вот мы уже у дома, где живет наша мать. Я не знаю, какой это адрес по счету. Постоянно их меняет. Сейчас - окраина города, спальный район, новая шестнадцатиэтажка. Судя по дому, квартиры большие – так что, считай, для матери жизнь удалась. Мы вылезаем из машины. Варя обратилась к Максу, чтобы подвез нас, так как у него красный Ауди Спайдер с открытым верхом, не кричащий, а вопящий о неприличной стоимости этой машины и деньгах владельца. 
- Пошли, - Варя командным голосом призывает меня вылезти из кабриолета к любопытным взорам людей. Я смотрю на Макса, сидящего с каменный лицом и жующего жвачку. По ходу, он будет нас ждать в машине. Варя надевает очки и гордо, грациозно выпархивает из машины. Вот ведь шельма! Устроила спектакль, втянув меня. Я по сравнению с ней не выхожу, а вываливаюсь из машины, но мне все равно. Стуча на высоких шпильках, Варвара проходит к домофону и набирает номер. После противных пищащих сигналов слышится мамино «Да?».
- Мам, это мы. Открывай.
Возникает пауза на том конце. Знаю, точно мама в шоке. Но через некоторое время слышится ее блеющий голос:
- Мы? – Ага, не верит.
- Варя и Аня. Если не забыла, в 93 году родила двоих близняшек. Типа, дочки твои. Ну вот, мы приехали.
Варя язвит, но вместо ответа слышится щелчок открываемой двери. Входим в чистый, беленный, еще без похабных надписей на площадках и сожженных ящиков для писем, подъезд.
- Кажется, у нее был инфаркт. – Варя довольно облокачивается к стене, пока ждем лифт. Сколько себя помню, мама пыталась от нас избавиться: терпела, пока мы были маленькие, на каждые каникулы отправляла в деревню. Один раз кинула нас на месяц на шею нашей крестной, которая имела задатки алкоголички, а еще, когда умерла бабушка, явилась в деревню только через две недели после похорон. То есть бабушку хоронили мы с Варей, благодаря помощи всех жителей Вяземки, которые собирали деньги, чтобы предать земле по-человечески Екатерину Васильевну. Что уж говорить, когда явился Поисковик из Сената за нами: какая радость была у матери. Конечно, прозвучал вопрос «сколько стоит?», но когда заверили, что образование бесплатное, она подписала бумаги не читая. До сих пор в ужасе от этого. Приди человек со стороны, какой-нибудь торговец девушками в проститутки, она бы и ему нас отдала, не читая бумаг. Ей мы были не нужны. Алчная до денег и мужиков, лишенная материнского инстинкта напрочь. 
Лифт открылся и пригласил во внутрь. В кабине висело зеркало, уже расколотое кем-то: процесс уничтожения культуры и чистоты запущен в этом подъезде. 
- Кто у нее сейчас?
- Не знаю. Я уже сбилась со счета. Вроде какой-то предприниматель.
Мы выходим в коридор и находим черную лакированную дверь. На лице Вари расцветает хищная улыбка предвкушения. Нажав на звонок, слышим шевеление за дверью, и вот щелчок замка – дверь открывается.
Ксения Шувалова, или кто она там сейчас, смотрит таким взглядом, будто увидела приведение. Хотя мы и есть для нее – призраки прошлого. 
- Привет, - Варя наигранно тянет противным голосом. В ее позе, тоне, взгляде всё ненастоящее. 
- Вы? Как вы нашли меня?
Ох! Это мы умеем. Мама до сих пор в толк не возьмет, что мы всегда будем находить ее, смени хоть тысячу адресов. Точнее, Варвара не даст уйти из нашего внимания. 
- Как? Очень просто. Найти тебя труда не составляет. Пустишь? – Мама смотрит взглядом настороженным, решая впускать нас или нет. Она боится Варьки, считая ее бесноватой ведьмой. В принципе, права, но не в том смысле, в который мама вкладывает. Варя старается для нее специально, напуская больше пафоса. – А мы тут пирожные принесли!
- Мам, впусти. – Я говорю уставшим голосом, который разительно отличается от веселого сестры.
И я ее уговариваю. Мама всегда больше меня жалела и любила, если можно назвать любовью то внимание, которое нам уделяла.
Дверь распахивается, и мы входим внутрь квартиры. Красиво, богато, блестяще. Да и мама изменилась: она красивая женщина, природа наделила отличными внешними данными, даже мы с Варей проигрываем рядом с ней, мама словно стала девушкой с обложки, еще, кажется, увеличила грудь. В свои сорок Ксения обладает очень тонкой талией, длинными ногами и молодым лицом – это результат дорогостоящих посещений салонов красоты.
- О! Ты грудь себе сделала. Что? Уже старая не катит? – Я закатываю глаза, Варя не может без колкостей. Сестра, позвякивая кольцами, вытаскивает из сумки с блестящим навязчивым логотипом "Прада" коробку макарунов. Уверена, даже сладости куплены в самой Италии специально для мамы, а точнее для того, чтобы показать ей себя. - Мы ненадолго. Не надейся.
- Привет, мам. Ты как? 
Я пытаюсь сбить повышающуюся температуру начатого общения. Всё, как всегда. Варя язвит, жалит остротами, я сглаживаю острые углы разговора.
- Нормально.
Сестра, не дожидаясь приглашения, не снимая своих лабутенов, проходит в квартиру в поисках кухни. Откуда-то из помещения доносится противный писклявый лай. 
Мне почему-то стыдно за поведение Вари, хотя ее понять можно. Я разуваюсь и шлепаю босыми ногами за своей близняшкой. В большой кухне меня встречает маленькая лохматая собачка, похожая больше на игрушку, чем на живую. Именно она, виляя хвостом, лает на нас. Мама, больше от испуга за животное, чем из смущения, хватает собаку на руки – конечно, она помнит, что все питомцы умирали от одного касания Вари. Только мама не в курсе, что сестре не надо уже касаться человека, чтобы вызвать травму. Так что это бесполезно!
- Как вы меня нашли?
- Ну, ты же наша мама! Зов крови – сильная штука. – Варя по-хозяйски, как у себя дома, начинает суетиться, делая нам чай.
- Что вам нужно от меня? – теперь мама спрашивает меня, глядя в глаза. У нас с ней один оттенок.
- Ничего. Пришли навестить тебя, посмотреть, как ты стареешь. – Варя продолжает выливать всю ненависть и желчь в слова. 
- Ничего… Просто так пришли. 
Я смущенно отвожу глаза, желая провалиться на месте. 
- Вот и чай готов! Ты присаживайся, мам? Что как неродная на своей кухне?
- Прекрати, - шикаю я на Варю, наблюдая, как совесть в ней просыпается: на секунду она отводит глаза, справляясь с эмоциями. На краткое мгновение я вижу боль на ее лице. – Какая милая собачка. Можно?
Я спрашиваю маму разрешения дотронуться до питомца. Та недоверчиво разрешает. Песик нежно обнюхивает мою руку, виляя своим игрушечным хвостиком. Шерсть приятная на ощупь, мягкая, действительно плюшевая. Я не сдерживаю улыбку.
- Как ее зовут?
- Нора. – Голос мамин безлик и терпелив.
- А у нас Аня замуж выходит! – Варя весела, пытается быть беззаботной.
- Поздравляю… За кого? – мама спрашивает из вежливости, присаживаясь за стол. И вот мы сидим, все Шуваловы в сборе, точнее остатки семьи - рыбий острый скелет.
- За американца, хоть и русский. Родители эмигранты. Будет жить в Калифорнии, в Лос-Анджелесе.
Мне не нравится, что Варя говорит за меня, но не хочется перечить.
- А ты? – мама кидает злобный взгляд на сестру. Та жмет плечами.
- Есть один. Англичанин. Но, наверное, переберемся жить в Италию. 
Я смотрела на Варю во все глаза: у них с Кевином всё так серьезно? Или она специально тут придумывает ради мамы?
- Ты и Кевин все решили? – я не удерживаюсь и задаю вопрос.
Варя жмет плечами, и я понимаю, что серьезно. Если не решено, то обсуждали.
- Как у тебя дела? Где работаешь? Ты замужем? – я пытаюсь быть вежливой и милой, поворачиваясь к маме. Она изящно откидывает прядь волос, они у нее очень длинные, до самой поясницы. Мне всегда хотелось дотронуться до них, мама в детстве иногда даже позволяла.
- Работаю. Директор бутика. Замужем. – Словно специально, мама начинает кормить собаку макарунами вместо того, чтобы самой попробовать. Хотя уверена, не смотря на то, что она их пробовала, эти вкуснее всех. От них просто исходит аромат миндаля.
- Дети? – я спрашиваю, наблюдая, как Варя рефлекторно дернула рукой от неприятной темы.
- Нет. После вас у меня никого не было. – Она отвечает немного дерзко, в ее тоне проскальзывают Варины нотки. Я киваю в ответ. Сестра говорит, что мама делала не раз аборты. Мне все равно. Я до сих пор не понимаю, почему мы к ней тянемся, когда ей откровенно всегда было плевать на нас? Однажды один ее сожитель пытался изнасиловать Варю, та врезала ему, плюс еще покалечила даром, так вот, даже тогда мама считала нас виноватыми, она не жалела Варю, а после того, как она проявила ведьмовские способности, вовсе возненавидела и считала опасной.
Я смотрю на свою близняшку, сестра нервно щелкает ногтями – наша с ней привычка. Я знаю, что ее распирает спросить маму, за что она так с нами, почему всегда деньги были любимей дочерей, почему не сдала в детдом, в конце концов, раз мы так были ей не нужны? Вопросы жгут, они давят на нас обеих, ломая наши жизни и изменяя. Какие мы были бы, если бы она нас любила?
- Мужу сколько лет? – Варя решает разорвать нависшую тягостную тишину.
- Двадцать шесть. А что? – мама изгибает бровь: мол, «Ну давай, съязви». 
- Ничего. Практически моложе тебя вдвое. Да и ровесник Аниному Виктору. – Варя уже не смотрит на нее, а лишь разочарованно вертит в своих пальцах пирожное. Видно эффект от нашей встречи не оправдал вложенных усилий на подготовку – мама, как всегда, ничего не заметила.
Я тяжело вздыхаю и снова начинаю играться с собачкой, которая уже не тявкает, а лишь забавно виляет хвостиком. После чего перебирается ко мне на руки. Мама даже не реагирует на это. Я начинаю забавляться с песиком, и тут Варя решает погладить его. Все происходит в считанные секунды: мама с вскриком вырывает животное у меня из рук, рука Варвары так и повисает в воздухе в незаконченном движении.
- Не смей дотрагиваться, ведьма проклятая! – шипит мама на Варю. И всё. Ксения будит Химеру.
- Да тебе собака дороже твоих дочерей. - Варя не говорит, она сипит от злости. Внезапно в кухне с неприятным шорохом и скрежетом начинают двигаться предметы: стулья, ножи, вилки, тарелки с чашками ездят взад-вперед, словно кто-то дергает их за веревочки. Еще чуть-чуть и они сорвутся со своих мест, летя в стены и разбиваясь о пол. Сестра в гневе, я бы сказала, в бешенстве, она не контролирует магию, выплескивая ее в реальность. Химера, словно бомба, готовая рвануть и уничтожить. Такое я видела пару раз за всю жизнь. Все-таки Варвара очень сильная.
- Всю свою жизнь ты только и делала, что игнорировала нас! Мы были хуже собак для тебя. Щенков лучше пристраивают в семьи, чем ты обращалась с нами. Как же я тебя ненавижу! – Мама вскочила и, прижимая скулящую собаку к груди, с ужасом смотрела на Варю. – Как же я хочу, чтобы ты сдохла!
- Варя! НЕ СМЕЙ! – я вскакиваю с диким криком, понимая, что сейчас Варька совершит страшное и нечеловечное. – Пускай не любила! Она не стоит, чтобы ты переживала потом за нее! Оставь! Подумай о Кевине!
Не знаю, почему вспомнила Ганна, но это подействовало моментально, будто я нашла невидимый выключатель Химеры в сестре. Найти и обесточить - миссия выполнена.
- Уходите… - мама шепчет, на ней лица нет, вся белая с широко открытыми глазами от ужаса. Она в миг как-то постарела на глазах, будто ужас сорвал весь покров ее обманчиво-молодого вида. – Уходите и не возвращайтесь… Не надо было вас рожать… Всегда считала ошибкой… Уходите.
Я вижу, как Варя горько ухмыляется, а в глазах слезы. Вот и всё. Прозвучал главный ответ на главный вопрос всего нашего существования. Мы обе были ненужные, как собаки-бродяги. Поэтому всю жизнь ищем хозяев, остро реагируя на любое проявление чувств к нам, похожее на любовь: неважно Савов, Ганн или Оденкирк. Просто приди и погладь по шерстке.
- Пойдем, - я подхожу к сестре и увожу ее из квартиры. Варя тихая, сутулая, старается сдержать слезы, закусывая губу и смотря вверх, вздернув подбородок – наверное, думает, что так дольше продержится и не заплачет.
В машине она набирает смс, я даже знаю кому – темно-рыжему парню с медовыми глазами и поцелуями. Он будет ее хозяином, станет утешителем. Варя забудется в нем и спасется.
А мне в ком спасаться, когда сама отказалась от протянутой руки и сглупила в суде? Хотя есть Виктор, только он не поймет, не приласкает, так как не умеет сопереживать и женские слезы его бесят.
- Я смотрю, встреча прошла жарко, - Макс вздыхает, заводя мотор.
- Да, как в аду. – Почему-то мне больно, но не настолько, сколько Варе. – Гони, Макс, домой. Чем быстрее доберёмся, тем лучше.
- Да не вопрос. - Хмыкает водитель, нажимая на газ, и выезжая на своем шикарном автомобиле из двора. Мы молча смотрим в окна, где каждая думает о своем, осознавая всю свою неполноценность и ненужность. Неприкаянные. Вечно несущиеся куда-то. Две собаки-бродяжки в поисках своего человека.
Когда-нибудь нас пристрелят, как сосед пристрелил нашу собаку, или издохнем на бегу, загнав себя до изнеможения…

Брод

Порталы Химер устроены неудобно: их меньше, чем в том же самом Саббате. Это сеть, похожая на метро, карта которой есть у каждой Химеры, даже приложение для iPhone создали. Порой, чтобы добраться побыстрее до какого-нибудь места, приходится пройти через три-четыре портала, а затем еще добираться на своих двух. Поэтому среди Химер часто устраиваются нелегальные порталы: все зависит от расстояния прокола пространства, а также сколько нужно, чтобы проработала дверь и сколько раз ею можно воспользоваться. Самые сложные те, которые подогреваются магией Инициированных: порталы работают только здесь и сейчас, пока на них действуют чары. 
Поэтому до Вяземки мы добирались сами. На машине. В этот раз транспорт был выбран попроще, а не как у Макса; за рулем была Варя, которая, первое что сделала, когда исполнилось восемнадцать - побежала на курсы вождения.
Машина плавно съехала с обочины к старому дому с голубой облупленной, выцветшей на солнце, краской. В окнах с резными, когда-то белыми, наличниками зияла темнота и пустота. Дом мертвый. Это было понятно по запущенному, безжизненному виду, с покосившимся забором и заросшим садом. Отголоски прошлого, а именно нашего с Варей детства, прочитывались по знакомым до боли деталям: на кирпичной кладке фундамента краской написаны наши имена, подкова, прибитая наудачу у входа, которую нашли в поле, куст сирени, посаженный мной, разросшийся и одичавший.
- Что-то мне страшно в дом входить.- Прошептала я Кевину, который с таким же выражением лица, как у меня, осматривался вокруг. Выглядел он странно, одетый не для этого места: белоснежная дорогая майка-поло, джинсы, слиперы на ногах – образ для отдыха на курорте, где в программу включен теннис и гольф. Вяземка всего этого не имела. У нее была особая программа для нас.
Кевин по-дружески обнимает меня, пока мы стоим и смотрим на Варвару, открывающую дом. Приложив некоторые усилия, дверь поддается и с противным скрежетом ржавых петель распахивается. В доме темно, пусто и страшно. Мы стоим и пялимся на вход - на эту черную дыру в иной мир. 
- В конце концов, я ведьма или кто? – Варя спрашивает саму себя, внушая бесстрашие, чтобы войти внутрь. – Да и колдун тут тоже имеется.
Кевин прыскает со смеха в кулак, смотря на робкую Варвару. Для него это забавно, я же понимаю сестру. Для нас войти туда, как окунуться в детские кошмары и загробный мир.
- Пошли, - я хватаю Варю за руку, и мы, подобно космонавтам, сходящим на новую планету, заходим в дом. Глаза медленно привыкают к темноте помещения. Воздух спертый, влажный с запахом гнилой древесины. Наверное, где-то протекла крыша. В сердце болью отзывается знакомая обстановка: старый бабушкин стул, часы со сломанной кукушкой, которые уже не работают, посудный шкаф с кастрюлями.
- А здесь чисто, - я замечаю, что нет ни паутины, ни мышиного помета, ни пыли, ни мертвых мух. 
- Прислужницы отлично поработали, - бормочет Варя, выпуская мою руку, и смело идет внутрь дома. Сзади меня входит Кевин, который молча оглядывается. Его больше заинтересовала кадка, которую мы когда-то использовали для воды из колодца, и ухват, которым бабушка вытаскивала глиняный большой горшок, когда готовила в печи.
- Это что? На медведя ходить? 
- Нет. Это ухват. Бабушка его еще обзывала рогатиной. Он для того, чтобы горшки из печки доставать.
- Печки? – Ганн удивленно смотрит меня, явно не понимая меня.
- Говоришь, процесс заклинания завершен?
Он хмыкает, улыбаясь.
- Ты ответила в стиле Реджины.
Я смущенно отвожу взгляд. Саббат – больная тема для нас. Мы оба по нему тоскуем, выдворенные оттуда, возможно, навсегда. Только я пробыла там лето, а Кевин всю жизнь, росший под надзором своей опекунши – директрисы школы Инквизиторов Реджины Хелмак.
- Слушайте, а прислужницы хорошо поработали, - Варя выходит довольная из глубины дома. – Чисто кругом, крышу залатали, водопровод работает, даже свежее белье оставили.
- Пойду, туалет посмотрю, – я кошусь в сторону Ганна.
- Что вы так суетитесь насчет туалета? – Кевин хмурит брови. Нет, все таки он не для Вяземки. Его весь вид так и кричит, что он не из России, и в такой глуши никогда не бывал.
- Ты в Индии был? – Варя намекает ему на то, что его ждет за пределами дома.
- Неужели у вас такая антисанитария? – Кевин обнимает ее и смеется.
- Нет, не антисанитария. Но противно и неудобно. Там деревянная будка с квадратным грубо сколоченным стульчаком и дырка в полу, и все это продувается ветром с улицы. Никакого слива, никакого света, никакой системы воздухоочистки.
С каждым произнесенным Вариным словом скепсис Кевина тает на глазах.
- Вы серьезно?
- Погоди пока пугать! – смеюсь над этими двумя чудиками. – Дайте посмотрю и расскажу, что там и как. 
Я разворачиваюсь и выхожу из дома. Свежий холодный ветер с запахом трав возвращает меня в детство, будто я вышла через дверь в прошлое. Начало сентября, все еще тепло, но воздух уже наполнен осенью. Вообще в это время в природе ощущается потустороннее, ведьмовское, будто за тобой наблюдает кто-то. Химеры любят осень, в это время трава наполняется магией смерти - так они называют уходящую в сон природу.
Я спускаюсь и иду за дом, уныло отмечая, что все заросло и обветшало. Коровник растащен местными на кирпичи. Когда-то бабушка Катя построила его – радости не было предела, это была личная ее победа: кирпичный, белый, теплый, он тогда странно смотрелся рядом со старым деревянным домом. А вот и туалет. Наверное, дом рухнет, а этот пенал из досок будет стоять, не потому что на века построен, а потому что такова особенность: сколько раз замечала в деревнях руины когда-то бывших зданий, а рядом притулившиеся кривые и осевшие серые туалеты, как гробы-пеналы. Вот такой странный юмор у России. Дома нет давно, а туалет остается.
Я открываю дверь, ощущая шершавую поверхность, чуть дерни рукой – получишь занозу. И изумляюсь увиденному. Видно прислужницы первое, что сделали - это туалет. Я даже не удивляюсь. Марго любит наказывать омерзительными заданиями. Ведь прислужницы – это провинившиеся Химеры.
Внутри на заново сколоченном полу стоит белый биотуалет. Смотрится дико и смешно: будто деталь с космического инопланетного корабля. Меня начинает разбирать смех. Марго позаботилась и об этом. И опять всплывает вопрос: зачем так стараться?

- Ну как?
- Прикиньте, там стоит биотуалет. – Я смотрю, как Варя с Кевином распаковывают пакеты с едой. На столе уже стоят итальянские десерты, бутылки вина, какие-то деликатесы. 
- Отлично! Кевин, можешь не паниковать.
Варя облизывается и начинает поглощать сыр, срезая складным ножом тонкие лепестки пармезана.
- Мы насколько тут? – я осматриваю роскошество и изобилие провизии на старой клетчатой клеенке. 
- Дня на два.
- Зачем? – я удивлена. Столько стараний на бессмысленное прозябание в глуши на каких-то коротких два дня.
Кевин подсаживается к Варе и начинает поглощать виноград из пакета.
- Не знаю. Таков приказ Марго. Наверное, хочет, чтобы ты лучше вспомнила прошлое.
Я киваю. Скорее всего, Темная хочет, чтобы я вспомнила полнее прошлое, чтобы выкинула инквизиторский бред из головы. А вместе с ним и моего Инквизитора из сердца. 
- Бред какой-то. – Я с тяжелым вздохом падаю на стул рядом с Кевином. – Два дня прозябания в Вяземке с биотуалетом. Мечта просто! 
- А ты хотела бы к Виктору? – Варя смотрит на меня своим пронзительным изучающим взглядом. Она знает больше, чем я показываю. Кажется, догадывается, что охладела к Савову: амнезия прошла и чувства не вернулись.
Я молча хватаю яблоко, украдкой ловя взгляд Ганна. 
- Вы тут привыкайте к условиям, а я пойду, прогуляюсь до озера.
И, не дожидаясь их ответа, выхожу. Варя и Кевин стали напоминать мне Стефана и Еву: на людях делают вид, что между ними ничего нет, но наедине – попугаи-неразлучники. Поэтому не буду мешать своим присутствием.
Я иду на озеро, которое местные называют Бродом. А все из-за того, что одно время там тонуло очень много людей, притом пьяных, молодых, дурных на голову. Раньше при обнаружении утопленника говорили так:
- Еще одного водяного выловили!
- Да? А что так?
- Не зная броду - не суйся в воду.
Брод имел странное свойство: ночью, если купаться в нем, то не видно берегов, да и дно не ровное - только местные знают, где мель, а где глубина с буреломом. А авантюристов и дурных пьяных на наш век всегда хватало. 
Я иду знакомой тропой, проходя старые домики соседей, вспоминаю, кто и где жил: вот, пьяница Минька тут обитал, тут Олег – тоже любитель выпить и подебоширить, зато к нему вся деревня обращалась, если требовалось подлатать крышу, тут баба Вера – у нее всегда было вкусное молоко, тут братья Егоровы жили, тут подружка обитала. А вот и местное отделение почты. За этим коричневым зданием с резным крыльцом уходит тропа вглубь от дороги, ведущая к Броду. Я снимаю свои кеды и ощущаю теплоту земли. Приятно, свежо, мягко. Трава щекочет щиколотки. Земля словно подпитывает меня энергией. Сразу вспоминаю, как вибрировала на Стоунхендже. 
Нет, здесь нет энерготочки, но природа все равно чувствует меня. 
Из глубин памяти возникает бархатный голос Рэйнольда, когда мы сидели с ним в придорожном кафе: «Магия – это природа. Нарушение физических законов». Где ты? Что ты сейчас делаешь? Думаешь обо мне? Или забыл? Проклинаешь? Обижаешься?
Ветер поднимается и начинает дуть в спину. Шелест травы и деревьев напоминает шепот, они гнутся под потоками воздуха. Стрекочущие кузнечики на мгновение замолкают, испуганные яростным ветром. Я останавливаюсь, чувствуя, как порывы стихии, обнимают и ласкают мою кожу, как колышется юбка, щекоча ноги. Закрыв глаза, превращаюсь в эти ощущения. И вместе с ветром отпускаю шепотом любимое имя: «Рэй».
Я часто так делаю, то пишу его имя на бумаге, а затем складываю лист в самолетик и запускаю из окна, то вывожу на запотевшем зеркале, наблюдая потом, как оно уничтожается стекающими каплями, похожими на слезы, то шепчу перед сном, то набираю ему смс и сохраняю в черновиках, будто отправляю. Моей фантазии нет границ. Мне хочется делиться своим одиночеством с окружающей меня действительностью, хочется, чтобы Рэйнольд простил меня… 
Я так виновата. Прости меня.

