Сальваторе

I

1804 год, Англия

Бал в поместье господина Андерсона, как и многие события такого масштаба, был не просто очередным мероприятием, а настоящим кульминационным моментом сезона. Этот вечер собрал в своём доме тех, кто являлся не просто гостями, а живыми воплощениями аристократической элиты Англии. Каждый, кто хоть немного ценил светские утехи, не мог позволить себе пропустить такое событие. И среди этих гостей был господин Сальваторе, который, без всяких сомнений, являлся не просто другом хозяина, но и человеком, чье имя давно приобрело известность среди самых высоких кругов общества. Его появление в доме Андерсона было столь же ожидаемым, как и сам бал.

Время, когда он вошёл в зал, словно остановилось. Его строгий костюм, безупречно подобранный для этой встречи, подчёркивал не только его статус, но и изысканный вкус. На его руке с лёгкостью покоилась рука мадам Элоизы Пьер. Она, как всегда, привлекала внимание с первого взгляда. С каштановыми волосами, собранными в аккуратный высокий пучок, и идеально подобранным макияжем, она выглядела, как фигура из старинных картин. Красное платье, облегающее её стройную фигуру, контрастировало с её бледной кожей, создавая почти неземной образ, будто сама ночь воскресала в её облике. Корсет был так затянут, что её талия казалась ещё тоньше, а каждый её шаг казался продуманным, лёгким и изысканным.

Её тонкие пальцы, нежно сжимающие предплечье мужчины, будто подчеркивали не только её утончённость, но и силу, скрытую за внешней мягкостью. Она вела его к столу, за которым сидели господин Андерсон и его супруга, и в этом движении была некая скрытая грация, которая излучала уверенность и контроль над ситуацией.

Подойдя к столу, они встретились с доброжелательной улыбкой со стороны хозяина. Господин Андерсон, приподнявшись из-за стола, с широкой улыбкой произнёс:

— Добро пожаловать, мои друзья, — и обнял Сальваторе, словно не было между ними ни времени, ни расстояния. Их долгие годы дружбы проявлялись в этом простом, но искреннем жесте. Но затем его взгляд, словно по привычке, обратился к Элоизе, и, несмотря на её красоту, в нём мелькнула искренняя теплота.

— Госпожа Пьер, — с почтением произнёс он, бережно взяв её руку в свои, — вы как всегда, невероятно прекрасны.

Её взгляд был внимательным, почти скрытным, и в его глубине читалась едва заметная усмешка. Она улыбнулась, её губы слегка изогнулись, но эта улыбка была не простым жестом вежливости — она была многозначительной, как будто заключала в себе целую историю.

— Вы льстец, господин Андерсон, — ответила она с лёгким смехом, в котором было нечто более глубокое, чем просто признание комплимента. Это было так, как будто она воспринимала его слова не как обычный акт галантности, а как часть их многолетнего взаимопонимания.

— Если только слегка, — с хитрым прищуром ответил он, и её взгляд на мгновение стал ещё более тёплым, как если бы в этой маленькой искре заключалась вся суть их общения.

Но в этот момент их разговор был прерван служанкой, которая сдержанно подошла к ним с подносом красного вина. Вино, которое всегда было любимым сортом самого господина Андерсона, давно стало символом его гостеприимства. Служанка, сдерживая спокойствие, поднесла поднос к столу, слегка наклонившись в знак уважения.

— Угощайтесь, — тихо произнесла она, её голос был мягким и почти невидимым на фоне музыки, льющейся из зала, но в этом тихом тоне чувствовалась бесконечная преданность и внимание к каждому слову и жесту.

Господин Андерсон первым взял бокал, внимательным взглядом оценив насыщённый цвет вина. Сальваторе последовал за ним, не спеша, словно этот момент был более значим, чем просто питьё. Бокалы столкнулись с лёгким звоном, и это был не просто звуковой сигнал — это была молчаливая церемония, объединяющая их не только традицией, но и знанием того, что за этим действием стоит нечто большее.

— Узнаю твой вкус, — с лёгкой усмешкой произнёс Сальваторе, его взгляд остался на хозяине, как если бы он пытался прочитать его мысли через вино, через жесты и слова, которые казались столь знакомыми. В этих словах было больше, чем просто наблюдение — это было утверждение, как если бы годы их дружбы заставляли его точно знать, что в каждой чаше вина скрыта целая история.

