Сад, что цветёт вопреки всему

Глава 1

Звонок мобильного телефона ворвался в холодный вечерний воздух резко и неожиданно. Он раздался в тот самый момент, когда я, сгорбившись от усталости, пыталась решить, как лучше обойти участок тротуара. Дети нашли идеальное место, где вода замёрзла, и старательно раскатали его в предательски тонкую и узкую полосу льда. Она поблёскивала в тусклом свете фонарей, похожая на скользкую стеклянную реку, перегородившую мне путь.

Я помнила, как мы сами так делали, будучи детьми. С каким восторгом разгонялись по скрипучему, надёжному снегу, а потом вдруг — скольз! — метра два чистого, захватывающего полёта по наледи, прежде чем снова увязнуть в мягком снегу. Это было ощущение свободы, скорости, немного опасности.

Но это было тогда. А сейчас… Сейчас, чувствуя тягучую, ноющую усталость в каждой мышце ног после двенадцатичасового рабочего дня, мысль о том, чтобы грациозно или хотя бы безопасно преодолеть эту сияющую ловушку, казалась совершенно нереальной. Я стояла, переминаясь с ноги на ногу, дыхание клубилось белым паром, и мозг отказывался принимать решение: идти ли в обход по сугробам, рискуя провалиться по щиколотку, или попытаться перешагнуть лёд, рискуя растянуться во весь рост.

Так и не решив, как поступиться, я, не глядя, залезла в сумку, погрузив руку в хаос ключей, кошелька и ненужных чеков, и выудила вибрирующий мобильник. Дисплей вспыхнул, высвечивая знакомое имя. Сердце неприятно кольнуло, а усталость на мгновение отступила, сменяясь напряжением. Звонил муж. Точнее, бывший муж. Тот, кто всего два месяца назад с дурацкой ухмылкой сообщил мне, что он «устал» и «принял решение». Десять лет общего быта, планов и воспоминаний он обрубил одной фразой, будто переключал канал на телевизоре. А юридически развели нас только вчера.

Он и раньше любил поиграть в «я ухожу». Это был его коронный номер — надуться, намекнуть на расставание, чтобы я начала метаться и вымаливать прощение. Я, дура, велась. Но два месяца назад он не просто надулся, он взял и правда ушёл. Собрал немного своих вещей и исчез. И вот теперь, спустя всего сутки после того, как суд поставил точку в нашей истории, он звонит.

Я провела пальцем по экрану, поднося телефон к уху.

— Ленка, ты где? — голос в трубке звучал обыденно. Слегка нетерпеливо, как будто он просто ждал меня к ужину. Эта обыденность резанула сильнее любой претензии.

Я прокашлялась, пытаясь придать своему голосу хоть какое-то подобие нормальности, хотя внутри всё сжалось.

— С работы иду. — слова помимо воли прозвучали глухо.

— А, ну да. — пауза. Я слышала какой-то шорох на его конце линии, словно он что-то перебирал. — Слушай, а где лежит мой зимний пуховик? Ну, тот зелёный, который мы в прошлом году купили? Что-то я его найти не могу.

Я стояла на озябшем тротуаре, прижимая телефон к уху. Холод просачивался сквозь подошвы ботинок, а ноги ныли от многочасового стояния. Ледяная полоса под ногами уже не казалась главной проблемой.

Мы договорились «цивилизованно», что он приедет за своими пожитками в моё отсутствие. Я на это согласилась, стиснув зубы. Мечтала одним махом вернуться в очищенное от него пространство. Без его хлама, без этого противного одеколона. Заранее смирилась с многочасовой уборкой, чтоб вымыть, вычистить, выжечь калёным железом саму память о нём. Но даже это было лучше, чем наблюдать, как он копошится среди обломков нашей жизни. Собрать всё самой и выбросить? Легко. Но я не собиралась ему помогать. Ни на йоту. В этом был мой главный принцип: не облегчать предателю жизнь.

Нелегко ему, бедняге, самому собрать вещи, когда он ни разу в жизни не поинтересовался, где они лежат. Ни разу не задумался, куда положить свитер после стирки или где висят сезонные куртки. Всю жизнь за ним ухаживали, подтирали, раскладывали по местам. Вначале вырастившие его мама с бабушкой — две заботливые женщины, создавшие ему уютный, беспроблемный мирок. А потом и я подключилась, как же иначе? Взяла на себя эту функцию, наивно полагая, что он всё поймёт и будет меня больше ценить.

Но теперь он бывший. И облегчать ему участь мне не хотелось от слова «совсем». Даже ценой той самой многочасовой уборки, которая всё равно будет. Пусть спотыкается. Пусть ищет. Пусть хоть раз в жизни сам разбирается в своих вещах.

— Ленка, ты уснула, что ли? — голос мужа, прозвучал резко — Где пуховик-то?!

Автомат сработал быстрее сознания, и я даже не задумалась, просто выдала информацию.

— В шкафу, в коридоре, в левой части. Там же, где висит твоя ветровка.

— Ветровку я уже нашёл и упаковал, она с краю висела. Не беспокойся. А пуховика там не было. Я смотрел.

Я закатила глаза к потемневшему небу, призывая всю свою выдержку, все остатки самообладания.

— Он там. Пойди и посмотри внимательно.

— Ну говорю же, его там нет! — его тон повысился и стал капризным. Но сквозь шум я услышала движение. Шаги. Звук открывающихся дверей шкафа. Видимо, он всё-таки решил посмотреть. — Повеси на телефоне — недовольно пробубнил он — Сейчас гляну.

И я почему-то, как обычно, послушалась. Как всегда.

Тишина в трубке затянулась. Я стояла, прислушиваясь к гулу города и своему собственному дыханию.

Дорогие читатели!

Книга пишется в рамках литмоба "Чудо парки попаданки". Много интересных историй найдете тут:

https://litnet.com/shrt/9rKO

Глава 2

Вот почему так? Почему он сказал «подожди», и я послушно жду? Даже сейчас, когда я тут, на улице, а он там, в моей квартире, неспешно собирает свою половину совместно нажитого. Почему я не могу просто выключить телефон? Заблокировать его номер? Предложить ему самому, наконец, разбираться со своими проблемами, как взрослому человек? Нет. Мне сказали ждать. И я жду. Как собака у двери.

Ему всегда это нравилось. Эта моя черта. Моя зависимость от него, как он её называл. То, что я слушаюсь. То, что переживаю за него больше, чем за себя. То, что ухаживаю, готовлю, стираю, раскладываю его вещи по местам. Это давало ему ощущение власти, значимости. Чувство, что он центр моей вселенной.

Те два месяца он находил особое удовольствие в своей позиции. В позиции того, кто «принял решение». Кто «устал» и потому «уходит». Его забавляло наблюдать за моими попытками его вернуть. Он видел, как я прошу его передумать, как предлагаю начать всё заново. Сегодня эта мысль кажется мне отвратительной. Он буквально купался в моём отчаянии, в моих слезах, в той готовности на всё, на которую я была тогда готова пойти.

Я стояла посреди позднего зимнего вечера, окутанная колким холодом, с мобильной трубкой у замерзающего уха, ждала и бездумно ковыряла носком сапога заледеневший сугроб у бордюра. Воздух пах снегом и выхлопными газами редких машин. Фонарь над головой мигал, вторя моим мыслям.

Рука с телефоном без перчатки начала неметь. Я уже чувствовала, как пальцы теряют чувствительность, как холод пробирается под кожу. Сколько прошло времени? Минута? Две? Пять?

Вдруг из трубки раздался голос — бодрый, даже какой-то весёлый.

— Нашёл! Представляешь, Ленка, действительно там висит!

Я скривилась. И виной был не найденный пуховик, а его тон. Эта развязная, довольная собой интонация, которая начисто игнорировала моё вынужденное ожидание. Он ведь и на секунду не задумался, что я могу не ждать. Сказали «виси на проводе» — и я повисла, как послушный баран. Меня передернуло от острого понимания: он знал меня до тошноты хорошо. Вернее, знал тот шаблон, тот образ покорной дурочки, который сам для меня предназначил. И самое противное было то, что его расчёты оказались стопроцентно верны. Я и правда осталась ждать.

Я закрыла глаза, крепко стиснув веки, едва сдерживая непрошеные слёзы и нарастающие внутри эмоции. С усилием потёрла лоб свободной рукой, чувствуя, как морщится кожа.

— Слушай, а может, ты... — его голос внезапно смягчился. Я почувствовала эту перемену и насторожилась. — ...забежишь по пути в магазин? Возьмёшь белого сухого? Посидим немного. Ну, хоть попрощаемся по-человечески, без ссор.

— Мы уже пробовали «по-человечески», — тихо ответила я, с трудом выдавливая слова сквозь ком в горле. — У нас не получилось.

В трубке раздался короткий, ехидный хмык.

— Это не у нас не получилось, Ленка. Это у тебя не вышло, — с неприятным, сладострастным удовольствием рассмеялся он. — Ну, как знаешь. Не хочешь — твои проблемы.

Смех оборвался, когда я не сдержалась и всхлипнула. Один, короткий, резкий звук.

— Ленка, ты чего там? Реветь собралась, что ли? — в его голосе прозвучало удивление — Да ладно тебе! Не страдай. Найдёшь ты себе другого мужика, подумаешь! Ну, не такого хорошего, конечно, как я, — он снова хихикнул, — но всё же.

Я застыла. Ему нравилось это. Нравилось чувствовать себя настолько незаменимым, что моя боль казалась ему подтверждением его собственной значимости. Он забавлялся. Наблюдал за моей реакцией, наслаждаясь своей властью надо мной даже в этот момент. И так было всегда.

Но в этот раз что-то сломалось. Или, наоборот, что-то встало на место. Усталость, холод, унижение, абсурдность ситуации — всё это слилось в одну острую точку. И вдруг почувствовала не слабость, а странную, холодную ясность.

— Витюша, — произнесла я, и сама удивилась, насколько твёрдым и ровным получился мой голос. — Я буду дома примерно через час. Надеюсь, к этому моменту ты уже уберёшься из моей жизни. Навсегда. Пока.

И, не дожидаясь, что он ответит, не давая ему шанса вставить ещё одно едкое слово, я нажала кнопку отбоя.

Телефон погас в руке, став просто куском пластика и стекла. Тишина обрушилась резко. В голове было тяжело, словно набито ватой. Сердце надсадно ухало в груди, отбивая какой-то свой, болезненный ритм. Глаза щипало, как будто туда насыпали мелкий, колючий песок, и я моргнула несколько раз, пытаясь прогнать непрошеные слёзы.

Я стояла одна на холоде, на краю ледяной ловушки. Прямо сейчас мой муж, мой бывший муж, находился в моей квартире, собирал свои вещи, которые я раскладывала годами. И я ощущала не облегчение, не свободу, а свою абсолютную, болезненную ненужность. Ненужность ему. Ненужность его вещам. Ненужность той жизни, которая только что официально закончилась. И это ощущение было холоднее любого зимнего воздуха.

Приветствие

Дорогие читатели,

Перед вами — новая история.

Я искренне благодарна каждому, кто найдет время оставить отзыв, оценку или просто поделиться своими мыслями. Ваше внимание и поддержка невероятно важны для меня. Они согревают, вдохновляют и помогают двигаться вперед — к новым сюжетам, героям и эмоциям, которыми мне хочется делиться с вами.

Спасибо, что вы здесь.

Глава 3

Ноги сами собой перестали двигаться, я топталась на одном пятачке мёрзлого снега, не понимая, что же делать дальше. Мозг отказывался обрабатывать ситуацию, застряв где-то между шоком от его звонка и опустошением после нашего короткого, унизительного диалога.

Только резкий рык мотора и вспышка фар проезжающей мимо машины, смогли вырвать меня из этого ступора. Растерянность не исчезла полностью, но она почему-то вдруг сменилась другой тяжестью — навалилась дикая, всепоглощающая усталость. Усталость не только физическая от рабочего дня, но и какая-то глубинная, душевная. Усталость от борьбы, от ожидания, от разочарования.

Дом был в той стороне, идти в которую нужно было через эту проклятую, накатанную детьми ледянку. Теперь она казалась не просто препятствием, а символом всего скользкого и непредсказуемого в моей жизни. Я посмотрела на неё, на тёмный провал улицы за ней, где ждала моя квартира, в которой хозяйничал мой бывший муж. И вдруг поняла, что не могу туда идти. Не сейчас.

Я просто развернулась. Резко, почти не раздумывая, повернулась на каблуках и пошла в другую сторону. В никуда. Просто прочь от дома, прочь от него, прочь от этой ситуации. Ботинки глухо хрустели по снегу, воздух был колким и чистым, обжигая лёгкие.

Пока шла, мысли текли хаотично, перескакивая с одного на другое, как радиостанции с плохим приёмом. Сначала про этот, будь он неладен, зелёный пуховик. Потом мысли переключились на всю мою жизнь. Осталась я. Одна. С квартирой, которая ещё пахнет им, и ледянкой на тротуаре. И вдруг ни с того ни с сего, подумала про то, что у меня нет даже кота. Никогда не было. Витя не любил животных. А я… А я хотела. Хотя бы кого-то маленького, тёплого, кто ждал бы дома безусловно. Много ещё о чём размышляла, пока шагала по незнакомым закоулкам. О несправедливости, об упущенных возможностях, о том, как же быстро рушатся казавшиеся незыблемыми вещи.

