Однажды одна девочка верила в то, что её полюбит самый настоящий Принц. Верила, что он спасёт её из темной затхлой башни и убьёт зелёного дракона, который всегда обижал её и не давал ей свободы. Верила, что станет для него особенной, самой лучшей. Верила, что достойна быть счастливой и любимой.
Однажды одна девочка верила…
Дура.
- Куда ты её спрятала, сука?!
- Боря, пожалуйста, успокойся. Уже поздно.
- Я спросил, где моя бутылка? Ту чё, сука, без меня всё выжрала?
- Боря, не кричи, пожалуйста, девочки уже легли спать.
- Да похуй мне на твоих девочек! – рявкнул гортанно отец. – Пусть просыпаются и идут мне за бутылкой. Старшенькой твоей продадут. Слышь, Алёнка!
Топот тяжелых шагов отца, и следом семенящих мамы, приблизился к закрытой двери в мою комнату. Очередь громоподобных ударов заставила меня сильнее прижаться к стене, спрятать голову в плечи и закрыть уши маленькой сестрёнке, которая тряслась в моих руках, беззвучно плача. Старая узкая кровать в полупустой комнате давно стала для нас островом спасения.
- Ты чё там, уснула, паскуда мелкая? Опять ты, сука, мою бутылку в раковину вылила? Мало я тебя воспитывал? Ещё хочешь?
- Боря, перестань, - безуспешно пыталась успокоить его мама. Судя по узкой полоске тени под дверью, она пыталась преградить ему путь. – Девочки уже спят. Им завтра на учёбу обеим. Ну, зачем ты их будишь?
- Тебя кто-то спрашивал? Пошла вон отсюда! Пожрать мне что-нибудь сделай… Вали, я сказал!
Звуки возни и зарождающейся драки вызвали новый приступ истерики у Кати. Закрывать ей глаза и уши было бесполезно. Она уже взрослая и сама давно понимает, что и к чему приводит. Знает, почему наутро после подобных сцен мама надевает бесформенную одежду, закрывающую почти всё её тело, мало говорит, не смотрит нам в глаза и накрашена уже в семь утра.
Она всё знает. И я всё знаю. Все всё знают. Даже соседи. Но, к сожалению, никто не знает, как это можно предотвратить или избежать. Или знают, но не хотят делиться секретом того, почему за дверями в их квартирах всегда тихо и пахнет выпечкой. Похоже, счастье в этой жизни дано в ограниченном количестве и далеко не всем, и никто не хочет им делиться даже если его много.
- Боря! – крикнула жалобно мама уже лёжа на полу. – Девочек только не трогай. Не трогай их, пожалуйста!
- Я научу тебя и твоих девочек жизни. Вы у меня запомните, как уважать мужика. Алёнка, открывай, сука! Сколько раз я говорил, не закрывать эту дверь?! Мало я её ломал? Ещё хочешь? Алёнка!
- Боря, пожалуйста, не надо, - последняя отчаянная мамина попытка заткнуть извергающийся зловонный вулкан рукой обернулась для нее тем, что отец переключил все свое внимание только на нее, избивая ее так, что, когда промахивался, попадал в дверь и стены так сильно, что сотрясалось всё вокруг.
- Мамочка! – рванула из моих рук Катя.
Сразу поймав ее, я снова запрятала ее под одеяло и попыталась отвлечь объятиями и укачиванием.
- Мрази, - подытожил отец, тяжело дыша, когда дошёл до какой-то грани, установленной им самим, после которой переставал бить. – Я вас, блядь, кормлю, пою, одеваю, а вы мне что? Нихуя!
Тяжесть его шагов растворилась в коридоре. Через несколько секунд на кухне с оглушительным грохотом начала биться посуда.
- Сюда, блядь, иди! – рявкнул с кухни отец. – Пожрать что-нибудь сделай! Сколько ещё раз надо сказать?!
Мама, тихо всхлипнув, зашевелилась под дверью. Заглушив стон боли, она медленно поднялась с пола и как послушная собачонка пошла к тому, кто ее снова побьёт. Потому что сейчас она приготовит то, что ему точно не понравится. Ни по цвету, ни по вкусу, ни по запаху. Он даже не попробует. Просто смахнёт со стола или бросит это в маму.
Наверняка, он даже не голоден. Ему просто нужен повод для того, чтобы продолжить начатое самоутверждение и унижение. Ему нравится, когда его боятся. Нравится, когда он чувствует свою безусловную власть и силу над тем, кто слабее его и зависим от него.
Едва мама дошла до кухни и что-то произнесла, как вновь загремела посуда.
- Алёна, - вцепилась в мою руку сестрёнка и заглянула в моё лицо заплаканными глазами. – Скажи ему, чтобы он больше не бил маму!
- Он не послушает. Ты же знаешь, котёнок. И будет только хуже, если мы вмешаемся, - горько, но сдержано ответила я, заправляя пряди ее волос за уши. Если еще и я поддамся эмоциям, то у сестры точно случится истерика. Я достала из-под подушки наушники, телефон и протянула Кате. – Помнишь, ты хотела досмотреть тот мультик?
- Угу, - всхлипнула Катя, утирая мокрый нос уголком одеяла.
- Я его скачала. Можешь немного посмотреть перед сном.
Надевая наушники, Катя вглядывалась в закрытую дверь с ужасом в голубых глазах. Но, к счастью, быстро отвлеклась на просмотр ярких, сменяющих друг друга кадров, а я же осталась прислушиваться к тому Аду, что разворачивался за закрытой дверью.
Так было не всегда.
Изначально всё было хорошо. Почти, как в сказке. У меня появился новый папа, который дарил мне и маме подарки, цветы, не забывал о праздниках и мелочах, был внимателен. Потом у меня появилась сестрёнка. Но в какой-то момент я поняла, что все мы - лягушки в постепенно закипающей воде. Как-то незаметно для нас солнечное «хорошо» превратилось в беспросветное «плохо». Мы потратили все силы на счастье, думая, что так будет всегда, и в итоге у всех нас не осталось сил для того, чтобы сопротивляться злу, которому мы когда-то готовы были целовать руки, а теперь не можем от них даже увернуться.
После ночного «шоу» я проснулась чуть раньше будильника и поспешила его выключить до того, как он начнёт трезвонить на всю квартиру.
Сестра ещё спала. Я не стала её будить, пока не узнаю, что происходит в квартире. В любом случае, у неё есть ещё полчаса на сон, а затем придёт пора собираться в школу.
Приподнявшись на локте так, чтобы не разбудить спящую в одной со мной кровати сестру, я прислушалась к тому, что происходило за дверью комнаты.
Были слышны шаги, шум чайника, его щелчок, бормотание тихих голосов, звук щеколды в туалете. Видимо, накричавшись вчера вдоволь, сегодня отец решил говорить потише. Хотя, ещё не вечер. Если он начал пить, то это примерно на неделю. Утро начинается благочестиво, он даже пытается шутить и бросать комментарии, вяло напоминающие просьбы о прощении. А вечером мы не знаем куда от него спрятаться.
Я выбралась из-под одеяла и укрыла им плечи сестры. Спешно собрала волосы на макушке резинкой. Оглядываясь на дверь, переоделась из домашнего в джинсы, топ и толстовку, надела носки, закинула в рюкзак сменное бельё, походную косметичку с самым необходимым, небольшое чистое полотенце и тетради с конспектами.
Приставив рюкзак у стены рядом с дверью, я, стараясь быть как можно тише, открыла замок и почти на цыпочках вышла из комнаты.
На кухне мама стояла у плиты и варила в небольшой кастрюле гречневую кашу с сосисками, покрошенными кружочками.
У нас не принято говорить друг другу «доброе утро» или что-то типа того. Потому что отец не любит, как он говорит, «бабский трёп» с утра пораньше. Если мы с мамой и говорим, то только шёпотом и тогда, когда отца рядом нет. Единственный после отца человек, которому позволено говорить на любой громкости, это Катя.
Обойдя маму по дуге, я встала рядом с ней, достала из верхнего ящика одну из пяти уцелевших после вчерашнего кружку. Поставила её на столешницу рядом с собой и, придвинув пакетик с растворимым кофе, потянулась за чайной ложечкой в ящик. Насыпав себе кофе и две ложки сахара из целлофанового пакета (сахарница разбита), я залила их кипятком, перемешала всё в той же тишине и молчании. Отложила ложечку, взяла кружку и пригубила кофе, искоса глянув на маму.
Она смотрела на кипящую кашу неотрывно, будто в ней была какая-то загадка. Например, будет ли её есть отец или назовёт жратвой для собак и смахнёт со стола?
Её явно рассеченная нижняя губа опухла, под левым глазом виднелся плохо замазанный тональником свежий синяк. На скуле царапина, на лбу коросты, будто её возили лицом по ковру. Она помешивала ложкой кашу, а на большом пальце её был пластырь, под которым выступила кровь.
Что было под объёмным черным свитером с высоким воротом – представить страшно. Он любит повалить на пол и бить ногами. Ему так удобнее и проще, ведь лёжа едва ли можно оказать хоть какое-то сопротивление его силе, которая, на самом деле, является абсолютной слабостью, но он этого, к сожалению, никогда не осознает.
- Почему мы не уйдём от него? – этот вопрос я задавала каждый раз. После каждого избиения мамы или меня я спрашивала одно и тоже и каждый раз получала примерно один и тот же ответ.
- И кому мы нужны? – тихо выронила мама, с опаской глянув на дверной проём, будто там мог стоять отчим. – Нас кто-то где-то ждёт? – фыркнула мама иронично, вновь вернув внимание каше. – Думай головой, прежде чем задавать такие вопросы.
- Ты работаешь, я работаю. Мы давно уже могли бы снять квартиру и уйти от него, мам, - произнесла я шёпотом, ровно с той же опаской поглядывая на дверной проём.
