Сабинянские воины

Глава 1. Тоска о потерянном рае

Существование этого государства на карте мира кажется невероятным, и только за давностью лет скептикам приходится смириться с тем, что это все-таки правда – Сабиняния есть на свете. Она существует потому, что существует уже несколько десятков лет, а с прошлым не поспоришь. Спасибо какой-то очередной политической неразберихе в районе Балкан в 60-е – 70-е годы прошлого века. Именно тогда, на волне парада независимостей микрогосударств, на побережье Средиземного моря возник этот плотно огороженный кусочек рая с крошечным населением и дотошной реконструкцией эпохи примитивного натурального хозяйства (если не считать нескольких компьютеров на всю страну). Стабильное существование этого полупустого райского сада противоречит логике, потому что по логике соседи, истощенные недостатком территориальных ресурсов, давно должны были его раздавить. Как минимум, туда должны были ввалиться толпы застройщиков курортов с их отелями, музыкой, туристами, автомобилями и закатать леса в асфальт. Немногочисленных жителей, впрочем, могли бы оставить как развлечение для туристов. Наконец, туда мог бы высадиться небольшой воинский корпус под лозунгом того, что за забором-границей государства нарушаются права человека. Тем более, что они там наверняка нарушаются, потому что создать закрытую коммунистическую утопию без нарушения индивидуальных прав нельзя.

Но ничего этого не происходит. Не высаживаются десантники, не завозят вслед за ними стройматериалы отельеры. Никто не рубит лес, не взрывает девственные песчаные дюны, не втыкает в берег зонтики и ларьки с фаст-фудом. Пляжи не облепляют жеманные тела красавиц в купальниках, делающих селфи с напряженно глядящими аборигенами. Нет. За забором по-прежнему находится непознаваемый мир, способ выживания которого представляет для всех загадку. Фотографий сабинян очень мало; те, что есть, очень старые: руководство утопии запрещает делать фото на своей территории. Зато есть рисунки немногочисленных представителей внешней, то есть нашей, цивилизации, которых допустили внутрь в рамках ежегодной экскурсии. Эта экскурсия – довольно интересный жанр, о котором я надеюсь позднее рассказать подробней. Да – в нарушение всех законов типичных закрытых обществ (как, например, КНДР), Сабиняния не препятствует обмену информацией между своими и чужими. Хотя в КНДР тоже пускают туристов, и даже в тысячу раз больше, чем в Сабинянию. Правда, их передвижение по стране контролируют. Впрочем, передвижение экскурсантов сабинянское руководство тоже контролирует. Но так как здесь речь идет, фактически, о природном парке размерами примерно 50 на 60 километров, то это делается очень ненавязчиво. Спрятаться все равно не получится. Интересно другое (и в этом колоссальное отличие от КНДР). По крайней мере, так декларируется: сабинян не только не отлучают от информации о внешнем мире, но чуть ли не в обязательно порядке к ней приобщают. Якобы на территории государства-заповедника есть несколько компьютеров с интернетом, работающих от солнечных батарей. Связь они получают от ближайшей «заграничной» ретрансляционной вышки. И якобы все небольшое население страны регулярно по очереди усаживают за эти компьютеры в порядке обязательного всеобуча. По-видимому, во время этих сеансов они должны успеть как приобщиться к миру цивилизации, так и принять решение от него отказаться. Не буду судить, насколько это возможно за столь короткое время. Ведь привычка критиковать цивилизацию обычно характерна как раз для тех, кто ею слишком обласкан; что касается людей, принудительно имплантированных в эпоху традиционного сельского хозяйства, то блага цивилизации должны видеться им сладкой мечтой. Да, что еще важно: в Сабинянии есть обширная библиотека на разных языках (в том числе бумажная). Жители, по официальной версии, с детства имеют доступ к сокровищнице европейской (и не только) литературы. Они (якобы) в совершенстве знают школьную программу на уровне лучших российских, английских и японских школ, прекрасно разбираются в современном научном, философском и политическом дискурсе (и разумеется, следят за всеми последними новостями). Они знают по несколько иностранных языков (логично, а как иначе им читать книги и новости?). И, познав все это (заметьте - лишь в теории), сабиняне в полном составе решают отказаться от запретного плода. М-да, согласен - звучит сомнительно. Хотя справедливости ради нужно сказать, что несколько человек в разное время все же покинуло этот закрытый рай. Сейчас они живут в разных странах и, конечно, представляют собой весьма заманчивый трофей для журналистов и правозащитников, которые время от времени жадно пытают их на предмет того, как им жилось в жуткой тоталитарной общине. Насколько я понимаю, сенсационных ответов пока получить не удалось; в противном случае мы об этом узнали. Так что пока можно сделать лишь один вывод: вход в государство-заповедник закрыт (за редкими исключениями, о которых - позже), а выход – вполне возможно, открыт. Для всех ли – неизвестно. Не буду гадать раньше времени, уподобляясь поверхностным журналистам и блогерам. Пока все мои сведения о Сабинянии не выходят за пределы общедоступных источников. Я хотел бы, как и многие, получить больше информации. Но пока это - лишь мечта.