Господин Андерсон кивнул, его взгляд стал немного мягче, когда он пригубил вино.

— Красное вино — классика, — произнёс он с удовлетворением, его голос звучал так, как будто он только что открыл нечто вечное и неизменное. Для него это вино было больше, чем просто напитком — это была часть его жизни, часть его мира, где не было ни места случайностям, ни легкомысленным изменениям.

Он сделал ещё один глоток, и в этом простом жесте было что-то более важное, чем просто наслаждение вкусом. Это было нечто, что символизировало вечность, постоянство и стойкость тех, кто умеет ценить моменты, которые остаются в памяти и сердце на всю жизнь.

— Я хочу станцевать, — шёпотом произнесла Виктория, её голос был мягким, почти невидимым на фоне музыки, но в нём звучала лёгкая настойчивость. Она повернулась к своему мужу, господину Андерсону, который, уже второй раз наполняя бокал вином, внимательно наблюдал за вальсом гостей. Его взгляд был полон размышлений, как будто музыка и движение танцующих несли его в какой-то иной мир, где не было места беспокойствам.

Он медленно перевёл взгляд на жену. Чёрные волосы Виктории были распущены, ниспадая на её плечи и спину, а её платье цвета морской глубины будто впитывало свет из огней вокруг. Белые туфли, изящно огибающие её ноги, лишь подчёркивали её безупречную грацию.

Андерсон открыл было рот, чтобы ответить, но его перебил мягкий, но решительный голос Сальваторе. Мужчина, излучая атмосферу утончённой галантности, нежно взял Викторию за руку.

— Позволите? — его голос звучал как приглашение, но в нём было что-то большее — глубокое уважение, почти интимное, в том, как он произнёс её имя.

II

На берегу реки, где лёгкий ветерок играл с зелёными травами, девушка стояла на коленях, погружая бельё в воду. Подол её платья с каждым движением поднимался всё выше, и она осторожно пыталась не намочить его, скользя по камням, утопая в их холодной, как серебро, воде. Рядом, почти не касаясь земли, весело носились две девочки. На их головах венки, сплетённые из полевых цветов, развевались на ветру, а длинные волосы, словно следы по облакам, летели за ними. Лёгкие платья шуршали, как шелест листьев, и воздух вокруг наполнялся смехом и игривым звоном их шагов. Старшая из девочек, время от времени поглядывая на свою младшую сестру, улыбалась, чувствуя радость от этой беззаботной игры, от простого счастья.

Однако, едва мелькнув взглядом на реку, девушка замерла. Что-то странное привлекло её внимание, и её пальцы на мгновение сжались, а кровь застыла в жилах. Вода чуть колыхалась, и среди её спокойной глади угадывалась неясная фигура, полузакрытая синим зеркалом реки. Тревога охватила её, и она поспешно положила оставшееся бельё в ведро, обхватив подол платья и снимая туфли, чтобы не утопить их в прохладной воде. Шаги её стали быстрыми, но осторожными, как у того, кто чувствует приближение чего-то нежеланного.

Подошла ближе и ощутила под руками твёрдую поверхность. Сердце едва не выскочило из груди, когда она перевернула фигуру и её взгляд встретился с лицом незнакомца. Оно было необычно бледным, с лёгким голубоватым оттенком, как будто сам воздух вокруг него потускнел от приближающейся смерти. Страх и недоумение захлестнули её, и девушка отшатнулась, едва не упав в реку, словно сама вода собиралась её утянуть, зловеще маня.

Девочки, услышав её вскрик, подбежали к сестре, но, увидев её тревогу, мгновенно пришли в движение. Младшая из них схватила сестру за руку, поддерживая её, а старшая, с удивительной решимостью для своих лет, бросилась к мужчине. Она, не теряя ни минуты, позвала сестру помочь, и они с усилием вытащили тело на берег.

— Мы должны отнести его к Марфе, — сказала старшая, её лицо было напряжено, а в глазах искрилась тревога, как если бы она уже чувствовала: этот мужчина принесёт им больше забот, чем они могут себе представить.