Небо над головой было бархатно-чёрным, усыпанным мириадами холодных звёзд. Высоко-высоко, раскинувшись на полнеба, за мной словно следил Орион. Его три яркие звезды Пояса выстроились в почти идеальную линию, величественные и равнодушные к моим земным переживаниям. Смотреть на него было одновременно успокаивающе и давяще — напоминание о масштабах Вселенной и моей ничтожной, одинокой точке в ней.

Внезапно в этой тишине и моём блуждающем сознании, вновь раздался резкий, громкий звонок. Телефон в руке ожил, завибрировал. Я замерла. Буквально. Ноги приросли к снегу, сердце сделало какой-то болезненный кульбит. Помимо воли, появилась глупая, унизительная надежда. Неужели это опять он? Может быть, он не может найти что-то ещё? Может быть, ему нужна моя помощь? Может быть, это не конец? Что, может быть…

Но экран высветил другое имя. «Танюха». Вздох разочарования.

Отвечать не хотелось совсем. Хотелось просто идти куда глаза глядят и провалиться под землю, чтобы никто не видел и не спрашивал. Но это была она — моя закадычная подружка, с которой мы дружим лет тридцать. Тридцать лет совместной истории, которую вот так просто не отбросишь. И я знала Танину настырность. Если я не отвечу сейчас, будет звонить снова и снова, пока не дозвонится. Она всё равно не успокоится, пока не сообщит всё, что собирается, и не вытрясет из меня все новости. Так что лучше ответить сейчас и отстреляться. Собрать остатки сил и притвориться, что всё в порядке. В конце концов, Таня — единственный человек, которому, возможно, придётся рассказать обо всём этом. Но точно не сейчас. Не стоя на заснеженной улице под равнодушным Орионом, ощущая привкус горькой свободы и абсолютной пустоты. Я провела пальцем по экрану, принимая вызов, готовясь услышать её бодрый голос, который наверняка прогонит остатки моей хрупкой тишины.

— Привет! — громко, даже как-то оглушительно воскликнула трубка — Домой идёшь?! — она замолчала, а спустя секунду спросила уже с другой интонацией — Ты как?!

Я прокашлялась. Вдохнула холодный воздух.

— Пациент скорее мёртв, чем жив, — выдохнула я, чувствуя, как слова оседают в воздухе тяжёлым, безнадёжным облачком.

На том конце провода повисла короткая, напряжённая пауза. Затем последовало:

— Ну и дура!

Уважаемые читатели!

Эта книга пишется в рамках литмоба Чудо_парки_попаданки, и я рада познакомить вас

с коллегой, замечательным автором Викторией Богачевой

и её книгой "Хозяйка своей судьбы"

https://litnet.com/shrt/92MU

Приятного чтения

Глава 4

Резко без обиняков, по-танински. В другое время я бы, наверное, огрызнулась в ответ. Или придумала что-нибудь ехидное, чтобы поставить её на место. Или начала бы защищаться, доказывать, что я не дура, просто мне больно. Но сегодня сил не было. Я просто молчала, слушая её дыхание в трубке.

— Лена, ну ты чего? — теперь в голосе Тани прозвучали нотки искренней жалости и недоумения. Она, видимо, почувствовала, что моя шутка не была шуткой. — Ну, правда! Ты умная, молодая, красивая! Зачем тебе это чудо нужно было?!

Я молчала. Эти слова — «умная, молодая, красивая» — сейчас казались пустыми, не имеющими ко мне никакого отношения. Возвышенно оптимистичные речи о том, какая я прекрасная и как мне «не нужно это чудо», сейчас были совершенно не нужны. Но подружка, как всегда, думала по-другому, пытаясь вытащить меня из ямы привычными, проверенными методами.

— Может, не надо тебе сегодня домой? — голос Тани стал тише, осторожнее. — Может, у меня переночуешь? Поговорим?

Эта мысль — поехать к ней, сидеть на её кухне, рассказывать всё с самого начала, видеть в её глазах жалость или злость на Витю, чувствовать себя объектом сочувствия — была невыносимой.

— Спасибо, Танюх, но нет, — тихо ответила я, глядя на свои ботинки, которые уже покрылись тонкой коркой снега. Потом, не сегодня.

— Ты только там… — голос Тани вдруг сорвался, стал просительным, испуганным. — Ты только там не вздумай чего-нибудь с собой сотворить! Слышишь?!

Я хмыкнула. Горько, устало. Не до такой степени. Состояние, конечно, паршивое. Дно, пожалуй. Но накладывать на себя руки из-за какого-то мужика, пусть даже бывшего мужа, пусть даже того, с которым прожита часть жизни… Нет. Это было ниже моего достоинства. И не соответствовало масштабу трагедии, как бы болезненно она ни ощущалась сейчас.

— Не переживай, — постаралась придать голосу хоть немного уверенности. — Я держу себя в руках. Всё нормально. Ну, насколько может быть нормально.

Тишина. Она, видимо, пыталась понять, насколько моё «нормально» соответствует её представлениям. А потом, с новой волной решимости продолжила:

— А может, мне приехать к тебе? Сейчас же? Я быстро!

Вот оно. Таня в режиме «спасатель». Приехать. Увидеть, как я выгляжу. Увидеть, что творится в квартире после ухода бывшего. Неловкость, объяснения, её гнев, моё смущение. Слишком много всего. Слишком рано. Слишком больно. Я закрыла глаза, вдыхая морозный воздух, пытаясь собраться. Мне нужно было закончить этот разговор. Сейчас. И просто идти. Идти куда-то, пока не кончится усталость, или пока не придумаю, что делать дальше.

— Не надо.

Я завершила разговор с Таней, почувствовав, как последняя капля сил утекает из меня. Хотелось просто исчезнуть. Оставив Танин голос где-то там, в холодной ночи, я снова сосредоточилась на пути. Ноги сами привели меня к пешеходному переходу. Стандартный перекрёсток, каких сотни в городе. Накатанная колея от машин, снежная каша по бокам, тёмный асфальт в центре. Несмотря на позднее время и почти полное отсутствие транспорта на горизонте, я, подойдя к самой кромке дороги, остановилась. Привычка. Рефлекс.

Стояла, вглядываясь в темноту улицы, в ожидании зелёного света. Светофор над головой переключился. Красный. Жёлтый. И вот зелёный. Спасительный, разрешающий. Воздух был пронизывающе-холодным. Я сделала шаг. Ещё шаг. Под ногами хрустнул подмёрзший снег на обочине, потом носок ботинка коснулся шершавого асфальта.

И тут… откуда она взялась?

Чёрное пятно, вынырнувшее из темноты с какой-то неестественной скоростью. Не было звука мотора. Только свист ветра, разрезаемого несущейся массой металла. Фары — два слепящих, агрессивных глаза, уставившихся прямо на меня. Вот вроде только что на дороге никого не было, ни единой живой души, только я и мигающий светофор, и вот пожалуйста. Прямо на меня. Не сбавляя скорости. Не тормозя.

Я увидела её, но что-либо сделать уже не успевала. Время словно застыло, растянулось. Мои ноги приклеились к асфальту. Я не могла двинуться. Слишком быстро. Слишком близко. Не успеваю. Уже не успела. Эта мысль пронзила мозг острой, холодной иглой.

Реальность вернулась с оглушительным, невыносимым звуком. Визг тормозов. Пронзительный, раздирающий уши. И одновременно с ним мой собственный крик. Короткий, тонкий, жалкий звук, вырвавшийся из сжатого горла. Крик чистого, животного ужаса.

Телефон. Я почувствовала, как он вылетел из онемевшей от холода и шока руки. Он упал на снег где-то рядом, и из него доносился голос Тани. Её крик, искажённый, панический. «Лена?! ЛЕНА?!» Её голос звучал как будто из-под воды, далёкий, тонущий в оглушительном визге и грохоте.

Мир перевернулся. Я почувствовала чудовищный, сокрушительный удар. Боль. Вспышка белого света — не от фар, а внутренняя. Звуки исказились, слились в один сплошной рёв. Холодный воздух вылетел из лёгких. Я падала. Неуклюже, тяжело, ощущая каждый дюйм падения, хотя всё длилось, наверное, долю секунды. Удар о землю. Холод мокрого снега и льда под щекой. В глазах потемнело, но я всё ещё слышала, откуда-то совсем рядом, надрывный, отчаянный крик Тани из упавшей трубки: «Лена! Ответь! ЛЕНА!!!»

Но никто уже ничего не мог сделать. Ни для меня, ни для Тани, ни для того, что только что произошло. Ситуация была необратима. Мир сузился до холода под щекой, боли в теле и отдалённого, затухающего крика подруги. А чёрная машина она, кажется, уже неслась дальше, растворяясь в ночной темноте.

Уважаемые читатели!

Эта книга пишется в рамках литмоба Чудо_парки_попаданки, и я рада познакомить вас

с еще одним автором-участницей Анной Митро

и её книгой "Заброшенный сад для госпожи невольницы"

https://litnet.com/shrt/92ei

Глава 5

Пробуждение было не плавным переходом от сна к реальности, а резким, жестоким рывком, вырывающим из спасительного беспамятства. Я проснулась от боли. Не просто боли, а чего-то чудовищного, всепоглощающего, такого, чего никогда не испытывала прежде. Она была везде — в каждом нерве, в каждой клеточке тела. Жгучая и одновременно ноющая, и давящая.

А перед этим мне что-то снилось. Что-то очень важное, тёплое, может быть, даже светлое. Обрывки ускользали, как дым, едва я попыталась их ухватить. Но боль, тут же стёрла всё, оставив только себя. Она грохотала в ушах, заглушая все внешние звуки, кроме…

Сквозь этот внутренний шум крови, пульсирующей в висках, я услышала голоса. Они были рядом, сначала глухие, потом становящиеся яснее, словно я медленно всплывала из глубокой воды.

— Продашь её! — произнёс властный, холодный женский голос, не знающий возражений. От него веяло расчётливостью и презрением — И услугу мне окажешь, и денег заработаешь. Выгодно для всех.

Мозг, туманный от боли, с трудом обрабатывал услышанное.

— Ну не знаю… — протянул в ответ мужской голос, низкий, грубоватый, но с какой-то неуверенностью. — Не нравится мне эта затея. — пауза — Я пират, а не работорговец!

Пират? Где я?!

Женский голос снова прозвучал, и в нём теперь были сталь и яд.

— Воот именно, милый. Ты пират, поэтому я к тебе и обратилась. А ещё ты мне должен. Напомнить?

Наступила тишина. Тягучая, липкая. Я лежала, пытаясь понять, что происходит. Пыталась пошевелиться, но тело не слушалось. Совсем. Каждая попытка вызывала новый приступ боли, от которого темнело в глазах.

— А чего она в крови? — наконец нарушил тишину мужчина.

Женщина рассмеялась. Смех был резким, неприятным, лишённым всякого тепла. Он резанул по нервам не хуже любой боли.

— Тебе-то какая разница? — бросила она, словно это был незначительный, досадный факт. А потом её голос стал почти по-доброму снисходительным — Уезжать не хотела.

А дальше опять тишина, только теперь она была полной, поглощающей. Темнота навалилась вновь, не только на глаза, но и на сознание. Звуки голосов удалялись, становились неразличимыми. Боль… боль осталась. Она усилилась, стала единственной реальностью.

Сколько я провела в этом состоянии между реальностью и беспамятством — не знаю. Часы, дни? Время потеряло всякий смысл, свернувшись в тугой, болезненный клубок. Пробуждение во второй раз было лишь чуть менее жестоким, чем первое. Боль по-прежнему горела в каждой клеточке, но теперь к ней добавилась какая-то вязкая, тяжёлая муть в голове. Мой мозг ощущался как размокшая вата, пропитанная грязной водой.

Я пыталась думать, но мысли спотыкались, путались. Какой сегодня день недели? Понедельник? Пятница? Нужно ли идти на работу? Сколько времени? Пора вставать? А Вите завтрак приготовить?

Тело болело по-прежнему сильно — тупая, ноющая боль, которая то тут, то там вспыхивала острыми иглами. Она была везде: в висках, в рёбрах, в бёдрах. И эта боль мешала сосредоточиться, собрать в единое целое рассыпавшиеся осколки воспоминаний.

В голове забрезжило что-то вроде озарения, тонкая ниточка понимания начала вытягиваться из хаоса, но в тот же миг я вновь услышала голоса рядом. Они были приглушены, но гораздо ближе, чем в прошлый раз.

— Ну как она? — спросил мужской голос. Тот самый. Грубоватый, с нотками нетерпения. Голос «пирата», который не хочет быть работорговцем, но, видимо, всё равно им станет.

— Спит, — ответил другой голос, незнакомый мне. Молодой, звучащий устало.

— Скоро будет Китан, — произнёс первый. — Напои её отваром, чтобы не испортила ничего.