- Во-первых, он нас всё равно найдёт, и будет только хуже. А, во-вторых, кто будет платить за твою учёбу? Ты об этом подумала, Алён? – мама лишь на мгновение перевела на меня строгий озлобленный взгляд и вновь вернула внимание кастрюле с гречкой и сосисками. – Ничего ты не подумала. Повзрослей сначала. Была бы умнее, училась бы на бюджетном, и никому не пришлось бы ради тебя на заводе надрывать спину. Завтракать будешь?
Это она сейчас отца так выгородила? Мол, он на заводе спину гнёт, чтобы мою учёбу оплачивать?
- Не буду, - ответила я на её последний вопрос и выплеснула недопитый кофе в раковину. – Напоминать, по чьей вине я пропускала школу неделями, из-за чего плохо училась, я тоже не буду. В любом случае, он же у тебя самый лучший, - едкий смешок сорвался с моих губ, когда я помыла кружку и убрала её обратно в ящик. – А если я брошу универ, чтобы ему не пришлось ни за что платить, мы уйдём от него?
- Не неси чушь, Алёна, - мама поморщилась так, будто в дерьмо босой ногой вступила. – Учись, пока есть такая возможность. И скажи спасибо, что эта возможность у тебя, вообще, есть.
- Кому сказать? Ему? – кивнула я в сторону дверного проёма. Воздух застрял в лёгких, а в солнечном сплетении вновь начала разрастаться холодная черная дыра, в которую я поспешно пыталась спрятать эмоции.
- Покричи мне тут ещё! – мама строго посмотрела на меня, но тут же снова отвернулась к плите. Её руку с зажатой в ней ложкой мелко потряхивало. Злилась она сейчас или боялась, я не знала. – По пути с учёбы купи сахарницу и новый графин для кипяченой воды, - добавила она уже мягче.
- Он разбил, он пусть и покупает, - бросила я и широкими шагами вышла из кухни. Вернулась в комнату, где прихватила заготовленный заранее рюкзак, телефон и зарядку от него. Наклонилась к Кате и, чмокнув её в висок, тихо разбудила. – Катя, вставай. Уже утро.
Автобусом до универа.
Две сонные женщины сорока лет нехотя пропустили меня на проходной универа, по привычке, даже не вчитавшись в студенческий.
Наверное, потому что уже помнят на лицо. Здесь немного студентов, которые могут притащиться в такую рань.
Первым делом я иду не в аудиторию, в которой лишь через час должна начаться пара, а иду в здание, где находится бассейн и душевые кабины.
Преодолев внутренний двор с клумбами и декоративными фонарями, я оказалась в здании бассейна, которое, к моем счастью, открывают в семь утра.
В бассейне, в качестве обязаловки по физкультуре, я занималась только на первом курсе. Сейчас, на втором, такая необходимость отпала, поэтому сюда я прихожу только ради того, чтобы помыться в душе.
Дома мыться, когда там отчим, да ещё и пьяный – не вариант.
Обычно я стараюсь мыться тогда, когда его нет дома. Но из-за того, что после универа я работаю, возвращаюсь я домой, как правило, тогда, когда он уже дома. А в его присутствии я даже просто в туалет стараюсь ходить очень быстро.
Всё дело в его «приколе» - именно так он первое время называл то, что делает. С моих семнадцати лет он решил, что это забавно – выламывать дверь туалета, когда я моюсь в душе. Типа, «ха-ха, голая Алёнка!». Я с позором и презрением пыталась спрятаться хоть за что-то, желая скрыть свою наготу. Часто срывала шторку над ванной, потом начала ближе класть полотенце. Но даже за те короткие секунды, что я в спешке пряталась от его похотливого взгляда маленьких блестящих глаз, он успевал разглядеть всё, что хотел.
Мама, слушая мои жалобы, тоже считала это своеобразным приколом отчима и даже уроком для меня, чтобы я не занимала ванну подолгу. «Не одна же живёшь. Совесть имей», - говорила она.
Со временем, когда отчим понял, что его действия перестали всем казаться просто приколом, он придумал маскировать свои грязные делишки под острую диарею. И диарея на него накатывала именно тогда, когда я шла в душ. Он утверждал, что он стучал и просил меня ускориться, потому что не может больше терпеть, но я-то знала, что не было ни единого стука или просьбы с его стороны. Он просто распахивал дверь, вырывая очередную вставленную им же щеколду, дёргал целлофановую шторку и знал, куда нужно сразу смотреть, чтобы увидеть самое интересное, что я ещё не успела прикрыть полотенцем или той же шторкой.
Поэтому мне пришлось приспособиться. И это очень странно, когда доверия к безопасности и приватности общественного душа больше, чем к домашнему. Но даже его я надолго никогда не занимала. Выработалась привычка, наверное. Быстро мылась, брила ноги и подмышки, обтиралась маленьким полотенцем, которое специально с собой брала вместе с косметичкой с небольшим набором для душа, и, переодевшись в чистое бельё, вновь надевала верхнюю одежду и шла на пары.
Грязное бельё приходилось весь день носить с собой в пакетике на дне рюкзака, чтобы вечером постирать и оставить сушиться на батарее в своей комнате за шторой. На сушилке в зале или на веревке в ванной я своё бельё не сушу уже очень давно. С того дня, как отчим проявил к нему интерес, удивившись тому, что я начала носить кружево. Его это вообще волновать не должно было, но, какого-то хрена, он полез даже туда.
Он меня никогда не трогал и не касался в том тошнотворном плане, о котором можно подумать. Если он и касался меня, то исключительно в те моменты, когда бил, таскал за волосы или душил. Больше никаких, даже случайных прикосновений, он себе не позволял. Но, наверное, это до поры до времени, ибо его интерес к моей обнаженке нельзя назвать здоровым, хоть мама и пытается внушить мне обратное.
Пока я стояла у окна перед закрытой дверью в аудиторию, коридор постепенно заполнялся другими студентами. Ещё сонными и ленивыми в столь ранний час. Они уверенно разбавляли тишину разговорами и смехом. Один умник не поленился даже на губной гармошке сыграть. Красиво, но не тогда, когда болит голова от недосыпа и единственное, чего ты хочешь, - абсолютной тишины.
- О, привет, Алён, - рядом со мной у батареи встала хорошая знакомая. Мы вместе учимся, даже на всех парах сидим вместе. Наверное, потому что не смогли пока найти друзей среди других одногруппников. – А ты чего, опять проспала? – кивнула она на мои всё ещё влажные волосы, собранные в пучок на макушке.
- Ага. Пришлось наспех помыться, и сразу в универ.
- А я бы забила. На универ, - хохотнула Вика. – Нафиг надо с мокрой башкой тащиться сюда? Ещё воспаление какое-нибудь заработаю… Ты заболеешь, Алён. Февраль, блин, за окном!
- Да пофиг, - отмахнулась я с нарочитой лёгкостью.
- Так, будущие доставщики еды и работницы продуктовых касс, заходим в аудиторию стройным рядом и сидим тихо, ждём, когда я вернусь, - прокричал наш препод, наверное, на весь коридор.
Наверное, сейчас каждый второй преподаватель в любом универе любит отпускать шутки в подобном ключе. Даже нам престарелый Евгений Дамирович не стал исключением, но, наверное, даже хорошо, что он с такой лёгкостью относится даже к своему предмету, часто нас подтрунивая, что нужно знать хотя бы название его предмета, чтобы мы в конце получили диплом, который никому из нас не пригодится. А если и пригодится, то для нарезки колбасы. И то, если повезет и будет на что купить колбасу.
Позитивный дед, в общем.
В аудитории мы с Викой заняли парту примерно в середине аудитории. Едва мы устроились на стульях, Вика сразу начала рассказывать о том, как она вчера вечером погуляла с парнем, который учился на год старше нас в другом университете, а я периодически кивала ей, думая, где мне погулять сегодняшним вечером, чтобы вернуться домой тогда, когда отчим уже пьяный будет спать. Желательно, после полуночи.
- Наказание и проклятие сразу – это пары у Одинцова два дня подряд. Кто, вообще, составлял для нас расписание на эту неделю? Сатана?
Вся группа находилась в аудитории и ждала Константина Михайловича.
Вика прижалась щекой к парте и устало вздыхала, испытывая на себе самое тяжелое испытание в виде нежеланной пары у нежеланного препода. А я в это время думала о том, как бы не забыться и не оттянуть воротник кашемирового свитера, в котором было ужасно жарко во всех аудиториях, в которых мы сегодня были. Потому что, стоит мне хоть немного приоткрыть шею, как кто-нибудь сможет заметить синяки на моей коже после вчерашней стычки с отчимом.
Я очень надеялась на то, что покраснения на коже просто исчезнут, но они превратились в неприятные глазу синяки. По ощущениям тоже, кстати, не очень – будто кто-то до сих пор касается моего горла.
По этой же причине пришлось оставить волосы распущенными. Ненавижу, когда они мне мешают. А распущенные волосы мешают всегда. Они лезут в глаза, щекочут лицо и шею, мешают обзору.
А ещё меня очень удобно поймать за любую из распущенных прядей и избить.
«Спасибо» отчиму, из-за которого я уже много лет не держу волосы распущенными. За пучок на макушке меня поймать сложнее, чтобы побить.
- Кстати, мне нравится, что ты распустила волосы. Сразу такая женственная стала. Лёгкая. Уж не связанно ли это с Колесниковым и его вчерашним предложением? – Вика хитро улыбнулась и поиграла бровями.
Из моей груди вырвался снисходительный смешок.
- Нисколько не связано, - помотала я головой и сосредоточилась на листе тетради, в котором ручкой на полях вырисовывала хаотичные узоры. – Просто настроение такое.
- Ну, да, - иронично хохотнула Вика и подложила под свою щеку руки. – Просто настроение становится лучше, когда на тебя обращает внимание сам Колесников.
Я молча закатила глаза, сделав вид, что смутилась. Пусть думает, как ей удобно. В конце концов, то, что происходит там, где я живу, не должно никого касаться. Для всех я обычная беззаботная студентка, мечтающая о любви и цацках, а не о том, как начать нормальную жизнь, далёкую от домашнего насилия.