— Но как мы его донесём? — спросила младшая, её голос звучал растерянно, она оглядывалась, как будто надеялась найти помощь где-то рядом.

В этот момент шаги, еле слышимые по влажной земле, прервали их разговор. К ним подошли два парня, неся на плечах сумки, наполненные продуктами с рынка. Лица их были простыми, но взгляд излучал какую-то зрелость и спокойную уверенность, как если бы они давно привыкли к неожиданным ситуациям. Один из них приподнял сумку с плеча и присел, внимательно разглядывая тело на траве.

— Что случилось? — спросил он, и в его голосе скользнуло беспокойство. Он наклонился, чтобы проверить пульс мужчины, прикасаясь пальцами к его шее. Он прислушивался, но пульс был едва заметен, почти исчез.

— Он жив? — с сомнением произнёс второй парень, который стоял рядом и наблюдал за происходящим.

— Он едва дышит, — ответил первый, его голос был полон решимости, но с оттенком тревоги. — У нас нет времени. Нужно срочно к Марфе. Чем быстрее, тем лучше.

Парни осторожно подняли мужчину, и девочки, хотя и с явным страхом в глазах, но с решимостью, помогли им. Тело было тяжёлым, но они двигались быстро, направляясь к ближайшему дому, надеясь, что Марфа, опытная знахарка, сможет оказать незнакомцу помощь, которой он так нуждался. Они знали, что время не ждёт, а этот мужчина, найденный в реке, оказался гораздо важнее, чем они могли себе представить.

Марфа, медленно и осторожно шагала в кабинет, держа в руках глубокую чашу, наполненную зеленью, срезанной утром в лесу. Лёгкий запах трав наполнил воздух. В комнате, на старом диване, лежал мужчина, обмякший и совершенно безжизненный. Его тело было придавлено холодной тяжестью смерти, и лишь тусклый отблеск жизни мерцал в его глазах, как слабая искорка в угасающем огне. Он был почти мертв, дыхание его было еле слышным, а лицо… лицо было настолько бледным, что казалось, будто оно обрело оттенок мрамора, с лёгким голубоватым налётом — знак того, что смерть уже почти пришла. Время застыло, и каждый его вдох был тяжёлым, как последняя надежда.

Марфа, хотя и была старой женщиной, с уверенностью и осторожностью принялась за свою работу. С её юных лет её жизнь была связана с колдовством и травами. Она лечила, когда другие не могли, и знала, что даже в самых отчаянных случаях есть шанс на спасение, если удастся найти нужную траву и правильно её применить. В её жизни было много болезней, ран и страха, но за её плечами стоял опыт и доверие, которые ей даровали люди деревни.

С сорока лет её волосы поседели от тяжести её знаний, и теперь они были собраны в тугой пучок, аккуратно приподнятый на макушке. Но ночью, когда сон приходил, она распускала их, позволяя тем не менее почувствовать единение с силами природы. Тело было изрезано морщинами, а лицо покрывали старческие пятна. С каждым годом её взгляд становился всё более глубоким и проницательным. Коричневые глаза уже не отражали былую яркость, но тем не менее сохраняли в себе непоколебимую силу. Каждый её жест был наполнен внутренней уверенностью, и никто не сомневался, что эта женщина всё знает и всё понимает.

— Где вы его нашли? — её голос был низким, но чётким, словно отголоски горных вод, медленно скользящих через камни. Она аккуратно поставила чашу на стол, и, взяв в руки ложечку, начала наносить мазь на рану мужчины, которая была покрыта грязью и пылью, несомненно, после того как он провалился в реку. Осторожно, с ювелирной точностью, она очищала кожу, ссылаясь мыслями к своим многочисленным опытам.

Девушка стояла рядом, не отрывая взгляда от неё, её лицо было полным тревоги и переживаний. Она сжала пальцы, пытаясь удержать эмоции, но не могла скрыть страх.

— В реке, — ответила она, пытаясь объяснить, что произошло. Голос её дрожал, но она сдерживала себя. — Я стирала вещи. Он жив?

