Самая высшая власть

Глава 1

Власть над собой — самая высшая власть,

порабощённость своими страстями —

самое страшное рабство.

Л. Н. Толстой

Восхитительный аромат гро́фа плывёт по кухне, и я начинаю считать. Один, два, три, четыре…

— Ли-и-ин, на меня сварила?

В дверном проёме возникает отчаянно зевающий брат. Пижаму с премилыми вивéрнами ему шутки ради подарила мама на окончание практики, но Шéлдон носит подарок пятый год. Разлохмаченная иссиня-чёрная шевелюра брата напоминает потрёпанный веник из музея древней истории.

— Шед, ты бы причесался сперва, — улыбаюсь я. — Папа застанет тебя такого — ворчать будет.

Вместо ответа Шед уверенно тянется за своей кружкой, делает большой глоток и жмурится от удовольствия.

— Папа сам, пока грофа не выпьет, на человека не похож. Это ты, сестрёнка, у нас совершенство, что утром, что вечером.

— А днём? — ехидненько спрашиваю я.

— Днём абсолютное совершенство, — хихикает Шед.

Он в три глотка допивает гроф и исчезает. Сколько бы брат ни хорохорился, папе в таком виде он ни за что не покажется. Вот уж кто абсолютное совершенство всегда и во всём, так это наш отец, Кайл Лаэ́р Шэ́нон, директор Управлений Магического Контроля Кери́за. Áлан часто шутит, что на самом деле Совет Магов подчиняется папе, а он, архимаг Эро́л, исключительно для красоты. Ну и так, по пустякам, улаживать мелкие конфликты между членами Совета. Прибедняется, конечно.

При мысли об Алане хорошее настроение растворяется без следа. Третий месяц пошёл, а обида не слабеет. Прав учитель: не следует интересоваться тем, что не предназначено для твоих ушей. Но как было пройти мимо, когда родители поставили в гостиной мощнейший барьер от прослушки! Для мага моего уровня это вызов. У меня четыре энергии: природную магию я унаследовала от мамы, стихийную, универсальную и боевую — от папы. Разумеется, барьер я взломала! Тихонечко, осторожненько… Думала, они там новейшие магические разработки обсуждают! А оказывается, родители утешали Алана.

— Кай, это какое-то наведённое проклятье! — жаловался он. — Я уже смирился, что любая девушка рано или поздно меня бросает. Но чтобы так!

— Ты расстался с подругой? — участливо спросила мама.

— Расстался?! — я не видела лица Алана, но живо представила его возмущённую гримасу. — Áни, она прислала мне приглашение на свою свадьбу с другим парнем! «Дорогой господин Эрол, ждём вас двадцатого числа в храме Всевышнего по адресу…» Она что, всерьёз рассчитывает, что я с букетом алых роз помчусь её поздравлять?

— Почему бы и нет? — папа хмыкнул. — В конце концов, вы встречались четыре года, причём последнее время тебе всячески намекали, что не прочь узаконить отношения. За четыре года, Ал, можно решить, собираешься ты жениться или нет. Вам уже не по семьдесят лет, чтобы жить, словно подростки, без обязательств. Любая девушка в полтора века хочет семью и детей, ты же у нас как был охламоном, так и остался.

— Я женат на своей работе! — пылко запротестовал Алан. — На двадцати девяти старых, сварливых, упрямых магах и на одном молодом, но не менее упёртом.

— Работа здесь ни при чём, — возразил папа. — Беда в том, что серьёзных отношений ты боишься больше выгорания. То же самое было и с учеником: кто отнекивался до тех пор, пока Ко́эн не поставил ультиматум? А в результате теперь вы с Шедом лучшие друзья. Порой мне кажется, что моих детей не двое, а трое. У моего сына не наставник, а товарищ по играм! Вместо того чтобы пресекать шалости, так называемый учитель с удовольствием в них участвует!

— Ничего, Кай, пройдёт ещё лет двадцать, и наш мальчик повзрослеет, — проворковала мама. — Начнёт тебе подражать и станет таким же строгим и ответственным.

— Эй, а я не строгий? — возмутился Алан.

