Сага о стихиях: Секунды до грозы Книга #1

Арка 1 Водоворот судьбы

Примечание: Основное повестование книги от первого лица. Приятного прочтения!

Она попробовала подняться — и тут же пожалела. Мир тотчас же закружился, будто её бросало по палубе корабля, раскачиваемого яростным штормом. Ей не оставалось ничего, кроме как снова лечь на стол, вцепившись в его шероховатую поверхность, надеясь, что он сможет удержать её в реальности.

Пересиливая головокружение, она с усилием открыла глаза и повернула голову. Рядом лежала девушка, неподвижная и тихая. Спит? Увы, нет. Отсутствие дыхания сразу дало понять — мертва. Мертва. Каштановые волосы, раскидавшиеся по грубому столу, переплелись с её собственными рыжими прядями, создавая между девушками пугающую связь.

Её сердце замерло, взгляд застрял на мёртвой девушке. С каждым мгновением ужас от увиденного всё сильнее сжимал горло. Дыхание сбилось, воздух просачивался в грудь с болезненным усилием. Голову наполнили беспорядочные мысли отчаяния и непонимания происходящего: что это за место?

Она снова попыталась встать. На этот раз её руки, хотя и дрожали, выдержали вес тела, и ей удалось сесть. Комната попыталась сбежать от неё, меняя очертания с каждым морганием. Холодный пот скользнул по спине, и она судорожно сглотнула, стараясь не поддаться панике.

Её мутный взгляд медленно скользнул по девушке, детальнее рассматривая её. Мантия мага, некогда чёрно-золотая, была изорвана, измята, покрыта пятнами засохшей крови и грязи, будто её владелицу жестоко швыряли о землю, а затем с холодной бережливостью уложили здесь якобы для мирного сна. Это зрелище вновь вызвало приступ тошноты, который она подавила нахлынувшей следом тревогой.

Торопливо свесив ноги, она оказалась спиной к мёртвой девушке и с тревогой оглядела помещение. Столы, тянущиеся вдоль стен, были заставлены кувшинами и склянками так, словно кто-то пытался навести порядок в хаосе, но сделал только хуже. Пламя свечей дрожало и отражалось в стеклянных сосудах, заставляя их мерцать неуверенным светом. Этот тусклый отблеск бессильно расползался по комнате, но не мог дотянуться до тёмных углов, где пряталось нечто, что она не решилась рассматривать. В воздухе повис удушливый запах трав, густой и резкий, смешанный с горечью, встречающейся в госпиталях.

Она глубоко вздохнула, наскребла по закоулкам тела жалкие крохи сил и соскользнула на пол. Ноги слушались так себе, но пол, к счастью, не бросился навстречу.

Помимо редких потрескиваний свечных фитилей, в комнате тянулся звук, будто кто-то нехотя помешивал густую кашу. Она уже была готова разобраться, откуда он исходит, как из-за дверей раздались голоса, перехватившие внимание. Глубокий, прерывистый мужской голос, будто сомневающийся в собственных словах, и резкий, чуть дрожащий от напряжения женский — спорили, перебивая друг друга.

— Да, и в этот раз мертва, — обречённо буркнул мужчина, явно недовольный. — Не берусь верить, что сегодня всё увенчается успехом.

— Да замолчи ты, Шарль! — резко ответила женщина, раздражение бурлило в её голосе, как кипящее молоко. — Кровь свежая, зелье получилось как надо, живое. Не каркай мне тут, нам это сделать надо, иначе гранд-мастер нас обоих на верёвке вздёрнет!

— Святой Корбо, храни нас… Лишь бы не повторилось то, что в прошлый раз, — проворчал Шарль, понижая голос. — Помнишь, как та девка на столе дёргаться начала? Как лягушка, которую в кипяток бросили…

— На сей раз вливать будем медленно, — зашипела женщина, словно ей язык прищемили. — Да с отварами укрепляющими. Не будь трусом! Попробуем сегодня с настоем болотной ряски и пеплом мандрагоры.

