Sabbatum. Начало

Вступление

— Это что?
— Ваза.
— Красивая…
Я скептически смотрю на Мел. И та сразу же понимает, что ложь не удалась.
— Ну, видно, Стефану она понравилась, раз он решил ее подарить.
Еле сдерживаю смех, поэтому отворачиваюсь, а то Мел подумает, что смеюсь над ее наивностью.
— Ты чудо! — Делаю я заключение и целую ее в висок, а сам думаю, как бы отомстить Клаусснеру. В этот момент к нам входит Ева и начинает хохотать, не сдерживаясь. От вида заливающейся смехом Валльде я сам начинаю улыбаться, как идиот, вместе с удивленной Мел. Потому что такая бурная реакция Евы — редкость для нее.
Отсмеявшись, Валльде переводит дух, но все равно то и дело прыскает от смеха. Ее щеки пылают румянцем, а глаза блестят от слез.
— Он всё-таки это сделал!
Я указываю на пузатого, шипастого монстра посреди комнаты:
— Значит, идея была не нова?
— Мы эту вазу видели в магазине, когда в прошлом году подбирали для тебя подарок. Стеф уже тогда рвался подарить ее.
— Спасибо, что отсрочили! И куда мне ее девать?
Я наблюдаю, как Мел с опаской обходит пузатый горшок, заглядывает внутрь и пару раз трогает своим пальчиком шипы на ней и зеркальные осколки.
— Не знаю. Может, в Китай?
— Домик потонет от такой тяжести! — Смеется Ева, привалившись к дверному косяку. — Утопите в озере. Стеф не обидится.
— Там Стеф уже утопил мой складной нож… — Бормочу я, понимая, что утопить тоже не вариант. Не дай Бог, кто пораниться о нее.
— Я ее себе заберу. — Внезапно говорит Мел.
— Зачем? — Я удивленно смотрю на любимую, которая серьезно рассматривает отделку вазы.
— Отнесу в оранжерею. Мы спилим пару острых шипов и просверлим дырку внизу. И будет горшок вместо вазы. Отлично подойдет для гортензий. Да! Они красиво будут смотреться в ней.
Мел счастливо оборачивается к нам и улыбается. Я в шоке смотрю на жену. За меня вопрос озвучивает Ева:
— Тебе действительно нравится ваза?
— Ну да… Если отпилить пару колючек, то ничего, хороший цветочный горшочек.
Я начинаю откашливаться в кулак, чтобы не засмеяться. К «хорошему цветочному горшочку» прилагается сертификат автора, что это объект искусств и что стоит это творение скульптура приличную сумму денег. «Пунктуальность» — гласило в строке наименование предмета. Кому как, а я решил, глядя на вазу, что у автора явно проблемы со временем.
Ева по-доброму смеется и обнимает Мел за плечи:
— Ладно, цветоводы, пойдемте вниз на ужин. Наверное, все уже там и заждались именинника. А тебе, Оденкирк, повезло с Мел. Ничего не пропадет в твоем доме. Даже страшная ваза будет использована.
Я улыбаюсь в ответ и с любовью смотрю на маленькую девичью фигурку.

Начало

Ужасно болит нос, как и губа, которая горит от удара в челюсть. Хлюпая кровавыми соплями, я постоянно то отплевываюсь, то утираюсь краем рубашки. Ох, и влетит мне от Мириам за нее! Но мне всё равно. Хоть дай тысячу самых дорогих рубашек, я их не променяю на то, что сегодня произошло. А началось с того, что в школу надо было прийти нарядно одетым, так как будут снимать класс для нашего портфолио. Мириам достала мою единственную белую рубашку, которая уже была мала в рукавах. Она ее долго отстирывала и отглаживала. У сестры вообще бзик на чистоте и шмотках. Раньше она такой не была. Это в последние два года стала чокнутой: стирает, зашивает, гладит, а если ей перепадает от подруг новая вещь, то она ее будет беречь, как зеницу ока.
Поэтому за испорченную и порванную рубашку влетит — нет сомнений.
Но как визжал Люк! От одного воспоминания я невольно расплываюсь в улыбке, ощущая, как рана на губе снова лопается и начинает течь кровь. А еще у меня зуб шатается. Кулак Люка прошелся по моей челюсти и разбил нос. Но я в ответ ударил в живот, а затем вмазал ему с колена между ног. Напоследок приложил по уху. Пускай я сам получил, но знаю, что ему было больнее. Впервые в жизни я наслаждался своим даром. Мириам была права — действительно, от него есть польза. Например, чувствовать боль ненавистного противника и наслаждаться, что ему воздаётся за все пинки и подзатыльники, которые получал от его дружков вместе с Тимом. А как сладко вспоминать стонущего Люка.
Ему было больнее, чем мне. От этой мысли хочется кричать от восторга. Круто!
Тим тоже был молодец! Сообразил схватить кирпич и, несмотря на свой огромный вес, понестись с криками в сторону ошеломленной шайки Люка, которая стояла и пялилась на лежащего в пыли, плачущего главаря.
— Валите отсюда, уроды! Я вам головы размозжу! Отвалите от нас! — Орал Тим, занося кирпич над головой, целясь в опешивших шестерок Люка.
— Да вы — дебилы!
— Ненормальные!
— Придурки!
Норман, Гарри и Джек отшатнулись от Тима. Но когда он с безумным криком, что даже я спассовал, ринулся на Нормана, целясь кирпичом в его черепушку, все пять подтирал Люка бросились наутек, забыв про своего главаря. Люк же плакал, скорчившись у моих ног и схватившись за свой писюн, рыдал, похрюкивая, как поросенок. Мне было больно вместе с ним, но я отгораживался, отпихивался даром от этой чужой боли, как мог, и наслаждался. Я смог! Я отомстил за себя и за Мириам! Будет знать, как насмехаться над нами.
Падаль! Вот он кто. Считает себя лучше нас, что живет в нормальной семье. Хотя Тим рассказывал, что его папаша имеет любовницу, которую трахает по воскресеньям, когда его жена уходит в воскресенье на службу. Сама же мамаша Люка втихаря пьет, и, говорят, пару лет пыталась вскрыть себе вены. И после этого Люк будет на нас наезжать вместе со своей компашкой! Да там все лицемеры и сволочи!
Я отхаркиваюсь. Плевок на асфальте багровый, противный. Перешагиваю и иду дальше, поправляя сползший с плеча рюкзак. Во рту солоно. Зуб шатается. Но мне всё равно! Я чувствую себя взрослым, настоящим мужиком, бойцом, и сладко представляю, как говорю Мириам, что защитил себя и ее от клеветы Люка. Что за «сестру-проститутку» я врезал ему по яйцам, за «говно, от которого слаще воняет» — врезал в живот, а за «глистов Оденкирков» ему пришлось от меня в ухо.
Но, подходя к дому, замечаю сестру, сидящую на крыльце у миссис Фэлпс и задумчиво накручивающую на палец прядку волос. Ее сумка безразлично откинута в сторону, показывающая, в проеме разошедшейся молнии, тетрадки, пару учебников и красную пластмассовую расческу. Стону от разочарования! Ну всё. День испорчен! Мириам откидывает волосы за спину, передергивает плечами и замечает меня и мой видок. Ее брови хмуро сходятся на переносице — не нравится, сердится, жди нагоняя от нее…
Она резко встает, подхватывая свою сумку, и идет ко мне.
— Привет… — Тихо произносит сестра, смотря не в глаза, а на кровавые пятна на воротнике рубашке.
И вся моя гордость за отомщенную честь тут же испаряется.
— Это… Я не хотел… Но этот придурок Люк сам нарывался! Он снова обзывался и откатывал идиотские шуточки! Честное слово, я не хотел!
— Забей! — Мириам устало вздыхает и начинает осматривать мой нос со скулой. Я вскрикиваю, когда она дотрагивается до синяка. — Пойдем.
Она обходит меня и идет в обратном направлении от дома. Я удивленно смотрю ей вслед, на ее черную куртку, которая поблескивает своими железными заклепками.
Мириам замечает, что я не иду с ней, и останавливается. Я подхожу и слышу злое:
— Роджер вернулся.
Я грязно ругаюсь в ответ, за что тут же получаю подзатыльник.
— Не ругайся! Тебе не идет.
— Куда пойдем? — И грустно осознаю, что ночевать придется вне дома и ужина тоже не будет. Наверное, и школу придется завтра прогулять. Я не попрусь в грязном на радость шайке Люке.
— Куда? Как обычно.
Я вздыхаю и плетусь за Мириам. «Как обычно» — это значит, придется ночевать в «Таверне»: старое разорившееся кафе, которое все никак не могут продать. Мириам каким-то чудом добыла ключ от черного входа, поэтому, когда к ма возвращался Роджер, мы сматывались от греха подальше, как сегодня. Роджер – тип, который часто бывал в гостях у полиции, сидел в тюрьме, и знаю, что он продавал и продает до сих пор травку. Он наведывается к ма, чтобы та передержала товар за определенную сумму, обычно он еще поставляет ей выпивку. Роджер зависает у нас дома где-то на неделю-две, а затем бесследно исчезает на месяца, и тогда жить дома становится сносно. У ма начинается пора, когда она перестает напиваться до бессознательного состояния и ее можно контролировать. Мы становились хозяевами дома. Но, когда приходит Роджер, то дом превращается в самое опасное место на земле. Напившись, он раздает оплеухи мне и Мириам, может сожрать всю еду, которую наготовила сестра, грязь от него повсюду, постоянно водит дружков к нам в дом и тогда вообще попадаться на глаза этой пьяной компании не стоит. В последний раз, после которого мы начали сбегать из дома с появлением на пороге Роджера, он выломал дверь в нашу комнату и пытался «проучить» меня за то, что слишком дерзил. Так и не поймав меня, он со всего размаха ударил Мириам по лицу и хотел ее избить. Я попытался защитить сестру, но он меня скинул с лестницы. И как я ничего не сломал себе? Именно тогда, произошла «магия»: Мириам, испугавшись, каким-то неведомым образом подожгла одежду на Роджере, и пока тот, визжа, тушил себя, мы выбежали из дома. А затем была ночевка на промозглой автобусной остановке. С тех пор Мириам проработала план: она добыла ключ от «Таверны» и, стоило появиться Роджеру, мы сразу же сбегали из дома.
— Заходи.
Щелчок дверного замка. Мириам осторожно светит фонариком в распахнувшуюся перед нами темноту «Таверны». Вроде бы никого. Из мрака помещения разит сырым деревом и картоном. Запах противный, но к нему быстро привыкаешь. Мириам громко стучит ногами по полу, распугивая мышей, чтобы успели спрятаться и не попасться нам на глаза. Мы проходим в главный зал, где есть хоть какая-то мебель: столы, стулья, полки, барная стойка. Пару столов уже сдвинуты нами, служащие кроватью. Ужасно неудобные, но выбор был не велик. Спать на грязном полу среди мышиного помета намного хуже.
Я кидаю свой рюкзак на стол и достаю спрятанные под батареей свечи, которые мы накрыли пластиковыми коробками, найденными на помойке. Одна коробка лежит нормально, а вот вторая — перевернута и мыши все-таки съели пару свечей под ней. Злость от этого «открытия» и что придется снова прозябать тут, выливается в пару крепких словечек от меня.
— Прекрати! — Снова шикает Мириам.
— Эти гады сгрызли две свечи!
— Не страшно! Добудем еще.
— Как? Где?
— Как-нибудь! Как добывали раньше! Иди сюда!
Мириам зовет подойти к ней. Она уже зажгла свечку, и вкрутила свой фонарик в железную банку на ниточке, приделанную к брусу под потолком — это ее гениальная находка, имитация люстры из банки и карманного фонарика.
Я встаю рядом с Миррой под круг света и тут же получаю снова подзатыльник.
— Эй!
— Это тебе за ругань! Я предупреждала!
— Мириам!
— Стой смирно! — Она начинает осматривать мое лицо и нос. — Открой рот!
— Зачем?
— Ты шел и постоянно держался за щеку…
Я разочарованно вздыхаю: мой фокус не удался, заметила.
— У меня просто зуб шатается…
— Покажи.
Я закатываю глаза к потолку. Раздражает! Неужели так принципиально? Но Мириам серьезно смотрит и ждет от меня действий. Поэтому сдаюсь и открываю рот. Она вцепляется своими тонкими, но сильными пальцами в подбородок и заставляет повернуться к свету. Шиплю от боли, так как Мирра нажала на свежий синяк.
— Какой?
Я, мыча, языком начинаю нажимать на зуб, показывая который из них шатается.
— Ладно. Не все так страшно. Балбес! — Она отпускает меня и снова дает подзатыльник. — У тебя единственная нормальная рубашка была! Как ее отстирывать теперь? А пятна травы так вообще не исчезнут! Она же и рваная к тому же!
— Да ладно тебе!
— Зачем подрался?
Волна раздражения поднимается во мне: я защищал ее, а виноватый, всё равно, я.
— Люк, скотина, со своими крысами снова подшучивал! Строил из себя крутого. Урод!
— Слушай, а обязательно надо было с кулаками лезть?
— Он обозвал нас голодранцами и нищебродами! А тебя… — Но я тут же запинаюсь.
У меня язык не поворачивается передать, что сказал этот подонок про сестру. Плевать на меня и что говорят люди про нашу мать, но не про Мириам. Я любого урою за сестру.
— Короче, Люк получил по заслугам. — Бурчу, сконфуженно отводя взгляд. Вот же! А я, дурак, так радовался, что накостылял ему, думал, Мирра оценит!
— А твой дар? — Тихо спрашивает Мирра. Я разъяренно вскидываю взгляд и встречаюсь с темно-синими грустными глазами сестры, которая ждет от меня ответа.
— А знаешь, ты была права! Он действительно может быть полезен! Я знал, куда бить, и знал, как ему больно! Слышала бы ты, как он визжал, когда получил по яйцам!
Я ни капли не жалею. Была бы возможность — повторил!
— Тебе нравилось чувствовать его боль?
Ее вопрос достигает цели, и я снова сконфужен.
— Нет… Но если ждешь, что я раскаюсь, то зря! Люк — свинья, считающий себя выше всех! Он думает, раз у его родителей есть деньги и возможности, то имеет права оскорблять всех! Что такие, как ты и я, как Тим, не имеют права существовать!
Всю свою злость выплескиваю в удар по старой ржавой банке, валяющейся на полу, и она с громким звуком ударяется о стену и улетает в темноту. Мирра тяжело вздыхает и садится на стол, который следующую неделю будет служить для нас кроватью, пока Роджер не уйдет из нашего дома.
— Значит, снова у тебя будут проблемы с директором…
Брошенная фраза напоминает о том, что, скорее всего, снова будет разговор обо мне, об исключении из школы и, возможно, о лишении прав нашей матери. Заезженная старая пластинка. К нам итак постоянно ходит тетка из органов опеки, которая ведет разговоры с матерью об алкоголизме, о нашем будущем и прочее. Мириам старается поддерживать чистоту и вид в доме, чтобы нас не забрали в детский дом. Но, кажется, эта тетка обо всем догадывается.
— Есть хочешь?
Я фыркаю. Еще бы! Я голоден. Но вряд ли мне до завтра улыбнется удача в виде нормальной тарелки макарон.
— Вот. Успела схватить на кухне.
Она протягивает батон хлеба, который уже потерял свою свежесть за два дня. Но мне плевать!
— Спасибо. — Я разламываю хлеб на пополам и жадно начинаю есть, морщась от боли, когда кусок попадает на больной зуб, да и синяк на скуле отдается на каждое движение челюстью.
— Что будем делать завтра? — Я смотрю на сестру, которая вяло отщипывает кусочки мякоти от хлеба и отправляет в рот.
— Не знаю… Тебе бы переодеться. Но соваться домой — не стоит. Хотя… можно, попытаться днем.
Я вспоминаю ненавистного с кривыми зубами Роджера, от которого воняет помойкой. И мать, как обычно, со стеклянным взором, еле держащуюся на ногах. Ее волосы забраны в сальный хвост, майка с дырками от сигарет. Иногда, она красит губы неровно и безобразно. От этого становится противно. Я ненавижу Кэтрин Джейн Оденкирк, хотя Мириам еще помнит моменты, когда она была нам, как мама. Не знаю. Я помню ее только такой: страшная, морщинистая, с опухшим лицом, бессмысленным взглядом, неопрятная, с жутко накрашенным ртом, тянущая из горла бутылки дешевый лагер*. Мириам говорит, что мама была бы красива, если бы не пила, но я не могу представить ее другой. Так же, как не могу согласиться, когда Мирра говорит, что она похожа на нее.
Я подхожу к заколоченному окну, где через доски виден противоположный дом. Когда-то там жили индусы. Теперь хозяева сменились.
— Ты знаешь, что напротив новые жильцы?
— Нет.
— Там теперь живет старушка и девчонка. — Не знаю, зачем говорю это Мирре? — Дженнифер Уайтхед. Она теперь учится в моем классе.
Я вспоминаю эту девчонку: тихая, неприметная, раздражающе напуганная. Она меня боится. И не только меня, но и остальных. Я видел однажды, как Харрисон плюнула ей в обед, а МакДэниел толкнула прямо в грязь возле школьного крыльца. Меня бесило, что эта нюня даже не защищается, будто ждет, что кто-то придет ей на помощь. Так и хочется ей дать подзатыльник и крикнуть: «Эй! Да хватит уже! Начни защищаться! Они же так и будут издеваться над тобой!».
А в последнее время я ловлю себя на мысли, что уже сам готов броситься к ней на защиту, но постоянно себя одергиваю. Даже Тим, который страдает от ожирения и похож на бегемота, и то научился стоять за себя. Так что пускай сама начнет давать в ответ! Полезней будет. Мир, увы, таков: либо ты его, либо он тебя.
— И к чему ты про нее сказал? Тебе она нравится? — Мирра удивленно смотрит на меня.
Я же начинаю смеяться.
— Мне? Нравится? Эй! Я что? Дурак?
Вот же ей взбрело голову! Где я и девчонки? Чего с этих глупых можно взять? Не понимаю, как люди могут влюбляться? В принципе, я знаю, как и откуда берутся дети, видел голых женщин из журналов, Джонни говорит, что видел голую грудь у одной проститутки вечером. Врет, конечно же! Всем известно, что по вечерам его из дома не выпускают. Но все равно! Это, вроде как, со взрослыми женщинами проходит, в них влюбляются, их полапать можно, говорят, секс — классная штука, не зря все так этим любят заниматься. А тут какая-то глупая пятнадцатилетняя козявка, которая даже за себя постоять не может. Чего с ней делать-то?
— Слушай, а, может, завтра к Али попробуем прорваться? Он, когда в настроении, и подработку даст, и накормит…
— Его нет в городе. — Звучит безжизненный голос Мириам. Я смотрю на свою сестру. Та хмуро сидит на столе и теребит в руках йо-йо — любимую игрушку. Мирра часто вытаскивает ее, когда делать нечего.
— Думаешь, что снова к нам придет полицейский?
— Не думаю, а знаю. Тебе не спустят очередную драку, директор будет вызывать родителей, опять пришлют эту тетку из опеки. Она придет, а там Роджер с матерью пьяные…
Я слышу, как дрожит ее голос. Это больно видеть. Вина удушающей волной накрывает меня с головой, что аж щеки начинают пылать.
— Прости меня…
— Ты придурок, Рэй! Не мог сдержаться? Нас теперь в детский дом запихнут! Ты этого хотел?
Я с ужасом осознаю, куда мы вляпались из-за меня. Все старания сестры коту под хвост из-за дебила Люка, который не может держать язык за зубами. Неужели всё? Неужели нас заберут, и мы никогда больше не увидим друг друга? Говорят, часто бывает, что братьев и сестер разлучают. Да и не будет больше свободы. Считай, в тюрьму посадят!
Грудь будто сдавили, словно Тим рухнул на меня и придавил своим весом. В горле першит, и я начинаю предательски всхлипывать… Ненавижу плакать, тем более в чьем-то присутствии.
— Эй! Ты плачешь что ли?
Отворачиваюсь к окну, чтобы она ничего не увидела.
— Рэй! Не молчи! Ты плачешь?
Вот ведь! Не отстанет теперь!
— Нет… — Но голос ломается и выдает меня с головой.
Я слышу шорох с ее стороны, а затем легкие шаги. Поворачиваться нет нужды, я чувствую ее спиной. Мирра легко кладет руку на мое плечо и сдавливает:
— Всё будет хорошо! Запомни. Всё будет хорошо.
— Ничего… не будет… — Я заикаюсь от всхлипов и утираю кулаком слезы, всё так же не поворачиваясь лицом к сестре. Но замечаю, что на душе становится легче. Намного. Мирра обнимает меня сзади, кладя свою голову мне на плечо и обдавая родной смесью запахов: дешевые сладкие духи, ароматы ее тела и улицы на куртке.
— Нет. Будет! Это у всех будет плохо, а у нас хорошо! Мы будем с тобой вкусно есть, хорошо одеваться, нас будут уважать и бояться. И никакие Роджеры и Люки не помешают этому.
— Откуда ты знаешь?
Я ощущаю, как легко на душе, как светло, как хочется жить. А главное — веришь ей, потому что иначе быть не может. Ведь это же Мириам! Моя сестра! Самая родная и важная!
— Знаю, Рэй. Скажи: «Всё будет хорошо».
Я повторяю, закрыв глаза, вкладывая в каждое слово веру в будущее.