— Это говорит человек, который на пару с учеником устроил гонки на вивернах? — папа с трудом пытался не засмеяться. — Или организовавший битву между дэргами и уграми? Демоны, Ал! По Керизу легенды ходят о героях, что без потерь очистили треть льдов! Я с трудом сдержался, чтобы не выдать вас с Шедом. Тоже мне герои: поспорили, у кого сильнее выйдет Внушение! Беру свои слова назад. Какая тебе семья, Риáлан Крэ́йн Эрол! Ты сам ещё мальчик.

— Мне кажется, дело не в возрасте, — заговорила мама. — Ал из той категории людей, что до седых волос остаются мальчишками. И в спутницы ему нужна полная противоположность себя самого. Спокойная, хладнокровная, уравновешенная. Женская версия Кая.

— Такая, как Лин, — сказал папа.

— Лин… — Алан тоскливо вздохнул. — Лин ещё ребёнок.

Дальше я не слушала. От обиды потеряла контроль над заклинанием, и звук исчез.

Значит, я — ребёнок? Я?! После двенадцати лет в Государственной Академии Стихий Аури и диплома с отличием? Десяти лет обязательной боевой практики в пустошах? От воспоминаний меня опять переполняет злость. Как доказать Алану, что я уже взрослая?

Отпиваю глоточек грофа и кошусь на часы: восемь двадцать две. На работу мне к девяти, а если и опоздаю на минутку, не страшно: наш начальник не требует от сотрудников точности секунда в секунду. Главное, чтобы в четверть десятого отдел был в сборе. «Отдел особого назначения», — с гордостью произносит моя мама. В отделе всего четыре природника: мы с мамой, Эн и Кел. Э́нис и Кéлан Суэ́з — двоюродные брат и сестра, внуки маминой учительницы. Им уже за семьдесят, отчего они задирают нос. Зато я, пусть и самая младшая, и работать только учусь, — уникальный маг четырёх энергий. Ношу золотой жетон, как папа, Шед и Алан, а это что-то да значит!

Глава 2

— Почему именно Лин? — хмурится мама. — Я тоже природник, к тому же опытный следователь. Раз так нужно изобразить госпожу Шеус…

— Не просто изобразить, а выдать себя за боевого мага, — нетерпеливо перебивает Алан. — В отличие от тебя, Ани, твоя дочь, — боевик с десятилетним опытом. За время практики у неё выработались рефлексы, которые не подделаешь. А мне меньше всего хотелось бы, чтобы кто-нибудь заподозрил подмену.

— К чему такие сложности?

Мамино удивление объяснимо: я тоже впервые слышу о том, чтобы в расследовании преступления применялись подобные методы.

— Помощник понтифика, наглый мальчишка, заявил, что пропустит к телу исключительно членов Совета! — Алан сердится. — И он в своём праве: храмы — территория Всевышнего, там распоряжаются патеры. Но в Совете до сих пор нет ни одного природника. Мы же так и не утвердили кандидатуру госпожи Суэз. Мол, она «слишком молода», даже четырёхсот лет не исполнилось. Я же более чем уверен: без природника мы проглядим нечто важное. Неспроста этот парень выдвинул такое условие!

— Ты подозреваешь патера?! — мы с мамой ахаем одновременно.

— Я подозреваю всех, а особенно тех, кто препятствует следствию. Поэтому и договорился с госпожой Шеус о подмене.

— В таком случае ты многое упустил, — мама садится в моё кресло. — Во-первых, принимать облик по портрету — плохая идея. Какой у госпожи Шеус рост? Осанка? Как она ходит, разговаривает, жестикулирует? Вы можете столкнуться с её хорошими знакомыми, а не только с теми, кто видел по визору пару раз. Насколько мне известно, госпожа Шеус — дама общительная. Во-вторых, одежда. Рост Лин — сто семьдесят восемь со́нов, её брючный костюм за почтенной госпожой поволочётся по полу. Да и не носят в шестьсот лет…

— В пятьсот девяносто восемь.

— Хорошо, почти в шестьсот не носят молодёжные фасоны и облегающие блузки. Я уж не говорю о белье. Какой бы стройной ни была госпожа Шеуз, это не сорокалетняя девочка. Не хотелось бы, чтобы Лин провела день без возможности вздохнуть.

— Об этом я не подумал, — винится Алан. — И что ты предлагаешь?