— Ряска — мудрое решение. Но позволь спросить, не лучше ли убавить мандрагоры? Зачем ещё сильнее разжигать зелье? Разорвёт ведь девку…

Скрип и последующий хлопок двери, где-то за пределами этой удушающей комнаты, не успели заглушить последние слова, которые липкой паутиной зацепились за уши.

У неё перехватило дыхание. Они обсуждали её, словно она — подопытная скотина. С отчаянием осмелилась обернуться на мёртвую девушку. Только теперь она заметила, что грубые кожаные трубки уходят в тело покойной, соединяя его с массивным механизмом у тёмной стены напротив.

Устройство напоминало орудие пыток из кошмаров палача — тяжёлый, ржавый агрегат из меди и железа, испещрённый старыми, выцветшими рунами. Скрипучие шестерёнки лениво вращались, из центральной ёмкости вырывался пар, а из глубин механизма доносилось зловещее бульканье, словно внутри неторопливо закипал яд. В самом сердце этой чудовищной конструкции покоился стеклянный сосуд, до краёв наполненный серебристой жидкостью, что мерцала в полумраке, робко разгоняя тени.

Ей не составило труда догадаться, что содержимое зловещей склянки предназначалось именно именно для неё. Они собирались насильно влить это в её горло и наблюдать, что будет.

Последний несчастный подопытный корчился в мучительных судорогах, прежде чем его жизнь ускользнула, а дух — испарился. Не о её ли соседке по столу шла речь? Эта мысль пронзила её сознание, и она сжала губы, сдерживая приступ паники. Нужно действовать. Немедленно. Бежать! И бежать как можно быстрее.

Она заставила себя глубоко вдохнуть, потом так же медленно выдохнуть, стремясь обрести хоть немного спокойствия. Ещё раз. И снова. Нет смысла гадать, как она оказалась в этом месте и что этим людям нужно — сейчас подобное знание её не спасёт. Единственное, что имеет значение, — найти путь к свободе. Но просто сбежать — этого мало. Кто поверит в слова старнной девчонки, которая лишь травки собирает и не понимает, как устроен мир? Ей нужно что-то серьёзное, доказательства, которые никто не посмеет оспорить. Нечто такое, что заставит поверить каждому её слову о тёмных делах, творящихся здесь.

Её взгляд, ещё недавно затуманенный, начал проясняться, и, как будто в ответ на её молчаливый вопрос, остановился на склянке с той зловещей жидкостью. Вот оно — доказательство. Зелье, то самое варево, что они собирались использовать, должно стать на защиту правды, когда она наконец вырвется наружу.

Глава 1 Под лестницей отцовской судьбы

«Почему моя обыденная жизнь всегда связана с его грязными ботинками, загулами и запахом солёного моря?» — думала я, осматривая таверну, которая вот уже несколько лет служит ему «вторым домом».

В помещении царила душная теснота. Слабый свет едва касался обшарпанных деревянных стен, не смягчая их угрюмого вида. В воздухе витал запах пота, сырости и дешёвого пива, которые неизбежно напоминали о беспросветности заведения. Не место для юной мадемуазель, согласна, но, увы, я здесь завсегда́тая. Стоит отцу вернуться из морского похода, ноги неизменно ведут его в таверну, дабы утопать в пиве, как в тёмном море. А следом за ним, с пятнадцати лет, хожу я — забирать этого бедного утопающего домой, пока он не просадил весь пай.

Завидев меня, трактирщик молча кивнул в сторону тёмного угла под лестницей. Там, окружённый желтовато-серым облаком курительной трубки, сидел человек — воплощение моего стыда. Я едва могла разглядеть его лицо, искажённое мраком собственного выбора.

Петляя между столами и бочками, я стараясь не выдавать раздражения. Неужели трактирщик думает, что я забыла, где искать отца? Он всегда сидит там — за тем самым столом под лестницей, словно приросший к своему закопчённому стулу. Пять лет я уже тащу эту ношу, как древнее проклятие, и каждый раз одно и то же. Мог бы уже сменить стол для разнообразия, в конце концов!