Как тень, я пробираюсь в дом. Ранее утро. Расчёт был на то, что с утра наверняка все в доме спят, а в школе только-только начались первые занятия и еще не хватились моего отсутствия, а значит, до директора моя драка еще не дошла.
Зайдя внутрь дома, я ощущаю жуткий смрад пьяного угара: кислый запах спирта. В коридоре сразу же спотыкаюсь об куртку Роджера, которая упала с перил лестницы, ведущей на второй этаж, и теперь комом валяется на полу. Собственно, ей уже давно пора быть в мусоре. Поэтому я с удовольствием вытираю ноги об нее, представляя, что это делаю о спину Роджера. Пускай теперь поносит такую!
Судя по доносящемуся храпу, вся вечеринка проходила в зале — значит, туда соваться не стоит. Я осторожно начинаю подниматься по лестнице, аккуратно наступая на скрипящие ступени. А скрипят почти все. Облупившаяся краска и отсутствие хоть какого-нибудь ковролина говорит о требующемся ремонте. Хотя дом больше нуждается в домохозяйке, а потому уж в ремонте. С каждым годом он все хуже и хуже. Из всех розеток работают лишь на кухне и две внизу
Поднявшись на второй этаж, я чувствую себя победителем, что смог это сделать не разбудив никого. Хотя… Всё зависит от степени выпитого - возможно, хоть приводи сюда весь королевский полк, ма и ее дружки не проснутся. 
Адреналин и ненависть клокочут во мне. Я прохожу в нашу с Миррой комнату. Родная территория рябит постерами с музыкантами. На меня гордо взирает Дэвид Боуи, будто говорит: «Молодец, малец! Бери нужное и сматывайся». По разные стороны комнаты стоят две старые наши кровати: застеленная — Мириам, моя — представляет собой ворох из одеяла и подушки. Под кроватью валяются мои книжки: учебники и пара детективов, которые Мириам почему-то обзывает глупыми.
Я сразу же иду к шкафу и начинаю переодеваться так быстро, как могу. Впопыхах забрасываю испорченную рубашку в шкаф, достаю себе и Мирре по футболке, купленные на распродаже за смешную сумму. Плевать на их глупые надписи и рисунки, зато выглядят нормально: на моей вообще название какой-то фирмы и нарисованный глобус. Тим говорит, что это компания, связанная с телефонами. Помнится, мне однажды досталась новая девчачья футболка. Хоть и зеленая, но сразу видно, что не для пацана: ну какому нормальному парню понравится ходить с радугой и солнышком? Пришлось срочно ее уничтожить, пока Люк и остальные не прознали, что у меня такая есть. На смену девчачьей были куплены на распродаже поддержанные, с названиями фирм.
Закрыв шкаф, я ложусь на пол и шурую рукой под ним. Пальцы тут же натыкаются на старый небольшой пакетик. Есть! Это наша с Мириам заначка на черный день, которая то скуднеет, то наоборот пополняется. В пакете лежат последние три фунта — остаток от подработки у Али, когда я таскал ящики, а Мириам мыла окна и полы. Немного, но если скромно питаться, то неделю протянем. Супы в банках — наше спасение. А там, может, Али вернется и снова подкинет работенку. Положив три фунта в карман, я кидаюсь к окну и открываю его — резкий октябрьский свежий ветер врывается в спертый воздух дома. От этого будто ток проходит по моим нервным окончаниям, и во мне просыпается азарт. Ощущение, что я подобно шпиону в фильме, пробрался на секретный объект и уношу государственные тайны для спасения своей страны.
Попытавшись аккуратно сложить Миррино одеяло, я завязываю его узлом, будто тюк, а затем скидываю с окна, глядя, как оно шмякается на оранжевую старую плитку внутреннего двора.
Отлично! Вроде бы все. Пора уходить.
Я осторожно закрываю дверь за собой и выхожу на лестницу именно в тот момент, когда кто-то звонит в дверь. В мутном стекле маленького окошка двери виден силуэт пришедшего — незнакомый мужчина. Я замираю в ужасе. Такого развития событий не рассматривал! Что делать? На мгновение теряюсь. Паника охватывает меня. Пока я верчу головой не зная, что делать, звонок продолжает оголтело трещать, будя спящих. И вот слышу рык и крепкие словечки Роджера. Я медленно начинаю отступать назад, стараясь не громыхать ботинками и скрипеть на лестнице. Я уже на последней ступеньке, как внезапно дверь сама открывается и в дом входит мужчина, одетый в костюм и пальто. Он словно знает, что я на лестнице — моментально находит меня взглядом и застывает на пороге. Холодок побежал по загривку, и я все больше попадаю в плен его голубых глаз, словно в гипноз.
Я в ужасе пячусь, спотыкаюсь и громко падаю на пол, прерывая зрительный контакт. Холодок тут же проходит, а в голове возникает одна единственная мысль: «Спасаться!».
— Эй! Ты кто такой? — Доносится тяжелый бас Роджера снизу. И незнакомец, как и я, оборачивается на оклик. Меня словно отпустили невидимые нити, и, забывшись об осторожности, с грохотом кроссовок о деревянный пол вскакиваю и несусь в свою комнату. В барабанных перепонках стучит кровь, заглушая все остальные звуки.
Что делать?
ЧТО ДЕЛАТЬ?
Я стою посередине комнаты и понимаю, что не знаю куда бежать. Я загнан! И, словно в подтверждение, слышу шаги на лестнице. Кидаюсь к окну и поднимаю створку. Два этажа. Высоко. А дальше куда?
Не успеваю продумать план действий, как дверь в комнату открывается и на пороге стоит незнакомец.
— Эй! Куда пошел? — Доносится снизу крик Роджера. И, не думая, выпрыгиваю из окна. Я больно приземляюсь на ноги, что они даже немеют от удара. Но времени себя жалеть нет! Оглянувшись, вижу куль из одеяла. Резко дергаюсь, хватаю его, встаю. Стопы колет тысяча невидимых игл, меня пошатывает. Сцепив крепко зубы, со всего разгона прыгаю через деревянный забор. Я напуган настолько, что с легкостью беру барьер и оказываюсь во дворе у миссис Уэст. Я несусь через вывешенное влажное, пахнущее стиральным порошком и чистотой, белье соседки, вбегаю в дом, молнией проношусь через ароматы чужой жизни — сквозь первый этаж, краем глаза замечая, что сама миссис Уэст смотрит телевизор в гостиной, и вылетаю на улицу.
Не чувствуя собственного тела, мчусь вдоль улицы, то и дело оглядываясь — не гонятся ли за мной. Сердце горит внутри грудной клетки, воздух дерет горло. Но бегу!
Удар неожиданный и резкий — боль от скулы до коленки. Я падаю на кого-то с вскриком, сминая под собой. Мир теряет целостность — дробится на картинки и падает вместе со мной: серость тротуарного камня, мягкость чужой кофты, шершавость одеяла в моей руке, боль от удара. Зажмуриваюсь. Горячее дыхание, девчачий сдавленный стон, чем-то похожий на мультяшный, и ее волосы, щекочущие щеку, с запахом сладкой ваты. Чужая разрастающаяся боль в копчике и затылке.
Открыв глаза, понимаю, что я лежу на этой нюне — новенькой из моего класса. Она открывает свои глаза и смотрит с обидой. Вместо того, чтобы извиниться перед ней, чувствую, как раздражение с ненавистью к ней захватывают меня всё сильней, и я гневно выпаливаю:
— Смотри куда прешь!
Она глупо открывает рот и хлопает ресницами.
— Ты… ты… ты сам же…
Я встаю с нее и потираю ушибленные места. Но вспоминаю про погоню: начинаю искать незнакомца на улице, но никого не вижу. Видно, он не побежал за мной. Кто это вообще был? Полицейский без формы? Или сотрудник органов опеки?
Я в недоумении оборачиваюсь на Дженнифер, будто она может мне что-то объяснить. Но девчонка шмыгая носом и скуля от боли, поднимается с дороги. Рядом с ней валяется ее рюкзак с моим кульком из одеяла.
— Чего ноешь?
— Куртку из-за тебя порвала…
Я ожидал что-нибудь обидное в ответ, ругань, угрозу, но не это! Поэтому с удивлением смотрю на нее. Девчонка теперь стоит, понурив голову, щипает порванный рукав, будто в надежде, что он срастется, и… плачет. Вина захлестывает меня настолько сильно, что в недоумении начинаю с интересом рассматривать ее. Я никогда ее так близко не видел: светло-каштановые волосы, вздернутый нос, длинные ресницы, на щеках легкие веснушки. Симпатичная. Чем-то похожа на фарфоровую куклу, что стоит на камине у соседки.
— Эй, выродок! Женушку себе присматриваешь? Отлично смотритесь! Два идиота!
Голос Люка звучит с противоположной стороны, что я нервно дергаюсь, готовый продолжить свой бег.
— Чего в школе не был? Струсил, Оденкирк? Мой отец уже подал заявление в полицию на тебя.
Моя ненависть взвивается и захлестывает меня, что хочется рвануть и растерзать этого урода. Но фраза про полицию тут же бросает в холодный пот: вот, кто был этот незнакомец в доме! Всё. Мне крышка! Единственное, что я могу, это крикнуть в ответ, сжав кулаки:
— Заткнись, недоносок! Иначе я тебя убью!
— Давай, попробуй! — Орет Люк, при этом делает неприличные движения, вызывая на продолжение драки.
Я не выдерживаю и устремляюсь к нему, но внезапно что-то удерживает. Обернувшись, я с удивлением, обнаруживаю, что эта девчонка схватила меня за край куртки и тянет на себя.
— Не надо! Он только и ждет этого! У тебя итак проблемы.
Я даже задыхаюсь от такой наглости. Весь мой гнев уступает удивлению: эта малявка стоит и смотрит серьезным, обеспокоенным взглядом, будто действительно волнуется за меня. Обалдеть! Я ее толкнул, не извинился, а она меня защищает!
— Что, Оденкирк? Подружка не разрешает?
Я снова делаю движение в сторону, но уже не рвусь к этому придурку с кулаками. Дженнифер все еще держит меня за край куртки. Поэтому решаю уйти — с Люком я разберусь позже. Еще не хватало, чтобы полицейский услышал или увидел, если он где-то поблизости. Вообще мне нужно валить с улицы.
Я зло вырываю куртку из рук девчонки, подхватываю с земли свой рюкзак и куль из одеяла. Но напоследок все-таки выплескиваю свою злость, если не Люку, то ей:
— Слушай, а ты часом на меня не запала?
Девчонка вспыхивает румянцем, а я, хохотнув над ней, ухожу, слыша, как Люк еще что-то орет вслед. Когда-нибудь я этому слизняку вырву язык. Всё равно меня посадят в детскую колонию. Или куда там определяют малолетних преступников?

Там кто-то есть

— Рэй, я принесла нам еды!
Голос сестры звучит еще с порога «Таверны». Я за час ожидания почти сошел с ума: доломал старый стул, выплеснув на него всю свою ярость и злость, а затем накатил такой страх и отчаяние, что молча плакал в темноте, жалея себя и свою ничтожную жизнь.
— Ну что? Достал вещи?
Я слышу, как тяжело бухнулся на стол ее рюкзак с учебниками.
— Эй! Ты чего молчишь?
— К нам в дом приходил полицейский…- Выдавливаю из себя, шмыгая носом и не поворачиваясь к сестре.
— С чего взял? — Мириам обходит стол и становится напротив меня.
— Я видел его, когда ходил за вещами. Да и Люк сегодня заорал на всю улицу, что его отец написал заявление в полицию.
— Тебя видел Люк?
Я обреченно киваю. В моих руках вертится крышка из-под Пепси: сине-красные волны, похожие на знак инь и ян. Сам напиток давно уже выпит, а бутылка неизвестно где, осталась только крышка, одиноко валявшаяся на полу «Таверны». Мириам задумчиво ходит из стороны в сторону. Чем больше она молчит, тем сильнее отчаяние. Кровь снова приливает к щекам, а на глаза вот-вот навернуться слезы.
— Я завтра узнаю конкретней. Может, все обойдется. А пока сиди тут и не высовывайся. Достаточно, что Люк тебя видел.
— Меня и полицейский видел… Я от него убежал.
— Твою мать! — Мириам отчаянно хватается за голову. Всё понятно: надежды нет. На мгновение мои уши закладывает, превращая все звуки в единый монотонный писк. Мирра смотрит на меня, а затем кидается с объятиями, обрушивая на меня волны спокойствия и счастья. И плевать, что я как слабак, зарываюсь в плечо сестры, разрешая ей гладить по спине своей ладонью, будто маленького ребенка.
И паника утихает.
Какой же я глупый! Подумаешь заявление, полицейский, тюрьма? Жизнь не кончается. Главное, что есть этот прекрасный мир и Мирриам.
— Не плачь, Мирра! Не плачь! Всё будет хорошо! Слышишь?
Но я чувствую, как ее горячие слезы капают и попадают мне на шею, а затем оставляют мокрую дорожку, скатившись за шиворот.

Утро. Холодно. Где-то в конце зала шебуршится мышь. Мирра ушла в школу. Может, еще есть шанс спасения? Если все будет плохо, то можно обратиться к одной из местных банд, которые крышуют наш район. Я с ними не общался никогда, н слышал, что сестра кого-то знает.
Я молча дожевываю третью пачку чипсов. На столе вместе с одеялом и вещами уныло лежат учебники и тетрадки, надоедающие бесполезными задачками: «Из пункта А в пункт В…» Зачем мне учить и выполнять домашние задания? В детской колонии будут совсем другие уроки. Куда более практичней и жестче.
Спрыгнув со стола, я начинаю разминать ноги и руки, изображая, что дерусь с невидимым врагом. Пусть это будет большой здоровый качок с лысой головой и татуировками по телу. И пусть его зовут Вин, как Вин Дизеля. Мои кулаки сжаты и прикрывают лицо — стойка. Делаю, как профессиональные боксеры, легкие прыжки на месте, будто невидимый враг в любой момент может дать сдачи, а я — успеть увернуться. Резкий выдох через рот и удар правой. Снова прыжки. Обхожу. Джеб. Апперкот. Уворачиваюсь. Нырок. И делаю хук с правой. Всё! Противник повержен. Рефери считает до десяти. Нокаут! И я победитель! Зал ревет и рукоплещет. Свет прожекторов направлен на меня. Голос рефери звучит в микрофон: «И чемпионом мира становится Рэйнольд Оденкирк!»
— Эй! Лови ее! — Снаружи слышатся девчачьи голоса и звук бегущей толпы. Я застываю на месте, настороженно прислушиваясь. Мириам? Но среди смеха, возни и топота не слышу голоса сестры. Звуки становятся все слышнее и уже слышны шуточки, обидные фразы и восклицания. Все происходит рядом с «Таверной». Грохот жестяных банок и удар деревянной решетки возвестил, что возня происходит у черного входа. Я на полусогнутых ногах, чтобы меня не увидели в грязных окнах, крадусь к двери, слушая смех и издевки девчонок.
— Ну-ка, ну-ка! Да это личный дневник!
— Отдай!
Кто-то противным пищащим голоском начинает зачитывать: «Сегодня с утра бабушка приготовила овсяные хлопья. Ненавижу, когда она это делает. Потому что овсяные хлопья делала всегда мама» — и взрыв смеха. Я осторожно подкрадываюсь к грязному треснутому окну и вижу, как стайка девчонок из четырех человек издеваются над новенькой. Они загнали ее к стене и двое держат ее за руки, пока остальные копаются в ее рюкзаке. Сама же Дженнифер ничего не делает, лишь раздражающе пищит, как мышь: «Отдайте! Это мое! Прекратите!»
— Ну, давай, нюня! Врежь им! Отбери свое! — Шепчу, как мантру, глядя на то, как девчонки роются в ее рюкзаке. Молли и Сара из нашего с Дженн класса. Две воображалы, которые сторонятся меня, так как когда-то я «случайно» запер их в мужской раздевалке, Кэйсиди — из параллельного, четвертую в вечно жутко розовых свитерах не знаю, но тысячу раз видел в их компании.
Сара подходит и грубо срывает резинку с волос новенькой. Дженнифер вскрикивает, схватившись за голову — ей попутно выдрали клок, ее боль тут же откликается во мне, легонько защипав, где затылок.
— Да что же ты такая слабачка? Чего ждешь, дура? — Я чувствую, как внутри разгорается обида за нее. Ну невозможно так! Чего эта глупая ждет? В душе неприятно шевелится чувство справедливости. Но я обещал себе не влезать! Пусть сама научится защищаться!
Внезапно Сара со всего размаха бьет Дженнифер по голове учебником, вынутым из ее же портфеля. Боль такая, что даже у меня звенит в ушах! И снова все чувствую за других. Почему-то в этот раз мои способности слишком восприимчивы оказались. Я, держась за место ушиба, смотрю на Дженнифер: та так же держится за голову и плачет, некрасиво открыв рот и голося, как маленький ребенок.
Девчонкам это нравится! Они хохочут и кружат, улюлюкая, вокруг нее. И тут снова вижу, как взмывает вверх синий толстый учебник, готовый снова шарахнуть Дженнифер по макушке. Ненависть на этих озверевших девчонок, которые просто избивают слабую, опаляет так сильно, что я не выдерживаю и вылетаю на улицу:
— Хватит! Идиотки!
Все изумленно поворачиваются ко мне. Ярость клокочет так, что мне кажется воздух будто загудел, как ток в электропроводах.
— Оденкирк?
— О! Да у нашей Дженн заступник появился.
— Пошли вон отсюда! — Рычу в ответ, и внезапно у ног Сары что-то взрывается с яркой вспышкой.
— Ай! Петарда! — Вскрикивает она, отпрыгивая, а я делаю вид, что не удивлен, хотя никакой петарды там не было.
— Оденкирк, с ума сошел? Петардами кидаешься!
— Это не он, это дура кинула. — И снова Сара замахивается на Дженн книгой.
Я подскакиваю и грубо толкаю ее в грудь, что девчонка падает на землю и роняет книгу. Где копчик начинает разрастаться боль от удара.
Я поворачиваюсь к остальным и рычу:
— Вы меня не поняли? Пошли вон отсюда!
И снова взрывается что-то у их ног. Все трое взвизгивают и отскакивают.
— Да подавись ты! — Говорит Молли и кидает дневник на землю, следом за ним падает рюкзак Дженн. Девчонки, фыркая и кидая злые взгляды, неспешно уходят. Слышу, как с их стороны доносится: «Два сапога пара! У одного мать алкоголичка, другую — на помойке нашли».
Когда они скрываются из виду, я поворачиваюсь к Дженнифер, которая виновато жмется к стене и утирает нос рукавом, и со вздохом начинаю поднимать все вещи с земли: кидаю ее дневник в рюкзак, подбираю учебник, которым нас обоих треснули по голове, собираю рассыпавшиеся ручки и карандаши. Затем кулем пихаю в руки новенькой. Дженн, будто отмороженная, стоит и пялится на меня.
— Спасибо…
Лучше бы промолчала! Потому что я взрываюсь в гневе на нее и себя:
— Ты когда научишься давать сдачи? Тебе самой не надоело? Они же не прекратят, пока не покажешь кулаки!
— Я не умею… — Шепчет она, стыдливо опустив глаза, снова щипая рукав куртки, на котором образовались свежие стежки, после прошлой «встречи» со мной. По ее щекам текут слезы.
— Зато плакать умеешь. — Бурчу я, убирая руки в карманы и ощущая вину, что сорвался на ней. Стыдно. Ведь сам недавно ревел, как девчонка, в плечо сестры.
— Иди отсюда…
Она всхлипывает и уже поворачивается, чтобы уйти:
— Пока, Рэйнольд.
Мое имя в ее исполнении странно отзывается во мне. Будто болячку сорвала с коленки, и я теперь снова хромаю. Будто резко затормозил на велике, и свалился, не удержав равновесия. Будто мои ненависть и злость испарились, и я оказался уязвимым перед ней.
Да что не так-то? Что со мной? Совсем я расчувствовался! Еще чуть-чуть и превращусь в лужу из розовых соплей, что тоже забуду, как защищаться. Громко сплюнув на землю, чтобы показать ей свое пренебрежение, я неспешно удаляюсь в «Таверну» победителем этого раунда.

Вечер принес покой. Прошлындав по району от безделья, мы с Мириам медленно брели к «Таверне».
— Говоришь, что директор не в курсе драки?
— Пока нет.
— А полиция?
— Да не было никакого заявления, Рэй! У твоего Люка огромные проблемы дома! Я сегодня узнала, что вчера к ним приходил кто-то из суда. Вроде как выселять их будут за огромные долги. Так что, успокойся! Им сейчас не до тебя. — Мириам счастливо смеется и лохматит мои волосы.
— Прекрати! Прическу испортишь!
Мирра заливается еще больше. Мне давно пора постричься, но не даюсь. Мне нравится выглядеть, как герои из китайских мультиков — так однажды назвала меня подружка Мириам, при этом отметив, что мне идет это и я очень симпатичный. После этого я напрочь отказался от машинки для стрижки и ножниц. То, что я смазливый, понял давно потому, как девчонки стали строить из себя передо мной не пойми что. «Флиртуют», — разъяснила Мириам. Но для меня это было очередное доказательство, что у некоторых девиц явно неполадки с мозгами, которые с каждым годом становились всё очевидней. Одна их боевая раскраска из теней и туши с каждым годом все больше походила нескончаемый Хэллоуин. Хорошо, что сестра не такая, как они.
— Ты была дома?
Мирра кивает.
— Роджер все еще там?
— Угу. Правда, я пришла, когда его не было дома.
— И что?
— Пьяная… — Мирра чего-то не договаривает. Я дергаю ее за рукав, и она сдается. — Я видела шприц в углу. Кажется, ма подсела на дурь.
Злость тут же перечеркивает радостное настроение.
— Прекрати ее так называть! Она уже давно нам не мать!
— Рэй…
— Матери так себя не ведут! Их дети не должны ночевать на улице и прятаться от собутыльников!
— Рэй!
Мириам кладет руку на плечо — и моя обида на ту, которая должна быть защитой и главным человеком на земле, отступает.
— Ладно, — ворчу я в ответ, чувствуя снова прилив сил и радости. — Главное, что ты у меня есть. Ведь всё будет хорошо? Так?
— Конечно… — Грустно отвечает Мириам, и я легонько задеваю ее локтем.
— Эй! Давай, кто быстрее до «Таверны»?

Пролетев улицу под светом желтых фонарей и горящих домашним уютом окон, мы добежали до нашего убежища — неприютного, но безопасного. Пускай там темно, неудобно, воняет сыростью и мышами, но зато там нет Роджера, который может накостылять не за что, постоянно хватается за нож и грозится прирезать, который может притащить к нам своего дружка Вонючку, смотрящий жадно на Мириам, будто готов её съесть. А еще в «Таверне» нет вечной пьяной ма, которая живет будто на другой планете, глупо подхихикивая на шутки своего хахаля или просто впялившись взглядом в одну точку. Только когда трезвая с ней еще можно говорить. Иногда Мириам пробивается сквозь ее толщу неспешных заторможенных мыслей (если они у нее есть) и заставляет что-нибудь сделать по дому. В основном, все заканчивается лишь тем, что ма отдает сестре деньги по безработице. Мне недавно исполнилось четырнадцать, Мирре — шестнадцать, и мы в полной заднице, на задворках мира с какими-то глупыми паранормальными способностями, которые сестра называет «дарами». Мы словно наказаны кем-то свыше. В частности я, способный чувствовать чужую и свою боль. Рэйнольд Оденкирк — ударь другого, а получу я.
Я первым прибегаю к «Таверне», но резко останавливаюсь, понимая — что-то не так. Опасность! Мирра, хохоча, догоняет, хватает за плечи и всем телом повисает на мне, пока не замечает мою замершую позу.
— Рэй?
— Там кто-то есть…
— Где?
Я кивком указываю на дверь «Таверны». Не могу понять, но что-то изменилось… Что-то незаметное… И почему мне кажется, будто я чувствую тепло, исходящее от темных окон «Таверны»?
— Ты уверен? — Мириам настороженно вглядывается в темноту окон.
Мне хочется сказать «да», но обосновать не могу.
— Давай, я первый, — предлагаю, отодвигая ее в сторону.
— Стой! — Шикает Мирра и больно останавливает за руку. — Давай, вместе!
Поразмыслив пару секунд, киваю: подстраховка нужна.
— Но я первый. Иди за мной!
Сестра соглашается. Я туго затягиваю шнуровку на своих старых кроссовках и запихиваю шнурки внутрь, чтобы не мешались. Беру в руки тяжелый фонарь Мирры, которым можно обороняться: например, треснуть по голове противника. И медленно иду к «Таверне». Бесшумно скользнув к двери, я осторожно заглядываю внутрь: вроде, никого. Знаками подаю Мирре, чтобы шла за мной, отсчитав три секунды, и легонько приоткрываю дверь. Шмыгнув в темноту «Таверны», обостряется ощущение чужого присутствия. Мне кажется, что даже воздух нагрет в тех местах, где шел незнакомец. Со стороны главной залы и вовсе идет тепло, как от батареи. Удивительно! Никогда моя интуиция так не обострялась. Может, у меня открылись экстрасенсорные способности? Со мной бывает странное. Мирра говорит, что мы особенные, так как иногда и она вытворяется разные «чудеса».
Я, пригнувшись, еле дыша, крадусь к зале. Сзади меня легкий всполох света скользит по полу от фонаря на улице — Мирра вошла следом и крадется ко мне. Подождав сестру, я ощущаю ее спиной, пока сзади не слышу легкое дыхание, а в темноте не замечаю, как блестят ее глаза. Мы прячемся у стены, выглядывая в коридор, ведущий в зал, который когда-то был гостеприимным кафе. Мне кажется, сестра тоже поняла, что в зале кто-то есть. Я кивком спрашиваю, что делать? Там на столах остались наши вещи. Если это бомж или наркоман, то договориться можно. Если это Роджер, то придется убегать. Внезапно я слышу сильные уверенные шаги в нашу стороны, и мы не успеваем среагировать, и к нам выходит черный силуэт мужчины, застигнув врасплох, сидящих у стены на корточках.
— Ure! — Доносится голос, и в руке вышедшего вспыхивает свеча. — Здравствуйте, Мириам и Рэйнольд.
— Мирра, это коп! — Я ору во весь голос, узнав незнакомца.
Вскочив, мы устремляемся к выходу. Но резкая вспышка, будто от фотоаппарата, и следом глухой удар. Я оборачиваюсь и вижу Мириам лежащей на полу.
— Мирра! — Я кидаюсь к ней, пытаюсь поднять, но она кричит и не двигается, а я на своей шкуре ощущаю отголоски ее боли: словно невидимые нити впиваются в кожу и не дают шелохнуться.
— Inter!
И меня отшвыривает к стене. От удара на меня сверху сыпется пыль с потолка и грязь с балок.
Я в ужасе смотрю на незнакомца, который тяжелыми шагами подошел к лежащей Мириам, при этом не отрывая от меня взгляда.
— Беги, Рэй! — Голос сестры звенит в тишине.
И я, не соображая, что делаю, в панике кидаюсь на улицу. Оголтело мчусь вдоль улицы, пока не понимаю, что я только что натворил.
Я БРОСИЛ ЕЁ! БРОСИЛ!
Слабак! Трус! Предатель!
— Мириам! Мириам! — Я в ужасе ору имя сестры и кидаюсь обратно к «Таверне». Пока бегу, осознаю, что пробежал немало и за это время с ней уже могло произойти что угодно.
— Мириам! Не троньте ее! Не смейте! Мириам!
Я вбегаю в кафе, но там пусто. Влетаю в зал, но и там никого.
Холодный пот прошибает меня, сердце в ужасе замирает. Не может быть! Куда они делись? За такое время они не могли далеко уйти! Выскочив на улицу, я начинаю метаться из одной стороны в другую, выглядывая Мириам и незнакомца. Но нет, я их не вижу. Даже нет прохожих, кого можно было бы спросить! Поэтому я набираю в легкие побольше воздуха и ору, что есть силы!
— МИРИАМ!
На мой зов начинают лаять собаки, через два дома включается свет в окне и любопытный выглядывает из-за штор, мимо проезжает пару машин. Но никто не откликается.
Я лихорадочно пытаюсь понять: как за такое короткое время можно было уйти незамеченными? Даже если сестра была уже без сознания, я бы заметил, как ее вытаскивают. Машина? Я бы тогда увидел отъезжающий автомобиль.
КАК? КУДА ОНИ ДЕЛИСЬ?
Я снова влетаю в «Таверну» и уже более тщательно начинаю оглядываться. Возле двери замечаю выроненный мной фонарик. Дрожащими пальцами поднимаю его с пола и начинаю светить.
На грязном полу четко виден след от падения Мириам, будто кто-то мешок таскал по доскам. А дальше? Ничего. Я иду в зал. Там тоже пусто. Нет никаких следов: всё, оставленное нами, не тронуто незнакомцем. На сдвинутых столах валяется одеяло и наши скудные пожитки.
Может, они вышли через главный вход?
Глупая мысль! Я бы тем более увидел и подъезжающую машину и мужчину, вытаскивающего девушку. Да и Мирра так просто бы не сдалась! Но центральный вход также грубо заколочен изнутри, как и раньше.
Я чувствую, как меня колотит от ужаса. Может, я что-то не заметил, что-то упустил из виду? Шмыгая носом, на немеющих от страха ногах иду к выходу, как внезапно луч фонаря выхватывает кое-что странное, от чего я еще больше задаюсь вопросами: кто этот незнакомец, куда он делся с Мириам? У порога блестящей россыпью валялись осколки зеркала.
Это еще откуда?
Я начинаю оглядываться и с удивлением обнаруживаю, что к косяку двери прикреплены на скотч маленькие длинные рейки из зеркал: сверху и по бокам целые, а вот та, что была внизу, разбилась в мелкое крошево. Похоже, на нее наступили. Наверное, Мирра сопротивлялась, когда он выталкивал ее за дверь. Или это сделал я?
Зачем это? Что означают эти рейки? Может, незнакомец так обнаружил нас, когда мы вошли? Вроде некой системы оповещения — примочек шпионов и тайных агентов?
Я грубо срываю одну из тонких зеркальных реек. Из-за моей неаккуратности она от резкого движения раскалывается с хрустом, оставляя глубокий порез на пальце. Кровь моментально начинает течь, капая на пол к осколкам. От злости швыряю кусок зеркала в стену. Рейка звякает и окончательно разбивается, рассыпаясь дробью по полу. Я хватаю второй кусок, все еще приклеенный на скотч к косяку, и повторяю судьбу первого.
Мне хочется уничтожить все. Я хочу понять, что это такое и как это поможет мне найти Мирру!
Когда протягиваю руку, чтобы уничтожить последнюю рейку, прикрепленную над собой, как вспыхивает искра между моими пальцами и зеркалом, больно ужалив, будто током.
Я с вскриком одергиваю руку и в ужасе смотрю, как на зеркальной глади гаснут незнакомые мне знаки.
Что это, черт возьми, такое?