Брод в предзакатных лучах прекрасен. Он зеркало заходящего солнца: алеет, искрится и сверкает. Трава полевыми цветами пушится вокруг него. «Лохматая» – даю определение природе. Россия действительно непричесанная какая-то. Если в Британии даже дикое смотрится куском задуманного дизайнером ландшафта, то в России все шалое, именно лохматое. Кто-то из писателей обозвал ее немытой, не знаю, для меня ей другое определение. 
Именно там, в кудрявых зарослях сирени справа от озера я спасалась от насильников. Их было трое. Обкуренные чем-то трое парней увидели, как я шла с другого конца деревни домой. Они, словно волки, шли за мной следом, не отставая ни на шаг. Почуяв неладное, подгоняемая страхом преследования, я свернула на тропинку к Броду, думая, что успею убежать и спрятаться. Тем более у озера должна быть Варя, которая изъявила желание искупаться перед сном. Я не соизмерила их силы и свои. Они наоборот убыстрили шаг, нагоняя меня, как только почуяли, что ухожу в безлюдное место. А дальше началась погоня, где я кричала имя сестры. Эти звери были очень быстры, я еле успевала опережать их. Когда выбежала к Броду, то с холма сразу кинулась в кусты сирени, думая, что они меня потеряют из виду, что смогу переждать в зарослях. Но не тут-то было. Один из троих больше всех жаждал крови и боли, когда два его дружка отстали еще на холме. Ломая ветки, царапая руки, хлеща по ногам до крови и обжигаясь крапивой, я убегала от этого типа. Боже! Я никогда не забуду тот страх и панику. Даже воспоминаниям, когда я убегала от Саббатовцев и пыталась покончить жизнь самоубийством, прыгнув с крыши, не сравниться с этим. 
Мне тогда было пятнадцать. Еще невинна и беззащитна. Он догнал меня и повалил на землю лицом вниз, я же издала истошный крик, который и услышала Варя – сестра словно почуяла, что мне нужна помощь. Пока эта скотина заламывала мне руки, пытаясь другой рукой стянуть мои шорты, Варя подскочила к нему сзади и послала такой мощный заряд магии, что он умер сразу же, корчась в конвульсиях, а по телу расцветала сине-фиолетовая сетка вен, как от удара молнии. 
То была первая человеческая жертва Вари. Вторая была в этот же год, только зимой, дома, когда уже саму Варю пытался изнасиловать мамин хахаль. Правда, там все обошлось благополучно для обеих сторон: тот урод перенес инфаркт, благодаря тому, что мама пришла раньше с работы и сразу вызвала скорую, а сестренка осталась невредимой.
М да... 
- Чего стоишь? Кого ждешь?
Веселый родной голос прерывает цепочку неприятных воспоминаний. Оборачиваюсь и вижу, как Варя идет, держась за руку с Кевином. Оба счастливые. 
- Я тут подумал, что стоит отметить наш приезд! – Кевин показывает бутылку вина, которую держал в руке. 
- А где фужеры?
- И это говорит та, которая упрекала меня в неприспосабливаемости к условиям жизни с вами. - Язвит Кевин в ответ. Он улыбается своей прекрасной улыбкой, а в ореховых глазах пляшут задорные огоньки. Тяжело слушать русский язык в его исполнении. Он все больше отрывается от Саббата и прошлой жизни. Еще чуть-чуть и действительно у нас будет Кеша, а не Кевин Ганн - шотландский мальчик из Блэкбёрна.
Он берет меня под руку, и мы все трое смотрим на водную гладь озера.
- Потрясающе! Меня окружают две самые очаровательные девушки в мире! Да еще и бутылка вина, закат, озеро…
Кевин произносит все так, будто только что сбылась его мечта. Это вызывает смех у нас с сестрой.
Мы спускаемся к водоему, после чего Кевин с помощью заклинания эффектно выталкивает пробку из голышка, словно в руках у него шампанское, а не простое вино. Варя закуривает, глядя на озеро, которое в закате стало огненным: наверное, на дне Брода черти разожгли свой инквизиторский костер.
Бутылка идет по рукам, где каждый делает глоток. Вино белое, сухое, от того и имеет кисловатый вкус – «вкус грусти», кажется, так его однажды определила сестра. Сейчас я согласна с этим. А что еще остается делать глупой девчонке возле Брода, которая потеряла любовь, но взамен обрела сестру? Только грустить…
- Помнишь? – Варя кивает на кусты сирени, в которых она спасла меня. Я киваю.
- А что там было? – по голосу Кевина ясно, что он ожидает какую-то пикантную подробность.
- Я там впервые убила человека. 
Варя не говорит, а рубит своей честностью. Кевин смотрит на нее с некой примесью страха, недоверия и изумления. Я пытаюсь смягчить ответ сестры, открывая Ганну правду. Ведь он знает начало истории.
- Помнишь в Италии я убегала из клуба от вас? – Кевин кивает. Не удивлена. Как такое забыть? Думаю, он еще помнит по тому, что напилась там и танцевала с Рэйнольдом возле открытого пламени. А ведь это было свидание с Кевином, после которого планировалось, что он представит меня Светочу, как свою девушку. Но именно тогда всё пошло наперекосяк. Оденкирк окончательно заменил Ганна в моих мыслях, я уже не хотела ни с кем быть кроме него. 
- Так вот, я вспомнила тогда то, что произошло здесь на озере. Трое парней бежали за мной, хотели изнасиловать. Во время погони, двое отстали, а один, самый прыткий, нагнал меня вон в тех кустах сирени и повалил на землю. Если бы не Варя, то он бы меня растерзал…
Кевин смотрит то на меня, то на свою девушку.
- И ты его убила? – Он все еще не верит, жаждет подтверждения. И Варвара кивает.
- Она просто перестаралась с даром. – Я пытаюсь оправдать ее.
- Хватит меня выгораживать и обелять! Кевин знает, какая я. И если бы та сволочь снова была тут, повторила бы, не задумываясь. – Варя злая. Но в ее тоне слышу незаметную горечь от произошедшего. Сестра отбирает бутылку у Кевина и, глядя ему в глаза, будто проверяя на прочность, делает большой глоток вина. Ганн смотрит и жалеет ее. Между ними происходит немой диалог, который можно озвучить так: 
- «Смотри, какая тварь! Убила и не жалею». 
- «Жалеешь. Не обманывайся».
Иногда, кажется, что Варя, словно специально перегибает палку, испытывая Кевина и его любовь. Хочет казаться хуже, чем есть на самом деле. И в эти минуты я боюсь за них, потому что, если оступится кто-то из них и отвернется, то оба не выдержат и погибнут. Они нуждаются друг в друге, как диабетик в инсулине – это жизненно важно и необходимо.
Варя докуривает сигарету, тушит по-мужски – о подошву сандалий, после чего отходит от нас к месту, где растет мелкая трава, а не высокая осока.
- Анька, смотри, что я умею. Марго научила. – Она задорно потирает руки, а затем обращает ладони вниз к земле. - Ignis!
Такого я в жизни не видела. От Вари начинает расходиться узор завитками; трава не горит, а тлеет, будто кто-то выжигает. Зрелище потрясающее. Черная снежинка расцветает на земле, где в центре стоит сестра. Запах и дым добавляют спецэффектов. 
Кевин впечатлён и хлопает в ладони. Варя, паясничая, начинает раскланиваться.
- Талант! Очень сложно сделать такой ровный узор, - Ганн подходит и, заключая в объятия, целует свою девушку. Я же отворачиваюсь, чтобы не смущаться и их не смущать, пока эти двое наслаждаются друг другом. Интересно, когда же у меня проявится дар? Ведь в Париже я явно стала сильнее. Мои раны затягивались в течение пары минут. Почему же до сих пор спит? Может, все эти переживания усугубили и так затянувшуюся инициацию?
- О чем думаешь? – Варя обращается ко мне, не отпуская из объятий Кевина. Тот влюбленно смотрит на сестру, заправляя за ухо кончиком пальца ее длинные волосы.
- Думаю о том, что долго знак не проявляется.
- Проявится. У нас с тобой тоже долго не было…
- А если я стану Инквизитором? – Я, наконец, задаю главный вопрос, который меня мучает. - Что будешь делать?
Кевин напрягается, смотрит на меня исподлобья, но Варю не отпускает из-под своей руки.
Сестра молчит и отводит глаза в сторону, каждая черта ее лица искажена злостью, будто искривили отражение у зеркала.
- Чего молчишь? – Пытаюсь выжать хоть что-то из нее. Знаю, что она сама запуталась, как и я.
- А что ты хочешь услышать? Я искала тебя, перевернула всё верх дном. Сначала все думали, что ты погибла. Одна лишь я верила, что ты жива! Потом не нашли тела, начали гадать, где ты. Я ходила, упрашивала Марго, а ты не откликалась ни на мой зов, ни на ее. Лишь однажды, - Варя выпустила Кевина и, словно опасный зверь, надвигалась на меня, не говоря, а шипя от переполняющих ее чувств. – Лишь однажды я смогла прорваться в твой сон, но они опять спрятали тебя. Все сдались. Одна лишь я не сдавалась, сходила с ума, каждый вечер перебирая варианты, что с тобой случилось, что могли сотворить с тобой.
Она встает напротив меня и смотрит злым взглядом глаза в глаза. Я чувствую враждебность сестры, но не настолько, что ее магия готова выйти за пределы. Варя любит меня, она не способна причинить мне боль, так же как и я. Если только словами…
- Ты думаешь, я не заметила насколько ты влюбилась в Оденкирка? 
И вот первый удар.
- Варя, прекрати! - Кевин пытается остановить ее. Бесполезно. Ножи уже летят – успевай уворачиваться.
- Я видела, какие ты взгляды кидала на него в суде, знаю, что ты о нем постоянно думаешь.
- Варя! – Кевину не нравится это. Наверное, со стороны выглядит пугающе, будто сестра хочет броситься на меня с кулаками, которые сжимает. 
- Ты с ним была лишь неделю. Неделю! Что он успел тебе наплести? Что любит? Жить не может? А ты знаешь, что именно Оденкирк помешал Сакате найти тебя? Ты знаешь, что это его идея была вытащить тебя из больницы и сделать Инквизитором? 
- Откуда ты знаешь? – последние слова больно вонзаются в сердце.
- Кевин рассказал. Они там все согласились, когда он предложил это, в качестве мести за погибшую сестру.
- Варя! – Ганн уже рычит от злости, еще чуть-чуть и он сам накинется на нее.
- Мне все равно на это, - я отвечаю сестре, наблюдая, как сжимается ее челюсть от ярости, а губы кривятся. – Все мы делаем ошибки. Между прочим, ты сама влюблена в Инквизитора, который участвовал в этом фарсе.
Мне показалось или я услышала, как заскрежетали зубы у Вари. Не знаю, как давно они вместе, но они уже настолько въелись друг в друга, что просто стали неотделимы. Коснись одного - затронешь другого. 
- Хорошо. Тогда подумай о Викторе.
- А что о нем думать?
- Вот видишь, ты даже думать о нем хочешь! А он искал тебя, не меньше меня. Виктор любит тебя, замуж зовет, и это после того, что ты в его сторону не глядела на суде, что завела интрижку на стороне с врагом, наверняка, спала с ним. – Варя шепчет, чтобы слова не долетали до ушей Ганна, но уверена - тот слышит все.
- Я не хочу Виктора.
- Аня, прекрати себя вести как ребенок. Не хочу конфету, дайте мне бутерброд с колбасой. Включи мозги и посмотри на реальное положение дел. Твой Инквизитор не примет тебя, если ты станешь Химерой, а если станешь Инквизитором, он не даст тебе общаться с Химерами. Он бросит, как только ты надоешь ему. И с кем ты тогда останешься? Ни семьи, ни сестры, ни любовника. Ты с ним была неделю. Всего неделю! Когда с Виктором год! Я хоть не в восторге от Савова, но он пытается вернуть тебя и борется. С ним будет стабильность. А где твой Инквизитор? Ты хоть слышала от него что-нибудь за эти две недели?
- Нет, - я готова расплакаться от обиды.
- Если бы любил, нашел бы способ весточку кинуть.
- Он не может, ему запретили со мной общаться. 
- Но телефоны никто не отменял. Мог бы через Кевина кинуть сообщение… - Варя говорит равнодушно и отчужденно, будто о погоде. А у меня внутри все сжимается от боли. Ведь действительно мог. Если не знает моего номера, то мог бы через Кевина узнать. Неужели отказался от меня? Неужели не простил?
Варя разворачивается и направляется к тропинке, чтобы уйти. Кевин стоит хмурый, ему не понравилось наше выяснение отношений. Судя по его виду, он выскажет это сестре и, наверное, между ними будет ссора. Ну и пусть. Мне ее не жалко сейчас, после того, как она медленно терзала словами.
- Ах, да, - Варя оборачивается уже будучи на холме и смотрит на меня сверху вниз. – У твоего Инквизитора день рождения будет на следующей неделе. Разрешаю поздравить. 
И уходит. Кевин бросает последний хмурый взгляд на меня и медленно идет за своей девушкой.
Остаюсь одна с болью в сердце. И уже не сдерживаясь, плачу, опускаясь на землю в траву, рядом с выжженным узором, который чем-то напоминает Инквизиторское солнце с примесью Химерской луны. Брод уже смотрится темным холодным омутом, ветер пробирает до дрожи. Но мне все равно, я плачу в траве рядом с лютиками и клевером: насмешники и триада* - вот и всё, что остается в моей жизни.

Новенькие

Я наконец-то проснулся. Каждую ночь мое подсознание пытает меня. Сначала снится что-то отвлеченное, либо вообще ничего, но к утру всегда повторяется одно и то же: моя память будто порвана на клочки, и в этих кусочках постоянно Она - вот я целую девушку на чердаке, ощущая мягкую податливость и привкус крови, вот мы с ней предаемся страсти в номере отеля Нью-Йорка, где целую каждый изгиб девичьего тела, вот ее глаза загораются любопытством, и она спрашивает меня про мир Инициированных на плавучем домике в Китае, а вот финальный мучительный аккорд – Мелани шепчет «прости меня», когда Виктор оттаскивает ее и сажает в машину.
Она уезжает. Исчезает куда-то. Теряю из своего поля зрения и реальности. Уж лучше бы сожгли меня, чем пытали разлукой. Где-то там Мелани, и я не имею права даже заговорить с ней. Она совершила ошибку; я теперь понимаю почему – это следствие моей глупой недосказанности. И вот мы по разные стороны баррикад. 
Еще сама Мелани усугубляет мои пытки постоянным ведьмовским зовом. То нахожу, написанное ее рукой, мое имя на листе, то оно у меня на глазах выводится на запотевшем зеркале ее невидимым пальчиком, то нахожу в выложенных лепестках хризантемы, неизвестно откуда взявшихся в моей комнате, то, перед тем как уснуть, слышу ее шепот. В последний раз - ветер принес бумажный самолетик с многочисленным «Рэй». Это невыносимо. Я не могу ответить! Мелани, ты сама закрыла мне доступ! Да еще проклятый Сенатский запрет на три месяца. Это изводит, лишая сил и остатка разума. Я уже готов броситься на ее поиски. Но еще держусь. Не могу. Это грозит наказанием от Сената, может даже костром. Три месяца! Только три месяца! А дальше, приму ее любую. 
Сначала я пытался отвлечься: просился у Реджины, чтобы отправила на дело. Но после суда Сенат не присылал запросов - все Инквизиторы из Саббата, как выразился Гроховски, persona suspecta*. И вот я заточен в собственном доме, как в тюрьме: без дела, без радости к жизни, без нее. Меня словно лишили смысла жизни, ввергнув опять в пучину беспросветной тьмы, которая была после смерти Мириам.
Держись, Рэй, не поддавайся. Осталось чуть-чуть.
Прошло совсем немного – всего лишь три бесконечные недели. А если еще причислить неделю, когда она была в карцере, то практически месяц. Иногда, ловлю себя на мысли, что может быть я сошел с ума и сам придумал Мелани Гриффит, а все призывы девушки - это лишь галлюцинации; тогда открываю телефон и смотрю на фотографии, сделанные в Париже. Как она прекрасна на них: улыбается, чуть капризничает, не желая фотографироваться, но счастливая. Тогда она была моя. Моя девочка...

Итак, утро. Через два дня у меня день рождения. Двадцать шесть зря прожитых лет. Зажигайте свечи, несите торт. Наверное, мои что-нибудь затеют. Саббатовцы сначала боялись моего тихого безучастного ко всему поведения, потом поняли, что я так борюсь с унынием и тоской, уходя в себя. Даже Ева заметила, что держусь молодцом. Не знаю, что она ждала от меня. Для всех я вернувшийся, прежний Рэйнольд Оденкирк - мрачная тень Саббата.
Делаю привычные движения: просыпаюсь, вспоминаю Мелани, затем встаю, иду в душ, прогоняя остатки сна, одеваюсь тщательно и скрупулёзно, заправляю кровать, что-то в стирку, что-то забираю из стирки, иду на завтрак. Чем больше движений и внимание на дело, тем меньше вывожу на передний план мысли о Мел. Одевшись и приведя себя в порядок, я отправляюсь в столовую, чтобы в очередной раз пялиться на Артура и слушать чужие разговоры, поглощая кашу или яйца пашот. 
Но сегодня, выйдя из комнаты, первое, что вижу - открытую дверь в комнату Мелани. На долю секунды надежда вспархивает бабочкой, что она там, вернулась. Но тут же приходит холодное осознание невозможности.
Я заглядываю внутрь: там суетятся две горничные. Одна меняет белье на кровати, грубо скомкав постель, другая вытаскивает одежду Мелани, складывая стопкой в тележку.
Эти две служанки, как первооткрыватели гробниц, нарушая покой священного для меня места, варварски уничтожают привычный уклад вещей, оставленный хозяйкой. По сути, они уничтожали дух комнаты, дух Мелани.
- Что вы делаете? – Я взрываюсь, как пороховая бочка, напугав обеих женщин.
- Приказ мисс Реджины, убрать комнату для заселения. – Та, что у комода оказывается смелее, быстро придя в себя после грубого оклика. 
- Заселения? – Я не верю своим ушам. Кто-то приедет? Так мало того! Из двадцати чертовых комнат понадобилась именно эта? – Уходите.
Я еле сдерживаю гнев, стараясь быть по возможности вежливым и не напугать еще больше служанок.
- Что? – спрашивает та, что у постели. А зря. Потому что я срываюсь на крик.
- Вон отсюда! 
- Но мисс Реджина…
- Вон отсюда! Живо! 
От ярости магия во мне выплескивается, как из переполненного бокала, и кувшин на окне взрывается водой и осколками стекла прямо нам под ноги. Женщины в ужасе. Бледные от страха, они спешат побыстрее убраться. Я успеваю выхватить из тележки одежду Мелани. Горничные не уходят, практически спасаются бегством, оставляя меня в разоренной комнате любимой. 
Теперь всё не так! Всё испорчено и нарушено! Захлопнув магией дверь, пытаюсь навести порядок.
Резким движением с помощью колдовства заправляю постель. Затем, уже без магии, порывисто, неаккуратно убираю вешалки с многочисленными платьями, блузками, юбками в шкаф. Меня трясет от ненависти к Реджине. Хочется все переколотить, а не ограничиться кувшином.
Внезапно мои пальцы попадают на знакомые кружева: давно забытые ощущения. И я извлекаю на свет черное искрящееся платье, в котором Она была в Италии. Теперь оно бесформенной тряпкой висит на вешалке, а когда-то соблазнительно смотрелось на хозяйке, подчеркивая ее тонкую талию и длинные ноги. Закрыв глаза, дотрагиваюсь до кружевной ткани, вспоминая ощущение, когда под ней была горячая кожа девушки, и как Мелани извивалась в танце возле меня, а мои руки бесстыдно изучали ее контуры, путаясь в этих самых складках платья. Все существо мое вспыхивает желанием вернуться в прошлое. Я зарываюсь лицом в платье, вдыхая глубоко и чувствуя Ее запах тела и духов. Боже, это нереально! Блаженство. Как будто Она рядом... Как будто снова обнимаю.
Но это глупость. Это просто дурацкое платье. Не Мелани. Это призрак прошлого. Поэтому, сглотнув ком в горле, осторожно вешаю платье обратно в шкаф. Затем смотрю на разлетевшийся кувшин. С помощью заклинания испаряю воду, но осколки у моих ног по-прежнему блестят, как разбитые мечты. С ними придется повозиться. Не хочу возвращать горничных, мне никто не нужен. Поэтому я концентрируюсь и медленно поднимаю осколки с пола с помощью магии: в свете солнечных лучей они выглядят, как клубящийся рой стеклянных мошек. Одно неверное движение или перебор с силой - и они могут впиться в меня, как хищные насекомые, потом сиди, выковыривай из своего тела стеклянные занозы. Помогая двумя руками, я их медленно опускаю в мусорное ведро. Отлично! Я еще способен на колдовство. 
Я доволен собой и проделанной работой. Оглядываюсь вокруг, подмечая детали. Кресло, купленное для Мелани, я сдал в магазин из-за его бесполезности. Поэтому на его месте снова стоит темно-оранжевый неудобный монстр. А на окне завял тюльпан, оставив тонюсенькую ниточку стебля, сушеные лепестки, как крылья бабочки, и черную бесплодную землю. Всё. Умер. Нет Мелани, чтобы реинкарнировать каждый раз цветок. 
Тоска от разлуки с любимой заполняет все мое существо, что я, недолго думая, открываю окно и швыряю горшок на улицу, выплескивая наполняющие меня эмоции в одном броске. В этот момент за окном замечаю Реджину, выходящую из своей машины. Горшок с грохотом разбивается у черного седана, чуть не попав на капот. Светоч неспешно поднимает голову и встречается со мной взглядом. Хелмак слышит, как клокочет ненависть во мне обрывками сумбурных мыслей, в том числе злость и на нее, что тронула комнату моей любимой. Я встречаю взгляд Главной и посылаю ей мысль: «Катись к черту!». После чего закрываю окно, выхожу из спальни Мел и блокирую заклинанием дверь, чтобы ни одна горничная туда не сунулась. 
- Что это было? – Курт внезапно появляется из комнаты напротив. Рыжий, высокий, широкоплечий. 
- Ты про что?
- Про грохот из комнаты, - он кивает на дверь комнаты Мелани.
- Ничего. Просто Реджина выбрала бунт.
- В смысле? – Оживление проносится в позе Ганна. Раньше он не был столь мрачен и сдержан. Теперь Курт стал похожим на меня. И редко эмоции нарушает этот холодный вид.
- Она решила кого-то заселить в комнату Мелани, забыв спросить меня.
- Хм… Понимаю. Но она директор. Светоч. И это ее школа.
- Да? А когда она человек? – Курт понимающе кивает. - Что за новенькие?
- Не знаю. Реджина взяла кого-то, пока мы без лицензий Сената. Это даст хоть какой-то доход.
- Ты идешь на завтрак? - Курт жмет плечами. Из него слова теперь клещами надо вытягивать. – Ты снова к Джесс уходишь?
Ганн кивает с неким отсутствующим видом, в задумчивости потирая пальцем губы, будто не видит других вариантов, как провести день. Выбор не велик. Я бы тоже куда-нибудь дел себя. 
- Думаю, что Реджина захочет нашего присутствия за обедом, поэтому к Джесс я после пойду. Ты тоже особо далеко не девайся. – Курт указывает рукой на дверь Мелани. – Скорее всего, потребует объяснений. Готовься.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не послать Хелмак вслух. В итоге, понимаю, что говорить с Куртом больше не о чем, исчезаю с лаконичным «бывай» и прощальным жестом.
Последние дни после предательства брата Ганн прозябает на квартире у своей подружки. Он тоже не понимает, как мог Кевин предать нас ради Химеры. Сестра Мелани очень… неприятная особа. Когда я увидел ее на суде, первое что бросилось в глаза, невероятная схожесть с любимой, но через секунду понимал, что Варвара далеко не своя сестра. Теперь догадываюсь, как они затащили такого ангела, как Мелани, к Химерам. Достаточно взглянуть на Варвару и Виктора.
Любимая защищала меня, покрывала перед Судьями, но и Виктора тоже. Я понял по Реджине, когда она позвала представителя нашей стороны.