— Думаешь, надо? — в голосе молодого мужчины прозвучало сомнение. — Она и так какая-то бледная, совсем никакая.

В ответ раздался короткий, резкий смешок первого мужчины. Холодный, без капли юмора.

— То есть продать её в рабство можно, а лишний раз настойкой сонной напоить нельзя? — сарказм сочился из каждого слова. — Ты хочешь, чтобы у меня проблемы были? Китан крупный город, там точно проверять будут

— Да понял я, — проворчал молодой мужчина, видимо, уступая. — Сейчас.

Уважаемые читатели!

Эта книга пишется в рамках литмоба Чудо_парки_попаданки, и я рада познакомить вас

с коллегой, отличным автором Колыбельниковой Ниной

и её книгой "Чудеса на зеленом холме"

https://litnet.com/shrt/9yDe

Глава 6

Сразу после этого я ощутила лёгкое касание, а потом мокрой, прохладной тряпкой мне осторожно, но быстро обтёрли лицо. Ощущение было резким, и оно прогнало остатки сна и усилило ощущение присутствия. Я лежала на спине, чувствуя, как холод проникает сквозь тонкую ткань.

— Я расставил шахматы, — азартно произнёс первый мужчина — Какой твой первый ход?

В этот момент послышался звон стекла, затем я почувствовала, как мою голову осторожно, но твёрдо приподняли. Я хотела дёрнуться, отпрянуть, хотела открыть глаза и увидеть их лица, увидеть, где я нахожусь, крикнуть, что они не имеют права… Но тело не слушалось. Руки и ноги казались чужими, тяжёлыми, налитыми свинцом. Я лежала абсолютно безвольной куклой, полностью зависимой от их движений.

Спустя секунду отчётливо поняла, что только что в рот мне что-то залили. Жидкость была прохладной, с горьковато-травянистым привкусом и странным, дурманящим запахом. Она потекла по горлу, обжигая изнутри. Сонная настойка. Про которую они только что говорили.

Тогда получается всё правда. Это меня хотят продать. В рабство.

Мысли, которые после обтирания лица начали выстраиваться хоть в какой-то порядок, мгновенно превратились обратно в кашу. Настойка действовала быстро, затуманивая сознание, погружая меня обратно в липкую, тяжёлую дрему. Чувство беспомощности было абсолютным, сокрушающим.

Но прямо перед тем, как опять уйти в тишину, перед тем как сознание окончательно провалилось в беспокойную тьму, что-то внутри меня взорвалось. Маленькая искра сопротивления. Я мысленно, с неимоверным усилием, представила перед собой шахматную доску. Белые и чёрные клетки, фигуры на исходных позициях. Моё поле. Моя игра. И с трудом, собрав последние силы, чувствуя, как губы непослушно шевелятся, я прохрипела, едва слышно, но, как мне показалось, отчетливо:

— Е… два… Е… четыре…

Классический первый ход. Открытие. Начало игры. Даже если я сейчас всего лишь пешка, которую двигают чужие руки, я сделала свой ход.

Посчитав миссию выполненной, я перестала бороться. Боль и дурман настойки взяли своё. Я опять провалилась в беспокойную, полную смутных образов и тревожных отголосков тьму.

В третий раз я очнулась, тяжело и хрипло дыша, словно только что пробежала марафон. К моему огромному, почти невероятному счастью, на этот раз я могла открыть глаза. Они послушно распахнулись в черноту. И я могла пошевелить руками и ногами. Проверила. Двигалось! Но вот всё остальное… Остальное опять представляло собой сплошную, пульсирующую массу боли.

Она была везде. И вместе с болью и страхом пришла волна слёз. Не рыдания, а тихие, жгучие слёзы, которые сами собой хлынули из глаз, потекли по вискам, впитываясь в жёсткую поверхность подо мной.

Я лежала, прислушиваясь к собственному сбивчивому дыханию и бешеному стуку сердца. Сквозь этот внутренний шум, словно через толщу ваты или воды, до меня долетали голоса. Они были приглушены, но теперь звучали яснее, чем в прошлые разы. Тот самый грубоватый мужской голос, который я уже слышала. И другой, молодой.

— Ну всё, — прозвучал первый голос, с нотками какого-то облегчения. — Проверку прошли, запасы пополнили, можно уходить в открытое море. Теперь, — продолжил голос — теперь её уже никто не найдёт.

В этот момент мир в очередной раз вокруг меня поплыл. Не в глазах — глаза видели только тьму — а в сознании. Всё стало зыбким, нереальным, как в лихорадочном сне. И в этом зыбком, болезненном мареве я вдруг почувствовала себя бабочкой. Красивой когда-то, может быть, яркой, свободной. А теперь — пришпиленной. Намертво пригвождённой к коллекции. Беспомощной, выставленной напоказ, лишённой возможности улететь, трепыхающейся на иголке под чужими взглядами.

И тогда это случилось. Я вспомнила. Не отдельными кусками, не обрывками. Всё сразу. Все детали. Морозный зимний воздух, застывшая ледянка на тротуаре. Телефон в замёрзшей руке. И сам удар. Чудовищный, ломающий.

Всё встало на свои места. Болезненный, ужасающий пазл сложился. Авария… это не конец. Это было начало.

Я попала. Попала в кошмар, из которого, кажется, нет выхода. И никто, даже я, не знает, где я.

Уважаемые читатели!

Эта книга пишется в рамках литмоба Чудо_парки_попаданки, и я рада познакомить вас

с коллегой, замечательным автором Ларой Барох

и её книгой "Ландшафтный дизайн попаданки"

https://litnet.com/shrt/9omX

Глава 7

От невозможности удержать всю гамму эмоций — страх, боль, гнев, отчаяние, горе от потери прежней жизни — внутри себя, я всхлипнула. Громко, надрывно, не в силах больше сдерживать звук. И в этот момент, когда слух обострился от шока и адреналина, я поняла ещё кое-что.

Открытием стало то, что вокруг меня была не абсолютная темнота. Мои глаза, привыкшие к мраку, смогли различить очертания предметов. Сквозь полумрак проступали силуэты бочек, громоздких ящиков, скрученных в кольца тяжёлых канатов. Стены были из грубого дерева. Но самое страшное было то, что уши уловили не только монотонные, скрипучие шумы корабля, но и другие звуки. Негромкие, пугливые попискивания и дробный, быстрый перестук крошечных коготков по деревянному полу, похожий на барабанную дробь и шуршание десятков маленьких тел.

Крысы! Я визгнула — коротко, громко и отчаянно. Моё тело, до этого застывшее в шоке, хаотично зашевелилось. Ноги забились, пытаясь оттолкнуться, отползти подальше от этих звуков, от этих невидимых тварей, шныряющих в темноте. При мысли, что одна из них может коснуться меня, я испытала ужас.

Страх и приливший адреналин придали сил. Я оттолкнулась руками от шершавого, холодного пола, на котором, казалось, провела целую вечность. Пятясь назад, скребя локтями и коленями, старалась максимально быстро преодолеть расстояние до ближайшей стены. Тело протестовало. Каждый рывок отзывался острой, режущей болью в мышцах и суставах. Но я не останавливалась, пока спина не врезалась в грубую деревянную переборку.

Теперь всем телом я ощущала мерное, ритмичное покачивание, которое вызывало тошноту.

Все-таки я не ошиблась. Я на корабле. В море. Видимо, в трюме.

Засов заскрежетал, и дверь с противным скрипом распахнулась. Хотелось вжаться в стену, исчезнуть, но спиной я уже упиралась в холодные доски, и дальше отползти было некуда.

Свет. Резкий, жёлтый, обжигающий ворвался в трюм, разорвав привычный полумрак. А в центре этого ослепительного прямоугольника, в дверном проёме, возник силуэт.

Высокий, широкоплечий. Лица не разглядеть — свет бил в глаза, окутывая его золотистым ореолом.

Шаги. Ближе. Ближе.

Он присел передо мной на корточки, и большая ладонь потянулась к моему плечу.

— Элен, милая, наконец-то ты очнулась! — голос молодой, бархатистый, будто бы знакомый.

Тело среагировало раньше мысли. Я отшатнулась в сторону, ударилась спиной о стену, и холодный пот выступил на лице.

— Элен? — его рука замерла в воздухе, а в голосе прокралось недоумение.

Я вздохнула, пытаясь заглушить дрожь, но слова всё равно вырвались прерывисто:

— Кто вы?.. И где я?..

Голос подвёл. Последний слог сорвался в визг.

Он молча сидел, изучая меня тяжёлым взглядом, будто решал сложную задачу. Потом внезапно наклонился, подхватил на руки, легко, будто я весила не больше мешка с мукой. Голова закружилась от стремительного движения, и из горла вырвался стон.

— Тьфу, чёрт... — незнакомец скривился, пристально вглядываясь в мои глаза, затем стремительно поднялся и понёс меня к выходу.

Я запаниковала. Забилась в его руках, пытаясь выскользнуть, но его пальцы впились в меня, как стальные капканы.

— Отпустите! Я не хочу! — кричала я, вырываясь, но всё было тщетно.

— Элен, успокойся! — прикрикнул на меня он, и я инстинктивно замерла.

И тут же возненавидела себя за это. Опять. Стоит кому-то приказать, и я тут же подчиняюсь. Теперь уже покорно лёжа в его руках, я кусала губу, но момент сопротивления был упущен.

Мы вышли на палубу.

Солнце ударило в глаза, ослепляя после трюмного мрака. Я застонала, быстро зажмурилась, чувствуя, как слёзы выступили от боли.

— Проклятье... — сквозь зубы прошипел мужчина и стремительно понёс меня куда-то. Я ощущала лишь быстрый, уверенный шаг и мерное покачивание.

Через минуту осторожно приоткрыла глаза. Свет уже не резал так сильно, но мир всё ещё плыл перед глазами, и тошнота подкатывала к горлу. Но всё же лучше смотреть, чем с закрытыми глазами чувствовать, как всё вращается.

Матросы, мелькавшие на палубе, замирали при нашем появлении, кивали и тут же спешили прочь. Никто не смотрел в мою сторону.

Незнакомец быстрым шагом пересёк палубу, занёс меня в узкую, но чистую каюту и поставил на пол. Здесь царил порядок, и даже пахло свежим деревом, а не затхлостью и крысами.

— Подожди здесь.

Сказав это, он тут же вышел, хлопнув дверью. Я даже не успела разглядеть его как следует.

Глава 8

Не успела даже толком осмотреться, как в дверь коротко постучали и сразу, не дожидаясь ответа, вошла пожилая женщина. Её седые волосы, туго стянутые в култышку на затылке, поблёскивали в свете, лившемся из иллюминатора. Длинное синее платье с безукоризненно чистым передником говорило однозначно, что это кто-то из обслуги.

— Сейчас, госпожа, принесут кадку с водой, и я помогу вам помыться — произнесла она мягким, почти материнским голосом, ловко расставляя на столе содержимое принесённой корзинки. Из-под аккуратно сложенного полотенца выглядывали кусок душистого мыла и несколько стеклянных флаконов с резными деревянными пробками.

— Зачем? — мой голос сорвался на хриплый шёпот. Ладони сами собой сжались в кулаки. — Зачем нужно меня мыть? Что меня ждёт дальше?

В груди поднималась знакомая волна паники. Картины, вызванные подслушанными словами, одна страшнее другой мелькали перед глазами. Всё происходило слишком быстро, слишком непонятно. Я чувствовала себя загнанным зверьком, которого готовят к закланию.

Женщина замерла, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на жалость.

— Госпожа, этого мне неизвестно — ответила она, тщательно подбирая слова. — Меня наняли в Киране специально чтоб служить вам. Меня зовут Берта.

Дверь снова распахнулась, пропуская двух коренастых матросов. Они, потупив взгляды, внесли дубовую кадку, наполненную до краёв водой. Пар клубился над поверхностью, образуя причудливые завитки в прохладном воздухе каюты. Едва тяжёлая ноша была поставлена, они развернулись и удалились. Молча, с опущенными взглядами, словно боялись даже мельком взглянуть в мою сторону.

Я стояла, обхватив себя за плечи, и смотрела на эту воду. Она манила теплом, обещая смыть не только въевшуюся в кожу грязь трюма, но и весь этот ужас и липкий страх неизвестности. Но ноги будто вросли в пол. Что, если это последнее омовение перед чем-то ужасным?

— Госпожа? — Берта осторожно тронула моё плечо, её морщинистое лицо отражало искреннее недоумение — Вам помочь? Может, вам нехорошо?

Внезапно истерика отступила, оставив после себя странную пустоту. Я подняла глаза на служанку и увидела там не угрозу, а просто человеческое участие. В этот момент пришло чёткое понимание: что бы не готовила мне судьба, встречать это лучше в чистом платье и с ясной головой.

— Берта... — мой голос звучал тихо — правда, помоги, мне, пожалуйста.

На лице женщины отразилось облегчения. Должно быть, её прежние госпожи редко просили о помощи так искренне.

Дрожащими пальцами я расстегнула застёжки платья, чувствуя, как вместе с грязной тканью с плеч будто спадает часть тяжести. Вода оказалась чуть прохладнее, чем я ожидала, заставив вздрогнуть при погружении. Но уже через мгновение тепло разлилось по уставшему телу, а мурашки от нервного напряжения постепенно исчезли. Как и моя боль.