— Отправляйтесь к госпоже Шеус, пусть Лин посмотрит на неё и скопирует манеры. Заодно и одолжите вещи из гардероба.

Алан подносит к лицу браслет связи:

— Госпожа Шеус, нужна ваша помощь. Сейчас будем, — он подаёт мне руку. — Идём, Лин. Твоя мама права: нужно подготовиться получше.

Хочется запрыгать от радости, словно только что вылупившийся виверн, но я осаждаю себя. Мой восторг неуместен. Убит человек, даже не просто человек — патер! И всё же это моё первое расследование убийства, к тому же вместе с Аланом! Не папки из архивов, не отчёты и сводки — серьёзное преступление, для раскрытия которого требуется моя помощь.

Из портала я выхожу необычайно сосредоточенной. Арочные своды, мраморные плиты на полу и старомодный интерьер холла свидетельствуют о том, что дом госпожи Шеус находится не в Аури. Судя по шероховатому камню, из которого сложены стены, зданию не менее шести-семи тысяч лет. Шеус выходит нас встречать в кокетливом атласном халате с кружевами. На расстоянии пяти со́неннов её легко принять за мамину ровесницу. Лишь вблизи становится заметен возраст: тщательно подкрашенные брови и ресницы и не настолько гладкая кожа, хотя на морщины нет и намёка. Она с весёлым любопытством смотрит на меня и приветливо кивает Алану:

— Неужели ты взял ещё ученицу? Шелдона тебе мало?

— Увы, это дарование мне не отдали, — разводит руками Алан. — Прошу любить и жаловать: Али́на Шэнон, дочь Кайла и Ани Шэнон. Та самая девушка, которая будет вас изображать. Надо одеть её так, чтобы никто не заподозрил подмены.

— Ух ты, природница! — карие глаза госпожи сверкают. — Алан, всё это замечательно, но тогда мне придётся сидеть дома? Не могут же параллельно существовать две Лары Шеус!

— Считайте, что у вас оплачиваемый выходной. Запритесь, не принимайте гостей, не отвечайте на вызовы и не подходите к окнам.

Госпожа Шеус понятливо кивает, берёт меня за руку и ведёт на второй этаж, в спальню.

— Жаль, что у нас мало времени, — бормочет она по пути. — А правда, что вместе с обликом вы копируете и голос?

— Да, — подтверждаю я и спешу объяснить: — Это получается само собой. Голос образуется, когда воздух проходит через грудную клетку и гортань. Если изменить внутренние органы, меняются и голосовые связки.

— Чрезвычайно интересно, — госпожа Шеус открывает шкаф и начинает перебирать наряды. — Что ж, выберем тебе платье… Почему ты морщишься?

— В платье неудобно, — отвечаю честно. — Не наклонишься и никуда не залезешь.

От звонкого смеха хозяйки дребезжат хрустальные подвески бра над кроватью.

— Дорогая моя девочка, если в старом теле ты проявишь молодую прыть, никакие наряды не спасут от косых взглядов! Я не скачу юным нэ́кром уже лет тридцать, а последние четыре года и вовсе семеню нога за ногу. Взгляни, это платье у меня любимое: оно всегда приносило мне удачу. К нему комплект белья, колготки и туфли. Переодевайся, я отвернусь.

— Вы очень добры, — смущаюсь я.

Менять облик при ком-то постороннем неловко, стараюсь проделать всё быстро. Природная энергия отличается от других, с ней следует обращаться как с разумным существом. Это не коварная мощь стихийника, не прямолинейный напор боевика и не послушная сила универсала. Магии внутри меня нужно подробно объяснить, чего я хочу. Дальше она справляется самостоятельно: перестраивает тело, уменьшает рост, прибавляет объём, осветляет, укорачивает и завивает в кольца волосы, меняет цвет радужек. Не больно, но неприятно, щекотно. Браслет связи впивается в запястье, я поскорее ослабляю замок и переставляю застёжку на целый сон. Бельё у госпожи Шеус вовсе не старушечье — очень даже стильное, винного цвета, в тон элегантному платью. Плотные колготы утягивают бёдра, удобные мягкие туфли на низком каблуке явно ношены и жать не должны. Расправляю подол и тихонько кашляю.