- «Если вы хотите спросить, были у меня отношения на Начале с Виктором, когда он был преподавателем? Нет, не было. Он не влиял на мой выбор стороны. Наши отношения возникли позже, когда я уже выбрала клан Теней».

Все стало понятно. Логично. Савов задурил голову Мелани еще на Начале, нарушив закон свободы выбора, влияя на нее и утягивая на свою сторону. Судя по нему, он не любит ее. Считает своей вещью.

- «Не подходи, Оденкирк! Слышал? Ты не имеешь права теперь даже быть рядом с ней!»

Сволочь. Зверь. Бездушная Химера. Савов, не радуйся, она выбрала тебя по глупости, из-за ошибки. Я не позволю тебе отнять еще и Мелани у меня, как это ты сделал с Мириам.
Все эти воспоминания и мысли всплывают постоянно, они бродят во мне, как вино, делая крепче мою ненависть к Виктору и желание убить его. Наступит день, Савов, - мой день гнева.

Cначала хочу идти поупражняться в стрельбе, но передумываю, так как Хелмак обязательно вытащит оттуда и мне достанется за мой поступок. Поэтому я выбираю побег. Я заглядываю в библиотеку и вытаскиваю на свет «Портрет Дориана Грея», зачитанного мной до дыр. А затем ухожу в Китай на плавучий домик. В настоящее безлюдное место: только ты и природа.
В Китае всё та же тишина места и темно-изумрудная сочная зелень деревьев. Плеск воды. Нереальная прозрачность озера, но здесь стало холодно. С исчезновением Мелани сюда пришли ветра. Плавучий домик – место Мелани, ничье больше. Теперь оно неразрывно связано с ней: сюда я приводил читать, давал основные знания, которые получаем на Начале, здесь ревностно прятал ее от Кевина и прочих. Помню, как ловил себя на мысли, что нравится осознание того, что Мелани ждет меня здесь. Это были неправильные чувства: наверное, так радуется маньяк, когда схватывает жертву и держит в ловушке. Помню, как пытался бороться с этим чувством. Но мысль, что хотя бы так делаю девушку своей, не имея на нее никаких прав, поднимало настроение и дарило удовлетворение от собственнического чувства и ситуации, что именно я был её учителем. 
Ревнивый дурак – вот, кем был я. Хотя им и остался. Стоит задуматься: что происходит у нее, насколько близка с Савовым - кровь моментально вскипает и приливает к лицу. Я сразу вспоминаю нашу ночь с Мелани. Мысль, что она может быть нежной с кем-то помимо меня, отравляет воздух. 
Я начинаю бороться с этой ревностью и этими мыслями. Нахожу спасение в книге, пытаясь отвлечься на текст.
 

Мы вытащим тебя

Ночью не спалось совсем, потому что бабушкин дом был наполнен непривычными звуками. Пугающим. Сверчки стрекочут, ветер скрипит чем-то снаружи, машины проезжают быстро, редко и громко. И всё кажется, что сейчас войдет призрак бабушки, шаркая и кряхтя. А еще здесь очень темно. Ведь в городе свет льется в спальню от фонарей, реклам, баннеров за окном, постоянно ездят машины, ходят люди не зависимо от времени суток. А тут даже электричество не издает свой мерный пищащий звук, нет тикающих часов, и постоянно кто-то копошится – то ли зверь, то ли птица под крышей. Кровать неудобная. Как я на ней в детстве спала? Скрипучая, жесткая, пахнет железом и плесенью. Варя и Кевин легли в сенях на более широкую и новую кровать. Желание остаться наедине у двух безумно влюбленных понятно. Поэтому не претендую на удобство. Пускай нежатся в объятиях друг друга на широкой кровати.
Не выдержав этой ужасной тишины и темноты, я одеваюсь и, крадучись, выхожу на свежий ночной воздух. Надо мной распласталось огромное черное небо с яркими брызгами звезд, словно небесный художник неловко взмахнул кистью. Красиво. Луна желтая, круглая глядит своим глазом на меня - всё видит, всё знает.
- У него через несколько дней день рождения… - шепчу я ей, сидя на крыльце. – Я могу позвонить! Услышу голос. Его голос! Я скучаю по нему, Луна. Очень. Ты скажи ему это, что люблю его.
Я замолкаю - утираю слезы и хлюпаю носом. После чего вспоминаю слова заклинания, только они бессмысленны сейчас. Нужно их шептать возлюбленному. Мне все равно, поэтому, шмыгая носом, шепчу себе в коленки:
- Я, Дева-Луна, зову через ветер, зову через звезды, зову через облака: пусть придет в мои сны, в мою явь тот, кто любит меня - Рэйнольд Оденкирк.
Рыдаю снова, опять. Варя жестокими словами вскрывала меня похлеще патологоанатомов в морге.

- Аня, прекрати себя вести как ребенок. Не хочу конфету, дайте мне бутерброд с колбасой. Включи мозги и посмотри на реальное положение дел. Твой Инквизитор не примет тебя, если ты станешь Химерой, а если станешь Инквизитором, он не даст тебе общаться с Химерами. Он бросит, как только ты надоешь ему. И с кем ты тогда останешься? Ни семьи, ни сестры, ни любовника. Ты с ним была неделю. Всего неделю! Когда с Виктором год! Я хоть не в восторге от Савова, но он пытается вернуть тебя и борется. С ним будет стабильность. А где твой Инквизитор? Ты хоть слышала от него что-нибудь за эти две недели?

- Если бы любил, нашел бы способ весточку кинуть.

Ну почему я сомневаюсь? Ведь Рэй признался, что любит! Почему? Ведь мог бы смс Кевину послать. Через Гроховски же посылал сообщение! Или он боится, что я опять превратно все пойму? Я обязана ему позвонить. Достаточно услышать его голос, чтобы узнать - ждет он меня или нет. 
- Не спится? – Я вздрагиваю от неожиданности. Обернувшись, вижу Ганна, который, как и я, вышел завернутый в одеяло поверх куртки. 
- Нет. А тебе?
- Слишком тихо в доме. Жутко.
Ганн спускается и присаживается ко мне на ступеньку. Через непродолжительную паузу звучит голос Кевина, глуша стрекотание сверчков. Я стараюсь вытереть слезы и меньше хлюпать носом.
- Ты прости ее за то, что она тебе наговорила. Она действительно с ума сходила, когда искала тебя.
Я вздыхаю. Уже простила. На Варю обижаться долго не умею, как бы больно она не сделала. 
- Я смотрю, ты действительно сильно полюбила Оденкирка.
Киваю, не в силах произнести хоть что-то. Опять повисает молчание, не знаю, о чем думает Кевин, но я пытаюсь справиться со слезами, чтобы не разрыдаться на плече у Ганна. 
- Я ошиблась, Кев, - специально перехожу на английский, чтобы Ганн понял, что я все еще Мелани. Что Гриффит и Шувалова - это один и тот же человек, который не разграничивается амнезией и знанием языков. – Я должна была выбрать Рэя, не Виктора. И Варя это сразу же почувствовала. 
- Ты выбрала то, что должна была.
Я странно смотрю на Кевина, не понимая, что он имеет в виду. Ганн смотрит меня: я не вижу его медового цвета глаз - они в ночи черные, но знаю, что взгляд серьезный. Теплый и заботливый. 
- Ты выбрала семью. Я выбрал любовь. И мы на разных сторонах... Невозможно сложить то, что не складывается. Закон выбора – суров.
- Да-да, закон суров, но это закон. – Вспоминаю крылатую латинскую фразу, в которую Кевин вложил свое понимание.
Действительно, как-то не задумывалась, что он в том же положении, что и я.
- Ты жалеешь? – Я задаю то, что меня съедает изнутри. 
Кевин как-то неоднозначно жмет плечами.
- Глядя на тебя, понимаю, что тогда бы жалел о потери Варвары.
- Ты ее любишь? – Я улыбаюсь, не сдерживаясь. Приятно слышать признания в любви, пускай и не к тебе. Мужчины сразу становятся такими милыми, ранимыми. Ты понимаешь, что, несмотря на различие между ними и нами, в любви мы едины.
- Ну… - Мнется Кевин, широко улыбаясь. По нему видно все без слов. Но я хочу услышать! – Знаешь, иногда приходит глупая мысль, что влюбился в тебя, потому что ждал Варю.
- Какое странное признание!
Кевин смущенно смеется.
- Просто она у тебя нереальная. Со своими тараканами в голове, но… - Он запинается, так как видно, что не находит слов от восхищения. - И как вы непохожи! Я до сих пор не понимаю, как вы можете быть сестрами.
Настала моя очередь смеяться. Многие задаются этим вопросом. Но такова жизнь со своим суровым законом выбора. Просто Варя когда-то сделала его раньше меня, я же сейчас расплачиваюсь. 
- Варя сказала, что вы в Италию поедите…
Кевин кивает.
- Поэтому столько итальянской еды?
- Это Лаура прислала.
- Лаура?
- Лаура Клаусснер – сестра Стефана.
Кевин застает меня врасплох. Удивление, граничащее с шоком.
- Она Химера, - напоминает мне Ганн.
- Я помню. Просто не думала, что ты и Варя общаетесь с ней.
- А что такого?
- Как? – я вспоминаю то, что мне рассказывал Рэй про нее. Для меня Лаура – отвратительная личность. – Она же пыталась убить Еву. 
- Пыталась. – Кевин смотрит на меня в упор. Поднимается резкий пронизывающий ветер, который пытается забраться ко мне под одеяло, приходится сильнее закутаться, чтобы не продрогнуть окончательно. – Она Химера, как и Варя. Думаю, у каждого на этой стороне есть мертвец на своем счету.
И я отвожу глаза, смотря в черноту ночи, которая шелестит листьями, стрекочет сверчками, где-то лает собакой. Ганн напомнил мне об Анджелине и двух француженках – мой личный список смертей.
- И какая она?
- Лаура? Красивая. – То как было сказано, явно было без интереса и желания продолжать эту тему.
- Значит, ты, Варя и Италия. 
- Вряд ли…
- Почему? – Я удивляюсь скепсису Ганна.
- Кто нас отпустит? Если только под надзор клана Монакьелли*. Но вряд ли Марго отпустит Варю, как и она не уйдет от Темной... Со мной тоже всё сложно.
- Мне не нравится, как ты это говоришь. Будто нет выбора. 
От печального тона Кевина, в котором слышится безысходность, меня бросает в дрожь.
- Мелани, кому нужен сбежавший Инквизитор?
- Ну, есть же Инициированные, ушедшие в мир Смертных…
- Есть. Но обычно у них есть образование, дом, работа, или же уходят на покой после службы Сенату, который обеспечит им счастливую старость. У меня ничего нет. Мне некуда уходить. А еще я выдал планы Светоча Темной – между прочим, это карается Сенатом. Пока Варвара укрывает меня, как свою пару, Химеры держат меня. Стоит ей отказаться – меня убьют. И вполне возможно, свои же.
То, что Кевин говорил - было страшно. Я и не могла подумать, чем он рисковал ради сестры и меня. Во истину Ганн любит её! 
- Да и Варю не кину.
В этом просто предложении скрывается что-то опасное.
- Что ты имеешь в виду?
- А ты сама не догадываешься? – Он горько ухмыляется. И я замечаю, что ночь идет на убыль, скоро будет рассвет, так как теперь могу рассмотреть цвет глаз Кевина.
- Нет. Я не понимаю.
- Ты в курсе, что Химеры готовят какой-то план на вас двоих?
- В смысле?
Я ошарашенно таращусь на парня.
- Два года назад, как вы появились у Химер, по миру Инициированных пронесся слух, что Химеры заполучили оружие против Инквизиции… 
- Я знаю эту историю. Ты уже говорил. 
Тут же вспомнился номер в отеле Нью-Йорка, когда Кевин меня увел к сестре. Тогда я ничего не понимала, и всё, что он говорил, казалось полнейшим бредом.
- Вас прятали с сестрой, берегли, как зеницу ока. Тебя это не настораживало?
- Нет… Марго никогда не говорила, что мы оружие или что-то типа этого. Всё как обычно. Да и не прятали нас… – Я жму плечами. Пытаюсь вспомнить хоть что-то странное и настораживающее в действиях Маргариты – не припоминается. Ну, может Темная к нам с сестрой была больше расположена, чем к другим, но вряд ли кто-то будет настораживаться, когда ты в любимчиках у Главной. 
– Ну, то, что про нас говорили, что мы оружие и так далее – мы с Варей знали и смеялись всегда над этим. Мало ли что придумают люди! Тем более Химеры любят пускать пыль в глаза, преувеличивать.
Я смотрю на Кевина и понимаю, что не убедила.
- Рассказывай.
- Что рассказывать? Все и так понятно. Химеры заполучили тебя и сестру - два самых сильных дара. Саббатовцы считают, что вас с сестрой готовят для переворота против Сената.
Я не сдерживаюсь и начинаю хихикать. Неужели Ганн серьезно?
- Кевин, это же смешно! Я и Варя против Сената! Ты о чем? Зачем это Химерам, во-первых? Во-вторых, если бы мы были, как ты говоришь оружием, то нас бы готовили, как солдат. А ничего нет из этого. В-третьих, мы бы с Варей не пошли на революцию. Не-а! Ни за какие коврижки! И в-четвертых, я же смертная! Мой знак был Инквизиторский, ты сам видел! Стоит ему проявиться, как я уйду от Химер.
Я продолжаю смеяться, несмотря на серьёзного Ганна, который буравит меня взглядом.
- Мелани, ты всего пару недель у Химер, а уже сомневаешься в себе и своем знаке.
- В смысле? – я хоть улыбаюсь, но напугана проницательностью Кевина.
Он прав: все эти воспоминания будят во мне плохое, я уже не прежняя Мелани. Я что-то среднее между Аней и Гриффит.
- Короче, не говори Варе. – Он серьезно смотрит на меня, выжидая знака, что поняла. И я легонько киваю.
- У Химер, как понял, помимо вас есть еще какие-то сильные ведьмы и колдуны.
- Удивил! – я закатываю глаза, всем видом показывая, что открытия не сделал.
- Нет. Мел, послушай. Короче, один раз услышал от Марго, когда та говорила по телефону с кем-то, довольно странный разговор. Ваша Темная не знала, что на мне заклинание всеязыция и уже понимаю русский: среди Химер есть кто-то, кого она назвала Кукольником. Якобы он работает на дистанции в тандеме с Психологом над тобой и Варей. Что пара недель - и ты станешь Химерой, только надо правильно выполнять их инструкции.
Пауза. Кевин смотрит на меня выжидающе, будто я должна охнуть от рассказанного. Но ничего. Не впечатлил.
- И что?
Глупый вопрос, согласна. Но срывается с губ быстрее, чем я успеваю остановить себя.
- Тебе это ни о чем не говорит?
- Нет. А должно?
Кевин жмет плечами и сильнее кутается. Я замечаю, что птицы начинают петь, радуясь приближающемуся солнцу.
- Странно это…
- Что странно? По-моему, нормально, что моя Темная хочет вернуть меня и верит, что я буду Химерой.
Приступ зевоты напоминает, что мы уже торчим полночи на крыльце дома, и уже клонит в сон. В воздухе становится влажно к тому же. Туман медленно выполз, будто дым из-под земли, и стелется легким маревом по земле.
- Психолог, Кукольник… Почему вам ничего не сообщают о них?
Рот, кажется, сейчас порвется. На меня наваливается нереальная усталость. Хочется спать.
- Мне, кажется… ты слишком много вообразил...
Зевота мешает говорить. Всё, не могу. Пора отчаливать спать.
- Кевин, я спать хочу.
- Я вижу. Сейчас сам пойду.
Не дожидаясь его, встаю, подбираю одеяло пальцами, чтобы не наступить на него грязной подошвой, отмечая, что от тумана ткань стала влажной, а в ворсинках поблескивают маленькие капельки росы.
- Ты в курсе, что Виктор послезавтра приезжает? 
А вот это уже больше шокирует меня, чем Кукольники с Психологами.
- Виктор? Послезавтра?
- Ну, то есть, уже завтра приезжает. – Кевин поправляет себя, глядя на часы, которые скрывают под браслетом Инквизиторское солнце на запястье.
- Зачем?
- Я, как понял, за тобой. После того, как ушли с холма, он звонил Варе, так как ты телефон отключила.
Стою, убитая новостью. Вот уж кого не хотела видеть, так это Виктора! Полагала, что ближайшую неделю буду в России. Видно, мое пребывание у Темных закончилось. Клан Альфа просят ученицу к себе. Но тут же в мое сознание врывается другая мысль:
- Кевин, а у Рэя когда день рождения?
- Послезавтра.
Я мысленно отмечаю, что, если улучу момент, то позвоню ему.
- Ты дашь мне его номер?
- Мел, - голос Кевина звенит в тишине утра настороженными нотками. – Не вздумай звонить со своего телефона.
- Почему?
- Если Виктор или твоя Темная узнают про звонок, ему несдобровать. Тут же побегут к Архивариусам в Сенат.
- Ты прав. - Соглашаюсь, что мысль разумна. Я с легкостью могу подставить Рэя, достаточно им будет заглянуть в мой телефон. – Тогда как мне его поздравить?
- Я дам тебе свой, если хочешь.
И улыбка расцветает на моем лице. Хочется кинуться Ганну на шею и расцеловать в щеки, но вместо этого шепчу: «Спасибо» - и исчезаю в доме, чтобы выспаться перед отъездом из Вяземки.

***
- А как тебе эти? – Ева держит в своих длинных изящных пальцах блестящие новые мужские часы.
Я жму плечами и чешу в затылке. По мне, все часы тут хороши.
- Или вот эти? С кожаным ремешком?
- Я бы выбрал стальные. Но откуда я знаю? Может Рэй любит кожаные ремешки, они удобнее и не звякают. Сама знаешь, как лишний шум мешает, когда выслеживаешь на охоте…
Ева кидает осторожный взгляд на консультанта, которому улыбку будто приклеили. 
- Я смотрю, ты очень внимательный друг.
Моя красавица язвит, откидывая прядь волос и открывая моему взору свою белую изящную шею. Хочется приникнуть губами к ней, почувствовав, как бьется пульс, и вдохнуть запах ее духов, который сплетается с ароматом ее тела.
- Ева, не понимаю, зачем столько стараться? Даже если мы купим женские часы или вот эту вазу, он не заметит. 
Я киваю на огромное фарфоровое чудовище какого-то сумасшедшего новомодного дизайнера. Объект современного искусства встречает всех входящих своей пузатой формой, заставляя шарахаться в сторону или удивлённо пялиться.
- Впервые в жизни мы можем сэкономить на подарке. – Я улыбаюсь Еве, но та возмущенно ударяет меня по плечу.
- Прекрати, Стеф. Как ты можешь шутить на эту тему?
- А что еще остается? – Я отворачиваюсь в сторону витрин с другими часами, в то время как Ева возвращается к вопросу: какие часы подарить Оденкирку – стальные или с кожаным ремешком. 
Я слышу, как она говорит: «Берем вот эти». Оборачиваюсь и вижу, что кожаные убираются на прилавок, а стальные - на упаковывание.
- Я заплачу. – Бурчу, пока Ева не успела расплатиться за наш общий подарок. Знаю, что после бутика будет снова возмущение: «Стефан, я вполне могу и сама заплатить». Но мне все равно. Порой моя женщина забывает, что она МОЯ женщина, выдвигая всю свою независимость на первый план. 
Пока с моей карты тает значительная сумма, Ева следит за тем, как упаковывают часы. И вот держа бумажный пакетик с подарком для Оденкирка, подходит ко мне. Сейчас начнется.
- Я тебе деньги переведу в Саббате. 
Сказано не для того, чтобы уверить меня в своей честности, а как напоминание, что подарок общий - молчи, Стеф, не возражай. Иногда Ева раздражает этим. Хочется, чтобы она дала слабину и я мог побаловать ее подарками, заплатить за ужин, чтобы вспомнила, что мужчина я и могу позволить одаривать и заботиться о своей женщине. Хотя, тут подарок для Оденкирка… Бог с ней! Пускай переводит, если хочет, если это принесет ей удовлетворение. Иногда кажется, что Ева никогда не выйдет за меня. Так и будет держать на расстоянии.
- Надеюсь, Оденкирку понравится. Если нет, подарю эту вазу. И пусть не вякает потом.
Достаю телефон и щелкаю на мобильник фарфоровое чудовище.
- Я смотрю, мистеру понравилась наша ваза. 
Оборачиваюсь в немом шоке на голос продавщицы. Нет, не показалось, она серьезно.
- Очень. Я в восторге от этого… объекта!
- О! Это работа известного итальянского скульптора. Называется «Пунктуальность».
- Ну да… Я только так пунктуальность и представлял.
Пузатое чудовище с зеркальными выемками в виде глаз и шипами смотрелось несуразно в строгом Швейцарском бутике часов. Понятно, что эта ваза попала сюда не случайно: наверняка, стоит дорого, либо этот самый известный скульптор хотел избавиться от неполучившегося творения и подарил уродца магазину.
- Стефан у меня ценитель современного искусства, - Ева похлопывает меня по плечу, обращаясь к консультанту. Я еле сдерживаюсь, чтобы не прыснуть со смеха.
- Если хотите, могу дать вам адрес арт-салона этого художника. 
- Конечно, давайте! – Ева протягивает руку, и ей на ладонь ложится визитка, которая через секунду исчезает в кармане белоснежного пиджака. – Стефан, я теперь знаю, где искать тебе подарок к Рождеству. 
- Даже не вздумай, - протягиваю, мило улыбаясь. 
Вот же шутница! Я беру ее за подбородок и, будто бы в благодарность за заботу, целую в губы, хотя оба издеваемся друг над другом. Уверен, в ближайшем будущем в моей спальне появится такое же фарфоровое чудовище, которое с удовольствием расколочу или передарю Рэю.