Единственный вопрос, по поводу которого уместно рассуждать – это, повторюсь, загадка стабильности этого удивительного сообщества. Натуральное хозяйство слишком зависимо от погодных условий, чтобы обеспечить бесперебойное снабжение продовольствием пусть даже всего две тысячи человек (такова официальная численность населения страны). Как и везде, здесь бывают засухи, резкие похолодания, затяжные дожди, ураганные ветры – все, что раньше во всем мире было причиной голода, а сейчас успешно компенсируется, во-первых, удобрениями, а во-вторых, международной торговлей. Случился неурожай – ничего страшного, можно купить зерно за тридевять земель, было бы на что. Но Сабиняния ведет торговлю чисто символически. Раз в год «за стену» отправляется небольшой караван из «экологически чистых», как у нас говорят, деликатесов, а там избранный внешний агент, потомок единственной семьи, наделенной еще десятилетия назад исключительным правом вести с Сабиняней товарообмен, меняет драгоценные корзины с редкой рыбой на металлические орудия труда, которые в нашем мире в сравнении с этой рыбой не стоят почти ничего. Так сабинянцы получают ножи, лопаты, пилы, гвозди, топоры, а также металлопрокат для изготовления оружия, который, судя по всему, они выковывают сами в своих аутентичных кузницах.

Глава 2. Приближение

Как и все, что заманчиво и недостижимо (недостижимость стимулирует заманчивость), Сабиняния, что называется, находится в зоне горячей информационной ротации. Ей посвящены бесчисленные мемы, плакаты, рисунки на футболках, художественные рассказы, компьютерные игры. Про нее говорят, о ней пишут, на нее ссылаются, ею грозят, ее ставят в пример. Вобщем, у потребителя есть все, кроме нее самой. Я сам состою в нескольких посвященных ей интернет-сообществах. Скорее, я делаю это не для того, чтобы обогатиться информацией о любимом предмете (тем более что у большинства участников обсуждений ее гораздо меньше, чем у меня), а чтобы смягчить горечь неутоленного обладания. Я общаюсь с такими же, как я, мечтателями о Сабинянии, и чувство общности нашей потери (хотя ведь нельзя потерять то, чего никогда не имел) хоть немного, но утешает меня. Впрочем, большинство любителей почесать языками на тему сабинянской загадки, скорее, принадлежат к типу не безнадежно влюбленных, как я, а праздных гуляк, влекомых модой... Да-да, я знаю, я чересчур строг. Или это во мне говорит ревность? Ревность к тысячам других, которые отдали свое сердце тому же предмету, что и я? Может, я хочу наслаждаться своим страданием один, не теряясь в толпе? Или я вижу в них конкурентов на мой хоть и минимально возможный, но шанс? Да, пожалуй, мои чувства неразумны. И все-таки каждый вечер я от безнадежности снова и снова бросаюсь в гущу споров, тоски, ревности и любви.