— Ну, ви-и-ишь, кто пришёл! Ик! Софи! — Противный хриплый голос отца донёсся из тёмного угла и заставил меня невольно поморщиться. Он едва выговаривал слова. — Паходи-ка сюда!

Я стиснула зубы и заставила себя не закатить глаза. Вот почему, почему я должна тащиться в эту вонючую дыру, полную пьяных мужиков, чьи представления о хорошем вечере сводятся к тому, чтобы надраться до состояния табуретки и потом швыряться пошлыми шуточками?

Запах немытых тел новой волной ударил в нос, и я подавила желание зажать его. Раздражение поднялось из глубины души, густое, как этот чад перегара и жареного мяса. Мне не привыкнуть к этому шуму, этим гоготкам, этим переговорам о том, кто кому больше задолжал и кто сегодня удачно врезал по морде. Никогда.

И главное – мне не привыкнуть к тому, что именно мне каждый раз приходится вытаскивать отца отсюда.

Стены, покрытые грязью и запачканные жирными пятнами, впитали всю гнусность заведения. Ещё и свечи безответственно справлялись с работой и предательски оставляли тёмные углы, где маячат нагло подмигивающие тени.

Мысль, что я тоже теперь грязная, покрытая чем-то липким и подозрительно пахнущим, просочилась в сознание, и меня передёрнуло. Брр.

Раз, два… пять! Святой Корбо, да это только начало!

— Папá! — я повысила голос, но его безнадёжно поглотил гомон таверны. — Пора заканчивать. Мамá не в восторге, когда ты засиживаешься до последнего.

Хотя сейчас и я была не в восторге.

Отцовские глаза налились красным оттенком, источая пустое веселье. Руки тряслись и, судя по грязному и липкому столу, уже давно. Пьяное затмение готово обрушиться на отца буквально со следующей порцией выпивки. Я мягко остановила трактирщика рукой. Больше пива за этот столик не нужно.

— Да ладно тебе, Софи, — ик! — ещё одна… — он ткнул пальцем в кружку, мерзко отрыгнув. — И идём. Побаловать удачу!

Я закатила глаза. Конечно, удачу. Кто бы сомневался.

Отец махнул трактирщику, но тот, наученный горьким (и явно регулярным) опытом, даже бровью не повёл. Вместо этого с грохотом плюхнул на стойку книгу долгов и лениво протянул:

— У тебя уже второй раз подряд для удачи.

И сделал запись.

— Моряк без удачи, как лодка без дна — плывёт недолго, зато весело, — пробубнил отец, с театральным нажимом на последнем слове. — Остаёмся!

Я выразительно посмотрела на него, вкладывая в этот взгляд всю силу осуждения.

— А утром будешь вешаешься над бортом и стонать о своей головной боли, — старый моряк сидел напротив и выплёвывал слова вместе со слюной.

Он говорил более связно, чем отец, попутно захлёбываясь пивом. Каждый глоток мужчина делал так, словно пытался выпить весь океан, что он пересёк в плаваниях. Пена стекала по заросшей солёной водой бороде. Допив кружку, он гордо ударил пустым дном по столу и вытер второй рукой остатки с лица.

— Лобел, — отец неуклюже облокотился на локти. Движением пальцев он призвал старика подвинуться ближе. Тот нелепо попытался произнести «р» в надежде исправить ошибку отца в своём имени, а затем подался вперёд.

— Так вот, не тебе, Ро-бер, ик… — Наконец-то получилось, хотя и картаво. — Говорить о мере. Напомнить, как ты сегодня подрался с хранителем? Всё из-за какой-то там дамуазель?

— Ха-ха-ха, была-была такая. Как я очаровал её! — Помятый жизнью и алкоголем старик двумя пальцами начал пародировать нечто летающее рядом с собой. — Она так и вилась вокруг меня, как пчела — вж-ж-ж — вокруг мёда!