Берта, не теряя времени, принялась массировать мои плечи. Её натруженные руки, твёрдые и уверенные, разминали зажатые мышцы с таким знанием дела, будто она чувствовала каждую напряжённую ниточку под кожей.

— Дышите глубже, госпожа — мягко напоминала она, и я послушно сделала вдох, чувствуя, как вместе с паром из воды уходит и часть страха.

Постепенно дрожь в ногах утихла, мысли прояснились. Какая бы буря ни бушевала за стенами этой каюты, сейчас у меня была передышка, и я была намерена использовать её по максимуму.

После купания, Берта, закончив вытирать мои волосы мягким полотенцем, подошла к стоящему в углу каюты деревянному сундуку с резными узорами. Щелчок застёжки, лёгкий скрип крышки — и её руки осторожно извлекли оттуда платье.

Оно было того же покроя, что и её собственное, длинное, до самого пола, с высоким поясом и свободными рукавами. Но на этом сходство заканчивалось. Ткань моей одежды переливалась при свете лампы, мягкая и плотная, с едва уловимым узором, вытканным серебристой нитью по подолу и манжетам. Воротник украшала тонкая вышивка, а пояс — изящная пряжка с каким-то гербом. Да, мой статус явно был высоким.

Берта, не говоря ни слова, помогла мне облачиться, ловко застёгивая пуговицы и поправляя складки. Её движения были точными, будто она делала это сотни раз. А потом лёгкий взмах руки, и в её пальцах появилось зеркало в серебряной оправе.

— Взгляните, госпожа.

Я замерла.

В отражении смотрела на меня я… но не та, к которой я привыкла. Лицо было молодым, гладким, без морщин у глаз и намёка на усталость. Щёки слегка розовели после купания, губы естественного цвета, без привычной бледности. Двадцать лет, не больше.

Я не была красавицей. Черты остались теми же: прямой, чуть длинноватый нос, высокие скулы, широкий лоб. Но кожа была идеальной, без следов бессонных ночей и стрессов. А волосы…

Я провела ладонью по длинным, светло-русым прядям и всхлипнула. Уже не оставалось сомнений, что это не сон и не иллюзия. Я действительно каким-то образом оказалась в другом мире и в другом теле. Вернуться к привычной тридцатипятилетней себе было невозможно, сколько бы я ни закрывала глаза или ни щипала кожу на запястье. Всё вокруг: вода в кадке, запах мыла, тяжесть ткани на плечах, моё собственное отражение было слишком реально.

Поверить в это было почти невозможно. Но и отрицать очевидное я не могла. Глаза видели, уши слышали, голова осознавала: я здесь, и это моя новая реальность.

Глава 9

Пока Берта колдовала над моими волосами, расчёсывая их мягкими движениями, и помогала мне одеть новое платье, я отчаянно пыталась отогнать от себя мысли о том, что меня ждёт дальше. Но они возвращались снова и снова. Что делать? Как спастись? На корабле, хоть он и казался огромным, не спрячешься.

Видимо, что-то отразилось на моем на лице, потому что Берта тревожно коснулась моего плеча.

— Не волнуйтесь, госпожа, — её ладонь была тёплой. — Что не делается — к лучшему. Всё будет хорошо.

Я вскинула глаза. Она действительно в это верила? Или просто пыталась утешить?

— Вы давно на службе у… — я запнулась.

—У милорда Эрика?

Я кивнула.

Берта покачала головой.

— Нет, миледи. Меня наняли только сейчас, в Киране. Чтобы заботиться о вас.

Я сжала пальцами платье.

— И вы знаете, куда мы держим путь?

Она снова покачала головой, но её голос звучал мягко:

— Нет. Зачем? Всё знает капитан и сам господин Эрик.

Её взгляд скользнул к сундуку. Там лежали духи в тонких стеклянных флаконах с резными пробками, гребни из слоновой кости, книга в добротном кожаном переплёте с золотым тиснением.

— Он хороший, — вдруг добавила Берта — Видно, как он о вас заботится.

Я тоже посмотрела на сундук. Такие вещи стоили целое состояние. И они слишком изысканные для той, которую держат в плену.

— А что вам рассказали про меня?

Она задумалась.

— Только то, что вы невеста милорда. Больше я ничего не знаю.

Берта смутилась.

Я молчала. От её простых, наивных слов в груди стало ещё тяжелее.

В дверь неожиданно постучали. Я вздрогнула. Проходной двор какой-то.

Служанка поспешила открыть. Легок на помине. На пороге оказался тот, о ком мы как раз говорили.

— Милорд, мы закончили, — заискивающе проговорила женщина, распахивая дверь шире и уступая место.

— Спасибо. Можешь идти, — его голос был ровным.

Берта кивнула, присела, задержала на мне взгляд, улыбнулась мне и скользнула за дверь. В наступившей тишине щелчок замка прозвучал особенно громко.

— Элен, дорогая, выглядишь великолепно. Как ты? — он сделал шаг внутрь, но замер. Голос, тот самый бархатистый бас из трюма, звучал мягко, почти ласково.

Было похоже, что он хотел приблизиться, но что-то удержало. Плечи напряглись, рука дёрнулась, будто он собирался протянуть её мне, но застыла у бедра. Его взгляд, внимательный, прожигающий, вдруг дрогнул. В голубых глазах мелькнула неуверенность.

Он кашлянул, будто пытаясь выиграть секунду.

— Я… не должен был приходить так скоро, — произнёс он негромко — Но не смог ждать.

Он колебался, и я поняла, что он растерян так же, как и я.

Подняла глаза и впервые разглядела его как следует.

Эрик был красив. Не смазливый мальчишка из светского салона, а взрослый мужчина, вылепленный из чего-то грубого, но притягательного. Резкие, будто выточенные из камня, черты скул и волевой подбородок говорили о твёрдом характере. Солнце выбелило его русые волосы до платинового оттенка. Голубые глаза под чёрными, густыми ресницами выделялись на лице. Его одежда говорила о безусловном достатке. Добротная ткань, чистый крой, но без излишеств, говорила о практичности. Но загар на лице, глубоко въевшийся в кожу, и грубоватые, сильные руки с утолщёнными костяшками и ссадинами выдавали привычку к тяжёлой работе. Он стоял, слегка наклонив голову, и его взгляд, внимательный и обеспокоенный, скользил по мне.

Я молча смотрела на него. Даже если бы я знала о чем говорить, то не смогла. Была вообще не в силах выдавить ни слова. Горло пересохло, язык прилип к нёбу.

— Элен, ты меня пугаешь. С тобой всё в порядке? — его голос, ещё недавно мягкий, теперь был наполнен искренним беспокойством, в котором смешивалось недоумение. Он сделал шаг вперёд — лёгкий, почти небрежный, но меня это движение напугало.

Я не раздумывая выставила руку вперёд, останавливая его.

— Видимо, удар был сильнее, чем я думал, — пробормотал он.

— Ты бил меня?! — сорвалось с губ негромким, хриплым шёпотом.

Эрик замер. Его лицо сначала напряглось, а губы плотно сжались, будто он старался удержать поток слов. Потом он коротко выдохнул, закрыл глаза на миг и провёл ладонью по лицу.

— Элен… — голос его был глухим — Никогда! Ты слышишь? Никогда бы я не поднял на тебя руку. Как ты могла такое подумать?

— А как мне думать?! — выдохнула я и заплакала, сначала тихо, потом всхлипы стали рваться наружу, мешая словам. Я всхлипывала так сильно, что плечи подрагивали, дыхание сбивалось на резкие рывки.

Он молчал и внимательно всматривался в мое лицо.

— Милая, я вижу, что ты напугана, — проговорил он медленно, тщательно подбирая слова, как говорят с испуганным ребёнком. — Расскажи, что последнее ты помнишь?

Я ответила отрывисто, не желая ни приукрашивать, ни скрывать что-либо.

— Ничего. Я очнулась в трюме этого корабля. Это единственное, что я помню.

Его брови чуть сдвинулись.

— Элен, тебе не надо меня бояться, — повторил он чуть громче, и сделал ещё один осторожный шаг, сокращая расстояние.

Глава 10

В гнетущей тишине стук в дверь прозвучал неожиданно. Я невольно дёрнулась. Два матроса вошли, неся поднос, полный еды, от которого доносился аппетитный запах свежего хлеба и чего-то мясного. Матросы поставили поднос на низкий столик и по едва заметному жесту Эрика бесшумно удалились. Я не могла отвести глаз от еды. Мой желудок предательски сжался. Казалось, что я не ела целую вечность и запах свежего хлеба был почти нестерпим.

— Ты голодная и обезвоженная, Элен — его голос стал спокойным и ровным, но без прежней настойчивости — Пять дней мы держали тебя на сонном отваре. Это было необходимо для твоей безопасности. Но твоё состояние быстро стабилизируется. Тебе просто нужна вода, еда и ничего больше.

Он взял бронзовый чайник, и струйка золотистой жидкости наполнила чашку. Аромат чая ударил в ноздри, вызывая обильное слюноотделение. Голова закружилась, а в горле пересохло ещё сильнее. Но страх... Страх был сильнее голода.

Эрик, кажется, прочитал мои мысли.

— Тебе нечего бояться — сказал он, и, прежде чем я успела что-то ответить, налил себе чаю в маленькую чашечку и выпил её залпом, не отрывая от меня взгляда. Затем взял по кусочку с каждого блюда и съел с преувеличенной демонстративностью.

— Меня ранит твоё недоверие — прошептал он, и в его голосе действительно слышалась боль — Но я понимаю тебя.

А после отошёл к иллюминатору, повернувшись спиной, как бы демонстрируя, что не собирается контролировать каждое моё движение. Теперь его широкие плечи полностью закрывали вид на море.

Голод победил. Дрожащими руками я схватила чашку. Первый глоток обжёг губы, но какой это был рай! Сладковатый травяной вкус, тепло, растекающееся по всему телу... А затем я взяла кусок хлеба, который был ещё тёплым с хрустящей корочкой, и медленно, осторожно начала есть. Каждый кусочек казался бесценным.

Пока я ела, Эрик заговорил снова не оборачиваясь.

— Когда тебя похищали... тебя ударили по голове, чтобы ты потеряла сознание — его голос дрогнул, пальцы непроизвольно сжались — Похоже, из-за этого у тебя проблемы с памятью. После еды тебя осмотрит доктор, но уже сейчас ясно... — он сделал паузу, глотнув воздух — Последствия оказались куда серьёзнее, чем я предполагал. — убедившись, что я его внимательно слушаю он продолжил.

— Это моя мачеха, леди Северина, решила, что ты ей мешаешь. Планировала продать тебя в рабство на южных островах. Чтобы не допустить нашей с тобой свадьбы. Я узнал об этом в самый последний момент. В ту ночь, когда ты исчезла.

Мой кусок хлеба замер на полпути ко рту. Слова, которые я подслушала в трюме, теперь обретали страшный смысл.

— Но зачем?!

— Потому что ты моя невеста Элен — Эрик наконец-то обернулся. Его голубые глаза были полны такой искренней боли и мольбы, что я почти поверила — Моя будущая жена. Мы должны пожениться через месяц. Именно поэтому леди Северина хотела от тебя избавиться. Если я женюсь раньше моего сводного брата, то смогу претендовать на его место, и этого она хотела избежать.

— Не может быть ... — прошептала я, и звук собственного голоса был чужим.

Он подошёл поближе, но остановился на безопасном расстоянии, медленно опустился на корточки, чтобы наши глаза были на одном уровне.

— Милая, я знаю, что всё это чудовищно. Я знаю, как это ужасно — он говорил мягко и убедительно, и мне отчаянно хотелось ему верить — Я понимаю, как тяжело принять предательство близких. Но теперь ты со мной. Я сделаю всё возможное, чтоб обеспечить твою безопасность. Чтоб ты никогда не переживала то, что сейчас произошло.

Его пальцы потянулись, но на этот раз не к моему плечу, а к пряди моих волос, упавших на лицо. Он осторожно, почти нежно заправил её за ухо. Его прикосновение было лёгким, но от него по телу пробежала странная дрожь. В ней не было страха, только непривычное ощущение близости. А может, он и правда говорит правду?

— Я не мог рисковать. Когда узнал о планах мачехи, у меня не было времени на долгие размышления. Оставить тебя здесь, в трюме, среди груза, было единственным способом обезопасить тебя. Они бы никогда не подумали, что я спрячу тебя под самым их носом. Но понимая, что тебе многое понадобиться, мы успели зайти в Киран и купить всё необходимое. К тому же матросы не лучшие слуги, поэтому я нанял Берту.

В его глазах отражалась горечь, беспокойство и что-то нежное, когда он смотрел на меня. Несмотря на всю звенящую в голове пустоту и тревогу, я вдруг поняла, что Эрик, со своими грубыми руками и пронзительными глазами, кажется мне симпатичным.

— Отдыхай, Элен — проговорил он, и его голос вернулся к прежней мягкости — Поговорим позже. Дай себе время. Всё встанет на свои места.