III

Тишина в доме была почти осязаемой, словно сама атмосфера сдерживала дыхание, ожидая чего-то неизбежного. Марфа оставила свою помощницу, Елену, с больным, покидая комнату с тем спокойствием, которое бывает только у тех, кто знает, что делать в самых тяжёлых ситуациях. Елена, ещё совсем молодая, двадцатилетняя девушка с длинной белоснежной косой и глазами цвета весеннего неба, тихо и сосредоточенно работала на кухне. На плите мягко тлела трава, от которой доносился слабый, но резкий запах. В её руках были пучки лекарственных растений, которые она осторожно измельчала в ступке, словно каждое движение было частью какого-то древнего ритуала, требующего точности и внимания. Больной оставался без сознания, его дыхание было ровным, но слишком тихим, как если бы смерть собиралась забрать его в любой момент. Время в деревне остановилось, как если бы сама земля, затаив дыхание, ждала, что произойдёт дальше.

Сегодня был тот день — день, когда никто не должен был выходить из своих домов, не открывать окна и двери, не встречаться с соседями, не произносить лишних слов. В этот день все ждали. И те, кто не знал, что происходит, ощущали этот холодный ветер, который принесёт тьму с собой. Но так бывает, когда тень приближается, и её запах уже чувствуется в воздухе.

Внезапно раздались детские голоса — сначала слабые, а потом всё громче, с каждым моментом становясь более отчаянными. Они звали на помощь, плакали, и в их голосах было что-то такое, что сразу привлекло внимание Елены. Сердце девушки сжалось, как будто она вдруг почувствовала, что что-то страшное приближается. Что-то было не так. Очень не так.

Её интуиция, давно закалённая в лесах, в этих древних местах, сразу подсказывала: не открывать дверь, не идти навстречу. Но ноги двигались сами, будто от какого-то невидимого влечения, и она подошла к окну, чтобы увидеть, кто же эти дети. Не осознавая, почему она так поступает, она встала коленями на стул, напряжённо вглядываясь через стекло.

Дети стояли на крыльце, мальчик и девочка, лет шести, и стучали в дверь. Казалось, всё происходящее было каким-то нелепым сном. Её глаза сначала встретили их маленькие, беззаботные лица, и было бы трудно поверить, что что-то может быть не так, если бы не этот странный взгляд, который они обменялись. Он был моментальным, как вспышка молнии. И вдруг лица детей начали искажаться, скручиваться в неестественные гримасы. Они улыбались, но улыбка была пугающе широкой, с зубами, как у животных, и взгляд их стал безумным. Их черты смещались, дёргались, словно что-то невидимое, тёмное и зловещее манипулировало их телами. А потом, в этот момент, раздался нечеловеческий звук — злобный, тянущийся, скрежет, который обожрал всё вокруг.

Елена отшатнулась назад, с визгом рухнув на пол. Она закрыла глаза и, с трудом восстанавливая дыхание, собрала все силы, чтобы подняться. Боль в груди от пережитого шока не отпускала, но она понимала, что не могла сдаться. Когда она снова открыла глаза, дети стояли рядом с окном, смеясь, их лица дёргались в безумных, омерзительных гримасах. Она сразу схватила шторки и дернула их на себя, затянув окно.

Она упала на колени и начала молиться, словно эти слова могли хоть как-то остановить происходящее. Каждое слово было произнесено с отчаянием и страхом, но и с надеждой. Однако ощущение того, что она не в безопасности, не покидало. Тёмная магия наполнила воздух, и где-то в глубине души она уже знала, что эти дети не просто дети.

Внезапно, на фоне её молитвы, она почувствовала за спиной движение. Медленно, будто в замедленной съёмке, она повернула голову и увидела мужчину, который стоял прямо перед ней. Тот самый больной, который, казалось, не мог подняться с дивана, теперь стоял, неподвижно и с лёгким выражением беспокойства на бледном лице. Елена вздрогнула и, не в силах сдержать страх, села на пол.

— Господи… — её голос дрожал, а сердце бешено колотилось в груди.

Мужчина спокойно поднял руку, как бы пытаясь успокоить её, и сказал, произнесённое мягко, но с уверенной интонацией:

— Я не хочу вам навредить.

Елена, не веря своим глазам, едва смогла произнести слова:

— Вы же лежали без сознания. Как вы смогли встать?