Глава 3

Центральный храм Аури расположен на широкой площади. Семь острых белых шпилей возносятся высоко вверх, между ними мерцают крошечные звёздочки. Если посмотреть магическим зрением, эти звёзды отливают разными цветами — голубым, коричневым, синим, жёлтым, травянисто-зелёным и индиго.

У многоступенчатой входной арки сбились в кучку служители Всевышнего, которым сейчас точно не до оттенков звёздочек. Кто-то в традиционной белоснежной мантии, кто-то в обыкновенном костюме, один симпатичный патер вообще в домашней рубашке и брюках.

— Светлого утра, — здоровается Алан.

— Светлого утра, сын мой, — откликается пожилой патер с печальными голубыми глазами. Мягкий ласковый голос противоречит унылому виду и скорбно опущенным плечам. — Светлого утра, дочь моя. Проходите, брат Ни́кос ждёт вас.

Внутри храма напряжённая тишина, наши шаги отдаются звонким эхом. В воздухе чувствуется неприятный запах, перемешанный с сильным цветочным ароматом. Купол из семи сегментов сияет, отчего создаётся ощущение, что с потолка изливается Божественный свет. Посреди круглого зала неподвижно завис сотканный из этого света образ Всевышнего. Под ним постамент с цветами — почему-то красными с белым. Пёстрые гвоздики среди абсолютной белизны режут глаз. Большую часть постамента закрывают две спины, одна из которых кажется мне знакомой.

Мы подходим ближе, стоящие оборачиваются, и дядя Коэн коротко нам кивает. Если он и удивлён моим присутствием, то не показывает виду. Его спутник, очень красивый и совсем юный патер, ненамного старше меня, делает шаг вперёд:

— Господин Эрол, я не думаю, что госпоже следует на это смотреть.

— Госпожа Ларина Шеус — бывший следователь УМКи, — сухо отвечает Алан. — Вы сами ограничили круг допущенных лиц, господин Никос, и единственный профессионал среди членов Совета — женщина.

— Насколько мне известно, вы тоже следователь.

— Тогда вам должно быть известно, что я ни дня не отработал по специальности, а за сто с лишним лет можно забыть всё, чему учат в университете.

Фраза царапает. Папа не устаёт повторять, что Алан — прирождённый розыскник. «У тебя настоящий талант, Ал. Нюх на скрытое зло. Передашь полномочия Шелдону — выбирай любую УМКу, подпишу приказ не глядя». И пусть я прекрасно понимаю, отчего Алан притворяется, что он слабее, чем на самом деле, мне неприятно это слышать. Архимаг Кериза — мой идеал с шести лет. Почему, почему, почему его учеником стал Шед, а не я!

Патер переводит строгий взгляд на меня, и я замираю. Обычно служители Всевышнего переполнены благости, но господин Никос напоминает изображение с фрески храма — карающего ангела с двумя боевыми пульсарами в руках. Тонкие тёмные брови сурово сдвинуты, бледные губы поджаты, светлые до прозрачности глаза пронзают собеседника не хуже пульсаров.

— Я предупредил.

Таким тоном предупреждают о том, что за грехи ты попадёшь в геенну огненную. Ноги прилипают к полу, словно под заклинанием Заморозки. Напоминаю себе, что я — уважаемая госпожа Шеус, опытный боевик и профессионал, вот уже век член Совета Магов, и спокойно — надеюсь, что спокойно! — иду вперёд. Неприятный запах, который я уловила ещё при входе в храм, усиливается. Спасибо Алану, что дал время подготовиться. Несмотря на браваду, мне не так уж часто приходилось сталкиваться с кровью. Виверны обыкновенно плюются огнём или сбивают противника могучим корпусом, самыми распространёнными травмами в нашем отряде были ожоги и переломы. Притом в пустошах, где каждый день идёт бой с тварями, ты готова к любым кровавым зрелищам, а в центре Кериза, тем более в храме, — нет.

Кровь обладает странной особенностью. Когда видишь её в сериале или на снимке, то воспринимаешь совершенно иначе — гораздо терпимее. Сцена в визофильме может изображать атаку дэргов со всеми жуткими подробностями, почище чем в реальном бою, но при этом ты не теряешь способность рассуждать здраво. А в жизни от одного запаха сразу подкатывает тошнота и возникает необъяснимый, иррациональный страх. Мой учитель называет это памятью предков: в людях заложено инстинктивное желание убраться подальше от опасности.