Основная тема дискуссий – это, конечно же, оценка шансов попасть в Сабинянию. Для каждого из нас она стремится к нулю, что не мешает нам бесконечно гадать, задаваться риторическими вопросами, делать бессмысленные предположения и т.д. Увы, никакой официальной «формы заявки» на попадание в Сабинянию нет. Да и подавать ее некому. Руководство заповедника общается с миром в одностороннем порядке, без обратной связи. Очевидно, есть какая-то возможность «вызова» Сабинянии для официальных лиц других государств, но, так или иначе, этот путь для нас тоже закрыт. Самые уважаемые участники наших фанатских сообществ – это те несколько избранных, которые в разные годы ступили за бетонную стену в составе «экскурсий». На самом деле этих счастливчиков насчитывается уже несколько сотен по всему миру, но на то, видимо, они и избранные, что избегают пускать свои драгоценные впечатления в тираж. Большинство вообще не публичны. Приходится признать, что Сабиняния не зря выбрала именно их. Но как же она их выбрала? Каков критерий отбора? Судя по тому, что мне известно, все они были замечены и приглашены самим «верховным жрецом». Большинство из них - всевозможные экоактивисты. Кто-то специализируется на борьбе с мусором, кто-то – с рубками лесов, кто-то останавливает тяжелую технику, которая пытается построить очередной нефтепровод, кто-то ломает незаконные заборы на берегах и получает увечья от охранников богачей-хозяев и т.д. Попадаются и активисты общегуманитарного профиля, не связанные с охраной природы. Впрочем, было несколько и совсем необщественных людей. Я бы даже сказал, нелюдимых. Это давало бы мне определенный шанс (ибо я сам такой), если бы не их таланты – как правило, это писатели или поэты. Хорошие, но сторонящиеся т.н. коммерческой раскрутки.

Получается, в большинстве своем те, кто был допущен в Сабинянию – это так или иначе полезные обществу люди, посвятившие свою жизнь воплощению идей добра. Таково базовое представление о том, что нужно делать, чтобы тебя выбрали. Никаких гламурных журналистов и блогеров, которые любят получать острые ощущения и делать оригинальные селфи, вы в списке не встретите. Сабинянии не нужен пиар. Во всяком случае, ей не нужен пиар прикольной закрытой страны, куда модно пытаться попасть. Конечно, в определенной информации о себе она заинтересована. Нужно, например, чтобы мир знал, что это уникальное общество действительно существует, что его люди готовы до последней капли крови защищаться от внешнего вторжения и что оно никогда не станет открытым. Именно что никогда. Любой пиар закрытости, как известно, предполагает лишь повышение цены за право открыть. Но здесь – иное. Тщательно отобранные экскурсанты должны убедить мир в том, что Сабиняния никогда не станет его игрушкой. Умрет – возможно. Но никогда не подчинится. Значит, достойные допуска в Сабинянию, как минимум, не должны видеть в этой экскурсии престижное развлечение, венец своей карьеры популярного общественника. Это серьезная миссия, в которой человек не думает о себе, а думает о деле. О Сабинянии, о ее будущем и о будущем всех нас…

Извиняюсь за, возможно, излишний пафос. Но так рассуждаю я, так рассуждают многие мои коллеги по мечте. Возможно, мы преувеличиваем. Но мы все время пытаемся определить набор критериев, который бы позволил кому-то из нас (каждый надеется, что это будет именно он) однажды получить заветное приглашение. Какими мы должны быть? Героями-природоохранниками, останавливающими своей грудью лесорубов, которые валят реликтовые леса, или спасителями животных-сирот? Пожалуй, шанс у таких людей примерно на 15% больше, чем у других. Но при этом множество типичных героев так и не получили приглашения, хотя много лет громко выражали свое желание. Любопытно, увеличивает ли наши шансы фанатская активность? Всем нам интуитивно кажется, что чем больше мы позиционируем себя как страстные поклонники Сабинянии, тем больше вероятность, что таинственный Верховный Жрец нас заметит. Но это не так: очень многие приглашенные никакой активности прежде не проявляли. Во всяком случае, они так говорят.

Так получилось, что я не являюсь заметной персоной в природоохранном движении. Во многом из-за своей малообщительности. Если я и активист, то одиночка. Соответственно, я вряд ли могу быть в этом смысле заметен для Верховного Жреца, только если не считать, что у него есть какие-то нетривиальные способы различать индивидов среди многомиллиардного человеческого месива. Я не творческий человек, не поэт, не писатель и не журналист. Я не врачеватель душ, и пользы от меня миру мало. Единственное, чем я располагаю – это страстное желание оказаться с внутренней стороны стены. Мне ничего не остается, как активно это демонстрировать в интернете. Потому что если бы я не делал и этого, то мои шансы из стремящихся к нулю стали бы просто нулевыми. Конечно, я мог бы уповать на сверхвидение Верховного Жреца, или я мог бы молиться богине Сабине. Но последнее затруднено из-за моего скепсиса. При всем уважении и восхищении Сабинянией я не могу стать искренним сабинянином сам – то есть поверить в существование какого-то специфического божества, которое отвечает за маленький кусочек рая на берегу моря.