Он сам казался удивлённым, как если бы не совсем понимал, что произошло.

— Не знаю… у меня появились силы. — Его лицо было настолько бледным, что казалось, оно было покрыто не только кожей, но и самой смертью. — Что с вами случилось?

— Ничего особенного, господин... — её голос был слабым, но пытался вернуть хоть какой-то контроль над ситуацией.

— Сальваторе, — перебил он, протянув руку.

Елена не сразу доверилась этому жесту. В её душе боролись страх и недоумение. Но всё-таки она взяла его руку, чувствуя, как её ладонь замерзала, а тело не слушалось. Когда она встала на ноги, её взгляд невольно опустился на уже зашитую пулевую рану на его груди, которая по-прежнему не имела признаков воспаления.

— Как ваша рана? — спросила она, стараясь скрыть беспокойство, которое снова затопило её.

Он не ответил сразу, в его глазах промелькнула тень замешательства, и, наконец, он сказал:

— Я ничего не чувствую.

— Это... хорошо. Наверное, — её голос всё ещё дрожал.

В этот момент раздался ещё один стук в дверь, более настойчивый, чем предыдущие. Словно кто-то не мог дождаться, чтобы ворваться внутрь. Но именно в этот момент Елена почувствовала за спиной движение. Взгляд её скользнул в ту сторону, и она увидела его.

Он стоял в тени, высокие плечи будто бы сливались с темнотой, а его чёрное пальто, блестящее на слабом свете, обвивало тело, как будто защищая от всего, что скрывалось вокруг. Тёмные волосы, зачёсанные назад, не давали его лицу теряться в этом полумраке, а на губах играла небрежная ухмылка, которая казалась одновременно опасной и бесстрашной.

Елена замерла, её сердце сжалось, и даже дыхание перехватило. Как и он, незнакомец казался частью ночи, поглощённой её мракокой. Он шагнул чуть вперёд, его шаги тихи, почти незаметны, как у хищника, движущегося по следам своей добычи.

IV

1764 год

Тишина в зале была прервана лишь звуками каблуков, резкими, как удары сердца, от которых казалось, что воздух становился тяжёлым и будто бы сопротивлялся этому приближению. Молодая госпожа, сжимая подол своего платье, в панике вбежала по лестнице, её шаги были поспешными, но она старалась сохранить достоинство, несмотря на дрожь, что пробежала по её телу от волнения. Каждая ступенька отзывалась эхом в её груди, в её сознании было только одно — она должна успеть. На том самом пороге, за дверями, её ожидали родители и званные гости, все те, кто пришёл на это важное событие. На этот вечер были приглашены самые высокопрофильные люди королевства. Тот момент, когда она войдёт в этот зал, будет решать многое. Это было не просто событие, это был момент, когда она должна была занять место у руля и взять на себя власть, которую ей обещали с рождения.

— Она опаздывает, — прошептал господин жене, взгляд его был полон лёгкой тревоги. Он не был так уверен в дочери, как хотелось бы.

— Она придёт. Не волнуйся, милый, — ответила госпожа с мягким тоном, но в её глазах тоже читалась тревога. Она знала, как важно это событие, как всё должно быть идеально. Анна не имела права ошибиться.

Запыхавшись, но всё ещё оставаясь молодой и полной сил, госпожа Анна добралась до верха. Её платье, белоснежное и роскошное, как полотно, свободно развивалось за ней, подчеркивая её грациозные движения. Она остановилась напротив дверей, её пальцы невольно затрепетали, когда она поправляла волосы, собираясь сделать последний шаг в этот новый мир. Взгляд был устремлён в зеркало, которое показывало её отражение — молодая, красивая, уверенная в себе. Это было её время, и она чувствовала это всем существом. Глубокий вдох, ещё один, и она сделала шаг.

Двери распахнулись, и в тот момент её ноги словно стали невесомыми. Она была словно маленькой птичкой, летящей в огромном, многометровом пространстве зала, который обрушился на неё своей неизмеримой величиной. Пол, покрытый роскошными коврами, был едва виден, так высоко располагались потолки, словно сами стены замка стремились скрыть её среди своей древней величественности.