Готов вступить в ряды Инквизиции

Мы, обнявшись с Мел, медленно спускаемся по лестнице за Евой. Под моей рукой доверчиво ко мне прижимается любимая. Тепло. Уютно. Целую ее в макушку, благодаря за это спокойствие и радость, вдыхаю любимый цветочный запах. Мел смотрит, вверх ища мой взгляд. Небесный цвет, счастливая улыбка. С первого этажа доносятся до нас знакомые голоса друзей. Среди них я четко узнаю интонации Ахмеда. Я кошусь на Мел, которая недавно беседовала с Евой по поводу моего дня рождения. Я тогда просил оставить меня в этот день в покое и просто насладиться вечером с женой на озере. Но кто будет слушать виновника торжества, когда он лишь повод, чтобы всем собраться?
— Ты же говорила, что никого приглашать не собирались?
— Ева сказала, что будут только свои. — Мелани удивленно смотрит на меня.
— Запомни, с тех пор, как Ева связалась с Клаусснером, верить ей нельзя. Он её испортил.
Мелани смеется, после чего легонько толкает в бок.
— Можно подумать, ты святой и правильно влияешь на меня.
Я наигранно выгибаю бровь. Интересно, это как же я ее испортил? Это меня Мел изменила до не узнаваемости! Она ловит мой скептический взгляд и поясняет:
— Вчера, когда ты был в Сенате, я занималась с Куртом на стрельбище. И знаешь, на что он пожаловался? — Она делает интригующую паузу.
— Надеюсь, не по поводу твоих коротких юбок. Иначе я ему сверну шею от ревности.
Она снова смеется, я же выдавливаю из себя улыбку: между прочим, я не шутил.
— Он жаловался на то, что слушаю его советы, киваю, но все делаю по-своему. Прямо как ты!
Я смеюсь в ответ. Согласен! Очень похоже на меня.
— Главное, меня слушайся.- Шепчу ей на ухо.
— Угу. Хорошо. — Кратко кивает она, будто я ее попросил о каком-то пустяке. Но хитрый, брошенный на меня взгляд выдает ее ложь с головой. Я снова смеюсь. Но ответить уже времени нет: мы спустились на первый этаж.
Выйдя в коридор, ведущий к столовой зале, вижу всех Саббатовцев и Ахмеда с Романовой. Друзья будто дети, даже не замечают нас с Мел, идущих к ним навстречу. Гомон стоит неимоверный, а эхо гулко разносит их голоса по замку. Легкий сквозняк по ногам напоминает, что мы на первом этаже. Приблизившись, я замечаю, что нет Реджины и Артура - они, как обычно, сойдут чуть позже. Радует, что позвали только самых близких. Я бы не выдержал видеть людей, с которыми пересекался пару раз в жизни, но имеют статус в мире Инициированных.
Желтый свет от светильников, унылые картины с сельскими пейзажами, слезающая позолота с картинных рам, сверкающие пайетки на платьях дам, шорох костюмной ткани на мужчинах, скрип новых ботинок и стук каблучков. Радостное ожидание праздника. Мы смеемся, шутим, друг друга подзадориваем. Двери родной столовой закрыты. Сейчас из-за большого количества приглашенных гостей, все действие перенесено в главный зал, где обычно проходят Саббатовские торжества. Мы расходимся с Мел, теряемся среди друзей.
— А почему ждем? — Удивленно оборачиваюсь на закрытую залу.
— Произошла маленькая заминка. Там готовят стол. — Отвечает Курт.
— Я надеюсь, там все скромно, без излишеств…
— Это смотря, как хорошо Стеф установил шест для стриптиза. — Донесся голос Кевина, вызывая всеобщий смех.
— Я надеюсь, танцевать будет сам Стефан! — Мелани наигранно изображает ревность, сурово глядя на Клаусснера. Все остальные, хохоча и присвистывая, смотрят на Стефана, который поднял руки вверх со словами: «Я не могу отказывать красивым девушкам».
— Ева! Твой муж выходит из-под контроля! — Курт гаркнул так, что Мел аж вздрогнула.
— Ты думаешь, шест устанавливал сам Стеф? — Варвара хитро косится на спокойную Еву, которая стоит с улыбкой, подобно Джоконде.
И снова наш смех множится эхом по замку.
— Ахмед! Анна! — Неожиданно звучит голос Реджины.
Я даже не заметил, как подошли Светочи. Они любезно здороваются, спрашивают о здоровье, как у них дела. Их появление сбивает нашу детское озорство и мы успокаиваемся, вспомнив о своем возрасте и статусе. Из зала выходит незнакомая девушка в черном платье и белом переднике — нанятая Реджиной прислуга из отеля Миллстоун в Меллоре.
— Мисс Реджина, всё готово.
Она извиняется перед Светочем, смущенно опустив глаза, и открывает перед нами зеркальные дубовые двери. Там стоит пара парней и девушек, будто статуи, в ожидании гостей.
Я слышу за спиной смешки, что шеста не видно. Голод дает о себе знать: в животе сразу заурчало, стоило глянуть на приготовленный к ужину стол. Романова рассказывает Артуру о своей работе, Мел где-то в середине нашей компании, Кевин пытается справиться с приступами зевоты — опять Адель не давала спать родителям. Мы заходим. Зеркала, свечи, окна до пола, бордовые занавески и вечный холод этой залы. Перед нами стоит стол, который длиннее обеденного из столовой, изысканно украшенный флористами. Через каждые три –четыре фута стояли небольшие фарфоровые вазы с каллами и стреловидными растениями. Спрятанная стереосистема выдавала вместо пафосной классики мелодичный переливчатый джаз. Отдельно стоит пустой столик, приготовленный для подарков. Официанты, дождались, когда мы сядем, и начинают подачу блюд. Я знаю, что они скоро уйдут, предоставив самих себе — главное правило Саббата: смертные не должны догадываться, кто мы, и, не дай Бог, чтобы они не видели колдовство. После ухода прислуги, бразды правления перейдут к мисс Татум. Единственное, что не напоминает официальный ужин Инквизиции, это отсутствие карточек с именами на столах — сегодня каждый садится, куда хочет.
Мы с Мел оказываемся по правую руку от Реджины. Жена заботливо интересуется у сестры, как Адель и ее аллергия. Позавчера у ребенка появились какие-то покраснения — ерунда, но Мел и Варя не на шутку перепугались. Я тогда тактично промолчал на беспокойство Мелани. Кевину же досталось по полной от двоих, когда он сказал, что раз ребенка это не тревожит, то не стоит волноваться. Поэтому была подключена тяжелая артиллерия — дар Евы, которая быстро успокоила маму и тетю девочки. Меня же близко не подпускали с даром к Аделине. Я очень плохо справлялся с ним. Всё никак не мог взять под контроль и применять его на других. Почему-то дар «пробуксовывал», будто машина, когда я пытался лечить других людей. Он врачевал только меня и Мелани. Второй дар, доставшийся мне в ночь свержения Сената, спал, и я никак не мог поймать его.
Звон вилок, шипение шампанского в бокале. Мы шутим, обсуждаем кулинарные способности нашего повара. Реджина, хохоча, просит подлить напитка в бокал. Среди этого гомона и семейного веселья, меня словно вырывает из реальности. Как бегун, который останавливается на дистанции и осматривает, сколько он пробежал и сколько еще впереди, так и я обвожу взглядом присутствующих, осознавая, как круто изменилась моя жизнь в очередной раз. Раньше, мальчишкой, я прозябал в своем маленьком мирке, где знал только вкус драк, пинков и обид. У меня был только один человек, который был мой от начала и до конца — Мириам, моя сестра, заменившая друзей, родителей и наставников. Мой маяк. Моя альфа и омега.
А теперь у меня столько близких людей, что даже стол в столовой не может всех вместить! Нет драк, нет голода, нет обид, только они — люди, на которые я могу положиться, которые не раз спасали мне жизнь. И среди них есть сосредоточие моей жизни — Мелани, о существовании которой два года назад я даже и не знал. Скажи кто тогда, что влюблюсь так, что готов буду жизнь за нее отдать, не поверил бы. Даже если бы это мне сказала сама Ева Валльде, чьи прогнозы все больше и больше стали сбываться.
— Мел, а что ты подарила Рэю?
Слышится хитрый голос Варвары, и я замечаю, как девушка внезапно вспыхивает румянцем, что невольно теряю нить разговора с Ахмедом и полностью переключаюсь на жену.
— Ничего. Хочу после ужина подарить… — И смущенно опускает взгляд.
На лице Варвары играет довольная ухмылка. Чувствую, что сам начинаю по-идиотски улыбаться, а воображение — рисовать разные эротические фантазии. Возникает острое желание оказаться с ней в домике, а не среди людей. Твою мать! Приходится напомнить, что за столом чтец мыслей.
— Так что ты говорил про расследования? — Я снова возвращаюсь к Ахмеду.
И погружаюсь в разговор о восстановлении Сената и нехватке Архивариусов, о вспыхивающих мятежах в Кланах, где погибли Главные и идет борьба за власть, о беглых преступниках, воспользовавшихся «парализацией» высшей власти Инициированных.
— А теперь я хочу поднять пост за своего любимого ученика Рэйнольда Оденкирка! — Реджина внезапно встает и поднимает бокал. Ее слегка пошатывает, что не скрывается от внимания Клаусснера. Он тихонько присвистнул и заигрывающе прошептал: «Мисс Хелмак! Осторожней с напитками».
- Да, Стефан! Передай Лауре, ее вино отменное!
И снова взрыв смеха.
— Итак! — Реджина возвращает наше внимание к себе. А я ощущаю стеснение: сейчас будут говорить про меня, поэтому набираю побольше воздуха в легкие перед неизбежностью сменить тему или смотаться отсюда.
— Рэйнольд, я помню тебя, когда ты попал ко мне в Саббат: дерзкий, наглый, злой. Ты напоминал молодого разъяренного волка, рвавшегося на охоту. Хотел доказать всем, что ты стоишь доверия и вложенных усилий.
С дальнего конца послышались сдавленные смешки: Курт что-то шепнул Романовой.
— Курт, я тебя тоже таскала к парикмахеру в силках. Забыл?
Теперь уже наша была очередь смеяться над Ганном Старшим. Теперь всё понятно, что именно он шепнул Романовой: вспомнил былое.
— Так или иначе, я вижу и знаю через, что ты прошел. Передо мной сидит уверенный, опасный, спокойный, с нормальной стрижкой, Охотник!
Я смеюсь, ловя изумленный взгляд Мелани. Да, она же не знает, какой я был лохматый, считавший свои длинные взъерошенные волосы очень крутыми. Невольно вспоминаю, как бесил Мириам, отказываясь постричься. И да, Реджина применила свою колдовскую силу, затащив меня к своему стилисту.
— Мириам тобой бы гордилась… — Светоч поймала образ сестры в моих мыслях, озвучив горечь ее потери. — Так же гордилась бы, как и Варлак.
А вот это было больнее. Недавняя страшная утрата, которая никак не укладывалась в моей голове. Я долго не верил и не мог осознать, что его нет, пока со Стефаном не посетили его могилу. Несмотря на то, что Варлак был моим учителем и Романовой, он был также близок всем присутствующим: сколько охот был проведено совместно с учениками Саббата. А через сколько передряг мы прошли вместе! После смерти одного из опасных Инквизиторов, учитель Клаусснера и напарник Варлака, как я со Стефом — Матеуш Грасс ушел на покой и отказывался от любых предлагаемых ему Сенатом дел.
Тишина в память об покойных тяжелым молчанием повисает за столом.
Из-за стола к сестре поднимается Артур, и только сейчас я замечаю, что Реджина отворачивается и прячет глаза. Он простым заботливым движением проводит по плечу Хелмак, и та бесшумно садится, зажимая пальцами переносицу, чтобы не заплакать. Пару мгновений и она снова улыбается, но глаза все еще красные, требующие выплакаться.
Вместо нее слово берет Артур:
— Рэйнольд, мы тут посовещались, и решили, что в связи с новым твоим статусом и положением дел, объединить подарки.
Немного театрализовано, в духе Артура, держа интригу и наслаждаясь сосредоточенным на нем вниманием, он бесшумно подходит к пустому столику для подарков и, шепча на латыни заклинания, начинает чертить знаки на поверхности.
После чего, хлопнув в ладони и вызвав смех словами «Абра Кадабра», материализует черный чемодан сквозь пространство — чистая, высшая магия Главного.
— Прошу принять этот скромный подарок от всех нас.
Под взглядами друзей, я, улыбаясь и оглядываясь на них, подхожу к столу, сгорая от любопытства.
То, что мне казалось сначала ящиком, оказалось кейсом с колдовским замком. Ручка ловко и плавно вынималась, превращая ящик в удобный чемодан. Я такое видел впервые. Явно сделано на заказ. Проведя рукой по нему, ощутив под своими пальцами матовую поверхность, отмечаю, что он сделан из незнакомого мне материала, и кладу его на стол так, чтобы выбитые «R.O.» были сверху. Чемодан тяжелый, но ложится на стол с глухим ударом. Проведя ногтем по замку, слышу характерный щелчок.Меня жжет нетерпение. Возбуждение от тайны такое, будто я вскрываю гробницу фараона, а не кейс! Не выдержав, я оборачиваюсь на друзей, ища поддержку. Вижу улыбки и хитрые взгляды. Кое-кто начинает подниматься со своих мест. Я кидаю взгляд на Артура: тот смеется надо мной и моим детским поведением. Наконец решаюсь — открываю кейс и замираю от представленной красоты: передо мной блестит новизной инвентарь Охотника.
Крепкая бечевка с карабинами отдает синтетическим, но приятным запахом. Несколько ведьминых силков и новая версия зеркальных реек для создания кратковременного недалекого портала.
— Зацени! — Кивает Артур на складной ритуальный нож уже с нанесенными знаками. — Девять дюймов, углеродный сплав. Прокален в огне Северных Шаманов. Эксклюзивная вещь. Можешь, использовать как в ритуалах, так и по прямому значению. Я его чуть усовершенствовал — утяжелил ручку.
Я восхищенно киваю. Согласен. Артур не только чуть изменил форму, но, кажется, хорошо поработал, как колдун — нож готов заговору и борьбе против нечисти.
— А это от меня со Стефаном. — Ева легонько выглядывает из-за моего плеча и указывает на два маленьких предмета.
— А я думал ваза — это главный подарок! — Смеюсь, оборачиваясь к Клаусснеру. Тот стоит чуть в стороне и, как кот, щурится от удовольствия.
Я снова оборачиваюсь к кейсу и беру подарки Клаусснеров: первый предмет — умелое сочетание солонки с зажигалкой, второй — это маленькая карманная библия с распятием.
— Спасибо! — Я благодарю от всей души.
— Эй! Загляни во второй отсек! — Доносится голос Курта. И я удивленно замечаю, что он прав, там есть еще что-то. Я нахожу специальные отверстия в дне и вынимаю подставку: там лежит бархатный алый конверт по всему периметру кейса, закрывающий другие предметы под ним. Откладываю его и… вижу наручники с яркой розовой опушкой.
Я подцепляю их пальцем и поднимаю в воздух. Всеобщий взрыв смеха. Я удивленно оборачиваюсь на Курта. Тот гогочет и отрицательно мотает головой.
— Это подарок от меня, зануда! — Доносится с противоположной стороны голос Варвары. Шувалова с хитрой ухмылкой цедит шампанское из своего бокала, а рядом стоит пунцовая, давящейся от смеха, Мел.
— Просто, я подумала, что наручники — это нужный для Инквизитора предмет! Разве вы их не используете на охотах?
Я скептически выгибаю бровь, не находя, что ответить, в то время как остальные уже не хихикают, а неприлично громко хохочут.
— Почему, я думаю, что это подарок больше Мелани, чем тебе? — Подначивает всеобщее веселье Реджина.
— Рэй, бери! Мел оценит! — Доносится ехидный голос Романовой.
— Если только Мел… — Бурчу я, кидая взгляд на смеющуюся жену. — Мы еще не проходили приемы захватов.
Пытаюсь сменить тему и откладываю розовые наручники. Но как только они оказались на поверхности, возле меня возникает Стефан со словами:
— Мел, учись!
И через секунду железная Клаусснерская лапища окольцовывает мою кисть и резко заводит руку за спину. Всё так внезапно, что не успеваю среагировать.
— А теперь берешь его вторую руку и закрываешь наручники.
Я уже смиренно поддаюсь ему, не скрывая своего раздражения. Все хохочут, наблюдая за нами, кто-то даже начинает аплодировать.
— Отлично смотритесь, мальчики! — Доносится голос Варвары, затем щелчок фотокамеры. Обернувшись, вижу, что она уже снимает нас на свой телефон. Кровь резко приливает к моим щекам. Чувствую себя клоуном! Но не успеваю отреагировать, как ощущаю родное прикосновение к запястьям: ее пальцы ловко освобождают меня из пушисто-розового захвата.
— Руки надо не за спину, а к кровати… — Тихо произносит Мел Стефану, что теперь настает моя очередь смущаться.
Все присутствующие начинают неприлично шутить и издавать возгласы. А я ищу взгляд жены, чтобы понять насколько она серьезно? Лукавый взгляд — и я повержен.
— Отложим их пока… — Шепчу, чтобы никто не услышал, не сводя глаз с ее хитрой мордашки, а сам запихиваю наручники в карман.
— Эй! Влюбленные! Отвлекитесь! — Заныл Ганн. Но Стеф играючи толкает его в бок:
— Не завидуй! Будет у тебя день рождение, мы и тебе подарим наручники.
— Рэй, ты продолжишь осмотр подарков?
— Зачем? Мой подарок уже сделал ваши! — Заливается Варвара, прячась в объятиях сонного Кевина.
— Эй! Кто пустил сюда Химеру?
Пока они отвлеклись, я возвращаюсь к кейсу. Теперь я вижу перед собой два черных Вальтера PPS — явно подарок Курта. Отличные девятимиллиметрового калибра пистолеты. Самые тонкие в мире.
— Спасибо! — Я благодарю от всей души, вынимая Вальтер и вставляя в него карабин. Непривычно. Он легче Ругеров и меньше в размере. — Как у Джеймс Бонда!
— Один минус, патронов у тебя теперь будет намного меньше, а значит права на осечку тоже.
— На сколько?
— Почти на десять. Тут только восемь патронов.
Я киваю. Да, плохо. В Ругерах семнадцать.
— И еще, если ты заметил, ручных предохранителей на нем нет, только автоматический на спусковом крючке.
И снова киваю, чувствуя, что радости немного поубавилось.
— Всё равно, спасибо. Сработаемся!
Убираю пистолет в кейс. Следующее, что беру — это силковый фонарь: сначала поражен, что он не новый и уже поцарапан кем-то, местами помят, а кое-где сошла краска. И тут осознаю, чей он. Ком встает в горле. Стою, как истукан, и смотрю на него, скорбно молча.
— Думаю, Варлак хотел бы, чтобы он был у тебя. — Слышится тихий голос Романовой, которая участвовала в сражении в ту ночь — в ту проклятую ночь, когда мои товарищи пытались сдержать Химер и меня — предателя.
— Я не могу его принять…
— Можешь. — Анна смотрит на меня своими зелеными глазами, будто сверлом сверлит. — Ты должен.
— Я не был с вами в тот день…
Тишина в зале такая, что можно подумать я оглох. Чья-то ладонь тяжело ложится на плечо и сжимает в знак сочувствия.
— Не вини себя… — Неожиданно звучит голос Курта.
— Ты знаешь, что мы думаем о той ночи. — Вторит ему Реджина.
Да. Знаю.
Мне не раз доводилось слышать на суде, что я был в числе Химер со стеклянным взглядом, не откликался на свое имя и никого не узнавал.
Мне не раз доводилось доказывать, через магические проверки, что я был под воздействием.
Мне не раз доводилось слышать слово «предатель».
Я ищу глазами Мелани и встречаю открытый сочувствующий взгляд. Вот, кто знает, что я чувствую. Она знает мои угрызения совести. Собственно, как и Стефан, с которым ездили на могилу к Варлаку. Обычная надгробная плита в газончике рядом с сотней таких же, под которой в гробу лежит то, что осталось от моего преподавателя.
Я откладываю фонарь в сторону, бормоча какие-то слова благодарности, а перед глазами стоит воспоминание: кладбищенский ровно постриженный газон и ряды-ряды однотипных камней…
— Открой. Там, кажется, что-то важное. — Мел пытается меня отвлечь, протягивая выложенный из кейса конверт из красной бархатной бумаги.
Я благодарно принимаю. Сначала мне в руку выскальзывает открытка с надписью: «Зажги в свой День Рождения!»
А затем я увидел листы испещрённые черными рядами букв. Мелани прижимается ко мне и читает текст на бумаге.
— Боже! Это же… — Через минуту и я осознаю, что это за бумага. Смотрю на молчаливого Валльде, стоящего в стороне рядом с Ниной. Они оба сейчас напоминают пару с картины «американскую готика», только вместо вил у Ноя в руке бокал шампанского. Валльде откашливается и берет слово:
— Да. Это наш с Ниной подарок тебе и Мелани. Мы решили, что с помощью разрешения Сената работа с благоустройством дома на озере пойдет быстрее.
— Спасибо! — Мелани в восторге кидается обнимать Нину и Ноя. Я же, улыбаясь, жму ему руку и благодарю Субботину.
— Что там? — Не выдерживает Стефан. Мел тем временем в восторге подбегает к Варе и дает ей прочитать.
— Разрешение от Сената на строительные работы с помощью магии Инициированных. — Поясняет Ной. Все восторженно поздравляют и изумляются. Если честно, я сам в шоке. Не знаю, что сделали Ной и Нина, но такая бумага не просто редкость, а исключение из правил! Я всю голову сломал, как транспортировать технику, где брать рабочих, чтобы отстроить по макету новый дом без магии и воздействий на смертных. А тут благословление от Старейшин! Значит, я могу использовать гипноз, заклинания, порталы и услуги Янусов. Потрясающе!
— Это еще не всё. Ты забыл про мой подарок. — Звучит голос Реджины в этом возбужденном радостном гуле.
Светоч кивком указывает на бумаги. Мелани, которая с удовольствием перечитывает строчки разрешения, озадаченно начинает перелистывать документы и ее искрящаяся счастьем улыбка тут же гаснет. Она замирает на вдохе, а затем, натянуто улыбаясь, протягивает мне последний лист. Озадаченно взяв в руки, читаю:

Ты избранный этим миром

Трус.
Предатель.
Слабак.
Сопля.
Вонючий кусок говна.
И снова по кругу:
Трус.
Предатель.
Слабак.
Со мной вторит весь мир. Надо мной смеется Питер Пен, глядящий с выдранной обложки. Идеально застеленная кровать сестры и засечки на дереве с моим ростом, похожие сейчас на мои порезанные ножом руки, укоризненно напоминают о случившемся.
Трус.
Предатель.
Слабак.
Сопля.
Повторяй хоть тысячу раз, Мириам не появится из воздуха.
Уже утро. Весь вечер я слонялся по городу, несколько раз проходил мимо полицейского участка в надежде увидеть того чувака. Но все больше приходил к мысли, что он не из полиции. Кто он? Куда делась Мириам? Что за зеркала? Хотел оставить заявление о похищении, но струсил — боялся, что не поверят и, если там есть заявление от родителей Люка, то меня точно загребут.
Под утро, измотанный, я попытался поспать пару часов в парке на лавочке — возвращаться в «Таверну» не хотел. Сдрейфил. В итоге, замерз так, что не чувствовал своих ног. Поэтому сдался и поплелся к дому. И все это время я понимал свою ничтожность:
 

Трус.
Предатель.
Слабак.