В теле на постаменте невозможно опознать того привлекательного брюнета, который недавно выступал по визору. Это вообще сложно назвать человеком. Крови столько, что приходится унимать бешеное сердцебиение, и лишь потом я выделяю детали. Кожа не содрана, как мне показалось вначале, она изрезана, словно убийца в ярости наносил рану за раной. Затем я приглядываюсь и с содроганием понимаю, что все порезы — это то ли цифры, то ли буквы. В кровавом месиве не разобрать.

Приходится ещё раз напомнить себе: я не Лин Шэнон, которой позволительно заорать от ужаса. Почтенная госпожа Шеус всегда хладнокровна и энергична. Поэтому я загоняю эмоции поглубже и начинаю снимать место преступления. Снимок — простейшая бытовая магия, отличное средство взять себя в руки. Строго по инструкции: сначала общие планы с привязками к помещению, затем тело и после всего крупно отдельные детали. Заодно отмечаю основные факты. Время смерти — восемь часов двадцать девять минут, причина — обильная кровопотеря, несовместимая с жизнью, орудие убийства — обычный кухонный нож. Этим ножом господина Алонио методично резали не менее получаса. Первые порезы были просто царапинами, однако следы борьбы отсутствуют. Я склоняюсь над телом, стараясь не морщиться от запаха крови. Заклинание Сладкого Сна, усиленное раз в десять.

— Почему он не защищался? — гневно спрашивает господин Никос.

Глава 4

Если бы рядом дыхнул пламенем виверн, и то эффект был бы слабее. Алан подаётся вперёд:

— Получается, Алонио усыпил себя сам?! Я видел сходство, но надеялся, что цвет энергии окажется другим.

— Лин, ты не могла… м-м-м… ошибиться? — осторожно переспрашивает дядя Коэн и прежде, чем я возмущусь, добавляет: — К примеру, более мощная аура покойного перекрыла чужую.

— Цвета в ауре не перекрываются и не смешиваются, — обиженно отвечаю я. — Если человек — погодник и стихийник, его аура жёлтая и голубая, а никак не зелёная. Я готова свидетельствовать, что заклинание создал господин Алонио. Никакой другой магии, кроме божественной, поблизости не применяли, лишь порталы оставили оранжевые следы.

— Демоны! — Алан сжимает кулаки. — Коэн, ты понимаешь, что это значит? Понтифик преспокойно спал, когда какой-то мерзавец приволок его в храм и изрезал ножом! Вряд ли это мог сделать посторонний, скорее кто-то из окружения Алонио! А Никос что-то знает или подозревает, недаром он не хочет расследования!

— Не горячись, — осаживает его дядя Коэн. — Поспешные выводы, мальчик мой, редко бывают правильными. Лин, что-нибудь ещё?

Колеблюсь, говорить или нет. Увиденное кажется слишком сомнительным. Но в расследовании важна любая мелочь, даже самая невероятная.

— Аура господина Алонио не такая ослепительно белая, как у других служителей Всевышнего. Она будто испачкана. После смерти аура тускнеет и рассеивается, но я впервые вижу, чтобы она серела.

— Может быть, это из-за перенесённых страданий? — предполагает Алан.

— Нет характерных тёмных пятен. Погибший не чувствовал боли, пока истекал кровью.

— И сколько времени он… истекал? — уточняет дядя Коэн.

— Около получаса.

— Дикость какая-то, — мрачнеет Алан. — Как в третьесортном романе про варварские времена и кровавые ритуалы.

— Мой учитель говорил, что внутри каждого человека сидит дикарь, — произносит дядя Коэн. — Вопрос лишь в том, ты управляешь им или он тобой.

Алан задумчиво теребит роскошную косу:

— Или же нас хотят сбить с толку. Убийца предусмотрительно не пользовался магией, чтобы его не опознали по отпечатку ауры, значит, он не безумец и не глупец. А вся эта кровь и повторяющаяся единица просто жуткие декорации, чтобы запутать следствие.

— Ты действительно собираешься заниматься этим делом в одиночку?