Глава 3. Мои спутники

Собирался я недолго. Знакомым и родным я, разумеется, не стал ничего не сообщать, сказав лишь, что еду в небольшое путешествие. Это позволило избежать расспросов и проводов. Багаж мой был крайне скуден: Тошук лишний раз напомнил, что большинство «внешних» вещей проносить за стену запрещено. Как, кстати, еду с водой – тоже. Предполагается, что раз ты сам принял решение посетить не самую толерантную страну на свете, то должен быть готов какое-то время пожить по ее правилам. «С голоду мы не пропадем! - ободрил он меня. – Вспомни еду из рассказов Рикеша, Лисицы и того же Меме. Просто, но вполне сытно». Тем более что сейчас стояла самая урожайная пора - август. Чаще всего экскурсии в Сабинянию устраивались летом и ранней осенью. Видимо, чтобы было чем кормить посетителей.

В итоге в самолет мы с Тошуком садились с небольшими рюкзачками – лишь теплые вещи, смена белья, зубная щетка с пастой, мыло, бритва и кружка. Я припомнил, что Диоген в свое время решил отказаться также и от кружки; но так как я еще не был готов оставить дома все остальное, то решил пока остаться «в зоне комфорта». После самолета был поезд, потом долгий-долгий автобус. Когда мы вышли на конечной остановке в городке недалеко от побережья, прошли почти сутки с момента старта. Садилось солнце. Вокруг пестрело, должно быть, типичное курортное Средиземноморье. Но, хотя я никогда здесь не был, мне было не до него. До кордона оставалось не более ста километров, и в сувенирных лавках уже во всю продавалась пошленькая продукция на сабинянскую тему. Тошук зашел в одну из гостиниц, чтобы договориться о такси. К моему удивлению, когда мы сели, машина двинулась не дальше вдоль берега, а в противоположную от моря сторону, в направлении гор.

- В этих туристических местечках много нездоровой околосабинянской истерии, - объяснил Тошук. – Хотя жрецы не афишируют, когда будет следующая экскурсия, информация может просочиться. Экскурсантов могут вычислить, и тогда нам придется двигаться к стене в составе отвратительного экскорта: любопытные, праздные туристы, блогеры, журналисты, яростные правозащитники и феминистки с плакатами. Эдак и экскурсия может сорваться. Такое бывало.

- А что, правозащитники ждут наизготовке, чтобы ринуться в любую щель в стене и защищать права сабинян?

- Как любая непродаваемая загадка, она привлекает сюда многих. Причем страсть к Сабинянии легко переходит в ненависть и наоборот. Ненависть может быть местью за то, что тебе не позволили обладать предметом любви. Не знаю, что бы делали за стеной… ну, какие-нибудь воинственные лесбиянки, если бы их туда допустили. Принялись бы спасать тамошних женщин из рабства, или, наоборот, попросились бы сами стать рабынями, кто знает? Это можно проверить только опытным путем.

- Я уверен, - добавил Тошук через некоторое время, - что желание приобщиться к Сабинянии гораздо опасней желания ее уничтожить. Представители партии «уничтожителей» – относительно немногочисленны, разумны и предсказуемы, чего нельзя сказать о чудовищной армии истеричных поклонников. Вот эти и впрямь способны разодрать ее на сувениры, не оставив живого места. Поэтому мы привыкли заметать следы.

- Как именно?

- Группа встречается в неочевидном месте, довольно далеко от кордона. В каком-нибудь курортном поселке, где «туристический пакет» и без Сабинянии полон: например, альпинизм или горные лыжи. Там есть возможность собраться, не привлекая внимание. То есть, я на это очень надеюсь.

- Я так понимаю, жрецы обычно не ошибаются в своем выборе? В том смысле, что экскурсанты подбираются надежные, которые не станут хвастаться про свою поездку?

- Бывало разное. Но я не стал бы утверждать, что в тот раз – когда экскурсия сорвалась - жрецы ошиблись. Возможно, те толпы у кордона, камеры, попытки залезть на стену с плакатом и все такое – ну, ты все эти ролики видел - почему-то входили в их планы. Впрочем, не будем гадать. В нынешней группе, насколько я знаю, в основном новички. Я мало с кем успел плотно пообщаться. Вот и посмотрим, кого выбрали в этот раз.