Дома не было никого: ни ма, ни Роджера, ни дружков. Зато была выпивка. Взяв бутылку со стола, поднялся в нашу с сестрой комнату и впервые в жизни напился до рвоты. Меня стошнило прямо на свою подушку. Мерзкая желтая масса из чипсов, портвейна и, стащенной на кухне, булки воняла засохшими комками и была не только на постели, но и на полу, в том числе и на оторванной обложке детской книжки.
Заблеванный Питер Пен радостно улыбался Вэнди, держа ее за руку. Когда я был маленький, я часто сравнивал Мириам с Вэнди. Но в отличие от меня, Питер Пен никогда бы не предал ее.
Я НИКОГДА НЕ ТЕРЯЛ СЕСТРУ.
Я не знаю, что делать? Где искать помощь?
В паре сантиметров от обложки валялся нож, которым я резал себе руки, пытаясь заглушить душевную боль, а не пытаясь покончить с собой. Сейчас раны саднили, как и болели все заживающие синяки от школьной драки. Голова гуделала, как колокол, и хотелось пить. Решил осторожно встать с кровати, но вместо этого свалился на пол, прямо на Питер Пена с блевотиной. В голове будто бомба разорвалась, ослепив резкой ввинчивающейся болью в висках. Я попытался снова встать, но руки дрожали, а одеревеневшие ноги плохо слушались.
Воды… Очень хочется пить! Если не сделаю это, то я умру. Тут же. Сейчас же. От этой ужасной головной боли.
Шатаясь, задев угол шкафа и косяк, я вывалился из комнаты. Перед глазами реальность плясала и дразнила меня: я постоянно промахивался и оступался. В конце лестницы оступился и рухнул вниз, пересчитав пузом и ребрами оставшиеся ступени.
Черт! Твою мать! Сранная ступенька!
Я, шатаясь, встаю. Почему-то сильно саднят колени, а не ребра с животом. И боль в голове жуткая, слепящая. Я плетусь на кухню. Здесь все изменилось до моего прихода. Пустые бутылки были почему-то сброшены на пол в один угол, а на столе валялась коробка из-под пиццы. Я беру старую треснувшую кружку с отбитой ручкой и наливаю в него воды из-под крана. Журчание делает меня нетерпеливым. Невыносимо мучает жажда! Я вот сейчас попью, а потом буду решать, где искать Мириам. Ведь мне даже вчера пришло какое-то решение. Только сначала вода!
Я жадно начинаю пить крупными глотками, чувствуя, как вымывается изо рта противный привкус блевотины, а из головы — дребезжащую боль. Целительная влага! Еще!
Меня пугает резкий толчок в спину, что я дергаюсь и захлебываюсь водой.
— Ах ты, сопляк! Кусок дерьма! Ты чего не в школе?
Роджер разворачивает меня к себе лицом, держа за грудки. Только что выпитая холодная вода стоит в горле; если этот урод меня будет так трясти и дальше, меня снова стошнит.
— Ты чего не в школе?
— Тебя спросить забыл! — Булькаю в ответ, сдерживая отрыжку.
— Ах ты, сопляк! — Он со всего размаха швыряет меня на пол.
И я падаю в угол с пустыми бутылками. Одна из них точно попадает под ребро и меня все-таки выворачивает небольшим количеством выпитой воды.
— Слышь, малой, это не ты ли случаем стащил мою бутылку вчера?
Он надвигается, угрожающе стиснув кулаки. Но мне не страшно. Ни капельки. Почему-то мне даже хочется с ним подраться, возможно, в этой драке мы помрем с ним оба.
— И что? Я ее взял! Все равно твое пойло, как моча коровы! Неудивительно, что меня так мутит!
Я снова сдерживаю отрыжку.
— Ах ты, сопляк!
Роджер делает рывок в мою сторону, но я ловко откатываюсь в сторону, и его нога рассекает лишь воздух. Разъяренный, он снова кидается в мою сторону, но я хватаю одну из бутылок, вскакиваю на ноги и готовлюсь отбиваться.
— Родж! Прекрати! — Я слышу голос ма, но полностью сконцентрирован на этом сопящем, как бык, придурке. Меня так и подначивает его еще больше взбесить, будто кто-то специально толкает на безумства.
— Эй, Родж, я еще об твою куртку ноги вытер! Поссать на нее хотел! Времени не было! Ничего! В следующий раз сделаю. Может вонять будет лучше!
Роджер заносит кулак и пытается ударить меня по голове, но я уворачиваюсь, все еще крепко сжимая бутылку.
— Ну? Давай! Давай! — Я уже ору ему, держа бутылку как биту и готовясь бить наотмашь.
— Родж! Хватит! Ты недоумок! Он просто мальчишка!
Ма внезапно влетает в кухню и толкает своего дружка в грудь с такой силы, что он теряет равновесие.
— Совсем с ума сошел! С тринадцатилетним драться! Где твои мозги? Ты забыл, где находишься? Чей это дом, недоносок ты этакий? Тебе хочется иметь дело с полицией? Я тебе живо устрою с ней встречу!
Ма орет него во всю мощь легких, а я с удивлением смотрю на это: я ее впервые такой вижу.
Она никогда не вставала на мою сторону. Она вообще никогда не встревала!
Родж что-то отвечает, испуганно глядя на нее. Ма отступает и разворачивается ко мне. Впервые я вижу не помутневший пьяный взгляд, а синие глаза, как у сестры, — ясные и злые.
Она хватает меня за локоть и тащит в коридор.
— Ты почему не в школе? Где Мириам? Я же обещала этому мистеру! Я за вас поручилась!
Ничего не понимаю. Я с удивлением смотрю на нее.
— Ты посмотри на себя! Ты глянь! Где был? — Она трясет меня, как куклу. — Я обещала этому мистеру, что вы будете ходить в школу! Я бумаги подписала!
— Какие бумаги?
— Как какие, придурок ты этакий? Что ты и Мириам переходите под надзор благотворительной соцпрограммы! Под попечительство этого мистера…мистера… Как его? Какая разница! У вас и образование, и пенсия будет!
Она делает передышку, а затем снова начинает тараторить, при этом таща меня наверх в комнату. Я не сопротивляюсь. Лишь пытаюсь понять, что происходит.
— Вот ведь неряха! Посмотри на свою одежду! Она же вся грязная! И так про нас говорят, что мы нищие, что неудачники, что сдохнем в своем дерьме! Слышишь ты, курица? — Ма внезапно заорала в сторону стены и начала трясти кулаком в воздухе. — Слышишь ты, Джоанн Уэст, главная сучка нашей улицы, мои дети станут людьми, боссами! Они получат такое образование, какое тебе не снилось, старая корова!
Она с ноги открывает дверь нашей комнаты и тут же на меня льется поток брани за рвоту на подушке и недопитую бутылку джинна. Оказывается, я так и не смог ее осушить — развезло быстрее. Ма подтащила меня к шкафу и стала вытаскивать первые попавшиеся вещи из шкафа, при этом больно вцепившись в руку, что невольно мои порезы стали кровоточить.
— Переодевайся, живо! Ты не должен так выглядеть! И иди к сестре и в школу. Понял? К этому мистеру тоже сходи, извинись!
— Да к какому мистеру, ма?
Я заорал в отчаянии, вырвав свою руку, так как было уже невыносимо терпеть боль.
— Как к какому? К тому мистеру, в дорогом плаще! Он основатель соцпрограммы, в которую попадают лишь избранные, дебил!
— Погоди, ты нас сдала в какой-то приют?
Мои мозги слабо понимали, что происходит. С чего ма стала так заботиться о нас?
— Ты меня слушаешь, недоумок ты этакий? — Она дает мне подзатыльник, как делала Мириам, только резче и больнее. — Я говорю, пришел мистер, предложил мне соцпрограмму, в которой ты и сестра переходите под его попечительство: школа, оплата колледжа, медицина – всё! Всё у вас будет!
Она внезапно начинает плакать, при этом резко снимая с меня верхнюю одежду. Холодно. Ёжусь. Ма дрожащими руками, грязно ругаясь, сначала напяливает на меня водолазку с облезлым рисунком, которая мне давно мала в рукавах, затем вертит вокруг моей шеи теплый старый свитер сестры, который Мириам бергла на очень холодную погоду.
— Вы должны его слушаться! Понял, Рэй, ты должен слушаться его и Мириам! Она девочка умная! Выведет тебя в люди! Когда пришел этот мистер, я сразу поняла, что он не из опеки.
— Он коп…
— Нет! Говорю тебе, дубина, он богатый человек, который создал свою программу. Он даже мне буклеты показывал! И фотографии видела! В документах все было прописано, и деньги были настоящие. Он не солгал! Я проверила!
— Деньги?
Я начинаю отбиваться от ее дрожащих цепких пальцев, которые пытаются расстегнуть мне ширинку на джинсах. Ма хотела меня одеть в новые джинсы Мириам. Ей было всё равно, во что меня одевать: что видела, то и брала из шкафа.
— Какие деньги, ма?
И снова я встречаю этот тупой взгляд, будто кто-то отключил в ней сознание.
— Ты сказала: «Деньги были настоящие». Ты нас продала ему?
— Тупица! Думай, что говоришь! — Затрещина в этот раз была сильнее прежних, что я аж щелкнул челюстью, а зуб, который шатался, отдался болью. — Я никогда не продам своих детей! Этот мистер предложил деньги, потому что так сказано в его программе: «Первая материальная помощь для нуждающейся семьи».
— Я всё понял…
Я резко вырываюсь из ее рук, отступая и попадая ногой прямо в ошметки рвоты. Мать тут же обзывает меня тупицей и недоумком. Она видит недопитую бутылку портвейна и тут же обзывает «тринадцатилетним гаденышом». С ее слов понятно, что «первая материальная помощь» ушла на покупку пойла и пиццы. Я прерываю поток ругани ма и ее попытки то убрать рвоту с пола, то все-таки мне впихнуть в руки джинсы сестры. Я задаю последний вопрос, наблюдая, как тяжело матери даются простые движения: знаю, что она трезвая, а все равно ее шатает и ведет в сторону.
— Ты не знаешь, где этого мистера найти?
Этот вопрос застает ее врасплох. Ма глупо моргает глазами, будто кукла. Очередное замыкание в ее бестолковой черепной коробке.
— Там… документы… все в документах…
— Где они?
— Внизу…
Понятно. Надо искать либо в зале, либо в кухне. Наверное, валяются где-то на виду, вряд ли она додумалась их положить в коробку к другим важным документам, за которыми так бережно следит Мириам. Я разворачиваюсь и иду к выходу. Ма следует за мной и пытается впихнуть мне джинсы. Я резко останавливаюсь, что она, не ожидая этого, врезается плечом в шкаф. Тут же вспыхивает легкий отголосок ее боли в моей руке.
— И кстати, мне уже четырнадцать.
Я вижу, как снова у нее тупеет взгляд. Эта овца забыла даже дату моего рождения. Я вообще удивляюсь, как она помнит наши имена, потому что постоянно обзывается. Две недели назад мне стукнуло четырнадцать.

Пролетев по лестнице вниз, я мечусь по дому в поисках договора под гневные выкрики Роджера и блеяние Ма.
— Где ты его оставила?
— Тупорылый мальчишка, вон отсюда, иди в школу! Ты должен быть там!
— Сопляк! Мы еще не разобрались! Ты считаешь себя слишком умным?
Роджер ловко протягивает свою шершавую квадратную ладонь, чтобы схватить меня, но промахивается. Увернувшись, я снова иду в зал, вихрем кружа по комнате и выискивая хоть что-то необычное. Есть! Как я и предполагал: договор со странным знаком на обложке был бесцеремонно кинут на грязный столик между журналом трехлетней давности и пепельницей, на нем россыпью, будто маленькие пустые лодочки, валялась шелуха от фисташек. Не мешкая, я хватаю документы и почти сшибаю с ног Роджера, когда бегу к выходу. Прижимая к себе бумаги, я, несясь вдоль улицы, ощущаю, как воздух опаляет горло, а земля бьет по пяткам. Только, когда до «Таверны» остается пара метров, до меня доходит, куда я бегу. Но наше с Мириам убежище теперь не безопасно… Как вкопанный, встав на улице и глупо озираясь, пытаюсь сообразить, что делать дальше.
— Рэй? — Это противный девчачий голосок проходится по нервам, как игла по стеклу. Обернувшись, вижу на крыльце дома, новенькую, зябко кутающуюся в клетчатую рубашку большого размера.
Я тупо пялюсь на нее. В моей голове пустота. Будто похмелье и весь этот утренний бред выбили последние разумные мысли, кроме одной: «Нужно прочитать документы и бежать в полицию!».
— Рэй? С тобой все в порядке? — Она опасливо смотрит на меня и мой вид, где чистый теплый свитер сестры ужасно смотрится с грязными джинсами.
Я верчу головой в поисках ответах. Напротив зияющей темнотой с заколоченными окнами «Таверна» пугающе смотрит на меня, будто зовет внутрь. Но там, скорее всего, меня ждут.
— А ты чего дома? — Я удивленно оборачиваюсь на Дженнифер.
— Болею…
Она снова ежится от ветра и отводит взгляд в сторону. Возле ее ног появляется черный пушистый котяра, который мяукая и урча, начинает тереться своей мордой о ее ноги.
— Это Матиас.
Я зову кота к себе, тот сразу перебегает от ее ног к моим. Шерсть у него невероятно мягкая, словно пух, нос мокрый и холодный, а лоб, когда он начинает тереться, горячий и твердый.
— Ничего себе! Какой огромный!
Я невольно начинаю улыбаться. Присев на карточки, глажу черного мохнатого кота, ощущая, как шерсть приятно скользит меж пальцев.
— Заходи. Чаю выпьешь?
Я гляжу на Джен и отмечаю, что она выглядит хуже обычного, а странные серо-зеленые колготки выглядят на ней жутко — будто, ноги трупа. Она пытается делать вид, что ей не холодно, хотя ее трусит мелкой дрожью.
Первая мысль была посмеяться над ее предложением, но тут же желудок сводит от голода, а документы, которые я сжимаю, как реликвию, будто тяжелеют в моей руке.
— Хорошо.
Я встаю и прохожу в дом, оглядываясь, не заметил ли кто меня, и бросая взгляд в сторону «Таверны». В ее доме пахнет чем-то кислым и сильно ощущается аромат сладкой ваты — запах этой девчонки. Он настолько сильный и приторный, что невольно вспоминаю, как налетел на нее и сшиб, как ее плотное тело оказалось под мной, а пальцы будто снова ощущают мягкость ее. Странное ощущение. Дурацкие воспоминания. Но почему-то из-за них чувствую себя полным придурком, будто эта девчонка обхитрила меня: показала фокус, а я не понял, как он совершается.
Пытаясь отделаться от этого состояния, я начинаю рассматривать ее дом. Часы старинные, картина с фруктами, не вызывающие аппетита, темное зеркало с полочкой, латунная подставка для зонтов. Все старое, какое-то неуютное, будто я оказался в музее.
— А где твоя бабушка?
— Ушла к миссис Скотт. Появится еще не скоро.
Она шмыгает носом и смотрит на меня, как глазею на обстановку в доме. После чего молча разворачивается и исчезает в кухне. Там я слышу бряцание железного чайника о решетку газовой плиты. Мне на глаза попадается фотография женщины и маленький Дженнифер. Девчонка выглядит, как обезьянка на ней. Некрасиво.
— А ты живешь только с бабушкой?
— Да, только с ней.
Я вхожу в кухню и отмечаю ее темно-синий цвет с красными всполохами скатерти, кухонными полотенцами и прихватками из одного набора. Возле старого дребезжащего холодильника стройным рядом весят металлические ложки, лопатки, вилки и прочие предметы, названия и применение, которых не знают. Они похожи на набор какого-то хирурга. Особенно острая двухконечная большая вилка, непонятная для чего.
— А родители где?
— Разве не знаешь? — Джен сидит на стуле возле стола и смотрит изучающе на меня. — Мне кажется, все уже знают…
— Я не слушаю всех.
— Отца у меня нет. Мама умерла три года назад.
Я опасливо кошусь на нее, так как затронул такую тему, которую обычно боятся поднимать. Чтобы отделаться от чувства неловкости даже придумали фразу: «Мои соболезнования». Вот только я ничего не чувствую на ее горе. Это даже забавно. Если стукнуть Дженнифер — почувствую, а так -я даже не знаю, каково это… Может, ей мама была как Мириам для меня? От этой мысли
сильно щемит сердце, и снова чувствую страшную вину, что торчу на кухне девчонки вместо того, чтобы ловить этого урода вместе с полицией.
— Мои соболезнования…
— Спасибо.
— Ты, кстати, никого не видела у «Таверны»? — Я решил использовать данное мне время с пользой. Ведь ее дом стоит напротив злосчастного заколоченного кафе-бара.
— Видела.
Джен вытаскивает пачку печенья и высыпает на тарелку. Дробот крекеров о стекло звенит в ушах.
— Твою сестру.
— Нет, я, имею ввиду, сегодня.
— Я же говорю, твою сестру.
— Она была одна?
— Одна…
— Там рядом не было мужика? Он не прохаживался рядом? Или машины?
— Я же говорю, одна.
Джен достает шоколадную пасту, хлеб и нож. Я жду подробностей от нее, но она молча начинает расставлять чашки. Чайник на плите уже кипит, выпуская из носика горячую струю пара. Я похож сейчас на чайник — пыхчу от нетерпения, еще чуть-чуть и пар из ушей повалит.
— Ну? Рассказывай! — Я не выдерживаю.
— А чего рассказывать? Она была с утра. Я видела ее из окна спальни бабушки. Она зашла в тот заколоченный дом, пробыла немного. Потом постояла на пороге и ушла.
— Одна?
— Да… — Джен смотрит на меня, как на психа.
— Как она выглядела?
— Как обычно. Джинсы, куртка, спортивная шапка.
— Куда она пошла?
Я уже готов бежать туда, куда укажет эта девчонка. В груди громыхает сердце: сестра была здесь, с ней все хорошо!
— Зашла в ваше кафе, и больше я ее не видела.
Я тут же срываюсь с места, выбегаю из дома и несусь через дорогу к «Таверне». Ощущение, что бегу навстречу чудовищу: почему-то черные заколоченные окна с запыленными стеклами кажутся глазницами, а подворотня с тупиком между домами — беззубым разинутым ртом.
— Мириам!
Я с грохотом вваливаюсь в «Таверну», испугав пару мышей до писка.
— Мириам!
Влетаю в зал, но там никого. Сжимаю кулаки, забыв про документы в руках, которые все еще держу. Бумага с хрустом мнется в моих пальцах, будто ломается надежда: я такой наивный! Может, Мирра оставила какой-нибудь знак? Подхожу к столам, служившие нам кроватью. Пусто. Похитители забрали все наши вещи, брошенные тут. Даже мой рюкзак с учебниками. Зачем?
Я медленно начинаю обходить зал, тщательно просматривая каждый уголок. Ничего.
— Рэй?
Я вздрагиваю и замираю. Послышалось? И снова:
— Ты тут? Рэй!
— Мириам? Мирра! — Я кидаюсь к выходу.
— Рэй!
Она стоит в коридоре и тревожно смотрит на меня, будто ее отсутствия не было вовсе. Я радостно хочу кинуться к ней, но что-то заставляет меня притормозить. Что-то в ней незримо изменилось…
И отчетливо слышится запах гари.
— Почему ты в моем свитере?
Она удивленно разглядывает меня. Странно, что она вообще это заметила!
— Ты как? Что они сделали с тобой? Ты где была?
Я выпаливаю вопрос за вопросом, жадно разглядывая ее лицо и пытаясь понять, есть ли у нее какие-нибудь повреждения. Словно читая мои мысли, она серьезно смотрит своими синими глазами и отчитывает:
— Со мной все в порядке! Я тебя искала с самого утра! Была в школе, тут, дома! Никак не могла тебя найти! Ты где был?
— Я искал тебя! Ты сбежала от него?
— Ну… Почти. — Мириам делает шаг ко мне, смущенно отводя взгляд.
Она явно озадачена. Нервно щипает край своей куртки, и только теперь я замечаю, что вещи на ней чистые. Даже выглядят новее. Странно, если учесть, что ее держали в заложниках.
Если вообще держали…
— Мириам, а сама, ты где была?
Она вздрагивает, будто я обвиняю ее в чем-то. А запах гари усиливается в воздухе, щекоча нос, что начинаю неосознанно оглядываться — не идет ли откуда дым в «Таверне».
— Рэй, слушай, мне надо с тобой поговорить…
Не найдя дыма, я поворачиваюсь и вижу за ее спиной этого мужчину в черном пальто и костюме. Как? Откуда? Словно вырос из-под земли. Он смотрит на меня через плечо сестры тяжелым жутким взглядом. Попались!
— Мириам! Сзади!
Я вскрикиваю и дергаю ее за рукав. Она непонимающе оглядывается. Мужчина, словно в каком-то кошмаре, раскрыв свою широкую ладонь, хищно тянется ко мне. Я замираю, глядя на это движение, как в замедленной съемке, а затем чувствую его стальную хватку на своем плече. Хлопок, и дым внезапно окутывает меня в считанные секунды, что теряюсь в нем. Не вижу ничего. Задыхаюсь от гари и делаю бесполезные попытки отцепить его руку. Горло начинает драть так, будто мне его расцарапали. Меня начинает одолевать приступ кашля. Глаза слезятся. Невозможно смотреть. Невозможно дышать. Я беспомощен. Меня дергает куда-то вперед с такой силой, что падаю в этом дыму на пол. Но вместо деревянных гнилых досок «Таверны» ощущаю под руками ворс ковра. И плотный дым моментально рассеивается, оставляя зуд в глазах, першение в горле и текущие слезы. Я продолжаю бороться: вырываюсь, не осознавая, что делаю, и сбиваю с ног незнакомца. Он падает навзничь. Я сразу чувствую его боль в коленке, и пользуюсь этим: со всего размаха ударяю по ней ногой. Крик мужчины тут же заполняет тишину. Я оглядываюсь в поисках чего-нибудь потяжелее и, к удивлению, обнаруживаю себя в какой-то комнате с креслом, кроватью и абажуром. Ошарашенно пытаюсь понять: где я и как тут оказался. Мужчина прекращает стонать от боли и слышатся быстрые непонятные слова. Оглядываюсь и тут же вижу, как яркий всполох летит с его пальцев и шаровой молнией попадает в меня.
Заряд проносится по моему телу и сковывает каждую мышцу. Пытаюсь пошевелиться, но не могу! Я, словно статуя, замер в позе. Пытаюсь закричать, но голос не слушается, будто в кошмаре. Этот урод встает с пола, прихрамывая, подходит ко мне и злобно смотрит прямо в глаза. Я чувствую его боль в коленке, запах шипра и странное тугое колебание воздуха с легким гулом — неужели я слышу его ненависть? Он стоит и смотрит в глаза. Страшно. Зажмуриваюсь. Готовлюсь к ответным ударам от него. Сглатываю ком в горле, ощущая, как вспотели ладони и спина от страха. Но вместо удара, слышу его шарканье. Он, подтаскивая больную ногу, идет к абажуру на столе. Подойдя, поднимает его, после чего кладет левую ладонь на то, место, где лежал абажур. Внезапно загораются огоньки под его пальцами. Выглядит это странно, как из фильма про пришельцев. Я слежу, не сводя с него глаз, пытаясь понять, что всё это значит. Воздух колеблется и проносится тихий гул, отдаленно напоминающий звук пролетевшего самолета. Через мгновение все стихает. Под его пальцами гаснут огоньки, он возвращает «абажур» на место и кряхтя садится на кровать.
— Sanitatum…
Он глухо смеется чему-то, растирая одновременно поврежденную ногу, и его боль в коленке стихает.
— А ты молодец, Рэйнольд. Сообразительный!
Он встает и поправляет одежду на себе. Его голос низкий с хрипотцой, пробирающий до дрожи.
Внезапно незнакомец достает мной помятый договор из-под полы пальто. А я же пытаюсь понять, откуда он у него: ведь, кажется, я его не ронял в Таверне. Помню, что когда одергивал Мирру, он все еще был у меня. Мирра… Где Мирра?
— Rectus, — он произносит, и договор в его руках расправляется, превращаясь, будто в только что напечатанный документ.
Незнакомец снова подходит ко мне: его глаза улыбаются, несмотря на серьезность лица. Я отмечаю, сколько у него морщинок в уголках век.
— А твоя сестра была права: ты шустрый. Давно я так не охотился за детьми. Надеюсь, ты выберешь все-таки мою сторону, Рэйнольд.
Внезапно тело подчинилось мне, и моя голова повернулась. Я теперь оглядывался, пользуясь моментом. Комната оказалась не такой уж пустой, как мне показалось: помимо тумбочки и кровати, на стене висел телефон. Вот бы до него добраться…
— Где я? — Мой голос наконец-то смог мне повиноваться, поэтому я немедля стал допрашивать незнакомца. — Кто вы? Что происходит? Почему я не могу пошевелиться?!
Я заорал в полную мощь своих легких, прислушиваясь к звукам за пределами этой комнаты, но вокруг стояла тишина, а незнакомец лишь улыбался, глядя на мой страх.
— Где Мириам? Что вы сделали с ней? Где Мириам? Мириам!
— Успокойся! Сейчас она придет с Джонсоном. Это нам с тобой пришлось прыгнуть сразу сюда…
Я снова пытаюсь пошевелиться, но безуспешно. Тем временем незнакомец, кряхтя, снова начинает растирать коленку — его боль стала возвращаться.
— Что со мной?
Я пытаюсь храбриться и не показывать вида, но меня пугает, что не чувствую свое тела, но зато ощущаю его боль в коленке.
— Заклинание заморозки. Не беспокойся, таким не останешься. Скоро начнешь двигаться.
— Заклинание? — Я с ужасом осознаю, что наедине с сумасшедшим. Но если он безумен, то и я рехнулся.
— Да, Рэйнольд. Заклинание. Обычное заклинание… Черт! Болит… А шприц, как назло, остался в кейсе на третьем этаже! — Он с тоской смотрит вверх, на потолок, будто может разглядеть сквозь стены свой шприц, при этом не переставая тереть свою коленку.
— Вы наркоман?
Мне больше всего хотелось принять факт его сумасшествия, чем своего. Поэтому, если он нарик, то всё происходящее можно объяснить, что он меня незаметно накачал чем-то.
— Нет. Просто у меня больное колено, которое, благодаря тебе, требует укола! А лекарство осталось наверху в кейсе!
Он снова злобно косится на потолок.
— А кто вы?
— Архивариус-поисковик Дугал Маккормак. Я был послан найти двух не определившихся колдунов, проявляющих магические сигналы в районе Хакни.
— Двух колдунов? — Я бы с удовольствием прочистил бы ухо пальцем, но руки еще не шевелятся.
— Да, парень. Тебя и твою сестру Мириам.
Я молча сверлю его взглядом. Шутки у него однозначно не смешные и тупые. Но «коп» даже не смеется, а лишь тяжело обреченно вздыхает.
— Вообще-то, по протоколу, разъяснительные беседы ведутся в отдельных комнатах Сената, а не в отсеке временного пребывания с «замороженным» инициированным. Но раз ты у нас такой шустрый, то по опыту знаю, в таком виде ты сейчас лучше выслушаешь. Тем более, у нас время есть до прихода Джонсона и твоей сестры. Итак…
Он пододвигает кресло и грузно плюхается в него, вытягивая больную ногу.
— Ты читал договор? — Дугал потрясает в воздухе бумаги, утащенные мной у Ма и необъяснимо ставшие свежими и хрустящими, будто их только что напечатали. — Не читал. А зря. Если бы открыл и вчитался, то увидел много того, что не видят смертные. Итак, Рэйнольд, поздравляю, ты — избранный этим миром, ты — Инициированный! А вот счастье быть им или беда — решать уже тебе.