Он поднялся, и его высокая фигура вновь заполнила собой каюту. Между нами оставалось пространство, но оно уже не казалось пропастью. Я кивнула, но во мне боролись две силы — недоверие и странное, пугающее желание поверить

Глава 11

Эрик ушёл, а вместе с ним исчез и стимул, державший меня последние полчаса на ногах, и я почти рухнула, едва добравшись до кровати. Не то чтобы упала — нет, просто позволила себе стать мягкой, беспомощной, не собранной. Без сил опустилась на постель и тут же ощутила, как затылок неприятно пульсирует.

Хотелось, чтобы всё это закончилось. Чтобы я проснулась дома. Чтобы кто-то объяснил, где я, кто я, что со мной происходит и зачем во мне столько боли — и в голове, и в теле.

Но стоило мне сомкнуть веки, как в дверь вежливо, но настойчиво постучали. Я еле подавила раздражённый стон.

В комнату бесшумно вошла Берта, а за ней незнакомец. Мужчина лет тридцати пяти, может, чуть старше. Высокий, крепко сбитый, с лицом, как будто вырезанным из коры старого дерева: морщинки-заломы на скулах, чуть потрескавшиеся губы, нос с характерной горбинкой. Кожу солнце выжгло до насыщенного золотисто-коричневого, а длинные, цвета мокрого песка волосы были собраны в низкий «хвост» на затылке.

Берта застыла у изножья кровати, напряжённая и внимательная. Готовая к любому приказу.

— Ваша светлость, позвольте… — голос мужчины оказался неожиданно мягким, с хрипотцой, как у человека, много курившего или кричавшего на ветру. — Я вас осмотрю. Я корабельный лекарь.

Я молча кивнула. Сопротивляться не было ни сил, ни причин.

Он коснулся моего лба и тихо цокнул языком, проверил зрачки, поводил рукой перед глазами.

— Будьте добры дотронутся пальцем носа.

Я сначала растерялась, но потом поняла, что речь о координации. Правая. Потом левая. Получилось. Не без усилий, но руки слушались.

— Вас что-то беспокоит? — спросил он, отошёл на шаг и прищурился.

— Голова... — поморщившись от боли, негромко проговорила я. — Будто стучат молотками. А ещё... — я замялась, глубоко вдохнула решившись — Я многого не помню. Первое, что встаёт перед глазами — это трюм.

Он не выглядел удивлённым. Напротив, вздохнул с печалью, как будто я сказала нечто ожидаемое.

— Ох, как жаль, — произнёс он сочувственно. — Но при травмах головы такое бывает. Память — штука капризная. Голова вообще тёмный лес. Главное, что остальное в порядке. Страшного ничего нет. Уверен, память ещё вернётся. Нужно дать себе время. Не думать. Не тревожиться. Сегодня отдыхайте. Только покой, вода, еда и сон. Никаких волнений.

Он говорил спокойно, размеренно, почти убаюкивающе.

— Я хочу вам дать порошок, он поможет расслабиться. — он достал маленький свёрток из внутреннего кармана.

— Нет, — быстро сказала я и отодвинулась, как от опасности.

Лекарь посмотрел на меня долго, внимательно, а потом медленно кивнул. В глазах у него мелькнула тень не раздражения, а, скорее уважение.

— Берта, принеси мокрое полотенце, — произнёс он не оборачиваясь. — Холодная вода и чистая ткань. Немедленно.

Берта вышла, и через минуту мягкое, влажное прикосновение лёгкой тряпки коснулось моего лба. Это было как спасение.

— Лучше? — спросил лекарь.

— Да... Спасибо, — прошептала я и почувствовала, как веки наливаются тяжестью.

Он всё понял без слов.

— Я доложу Его светлости о состоянии вашей памяти. Отдыхайте, миледи.

Поклонился и вышел, а Берта последовала за ним. И я осталась одна. Подтянула колени к груди, свернулась клубком и закрыла глаза.

Сколько я спала не знаю. Всё, чего я хотела — это проснутся дома. В знакомой постели, с видом на стену, запахом кофе и шумом с улицы. Пусть даже с будильником и хмурым утром.

Но чуда не произошло.

Я проснулась в той же каюте, на той же чужой кровати. Только голова больше не пульсировала, а в теле появилась лёгкость. Как будто кто-то раскрутил затянутые пружины внутри меня. Одежда чуть прилипла к телу от жара, но лоб был прохладным.

Медленно выпрямилась, прислушиваясь к себе. Ни головокружения, ни предобморочного состояния. Тело подчинилось мне. Только мысли отказывались собираться. Они, как пугливые воробьи, метались внутри головы, беспорядочно стучась о стенки черепа и распугивая друг друга.

В дверь постучали — осторожно, будто не хотели напугать.

— Ваша светлость, как хорошо, что вы проснулись, — заглянула Берта, и в её голосе промелькнула искренняя радость. — Милорд Эрик приглашал вас на ужин, если вы хорошо себя чувствуете. Что ответить на его приглашение?

Молчаливо кивнула. Точно знала, что сидеть тут в одиночестве дальше не хотелось.

Берта просияла.

— Я тогда на минутку вас покину — предупрежу и вернусь помочь собраться.

Бросила случайный взгляд на то, что снаружи, за стеклом иллюминатора и долго не могла оторваться. Последние лучи солнца медленно тонули в золотисто-медовом мареве, окрасив небо в лиловые, розовые, медные оттенки. Вода была неподвижна, словно зеркало, отражающее небо. Штиль. Ни единой ряби. Это было красиво до невозможности. Как в открытке.

Вскоре Берта вернулась и начала собирать меня.

— Вот это подойдёт, — пробормотала она, извлекая из шкафа лёгкое платье небесного цвета с длинными рукавами. — Оно подчёркивает глаза.

— Платье? Глаза? — попыталась я пошутить.

Берта хихикнула.

Она умело расчесала мои волосы, заплела их и уложила короной на голове.

Служанка оглядела меня и осталась довольна. Глянув мельком в зеркало, я с ней согласилась.

Когда мы вышли в коридор, меня охватило странное ощущение. Темно, тихо, никого. Только шорох наших шагов по ковру и мягкое постукивание каблуков Бертиного ботинков. Ни голосов, ни шума. Как будто корабль вымер.

— Все спят? — прошептала я, сама не зная, зачем.

Берта улыбнулась уголками губ:

— Ужин.

— Это святое. Война войной, а обед должен быть вовремя — блеснула я уже в полный голос, вызвав ещё один смешок женщины.

Берта мягко толкнула дверь, жестом приглашая меня войти первой. Я шагнула через порог и будто оказалась внутри драгоценной шкатулки. Помещение было небольшим, но в нём чувствовался вкус и уют. Тёплые деревянные панели стен отливали мёдом в свете ламп, потолок был затянут светлой тканью, словно парус в безветренный день. Мебель из светлого массива с тонкой резьбой.

Глава 12

Моё дыхание перехватило.

Внутри шкатулки лежала роза.

Нет, не просто цветок — чудо. Белоснежная, как снег, сияющий под луной, с тончайшей, едва уловимой каймой нежно-розового цвета на краях лепестков. Она была живой, как будто её только что срезали. На бархатной поверхности лепестков поблёскивали крохотные капли влаги — настоящая роса.

И запах…

Я вдохнула и внутри всё перевернулось. Липа в разгар цветения, горячий пыльный воздух над древними книгами, древесная горечь зимнего леса на рассвете, и что-то ещё неуловимое, нежное.

— Это синарийская роза — голос Эрика прозвучал мягко, с оттенком удовлетворения. Заметив, что я не понимаю, добавил — Таких осталось всего три куста во всём мире.

Я потрясенно, неровно вздохнула. Слова сами вырвались:

— Она волшебная…

Эрик смотрел на меня, не скрывая улыбки — тёплой, искренней, почти мальчишеской. На щеках проступили ямочки. В его взгляде вспыхнула тихая радость.

Сделала шаг вперёд. Рука сама потянулась, сначала колеблясь, будто боялась, что цветок исчезнет. Но он не исчез. Он остался.

Я взяла розу. Стебель оказался прохладным, гладким. Ни единого шипа. Цветок отозвался на прикосновение как живое существо — будто дышал в моих ладонях. Медленно прижала его к груди.

— Спасибо, — выдохнула я, еле слышно. Это было единственное слово, которое не застревало в горле.

И пусть эта роза на самом деле предназначалась не мне, отказаться от неё я уже не смогу, как бы ни сложились обстоятельства.

Чтобы хоть немного унять трепет, вызванный её прикосновением, я отвела глаза и мой взгляд тут же наткнулся на шахматную доску, стоявшую на низком кофейном столике у стены.

Доска была великолепной. Настоящее произведение искусства. Небольшая. Поверхность как будто выточенная из какого-то камня: гладкого, прохладного на вид, с еле заметными прожилками. Белые и чёрные квадраты выложены с филигранной точностью, без единой царапины.

Но главные сокровища — это фигуры.

Каменные. Каждая вырезана с такой любовью к деталям, что было видно надменное выражение лица белой королевы. Её подбородок был гордо вздёрнут, на губах застыла тонкая линия презрения.

В последний раз я так восхищалась талантом скульптора, когда случайно увидела «Деву под вуалью» Джованни Страцца. Там в мраморе была запечатлена девушка с тончайшей вуалью, сквозь которую просвечивали черты лица. Казалось, дунь, и ткань сдвинется. Вот сейчас было ощущение, что ещё секунда и фигура оживёт.

На доске был сделан всего один ход Е2-Е4.

Эрик проследил за моим взглядом, и уголки его губ приподнялись. Усмешка, чуть озорная.

— Ты правда умеешь играть в шахматы? — спросил он с лёгким вызовом.

Я подняла на него глаза. Замялась. Как ему объяснить?

У себя дома — да. Я играла. Даже хорошо, если верить друзьям. Были турниры, споры, вечерние партии с кофе и пледом. Но здесь? Кто знает.

— Давай попробуем и выясним.

Эрик улыбнулся шире, но почти сразу стал серьёзным.

— Этот ход сделала ты, когда я пришёл забрать тебя из трюма. Мы уже тогда прошли все проверки и отошли на безопасное расстояние от Кирана. Ты помнишь это?

Я начала отрицательно качать головой, но смутное воспоминание на границе сознания напомнило мне эту ситуацию. Поэтому получилось какая-то тряска головой сначала горизонтально, потом выпученные глаза от воспоминания, потом вертикально.

Видимо мои жесты выглядели куда менее грациозно, чем хотелось бы. Эрик расхохотался. Открыто, весело, искренне. Смех его был тёплым, звонким, без капли насмешки.

Я тоже улыбнулась.

— Давай сначала поужинаем, а уже потом сыграем, если ты не против, — предложил Эрик, отодвигая для меня стул с естественной грацией и лёгкой полуулыбкой.

Он сделал это так непринуждённо, будто для него это просто жест — заботливый, вежливый, человеческий.

Я машинально села, и только спустя пару секунд осознала, насколько для меня непривычно, чтобы кто-то делал такие мелочи просто так. Без задней мысли. Без последующего ожидания похвалы.

Витюша так никогда не сделал бы. Хотя, может быть, и сделал, но у него это всегда было показным. Жест ради сцены. Ради того, чтобы потом услышать «спасибо» — громко, желательно при свидетелях.

И вроде мелочь, а именно из таких деталей и строятся отношения.

Эрик сел напротив, не отрывая взгляда.

Пахло очень вкусно. Тонкие, многослойные ароматы щекотали нос. Желудок предательски заурчал. Да, есть хотелось, но вот блюда на столе для меня были абсолютно не узнаваемы. Были и фиолетовые кружочки, и оранжевые кубики, от которых шёл пар и листья, очень напоминающие салат, только насыщенного жёлтого цвета. Я растерянно рассматривала это изобилие, а потом подняла глаза на Эрика, ища поддержку, как я всегда делала в прошлой жизни.

— Так ты действительно ничего не помнишь?!

Я молча покачала головой. Он ещё пару секунд смотрел на меня изучая. А потом, не дожидаясь просьбы, кивнул и потянулся к блюдам.

— Давай я положу тебе все, что есть, — предложил он, уже накладывая в мою тарелку всего понемногу — Попробуешь. Если что-то не понравится, просто отодвинь.

Первая проба оказалась настоящим открытием. Фиолетовые кружочки хрустели на зубах, напоминая редис, но с мягким, почти медовым послевкусием. Жёлтые листья были чуть горьковаты, зато идеально сочетались с соусом — густым, полупрозрачным, в котором сплелись солёное, кисловатое и что-то отчётливо пряное. Это было вкусно. Даже очень.

Оранжевые кубики я жевала с осторожностью. Что-то среднее между запечённым бататом и соевым мясом. Вроде питательно, но не моё. Я поморщилась.

— Это заменитель мяса, — пояснил Эрик, заметив мою реакцию. — В долгие плавания брать настоящее мясо сложно. А питаться нужно. Я знаю, не всем нравится. Зато полезно.