Машина остановилась около маленькой горной гостиницы; уже совсем стемнело. Тошук справился у стойки, прибыли ли уже его друзья такой-то и такой-то, а после назвал наши имена. Взяв ключи от номера, мы направились по лестнице на второй этаж. Не доходя до нашей комнаты, Тошук постучался в ближайшую по коридору дверь – оттуда доносился оживленный разговор.

Я вошел вслед за Тошуком, смущенно укрывшись за его спиной. Мне показалось, что комната набита народом, хотя на самом деле здесь было только семь человек. В том числе – две женщины. Люди сидели на диване, в креслах и даже на полу. Но, несмотря на столь демократичные позы, я счел, что они плохо знакомы друг с другом: лица не свидетельствовали о раскрепощенности. Большая часть молчала; солировали в разговоре один-двое наиболее общительных, остальные лишь поддакивали. Вскоре я влился в застенчивую часть группы, занявшись чаем, который нам любезно предложили. Это было тем более кстати, что в дороге я здорово проголодался, а на низком столике посреди комнаты в изобилии водилась сдобная выпечка. Поглощая пирожки один за другим, я с любопытством рассматривал своих будущих спутников. По внешнему виду и скупым репликам я пытался определить, к какому типу принадлежит каждый из них. Кто здесь – бывалый герой, а кто - домашний рисовальщик карт вроде меня, непонятно как заслуживший великую честь.

Беседа велась по-английски, хотя для большинства английский явно не был родным языком – как и для меня. Я давно смирился с тем, что за счет экономических успехов своих государств этот язык стал не просто международным, но общеобязательным. Когда-то в детстве меня бесило то, что я, как и все вокруг, обязан его изучать, чтобы, как говорили мои родители, «добиться чего-то в жизни». Не знаю, что тут было причиной, а что следствием, но я был уверен, что органически не переношу его звучание, грамматику и так далее, отчего деспотичный диктат всего англоязычного казался мне еще более несправедливым. Может, связь была обратной, и не будь английский язык так категорично навязан мне, у меня был бы шанс полюбить его. Ведь в устах таких гениев, как «Битлз» и подобных им, он не казался мне отвратительным, даже наоборот! Сейчас, похоже, мне придется смириться вторично, если я не хочу чего-то пропустить, подумал я.

Глава 4. Вход

Я был уверен, что от обилия впечатлений не смогу уснуть. Однако стоило мне коснуться щекой подушки, как сознание выключилось. Когда я открыл глаза, комната уже была полна рассветным солнцем.

Экскурсанты собрались к завтраку на удивление пунктуально. Правда, некоторые еще не могли победить уныние от раннего подъема, и потому были неразговорчивы. Тошук уже полностью принял на себя командование; никто на это не возражал.

- Микроавтобус уже внизу, я только что говорил с водителем, - объявил он. – Ехать часа четыре, с учетом остановок – чуть больше. Так что лучше нам не задерживаться.

В автобусе половина группы сразу расположилась для сна. Я же был так возбужден, что и думать не мог задремать. Мимо мелькали лужайки и колоритные домики, вдали плыли горные хребты. Должно быть, это было великолепное зрелище, но сейчас оно казалось мне лишь симпатично раскрашенным занавесом давно ожидаемого представления. Я нетерпеливо ждал, когда он отодвинется и начнется действие.

Первое время дорога была почти пустой, по потом стали попадаться машины, едущие в нашем направлении. Некоторых мы обгоняли, некоторые обгоняли нас, словно спеша поспеть к открытию кордона первыми. Я принялся было успокаивать себя, что, наверное, в той стороне находится популярный курорт, и все эти машины едут туда, тогда как мы вот-вот свернем с дороги на тихий проселок. Но, судя по всему, я ошибался.

- Так, информация о дате открытия просочилась, - вздохнул Тошук. – Впрочем, этого следовало ожидать. Посмотрим, насколько это усложнит нашу задачу.

Машин становилось все больше.

- О, похоже, мы рвемся туда не одни, - послышался сзади хриплый спросонья голос Ержи.