- Зелёная толстовка, - услышала я знакомый голос и резко вскинула взгляд. В дверном проеме стоял Колесников в белой толстовке с цветными узорами. Привычно лохматый, привычно улыбающийся и ни о чем не задумывающийся. – Не передумала? – спросил он, глядя мне в глаза через всю аудиторию, чем привлёк внимание всех одногруппников ко мне.
- По поводу? – спросила я, крепче сжав пальцами ручку. От постороннего внимания начало подташнивать. Машинально проверила воротник свитера, чтобы убедиться, что никто не увидит синяков на шее.
- По поводу того, чтобы прокатиться со мной, - плутовски улыбнулся нахал и, зайдя в аудиторию, сел на край преподавательского стола. Он явно получал удовольствие от всеобщего внимания, чего не скажешь обо мне. – Прокатимся вечером? Я машину, кстати, помыл.
Я невольно усмехнулась и опустила взгляд на тетрадь, на поля в которой машинально внесла пару штрихов.
Чего не отнять у Колесникова, так это его особая улыбочка. Он умеет улыбаться глазами так, что кажется очень милым. И я бы считала его милым, не знай я, какой он на самом деле засранец.
- Спасибо за внимание, но я с тобой ни на чём кататься не буду, - глянула я на парня. – Выбери другую «счастливицу».
Среди девчонок кто-то недовольно цокнул. Вика незаметно для всех пнула меня под партой.
- То есть ты весь вчерашний вечер думала обо мне и возможности прокатиться со мной? – самодовольно вопросил Колесников.
- Прости, конечно, но мне есть о чем, подумать, кроме тебя.
- Например, о моём прессе? – спросил он, задрав край футболки так, что девочки вокруг охнули, а парни молча вздохнули, закатив глаза. – Это же не весь я. Только часть, - подмигнул он мне.
Ну, да. На арене цирка клоун обыкновенный. В чем-то ярком и с нарисованной улыбкой.
Я молча повела бровью и снова уставилась в свою тетрадь, не зная, как отделаться от этого парня.
- Колесников, слез с моего стола, - холодный тон Одинцова, появившегося со звонком, беспощадно окутал прохладой всю веселость, принесенную Вадимом для моих одногруппников.
Колесников нехотя, с ленцой убрал зад с преподавательского стола. На освободившееся место Одинцов привычно положил небольшую стопку бумаг, папок и методичек.
- Я тут протёр вам, Константин Михайлович, - с пренебрежением бросил Вадим преподавателю.
- Иди протирай своей задницей в другом месте. Или хочешь остаться?
Они оба смотрели друг другу в глаза и ни у одного не дрогнул на лице мускул.
Наконец, Колесников, криво ухмыльнувшись, вновь повернулся ко мне и, подмигнув, произнес:
- После пар не убегай, зелёная толстовка.
Я чуть нахмурилась, но сделала вид, что понятия не имею, кому он и о чём говорит.
Я сегодня не в зеленом, а в застиранном розовом.
Колесников вальяжно покинул аудиторию, прикрыв за собой дверь. Одинцов за ним закрыл дверь наглухо, не оставив ни малюсенький щелочки. Он вновь вернулся к своему столу, привычно опёрся о него кулаками и начал сканировать аудиторию. Как обычно, я избежала встречи с ним взглядами.
Пара у Одинцова закончилась и уже прошла следующая, а я так и не смогла убрать шипы, выпущенные от злости, страха и, конечно, для защиты.
Какого черта он решил, что может интересоваться тем, что находится под моей одеждой? Его это, вообще, не касается. Я давно не в школе, где учителя беспардонно лезли, не стесняясь при всём классе проверять меня на наличие вшей или карманы, если что-то у кого-то вдруг пропадало. А уж сколько раз они приходили в квартиру с проверками и морщили напудренные носы – не сосчитать. К слову, ни ворованного, ни вшей у меня, ни грязи дома они так ни разу и не нашли. Потому что синяки отлично списывались на неуклюжесть, а чистота в доме была за счёт того, что учителя имели неосторожность предупреждать заранее о том, что скоро нагрянут с проверкой.
Наконец, пары закончились, и я смогла покинуть стены университета, в котором мне так филигранно взлохматил нервы всего один человек. Взрослый, казалось бы, человек.
Натянув шапку до бровей и, застегнув куртку до подбородка, я вышла на широкое каменное крыльцо и попыталась стать невидимкой, стоило мне увидеть Колесникова, восседающего на капоте своей машины в окружении трёх хихикающих девиц.
Не желая быть замеченной парнем, который просил не убегать после пар, я опустила взгляд в ноги и поспешила сбежать отсюда, рискуя оказаться сдутой холодным февральским ветром.
Я спрятала руки в карманы куртки и старалась шагать как можно скорее по накатанной ледяной дорожке, по которой все, в основном, прокатывались, предварительно разбежавшись.
- Зелёная толстовка, - послышалось где-то совсем рядом, и через секунду рядом со мной, скользя по льду, материализовался Колесников. Красная шапка на макушке черных волос, распахнутая черная куртка с красными вставками и неизменная улыбка на смазливом лице. – Мы же договаривались, что ты не будешь убегать от меня после пар.
- Лично я с тобой ни о чём не договаривалась, - бросила я, продолжая идти, куда шла.
- А ты, типа, такая… дерзкая?
- Слушай, - устало вздохнула и остановилась, чтобы парень перестал идти рядом со мной, неуклюже ловя равновесие, как корова на льду. Повернувшись к парню лицом, я поймала его взгляд и самодовольную улыбочку. – Просто не лезь ко мне. Ладно?
- Воу! – нарочито нахмурился Колесников. – Отшиваешь? Меня?! Детка, это лишь подстёгивает мой интерес к тебе.
Ясно. Снова на арене клоун. Иначе, он не стал бы так голосить на всю парковку.
На секунду закатив глаза, я посмотрела по сторонам и заметила повышенный интерес прохожих к нашему разговору. Всем было весело, и только девчонкам, оставшимся у машины Колесникова, было не до смеха. Они смотрели на меня так, будто прикидывали, какой инструмент для пыток лучше всего применить на мне.
- И чего ты хочешь? – не выдержала я, снова обратив внимание на парня.
- Прокатимся? – кивнул он в сторону машины.
- И ты от меня отстанешь?
- Ну, это смотря, как мы прокатимся, - ухмыльнулся он криво и, подойдя ещё на шаг ближе ко мне, подцепил тонкую прядь волос, намотав её на палец. С каким-то потайным огнём в глазах он снова заглянул мне в лицо, оставив локон в покое. – Ну, так что? Поедешь со мной?
- Хорошо, - выронила я и кивнула в сторону его машины. – Как только сможешь отлепить тех девчонок от своей тачки, я с тобой прокачусь. Но после этого ты сразу от меня отстанешь.
- Ого! Деловой подход? А это интересно, - улыбнулся он уголком губ.
- Но мы просто прокатимся, - понизила я голос до шёпота. – Твои зрители поставят себе галочку, что ты молодец и тебе снова не отказали, а потом ты отвезешь меня на работу. И на этом всё.
- У тебя тут шрам? – спросил Колесников, пропустив мимо ушей всё сказанное мной. Его пальцы потянулись к моему подбородку, и я тут же ударила по ним, не позволив прикоснуться к себе. Рефлекторно сжала кулак, приготовившись защищаться. – Тише-тише! – хохотнул Колесников, вскинув руки ладонями ко мне. – Я просто спросил. Ты чё такая нервная?
- Не надо меня трогать, - поцедила я сквозь стиснутые зубы, а затем взяла себя в руки, снова нацепив на лицо маску отрешенности. – Найди меня, когда очередь рассосётся, - кивнула я в сторону его машины и, спрятав руки в карманы куртки, наконец, смогла пойти дальше.
Небольшая передышка между парами и работой у меня, как обычно, проходила в автобусе.
Здесь я иногда перекусывала или даже умудрялась дремать. Но сегодня, после инцидента с Одинцовым и цирковым выступлением Колесникова, я никак не могла заставить себя успокоиться. Будто на иголках сидела. А успокоиться не мешало бы. Через час нужно вставать на кассу, а я совершенно не готова работать и улыбаться покупателям, предлагая пакет или карту магазина.
Телефон в кармане куртки проснулся протяжной вибрацией. Достав его, увидела, что звонит мне мама. Очень большое желание не брать трубку почти пересилило меня. Я знаю, что ничего хорошего она мне не скажет, но вместе с тем я боюсь, что она может звонить с информацией о том, что с Катей что-то случилось.
- Да? – ответила я на звонок.
- Быстро домой, Алён, - потребовала мама сразу.
В её голосе слышалась паника, но вместе с тем и желание показать, кто здесь главный.
- Я не могу, я еду на работу, - бросила я нарочито равнодушно.
Что у них там? Бутылку нужно купить? Сигареты? Сами справятся.
- Я сказала, быстро домой. Ты что, не поняла меня?
- Я сказала, что я еду на работу.
- А к нам едет проверка из школы. Катя взяла и рассказала всё своей училке. Теперь к нам едет комиссия. Теперь тебе понятно, почему надо ехать домой?
- Продукты пусть купит, - раздался на фоне голос отчима.
Трезвые? Ну, надо же! Или выпившие, но паника здорово отрезвляет.
- Слышала?
- Слышала, - процедила я.
- Вот и всё, - заключила мама. – Если не хочешь проблем для нашей семьи, быстро домой. Убраться ещё надо успеть.
- Ясно, - выронила я нервно.
Набрав номер знакомой, подменилась с ней на сегодняшний день, пообещав, что затем отработаю её смену.
В квартиру вернулась, разумеется, через магазин, накупив два пакета продуктов. Конечно, пришлось потратиться из тех денег, что я отложила на свой «грандиозный» побег вместе с Катей из этого дома.
Я не была готова к подобному форс-мажору, но ещё я не готова к тому, что прямо сейчас могут быть запущены процессы, в результате которых Катя может со стопроцентной вероятностью угодить в детдом.
- Наконец-то, блин! Я готовлю, а ты помой полы, – мама выбежала мне навстречу и забрал пакеты с продуктами, снова убежав в кухню.