А вот десерт…

О, десерт был произведением искусства. Нежный, как облако. В меру сладкий, с лёгкой кислинкой и текстурой, тающей во рту, как кремовое суфле. Я зачерпнула ложку, поднесла ко рту и застонала вслух. Восторг был почти телесным.

Глава 13

Я непонимающе уставилась на него.

— Если бы я потерял память, — спокойно сказал Эрик, глядя прямо в глаза, — то мне бы хотелось узнать хоть какую-то информацию, чтобы начать хоть немного понимать происходящее. Поэтому и говорю — спрашивай. Что интересует тебя в первую очередь?

Я слегка сжала стебель розы, чувствуя гладкость подушечками пальцев. Ни единого шипа. Стебель был безупречно гладким.

Информация… Да, логично. Только вот просить о ней я планировала у Берты. С ней мне было как-то проще. Безопаснее, что ли.

Я открыла рот, чтобы что-то ответить, но он заговорил снова, и голос его стал мягче, тише.

— Элен… — произнёс он это имя с такой теплотой, что мне в эту секунду сильно захотелось, чтобы это имя было моим — Мне бы очень хотелось, чтобы со всеми своими вопросами и сомнениями ты приходила ко мне. Обещаю, я всегда помогу. И всегда выслушаю.

Я сидела молча, изучая его лицо. Мелкие морщинки у глаз, чуть приподнятая бровь, внимательный взгляд.

Но я… Я не была уверена, что могу поверить. Пока нет.

Да, он мне симпатичен. Но доверие нельзя включить по щелчку. Оно либо есть, либо нет. А я слишком хорошо знала, каково это — ошибиться в человеке.

— Расскажи про меня, — наконец выдохнула я. — Про мою семью. Про то, что происходило в последнее время. Только самое важное. Мне нужно хотя бы за что-то зацепиться.

Эрик чуть кивнул. Его лицо на мгновение стало серьёзным. Он откинулся на спинку стула, сцепил пальцы перед собой, словно собираясь с мыслями.

— Хорошо, — сказал он. — Но предупреждаю сразу: то, что я расскажу, может показаться жёстким. А может, и вовсе невероятным.

Он сделал паузу, посмотрел на меня, как бы давая шанс передумать. Но я не отводила взгляда.

И он начал. Его голос был ровным.

История, которую я услышала, заставила меня замереть.

— Ты младшая принцесса Ринара, соседнего королевства, — начал он негромко — Мы познакомились год назад на балу в честь дня рождения моего отца. Помнишь тот вечер?

Я молча покачала головой.

Эрик кивнул, принимая, и продолжил:

— Ты была невероятной. Словно синарийская роза. Такая же редкая, утончённая, сильная и живая. Я тогда думал, что с ума сошёл. Ни одна девушка не вызывала во мне такой бури. Не заметить тебя было невозможно. Вот и я не устоял.

Он усмехнулся, чуть отводя глаза, будто вспоминая себя год назад.

— Но ты не поддавалась, — в голосе Эрика прозвучала тёплая усмешка. — Целых полгода я обивал пороги, сочинял поводы для встреч, искал любые возможности быть рядом. И только потом ты, наконец, ответила на мои чувства — он сделал паузу, а потом добавил с лёгкой иронией:

— Мне даже пришлось заручиться поддержкой твоего отца. А ради этого доказать, что достоин его сокровища. Поверь, задача была не из простых.

Моё полное имя — Эрикандр Тоу Мэдирс, — чуть улыбнулся он. — Но для тебя я просто Эрик. И да, я не наследный принц. Первым в очереди на престол после отца стоит мой брат Солим. Хотя я старше.

— Почему? — вырвалось у меня, прежде чем я успела себя остановить.

— Потому что я этого не хотел, — спокойно ответил он. — Я всегда знал, что управление страной не моё. У меня другие цели. Мне нужны были свобода, приключения... ты. Но моя мачеха — леди Северина — решила иначе. Она уверена, что я женюсь раньше Солима только затем, чтобы обойти его и забрать трон.

Когда я отправился за подарком, — он кивнул в сторону розы, что до сих пор лежала на подставке, сверкая лепестками в тусклом свете лампы, — Северина воспользовалась моим отсутствием. Именно тогда она и организовала твоё похищение.

Он перевёл дыхание, взгляд его стал стальным:

— Тебя оглушили, чтобы ты не успела оказать сопротивления. Всё было организовано тайно, почти без следа. Но нам, к счастью, удалось вовремя всё разузнать. И в момент передачи, буквально в последние минуты, мы смогли перехватить тебя.

Вступать в открытый бой мы не могли: каждый миг промедления мог стоить тебе жизни, да и сил было недостаточно. Чтоб успеть к тебе как можно быстрее, я нарушил все протоколы безопасности. Отбросил дворцовые правила и церемонии. У меня был только этот лёгкий, стремительный корабль и не одного судна сопровождения.

Он затих на мгновение, будто вновь проживая те дни.

— Чтобы защитить тебя, мы подняли пиратский флаг и ушли от преследователей. Несколько дней ты была в трюме под снотворным отваром — только так мы могли сохранить тебе жизнь. Я был рядом, но ты спала.

Эрик отвёл взгляд. Его голос дрогнул. Затем он быстро поднялся, подошёл ко мне и опустился на одно колено. Взял мои руки в свои ладони.

— Прости меня, милая. — голос стал шершавым, как камень. — Прости, что тебе пришлось пройти через всё это. Я бы с радостью забрал твою боль себе. Я не могу обещать, что впереди не будет опасностей. Но клянусь, я сделаю всё, чтобы оградить тебя от любой угрозы. Всегда.

Он наклонился и осторожно, почти благоговейно, поцеловал мои ладони. Горячие губы. Живое прикосновение. И была в этом жесте какая-то отчаянная искренность.

Я не смогла остаться равнодушной. Отняв одну руку, медленно провела пальцами по его волосам. Они были тёплыми, мягкими, с запахом соли и ветра. Или он действительно невероятный актёр, или он и правда переживал. Мне хотелось верить, но какая-то часть меня, закалённая прошлым, продолжала сомневаться.

— Элен, я так рад, что ты со мной, — тихо сказал Эрик, и в голосе его прозвучала нежность, от которой внутри у меня что-то болезненно дёрнулось. — Мне кажется, ты изменилась. Точнее у тебя взгляд стал другим. Мягче. Глубже.

Я замерла. Плечи непроизвольно напряглись, дыхание сбилось. Его слова прозвучали слишком точно.

Паника подступила мгновенно. Мне показалось, что он сейчас скажет: «Ты не Элен» — и всё кончится. Всё рассыплется, как карточный домик, и я останусь на этом странном корабле, среди незнакомцев, одна и разоблачённая. На лице должно быть, что-то отразилось, потому что Эрик нахмурился и резко поднялся с места. Его движение показалось угрожающим.

Глава 14

Очнулась от негромкого разговора. Голоса звучали глухо, как сквозь туман, но каждое слово цеплялось за сознание, не давая снова провалиться в темноту. Я лежала, не открывая глаз, и старалась дышать ровно.

— …кладите её на кровать, ваша Светлость — произнёс, по-видимому, доктор.

— Она ещё слишком слаба. Я не хочу, чтобы мы торопились, — произнёс Эрик, и в его голосе слышалась странная твёрдость. Почти холод.

Я затаила дыхание. О ком он говорил? Обо мне?

— Я понимаю ваше беспокойство, но время у нас ограничено, — ответил доктор. — Чем дольше вы откладываете, тем выше риск осложнений.

Время? Ограничено? Я напряглась. Что они собирались со мной сделать?

— Она нас точно не услышит? — спросил Эрик.

— Нет. Пришлось дать ей опять сонный отвар, — ответил доктор.

Я едва заметно пошевелила пальцами. Отвар или нет — я слышала каждое слово.

— Я не могу позволить, чтобы она сломалась окончательно. Сейчас критический момент. Малейшая ошибка и мы потеряем всё.

Сердце стукнуло где-то в горле. Потеряем? Что потеряем? Меня?

Я осторожно приоткрыла глаза, но не стала подниматься. Тени их силуэтов шевелились на стене.

— Нет, — Эрик говорил тише, но я всё ещё могла разобрать. — Я хочу, чтобы всё прошло максимально мягко. Она не должна подозревать. Ни сейчас, ни позже.

Мир под ногами словно накренился. По коже пробежал холодок. «Она не должна подозревать»… Чего? Что я просто часть какого-то плана? Что меня собираются передать тем, кто стоит за похищением?

— Вы уверены, что действуете по совести? — спокойно спросил доктор. Его голос звучал настороженно, будто он сомневался в том, что слышит.

— Я делаю то, что должен — отрезал Эрик. Ни капли колебания.

Слова ударили, как пощёчина. Я закусила губу до крови, лишь бы не выдать себя всхлипом.

— Тогда всё зависит от того, как она отреагирует, когда вспомнит правду, — продолжал доктор.

— Надеюсь, к тому моменту она будет готова. Физически и эмоционально.

С каждой фразой становилось всё хуже. Меня готовили. Готовили, как товар. Как будто ждали нужного момента, когда можно будет передать меня дальше.

— Я прослежу за её состоянием, — сказал доктор.

— Хорошо, — произнёс Эрик.

Мужчины вышли, тихо притворив дверь, и наступила тишина.

Я не шевелилась ещё несколько минут, боясь, что кто-то вернётся. А потом медленно, осторожно, чтобы не заскрипела койка, откинулась на подушки и уставилась в потолок. Мысли метались, как испуганные птицы, но все они сводились к одному: он меня предаст.

Я больше не могла это выдерживать. Слова Эрика врезались в сознание, как раскалённые иглы. Руки тряслись, из глаз катились горячие, солёные слёзы, и я уже не пыталась их сдержать — они жгли кожу, текли по вискам, пропитывали подушку. Я всхлипнула.

Видимо, на какое-то время сознание меня покинуло. Очнулась от тихого скрипа двери. В проёме показался Эрик. Он шагнул внутрь, и в тусклом свете лампы я увидела, как его взгляд, в котором читалась тревога, сразу же нашёл мой.

— Проснулась? Как ты, Элен? Милая, тебе уже лучше? — его голос был мягким, ровным, с нотками искренности, которые могли бы растопить сердце кому угодно. — Столько волнений свалилось на тебя! Но ничего, ничего… Всё будет хорошо.

Он присел на стул рядом, легко и как будто естественно взял меня за руку. Его пальцы были тёплыми. Наклонился и коснулся губами моего запястья, не отводя взгляда от моего лица.

Я едва не рассмеялась коротко, горько, с надрывом, так что смех мог бы обернуться слезами. Хотелось сорваться и крикнуть ему в лицо, что я знаю всё. Что он лжец и предатель. Что пусть даже не смел ко мне приближаться.

Но я не сделала этого.

Сжала зубы и запретила себе плакать, расстраиваться, рыдать у него на глазах. Пусть думает, что я ничего не слышала. Пусть считает меня наивной и беспомощной. Так пока будет лучше.

После всего услышанного было трудно сохранить на лице приветливое выражение. Казалось, мимика предательски выдаст каждую мою мысль. Но я заставила себя изобразить безмятежную улыбку. Буду улыбаться, как оглашённая. Пусть думает, что я ничего не знаю. В противном случае меня запросто могут запереть в этой комнате, и тогда я уже вообще не смогу ничего сделать для своего спасения.

— Спасибо за беспокойство, — слабым голосом произнесла я, едва глядя ему в глаза. Слова давались с трудом, губы чуть дрожали, и я специально сделала голос тише, будто всё ещё была обессилена. — Что-то у меня постоянно кружится голова… Но сейчас уже легче. Сколько я тут лежу?

Он чуть наклонился ко мне, так что я почувствовала на коже тепло его дыхания.

— Пара часов, — мягко ответил он. — Тебе стало плохо, и я перенёс тебя в комнату. Думал прогуляться с тобой после ужина по палубе, подышать воздухом, показать тебе корабль … — его взгляд потеплел, уголки губ чуть дрогнули в улыбке. — Но сейчас об этом не может быть и речи. Рисковать твоим здоровьем я не намерен.

Сказал так проникновенно, что если бы я не слышала его разговор с врачом, то, наверное, безоговорочно поверила бы, что он и вправду беспокоится обо мне.

Хотя… может, и беспокоится. Но только как о товаре, который нужно беречь, пока не придёт время передать его в чужие руки.

Его пальцы по-прежнему обхватывали мою ладонь — тёплые, уверенные, чуть сжимавшие. Этот жест мог бы показаться трогательным, если бы я не знала правды.

Я чуть дёрнула рукой. Он не удерживал, но и не спешил отпускать, будто хотел задержать момент.

Когда, наконец, отпустил, сделал это неохотно, пальцы скользнули по моей коже, оставив после себя неприятный, липкий след ощущения чужого контроля.

Я отвела взгляд в сторону, чтобы он не заметил, как в глазах мелькнула тень неприязни.

На столике рядом, в высокой, узкой вазе, стоял его подарок — роза. Капли росы всё ещё украшали бархатную поверхность, улавливая свет и мерцая, как маленькие кристаллы. Я ловила себя на том, что просто замираю, глядя на неё, как зачарованная.