Потакание себе

— Рэй! Если ты сейчас не уведешь Мелани, то позже подарка от нее не дождешься. — Реджина подошла ко мне почти вплотную, позвякивая кольцом о фужер с шампанским. — Ей уже шутки Ноя кажутся упомрачительно смешными.
Я кидаю взгляд на жену, которая сидит в углу с Ниной и Ноем и заразительно хохочет. Мелани уже достаточно пьяна. В течение вечера она вливала в себя один бокал за другим. И причина желания напиться - я. Мне это ужасно не нравилось. Пару раз пытался пресечь, но мои замечания категорично пропускались мимо ушей. Поэтому весь вечер я наблюдал, как Мел топит свою боль в шампанском, и злился то на себя, то на нее. Кисло-сладкий запах алкоголя витал в воздухе, смешиваясь с ароматами мужских парфюмов и дамских духов. В зале уже было душно от свечей, камина и пьяных гостей. То, что начиналось как праздник, теперь превратилось для меня в неприятное театрализованное зрелище, где главная роль была отдана напивающейся вдрызг Мелани, а я, как покорный зритель, ждал окончания акта. Второй акт по сценарию должен перейти в скандал. Так зачем его оттягивать?
— Останови её. Поговори, пока Мел еще способна думать. А то еще немного — и она не сможет ходить, не то, что думать.
Реджина озвучивает мои же мысли. Все уже порядком пьяны и веселы, не замечая вокруг, что творится: Стефан танцует с Евой, Артур рассказывает анекдотичный случай, веселя Романову и Курта, Кевин и Варвара незаметно смылись, что мы не сразу обнаружили их отсутствия. Ной расслаблено сидел на софе, сняв пиджак и галстук, расстегнув первые пуговицы, и рассказывал девушкам что-то, то и дело ероша волосы. Нина по-турецки сидела напротив в кресле и смеялась вместе с Мел. Жена, почти лежа на софе, смеялась, закрыв лицо рукой. Рядом с их маленьким кругом с каждым часом множились пустые бутылки.
Видеть Мел пьяной — больно и отвратительно, но еще больнее осознавать, что это из-за меня. Обоюдный садомазохизм.
Резко прикончив остатки шампанского в своем бокале, отставляю его в сторону и решительно направляюсь в сторону Мел. Чем ближе, тем отчетливее слышу их разговор.
— То есть, ты хочешь сказать, что он даже не заметил пропажи? — Нина прыскает со смеха, тем временем как Мел уже хохочет, запрокидывая свою голову и выгибая длинную шею.
— Нина, а разве он способен что-то замечать? Мне иногда кажется, умыкни из-под его носа всю библиотеку Сената, и то не сообразит.
Я заставляю себя улыбнуться, прежде чем заметят мою злость.
— О чем болтаете? — Голос прозвучал хоть и весело, но, все равно, с нотками фальши. Этого никто не заметил. Правда, мое появление все равно напрягло их.
— Да так… Перемываем архивариусам кости.
Мел кидает на меня взгляд полный боли и тут же тянется за своим фужером на маленьком чайном столике. Я еле сдерживаюсь, чтобы не перехватить ее руку.
— Я их знаю?
Я подхожу к креслу с Ниной и присаживаюсь на его на ручку. Субботина тут же рефлекторно чуть отстраняется.
— Да… Вспоминали Александридиса, Хьюстена, Бодена… Кстати, я недавно видел Маккормика. Передавал тебе привет.
— Он все еще служит Сенату?
— Его вернули из-за последних событий на временную должность Архивариуса первого типа…
— И он все еще хромает?
Ной кивает. А я вспоминаю старого знакомого — моего первого в жизни Инициированного: этот талантливый Инквизитор из-за травмы ноги, нанесенной одной Химерой во время охоты, был вынужден уйти из охотников на ведьм и переквалифицироваться в поисковика. Чертовски обидно!
— Ты его знаешь? — Мел еле ворочает языком, поэтому у нее выходит что-то вроде: «Тыво знашь?». Я смотрю, как ее шатает, а взгляд плохо фокусируется на мне, иногда теряя осмысленность. Все это почему-то напоминает мне о матери и ее пьянках. Хотя я видел Мелани пьяной, но сейчас это было другое: выпивка оставляла горькое послевкусие вины, а хмельное состояние все больше оголяло нервы.
— Знаю… Именно он нашел меня и сестру среди Смертных и привел в мир Инициированных.
— А… — Тянет Мел, изобразив странную гримасу на лице и делая очередной глоток. — Я не помню, кто к нам приходил. Варя, ты не помнишь…?
Она удивленно начинает озираться по сторонам в поисках сестры. Потрясающе просто! Она даже не заметила ухода Варвары. Злость на нее тут же, как кислота, начинает разъедать мое наигранное спокойствие.
— Она ушла с Кевином где-то часа два назад.
— Да? А я и не заметила… — Она заразительно хохочет, вызывая смешки у Нины и Ноя. Всё. Пора прекращать это.
— Друзья, хочу у вас украсть жену. Она мне задолжала подарок.
А то боюсь, моя принцесса с приходом полуночи превратится в тыкву. Я вежливо улыбаюсь Валльде и Субботиной. Ной делает легкий взмах рукой, Нина будто и не замечает вопроса, Мел грустнеет. Я протягиваю ей руку — наш общий жест, как однажды сказала Мел: «Схватись и спасись в друг друге». Любимая вздыхает, обводит взглядом присутствующих и вкладывает свои длинные, тонкие пальчики в мою ладонь. Отмечаю, что они холодные. Неужели замерзла в этой духоте? Мелли резко встает с софы и почти падает, потеряв равновесие, если бы я не успел перехватит ее за талию. Ее аромат от такой близости усмиряет мой пыл и во мне просыпается нежность.
Прижимая к себе, я громко объявляю:
— Друзья! Огромное спасибо за этот вечер! Было невероятно приятно провести свой день рождения с вами! Но, увы, уже достаточно поздно и мы с Мел сбегаем домой, оставляя вас. Прошу, продолжайте праздновать! Всем спасибо!
Кто-то поднимает бокал за нас, кто-то что-то кричит, Стеф неприлично свистнул нам вдогонку.
Мел почти повисает на мне. Постоянно оступается, ее ноги заплетаются, что пару раз приходится ловить.
— Эй! Куда мы?
— Как куда? Домой. В домик.
— Нет, Рэй… Мой подарок в твоей комнате остался. Нам надо туда.
Твою мать! Я останавливаюсь и с тоской смотрю на лестницу Саббата: три этажа с еле идущей Мел — мы так к утру доползем. Оценив все «за» и «против», беру жену на руки. Мел с восторгом принимает эту идею, и, пока мы поднимаемся, она начинает петь песню группы Queen с пластинки, которую Артур ставил раза три за вечер. Саббат эхом поддерживает ее, разнося ее звонкий мелодичный голосок по коридорам.
— Ооо! Ты даешь мне силы жить… Слышишь, Рэй? Мы с тобой вместе уже так долго. Ты для меня — свет солнца *…
Я невольно начинаю улыбаться. Мне ее версия этой песни больше нравится! Мел выгибается на моих руках, запрокидывая голову, и начинает болтать ногами в такт, продолжая напевать свои «признания».
— Ооо! Ты мой лучший друг…Ооо! Ты даешь мне силы жить…
— Всё. Пришли.
Я опускаю ее. Мел прислоняется к стенке возле двери и продолжает мурлыкать песню, закрыв глаза и пританцовывая. Вхожу в нашу комнату. В отличие от Стефана и Евы, мы решили, что нам хватит одной на двоих для временного пребывания в Саббате, и не просили расширения, как было у Варвары и Кевина, которым, к слову, принадлежит доля замка. Наше основное жилище — домик на озере. Прежде, чем я включу свет в комнате, сразу чувствую себя спокойней в этой темноте — воздух пропитан нами: духами Мел, нашей постелью, чаем, который мы пьем по утрам, моими рубашками, банными полотенцами и шампунем. Запах дома. Кусок моей новой жизни.
Когда-то это была моя берлога. Пустая и единоличная. В ней я просто ночевал, ждал, думал, мучился от одиночества и тоски по Мел. Несмотря на то, что в комнате мало что изменилось, здесь уже другая атмосфера. Прежде, чем щелкнет выключатель и зажжётся свет, я уже знаю, что на тумбочке возле фотографий стоят духи и пара лаков для ногтей, что в ванной лежит фен и куча всяких женских штучек жены, вроде баночек с кремами и туши для ресниц. Обязательно на полу возле кресла стоит стопка ее книг, а рядом с ними — розовые пушистые тапки, так как у Мел по утрам мерзнут ноги, и наверняка, забыта кружка с чаем, который она постоянно себе заваривает с помощью магии, не выходя из комнаты.
Щелчок. Так и есть! Почти все так, как я и представил. Только еще на столе лежат трюфели и несколько пустых силков: у Мел плохо получается вязь для них — выходит слишком слабой. Однажды она тренировалась делать их прямо тут, пытаясь привязать меня к кровати. Сначала было очень эротично и заманчиво оказываться под ее контролем, но, когда силки тухли через пару секунд или развязывались, становилось смешно. И наша игра превратилась в безуспешные отчаянные попытки Мел справиться с вязью. Финальным аккордом стало, когда она уронила возле своих ног силок, и он поймал хозяйку. Мел тогда вся разобиделась, как маленькая, нахохлилась и не разговаривала со мной пару часов, хотя моей вины в случившемся не было! Разве что я расхохотался, когда она рухнула на пол в своих же силках и забарахталась, как жук. Ох, уж эти женщины! Судя по жалобам остальных парней, у них тоже такое было и не раз: ты не виноват, но на тебя обижаются.
— Заходи…
И Мел, мурлыча под нос песенку, пошатываясь, входит в комнату. Закрываю дверь, по привычке наложив заклинание замка, чтобы никто не ворвался к нам без стука. Обернувшись, застываю в шоке: Мелани поет и танцует. Кадры будто из моего кошмара. На мгновение мне даже кажется, что комната теряет четкость и меня окружает белый цвет стен моей палаты.
И она. Поет и танцует.
Меня прошибает холодный пот. Тянусь к ней. Знаю, что сейчас рука пройдет сквозь нее. Мне уже не хватает воздуха. Но я ухватываюсь за ее хрупкое теплое плечо. Мел удивлено поднимает на меня глаза и тут же расцветает пьяной улыбкой. А я чувствую, что мое сердце вновь запустилось, заходясь в хаотичном ритме, что становится больно в груди.
— Точно! Подарок! Я должна тебе подарок!
Мел даже не заметила, что я чуть не схватил сердечный удар. Переводя дыхание, опускаюсь на кровать. Слышу за спиной, как она, напевая, открывает платяной шкаф и, судя по шороху ткани, начинает там копаться. Я сижу, не оборачиваясь, уставившись на ее розовые тапки под креслом. Пытаюсь прийти в себя.
Надо как-то поднять разговор о моем разрешении охотиться и извиниться перед ней. Только получится? Она же пьяна… Возможно, придется воспользоваться временным заклинанием очищением крови, правда, ее потом сильно накроет, когда воздействие закончится.
Пару глубоких вдохов под ее веселое напевание, и я готов идти на казнь за свое предательство.
— Мел… Мелли, я хочу поговорить с тобой…
— Застегни, пожалуйста! — Я слышу ее кряхтение и хныканье. Что она там делает? Оборачиваюсь и застываю. Мел одета в то самое бежевое кружевное платье, в котором когда-то влюбила в себя пол-Саббата. Но откуда? Последние воспоминания об этой вещи: любимая в своей крови и пепле от француженки.
— Рэй, у меня не получается!
Мел пытается поймать замочек на спине и пару раз ее опасно кренит в сторону. Очнувшись от мыслей, я подхожу к ней. Она тут же покорно встает солдатиком. Отодвинув завесу волос, любуюсь изгибами белоснежной спины. Не сдерживаюсь и целую в шею, ощущая под губами горячую кожу девушки.
— Прости меня… Прости, что согласился вернуться в охотники, что оставляю тебя одну…
Я целую ее, вдыхая аромате ее тела и цветочных духов. Сладко…
Но горечь вины не дает мне права продолжать ласки. Это решать Мел, которая стоит, не двигаясь и выжидающим молчанием требует продолжения.
— Я знаю, что не должен был соглашаться.
— Все в порядке. — Ее голос хоть и звучит беззаботно, но меня это пугает.
Она поводит плечами, чтобы застегнул платье. Мне это не нравится. Не типично для нее. Поэтому, прежде чем застегнуть молнию, я быстро черчу старый знак — глиф Зайн* — и незаметно «кладу» ей на спину. Знак, будто вязь, на краткое мгновение вспыхивает и меркнет на ее белой коже. Теперь Мелли протрезвеет на пару минут, правда потом опьянение усилится. Посмотрим, как надолго ее хватит.
Мелани оборачивается и нежно улыбается.
— С днем рождения, — шепчет протягивая, маленькую коробочку.
Это интересно! Явно украшение. Талисман? Запонки? Зажим для галстука? Я осторожно открываю ее: на черном бархате поблескивает кольцо с небольшой квадратной вставкой из темно-синего сапфира — мужской вариант кольца Мел.
— Я подумала, что несправедливо как-то. Я ношу кольцо, а ты - нет. Другие девушки без него не понимают, что ты уже не свободен.
Я хмыкаю, вспоминая, как Мел ревновала меня к бразильянкам, когда мы на день по поручению Реджины отправились в Инквизиционную школу Бразилиа*. В тот день я постоянно получал внимание и заигрывающие взгляды от женщин. Тем временем Мел все больше замыкалась в себе, к концу дня у меня было ощущение, что рядом со мной робот вместо жены, знающий только три фразы на любой вопрос: «Да», «Нет», «Не знаю. Сам решай». После этого она заявила, что ненавидит Бразилию и всю женскую часть этой страны.
Но это кольцо не просто каприз Мелани, его действительно мне не хватало, как некое материальное доказательство, что я все-таки ее муж, а не любовник.
— Спасибо, милая.
Она надевает его мне на безымянный палец со словами: «Пока смерть не разлучит нас». Смеюсь. Даже она не разлучит. Уж я знаю!
Сжав и разжав кулак, привыкаю к новым ощущениям. Кольцо мешается.
— Спасибо. — Я благодарю и целую ее.
На губах остается вкус шампанского и ванильных печений.
— Рэй… — Она неуверенно обращается ко мне, потупив взор. — У меня к тебе просьба.
— Какая?
— Давай обновим клятвы…
— Что? — я удивленно таращусь на нее. Может, к ней возвращается алкогольное опьянение? Хотя слишком быстро для окончания глифа.
— Я хочу снова обновить в церкви клятвы.
— Мел, обновляют клятвы уже спустя много лет… Мы же поженились пару месяцев назад. Да и зачем? Мы теперь с тобой связаны до конца. Если ты, конечно, не захочешь развода и меня освободить от себя?
— Ну… Просто… - Она, как рыба, открывает и закрывает рот, в поиске подходящих слов. — У нас так скомкано все получилось… Даже фотографий нет. И я была в глупых кроссовках… Потом в меня стреляла Деннард, а тебя похитили…
— Погоди! То есть ты хочешь полноценную свадьбу?
— Ну да…
Я смотрю на Мел и пытаюсь понять: в этом что-то странное. Это понятно, что любая девушка хочет свадьбу, красивый проход по церкви, лимузин, подружек невесты, кучу пестрых постановочных фотографий и прочее. Но Мел — не любая девушка. Она вообще мне отказала сначала! Для нее вся эта мишура никогда не стояла на первом месте, даже когда она вернулась ко мне от Видманна, не заикалась об этом.
От Пола Видманна…
Осознание приходит сразу же. Злость на нее снова разгорается. Невозможно просто! Она специально решила доводить меня в мой день рождения?
— Ты общалась на эту тему с Видманном?
Мел тут же выдает себя, испуганно кинув взгляд.
— Господи! Мел! Ты должна поговорить с ним на эту тему! Ты хочешь обновить клятвы, потому что снова сомневаешься в себе и своих воспоминаниях? Думаешь, если повторить свадьбу, то ты поймешь была ли ты в этот момент или схема?
— Рэй! Я… — Ее глаза опасно заблестели слезинками. — Я просто иногда думаю, что-то было странно для меня! Я же никогда не желала выйти замуж! Я же отказалась! А потом передумала! Прости, я не хочу тебя обидеть!
— Ты уже обидела!
— Рэй!
— Ты считаешь, что зря вышла замуж за меня? Тебе настолько тяжело быть моей женой?
— Нет, Рэй! Нет! Ты не правильно меня понял!
Мы орем в голос друг на друга. Наверное, все уже слышат наши крики вплоть до первого этажа:
— А как мне тебя понять? Ты настолько ненавидишь понятие брак, что даже я не удостоен чести быть твоим мужем! Ты хочешь развода?
— Нет, Рэй! Я хочу свадьбу! Я хочу снова повторить этот путь, но сама! Понимаешь? Своим решением сказать: «Да! Я согласна!»
Она замолкает и измождено садится на кровать.
— Почему ты так? Почему ты не хочешь мне помочь? — Она хлюпает носом и трет глаза, забыв, что накрашена.
И я снова чувствую себя предателем. Ярость на нее сменяется паршивым чувством ненависти к себе. Если бы мог, сам себе в рожу дал бы!
— Мел… — Но она лишь всхлипывает в ответ. — Мелли, прости меня. Я все время забываю, как тебе трудно. Я… я согласен на свадьбу.
Она с благодарностью смотрит на меня. По щекам уже пролегли бороздки слез, очерченные тушью с ресниц.
— И прости меня. Я откажусь от охот. Я не должен был сегодня соглашаться.
— Нет, Рэй! Ты охотник! Ты Инквизитор! У тебя это в крови! Тебе это нужно, ты живешь этим!
— Мел, а ты?
Она жмет плечами, пытаясь показать равнодушие. Но видно, что ей больно.
— Я буду ждать тебя здесь.
Она начинает озабоченно тереть лоб, будто у нее разболелась голова. Кажется, знак прекращает действовать.
— Мел, у тебя была бессонница, когда уходил со Стефаном. А так же приступ панической атаки, про который ты почему-то мне ничего не рассказала.
— Рэй… — Ее лицо испуганно вытягивается. Не знаю, что она ожидала: неужели реально верила, что можно такое скрыть от меня? Я устало вздыхаю и сажусь рядом.
— Почему ты мне не рассказала? Почему я это узнал от других?
— Я не хотела… Просто… — Ее язык все больше начинает заплетаться, как и взгляд становиться расфокусированным. — Ты думаешь, что я сильная… А я не… не могу без тебя… спать… Ой, как голова кружится!
Мел кладет свою голову мне на плечо, волосы паутинкой рассыпаются по моему пиджаку, и через секунду отключается.
Всё.
Уснула в пьяном бреду. И разговор получился скомканным. Вздыхаю от собственного бессилия! Весь вечер пошел кувырком, а в конце скомканная ссора из обид и недоговорок.
Что мне делать?
Когда меня не было, она снова не могла спать. Возможно кому-то это покажется романтичным, но не мне. Помня, как она с ума сходила от бессонницы, усугубляющей психическое здоровье любимой, возвращение этого недуга словно шаг назад.
Мел не может спать без моего присутствия в кровати. Это факт. Я стал ее лекарством, поэтому возвращение меня на охоту за ведьмами и колдунами, означало, что меня может не быть дома неделями. Это главная проблема: мне безумно хочется восстановить свою репутацию в глазах Сената и снова стать лучшим.
Но еще я узнал об панической атаке, когда я был нелегально на охоте со Стефаном. Мелани случайно завалило матами на тренировке, что Кевин сначала не понял, что с ней происходит: почему она так истошно кричит и не узнает его. Говорит, что она даже потеряла сознание, а очнувшись слезно умоляла не говорить никому. Кевин ее сдал тут же в первые часы моего возвращения в Саббат. Он чертовски испугался за нее. Я же был подавлен и ждал, что она сама признается. Наивный дурак! Она продолжала меня защищать «неведением» и улыбаться в ответ на мои замечания, что она плохо выглядит к моему возвращению.
— Я просто скучала по тебе.
Да, Мелани права, быть настоящим Инквизитором — это мое призвание. Но не слишком ли будет велика цена? Потакание себе и своим желаниям — гибель для нее. Она так далеко продвинулась в лечении, чтобы всё перечеркнуть разом.
Я смогу прожить будучи просто учителем в Саббате, а вот без своей любимой - нет.
Чувствую себя, как Маккормик с его больной ногой…
Я с горечью смотрю на кольцо с синим сапфиром. Замечаю, что мой камень намного темнее, чем у Мел. Интересно почему? Ведь по задумке кольца должны быть максимально похожими.
Я осторожно кладу Мелани на кровать. Пальцы путаются в беже кружев и прозрачной легкости тканей. Удивительное платье. Поразительная Мелани. Восхитительный союз вещи и девушки. Будь благословенен тот, кто придумал это платье, пусть будет благословенна Ева, что тогда заставила его купить. Мелани в нем кажется фарфорой изящной куколкой, феей. Реальное воплощение моей мечты. Как такое возможно?
Вообще, смотреть на Мел, как она одевается, одно удовольствие: как выпархивает из постели, снимает свою ночную сорочку, оставаясь нагой и не смущаясь моего жадного взгляда, затем надевает нижнее белье. Обожаю, когда она натягивает чулки — эти кружевные резинки и их незаконченность, оставляющие соблазнительный просвет ее тела. Но чаще на ней белые гольфы или носки. Затем она выбирает одежду. Особенно люблю, когда Мел отдает предпочтение некоторым моим вещам. У меня есть белый пушистый свитер, который я надевал всего лишь раз — ужасно неудобный для меня. Его себе забрала Мелли. Когда она его надевает, любимая становится похожа на большого пушистого котенка, что я еле сдерживаюсь, чтобы постоянно ее не тискать в объятиях.
— Хватит, Рэй! Дай мне дочитать параграф!
— Не могу, ты слишком мягкая.
— Вон мои тапки, они тоже мягкие!
— Не пойдет. Они так не возмущаются и не вырываются, как ты.
— Ну, Рэй!
— Неа. Считай, что у меня антистрессотерапия.
Она всегда фыркает, отбивается, но не прекращает носить свитер.
Тяжело вздохнув, начинаю раздевать спящую жену, готовя ее ко сну. В ванной намочил полотенце и попытался стереть потекшую тушь с ее щек.
Завтра у Мелли будет похмелье, а мне предстоит объясняться с Реджиной. В воздухе стоит кислый запах алкоголя, напоминающий о пьяных попойках матери, будто пощечина. Уж лучше бы Мел влепила бы мне ее за мое согласие, чем заливала шампанским свой ужас остаться наедине со своими бесами.
Прости меня.