Мы шли к ближайшему кафе, шутя и подначивая друг друга.
- Будешь возникать, я тебе скуплю все произведения этого скульптура! 
- Все не надо. Только «Пунктуальность»! Я просто в неописуемом восторге от этой вазы. Такая красота зря простаивает! А вообще, тебе стоит навестить этого скульптура.
- Стеф, неужели в тебе проснулся ценитель современного искусства?
- Нет, милая, во мне проснулся Инквизитор. Судя по вазе, с этим скульптором нужно провести обряд экзорцизма.
Ева заливается смехом - мой самый любимый звук во Вселенной.
- Как ты думаешь, Рэйнольду понравится наш подарок?
- Мне кажется, ему действительно будет все равно. Сама знаешь, чего бы он желал на день рождения.
Ева притихла, и у меня на душе заскребли кошки от недоброго предчувствия.
- Даже не вздумай! Не лезь, куда не просят. – Я рычу на Валльде. Это чревато проблемами! Мы и так, можно сказать, отделались легким испугом в суде, а ведь дело могло принять другой, более серьезный оборот. И сейчас я меньше всего хотел, чтобы Ева рисковала или игралась с законом. 
- Я и не думаю. Успокойся. Просто мне их жалко… Рэй же без ума от Мелани. И она от него.
- Не надо было этого ублюдка Савова выбирать! 
Я не понимаю, почему Ева защищает ее. По мне, Мелани сама виновата. И если ей плохо с Виктором, то так ей и надо! Жаль только Рэйнольда. Понимаю, что у него в душе творится.
- Ты не справедлив.
- Да? – Я восклицаю слишком громко, что пара прохожих оборачивается на меня.
- Вспомни, как летом ты торчал на Начале и пытался прорваться ко мне. И каким ты приехал! «Ева, прости! Не могу жить без тебя». 
Я останавливаюсь и смотрю в ее жестокое лицо. Ева единственная, кто может меня пытать словами, издеваться, уничтожать, и я не отвечу, потому что действительно жить не могу без нее. Когда она далеко от меня, мне словно воздух перекрывают.
- Не сравнивай нас и их! Мелани выбрала другого, я же тебе не изменял.
- Она сделала ошибку в суде. Так же, как и ты, когда ударил ее. Результат тот же: она сейчас наказана удалением от Рэйнольда.
- Ты вообще с чего решила, что она раскаивается в выборе?
- Стефан, я вижу будущее. Там, где Рэй, постоянно вертится Мелани. Она словно призрак возле него. То же самое в отношении нее.
- Ты все еще видишь, как Рэй сжигает Мелани? 
Ева отворачивается, пытаясь скрыть печаль на своем лице, но я все равно замечаю.
- Да, вижу. Ничего не изменилось.
И мы скорбно молчим, осознавая, что расставание Оденкирка и Гриффит – лишь начало трагедии. У этой пары нет будущего. 
- Стефан! Ева!
И я вздрагиваю от прозвучавшего голоса за спиной. Ее еще не хватало на мою голову!
- Лаура? Ты что здесь делаешь?– Я смотрю, как моя сестра отделяется от компании мужчин, среди которых, уверен, есть очередной любовник, и идет к нам навстречу. Отмечаю, что она изменилась. Стала более красивой, опасной и… опытнее что ли. В ее движениях появилась какая-то зрелая леность хищницы. Полы красного кашемирового пальто развивались подобно плащу римских полководцев.
- Я тут за тем, чем и вы. Отдыхаю, веселюсь, кушаю шоколад.
- Мы тут не отдыхаем. – Ева холодна и вежлива. Сестра улыбается своей восхитительной улыбкой, под которой скрывается ненависть к моей женщине.
- Да? Тогда зачем?
- По делам Инквизиции, - отвечаю я за Еву. 
- О! Наслышана о вас и вашем деле в суде. Поздравляю, что остались живы. 
- Спасибо.
- Я бы на вашем месте кутила и праздновала это событие. Избежать костра редко кому удается.
- Не сомневаюсь! Уж кто-кто, а ты, наверное, знаешь, каково это.
Меня раздражает Лаура своей наигранной беззаботностью, кидающая оценивающие взгляды в сторону Евы. Поэтому рефлекторно выдвигаюсь чуть вперед, будто пытаюсь закрыть подругу от своей сестры.
- Ты давно не был у матери, Стеф. Она тебя спрашивает, беспокоится.
Я киваю. Моя вина. Я действительно забросил маму с этой кутерьмой в Саббате.
- Навещу. Не беспокойся. 
- Мать все спрашивает, не женился ли ты? Не обзавелся ли детьми?
Она хитро сверкает глазами.
- Нет, не обзавелся. А вот свадьбу планирую.
Я чувствую, как дернулась Ева, но сжимаю ее ладонь, чтобы успокоилась.
- Ева, дорогая, ты как-то выглядишь устало.
- Ну не всем же выглядеть так потрясающе, как ты. 
Женщины улыбаются друг другу так, будто готовы разорвать друг друга, дай только повод.
Именно в этот момент к нам подходит мужчина в черном длинном пальто с кейсом и в солнечных очках. Любой Инициированный сразу поймет, кто перед ним – Архивариус из Сената. Мужчина снимает очки, показывая свои узкие темные глаза. Похоже, кореец…
- Стефан Клаусснер?
- Да.
- Добрый день. Архивариус Кан Син Гю. Я прибыл по обвинению вас Верховным судом мира Инициированных - Святым Сенатом в незаконном убийстве Химеры Макса Бёхайма и в сокрытии улик. В связи с этим, вы изымаетесь из мира Инициированных в Карцер до суда. Прошу проследовать за мной.
В воздухе повисает напряжённая тишина. Я оборачиваюсь и вижу бледное от страха лицо Евы.
- Кто? – Лаура сипит, будто слова даются ей тяжело. Она тоже стоит ошеломленная и напуганная. – Кто из Химер обвиняет?
- Клан Татцельвурм*.
- Заклинатели змей…
Я вижу, Лаура знает больше, чем показывает. Не удивляюсь. Оно и так понятно: Химеры мстят за исчезнувшего Заклинателя, которого я убил летом, когда тот обращал Мелани в Химеру, при этом не закончив обряд и инфицировав девушку, едва не превратив в одержимую бесами. Сейчас Мелани в руках у Химер, и эти твари не упустили возможность отомстить за смерть Заклинателя. Вряд ли они пустят Гриффит, как свидетеля. Наверное, наплели Сенату, что я ради забавы прибил Химеру.
Дело дрянь! Я вздыхаю, осознавая, что возможно вижу в последний раз сестру и Еву, молча отдаю пакет с часами невесте и иду за Архивариусом.
- Стефан!
Я оборачиваюсь на крик Евы: она стоит, храбрится, но в глазах стоят слезы. 
- Мы вытащим тебя, - внезапно продолжает за нее Лаура. И я не сдерживаю улыбку. Впервые эти две женщины едины и не ссорятся.

Кукольник

Я вся как на иголках – завтра у Рэя день рождения. Сначала хотела схватить телефон Ганна и, не дожидаясь завтрашнего дня, позвонить ему. Но сдержала себя. Потому что это неправильно. Вдруг он не простил меня? А тут я, заранее поздравляющая его. Нет. Лучше это надо делать вовремя, чтобы в любой момент, можно было сказать: «А я просто решила поздравить». Детская отговорка, но спасительная. Да и перед Варей не хочется светиться с телефоном - она сразу поймет, что я звоню раньше срока.
Ну и некрасиво поздравлять за день. В итоге, убедила себя подождать. 
На смену уговоров пришла нервозность. Я не знала, куда себя деть. Варя, чувствующая вину за то, что высказала свои мысли по поводу меня и моей влюбленности, весь день молчала и не мешалась. Знаю, она заметила мое лихорадочное беспокойство, и ей это не нравилось, но из-за чувства вины она себя сдерживала весь день, чтобы не сделать язвительные замечания.
Под конец дня я просто с ума сходила, что решила позвонить Нине.
Нина Субботина – единственная подруга из моего клана Теней, если наши отношения можно назвать дружескими. Я вообще мало зналась с сестрами и братьями из Химер, в основном мой круг общения состоял из Марго, Вари, Нины, Макса и Лены. Всё. Не густо. А мне много и не надо было.
Нина и Лена - сестры с разницей в пять лет. Только Нина была в моем клане, а Лена в другом и была замужем за Максом и обзавелась ребенком от него. Это редкость среди Химер, которые не любят обременять себя узами Гименея. А уж тем более завести ребенка! Так или иначе, Лена и Макс счастливы. Аминь. 
Макс простой смертный, Лена - Химера из клана Воронов, сумевшая сделать карьеру бизнес-леди, конечно же, не без колдовства. Мне нравилось бывать у них в гостях и нянчиться с маленькой Катюшкой. Для клана Воронов и Теней Лена не интересна: как ведьма слаба, да и дар не велик – слышит ложь, когда человек говорит неправду. Ее сестра Нина обладает даром заставлять людей говорить правду – это намного выгодней. Марго иногда ее вытаскивает, когда кто-нибудь из Химер скрывает свою вину, пару раз ее вызывали в Сенат. Поэтому Нину не любят свои же. 
Хотя Химеры никого не любят. Нина очень специфична: долговязая, тощая, с белесыми бровями, чуть сутулая. Она часто окрашивает прядки своих пшеничных волос в разные цвета акварелью. Некрасива по сравнению с Леной: когда они обе были рядом, складывалось ощущение, что старшая забрала всю красоту, а младшей – остатки. Лена, кстати, очень напоминала Еву лицом и некоторыми повадками. Возможно, поэтому к Валльде я чувствовала родство с самых первых минут знакомства – просто та инстинктивно напоминала мне Лену Субботину. 
Нина же была нелюдимой и самодостаточной Химерой. Всегда держалась особняком, в первую очередь от своих же сестер и братьев, предпочитая им странных знакомых из мира смертных: могла и вовсе исчезнуть на несколько дней и не появляться дома, зависнув на квартире какого-нибудь гота-поэта или в «Кипятильнике» – излюбленное место наркоманов, фриков и прочего сброда. Уж не знаю, что она находила в этих людях, но что-то тянуло ее к ним.

- Нина, приди и забери меня куда-нибудь.
В трубке послышался хруст семечки и плевок.
- А что так? – голос у Нины грубый, как у курильщицы. Но она не курит. Голос у нее такой с детства, когда одноклассники ради забавы заперли ее в каком-то ящике в безлюдном доме. Шутники думали, что Нина сможет выбраться, но она там проторчала ночь, получив серьезную пневмонию. 
- Тошно. Забери! Не могу сидеть дома.
И снова хруст и плевок.
- Хорошо. Сейчас буду.
Не прошло и получаса, как она появилась на пороге в своей излюбленной черной куртке и в порванных на коленках джинсах. 
- Пошли. 
Ни здравствуй, ни до свидания. Субботина лаконична и замкнута, как всегда.
- Куда?
- У Сопатыча сегодня вечеринка.
Сопатыч или Владик был Химерой. Этот парень выращивал дома марихуану и торговал ей из подполья. Имел дар кинетика-хамелеона – мог видоизменять дар оппонента. Один раз он изменил мой дар с регенерации на трансформацию. И вместо того, чтобы залечить одного парня из драки, я случайно превратила его кожу в рыбью. Хорошо, что это было пару секунд - на большее время дар Сопатыча не способен, но всё равно было жутко. Короче, Владик противный товарищ. Но среди Химер достаточно адекватный. 
- Вечеринка у Сопатыча? Шабаш?
- Не, просто туса.
Поразмыслив пару, секунд согласилась. И вот мы выходим в главный офис клана Теней через портал. Пройдя по темному коридору, через окна которого святят уличные фонари Москвы, мы доходим до нужного кабинета с номером «32» - квартира Сопатыча. Нина нажимает на ручку двери и открывает ее: грохот музыки глушит моментально, так же как щекочет неприятный запах жженой марихуаны. Некоторые гости танцуют, некоторые сидят на полу и разговаривают, кто-то целуется, кому-то уже плохо. Жарко и душно. Первыми, кого замечаю в этом полумраке, где темноту освещают лишь красные лампочки, добавляя жути этой Химерской вечеринке, - брат и сестра Вёрт. Эти двое славятся своими извращенными сексуальными вкусами: спят друг с другом. Они давно уже продали свои души, получив выгоду со сделок: один расширил свой дар, вторая, как поговаривают, получила что-то вроде вечной молодости – экономия на салонах красоты. Дуэт Вёрт – это воплощение Дориана Грея. Неприятные. Они стоят у стенки и лапают друг друга, готовые заняться сексом прямо у стенки. Омерзительно! Под их тяжелыми взглядами, я и Нина проходим вглубь ада – в самый центр вечеринки. На полу сидит Лика, одетая во всё черное, увешенная пентаграммами, с черным намалеванным ртом. По ее взгляду понятно, что обкурилась и ничего не соображает. Лика промышляет услугами ведьмы для смертных: приворот, отворот, гадание на картах, родовые проклятия. Этим многие занимаются у нас, если ты недостаточно талантлив, как Инициированный, и не имеешь сильного дара.
Судя по вечеринке Сопатыча, тут всякий сброд из Химер. Сильных магов нет. Они, обычно, куда размашистей устраивают праздники. Да и не водятся они с мелкими по рангу или отъявленными извращенцами типа Вёрт, которые готовы совокупляться чуть ли не у всех на виду. 
- Нина, что мы тут делаем?
- Ты хотела развлечься.
- Ага, но не на квартире с марихуаной и пьяными колдунами-извращенцами.
В этот момент с диким грохотом под взрыв всеобщего смеха кто-то выломал дверь туалета. Заряд магии пролетел мимо и отрикошетил от стены. Вот еще одно подтверждение, что здесь придурки и неучи. Только слабый маг может промахнуться с заклинанием. Хотя пьяный тоже может…
- Мы тут ненадолго. Нужно кое-что. 
- Давай по-быстрому! А то я уже не рада, что к тебе обратилась.
Нина кивает и исчезает. Я стою столбом, не зная, куда себя деть в этом притоне. Какая-то ведьма пытается закурить и поджигает себе волосы. Тут же льется отборный мат, а колдун рядом ржет, перекрывая музыку. И все это в грязной квартире, где нет мебели, но зато куча мусора в виде стаканчиков, бутылок, окурков, даже шприцов. На подоконнике тухнет закуска из нарезанной колбасы, селедки и огурцов.
- Ну что? Выпьешь? 
На меня наваливается парень с дредами. От него пахнет йодом. Неприятно, как и он сам. Парень протягивает мне пластиковый стаканчик с чем-то красным. Я принюхиваюсь к жидкости.
- Что это?
- Суть всего живого.
Он хитро улыбается. Я макаю кончик пальца в жидкость и подношу к носу – опять ничего. После этого решаюсь лизнуть. Вкус странный: кисловато-соленый. Парень продолжает загадочно улыбаться.
- Что это? – Я повторяю вопрос.
- Змеиная кровь с вином и чем-то еще. Ну и немного магии! - Внезапно появившаяся Нина выхватывает пластиковый стаканчик и выпивает залпом. Парень издает радостный клич в ее честь. Меня же передергивает от осознания, что я это чуть не выпила.
- Ты сделала что хотела? – Обращаюсь к Нине, которая начинает подтанцовывать под электронную музыку. 
- Нет. Надо подождать. Должен чувак один прийти.
Я тяжело вздыхаю и оглядываюсь в поисках места для себя. В итоге решаю сесть на один из подоконников, забравшись с ногами и привалившись к холодной стенке. Нина тем временем ловит какую-то девицу с жутко намалеванным лицом и красными волосами и что-то спрашивает.
После чего подходит ко мне и говорит:
- Должник мой пришел. Пойду, поговорю с ним.
- Должник?
- Да. Был один, требовался мой дар. В обмен я получаю одну книгу.
- Что за книга?
- Да один старый заклинательский сборник. Давно гоняюсь за ним…
- Ааа...
Забыла упомянуть, у Нины была одна страсть – книги Инициированных. Особенно она любила старые фолианты, написанные Химерами и Инквизиторами о расширении магии и даров. Из некоторых она вылавливала довольно забавные заклинания и нужные советы. Например, если нажать серебряной специально заговоренной монетой на свой Знак, то можно получить на пару секунд обратный дар – дар сестры или брата. Помню Варя так баловалась: я несильно резала себе палец, а она исцеляла. К сожалению, только на царапины дара и хватало.
Когда Нина ушла из комнаты, я осталась одна в комнате с кучей странного народа: кто-то шастал туда-сюда, кто-то танцевал, кто-то колдовал, а кто-то дымил косяком, запивая коктейлем «Суть всего живого». Надо отдать должное, вся эта кампания отвлекала от мыслей о Рэйе и звонке ему. Больше думалось о том, чтобы Нина побыстрее получила свою чёртову книгу и мы ушли отсюда.
- Клади ее сюда! – Сопатыч указывает какому-то парню на место возле моего окна. Они тащат какую-то девицу без сознания. Наверное, напилась или обкурилась. Когда ее кладут, привалив к стенке, вижу, что руки у нее все изрезаны в кровь, а сама она бледная и костлявая.
- Что с ней? – Я в ужасе таращусь на девушку.
- О! Анька! – Владик радостно разводит руками. Его шатает от выпитого. – Давно не видел тебя, бестия!
- Привет-привет, - уныло отвечаю, не отводя взгляда от девушки. – Что с ней?
- Да, анорексичка чертова с суицидальными наклонностями. Ее Дракула привел. После косяка стала себе руки резать. Ну наши и поперли на дармовщину, когда тут смертный бесплатно кровь раздает. Как упыри прямо! Еле оттащил.
«Наши» - под этим подразумевались те, которые продали душу Ламии – демонице, взимавшей плату человеческой кровью. Я знаю, что были в кланах Воронов и Темных любители отдать душу ей и стать последователями, взамен получая то, что хотели. 
Я морщусь от сказанного Сопатычем. Это даже хорошо, что девушка обкурена до бессознательного состояния – значит, она не будет помнить всей этой дряни. Владик бурчит, чтобы я присмотрела за анорексичкой, а сам уходит куда-то.
- Смотри-ка, они все-таки порезали ее. – Доносится из угла женский голос. Я поворачиваюсь и вижу Лику с той девицей, у которой красные волосы.
- Да нет! Она сама сделала. Слышала, как рассказывал Сопатыч.
- Идиотка, - Лика издевается над смертной. – Как ты думаешь, она что-нибудь чувствует сейчас? Или ничего?
- Зачем тебе?
Лика закуривает обычную сигарету и взглядом указывает на нее девице с красными волосами.
- Проверим? Прижгем сигареткой? 
И обе, словно звери, со страшным взглядом идут к смертной.
- Не троньте ее! – Я вылезаю из своей засады и преграждаю путь к девушке.
- Ты еще кто такая? – Девица с красными волосами смотрит на меня вызывающе и самоуверенно. Я же чувствую, как страх поднимается во мне. Ведь я не ведьма сейчас - так же беззащитна, как эта анорексичка на полу, и не смогу дать отпор этим двум Химерам.
- Это Шувалова. – Говорит Лика, которая внезапно присмирела при виде меня.
- Кто?
- Шувалова. Одна из близняшек. Я тебе рассказывала.
- Ааа! Наша панацея? Или оружие массового поражения?
- Да тихо ты! – Шикает на нее Лика, одергивая за руку. – Чего тебе?
Она обращается так, будто не обо мне сейчас речь шла.
- Я сказала, оставьте в покое смертную.
- Да мы ее пальцем не тронем! 
С-красными-волосами начинает хохотать, будто Лика сказала потрясающую шутку. Притом заходится в смехе так, что начинает утирать слезы.
- Оставьте ее и уходите. – Я стараюсь говорить тихо, твердо и уверенно, не показывая своего страха.
- Эээ! Очумела что ли? – С-красными-волосами всё никак не может угомониться: её кидает из крайности в крайность. Теперь она возмущается, будто я ее оскорбила самыми непристойными словами.
- Успокойся, Даш! – Лика одергивает свою подружку. – Хорошо, как скажешь, детка, мы уйдем! Смотри, уже уходим!
Она, ошалело улыбаясь, поворачивается и тащит Дашу к выходу. По пути к двери я все еще слышу их обсуждение:
- Да кто она такая? Раскомандовалась! Я ее вмиг в порошок сотру!
- Заткнись, дура. Она из высших. Ее Марго облизывает, как кошка своих котят. На нее работает Кукольник…
Слово звучит подобно выстрелу. Сразу вспоминаю ночной разговор с Кевином. Да кто он такой этот Кукольник? Кажется, еще там был какой-то Психолог…
- Чего стоишь, рот разинула? – Нина незаметно оказывается рядом. В руках держит тонкую серенькую брошюрку, напоминающую цветом и форматом школьный орфографический словарь.
- Нина, сделаешь одолжение?
- Какое?
- Мне нужно узнать кое-что. Мне нужна правда.
Нина жует жвачку, громко чавкая, с открытым ртом. От этого становится похожа на человека с ЗПР: стеклянный взгляд, механическое пережевывание, большой открытый лоб из-за косичек, которые она заплела сегодня.
- Окей. Кого будем расспрашивать?
Субботина никогда мне не отказывала в даре, как и я ей. При этом все делала бескорыстно. В этом и заключалось ее понятие дружбы. Она никогда ничего не просила у меня взамен. Так же и я. Хотя мы обе не ночевали друг у друга, не сплетничали о парнях, не обменивались сообщениями – короче, не делали того, что обычно делают подруги. Мы с ней скорее напарницы, боевые товарищи.
Я оглядываю комнату в поисках Сопатыча. Словно по заказу, он появляется в дверях и идет к нам, точнее, к анорексичке, которая все еще лежит на полу в очень неудобной позе. 
- Ну что? Пошли домой! – Владик наклоняется к смертной, будто та сейчас очнется и ему ответит. После чего подзывает какого-то бугая и тот, перекинув несчастную через плечо, уходит.
- Владик! – зову я Сопатыча, который готов был покинуть нас. – А куда он ее понес?
- К ней домой. Сейчас сдаст на ручки папе с мамой. Не беспокойся, Миша ответственный, не бросит ее где-нибудь.
- Ааа… - Я тяну так, будто мне это интересно, а сама кошусь в сторону Нины. Субботина сразу понимает, что от нее требуется и принимает сосредоточенный вид, буравя взглядом Сопатыча.
- Влад, слушай, ты может быть в курсе: здесь девчонки были, они упоминали некоего Кукольника, который работает с Марго? Это кто? Новенький?
- Новенький? Нет! – Интригующе тянет довольный Сопатыч, не подозревая, что уже находится под воздействием Нины. - Кукольник? О, милая моя, это мистическая личность!
- Да? И чем же он мистическая?
- О нем лишь слухи витают, - Владик говорит тихо, практически соблазнительно шепчет на ухо, приобняв меня за плечи. От него пахнет марихуаной и кисло-сладким одеколоном. 
- Да ты что? И что это за слухи? – Я начинаю заигрывать, игнорируя неприятные ощущения от прикосновений Сопатыча.
- Якобы на нашей стороне появился сильный колдун. Никто его не видел, никто его не знает, но он, если захочет, будет знать тебя.
- Это как? 
- Технику вуду знаешь?
- Ну, имею представление.
- Здесь то же самое. Делает куколку, пишет твое имя и с помощью дара влияет на тебя.
Словно рядом услышала голос Кевина: «Среди Химер есть кто-то, кого она назвала Кукольником. Якобы он работает на дистанции в тандеме с Психологом над тобой и Варей». Во рту пересохло от страха. Неужели Ганн прав? Бред какой-то!
- А что означает «влияет» на тебя? 
- Ну, знаешь, есть такие инициированные с телепатией или с психологической сенсорикой: якобы вкладывают свои мысли тебе или заставляют действовать так, как им нужно? - Я киваю, не в силах подать голос от страха, что даже знаю одного такого. – Я, как понял, здесь то же самое. 
- То есть Кукольник управляет человеком на расстоянии с помощью куклы?
Сопатыч довольно улыбается, будучи сам под воздействием Нины и не догадываясь об этом. Додумается он позже, если вспомнит или осознает, что сболтнул лишнего.
- А Психолог? Это кто?
- Впервые слышу! А что? Проблемы с психикой?
- Нет, - смеюсь я. Хотя его вариант имеет место быть. Давно подозреваю, что мне пора в дурдом на постоянное место жительство.
- Ладно, Владик, мы пойдем. Спасибо тебе! – Я вижу, как Нина расслабляется - она прекращает влиять даром на Сопатыча.
- За что спасибо-то?
- За всё! – Смеюсь я, утягивая Нину за рукав к двери.
- А! Ну бывайте! Приходите еще, девчонки.
Мы практически вываливаемся из квартиры Сопатыча в офисное здание Химер. Резкая тишина коридоров с раздающимся эхом странно оглушает после громкой вечеринки Владика.
- Э! Ты куда? – Басит Субботина, наблюдая, как прохожу мимо двери, ведущей домой.
- Прогуляться хочу. Я вся провоняла марихуаной и прочей дрянью! – Во мне просыпается задор. Не хочу сразу домой, выбирая путь длиннее - пройтись и освежиться через весь город. 
Субботина идет за мной. Обе слышим, как снова открылась и закрылась дверь квартиры Сопатыча, выпуская в тишину здания чей-то крик: «Ну и катись к черту!» - кто-то покинул вечеринку, торопясь убраться оттуда. Может быть, и к самому черту. У Химер и это возможно.
Мы с Субботиной пробираемся к черному ходу и выходим на улицу. Свежий влажный воздух будоражит – только что прошел дождь и в свете фонарей искрятся лужи.
Нина достала и уткнулась в добытую книгу, я же стала ее поводырем, чтобы она случаем не врезалась в кого-нибудь из прохожих. До метро обе молчали, каждая в своих мыслях.
- Как понять, есть на тебе воздействие или нет? – Мы ехали до Тушинской в полупустом вагоне. Нина не отрывалась от своей книжки, что-то сосредоточенно вычитывая.
- Как получишь кирпичом по голове без помощи рук, тогда и поймешь.
- Вот ты воздействовала сейчас на Сопатыча. Он даже не почувствовал!
- Он это поймет позже… - Она бурчит, перелистывая страницу. 
- А как почувствовать?
- Ну, разные способы есть…
- Какие?
Нина наконец-то отрывается от книги и смотрит мне в глаза.
- Ну, можно заклинание произнести одно, оно покажет - находишься ты под воздействием сейчас или нет. Если надо на более долгий период – можно амулет сварганить.
- Я вот смертная сейчас. Ничего не могу. Как мне узнать?
Нина тяжело вздыхает и поднимает глаза к потолку.
- Думаю, никак. Если только типа заклинания. И то, это проверка на данный момент, а не постоянное отслеживание. И кровь твоя, наверное, нужна будет…
- Хорошо. Бери! – Я протягиваю ей руку. Нина недоуменно пялится сначала на мою кисть, затем на меня.
- Неее... Я не знаю заклинания и что нужно делать. Это надо искать в книжках.
Я горько вздыхаю и снова засучиваю рукав, так чтобы ладонь спряталась в рукаве куртки. Одеваться я стала, как раньше, не отличаясь от Нины: черная большая кожаная куртка, напоминающая мотоциклетные, в которую очень удобно кутать свое тощее тело, серая безразмерная футболка - подарок сестры - с цитатой из песни группы «Сплин»: «Прочь из моей головы! Над Москвой на метле, через тернии к звездам», - черные джинсы и кожаные тяжелые ботинки.
От Гриффит ничего нет. Ее кружевные платья и блузки остались в Саббате. Меня печалит, как девушку, этот факт. Все-таки я тряпичница.
Люди входили в вагон, садились, уныло замирали в позах и снова выходили, сменяя друг друга. Мы ждали свою очередь рядом с ними. Ощущение одиночества: вот они люди, но каждый в себе. Я не выдерживаю молчания.
- О чем хоть книга? 
- О кинетике.
- И что там? А то сидишь, ушла туда с головой.
- О магии, о том, как она в нас развивается, как блокируется, как можно стать смертным, и наоборот, как можно смертного сделать Инициированным. 
- А такое возможно?
- Ну, пишут, что были такие дары, правда, это было чревато для Смертного и чары действовали на пару минут.
В эту минуту мы слышим объявление нашей станции.
- Пойдем. 
И Нина убирает книгу, мы плетемся к выходу.