Глава 15

Ночью я лежала на постели, тщетно пытаясь подавить приступ тошноты. Казалось, каждая волна прокатывается через меня, выворачивая изнутри. Закрыв глаза, я сосредоточилась на дыхании, но это не помогло. Ком в горле только рос.

Мысль о свежем воздухе стала почти навязчивой. Осторожно села, и мир вокруг тут же покачнулся. Вцепившись пальцами в край койки, я дождалась, пока головокружение чуть отпустит, и поднялась. Медленно, шаг за шагом, удерживая равновесие, добралась до дверей. К моему удивлению, они оказались не заперты.

Выбравшись наружу, я прошла по короткому переходу и вышла на палубу. Ветер тут же ударил в лицо, холодный, пахнущий солью и чем-то металлическим. Сделав ещё пару шагов, вышла под открытое небо и ухватилась за перила. Склонясь вперёд, свесилась за борт, глядя в чернильную бездну.

Волнение на море усилилось. Тёмные, тяжёлые валы с шипящими гребнями накатывались друг на друга, бились о корпус, и корабль отзывался глухим стоном.

С каждой секундой его подбрасывало всё выше и выше, а потом с глухим ударом бросало вниз. Я крепче ухватилась за борт, чувствуя, как в ладонях натянулась кожа. В лицо летели брызги — солёные и резкие, заставляя ёжиться от холода. Но странным образом это помогало. Голова прояснилась, тошнота почти отступила, и в груди стало чуть легче дышать.

Я уже собиралась вернуться в свою каюту, когда сквозь свист ветра и рёв волн донёсся знакомый голос:

— Эле-е-н!

Ладонь соскользнула с мокрого борта, я не удержала равновесие и мир рванул вниз. Ветер вырвал крик из горла, а потом удар. Вода сомкнулась надо мной ледяным кулаком, сбив дыхание и мысли. Казалось, лёгкие лопнут от этого холода.

Я барахталась, но руки стали чужими, тяжёлыми, будто их налили свинцом. Вода била в лицо, в рот. Горькая, солёная. Я захлебнулась. Мир превратился в серо-чёрный вихрь.

Как бы то ни было, не хочу умирать! Эта мысль вспыхнула ярко, но сил почти не осталось. Отчаяние нарастало. Острым, леденящим комком поднималось из груди к горлу, смешиваясь с холодом и страхом.

И вдруг рядом удар. Глухой, как падение камня в бездну. Сквозь гул воды прорезался крик:

— Держись, Лисса!

Очередная волна захлестнула меня с головой, но я успела развернуться в сторону крика. Эрик был рядом! Еще несколько мучительных минут борьбы и ожидания, и он наконец ухватил меня за руку, рывком подтянув ближе. Его ладонь вцепилась в мою с такой силой, что вспышка боли пронзила всю руку, но это были такие мелочи. Я дёрнулась, пытаясь ухватиться, и пальцы зацепили его рубашку. Он рывком притянул меня к себе, крепко прижал к груди, и я впервые за всё это время смогла по-настоящему вдохнуть. Резко, жадно, с кашлем и брызгами. Валы перекатывались один за другим, бросая нас то вверх, то вниз.

— Смотри на меня! — Эрик тряхнул меня за плечи, его глаза горели даже сквозь ливень и тьму. — Не смей закрывать глаза, слышишь?!

Я кивнула, задыхаясь, и в тот же миг новая волна обрушилась, накрыла нас с головой и потащила вниз. Вода сбивала дыхание, но Эрик не отпускал. Я уже почти захлебнулась, когда он рывком вырвал нас вверх, и мы прорезали поверхность. Воздух ударил в грудь — резкий, мокрый, жадный и такой желанный. Я закашлялась, но смогла вдохнуть, а он всё так же держал меня мёртвой хваткой. Каждое его движение было резким, точным, злым; волны пытались оторвать меня, но его руки лишь сильнее сжимали. Очередной удар стихии пришёлся нам в спины, и нас понесло к борту. Эрик, стиснув зубы, рванул к кораблю, выискивая момент между ударами волн.

Вдруг сквозь пенящуюся тьму я заметила канат, свисающий с борта. Эрик подтащил меня ближе, и я вцепилась в скользкие, мокрые волокна. Пальцы соскальзывали, руки горели от боли, но он снизу помогал, буквально впечатывая меня в верёвку.

— Лезь!

Руки горели, плечи сводило от напряжения.

— Держись, чёрт тебя возьми! — рявкнул он.

В следующий миг чьи-то руки с палубы рванули меня вверх. Я рухнула на доски, захлёбываясь воздухом, дрожа, как выброшенная рыба.

Через секунду на палубу перевалился Эрик. Тяжёлое дыхание, мокрые волосы липнут к его лицу, а из глаз всё ещё хлещет шторм. Он был похож на зверя, только что вырвавшего свою добычу у океана.

Он мгновенно оказался рядом, и в тот же миг его ладонь сомкнулась на моей руке. Схватил крепко, так, словно боялся, что стоит отпустить и я исчезну.

Кто-то из матросов попытался помочь, но пальцы Эрика только сильнее сжали мою ладонь.

— Я сам, — его голос прозвучал низко и так зло, что моряки моментально отпрянули.

Он с трудом поднялся на ноги, всё ещё тяжело дыша, и, даже не вытирая с лица солёные струйки воды, подхватил меня на руки и понес, уверенно шагая в сторону моей каюты.

Дверь распахнулась, и он аккуратно, но без лишних слов опустил меня на постель. В следующее мгновение в дверях возник доктор. Запыхавшийся, с лохматой сединой, сбившейся от бега.

— Отойди, — коротко бросил он Эрику, но тот даже не шелохнулся, застыв рядом с кроватью.

Доктор опустился рядом, начал осматривать меня.

Я лежала на постели, чувствуя, как солёная влага впитывается в кожу, оставляя липкий холод. Доктор что-то спрашивал. Его голос звучал глухо, словно сквозь толщу воды. Я не отвечала. Слова казались ненужными.

— Элен, вы меня слышите? — он наклонился ближе, но я отвернулась к стене, пряча лицо.

— Элен! — на этот раз голос стал мягче, почти умоляющим. Я не ответила. Всё внутри обмякло, как будто меня выжали. На смену пришла тягучая пустота — смесь тоски и отчаяния, которая накрыла с головой. Грудь сжало так, что хотелось забиться в угол и побиться о стену, лишь бы заглушить этот внутренний гул.

— Зачем, Элен?

Я резко повернула голову. Он стоял рядом, мокрый до костей, волосы прилипли к вискам, капли скатывались по скулам. Его глаза прожигали. В них было всё сразу — усталость, тревога, боль и… непонимание.

Он что, решил, что я сама бросилась?!

Глава 16

Долго в одиночестве побыть мне не дали. Дверь за Эриком ещё не успела толком закрыться, как створка снова жалобно скрипнула, пропуская в проём Бертину фигуру. Завидев меня, она всплеснула руками и запричитала так громко, что я вздрогнула.

— Ох, миледи, бедняжка вы моя! — голос её задрожал на грани слёз. — Да что же это творится, боги милостивы…

И дальше посыпалось бесконечным, сбивчивым потоком, словно бусины ожерелья, рванувшие с оборванной нити. В каждом слове звучало негодование и на шторм, и на море, и, кажется, на самого капитана, которому она, судя по тону, тоже не простила, что я оказалась в воде.

Не переставая приговаривать, Берта шагнула ко мне так быстро, что я едва успела моргнуть. В её крепких руках оказался таз с чистой водой и свежие полотенца. Я ощутила, как от тёплой влаги, поднимавшейся лёгким паром, вдруг защемило нос. Запах воды, простой и пресной, казался сейчас почти роскошью.

— Ну что же это за напасть такая! — всё ворчала она, уже кладя полотенце в таз. — Разве дело барышне в такую ночь в воду-то падать? Ох, да сердце моё разорвётся…

Служанка быстро помогла мне стянуть мокрое платье, которое сырым комком упало на пол, и начала обтирать. Мягкая ткань коснулась кожи. В первое мгновение я дёрнулась, от неожиданности и усталости, но потом зажмурилась, позволив теплу впитаться в холодное, трясущееся тело. Соль, липкая, жгучая, уходила вместе с её осторожными движениями. Каждый штрих Бертиной руки напоминал, что я жива. Жива, хотя несколько минут назад была почти готова сдаться волнам.

Почему-то от этой мысли захотелось разрыдаться. Но я упрямо прикусила губу.

Берта действовала уверенно, с какой-то материнской суетой, и ворчала при этом так, что в каждом слове сквозила забота.

— И воды-то нету у нас, чтоб вас как следует искупать… — сетовала она, будто извиняясь за скромность своих усилий. — Надо бы паром прогреть, травками да мазями натереть… После такого-то купания в холодной морской жиже!

Я всхлипнула, но она, не заметив или сделав вид, что не заметила, продолжала.

— Ну хоть оботру, хоть сухое платье дам, и постель переменю, — бубнила она, энергично, но осторожно стирая с моей шеи кристаллы соли. — Не дело ведь, чтобы вы в мокром лежали, да ещё и в соли, словно рыба сушёная!

Я невольно усмехнулась сквозь слёзы. Впервые за этот кошмарный день мне стало немного теплее. Не только от полотенца и воды. Больше от её слов.

Только после того, как закончила со мной, она взялась за постель. Заменила простыню, умело перевернула одеяло, сменила всё сырое на тёплое и чистое.

Я не сопротивлялась. Наоборот, позволяла ей делать всё, что считала нужным. Потому что в её причитаниях, в её деловитой суете не было ни капли фальши. Лишь простая женская забота — тёплая, привычная, почти домашняя. И от этого комок в груди стал чуть меньше.

Берта вдруг вздохнула так глубоко, что её грудь поднялась и плечи затряслись. Она стиснула полотенце в руках так сильно, что костяшки побелели.

— А уж милорд… Ох, миледи! — её голос надломился, остановившись между слезой и восторгом, — ведь никто б не решился, ни один моряк!..

Она заговорила быстрее, торопясь высказать всё сразу:

— А он, не думая, в воду прыгнул! В самую пучину, в самую тьму! Да ведь саму смерть презрел! Немыслимо это, немыслимо… — глаза её загорелись таким огнём, что я даже отвела взгляд. В них было восхищение, страх и ещё что-то суеверное. — Да нельзя так, нельзя…

На этом месте она осеклась. Словно сама себе наступила на язык. Торопливо метнула взгляд в сторону двери, будто боялась, что кто-то услышит её лишние слова.

Я нахмурилась. Но спросить не успела — Берта поспешно продолжила, меняя тон:

— Не в гневе ли богиня Нерила будет, что он себя в волны кинул?.. — её голос стал глухим, почти шёпотом, будто молитва. — Уж не к добру такие смелости.

Имя богини отозвалось пустотой. Я ничего не поняла. Кто такая Нерила?

Берта, будто чувствуя моё напряжение, умолкла. Закончив хлопоты, она бережно уложила меня на постель, пригладила подушку, аккуратно поправила одеяло, словно укрывала ребёнка. Её руки были тёплыми, уверенными.

— Тс-с… — шептала она, опускаясь ниже, почти к самому моему уху. — Всё худшее позади, всё позади… Спите, миледи. Боги милостивы к тем, кого любят.

Её тихий голос тянулся мягкой, убаюкивающей песнью. И я, сама не ожидая от себя, вдруг почувствовала, как веки тяжелеют. Несмотря на качку, несмотря на шум за бортом, я провалилась в сон почти сразу.

Но сон не принёс облегчения. Он был тревожным, рваным. Сновиденье бросало меня то в холодные волны, то в тёмные коридоры, где мелькали размытые, безликие силуэты. Пугающие тени нависали, таяли и снова возвращались. Кто-то звал меня по имени, но голос ломался, превращаясь в вой ветра.

Я вздрогнула и вырвалась из сна. Крик сорвался с губ сам — пронзительный, отчаянный. Я резко села, хватая воздух рвано, словно снова захлёбывалась водой. Сердце колотилось так сильно, что гул отдавался в висках.

Я обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь, но дыхание никак не выравнивалось. Казалось, кошмары просочились в реальность и всё ещё тянулись за мной, шепча из углов.

Дверь вдруг распахнулась. В проёме возник Эрик в одних тёмных брюках, рубашка расстёгнута и небрежно выброшена наружу, волосы лохматые. Его дыхание было тяжёлым, коротким, как после бега, а глаза широко раскрытыми от тревоги.

Он окинул взглядом каюту, быстро проверяя каждый угол, каждую тень, выискивая угрозу. Ничего. Только лампа, стол, те же шахматы и моя постель, на которой я, всё ещё трясущаяся, сидела, всматриваясь в распахнутую дверь. Его взгляд смягчился, и он шагнул вперёд.

— Элен? — голос сорвался на полуслове, в нём слышалась растерянность.

Кошмар ещё цеплял меня своими острыми когтями; слова не приходили сразу. Я просто смотрела на него, стараясь поймать ровное дыхание, придать глазам некое человеческое выражение. Он присел на краешек кровати, ближе, чем было нужно, и его присутствие стало тяжёлым, тёплым, почти ощутимым.