Взгляды гостей уже были на ней. Шёпот за спинами, напряжённое ожидание, они не сводили с неё глаз. Она почувствовала, как её сердце бешено бьётся, но, несмотря на это, оставалась спокойной. В глазах матери она увидела одно — гордость. Однако в её взгляде было ещё и какое-то беспокойство. Неужели она тоже осознавала, что этот момент был важным не только для неё, но и для самого королевства?

Молодая госпожа, стоя между родителями, почувствовала, как взгляд её отца остался на ней, оценивающим, строгим. Он с трудом сдерживал эмоции, но всё же его слова были полны величия, обещаний и почти полной уверенности.

— Сегодня моя дочь Анна становится госпожой и будет править всем миром, — его голос был грубым, а интонация несколько хриплой, как если бы он был слишком утомлён в ожидании этого дня. Но когда его глаза встретились с глазами дочери, в них не было ни малейшей тени сомнения. — А вы, — он обернулся к слугам, которые стояли, сгибаясь под грузом собственного почтения и страха, — должны выполнять всё, что она потребует.

Его слова, казалось, были продиктованы не просто ожиданием, а всей жизнью, которая прошла, подготовив эту встречу. Он был готов передать её в руки королевства, уверенный, что она сможет не только держать в руках власть, но и стать лидером, которым будут гордиться.

Но не успела она даже вдохнуть с облегчением, как произошло нечто, что изменило всё.

Внезапно, раздавшийся в тусклом свете замка взрыв, был настолько мощным, что стены замка содрогнулись. В первое мгновение никто не мог понять, что произошло. Дамы взвизгнули от страха, а господа встали, не зная, как реагировать. Это было не просто землетрясение или что-то подобное. Это был взрыв, такой мощный, что весь зал всколыхнулся. Стены дрогнули, а массивные канделябры с огнями едва не упали на головы присутствующих. Взрыв прогремел ещё раз, и одна из стен замка обрушилась, засыпав гостей.

Анна медленно открыла глаза, ощущая головокружение. Вокруг царила темнота, и туман в её сознании не отпускал. Она почувствовала, как сильные, уверенные руки бережно несут её, как будто она была хрупкой куклой, лишённой силы. Казалось, вся реальность растворилась в этой мутной пелене, и даже сама ночь, на дворе уже давно, не могла проникнуть в её сознание. Она не могла вспомнить, как попала сюда, и не понимала, что происходит. Лишь тяжёлое дыхание мужчины, рядом с которым она чувствовала себя странно защищённой, разрушило пустоту в её разуме.

Её взгляд наконец прояснился, и она увидела его — мужчину с чёрными, как смоль, волосами, что выбивались из-под его чёрной мантии, и яркими голубыми глазами, которые буквально пронзали её, как холодный океан, не давая покоя. Его губы были розовыми, но, несмотря на всю их привлекательность, они не выражали ни малейшей улыбки. Они были безжизненными, словно мрамор. От его взгляда веки Анны слипались, но она всё же собрала в себе силы и выдохнула:

— Кто вы? — её голос был едва слышен, как шёпот. Этот вопрос возник сам собой, хотя она едва ли была готова получить ответ.

Мужчина не сразу ответил. Он продолжал двигаться, его шаги были уверены, почти беззвучны. Всё в его присутствии было наполнено какой-то тёмной, древней силой, от которой Анне становилось страшно. Она попыталась понять, кто он, но его ответ срезал все её попытки.

— Вам лучше не разговаривать, госпожа, — его голос был хриплым, с лёгким оттенком угрозы, что-то в нём заставляло её внутренне покориться, не задавать больше вопросов. Этот мужчина, несмотря на свою почти холодную невозмутимость, был не просто чужим для неё. Он был частью чего-то тёмного и неизведанного.

Её взгляд начал тускнеть, а голова всё сильнее тянулась к его плечу, как если бы она сама не могла сопротивляться этому притяжению. Туман снова наполнил её разум, веки становились всё тяжелее, и вскоре она не смогла держать их открытыми. Последнее, что она почувствовала — это его руку, которая крепко поддерживала её, словно уверяя, что она в безопасности, даже если весь мир исчезал вокруг. И её мысли растворялись в темноте.