Двадцатое сентября. Утро началось с мысли: «Позвонить Рэю». Но посчитав, что если позвоню ему в четыре часа ночи, он вряд ли будет рад. Хотя у меня семь часов утра. 
Решила подождать, мучимая мыслью: желанна я ему еще или нет?
Коротала время, как могла. Закончилось тем, что я напекла блинов всем на завтрак. Варя вышла на запах из спальни, толком еще не проснувшись. Я таращилась на сестру и поражалась, как она может быть такой томной и соблазнительной, еще не умывшись и не причесавшись, одетая в свой черный атласный халат и ажурный пеньюар. Я так не могу! С утра у меня обычно воронье гнездо на голове, лицо опухшее, я помятая, а во рту кисло. И никакой сексуальности в помине нет!
На часах время нещадно шло к обеду, а Кевин с Варей только проснулись, лениво почесываясь и зевая!
Сестра сразу же стала поглощать блинчики, оценив мое мастерство и заботу. Ганн, заметив мою нервозность, понял ее причины и взглядом указал на спальню, улыбаясь своей фирменной мальчишеской улыбкой.
- У тебя какие планы? – Крикнула Варя, когда я, сделав вид, что пошла в свою комнату, рванула в спальню сестры. На прикроватной тумбочке вожделенно сверкал смартфон Ганна.
- Не знаю. А что? – Схватив телефон, я решила поскорей убраться из их комнаты.
- Сегодня Виктор приезжает.
- Да. Знаю. - Я заглянула в кухню, поймав взгляд Кевина, и незаметно для Вари подмигнула ему. – Так или иначе, я никуда не собираюсь. И он может мне позвонить сам, если что изменится. Ладно, пойду к себе, книжку почитаю.
С этой фразой, я исчезаю в свою комнату и закрываю дверь. Меня лихорадит от нетерпения. Посчитав время, понимаю, что уже восемь часов в Саббате и звонить можно. Открываю телефонную книжку и ищу его. Среди множества имен нахожу заветное «Рэйнольд». Сердце готово взорваться из-за бешеного ритма. Звоню…

***
- То есть вы даете Стефану Клаусснеру только положительные характеристики?
- Именно.
- И вы никогда не замечали в его действиях превышение Инквизиторских полномочий?
- Нет. – Щелчок зажигалки, и Реджина затягивается через свой длинный мундштук. Мы все взвинчены. Стоим мрачные и пялимся на Архивариусов допрашивающих нас. Ева сидит белая, как мел, с широко открытыми глазами и крепко сцепленными руками. Подхожу к ней и в знак поддержки кладу руки на плечи. Валльде вздрагивает и оборачивается посмотреть, кто рядом с ней. Потом улыбается мне в благодарность и кладет свою холодную руку поверх моей. У меня отличный день рождения! Вечеринка в самом разгаре.
По делу Стефана глухо. Реджина покрывает тех, кто был свидетелями убийства Заклинателя, а это я и Ева. Потому что мы не можем доказать, что мы спасали жизнь Мелани. На словах получается все гадко: Стефан из-за личной неприязни к Химерам убил колдуна-немца. Прокололся Клаусснер на входной двери, где остались следы его магии. А я ведь его спрашивал - всё он зачистил, ничего не забыл? 
Химеры после того, как мы проиграли дело Мелани, не упустили случая добить лежачего – им не понравилось, что Саббат вышел сухим из воды, что ни один Инквизитор не сгорел. Вот теперь решили отыграться на Стефане.
- Мисс Хелмак, тогда зачем вы его отправили на Начало?
- Просто нарушение порядка школы.
- Какое?
- Он ударил смертную.
- С каких пор стали так наказывать? Ведь, скажем так, провинность не достойна удалением из школы.
Твою мать! Этот кореец хитрый, как черт. Знает, на что жать. Мы находимся в кабинете вместе с новенькими, которых вообще это дело не касается. Но таковы правила. При допросе все обязаны присутствовать. Так же в комнате помимо Инквизиторов находятся кореец-Дознаватель и два его помощника – неизвестный мне Архивариус и Тогунде, который был Дознавателем по делу Мелани. Эти двое следят за нами, чтобы не было воздействия, магии и всяких разговоров и сообщнических знаков. Сейчас они допрашивали Реджину. Очередь Евы уже прошла. А вот мне предстоит еще отвечать на вопросы Сената.
Именно в этот момент заиграл мой мобильный, тут же привлекая всеобщее внимание и поднимая злость внутри меня: кого еще черт дернул?
Я достаю телефон, готовый скинуть номер, как тут же взгляд задерживается на имени звонящего – «Кевин Ганн». Я, как баран, смотрю на дисплей.
- Простите, у Рэйнольда Оденкирка сегодня день рождения. - Реджина обращается к Дознавателю, после чего оборачивается ко мне. - Это звонит твоя мама, дорогой? 
Сообразив, что требуется соврать, я отпрашиваюсь у рядом стоящего Тогунде:
- Можно я отвечу на звонок? С утра жду его.
Тогунде в недоумении смотрит на напарника – тот кивает в знак согласия, после чего взглядом спрашивает у Дознавателя.
- Да, конечно, ответьте. - Кореец взмахом руки разрешает выйти. 
Я кидаюсь из кабинета под трезвон своего телефона, как останавливаюсь в замешательстве у выхода - за мной следует Архивариус.
- Тогунде вас проводит. Простите, но таковы порядки.
Отлично просто!Я киваю и выхожу в коридор, смиряясь с тем, что разговор будет проходить под надзором Сената. 
- Да? 
Готовый услышать знакомый тембр Ганна с беспечными юношескими нотками, но застываю в шоке, когда в трубке звучит ЕЁ голос. Мое сердце забывает, как надо стучать, сбиваясь с ритма. 
- Рэйнольд? Это я, Мелани.
Всё, что я могу сказать это сухое «да». На меня, не отрывая взгляда, пялится Тогунде, будто мой надсмотрщик в тюрьме. Сложив руки в ожидании, он замер в позе, превратившись во внимание. Сама собранность. У меня же пересыхает в горле и дрожат руки, но стараюсь не показать свою нервозность и радость, что могу слышать её.
- Я звоню поздравить тебя. Слышала, что у тебя сегодня день рождения…
Ее голос мягкий, тихий, неуверенный, но такой родной, такой реальный. Где же ты, Мел?
- Да. Спасибо.
В трубке повисает пауза. Я слышу ее дыхание и понимаю, что она в замешательстве. Не молчи, милая, не молчи!
- Как у тебя дела? - Я первым нарушаю эту тишину. Мои мысли путаются, в голове полный кавардак.
- У меня? Ничего… Нормально. А у тебя?
- Я… соскучился.
Это единственное, что могу сказать ей: малая толика того, что я чувствую. В трубке снова молчание. Слышу тихие всхлипы. Она плачет. Невозможно просто! Я не могу ее успокоить, и от этой беспомощности чувствую себя взвинченным, к тому же еще больше нервирует Тогунде, который уже дернул рукой, глянув на часы – показывает, что пора заканчивать разговор.
- Прости, но не могу говорить сейчас. 
- Ты занят?
- Да.
- Может, мне перезвонить?
О боже! Я хочу этого! Но нельзя. Я не знаю, сколько пробудут тут Архивариусы. Да и опасно. Клаусснер уже в карцере. Мне еще не хватало там оказаться. Боюсь, как бы Архивариусы не оставили здесь кого-нибудь из своих или не поставили какие-нибудь магические запреты на нас. Слишком зачастили Саббатовцы в судах. Это чревато проблемами.
- Не стоит. Не звони. – «Не рискуй», - мысленно добавляю я. На том конце снова молчат. И я делаю то, что не должен был при Тогунде, проклиная себя на чем свет стоит: – И прекрати, пожалуйста, меня... звать.
- Звать? 
В голосе Мелани слышатся нотки удивления. Это как глоток свежего воздуха, потому что слышать печальный голос невероятно тяжело. Я еле сдерживаю себя, чтобы не прошептать ее имя в трубку... 
- Да. Ты постоянно зовешь. Позавчера ты сидела на ступеньках и позвала меня…
Я слышу глухую тишину, что на мгновение пугаюсь, что звонок прервался:
- Алло? 
- Я тут. Просто… как? Я же была в Вяземке! 
- Я тебя слышу! – Рычу я в трубку, ловя сосредоточенный взгляд Тогунде. Твою мать! Он может на минуту отвлечься? 
- Рэй, это невозможно! Я же смертная. 
Я только уж собирался ответить, как дверь открылась и в коридор вышла Кристен.
- Рэй! – Она громко окликает, разнося мое имя эхом по коридорам Саббата, и кивком головы указывает на кабинет. – Пошли! Они требуют именинника. Наверное, поздравлять будут.
Тогунде хмыкает на шутку Деннард, расслабляясь в своей позе.
- Меня зовут. Не могу больше говорить.
- Да, конечно. 
Мне не нравится, как прозвучал ее голос! Но времени нет.
- Прости, - шепчу я в трубку и отключаю мобильник. Тогунде взмахом руки приглашает в кабинет. Я тяжело вздыхаю, пытаясь отвлечься и настроиться на предстоящий допрос. В конце концов, у меня теперь есть возможность с ней связываться. Если она звонила с телефона Кевина, то значит Ганн рядом с ней. А это уже много!

Начинай!

Я стояла и глупо пялилась на телефон, в котором шли частые гудки. «Прости», - и связь прервалась. Что сейчас произошло?
Ч Т О Э Т О Б Ы Л О?
Я не на такой разговор рассчитывала. В грудной клетке разрасталась боль – дышать стало трудно, сердце стучало, будто сорвалось с катушек. Я начала снова набирать номер Рэйнольда, но как пошли гудки, тут же сама скинула звонок. 
Плачу. Точнее, слезы льются бесконтрольно, размывая дрянную реальность в пятна. Смотрю на мир глазами утопленницы.
В дверь стучатся, но, не услышав от меня ответа, решают робко заглянуть.
- Аня? – Это голос Кевина. Но самого Ганна не вижу – лишь нечеткий силуэт. Его горячие руки ложатся мне на плечи, а затем он берет мое лицо в ладони. – Что случилось? Ты звонила ему?
Я киваю. Чувствую, как он забирает телефон из моих не слушающихся пальцев.
- Ты с ним говорила?
Снова киваю.
- Что он сказал?
- Чтобы не звонила ему… 
Откуда взялись силы прошептать? Ганн прижимает меня и гладит по волосам. И я плачу, уткнувшись в его плечо. Не знаю, сколько прошло времени, когда Кевин предложил мне умыться. Он отпускает, и я прохожу в ванную комнату, не видя ничего, наткнувшись на дверной косяк и споткнувшись о порог. Холодная вода действует освежающе. Я успокаиваюсь. Истерика, как гроза: нахлынула и прошла, оставив глухую тишину внутри меня. Пытаюсь разобраться, в чем было дело. 
Сначала убил его голос. Резкий, холодный тон - понятно было сразу, что он не обрадовался звонку, не желал слышать меня. Это было невыносимо. Думала, бросит трубку, но он продолжил разговор и сказал, что скучает. 
- «Не могу говорить сейчас», - и я воскрешаю в надежде, что не все потеряно. Просто это нелепость! Абсурдная случайность! Я не вовремя, надо только перезвонить попозже. 
- «Не стоит. Не звони». 
Он обрубает концы. Это как пощечины. 
- «И прекрати, пожалуйста, меня... звать. Ты постоянно зовешь. Позавчера ты сидела где-то на ступеньках и позвала меня…»
А вот это было неожиданно.
- «Я тебя слышу!»
Как? Я же смертная! 
Смотрю на запястье - оно чистое, без Знака. Я не понимаю, как могла посылать ведьмин зов? Как он мог видеть и слышать меня? Бред какой! Так или иначе, это пустое и ненужное.
Рэй не желал меня слышать. Он сказал, что любит меня, там, на ступенях Вашингтонского суда, просто не простил. Возможно, пытается забыть и начать жизнь, где нет меня.
- «Рэй! Пошли! Они требуют именинника», - незнакомый женский голос в трубке возвестил, что у него жизнь течет по своему руслу, в своих берегах.
- Анька! С тобой там все хорошо? – тревожный голос Вари за дверью. Беспокоится. Наверное, видела меня, в каком состоянии шла в ванную. 
- Да. Нормально, - мой голос ломается, звучит по-другому: с какой-то хрипотцой и тягучими нотками, будто я пьяная. Открываю дверь и вижу Варю, которая нервно щелкает ногтем, а в глазах волнение. Она влетает в ванную и обнимает меня. Позволяю сестре привлечь себя, и мы шепчемся, как детстве, когда было плохо, чтобы бабушка или мама не услышала.
- Мне Кевин рассказал…
- Я люблю его, Варь… А он попросил не звонить…
- Ну, может, это и к лучшему? Три месяца ему нельзя к тебе подходить и разговаривать с тобой. Может, он боится нарушить запрет?
- Нет… Не в этом дело. Он сказал, что любит меня, там, в Вашингтоне. Я его предала, а он не простил… 
Варя приподнимает кончиком пальца мое лицо и заглядывает в глаза. По щекам опять текут слезы, но уже не так, просто капают. Сестра нежно утирает их.
- Если он действительно любит, то простит. 
Я скептически ухмыляюсь, шепчу сестре, глядя в ее зеленоватые глаза.
- Это красиво в теории. В жизни даже любящие не прощают предательства. Ведь закон выбора суров. Нельзя получить сразу всё.
- А ты изменилась, - Варя смотрит на меня и жалеет. Обычно это я сострадала и уговаривала её, что всё будет хорошо. Кажется, мы поменялись местами. – Если он любит тебя, а ты его любишь, то будет всё так, как вы захотите. Магия сведет вас. И прощение будет. А если нет, то значит вам просто не по пути.
- Ты же его ненавидишь. Наверное, рада сейчас, что он не простил меня.
Я жестока в словах. Смотрю, как сестра немного, но отстраняется от меня. На лице Вари холодное отчужденное выражение.
- Я уже сказала, что чувствую по отношению к тебе и ему. Но мне не нравится видеть, что ты страдаешь. Если честно, его отказ меня не радует, но и сожаления не чувствую. По крайней мере, это даст тебе толчок оценить то, что вокруг.
Она отворачивается от меня и начинает рассматривать кафель, будто он стал интересней.
- Сегодня приедет Савов. Погоди отталкивать его. Дай ему шанс.
- Хорошо, - я смиряюсь, как и всегда. Поломки в моей системе бытия только таким способом исправляются.

Он приехал к вечеру с огромным букетом роз. Ярко алые – цвет крови. Бутоны были словно взрыв багрянца из тонких зеленых стеблей с шипами. Скрипящие, шуршащие пакетом. Принимая их из рук Савова, розы, будто злобно зашелестели на меня, пару раз уколов мои руки и обдав сладким ароматом. Первое желание – избавится от этой мерзости. Но я их поставила в вазу. Цветы не виноваты. Это всё я со своей больной психикой.
- Аня, я соскучился, - Виктор повторяет то, что сказал мне Рэй, невольно вызывая боль и горечь в душе. Но я не показываю этого, улыбаюсь, как кукла, позволяя себя обнять и поцеловать в щеку.
- Я думаю, вас стоит оставить одних, - Варя хитро ухмыляется и утаскивает гулять Кевина. Мы остаемся с Виктором одни. Не знаю, сколько мы проторчали в прихожей, где Савов меня обнимал, а я позволяла. Но вскоре не выдерживаю.
- Кофе? – я помню, что Виктор пьет арабику - три ложки на маленькую турку без сахара. И не дожидаясь ответа, выскальзываю из его объятий, иду на кухню, где делаю вид, что поглощена приготовлением кофе. На секунду теряюсь, и мне кажется, что я одна в кухне. Оборачиваюсь и вижу, что Виктор стоит, опершись плечом на стену, и не сводит с меня своих серых хитрых глаз.
Не придумав ответа, смущенно улыбаюсь в ответ.
- Как в прежние времена, - он напоминает мне, как после моего выпуска с Начала, приходил к нам. Я была влюблена в него, как кошка. Все искала ласки с его стороны. Выслуживалась. А он покровительственно главенствовал в наших отношениях. Тогда это было нормальным. Сейчас после недели любви, когда грелась в лучах солнца по имени Рэйнольд Оденкирк, мне не нужен холодный свет луны Савова. Я замерзаю с ним.
«Погоди отталкивать его. Дай ему шанс».
- Помнишь, как ты смеялся, когда я работала над притяжением предметов и примагнитила к себе сковородку?
Савов тут же разражается смехом. О, да, это было одно из самых нелепых и смешных наших воспоминаний! Виктор с телекинезом отлично управляется с заклинанием притяжения - это, как говорится, в крови. У меня же не получалось притяжение: то перелет, то недолет, то примагничивание.
- Ты мне ведь так и не ответила.
- Что?
- Я сказал, что скучал по тебе.
Он лукаво смотрит исподлобья, а у меня внутри всё переворачивается. Нет, не скучала.
- Виктор… Я… Прости меня. 
Вот и всё, что могу сказать. А как еще? Я внутри полая, пустая, а когда-то там были чувства - ведь были! – а сейчас только и осталось, что извиняться: не удалась ни как жена, ни как невеста, ни как возлюбленная, ни как жертва обмана, ни как Инквизитор. Даже Химерой не могу быть.
В этот момент шипение гаснущей конфорки возвещает, что кофе выкипел. Я начинаю суетиться: наливаю напиток в чашку, пытаюсь осторожно вытереть плиту. 
Я не слышу, как он подошел ко мне сзади, лишь чувствую, что его большие ладони заскользили по талии, окольцовывая в объятиях. Я замираю. И тут его губы касаются моей шеи, неловко дергаюсь - и моя рука попадает на раскаленную конфорку. Я взвизгиваю от обжигающего железа. Моя кожа горит. Очень больно! Охая и хныча, кидаюсь к раковине, чтобы залить ожог холодной водой. 
Виктор цокает, как обычно делал, когда я попадала в нелепые ситуации вроде этой. 
- Давай помогу. – Он осторожно берет мою руку, дует на ожог и произносит «sanitatum», чтобы быстрее зажил. Сейчас должен исчезнуть.
- Я такая неловкая.
- Ты всегда такая была! – Савов смеется, глядя в глаза. Мне это не нравится. Получается, что он смеется надо мной! Рэй такое себе бы не позволил. 
Забудь, Аня, забудь! Всё. Тебя не простили. 
Но Виктор не замечает моего недовольства и пытается снова обнять. Я внутренне ломаю себя, соглашаясь на близость: кладу руки ему на плечи, все еще ощущая, как жжет ладонь. Савов подумал, что я даю разрешение на большее, и стремительно приникает к моим губам. И снова ломаю себя, позволяя вспомнить, каково целоваться с ним. Его губы более жесткие, требовательные, напористые. В поцелуях Савов - хозяин, только он позволяет получать мне или не получать удовольствие. Виктор стискивает, положив руку на затылок, чтобы я не смела отпрянуть раньше времени. Его вкус – вкус моря: чуть соленый с шипровым запахом парфюма. 
В конце концов, я с ним целовалась много раз. Его объятия - давно изведанная территория. Поэтому стараюсь расслабиться и, если не получить удовольствие, то хотя бы не отторгать мужчину.
- А вот и мы. Простите, что так скоро! Там дождь начался, а мы зонтиков не взяли. - Варя с Кевином входят в кухню и сразу замечают нас. Думаю, что по мне итак всё видно. Сестра смущенно, но, не скрывая радости, отводит глаза. Кевин смотрит хмуро. В его взгляде читается, что ему не нравится то, что увидел.
- Вы нам помешали, - Савов бесцеремонно осаживает сестру и Кевина, несмотря на то, что все произносится с вежливой холодной улыбкой.
Варя сразу как-то тушуется. На мгновение кажется, она даже испугалась. Но Ганн сразу берет ситуацию в свои руки, обворожительно и задорно улыбнувшись.
- Всё. Нас нет. И не было. Мы ваши галлюцинации.
Он практически утаскивает Варю из кухни. Как только сестра с Кевином уходят, Савов поворачивается, сладко облизываясь.
- Нас прервали.
- Нет, прости, но на сегодня поцелуев хватит.
Я смущена и раздосадована, что меня видели в объятиях Виктора. Да и поцелуй не зажег былой страсти и желания. Это еще вдвойне неприятней. Не вижу причин продолжать наши отношения.
А пока решаю начать разговор, разглядывая ожог на своей ладони:
- Когда к тебе отправляемся?
- Дня через два. Там все уже в курсе, что ты приезжаешь. 
Я никогда не была в клане Савова, но Альфа славился сильными и беспредельными магами. Он был популярен еще тем, что там было много мужчин - это противоположность клану Юрей: женщин туда брали очень редко, либо попадали случайно, как я.
- А почему через два дня? У тебя какие-то дела?
- Да. С Марго поговорить и Джеймсом.
- Джеймс? Он тут?
- Да. Приехал вместе со мной.
Джеймс Морган - любовник Марго, заодно Темный клана «Альфа». Хитрый черт. Я его видела пару раз и то мельком. Знаю только по разговорам. Так же знаю, что когда-то у Альфа было двое Темных – братья Морганы. Но близнец Джеймса ушел в Сенат и где-то до сих пор там.
- Понятно. – Больше мне сказать нечего. Как-то резко закончились все темы.
- А ты чем занималась?
Говорить, что убивала время мыслями об Оденкирке, что звонила сегодня в обед – не хочется, и не надо.
- Ничем. Ездили в Вяземку, виделась с мамой. 
- И как?
- Всё так же. Вяземка разваливается, мама нас ненавидит. Зачем Марго посылала нас туда?
- Марго хочет, чтобы ты забыла о Мелани Грифит и стала прежней. - Савов элегантно присаживается на стул и внимательно, изучающе смотрит на меня. - Только вопрос: что хочешь ты?
- Не знаю. Я даже не уверена - хочу, чтобы мой Знак проявлялся или нет.
Савов берет мою руку и нежно гладит её. Он никогда таким не был.
- Так или иначе, я жду Химеру. Свою Химеру. – И целует в запястье, заглядывая в глаза. 
- Ты никогда не был столь нежным со мной.
- Исправлюсь, - и он целует меня в ладонь, незаметно задев ожог. Я не подаю вида, что больно, а Виктор не замечает. Именно в этот момент меня осеняет.
Почему до сих больно? Во Франции мне проткнули руку - рана зажила в считанные минуты. А тут маленький ожог, который никак не пропадет.
Я вынимаю руку из горячих ладоней Савова и смотрю на нее, как на нечто любопытное, диковинное.
- Аня? – Савов пытается понять мое странное поведение.
- Почему не заживает?
- Детка, ты же смертная! Конечно же, не затянется так быстро.
Нет. Это не то. Раны же затягивались! 
- «И прекрати, пожалуйста, меня... звать. Ты постоянно зовешь. Позавчера ты сидела где-то на ступеньках и позвала меня… Я тебя слышу».
Ведьмин зов, усиленный страданиями сердца и любовью, покрывал огромные расстояния, пробивался через пространство и время, и доходил до адресата – до Оденкирка. Смертные так не могут. Что это значит? Что, черт возьми, происходит?
Недолго думая, я хватаю нож для разделки мяса и резко провожу лезвием по ладони. Боль молниеносно опаляет руку. Начинает жечь и сильно идти кровь. Запах солоноватый, железный – запах жизни. 
- Анна! Что ты делаешь?
Савов вскакивает и хватает меня за кисть, теперь и он испачкан моей кровью.
- Не понимаю! Почему не заживает? Почему раньше затягивались, а сейчас нет? Почему зов проходит, а мой дар не работает?
Ошалевшая, ничего не понимающая, кидаюсь в комнату сестры.
- Кевин!
Он выходит ко мне из зала. За мной стоит Савов, из спальни выходит Варя, испуганно таращась на мою окровавленную кисть.
- Аня, что всё это значит? – Варька смотрит на Савова в поисках ответа.
- Я и сам бы рад послушать.
- Она не заживает!
Меня заедает на этой фразе, как испорченную пластинку. В башке хаос мыслей и догадок. Но нужен Кевин!
- Кевин! Ты должен воздействовать на меня!
- Что? - Три голоса в унисон. 
- Увеличь мой дар, как делал в Саббате. Помнишь? Нужно, чтобы знак проявился!
- Аня, нельзя! Ты смертная! – Сестра пытается отговорить меня.
- Послушай Варвару, не вздумай. Это чревато. Надо просто залечить рану.
- Кевин! – Я не слушаю никого, только умоляюще смотрю в медовые глаза Ганна. Он стоит бледный в полной растерянности.
- Аня, ты помнишь, чем закончилось всё в прошлый раз? Перегруз - не самое страшное.
- Так! Хватит! – Варя кидается ко мне и пытается остановить кровотечение. Пол подо мной уже достаточно запятнан. 
- Варя, мне нужен Кевин. И он сейчас воздействует на меня. 
Я практически рычу на сестру, осознавая, что в данный момент я больше похожа на Химеру, чем она. 
Варька отступает, а я хватаю за руку Ганна.
- Начинай! 
Все разом затихают. Ганн нерешительно косится на Савова, который, кажется, готов убить только взглядом, дай только волю.
- Я СКАЗАЛА, НАЧИНАЙ! 
И магия током начинает идти по телу. Приятное щекочущее чувство наполняющей меня энергии. Я не свожу взгляда с запястья – пусто.
- Сильнее, Кевин.
И ток увеличивается. Теперь он покалывает мои нервные окончания. Но снова пусто – Знак даже не думает проявляться, а рана не затягивается. 
- Еще! Сильнее! – Приказываю я. 
В ответ слышу голоса сестры и Савова:
- Аня!
- Прекрати! Это опасно!
- Кевин, по максимуму. Как можешь! - Мне всё равно на них. Хочу докопаться до истины - кто я.
И теперь я чувствую мощь силы Ганна. Магия уже жжет вены и гудит в ушах. Сердцебиение заходится в ритме, меня прошибает холодный липкий пот. Знак начинает проявляться тусклыми скупыми тремя нитями. 
- Ну, давай! Что же ты не проявляешься? – я скулю, мне уже плохо, голова кружится от магии, задыхаюсь, а Знак медленно проступает сквозь кожу. Я слышу, как увеличивается еще сильнее мощность дара, подгоняя появление первых завитков, но в этот момент происходит вспышка – между моей рукой и Ганна проходит нереальный разряд магии. Дар опаляет все мое тело, взрываясь в области сердца. Меня отбрасывает назад. А дальше темнота. Глухота… 