— Ах ты старый морж! Есть ещё порох в пороховницах! Тьфу! — отец энергично для своего состояния хлопнул товарища по плечу, а затем плюхнулся на стол, сбив пустые кружки. — Малька перебрал.

— Папá, пора домой, — я старалась сохранить спокойствие. Только историй про распутных девиц мне сейчас не хватало.

— Ах, дочка, дай мне ещё немного повеселиться! Ик! Я не наговорился с Ло… Ро… Робер! Робер де Бан… де Бум… де Бо-мо-ном. Во!

Вытаскивать заядлого алкаша из таверны — занятие бесполезное. Пока он в состоянии говорить, уговоры отскакивают, как горох от стены. Проще дождаться, когда он сам стечёт под стол, и молча утащить, пока не очухался и не потребовал «ещё одну на посошок».

— А что с девкой-то случилось? — отец хмуро попытался вспомнить детали. — Кажется, я чуток перебрал, ойк, уже и забыл, чем закончилось. Раз ты всё ещё здесь, то что это, тебя опрокинули?

— Хах, так ты и сейчас, парусный трюкач, в зю-зю! А с девкой той… что с ней сталось?! — Старик потряс пустую кружку вверх ногами, убеждаясь, что там не осталось пива. — Чертовка улизнула, когда я в себя пришёл. Недаром говорят, в душе рыжих живут лисицы.

Глава 2 Фестиваль Драконьей Песни

На следующее утро я проснулась с ощущением, что меня переехала не просто телега, а телега с грузом из кирпичей, да ещё несколько раз проехалась для верности. Синяки под глазами и отёк смело могли бы составить конкуренцию похмелью отца, но в этот момент меня больше волновала Рене, которая, в свою очередь, решила, что лучшая месть за мою подушечную атаку — это разбудить меня с помощью скрипа своей кровати. Идеальное средство для пыток, если честно. Я бросила на неё взгляд, от которого обычно даже крепкие люди падают в обморок. У мама́ научилась.

Но сестра матёрый боец, привыкший. Она сидела как ни в чём не бывало, уставившись в окно, где первые лучи солнца пробивались через старые занавески. Старые, но такие уютные. Рене вообще умудрялась находить гармонию даже в самых странных вещах. Особенно, когда эта гармония подпитывала моё раздражение.

Наша просторная спальня хранила в себе тепло воспоминаний. Напротив кровати Рене стоял маленький, шатающийся на одну ножку деревянный стол. Месяц назад ему досталось от Рене за то, что он существует. Починить? Пфф, когда до него дойдут руки, по соседству уже будет построен новый город. Тумбочка расположилась между кроватями под окном и служила местом встреч для сестринского ша́баша. А наглухо прибитые полки на стенах будут висеть и во времена будущих внуков и правнуков, если, конечно, отец не пропьёт и дом.

Скрип старых досок сопровождал каждый мой шаг. Подойдя к окну, я прищурилась и попыталась оценить погоду. Первые проблески рассвета начали проникать сквозь тёмные тучи и окрасили их в нежные оттенки розового и оранжевого. Эти цвета медленно распространялись по всему небу и преображали море. Отражение утренних лучей на воде создавало игру света и тени, из-за чего волны казались особенно живыми. А чайки поднимали шум и оповещали жителей Луариона о начале нового дня.

— Мне иногда кажется, что эти пернатые специально выбирают самые ранние часы, чтобы подёргать нас за уши, бурчала Рене, свешиваясь с кровати и сердито сверля окно взглядом. Сегодня её энергия была куда выше моей, но не настолько, чтобы радоваться оркестру чаек. — А может, забудем этот фестиваль? У меня есть отличная идея: закрываем окно, прячемся под одеялом и надеемся, что мир нас не заметит хотя бы до обеда.