Доверие

— Ты уверена, что им можно доверять?
— А ты доверяешь мне?
— Конечно!
— Тогда да, им можно, потому что я доверяю им.
— Слушай, а может тебе они тоже мозги прочистили? Видела, как он загипнотизировал того парня?
— Не говори чепухи! У меня взгляд не стеклянный. И я в полной мере осознаю, что происходит: мы избранные, Рэй. То, что я говорила тебе, так и случилось!
— А может, они для опытов нас собирают? Ты что фильмов не смотрела?
— Рэй! Прекрати! Это наш шанс! И какие опыты, если они посылают нас учиться в обычную школу?
Я затыкаюсь и молча начинаю доедать свой кусок пиццы, косясь на откинутый в сторону дубликат договора так, будто он сейчас превратится в шипящую змею. Мириам проделывала чудеса с ним: она поджигала договор, топила, рвала, но он оставался целехоньким. Как она объяснила, это все из-за волшебных ниточек, которые поблескивают в бумаге под определенным углом.
Типа, это тоже магия.
Мы уже третий день живем в странном здании, где двери вовсе не двери, а «порталы». Зашел в дверь — оказался в комнате, вышел — оказался в другом месте, и тогда сиди - жди, когда тебя вернут. За эти два дня Маккормик провел с нами беседы и рассказал про людей, таких же как мы — Инициированных. Мол, придет время и у нас с Мириам появится татуировка на руке ввиде браслета, по которой узнаешь, кто ты — Химера или Инквизитор.
Бред.
Сумасшествие.
Но самое странное, что Мириам безоговорочно им верит.
Еще более странней то, что я начинаю верить.
А как не начать, когда у тебя на глазах исчезают и появляются из ниоткуда предметы, загорается стекло, ты вываливаешься на незнакомую улицу, перепутав двери туалета?
То здание, в котором мы живем, называют Сенатом. И говорят, что помимо нас здесь еще есть такие же подростки на временном пребывании. Но я ни разу не видел детей! Здесь только пугающие меня Архивариусы. Раньше, спроси меня, как я представляю колдунов или магов, сказал бы: «Это такие старики с длинными бородами, волшебными палочками, в костюмах на Хэллоуин». Но реальных колдунов я боялся. Они носят костюмы и черные кейсы. Лица у них такие, будто роботы. А есть еще страшней колдунов «парные» люди: они все делают одновременно — двигаются, говорят, даже моргают. Маккормик их назвал Янусами.
— Они — не люди. Они — энергия. Это осколки магии Старейшин — главных колдунов всех Инициированных.
После этого я стал сторониться Янусов. Кто их знает, может, они бьются током раз «энергия»?
Сам Сенат, похоже, находится где-то на краю света. Может, в Антарктиде? Только там вроде нет гор и елки не растут. Короче, это странный мир, совершенно другой, чем тот, что втирают нам в сказках. И каким-то образом мы с Мириам часть его. Я знал, что мы необычные, но не знал насколько. Ощущение, что я в каком-то фантастическом месте про пришельцев.
— Слушай, а как ты думаешь, кем мы будем? — Я чувствую себя неловко, задавая этот вопрос. Отчасти стыд за него. — Химерами? Или Инквизиторами?
Мирра жмет плечами, отбрасывая темную прядь с лица. Пребывание в Сенате ей пошло на пользу: у нее исчезли прыщи с лица, волосы стали выглядеть так, будто она делает прическу, хотя просто стала их мыть каждый вечер. Я же все еще отказывался, считая Сенат чужим и опасным.
— Наверное, Инквизиторами. Я не представляю себя человеком без принципов.
— А это плохо? Маккормик приводил примеры — мне показалось, что Химеры крутые. Круче, чем Инквизиторы.
— Наша мать типичная Химера.
— Она не Химера! Она тупая корова! Ей ничего не надо кроме выпивки!
Мириам внезапно замыкается и опускает взгляд, задумчиво вертя в руках пластмассовую вилку. Пауза раздражающе начинает затягиваться, а у меня все больше усиливается чувство вины. Кажется, я обидел Мирру…
— Эй! Ты чего?
— Иногда я тебе завидую.
От ее признания я столбенею, как придурок, удивленно пялясь на нее. Кусок сыра сползает с теста и шмякается мне на коленку, выводя из ступора.
— Завидуешь?
— Да. Ты так чисто и неприкрыто ее ненавидишь. А я не могу.
— Ты про ма?
Я никак не мог взять в толк: как можно завидовать этому? Мириам, словно прочитав мои мысли, тут же объясняет:
— Да. Просто я все еще помню, какой она была хорошей, когда мне было шесть лет. Я помню ее еще до… ну, ты понимаешь.
Теперь понимаю, но не чувствую такого к ма. Поэтому, смутившись, начинаю оттирать жирное пятно с коленки. Хотя в Сенате и без меня отчистят его. Я не знаю, что они делают с нашими вещами, но они возвращаются не только чистыми, но и обновленными, будто их только что сшили. Я могу поклясться, что пара дырок совсем исчезли с майки, и даже не осталось швов после них. Хотя я эти дырки отчетливо помню, потому что сам их когда-то расковырял.
— Маккормик сказал, что сегодня нас познакомят с семьей, у которой будем жить на этом… на Начале. Тебе не кажется, это дурацкое название для школы?
— Это сокращенное название начального базового уровня Инициированного. Слушать надо было внимательней!
— Зануда!
Но Мириам даже не замечает, продолжая умничать и отпивая коку-колу из своего стакана.
— Затем, после определения, нас должны пригласить на обучение либо в Инквизиционную школу, либо в клан Химер. Говорят, если твой дар понравится нескольким колдунам, то ты можешь выбирать, что выгоднее для тебя.
— А школа?
— Ты доучиваешься. Просто подписываешь договор с главным колдуном и после выпускного переходишь либо в клан, либо в школу. Я так поняла.
— Фу ты! Лучше в клан. А то опять учиться после школы…
— Учиться все равно придется! Так что без разницы куда.
— А если не хочу быть Инквизитором или Химерой?
— Ты чем слушал, Рэй?
Я обижено глянул на Мириам. Хотя она права: в тот момент я краем глаза следил за Янусами, которые брали прямо из воздуха какие-то папки и так же куда-то девали их.
— Ты можешь после Начала никуда не идти. Оставаться мире Смертных. Подписываешь бумаги для Сената и всё. Только куда ты денешься после школы?
Я пожимаю плечами. Для меня это не проблема.
— Работать пойду.
— Куда?
— Куда угодно. В автослесари пойду!
Мириам скептически хмыкает, чем сильнее возмущает меня.
— Эй! Это круто же! Возиться с машинами! Там можно и в крутые попасть! Видела программу «Тачка на прокачку»?
— Ты серьезно, Рэй? Это предел твоих мечтаний?
Я тут же сдуваюсь от ее вопроса. А о чем мечтать-то?
— Ну… деньги будут, уважение…
— Всё это можно добыть тут. Рэй! Неужели ты не понимаешь, мы вытащили счастливый билет! Мы можем заполучить хорошее питание, получать большие деньги, стать отличными специалистами! А не пыхтеть в закусочных и автомастерских за пару фунтов в час! Ты понимаешь это? Эти люди будут платить нам большие деньги только за то, что мы имеем способности! Маккормик сказал, что услуги Инквизитора очень хорошо оплачиваются Сенатом! Мы можем жить, как короли, есть, как короли, одеваться, как короли! А не жевать кусок пиццы будучи никем!
— Зря ты. Пицца очень вкусная…
Но живой блеск в глазах Мирры сбивает с меня спесь. Почему-то вспоминается ма со своим кисло-рвотным запахом изо рта: «Рэй, ты должен слушаться его и Мириам! Она девочка умная! Выведет тебя в люди!».


Белая комната раздражала глаза, что они с самого начала беседы постоянно слезились и поэтому я постоянно тер их. Через некоторое я привык к этому, как и к неудобному пластиковому стулу. Мы сидели за столом в этой стерильной чистоте, где каждый звук почему-то разражался эхом. А на белом столе мои руки со сбитыми костяшками и черными полумесяцами ногтей смотрелись так, будто я уличный бродяга. Идеальная чистота комнаты без лишних деталей слишком подчеркивала контрастность между нами. Рядом со мной в своем белом свитере, который здесь казался желтым, сидела Мириам и выглядела очень взрослой.
Напротив сидели незнакомый мужчина с женщиной и Архивариус Маккормик. Градус неловкости зашкаливал. Ощущение будто меня схватили и привели на допрос, хотя на самом деле повод был другой.
— Итак, Мириам и Рэй, познакомьтесь с вашими временными опекунами, мистер Роберт Скотт и миссис Дэйна Скотт.
Не знаю как Мириам, а я с опаской смотрел на них. Эта пара будто с пачки домашнего завтрака или рекламы про стиральный порошок. Чистые, вежливые, улыбающиеся, даже зубы не кривые. Неловкую затянувшуюся паузу первым прервал Маккормик.
— Вы не первые Инициированные, которые будут у них жить. К тому же у мистера и миссис Скотт дети тоже стали Инициированными — хорошие Инквизиторы из…
— Штайна и Самхейна. — Добавила миссис. Я отметил, какой у нее нежный тонкий голос. Очень приятный. Несмотря на небольшие морщинки у глаз, ничего не выдавало ее возраст. Тонкий профиль, большие серо-голубые глаза. Красивая. Далекая схожесть с фарфоровыми куклами.
— Годфри перевелся в Германию, в Штайн. А Элис осталась в Ирландии.
— Мы будем жить в Ирландии?
Мириам само спокойствие. В отличие от меня. Она смирно сидела на стуле и смотрела прямым серьезным взглядом. К беседе она заплела свои волосы в ровную аккуратную косу, которая придавала ей деловой вид. Ее черный волос в этом ярком свете красиво поблескивал и от этого казался синтетическим, ненастоящим, что мне захотелось потрогать его.
— Нет. Вы будете жить в Ливерпуле и учиться там, пока у вас не определится знак.
— А потом? — Буркнул я, запахивая куртку. Ощущение, что мы уличные щенки, которых пристраивают из одной семьи в другую.
— Рэй, я тебе всё объяснял. — Маккормик недовольно зыркнул в мою сторону. В крови неприятно потеплело.
— Я знаю, что вы объяснили! Но я хочу конкретно знать, куда мы попадем! — Плевать на недовольство Маккормика! Плевать на его боль в коленке, которая начала разрастаться, требуя укола обезболевающего! Вашу мать, мне страшно! Я хотел знать свои шансы.
— Если ты станешь Химерой, о твоем знаке сразу же узнают в Сенате. Твои документы будут разосланы в кланы, а дальше тебя пригласят куда-нибудь.
— Раньше вы думали, что я буду Инквизитором. — Под столом тут же последовал удар по ноге от Мириам. Но я сделал вид, что не заметил.
— Может и Инквизитором. Всё зависит от тебя. — Маккормик, сдерживая улыбку, начал приводить документы в порядок — в ровную стопочку листов.
Я с опаской снова взглянул на чету Скотт. Милые, тихие, интеллигентные. Вряд ли имели проблемы с законом, выпивкой или наркотиками. Значит, их скелеты в шкафу куда более тщательней спрятаны.
— Ну что же, раз все согласны, завтра к вам переедут Оденкирки. Мириам, у тебя есть какие-то пожелания?
Мирра закачала головой, но мило улыбалась — я видел, что она очень хотела понравиться Скоттам.
— Рэй? — Маккормик обратился ко мне, а у меня в голове сразу замелькали варианты, что я хотел бы напоследок. И перед глазами четко всплыла картинка из недавней драки: Люк, держащийся за отбитую промежность, и жирдяй Тим с перепуганным побелевшим лицом, но замахивающийся кирпичом на всех. Это всё было почти пять дней назад, а кажется, будто вечность. Мне даже зуб шатающийся здесь вылечили и что-то сделали с синяками, что они прошли за день.
И всё как-то само сорвалось с губ в виде короткого имени, будто я бросил камушек в окно и оно отлетело с кротким звяканьем:
— Тим. Я хотел бы увидеть своего друга.
Я не смотрел на Мириам, но чувствовал, как она повернулась ко мне и смотрела пристальным осуждающим взглядом.
— Хорошо, Рэй. У тебя будет потом такая возможность. Я имею ввиду, у вас есть какие-то вопросы к мистеру и миссис Скотт?
Мы с сестрой молчали в ответ. Что можно у них спросить: какого цвета у нас будут обои в комнате или насколько дерьмово они будут относится к нам? Супруги, улыбнувшись, пожелали нам скорее начать учиться и перебираться к ним, пообещали заботиться о нас так, что мы не затоскуем по дому. Мириам в ответ любезно поблагодарила Скоттов, все больше становясь непохожей на себя. Маккормик вежливо улыбнувшись, проводил Скоттов, и мы остались одни в этой холодной белизне, будто в кабинете зубного врача.
— Тим? Ты серьезно? С чего вдруг? — Мириам первая не выдержала молчания. Она уже не улыбалась и была серьезна и сосредоточена.
— Просто хочу его увидеть! А чего в этом странного?
— Ты же особо с ним не дружил?
— И что? Но мы защищались с ним от Люка и его прилипал! А вот ты чего не захотела ни с кем попрощаться?
Мой вопрос достиг цели. Мириам внезапно отвернулась, будто я сказал что-то обидное.
— А с кем мне прощаться? С Вайолет? Не такие уж мы подруги.
Я хмыкнул при звуках знакомого имени. Вайолет — подруга Мириам, та еще стерва, но с классными сиськами. Два месяца назад, она домогалась меня, предлагая лишить девственности. Было заманчиво. Тем более в моем возрасте мало, кто имел такой шанс — стать мужиком раньше, чем стукнут твои прыщавые шестнадцать. Но я отказался. Даже не потрогал за ее большую грудь, которую она всегда старательно выставляла на показ своими короткими кофточками. Я тогда почти согласился, хотя Вайолет была противная: от нее воняло кислятиной, как от Ма. Но ее перетискали почти все парни из старшего класса, их не отталкивала внешность и запах Вайолет. Но в тот вечер секса с ней так и не случилось, как и моя девственность осталась при мне: пришла Мириам, которая сразу поняла - что-то между мной и Вайолет происходит. Наверное, выдала моя красная рожа от смущения и вульгарная поза Вайолет. Жаль… А ведь мог бы потом хвастаться среди пацанов, что уже знаю, куда и что суется.
С тех пор Мириам не общалась с Вайолет, а мне первое время влетала куча подзатыльников от сестры. Потом однажды она сорвалась и высказала, что если я не знаю, куда пристроить свой писюн, то чтобы выбирал девчонок поприличней. «Проститутку всегда можно снять». Это было очень обидно! Я думал, что сгорю со стыда! Мы никогда с Миррой не говорили на такие темы. А тут… Я тогда решил окончательно, что тема девчонок закрыта. Они не нужны мне. А когда придет время, скоплю денег и действительно сниму профессионалку, которая меня всему обучит. С этим решением была закрыта и тема Вайолет.
— Ты ма не хочешь увидеть? — Теперь была моя очередь прерывать молчание. Мирра уже расслабилась и от скукоты начала раскачиваться на задних ножках стула.
— Нет.
Ее отказ прозвучал жестко и резко, так же как и удар ножек о пол, когда она вернулась в сидячее положение.
— Почему?
— Потому что ты прав. Пора научиться ее ненавидеть.
В ее голосе было что-то фальшивое, поэтому я не отрываясь смотрел на сестру, пытаясь понять её. Но Мирра сдалась первой.
— Не хочу ее видеть. Зачем? Чтобы попрощаться? Она ведь действительно рада от нас избавиться! Мы же ей мешались! Органы опеки столько раз приходили в наш дом! И мои попытки показать, что всё хорошо, были бесполезны! Это нужно было нам с тобой, а не ей! Чтобы нас не отправили и не разлучили в детском доме! А ей всё это время было на нас плевать! Всё время!
Я слышал, как она пыталась не расплакаться: ее голос стал сдавленным и подрагивал. Мирра отвернулась от меня, замерев в позе, и сильно сжала кулаки. В комнате воцарилась звенящая тишина. Видеть сестру такой было невыносимо. Мне казалось, еще чуть-чуть — и буду ощущать ее боль физически. Я знал, что Мириам чувствует себя преданной. Все-таки она втайне надеялась, что ма когда-нибудь снова станет прежней. Но для нее поступок ма с легкостью отдать нас был подобен предательству. Еще эти Скотты появились, будто черти из табакерки: «Мы надеемся, что у нас вам понравится и вы не будете скучать по своему дому». Ага! Будто им не рассказали, из какого мы дома..
У меня было, что сказать для Мириам в утешение, но не уверен — стоило ли. Мы оба знали, что ма не изменится, что она на самом дне и будет утягивать нас за собой. Теперь у меня и Мирры действительно есть шанс выжить! Но у ма нет и не будет.
Я пялился на свои обгрызенные ногти, кусая от вины губы. Я так бы и не сказал бы ей ничего, если бы Мириам не начала всхлипывать. Моя сестра плакала, когда она никогда не должна плакать.
— Ма сказала мне… Короче, она была трезвая в последний раз… И сказала, чтобы я слушался тебя, потому что ты выведешь нас в люди, что ты умная.
Слова дались с трудом. Мирра замерла в своей позе, казалось, что она даже перестала дышать. Я знал, что этого ей мало, но это было утешением. Пусть знает, что ма все-таки ценила её, что все эти старания не были не замечены.
Мириам молчала, уйдя в раздумья, но это было лучше, чем слышать ее шмыганье носом и знать, что она плачет.
— Ну что? Поздравляю, вы понравились Скоттам! — Маккормик резко вошел, нарушив нашу тишину. Он снова хромал, а боль в его коленке отдавалась в моей, что я невольно поморщился. Уж лучше бы себе обезболивающее нашел бы! Он говорил, что дар Инициированного со временем становится его главным оружием, когда научится управлять им. Мне кажется, мой дар никогда не станет управляемым. Почему у меня так трудно? Мириам быстро овладела своими способностями. Мои же, скорее, контролируют меня, чем я их. А еще способности как-то квалифицировались и назывались. И пока Маккормик что-то говорил про Скоттов, я старательно пытался вспомнить название своему «дару».
— Они люди хорошие. Их дети не очень талантливы в охоте на ведьм, но вот в расследовании дел и расгипнотизировании смертных, они хороши. Видать Годфри пошел на повышение, что выбрал Германию. Ирландский Самхейн тоже хорош, но Штайн квалифицируется больше на помощи Началу: у них выпускаются хорошие учителя. Особенно в разряде Темной магии и демонологии.
— Демонологии? — Неуверенно подала голос Мириам, пока я пытался вспомнить название своего дара.
Пам…
Пэм…
Птэм… Всё не то.
— Да. На Начале дают основные знания как об рае, так и об аде. А уж к кому обращаться — решайте сами.
— Бога нет. — Голос Мирры почему-то прозвучал озлобленно, будто она обвинила в этом Маккормика, растирающего больную коленку. Я изумленно посмотрел на Архивариуса, ожидая вспышку гнева, но тот лишь засмеялся:
— Ницше тоже так думал. Но знаешь, что я тебе скажу, девочка? Когда впервые увидишь, как сжигают бездушного, то сразу поверишь. Атеистов в нашем мире нет.
Птамтия!
Не. Не так.
Этамтия?
— Сжигают бездушного? Кто это?
— Это Инициированный колдун или ведьма, которые продали души кому-то из ада. Там компания любит проводить дни распродаж. Ты получаешь желаемое, но лишаешься души. Обычно просят дар сильнее или колдовские способности. Но, увы, этот человек уже не считается им. Добродетель, все признаки совести, доброты напрочь исчезают в нем. Чем дольше живет бездушный, тем больше он становится опасным: многие сходят с ума, становятся одержимыми или маньяками. Им плевать на остальных. Поэтому они нарушают законы, а Инквизиция их ловит и сжигает.
— Почему сжигает? Почему не в тюрьму? Это же бесчеловечно! — Я ужаснулся сказанному Маккормик, что до Мирры - она, кажется, и вовсе речь потеряла.
— Тюрьма рассчитана на человека, что он исправится. А эти не исправляются. Эти будут вырезать людей толпами, убивать младенцев, и им будет всё ни по чем. Потому что души уже нет. Внутри него темнота ада. Ты понимаешь?
Я, раскрыв рот, сидел и пялился на Маккормика. Я никак не мог поверить сказанному. Маккормик увидев, какой эффект произвели его слова, довольно хмыкнул.
— А вы как думали? Почему мы зовемся Инквизицией? Потому что мы отлавливаем таких и сжигаем. То, что уже принадлежит аду, пускай горит.
Я смотрел на Маккормика: на его высокий морщинистый лоб и тонкий длинный нос. Он снова мне показался пугающим, как в первую нашу встречу. Может все-таки он шутил? Неужели он серьезно?
— Да не пугайся, малец! — Маккормик заметил, как я на него смотрю. Наверное, по мне читалось, что я готов обороняться от него чем попало, если тот сделает хоть шаг в мою сторону. — Запомни, Рэйнольд, Инквизиция — это честь Инициированного мира, а вот Химеры — это безвольность. Когда-нибудь ты поймешь это. Хотя тебе ли не знать, что такое отсутствие силы воли и потакание своим желаниям?

Особый вид душевной патологии

Я смотрел на нее, ожидая пробуждения. Меж пальцев вертел пластмассовый пузырек из-под лекарства с «зельем» Евы от похмелья для Мел. По предсказаниям Валльде, моя спящая красавица очнется с минуты на минуты. Волосы Мел разметались по подушке, так же как и она спала в неестественной для нее позе. Руки были раскинуты, вокруг одной ноги замоталось одеяло, а другая свисала с края кровати на пол. Несмотря на фривольность ее позы и неприятный алкогольный запах, витающий в воздухе, я не мог оторваться от разглядывания ее. Каждый мужчина выделяет у любимой какую-то определенную часть тела, от которой он в восторге. Звучит ужасно, будто мы маньяки. Но это так. Кто-то любит большую грудь, упругую попу своей подруги, а кто-то без ума от длинной шеи или рук своей возлюбленной. Мой фетиш — это ноги Мелани: часами могу любоваться на них. Длинные, стройные, гладкие с острыми коленками и тонкой щиколоткой — настолько тонкой, что могу свободно зажать в кольцо между большим и указательным пальцами.
Вот и сейчас я, забыв все проблемы, любовался ее ножкой, которую она высунула наружу.
Раньше по головной боли я бы определил степень ее пробуждения. Сейчас просто ждал. Мел закряхтела и повернулась со стоном на бок. Начала просыпаться. К сожалению, я забыл заклинание для очистки воздуха, которое так обожают в Сенате, поэтому встал и чуть приоткрыл окно, впуская в комнату осенний свежий воздух.
И снова ее стон. Мел дернула рукой, будто отогнала муху, и коснулась своего лба. На ее щеке виднелся четкий отпечаток складок от подушки, а лицо отекло — последствие выпитого алкоголя. И вот снова мученическое мычание от головной боли, что я еле сдержался, чтобы саркастически не улыбаться.
— Добро пожаловать в мир смертных: в мир синяков, ссадин, гриппа и похмелья.
Мел открыла глаза и злобно посмотрела на меня.
— Я была не неуязвима. Я просто могла быстро лечиться. И я знала и синяки, и грипп, и похмелье.
— Уверен, что недолго.
Мой довод подтвердился ее стоном. Мел взяла мою подушку и накрывла ею свое лицо, будто пыталась спрятаться от меня.
— Оыоеа…
— Что?
— Что было вчера? Ничего не помню… — Повторила Мел, приподняв край.
Я ухмыльнулся в ответ: удивительно, если бы помнила. Алкоголь, смешанный с колдовством, никогда не проходил бесследно. Поэтому с серьезным видом продолжил:
— Ты вчера напилась, танцевала со мной, обзывала Ноя «блондином», а затем предложила всем сыграть в бутылочку или в карты на раздевание.
Эффект не заставил себя долго ждать:
— Что?! Ты серьезно?
Мел отбросила подушку и устремила на меня полный страха и недоверия взгляд. С огромным усилием я встретил его, боясь засмеяться над её наивностью. Секунда. Две…
— О, нет!
Есть! Поверила!
Застонав, она накрыла лицо руками и повернулась ко мне спиной. Одеяло окончательно сползло, нагло обнажив перед моим взором ее тело. Я жадно начал рассматривать столь любимые и соблазнительные изгибы. Удовольствие поубавилось, когда заметил на ее бедре свежий синяк — опять налетела на что-то. Как так можно? Что с ее вестибулярным аппаратом? Что за привычка не ориентироваться в пространстве? Тяжело вздохнув, присел на кровать и начал вести рукой по ее ребрам к бедру, ощущая под ладонью нежную горячую кожу. Дойдя до синяка, остановился и начал применять дар. Мел ничего не заметила, посчитав мою ласку за знак сочувствия.
— Боже! Что я вчера творила? Как мне в глаза всем смотреть! Стыдно… Почему не остановил меня?
— Я пытался. Но ты не слушала.
Мел застонала в ответ.
— Ладно, — сдался я, наблюдая ее угрызения совести. — Я солгал тебе! Ты просто вчера напилась в компании Ноя и Нины. Сидела с ними в углу и о чем-то говорила…
— Правда? — Она повернулась ко мне. Ее глаза были сейчас испуганные и большие, как у ребенка.
— Да.
— Ну и шуточки у тебя! — Она обиженно скинула мою руку с бедра. После чего снова зарылась лицом в подушки.
— Выпей вот это. Поможет от похмелья. Сразу станет легче.
Я протянул ей зелье Евы. Мел, не спрашивая, доверчиво взяла, кинула взгляд на пузырек и тут же выпила.
Ей тут же стало легче: складочка между бровей исчезла, а губы чуть приоткрылись от удовольствия. Я почувствовал возбуждение, потому что она выглядела сейчас почти так же, как во время экстаза.
— Ах! Спасибо…
Она с блаженным видом закрыла глаза и запрокинула голову, предоставив взору свою тонкую лебединую шею.
Я знал эти ощущения. Действительно экстаз от быстрого избавления от головной боли. Но я так же знал и следующие симптомы. Поэтому встал и налил ей стакан воды. Ветерок из окна стал уже неприятно прохладный. Он дул прямо на обнаженную не двигающуюся Мел. Она покрылась гусиной кожей, бесцветные волосики на ее руках ершились, а соски задорно напряглись, что мне тут же захотелось заняться с ней любовью, наплевав на все правила. Все равно Реджины нет в замке. Но чтобы не искушать себя, я отвел взгляд:
— Воды? Ты, наверное, пить хочешь.
Послышался шорох простыни, и через секунду она благодарно приняла стакан из моих рук.
— Ты хоть помнишь, почему ты напилась? А наш разговор вечером?
Это она должна была помнить. Я повернулся и испытывающе посмотрел на Мел. Она уже не пила, а задумчиво смотрела на дно стакана в своей руке. Я молча вынул его, наблюдая, как любимая смутилась. Помнит. Все помнит.
В моей душе тут же воскресла вина за всё произошедшее. Словно, усугубляя эту тишину, кольцо на безымянном пальце отяжелело и стало мешаться.
— Одевайся. Скоро придет Видманн.
— Что? — Она удивленно посмотрела на меня.
С утра я связался с ее, точнее, уже с нашим, психоаналитиком — Полом Видманном. В нашем беспощадном поединке с Мел нужен рефери. Пусть это будет грамотный судья, который знает и меня, и ее.
— Я вызвал Пола, чтобы ты поговорила с ним о вчерашнем вечере, о твоей бессоннице в мое отсутствие, о приступе паники, а еще о желании обновить клятвы.
Ее губы тут же сомкнулись в жесткую прямую линию, а глаза сощурились в приступе гнева на меня.
— Ты не имел права, так поступать… За моей спиной вызывать Пола!
Я не выдержал. Я тоже мог обижаться на нее:
— А ты не имела права молчать о панической атаке! Почему я узнаю это от других, а не от тебя? А как же доверие между супругами?
— Я хотела тебя защитить! Я хочу, чтобы ты снова стал охотником, одним из лучших Инквизиторов.
— Защитить? Как, Мел? Я же теперь постоянно буду думать о том, что происходит с тобой? Как мне уходить на охоту, когда я буду постоянно думать, что своим отсутствием мучаю тебя? Странная забота, Мел!
Я не знал, как ей донести, что лучшая забота обо мне, если она будет в безопасности и просто любить меня. С нашего первого поцелуя, я всё пытался привязать ее всеми способами к себе, но чем больше я старался, тем больше вариантов ухода Мелани умудрялась найти, постоянно ускользала от меня. Я наивный даже решился на женитьбу: колдовская связь супругов с годами крепнет настолько, что Инициированные без всякой посторонней магии могут определять свое местоположение и настроение друг друга. Но даже будучи в браке, Мелани постоянно находила способы навредить себе, а значит и мне. Как приручить непокорную? Как привязать? Как донести мысль, что лучшая забота обо мне – это, если она будет в целости и сохранности?
Сжав переносицу и зажмурившись, я пытался справиться с этим невероятном клубком чувств: страх, отчаяние, гнев, вина, обожание, боль.
— Хорошо, я поговорю с Полом…
Ее тихий голос будто лезвие для тишины. Он прозвучал в комнате, заставив меня вернуться в реальность. Теперь во мне снова солировала вина. Открыв глаза, я видел глаза цвета неба — голубые, большие, испуганные.
— После тебя я тоже побеседую с Полом. Это и моя проблема тоже.
— Спасибо… А тренировки?
Я удивленно посмотрел на Мел. Она никогда не была фанатом учебы.
— Как твой преподаватель, я отменяю теорию и практику на сегодня. Так что приводи себя в порядок и спускайся вниз. Я тебе сделаю завтрак.
Поцеловав ее в щеку, направился на кухню. Уверен, что там еще остались блинчики с завтрака. Хотя скоро уже время обедать. Но вряд ли мы на него попадем — через час явится раздражающий меня Пол Видманн. Я хоть и понял его идею с копированием моего стиля, когда Мел лечилась в его клинике, но я все еще ревновал Мелани к нему, хоть и необоснованно. Видно, это тоже особый вид моей душевной патологии.