— Почему в одиночку? — протестует Алан. — Вместе с Лин.

Жду возражений вроде «Она же новичок, возьми кого-нибудь опытного», но дядя Коэн одобрительно кивает:

— Один природник стоит трёх магов. Я вам точно не помощник, лучше пойду подстрахую Шелдона. Удачи, дети.

После его ухода воцаряется неустойчивая тишина, и Алан нарушает её первый:

— Лин, ты так уверенно держалась! Лучше настоящей Шеус. И даже не побледнела при виде этой жути, а меня чуть не стошнило. Хорошо, что позавтракать не успел.

Похвала приятна, но незаслуженна:

— Природники могут контролировать приливы и отливы крови.

— Полезное умение…

Закончить он не успевает: дверь распахивается и в кабинет заглядывает тот самый пожилой патер с грустными глазами, что здоровался с нами на входе. Алан поспешно снимает барьер.

— Вы хотели видеть меня, сын мой.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — Алан указывает на табурет. — Это вы первым обнаружили тело?

Патер неловко, боком, садится и складывает руки на коленях.

— Да. Ужасно, это было ужасно! Я до сих пор не могу прийти в себя.

— Господин…

— Санио, — представляется патер.

— А полное имя?

— Просто Санио, — переплетённые пальцы сжимаются. — Мы отвыкаем от фамилий ещё в духовной академии.

— Господин Санио, расскажите, пожалуйста, всё как можно подробнее.

Санио не отрывает взгляд от пола, и я пользуюсь этим, чтобы рассмотреть патера. Во всех магах божественной энергии есть нечто общее: они на редкость уравновешенны, улыбчивы и неторопливы. Куда спешить, если впереди вечность? Санио не исключение, но сейчас он потрясён. Русые с проседью волосы в беспорядке, на впалых щеках горят яркие пятна румянца, пушистые ресницы подрагивают, губы искусаны.

— Так сложилось, сын мой, что в любом храме служат всего два мага. Считается, что большее количество патеров ведёт к лености. Исключения — наш храм и главный храм в Закре, где служителей трое. Каждый день с девяти утра и до девяти вечера один из патеров обязан безотлучно находиться в храме. В оставшееся время посетители общаются с Всевышним напрямую, а если возникнет срочная надобность, нас всегда можно вызвать по связи, табличка с номерами висит на видном месте. Один или все трое, мы придём по первому требованию. Это не так уж часто случается, даже не припомню, когда меня или братьев тревожили в последний раз…

Патер умолкает и виновато разводит руками:

— Слишком издали, да?

— Нет-нет, — торопливо отвечает Алан. — Это действительно важная информация. Теперь ясно, что с девяти вечера и до девяти утра храмы никто не охраняет.

Глава 5

Патер Люций не в мантии, а в деловом тёмно-синем костюме. Аура патера яркая-яркая, аж слепит. Первый уровень магии. По привычке ищу на его груди золотой жетон, потом вспоминаю, что храмовники, в отличие от госслужащих, жетоны не носят. Светло-ореховые, почти жёлтые глаза патера полны скорби.

— Анжен сказал, вы нуждаетесь в утешении, — две белые птицы вспархивают с его ладоней и разлетаются ослепительным сиянием. — Все мы в какой-то период жизни начинаем сомневаться в непогрешимости Всевышнего. Главное — выйти победителем из этого испытания духа и нашей веры.

Благословение Люция намного действеннее, чем у его коллеги: мне становится тепло и уютно, словно я снова маленькая девочка и меня обнимают папа с мамой. Напряжённое лицо Алана расслабляется, но о долге он не забывает.

— Благодарю, господин Люций. Скажите, вы тоже думаете, что жестокое убийство понтифика — дело рук демонов из Бездны?

— Безусловно, — грустно откликается патер. — Только демоны эти сидят в голове убийцы и творят зло его руками. К сожалению, ни одна тварь из Бездны не приходит в мир в истинном обличии: они подло и тихо пробираются к нам в души, нашёптывают лживые речи и управляют нами, словно куклами. Человек считает желания своими, но внутри него резвится кровожадная и алчная гадина.

— И вы согласны, что нужно искать человека? — оживляется Алан.