— Это как раз тот вариант, когда нас потом будут терзать угрызения совести за пропущенный фестиваль. — Уточнила я, лениво вдыхая морской воздух. — Так что, давай без этих фокусов. У нас есть два варианта: или мы собираемся и идём на праздник, или я начинаю ныть, ворчать и вообще разрушать твою утреннюю гармонию. Выбирай.

Затем я осторожно закрыла старое деревянное окно.

— Кошмар, птичий помёт всё ещё на подоконнике, — буркнула я, не особо радуясь тому, что пришлось вытирать руки о занавески. Мама́ бы меня точно за такое прикончила. — Может все таки соберемся с силами и попробуем отодрать?

— Он тебе мешает?

— Да! И его бы не было, если бы кое-кто не забывал закрывать окно перед уходом!

Эти птицы, наглые до невозможности, всегда использовали момент, когда Рене оставляла окно открытым, залетали в комнату, беспардно осматривали наши территории, занимали кровати и оставляли свои «белые подарки». А самое ужасное — это то, что потом всё это счастье отмыть почти невозможно. Эти белые следы, залезшие в каждую щель, — теперь часть интерьера, и я предпочитаю думать, что это просто... мел.

— Эти чайки… ну и вредные твари, — Рене махнула рукой в сторону моря, где пернатые устроили свою колонию. — Кажется, они выбрали нас для своих утренних собраний. Прямо заговор какой-то, честное слово!

Она прищурилась, а я не смогла удержаться от смеха.

— Может, они просто хотят поболтать с тобой, Рене? Кирр-кирр-кирр! — издала я крик чайки, весело размахивая руками. — Твои подружки заждались!

Рене хищно зыркнула в окно и соскочила с кровати. Я прекрасно знала этот взгляд. Он говорил: «Сейчас как выйду на улицу, как схвачу пацанов, так вам тут всем перья повыдергиваю. И не думайте, что на крыше спрячетесь — я вас и там достану!»

— Они мстят нам за ночные разговоры. Кто знает, может, даже подслушивают, а потом обсуждают между собой. Представь себе, сколько у них на нас компромата? Шпионское войско…

Рене с победным видом прервала свои гляделки с очередной чайкой, как будто одержала верх в важнейшем бою. Затем, как вернувшийся с успешной миссии разведчик, подошла к окну и с размахом задёрнула занавески, будто защищала нас от целой армии пернатых шпионов.

— Интересно, — произнесла она с претензией на философский оттенок, — существуют ли такие маги, которые могут разговаривать с животными? Ведь если они и есть, то, наверняка, знают все тайны человечества. Эти чайки, например, наверное, в курсе всего, что происходит в нашем городе. Вон, эти чайки, по-моему, следят за каждым нашим шагом, будто мы — главные звезды города!

Я не сдержалась и усмехнулась, потом добавила с явным сарказмом:

— Конечно, пернатые шпионы. Они знают все твои секреты: от того, что ты ешь на завтрак, до твоих планов по захвату мира. Ах да, и ведут счёт: сколько раз ты забывала закрыть окно, открывая дорогу их наступлению на нашу территорию!

Рене с улыбкой подошла ко мне, наклонилась, и как бы случайно на ходу соорудила ещё более хитрый план:

— Так что, думаешь, нам стоит заключить с ними сделку? Как с настоящими шпионами. Может, мы им предложим нечто, от чего они не смогут отказаться?

— Не понимаю, ты сейчас серьёзно? — Я направилась к углу, где валялись мои вещи. Платью повезло попасть на импровизированный Рене шкаф, под названием табурет, поэтому ночь моя одежда провела не на полу. Одежда всё ещё пахла таверной, и во мне теплилась надежда, что свежий морской бриз выветрит эту вонь.

— Ну да, конечно. Сделаем им предложение, как в лучших традициях шпионских гильдий. «Пищу и покой в обмен на молчание». Только вот не уверена, что чайки на это согласны. Они, как известно, не очень любят долговые обязательства.