Сняв ботинки и куртку, я пошла за ней и обнаружила плачущую сестру, которая опустив голову, тихо всхлипывала, стоя перед отцом, который смотрел на неё так, будто был готов вот-вот ударить.
- Ты в кого такая ебанутая у нас, а? – рычал он на Катю. – В сестру свою недоношенную или сама по себе такая?
- Я не специально, папочка, - едва мямлила сестрёнка из-за слёз. – Я просто сказала подружке…
- Бестолочь! – прикрикнула на неё мама, трясущимися руками разбирая пакеты. По запаху, витающему по квартире, я поняла, что они выпивали, но, видимо, их «праздник» был прерван Катиным возвращением из школы с неожиданным заявлением. – Думать надо, что говоришь! И нехер рассказывать о том, что у тебя дома происходит. Это, вообще, никого не касается.
- Хватит на неё кричать! – вспылила я и приобняла сестру за плечи, отчего та, резко повернулась ко мне и уткнулась лицом в живот, начав беззвучно плакать. – О чём ещё она может рассказывать подружкам, если она видит только то, как вы пьёте и дерётесь? Вы сами на себя-то посмотрите!
- А ты, вообще, рот закрой! – прорычал на меня отчим, резко встав со стула. Он замахнулся пятернёй с напряженными пальцами, чем вынудил меня рефлекторно вжать голову в плечи и спрятать Катину голову под руками, чтобы хоть ей не досталось. Секунда. И мне в голову прилетел болезненный тычок. Отчим не стал бить наотмашь, он просто с затяжкой ткнул костяшками пальцев мне в лоб. – Я за сигаретами. Чтобы здесь всё блестело. Позвоните, когда училки уйдут, - бросил он короткие команды. А затем посмотрел на Катя и снова замахнулся. – Как дал бы! – процедил он сквозь стиснутые зубы и вышел из кухни резкими дерганными шагами.
- Чё встали?! – прикрикнула на нас мама и резко дёрнула Катю за руку, практически вырвав из моих объятий. – Я тебе не папа, я тебя не пожалею и так отлуплю… - угрожала она тихо плачущей дочери и тыкала её пальцами в плечи.
- Не трогай её! – пришлось грубо оттолкнуть мать в сторону холодильника и встать между ней и Катей. – Ты совсем, что ли?! – рыкнула я матери в лицо и толкнула в плечи. Глядя в её бешенные глаза, под которыми были синяки от побоев, я не увидела в них ни капли того, что можно назвать материнством. – Иди и мужа своего толкай!
- Быстро убрались в квартире. Чтобы всё тут блестело. Не хватало мне ещё по всяким комиссиям потом из-за вас, бестолочей, бегать, - нервно дёрнулась мама, снова накинувшись на пакеты с продуктами.
- Ты тоже постарайся тут приготовить что-нибудь для людей, а не для свинарника, как ты делаешь обычно, - бросила я матери и, взяв Катю за руку, вывела из кухни в её комнату.
Кое-как, путём уговоров и обещаний, что однажды всё будет хорошо, я заставила Катю убраться в её комнате, а сама в это время в ускоренном темпе ушла убираться в остальной квартире, пряча бутылки и следы недавней драки, ещё оставшиеся в родительской комнате.
За завтраком родители были злыми и раздраженными.
Наверное, дело в том, что после вчерашней проверки им некоторое время нельзя будет пить из-за страха, что проверяющие могут вновь нагрянуть по горячим следам.
Такого, к слову, ни разу не было, но страх в родителях, всё равно, вынуждает их сохранять некоторую осторожность.
И, если отчим задумчиво молчал или односложно отвечал, хмуро глядя в стол или на Катю, то мама не стеснялась ни в выражениях, ни в жестикуляции. Только за время завтрака она нашла кучу поводов, чтобы придраться к Кате.
Ей не нравилось, как она мешала чай в кружке. Видите ли, ей было громко. Затем ей не понравилось, что Катя медленно ест, а потом пришлось не по вкусу, как стучат её зубы во рту в процессе жевания.
- Хватит, - зыркнула я строго на маму, когда та бросила Кате очередное замечание. Сестра была готова расплакаться, не понимая, что делает не так, но сдержала огромные капли слёз в глазах.
- Ты мне ещё тут повыступай! – рявкнула на меня мама и швырнула вилку в тарелку. Скрестила руки на груди и уперлась локтями в стол, подавшись вперед. Буквально вонзившись взглядом в Катю, которая старалась успокоиться и смотреть только в тарелку, мама начала разговаривать с ней, как с мусором, омерзительно кривя разбитые губы. – Довольна? Опять опозорила нас! Дура…
- Не трогай её, - повысила я тон на мать. – Ещё скажи, что вы не виноваты в том, что ей кроме вашего пьянства и драк подружкам рассказать нечего.
Отчим решил, вообще, никак не участвовать в происходящем и просто вышел из-за стола, так же швырнув вилку в тарелку с завтраком, к которому не притронулся. Видимо, похмелье после того, как он вчера вечером вернулся откуда-то пьяный, не позволяло ему издавать какие-либо звуки, хотя бы утром.
- Рот закрой, я сказала! – процедила мама, не разжимая зубов. Вернее, того, что от них осталось. – Своих сначала роди, а потом учи меня, как я должна своих воспитывать.
- Катя, - обратилась я к сестре мягко и обхватила тоненькое запястье. – Ты поела? – Катя молча кивнула, не рискуя отрывать взгляд от тарелки. – Тогда пойдём. Пора выходить в школу.
Я первой вышла из-за стола и посмотрела на маму, тут же пожелав накинуть на её голову какой-нибудь мешок, чтобы она перестала прожигать Катю взглядом, полным ненависти.
Боясь того, что мама может ей что-нибудь сделать, Катя держалась поближе ко мне, крепко держась за задний карман моих джинсов. А затем вздрогнула и ускорилась, побежав вперед, когда мама попыталась достать её кухонным полотенцем, чтобы ударить напоследок.
- Катя, ты одевайся пока. Я телефон на кухне забыла, - произнесла, я оставив Катю одну в прихожей.
- Ага, - всхлипнула она тихо, отчего я сама была готова расплакаться.
Вернувшись в кухню, я резко вырвала из маминой руки полотенце и грубо швырнула ей его в лицо.
- Ты чё творишь?! – выпучила мама на меня глаза, но вопрос свой задала приглушенно. Страх к отчиму, даже у неё, ещё никто не отменял. Разве что убойная доза алкоголя, под которой она становилась бессмертной.
- Это ты чё творишь? – приблизала я своё лицо к её. – Хочешь на ком-то отыграться, иди в свою комнату и бей, сама знаешь кого.
- А что, только ему можно бить мою дочку, - кивнула она на меня обиженно. – Пусть видит, что и его тупая дочка тоже может получать в этом доме.
У меня внутри всё упало. В эту секунду я даже слов не могла подобрать, чтобы выразить всю степень шока и ужаса, которые я сейчас испытала.
- Типа, я – твоя дочь, а Катя – его?
- Не лезь, - фыркнула мама раздраженно и уставилась в сторону окна.
- Ты нормальная, вообще, нет? Ничего, что мы с Катей обе твои дочери?
- Много ты понимаешь…
- Очевидно, гораздо больше, чем ты, - бросила я, испытывая чувство непередаваемой брезгливости к собственной матери. Это происходит не впервые, но, чтобы так… Она только что превзошла саму себя. – После школы я заберу Катю с собой на работу.
Из-за того, что я проводила Катю до школы, в университетский душ пришлось появиться позже обычного.
Судя по тому, как плескалась вода, в бассейне уже кто-то был. К счастью, женская раздевалка и часть душевой оказалась пустой и свободной.
Я наспех приняла душ, боясь опоздать на пары. Надела бельё, собрала мокрые волосы в пучок на голове и надела одежду. Пришлось опять выбрать кофту с высоким воротником, так как за два дня синяки не растворились. Ещё неделю придётся так ходить и потеть в аудиториях, которые находятся на солнечной стороне универа.
Выйдя из душевой, я дёрнулась и рефлекторно прижала рюкзак к груди, испугавшись Одинцова, который в одних трусах и тапочках шёл от бассейна в сторону мужской раздевалки и душа.
- Здравствуйте, - бросила я ему едва слышно и боязливо опустила взгляд, пытаясь как можно скорее просочиться мимо него.
- Мельникова, - окликнул меня преподаватель в момент, когда я думала, что уже спаслась от его холодного взгляда.
- Да, Константин Михайлович? – стиснув зубы, я остановилась и обернулась. Мгновенно наткнулась на прямой мужской взгляд.
В отличие от него, я не смогла долго и открыто пялиться на мужчину в трусах. У него был достаточно спортивный торс и плечами пловца, но смотреть на него я не смогла. Из-за любви отчима ходить по дому без футболок и маек я теперь не могу смотреть ни на один мужской торс. Даже в фильмах игнорирую, если его показывают.
- Университет в курсе, что ты используешь душ в личных целях? – строго поинтересовался Одинцов, смахивая со лба мокрую челку.
- Я пользуюсь душем как и все в университете.
- Только все помимо душа пользуются ещё и бассейном.
- Сегодня у меня нет времени на бассейн. В следующий раз – обязательно.
- Ты пришла в бассейн, чтобы помыться в душе? Дома воду отключили? – мельком глянув на мужчину, я заметила, как он вскинул бровь, но при этом не перестал хмуриться и буквально сверлить меня прямым взглядом голубых глаз.
- Дома ремонт, - ответила я, как человек, который привык врать обо всем, что касается того, что происходит дома.
- Постарайся в следующий раз хотя бы для галочки воспользоваться бассейном, Мельникова, - бросил преподаватель и, напоследок оглядев меня с ног до головы, соизволил скрыться в мужской раздевалке.
С облегчением выдохнув, я, наконец, смогла покинуть здание бассейна и не опоздать на пару.
Хотя, нельзя сказать, что я грезила знаниями и мечтала получить от преподавателей как можно больше знаний. Скорее, я рисовала в воображении воздушные замки о том, где и как заработать денег и как можно скорее свалить от родителей, прихватив с собой Катю.