Глава 17

Сперва вышла горькая дрожь, потом горло сжалось, и слова хлынули сами по себе, быстрые и острые, как осколки.

— Ты спрашиваешь, что со мной, Эрик? — мой голос дрожал, но я уже не могла остановиться. — А я слышала! Я слышала, как они говорили про меня в трюме… что меня хотят продать. Продать! Как вещь! И это не моя фантазия. Я слышала женский смех и мужской голос, который сказал: «Я пират, а не работорговец!» А потом ещё… «Уезжать не хотела». Это были не мои сны, не мои кошмары. Это правда. Я была там, и они спорили обо мне.

Я задыхалась, слова сами срывались с губ.

— А потом… потом я услышала и тебя. Ты разговаривал с доктором. Думал, что я сплю, что я ничего не пойму! А я слышала каждое слово! Ты сказал, что я не должна подозревать. Никогда. Что всё должно пройти «мягко», иначе мы потеряем всё. Что значит — потеряем?! Что? Кого? Разве я не человек, Эрик? Разве моё мнение ничего не значит?!

Я рыдала, сначала тихо, потом всё громче; слова прерывались, галопировали, иногда накрываясь бессвязным всхлипом. Гнев рвался наружу.

— Ты говоришь, что я для тебя дороже всего, что я — самое важное… Но почему тогда за моей спиной решается, как со мной быть? Почему всё — тайны, полуправда и шёпот? Я не хочу твоей защиты, не хочу твоих планов, не хочу подарков! — я почти кричала, размахивая руками, будто отталкивала от себя невидимые стены. — Мне не нужна забота, если за ней стоит власть. Я не кукла и не товар!

Эрик слушал молча. Его лицо то бледнело, то краснело, а глаза такие горячие прежде становились тревожно-застывшими. Иногда он открывал рот, как будто хотел вставить слово, но я не давала. С каждой новой фразой становилось легче и страшнее одновременно. Легче, потому что ненавистные мысли выходили наружу, страшнее, потому что произнесённую правду уже нельзя было захлопнуть обратно.

— Мне было так страшно, — выдохнула я уже почти шёпотом, а потом голос сорвался. — Я думала, я умру. Не от воды, не от холода… а от того, что больше никогда не стану собой. Что меня сотрут. Что я исчезну.

Горло сжалось, и я больше не смогла говорить. Слёзы текли по лицу, горячие, жгучие, мешавшие дышать. Я рыдала навзрыд, как ребёнок, дрожа всем телом.

Когда голос окончательно сел, во рту пересохло. Я сидела, обхватив себя руками, и чувствовала, как внутри что-то поменялось: обнажённое и уязвлённое, но уже не спрятанное.

Эрик всё ещё сидел на стуле у окна. Шторм давно утих, но за иллюминатором оставалась мрачная, свинцовая серость: тяжёлые тучи висели низко над горизонтом, скрывая даже слабый намёк на солнце. Море ещё не успокоилось до конца, его глухой гул отдавался в переборках, напоминая о прошедшей буре.

Эрик долго молчал. В каюте стояла тишина, нарушаемая лишь этим гулом и редким скрипом дерева. Его пальцы, лежавшие на коленях, сжались в кулак, и наконец он поднял глаза.

— Всё, что ты слышала… — голос его был низким, глухим, но твёрдым. — Это вырвано из контекста. Да, я говорил с доктором. Да, звучало так, будто ты втянута какой-то план. Но, Элен… это совсем не так, как тебе показалось.

Он поднялся со стула и сделал шаг ко мне. Лицо было уставшим, измученным, и в его взгляде не было привычной уверенности — только упрямое упорство. Несколько секунд он смотрел на меня, а затем протянул руки и осторожно взял мои ладони в свои. Его пальцы были горячими, обжигали.

Он склонился чуть ближе, вглядываясь в мои глаза так пристально, что мне стало трудно выдерживать этот взгляд. В нём было всё сразу: вина, страх, мольба. Он будто искал там ответ, оправдание или хотя бы намёк на то, что я готова его простить.

— Ты — самое драгоценное, что есть у меня. Единственное, что я боюсь потерять, — его голос дрогнул, и он резко вдохнул, будто эти слова давались ему с трудом. — И, если я виноват в том, что напугал тебя, что заставил поверить в обратное… прости. Я не хотел. Никогда.

Пальцы его сильнее сжали мои руки, но не больно, а скорее отчаянно, с мольбой.

— Я не умею быть мягким, не умею объяснять. Но я… я не враг тебе.

Он замолчал, и в этом молчании чувствовался надлом. Лишь его взгляд продолжал прожигать меня.

Наконец, тихо добавил, не отпуская моих рук:

— Скажи мне… как я могу искупить свою вину? Что я должен сделать, чтобы ты поверила мне?

Адреналин схлынул, и меня словно сдули, как надутый пузырь, в котором вдруг пробили маленькую дырочку. Силы покинули так резко, что закружилась голова. Я стояла неподвижно, лишь глаза продолжали следить за ним.

Несколько минут я рассматривала Эрика, изучала каждую черточку — усталые линии на лице, тени под глазами, легкую дрожь в уголках губ, которую он тщетно пытался скрыть. И всё это время в голове звучал один вопрос: можно ли рискнуть? Сказать? Открыться? Или снова спрятаться за молчанием и улыбками, которые ничего не значат?

Эрик не торопил. Он стоял напротив, по-прежнему сжимая мои руки, и молчал. Это молчание было не пустым, не давящим, а каким-то внимательным. Он, кажется, понимал, что сейчас я решаюсь на что-то. Что-то очень важное.

Глубоко вдохнула, грудь с трудом справилась с этим движением, и тяжёлый, ломкий выдох сорвался с губ.

— Эрик, — тихо произнесла я, чувствуя, как голос дрожит. — Мне нужно, чтобы ты сделал только одно.

Я выдержала паузу, набираясь сил, а потом, наконец, сказала:

— Выслушать. И поверить.

Эрик напрягся, но не перебил. Его пальцы чуть крепче сжали мои руки, будто он хотел передать часть своей силы.

Я снова вдохнула, прерывисто, неуверенно, и начала говорить.

— Я… не та, за кого ты меня принимаешь, — слова шли медленно — Я не Элен. Не та Элен, которую ты знаешь. Я вообще не из этого мира.

Я начала ходить по комнате, короткими, нервными шагами, будто сама качка корабля подталкивала меня к движению. Так было легче.

— Я не знаю, как очутилась здесь, — я провела рукой по вискам, пытаясь собраться — Меня сбила машина. Там, дома. Я упала, а очнулась здесь. В чужом теле. В чужой жизни — голос дрогнул.

Глава 18

Я ждала до вечера. Потом до утра. Потом ещё до обеда. Но он так и не появился.

Каждый час тянулся, как густая патока. Сначала я ловила каждый звук в коридоре, вскакивала от шорохов, думая, что это он. Потом перестала. Слишком больно было снова и снова разочаровываться.

В душе словно наледь разлилась. Сначала тонкая корка, хрупкая, прозрачная. А потом всё толще, прочнее. Я сидела на постели, обняв колени, и думала только об одном: зачем я всё ему рассказала? Зачем скинула с себя эту броню, доверилась, открыла самое страшное? И? Кому это было нужно?

В следующую минуту накатывало другое — он должен был знать. Всё равно должен. Не могла же я вечно притворяться той, кем не являюсь.

Мысли метались, сталкивались, крошились о стены черепа, как обломки льда в штормовом море. Я то оправдывала себя, то обвиняла, то мечтала, чтобы он вообще никогда не возвращался.

А Эрик всё не шёл и не шёл.

Я закусила губу и запретила себе плакать, расстраиваться, рыдать.

Тишину каюты вдруг разорвал страшный грохот, будто небеса обрушились прямо на палубу. Я вздрогнула и едва не вскрикнула.

В следующую секунду дверь распахнулась, и в проём влетела Берта. Её глаза были огромными, почти чёрными от ужаса, лицо белее снега, руки дрожали так сильно, что она не могла их удержать при себе.

— Пираты! — её голос сорвался на визг. — На нас напали пираты!

Она едва переводила дыхание, слова вырывались с хрипом, прерывались. В буквальном смысле её всю трясло и видимо сопротивляться было невозможно.

В этот момент корабль резко качнуло. Доски под ногами задрожали, борта застонали низким гулом, а в нос тут же ударил резкий запах — смесь гари, пороха и жжёного дерева. Воздух стал густым, тяжёлым, обжигающим лёгкие.

Я, пошатнувшись, вцепилась пальцами в край стола и растопырила руку, чтобы удержаться в вертикальном положении. Сердце стучало так громко, что заглушало даже грохот орудий.

Берта, не успев ухватиться, упала на пол, с глухим стоном ударившись о доски. Она попыталась подняться, но новый толчок бросил её обратно.

Корабль снова тряхнуло. В этот раз сильнее, злее. Где-то наверху раздался пронзительный скрип мачты.

Я с трудом удерживалась на ногах, чувствуя, как паника в груди поднимается выше и выше, готовая вырваться наружу.

Берта опустилась на колени рядом со мной и, не отрывая испуганного взгляда от двери, полезла под стол. Её рука дрожала, когда она вытянула из выдвижного ящика короткий нож. Не тот, что для кухни, а тяжёлый, с широким лезвием и рукоятью, потертой от давних рук. Лезвие блеснуло в слабом свете лампы.

— Госпожа, — прошептала она, и в голосе её не было привычной материнской уверенности, только паника и какая-то болезненная решимость. — Может… может, я помогу вам?

Мои глаза уже и так были огромными, а теперь выпучились ещё больше. Казалось, что в них поместится весь страх этого мира. Я не могла поверить, что она предлагает такое. Мне казалось, что невозможно было испугаться ещё сильнее, чем я уже была, но я оказалась не права.

— Зачем? — выдавила запинаясь.

Берта смотрела на меня снизу вверх, не в силах встать. Её колени дрожали.

— Ну… как? — сказала она со всхлипом. — Женщине лучше быстро и безболезненно самой решиться, чем в лапы пиратам… Они будут хуже, чем смерть. Я не хочу, чтобы вам… — рука с ножом дрогнула, капелька пота скатилась по её пальцу.

В комнате плотным кольцом сгустилась тишина, прорезанная только лязгом далёких столкновений и скрипом досок под ударами. Корабль резко качнуло. Берта была перепугана до предела.

Внутри, в моём горле что-то сжалось. Я знала, что это предложение рождается не из жестокости, а из страха и безысходности. Мне хотелось рассмеяться, горько, от нелепости и ужасности этого мира, где единственным исходом спасения казалось отнять у себя жизнь.

Я понимала, что Берта не шутит и не истерит. Что она предлагает выход. Но не для меня.

Я бы в любом случае не выбрала этот вариант. Никогда. Даже если бы нож Бертиной рукой тянулся ко мне, даже если бы сама судьба шептала, что это единственный выход. Но выбор мне просто не оставили.

Корабль содрогнулся так, что воздух в груди на миг сбился, а пол ушёл из-под ног. С громким, хрустящим звуком, доски прямо на глазах стали расходиться и в стене появилась пробоина. А следом яростный рев и шипение воды. Поток рванул внутрь, ледяной, безжалостный. За секунды всё вокруг стало брызгами, пеной, рвущимся водоворотом.

Я не успела ни закричать, ни ухватиться. Меня просто сорвало с места, выдрало из каюты вместе с обломками дерева и солёной пеной. Водоворот, как живое существо, вцепился в меня и вытащил наружу — в открытое море.

В груди взорвалась паника. Соль ударила в глаза, в горло, в лёгкие. Я захлебнулась и лишь теперь, в беспорядочном вихре тёмной воды, заметила: в моих руках оказалась роза. Та самая — синарийская, белоснежная, с розовой каймой на лепестках. Я не знала, как она попала ко мне. Я не брала её, не помнила этого момента. Но она была сжата в моих пальцах.

Волны били в лицо, тошнотворно переворачивали тело, и вскоре стало всё равно где верх, где низ. Вода втолкнула меня в чёрную бездну, крутила, ломала, тащила за волосы, за платье. Казалось, сама стихия играла мной, как тряпичной куклой.

Я открыла глаза и сразу пожалела. Солёная жгучая масса разъела их, и всё вокруг превратилось в мутный хаос. Но даже сквозь пелену я успела увидеть, что сверху, где-то далеко, над толщей воды, мелькали огненные вспышки. Корабль ещё держался. На палубе шло сражение, я видела тени, резкие движения, блики стали. Но звуки почти не доходили. Ни криков, ни ударов металла. Только глухой, отстранённый гул, словно я смотрела на мир через толстое стекло.

Мимо проплывали обломки: щепа, клочья ткани, обгоревший кусок доски. Один кусок троса задел мою руку, и я судорожно вцепилась, но пальцы тут же разжались, слишком слабые, чтобы держать.

Я рвалась вверх, вниз, вбок, но тело не слушалось. Каждое движение превращалось в судорогу. Вода заливала рот, уши, глаза, заполняла меня изнутри. Грудь жгло от нехватки воздуха, и весь мир стянулся в одну единственную мысль: дышать. Хоть раз. Ещё.