— Да, — подтверждает Люций. — Причём человека, мало похожего на безумца. Одержимость — это не укус песчаного бры́га, после которого укушенный мечется и с пеной изо рта нападает на всё, что движется. Одержимый может быть мил и кроток, разумен и спокоен, потому что у него есть чёткая цель и план, как её достичь.

— И этой целью могло стать убийство Алонио?

— При всех своих несомненных достоинствах понтифик был жёстким, волевым человеком. Он управлял храмами твёрдой рукой. Не терпел новшеств, не признавал перемен. Верховное Собрание находилось у него, скажем прямо, под каблуком. Любое общее решение он мог отменить единолично — и, кстати, зачастую так и поступал. А люди есть люди, господин Эрол, неважно, одеты они в мантии или костюмы. Священнослужители спорят, ссорятся и обижаются ничуть не меньше других. Когда-то я присутствовал на заседаниях Собрания и помню, какие ожесточённые баталии там разгорались. Все эти вспышки Алонио гасил, не щадя ничьего самолюбия.

— Думаете, кто-то затаил зло?

— Вполне. А с ядовитыми подсказками Бездны — и воплотил обиду в жизнь. Смертельную обиду, потребовавшую крови. Только вот выбор места смущает. Гораздо проще было застать Алонио в главном храме Закра, в двух шагах от особняка понтифика. Там он появлялся каждый день, в отличие от нелюбимой им столицы. На закладку нового храма Алонио, конечно же, не мог не прийти, но церемония назначена на завтра, организацией занимается Никос, а его не надо контролировать: он на редкость ответственный исполнитель.

— Почему у понтифика столь юный помощник?

— А почему архимагами Кериза становятся мальчики? — лукаво прищуривается Люций. — Молодость, господин Эрол, обладает бесценным преимуществом: она энергична и впитывает знания, как губка. По сути, помощник понтифика — будущий понтифик, если, разумеется, у Верховного Собрания не найдётся более достойной кандидатуры. Но с учётом того обстоятельства, что лет пятьдесят-семьдесят юноша учится у лучшего из нас, возражения крайне редки.

— И Никос унаследует должность?

— Увы. Собрание не утвердит на таком ответственном посту сорокапятилетнего патера. Ещё хотя бы четверть века — возможно. Никос усерден и трудолюбив. Однако вряд ли новый понтифик оставит его при себе.

— Вы так намекаете, что смерть понтифика не в интересах Никоса? — подаётся вперёд Алан.

— Намекаю? Говорю прямо. Юношу ждало блестящее будущее, а теперь его, скорее всего, сошлют в храм на окраине. Алонио распоряжался жёстко, Никос был исполнителем его воли, а никто не любит кнут, даже когда он лишь инструмент в чужой руке.

— Неудивительно — с таким характером, — вполголоса бурчит Алан.

— Это вы зря, — патер на миг теплеет. — Никос — чуткий, трепетный мальчик. Конечно, пятнадцать лет службы у Алонио не прошли даром, но вся его суровость напускная… Господин Эрол, позволите дать совет?

— Я вас внимательно слушаю.

— С высоты своих лет — а я старше вашего учителя — мне тяжело видеть раскол между властью светской и духовной. Испокон веков в Керизе существует два правительства: Совет Магов и Верховное Собрание. Они не конфликтуют лишь потому, что зоны их влияния не пересекаются. Совет строго следит за соблюдением внешних законов, понтифик, если можно так выразиться, контролирует законы внутренние — законы совести. Ваш учитель, господин Трайг, и господин Алонио не ладили между собой, как и их предшественники, и предшественники их предшественников. Но вы молоды, вы ещё очень молоды! Прошу вас, не повторяйте их ошибок. Делайте собственные выводы, сын мой. Не оглядывайтесь назад, смотрите глубже, оценивайте не разумом, а душой. Думайте сердцем, и Всевышний поможет вам и направит по верному пути.

В растерянности Алан прикрывает глаза. Проникновенный голос патера заставляет прислушаться и меня. «Думайте сердцем» — это как?

— Спасибо, — тихо отвечает Алан. — Пусть я не до конца вас понял, но, кажется, вы искренне желаете добра.

Люций поднимается, гладит Алана по голове, словно ребёнка, и уходит.