Мысль о том, чтобы бросить университет сейчас и сразу найти вторую работу, пришлось отмести. В прошлом году я пыталась провернуть подобное, и отчиму позвонили из университета уже через четыре дня моего отсутствия на парах. Оказалось, в деканате работает жена какого-то его друга, которая сообщает ему о любом моём прогуле.
В день, когда он узнал о том, что я прогуливала пары, он демонстративно избил мать, а потом и меня, когда я бросилась её прикрывать. В тот день я узнала, что обязана отрабатывать каждую копейку, вложенную им в меня. В том числе, обучение в университете, за которое он платит.
Поэтому вариант с тем, чтобы просто бросить универ сейчас и пойти зарабатывать на то, чтобы потом сбежать с сестрой, отметается сразу. Заработать на побег я должна незаметно.
Но, имея в запасе не так уж много свободного времени, сделать это достаточно сложно.
Будь я парнем, можно было бы пойти в какие-нибудь подпольные бои, гонки или что-то около того. Но я всего лишь девушка, у которой за душой ничего нет. Равно как и каких-либо способностей.
Единственное, что есть у меня из имеющего хоть какую-то ценность – это моя девственность. Я неоднократно читала статьи о том, что некоторые девушки продают свою девственность за бешенные деньги каким-то извращенцам-миллионерам. Их увозят в тёплые страны, трахают и возвращают с круглой суммой на счету обратно.
Но, либо у меня есть принципы, либо я не дошла до такой точки отчаяния, когда я стану торговать своим телом.
Поэтому мне остаётся только работа обслуживающим персоналом с относительно гибким графиком.
После пар я вышла из универа и сразу наткнулась на Колесникова, который широко улыбался мне, демонстративно открывая дверь своей спортивной машинки.
- Ты просила найти тебя, когда вся очередь рассосётся. Прокатимся? – кричал он с парковки мне, стоящей на крыльце.
Я устало вздохнула и закатила глаза, спускаясь к парню.
- Ты так быстро обслужил очередь из желающих тебя девиц? Похвально, - повела я невозмутимо бровью. – А теперь поражаешь публику новыми завоеваниями? – спросила я, кивнув в сторону ржущих дружков Колесникова.
- Да мне плевать, что они обо мне думают и говорят, - заявил Колесников самоуверенно, всё ещё ожидая, когда я сяду в его машину.
- Угу, - кивнула я с усмешкой. – Именно поэтому ты вопишь на всю улицу, чтобы тебя услышало и увидело как можно больше людей, на мнение которых тебе, конечно же, плевать?
- Да! – я тихо порадовалась сама с собой, когда на телефон пришло сообщение о том, что в ближайший выходной у меня будет подработка.
Доставщик еды – тяжело и ответственно, но четыре тысячи за один рабочий день на дороге тоже не валяются. Большая удача, что мою заявку, вообще, заметили.
Город я знаю отлично, улыбаться людям, выдавая им продукты, я научилась ещё на кассе в супермаркете, так что лично для меня нет никаких препятствия к тому, чтобы брать эту работу хотя бы по выходным, которые у меня редко бывают заняты.
Лишь бы ничего не сорвалось. Тогда есть шанс заработать нужную сумму быстрее, чем я планировала.
Осталось только на время выходных как-то держать сестру подальше от родителей. Они, конечно, пока не пьют, напуганные недавней проверкой, но это не значит, что у них на ровном месте не сорвёт резьбу. По крайней мере, у мамы в отношении Кати точно может сорвать. Придумаем с Катей, что ей нужно прочитать какую-нибудь книгу за выходные. Боясь учителей и их вопросов, родители не станут дёргать Катю, и та сможет спокойно отсидеться в комнате под видом выполнения домашнего задания, пока меня не будет. Заодно почитает. Читать она, к счастью, любит.
- Алёнушка, ты кому там так широко улыбаешься? Я начинаю ревновать, - словно из ниоткуда материализовался Колесников. Он оперся задницей о подоконник рядом со мной и протянул мне стаканчик с кофе, на крышке которого лежал цветок ромашки. – Для тебя нёс.
- Насколько я помню, о любви к ромашкам что-то несвязное вчера лепетал ты, а не я.
Я смотрела на стаканчик, не зная, принимать его или нет. Во второй руке Колесникова был другой стаканчик. Без цветка, но тоже с кофе.
- Но ты же так и не сказала, какие цветы нравятся тебе. Поэтому я подумал и решил, что раз тебе нравлюсь я, то тебе должны нравятся те же цветы, что и мне.
- Ты мне не нравишься, Колесников, - я шумно выдохнуло и решила принять кофе, который парень упорно держал перед моим лицом. – Но спасибо за кофе. Ты же ничего в него не подсыпал?
- Я больной, что ли?! И обидно, вообще-то. Не нравлюсь, да ещё по фамилии. Я к тебе со всей душой вообще-то.
- Мог бы и задницей спокойно повернуться. У нас, вроде как, всё было. я сегодня в туалете слышала, что я была хороша на капоте.
Правда, меня назвали «мышью» и задались вопросом «что он в ней нашёл?», но, тем не менее, обсуждение было горячим.
- Это пацаны додумали, - чуть стушевался Колесников.
- Блин! На капоте?! Серьёзно?! В феврале в минус двадцать?! Ты больной? Про цистит что-нибудь слышал? – напала я на него.
- Говорю же, это пацаны. Я им ничего не говорил.
- Откуда они тогда взяли, что и как у нас было?
- Говорю же, додумали. Я только загадочно промолчал, когда вечером на хату приехал. Вот и всё.
- Отвали, короче, - отмахнулась я от него и опустила взгляд на стаканчик с кофе, что всё это время был в моей руке. Аккуратно взяв ромашку, я покрутила её перед лицом и даже понюхала. – Мог бы ромашку хотя бы со стебельком подарить. Не за огрызок же цветка я тебе на капоте в мороз давала?
Колесников рассмеялся так, что его услышал, наверное, весь университетский коридор.
Боже! Как же этот человек любит внимание.
- Слушай. Я серьёзно, вообще-то. Было и было. Галочку тебе друзья поставили, можешь больше около меня не крутиться. Выбирай новую. В сентябре свежих первокурсниц подвезли.
- А мне, может, ты понравилась. Реально понравилась, а не для того, чтобы трахнуть.
- Сейчас расплачусь, - театрально хныкнула я, глядя парню в ответ в глаза.
- Я тоже, вообще-то, серьёзно. Я думал, подвезу тебя и на этом разбег, но ты оказалась прикольной. Давно со мной не разговаривала девчонка, не капая при этом слюной.
- Если у меня сейчас потекут слюни, ты отстанешь? Тебе как лучше – чтобы они из уголка рта капали или посередине и по подбородку?
Колесников снова заржал.
Поведя бровью, я отвернулась в сторону коридора, не находя ничего веселого в том, что я только что сказала.
И стоило мне только сосредоточиться на людях в коридоре, как среди них, разрезая толпу словно ледокол, появился Одинцов.
С привычной хмуростью и сосредоточенными морщинами на лбу, он что-то печатал в телефоне. Опустил руку, поднял взгляд и посмотрел ровно на меня.
От неожиданности по спине пробежался холодок. Я отвела взгляд в сторону и уставилась в пол под своими ногами. Колесников рядом как раз перестал ржать, как конь в приступе истерики.
- Говорю же, что ты классная. Вайбовая такая…
- Что в стаканчиках? Мельникова? – подобно дыханию Арктики глубокий голос Одинцова заморозил не только разговор, но и, казалось, пространство вокруг.
- Кофе, - ответила я коротко, не рискуя смотреть выше его гладковыбритого подбородка.
- Константин Михайлович, большая перемена, имеем право пропустить по стаканчику… кофе, - Колесников нарочито отделил последнее слова и за каким-то хреном приобнял меня за плечи, прижав к своему боку.
Родители уже несколько дней пребывали в депрессии. Главным образом по причине того, что жидкие антидепрессанты им лучше пока не пить. Но, думаю, ещё два-три дня и страх, что снова может нагрянуть проверка, иссякнет. А с первой порцией антидепрессантов к ним снова вернётся вера в себя в своё непоколебимое бессмертие.
К счастью, фокус с Катиным чтением прокатил. Я смогла заработать, а к сестре никто не лез с претензиями и попытками воспитать.
Хоть я и устала, как собака, и вернулась домой поздно, но нисколько не жалею о том, что подписалась на эту авантюру. С чаевыми вышло даже не четыре тысячи, как я ожидала, а почти шесть. Очень неплохой результат для человека, который усиленно копит.
Родители, к слову, даже не спрашивали, где я была весь день. По субботам в универе иногда бывают дополнительные задания, а потом уезжаю на работу, поэтому никто не задался вопросом, где я пропадала целый день.
Колесникова, кстати, тоже пришлось отшить с его идиотским предложением «потусить в выходные». Я промолчала о том, что за кофе с коньяком я мысленно свернула ему шею, но о том, что мои намерения игнорировать его подкаты всё ещё в силе, я не умолчала. И, кажется, он не понял ни слова. Для него мои отказы выглядят как «Конечно, я согласна, но я ещё немного поломаюсь».
Но о избалованном принце я не думала. Не до него. Я была в отличном настроении от осознания того, что меня пригласили в следующие выходные так же побегать по городу с доставкой. А это ещё, наверняка, шесть тысяч незапланированных рублей. Мечта о побеге впервые начала казаться всё более осуществимой.
По традиции – душ в универе до начала пар. Хоть я и приехала в ещё пока пустой универ, в бассейне кто-то уже плескался. Я не стала смотреть, кто. Судя по тому, что в женской раздевалке не было ни чьих женских вещей, в бассейне был кто-то из парней. Иногда случается, что в бассейне кто-то плавает с утра пораньше. Тот же Одинцов, препод по физкультуре или кто-нибудь из нашей сборной. Главное, что им из бассейна не видно, как я прохожу в раздевалки и обратно.