В комнате было сумрачно и стоял запах старых вещей, который можно уловить в музее, в старинном особняке или в комнате, обставленной антиквариатом. Запах сухого дерева, потрескавшейся полировки и скопившейся многовековой пыли в трещинах.
В прошлый раз я был тут, когда беседовал с Лаурой, которая устроила встречу с Мелани. Она тогда оттачивала свой юмор на моем желании увидеть девушку. Сейчас я сидел с мозгоправом Полом и пытался успокоиться. Он своими вопросами провел меня через всю гамму чувств: от стыда до ненависти. И то, что я плохо контролировал себя, очень сильно раздражало.
— Хорошо. Вот вы сейчас мне несколько минут рассказывали о том, что будет, если вы продолжите выполнять долг Инквизитора, вы так же представили себе будущее, без охот на ведьм. Рэйнольд, вам не кажется, что вы слишком преувеличиваете? Потрачена куча эмоций лишь на то, что еще не произошло.
— Ну, в отличие от вас, Пол, у нас в Саббате есть пророк. Могу его спросить.
— И вы спрашивали?
Черт! Всё-таки спросил.
— Нет.
— Почему?
Мне пришлось собраться силами, чтобы не послать его. В ответ я лишь отвел глаза.
— Вы боитесь. Я вас правильно понял?
Я разоблачено поджал губы. Да. Правильно. Я трус.
— Хорошо. У меня еще к вам вопрос: вот вы, Рэй, очень долго представляли что будет, если вы покинете Мелани, что если вы останетесь в Саббате при должности преподавателя. А теперь расскажите, представим, что у Мелани нет бессонницы без вас и не было приступа паники, каковы были бы ваши планы с ней на самое ближайшее будущее?
— Ну… Я бы охотился, а Мелани… она бы ждала меня дома. — От произнесенного я невольно засмеялся. — Простите! Звучит дико. Будто мы в каменном веке.
Но на Пола не произвело никакого впечатления, он лишь чуть улыбнулся губами.
— В этих планах вы каждый по отдельности. А что общего?
— Ну, мы отстраиваем дом на озере…
— А чем хочет заниматься Мел?
— Я… не знаю… Она учится на Инквизитора.
— Хорошо. Может, вы планируете съездить куда-нибудь? Посмотреть что-то?
— Нет… Мел хотела свадьбу. Вы уже знаете об этом. Это считается?
— Да. Но скажем так, это прихоть вашей жены, а не общее дело. Что вы оба хотите и планируете? У вас есть общее представление о будущем? Вы разговаривали об этом с Мелани?
Я никак не мог понять, к чему Видманн ведет. Поэтому тут же взорвался на него:
— Вы хотите сказать: зачем я женился на Мелани? Я ее люблю! Она сделала для меня то, что никто никогда не делал! И поэтому совершенно естественно, что я искал все способы ее удержать возле себя!
Меня всего лихорадило от гнева. Но Пол молчал и просто серьезно смотрел — его мои слова ни капли не тронули.
— Рэйнольд, я вам этого не говорил. Это сказали вы.
— Да, но вы так считаете! Иначе бы не задавали бы эти вопросы!
— Я ничего не считаю, Рэйнольд. Я психоаналитик. Но то, что сказали вы — это то, что вы думаете, это ваша правда, которую вы можете принимать или делать вид, что не замечаете ее.
Я сжал руки в кулаки и разжал, пытаясь справиться со стрессом. И пытался смирить в себе ярость. Он снова вывел меня из себя.
— Хочется курить…
Последовал легкий небрежный взмах руки от Пола, и я достал сигарету, желая втянуть горький успокаивающий дым. Прошло несколько затяжек, прежде чем я продолжил.
— Я… просто не могу отпустить Мел…
— А вас никто не просит этого делать. Мел сама нуждается в вас не меньше. Просто, как я понял из наших бесед, вы не можете отделить себя и свои желания от нее, и в то же время страдаете. Вы хотите быть охотником, но не можете. Но и просто сидеть в качестве преподавателя Саббата — для вас тяжело.
Я кивнул. Удивительно, что среди клубка моих эмоциональных высказываний он уловил самую суть проблемы.
— Знаете, я бы предложил парное медикоментозное лечение от посттравматического стрессового расстройства. Но не в вашем случае с Мел. Вы очень необычная пара. И ваши проблемы тоже необычные. У меня к вам два предложения. Первое: вы отказываетесь быть охотником, проводите свадьбу, а мы с Мел продолжаем лечение.
— И как долго?
— Год? Два? Пять? Не знаю. Знаю, что вы сами так не выдержите. Постоянное пребывание возле жены и жизнь только ее интересами вряд ли вас сделает счастливым. Как бы вы себя не уговаривали.
Я молча отвел глаза, лишь бы не увидел, как я сейчас уязвим.
— А второй вариант?
— Экспресс-терапия для обоих. Но! Это нарушает многие мои правила как доктора, потому что я не гарантирую безопасность, спокойствие. Но почему предлагаю именно вам, потому что вы с Мелани прошли через такое, что ни одна пара не проходила, при этом остались живы и вместе.
— И что же это?
— Возьмите Мел с собой на охоту. Убейте двух зайцев. Вы не только проявите себя, но и заодно Мелани проверите, как ученицу. Ваши отношения зародились в процессе учитель-ученица, затем вы были по разные стороны баррикад и боролись за право быть вместе. Сейчас у вас есть возможность участвовать вместе в одном деле.
— Но Мел не готова, как охотник… Стреляет плохо, не умеет выслеживать, она даже силки не умеет грамотно сплести!
— А вы разве не ее учитель?
— Это опасно!
— Вы будете рядом.
— Она не сможет провести аутодафе… — Это был мой последний довод.
— А кто сказал, что будет вести она? Разве, когда вас взяли в первый раз на охоту, вы проводили поиски и делали аутодафе? Она будет рядом с вами, будет учиться. Для нее это будет полезно почувствовать снова себя в знакомых ситуациях. Вы так же, как и я, знаете, что просьба о повторной свадьбе — это желание почувствовать, что всё хорошее, что с ней случилось, не воздействие Лидии, а ее решение. У вас есть шанс побыть с женой наедине в общем деле, проявить себя. Дайте ей это!
— Хорошо! Но охота закончится, мы вернемся в Саббат, и что будет дальше? Опять бессонница без меня?
— Может, да, а может, и нет. Вы знаете причины ее бессонницы?
— Конечно! Она не может уснуть без меня.
— А почему она не может уснуть без вас?
Это ударило по самолюбию, так будто меня пнули в живот. Я не знал ответа.
— Она на подсознательном уровне возвращается в те дни, когда вас разлучили и ей пришлось жить у Химер. Мелани нужно осознать, что вы рядом даже на расстоянии. Подумайте о том, что я предложил. На этом мы сегодня закончим.
Я кивнул. Ощущение после сеанса с Видманна оставалось всегда дрянным: будто разодрали упаковку с моими страхами, тайнами, надеждами, встряхнули и выставили на всеобщее обозрение. Я молча собрался мыслями и вспомнил о вежливости:
— До свидания, Пол. Останетесь на обед? Говорят, сегодня на обед кролик с овощами.
— Благодарю, Рэйнольд. Но как-нибудь в следующий раз.
Его отказ был спасением. Наверное, он знал об этом. Потому что видеть его в обычном кругу друзей, означало постоянно возвращаться к произошедшему разговору и тем больным вопросам, которые хотелось быстрее забыть. Мы попрощались крепким рукопожатием. И Видман ушел
до очередного звонка Мелани, с которой продолжал свои сеансы.
Видманн исчез, а я остался один в этом полумраке с запахом ветоши и сигаретного дыма. На обед идти было бессмысленно — все уже заканчивали есть. Да и аппетита не было.
Я снова закурил и подошел к узкому окну, выходящий на ров вокруг Саббата. Вокруг заросло кустарником, и плющ обвил окна первых этажей восточной стены, что солнце в комнаты сюда теперь не попадало совсем. Сквозь эти ветки вдалеке проглядывалась щетинка леса, уже тронутая желтой смертью под названием осень. Скоро все станет желто-охристым и опадет гнить на землю в ожидании снега.
Взять Мел на охоту… Мысль безумна. Но и соблазнительна. Мы действительно с ней все время были врознь, пытаясь найти дорожки, которые приведут друг к другу. Общее дело? Учеба.
Но все это ощущалось не единым. Мне нравилось контролировать Мел: знать где она и что делает. Иногда ловил себя на мысли, что за день мы могли перекинуться лишь парой фразой, хотя постоянно были вместе. Порой, пока Мел читала параграф, я уходил мыслями в прошлое, в воспоминания, будто старик. Мне хотелось действовать, получать свою дозу адреналина, поэтому всю энергию вкладывал в обучение Мелани. Однажды Стефан заметил, что я мало даю ей практики и много уделяю внимания защитной стороне, вместо атаковых действий и выслеживания. Зачем? Мелани хоть и получила Знак Солнца, не означало, что я выпущу исполнять долг Инквизитора.
И вот мне предложили отпустить Мел на охоту! Ту, которую постоянно проверяла меня на прочность?
Мне всегда нравилось ощущение слежки, быть одним сплошным инстинктом, уклоняться от опасности и показывать свою силу и хитрость. Я приручил свой дар, полагался на плечо друга, привык к брюзжанию Клаусснера, терпеливому молчанию Ахмеда, едкому сарказму навсегда ушедшего от нас Варлака. А теперь мне предложили попробовать свои силы в новых условиях. Я без своего дара, вместо товарища хрупкое плечо жены и, наверное, будет постоянный страх за нее. Как раньше — все равно не будет…
Не это ли мне сегодня пытался сказать Пол?
Охота испытает не только меня, но и Мел. А также покажет, насколько мы способны быть вместе в общем деле. А вдруг не получится? Вдруг это будет невыносимо? Стефан же берет на вылазки Еву очень редко, в виде исключения, потому что они постоянно ссорятся, не желая уступать друг другу. Вдруг мы не сможем договориться с Мелани? Или я постоянно буду зациклен на ней, что не смогу выслеживать? Или Мел будет постоянно делать ошибку за ошибкой по своей неопытности и не знанию, и охота превратится в проверку моих нервов? Уверен, что, скорее всего, так и будет. Вспомнить, хотя бы ее на стрельбище! Меня в дрожь берет, как она неуверенно держит пистолет. Все время кажется, что одно неловкое движение - и она себе прострелит что-нибудь.
И наши дары уже не те. Надо отдать должное, Мел лучше справлялась с моим даром, чем я с ее.
Столько всяких «но» всплывало при одной только мысли об охоте, и в то же время, я понимал, что сидение в замке и на озере утомляло. Раньше не проходило и месяца, чтобы я не выходил на охоту. Сейчас я с лета ждал Мелани от Пола, отстраивая дом на озере, потом два месяца обучал Мелани в Саббате. За все время была всего одна вылазка со Стефаном, притом нелегальная, но зато, как глоток свежего воздуха.
А после этого стало тошно вдвойне. Когда узнал о приступе паники у Мел, почувствовал себя загнанным в угол. И где-то на задворках сознания, будто далекий маяк, подающий изредка сигналы, пробивалась одна единственная мысль: неужели это начало конца моей любви к Мелли? Я ее желал, искал, терял, рисковал всем, возвращал и возвращался с того света, даже убил ее вместе с собой, и вот, когда настал покой, когда она просыпалась и засыпала рядом, оказывается сейчас я не мог пожертвовать желанием быть охотником ради нее. Ведь это мелочь по сравнению с тем, на какие потери я шел. Что это, Оденкирк? Малодушие? Эгоизм? Или я терял любовь к своей девочке? На мгновение я прислушался к ощущениям от этой мысли.
Ничего.
Пустота.
Такая же тишина от уснувшего времени на предметах мебели в этой комнаты. Как так? Должно же быть больно…
Послышалось три робких удара в дверь, и тут же прозвучал ее голос за спиной — звонкий, нежный, сбивающий с толку мысли о ее возрасте, будто с вами говорит подросток, а не девушка:
— Прости, что тревожу. Видманн только что ушел, поэтому я решила отыскать тебя. Ты обед пропустил. Но я попросила не убирать твою порцию.
Я обернулся к ней и расплылся в улыбке: Мел стояла смущенная на пороге. Волосы распущенные, на ней был мягкий свитер цвета горчицы и юбка, открывающая взору ее ноги. От одного взгляда на нее все плохие мысли и сомнения перечеркнулись разом.
Бред!
Наваждение!
Какая охота с ней? Какое общее дело? Разве жить и любить друг друга этого уже не достаточно? Пол сам сошел с ума!
— Ты сегодня долго с ним беседовал…
Она волновалась: неосознанно нервно щелкала ногтем — раздражающая меня и одновременно любимая ее привычка.
— Пол серьезно принялся за меня. Даже лечение прописал.
Мел замерла, в ужасе глядя на меня. А я продолжал с легкой улыбкой подкалывать ее. Ни капли совести у меня и жалости! Я обожал видеть проявление ее доверия ко мне.
— Лечение? И какое?
Я медленно стал надвигаться на нее, наблюдая, как сменялась одна эмоция за другой:
— Дай вспомнить… Как это процедура называется? … А! Поцелуетерапия! Меня каждый день с периодичностью раз в час должна целовать девушка со светлыми каштановыми волосами, голубыми глазами, ростом пять фунтов пять дюймов и по имени Мелани.
Я уже почти коснулся ее губ, как вместо поцелуя она громко вздохнула и произнесла:
— Тяжело будет найти! У меня рост пять фунтов и четыре дюйма!
— Не лги. Я видел твои метрики.
— Откуда у меня дюйм? Я всегда была метр и шестьдесят два сантиметра! Откуда у меня еще три сантиметра или, по-вашему, дюйм?
— Ты когда мерилась?
— В последнем классе.
Я еле сдержался, чтобы не закатить глаза к потолку. Вот ведь настырная! Вместо поцелуя пустилась в выяснение какой у нее рост.
— Пойдем!
— Куда?
— К Реджине.
— Ее сейчас нет!
— Тогда к Артуру.
— Зачем?
— В дело твое посмотрим, и ты сама убедишься.
Я взял ее за руку, как строптивого ребенка, и повел на второй этаж — в кабинет Реджины.
На стук в дверь никто не отозвался. Я послал зов Артуру:
— Артур! Где Реджина?
— Ее нет.
— Мне нужно в ее кабинет.
— Зачем?
— Посмотреть рост Мелани.
— Зачем?
Даже сквозь зов я почувствовал недоумение Светоча.
— Мы поспорили! — Я решил чуть приврать, чтобы тот без вопросов дал пароль. — Артур, если я проиграю, то останусь месяц без секса.
— Уволь меня, знать детали твоих личных дел с женой. Пароль: Густав Климт.
— Спасибо, — и схватился за ручку кабинета, четко произнося имя любимого Реджининого художника. Щелчок, и дверь открылась. Войдя в кабинет, я ощутил детский задор и нервное покалывание на кончиках пальцев, будто снова попал в детство, когда я прокрался в кабинет директора, чтобы утащить испорченную мной куртку Люка Бриггса.
— Заходи.
— А можно? — Мелли неуверенно зашла в кабинет. Я быстро кинулся к шкафу для бумаг. Открыв его, сразу же увидел ровные бордовые папки. На третьей я нашел себя, за ней стояла папка Мелли.
— Вот! Нашел! Иди сюда.
Мел из-под моей руки заглянула с интересом в открытое дело. Я указал пальцем строчку под описанием внешности и весом. Рост: пять фунтов и пять дюймов.
— Не может быть! Откуда эти данные? Я не могла вырасти!
— Получается, что могла. Потому что эти данные точные — они из Сената. Или тебя неправильно измерили в первый раз в школе. Но во второй вариант труднее поверить, чем в первый. Так что, да. Скорее всего, ты магическим способом подросла.
Я смеялся над нами: затеяли спор ради такой мелочи. Мел стояла насупившись и кидала обиженные взгляды, будто я ее только что лишил сладкого: она не любила, когда правым оказывался я.
— Мелли, не волнуйся. Лишний дюйм не портит твоей внешности. Ты все равно маленькая и хрупкая.
— Конечно, я для тебя маленькая! У самого-то рост под два метра!
— Ты почему обижаешься? Я не понимаю.
Мелли отвела глаза, а потом выдала, что я не сдержался и прыснул со смеха.
— Просто сейчас понимаю, что спокойно могла пойти на один кастинг…
— Кастинг? На конкурс красоты? — Я сел напротив нее, продолжая бороться со смехом и глядя снизу на грустную Мел.
— Причем тут конкурс? Просто в последнем классе я имела возможность попасть на съемки в массовке с одним известным артистом, который мне очень нравился. Я могла увидеть его вживую и получить автограф! Но там брали девочек от пяти фунтов и пяти дюймов. Варя, предлагала использовать гипноз и магию, что никто в толпе не заметит, но я испугалась. Мы же были на Начале и еще толком не определившиеся, только-только знак стал проявляться. Представляешь, что могли бы натворить, если бы неаккуратно воздействовали на Смертного?
— Видно, ты очень хотела попасть туда, раз об этом помнишь!
Мои слова попали в цель, и Мел, шмыгнув носом, отвернулась к шкафу. Боже! Кажется, она сейчас заплачет! Из-за такой ерунды! Ох, уж эти женщины! Что у них в голове творится? Странные существа! Странные и смешные!
Я сделал слабую попытку отвлечь ее:
— Мел! Ты нарушаешь предписания моего психоаналитика. Час уже на исходе…
Мелани кинула на меня убийственный взгляд, будто обвинила в малодушии. Ну, всё! Хватит!
Я резко вскочил со стула и впился в ее губы. Любимая возмущенно начала отпихиваться, чем сильнее раззадорила меня. В итоге пришлось грубо стиснуть ее в своих объятиях, чтобы не могла вообще пошевелиться. Секунда, две, и вот уже мы страстно целовались, теряясь в складках своих одежд.
Первой в себя пришла жена, прервав поцелуй и легонько коснувшись губами моей шеи, чуть ниже кадыка, что мурашки побежали по поясничному столбу.
— А вдруг Реджина или Артур войдет? — Пробормотала она, опаляя дыханием шею.
— Думаешь, они присоединятся к нам?
Она захохотала, а я носом зарылся в ее локоны, вдыхая родной и любимый аромат волос.
— Давай, посмотрим, что в моей папке? — Она отстранилась от меня и подняла свою папку с пола, которую в пылу нашей борьбы, бросила на пол. — В последний раз, я обнаружила нелестные данные о себе.
— Я про Виктора и его папки, — пояснила она, поймав мой заинтересованный взгляд.
Ах, да! Упомянула дьявола. Я еле удержался, чтобы не высказать пару ласковых о Савове. Повернувшись к шкафу, я достал свою папку, пока Мел увлеченно читала свою. Знаю, что ничего там не найдет, кроме сухих фраз: метрика, краткая биография, выписка Архивариусов о поведении на Начале, кто ее Главный, какая школа, какие способности и предрасположенности. Правда, Саббатские папки после произошедшего теперь сильно отличались от обычных инквизиционных папок.
В моей лежала старая фотография, сделанная, как я поступил в Саббат. Юный, резкий, наглый, с вызовом и сарказмом смотрел в объектив фотоаппарата. Тот мальчишка решал сам, каким правилам ему следовать, а каким нет. Гонора ему было не занимать. Волчонок уже имел зубы и умел скалиться. Наверное, это и понравилось Реджине Хелмак, которая сразу же отметила Оденкирков для себя.
Затем была еще пара фотографий, не приклеенные, просто воткнутые между листами. Смотреть на них, как раскручивать свое прошлое и осознавать насколько я поменялся.
Вот я на съезде Инквизиции стою рядом с Мириам — это был наш последний год вместе. На ней я все еще был нагл и резок, но уже довольный собой и своими результатами. Уже знавший себе цену, следящий за своей внешностью, как за своей репутацией: приталенный темно-серый костюм, дороговизна сорочки, уложенные гелем волосы. А рядом Мирра, чуть улыбающаяся в камеру — цветущая, красивая девушка, влюбленная по уши в своего убийцу. Я уж стал забывать, какая она была родная и нужная для меня…
Затем шла фотография, сделанная после потери сестры: горе явно поменяло меня. С меня словно сбили спесь. Я стоял рядом со Стефаном и Ноем, но будто отдельно от них, стараясь не смотреть в объектив, а куда-то в сторону, исподлобья. Не было улыбки, не было наглости и задора, на фотографии был молодой человек, который пытался стать незаметным. Вся его жизнь тогда стала сплошным желанием отомстить, вернуть себе счастье.
Странно… Я даже не помню, когда была сделана эта фотография. Не могу узнать интерьер.
Последняя фотография была сделана в Швейцарии два с половиной года назад перед появлением Мелани у нас и в моей жизни в частности. Мы тогда все Саббатом отдыхали на Рождественских каникулах, отмечая отличный год для Инквизиции. На ней был запечатлён мужчина, который сидел с краю от всех, слегка опершись на локоть и закрыв пальцами легкую улыбку на губах. Полный контроль над ситуацией. Моя типичная поза. Однажды Пол заметил, что когда человек так держит пальцы у губ, как я на фото, значит, у него есть что сказать собеседнику, но сдерживает свое мнение. Забавно. Но это истина. Я стал более молчаливым после смерти Мириам, более наблюдательным и вникающим в суть. «Собранным и опасным» — это уже отзыв Мелани обо мне, когда она рассматривала мои фотографии, которые были у меня.
— Мелли, смотри. — Я подозвал жену. Она сразу же откликнулась, быстро подойдя ко мне. Я ей показал самую первую фотографию.
— Ой! Ты такой… лохматый!
Я невольно засмеялся. Да, она же не знала его, того Оденкирка, поэтому она не знала, как сильно он изменился, как волчонок превратился в хищника. Для нее поменялась лишь прическа.
— Ты вырос. Похорошел. — Произнесла она, снова возвращаясь к чтению своего дела.
Я ухмыльнулся. Почему-то мне даже понравилось, что она отметила лишь это.
Закрыв свою папку, я веером пропускаю сквозь пальцы страницы. Шорох перелистывания и приятные ощущения на кончиках. Пока не дошел до последней записи. Строчки невольно бросились в глаза:

Пифия

— Стефан, просыпайся!
Я толкаю его под ребра, чтобы этот бугай хоть как-то отреагировал! Я уже полчаса то лаской, то криком пытаюсь его поднять.
— Если сейчас же не встанешь, ты опоздаешь в Сенат. Я покрывать тебя перед Архивариусами не буду! Всё!
Это было мое последнее слово. Сгоряча я слишком туго затягиваю на себе ремень, и это немного сбивает с меня пыл. Надо аккуратней, иначе в гневе можно себя покалечить. Накинув пиджак, подхожу к трюмо, чтобы поправить на блузке черную шелковую ленту под воротничком. А затем, придвинувшись как можно ближе к отражению, что можно увидеть рельефность кожи и радужку своего зрачка, аккуратно начинаю красить губы, ощущая приятный вкус помады, и вздрагиваю от испуга, так как горячая мужская ладонь ложится мне на ягодицы. Вот ведь! Чуть макияж не испортила из-за него! Я скидываю его руку и довожу линию. Стефан лежит на спине, раскинув руки и ноги, занимая всю мою кровать.
— Ich habe es schon wach*…
— А что ты делаешь?
— Думаю.
Я невольно смеюсь на шуткой, хотя обещала себе быть серьезной и непреклонной с ним.
— О чем?
— О том, как же мне с тобой повезло! — Он наигранно вздыхает, я же заливаюсь над ним. Невозможный балбес!
— Вставай, у тебя ровно двадцать минут.
— Напомни, зачем мне в Сенат? — Мямлит он, лохматя свои черные, как смоль, волосы.
— Архивариусы проводят собрание для Инквизиторов. У них там слет лучших.
— А ты?
— Меня вызывают, как пророка. – Я, не скрывая гордости, произношу это. И ловлю ответный взгляд Стефана.
— Покажи им, детка. Задай жару! — Он ловит меня за кисть и тянет к себе. Я поддаюсь и попадаю в его объятия, зарываясь в мягкое одеяло и сильные руки, наплевав на отглаженную одежду и прическу. Стеф сначала целует в щеку, а потом тянется к губам. Я пытаюсь отвернуться, потому что еще раз губы красить не собираюсь. Но мой протест проходит незамеченным. Он все-таки целует, обдавая мускусом своего тела и царапая жесткой щетиной.
— Стеф! Прекрати! — Теперь я вырываюсь из объятий. — Моя помада! И ты мнешь мои брюки!
Пытаюсь вырваться из железных мускул мужа! Стеф очень сильный, не зря он не вылезает из спортзала. Обожаю его накаченное тело, напоминающее античные греческие скульптуры. Геркулес! Но сейчас это играет против меня. Под конец я зло посылаю легкий заряд тока, а меня в ответ кусают в плечо. Я взвизгиваю и наконец-то вырываюсь. Стеф смотрит на меня опасно, как на жертву. На его губах, будто кровь, следы моей помады, которые он стирает тыльной стороной кулака. Ив моей груди тут же разливается огонь желания. Но, поджав губы, начинаю поправлять на себе одежду, напомнив, что отвлекаться нельзя.
Через несколько мгновений Стеф вздыхает и опасные угольки в глазах гаснут, теперь он смотрит на меня нежно и скучающе:
— Ты была на завтраке?
— Да.
— Кто еще был?
— Почти все. Кроме тебя, Реджины и Мелани.
— Так Реджины нет? — Его бровь игриво изгибается, намекая на желание, которое у обоих не удовлетворено.
— Нет. Но напоминаю, нас с тобой ждут в Сенате.
— Подождут… — Обиженно насупливается Стефан, как ребенок, начиная ковыряться пальцем в ручной вышивке моего пододеяльника. — А что Оденкирки? Слышал, наша пара вчера поссорилась. Рэй был расстроен, что Мелли напивалась. Если честно, я его понимаю, я бы тоже не хотел, чтобы ты пила шампанское с Ноем и без меня. Хотя, когда я напивался с ним, он был отличным слушателем.
Я невольно прыскаю со смеха. Уверена, брат на стену лез, чтобы Стеф заткнулся.
— Наверное, Рэйнольд сегодня злой…
— Нет. Расстроенный? Да. Но не злой. Я для Мелани настойку передала за завтраком, чтобы не мучило похмелье.
— Впервые видел их такими. Обычно, это мы с тобой ссоримся.
— Ссориться — это нормально! Надо быть глупцом, если ты думаешь, что твои отношения будут обходиться без ссор. Каждая деталька в любом механизме должна притереться, чтобы все слаженно работало.
— Иногда, механизм ломается… — Бурчит он из-под руки, которой прикрыл лицо.
— Ну, этот вряд ли сломается! Я видела их свадьбу в будущем! — Я кидаю последний козырь.
— Рэя и Мелани?! — Стеф даже вскрикивает. — То есть они разведутся и снова сойдутся?
— Откуда я знаю? Но в скором времени мы снова будем на их свадьбе, шафер. — Отвечаю и нервно поглядываю на часы. Осталось восемь минут до выхода. Если бегом до подземелий, то успею.
— Всё! Время истекло. Я убежала, а ты опоздал! Запомни, Клаусснер, в этот раз я покрывать тебя перед Архивариусами не буду!
— Ха! Это ты запомни, Клаусснер, мы не оправдаемся перед Архивариусами!
Я выражаю ему весь свой скепсис во взгляде.
— Не забудь купить сегодня билеты в театр, ты обещал.
— А ты не забудь на футбол!
— Только после того, как увижу в театр! — Кричу, выходя из комнаты.