***

Я сижу в машине и жду ее в указанном месте в назначенный час. Из радио доносится тягучая песня Ланы Дель Рей. В подстаканнике дымится кофе из Старбакс. Я нервно стучу пальцами по рулю, будто это ускорит ее приход. 
Взвинчено. Нервно. На всякий случай проверяю силок в кармане. В кобуре ждет Ruger LC9, когда его вытащат и пристрелят им какую-нибудь Химеру. Но не сегодня. И не ее. Взяла оружие ради спокойствия. Еще в бардачке лежит моя Беретта, подаренная Куртом, который разбирается в оружии лучше всех в Саббате. 
- «Ты где?» - ее голос проносится в крови. 
- «Крайняя машина справа».
И вот уже вижу, как она идет твёрдым шагом в мою сторону. На ней нет яркого красного пальто, просто черная куртка и джинсы. Одета обычно, чтобы не заметили. Хотя не обратить на нее внимание очень трудно – слишком красивая и яркая. Почти как мой Стефан. Он тоже, несмотря на свой порой запущенный вид, привлекает внимание противоположного пола. Не скажу, что ревную, но и не радуюсь, когда с ним начинают нагло заигрывать.
Она подходит и стучит по стеклу дверцы машины, чтобы открыла. Нажимаю на разблокировку - слышится тугой щелчок. И вот ее сладкий запах духов с горчинкой звучит в салоне раньше, чем садится Лаура. На улице мелкая морось. Два часа дня. 
Навязчивый аромат парфюма усиливается из-за ее влажных волос. Мне не нравится, что приходится с ней общаться, но по-другому – никак.
- Отказали? – Я первая начинаю разговор без вежливых вступлений. Лаура недовольна. Она откидывает темную прядь волос, и я замечаю, что на запястье Знак ничем не скрыт. Видно торопилась и ей было не до этого.
- Они все, как один, твердят, что помогать не будут.
- Я тебе говорила...
- Может подкупить кого-нибудь из Сената?
- Кого?
- Какая разница? Есть свои люди. Просто посмотри этот вариант и всё!
Я сосредотачиваюсь на этом варианте будущего. Тяжело, когда нет конкретики – грядущее размытое. Образы клубятся и развеиваются. Но все еще пылает костер со Стефаном.
- Нет… Всё то же. 
Лаура разочарованно выдыхает и нервно начинает грызть ногти. И снова несвойственная деталь в ее облике – ненакрашенные губы.
- Я повторяю снова: нужно вытащить Мелани в суд с показаниями. Она единственный наш шанс.
- Ева, не тупи! Уверена, что всё это затеяли Альфа с Тенями, не забудь приплести еще десяток других кланов. И вот как ты представляешь, я пойду просить у них, чтобы выдали свидетельницу? Я даже не сунусь туда.
- Ага. Значит, как подкупать Сенат - ты можешь, а к Марго сунуться боишься.
Лаура смотрит на меня своими пронзительными синими глазами. У Стефана они темно-карие, доставшиеся от отца.
- Все-таки, ты еще та сучка.
Я хмыкаю.
- Спасибо за комплемент. – Отворачиваюсь и делаю глоток кофе. Напиток уже остыл и не бодрит, получается какое-то противное варево. – Может тебе попробовать обойти Марго, напрямую обратиться к Мелани?
- Марго мне голову оторвет.
- Воздействуй на нее.
Впервые вижу Лауру испуганной, злой и беспомощной.
- Если хочешь, я поговорю с Мелани. Мне тоже голову оторвут за это. Но ради Стефана…
- Не надо тут намекать, что ради Стефана ты готова на всё, а я нет! Не забывайся, Валльде! Ты и толики не пожертвовала ради него в сравнении со мной! И всё это, чтобы в один миг на горизонте появилась шведка и забрала его.
- Он не вещь!
- Он мой брат! Он моя родная кровь, мои слезы и надежды! Он - моя семья!
Мы уже обе кричим друг на друга. Воздух в машине начинает вибрировать; магия бешено носится по венам, готовая выйти из-под нашего с Лаурой контроля. Клаусснер начинает ругаться на итальянском, я делаю вид, что не знаю языка.
- Ладно, Валльде, я устрою тебе встречу с Шуваловой! Только никому, слышишь?
Она с грацией кошки выходит из машины. Но прежде чем уйти, она наклоняется, чтобы посмотреть мне в глаза и говорит:
- Если уговоришь ее дать показания, если Стефан останется жив, так уж быть, я приму тебя, как равную для него, девочка-мажорка.
Хлопок двери и она стремительно уходит от машины.
Девочка-мажорка – так она называла меня на Начале. Лаура, которая пожертвовала образование, собой ради брата, никогда не принимала нас с Ноем, потому что мы из благополучной семьи финансистов. У Валльде было все в достатке, тем временем как Клаусснеры жили в нищете с чокнутой мамашей, где всю ответственность за проживание взяла на себя Лаура. Поэтому она не может простить мне, что все ее жертвы не были оценены братом, что тот не стал Химерой, не разделив те же жизненные приоритеты, что и она, что однажды на Начале «появилась шведка и забрала его».
Теперь мы с ней в одной лодке и нам решать, куда и как грести, если хотим спасти Стефана. А я должна спасти, потому что наши дети стали исчезать из грядущего, так же как в вариантах будущего начинаю стираться и я...

Кто такая Мелани?

Как только они ушли, все почувствовали облегчение. Хорошо, что не оставили в Саббате надсмотрщика за нами и никаких запретов не наложили.
- Ной, повтори, - обращается Реджина к Валльде, чтобы тот снова прокрутил некоторые детали допроса. Хелмак пытается понять - допустила ли она оплошность в ответах или нет. Курт хмуро сидит и вертит в руках гильзу от патрона. Новенькая Чейз о чем-то тихо переговаривается с Артуром. Ева сидит с отсутствующим взглядом: она поднимает сострадание в моей душе. Я подхожу к ней, ловя косой взгляд Кристен.
- Ева, тебе принести что-нибудь? Может воды?
Я присаживаюсь на корточки возле ее ног. В серо-голубых глазах плещется ужас. 
- Они его сожгут, Рэй… - Я слышу, как дрогнул ее голос. - Ни один вариант будущего не допускает, что Стефан останется жив.
Я нежно беру холодные пальцы девушки и пытаюсь согреть в своих ладонях.
- Ева, ты забыла одно «но».
Она удивленно смотрит меня, я же пытаюсь подбодрить упавшую духом подругу.
- Ты забыла, что ты никудышный пророк.
Я все-таки смог вызвать улыбку у нее, но тут же слезы потекли по ее щекам.
- Иди сюда, - я встаю и привлекаю Валльде в свои объятия, глажу по спине и волосам, вспоминая, что когда-то так успокаивал другую девушку в лифте.
- Кстати, что нужно было Мелани? – Реджина оборачивается ко мне, услышав мои мысли. Все замирают и смотрят в нашу с Евой сторону. Даже подруга чуть отстраняется, чтобы заглянуть в мое лицо.
- Она звонила поздравить… - я невольно опускаю взгляд на свои ботинки, чтобы никто не видел мою боль. Мелани звонила, а я не смог нормально поговорить с ней. Скупое «я соскучился» вместо исповеди, как мне дьявольски тяжело без нее. Еще чуть-чуть и я кинусь поиски от тоски.
- Тебе же нельзя с ней общаться. – Ной смотрит на меня исподлобья: не могу понять - осуждает он или констатирует факт. 
- Нельзя. Но общался. Притом при Архивариусе.
- Он ничего не заметил. Можешь не волноваться, - Реджина успокаивает мои сомнения по поводу Тогунде, который проторчал весь разговор у меня на глазах, вслушиваясь в каждое произнесенное слово.
- А кто такая Мелани? – Ее голос звучит неожиданно резко. Кристен смотрит на меня испытвающе, сама же сидит в расслабленной позе, по-мужски расставив широко ноги и заткнув пальцы за пояс. И снова дерзит, снова сует нос в мои дела. Игнорирую. 
- Это одна из наших бывших учениц, – вежливо поясняет Реджина.
На слове «бывшая» я не сдерживаюсь и хмыкаю.
Ева внезапно отходит и, бормоча извинения, уходит.
- Интересно, - доносится голос Реджины, как только за Валльде закрывается дверь. Хелмак смотрит вслед ушедшему пророку.
- Надеюсь, она не додумалась обратиться к Мелани? - Курт словно очнулся от своей игры с гильзой. Меня передергивает от мысли, что Ева решила обратиться к той, чье имя вертится у каждого в голове, но никто не озвучивает: все понимают, что спасти Стефана – это показания Мел в суде, но она у Химер. И еще на нас запрет Сената. От этого становится невозможным спасение Клаусснера с помощью Гриффит.
Мелани… Я словно опять слышу нежный голос в трубке. Надеюсь, что я ее не оттолкнул от себя своими скупыми ответами.
- Рэй, это невозможно! Я же смертная. 
Надеюсь, что это так, и будет оставаться такой еще до окончания запрета Сената. Мелани… Мелани… Мелани. Мысли о ней крутятся постоянно.
Надо постараться отвлечься… 
- Пошли! Пора на занятия. – Я грубо кидаю через плечо Деннард, уходя из кабинета. Слышу, как скрипит стул под ней и следующие за мной ее легкие шаги.

- Показывай. – Я приказным тоном обращаюсь к Кристен, кладя перед ней пустой силок. Мы находимся в оружейной. Хочу понять, что она знает, а что – нет. 
Деннард с наглой ухмылкой берет силок, открывает его и начинает плести заклинание. Вязь выглядит цепкой и вязкой энергетической субстанцией – очень хорошо. Но надо проверить. 
Кристен вкладывает в пластиковую коробку и закрывает. После чего протягивает мне.
Беру силок в руки – тяжеловат для нормы.
- Пошли проверим.
Я отправляюсь в спортзал. Кристен следует за мной.
- И все-таки, кто она? – мы уже на втором этаже, подходим к залу. Я пропускаю даму вперед.
И снова молчу на ее вопрос.
В спортзале прохладнее, чем в самом замке. На улице пасмурно, того и гляди хлынет дождь. Снимаю пиджак, закатываю рукава у рубашки, убираю часы, чтобы не разбить.
- Попробуй поймать.
- В смысле? – Кристен смотрит пронзительным непонимающим взглядом.
Я готовлюсь к удару и электрическим разрядам силков.
- Попробуй меня поймать. Я же должен проверить, насколько ты правильно плетешь заклинание для силков.
- Ну как знаешь! – Она хищно улыбается и кидает в меня ловушкой.
Пластиковая коробка падает у моих ног, раскрывшись и выпустив энергетическую сеть. Меня сшибает с ног, будто кто-то огромный набросился, и заваливает на пол, сильно сковывая каждую мышцу, – знакомое неприятное ощущение. В последний раз меня держали силки Химеры, из которых я наблюдал, как пытают Мелани. Но в отличие от тех - ловушка Кристен неидеальна. Заклинание связано туго и добротно, что я не могу пошевелить ногами и левой рукой, но где правая рука – брешь. Силки Деннард держатся лишь на нескольких энергетических нитях, не смотря на тугость и силу их. Поэтому свободной правой рукой вызываю заклятие энергетического ножа и разрезаю силки, к изумлению Кристен, которая с удовольствием наблюдает, как меня приковало к полу.
- Хорошо. Вязь тугая. Но у тебя проблема с покрытием. У меня была свободная рука. Попробуй еще раз, - я кидаю ей в руки пластмассовую коробку, чтобы она еще раз сделала силки. Деннард недовольно косится, но бормочет заклинание и создает новую ловушку.
– Еще раз! Только сейчас я буду нападать на тебя. – Я снова готовлюсь, разминая руки. – Защищайся, сразу силок не выкидывай.
- Без разминки будем драться? 
- А ты спрашиваешь у Химер разминку? – Она ухмыляется, поняв, что спросила глупость. Я пользуюсь этим моментом и посылаю заряд магии, схватив ее в энергетический кулак и несильно сжимая. Кристен барахтается, я жду, когда она будет отбиваться. 
- Ну? – не выдерживаю я, подгоняя ее. Но видно, что бесполезно. Уже с первого удара я поймал Деннард. Прекращаю воздействовать, отпуская ученицу. Кристен падает, как подкошенная, на колени.
- Это нечестно! Ты воспользовался тем, что я отвлеклась! – Она рвет и мечет. Бесится. Кажется, за последние два дня я сильно повредил ее самоуверенность. Мне нравится сбивать с нее спесь - слишком своенравна.
- Извини, в следующий раз буду высылать тебе письма c просьбами на атаку.
Она дышит шумно и часто, рот яростно кривится, некрасиво искажая черты.
- Еще раз, – приказываю я, кружа вокруг нее. Кристен, не отрывая взгляда от меня, снимает кофту, оставаясь в тонкой майке, через которую просвечивает черный бюстгальтер, на руках напульсники, один из которых скрывает Знак. Я притягиваю силок в свои руки. – Попробуй, отними! 
Деннард начинает посылать один за одним заряды - то огненные, то силовые; я легко от них уворачиваюсь, некоторые даже могу отрикошетить. Кристен это бесит еще больше. 
- И ты еще хотела к Охотникам! Ты даже попасть в меня не можешь.
Всё. Я вызвал приступ ярости и бешенства. Деннард посылает самый сильный из всех зарядов, сумев сшибить меня с ног. После чего тут же пытается «сжать» заклинанием. Чувствую, как меня захватывают в тиски ее энергетические потоки, но недостаточно мощные - на своей шкуре испытывал и более сильные. 
- Ego speculi! – я посылаю заклятие, и ее захват отражается от меня, попадая в хозяйку. Кристен охает, но тут же отпускает свое заклинание, которая сама и создала. 
И вот мы оба стоим друг против друга, готовые атаковать. Я начинаю плести заклинание пут.
Сообразив, что надо нападать, Деннард делает то, чего я не ожидал: создает чары высшего уровня, притом так быстро, что не успеваю отреагировать… 
Кто-то назвал это заклятие «тьма Египетская*», потому что надо произносить с поднятой рукой и правильно воздействовать на противника, тогда он моментально ослепнет на некоторое время.
Я лишаюсь зрения, тьма приходит неожиданно, что теряюсь и подставляю сам себя – Кристен с легкостью сбивает на землю. После чего отбирает силок из моих рук и приковывает заклинанием из ловушки к полу. В этот момент прозреваю, и свет резко бьет по глазам, вызывая резь и слезы. Проморгавшись, вижу, что надо мной нависает Кристен с довольной улыбкой. Она вся сияет от гордости.
- Ты так и не ответил. Кто такая Мелани?
- Тебе уже ответила Светоч. – Я пытаюсь понять, где слабое место силка: заклинание опять тугое, но явно неравномерно сплетено. 
- Ее ответ не объясняет того, как ты меняешься в лице.
- Да? И как же? – Я ухмыляюсь, создавая вид беспечности, будто я тут не лежу «приклеенным» к полу силком. Хотя, мне не нравится тема нашего разговора… 
Деннард не должна вообще влезать на эту территорию!
- Не знаю. Ты как-то весь напрягаешься. У тебя сразу такая маска на лице, что не понять эмоций. 
Пока она говорила, я нашел силовую брешь в заклинании – не может ученик плести сразу же правильные силки. Это приходит с опытом. Если тот был криво сделан, то и этот тоже.
Я приподнимаю голову, чтобы посмотреть на свои ноги и оценить, сколько нитей меня там держат. Это дается с трудом, потому что стоит двинуться - силки тут же отдаются болью в каждую мышцу тела.
- Так кто она?
- Ученица, как и ты.
- Твоя?
Я мычу в знак согласия, а сам пальцами, превозмогая боль, тянусь к бреши, чтобы там создать заклинание энергетического ножа и вскрыть силки. 
- И где она?
- Ушла. 
- Почему?
- Не выдержала моего педагогического подхода, - и рву энергетические нити, одновременно сбивая заклинанием Деннард. Девушка кубарем отлетает к противоположной стене на сложенные маты.
Пока она не пришла в боевую готовность, успеваю сплести заклинание пут и наслать на нее.
Она вцепляется в невидимую веревку вокруг шеи, которая начинает ее душить. Пытается встать.
- Ruit! – Я придавливаю нахалку к полу и снимаю путы с шеи. Она громко вдыхает благословенный воздух полной грудью. Кажется, переборщил с заклятием.
Теперь я стою над ней и смотрю, на лежащую и беспомощную девушку, которая придавлена моими чарами.
- Кто научил «Тьме Египетской»?
- Один учитель, который лучше, чем ты.
Дерзит, но видно, что она напугана. Я доказал, что сильнее, что опять Деннард проиграла.
- Ты знаешь, что это излюбленное заклинание Химер?
- И к чему это ты мне сказал? Думаешь, мой учитель был Химерой?
- Нет. Я это к тому, что ты должна знать этот факт. Чтобы не было неожиданностью в бою.
- Для тебя, похоже, было неожиданным. – Она смеется, гордо задирая подбородок и показывая изящную тонкую шею. – Даже контрзаклятие не использовал.
Я присаживаюсь на корточки возле нее, аккуратно подобрав брюки, хотя меня тут помяло изрядно в бою. 
- Запомни, Деннард, у «Тьмы Египетской» нет контрзаклятия. На то она и тьма.
Кристен выслушивает с яростным блеском в глазах и соблазнительной улыбкой. Почему-то у меня проходит аналогия с Химерой. Она больше похожа на них, чем на Инквизиторов. Как вообще Деннард попала на нашу сторону? Хотя, Стефан тоже почти был Химерой. Однако судьба уготовила для него другое развитие сюжета. Может, с Кристен так же? Вполне.
- А можно вопрос? – она соблазнительно улыбается, после недолгой нашей паузы. Я тоже начинаю в ответ улыбаться. Хотя уверен - оба готовы придушить друг друга, несмотря на показное дружелюбие и некое подобие флирта.
- Я весь во внимании.
- Она была красивая? – увидев, что я не понимаю, поясняет: - Мелани, была красивая?
Словно нож всадила в сердце. Почему «была»? Что ее так зациклило на этой теме? Кажется, Деннард, как хищница, почувствовала мою слабость - мою рану, и теперь будет постоянно наносить по ней удары. Ну что же… 
Я медленно наклоняюсь, будто хочу поцеловать ее, чувствуя, как девушка замерла на вдохе от ожидания. Так и есть! Влюблена по уши. А делать этого не стоит! Вот тебе первый урок: не тронь тему Мелани. Я оглядываю ее лицо, будто любуюсь, останавливая взгляд на приоткрытых губах, и произношу.
- Красивая ли она? Очень. Ты и рядом с ней не стояла.
Теперь смотрю в ее глаза, не скрывая презрения и ненависти. В ответ получаю то же самое, только приправленное женской обидой.
Я встаю и теперь смотрю на нее с высоты своего роста. Она униженно отводит взгляд в сторону.
- У тебя силковое заклинание слабое. Вязь тугая, хорошая, но не ровная – покрытие состоит из пары энергетических нитей. Твоя задача на сегодня сплести мне сильное, тугое, чтобы было хотя бы пять нитей - минимум. Проверю после обеда.
После чего ухожу из спортзала, прихватив свой пиджак. Ощущения в душе дрянные, будто наследили там. Нужна чистка. Срочно. Поэтому направляюсь на плавучий дом, перечитывать Уайльда.