Привычно оставив свои вещи на скамье и крючках напротив душевых кабинок, я, наконец, позволила себе смыть грязь вчерашнего дня и даже почти минуту понежилась под горячими струями воды. Ещё немного и, клянусь, запела бы. Давно у меня не было такого хорошего настроения.
Закончив с гигиеническими процедурами, я выключила воду, обтерлась небольшим полотенцем, что специально носила с собой. Надела чистое бельё, а грязное засунула в целлофановый пакетик и запрятала его в карман косметички, чтобы постирать вечером дома.
Выйдя из душевой кабины, я ощутила, как настроение моментально упало в холодную темную яму. Ни на крючках, ни на лавке, не оказалось моих вещей. Ничего. Даже обуви не было.
Сжимая в руке влажное полотенце, я перетаптывалась с ноги на ногу, понимая, что не смогу выйти из душа в одних трусах и простом тряпочном бюстгальтере.
Стук бешено бьющегося сердца отражался от кафельных стен и, казалось, оглушал меня. Я впала в самую настоящую панику, лихорадочно бегая взглядом по небольшому помещению в поисках своих вещей.
Все душевые кабинки были пусты. Ни людей, ни вещей. Ничего. И только я босая и едва одетая балансировала на грани истерики.
Имея возможность прикрыться только небольшим полотенцем, я всеми силами старалась не давать волю эмоциям.
Злость и отчаяние распирали изнутри настолько, что стало тяжело дышать. Хотелось чисто по-детски упасть на пол и от души поплакать и покричать о несправедливости этого мира. Но, как обычно, эмоций я позволила себе не больше, чем столб линии электропередач.
Втянув едва успевшие выступить сопли обиды, я прикрыла грудь и даже немного трусы единственным, что у меня осталось, - мокрым полотенцем.
На цыпочках я подошла к двери, ведущей из душа в женскую раздевалку.
Прислушалась. Тишина.
В раздевалке никого не оказалось. Моих вещей тоже.
Я перерыла все полки, всё, что было открыто, но ничего не нашла.
Это чья-то идиотская шутка? Какого чёрта здесь происходит?!
Возможно, кто-то вынес вещи в коридор или на трибуны у бассейна. Я знаю, что иногда студенты разыгрывают подобным образом друг друга. Но кому пришло в голову разыграть меня? Кому я, вообще, нужна?
Боясь, что в коридоре, ведущем к бассейну, может кто-то оказаться, я аккуратно вышла из раздевалки и снова прислушалась. Со стороны мужской раздевалки и душевой затихла вода. Значит, кто-то из парней здесь точно есть. Видимо, шутка от какого-то идиота.
Коридор был пуст. На цыпочках, стараясь не издавать ни звука, я вышла к бассейну и внутри меня всё рухнуло, когда я увидела свои вещи, плавающими в бассейне.
Безжалостно. Всё, до последнего носка, плавало на поверхности воды. Содержимое рюкзака было вытряхнуто в воду и уже не подлежало восстановлению.
И в этот момент у меня не хватило сил сдержать слёзы. Отбросив полотенце на скамейку, я рванула к своим вещам, надеясь достать хотя бы одежду. Плохо видя из-за пелены слёз в глазах, я нашла какую-то длинную металлическую палку и, как сачком начала вылавливать то, что было далеко от края бассейна.
- Идиоты, - всхлипывала я тихо.
- Мельникова, - холодный голос Одинцова разрезал пространство и эхом отразился от кафельных стен пустого помещения. Я испуганно дернулась, вцепившись крепче руками в шест, и обернулась на препода, который в недоумении смотрел на меня и на то, как я вылавливаю вещи из бассейна. – Ты что здесь устроила?
Должно быть, в вещах Одинцова я выглядела как беспризорник с большой дороги. Того и гляди, брошусь к машинам и начну мыть окна за деньги или что-нибудь съестное.
Приходилось идти с низко опущенной головой и не смотреть по сторонам, опасаясь, что меня могут увидеть одногруппники или кто-нибудь из знакомых родителей.
Одинцов не обманул – он, и правда, живёт недалеко от универа. Я прошла всего пару улиц по прямой и оказалась у нужного дома, номер которого мне пришёл по смс.
Зашла в подъезд и поднялась на седьмой этаж на лифте. К счастью, одна.
Не знаю, зачем, но на всякий случай позвонила в звонок. Я не знаю, есть ли у Одинцова семья, жена или дети, поэтому будет нелишним перестраховаться прежде чем открывать дверь данным мне ключом. Не хотелось бы ставить препода в неловкое положение, учитывая, что сегодня он мне помог. Сделал он это, конечно, в своей циничной манере, но вряд ли нашёлся бы ещё один человек, который согласился бы сделать для меня хоть что-то.
На звонок никто не ответил. Испытывая неловкость, словно за мной кто-то наблюдал, я открыла дверь большим ключом и вошла в квартиру, объятую лучами рассвета.
Я ожидала с порога увидеть холодную атмосферу, напоминающую морг или заброшку, но попала в достаточно уютную квартиру. Светлые обои в прихожей, милые полочки со статуэтками пухлых ангелочков и кошечек, низкий стеллаж для обуви и встроенные шкаф для курток.
Аккуратно поставив мокрый рюкзак с вещами у ног, я вышла из кроссовок. Я бы сказала, что я их сняла, но они были мне настолько велики, что я из них действительно просто вышла. Ступив на серый коврик у двери, я перемялась с ноги на ногу и сняла пальто. В приоткрытой дверце шкафа увидела пустующую вешалку и оставила на ней пальто. Кроссовки поставила на полку в самом низу стеллажа.
Подтянув на талии спортивные штаны, чтобы не потерять их, я, прихватив рюкзак, пошла на поиски ванной комнаты.
Чистая ухоженная квартира. Ни комнат для пыток, ни крови и кишок по стенам. Будто здесь живёт очень милая и хозяйственная женщина, а не циничный препод с манией величия.
Ванная комната в серо-белый тонах. Декоративные цветки в горшках на полочках, аккуратно сложенные полотенца, нигде нет ни единого намёка на пыль… Либо он по гороскопу педантичная до мозга костей дева, либо в какой-то из комнат или шкафов в его квартире прячется женщина.
Я загрузила вещи в стирку, чтобы отстирать их от хлорки и других возможных загрязнений. Неизвестно кто и что делал с моими вещами, прежде чем швырнуть их в бассейн.
Для того, чтобы просушить ботинки, мне пришлось зайти в комнату Одинцова и по его рекомендации в самом нижнем ящике прикроватной тумбочки найти электрическую сушилку для обуви.
Его комната была чиста и даже немного аскетична. Постель заправлена, на рабочем столе порядок. Огромный компьютерный монитор чист и даже кактус рядом с ним выглядит опрятно. Точно дева по гороскопу.
Светлые серые обои без рисунка, черный шкаф, белое покрывало на постели. Единственные имеющиеся здесь яркие краски – это фотографии в рамочках на одной из стен. Хотела бы и я, чтобы и в моей комнате были фотографии семьи в рамочках, но родители соглашаются фотографироваться только в пьяном угаре. Поэтому у меня нет ни одной фоторамки со счастливой семьей. Только Катина фотография в чехле для телефона. Когда она была еще совсем маленькой.
На фоторамках на стене можно было отследить, как рос Одинцов. Из светловолосого мальчишки с яркими голубыми глазами он превратился в хмурого мужчину. Его волосы темно-русыми, а яркий теплые взгляд с годами превратился в леденящий. Да и улыбка с годами становилась всё более блёклой. Разве что во взрослом возрасте он позволил себе по-настоящему тепло улыбнуться только на одной фотографии – на ней обнимал за плечи миниатюрную хрупкую женщину, так похожую на него. У неё тоже были выразительные голубые глаза, русые волосы и тёплая улыбка.
Его мама – первое, что подумала я, видя их внешнее сходство.
Наверное, это она наполняет квартиру достаточно хладнокровного сына всякими безделушками в виде цветов и статуэточек пухлых ангелочков.
Хорошо, что она есть в жизни Одинцова. Возможно, без неё его квартира действительно напоминала бы морг.
Улыбнувшись своим выводам, я опустила взгляд и тут вздрогнула. Улыбку исчезла с лица, а я шокировано прижала ладонь к раскрытому рту.
На комоде в черной рамочке стояла фотография этой же женщины, но с черной лентой на углу.
- Господи, - выдохнула я тихо и, попятившись из комнаты, неосознанно произнесла, глядя на женщину на фото. – Простите.
На кухне, поставив свои ботинки на сушку, я села на стул и откинулась на спинку, ожидая, когда закончится стирка, которая автоматически зарядилась аж на два часа. Два часа ожидания в незнакомой квартире и ещё неизвестно сколько ждать, когда эти вещи высохнут.
В светлой и просторной кухне становилось жарко. Рассветное солнце через толщу пластикового окна, словно через лупу, било лучами прямо в меня. Немного подумав, я сняла толстовку и осталась лишь в серых спортивных штанах и черной мужской футболке, которая болталась на мне, как на вешалке.
Повесив толстовку на спинку соседнего стула, я составила на него босые ступни.
В кухне пахло кофе. Голодный желудок, который за завтраком не смог принять в себя пищу из-за нежелания пересекаться с родителями и скорее попасть в душ в универе, издал протяжный голодный стон.
Как же неловко и неприятно.
Неловко что-либо делать на чужой кухне и, в принципе, в чужой квартире. И крайне неприятно в это время ощущать на себе пристальный взгляд преподавателя.
В какой-то момент в голове промелькнула мысль, что он специально заманивает таких доверчивых студенток-дурочек, как я, в свою квартиру и затем заставляет спать с ним за зачёт или экзамен.
- Я тебя не трону, - произнес вдруг Одинцов, словно мог прочитать мои мысли.
- В смысле? – я посмотрела в сторону кухонного окна, где, подпирая задницей подоконник, стоял мужчина и наблюдал за мной всё время, что я готовила для него обед.
- Ты о чем-то подумала, нож сильнее сжала, - кивнул он на руку, в которой я держала нож. – Боишься, что я заманил тебя в свою квартиру, чтобы трахнуть?