— Вы понимаете, мы к вам обратились в связи с тем, что вы помогали Инквизиционной группе в ночь свержения Сената через вашего Светоча… — Шепчет мне немного смущенно Барт Маартен. Лысоватый бельгиец с крючковатым носом напоминал скорее школьного учителя в своей вязаной жилетке, чем Архивариуса, хотя был при галстуке и одет в костюм.
— Вы давали точные указания их действиям, сводя к минимуму потери. — Продолжает он, всё тем же смущенным полушепотом.
А меня пробирает дрожь. Вспоминать страшно, что творилось, как я металась между жизнями друзей и Стефаном, как выбирала варианты прохождения их на каждый этаж следом за Морганом. Удивительно, что я не свихнулась тогда. Спасибо Архивариусам, которые потом помогли реабилитироваться и отключить некоторые эмоции на воспоминаниях. Очень неприятная процедура была, о которой никто не знает. Даже Стефан.
— Что вы от меня хотите?
— Нам нужен пророк и экзорцист. Мы сразу же вспомнили о вас. Ведь вы же практикуете ритуалы изгнания.
Моя гордость и радость тут же сдуваются, как воздушный шарик. Глупая Ева Валльде. Думала, что Сенату наконец-то понадобились мой дар и умения. А оказывается им нужен изгоняющий бесов.
— И в чем проблема?
— Дело в том, что Химеры нам сдали одну зараженную. Вы знаете, что люди одержимые бесами, да еще от Инициированных могут предсказывать и прорицательствовать.
— И? — Мое любопытство снова зажглось, как лампочка. Что же такое им наговорила одержимая, что Сенат испугался и рванул искать пророка. Хотя после той ночи, остатки Архивариусов и новые приглашенные, теперь дергаются по любому поводу. Сенат запуган. Сенат рефлексует на любую хлопушку, считая проявлением магии.
— Дело в том, что мы не можем расшифровать, что она говорит.
— Я поняла вас, Барт.
— Тогда пройдемте.
Новое здание Сената ничем не отличалось от первого. Только в нем витал химический запах отделочных материалов: пластмассы и свежей краски. Но кое-что было скрыто за гранью человеческого обоняния, доступный лишь людям с повышенной экстрасенсорикой — запах крови и смерти. Новое здание за одну ночь успело впитать ужас людей, превратившись в дом с привидениями.
Пройдя пару порталов, мы выходим в коридор с бордовой ковровой дорожкой и большой монстерой на фоне белых стен и ослепительного холодного пейзажа за окном. Мимо нас прошла пара подростков, испуганно озирающиеся, будто мы инопланетяне или ожившие драконы. Барт в ответ им лишь улыбнулся. Девочка даже не заметила этого, лишь открыв рот с восхищением посмотрела на меня, и исчезла с братом в проеме портала в сопровождении дожидающехся их Архивариуса.
— Мы решили, в связи с исчерпавшей себя необходимостью в карцерах, превратить некоторые этажи в содержание Инициированных до поступления на Начало.
— И много в этом году детей?
— Вы поддерживаете теорию равновесия?
— Да, конечно! Странно быть Инициированным и не верить в нее.
— Тогда для вас не будет удивительным, если скажу, что в этом году большой всплеск обнаруженных Инициированных детей.
— Думаете, это природа заботится за то, что произошло во время Переворота.
— А вы можете еще как-то объяснить? Думаю, еще долго будут держаться высокие показатели прироста. Мы в последнее время, миссис Клаусснер, в прямом смысле вымирали. В последние годы был сильный перекос в сторону Химер. Мы все ждали, когда произойдет собой уравновешивание, без вмешательства Сената. Но сами видите, как произошло.
— То есть, вашими словами говоря, природа — тот еще пророк и она знала, что случится?
Я скептически ухмыляюсь этой мысли. Но Барт задорно поднимает бровь: мол, почему бы и нет? И я задумываюсь. А ведь в принципе ходит теория всего предопределенного. Может, Лидия и Дэррил лишь маленький макет всего, что с нами происходит. Да и мы, пророки, откуда-то беремся. Если бы все не было предопределенно, тогда и предсказателей, и прорицателей не существовало в принципе. Так и вправду: почему бы и нет?
— Проходите.
Мы дошли до конца коридора, и теперь стоим напротив темной дубовой двери, в которую Барт галантно приглашал войти.
Зайдя внутрь, я обнаруживаю стандартное двойное помещение для допросов: первое помещение для наблюдателей, второе — стол, четыре стула и двойное стекло во всю стену.
Там меня ждала женщина, лежащая на столе и что-то бормочущая. Темные волосы разметались по столу, ее тело было сплошь покрыто царапинами и синяками, а сама она была похожа на безумную. Но безумие это от Дьявола. Женщина что-то монотонно бормотала, и постоянно теребила край того, что осталось от юбки. Казалось, еще чуть-чуть и она задерет ее, показав перед нам свое нижнее белье.
— Ее зовут Адриана. Она из Мексики. Увы, мы не можем ее спасти, слишком долго была одержима. Какой-то Инициированный провел с ней защитный обряд.
— Нашли Инициированного?
— Нет…
Я тяжело вздыхаю. На моей практике это третий случай, у Артура, естественно, больше опыта. Есть один обряд, хорошо защищающий от посторонней магии и поисковиков Сената, для которого нужен простой человек. Увы, защита будет держаться, пока жив человек, с которым произошел обряд. По сути, эта Смертная стала магнитом магии, которую применяли на Инициированного. Все, что не сделали бы в сторону колдуна, сделавшего с ней обряд Защиты, все отражалось на этой женщине. Простые люди очень хрупкие и восприимчивые, на них нужно воздействовать аккуратно. А эту женщину просто утопили в магии, вот демоны и не стали ждать в стороне.
— Она говорит по-английски?
— Да, с акцентом. Но понять можно.
— Кто в ней?
— Зефар.
— Демон-любовник? Интересно… И вы хотите, чтобы я допросила ее?
— Да. А потом проверить ее предсказания с вашими.
Я не выдерживаю и поворачиваюсь к Барту, отрываясь от стекла, за которым одержимая продолжала монотонно петь, впялившись взглядом в потолок и теребя свою юбку.
— Скажите, Сенат совсем с ума сошел или все еще здесь есть адекватные люди?
Маартен смущенно поправляет очки, становясь красным, как томат.
— Я понимаю вас, миссис Клаусснер. Просто мы напуганы.
— Чем? Мертвым Морганом?
— Некоторые его сторонники все еще живы и до сих пор строят козни против нас.
— Да?! Это какие? Путаница личных дел в архиве Сената? Или вы считаете, угон машины китайским подростком через несанкционированный портал угрожает новым Старейшинам?
Пока я выдаю сплетни, которые слышала в Саббате, наблюдаю, как манеер* Маартен меняет цвет лица от пурпурно-красного до бледно-зеленого.
— Мистер Маартен, мы же понимаем, что это глупость!
— Просто, миссис Клаусснер, я вам открою одну тайну: за последний месяц пропало три Инквизитора и два Архивариуса. И все пропажи приводят нас к вот таким вот одержимым. Мисс Навас у нас уже пятая зараженная.
— То есть вы думаете, что все исчезнувшие — предатели, которые решили спрятаться от Сената, прикрывшись обрядом защиты через Смертных?
— Я не знаю миссис Клаусснер. Этот вопрос уже будет к вашему мужу, как к охотнику. К вам же у нас другая просьба расшифровать то, что повторяют все пять зараженных… — Он начинает хлопать себя по карманам, в поиске чего-то. Через секунду достает из нагрудного кармана сложенный маленький листочек. – Вот! Нашел. Нужно расшифровать: «В пустыне демоны испытывали Иисуса. Не хотите ли прогуляться?»
— Все пять говорят это?
— Да. Поэтому вас и вызвали. Это явно послание. И его говорили разным людям из Сената.
Я киваю.
— Хорошо. Я проведу допрос. Но мне нужно подготовиться.
Маартен указывает на маленький стол возле двери. Там появился ящик с инструментами. Открыв я нашла нужное: святая вода, библия, маркер. Пока я наносила знаки против демона, по сторонам входа с электрическим гулом возникли Янусы в виде девочек с зелеными волосами и карими глазами — необычные и забавные. Я сразу вспомнила Надю с Начала, которой влетело от Архивариуса за использование заклинание за то, что покрасила волосы в синий цвет с бирюзовым отливом. Надю я потом видела в рядах Инквизиции Польши уже с нормальным темным цветом волос.
— Я готова.
И передо мной открывается дверь в комнату. Вхожу. Сразу ощущаю демона: будто воздух превратился в отравленный газ. На руках волоски стали дыбом. Я ощущаю, где солнечное сплетение, ледяной страх. Одержимая сразу же замечает меня, устремив свои бездушные черные глаза. Она садится с жутким кряхтением и смотрит. Над ней начинает потрескивать лампа, но знаю, что не потухнет. Янусы и Старейшины не дадут.
— Пифия*? — Она странно кряхтит, запрокинув голову, сидя все еще на столе. Я стою, не двигаясь, нервно щелкая шариковой ручкой за спиной.
— Зачем дитя Пифии пришла ко мне? Неужели оракул хочет быть сильнее? Хочет услышать голоса еще не рождённых?
— Нет.
Она, урча, словно кошка, прищуривает свои черные бездушные глаза, будто хищник, готовый перед нападением. Я, судорожно сглотнув и призвав всю силу волю, начинаю за нее:
— «В пустыне демоны испытывали Иисуса». Что это значит?
— То, что врата давно открыты. Мы выходим на прогулку. Хочешь с нами, Пифия?
Она внезапно и неестественно встает на стол, будто кто-то дернул вверх за невидимые ниточки. Страшно. В воздухе поплыл неприятный запах гари и серы. Она стоит, сжав в кулаки свои костлявые пальцы, и смотрит сверху на меня. Мне кажется, что передо мной исполин, хотя девушка тоща и невелика ростом. Внезапно мир глохнет и через мгновение она кричит мне двойным голосом: визгливым, человеческим и жутким, с металлическим нотками — голосом беса.
— Передай Третьему, если спасет душу, не спасет свою честь! Спасет свою честь, потеряет душу!
— Кто такой Третий? — Мой голос дрожит. Я не знаю почему, но меня прошибает холодный пот, а сердце бьется, как у загнанного зверька. Хотя это странно! Я не раз имела дело с одержимыми, почему мне сейчас так страшно?
Женщина снова начинает страшно неестественно кряхтеть и царапать ногтями ноги, будто хочет содрать кожу. Из каждой красной полосы начинают выступать бусинки крови, которые соединяются в капли, бегущие по ноге. Жутко. Я решаюсь заговорить напрямую к демону, осознавая, что близка к обмороку.
— Зефар! Кто такой Третий?
Женщина замирает. Она сгорблена, как старуха. Смотрит бездушными глазами и чего-то ждет. Только сейчас я замечаю, что у молодой девушки уже есть седина. Секунда, другая, кажется, одержимая превратилась в статую. Толчок! И я вскрикиваю от ужаса, впечатанная спиной в смотровое окно. Она держит меня своими ледяными пальцами и силой, подобно огромному мужчине, вдавливает в стекло. Слышу треск. Сейчас стекло лопнет. Но я не могу ни закричать, ни отвести взгляд от ее черных глаз — пустых, горящих, как угли костра, огромных, будто разверзнувшаяся бездна под ногами. И я падаю в нее. Уши закладывает. Мир теряется.
Остается только темнота и семеро карликов. Хохочущие, безобразные, безволосые. Прыгают возле пентаграммы. Вижу огонь, пожирающий врата, и знаки.
Знаки.
Знаки множатся.
Я с силковым фонарем. Пытаюсь высветить в темноте тени, которые кружатся вокруг меня. Но не получается. Но вдруг выхватывается Стефан, бегущий куда-то. Хочу окликнуть, но меня отвлекает треск. Я поворачиваюсь на звук и вижу Рэйнольда, стоящего у края врат и Мелани оттаскивающую его оттуда. Кто-то зовет меня по имени. Я оборачиваюсь и вижу, как из врат выползают демоны.
— Ева! Ева!
Темнота окончательно поглощает меня.
— Ева!
Меня зовет Стефан. Я открываю глаза и вижу перепуганное родное лицо. Сильно накатывает тошнота, что еле успеваю отвернуться, и меня выворачивает на бордовый сенатский стерильный ковролин. Сердце будто превратилось в барабан, звучащий в моей голове.
— Выпейте! — Мне суют в руки холодную твердь стекла. Стакан с чем-то желтым. Начинаю пить и понимаю, что это сок. Но не могу разобрать какой, будто мои рецепторы раньше никогда не знали вкус фруктов. Понимаю, что очень сладко и неприятно тягуче.
— Ты как?
Стефан заботливо держит мои волосы. Только сейчас осознаю, что я в комнате отдыха для Архивариусов.
— Что со мной?
— Вы упали в обморок, как только вошли. — Доносится испуганный голос Барта Маартена.
— Ева? — Стефан допытывается меня, помогая встать с кровати, на краю которой я лежала. Запах кислой рвотной массы заполняет комнату. Во рту ужасный вкус вперемежку со сладостью выпитого сока.
— Как только вошла? Я же разговаривала с одержимой. Она схватила меня и… и…
— Нет, миссис Клаусснер. Вы упали в обморок, когда вошли. Мы сразу же вас вытащили оттуда.
— Не может быть такого! Мы с ней говорили около пяти минут, а затем она бросилась на меня и придавила к стеклу смотрового окна. Вот, смотрите!
Я судорожно начинаю срывать с себя пиджак, а затем впихиваю комом в руки обалдевшего мужа. После чего начинаю практически рвать на себе шелковую ленту под воротником блузки и расстёгиваю первые две пуговицы, чтобы оголить свое плечо. Плевать, что видна лямка бюстгальтера и мое декольте, главное то, что на руке красуется свежий лиловый синяк — четкий отпечаток руки одержимой.
— Вы видите это? Видите?
Маартен стоит весь пунцовый от смущения. Стефан же кидается ко мне, чтобы помочь застегнуть пуговицы, так как мои пальцы не слушаются. Они будто окоченели от мороза.
— Хорошо-хорошо! Возможно, это был гипноз… — Мямлит Маартен, топчась возле двери. – Но, если верить вам, вы успели поговорить с ней. Что она сказала?
— Ничего внятного. Вы же знаете, одержимые никогда не говорят конкретно. Но я видела видения от нее. Они были, скорее, для меня, чем Сенату…
Теперь я уже чувствовую смущение. Меня трусит мелкой дрожью от воспоминаний. На руках все еще виднеются следы оберегающих символов, нанесенные маркером.
— Вы можете запротоколировать ваши ведения?
Я киваю.
— Я буду работать над расшифровкой. Но, мистер Маартен, они явно предназначались мне.
Чувствую горячую ладонь Стефа на своем локте. Боже! Я так замерзла!

— Что молчишь?
Я пью горячий шоколад в кафетерии Праги. Муж сразу же увел меня из Сената со словами: «Ей нужно прийти в себя» — и выбрал первый попавшийся портал. Прага. Город с запахом старины, парфюмерных магазинов, гуляша в хлебе, жаренного вепрева колена для туристов, а также кофе, шоколада и мной обожаемых булочек с корицей. Я бы порадовалась, но не сегодня.
— Не молчи! Умоляю!
Я сдаюсь, глядя на Стефана, который непривычно тих. Сидит, забившись в угол, откинувшись на деревянную старинную панель, выгоревшего голубого цвета, которыми обито кафе, и втыкает в эклер зубочистки. Он не любит их, взял для меня, но есть что-то не хотелось.
— Жду.
— Чего?
— Когда ты первая заговоришь.
— Я заговорила. А вот ты меня пугаешь!
Стефан криво ухмыляется.
— Значит квиты! Я сижу на собрании, как меня вызывают, что с моей женой, которая, по идее, должна предсказывать будущее Сенату, что с ней что-то случилось, и меня ожидают в одной из комнат отдыха. А далее я узнаю, что моя любимая ведьма оказывается работала с одержимой. Ты лежишь в беспамятстве на кровати, рядом мнется этот переросток -Гарри Поттер, очечки свои протирает, а возле тебя кружат два Януса, пытаясь привести в чувство. Ну и кто испуган больше был?
Он злобно втыкает зубочистку в эклер, будто иглу в куклу. У Стефана есть предпосылки стать темным магом, но, слава Богу, он им не стал и не станет — далек от этого.
— Хорошо. Ты выиграл!
— Но знаешь, видеть, как ты рвешь перед переростком Гарри Поттером свою блузку, оголяя плечо и дразня мое воображение своим бюстгальтером, было нечто! Даже я обалдел!
— Тебе понравилось? — Я пододвигаю к себе эклер и начинаю вынимать зубочистки. Я внезапно ощущаю страшный прилив голода, и этот истерзанный эклер — единственная еда на столе. Мне плевать, съем и такой.
— Конечно, понравилось! А можешь повторить это в нашей спальне наедине со мной?
— Непременно! — Я заигрывающе слизываю крем с одной из зубочисток. Стефан замерает в кресле, не отвлекаясь, следя за каждым моим движением. Кажется, он забыл, что хотел сказать. По расширенному зрачку я понимаю, что муж готов хоть сейчас схватить меня в охапку и рвануть в ближайший отель.
— Ты опоздал?
— Куда?
— На собрание?
— Какое?
Я прекращаю облизывать зубочистку. Кажется, он потерял реальность из-за своих эротических фантазий.
— На собрание Инквизиции. Ты был приглашен, как один из лучших охотников.
— Ах, да!
Стеф мотнул головой одновременно со звякнувшим колокольчиком над входом, когда кто-то вошел в кафе. Получилось забавно, что я хихикнула. Но любимый ничего не замечает.
— Почти опоздал! Там было нудно. Если честно, даже хорошо, что ты меня вырвала оттуда…
— Почти?
— Хорошо! Опоздал!
— А ты знаешь, что сегодняшнее мое дело перекликается с твоим?
— Да ладно?
Я увидела неподдельный интерес Стефана. Он придвигается ко мне поближе, а в глазах горит любопытство.
— Давай так, ты рассказываешь мне, а я — тебе.
— Договорились. Короче, где-то месяц назад исчез Архивариус в Америке, ровно через неделю исчезает Архивариус и Инквизитор в Осло, еще через две недели исчезают одним за другим еще парочка Инквизиторов. Все они из разных стран, друг друга не знают. Но! — Стеф театрально поднимает палец, после чего мухортится, глядя с какой я жадностью начинаю поедать эклер. — Слушай, давай я еще тебе куплю эклеров вместо этого? Ты меня пугаешь с самого утра! Падаешь в обморок, затем раздеваешься перед старым Архивариусом, сейчас это — поедаешь помятый и исколотый эклер. Мисс Валльде, где ваши манеры?
— Они давно позабыты, как я связалась с мальчишкой Стефаном Клаусснером. Ты продолжай рассказывать!
— Короче, все эти пропажи объединяет одно. Точнее, две детали! Первое — все они работали на Начале, второе — после каждого исчезновения находится одержимый Смертный.
— Твои мысли?
Стеф пожимает плечами.
— В самих школах тихо и спокойно. Может, кто-то мстит? А сейчас пытается улизнуть по-тихому. А тебя зачем вызывали?
— Все одержимые, прежде чем были уничтожены, говорили одну и ту же фразу, которая очень напугала Архивариусов.
— Дай угадаю: «Костюмы выходят из моды!» Или нет! «Не ешь сладкое на ночь!»
— Не смешно. — Обрываю его глупое веселье.
Стеф со вздохом снова откидывается к стене и принимает расслабленную позу.
— Говорили все одну фразу, которая что-то значит. Но ты сам знаешь, бесы никогда не говорят напрямую. А тут почти прямое цитирование Библии. «В пустыне демоны испытывали Иисуса. Не хотите ли на прогулку?» Или что-то вроде того. Последняя одержимая, меня называла Пифией и тоже звала.
— Ты согласилась?
— Меня мама учила поздно ночью не гулять с плохой компанией.
— Обожаю твою маму! — Он поднял в воздух чашечку с кофе и сделал маленький глоток за здоровье моей мамы. – Ну? Твоя задача была посоревноваться, кто лучше видит будущее?
— Почти! Я должна была опросить ее и потом сделать расшифровку предсказаний.
— Получилось.
— Не-а! Сам же слышал. Маартен, или как ты его называешь, Гарри Поттер-переросток, говорит, что я даже не начинала разговор. Хотя у меня версия другая.
— Да, я помню жуткий синяк на твоем плече.
— Я считаю, для Сената угрозы нет. Но то, что говорил мне демон, больше всего относилось к нам. Я даже видение поймала, когда она меня коснулась.
Меня передергивает от воспоминаний. Будто снова чувствую тот холод и стальную хватку женщины, что синяк под рукавом заныл, будто на него нажали.
— Там был ты, там был Ной, а еще Мелани с Рэем. И страшные образы: какие-то карлики, пентаграммы… А еще она сказала: «Передай Третьему, что если спасет душу, не спасет свою честь. А если спасет честь, не спасет душу». Интересно, что это? Кто имелся ввиду?
— Третий… Третий… -Забормотал Стеф, задумчиво уставившись в окно, за которым шел дождь.
— Я не знаю, кто это. Но на данный момент я буду прорабатывать всех, кого я видела в видении.
— А я, наверное, буду сидеть в Саббате. Не хочу участвовать в расследовании. Я охотник, а не детектив.
Я тоже уставилась, как и он в окно. Из-за нехватки Архивариусов многие дела теперь расследовались Инквизицией. Раньше Стефану выдавали бумагу с именем преступника или его данными, и он пускался на охоту. Теперь Инквизиция замещала поисковиков. Они будто полицейские, вели расследование, а затем сами же ловили по горячим следам. Кто-то с новым положением дел приобрел преимущества — я постоянно слышала, что многие средние и никудышные охотники пошли на повышение и получали приглашение на работу в Сенате, а такие, как Стефан, Курт, Ахмед, теряли — им реже выдавались бумаги на поимку. Только, если это был трудноуловимый преступник или непонятная бытовая магия из разряда несанкционированного гипноза или злоупотреблением магией на Смертных.
Любимый страдал. Он рвался на охоту, в очередную авантюру, от этого сходил с ума в Саббате от безделья, пропадая постоянно в спортзале. А еще, я знала, что его счет в банке таял — оплата проживания в Саббате, оплата психбольницы своей матери, но больше всего ударило по кошельку наше летнее пребывание у моих родителей, где они нас протаскали по разным светским раутам, ужинам, встречам, где куда ни плюнь был либо магнат, либо банкир, либо представитель шведской монархии. Стефан, привыкший к майкам, кроссовкам и по-братски общаться, выжимал из себя по максимуму откуда-то взявшиеся манеры, галантность и сдержанность. А затем, будучи с ним наедине, я каждый вечер выслушивала злобные высказывания, ругань и насмешки в сторону тех, с кем мы познакомились. После поездки к родителям, я обязана была восстановить упавший дух Стефана и мы рванули в свадебное путешествие Куба-Гаити-Ямайка. На всё было спущено немало денег. Одни вечерние наряды на ужинах в Швеции вылетали в круглую сумму. Сейчас мы не испытывали потребности в деньгах. Я-то точно с моим даром предсказывания! А вот Стефан сильно беспокоился. Он не хотел брать у меня деньги, не хотел использовать мой дар. Мой мужчина считал, что только он обязан обеспечивать нашу семью, а все мои деньги — «это на твои крема и помады». Я давно сдалась на эту тему. Лишь выжидала, когда у Стефана пойдут на лад его дела. Спорить с ним было бесполезно.
— Ты взял билеты в театры? — Я вспоминаю об нашем уговоре.
— А ты взяла на футбол?
— Нет.
— Тогда пошли покупать? Только, Ева, умоляю, не бери билеты на балет. Я не могу смотреть на мужчин в колготках!
— Это не колготки. Это трико!
— Не важно! Возьмешь на балет, я потащу тебя на бокс вместо футбола.
Я тяжело вздыхаю. Компромисс — это первое дело в отношениях. Видно, не светит мне увидеть новую постановку Большого театра по Фицджеральду. Значит, всё-таки «Гамлет» в Лондоне.