Последние сотни метров мы двигались медленным кортежем среди машин, припаркованных у обеих обочин. Наш автобус сделал последний поворот, и впереди из-за леса показались очертания темной преграды. Это была стена! Я сотни раз видел ее на фото и видео. Перерезав дорогу, как ножом, она тянулась от нее в обе стороны: налево ползла вверх по склону, то здесь, то там выглядывая из-за деревьев, после чего исчезала в дымке; направо – плавно спускалась к морю, голубевшему далеко внизу. Но здесь нас ждало другое море, состоящее из голов в бейсболках и поднятых рук, держащих телефоны, селфи-палки и даже профессиональные камеры. Операторы с камерами концентрировались около пикетчиков с плакатами, которые что-то возбужденно кричали в их объективы.

Все выбрались из автобуса. Подождав Тошука, который остановился сказать пару слов водителю, мы осторожно двинулись сквозь толпу к стене.

- Я требую, чтобы меня и моих детей пропустили внутрь! – слышался громкий женский голос. Подойдя поближе, мы увидели женщину лет тридцати пяти, державшую за руку флегматичную девочку и параллельно качающую еще одного малыша в коляске. – Мы медленно умираем в отравленном воздухе городов, мы едим ядовитую генно-модифицированную еду! Люди, которые огородились этой стеной, не вправе одни пользоваться своим раем! Они говорят о своей нравственности, но разве могут нравственные люди спокойно смотреть на то, как мучаются наши дети?!

Мне показалось, что дети ее были вполне довольны жизнью, да и сама дама не выглядела умирающей: во всяком случае, в процессе медленной смерти от отравленного воздуха она ухитрялась регулярно подновлять свой маникюр.

- Что вы намерены делать, чтобы заставить руководство государства открыть ворота? – визгливо вторила ей толстая китаянка, держа в руках микрофон.

- Мы будем стоять здесь до тех пор, пока они нас не впустят! Когда мы умрем здесь, у них под дверью, наша смерть будет на их совести!

Еще несколько групп активистов выступало в аналогичной манере, требуя приобщения своих детей к чистой природе Сабинянии. Самая многочисленная из них прибыла, видимо, раньше всех остальных, потому что сумела занять пост у маленькой железной двери в стене (я с трудом разглядел ее за спинами митингующих). Они тоже наперебой обещали, что не позволят закрыть дверь, пока их не впустят внутрь вслед за экскурсантами. Было очевидно, что о нашем запланированном проходе здесь все знали. Не знали лишь одного - того, что именно мы, робко жмущиеся к Тошуку, и являемся теми самыми счастливчиками, которые выбраны жрецами в ущерб другим страждущим. Я подумал, что не хотел бы, чтобы наша тайна внезапно раскрылась: силы были явно неравны. С надеждой я огляделся в поисках полиции, которая обычно сопровождает подобные сборища и, наконец, увидел: поодаль, на пригорке действительно расположились трое людей в форме. Они лениво посматривали на толпу и вряд ли готовились кого-то спасать.

Внезапно все головы повернулись в одну сторону: на периферии митинга, где стена ныряла в гущу деревьев, несколько человек пытались приладить к ней приставную лестницу. Свои действия они сопровождали громкими бессмысленными криками, видимо, выражающими их решительный настрой. Они выглядели, как типичные представители какого-нибудь ультралевого движения за права сексуальных меньшинств: вычурные прически с частично выбритыми, частично окрашенными в разные цвета, частично заплетенными в косички и дрэды волосами, куча всевозможного металла в ушах, носах, губах и пупках, кричащие надписи и рисунки, напечатанные на одежде и вытатуированные на теле. Наконец, им удалось установить лестницу; одновременно подоспевшая группа журналистов и просто любопытных подставила свои камеры. Из пестрой массы леваков отделилась одна энергичная девица с зелеными волосами. С плакатом под мышкой она полезла наверх. Как известно, сабинянская стена достигает более пяти метров в высоту. Здесь было точно не меньше. Выдвижной лестницы хватило лишь на треть. Девица, встав на предпоследней ступеньке, развернула свой свиток и некоторое время с гордым видом позировала перед камерами. Плакат гласил: «Рай для всех, а не для избранных!»

- Но ведь там, за стеной, находятся отнюдь не виллы олигархов, - решил разговорить ее один из журналистов. – Там люди, пашущие, как лошади, и живущие, как примитивные земледельцы две тысячи лет назад. За что же вы на них ополчились?