- Необязательно, - я нарочито равнодушно повела плечами, но сама нисколько не расслабилась. – Может, хотите заставить меня смахнуть пыль с тех пухлых ангелочков на полках. Ну, или просто заманили сюда ради расчленёнки. В любом случае, подозрения о том, что вы могли специально скинуть мои вещи в бассейн, с вас не сняты.
- Ангелочки мамины, и их лучше не трогать. Даже из чувства благодарности или страха. А насчёт расчленёнки… - оборвавшись на полуслове, Одинцов плавно оттолкнулся от подоконника и, подойдя ко мне, встал за спиной в такой опасной близости, что я не смогла сделать ни вдох, ни выдох. Так и застыла, глядя прямо перед собой в белую стену в желтый мелкий цветочек, пока не почувствовала, как мужчина обхватил мою руку с ножом. Остриём он ткнул в кусок курицы на разделочной доске. Над ухом раздался его голос, опущенный до леденящего душу шёпота. – Я предпочитаю куски мяса побольше. Не превращай его в фарш.
- Поняла, - выдавила я, едва-едва вернув себе возможность говорить.
- И расслабься, Мельникова, - выронил он уже своим обычным голосом, резко отойдя от меня. – Не того боишься, - бросил он, выходя из кухни. – Я пойду переоденусь. Не подглядывай.
Только когда его шаги исчезли в одной из комнат, я смогла плавно вдохнуть и выдохнуть.
Он точно псих.
Тряхнув головой, я вновь взяла себя в руки и продолжила приготовление обеда. К счастью, этот псих не пожелал никаких изысков. Попросил лишь приготовить ему гречка с курицей. Это я умею.
Оставшееся мясо, как он захотел, я нарезала покрупнее, обжарила в сковороде, добавила лука, а затем подсыпала немного гречки. Примерно прикинула, чтобы ему хватило поесть и на добавку. Залила всё водой, посолила, накрыла крышкой и отошла к подоконнику.
Вроде ещё февраль, а по ощущениям на улице кажется, что завтра уже май. Солнце слепило и пригревало через толщу пластикового окна. Лицо начало пылать, но было приятно пригреться под жаркими лучами. Прикрыв глаза, я позволила себе на секунду расслабиться и пофантазировать о том, что я нахожусь на пляже, а всю грязь моей жизни смыло волнами океана и разъело его солью.
Если бы всё было настолько же легко, как в мечтах…
Помечтали и хватит.
- Ноги не замёрзли? - неожиданный вопрос, раздавшийся сзади, заставил меня подпрыгнуть на месте. Прижав ладонь к груди, чувствуя бешеное сердцебиение, я обернулась и увидела Одинцова в его простой домашней одежде. В обычной растянутой белой футболке и черных шортах, он не выглядел как Дьявол из универа, которого все опасались. Обычный домашний мужчина. Немного уставший и голодный.
- Не замёрзли.
- Если замёрзнут, носки в комоде.
- Спасибо, - ответила я машинально.
- Вкусно пахнет, - Одинцов подошёл к плите и снял крышку со сковородки, направив запах на себя. – Класс! – улыбнулся он уголками губ и, вновь накрыв сковороду крышкой, отошёл к чайнику. Наполнил его водой и достал две кружки из верхнего ящика. – Чай, кофе? – обратился он, посмотрев на меня.
- Я ничего не буду. И вещи уже высохли, наверное. Да и мне уже пора.
- Перекусишь. Никуда твои планы не денутся, - в Одинцове вновь включился суровый препод. – По расписанию у тебя сейчас ещё полторы пары. Вряд ли на это время ты планировала ещё что-то помимо них. Как раз успеешь поесть. Заодно поиграем в пытки. А затем вали на все четыре стороны.
- В пытки?
- Да, - уверено кивнул мужчина, закидывая в кружки чайные пакетики. – Ты наврала мне насчёт того, откуда на твоей шее синяки. Поэтому я вынужден буду тебя пытать, пока не доберусь до истины. Хобби у меня такое – правду знать.
- И что вам эта правда даст? – вопросила я и тут же поспешила добавить. – Я имею в виду, если представить, что я вам наврала. Что даст вам другая информация по поводу причины появления на мне синяков?
- Исходя из причины и будем решать.
Одинцов залил чайные пакетики кипятком и поставил кружки на стол напротив друг друга. Вернулся к плите и выключил конфорку. Достал из верхнего ящика две тарелки и наполнил их гречкой с мясом. Один край на обеих тарелках оставил свободным, а затем наполнил его маленькими круглыми помидорками.
- Садись, - кивнул он на пустующий стул. – Поешь, пока горячее.
Нехотя, я села на стул, прижав колено левой ноги к груди. Одинцов положил рядом с моей тарелкой вилку, поставил рядом сахарницу с чайной ложечкой и сел с противоположной стороны стола, мазнув по мне взглядом.
- Я долго ждать буду? Жрать давай, - повелительно бросил отчим, пока мама гоношила у плиты.
Я нарезала в сторонке хлеб и старалась отключиться от мыслей о том, что вчера в обед меня лапал препод в своей квартире.
Странный, ненормальный и абсолютно чокнутый способ оказания помощи с его стороны оставил меня сегодня без сна. Потому что, стоило мне хоть на несколько минут провалиться в забытье, как я тут же снова оказывалась на комоде. Я не видела мужского лица. Он словно был абсолютно безликим. Но я чувствовала болезненное касание мужских рук, которые в каждом приступе сна оказывались грязными. Будто в глине. Словно человек без лица пытался из меня что-то слепить, и каждая его попытка заканчивалась провалом, потому что я просыпалась.
- Алёнка, мать твою! Уснула там, что ли?! Хлеб, говорю, дай! – рявкнул отчим, из-за чего я неожиданно для самой себя вздрогнула так сильно, что едва не воткнула нож себе в подбородок.
Быстро сложив кусочки хлеба в хлебницу, я поставила её на стол перед отчимом и тут же напоролась на укоризненный взгляд матери, явно говорящий о том, что из-за того, что я торможу с утра пораньше, огребут все.
- Ты на весь подъезд, что ли, хлеба решила нарезать? – обратился с новой претензией отчим.
- Задумалась, - ответила я, смахивая крошки с разделочной доски в мусорное ведро под раковиной.
- Задумалась она… - буркнул себе под нос отчим. – А ты какого хрена задумалась тут, кстати? Ты в это время уже в университет должна ехать. Я за что плачу-то? За то, что думаешь дома, а не на учёбе?
- Мне ко второй паре, - ответила я, стараясь не смотреть в его сторону и, чтобы он не воспринял мои ответы за дерзость.
- Ко второй? А если я позвоню и спрошу?
- Позвони и спроси.
Я стиснула зубы и с опаской ждала ответной реакции.
- Ладно, - снисходительно бросил отчим через несколько секунд. – Раз мне сами не звонят, значит всё, пока, нормально.
Стараясь, чтобы меня никто не услышал, я облегченно выдохнула.
К счастью, мне сегодня действительно ко второй паре и я успею помыться в домашнем душе, потому что отчим сразу после завтрака уедет на работу. Но теперь мне придётся вновь что-нибудь придумывать для собственной гигиены, потому что университетский душ тоже уходит в мой личный черный список.
Стараясь более никак не соприкасаться и не контактировать с отчимом, я дождалась, когда он уедет, приобняла Катю перед школой и даже выпроводила на работу маму. И только после этого позволила себе принять душ. Дома это, конечно, комфортнее, особенно тогда, когда никого нет в квартире, но, всё равно, душ я по привычке приняла в ускоренном темпе, прислушиваясь к каждому шороху и боясь, что может вернуться отчим, который вдруг поймёт, что что-нибудь забыл.
К счастью, помылась без эксцессов. Даже волосы феном высушить успела.
Но самое сложное испытание оказалось только впереди. В стенах университета, что с каждым днём всё больше и больше напоминал мне кость, застрявшую в горле.
Двигаясь по его коридорам, я слышала смешки девичьих компашек. И, если до вчерашнего дня я не обращала на них никакого внимания, то сегодня я слышала в них насмешки над собой. И пусть многие из них даже не смотрели в мою сторону, но я была уверена, что весь университет причастен к тому, что вчера мои вещи плавали в бассейне.
Глядя себе под ноги, я шла к аудитории, пытаясь снова научиться игнорировать все эти идиотские смешки, и не поняла, как умудрилась в кого-то врезаться.
- Извини, - бросила я на автомате, даже не поднимая взгляда.
И за секунду до того, как мне ответил отстраненный мужской голос, я ощутила запах, от которого все мои внутренности мгновенно сковало льдом.
- Ничего, - бросил мне Одинцов и, не уделив более ни секунды своего внимания, пошёл дальше по своим делам.
Будто это вовсе не он лапал меня вчера в своей квартире.
- Алёнушка! – раздался с другого конца коридора вопль.
С трудом, но я нашла в себе силы не закатить глаза, глядя на то, как ко мне спешил Колесников.
Парень лавировал между другими студентами, всё увереннее приближаясь ко мне.
- Привет, - выдохнул он, оказавшись рядом. Взгляд его темных глаз впервые не был прикован к моему лицу и не излучал натужный секс.
- Привет, - бросила я нехотя и неосознанно сделала от Колесникова шаг назад. Уж очень вероломно он ворвался в моё личное пространство.
- Слушай, Алён, тут это… - было странно видеть Колесникова, которому было неловко. – Ты прости за вчерашнее, ладно?
- А что было вчера?
- Ну, твои шмотки… Короче, я думал, что мы нормально разбежались, а она…
- Кто «она»?
Вот сейчас стало действительно очень интересно, потому что я до сих пор уверена, что фокус с моими вещами в бассейне – проделка Одинцова.
- Милка… Милана, - уточнил парень. – Это она вчера твои вещи бросила в бассейн. Я сам об этом только вчера в обед узнал, когда не нашёл тебя в универе. В общем, сорян, Алён. Мой косяк, короче, - виновато бросил Колесников и поймал мои запястья, мягко сжав их пальцами, как наручниками.