- Показывай.
Мы только что из столовой. Не дело, конечно же, проверять силки на сытый желудок, но ничего не поделаешь. Кристен замкнута и холодна. От нее просто исходят волны отчуждения и неприязни ко мне. Все-таки я унизил девушку, обидел. Пришло время извиняться. Иначе она мне точно свернет шею, если предоставится такой случай: ведь от любви до ненависти - один шаг. И я сам подтолкнул ее к этому шагу.
Деннард молча и без вопросов становится напротив и кидает в меня силки. Коробка раскрывается и мощное захватывающее заклинание обрушивается на меня, сбивая с ног так, что отлетаю на пару метров, после чего меня «приклеивает» к стене зала. Тугая вязь давит на тело и грудную клетку. Очень мощно! Не то, что пошевелиться не могу, даже просто пребывание в силках отдается болью. Я, морщась, пытаюсь сосчитать сколько энергетических нитей на мне…
Пять. Всего пять. Мало. Зато очень сильные! Не нити, а настоящие стальные канаты. И все равно есть брешь, где рука. Но уже протиснуть пальцы к ней не просто - дико больно.
- Отпускай, - я стараюсь не заныть и не закричать от боли. И Деннард разрушает силковое заклинание, из которого падаю на пол с двухметровой высоты.
- Отлично! Лучше чем с утра. Хотя недочеты есть. Но за счёт тугости заклинания ты их перекрыла.
Я растираю ноги - им больше всего досталось от силков, сейчас мышцы болезненно ноют после давления ловушки. Девушка кивает в знак благодарности за похвалу, отводя глаза, в которых читается обида на меня.
- Кристен, - моя ученица оборачивается и вызывающе смотрит в глаза. – Я хочу извиниться за свои действия с утра. Понимаю, что не должен был играть на твоих чувствах. Но и ты должна знать, тема «я и Мелани» - очень личная. И со всеми подряд я на нее болтать не буду. 
- Я так и поняла, - Кристен говорит тихо и опускает взгляд. Видно, что она смиряет свою гордыню. – А нельзя было сразу это сказать?
- Нельзя. Тогда бы ты не поняла, что это личное.
И снова голубые глаза Деннард гневно блестят, пока девушка не замечает, что я улыбаюсь, специально спровоцировав ее.
- Может и хорошо, что она ушла от тебя!
- Почему?
- Ты грубо себя ведешь с девушками.
Я хмыкаю. А она права, если вспомнить, как себя вел с Мелани в самом начале нашего знакомства. Обзывал чудовищем, публично унижал, всячески игнорировал и не доверял. Зато потом влюбился так, что и минуты не мог без нее. Сейчас сам удивляюсь своей выдержке. Хотя понимаю, что это ненадолго. Тяжело бороться с самим собой.
- Она была твоей девушкой?
Деннард продолжает. Да что с этой девицей не так? Одного урока ей было мало?
Я поворачиваюсь и вижу, что она серьезно интересуется, не для издевок. Поразмыслив, решаю снова не отвечать. Меньше знает – крепче спит.
Именно в этот момент я почувствовал Мелани: забытое прекрасное чувство ее энергии. Когда-то я искал ее по зову крови: мягкая нежная магия клубилась вокруг меня и помогала найти ее. Но в этот раз, после нежного всполоха ее магии в моей крови, на меня обрушивается подобно волне – резко, оглушающе, удушающе. 
Удар ее энергией приходится в солнечное сплетение, что я сгибаюсь пополам, пытаясь вдохнуть. Я даже увидел Мелани, стоящую за спиной удивленной, ничего не понимающей Кристен. 
Любимая просто смотрела на меня своими голубыми глазами - осколки неба; мгновение – и в области сердца проносится невероятная боль, сжимающая мышцы, словно от тока, что невольно с вскриком хватаюсь за грудь. Мелани уже нет - исчезла.
- Рэй! Тебе плохо? – Кристен подлетает ко мне, заботливо подставляя руку, чтобы оперся. Я пытаюсь сконцентрироваться и понять, что произошло. Мел… Мелани, милая, что случилось? 
- Кристен, посмотри, чтобы я вернулся в тело! Следи за моим пульсом. Если начнет замедляться, буди меня!
- Да что случилось-то? – Она восклицает, наблюдая, как я стремительно кидаю пиджак на пол, а сам ложусь на него, как на одеяло. Снимаю часы и кладу Деннард в руку.
- Кажется, она открыла мне сознание...
- Она? Кто?
Но я уже бормочу заклинание, чтобы уйти из тела. И вот толчок - выход. Легкость. Парение. Я обращаюсь ко Вселенной показать мне Мелани, и Она откликается. Переношусь в незнакомое узкое помещение, где происходит какая-то непонятная мне возня. Ужас накрывает, как только понимаю кто эти люди и что происходит.
- Давай, дыши! Аня, дыши! 
На полу лежит бездыханная Мелани, возле нее на карточках сидят Савов и Кевин и пытаются реанимировать ее: Кевин делает искусственное дыхание, Савов посылает разряды тока в ее сердце. Сестра Мелани в истерике звонит по телефону в скорую: «Девушка. Не дышит! Удар током. Приезжайте!»
Но самое страшное, что душа Мелани стоит со мной рядом и наблюдает.
- Ты что здесь делаешь? – Я кричу на нее, ощущая страх от происходящего.
- Рэй! – Мелани замечает меня и улыбается самой обворожительной улыбкой. Она вся лучится любовью ко мне. 
Но не сейчас! Не сейчас! Боже!
- Мелани! Возвращайся!
Если бы я был в теле, то меня колотило бы от кошмара, а так я испытываю лишь отчаяние, горе и панику.
- ВОЗВРАЩАЙСЯ В ТЕЛО! Ты должна жить!
- Рэй! Но Знак не проявлялся… - Бормочет она в недоумении, уставившись на свое распластанное тело, и я замечаю, что ее рука вся в крови. О, Боже! Она догадалась, что дар заблокирован и испытывала себя на регенерацию! Ч Т О Я Н А Д Е Л А Л!
Пытаюсь справиться с отчаяньем и уговорить ее. 
- Милая, пожалуйста, иди в тело. Знак вернется! Тебе нельзя так долго находиться вне тела!
Я умоляю ее, но она продолжает смотреть на саму себя. А время идет на секунды! Если не вернется, то я ее потеряю навсегда.
- Я заблокировал твой Знак. Не хотел, чтобы ты стала Инициированной - оставалась Смертной. Прости меня! 
Она поворачивается ко мне и смотрит своими пронзительными голубыми глазами. Из-за усиливающегося свечения, которое предвещает уход души из мира, Мелани стала подобна ангелу. Она и есть ангел!
- Мелани, иди в тело, пожалуйста! Умоляю…
И она плавно скользит к себе и возвращается. Облегчение и радость волной накрывают меня. Я вижу, как девушка с шумным вздохом приходит в сознание, часто дыша и превозмогая боль, как она невидящим взором смотрит в потолок, пытаясь осознать, где она и что произошло. Вижу, как Савов заботливо приподнимает ее, чтобы посадить, как Варвара вся в слезах кидается к сестре, а бледный Кевин дрожащими руками ерошит свои волосы, пытаясь отойти от пережитого ужаса.
- Рэй… - Мелани только губами произносит мое имя, переводя взгляд туда, где я стою, но знаю, что не видит меня сейчас. Я же пытаюсь прийти в себя от страха, ощущая, как горькое разочарование поднимается в душе, что не могу ощутить ее живьем. Почувствовать снова любимый запах тела, ощутить мягкость волос и нежность кожи, почувствовать вкус поцелуя, обнять и сказать, что всё будет хорошо... 
- Я люблю тебя, - знаю, что не слышит, но я должен это сказать. Все сказанное – материальное. Вселенная никогда не пропускает ни одного слова. Надеюсь, Она нас соединит в жизни, а не в смерти. Я еще не готов отпустить Мелани к ангелам.
Возвращение в тело обрушилось сразу осязанием своего тяжелого тела с проступающими синяками от силков.
Очнулся на холодном полу в спортзале. Рядом сидела сосредоточенная Деннард, державшая руку на моем пульсе, и отсчитывала по моим же часам. 
Она обернулась, и я увидел испуг в ее глазах - явно не понимала, что произошло, но сдерживалась от многочисленных вопросов. Лишь скупое:
- Ну как? 
Я не знаю, что ответить. На ум только приходит: "Хорошо. Теперь всё хорошо".

Светлое будущее

- Здравствуй. - Он протягивает свою изящную руку для крепкого рукопожатия. – Чай? Кофе? Что-нибудь покрепче?
Его бровь игриво вопросительно выгибается – Темный намекает, как в последний раз я напился до чертиков, что закончил вечер в постели с двумя стриптизершами. Хотя, я тогда не собирался пить и заявлял ему об этом.
- Нет, Джеймс. Только кофе.
Джеймс Морган щелкает пальцами и в комнату заходит Прислужница, потупив взор. Отмечаю, что у девушки обалденно красивые длинные ноги.
- Лена, сделайте нам кофе. – Джеймс переходит на русский. В его исполнении этот язык звучит рычаще, по-звериному.
- Вам какой?
- Мне эспрессо. А ты, Виктор?
- Двойной эспрессо.
Девушка кивает и уходит.
- Ну? Как там Анна?
Моя заноза, головная боль последних лет, выкинула, как всегда, номер!
- В больнице. Ее там задержат на несколько дней. Наш отъезд придется отложить…
Черт! Еще торчать несколько дней в Москве. 
- Ничего. Выжми по максимуму пользы из ее положения: ухаживай, посещай. Девушки очень ценят внимание.
В этот момент вошла Прислужница Лена, снова сверкая своими острыми коленками. Соблазнительная штучка! Горячая.
Подавая кофе, она словно случайно заглянула в глаза, соблазнительно улыбаясь легким изгибом губ; в ее карих глазах читалось отсутствие души. Думаю, стоит на нее обратить внимание, раз сама девочка не прочь! Давно у меня не было горячего секса.
- Не стоит. Все-таки, иногда воздержание - полезная штука. - Произносит Джеймс, как только дверь закрывается за Прислужницей. – Лучше потрать силы на свою невесту. Уверен, награда скоро за ней не постоит, если будешь стараться.
- Она изменилась, Джеймс. Все сохнет по Оденкирку. Не знаю, как выбить из нее эту дурь...
- Я тебе сказал как. Твоя задача слушаться Психолога и делать, что он сказал. – Джеймс говорит таким тоном, чтобы я понял - эта тема ему наскучила и раздражает.
- А Кукольник?
- Кукольник работает не с Анной. У него другие задания.
Я не понимаю одержимость Моргана: человек рвется к власти, притом маниакально, не чувствуя преград и страха. 
- Зачем вам Саббат? Он же неинтересен…
- Мне нужно понять, насколько они в курсе наших планов. Да и Кукольник помогает тебе с Анной. Ты должен вернуть свое влияние над девушкой. – Он берет двумя пальцами печенье и разламывает его. Одну половинку кидает в рот. – К тому же там Реджина…
Он исступленно ломает оставшееся печенье ногтем, смотря, как оно превращается в крошево. Я никак не могу понять, что чувствует Морган к этой седой стерве: ненависть или любовь? Наверное, сам не может разобраться.
Именно в этот момент кратко стучаться в кабинет. Джеймс тут же расцветает улыбкой. В кабинет не входит, а вплывает, покачивая бедрами, Марго. Следом за ней - ее сестра, глава клана Воронов, Наталия. Я встаю по правилам этикета, наблюдая, как женщины проходят и разбивают нашу мужскую компанию. 
Маргарита подходит к Джеймсу и нежно обнимает, шепча на ухо какие-то сладкие слова, от чего довольный Морган начинает противно хихикать. Наталия грациозно присаживается на стул, никого и ничего не замечая вокруг, щелчком пальцев подзывает Прислужницу и приказывает принести чай с бергамотом и клубнику в шоколаде.
- Здравствуйте. - Я здороваюсь с дамами лишь тогда, когда Марго замечает меня. Два цепких взгляда оценивающе пронзают меня. Наталия улыбается лишь уголками губ, но выражение лица говорит не о дружелюбии – так смотрят на жертву, когда та попадает в лапы хищника. Младшая сестра Маргариты славится своими извращенными садистскими методами.
- Виктор! Рада видеть тебя. Я только что от Анюты. - Марго восклицает так, будто встреча со мной - праздник для нее.
- И как она?
- Все лучше и лучше. Уже не выглядит умирающей.
Марго подходит ко мне почти вплотную, обворожительно улыбаясь. Она заботливо поправляет мне воротник пиджака.
- Еще бы ей выглядеть умирающей! Мы с Варварой устроили там целый санаторий.
Ох! Сколько денег и магии было потрачено на то, чтобы выделили отдельную палату с удобствами, да еще на несколько дней. 
- Конечно же, устроили! – Щебечет Марго, все еще, как бы невзначай, поглаживая воротник. В следующую минуту ее магия, словно невидимая стальная рука, вцепляется в горло и начинает душить меня. Я сгибаюсь, судорожно пытаясь вдохнуть. Марго злобно шипит мне в ухо, опаляя дыханием и ненавистной мне Шанелью №5: – Попробовал бы не устроить, сволочь этакая! Я бы тебя живьем сожрала, если бы с ней что-нибудь случилось! Ты бы у меня сам на тот свет отправился! За ней! Я тебе что говорила? Беречь ее! Холить, лелеять и баловать! А ты, тварь, вздумал шутки шутить? Позволил в магию играться? Инквизитора к ней подпустил? Запомни, Савов, сдохни сам, а Аньку с Варькой живыми мне оставь! 
Я чувствую, что всё - теряю сознание. В глазах пляшут черные точки, в ушах звенит, голос Марго звучит откуда-то издалека, как и смех Моргана.
- Хватит, Марго. Оставь его в покое. Он не виноват, что твоя девочка решила ускорить Знак. 
Химера слушается моего Темного и отпускает: резкий приток воздуха болезненно отзывается в легких, кровь пульсирует барабанами в голове. Пытаюсь отдышаться и прийти в норму, схватившись за спинку стула. Стерва! Ведьма чертова! Чуть не придушила...
- Наоборот! Может, это и к лучшему? Доказывает, что Анна хочет вернуться в наши ряды. – Джеймс успокаивает взбешенную любовницу. Он подходит к ней и целует руки.
- Кстати, что ты будешь делать с этим Инквизитором? Мне не нравится, что он околачивается возле моих девочек! Я требую его наказать, Джеймс.
- Наказать? – Морган недоуменно смотрит то на Марго, то на Наталию.
- Да.
Наталия получает в этот момент свою клубнику и чай, успев прошипеть на Прислужницу, что «та уж больно не спешила к ней». Девушка рассыпается в извинениях, пытаясь поскорее скрыться невредимой с глаз Наталии.
- Я предлагаю его сдать своим же. Подставить. И посмотреть, как они растерзают его. - Темная Воронов делает глоток чая, от которого разносится приятный запах бергамота, и начинает поедать свою клубнику в шоколаде. – Или отдай его мне. Я придумаю, как наказать.
Морган начинает задорно смеяться, будто Наталия сказала хорошую шутку и не способна на такое.
- Наталия, милая моя, давайте остынем. Я всё понимаю! Жажда мести за Анну, нарушение правил и всё такое… Но Кевин Ганн – очень нужный для нас элемент. Нам несказанно повезло, что этот паренек у нас. И уж отдавать тебе, Наташа, я не собираюсь. Извини. Я такими дарами не разбрасываюсь.
Морган засовывает руки в карманы и задумчиво начинает прохаживаться по кабинету.
- Нам нужны гарантии, что Ганн не сбежит от нас… Ну-ка, девочки, включайте свою природную хитрость!
Джеймса забавляет все это. Этот дьявол уже всё продумал и знает, как достичь нужной цели. А всё это – показное, игра на зрителя, чтобы мы почувствовали себя не его прислугой, а нужными деталями механизма. 
- Может, превратим его в Химеру? – Наталия эротично положила в рот клубнику, вызывая у меня дрожь по телу. Чем старше Химера, тем она лучше в постели – по опыту знаю. Только боюсь в случае Наталии, мало кто живым выходит из ее кровати. У этой дамочки не то, что любовь к извращениям, в ней скрывается чистый Суккуб – Черная Вдова: потрахалась и убила.
Я сажусь на стул на достаточном расстоянии от Наталии и Марго.
- Нет. В Химеру превращать не будем. С его даром - это опасно. Да и Варвару так оттолкнем. А нам выгодно держать их вместе. 
Марго раздраженно фыркает. Она ненавидит, что ее «девочка» Варя сошлась с Инквизитором. По мне, это было ожидаемо. Эта сучка постоянно что-то выкидывала. Жить с ней было, как на пороховой бочке – не знаешь, в какой момент рванет. Вспомнить хотя бы, как она в Амстердаме сбежала от меня, переколотив все в квартире. Я тогда ее чуть не придушил. Жалко, что чуть! Была бы моя воля - показал бы, кто в доме хозяин. 
- Я думаю, мне стоит поговорить с Ганном. Сыграть на его чувствах к девушке…
- Ты думаешь, что парень настолько любит Варвару? – Марго скептически смотрит на Джеймса, после чего берет клубнику у сестры и закидывает в рот.
- Дорогая моя, он ради нее своих предал. 
- Ну не знаю, - Марго хмыкает и начинает играться с браслетом на руке.
- Я придумаю, что-нибудь. Посоветуюсь с Психологом насчет него… Шантаж нужно делать аккуратно.
- Ну почему у вас так все сложно? – Вздыхает Наталия, опершись на руку и состроив невинный вид. – Шантаж, Психологи, Кукольники. Будь моя воля, я бы не цацкалась ни с Анной, ни с Варей, ни с вашим Ганном. С одной бы обряд Инцииации провела, другого сразу в Химеры, а Варьку вашу продала бы демону Баратрону. И все! Армия готова.
- Грубо действуешь, Наталия! – рычит Джеймс, практически нависая над Темной. Он, в отличие от меня, ее не боится. – Мне не нужны бездушные машины, которые через некоторое время выйдут из строя. Мне нужны люди, мои люди! Они сами должны сделать выбор. Чтобы потом их тыкать носом в этот выбор, как нашкодивших котят! 
Он расслабляется в позе и снова улыбается.
- Как там в клятве? "Ибо мой выбор делаю я сам"? До этого мои методы не подводили меня. Все, кто мне нужен, так или иначе, пришли ко мне. – Морган поворачивается ко мне и смотрит в упор. – Кстати, снова дело для тебя.
Твою мать! Опять...
- Кто?
Темный подходит к своему кейсу и достает от туда папку. 
- Ее зовут Нора. Красивая девочка. Шестнадцать лет. Глупенькая, романтичная. Ты уже с такими работал.
Он подает мне папку прямо в руки. Открываю. На меня смотрит длинноволосая девочка, серенькая, худенькая, чуть с крючковатым носом, но милая. Сразу видно, не Химера. Но и Инквизитор из нее будет никакой. В глазах не читается напористость их породы. Неопределившаяся…
Под ее фотографией написаны данные. Читаю: «Нора Грод. Дания. Шестнадцать лет. Родилась седьмого марта».
- Милая, правда? Чем-то на Анну похожа. Тот же мышиный цвет. Торчит на Начале уже год и пару месяцев. Запоздалая инициация. Все никак не решится, какую сторону выбрать…
- Что за Начало? – Я пытаюсь прикинуть, куда Архивариусы могли кинуть датчанку – где мне работать.
- Канада, Калгари.
Неплохо. Канада мне нравится!
- Сестры? Братья?
- Брат на семь лет старше. Ушел к Инквизиторам. Знак проявился сразу через месяц. Да там видно было, что он не наш. Да и не интересный. – Морган подходит почти в плотную. От него тоже разит парфюмом Шанель. Они с Марго в этом схожи. Любят покупать вещи одной марки. Притом не запланировано. 
Ко мне не спеша приближается Маргарита и заглядывает в папку.
- Нет. Анна красивее этой в сто раз. Что за дар? 
Ну конечно же красивее! Марго просто в восторге от своих любимиц.
- Редкий дар. Талантище просто. – Морган подходит и обнимает любовницу. – Тебе понравится: эта девочка умеет пробуждать желания.
- О! – Марго, флиртуя, берет клубнику у сестры и дает откусить Джеймсу. В их исполнении это смотрится противно. – Дар Суккуба?
- Нет. Больше! Не низменные плотские страстишки, Марго. Девочка может дать цель жизни. Вложить, внушить человеку, что именно ради этого стоит жить.
Наталия разражается заливистым смехом, чем обращает на себя внимание.
- И что ты будешь делать с этим?
- Что? Я разгоню ее дар с помощью Ганна и вложу всем в головы мысль, что любить меня, почитать – цель их всей жизни.
Тут уже смеются Марго и Джеймс. Я тоже. Хорошая шутка! Только, насколько в ней правды? За Морганом не постоит. 
- Дорогой, когда не будет ни Инквизиторов, ни Сената, ни этих трех дураков Старейшин, тебя и так будут почитать и любить.
- Может быть, Марго, может быть… - Он отпускает женщину из объятий. – Но диктаторов тоже не любят! Ваш Сталин тому пример.
Джеймс садится в кресло и снова принимается есть печенье, кроша на свои дорогие брюки и свитер.
- И когда мне на Начало? – Я интересуюсь, прерывая довольно затянувшуюся паузу Главных, где каждый строит свои планы на «светлое будущее».
- Как привезешь Анну к нам, так можешь начинать.
- Понятно. Можно идти? А то невестушка заждалась в больнице. Апельсины, наверное, закончились.
- Иди, мой дорогой! Привет Анюте. – Морган делает пас рукой в сторону двери.
Попрощавшись, выхожу в коридор, спрятав папку в свою сумку. Дьявол! Придётся опять охмурять еще одну девицу, чтобы та пошла к Химерам. Опять изучение новой пассии, ее жизни, нахождение слабых точек в характере. Дар вкладывать цель жизни… Хм… Что-то мне это напоминает. Точнее кого-то.
Моя милая Мириам Оденкирк. Грустная печальная Мария Тереза наших душ – неудавшийся эксперимент, закончившийся неожиданно для меня самого. 
Прислужница с шикарными ногами замечает, как я ухмыляюсь своим мыслям, и на ее лице расцветает очаровательная улыбка.
- Что ты делаешь сегодня вечером? – Я подхожу к Лене, кажется, так ее зовут, наблюдаю, как развратный огонек желания зажигается в ее карих глазах.
- Ничего особенного.
К черту Моргана с его воздержанием!
- Как насчет, встретиться сегодня? Я знаю одно уютное местечко. Тебе понравится.
- Я подумаю…
- Не думай. Звони. – Я пишу свой номер на первой попавшейся бумажке.
Соблазнительная улыбка говорит, что позвонит. Она не дура упускать меня. Наверняка, после секса попросит замолвить словечко перед Главной, чтобы та отпустила ей грехи и перестала держать в Прислужницах. Я, конечно же, пообещаю, но не сделаю.