Сегодня, чтобы помыться в душе, мне пришлось проснуться раньше всех.
Помывшись в ускоренном темпе, с постоянной оглядкой на ручку двери, я практически выбежала из ванной комнаты. Наспех обтерлась полотенцем и оделась в темноте настолько быстро, что не удивлюсь, если бельё окажется надето наизнанку.
Только я успела надеть свободную футболку, как в коридоре послышались шаги. Судя по их тяжести, шёл отчим. Под дверью появилась тонкая полоска света. Значит, он включил свет в ванной.
Стараясь издавать как можно меньше шума, я накинула влажное полотенце на спинку стула и легла под одеяло так, будто до сих пор спала.
Кто-то ткнулся в дверь, которую я по привычке закрыла изнутри.
- Алёнка, это ты хернёй страдаешь ходишь? – раздался за дверью чуть приглушенный голос отчима.
Я превратилась в камень. Не моргая, уставилась в темное занавешенное окно и внутренне молилась о том, чтобы, не получив ответа, он просто ушёл, списав всё на сон.
- Я же вижу, что в туалете зеркало запотело, Алёнка. Мне вынести дверь, чтобы добраться до ответа? – угрожающие нотки в его голосе колючей проволокой обвились вокруг моей шеи. С каждой молчаливой секундой я словно кожей ощущала, насколько сейчас отчим зол и нетерпелив.
- Очень живот болит, пап, - произнесла я, стараясь, чтобы голос звучал одномоментно болезненно и сонно.
- Понос или чё? – теперь его голос звучал брезгливо, но озлобленные нотки никуда не делись.
- И понос, и рвота…
…И кишки наружу, и я вся в дерьме. Лучше ко мне не подходить ни сейчас, ни когда-либо потом.
- Ладно, - выронил отчим небрежно, и я услышала, как он отпустил ручку двери. – Разбуди мать, попроси у неё что-нибудь от поноса.
- Я немного посплю до будильника, если не станет легче, то выпью таблеток.
- Смотри сама, - выдохнул отчим, и в полоске света под дверью я увидела, как он ушёл.
Затем исчезла и полоска света.
Тяжелые удаляющиеся шаги оборвались маминым нервным шёпотом:
- Ты куда ходил, Борь?
- Поссать я ходил! Нельзя?! – громкий шёпот отскочил от стен.
- А разговаривал с кем?
- Алёнка твоя дрищет. Лекарство ей дай хоть, что ли.
Через несколько секунд по короткому коридору квартиры слышались уже мамины шаги. Под дверью вновь появилась полоска света, но в этот раз, судя по её тусклости, источник был на кухне.
И снова ручка двери в мою комнату шевельнулась.
- Алён, - тихим голосом позвала мама. – Я тебе лекарство принесла. Совсем плохо?
Устало закатив глаза, я выбралась из-под одеяла и, картинно сложившись пополам с ладонью на животе, открыла маме дверь.
- Уже получше.
- Держи, - мама передала мне стакан, полный воды, и блистер с таблетками.
- Точно нормально? Температуры нет? - прохладная ладонь прижалась к моему лбу. – Будто что-то немного есть. Ладно, выпей таблетки и поспи ещё немного. Еще почти два часа до будильника. Если лучше не станет, останешься сегодня дома. Я договорюсь с отцом.
- Всё нормально, мам. Спасибо, - произнесла я с натужной улыбкой и при ней приняла лекарство. Нужно подтвердить алиби. – Посплю и станет легче.
- Ну, смотри, - качнула она осуждающе головой и пошла обратно на кухню.
Я вновь закрыла дверь, увидела, как исчезла полоска света, и по маминым шагам поняла, что она вернулась в комнату.
- Чё там? – вопросил отчим.
- Ну, чё-чё?! Бледная, тошнит… температура, кажется.
- Твою мать! – буркнул отчим. - Ещё Катьку мне заразит какой-нибудь хуйнёй!
Я с облегчением выдохнула.
Поверил.
Оставив стакан и таблетки на столе, я вернулась в постель и в этот раз смогла расслабиться. Но ненадолго.
Сегодня я придумала, что сказать. А завтра? А потом?
Понос, который длится месяцами?
Да, я могу принимать душ дома, когда мне не нужно к первой паре или даже ко второй. И-то нет никакой гарантии, что в этот день отчим уйдёт на работу. Он частенько придумывает поводы для того, чтобы остаться дома. Правда, обычно это бывает в дни сильнейшего похмелья. Но, кто знает…
Я, в любом случае, не чувствую себя в безопасности, даже просто переодеваясь в своей комнате, даже тогда, когда отчима нет дома.
Университетский душ теперь тоже небезопасное для меня место.
Можно попробовать посещать душ в городской сауне, но за него нужно платить деньги, которых у меня нет. То же самое с абонементом в зал для фитнеса.
Опять что-то придумывать…
- Ты сегодня какая-то… - Вика просканировала меня оценивающим взглядом слегка прищуренных глазах.
Первым делом я начала волноваться о синяках на шее, от которых пока ещё оставались бледно-зеленые следы, которые мне приходилось прятать под воротником очередной водолазки.
- Какая? – пришлось поинтересоваться, ибо интрига, повисшая в воздухе, начала раздражать.
- Две пары на тебя смотрю… Волосы завила, что ли? Глазки как-то ярче обычного горят… Колесников?
- Поверь, Вик, для того, чтобы уснуть в своей комнате сразу после душа с мокрыми волосами, никакой Колесников не нужен.
Да, сегодня после полуторачасового сна, мои волосы завились легкими волнами. Увидев себя в зеркале, я решила, что это красиво и, слегка причесав их, так и оставила распущенными. Заодно, дополнительная ширма для шеи, если я опять буду иметь неосторожность оттянуть высокий воротник водолазки в аудитории Одинцова. К сожалению, сегодня по расписанию у нас с ним пара.
- Ладно… допустим, с волосами разобрались, - загадочно протянула Вика. – А с глазами что? Почему так блестят?
- Помыла хорошо.
- Алён, - цокнула одногруппница возмущенно. – Я серьёзно, вообще-то.
- Так и я тоже. Ну, разве что с утра вместо яичницы съела шоколадку. Может, из-за неё блестят.
- Только если шоколадка с коньяком была, - хохотнула Вика.
- Обычная «Алёнка».
- Не думала, что блеск в глазах придаёт совершенный с утра пораньше акт каннибализма. Алёнка съела «Алёнку»! Капец!
Я улыбнулась уголками губ, но никак не стала развивать эту тему.
Скрестив руки на груди, перемялась с ноги на ногу и без интереса посмотрела на закрытую дверь аудитории, в которой вот-вот должна начаться пара у Одинцова.
Было очень большое желание прогулять её, но я не позволила себе пойти на поводу у страха и неприятных воспоминаний.
Пусть Одинцов чувствует себя неловко, вспоминая, как позволил себе лапать свою же студентку.
Кстати, а его за это разве не должны уволить?
Может, и должны, но едва ли я пойду жаловаться. Потому что вся эта грязь дойдёт до отчима и далеко не факт, что сильнее всего в этой ситуации достанется именно Одинцову.
- Ну, и, короче… - я услышала голос Колесникова, который весьма ярко и эмоционально кому-то что-то рассказывал.
«Образцовый» студент – заявился на пары ближе к их завершению.
Глядя на него, боковым зрением, по движению его рук поняла, что он рассказывает что-то про игру на приставке.
Везёт кому-то. До сих пор могут позволить себе детство…
- … Я затащил как надо, ваще!... – чем ближе он подходил, тем лучше его было слышно и понятно. – До трёх ночи, правда, не спал. Но, блин, это было круто!
Наши взгляды пересеклись. Я морально приготовилась к воплю «Алёнушка!» на весь коридор, но Колесников лишь едва заметно, но очень тепло, улыбнулся мне уголками губ и прошёл мимо.
Похоже, вчерашняя моя тирада возымела эффект. Неожиданно. Но вместе с тем даже будто немного обидно, что он не вопит на весь коридор, как я, если честно, уже привыкла.
Что-то новенькое…
К двери в аудиторию подошёл привычно сосредоточенный на своих мыслях Одинцов. Он открыл дверь ключом, распахнул её пошире и, удерживая, коротким кивком головы указал нам войти.
Стройным рядом наша группа потянулась в аудиторию.
Проходя мимо преподавателя в числе последних, я не позволила себе стушеваться и отвести взгляд в сторону.
Он проигнорировал всех вошедших, но именно на мне, отчего-то, его холодный взгляд предпочел остановиться.
Я тоже смотрела ему в глаза. Безэмоционально и отстраненно. Наверное, даже несколько высокомерно.
Пусть знает, что я не собираюсь его бояться. В моей жизни для этого достаточно одного ублюдка.
Мужские грубы дрогнули в ухмылке. Это было настолько неуловимо, что, наверное, заметила только я.
Мы расселись по своим местам и затихли. Старясь не издавать много шороха, достали тетради для лекций и ручки.
Я приготовилась, как обычно, слушать и записывать, а ещё умирать от жары в водолазке, потому что солнце опять решило спалить меня через окно, которое служило ему лупой, под которой я – беспомощный муравей.
Когда уже пройдут эти чертовы синяки на шее? Я хочу надеть майку или свободную футболку. Да что угодно, лишь бы не потеть в этом кашемире!
Началась лекция. Я успела записать лишь пару предложений, а затем ручка решила, что дальше она со мной не идёт. Чернила закончились. В сумке запасной ручки не оказалось. У Вики тоже. У сидящих за нами парней не было ручек даже для себя.
Зашибись!
Мало того, что меня к концу пары зажарит солнце, так я ещё и лекцию не запишу.
Взъерошив распущенные волосы, я перекинула их на одну сторону. С неким наслаждением пропустила мягкие локоны между пальцами и поймала на себе мимолетный взгляд Одинцова. Будто пойманный с поличным, он предпочел сосредоточиться на своих записях. Прочистил горло и продолжил рассказывать материал.