Иду к своей зазнобе. Анна, Аня, Анюта. Назови, как хочешь, суть та же. Люблю ли я ее? А как не любить того, кого ты сотворил своими руками, кого ты сделал таким, как тебе надо.
Красивая, покладистая, неуверенная, но со своей обидой на мир – такой я встретил ее на Начале. Долго влюблять в себя Шувалову не пришлось. Хотя сестра немного мешалась, но она не была против. Ух! Зажатая девочка превращалась в хищницу у меня на глазах. Мне льстило, как Аня смотрит на меня – как на бога. Еще ни одна моя пассия так на меня не смотрела. Что уж говорить о нраве – слушалась меня беспрекословно. А когда научил плотским утехам, так вообще стала идеальна. Безотказная, жаждущая меня и моей любви. И как тут не любить? Как же переживал, когда она исчезла! Я еще ни за одну женщину так не переживал, как за нее: моя Анна исчезла, возможно, мертва… Варька тенью ходила по квартире и твердила, как заведенная, что сестра жива. Думал, что она чокнулась или просто внимания не хватает; я даже переспал с Варварой, чтобы присмирить, думал, что отвлечётся на меня. В итоге, стало только хуже. Мне хотелось убить Варвару собственноручно, поставить ее на место, чтобы не забывалась.
И вот я получил невесту обратно.
Чертов Оденкирк испортил ее! Я вижу, как она не хочет меня, как отталкивает, уже не слушается. Ничего, Виктор! Если не пряником, так кнутом верну.
Я покупаю очередной букет из роз и заезжаю в кондитерскую французского ресторана, чтобы купить конфет. Отлично! Я готов к встрече.
- Вы к кому?
- К Шуваловой. – Толстая баба – дежурная медсестра тут же замолкает, плюхнувшись снова на свой стул. Ненавижу больницы, русские в особенности. Если вы думаете, что Химеры достигли апогея безразличия к ценности жизни, то вы не попадали в больницу, где ценность жизни обезличивается и приравнивается к стоимости оплаты лечения здесь. Нет денег – иди подыхай.
В русских больницах это еще подается с царским видом: что не медсестра, то монаршая особа, которая неведомым образом наказана пребывать и работать здесь. 
Пройдя коридор, дошел до нужной двери. Открываю и вижу стоящего призрачного Оденкирка над спящей Аней.
- Сгинь! – Приказываю ему. И тот исчезает. Волна ненависти тут же опаляет меня. Тварь! Бес! Придурок! Подхожу к Анне – спит, как невинная овечка. Интересно, как далеко оба зашли? Я чую его магию вокруг нее. Раньше такого не было. Знаю, что Анька поставила блок. Похоже, он снялся, когда у нее была остановка сердца...
- Не люблю, когда мне рога ставят, Анна. Я вас отучу лазать друг к другу. Не хочешь по-хорошему, буду по-плохому.
И начинаю шептать заклинание, ставя блок на ее сознание, чтобы этот ублюдок к ней больше не совался.
- Не люблю, когда мое отбирают. С детства не люблю...
- Савов! Ты чего это с ней делаешь? – Я оборачиваюсь. На пороге стоит Варвара, за ней маячит ее игрушка–шотландец.
- Страхуюсь, Варвара. Чтобы на Анну не было влияния извне. Сама знаешь, как уровень восприимчивости магии меняется, когда человек физически слаб. А у Ани была остановка сердца. Считай перезапуск системы.
- Хм! Тоже мне нашел компьютер. – Варя говорит слишком громко, чем будит сестру, которая открывает глаза и спросонья непонимающе таращится на потолок. Надо отдать должное, у Ани потрясающие глаза – чистые, большие, блестящие. А сколько в них открытости и беззащитности! Сладкая девочка.
- Здравствуй, Аня.
Она переводит взгляд и видно, как приходит понимание, что сон кончился. Отмечаю, что Аня стушевалась, увидев меня на своей кровати. 
- Привет. – Она встает, шурша свежим отутюженным постельным бельем, от которого пахнет хлоркой. Тут вообще пахнет хлоркой. А также чем-то кислым – так пахнут больные.
- Я тебе конфет принес и цветы. – Я кладу розы на кровать, чтобы оценила красоту букета. Аня всегда любила цветы – маленькая девчачья слабость. Открываю коробку трюфелей и кладу ей на колени. Но она странно смотрит на них и легонько отодвигает.
- Спасибо. Но что-то не хочется. 
- А я тебе плеер принесла и ряженку с батоном. 
Варвара достает продукты и кладет их в холодильник, а Кевин - плеер ей на тумбочку.
- Как прошла встреча? – Наверное, Анне Марго рассказала, где я был с утра.
- Меня отправляют снова учительствовать.
- И когда?
- Как прибуду в Америку. Но не думаю, что мы не сможем видеться. Я же должен следить за невестой в своем клане. А то там парней куча. Еще уведут.
Аня слабо реагирует на мою шутку. Черт! Что они делали в бессознательном состоянии с Оденкирком?
- Что тебе снилось? – Я спрашиваю, как бы невзначай. Румянец покрывает ее щеки. Я еле сдерживаюсь, чтобы не показать злость на нее и ее любовничка.
- Да так… Разное.
- Я там был?
Она улыбается и опускает глаза, после чего, уходит от ответа, съедая конфету. Ну-ну! Я из тебя эту дурь выбью. Не придет больше он к тебе. Забудь.
- А у вас как дела? – Я встаю и смотрю на несуразную пару: Инквизитор и Химера. Старо предание... Сколько их было таких пар! И мало, кто остался вместе.
- В порядке. Живы.
Я перевожу взгляд на рыжего шотландца: тощий, смазливый и носатый. Девочки любят, когда у парней такие острые, четкие профили, как у Ганна. Интересно, что нашла Варька в этом сопляке?
- Марго злится на тебя. За то, что воздействовал на Аню.
- Нет! Виктор, скажи ей, чтобы не думала даже наказывать Кевина! Это я виновата! – Звонкий голос Аньки разрезает нашу тихую беседу. – Я ей сама скажу!
Заклинило же этих сестричек на Инквизиторах.
- Успокойся. Наказывать Кевина никто не будет. Он же не Химера, - я поворачиваюсь и улыбаюсь Ане, чтобы успокоилась. А то аж выпрыгивает из своей футболки из-за этого любимчика Сената. Этому сопляку везет вдвойне: что дар сильный, и что с Варей.
А так бы Марго даже думать не стала бы – быстро отправила к Наталии. А та бы сотворила с ним, что в голову взбредет, вплоть до расчленения и каннибализма. У этой бездушной бабы давно крышу рвет. Вороны боятся свою Темную и в другие кланы рыпаться не смеют. 
- Заберите меня отсюда, а? Что вы меня сюда поместили? Я, как в Карцере! Нет. Хуже!
- Отдыхай. Набирайся сил. Тебя тут проверяют на каждом аппарате. Следят за тобой. – Кевин улыбается и пытается уговорить нахохлившуюся Аню. Я ее понимаю, тут и пяти минут не выдерживаешь, а мы с Варварой тут на несколько дней заперли несчастную.
- Ладно, дорогая, я пойду. Дела не ждут. – Я целую руку, ощутив тонкую хрупкую кисть в своей руке. – Не возмущайся. Мы тебя все любим и хотим, чтобы ты восстановилась поскорей. А то напугала нас всех. 
Я целую ее в щеку. Пока только в щеку. Поцелуи в губы я потребую позже. 
- Я тебя люблю, - шепчу ей на ухо, играясь с ее локоном. После чего прощаюсь, желая побыстрее уйти отсюда. Уже на пороге из больницы на мой телефон начинают звонить с неизвестного номера.
- Да?
- Виктор? Это Лена. Мы сегодня виделись в офисе у Марго и Джеймса. Помните? 
- Конечно.
- Я уже освободилась на сегодня и жажду увидеть вас и ваше обещанное уютное местечко…

Перезапуск системы

Я помню его. А точнее глаза: цвет грозы - темно-серый с проблесками синего. Они испуганы, умоляют меня не обрывать свою жизнь, продолжать бороться, как тогда на крыше в Нью-Йорке.
Меня отвезли в больницу. Помню тяжесть тела, боль в грудной клетке на каждом вдохе, глаза Рэя, слезы Вари, руки Виктора, бледность Кевина. На ночь меня определили в общую палату на восемь человек. В темноте комнаты я слышала чей-то храп, кашель, кто-то ворочался, скрипя кроватью, кто-то шумно вздыхал и бормотал. И запах – противная вонь потных тел, кислых лекарств и хлорки. Но мне было все равно. 
Я чувствовала себя куклой. Не хотелось жить совершенно. Хотелось туда - в легкость, в искрящуюся невесомость, где был он…

- Мелани, иди в тело, пожалуйста! Умоляю…

Как это возможно? Я слышала его! Я разговаривала с ним! И я была мертва...
Почему рядом со мной был Рэй? Неужели, он тоже… Нет! Не может быть! Я бы почувствовала, если с ним что-то случилось бы. Не знаю как, но знала бы. Потому что люблю. Люблю так, что вернулась в это костлявое несуразное тело, променяв свет и легкость. 
Почувствовала бы…
В прошлый раз Варвара ощутила, когда у меня был перегруз. И она пыталась дозваться через сон. Может здесь так же? Рэйнольд ощутил?

- Я заблокировал твой Знак. Не хотел, чтобы ты стала Инициированной - оставалась Смертной. Прости меня! 

Так вот в чем было дело. Он просто спрятал мой дар. Я уже давно ведьма и, наверное, могу делать простые заклинания, но Знак не проступает из-за блокировки. Рэй хотел удержать меня этим. Ну что же… Я прощаю его. Понимаю. Только… как же мне теперь снять блок? По идее, кто ставил – тот и снимает. Но Рэйнольд далеко, до встречи ждать почти два месяца. Если бы Знак проявился, я стала бы Инквизитором и смогла бы его увидеть. Но как это сделать?

Очнулась, когда пришла в палату уборщица и громыхнула над ухом стальным ведром. Каким-то образом я смогла уснуть под всеобщее кряхтение, шарканье и храп. Сначала подумала, что обо мне забыли. Ощущение страшного повторенного кошмара. Я целый год провела в неизвестности в больнице Ливерпуля. Сейчас другой город, другая страна, у меня есть имя и память, но больница всё равно призвала меня, как свое порождение. Неужели всё повторится?
Но примерно через час врачи, будто вспомнили обо мне, и начали таскать на разные проверки и процедуры. А потом и вовсе перевели в одиночную палату с достижениями цивилизации в виде телевизора, холодильника и электрочайника. Я мельком видела Варвару, забегала Марго, которая по-матерински погладила по голове и пожелала скорейшего выздоровления, слышала, что Виктор сюда определил на пару дней, чтобы "отдохнула". 
На руке ныла рана от ножа, которую мне зашили еще в скорой. На груди расцветали лиловые синяки от разрядов Виктора во время реанимации. И я снова подключена к капельнице. Вся эта суета и кудахтанье вокруг меня сильно утомила, что я провалилась в сон. 

И снова слышу успокаивающий плеск воды о борта плавучего дома, шелест листвы, свежие порывы ветра, и запахи дерева и воды. Во сне я снова вернулась туда, куда хочу больше всего на свете – Китайский плавучий домик, который укрывал меня и успокаивал. Там мне было хорошо. Там были только счастливые воспоминания.
И чья-то осторожная рука касается моих волос, затем кто-то нежно проводит по шее костяшкой пальца, и вот я ловлю заботливую мужскую кисть и льну щекой к ладони.
Мне не надо оборачиваться. Я знаю, кто это – тот, который снится постоянно, тот, кто не покидает моих мыслей, тот, кого люблю.
- Мелани…
Его шепот такой родной. Такой реальный. Я оборачиваюсь и вижу его в лучах солнца. Улыбается. Смотрит с высоты роста и улыбается мне. Рэйнольд Оденкирк принимает меня в объятия, зарываясь носом в мои волосы, а я прячу свое лицо у него на груди.
- Прости меня. Пожалуйста, прости меня... – Шепчу то, чем болит сердце.
Я готова расплакаться. Рэйнольд отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза. В его темно-серых с синевой светится любовь и нежность. Я вижу, как открываются его губы, чтобы что-то произнести в ответ…
Как вместо нежного любимого баритона Рэя, слышу ядовитый шепот Виктора:
- Сгинь! 
И вот уже Савов обнимает меня и смотрит с хитрым прищуром. Улыбается и крепко держит. Не отпускает.
- Виктор? Ты что здесь делаешь?
- Считай, что перезапуск системы.
- Что? 
В этот момент откуда-то сверху с небес доносится голос Варьки:
- Хм! Тоже мне нашел компьютер.

И я просыпаюсь. Первое, что вижу - потолок, состоящий из панелей, и жёлтые крашеные стены.
- Здравствуй, Аня. – Как продолжение сна, слышится рядом голос Савова. Оборачиваюсь и вижу его, сидящим на моей койке. За ним маячат Варя и Кевин.
- Привет. – Я приподнимаюсь и сажусь.
- А я тебе конфет принес и цветы.
На мои колени ложатся букет из бордовых роз и коробка с трюфелями. Конфеты тут же напоминают о Рэе и Париже. Будто снова слышу: «Одна конфета – один поцелуй». В горле сразу пересыхает от воспоминаний.
- Спасибо. Но что-то не хочется. 
Я чуть отодвигаю злосчастный трюфель.
- А я тебе плеер принесла и ряженку с батоном. – Варя, как всегда, в своем репертуаре: издевается над романтическим порывом Савова. В холодильник кладется не только ряженка, но и колбаса, сыр, фрукты и много всего другого. Боже! Судя по провизии, они меня тут надолго запирают.
- Как прошла встреча? – Я должна быть милой с Виктором. Ведь он старается: букет купил, конфеты.
- Меня отправляют снова учительствовать.
- И когда?
- Наверное, как прибуду в Америку. Не думаю, что мы не будем видеться. Я же должен следить за невестой в своем клане. А то там парней куча. Еще уведут. 
Как неожиданно! Я сразу вспоминаю, как часто бывал Савов на Начале. Хоть Виктор и говорит, что ему нравится быть педагогом, все равно ощущается некая нервозность и усталость от пребывания там. Я никогда не понимала его Темного - Джеймса Моргана, который маниакально оправлял его на Начало. Виктор говорит, что это дает ему хорошую прибыль: «Лучше преподавать и уставать, чем заниматься незаконными Химерскими делами».
- Что тебе снилось? – Вопрос Савова застает меня врасплох. Моментально вспоминаю такие желанные объятия Рэйнольда.
- Да так… Разное.
- Я там был?
Молчу, опустив глаза. Был. Еще как был! В самом конце испортил идеальный сон. Эх!
Горечь от того, что я так и не узнала, что хотел мне сказать Рэй, заедаю трюфелем. Савов встает и теперь общается с сестрой и Кевином. А я скорбно молчу: дано ли мне увидеть еще раз такой сон? Не то, что мне Рэйнольд не снится - нет, снится! Каждую ночь, но так реально у меня давно не было…
- Марго злится на тебя. За то, что воздействовал на Аню. – Слышу, как Савов обращается к Кевину, и я тут же выхожу из забытья и сладких грез о Рэе.
- Нет! Виктор, скажи ей, чтобы не думала даже наказывать Кевина! Это я виновата! Я ей сама скажу!
У меня начинается паника. Ведь Марго может, что угодно сделать с Кевином. Она сурова на наказания, а тут еще Инквизитор - для нее это, как красная тряпка для быка! 
- Успокойся. Наказывать Кевина никто не будет. Он же не Химера.
Савов поворачивается и на его губах читается снисходительная улыбка. Журит, как ребенка. Будто сам не знает, какие Темные быстрые на расправу и месть. 
- Заберите меня отсюда, а? Что вы меня сюда поместили? Я, как в Карцере! Нет. Хуже!
Я хнычу сестре и Савову. Это ненормально держать здорового человека в больнице! Да я с ума тут сойду. Но по их лицам читаю, что нет, не отпустят. 
- Отдыхай. Набирайся сил. Тебя тут проверяют на каждом аппарате. Следят за тобой. – Кевин улыбается и пытается уговорить меня. И снова этот покровительственный тон, как к малому дитя. Тоже мне! Санаторий нашли! Если хотят такого счастья, пусть сами тут побудут хотя бы часок. С удовольствием уступлю место.
- Ладно, дорогая, я пойду. Дела не ждут. – Виктор подходит и целует мою руку. – Не возмущайся. Мы тебя все любим и хотим, чтобы ты восстановилась поскорей. А то напугала нас.
Он заботливо целует в щеку, обдав меня шипровым ароматом своего парфюма.
- Я тебя люблю, - его шепот опаляет мое ухо. Виктор ласково берет мой локон и пропускает меж пальцев. В моей душе пустота: ни отклика на эту нежность. Что делать? Как сломать себя? Как выжить? Как прекратить пытку? 
Савов исчезает из палаты, оставляя меня с сестрой и Кевином.
Ганн заметно расслабляется, стоило выйти Виктору из палаты.
- Зачем вы меня сюда поместили? Дома бы отлежалась…
- Аня, прекрати! Шутишь? У тебя была остановка сердца! Тебя Кевин с Виктором откачивали пару минут! И делать вид, что с тобой все хорошо - не надо.
Кевин смотрит и улыбается мне, тем временем как в зеленоватых глазах Вари читается возмущение и гнев. Я ее сильно напугала. Mea culpa.
- Ладно, мы пойдем. – Вот и Варя сбегает от меня. – Лучше сиди здесь, набирайся сил, спи больше и ешь. А то от тебя кожа да кости остались. Смотреть противно.
Внезапно Кевин подходит ко мне и шепчет на ухо:
- Выходи на улицу через десять минут. Варе ни слова.
Я недоуменно смотрю на него: несмотря на его задорную улыбку, в глазах читаю опасение и серьезность.
- Хорошо. – Киваю в ответ. Варя странно косится на Кевина. Поэтому я улыбаюсь ей, чтобы отвести подозрение от Ганна.
- Идите, сладкая парочка. Так уж быть – побуду тут.
В глазах сестры тут же зажигается радость, и она принимает довольный вид. Они с Ганном выходят. Интересно! Кевин зовет меня на тайное свидание! Зачем?
Я тут же кидаюсь к шкафу со своей одеждой. Одевшись, выбегаю из палаты.
- Девушка, вы куда? Сейчас врач придет!
Я отмахиваюсь от дежурной и стремительно направляюсь к лестнице. Выйдя на свежий воздух, чувствую, как становится легче: ни запаха хлорки, ни кислых лекарств, ни потных тел – ничего. И куда дальше? Оглядываюсь в поисках Кевина, все еще нерешительно топчась на пороге. Но его не видно. Тогда иду к беседке под березой в разбитом палисаднике возле здания. На лавочках сидят больные с родственниками: пациентов узнать легко – одеты в домашнюю одежду и в тапочках, родственники что-то им говорят, кто-то кормит домашней едой, а кто-то просто молча скорбно курит. Прохладно. А я в тонком свитере. Ежусь, пытаюсь согреть дыханием руки. 
Ее голос звучит за спиной, что я дергаюсь от неожиданности, чуть не потеряв равновесие и не свалившись с лавочки.
- Ева?
Я шокировано пялюсь на девушку. Может я еще не проснулась? Или у меня галлюцинация? 
Она говорит на английском с британским акцентом, напоминая мне о языке Мелани Гриффит, той, которая первое, что услышала - это английскую речь доктора Хоббса. 
- Здравствуй, Мелани. Рада тебя видеть.
Я смотрела на нее, разинув рот. Валльде стояла в светло-голубом костюме на каблуках – прекрасная девушка с голубыми глазами и практически белыми волосами. Она смотрелась инопланетянкой посреди двора старой больницы в запущенном диком палисаднике. 
- Ты меня узнаешь? – Ева тушуется, глядя на меня. Наверное, у меня вид полнейшей идиотки.
- Ты как здесь очутилась? – Я еле выдавливаю из себя английские слова, пытаясь справиться с шоком.
- Как? Как обычно. Из Саббата.
- А! Ну да…
Я попыталась в голове совместить это обшарпанное, кирпичное здание в России и древний замок Саббат в Великобритании. Не получилось. Хотя не удивлюсь, что в школе Инквизиторов есть ход сюда в виде двери гаража или подсобки дворника.
- Можно? – Ева кивает на лавочку, которая слишком грязная для ее чистого дорого костюма.
- Если не боишься запачкать.
Ева не боится. Она смело входит в беседку и садится рядом. Я еще больше изумляюсь ее нереальной красоте и тому, что она здесь.
Сочетание несочетаемого – Саббатовская особенность. Порыв ветра дует из-за ее спины, и я чувствую легкий аромат духов: чуть сладковатый, но приятный. Это возвращает меня в действительность. Я вспоминаю про запрет Сената.
- Тебе нельзя со мной общаться, Ева… 
- Знаю. Но у меня серьезные причины быть здесь.
Она опускает взгляд на свои пальцы, а я отмечаю, что она стала какой-то острой – скулы стали еще четче, а под глазами пролегли тени. Кажется, Ева похудела. Может, заболела?
- Как у тебя дела? – Валльде смотрит в глаза, пытаясь быть вежливой. 
Ох, не нравится мне этот подход издалека! 
- Хорошо.
Ева смеется.
- А ты все та же! Кевин рассказал, что вчера тебя реанимировал, вытаскивая вместе с твоим женихом с того света. А у тебя - «хорошо».
Я тоже смеюсь – согласна, глупо. Но такова я. Не люблю жаловаться без повода.
- А у тебя как?
Ева мрачнеет и опускает взгляд на переплетенные пальцы.
- Не очень хорошо…
Я никогда не видела Еву такой. Мне становится страшно, и я практически выпаливаю: 
- Что-то с Рэем случилось?
- С Рэем? – Она поднимает глаза, удивленная моей реакцией. – Нет, с ним всё хорошо.
Камень упал с души. Слава Богу! Так и хочется кинуться расспросить про него, но еле сдерживаюсь.
Ева после небольшой паузы продолжает, и с каждым ее словом мне становится всё хуже и хуже.
- Я из-за Стефана тут. Химеры подали в Сенат на пропажу Заклинателя Змей, того самого, который выкрал тебя с обряда экзорцизма. Они с Рэйнольдом не успели полностью очистить квартиру, и Архивариусы нашли следы магии Стефана. Его забрали в карцер до суда. Ему угрожает костер... 
- Но он же не виноват… Стефан спас меня!
- Это знаешь ты и Химеры. Но не Сенат. Тебя, как главного свидетеля скрывают, чтобы ты не дала показания и не спасла Стефана.
В голосе Евы слышатся слезы и боль. Она храбрится, держится, чтобы не расплакаться, но близка к этому.
- Зачем Химерам убивать Стефана?
- Мелкая месть. – Ева горько ухмыляется, мол: «Неужели сама не догадалась?». – Химеры не могут успокоиться, что Саббатовцы вышли сухими по твоему делу, что никто из нас не сгорел. Им хочется крови.
И я верю. Эта сторона Инициированных не любит мирных решений. 
- Ты поэтому тут? Хочешь, чтобы я дала показания в суде?
- Да. Я знаю, что это вызовет проблемы у тебя, а также у меня, но я не хочу потерять Стефана. Не могу без него…
Всё. Я вижу слезы Евы и мольбу в глазах. 
- Прошу тебя, Мелани, спаси его! Ты любишь Рэя? 
- Да… - Я шепчу, сраженная лихорадочным блеском глаз Евы. Она говорит быстро, прерывисто, часто всхлипывая, схватив меня за руку, а я отмечаю, какие горячие пальцы у Евы по сравнению с моими. Будто держала их над костром! 
- Тогда ты должна понять меня! Я не могу потерять Стефана! Если его не станет, не будет и меня. Говорю тебе это не как пророк, а как любящая женщина!
- Да, конечно, Ева! О чем ты? Конечно, дам показания! – Я обнимаю плачущую подругу, чувствуя, как она вздрагивает, как цепляется за меня. - Всё будет хорошо… Поверь. Мы не допустим смерти Стефана! Не плачь, пожалуйста.
Я глажу по светлым мягким волосам. И вот Ева уже прекращает плакать, замерев в моих объятиях на пару секунд. После чего отстраняется, держа руки на моих плечах, которые согревают и отвлекают от пронизывающего ветра.
- Что я должна сделать? Как заявить свои показания в Сенат?
- Ты должна поговорить с Виктором об этом. Можешь сказать, что я обратилась к тебе напрямую. Не упоминай Кевина. Хорошо?
- Хорошо. А почему с Виктором?
Услышав, что должна говорить насчет показаний с Савовым, надежда на спасение Стефана начала таять - Виктор не разрешит.
- Потому что ты его пара по бумагам Сената. Он - твой поручитель, опекун, назови, как хочешь, на протяжении трех месяцев или пока у тебя не проявится Знак.
Твою мать! И снова здорова! Опять я утыкаюсь носом в стену, на которой написано «ЗНАК». 
- Когда суд?
- Послезавтра.
- Послезавтра? – Я вскрикиваю так, что обращаю на себя внимание других сидящих пациентов на лавочках.
- Трудно будет?
- Виктор не согласится.
- Как-то, но согласится! Ты есть в грядущем. И спасешь Стефана! Иначе, я бы к тебе не пришла.
Я недоуменно замолкаю, обдумывая варианты, как уломать Виктора. Не знаю… Руку даю на отсечение – он не отпустит меня в суд!
- Я попробую…
Ева благодарно кивает. А затем произносит то, что окрыляет меня:
- Рэй скучает по тебе. Очень. Пытается делать вид, что все нормально. Но снова отгородился стеной. Весь сам в себе.
Теперь моя очередь лить слезы - Ева незаметно тронула кровоточащую рану.
- Я сделала ошибку, выбрав Савова. Подумала, что год отношений - это гарантия, это то, что я хочу… Правда, меня бы не поняла Варя… Боже! Всё так сложно! – Я тру глаза, пытаясь взять под контроль свои чувства. И у меня получается. – А я ему звонила вчера утром. Поздравляла…
- Знаю. 
Ева сочувственно кивает. Понятно. Значит, она знает, что он просил не звонить. Это больно.
- А вообще, как в Саббате идут дела?
- Строим планы по спасению Стефана… Ах, да! У нас две новенькие.
- Новенькие?
- Угу. Кристен и Сара. Сара своим даром похожа на Ноя, ему отдали её на обучение. А Кристен обучается у Рэя.
- Новая ученица для Оденкирка? – Я горько улыбаюсь. Хелмак быстро нашла мне замену.
- Да. Реджина пытается отвлечь его.
- И как? Получается у Кристен?
- Судя по тому, как они огрызаются друг на друга – не очень. 
- Огрызаются?
Ева кивает, смотря куда-то вдаль.
- Рэй ее на дух не переносит. Деннард дерзит постоянно, чем бесит его. А он не любит таких девушек. - Ее слова, как бальзам на душу. Значит, заменить меня им не удается. - Он будет на суде Стефана. Будет давать показания.
Ева тихо произносит, давая надежду увидеть Рэйнольда вживую. От этой мысли сладко засосало под ложечкой. Знать, что он где-то реальный, а не часть моих снов и не голос в трубке – это невыносимо, так и хочется кинуться на поиски, сбежав от всех.
- Я попробую уговорить Виктора.
Ева кивает.
- Я пойду. Мне нельзя долго быть с тобой. Вдруг кто-то из твоих увидит меня. Хватит того, что и так нарушила решение Сената. 
Она встает со скамейки, отряхнувшись и поправив волосы. Некоторые мужчины во дворе сразу же оборачиваются на нее. Еще бы! Такая красавица!
- Что-нибудь передать Рэйнольду?
В голове сразу взрывается тысяча ответов. Но есть одно «но»: он попросил не звать и не звонить ему. Поэтому качаю головою, не в состоянии произнести «нет».
Ева странно смотрит на меня, но потом жмет плечами - мол, «твое дело», и грациозно уходит. Я остаюсь в разодранных чувствах. На ум приходит только одно: «Разметало». Нас разметало по разным сторонам света. Хотим собраться, объединиться, но не можем. Упущено. В какой-то момент всё пошло кувырком, будто споткнулись и кубарем летим под откос. Только в какой? И можно ли всё исправить?
Послезавтра будет суд над Стефаном. Итак, Анна Шувалова-Мелани Гриффит, как тебе уговорить Виктора? Думай.